В учебном батальоне
Сентябрьский полдень 1942 года был тихим и солнечным. Над землей кружила паутина. Серебряными нитями она оплетала невысокий чахлый кустарник и пожелтевшие стебельки травы. Подруги шагали опушкой леса. Они изредка останавливались, чтобы набрать горсть краснобокой брусники, которая украшала высокие кочки.
— Этак и до ночи не дойдем, — заметила Константинова, присев на корточки и любуясь ягодами. [31]
— Пустяки, тут же рядом...
...В учебном батальоне дивизии шли занятия. Со стрельбища доносились винтовочные выстрелы и реже — пулеметные очереди. Где-то справа отчетливо слышались разрывы ручных гранат.
— Наконец-то добрались, — со вздохом сказала Татьяна и тяжело опустилась на траву, чтобы отдохнуть. Хотелось есть. Она потрогала пальцем опухшие десны.
Командир учбата — молодой стройный капитан, увидев усталых женщин, старался быть как можно приветливее. Он справился об их здоровье, настроении. Во время разговора пожаловался на нехватку опытных инструкторов снайперского дела, не забыл упомянуть, что ему за это часто и крепко влетает от дивизионного начальства. Теперь он считал себя счастливчиком. В заключение беседы коротко сформулировал их ближайшие задачи.
— Ну а пока с дороги отдыхайте! Желаю успехов. Через час-другой начало смеркаться.
Дежурный по штабу — невысокий, коренастый сержант с бледным, усталым лицом, словно нехотя, проводил подруг до отведенной им землянки.
— Здесь будете жить, устраивайтесь, — сердито пробурчал он и тут же ушел не оглянувшись.
— Что-то не в духе товарищ сержант, видно, горе какое у него, — негромко рассуждала Петрова, зажигая огарок свечи.
По обе стороны от дверей вдоль бревенчатых степ, приторно пахнущих смолой и хвоей, стояли порыжевшие железные койки. Постели были убраны по-солдатски аккуратно.
— Отдохнем — и за работу. — Глаза Нины Павловны закрывались. Ее мысли были там, за Невой, где — лежал истощенный, непокоренный родной город. Бои не утихали ни днем ни ночью, они шли за каждый клочок земли.
На следующий день Петрова и Константинова предстали перед первыми учениками.
Нина Павловна отвела свое отделение в сторонку и подробно познакомилась с каждым. Проверила оружие и не без удовлетворения заключила:
— Оружие содержите в порядке, молодцы!
Щупленький солдатик, истощенный блокадой, тоненьким голоском заметил:
— А что делать на фронте без нее, матушки-винтовки?
Прошла неделя. Учиться на голодном пайке было нелегко, но никто не роптал. Все видели, что их командир [32] работает почти целые сутки. Многие завидовали ее выносливости и работоспособности. Она вставала чуть свет, задолго до подъема, приводила себя в порядок и подтянутой и опрятной появлялась перед строем. И целый день на ногах, до полного изнеможения. Ложилась поздно. Любопытные давно заметили и достоверно подсчитали, что она отдыхает не более пяти часов в сутки. Погода в октябре была капризной. То шел изнуряющий мелкий дождь, то дули холодные, пронизывающие ветры, и лишь изредка появлялось солнце. Как-то на очередном занятии она и Константинова попросили учеников отрыть по окопу и замаскировать его. Подруги тоже орудовали саперными лопатами невдалеке от своих отделений.
Когда все работы были закончены, Петрова и Константинова тщательно оценили работу каждого красноармейца.
— Теперь найдите наши окопы, — предложила Нина Павловна.
Все пристально стали всматриваться в каждый бугорок, в каждую кочку. Но ничего не замечали.
— А вы, наверное, и не копали, товарищ старший сержант, — уверенно заявил один смельчак, ожидая поддержки от других.
— Нет, копали! Наши окопчики тоже есть, на вас всех смотрят, только маскировочка получше. Смотрите внимательней, ищите!
До боли в глазах будущие снайперы изучали местность, но ничего похожего на окопы не могли обнаружить.
— Вот это работа! — говорили одни.
— Здорово! — восхищались другие.
