Григорий Мартынович Трусов

В рукописном фонде Центрального военно-морского музея хранится подробная автобиография Григория Мартыновича Трусова, написанная им незадолго до смерти (он умер в 1960 году).

Г. М. Трусов родился на один день раньше Малинина — 31 января 1889 года в деревне Суково Московской области. Отец его — крестьянин Мартын Трусов — появился на свет в год отмены крепостного права — 1861-й...

Дата рождения — не единственное, что совпадает в судьбах механика и конструктора. Оба рано начали [169] самостоятельную жизнь. Борис Малинин в 18 лет покидает отцовский дом в Москве и с 19 лет обходится без родительской помощи. Григорий Трусов в 15 лет, окончив земскую школу, уезжает из родной деревни а Москву, своим трудом зарабатывает себе на хлеб. Трусов рано оставил деревню не случайно. Как сказали бы сейчас, Григорий все предусмотрительно запрограммировал. Около шести лет он работает в Москве учеником слесаря, потом слесарем и все это время учится на вечерних курсах. У него есть «сверхзадача» — Трусов стремится до призыва на военную службу окончить среднюю школу. Образование и квалификация слесаря должны, как он считает, открыть ему путь во флот. Кроме флота, ничто не интересует крестьянского сына Григория Трусова. «Я не знаю, почему мне полюбилось море, — пишет Трусов в биографии. — Среди моих предков — крепостных крестьян — не было моряков, и родители никогда не видели моря».

Судьбу деревенского мальчишки повернул земляк Василий Лобанов. Машинист с броненосца, он приехал в Суково на побывку: черный бушлат, золото бескозырки, красный лепесток на рукаве — гребной винт — штат{9} машиниста... Трусов уже побывал в морях вместе с героями Жюля Верна и Станюковича. А тут Лобанов с его рассказами о плавающих бронированных крепостях, штормах и дальних странах, о друзьях-матросах. Трусов думает: «Стал моряком такой же, как я, парень, так почему не попробовать мне?» Лобанов, уезжая, сказал:

— Если это всерьез — учись. Без ремесла и знаний флота тебе не видать.

Молодой крепкий организм помогает Трусову выдержать двойную нагрузку, — после 12 часов работы на заводе он занимается на курсах. В октябре 1910 года (как раз когда Малинин вернулся из плавания на «Тамбове») Трусова призывают. Грамотен, имеет специальность слесаря. Флот. Прибыв во 2-й Балтийский экипаж, молодой рабочий впервые слышит о подводных лодках, и заочная любовь к броненосцам тускнеет. Меркнет все остальное перед кораблями, умеющими плавать под водой, как «Наутилус» Жюля Верна. [170]

Сказка оборачивается былью. Приезжают офицеры из Либавского учебного отряда подводного плавания. Длинный стол накрывают зеленым сукном, ставят бронзовые чернильницы. Офицеры макают перья, что-то отмечают в своих бумагах.

Будущих подводников отбирают строго. Прежде всего матросы попадают в руки врачей. Первый из них заставляет открыть шире рот, лезет в горло, уши... Второй слушает сердце и легкие, третий придирчиво расспрашивает, чем и когда болел. Трусов качает головой — ничем и никогда. Потом экзамен по «словесности», вопросы: что умеешь, какое ремесло в руках, как представляешь себе будущую службу на лодках. Побеседовав с Трусовым, комиссия единогласно решает: «Годен».

Либава. Как раз в это время обновляются группы слушателей-офицеров. И еще одно совпадение: в отряд зачисляют Зарубина и Гарсоева. С обоими Трусову предстоит потом служить много лет. Но пока их пути расходятся. Офицерам для освоения курса подводного плавания отводится один год. С нижними чинами дело обстоит сложнее. На лодки они попадут еще не скоро. Начинается учеба. Все время строй. Занятия по специальности, изучение многочисленных механизмов. Наряды. Свободного времени практически нет. Но в отрядном ларьке продаются «письма», отпечатанные типографским способом с готовым текстом — подпиши и отправляй: «Служба наша не тяжелая, хоть немного и длинна, но зато она веселая, приключеньями полна...»

