Командующий Авиацией Дальнего Действия

В январе — феврале 1942 года Голованова часто вызывали в Ставку. Теперь, когда дивизия была в непосредственном ее подчинении, боевые задания нередко давал лично Верховный Главнокомандующий. Он ставил конкретные задачи, требовал расширить боевую деятельность дивизии. Голованов неоднократно предлагал увеличить число экипажей, чтобы постепенно удвоить летный состав, имеющий немалый боевой опыт. Соглашаясь с этими предложениями, Верховный все же не считал такое решение удовлетворительным и настоятельно добивался от него более кардинальных предложений по значительному расширению форм боевого применения авиации.

Размышляя над требованиями Верховного, Голованов задался вопросом: а почему отказались от такой формы организации дальнебомбардировочной авиации, как АОНы — армии особого назначения, существовавшие до войны, и перешли к корпусной организации. Ведь армии были законченными структурными объединениями со строго определенным назначением, в то время как корпуса хотя и имели идентичные задачи применения, но находились в двойном подчинении (округа и Управления ВВС) и обладали менее четкой организационной структурой.

Организация войск, рассуждал Голованов, должна максимально соответствовать тем задачам, которые перед ними ставятся. Если она им соответствует, то всегда будет оправданной. Но этого мало. Без полного овладения боевой техникой, без умения ее всесторонне использовать никакая даже самая совершенная организация не принесет должного эффекта. Не так ли случилось с АОНами? Ведь тактико-технические [62] данные бомбардировщика Ил-4, достаточно оснащенного радиотехникой, позволяющей летать в ночных и сложных метеоусловиях, зачастую не использовались в полной мере. А если недостатки подготовки устранить, если возможности техники использовать в полном объеме, не разумнее ли вернуться к армейскому, а не корпусному принципу организации авиации стратегического назначения? Создание АОНа позволило бы на уже имеющейся базе значительно увеличить дальнюю авиацию количественно, а подчинив ее непосредственно Ставке, обеспечить повышение качественного уровня ее боевого применения.

Вот это-то предложение Голованов и доложил Верховному при очередном вызове в Ставку, напомнив о бомбардировке железнодорожного узла близ Варшавы с целью уничтожения штабного поезда Гитлера. Для этого было выделено двадцать самолетов дивизии и десять от других частей. С самолетами головановской дивизии во время полета поддерживалась устойчивая двусторонняя связь, и все они благополучно вернулись на свои аэродромы, а с самолетами других частей связи на маршруте не было, и ни один из них не нашел своего аэродрома. Вот что значит свободное и умелое использование всех средств радионавигации, имеющихся на борту, с помощью которых можно точно выйти на цель, выполнить боевую задачу и вернуться на свой аэродром.

Сталин хорошо помнил этот случай. Внимательно выслушав Голованова, он сказал:

— А что, если мы вместо воссоздания АОНа создадим авиацию дальнего действия (АДД). Изымем все части и соединения дальнебомбардировочной авиации, обучим личный состав всему, что необходимо для выполнения новых задач. Подчиним дальнебомбардировочную авиацию Ставке и впредь так и будем ее именовать: авиация дальнего действия Ставки Верховного Главнокомандования. Ну как, не возражаете, если мы немного поправим и расширим ваше предложение?.. [63]

— Конечно нет. Но над тем, как практически все это осуществить, нужно хорошенько подумать.

— Серьезные вопросы никогда сразу не решаются, — последовал ответ. — Будет издано специальное постановление о создании АДД, в его подготовке примете участие и вы. По специальным авиационным вопросам внесете свои предложения.

— Тогда разрешите мне встретиться с лицом, которое будет поставлено во главе этого дела. Я доложу ему все свои соображения, и, если будет получено согласие, мы внесем их вам.

— А мы с этим лицом и ведем сейчас разговор, — невозмутимо, не меняя интонации, ответил Сталин.

— Разрешите подумать, — после довольно длительной паузы попросил Голованов.

— Боитесь? — быстро спросил Верховный.

Голованов почувствовал, что краснеет, и от этого еще больше нервничая, громче и резче, чем было принято в этом кабинете, сказал:

— Трусом я никогда не был.

