Последние годы жизни
Кампания 1878 года была последней для Григория Ивановича Бутакова. По возвращении в Кронштадт он был отстранен от руководства плавающими соединениями и кораблями, отстранен от дела, которому отдал все свои знания, всю жизнь. Высокопоставленные чиновники из морского министерства стремились избавиться от «беспокойного адмирала», которого они так и не смогли переделать «на петербургский лад».
Адмирал Бутаков поселился на своей финляндской даче и отдал все свободное от занятий время воспитанию детей. На дачу поступала обширная корреспонденция. Адмиралу писали его многочисленные сослуживцы, друзья. «Мы узнали, — писал из Севастополя бывший адъютант Бутакова капитан 2 ранга в отставке Николай Дмитриевич Скарятин, — что будто бы в нынешнем году Григорий Иванович останется на берегу и не пойдет в плавание. Неужели это правда? Да когда же, наконец, кончится эта подпольная интрига, более двадцати лет в корне подтачивающая наш флот, устраняя от него лучшие силы и опыт! Ведь скоро в этом флоте не останется ни одной личности, на которую мог бы опереться будущий преобразователь, по окончании теперешнего растлевающего начала. Право, мы живем в такое время, что не мешало бы Петрухе (Петру I. — Авт.) восстать из гроба хоть на один день, чтобы разогнать дубиной всю эту сволочь, извините за выражение, изуродовавшую одно из лучших его созданий!»{159}
Однако оторвать Григория Ивановича от флота было невозможно. Бутаков, находившийся по сути дела в изгнании, продолжал разрабатывать вопросы совершенствования боевой техники и тактического мастерства русских моряков. В 1879-1880 годах он разработал и организовал новый вид тактической подготовки офицеров флота — военно-морскую игру. Такие игры способствовали не только уяснению тактических приемов морского боя, но и теоретическому разрешению многих вопросов морского дела. Они проводились обычно еженедельно зимой в Петербурге под руководством Бутакова в собрании Технического общества.
При проведении игр Бутаков обратил внимание на то, что прокладка пути корабля по существовавшим тогда методам и оценка сделанных «выстрелов» требовала много времени и, замедляя игру, делала ее скучной и утомительной. Поэтому он изобрел так называемые «лекала», представлявшие собой сделанные из картона половинки картушки компаса, на которых отмечалось направление руля и движение центра корабля. Эти нехитрые приспособления значительно ускоряли решение элементарных расчетов, связанных с прокладкой, и ускоряли ход военно-морской игры, делали ее более интересной.
Более двух лет адмирал Бутаков оставался не у дел. Но вот в начале 1881 года ему предложили ответственный пост главного командира Петербургского порта.
Что же заставило царских сановников из морского министерства вспомнить о Григории Ивановиче Бутакове?
В конце 70-х — начале 80-х годов XIX столетия произошли значительные изменения во внутренней и внешней политике царской России.
Внешне-политическое положение России ухудшилось вследствие враждебной позиции, занятой по отношению к ней Германией и Англией. В угоду прусским помещикам, потребовавшим ограждения германского рывка от русской конкуренции, Бисмарк в январе 1879 года почти полностью запретил ввоз в Германию русского скота, мотивировав это запрещение появлением чумы в Ветлянке (Астраханская губерния), а затем повысил хлебные [157] пошлины. Все эти меры отразились на экономике России. Следующим враждебным актом явилось заключением в 1879 году австро-германского союзного договора, направленного против России.
Не менее серьезная опасность угрожала России и со стороны Англии. Берлинский конгресс 1878 года довольно ясно показал, что Англия не собирается держать закрытыми проливы Босфор и Дарданеллы для военных судов. Это практически означало, что если Англия пошлет свои боевые корабли в Черное море, то под угрозой окажется все русское побережье Черного моря, а вместе с ним и внешняя торговля России. Чтобы избавиться от такой опасности, России надо было создать на Черном море сильный военный флот.
Именно создать, так как в конце 70-х годов полноценного флота в России не было. Имелись отдельные корабли, по своим качествам превосходившие иностранные суда, но их было недостаточно для обеспечения государственных интересов России на море.
Строительство же новых военных кораблей велось неразумно и бесконтрольно. Огромные средства тратились впустую. «...Машина корабля «Петр Великий», — писала 24 декабря 1880 года газета «Голос», — стоила уже миллиона, буквально выброшенного за борт, и будет стоить еще гораздо более... Если б, кроме «доверия» и «независимости» агенты и кораблестроительные дилетанты морского министерства были еще связаны и ответственностью, то без сомнения и «Петр. Великий» имел бы очень хорошую и один только раз оплаченную машину, и яхта «Ливадия» не сидела бы в Феррольской бухте, и вместо «поповок» у нас в Черном море был бы действительно приличествующий России флот».
