Школа Петровой

В батальоне старший сержант Петрова пробыла недолго. Недели через две ее вызвали в штаб полка и сказали, что организуется учебный взвод снайперов и она назначена его командиром.

Нина Павловна восприняла новость с нескрываемой радостью: давно мечтала об этом. Со свойственной ей энергичностью взялась она за дело: стала подбирать первых кандидатов в снайперскую школу. Целыми днями лазала по траншеям, к вечеру фуфайка и ватные брюки, сапоги и шапка — все было в грязи, промокшее. В сырых землянках, с запахом пота и гнилой осины, она подолгу разговаривала с солдатами. Как-то обходя роты своего первого батальона, она задержалась у небольшой группы бойцов, поведение которых показалось ей странным.

Солдаты стояли в стороне от других, вели себя с некоторым пренебрежением к остальным.

— Это наши новички, — пояснил командир роты, сопровождавший Нину Павловну. — Они прибыли из другой части, все после госпиталя, и вот никак не хотят оставаться у нас.

— Наверное, очень жалеют свою прежнюю часть.

— Выходит, так, — отозвался ротный.

Старшим в этой группе был Хахаев Василий Федорович, а около него вертелись два юнца — Ларуков и Новиков.

Василий Федорович поучал своих подчиненных:

— Держаться будем вместе! И баста!

Все в группе вели себя независимо и были неразговорчивы. На вопросы отвечали коротко и нехотя. Тогда Петрова начала беседовать с ними об их старой части, и лица солдат сразу оживились, они заулыбались, стали наперебой [49] говорить о боях, в которых довелось участвовать, о друзьях-товарищах...

Нина Павловна поняла их состояние и даже посочувствовала им, но все же заметила, что воевать надо там, куда пошлют. Это и есть воинский долг. Она рассказала о роли и значении снайперского движения, о том, как сам член Военного совета Ленфронта А. А. Жданов беспокоится об этом большом и важном почине.

— Вот вы, юноша, — обратилась она к русоволосому Ларукову, — не хотите быть снайпером?

Николай исподлобья посмотрел на старшего сержанта, потом бросил настороженный взгляд на своих сослуживцев и, не дождавшись их реакции на вопрос, нерешительно ответил, наклоня голову:

— Хотелось бы, конечно!

— Так за чем же дело? — наступала Петрова.

— Да я что, — тянул с ответом Ларуков, — вот как мои друзья. Нам очень хочется в свою часть.

Командир роты, присутствовавший при этом разговоре, попробовал рассказать, что и 284-й стрелковый полк имеет хорошую боевую славу. Он много сделал для обороны Ленинграда, был у Невской Дубровки. Друзья слушали его не перебивая, но и согласия не давали.

Тогда Петрова обратилась к старшему:

— Не хотите ли вы быть снайпером, товарищ старший сержант, мстить фашистам за все их злодеяния, что вы видели сами?

— Как вам сказать, — растягивая слова, начал Хахаев. — Оно, конечно, снайпером быть хорошо и почетно, вот только как другие-то... Нам бы всем вместе.

Нина Павловна подошла к Нурлумбекову, безучастно стоявшему чуть-чуть в стороне. Он не знал почти ни одного русского слова и больше показывал руками, сопровождая жесты казахской речью. Не дождавшись вопроса, казах сказал коротко и довольно внушительно:

— Моя не понимает.

— Жаль, жаль. Мы бы научили тебя языку, лишь бы желание было.

— Не, не, моя не может.

Он замахал руками, словно мух отгонял от себя, и попятился назад.

Последним, к кому обратилась Петрова, был солдат Новиков.

На вопрос старшего сержанта он ответил не сразу. Сначала искоса посмотрел на товарищей, помялся с ноги на ногу, хлюпая жидкой грязью, потом сказал: [50]

— Я — что? Я — как все. Хорошее дело быть снайпером.

— Вот и славно. Беру всех, — заключила Нина Павловна. — Можно, товарищ старший лейтенант?

— Против хорошего начинания возражать нельзя. — Ротный был доволен развязкой разговора. Глаза его сияли, по веснушчатому лицу расползлась улыбка.

