Экскурс в прошлое

В архиве Института истории партии МГК и МК КПСС я собирал материал для документальной повести об участнике Великой Отечественной войны, Герое Советского Союза гвардии подполковнике в отставке Александре Андреевиче Носове. Передо мной лежала его учетная карточка. Родился он 21 июня 1920 года в городе Люблино Московской области в семье потомственного рабочего. Русский. Член КПСС с марта 1942 года. Окончил семь классов 1-й образцовой железнодорожной школы и фабрично-заводское училище при московском заводе «Компрессор».

Занимался в планерном кружке и аэроклубе, поступил в Тамбовское училище гражданской авиации, а затем в Болошовскую военную авиационную школу пилотов. В ноябре 1940 года Носов становится младшим лейтенантом, летчиком 217-го ближнебомбардировочного полка, служит в городе Новозыбкове. Здесь его и застала война. Начал он ее на бомбардировщике СБ, а продолжал на штурмовике Ил-2 на Северо-Западном фронте.

В самый тяжелый период войны, с сентября 1941 года по 3 марта 1942 года, Александр Андреевич Носов сделал на штурмовике 69 боевых вылетов. Уничтожил на вражеских аэродромах 11 самолетов, 27 танков, 88 автомашин, 680 солдат и офицеров, 5 зенитных батарей, 15 полевых орудий, 4 тягача, 4 мотоцикла и 12 повозок.

Поразительно! Летчик-штурмовик, а не летчик-истребитель провел 18 воздушных боев в группе и 10 — одиночным самолетом! Сбил 5 фашистских истребителей и бомбардировщиков!

В описании боевого подвига, за который летчику присвоено звание Героя Советского Союза, говорится, что лейтенант Носов считался в штурмовой авиации Северо-Западного фронта непревзойденным мастером по истреблению фашистов как на земле, так и в воздухе. 13 процентов всей боевой работы части, указывали командир и комиссар полка, это штурмовые удары лейтенанта Носова по вражеским аэродромам...

Носов любил и умел летать. В боях не потерял ни одного самолета. За мужество и отвагу одним из первых летчиков в полку был награжден орденом Красного Знамени.

В архивных документах сохранилась военная фотография А. А. Носова. На левой стороне гимнастерки майора — Золотая Звезда, два ордена Ленина и орден Красного Знамени. На правой — орден Александра Невского и гвардейский знак.

Взгляд у летчика быстрый и прицельный. В повороте головы, в сосредоточенности лица, в гордом разлете бровей угадываются недюжинная внутренняя сила и бойцовский характер.

Это снимок героя, а мне захотелось увидеть его самого. Выписал из учетной карточки старые адреса и номера телефонов. Бросился в поиск. Хозяева одной из квартир, где раньше проживала семья Носовых, дали мне ее новый адрес и номер телефона.

Позвонил вечером. Удачно: отозвался мужской голос. Это был Александр Андреевич. Обменялись приветствиями. Познакомились.

— Приезжайте в любое время, — радушно ответил летчик. — Я — в отпуске. Отдыхаю дома.

Договорились встретиться через два дня. Александр [8] Андреевич пообещал за это время перебрать свой личный архив. Посмотреть, что сохранилось от времен фронтовой жизни.

И вот я в гостях у Носова. Прошло уже более двух часов, а нашей беседе с Александром Андреевичем не видно конца. Простой и заботливый, он оказался из тех людей, с которыми сходишься легко и быстро... Он помнит каждый полет в Московском аэроклубе, в Тамбовском училище гражданской авиации, в Болошовской военной школе пилотов, в бомбардировочном и штурмовом авиационных полках на фронте.

Прежде чем подняться в небо, Носов прошел хорошую рабочую закалку в многодетной семье, в трудовых московских коллективах завода «Компрессор» и на фабрике «Гознак».