Внутреннее положение России в 1879-1881 годах характеризовалось истощением государственной казны, рядом скандальных процессов, свидетельствовавших о разложении в среде высшего чиновничества, буржуазии и отчасти офицерства. В стране назревала революционная ситуация, связанная с растущим рабочим движением .и движением народников. Ряд террористических актов народовольцев завершился убийством 1 марта 1881 года Александра II.
Все это вызывало тревогу и растерянность в правительственных кругах. Производились частые смены [158] руководства в министерствах, в том числе и в морском. Именно в этот момент высокопоставленные чиновники из морского министерства и вспомнили об адмирале Бутакове, известном своей кристальной честностью и принципиальностью. Несомненно, назначение адмирала Бутакова на пост главного командира Петербургского порта было некоторой уступкой требованию передовых общественных кругов.
Вскоре после вступления в новую должность Григорий Иванович подал управляющему морским министерством докладную записку, в которой подробно изложил свою точку зрения на перспективы русского военного кораблестроения.
Исходя из того, что Россия должна быть первоклассной морской державой, Бутаков указывал в этой записке, что задачей морского министерства «должно быть создание такого флота, который равнялся бы соединенным флотам Германии, Швеции и Дании в Балтийском море, турецкому в Черном, а на Дальнем Востоке возникающим флотам Китая и Японии»{160}.
За основной тип боевых судов для Балтийского флота Бутаков предлагал принять броненосный корабль «Петр Великий», как корабль, не уступающий ни в чем новейшим судам германского флота. «По морским качествам, — писал адмирал, — суда этого типа могут совершенно свободно действовать не только в Балтийском море, но и на всем прибрежье Европы и в Средиземном море»{161}. Бутаков считал необходимым усилить Балтийский флот одиннадцатью кораблями типа «Петр Великий» с 12-дюймовыми дальнобойными орудиями на каждом, а Черноморский флот, — восемью кораблями этого типа («чтобы придать Черноморскому флоту перевес над турецким, и в особенности, если к числу линейных броненосцев придать десяток-другой миноносок улучшенного типа «Батум»{162}). В этой же записке Бутаков дал неправильную оценку Тихоокеанского театра. Он не видел необходимости иметь на Дальнем Востоке военно-морской флот, «с одной стороны, ввиду слабого населения приморской области и отсутствия в ней всяких промышленных средств; с другой, потому, что необходимые для военных в том крае действий морские силы могут быть отделяемы, в виде временных эскадр, от Балтийского флота»{163}. События, развернувшиеся на Тихом океане в конце XIX-начале XX столетия,{164} убедительно показали ошибочность взглядов Бутакова на значение Тихоокеанского театра.
В докладной записке Бутаков решительно возражал против постройки за границей кораблей для отечественного военно-морского флота. Он призывал к деловому, разумному подходу к решению этого важнейшего вопроса. «Корпуса броненосцев и даже больших крейсеров, — писал он, — должны безусловно быть построены на наших отечественных верфях, но это не должно служить препятствием к приобретению из заграницы всех тех материалов, которых мы не можем легко и своевременно получить от отечественных заводов»{165}.
На новом посту адмирал Бутаков оставался неизменно верен своим принципам. В подчиненных он поощрял самостоятельность, творческую инициативу в труде. Так, в одном из приказов адмирал призывал каждого мастера, техника и инженера порта помнить, что он, Бутаков, при обсуждении технических вопросов является «только техником в большей или меньшей степени, а не начальником, а они — техниками, а не подчиненными». Поэтому, — писал Бутаков, — я прошу их не стесняться теми (взглядами. — Авт.), которые я выражаю, и отстаивать свои воззрения, как равный с равным, до окончательного моего решения». Он призывал их, «чтобы они встали на высоту своего научного призвания и не считали бы необходимостью уступчивость и деликатность в отношении к начальнику, когда дело идет о технических вопросах их специальности, в которых они даже и обязаны быть наиболее сведущими»{166}.
Подобные взгляды адмирала Бутакова настолько противоречили традициям старорежимного чиновного строя с его раболепием и угодничеством, что не могли не вызвать недовольства высшего начальства. Недовольство еще более усилилось, когда Бутаков оказал упорное противодействие незаконным поступкам некоторых ловких дельцов, пользовавшихся могущественной поддержкой генерал-адмирала и морского министерства в своих махинациях.
Вскоре по назначении Бутакова главным командиром Петербургского порта морское министерство предложило ему заключить с Балтийским заводом контракт на постройку броненосного фрегата «Владимир Мономах» и двух машин в 7000 индикаторных сил каждая, — всего [160] на сумму 4 215 тысяч рублей. Бутаков, познакомившись с соображениями конторы Петербургского порта, указывающей, что цена эта чрезмерно высока и может быть без ущерба для дела снижена более чем на миллион, вполне согласился с мнением конторы и доложил о нем морскому министерству. Однако министерство, не приняв во внимание доводы Бутакова, потребовало ускорить заключение контракта. Более того, генерал-адмирал в присутствии управляющего министерством сделал Бутакову строгое замечание. Но Бутаков не подчинился приказанию. Он не только категорически отказался подписать контракт с заводом, но и выразил свое возмущение тем, что завод уже приступил к постройке без контракта, не получив от него наряда на производство работ.