Пригнувшись, они пошли по траншее к следующему взводу.

Набор курсантов надо было закончить к исходу дня, чтобы немедля, завтра же начать занятия. Этого требовало и командование полка и сама обстановка. По дороге ротный посоветовал Петровой не брать в школу казаха:

— Намучаетесь вы с ним, он же не говорит по-русски, подумайте...

— Возьму, обязательно возьму. Научу и языку, и метко стрелять. Он чем-то мне нравится, ему только надо помочь. — Нина Павловна поплотней запахнула фуфайку, от сырости и налетевшего северного ветра поежилась и ускорила шаг.

Ротный шел сзади след в след, все пытался доказать, что с Нурлумбековым она намается вот как, и провел рукой по длинной худой шее.

— Снайпером не рождаются — снайпером становятся, — ответила на это Петрова.

...Первое занятие было трудным. «Группировка» Хахаева держалась все так же обособленно, и у Петровой зародилось сомнение: как бы эти парни не сбежали-таки в свою часть? Отойдя в сторону, пока шел перекур, она подумала: «Надо бы как-то увлечь солдат, отогнать думы о возвращении в прежнюю часть, и выход есть — это напряженная и интересная учеба».

Поздним вечером солдаты расходились по своим взводам, а утром чуть свет являлись в назначенное место.

На втором занятии было полегче. Винтовку не изучали, а лишь повторили взаимодействие частей, но оптический прицел был новинкой для каждого.

— Вот это игрушечка! — восторженно говорил Николай Ларуков, любовно поглаживая прицел.

Нина Павловна заметила, как бы между прочим, что снайперская винтовка доверяется не каждому и выдается только после курса обучения.

Казах Нурлумбеков по-прежнему оставался угрюмым, задумчивым и неразговорчивым. Может, потому, что стеснялся товарищей, а может, боялся предстоящих трудностей. Он еще не держал в руках огнестрельного оружия, [51] так уж получилось, в этом вины его не было. Понимал он и то, что вскоре ему надо будет убивать людей, которые пришли, чтобы убить его.

Курсанты плотно сидели по обе стороны своего инструктора на сухом суковатом дереве, вывернутом сильным ветром вместе с корнями. Перед ними на низком, обросшем мхом с северной стороны пне сидела Нина Павловна. Ее винтовка была зажата меж колен, а руки лежали на холодном металле ствола.

— Что такое снайпер? — задала вопрос Нина Павловна своим курсантам. — Кто ответит? — Ее взгляд быстро пробежал по лицам солдат.

— Это меткий стрелок! — выпалил Ларуков.

Ответ получился таким громким, что его друзья переглянулись и заулыбались: знай, мол, наших, и мы не лыком шиты.

Когда волнения улеглись, Петрова заметила:

— Коля ответил правильно, но этого мало. Снайпер — это солдат железной воли, отличного здоровья. Это такой человек, который воюет изобретательно и очень расчетливо, хитро и даже остроумно. Снайпер изучает повадки врага. Это, пожалуй, самый терпеливый человек в войсках. Он сутками — в грязь и мороз, в дождь и метель — [52] выслеживает неприятеля и поражает его наверняка. Один фронтовой поэт правильно написал:

Вот что такое снайпер, вдумайтесь в эти слова, сынки, и вам будет ясно ваше место на войне!

— Товарищ старший сержант, — обратился Новиков, — а как лучше выбрать позицию?

— Отвечу. — Нина Павловна улыбнулась. — Это вопрос по существу. Говорят, что хорошего снайпера узнаешь по его позиции. Если она хорошая — хороший и снайпер. Это справедливо. Надо, чтобы огневая позиция сливалась с окружающей местностью и ничем не выделялась. Иногда некоторые так переусердствуют, что позиция просматривается, как черное пятно на белом фойе или наоборот. Представьте себе, что вы на открытой местности закрыли свою позицию хвойными ветками, а если присмотреться, то хвойных деревьев вблизи не найдешь...

— Так нельзя, это сразу насторожит противника, — перебил Ларуков и сразу осекся, увидев неодобрительные взгляды товарищей.