Сталин остро глянул на Голованова и тут же отвел взгляд. С подчеркнутым спокойствием ответил:

— Это нам давно известно. Но нужно уметь держать себя в руках... А времени на раздумья вам тратить незачем. Вы лучше подумайте над тем, что и как надо сделать, чтобы быстрее осуществить все необходимое. Не торопитесь, посоветуйтесь, с кем найдете нужным, и через пару дней представьте свои соображения...

Много лет спустя, работая над своими воспоминаниями, Голованов, возвращаясь к этому памятному разговору, в котором определилось его назначение на чрезвычайно ответственный пост в наших Вооруженных Силах, пытался воскресить свои тогдашние мысли и чувства. О многом думал он, неспешно шагая по длинному кремлевскому коридору. Мог ли некогда маленький кадет даже мечтать о том, что когда-нибудь станет генералом, маршалом... Почему-то в [64] этот один из самых значительных дней его жизни вспомнилось, как в дни юности подолгу простаивал перед портретами военачальников и думал: «Вот, наверное, интересно, хорошо и весело живется этим людям...» Улыбаясь своим давним, таким наивным мальчишеским мыслям, Голованов с особой остротой ощутил тот тяжкий груз ответственности, который отныне был возложен на его плечи.

А некоторые обстоятельства делали этот груз еще более тяжелым. Не все кадровые авиационные командиры, служившие до войны в дальнебомбардировочных частях и соединениях, положительно восприняли выдвижение на командные должности в ВВС вчерашнего пилота гражданской авиации.

В книге «Самолеты уходят в ночь» дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации А. И. Молодчий, начавший войну командиром экипажа в 81-й авиадивизии, вспоминает: «Мы узнали, что командиром нашей дивизии (вместо комбрига М. В. Водопьянова. — Ю. И.) назначен подполковник А. Е. Голованов. Это известие было встречено по-разному. Бывшие летчики Аэрофлота, знавшие его по совместной работе, говорили, что это человек деловой, порядок он наведет. Кое-кто из военных высказывал сомнение:

— Какой там порядок? Он же не военный. Аэрофлотовец...

— А мы что — не военные?! — восставали тут же вчерашние гражданские пилоты».

Далее А. И. Молодчий рассказывает, как после одного из боевых вылетов, с трудом посадив изрешеченный пулями и осколками бомбардировщик, экипаж, выбравшись из самолета, увидел на аэродроме кроме командира полка полковника Н. И. Новодранова какого-то незнакомого подполковника. Прервав начавшего рапортовать о выполнении боевого задания командира экипажа, Новодранов показал жестом, что докладывать надо подполковнику.

«Я посмотрел на него и растерялся, — пишет А. И. Молодчий. [65] — Почему докладывать ему? Ведь он по воинскому званию ниже на ранг командира полка. Мое замешательство, наверное, было очень заметным. Из затруднительного положения помог выбраться сам незнакомец. Смотрел он на нас внимательно и даже ласково. А потом спокойно представился: «Голованов». И добавил: «Командир дивизии»... Командир дивизии стал с нами беседовать. Александр Евгеньевич вел разговор так, что сразу расположил нас к себе. Он подробно расспрашивал о полете. Его интересовало, как мы в плохую погоду отыскали цель, как вышли на свой аэродром, какие средства и способы навигации для этого использовали. Тут командир нашел хорошего собеседника в лице нашего штурмана. А когда разговор коснулся радионавигации, наш Сергей так увлекся, что и о субординации забыл. Он размахивал руками, вертелся, спорил. Командир полка стоял в недоумении. Приезд комдива — и такое поведение капитана Куликова! Новодранов подал мне знак, мол, приведи-ка своего штурмана к надлежащему порядку. Я понимал: нужно остановить увлекшегося Куликова незаметно для других. И, улучив подходящий момент, толкнул Сергея ногой. А подполковник Голованов это заметил, замахал рукой: «Не надо, он дело говорит». Таким было наше первое знакомство с новым командиром дивизии Александром Евгеньевичем Головановым... Уехал комдив, а Куликов все никак не мог поверить, что Голованов пилот Аэрофлота... Вспоминая давно прошедшие времена, только можно удивляться, как смог подполковник А. Е. Голованов, получив столь несовершенное и уже наполовину разбитое «хозяйство», в короткий срок не только завершить формирование новой дальнебомбардировочной авиационной дивизии, но и наращивать ее боевые возможности в условиях войны, когда неминуемы боевые потери. И они были, но с каждым днем процент боевых потерь уменьшался. Дивизия стала боевой, а в марте 1942 года А. Е. Голованову доверяют все уцелевшие тяжелые самолеты и под его руководством... была создана авиация дальнего действия [66] (АДД) — ... основная ударная сила ВВС... Ставки Верховного Главнокомандования. АДД громила врага и в тылу, и на всех фронтах. Боевые возможности и ее мощь с каждым годом войны нарастали».