Ложь и фальшь пропитывали эти стишки насквозь. Если только под приключениями не имелись в виду зуботычины от свирепых строевых унтеров, учивших «фрунту», и от «указателей», как называли инструкторов по специальности. Шагистика, изучение механизмов, нуднейшая «словесность». Матрос должен знать назубок титулы, имена и отчества всех членов царской фамилии, чины и должности многих генералов и адмиралов, знать наперечет всех начальников гарнизона и своего отряда, а также командиров рот, взводов и отделений.

Многому должен научиться первогодок. Сняв с новобранца «первую стружку», отправляли его в машинную школу в Кронштадт. Трусов прибыл туда в апреле [171] 1911 года. Его зачислили в класс машинных унтер-офицеров самостоятельного управления, как называли тогда квалифицированных специалистов по механической части в среднем, старшинском звене.

Машинная школа Балтийского флота — хорошо поставленное военно-морское учебное заведение: квалифицированные преподаватели и инструкторы, оборудованные классы, кабинеты, мастерские. Все это обеспечивало успешную теоретическую и практическую подготовку машинистов. Зимой учились полдня в классе, а затем в кабинетах и мастерских. Летом уходили в плавание на учебном судне «Океан». В 1912 году после практики на «Океане» группу матросов, в том числе Трусова, произвели в машинисты 1-й статьи. На левом рукаве у него появился штат — гребной винт, такой же, как у земляка Лобанова. После этого Трусова откомандировали в Либаву. Ему предстояло познакомиться с подводными лодками и снова вернуться в Кронштадт для окончания учебы. Только в 1913 году Г. М. Трусов закончил машинную школу и получил назначение на «Миногу», главным машинным старшиной. Осенью 1915 года, мы уже знаем об этом, Трусов спасает «Миногу» от тарана. Вскоре он сдает экзамены на машинного кондуктора, и его назначают на новую лодку «Вепрь» (типа «Барс»). Боевые походы, несколько побед. Трусов получает еще одного «Георгия».

1917 год. Февральская революция. По представлению командира лодки и комитета дивизии подводных лодок Балтийского моря Г. М. Трусов произведен в подпоручики по Адмиралтейству и назначен на лодку «Тур». В октябре 1917 года «Тур» принимает участие в Моонзундской операции, вместе с другими кораблями прикрывая подступы к Рижскому заливу. Потом — легендарный Ледовый поход Балтийского флота.

Из воспоминаний Г. М. Трусова:

«К началу Ледового похода на лодке «Тур» осталось лишь 5 человек команды, и ни одного офицера, кроме меня... Всего 80 километров отделяют Ревель от Гельсингфорса. Но преодолеть это расстояние в тяжелых льдах было очень трудно даже для таких ледоколов, как «Ермак» и «Волынец». Первыми из Ревеля в Гельсингфорс 22 февраля были переведены две подводные лодки «Тур» и «Ягуар». Наш «Тур» шел на [172] буксире у ледокола «Ермак» и был доведен без повреждений».

Из Гельсингфорса в Кронштадт «Тур» отправили на буксире у броненосца «Республика».

«Наши злоключения, — пишет Г. М. Трусов, — начались с первого же дня. В темноте броненосец затерло во льдах, лодка ударилась в корму броненосца и повредила носовую оконечность. Вода хлынула в цистерну, лодка получила дифферент на нос. Это ухудшило наше положение. Стальные тросы рвались. Команда заводила новые буксиры, пока не израсходовала все тросы, что у нас были, и часть тросов с броненосца. Наконец решили отклепать якорь, сбросили его в море, а якорный канат подали на борт броненосца, закрепив его прочно на кнехтах. На другой день выяснилось, что без задних ходов «Республика» не может пробиваться через льды. Работать задним ходом мешал «Тур». Командующий отрядом приказал экипажу «Тура» покинуть лодку и перейти на броненосец. В ответ судовые комитеты броненосца и лодки потребовали дать ледокольный буксир «Силач» для буксировки «Тура». Флагман удовлетворил просьбу, и в дальнейшем «Тур» шел до самого Кронштадта на буксире «Силача».

