Только лодки!
Куда идти работать? Вопрос этот Малинин решил еще на «Тамбове». Вот документ, который предопределил все будущее Бориса Михайловича Малинина:
«Министерство морское. Начальник Балтийского судостроит. и механического завода Морского ведомства. Б. М. Малинину.В ответ на Ваше прошение о принятии на службу во вверенный мне завод предлагаю явиться к заведующему отделом подводного плавания Василию Тимофеевичу Струнникову 1 февраля 1914 года.
За начальника завода генерал-майор Кипель».
Ниже рукой Струнникова: «Прошу распоряжения Вашего превосходительства о приеме на службу в Балтийский завод инженером в распоряжение заведующего отделом подводного плавания подателя сего, аттестованного К. П. Боклевским, как усердного, энергичного, спокойного работника и весьма талантливого инженера. Кроме того, Б. М. Малинин лично мне известен всегда с самой лучшей стороны.
В. Струнников».
Резолюция: «Зачислить с 1 февраля на службу в подводном отделе. 3 февраля 1914 г».
Завод этот был колыбелью русского подводного судостроения. Здесь в 1903 году построили первую практически боеспособную лодку «Дельфин». Со стапелей Балтийского завода сошли лодки типа «Касатка», «Минога», «Акула» и наконец серия самых сильных для своего времени лодок типа «Барс». Все они конструировались под руководством И. Г. Бубнова. [94]
Когда Малинин поступил на Балтийский завод, Бубнова там уже не было. Фактически его выжили. Он ушел на частную верфь в Ревеле. Бубнов вернулся на завод, и то лишь в качестве консультанта, только с началом первой мировой войны. Однако вряд ли он мог много времени отдавать заводу, так как с него не снимались ни обязательства перед частной верфью Ноблесснера в Ревеле, ни профессура в Военно-морской академии. Следовательно, можно утверждать, что Малинин не был близко знаком с Бубновым и ничему или почти ничему, как конструктор, научиться у того не мог. Во всяком случае в автобиографии Малинин Бубнова не упоминает.
Из автобиографии Б. М. Малинина:
«С 1. П. 1914 г. я был зачислен в техническое бюро подводного плавания Балтийского завода на должность инженера-конструктора, принимал участие в разработке чертежей подводных лодок типа «Морж» и «Барс». Работа для молодого специалиста была крайне интересная, но обстановка очень трудной. Авторы проектов строившихся лодок относились ко всем вопросам, связанным с постройкой лодок и их теорией, тогда только зарождавшейся, крайне ревниво и всячески старались не пускать молодых специалистов дальше «порога». Приходилось до всего доходить, что называется, «своим умом». Я с особенной благодарностью вспоминаю о помощи, которую я в тот период получал от конструкторов-практиков, работавших в бюро Балтийского завода: корпусника Василия Ивановича Васильева и механика Павла Васильевича Белкина. Именно им, а не авторам проектов и руководителям подводного судостроения того времени я обязан своими первыми шагами в той области морской техники, которой я посвятил свою жизнь. Эти двое людей сделали для отечественного подводного судостроения чрезвычайно много, деятельно участвовали в дальнейшем в создании советского подводного флота и воспитали целый ряд талантливых конструкторов».
Внешняя суровость Белкина вызывала у Малинина вначале даже какую-то робость. Но, приглядевшись к Павлу Васильевичу внимательнее, Малинин понял, что суровость эта объяснима: человек дисциплины, необыкновенной требовательности к себе самому, он хотел [95] видеть эти качества и в других людях. О талантах Белкина Малинин наслышался разных историй. Они вызывали уважение к суровому конструктору. Никто не помнил случая, чтобы Бубнов что-то поправил в чертежах Белкина. Постоит, посмотрит, спросит: «А здесь каков диаметр?» или что-то в этом роде, затем достанет из внутреннего кармана заветную записную книжку, которую никому в руки не давал, что-то полистает, проверит, качнет головой: «Верно» — и идет дальше.
