Последний поход

Лидия Александровна Травкина рассказывала:

— После снятия блокады наша семья вернулась в Ленинград. В апреле приехала в Кронштадт, проводить Ваню и его товарищей в поход. Стояла у трапа, думала одно, чтобы живыми вернулись. Понятно ведь, что скоро конец войне и разлукам. Вдруг Ваня вспомнил, что на плавбазе забыл папиросы. Самому ему с корабля уже отлучаться нельзя, все готово к отходу. Кричит мне: «Лида! Выручай!» Побежала, как могла быстро, забыла, что ноги недавно сильно болели, тащу. Трап снимали, все ж забежала на лодку, мужа-то надо выручать. На стенке кто-то неодобрительно говорит: «Быть беде, женщина на корабле — плохая примета». Беда была бы мужу без курева. А ведь из похода Иван Васильевич вернулся Героем Советского Союза. Вот вам и женщина на корабле!..

А у Травкина перед выходом в море вдруг возникло такое ощущение, что и он, и его экипаж делают все для войны в последний раз. Не придется им больше загружать боевые торпеды, изучать противника, прокладывать курс к берегам враждебной страны. Это было какое-то предчувствие скорой победы. «Наверно, и у других моряков так. Все ж это не должно расхолаживать людей, нужно полное понимание того, что война продолжается, а раненый зверь всегда опасен, — размышлял Иван Васильевич. — В этом плане переговорю с командой. С чего бы начать? Со сводки Совинформбюро. Она и о победах, и о том, что предстоит серьезная борьба».

Сводка Советского Информбюро сообщала, что войска 3-го Украинского фронта при содействии 2-го Украинского фронта после уличных боев овладели столицей Австрии городом Вена — стратегически важным узлом обороны [205] немцев, прекрывавшим пути к южным районам Германии. Войска 2-го Украинского фронта овладели городом Годонин — важным узлом дорог и сильным опорным пунктом на берегу реки Моравы.

Газеты помещали статьи и корреспонденции, подробно рассказывавшие об ожесточенных боях по расширению плацдармов на реке Одере и реке Нейсе — это уже на подступах к Берлину, о падении Кенигсберга, завершающих боях за эту крепость...

После блестящей операции 3-го Белорусского фронта, в результате которой был взят Кенигсберг, объявленный Гитлером лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии, в Восточной Пруссии осталась лишь одна группировка войск — на Земландском полуострове. 11 апреля командующий фронтом Маршал Советского Союза Василевский обратился к немецким генералам, офицерам и солдатам на Земланде с требованием о капитуляции.

В обращении говорилось, что помощи им никто не окажет, что морские пути на запад перерезаны русскими подводными лодками. «Вы — в глубоком тылу русских войск. Положение ваше безвыходное», — отмечалось в документе. В числе лодок, перекрывших пути врагу и делавших безвыходным его положение, была и «К-52» — подоспевший к месту боевых действий корабль под командованием Травкина.

Его последний поход начался успешно. В полдень 21 апреля гидроакустик Михаил Козловский доложил о шуме винтов судна. Травкин поднял лодку под перископ, прильнул к его овальному резиновому окуляру. Большой сухогруз — тысяч на шесть водоизмещением — шел в охранении двух быстроходных сторожевиков.

«К-52» начала маневрировать для определения скорости противника, его курсового угла и дистанции. Травкин увеличил ход, поднырнул под сторожевик, и его корабль оказался между транспортом и охранением. Лодка пошла за транспортом и выстрелила тремя торпедами. [206] Вырвавшийся из торпедных аппаратов на поверхность воздух заметил сторожевой корабль и резко повернул на подводную лодку. Скорее на глубину! Травкин, весь экипаж действовали молниеносно.

Взрыв торпеды Иван Васильевич услышал, когда лодка была уже на тридцатиметровой глубине. «Уклонюсь в район, где помельче море. Меньше вероятность, что будут там искать», — решил командир корабля. Действительно, сторожевики сбрасывали глубинные бомбы далеко за затонувшим транспортом, мачты которого торчали из воды. Фашисты усиленно искали лодку, а ее, передав радиограмму о победе, капитан 3-го ранга увел в другой район.