С того момента, когда командир экипажа младший лейтенант Молодчий докладывал новому командиру дивизии подполковнику Голованову о выполнении боевого задания, до назначения генерал-майора авиации Голованова командующим АДД Ставки Верховного Главнокомандования прошло совсем немного времени — всего полгода. Но недаром в действующей армии год службы засчитывается за три. Война преподносила суровые уроки. Каждая крупица опыта давалась исключительно дорогой ценой, оплачивалась кровью лучших сынов и дочерей Отчизны. Именно поэтому так невиданно быстро в тяжелейших испытаниях мужали и росли люди.

В первые, самые тяжкие недели войны командир авиакорпуса полковник Н. С. Скрипко неоднократно имел возможность оценить боевую работу командира 212-го дальнебомбардировочного полка подполковника Голованова. «Высокие морально-боевые качества и организаторские способности Голованова проявились уже в первых суровых сражениях Великой Отечественной войны... В день вероломного нападения гитлеровской Германии на нашу страну Голованов лично повел дальнебомбардировочный авиаполк в бой и успешно бомбил танковые колонны врага в районах восточнее Бреста и Гродно, — вспоминает в своей книге «По целям ближним и дальним» маршал авиации Н. С. Скрипко. — С августа 1941 года Александр Евгеньевич командует... дальнебомбардировочной авиадивизией. Непосредственно выполняя боевые задания Ставки Верховного Главнокомандования, это соединение наносило удары по объектам глубокого вражеского тыла, включая Берлин. Занятый напряженной боевой работой, Голованов одновременно осуществлял по заданию Ставки подготовительные мероприятия по объединению всех дальнебомбардировочных [67] соединений... К выполнению боевых задач генерал Голованов подходил творчески, смело, он продуманно и обоснованно вносил в Ставку свои предложения по наилучшему использованию авиасоединений в различной боевой обстановке».

Служивший заместителем командующего ВВС Юго-Западного фронта Скрипко несколько месяцев не встречался с Головановым. В марте 1942 года генерал-майор авиации Н. С. Скрипко был назначен первым заместителем командующего АДД и срочно вызван в Москву к новому месту службы. Явившись к командующему АДД генерал-майору авиации Голованову, он застал в кабинете все руководство АДД: члена военного совета, дивизионного комиссара Г. Г. Гурьянова, начальника штаба полковника М. И. Шевелева, главного штурмана майора И. И. Петухова, главного инженера, военного инженера первого ранга И. В. Маркова.

— Итак, руководящий состав авиации дальнего действия в сборе, — несколько торжественно объявил Голованов, сердечно поприветствовав вошедшего Скрипко, и тут же деловито добавил: — Обсудим наши неотложные дела...

И снова предоставим слово Н. С. Скрипко, который вспоминает об этом совещании: «С вполне объяснимым интересом я присматривался к Голованову, внимательно слушал его... суждения и все более убеждался, что он такой же, каким я знал его раньше. И вместе с тем заметно вырос, обогатил свой оперативный кругозор. А внешне Александр Евгеньевич был по-прежнему худощав, подтянут. Его мужественное лицо выражало сосредоточенность, решительность, упорство. Но в манере держаться появилось что-то новое, значительное, незнакомое. И хотя Александр Евгеньевич был по-прежнему демократичен в обращении, товарищески прост и приветлив, чувствовалось, что этот волевой и решительный человек будет достойным командующим».

Да, командованию АДД предстояло решать нелегкие задачи, требовавшие не только глубоких профессиональных [68] знаний и навыков, но и высокого организаторского таланта, твердой воли, неуклонной решительности в проведении избранной линии, которая была выработана с учетом горького опыта ошибок, неудач, а главное — потерь.

В первые месяцы войны дальнебомбардировочная авиация, рассредоточенная по различным фронтам и направлениям, зачастую использовалась не в оперативных целях, а в тактических, нанося удары по живой силе и технике противника в дневное время и, как правило, без прикрытия истребителей, которых не хватало. Потери в этих условиях были чрезвычайно чувствительными.