Оба, и Бубнов, и Белкин, были предельно немногословны. У Белкина любимой присказкой было: «Слово — серебро, молчание — золото!» Тон, которым это изрекалось, не располагал к дискуссии. Если слышал вопрос, казавшийся ему лишним, отрезал невзирая на лица: «А это тебя (или вас) не касается!» (по воспоминаниям его сына, ныне доктора технических наук, профессора В. П. Белкина).
Бубнов всегда посылал Белкина на ходовые испытания лодок. Ценил его необыкновенно развитую интуицию, опыт и знания, хотя институтского диплома у Павла Васильевича не было. Он родился в семье рабочего Владимирской губернии в 1876 году. В 12 лет стал учеником слесаря, а вернее, мальчиком на побегушках. Было это на Южской мануфактуре в той же Владимирской губернии. Образование получил в Южском техническом училище, еще два года изучал чертежное дело на фабрике. В 18 лет он — слесарь в железнодорожном депо Калуги. Потом в его послужном списке появляются строящиеся паровозные цехи Сормовских заводов... В марте 1899 года он приехал в Петербург и стал токарем Путиловского завода. Это последняя рабочая должность Павла Васильевича. С июня 1901 года он чертежник, а затем чертежник-конструктор механического бюро судостроительного отделения Невского завода. Занимался конструированием различных механизмов для военного и коммерческого флота (миноносцев, крейсеров, экспедиционных ледоколов, пароходов и буксиров).
В марте 1910 года П. В. Белкин перешел на Балтийский завод, причем сразу в отдел подводного плавания. Теперь его специальность — установка главных и вспомогательных механизмов: дизелей, электромоторов, рулевых и шпилевых устройств, валопроводов, [96] винтов подводных лодок. Еще он отвечает за системы погружения и насосы...
Из автобиографии Б. М. Малинина:
«В первой половине войны я неоднократно командировался в г. Николаев, где Балтийским заводом (его отделением) достраивались лодки типа «Морж», на которых я получил свой первый практический опыт в области подводного плавания. В сентябре 1915 года — в разгар первой мировой войны — я был назначен строителем подводной лодки «Волк». Только обстоятельства военного времени дали возможность еще совсем молодому инженеру получить такое ответственное назначение».
«Волк» — четвертая по счету лодка из серии «Барс» — существенно отличалась от первых трех. «Волком» начали ликвидацию серьезного конструктивного недостатка бубновских субмарин. Дело в том, что на «Барсах» устанавливались наружные откидные торпедные аппараты системы С. К. Джевецкого. Располагались они в нишах по бортам лодки, над самой ватерлинией. В свежую погоду, когда волны бьют словно молотами, возникала угроза повреждения и аппаратов и торпед. Кроме того, ниши значительно ухудшали мореходные качества лодок. Однако довольно долго с этим мирились, считая, что подобное расположение аппаратов позволит лодке стрелять торпедами в позиционном положении, особенно ночью или в густом тумане на близкой дистанции. Все это оказалось порождением кабинетной мысли. В боевой обстановке подобная ситуация не встретилась ни разу. В конце концов аппараты Джевецкого решили поднять на палубу, а ниши заделать. Для пробы избрали «Волка». «Барс» и другие лодки этого типа перестраивали потом по образцу «Волка». Таким образом Малинин строил свой первый корабль со значительными отступлениями от проекта. Хотя аппараты Джевецкого находились снаружи, но управляли ими изнутри. Ясно, что систему приводов пришлось изменить. Заводские технологи могли предусмотреть далеко не все, и Малинину приходилось самостоятельно решать немало головоломных задач.