По данным разведки Иван Васильевич знал, что в связи с успешным наступлением советских войск вражеским судам все труднее пробираться из района Либавы и Восточной Пруссии в порты Померании, что объемы вражеских перевозок возросли и противник значительно усилил охрану судов. Против наших лодок действовала целая армада миноносцев, сторожевиков и тральщиков, самолеты, летчики которых были натренированы в ночных поисках подводных лодок. Значит, речь снова шла не о том, кто сильнее, это совершенно ясно, а о том, кто умнее, хитрее, обладает большим боевым опытом и мастерством.

С рассветом 22 апреля вахту в центральном посту нес старший лейтенант М. И. Бузин — командир минно-торпедной боевой части. Он был словно рожден для службы в подводном флоте — человек среднего роста, крепкий, энергичный, зоркий, очень требовательный к себе и людям. Около 9 часов утра Бузин обнаружил в перископ самолет и вовремя увел корабль на глубину. Послышались отдаленные взрывы авиабомб. Через час все повторилось снова. Стоило всплыть — над лодкой оказывался самолет. Когда начало темнеть, Травкин, искавший вражеские суда по данным акустической станции, решил всплыть на перископную глубину и увидел корабли. Предложил взглянуть остроглазому Бузину. [207]

— Вижу транспорт в охранении миноносца и сторожевиков.

Капитан 3-го ранга Травкин удовлетворенно кивнул. Настойчивость тоже немаловажное дело при поиске врага, и она была вознаграждена. По идущему вдоль берега транспорту было послано три торпеды. Увидеть результаты удара Иван Васильевич не смог. Лодку снова атаковал самолет, к ней ринулись миноносец и сторожевик. Взрывов на лодке не услышали. Видимо, с транспорта заметили торпеды и отвернули...

Весь следующий день «катюшу» преследовали и бомбили корабли и самолеты. К ночи люди устали, физически сильный командир от переутомления тоже с трудом удерживался на ногах. И вдруг... Неожиданности бывают разные — неприятные и приятные. То, что Травкин прочитал в радиограмме, сняло сонливость и усталость. Командующий и член Военного совета флота поздравляли командира и экипаж с награждением корабля орденом Красного Знамени.

Когда лодка легла на грунт, взяв радиограмму, Травкин пошел по отсекам. Он поздравлял рулевых, электриков, торпедистов, каждому пожелал новых успешных боевых дел.

С командиром отделения мотористов Виктором Веригиным, человеком рослым, крепким, мотористом Александром Костяным, пришедшим из морской пехоты, и другими краснофлотцами в дизельном отсеке разговорились.

Костяной что-то проехался насчет аппетита Веригина и добавил, дескать, в остальном он хороший человек.

— А таких не бывает! — заметил Травкин.

Матросы уставились на командира непонимающими глазами. Лодка краснознаменной стала, а тут такое сказать...

— Подумайте, что такое хороший человек? — овладев общим вниманием, заговорил Травкин. — Он что, добр и к друзьям, и к противнику? К честным людям и жуликам? Всех готов простить и обнять? [208]

— Не в этом смысле, — возразил Костяной.

— Погоди, доскажу. Слышал я как-то историю (может, и легенда это, не в том суть), которая произошла в те дни, когда в сорок втором ленинградцев из блокадного кольца через Ладогу на судах и самолетах перевозили. У эвакуируемых вещей понемногу, только самое необходимое, все люди бросали. А у одного типа, заметили летчики, чемодан хоть и небольшой, да тяжелый. В полете попросили открыть, не захотел. Сами летчики вскрыли замок и поразились — чемодан был забит золотыми вещами. Открыл один из авиаторов дверь и говорит этому гаду: «Прыгай!» Без парашюта, конечно, но высота небольшая: может, дескать, удачно упадешь, жив останешься. Чтобы ни с кем не объясняться о происшедшем, и чемодан в Ладожское озеро сбросили. Хорошие летчики люди?

