Прорыв
Они шли навстречу ветру, по переметенной неглубокими, ребристыми сугробами лесной дороге. На ресницах и бровях лежал густой серебристый иней. Женщины спешили, как будто боялись опоздать к началу чего-то большого, важного, что должно было вот-вот случиться на участке фронта их дивизии.
— Что-то будет, Нина! Видишь, сколько техники подходит? [37]
Остановились, прислушались к нарастающему гулу танковой колонны, уловили запах бензина и гари.
— Наверное, скоро наступление, — предположила Петрова. — Жалко, что мы в медсанбат возвращаемся. Командир там новый, поймет ли он, если мы попросимся на передовую?
— Поймет, Нина. В стрелковых подразделениях медики всегда нужны, сама знаешь.
Петрова думала по-иному. Ей хотелось быть снайпером, и особенно теперь, когда она хорошо натренировалась в учебном батальоне.
Подруги свернули с дороги, встали под большую ель, прислонились к ее холодному стволу и переждали, пока пройдут танки.
Затем, когда улеглась снежная метель, поднятая гусеницами, снова вышли на дорогу.
Шли медленно, то и дело спотыкались на ухабах и глубоких выбоинах. На крутых поворотах снег был, как лопатой, соскоблен до земли и сдвинут в высокие закопченные сугробы,
К предстоящим решающим боям по прорыву блокады готовились все долго и очень тщательно. В отделениях и штабах было немало новых людей. Все спешили, немного нервничали в ожидании перемен.
Наступающая темнота, как большая птица, быстро прятала под свое крыло и людей, и палатки с ранеными, и санитарный транспорт.
В штабной землянке, куда они зашли, чтобы сдать документы, единственная электролампочка горела вполнакала, тускло освещая помещение и уставшие лица ее обитателей. Их встретили радушно.
Петрова и Константинова, едва переведя дыхание, в один голос заявили о своем желании идти на передний край. Им разрешили.
Этого требовала обстановка.
Знакомый писарь предложил:
— А вы, Нина Павловна, завтра отправляйтесь, сейчас уже поздно. Утро вечера мудренее! Утром-то, глядишь, и оказия какая подвернется. Сейчас же поужинайте и — на отдых.
Ранним утром 12 января 1943 года, когда еще все спали, подруги вышли в путь. Тяжелые санитарные сумки быстро оттянули худые женские плечи. Идти становилось все труднее и труднее.
— Нина, да скоро ли мы придем!? [38]
— Скоро, скоро, Танюша, еще немного — и выйдем к берегу Невы.
С деревьев нет-нет да и сваливался снежный ком, падая, он с треском ломал промерзшие насквозь ветки и, не долетев до земли, превращался в облако белой пыли.
Высокие деревья в белых лохматых шапках надежно укрывали орудия и повозки, людей и лошадей от немецких воздушных разведчиков. 86-я стрелковая дивизия была на левом фланге 67-й армии.
Чем ближе к реке, тем отчетливее слышны разрывы снарядов. Вокруг все наполнено грохотом артиллерийской канонады. Артподготовка началась где-то в половине десятого.
Левый берег в полосе наступления дивизии представлял собой мощный укрепленный район. Высокий, почти отвесный берег был густо заминирован, и, плюс ко всему, немцы обливали его скаты водой, намораживая толстую ледяную глыбу. Извилистыми линиями тянулись отрытые в полный рост траншеи, прикрытые до поры до времени маскировочными сетями. На каждый километр фронта приходилось более двадцати огневых точек. Огонь дотов и дзотов, землянок с бойницами и бронеколпаков перекрывал все восьмисотметровое пространство между берегами Невы. В дыму разрывов трудно было определить число рядов колючей проволоки, выходивших непосредственно на лед.
Подруги видели, как над обороной противника поднималась и долго висела черная качающаяся стена из дыма и земли, в которой время от времени появлялись, как кляксы, оранжево-красные пятна разрывов.
Все подготовились к решительному броску через Неву.
Противник принимал контрмеры. Ему на помощь пришла авиация. Из-за низко плывущих облаков прямо в гущу солдат с визгом сваливались бомбардировщики с черными крестами и, промелькнув на бреющем, сбрасывали смертоносный груз и тут же круто взмывали вверх. Оглушительно стучали наши зенитки, захлебывались пулеметы.