...Семь дней похода мы не мылись, не брились и почти не спали. В лодке было страшно холодно, как в металлической бочке. Грохот, толчки и беспорядочная качка при движении во льдах мешали отдыхать даже очень усталым людям. Электрическую энергию от батареи аккумуляторов мы не расходовали не только на грелки, но даже и на камбуз: ее надо было беречь для хода в помощь ледоколу «Силач», когда его затирало во льдах.

11 апреля 1918 года корабли второго отряда пришли в Кронштадт и с помощью ледокола «Ермак» были введены в Военную гавань».

Носовая часть «Тура» получила серьезные повреждения. Досталось и механизмам. Только в середине 1918 года судовой комитет лодки смог полностью укомплектовать команду. Под руководством старшего механика Г. М. Трусова корабль отремонтировали, и к осени он вновь стал вполне боеспособным. 26–28 ноября 1918 года подводная лодка «Тур», прорвав блокаду, проникла на Ревельский рейд и, вернувшись, доставила [173] командованию ценные сведения об английском флоте. Это был первый боевой поход советской подводной лодки.

15 августа 1920 года Г. М. Трусова переводят старшим инженером-механиком на подводный заградитель «Рабочий». Через три года помощником командира, а затем командиром заградителя становится Константин Николаевич Грибоедов. Он неоднократно убеждается: с механиком ему повезло. Трусов — подлинный знаток не только устройства лодки, ее механизмов, но и подводного плавания вообще. Спишутся с корабля они почти одновременно. Грибоедов пойдет на строящуюся лодку командиром и горячо рекомендует для нового подводного судостроения Трусова. Это большая заслуга Грибоедова.

Из фондов ЦГАВМФ:

«Командиру бригады подводных лодок Балтийского моря. 1 ноября 1927 года. Рапорт.

Прошу вашего ходатайства перед Реввоенсоветом Балтийского моря о награждении Почетной грамотой старшего механика вверенного мне заградителя командира РККФ Трусова Григория Мартыновича.

Прослужив в течение 10 лет в должности старшего механика на лодках типа «Барс», командир РККФ Трусов Григорий Мартынович неослабно прикладывал все свои силы и знания в деле возрождения подводного плавания, за что неоднократно получал благодарности в приказах. Считаю совершенно необходимым отметить его заслуги в 10-ю годовщину Октябрьской революции. Командир подводного заградителя Грибоедов».

«Командиру бригады подводных лодок Балтийского моря. 4 ноября 1927 года. Рапорт.

Считаю своевременным и необходимым просить вашего ходатайства о продвижении по службе стармеха вверенного мне заградителя командира РККФ Григория Мартыновича Трусова. В последней аттестации 1926 года мною давалась полностью характеристика стармеха Трусова и указывалась возможность дальнейшего использования его. Командир РККФ Трусов в течение 10 лет бессменно занимает должность стармеха на лодках типа «Барс» и, конечно, в силу безупречной своей службы вправе рассчитывать на заслуженное продвижение. Вполне учитывая, насколько [174] трудно вообще продвижение стармехов на бригаде подлодок, в особенности тех, которые не желают уходить из подводного плавания и, следовательно, связали свою жизнь с подводным плаванием, все-таки я считаю своевременным просить вашего ходатайства именно в данный момент о продвижении по службе Г. М. Трусова.

Теперь, когда безусловно встает вопрос о назначении стармеха на вновь строящиеся лодки, кандидатура Г. М. Трусова, на мой взгляд, должна быть выставлена в первую очередь, в особенности принимая во внимание исключительную любовь к подводному плаванию Г. М. Трусова и его действительное желание работать в этой области. Доказательством этого служит та колоссальная работа, которую проделал он по просмотру и оценке чертежей вновь строящихся лодок.

Считаю, что назначение его на вновь строящиеся подлодки — это единственное и действительно заслуженное продвижение по службе, которое удовлетворит Г. М. Трусова, которое будет вполне уместно.

Поэтому прошу вашего соответствующего ходатайства по данному вопросу. Командир подводного заградителя Грибоедов».