— Отличные, товарищ командир, — в один голос одобрили их действия моряки.

— Я тоже этих ребят понимаю, ведь кто с голодухи мрет, а кто на людском горе и смертях наживается. Но не все тут просто. Порядок должен быть, и под схему опять же всего в жизни не загонишь.

— Так-то оно так, — заметил Александр Костяной, — а что же такое на нашей лодке хороший человек?

Иван Васильевич не стал делать каких-то выводов или навязывать мнение:

— Вот подумайте, думать никогда не вредно...

Следующий день оказался похожим на предыдущий. Вражеские корабли беспрерывно бомбили. Но не лодку, а район, надеясь вытеснить из него подводные силы. «Боеприпасов не жалеют, — подумал Иван Васильевич. — Не иначе, как хотят провести большой или важный конвой. Будем считать, что нас не вытеснили, а помогли сориентироваться...»

Козловский доложил о шуме винтов конвоя. Вражеские суда были еще далеко, Травкин приказал всплыть в надводное [209] положение и вышел на мостик. Разрезая темную ночную воду, корабль стремительно двигался на сближение с конвоем. Из рубочного люка послышался радостный голос помощника:

— Товарищ командир! Получена радиограмма. Вам присвоено звание Героя Советского Союза.

Капитан 3-го ранга оторвал от глаз бинокль и ответил коротким «есть». На душе стало радостно, хотелось запеть, сплясать, поскорее получить высшую награду Родины. Но не об этом надо было думать — впереди бой.

— Товарищ командир, вас просят спуститься вниз. Команда хочет вас поздравить, — передали из центрального поста.

В это время вахтенный увидел силуэты судов конвоя — три транспорта, один из них водоизмещением в 10 тысяч тонн, в охранении 5 сторожевиков и нескольких катеров. Наносить удар следовало немедленно, пока лодку не заметили, не загнали под воду. И конечно, по самому крупному судну. Вместо согласия на поздравления внизу услышали:

— Боевая тревога! Торпедная атака!..

Обе выпущенные торпеды попали в транспорт. На «К-52» услышали два взрыва. Лодку не преследовали. Немецкие корабли не решились оставить без прикрытия два оставшихся транспорта. Этим и решил воспользоваться Травкин. Он повел «катюшу» за вражеским конвоем.

Иван Васильевич выбрал для атаки второй по размеру после потопленного транспорт. Тут сигнальщики заметили, что на лодку повернул сторожевик. Пришлось выпустить торпеды с большой дистанции. Взрывов не последовало, очевидно враг сумел уклониться от нашего оружия. Травкин прошел по кораблю. Теперь не он, а его поздравляли с высокой наградой.

— Ну так кто хороший человек на лодке? — улыбаясь, спросил капитан 3-го ранга, увидев Костяного. [210]

— Тот, кто хорошо служит, отменно знает дело, кто в любой обстановке остается верным товарищем!

— И я так думаю, — согласился Герой Советского Союза И. В. Травкин.

Отвечая на мой вопрос, что он испытывал, став героем нашей страны, Травкин достал карту района Балтики, где сражались подводники, и показал:

— В тот период фашистское командование вывозило войска из Восточной Пруссии в Северную Германию, чтобы там упорнее сражаться с наступающими советскими дивизиями. Потопление транспорта водоизмещением в 10 тысяч тонн означало, что уничтожено несколько тысяч солдат и офицеров с оружием или 80–90 тяжелых танков, или 5–6 тысяч тонн других грузов. Кстати, это двухмесячный паек для 4–5 дивизий. Танкер примерно такого же водоизмещения мог обеспечить заправку тысячи «юнкерсов».

Радости, если так можно выразиться, было две. Я же не случайно вам о транспорте в 10 тысяч тонн толкую, мы такой потопили. Попробуйте же 80–90 «тигров» на суше остановить и уничтожить! Это первое радостное событие. Геройское звание — второе, но дело это больше личное, ну, может быть, внутриэкипажное. Внутрисемейное, конечно же, — вспомнил он блокадные беды и своих исхудавших девчонок.