Голованов принял энергичные меры по пополнению потерь самолетов. Практически круглосуточно функционировали две школы ночных экипажей. В состав АДД направлялись вновь сформированные экипажи из резервной авиабригады. Вошел в нее и основной состав ГВФ, на летную часть которого была возложена значительная доля десантных и транспортных задач.

Была развита сеть приводных радиостанций, пеленгаторных баз, радиомаяков. С их помощью экипажи уверенно и надежно осуществляли радионавигацию. Применялась и астроориентировка. Кроме того, была создана целая сеть прожекторных светомаяков, каждый из которых работал в своем режиме.

К 5 марта 1942 года, когда была создана АДД, она располагала всего 341 самолетом и 367 экипажами, причем лишь 171 самолет был полностью исправен и лишь 209 экипажей владели искусством ночных полетов. Показательна и такая цифра: за первые шесть месяцев войны каждый дальний бомбардировщик успевал до того, как его сбивали, сделать в среднем 13 боевых вылетов. Много это или мало? Если сопоставить с числом боевых вылетов, дававших в стратегической авиации ВВС США летному составу право покинуть действующую армию (это число составляло 25), то отнюдь не мало. Но если сопоставить со средним числом боевых вылетов, которое совершал каждый бомбардировщик [69] с момента организации АДД (март 1942 г.) до конца войны, достигшим 97, конечно же очень мало.

В 6,5 раза вырос срок боевой жизни дальнего бомбардировщика, для чего потребовалась огромная организационная, методическая и техническая работа. В кратчайший срок, не прерывая боевой деятельности, руководство АДД во главе с Головановым создало новую по существу и по форме организацию.

«Сразу возникла уйма вопросов, — вспоминает об этом времени генерал-полковник авиации в отставке Герой Советского Союза С. Ф. Ушаков. — Командующий решал их с помощью своих заместителей и начальников служб, большинство из которых оказались большими специалистами своего дела. Оставив за штабом только вопросы боевого управления, генерал Голованов подчинил себе все ведущие службы АДД и даже некоторые службы штаба. Он смело принимал решения и с завидным упорством претворял их в жизнь. Обладая способностью быстро схватывать все новое, он никогда не стеснялся прибегнуть к опыту подчиненных, был наделен исключительной пытливостью, стремлением лично изучить тот или иной вопрос, вникнуть в его суть».

В те дни и месяцы не просто менялись методы боевого применения дальних бомбардировщиков, а, по существу, создавалась принципиально новая, соответствующая задачам нового вида авиации тактика.

Основой ее были действия в ночное время. Естественно, что в ночных условиях невозможно применять привычную для дневного времени организацию боевых действий. Нужно было иметь достоверные сведения о погоде на маршруте и в районе цели, быстро отыскивать и освещать объекты удара, предпринимать меры, препятствующие прикрытию объектов удара истребительной авиацией противника, изыскивать средства борьбы с ПВО противника непосредственно в районе цели, наконец, предотвращать столкновения своих самолетов в ночном небе над целью, избегать [70] возможного поражения своими же бомбами при одновременном выходе нескольких самолетов на цель...

Были тщательно разработаны и практически опробованы различные способы обеспечения высокой эффективности поражения целей в ночных условиях как в тактической и оперативной глубине, так и в глубоком тылу врага.

В боевые порядки частей стали включаться специальные самолеты-разведчики погоды, группы отыскания и освещения цели. Создавались группы самолетов-блокировщиков, которые перед подходом к цели главного — ударного — эшелона совершали налеты на аэродромы базирования истребительной авиации прикрытия, бомбили взлетно-посадочные полосы и выводили их из строя, пулеметным огнем препятствовали взлету истребителей. Применялись и так называемые «звездные» налеты, когда в целях дезориентации и распыления сил ПВО противника наши бомбардировщики выходили на цель с разных направлений и высот. Для каждого полка определялись и время пребывания над целью, и единая для всех его экипажей высота бомбометания. Выход на боевой курс самолета совершался стремительно в тот момент, когда свет прожекторов и зенитный огонь сосредоточивались на других самолетах. А снижение самолетов при подходе к цели совершалось на минимальной скорости, при малых оборотах двигателей, чтобы затруднить работу звукоулавливателей ПВО противника. В нескольких десятках километров от цели намечался хорошо различимый с высоты даже в ночных условиях ориентир. Только от этого ориентира все самолеты строго на заданной высоте выходили на цель бомбометания. В июне 1942 года шесть ночей подряд группы в сто и более бомбардировщиков АДД наносили массированные удары по сосредоточению войск противника в районах Щигров, Курска и Обояни. Это первое серьезное испытание новой организации действий в крупных масштабах прошло успешно.