Петрова, облокотившись на бруствер окопа, заметила, как через полыньи по бревенчатым настилам на левый берег по-черепашьи медленно перебирались танки. Кругом, насколько хватало глаз, было множество людей в белых халатах, с нетерпением ожидавших сигнала. Она хорошо сознавала, что, может быть, добрая половина из них не сможет подняться на крутой берег, ворваться в траншею [39] врага. Кто-то навечно уйдет на дно реки, кто-то останется лежать на льду, пока не подберут.
Сигнал атаки. Ринулась вперед пехота. Сотни ног начали месить снег, и он становился похожим на пену. Петрова вскочила на бруствер окопа и в одно мгновение оказалась на льду. Она не хотела отставать, но второпях споткнулась и упала, оказавшись лицом к лицу с умирающим, похожим на ребенка, солдатом. Он смотрел на нее широко открытыми глазами. В них отражалась печаль, и безнадежность, и мольба о помощи. Сквозь боль солдат попробовал последний раз в жизни улыбнуться, но не получилось. Его лицо исказила судорога. Щеки задергались. Легонько скрипнул зубами. Петрова сняла с него каску, стерла с лица кровь. Потом она долго не могла нащупать пульс, брала то одну, то другую руку — бесполезно. Пульса уже не было.
— Сынок, миленький, да как же так... Сынок... Прощаясь, она погладила щеки солдата теплой материнской рукой, поднялась и побежала догонять своих.
Белый снег то тут, то там окрашивался в бурые пятна. Их становилось все больше и больше. Под тяжестью нахлынувшей лавины людей и техники лед глухо стонал, местами потрескивал и горбатился.
Среди множества белых фигур метались санитары с сумками на боку.
Нина Павловна подбежала к раненому и с ходу упала на колени:
— Жив, сынок? Сейчас... Сейчас. Потерпи... А теперь дойдешь до берега сам?
— Дойду, спасибо, — тихо отвечает раненый, опираясь на свою винтовку.
К солдатскому стону примешивается ржание раненых лошадей. Но сейчас не до них. Им некому оказать помощь.
Почти у самой середины реки Нина Павловна заметила расчет сержанта Доды. Артиллеристы тащили свою сорокапятку, поставленную на самодельные лыжи.
— Порфиша! Пор-фи-ша! — старалась перекричать она гул боя.
Он уловил ее слова:
— Не отставай, скорей! — донесся до нее приглушенный разрывами голос сержанта.
И вдруг заминка. Прямо перед Петровой падали солдаты. Путь им преградили вражеские минометы и пулеметы. Сотни свинцовых струй врезались в бегущих и лежащих. [40]
Сложилась критическая обстановка. Все услышали властный голос командира:
— Вперед! За мной!
Но враг не унимался. Смертельный огонь заставил наши подразделения отойти на исходные позиции. Прорвались лишь несколько батальонов.
Части 86-й стрелковой дивизии продвигались медленно, и все же им удалось выйти к Рабочему поселку № 3 и высоте Преображенской. В поселке еще оставалось много неуничтоженных огневых точек. Дода насчитал целых двенадцать. Пехота залегла. Тогда Порфирий вспомнил про Петрову и позвал ее на подмогу.
— Помочь? — спросила она, снимая санитарную сумку.
— Надо бы! Берите четыре точки с правого фланга, а остальные мои.
Общими усилиями огневые позиции врага были быстро подавлены.
Высота Преображенская являлась основным опорным пунктом и надежно прикрывала южные подступы к Шлиссельбургу. Враг никак не хотел ее оставлять и оказывал исключительно упорное сопротивление.
Подразделения дивизии незаметно обошли высоту с двух сторон, и в 15 часов 15 января наши войска штурмом овладели высотой. Также удалось ворваться на южную окраину города и завязать уличные бои. Ключ от города был в наших руках.
На следующий день, 16 января, около полудня Шлиссельбург горел. Из ситценабивной фабрики гитлеровцы открыли мощный, губительный огонь. Снова задержка, но на помощь нам пришла артиллерия.