Не знаю, стоит ли об этом, но из песни слова не выкинешь. Готовили представление к этому званию, когда Травкин командовал «щукой». Помешала история с Галкиным. Поистине от трусости до предательства один шаг. Но такова командирская доля. Атаки — итог труда всего экипажа, а награда прежде всего командиру. Если чрезвычайное происшествие — виноват опять же в первую голову командир. Все верно и мудро...

На другой день на рассвете, когда лодка заряжала аккумуляторы, еще не успела спрятаться под толщей воды от своих злейших врагов — самолетов, рулевой-сигнальщик [211] Михаил Гусаров услышал шум авиационных моторов.

Корабль срочно уходил под воду, а около него рвались бомбы. Словно могучая богатырская рука, взрыв легко поднял лодку с ее многотонными двигателями и свинцовыми аккумуляторами, десятью торпедными аппаратами и четырьмя пушками, с шестью десятками человек команды, и снова корабль провалился в пучину. Тряхнуло так, что полопались лампочки электрического освещения. Стало темно, но каждый подводник мог действовать в абсолютной темноте. Рулевые увели лодку на глубину. Электрики наладили освещение. Командиры отсеков доложили, что повреждений нет.

Следующая серия бомб упала в стороне. Но на этом не кончились испытания для корабля и экипажа. Гидроакустик доложил о приближении трех сторожевых кораблей — их навел самолет, как охотничья собака указывает хозяину добычу. Охотников было трое, поэтому не просто от них увернуться. Травкин уменьшил скорость корабля, приказал выключить все вспомогательные механизмы. Не помогло. И без акустики слышалось пощелкивание по корпусу лодки импульсов-посылок гидролокатора, словно на железо бросали мелкую щебенку.

Искусство командира, его умение уклоняться определяет в таких случаях судьбу лодки. Тут важны и общие правила, и точный расчет, и даже достигаемая опытом интуиция. Этих качеств Травкину было не занимать. Он приказал увеличить ход и отвернуть так, чтобы держать сторожевики за кормой, поскольку глубинные бомбы у них сбрасывались с кормы. То звонче, то глуше рвались бомбы, а Иван Васильевич вел «катюшу» генеральным курсом на восток, в район банки Южная Средняя, где глубины достигали 70 метров, чтобы положить лодку на грунт и затаиться.

Командиру было трудно, но он знал: еще труднее Козловскому. Резкие, усиленные аппаратурой взрывы звенящими молотками били его по барабанным перепонкам. [212] Он терпел и продолжал непрерывно докладывать о положении атакующих кораблей. Нелегко приходилось и штурману лейтенанту Жолковскому. Он быстро учитывал каждый маневр, каждое движение лодки и вражеских кораблей, подсказывал командиру курс к впадине у спасительной банки.

Когда легли на грунт, фельдшер сосчитал вытащенные из коробков спички — по числу взрывов глубинных бомб. Их оказалось «истраченных» более сотни штук. Злая, ожесточенная была эта «охота», но «К-52» не стала вражеской добычей. Обманул, перехитрил охотников ее командир.

Сторожевые корабли еще пошныряли по району, но найти лодку так и не смогли. Семь часов они «утюжили» беспокойное море, а на «катюше» приводили в порядок технику, очередная смена отдыхала, появился настрой и для шуток.

— Товарищ командир, разрешите ознакомить вас с шифрограммами за сутки, — вошел в каюту шифровальщик матрос Магницкий, самый молодой на лодке.

«Экипаж узнал содержание телеграммы раньше меня, — был недоволен Травкин. — Опять этот Магницкий». Вспомнилось, как однажды, когда лодка стояла на рейде, его и Магницкого вызвали в штаб бригады. Краснофлотец сидел в тузике (маленькой лодке) на веслах, Травкин — на корме.

— Как попали на флот? — поинтересовался Иван Васильевич.