Летный состав АДД овладевал и средствами самолетовождения [71] вне видимости земли. Над своей территорией широко использовалась ориентация на радиомаяки, радиопеленгаторы, приводные радиостанции. На большом удалении от линии фронта, над территорией противника, штурманы прибегали к астроориентировке, а нередко настраивались, как это делал Голованов еще во время советско-финляндской войны, на иностранные радиостанции.

Все служившие в то время под началом Голованова единодушно отмечают, что в тот переломный период особенно заметно проявились самые сильные стороны его незаурядной личности. Неукоснительная, порою жесткая и доходящая до педантичности требовательность и самоорганизованность сочетались у него всегда с ровным, лишенным какой-либо нервозности отношением к людям, непоказной, заинтересованной внимательностью к ним, постоянной заботой о них. Он никогда не заигрывал с подчиненными, не кокетничал своим демократизмом, без особой нужды не сокращал дистанцию. Но, может быть, именно поэтому она, эта дистанция между командующим и рядовыми пилотами, определялась не только и не столько субординацией, сколько огромным личным авторитетом Голованова, безграничным уважением и любовью к нему всего личного состава АДД.

Централизация и умелая организация руководства дальнебомбардировочной авиацией приносила значительный, а главное быстрый, эффект. Голованов целеустремленно и настойчиво добивался того, чтобы управление было оперативным, четким и гибким, чтобы боевые задачи доводились до экипажей в кратчайшие сроки и чтобы в случае необходимости машины можно было непосредственно в воздухе перенацеливать на другие задачи.

Летом и осенью 1942 года под Сталинградом шли тяжелейшие бои. АДД вела в районе города интенсивные действия. В августе Ставка поставила перед АДД задачу, не прерывая ни на день напряженной боевой работы на этом важнейшем театре военных действий, нанести ряд мощных [72] ударов по военно-промышленным объектам некоторых крупных городов фашистской Германии и ее сателлитов. Штаб АДД в кратчайший срок решил ряд серьезнейших вопросов, некоторые из которых у нас вообще решались впервые. Были организованы в районе Андреаполя так называемые «аэродромы подскока». За счет изобретательности и организованности удалось преодолеть трудности, возникшие с подготовкой полевых аэродромов к взлету перегруженных (предельная бомбовая нагрузка плюс дополнительное горючее) самолетов, с подвозом горючего и бомб. Причем все подготовительные мероприятия проводились в непосредственной близости от фронта не только быстро, но и скрытно. И вот в ночь на 19 августа был нанесен удар по военным объектам Кенигсберга и Данцига. Затем из-за крайне скверных метеоусловий в Западной Европе был сделан недельный перерыв. А потом последовали бомбовые удары по военно-промышленным объектам Берлина, Будапешта, Бухареста, Штеттина и других центров.

18 августа шестая армия Паулюса при поддержке авиации, после мощной артиллерийской подготовки форсировала Дон, закрепилась на восточном берегу и, прорвав после тяжелых кровопролитных боев оборону советских войск, вышла к Волге севернее Сталинграда.

В этот период советские наземные войска вели тяжелые оборонительные бои. АДД, поддерживая их действия, наносила весьма чувствительные удары по живой силе и технике наступающего противника, по его переправам через Дон, по группировке, рвавшейся к Волге в районах Котлубань, Кузьмичи, Ерзовка, по войскам, продвигавшимся с юго-запада. Самолеты АДД разрушали переправы через реку Червленая, уничтожали фронтовую авиацию противника, базировавшуюся на аэродромах Суровикино, Обливская, Аксай.