Из автобиографии Б. М. Малинина:
«В ноябре 1915 года я сумел перевести лодку сначала в Гельсингфорс, а затем и Ревель для достройки [97] и сдачи во флот. В январе 1916 года в Ревеле было организовано Ревельское отделение завода для достройки и сдачи флоту подводных лодок. В связи с успешно проведенным строительством лодки «Волк» в короткий срок, я был назначен заведующим этим отдалением завода. В течение зимних месяцев 1916 года мною были модернизированы подводные лодки «Барс», «Гепард», «Вепрь» и сданы весной во флот одновременно с «Волком». В процессе этой работы я приобрел свой первый практический опыт в постройке подводных лодок, познакомился с условиями плавания на них и боевого использования. С окончанием этой работы я был отозван на завод в Петроград, где был назначен строителем новой серии подводных лодок типа «Барс» — «Змеи», «Единорога» и «Угря».В течение лета и осени 1916 года эти три корабля были мной доведены до готовности, позволяющей перевести их для достройки в Ревельское отделение завода. За это же время мной были модернизированы и сданы флоту старые лодки «Касатка», «Граф Шереметев», «Щука» и «Сом», перевезенные из Владивостока в Петербург, а также 4 английские лодки, доставленные на баржах по внутренним водным путям из г. Архангельска.
Осенние и зимние месяцы 1916/17 года я был занят в Ревеле достройкой «Змеи», «Единорога», «Угря», которые и сдал в июне 1917 года... Всего мною построено 8 подлодок типа «Барс» и модернизировано 10 подлодок (6 русских типа «Сом» и «Касатка» и 4 английских типа «С»)».
Затем Малинин руководил разработкой проектов и рабочих чертежей малого подводного заградителя типа «3–1» и новых подводных лодок типа «Б».
Пришел Великий Октябрь. В ЛГИА сохранился рядовой рабочий документ, примечательный лишь тем, что составлен он 23 октября 1917 года — за два дня до революции. Это письмо начальника Балтийского завода в существовавшее тогда при Генморштабе управление подводного плавания: «Прошу не отказать в выдаче билетов для входа в управление следующим служащим отдела подводного плавания Балтийского завода...» Под номером вторым в списке числится заведующий техническим бюро отдела морской инженер Б. М. Малинин. [98]
Два дня отделяют этот документ от начала новой эры — эры Великой Октябрьской социалистической революции. И вот выстрел «Авроры». Малинин не ушел со своего поста и старался по-прежнему честно выполнять сразу же усложнившиеся обязанности. Такое поведение было для него закономерным, поскольку свой выбор он сделал давно и окончательно.
В квартире, у порога которой словно плещется море, бережно хранятся многие вещи Малинина. Настольная лампа — ее подарили студенты-дипломники перед Великой Отечественной войной, старенький потрепанный портфель тех времен, когда Борис Михайлович работал над первыми советскими лодками. Грамота и удостоверение лауреата Государственной премии, незавершенна» рукопись: «Теория и основы проектирования подводных лодок». Много книг с автографами. Вот одна в темно-вишневом переплете: Заслуженный профессор В. Л. Кирпичев. «Основания графической статики». С.-Петербург, 1908 год. Надпись на титульном листе: «Борису Михайловичу Малинину на память от автора. 27 августа 1909 года».
64-летний ученый с мировым именем дарит книгу двадцатилетнему студенту... Что могло их связывать?
Виктор Львович Кирпичев преподавал в Петербургском технологическом институте, с 1885 года — директор Технологического института в Харькове. «В 1898 году, — сообщает Большая Советская Энциклопедия, — возглавлял открывшийся в Киеве Политехнический институт, в связи со студенческими волнениями в 1902 году приказом царского правительства был уволен. С 1903 года профессор Петербургского Политехнического института».
Любопытнейший документ хранится в архивных делах Политехнического института. Начальник С.-Петербургского губернского жандармского управления 4 августа 1905 года секретно доводит до сведения директора института, что «профессор Виктор Львович Кирпичев привлечен к дознанию в качестве обвиняемого в совершении государственного преступления, предусматриваемого ст. 126 Угол. улож.». Что за стать»? Раскроем Уголовное уложение, главу [99] 5-ю — «О смуте». Статья 126 гласит: «Виновный в участии в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя или учинение тяжких преступлений посредством взрывчатых веществ или снарядов, наказывается...»