— Лучше всего, — продолжала Нина Павловна, — выбирать для позиции незаметные, не бросающиеся в глаза предметы. Помню, как в учебном батальоне мне одни курсант доказывал, что позицию лучше выбрать за большим валуном, который, как исполин, красовался в чистом поле. Почему он на этом настаивал?

— Дайте я отвечу.

— Пожалуйста, Хахаев, только не торопитесь, все обдумайте.

— Ну, во-первых, — начал курсант, — за большим камнем хорошо можно спрятаться и наблюдать, а во-вторых, никакая пуля тебя не возьмет, лишь отрикошетит...

— Нет! Не согласен! — не выдержал Ларуков. — Я бы никогда не лег за этот камень, потому что противник не дурак, сообразит, где может находиться снайпер. И зачем ему вести огонь только из винтовки? Он может попросить минометчиков, наконец, артиллеристов, и тогда вам, Василий Федорович, будет капут!

— Молодец, Коля, я тоже бы не выбрала такую позицию.

— Товарищ старший сержант, мне думается, — воодушевился Ларуков, — надо иметь не одну позицию, а несколько, на всякий случай, а вдруг враг обнаружит... [53]

— Совершенно верно, Коля, вам можно сегодня пятерку поставить. Действительно, надо иметь запасные позиции, и тогда вы будете неуязвимыми. Причем позицию надо выбирать так, чтобы была возможность хорошего наблюдения за противником, чтобы удобно было подойти и хорошо изучить местность в том районе, где будете действовать.

После такого оживленного разговора Петрова поняла, что достигает поставленной цели: интерес к снайперской профессии нарастает, и это ее обрадовало.

Потом Нина Павловна, объяснив, как отрыть ячейку для стрельбы, предложила проделать это практически. И работа закипела. Сверху земля была мягкой и сырой, вязкой, как тесто, а чем глубже, тем она становилась тверже, постепенно переходя в замерзший грунт. Курсанты очень старались, они были довольны, что их зачислили в школу снайперов, и отвечали на доверие усердием в большом и малом деле.

Прошло некоторое время, и солдаты один за другим доложили о готовности своих позиций.

Каждый защищал свой выбор позиции, доказывал ее безупречность, но недостатков было много. Их теперь увидели и сами курсанты, когда Нина Павловна со всей строгостью и со знанием дела указывала на промахи, на недоделки и небрежность.

Подойдя к позиции Новикова, она обратила внимание на бруствер. Он был со стороны фронта крутым, почти отвесным.

— Кто видит ошибку?

— Ошибка в том, — вызвался неутомимый Ларуков, — что бруствер сделан неверно, на данной открытой местности он должен быть пологим...

— Почему? — перебила Петрова.

— А вот если отойти, скажем, шагов на двадцать, то отвесная часть бруствера будет выглядеть, как гнилая доска, поставленная на ребро. Фашист догадается сразу. Бруствер должен быть пологим, это исключит всякую тень.

Будущие снайперы согласились с этим замечанием.

— Огорчаться не следует, — спешила успокоить Нина Павловна разволновавшихся солдат. — В следующий раз будет лучше. — Она поблагодарила Ларукова, к которому с первой встречи стала питать особую симпатию за его трудолюбие и находчивость. Отметила и Нурлумбекова. Он весь взмок от старания, ему хотелось все делать как можно лучше, порадовать командира, но не всегда получалось [54] как надо. Похвала Петровой обрадовала казаха, он улыбнулся от всей души. Занятие продолжалось.

— Теперь поговорим о маскировке. Может, кто хочет изложить свою точку зрения?

— Моя не умоет, — заявил Нурлумбеков и спрятался за Хахаева, заложив тяжелые, натруженные руки за спину.

— Разрешите! — опять взял на себя инициативу Ла-руков. — Маскировка должна быть правдивой, под местность, а не выделяться, как белая птица на черном поле.

— По-моему, не следует укрываться за предметы, бросающиеся в глаза, — решил добавить Банков. — Надо не забывать, что гитлеровцы тоже наблюдают за нами, ищут наших снайперов.