— Флотом бредил с пеленок. В школе посещал морской кружок. Дома хранилась бескозырка, подаренная мне одним краснофлотцем. В сорок первом году окончил семь классов, поступил в среднее мореходное училище, но началась война. В пятнадцать лет пошел на завод точить мины.

— А до суппорта доставал, — засмеялся Травкин.

— Подставлял ящик для мин. Пробовал попасть в [213] школу юнг на Соловки, из фронтового Ленинграда не принимали. В сорок третьем повезло, добровольцем на флот взяли.

Когда возвращались обратно, Травкин спросил:

— Что будете делать с документами в критический момент?

— Согласно инструкции я должен их уничтожить, но чем и как, в инструкции не написано. У меня в сейфе есть личное изобретение, жахнет — ничего не останется.

— Что за изобретение? — насторожился Иван Васильевич.

— Изобретение — это метод уничтожения документов, а чем — вещь известная — граната.

— Какая граната?

— «Лимонкой» называется!

— Запал в ней? Гребите быстрее! Магницкий вскрыл сейф, и Иван Васильевич увидел коробку из картона. «Лимонка» и запал лежали отдельно.

— Что же будем делать? Ведь боезапас должен быть учтен. Надо указать, с какого склада прибыл.

— С Ладоги. Я был туда откомандирован во время Видлицкой операции.

— Кто знает об «изобретении»?

— Вы и я. В критической ситуации не только мне, всему экипажу документов не съесть, могут попасть к врагу.

В День Победы Иван Васильевич выбросил гранату и запал отдельно друг от друга в море, заметив: «Пусть ни люди, ни рыбы не гибнут!» — и написал матери Магницкого, что ее сын отважно воевал в период Великой Отечественной войны. Вот уже больше сорока лет это письмо хранится в семье Магницких как самая дорогая реликвия...

Но тогда, в походе, Травкин думал, как поступить с Магницким. Иван Васильевич, прочитав принесенные бумаги, придал лицу строгость и сказал:

— Придется, товарищ Магницкий, вас наказать за [214] разглашение тайны. О нашей награде знает весь экипаж. Как же получилось, что экипаж узнал об этом раньше командира?

Магницкий, стараясь быть серьезным, сказал:

— Я никому не говорил об этом, кроме помощника. А матросам и говорить ничего не надо было: они все прочли по выражению моего лица.

На другой день, когда наступили сумерки, убедившись, что поблизости нет вражеских кораблей, Травкин приказал всплыть. Необходимо было зарядить аккумуляторы. Верхняя вахта зорко оглядывала горизонт. Стоявшие на мостике офицеры негромко разговаривали.

— А ведь скоро Первое мая, — напомнил инженер-механик Михаил Андронникович Крастелев. — Люблю я этот праздник. Солнечный всегда такой, радостный.

— Да, приближается Первомай, — сказал Бузин. — Нынче он будет особенно светел. Не за горами день нашей победы над фашизмом. Война-то к концу подходит. Вот уж праздник будет, когда отгремят последние пушки!

Травкин и Крастелев промолчали, и Бузин заговорил о другом:

— Хорошая в этом году весна. Но очень уж долго тянутся сумерки. Самые неприятные для нас часы: наверху опасно, а в перископ ничего не видно.

— Вас понял, — откликнулся Травкин. — Рановато всплыли. Уходим на глубину. Поиск продолжим.

И поиск увенчался успехом. Гидролокатор обнаружил вражеские корабли. Всплыли, когда уже стемнело. Травкин и вахтенный офицер Бузин впились глазами в горизонт. После полуночи Иван Васильевич услышал долгожданное:

— Вижу конвой!

В ночной бинокль капитан 3-го ранга изучал строй вражеских кораблей. Пять транспортов шли в окружении сторожевых кораблей. Впереди самая заманчивая цель: двухтрубное судно. «К-52» качала сближаться с ними по кратчайшему пути — курсом, перпендикулярным конвою. [215] Одновременно готовили расчеты для торпедного залпа.