В делах жандармского управления имеется полное «жизнеописание» Кирпичева. Знаменитый ученый окружен агентами охранки, и в кабинетах жандармов известен каждый шаг человека, которого после кончины назовут «отцом русских инженеров».
Начало работы В. Л. Кирпичева в Киеве совпадает с нарастанием революционного движения студенчества. Едва Киевский политехнический открылся, жандармы нашли в здании института нелегальную литературу, в том числе работу В. И. Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Киевский политехнический институт участвует во всероссийской студенческой забастовке, в демонстрации, организованной Киевским комитетом РСДРП (протест против решения отдать в солдаты 183-х студентов Киевского университета). В статье «Отдача в солдаты 183-х студентов», напечатанной во втором номере газеты «Искра», Владимир Ильич Ленин писал: «Это — пощечина русскому общественному мнению, симпатии которого к студенчеству очень хорошо известны правительству». В 1901–1902 годах студенты Киевского политехнического института неоднократно участвовали в рабочих демонстрациях, которые часто заканчивались стычками с полицией. В институте выпускались подпольные прокламации, распространялась «Искра», марксистская литература. Кирпичеву приходится расстаться с организованным им институтом. Он переходит в Петербургский политехнический институт.
...Такое, оказываете», прошлое у заслуженного профессора, одного из виднейших механиков своего времени. И этот человек дарит юному Малинину книгу с дружеской надписью!
Губернское жандармское управление не спускает глаз с Политехнического института. 28 января 1908 года в два часа ночи директора института профессора И. В. Мещерского будит резкий звонок: «Откройте, полиция!» Но полицейские не одни. Звенят шпоры: [100] «Жандармский ротмистр Долгов. Весьма сожалею, профессор, что обеспокоил вас. Вот ордер охранного отделения на обыск подвалов главного здания и химического павильона». «Но почему ночью?» — недоумевает сонный профессор. Долгов надменно усмехается: «Ночь — наше время!» Мещерскому остается подчиниться. Как он потом доложит совету института, «обыск начался с осмотра продольного коридора подвала главного здания. В этом подвальном коридоре длиною около 120 сажен сосредоточена вся проводка электрическая, отопительная, водопроводная и газовая; в полу его для труб пароводяного отопления устроен бетонный канал шириною от 1 до 2 аршин и глубиной от 1 до 2 аршин. Этот канал перекрыт железобетонными плитами, весящими каждая от 2 до 5 пудов. Плиты эти уложены плотно в гнездах... От этого канала ответвляются таковые же в боковые коридоры и к отопительным центрам здания. Вскоре после того как обыск начался... была приподнята плита... над тем местом, где от главного канала ответвляется боковой канал; под ней оказалось старое железное ведро, наполненное какими-то предметами, на которых сверху лежали два пустых артиллерийских снаряда малого калибра».
Оставив возле находки городового, ротмистр двинулся дальше в химический павильон. Долгов шел уверенно, назвав место, куда хотел попасть, — подвал под центральным входом. Когда Мещерский и смотритель здания привели жандармов в подвал, Долгов показал городовым, какой лист настила поднять. Под ним лежал деревянный ящик. Еще нашли два пакета, завернутых в бумагу и обвязанных веревками.
«В ящике оказался разрозненный шрифт, в свертках — складная типографская касса, около одной стопы чистой бумаги, расплывшаяся черная краска, два деревянных валька, рамка с натянутой парусиной: при этом помощник г. пристава обратил внимание, что... на парусинной рамке остались следы следующих слов: «Всем товарищам рабочим города Санкт-Петербурга».