Петрова шла в первых рядах наступающих. Ей очень жарко — от быстрой ходьбы, частой смены позиций, да и раненых она переносила на своих руках немало: то волоком на плащ-палатке, то на плечах. Снежные вихри, словно кем-то брошенные иголки, кололи лицо. Она расстегнула фуфайку, но и это не помогло. Пот черными каплями катился по лицу, заставляя слезиться глаза.
Однополчане видели, как она, перевязав раненых, выбирала хорошую позицию для стрельбы и хладнокровно уничтожала противника.
Пробегая мимо церкви, сумела разглядеть в зареве пожара, как какой-то солдат-смельчак водрузил на колокольне красный флаг. На перекрестке двух улиц, около разбитых автомашин, Петрову кто-то аккуратно потянул за санитарную сумку: [41]
— Старший сержант! Вам приказано следовать с нами. Наша группа должна закрыть фашистам выход из города.
— Есть, — спокойно сказала Нина Павловна, глядя в лицо молодого лейтенанта.
— Вот и хорошо. Ваша задача — медицинское обеспечение группы.
У последнего дома, замыкавшего городскую улицу, офицер посмотрел на карту-километровку, сориентировался по компасу и взмахом руки приказал всем следовать за ним. До места, где взвод должен был занять развилку дорог и не пропустить оккупантов, оставалось не более двухсот метров. И вдруг с обоих флангов ударили пулеметы.
— Ложись! — успел крикнуть лейтенант, а сам медленно стал опускаться на землю. Нина Павловна быстро подползла, перевязала раны и оттащила командира в безопасное место. Когда вернулась, увидела, что солдаты были на прежнем месте, не решаясь на какие-либо действия без командира.
— Слушай меня! — хрипловатым голосом скомандовала она и поползла в направлении развилки дорог.
Солдаты, воодушевленные личной храбростью санинструктора, последовали ее примеру. Задача была выполнена.
Петрова вернулась к раненому лейтенанту.
— Товарищ командир! Сыночек!
Она вытерла сгустки крови, застывшие на его лице, потуже затянула жгут на правой ноге. За этой работой и увидел ее начальник штаба дивизии полковник Н. С. Туту ров.
— Да вы не только хорошо стреляете, но и умело накладываете повязки... Похвально!
Лейтенант тихо стонал, а Нина Павловна сердечно уговаривала его:
— Ну потерпи немножко, потерпи, сынок, сейчас полегчает.
На первых попавшихся санях-розвальнях при содействии полковника отправили раненого в медсанбат. Нина Павловна давно искала встречи с начальником штаба, и вот этот случай подвернулся. Она решилась:
— Товарищ полковник!
— Слушаю вас. — Николай Сергеевич повернулся в сторону женщины.
— У меня к вам единственная просьба, и, может, последняя. [42]
— Пожалуйста, говорите, не стесняйтесь!
Его мягкий голос, доброе лицо располагали к откровенному, задушевному разговору.
— Переведите меня и Константинову на самую передовую. Нам хочется быть снайперами и своими руками бить фашистов.
Начальник штаба задумался. Он не ожидал такой просьбы и поэтому ответил уклончиво:
— Хорошо, я подумаю. Но хочу предупредить о трудностях. Вы должны понять, как вам будет тяжело.
— Мы всё взвесили, товарищ полковник, всё продумали и вот просим вас о помощи. Это в ваших силах.
— Конечно, — согласился Тутуров. — Это действительно в моих силах, но вот целесообразности в этом пока не вижу.
— Мы просим, — настаивала на своем старший сержант Петрова.
— Ну хорошо, хорошо, я подумаю, а сейчас пока до свидания.
К вечеру 18 января город был полностью очищен от фашистов. В этот же день произошло еще одно замечательное событие. Войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились в районе Рабочего поселка № 1.
Так в морозные январские дни пришла первая победа под Ленинградом. Ликовали все. Из уст в уста на фронте и в тылу передавалась эта радостная весть: «Наконец-то! Свершилось! Блокада прорвана!»