Бутаков категорически возражал также против того, что «Владимир Мономах» строился не из отечественных материалов, а из заграничных, завезенных директором завода Кази на основании словесного разрешения управляющего морским министерством, но без ведома и согласия главного командира Петербургского порта.
На предложение Бутакова «представить более подробное сметное исчисление завода на означенные постройки, которое должно заключать в себе количество железа, стали, лесов, прочих материалов, рабочей силы и стоимость... чтобы по этим данным представилась возможность точно определить, насколько выпрашиваемые заводом цены отвечают действительной стоимости этих заказов», Кази, пользовавшийся полной поддержкой управляющего морским министерством, резко отвечал: «Завод не может сообщить требуемых портом сведений, и я не считаю, что порт в праве их требовать, потому что это значило бы подвергнуть контролю главного командира соображения внутреннего управления заводам, на что я не согласен, и обязанным себя не считаю»{167}.
«Гордая и непримиримая» позиция Кази, якобы защищавшего престиж завода от посягательств главного командира порта, объяснялась очень просто.
«Из печатных отчетов завода видно, — писала газета «Голос» 30 июня 1881 года, — что долг завода Морскому министерству... в 3 года возрос на 5 с лишним миллионов!. что г. Кази получает от 10% до 25% с работ завода и в 1879 году получил дополнительное вознаграждение с прибылей предыдущих двух годов — 53 016 руб. Поэтому [161] вполне понятно, что с заказа в 4¼ миллиона он не желает сбросить миллион с четвертью, как того требуют доказательства конторы над портом».
Разоблачение было поистине скандальным.
Несмотря на то, что за спиной Кази и К° стояли такие влиятельные лица, как управляющий морским министерством Пещуров и сам генерал-адмирал, Бутаков продолжал упорно отстаивать свою точку зрения. Знал ли он, что своими действиями затрагивает великого князя Константина Николаевича? Шестаков в своих воспоминаниях уверяет, что Бутаков об этом знал и действовал так потому, что стремился показать необходимость смены скомпрометировавшего себя беспринципного руководства.
Действия Бутакова находили самую широкую поддержку среди моряков. К этому времени уже многим стало ясно, что бездарное руководство морским министерством весьма печально отразилось на состоянии русского флота. Видимо, это стало понятно и высшим сановникам государства. 13 июля 1881 года великий князь Константин Николаевич был освобожден от обязанностей генерал-адмирала. На этот пост был назначен его племянник, другой великий князь — Алексей, мало чем отличавшийся от своего незадачливого дяди. Управление морским министерством было возложено на И. А. Шестакова.
Шестаков отлично сознавал, что в истории с Кази Бутаков абсолютно прав, а потому, как он пишет об этом в своих воспоминаниях, советовал новому генерал-адмиралу «ликвидировать все дела с Балтийским заводом, иначе он (Алексей) вступит в управление с колодкой на ногах»{168}. Но Алексей дал понять Шестакову, что разоблачение грязных дел Кази может повредить репутации Константина, поэтому он «желает выгородить имя дяди из сомнительного дела». И Шестаков, чтобы угодить «августейшим особам», решил пожертвовать старым другом.
Отношения между управляющим морским министерством и адмиралом Бутаковым резко ухудшились. Усилия адмирала, направленные на то, чтобы спасти миллион государственных денег из лап ловких казнокрадов, не встретили поддержки ни у Шестакова, ни у нового генерал-адмирала.
Вскоре Бутаков неожиданно для себя был снят с занимаемого поста и назначен в Государственный совет, [162] куда определяли обычно престарелых сановников, уже непригодных для работы в государственном аппарате.
Уход Григория Ивановича с флота вызвал глубочайшее сожаление русских моряков, высоко ценивших его труды на пользу отечественных военно-морских сил. «В течение 45 лет все силы Григория Ивановича были посвящены флоту, — отмечалось 11 апреля 1882 года в шестом номере журнала «Морское обозрение». — Эпиграф — сигнал, взятый из созданного Григорием Ивановичем сигнального свода, часто поднимавшийся на броненосной эскадре — мы полагаем, что не ошибемся, если скажем, что в жизни автора этого сигнала не было момента, когда подобный сигнал мог бы быть поднят ему самому». Речь шла об известном сигнале Бутакова — «Отстать легко, догнать трудно!»
Сам Григорий Иванович тяжело переживал новое назначение, называя его «сдачей в архив». Переживания отразились на его здоровье. В ночь на 31 мая 1882 года Григорий Иванович скончался от апоплексического удара. [163]