Неспокойным, очень неспокойным был 1908-й для жандармов и иже с ними. Осенью началась забастовка студентов Петербургского университета. «Трибуной революционного Петербурга» называл университет [101] В. И. Ленин в 1905 году, а спустя три года, в октябре 1908-го, в статье «Студенческое движение и современное политическое положение» Владимир Ильич писал еще более определенно: «...маленькое начало маленьких академических конфликтов есть большое начало, ибо за ним — не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра — последуют большие продолжения».
К одному из таких «маленьких начал» имел непосредственное отношение Малинин. События разворачивались так: 13 сентября 1908 года общеуниверситетская сходка приняла обращение «К обществу и студенчеству», призывая к всероссийской забастовке студентов. Студенческое движение в столице возглавляя студенческий коалиционный совет, который почти наполовину состоял из социал-демократов. Очередную вспышку негодования студентов вызвала реакционная политика министра народного просвещения черносотенца Шварца, который стремился уничтожить остатки университетской автономии. Исполнительная комиссия Петербургского комитета РСДРП, обсудив вопрос о студенческом движении, в числе задач поставила и такую: энергично поддерживая академическое движение студентов, подчинить его задачам социал-демократии в общенародной борьбе с царизмом. Большевики не забывали лозунг «Искры» — «Студенческое движение — движение политическое!»
В рукописном фонде Центрального военно-морского музея в Ленинграде хранится письмо Б. М. Малинина к Татьяне Владимировне о событиях осени 1908 года. Незадолго до кончины, по свидетельству близких, Т. В. Малинина уничтожила всю переписку с мужем. В музей попало всего два письма. Вот отрывок из второго:
«25 сентября 1908 года.
Прежде всего, Татьяна Владимировна, я глубоко Вам благодарен за Ваше милое и искреннее письмо, которое я получил вчера вечером. Много я получал за свою короткую жизнь всяких писем, больших и маленьких, но такого простого, искреннего и задушевного ни разу не получал. Мне оно дороже потому, что исполнилось две недели, как я уехал из Москвы; между тем, никто из родных не вспомнил меня, не прислал мне ни строчки, как будто оправдывая пословицу: [102] «с глаз долой — из сердца вон». Вы же дали мне живо почувствовать, что я еще не забыт, а мне это всего дороже. Так спасибо Вам еще раз за память и внимание... Второй день сижу безвыходно в своей комнате и занимаюсь лечением. Представьте себе, что со дня отъезда я ни одного дня не чувствовал себя удовлетворительно, бронхит мой, вместо того чтобы проходить, упорно мучает меня. Поэтому я решил обратить на него внимание и поскорее от него избавиться. Итак, сижу дома, гляжу в окно, как ветер срывает последние листья с деревьев, и слушаю какую-то разбитую шарманку, наигрывающую какой-то унылый, вполне соответствующий осеннему настроению мотив. И хотя здесь снег еще не выпадал ни разу, но близость зимы уже чувствуется и как-то даже радует. Скоро...Постараюсь теперь изложить Вам возможно подробнее события последнего периода времени, который был очень интересен и до известной степени нервен. Раньше всего следует констатировать факт: забастовка наша началась. Она-то именно и наполняет все мои последние дни. Должен раньше всего сказать Вам, что я горячий и убежденный сторонник этой забастовки. Она имеет высокую и симпатичную цель: борьбу за свободу науки и преподавания, за свободную жизнь высших учебных заведений и за русскую культуру. Мы будем бастовать, пока не достигнем цели. Первым забастовал университет. У нас дела обстояли следующим образом. 18 сентября была первая общестуденческая сходка. Прения были чрезвычайно бурны, большинство наших ораторов были против, но депутаты университета поддержали идею забастовки, и она прошла большинством. Противники забастовки собрали достаточное количество голосов и решения сходки признали недействительными, предлагая совету старост собрать новую сходку для пересмотра вопроса. На экстренном заседании совета старост было решено передать рассмотрение вопроса на рассмотрение курсовых сходок, 20 сентября состоялись эти курсовые сходки. Мне в качестве курсового старосты пришлось немало повозиться с этим. Так, мне пришлось чуть ли не каждого в отдельности убеждать в необходимости присутствовать на сходке.