Назначение Трусова на строящуюся лодку состоялось в конце 1927 года. Командир бригады лодок Балтийского моря издает специальный приказ о переводе Г. М. Трусова:

«Основанием этого перевода послужили как долговременная (с 1910 года) чрезвычайно продуктивная его служба на подводных лодках, чему свидетельствует его звание Героя Труда, ряд благодарностей в приказах и полученная им Почетная грамота, так и высокое знание Григорием Мартыновичем своего дела и широкая приобретенная им практика как в мирной, так и боевой обстановке».

* * *

Строительство лодок приобретает все больший размах. Вслед за I серией «Д» закладывают II серию — «Л» — подводные минные заградители. Трусова переводят инженером-механиком на головную лодку «Ленинец». Одновременно он является членом комиссии по наблюдению за постройкой подводных лодок. Наступает 1930 год. Скоро одна за другой вступят в [175] строй первые советские субмарины. В начале года на завод приезжает К. Е. Ворошилов. В кабинете директора собирает инженеров, конструкторов. Разговор заходит о трудностях.

— Климент Ефремович, — говорит директор, — на заводе нет опытного специалиста, который мог бы руководить испытанием новых лодок и сдачей их флоту.

— Ваши предложения?

— Надо взять товарища из кадров флота.

— Признавайтесь, — усмехнулся Ворошилов, — уже присмотрели кого-то?

— Так точно. Отдайте нам его, — директор показал на Трусова, присутствовавшего при беседе.

— А как смотрит на это сам товарищ Трусов?

— Несколько неожиданно это для меня, товарищ народный комиссар, но раз для пользы дела, то безоговорочно согласен.

Приказом Реввоенсовета Г. М. Трусов переведен в резерв РККФ (или по-современному — уволен в запас) и назначен на завод. Сначала он работает заместителем главного строителя лодок К. Ф. Терлецкого, а когда Константина Филипповича командировали на Дальний Восток налаживать сборку лодок, Трусов стал главным строителем и начальником отдела подводного судостроения.

Из автобиографии Г. М. Трусова:

«За 15 лет (1930–1944) моей работы по испытанию и сдаче подводных лодок не было ни одной аварии, увечья, потерь в личном составе. Разумеется, эта большая ответственная работа выполнялась большим коллективом инженеров, мастеров и рабочих сдаточных команд завода, которыми я руководил, при добросовестном отношении самого личного состава к доверенной ему новой технике».

Тремя орденами отметила страна заслуги Г. М. Трусова: орденами Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды. В 1939–1948 годах Григорий Мартынович избирается депутатом облсовета.

Лауреат Ленинской и Государственной премий П. З. Голосовский вспоминает:

— В какой-то степени я считаю Григория Мартыновича Трусова своим учителем, по крайней мере в том, как надо понимать лодку. У него был удивительный дар: он настолько вникал в устройство подлодки, [176] что, если можно так сказать, чувствовал «душу» корабля. Трусов не пытался навязывать свое мнение. Обычная формула его в споре была такая: «Я бы на вашем месте сделал так...» Очень деликатно давал советы. Например, была на «Щуке» одна выгородка. В ней разместили стол, и готова «кают-компания». И угадал этот стол под какой-то механизм. Бывает — недосмотрели. Скоро — в море. Идем по лодке, разговариваем, вдруг Трусов задержал меня в кают-компании и говорит: «Присядем, Петр Зиновьевич, в ногах правды нет». Уселись. Он вверх посмотрел и снова просит: «Нет, Петр Зиновьевич, вот сюда, пожалуйста, подвиньтесь». Я машинально выполнил просьбу. Трусов молчит. Ждет. Я молчу. Соображаю, в чем дело. Вдруг чувствую, на голову что-то капнуло, потом еще. Трусов заметил, засмеялся: «Я вас специально привел». Естественно, я сообразил, откуда и что капает. Говорю: «Так все равно стол некуда больше девать, Григорий Мартынович!» — «Ну вот и думайте, как выйти из положения. Нехорошо, когда кропим головы маслом!»

Конечно, конструкторы нашли выход. Устроили сборничек для масла, а на «Щуках» других серий сделали необходимую перекомпоновку.

Много рассказал мне о Трусове ветеран советского подводного флота капитан 1-го ранга инженер в отставке В. Ю. Браман. Истинный моряк, самозабвенно любивший подводные лодки, он знал многих из созвездия «Декабриста» и оказывал мне постоянную помощь в работе над этой книгой.