Старший сержант Петрова, посмотрев на часы, объявила конец занятий.

В свой взвод возвращались уже затемно. Невдалеке журчал ручеек, нагоняя на поворотах большие пенистые шапки. Хахаеву захотелось чем-то поразвлечь своих товарищей.

— Ларуков, а ну-ка ответь, в чем сила пехоты?

Николай не задумываясь выпалил:

— В ногах!

— Вот и нажимай, дружище, глядишь, согреешься и веселей будет.

Все негромко рассмеялись.

Чавкала под ногами земля, густо перемешанная с торфяной крошкой и мелкими корешками давно срубленных деревьев. Они шли гуськом по тем местам, где еще совсем недавно хозяйничали фашисты. От Рабочих поселков, раскинувшихся прямыми широкими улицами, общежития, где жили рабочие синявинских торфоразработок, не осталось и следа. Огонь уничтожил все, и только почерневшие развалины печей напоминали о том, что здесь жили люди, звенели детские голоса и песни. Кругом валялись изуродованные, вдавленные в землю детские коляски и кровати, черепки от посуды и много другой домашней утвари, разломанной, обгоревшей и брошенной.

Как только вернулись в землянки, сделанные из деревянных щитов высотой не более одного метра, мгновенно заснули, крепко и сладко. Только глубокой ночью им принесли пищу — обед и ужин сразу. Ели молча, с полузакрытыми глазами, и тут же снова валились на нары.

Назавтра чуть свет все уже были в сборе. Петрова, [55] как всегда, пришла первой и приветливо встречала курсантов.

Урок начался с неожиданного задания.

— Приказываю найти и обезвредить замаскированного снайпера — им буду я, — сказала Нина Павловна. — * Через десять минут вы пойдете в направлении высотки с редкими ольховыми кустиками и, не доходя ста метров, остановитесь и будете искать. На весь поиск отвожу вам двадцать минут. Если не обнаружите меня, то Ларуков пусть наденет свою шапку на палку и поднимет ее над головой, тогда я встану и приду к вам.

Прошло некоторое время, но никто не смог заметить позицию своего наставника, а хотелось отличиться каждому.

— Ладно, Николай, снимай шапку, — махнул рукой Хахаев.

Каково же было удивление всех, когда буквально в нескольких шагах от них поднялась во весь рост Нина Павловна. Правда, она была вся в грязи, промокшая до ниточки, но довольная.

— Вот как надо маскироваться. Эх, сынки, чем же вы смотрели? Значит, плохо я вас учу.

— Да так замаскироваться — это здорово, нам всем завидно, — сказал Байков, переминаясь с ноги на ногу.

— Завидовать не надо, а учиться придется еще настойчивей. — Она смахнула ладонью большие комки земли, прилипшие к обмундированию, поправила выбившиеся пряди волос из-под шапки и, окинув всех беглым взглядом, спросила:

— Так в чем же искусство снайпера?

— Хорошо стрелять, — буркнул Нурлумбеков, повернув в сторону Петровой свое смуглое скуластое лицо с коротко подстриженными густыми черными усами. За ним заговорили остальные, а итог всему подвел Коля Ларуков:

— Искусство снайпера, по-моему, во всем сразу — и в зоркости зрения, и в твердости руки, и в умении выбрать позицию и замаскироваться, и в бережном отношении к оружию... Более того, мне думается, что даже патроны имеют значение: возьмешь не из той коробки, а вдруг осечка...