Главой семьи Носовых был отец Александра — Андрей Михайлович. Он много лет трудился в люблинских железнодорожных мастерских, был прекрасным специалистом — токарем-универсалом. Мастерски владел строгальным и фрезерным станками, а когда требовалось — становился инструментальщиком. Ему поручалось изготовление штампов высшей сложности. Расчет, точность, красота — всеми этими качествами отличалась ювелирная работа Носова-старшего. Жена в шутку называла Андрея Михайловича тульским Левшой. На него равнялись. Ему подражали. Кадровый рабочий, с динамичным запалом души, Андрей Михайлович Носов считал себя государственной личностью.

«Хорошо работающий человек, — говорил он товарищам, — это человек на своем месте».

Виртуоз своего дела, Андрей Михайлович дружил с книгой и прививал эту свою страсть и детям. И хотя в то время приобрести книги было вовсе не просто, он ухитрялся где-то их доставать.

Когда Александр надумал поступить в фабрично-заводское училище, отец спросил:

— Почему, сынок, поступаешь в ФЗУ, а не идешь учиться в восьмой класс?

Сын не сказал отцу, что стремится побыстрее получить специальность и начать самостоятельную жизнь. Андрею Михайловичу становилось все труднее сводить концы с концами. Дети, а их было шестеро, подрастали. Жена, Пелагея Яковлевна, не могла пойти работать, только успевала поддерживать в доме порядок: закупать продукты, кормить, обшивать, обстирывать и провожать детей в школу. Следить, как они готовятся к урокам. Как ведут себя во дворе.

Крутилась Пелагея Яковлевна словно белка в колесе. И хоть бы раз пожаловалась на судьбу. Никогда тяжело не вздыхала. Все-то у нее ладилось, все-то получалось.

Пелагея Яковлевна и Андрей Михайлович приобщали дочерей и сыновей к удивительно простой истине — любить избранное дело.

«Добрыми делами люди украшают жизнь, — не уставал повторять Андрей Михайлович детям. — Человек-труженик — опора общества».

Провожая сына в фабрично-заводское училище, Андрей Михайлович погладил его по голове, что случалось не так уж часто, и сказал:

— В заводской коллектив идешь. Живи отныне, сынок, его интересами. Коллектив — это вторая семья. В коллективе и слабый силен, а без него и сильный становится слабым.

Сколько раз потом, особенно в годы Великой Отечественной войны, Александр убеждался в глубокой отцовской правоте. Коллективизм и войсковое товарищество торжествовали на фронте. Суть всех неписаных правил боевого товарищества — уметь думать о других. Боевой товарищ делился на фронте всем, что имел: опытом и знаниями, тревогами и надеждами, горем и радостью. И тот, кто щедро отдавал себя товарищам, сам становился [9] от этого стократ богаче профессионально и нравственно.

Впоследствии Андрей Михайлович имел все основания гордиться: он сумел привить своим детям высокую нравственность и профессиональную гордость. Все они, без исключения, выросли трудолюбивыми. Александр стал военным летчиком I класса, Героем Советского Союза. Валентин работал на заводе «Компрессор» токарем, в годы Великой Отечественной войны собирал и отправлял на фронт знаменитые реактивные установки «катюши». Виктор исколесил на своем грузовике все дороги Москвы и Подмосковья. Леонид последовал за Виктором. Треть своей жизни провел в кабине автомобиля. И Виктор и Леонид с гордостью носили звание ударника коммунистического труда. Анна трудилась на заводе «Станкоконструкция». Теперь — на заслуженном отдыхе. Надежда — одна из лучших лаборанток на элеваторе.

У Александра Андреевича и Таисии Ивановны Носовых семья тоже немаленькая: три сына, три невестки и три внучки.

— Бог троицу любит, — смеется Таисия Ивановна.

Сын Юрий живет с отцом и матерью. Сыновья Валентин и Анатолий отделились, но часто напоминают о себе телефонными звонками. А на семейные торжества и праздники все младшие Носовы непременно собираются у отца и матери в Люблино. И тогда в квартире летчика-ветерана долго не смолкают задушевные разговоры и песни, радостный смех детворы. Все это определяет критерий счастья этих людей...