Владимир Юльевич Браман был командиром электромеханической боевой части (старшим инженером-механиком) знаменитой К-21, которой командовал Герой Советского Союза Н. А. Лунин, участвовал и в том боевом походе, когда К-21 атаковала новейший линейный корабль фашистов «Тирпиц».

Сын латышского железнодорожника Владимир Браман нарушил семейные традиции. Сначала все с точки зрения Брамана-старшего шло, как надо. Владимир закончил ФЗУ, стал слесарем, помощником машиниста паровоза. Но комсомол Белоруссии шефствовал над линейным кораблем «Парижская коммуна», который входил тогда в состав Краснознаменного Балтийского флота. С одной из делегаций на линкор отправился и [177] 19-летний помощник машиниста из Витебского депо. Три недели жил в кубрике с кочегарами, побывал в одном из военно-морских училищ Ленинграда. Окончилось это тем, что вскоре Владимир Браман надел форму курсанта, а в 1934 году — командира флота, долго служил на лодках — от «Барсов» до самых современных.

Владимир Юльевич еще в 1929 году вступил в партию. Семью орденами отмечены его заслуги. Уже выйдя в отставку, он до последнего дня продолжал работать в том самом конструкторском коллективе, начало которому положил еще Малинин.

Владимир Юльевич был блестящим рассказчиком, он много писал сам, его воспоминания не раз печатали флотские газеты. Сердце коммуниста-подводника остановилось 29 января 1982 года. Буквально за несколько дней до этого мы беседовали в последний раз. Владимир Юльевич комментировал свои наброски о Трусове, сделанные специально для этой книги:

— Я один из учеников Григория Мартыновича Трусова. Школа была суровая! Однако и я, и другие молодые механики знали, что за плечами Трусова такой опыт, какого больше, возможно, ни у кого нет. Ведь он плавал еще на лодках «каменного века» подводного флота... Он был, не боюсь громкого слова, великий практик!

Внешне, — продолжал Браман, — Трусов служил для нас образцом собранности, подтянутости. Неряшливости в одежде не терпел. Брился до синевы, стригся коротко, «под бобрик». Теперь такой стрижки и не знают. Подкупала манера Трусова вести разговор. Слушал собеседника внимательно, не перебивая, смотрел в глаза, казалось, запоминая навсегда то, что вы ему излагаете. Слушая, изредка потирал щеки... Сам говорил резко, безапелляционно, уверенно, с повелительной интонацией, характерной для человека, привыкшего командовать. В нем чувствовался командир, знающий, что его распоряжения беспрекословно выполняются. Военные моряки, участвовавшие в испытаниях лодок и плававшие на них, безоговорочно принимали рекомендации Григория Мартыновича. Знали: дорогой ценой оплачивался личный опыт подводника.

Браман задумался, что-то вспоминая, потом усмехнулся: [178]

— Но и суров был наш Григорий Мартынович, этого у него тоже не отнимешь. Чего стоит хотя бы мое с ним знакомство!

Дело происходило в конце ноября 1934 года. Браман был инженером-механиком лодки Щ-308 — «Семга». Не завершив испытаний в море, «Семга» ошвартовалась на реке у стенки одного завода. Испытания прервали, поскольку полетели так называемые «петушки» — устройства, соединяющие коллекторные пластины якорей гребных моторов с обмотками. Вообще на первых порах и промышленность, и проектанты много возились с «петушками», пока не довели их «до ума». Итак, «Семга» ошвартовалась к заводу. Расклепали прочный корпус, сняли один из листов его, подняли правый статор, выгрузили якорь и отправили на завод-изготовитель. С расклепанным прочным корпусом ожидали возвращения якоря после ремонта. Потом все повторилось бы с левым мотором.

Но «Семга» стояла у стенки не своего завода, на стапелях которого родилась, а «чужого». А тут как раз завод спустил очередную лодку, и оказалось, что ее негде поставить — место занято «Семгой». Главный строитель лодок этого завода Трусов приказал ответственному сдатчику «Семги» Н. М. Бякову (тоже знаменитому механику) отойти от стенки. «Куда?» — недоумевая спросил Николай Михайлович. «Река большая, найдешь где приткнуться». Бяков разговаривать с начальством не любил. Послал к Трусову Брамана — уговорить.