— Все верно, — согласилась старший сержант. — Мне остается добавить, что снайпер должен хорошо знать противника, его распорядок дня и повадки. И быть хитрым в самом прямом смысле слова. Враг коварен, способен на все, и задача снайпера — быть умнее его и хитрее. Вот [56] расскажу вам одну историю. Есть у меня хороший знакомый — снайпер Семенов, так вот что с ним произошло. Было это в конце осени. Выпал снежок, густо припорошив землю. Пошел Семенов поздним вечером на свою позицию. Ползет, прислушивается, зрение напрягает, не оглядывается. Дополз благополучно, залег и ждет утра. Когда стало светло, по Семенову вдруг ударили минометы. Мины ложились почти совсем рядом. Деться некуда, пришлось ему отползти на запасную позицию. Оказывается, немцы заметили, как через все запорошенное снегом поле черной тропинкой пролег его след. Вот так оплошал Семенов. Правда, уходя с основной позиции, Семенов оставил каску с привязанной к ней веревочкой. Теперь, лежа на запасной, он решил перехитрить снайпера противника: стал потихоньку дергать за конец веревки так, чтобы каска шевелилась. Фашист, видать, хотел убедиться, что убил русского, но, когда увидел, что каска нет-нет да и зашевелится, решил добить и чуть привстал. Семенову этого было достаточно, чтобы покончить с ним. Все слушали Нину Павловну, затаив дыхание. Ларуков первым нарушил молчание:

— Скажите, товарищ старший сержант, как поступить, если увидел сразу троих гитлеровцев?

— Моя знает, — уверенно сказал Нурлумбеков. — Последнему — бах и капут. Пока разбираются, что и как, откуда нападение, первому — капут, а потом этого... ну, что в... середине был.

— Верно! — похвалила Петрова казаха.

— А вот если туман, как быть, Нина Павловна? — поинтересовался Новиков.

— Расскажу о себе, побывала в таком переплете. Была теплая летняя ночь, над землей — густой туман. Видимости почти никакой: белая пелена застилает все вокруг. Конечно, в таких условиях снайперу делать нечего, сами понимаете. Но вот выходит солнце, туман отрывается от земли и поднимается вверх. Тут надо быть особенно внимательным и не прозевать момент. Вдруг вижу, выскакивает фашист на бруствер окопа и спокойно идет. Ему ничего не видно, туман-то вверху еще густой. Вот в это время и надо бить, но только не в сапоги, а повыше — в живот. Вот так я и сняла одного... Примеров снайперской хитрости можно привести много, но надо подумать и над тем, как самому найти выход из сложной обстановки, обхитрить врага. Помните и о том, что на одном месте одну и ту же уловку применять нельзя — это бесполезно, враг не глуп, с этим нельзя не считаться. [57]

Так пролетел еще день учебы. Снова темнота покрыла землю. Было тихо, в небе — ни своих, ни чужих самолетов. Уставшими, голодными и промокшими возвращались курсанты на передовую.

Петрова шла чуть сзади с Нурлумбековым и настойчиво тренировала его в русской разговорной речи. Ларуков шел направляющим. Он тяжело переставлял ноги, торфяная крошка раздражала вспотевшую на ногах кожу. Белые портянки от повседневных занятий стали коричневыми, с черными подтеками от кирзовых сапог.

По ту сторону, в окопах фашистов, было тихо. Но их часовые на постах не дремали. Они то и дело запускали и небо осветительные ракеты, на всякий случай постреливали из автоматов то длинными, то короткими очередями, иногда гремели минометы.

...Следующее занятие Петрова проводила на стрельбище, которое находилось километрах в шести от переднего края. Каждый день туда и обратно — двенадцать километров по самому бездорожью. Чертовски выматывались курсанты, мучил голод, но надо было учиться.

Один за другим ложатся курсанты на огневой рубеж, слышатся выстрелы... Потом идут проверяют мишени, и кто-то радуется успеху, кто-то недоволен собой. Нурлумбекову не везет больше всех. Сколько раз стрелял, и ни одного попадания. Он вконец расстроился.

— Моя не может. Не может моя стрелять. — Задвигались тяжелые угловатые скулы, и на лице его появилась горестная озабоченность. Он быстро заходил, стал пинать со злостью мелкие камешки, старался не смотреть в глаза товарищам.

— Будешь стрелять, Нурлумбеков! — спокойно сказала Петрова. — Хорошо стрелять будешь!

Ее добрая улыбка подействовала на казаха успокаивающе.

— Ложись! — приказала старший сержант солдату. — Твоя задача — добиться плавного спуска курка, использования упора и ремня.

Выстрел, второй, третий... Много выстрелов. Пороховой дымок мелкими облачками, покрутившись над головами солдат, поднимается вверх и, подхваченный налетевшим ветром, исчезает в мелколесье.