В отличие от подводной надводная атака проходит на большой скорости, требует особой внимательности и расторопности, успех зависит от умелых, точных действий каждого. Так и было при этой атаке. Мотористы Виктор Веригин и Александр Костяной обеспечили четкую работу дизелей. Торпедисты готовились выпустить торпеды. Словно по ниточке вели корабль рулевые Василий Морозов и Александр Солодов. Предельно собранна верхняя вахта — Николай Шведенко и Николай Климов, готовые мгновенно отреагировать на любое изменение обстановки.

Надводная атака требует также исключительного самообладания. Даже у Травкина, человека смелого, привычного к риску, промелькнуло в сознании: «Не уйти ли под воду?» — когда к лодке стал приближаться сторожевик. Иван Васильевич сказал себе: «Надо выдержать, обязательно выдержать. У командира должны преобладать не эмоции, а рассудок. Отвернет СКР, это же галс зигзага». Прав оказался командир, обладавший железной волей, сторожевик изменил курс, не заметил «катюши».

Три торпеды устремились к двухтрубному транспорту, но как раз в это время он отвернул. Пришлось начинать атаку сначала. Появился фашистский самолет. Он сбросил на «К-52» бомбы, но промахнулся. Травкину снова захотелось увести лодку под воду, он снова сдержал этот порыв. Корабли лодку не атакуют, самолет куда-то скрылся — можно и повременить с погружением.

Поскольку самый большой транспорт уже прошел, Травкин решил атаковать другой, тоже не маленький — тысяч семь водоизмещением. Три торпеды послали в борт второго по величине судка конвоя, оно почти мгновенно затонуло. Лодка скрылась на глубине. Ее бросились искать, находили и бомбили сторожевые корабли и самолеты. [216] Иван Васильевич умело и расчетливо уводил «катюшу» из-под ударов. Он подныривал под конвой, благо это позволяли сделать глубины, и немецкие акустики теряли лодку среди шумов винтов многих кораблей.

Торпеды были израсходованы, лодка получила «добро» на возвращение «домой».

Как оказалось, это были последняя атака и последний потопленный транспорт. К сожалению, не последнее смертельное испытание для экипажа. Оно ждало их у финских шхер. В утренней мгле рулевой-сигнальщик Шведенко обнаружил плавающую мину. Она качалась на волнах метрах в пятидесяти перед кораблем.

— Руль лево на борт! — в считанные секунды отреагировал Травкин.

Великолепная выучка экипажа позволила молниеносно воспринять и выполнить приказы командира. Лодка резко накренилась и прошла в двух метрах от рогатой смерти.

— Да, так бы и не встретили Первомай, — грустные слова с несоответствующей их смыслу радостью сказал вахтенный офицер лейтенант Владимир Демьянович Закоржевский.

«Не зря учили и требовали. Достигнута выучка, взаимопонимание с людьми во всем и каждую минуту», — с удовлетворением подумал Иван Васильевич.

29 апреля у границы шхер «К-52» встретил тральщик.

На подводных лодках существовало правило: при встрече с кораблями и судами давать свисток — прерывистый, хорошо слышимый, вроде милицейского. Означало это взаимное приветствие, пожелание счастливого плавания. Свисток хранился у командира. А тут Травкин куда-то затерял свисток, все в каюте переворошил — злосчастный свисток будто в воду канул.

Вспомнил Иван Васильевич об умельцах мотористах. Поручили работу В. М. Жмакову. Он еще «на гражданке» работал слесарем 8-го разряда, мастерство показывал в сложнейших условиях. Однажды (еще до прихода Травкина [217] на «К-52») сломался вал регулятора у дизеля. Это вал высокой точности и значительной сложности. На двух заводах побывали представители корабля, но на них не взялись за такую ювелирную работу. Попросили сделать вал Виктора Жмакова и высококвалифицированного токаря Константина Лаврентьева. Для работы моряки пришли на завод к ночи, когда закончилась смена и свободным было оборудование в цехе. Моряки выточили вал, просверлили продольные и косые отверстия для смазки, отшлифовали вал.