«Григорий Мартынович, — сделал попытку Браман, — у лодки расклепан прочный корпус. Куда ж нам? Мало ли что может случиться? Не булькнуть бы!»

— Ох, как он свирепо поглядел на меня, — вспоминал ветеран спустя десятилетия. — Трусову тогда было сорок пять, и находился он в полном расцвете сил и таланта. А перед ним стоял вчерашний выпускник училища, с точки зрения бывалого механика-подводника — салага, сопляк. И этот сопляк осмеливался что-то лопотать! Трусов взорвался: «Ты кто — инженер или цветок в проруби? Ты механик или пятое колесо в телеге? Голова на месте? Значит, не пропадешь со своей «Семгой». Ступай и передай командиру, что-бы не мешкая отходил, а то сами оттащим!»

Браман побрел, безуспешно пытаясь прикрыть лицо [179] от колючих ударов снега и ветра. Той зимой рано затрещали свирепые морозы, некстати разыгралась метель. По реке шла ранняя шуга со льдом. Буксиры, вызванные «Семгой», опаздывали, и командир отошел от стенки самостоятельно на одном левом электродвигателе.

— В лодке было необыкновенно холодно, — рассказывал Браман, — ведь один лист прочного корпуса сняли, потом поставили на место, прихватив его на живую нитку несколькими болтами. Взамен большинства заклепок забили «чопы» — деревянные пробки, но ветер со снегом все равно проникали в не заметные глазу зазоры между деревом и металлом. Неуютно стало в лодке... Наконец подошли буксиры, повели нас по реке, сплошь забитой к этому моменту шугой. На пути оказался мост. Подошли поближе и увидели: верхняя точка лодочной рубки сантиметров на тридцать — сорок выше края мостовой фермы.

Что делать? Только одно: увеличить осадку примерно на полметра, тогда мостик и рога антенн пройдут свободно. Но как погрузиться, когда у тебя раскрыт прочный корпус, а вместо заклепок — деревянные пробки на пакле? Рискнули... Накрыли главные станции брезентом, я заполнил концевые группы балластных цистерн. Лодка увеличила осадку, и мы проскользнули под мостом. Хотя в моторный отсек вливалась ледяная вода, все обошлось благополучно, не произошло ни короткого замыкания, ни пожара. Я не знаю, известны ли подобные случаи в истории подводного флота. Не знаю... Но одно могу утверждать — на подобный маневр можно решиться только в двадцать четыре года. Теперь с моим опытом я бы хорошенько подумал.

Через несколько дней я встретился с Трусовым: «Ну, молодо-зелено, не утоп, нашел выход? Значит, не так уж и зелено?»

«Молодо-зелено» действительно в те годы очень быстро вставало на ноги. Сплошь и рядом, едва выйдя из училища, курсанты назначались командирами БЧ-V{10}, или, иначе говоря, инженерами-механиками лодок. От огромной ответственности люди быстрее [180] взрослели, быстрее шло их командирское становление. Трусов помогал всем, кто этого хотел. Но сам помощь не навязывал. Григорий Мартынович считался человеком не очень общительным. Кроме того, на сдающихся подводных лодках, выходивших почти всегда с двумя командами — заводской и из военных моряков, — в кают-компании обедали в несколько очередей, засиживаться за столом для «военно-морской травли» не приходилось. И вообще Трусов в море выглядел еще строже, чем на берегу. Суров, подтянут, сосредоточен. Настоящий ас... Однажды Браману пришлось видеть, как Трусов ведет себя в «нештатной ситуации», если применить современный термин, взятый у космонавтов.

— Лодке типа «Щ» — «Треске» предстояло глубоководное погружение. При этом на поверхности остается сигнальный буек красного цвета. Он плывет за лодкой на длинном — двухсотметровом лине и указывает обеспечивающему кораблю место лодки. Линь, естественно, крепко привязан к поручням ограждения рубки... И в этот раз, едва погрузились, буек всплыл, линь стал разматываться. Командир, увидев в перископ, что буек идет в кильватер, а обеспечивающий корабль его заметил, продолжал погружение, делая «площадки» на пять — десять минут через каждые десять метров глубины.