— Нет! Не выйдет из него снайпера, — спорил Хахаев с Новиковым, — зачем зря пария мучить, не получится — это точно.

Перед уходом домой, когда курсанты должны были произвести последний выстрел, Нина Павловна решила [58] пойти на маленькую, совсем безобидную хитрость. Она, стоя чуть-чуть позади Нурлумбекова, одновременно со всеми сделала один выстрел. Когда стали осматривать цели, никто не верил своим глазам: в черном яблочке мишени Нурлумбекова была пробоина.

— Вот это да! Молодчина! — хвалили наперебой товарищи и жали руку недоумевающему Нурлумбекову. Он и сам еще долго не мог понять, как это все получилось.

Эта невинная проделка Петровой вселила в сердце Нурлумбекова надежду. Постепенно выстрелы курсанта стали приближаться к заветному кругу с десяткой.

...После долгих тренировок пришло наконец время курсантам выйти на передний край и действовать по-боевому, но пока, правда, только в качестве наблюдателя.

В конце первомайских праздников Петрова первым вывела на позицию Ларукова. Он учился отлично и это заслужил. Собрались быстро, все до мелочей проверили, согласовали. Ночь была особенно темной. До рассвета оставалось еще несколько часов.

Они благополучно преодолели свои минные поля по указанной минерами тропинке. Залегли, чтобы отдохнуть, и в это время над самым центром нейтрального клочка земли повисла осветительная ракета. Из воронок, что были совсем рядом, пахнуло сладковатым запахом неубранных трупов. Снова темнота, но еще более плотная и давящая на глаза...

Вот оно, то место, что было облюбовано еще засветло. Окапывались и маскировались на ощупь, но с большим знанием дела. Когда все было готово, Петрова подползла к Ларукову и предупредила:

— Смотри, Коля, не соблазняйся легкой добычей. Твоя главная задача — наблюдать!

— Понял, — прошептал Николай, подстилая под себя обрывки брезента.

Рассвело. Утро выдалось необыкновенно тихим, белые крылья тумана словно парили над землей, надежно прикрывая передний край обороны противника, и только в небольших разрывах можно было увидеть за линиями вражеских траншей густую черную опушку леса.

Вот уже и солнце взошло, и ветерок разгоняет туман. Видимость с каждым часом все лучше и лучше. Однако ни одного фашиста не показалось, хотя по их строгому распорядку должен быть завтрак.

И полдень прошел безрезультатно. Солнце пошло на закат, и вдруг из окопа через бруствер кубарем выкатился невысокий, щупленький фашист и мгновенно скрылся [59] в ближайшей воронке от крупного артиллерийского снаряда.

Ларуков скрипнул зубами. Его начинала разбирать злость и на самого себя, что пропустил момент, и немного на Петрову, которая и не шевельнулась при виде немца. Потом гитлеровец через несколько минут проделал обратный маршрут и опять остался целехонек.

«Наверное, там у них туалет. Вот черти, сделали перед самым носом», — подумал Ларуков.

Начинало смеркаться, и снова пришла темная почь.

Когда вернулись в свою землянку, Николай с обидой выпалил:

— Зря вы, товарищ старший сержант, запретили мне стрелять. Фашиста-то просто из рук выпустили. — И он показал свои руки с растопыренными пальцами.

— А ты, Коля, заметил его?

— Как на ладони, разглядел — рыжий, небритый.

— Очень хорошо, наблюдать умеешь, но запомни: хороший снайпер в первый день своей охоты обычно не стреляет, зачем пугать раньше срока, они от тебя теперь не уйдут...

Следующим, кого вывела на передний край Петрова, был Нурлумбеков. Солдат очень переживал, он боялся опозориться перед товарищами, промахнуться. Но вот он убивает первого в своей жизни фашиста. Нина Павловна от души поздравляет его, рассказывает о нем во взводе. Это была гордость Петровой. Она научила его не только русскому языку, но и сделала настоящим истребителем фашистов.

Для старшего сержанта не было неспособных учеников, было лишь неумение, которое всегда отступало перед честным, самоотверженным трудом.