После обеда занятия продолжались с еще большим напряжением. Нина Павловна учила молодых бойцов, как надо быстро переползать по-пластунски. Все необходимые движения показывала лично. [33]
— Обмундирование-то изорвет, — пожалел красноармеец из Новосибирска.
— Новое дадут, — заметил сосед, — а вот чтобы так лихо ползать — нам придется попотеть.
И верно. Старший сержант учила придирчиво и не давала лишней минуты для перекура. После занятий, когда ученики стояли перед ней в ровном строю, вспотевшие и разрумянившиеся, она с гордостью заметила:
— Получается неплохо, постарались, сынки!
Один красноармеец, чувствуя хорошее настроение инструктора, спросил:
— А почему говорят «ползти по-пластунски»? Петрова улыбнулась и ответила:
— Пластун — это пеший казак-разведчик в старой армии, вот от этого слова и пошло: ползать по-пластунски, то есть передвигаться скрытно, на локтях, плотно прижимаясь к земле.
...Стрельбище. Раздаются одинокие глухие выстрелы. Потом все идут к мишеням, ищут пробоины, но их мало, и старший сержант не в укор говорит:
— Вот здесь нам придется задержаться.
Она вскрывает причины плохой стрельбы: кто-то во время выстрела дергает курок вместо плавного спуска, кто-то моргает глазами не ко времени...
Так изо дня в день и в любую погоду подруги проводили долгие часы занятий.
Первую группу Петрова выпустила досрочно. Командир учбата поблагодарил за службу и сказал:
— Теперь возьмите группу из девушек-добровольцев. Они уж больно хотят быть снайперами.
— Девушек, так девушек.
Наступали холодные дни. У многих появилась цинга. Вскоре выпал снег. Он едва заметным покрывалом окутал землю. Но стоило подуть ветру, и поля оголялись, а за бугорками, в канавах снегу становилось больше, хоть на лыжах катайся. Маскироваться в такую погоду очень трудно, и Нина Павловна учила девчат, как это надо делать. Работала не жалея себя, но где-то в глубине души чувствовалась неудовлетворенность. Ей очень хотелось самой на передовую, самой уничтожать фашистов.
— Слушай, Нина, — долго мы будем в этом учбате?
— Не знаю! Начальству видней, только и мне думается, что на передовой мы бы больше пользы принесли.
При удобном случае Петрова обратилась к командиру с рапортом. Комбат долго колебался, но все же разрешил, напутствуя: [34]
— Только берегите себя...
— Спасибо. Все будет в порядке!
...В декабре Нина Павловна временно получила назначение в первый батальон 284-го стрелкового полка. Времени для раскачки не было — передовая. Буквально через день Петровой было дано боевое задание.
Рано утром, когда еще было совсем темно, она легко и ловко выпрыгнула из окопа. Солдаты помогли ей пройти через свое минное поле.
Дальше пришлось ползти, глубоко утопая в снегу. Петрова беспокоилась, как бы немцы не подвесили над ней «фонарь», не заметили бы след на снегу. Часто прислушивалась, но кругом было тихо. Оборудовав позицию для стрельбы, она посмотрела в сторону окопов противника и с облегчением вздохнула:
— Кажется, все хорошо.
Лежит час, другой... Утренняя пороша давно уж замела ее следы. Над горизонтом появилась белесая полоска, которая поднималась все выше и выше, словно тесто в квашне. Рассвело. Скоро у противника будет завтрак. Над вражескими землянками почти невидимым облачком курился дымок. Мороз начинал беспокоить сильней. Петрова шевелила стынущими пальцами ног, сжимала и разжимала кулаки в меховых рукавицах. Фашисты не появлялись, хотя, по словам провожавших ее бойцов, вели себя на этом участке нагло.
Время уже подходило к полудню. И вдруг над окопом показалась на какие-то секунды рыжая голова гитлеровца. Этого трогать нельзя, пусть умоется снегом и скажет другим, что все спокойно. Терпения у старшего сержанта хватало.
Через некоторое время какой-то фашист, видимо, решил полюбопытствовать, что делается перед их передним краем, и высунулся, как мышь из норы, обводя глазами безмолвную снежную гладь.