Носов обвел взглядом уютную комнату. Хотел что-то сказать, но раздумал и надолго замолчал.

О чем он думал, перелистывая альбом с памятными фронтовыми фотографиями? Кого вспоминал? Может быть, тех, с кем начинал Великую Отечественную войну в Новозыбкове? Или тех, с кем встречал день Великой Победы в Берлине? А может быть, тех, с кем обживал

первый полевой аэродром на Северо-Западном фронте? С кем летал на штурмовку немецких танковых колонн? Никого из тех сегодня не осталось в боевом строю: кто не дожил до победы, кто умер после войны от старых ран. Многие служили в армии, но теперь ушли в запас или отставку, но не превратились в сторонних наблюдателей жизни. Порох, как говорится, держат сухим. Помнят минувшую войну, она напоминает о себе каждодневно, не дает себя забыть...

Будущий Герой Советского Союза сделал первые шаги в небо с аэродрома вблизи Чертанова, где ныне раскинулся один из огромнейших кварталов столицы. Неповторимой, яркой личностью вошла в судьбу Носова летчик-инструктор Пролетарского аэроклуба Москвы Мария Николаевна Колотилина. Принимая его под свое начало, она сказала:

— Учлеты живут дружно. Дорожи и ты честью пролетарцев...

Носов ждал длинной, нравоучительной речи. Но Колотилина ничего больше не сказала. Только посмотрела на него как-то особенно серьезно и многозначительно. И едва заметная улыбка промелькнула в ее выразительных глазах.

Мария Николаевна, обладая незаурядным мастерством летчика-инструктора и талантом педагога, умела объяснить, увлечь, повести за собой. 306 ее питомцев стали военными летчиками, 17 из них удостоились звания Героя Советского Союза. За заслуги в подготовке летных кадров для фронта в 1944 году Марию Николаевну наградили орденом Отечественной войны II степени.

В день своего семидесятилетия, окинув взглядом собравшихся на юбилей питомцев, Мария Николаевна тихо сказала:

— Я очень любила свою профессию. Многих сидящих за этим столом провожала в первый самостоятельный [10] полет. Вот хотя бы Сашу Носова. Как волновалась за него, а как переживала!

— Дорогая Мария Николаевна, — откликнулся Носов — спасибо вам за крылья, которые донесли меня до Берлина!

Носов рассказал о Марии Колотилиной. В 30-е годы после окончания школы она пошла работать на Московский автозавод. Приобрела специальность токаря и фрезеровщика. Неугомонной была, с огоньком. Выступала застрельщиком многих молодежных мероприятий. Как члену цеховой комсомольской организации, ей поручили руководить сектором военной работы.

— Именно в эти годы, — заметил Александр Андреевич, — девизом Ленинского комсомола стал призыв: «Подготовить для страны 150 тысяч летчиков!» Хорошо помню, что первыми в Москве откликнулись на этот призыв коллективы крупнейших промышленных предприятий столицы, в том числе и автозавод.

От автозаводцев поступило более 900 заявлений в аэроклубы и авиашколы. Отобрали, однако, только 30 человек. Прием был очень строгий, и все же Колотилиной повезло: в числе 30 счастливцев она начала проходить теоретическую летную подготовку в подшефной авиационной бригаде в Подмосковье, а в 1935 году поступила в Центральный аэроклуб Москвы. Успешно окончила его, стала летчиком-инструктором.

Александр Андреевич рассказывал, а я внимательно слушал и делал заметки в блокноте.

— Не забудьте записать, — встрепенулся он, — что у Марии Николаевны учился летному мастерству легендарный летчик-истребитель Виктор Васильевич Талалихин.

Я попросил Александра Андреевича рассказать о первом самостоятельном полете. Напомнил, что Колотилина с первых дней обучения в аэроклубе выделяла его как одного из самых способных. Верила в него. [11]

— Чтобы рассказать о первом самостоятельном полете в аэроклубе, — сказал Носов, — придется многое вспомнить...