В центральном посту «Трески» рядом со мной находился ответственный сдатчик Григорий Мартынович Трусов. Переборки все задраены, личный состав стоял по готовности номер один. На каждой «площадке» раздавалась команда: «Осмотреться в отсеках, произвести замеры обжатия корпуса». Выслушав доклады: «Замечаний нет, замеры произведены», погружаемся еще на десять метров...

Так мы должны были идти до девяноста метров. Абсолютная тишина в центральном посту, лишь слышно жужжание приборов и пощелкивание указателей рулей. На семидесяти метрах раздался сильнейший взрыв в районе носовой части ограждения рубки. Лодку встряхнуло, несколько лампочек в центральном погасло, но этим все и кончилось. Корпус не пострадал, вода не ворвалась. Из отсеков доложили: «Осмотрелись, замечаний нет». Три года спустя, в феврале сорок второго, на подводной лодке С-102 Северного флота [181] мы потопили два транспорта, и лодку бомбили одиннадцать часов подряд. Тогда я впервые услышал и почувствовал, что такое глубинные бомбы. Так вот, взрыв в ограждении рубки «Трески» был сходен со взрывом глубинной бомбы. Не знаю, какой вид был у меня, кажется, я держал себя в руках, как и все остальные в центральном посту. Но лучше всех выглядел все же Трусов. Григорий Мартынович очень спокойно посоветовал командиру всплыть и осмотреться. Сделав так, обнаружили в боцманской кладовке раздавленный буек. Оказалось, боцман взял с собой второй буек на всякий случай... Вот этот «запас» держался до глубины 70 метров, а потом лопнул, как глубинная бомба. Еще долго команда «Трески» шутила над своим запасливым боцманом, пытаясь от него добиться, как бы он под водой произвел замену буйка. «Засек, инженер? — спросил потом меня Трусов. — Ты, небось, и не проверяешь, что боцман на лодку натащил. Вот тебе и урок. Готовясь к погружению, заботься не только о всяких системах, но и боцманские кладовки тряси!»

Тем дело и кончилось...

В начале октября 1941 года Трусов приезжал в часть, где служил Браман. Решали разные вопросы по ремонту лодок, по доделкам на вступающих в строй кораблях XIV серии — «К». Было тепло, Трусов явился налегке, но к вечеру похолодало, пошел дождь. Браман отдал Григорию Мартыновичу свой новый флотский плащ (благо были они одного роста, оба высокие, статные), проводил его до катера. Встретились они уже после войны, когда Трусов преподавал устройство лодок и, кроме того, вел курс истории русского и советского подводного флота, той истории, одним из непосредственных творцов которой он был сам. Конспект лекций послужил основой для его известной книги «Подводные лодки в русском и советском флоте», первой и пока единственной монографии на эту тему.

Браман вспоминал:

— В тысяча девятьсот шестидесятом году за несколько дней до кончины Трусова я был у него дома. Григорий Мартынович готовил второе издание книги. Увидела она свет уже после смерти автора. Трусов правил страницы, где описывались лодки Бубнова и его ошибки, за которые дорого платили подводники. [182]

Несмотря на то что прошло столько времени, Трусов остро переживал упрямство Бубнова, строившего лодки без водонепроницаемых переборок. Григорий Мартынович тогда сказал мне, что Бубнов впоследствии осознал просчеты, но не успел их исправить. Ошибку Бубнова ликвидировал Малинин в конструкции первой же серии советских субмарин.

Высокий, атлетически сложенный, темноволосый, с суровым лицом, Трусов, как утверждали, был очень похож на балтийского моряка Артема из знаменитого фильма «Мы из Кронштадта», который в финале задает грозный вопрос: «А ну, кто еще хочет в Петроград?»

Трусов мог по праву, перефразируя, спросить: «А ну, кто еще попытается посягнуть на нашу Родину?»

Жизнь крестьянского сына и рабочего парня Григория Трусова была полностью отдана делу защиты первого в мире государства рабочих и крестьян.