Выстрел, и немец, уронив голову на бруствер, сполз на дно окопа.
— Готов, отвоевался. Счет мести открыт.
В ту же секунду вражеские минометы открыли беспорядочную стрельбу, надеясь уничтожить русского снайпера. Переползать на запасную позицию не имело смысла. Немцы заметят и усилят огонь. Тело старшего сержанта напружинилось, глубже втиснулось в снег.
Так пролежала Петрова дотемна.
В батальоне очень были рады благополучному возвращению Петровой, [35]
— Как дела, мама Нина?
— Все в порядке, — ответила Нина Павловна, — открыла свой личный счет.
Кто-то принес горячего чаю, кто-то совал в руку кусочек сахара. Потом ее проводили в землянку комбата, предложили отдохнуть. Но где там, Петрова спешила к своим питомцам.
...Снова потекли дни учебы; одни уходили на передовую в свои подразделения, другие занимали их место. Мужские группы сменялись женскими, и так повторялось неоднократно. У многих ее учеников — Федорова, Смирнова. Боровкова, Абдалова, Лисова — на личном счету было уже по десятку и более убитых фашистов. Ей писали, благодарили за науку меткой стрельбы.
Под Новый год, когда очередная группа молодых снайперов ушла на передний край, командир учбата вызвал к себе Петрову и Константинову.
— Вот вам увольнительные, можете ехать в город и там встретить новый, сорок третий год. — Подруги немного растерялись, переглянулись в недоумении. Но комбат спешил. Он вложил им в руки документы и пожелал всего хорошего,
— Это вам за отличную службу, начальник штаба дивизии разрешил.
До города добирались с большим трудом: то ехали на попутной машине в разбитом кузове, то шли пешком, то снова на попутной...
Когда шли осажденным городом, сердце замирало. Многие дома, особенно на окраине, были разрушены, а подвалы и первые этажи приспособлены для длительной обороны.
— Здесь как-то жутко, — заметила Татьяна Лаврентьевна, останавливая Петрову, чтобы передохнуть.
— Нет! Нет! Пойдем! Скоро будем дома.
Шли молча, поддерживая одна другую под руку, и каждая тайком озябшими кончиками пальцев вытирала подступавшие слезы.
Вот и Моховая, 22. Пустынная, мрачная квартира освещалась бледным лунным светом. Сквозь запыленные тюлевые занавески они увидели разрисованные морозом оконные стекла.
До Нового года оставалось несколько часов. Татьяна Лаврентьевна села в кресло и сразу задремала.
— Нельзя спать! Нельзя! Потом тебя не разбудишь.
— Тогда давай растопим печку и хотя бы малость отогреемся, — предложила Таня. [36]
— Вот это другой разговор, собирай деревяшки и тащи к печке!
Они взяли полки из шкафа, не пожалели кухонной табуретки и развели небольшой костер в высокой печке-голландке. Сели около огонька. Стенные часы-ходики, заведенные Ниной Павловной, показали полночь.
— С Новым годом, Танюша!
— С Новым годом! За нашу Победу! Отомстим фашистам за все, будет им жарко, проклятым!
Они говорили долго, потом вместе легли на кровать, накрылись тем, что было в квартире из теплого. Но не спали. Не спали не потому, что хотелось есть, ломило в ногах и гудело в голове, — нет! Они не спали, потому что думали о своих близких, о ленинградцах, на долю которых выпали такие тяжелые испытания.
— Нина, может, новый год что-нибудь и принесет утешительного. Думается, скоро что-то должно случиться, не может же так продолжаться дальше.
— Верю, Таня, сердцем чувствую, вот-вот придут хорошие вести.
— На фронт надо, на передовую, чтобы вот этими руками бить гадов. — Константинова сжала кулаки и потрясла ими в воздухе.
— Успокойся, Татьяна! Мы же не сидим сложа руки, делаем что приказывают.
— Мало этого, Нина, мало!..
Как только рассвело, они уже шли обратно, в сторону фронта. В штабе учбата их ждали. Дежурный офицер, как только увидел подруг, сказал:
— Вам немедленно надо прибыть в свой медсанбат. Обстановка менялась...