Высота. Простор. Солнце. Редко бывает такое. Словно по заказу ни одной тучки на горизонте.

...Первый самостоятельный полет! Без инструктора. Один на один с машиной, с небом. В передней кабине нет Марии Николаевны. Не слышно ее спокойного, требовательного голоса: «Крен... Скорость... Обороты...» Хорошо-то как одному! Но и немного страшновато. Теперь никто в критический момент не возьмет ручку управления на себя. Не прибавит или убавит газку. Не оттого ли и кажется, что мотор работает с перебоями. Стучит как-то непривычно. Порою просто грохочет. Но проходит минута, другая, а он по-прежнему напевает и напевает свою, одному ему доступную песню.

На душе у Носова легко. Прошли первые минуты напряжения. Да и под крылом — знакомые, родные пейзажи. Сколько же вокруг Москвы озер, лесов, речек, полей, оврагов, холмов, полевых шоссейных дорог! А дома кажутся маленькими спичечными коробочками.

Волнистым морем колышутся хлеба. И над всем этим парит он, Саша Носов, рабочий паренек из Люблино. Глядит, любуется, впитывает в себя красоту родной земли. И ощущает такую силу молодости, такой избыток радости и раскованности души, которые ему потом редко доведется испытать.

С аэродрома за полетом Носова зорко наблюдали товарищи. И конечно же Мария Николаевна. Александр знал об этом и старался соблюдать на маршруте все правила курса учебно-летной подготовки...

Последний разворот. Самолет планирует. Приближается земля. Носов безошибочно определяет до нее расстояние. Пятьдесят метров... Тридцать... Двадцать... Десять... Пять... Ручку управления — на себя. Самолет постепенно выравнивается и плавно несется над летным [12] полем. Промелькнули посадочные знаки. Секунда, другая, и машина мягко касается земли. Душа Александра поет... Есть первый самостоятельный полет! И вдруг... Что случилось? Самолет резко развернуло влево...

Подруливая к стоянке, Носов чувствовал себя скверно. На пробеге подкачал... Допустил непростительную оплошность. Ослабил внимание... Обрадовался, что уже на земле. Забыл про наказ инструктора: «Пока не зарулишь на стоянку и не выключишь мотор — не расхолаживайся...»

«Всего-то и требовалось — на пробеге энергично работать рулями, — подумал с горечью Александр. — Не дать машине вильнуть в сторону».

Зарулил на стоянку. Выключил мотор. Не сразу вылез из кабины. Тяжело было встретиться с укоризненным взглядом Марии Николаевны.

— Молодец, Саша! — услышал Носов звонкий голос инструктора. — Какой вираж крутанул на земле!

Носов приподнялся над кабиной. Глянул на Марию Николаевну. И вместо огорчения увидел на ее лице улыбку.

— Сделаешь еще один полет по «кругу», — сказала она. — Хочу убедиться, справишься ли ты с машиной на пробеге во второй раз.

От радости Носов не сел, а плюхнулся на сиденье кабины. «Справлюсь... Обязательно справлюсь, Мария Николаевна», — говорили его сияющие глаза. Запустил мотор и снова вырулил на взлетную полосу. Стартер ободряюще кивнул ему и привычно взмахнул флажком.

Носов пролетел по «коробочке», не допустив ни одного нарушения летных правил. И посадка прошла отлично, и пробег закончился удачно.

Через несколько месяцев М. Н. Колотилина проводила Александра Носова в Тамбовское училище гражданской авиации. Здесь инструктором у него стал Борис Евгеньевич Финаев. Летал Носов на самолетах У-2 и Р-5. [13]

Освоил полеты по дальним маршрутам. Запомнился треугольник: Грязи — Липецк — Тамбов. Хорошо изучил аэронавигационные приборы. Научился пользоваться ими вне видимости земли — в слепом полете. Успешно сдал государственные экзамены. Стал летчиком IV класса гражданской авиации.