Инженер-механик А. П. Барсуков оценил работу высшим баллом:

— Вы же, дорогие, такие мастера, что можете весь двигатель сделать!

Александр Петрович сам был отменным специалистом. Его знают многие подводники послевоенного поколения. Инженер-капитан 1-го ранга стал начальником кафедры, — профессором в Военно-Морском инженерном училище имени В. И. Ленина...

«Дизель можем сделать, а тут свисток», — с такой мыслью взялся за работу Жмаков. Виктора предупредили, что скоро встреча с нашей подводной лодкой, следует поторопиться, не признаваться же, что свисток потеряли! И моторист очень спешил. Травкин переживал: успеет ли? Успел. Чтобы звук получался прерывистым, вставил в свисток пробковый шарик. Иван Васильевич попробовал — «свиричит». И вот встретились с другой лодкой. Как видно, командир переусердствовал, дунул с такой силой, что шарик вылетел из резервуарчика свистка и улетел вовнутрь. Получилось, не поприветствовали, а освистали боевых товарищей. Травкин в сердцах зашвырнул новый свисток в воду и заворчал на Жмакова.

— Освистали вот боевых друзей. Теперь остряки со всей бригады прохода не дадут. Мне этих свистков знаете сколько надарят. Вместе с приветственными речами о пользе свиста для воспитания моториста. [218]

Иван Васильевич и через сорок лет не хотел вспоминать этот эпизод. На мой вопрос о свистке отшутился:

— На другую квартиру переезжали, видно, жена выбросила.

Значит, тогда подарил все-таки кто-то...

30 апреля лодка подошла к рейду у финской столицы — Хельсинки. Когда корабль приблизился к плавбазе «Иртыш», там проходило торжественное собрание личного состава бригады, посвященное 1-му Мая. Его пришлось на некоторое время прервать, чтобы встретить краснознаменный экипаж. Травкина и его боевых друзей тепло поздравили с победами. За март и апрель их было девять! (Утоплено 7 транспортов и сторожевой корабль, поврежден эскадренный миноносец.)

2 мая пал Берлин. Воины-победители начертали свои автографы на стенах рейхстага. Был среди них один и от Балтфлота: «Мы — из Кронштадта!» Дошел попавший с корабля в пехоту моряк до центра фашистского логова!..

Командир бригады подводных лодок капитан 1-го ранга Л. А. Курников поздравил Травкина с присвоением звания Героя Советского Союза и благополучным возвращением. Командир лодки доложил о выполнении задач и потопленных судах.

Одна из основных черт, которые отмечают в Травкине все его бывшие подчиненные, — справедливость. Не было у него любимчиков и нелюбимых людей, «беленьких» и «черненьких». Труд каждого оценивался по заслугам.

После похода на заседании партийного бюро, куда пригласили командиров боевых частей, рассматривался вопрос о награждении личного состава орденами и медалями. Некоторые считали, что не стоит награждать моряка, побывавшего в свое время в штрафном батальоне (не будем через 45 лет называть его фамилию). Слова попросил Иван Васильевич:

— Человек уже один раз наказан за поступок. Зачем же его во второй раз наказывать? Достоин, значит, [219] достоин. Нам ордена не по совокупности заслуг, а за конкретные боевые дела дают!

Большинство присутствующих поддержало Травкина.

9 мая, в День Победы, «К-52» пришла в Кронштадт. Травкин увидел на рейде украшенные флагами расцвечивания корабли.

Празднично, весело было в этот день на корабле. Поздравив боевых друзей с великой Победой, Иван Васильевич сказал:

— Война кончилась. Наша жизнь продолжается. Вот чтобы каждому так упорно бороться за добро и справедливость, как в атаку ходили!

Побыв с командой, Иван Васильевич уехал домой, в Ленинград. С женой не виделись с того дня, как принесла она ему в спешке забытые папиросы. Героем Советского Союза, потопившим 12 транспортов и 2 боевых корабля, возвращался он в Ленинград. И в такой счастливый день... [220]