Поздним вечером на одной из улиц Шлиссельбурга, недалеко от горящего двухэтажного дома, Петрова случайно столкнулась с Константиновой.
— Татьяна! — первой окликнула Петрова. — Сколько дней не могли увидеться! Подумать только! Целая неделя в боях прошла... Раненых было много, особенно во время штурма высоты Преображенской.
Через пустые дышащие жаром проемы окон на них падали большие дрожащие пучки света. Внутри кирпичной коробки с докрасна раскаленными железными балками бешено плясали длинные, широкие, напоминающие конскую гриву языки пламени. Они лизали все, что попадало на их пути. Справа и слева от дома трещали в огне деревянные постройки, поленницы дров.
— Пойдем отсюда, Нина! Смерть боюсь пожаров, и особенно ночью.
Искристое пламя порывистым ветром выбрасывалось то на мостовую, то крученым столбом в темное, без единой звездочки, небо. [43]
Они отошли и остановились в каком-то закоулочке, возле подбитого танка. Увидели чудом уцелевшую около дома скамейку, сели. Нина Павловна поведала подруге о встрече с начальником штаба дивизии, о своей просьбе...
В начале третьей декады января, когда обстановка на данном участке фронта стала сравнительно стабильной, из штаба дивизии пришло в медсанбат распоряжение, в котором предписывалось откомандировать Петрову и Константинову для прохождения дальнейшей службы в распоряжение командира 169-го стрелкового полка.
...В штабе полка, куда подруги прибыли под вечер, их определили инструкторами снайперского дела. Это было большой радостью для каждой. Обеим хотелось и дальше быть вместе, так уж они сдружились.
Начальник штаба полка полистал книгу учета личного состава, что-то обдумал и безапелляционно, подчеркивая каждое слово, объявил:
— Товарищ старший сержант Петрова, вас проводят в первый стрелковый батальон. Здесь рядом. Вас, товарищ старший сержант Константинова, проводят в третий стрелковый батальон. Тоже недалеко.
Подруги переглянулись. Опять пришло время разлуки. Начальник штаба заметил их волнение и успокоил:
— Не обижайтесь! Так надо для службы, а повидаться в одном полку — не проблема. Удачи вам!
Еще в штабе полка Петрова, вставая на партийный учет, повстречалась с секретарем партбюро капитаном Фильковским. Он был человеком веселого нрава, общительным, хорошо знал всех коммунистов, потому что видел каждого в бою. Беседуя с Ниной Павловной, он напомнил ей, что у нее скоро истекает кандидатский стаж.
— Я не забыла! У меня и рекомендации есть. — Она достала из кармана гимнастерки аккуратно сложенные три листочка белой бумаги и подала их секретарю. Это были рекомендации В. И. Титова, М. А. Кулакова и II. П. Морозовой.
Проверив документы, Фильковский попросил:
— Напишите, пожалуйста, заявление и автобиографию.
Когда необходимые бумаги были оформлены, секретарь, провожая Петрову из землянки, сказал:
— Ждите общего собрания коммунистов.
Нина Павловна с помощью командиров рот набрала в батальоне первую группу курсантов. Но учить их приходилось от случая к случаю. Несмотря на все трудности, она успешно выпустила группу снайперов. [44]
5 марта 1943 года Петрова была принята в члены партии, а 7 марта дивизионная парткомиссия в своем протоколе № 70 записала: «...принять Петрову в члены ВКП(б) со стажем с марта 1943 года».
При отборе солдат во вторую группу от желающих быть снайперами не было отбоя. Пришлось учинить нечто вроде конкурса. Ни комбат, ни сама Петрова не знали, что дни пребывания ее в части были сочтены.
В приказе по полку от 2 апреля 1943 года есть такая запись: «Исключить из списка полка и со всех видов довольствия ст. сер. Петрову Нину Павловну, с сего числа...»
— Куда же теперь? — расстроенная, спросила она у начальника штаба.
— Вам надлежит явиться в двести восемьдесят четвертый стрелковый полк, на ту же должность. — Начальник штаба был не охотник до разговоров. Он сделал сам для себя простой вывод, что в том полку дело с подготовкой снайперов обстоит хуже, чем у них, а иначе зачем же ее переводить...