Носова, как одного из лучших выпускников училища, зачислили курсантом Болошовской военной школы пилотов. Попал он в группу лейтенанта Василия Александровича Коршунова. Сначала летал на Р-5, а потом на учебном скоростном бомбардировщике (СБ).

Коршунов среди инструкторского состава авиашколы заметно выделялся. К нему можно было обратиться за помощью по любому вопросу; он внимательно выслушивал подчиненного, отвечал серьезно и обстоятельно. Лейтенант любил курсантов, но был строг, а за небрежность никому не давал спуску. Наделенный от природы острым умом и цепкой памятью, он с первого знакомства видел в курсанте то, чего не замечали другие.

Курсантов, равнодушных к полетам, изо дня в день «тянущих лямку», Коршунов считал людьми без изюминки, старался пробудить в них интерес к летному делу, научить ценить и видеть вокруг хорошее, красивое.

Равнодушные к военной службе курсанты, как правило, летали посредственно. Но многие из них считали себя асами, обойденными удачей. Внешне самодовольные, они внутренне были робкими и обидчивыми. Отсюда показная бравада и как результат — поломки самолетов на посадке. В общем-то, таких курсантов в авиа-Школе было немного. Коршунов метко окрестил их сачками.

— Плохо тем живется, — любил он приговаривать, — кто к труду не рвется.

Лейтенант Коршунов не позволял фамильярности в общении с подчиненными. Но серьезность тона не переходила в натянутость и сухость. Командирская забота [14] не перерастала в мелочную опеку. Справедливая оценка достоинства и недостатков каждого курсанта снискала Коршунову славу человека справедливого и неподкупного. Таковым он и был на самом деле.

В пареньке из московской рабочей семьи летчик-инструктор увидел прежде всего неутомимого труженика, готового и дневать и ночевать на стоянке самолетов. Таких курсантов Коршунов поддерживал. Посвящал им все свое свободное и несвободное время. Возвращал, как говорится, то, что приобрел сам и позаимствовал у других.

Курсант Носов не ждал от техника приглашения к работе на самолете. Оказавшись на стоянке, он часами ковырялся в моторе, не вылезал из кабины. Ползал на животе под фюзеляжем. Вот где пригодились Александру навыки заводского токаря! Профилактический осмотр машины он выполнял не хуже опытного авиационного механика.

— Зачем это тебе нужно? — насмешливо спрашивали Носова некоторые курсанты. — Ты же не техник, а летчик?

— Пригодится, — скромно отвечал Александр.

Он хорошо знал, что от добрых рук ничего не уходит. Бей галку и ворону: руку набьешь — сокола убьешь.

Лейтенант Коршунов про себя зачислил пытливого курсанта в категорию творцов. Угадал в нем будущего воздушного бойца.

Курсантская жизнь. Столько лет прошло, а Носов рассказывал о Коршунове, о полетах с ним в зону с такой теплотой и с такими подробностями, будто происходило все это не 40 лет тому назад, а не далее как вчера...

Скоростной бомбардировщик стремительно набирал высоту. Небо было чистым, только где-то на самом краю горизонта виднелись молочные полоски облаков. Носов старался выдержать все режимы полета. Впереди сидел [15] инструктор. Курсант слышал, как он напевал свою любимую песню:

Это был вернейший признак того, что курсант отлично выполнял полетное задание, грамотно пилотировал самолет. Если же инструктор молчал, значит, был недоволен. А уж когда стучал по козырьку кабины костяшками пальцев левой руки, значит, вот-вот возьмет управление машиной на себя. В таких случаях курсанту в кабине становилось тесно и жарко...

— Носов, как слышишь? — раздался в шлемофоне голос инструктора.

— Слышу вас хорошо.

— Приступай к выполнению задания...

Маневренный скоростной бомбардировщик минут двадцать добросовестно «утюжил» воздух в отведенном для него квадрате неба. Он скользил по кругу, падал к земле, стремительно взмывал вверх, повисал на одном моторе, скользил вниз на левом или правом крыле, виражил, пикировал, делал «горки».