По счастью, старания мои увенчались успехом. Меня большинством 23-х голосов против одного выбрали [103] председателем. Сходка наша тянулась два с половиной часа. Забастовка была признана целесообразной. Почти на всех курсах решения были аналогичны этому... 22 сентября в шесть часов вечера состоялась вторая решающая общестуденческая сходка. Присутствовало на ней 1872 человека. Со мной был на сходке И. Каубиш. Часа через полтора после начала сходки председатель объявил, что петербургский градоначальник через полицмейстера категорически потребовал от нашего директора И. В. Мещерского, чтобы на сходке не присутствовали посторонние лица. Их было чрезвычайно много, особенно слушательниц с высших курсов. Из предосторожности мы с Ваней (Каубишем. — Ю. С.) приняли меры — он переоделся в мою форму, после чего мы вернулись на сходку двумя кораблестроителями... Голосование дало следующие результаты: за забастовку подано 1176 голосов, 533 против, 165 воздержались от подачи голоса. После окончания сходки председателю Филоненко сделали целую овацию, даже качали, а я вышел на эстраду и от имени наших кораблестроителей поблагодарил его за умелое ведение дела. Таким образом, у нас забастовка началась с утра 23 сентября. Институт не закрыт, но занятий в нем нет никаких. Студенты начали разъезжаться из СПб по домам, так как надежды на скорое окончание забастовки нет никакой. Надеемся, что постепенно к нам присоединятся все высшие учебные заведения. Извиняюсь, Татьяна Владимировна, что так подробно остановился на этом вопросе, вероятно, наскучил этим Вам до крайности. Но дело в том, что я слишком глубоко был захвачен всем этим движением и не мог не поделиться с Вами своими впечатлениями. Кроме этого, почти ничего другого я не переживал за это время; немудрено, что пустился в такое многоглагольствование, хотя в нем и «нет спасения».
В данную минуту я еще совершенно не решил и не знаю, что мне предпринимать и за что взяться. Нечего и говорить, что я буду заниматься приготовлением к экзаменам, чтобы сдать их тотчас после возобновления занятий; это само собой. Хотелось бы мне заняться еще другим каким-нибудь делом. Вероятней всего, что из Санкт-Петербурга я уеду в скором времени; быть может, поеду в Ялту, где мне предлагают место, но пока все это...» [104]
Здесь письмо обрывается.
Так вот почему дарит свою книгу юному студенту всемирно известный ученый, состоящий под надзором охранки, обвиняемый в попытке ниспровержения существующего строя! Не просто студенту дарит — единомышленнику.
Буквально через несколько дней после революции Малинина срочно вызвал первый выборный директор завода:
— Отправишься на Черное море. Там надо быстрее достроить и сдать флоту «Утку». Лодка тебе знакома, ты ведь не раз там бывал. Трудно придется — обращайся в ревком. Да смелее. Помогут.
Из автобиографии Б. М. Малинина:
«Эта задача в крайне трудных условиях была мною выполнена в полуторамесячный срок, и к концу декабря 1917 года после перевода п/л «Утка» в г. Севастополь я ее сдал во флот. В этой сдаче, происходившей в период установления в Севастополе Советской власти, огромную помощь мне оказал Севастопольский революционный комитет, без которой моя задача вообще была бы неразрешимой».
На год с лишним (по болезни: ревматизм и эндокардит — «наследство» подводных лодок) Малинин уезжает в Москву. Он чувствует себя настолько плохо, что, приехав в столицу, не сразу начинает работать. Наконец приступы ревматизма ослабевают, он может ходить. Его уже ждет должность заведующего строительной секцией отдела металлов ВСНХ.