Казалось, Коршунова будто и не было в кабине, точно он растворился в ней. Носов выжидал. Когда же курсант сделал очередной боевой разворот, лейтенант неожиданно резко сказал:

— Разве это боевой разворот? Бомбардировщик — это прежде всего твое боевое оружие, а уж потом летательный аппарат. Беру управление самолетом на себя.

Машина со страшной скоростью пошла к земле. В глазах у Носова на какое-то мгновение потемнело. Заложило нос и уши.

Коршунов бросал самолет из стороны в сторону. Казалось, вот-вот захлебнутся моторы, напрочь отвалится стабилизатор, заклинит рули поворота или глубины, расползется [16] по сварным швам фюзеляж, срежутся в одну секунду гайки, заклепки и шплинты...

Носов не узнавал инструктора. Куда улетучились его выдержка и хладнокровие? Уважение к святая святых — самолету? Не он ли изо дня в день, из полета в полет учил его беречь машину? Плавно и координированно ею управлять? Ценить ее наравне с жизнью, а в определенных обстоятельствах — дороже?!

Мысли обгоняли одна другую. Они мешали Носову сосредоточиться. Правильно оценить и понять происходящее. Неужели он на самом деле плохо выполнял высший пилотаж? Не учел высоту полета? Не использовал предельные возможности СБ? Попробуй пойми у Коршунова. Не видать ему отличной оценки по технике пилотирования...

— Носов, — раздался голос инструктора, — возьми управление. Следуй на аэродром.

На аэродром так на аэродром. Носов окинул взглядом горизонт. Тяжело вздохнул и взялся за штурвал. Впереди по курсу показалось большое село. Сколько раз пролетал над ним, не обращая внимания на элеватор, приютившийся у подножия холма, заросшего лесом. Не сразу и заметишь. Чем не оборонный объект?

Не раздумывая Носов перевел бомбардировщик в пикирование. Нацелился на элеватор. И машина сразу из летательного аппарата превратилась в боевое оружие. Будь в бомболюках бомбы, и он бы разнес элеватор в щепки...

Из соседствующих с элеватором домов выбегали обеспокоенные люди. Удивленно смотрели в небо на самолет, который разбудил поселок грозным воем и стремительно скрылся за горизонтом.

И снова инструктор не сказал курсанту ни слова. И это его обескуражило. Он же пикировал так, что воздух за кабиной гудел. Раньше за такой пилотаж Коршунов [17] строго взыскивал. «Хоть бы выругал, что ли?» — подумал Носов, заходя на посадку. И вдруг вздрогнул: инструктор тихо запел:

Носов недоумевал. После гробового молчания — и вдруг мелодия любимой песни. Поведение инструктора в полете не укладывалось ни в какие ранее известные курсанту рамки.

Носов приземлил бомбардировщик. Зарулил его на стоянку. Выключил моторы. Быстро отстегнул парашют и вылез из кабины. Легко соскочил с крыла на землю. Приготовился к самому худшему.

Инструктор не спеша подошел к курсанту. Постоял, посмотрел на его побледневшее лицо и плотно сжатые губы. Улыбнулся и как-то по-особому сердечно сказал:

— Не сердись... Пилотировал ты в зоне отлично... Отлично в мирное время... В военное, может быть, от нас потребуется еще более дерзкий пилотаж. Понял?

— Так точно, — ответил Носов. — Но я пилотировал, товарищ лейтенант, по инструкции и наставлению...

— По инструкции и наставлению, — задумчиво произнес Коршунов. Потом доверительно положил свою тяжелую руку на плечо курсанта и заглянул ему в глаза: — Пойдем, Саша. Нас ждет хороший обед. Мы его заслужили.

Отойдя от бомбардировщика метров на двадцать, Коршунов остановился. Посмотрел на копошившихся у самолета авиаспециалистов и тихо сказал:

— Защищать Родину нам придется не по инструкциям. И победа в настоящем бою будет оплачиваться кровью.

— В полную меру я оценил слова инструктора только на фронте, — заметил Носов. [18]