В ходе напряженной боевой работы совершенствовалась тактика АДД. Так, из данных разведки стало известно, что [73] на восстановление переправ, разбитых у берегов, уходит вдвое больше времени, чем на ремонт переправ, разбомбленных посредине реки. Это было учтено, и бомбометание начали вести по береговым частям переправ. Поскольку точных данных о местах расположения переправ, как правило, не было, бомбардировки стали производить по ночам с помощью подсветки — спускаемых на парашютах стокилограммовых светящихся бомб, которые хорошо освещали реку и позволяли быстро находить и прицельно поражать переправы.

О масштабах деятельности АДД в этот трудный период боев под Сталинградом дают представление следующие цифры: с 18 августа по 2 сентября было произведено в интересах наземных войск 1466 самолето-вылетов.

В октябре 1942 года Голованова вызвали в Ставку. Он предложил временно отказаться от бомбардировок военных объектов в тылу врага и сосредоточить усилия АДД на сталинградском направлении. Предложение было принято Верховным.

Огромную помощь оказала АДД защитникам Ленинграда. Тесно взаимодействуя с войсками Ленинградского и Волховского фронтов, ее соединения произвели более 27 тысяч самолето-вылетов. По сообщению командования Ленинградского фронта одна из вражеских артиллерийских группировок после сокрушительного удара наших дальних бомбардировщиков больше недели не вела огонь по городу.

В связи с полетами в глубокий тыл противника возникла серьезная трудность с выяснением метеорологических условий. Принимать решение о вылете приходилось на основании сведений, получаемых из Англии, а также пойманных в эфире метеосводок и прогнозов невоюющих стран. Естественно, что решения о боевых вылетах в этих условиях были сопряжены с риском. При налете на Данциг в конце июля 1942 года наши самолеты в районе Кенигсберга попали в обширный и быстро распространяющийся на запад и на восток грозовой фронт. Пришлось [74] переключаться на запасные цели и, отбомбившись, пробиваться на свои аэродромы. В ту ночь, как обычно, когда производились налеты по глубоким тылам противника, позвонил Сталин и поинтересовался ходом дел. Голованов доложил обстановку. Верховный возмутился тем, что метеорологи не предупредили о сильной грозе.

— Метеорологи предсказывали грозы, — доложил Голованов.

— Так кто же тогда послал самолеты? За это нужно привлечь к ответственности.

— Приказ на вылет отдал я. Ошибка моя, и больше никто в этом не виновен, — после этих слов Голованова наступила длительная пауза.

— И часто вы отдаете приказания о вылете, когда синоптики считают погоду нелетной? — прервал наконец молчание Верховный.

— Думаю, что не ошибусь, если скажу: восемь раз из десяти.

Когда Верховный узнал, что десять экипажей не вернулись на свои базы, он сказал Голованову, что во всем случившемся следует серьезно разобраться. К утру выяснилось, что погибли три машины, а остальные сели на свои или запасные аэродромы, причем экипажи погибших машин сумели спастись. Это несколько смягчило Верховного, однако он потребовал принять специальные меры, чтобы уменьшить вероятность встреч с грозой. Пришлось отдать строжайший приказ, запрещающий экипажам АДД входить в грозовую облачность, обязывающий обходить ее, а если это невозможно, возвращаться на свою базу или переключаться на запасную цель.

Верховный Главнокомандующий в целом высоко ценил деятельность Голованова. Однако это ни в коей мере не означало, что командующий АДД был застрахован от всяких коллизий, иногда достигавших весьма большой остроты. О некоторых из них представляется полезным рассказать, ибо поведение Голованова в этих случаях проливает [75] дополнительный свет на существенные особенности его личности.

Во второй половине июня 1942 года Голованова вызвали в Ставку, где он получил указание всеми имеющимися силами АДД нанести удар по Берлину. Произведя необходимые расчеты, командование АДД убедилось, что самолеты смогут отбомбиться над целью лишь незадолго до рассвета и, таким образом, возвращаться придется днем, а большая часть маршрута пролегает над рейхом и оккупированной врагом территорией. А это означает, что возвращающиеся бомбардировщики будут подвергаться атакам истребителей ПВО и фронтовой авиации. Естественно, это грозило большими потерями. Перед командованием АДД возникла дилемма: готовиться к немедленному выполнению полученного задания или доложить Ставке о вероятных последствиях этого налета на Берлин и внести предложение о выборе более целесообразного срока. Тщательно перепроверив все расчеты, посоветовавшись с членами военного совета и наиболее компетентными специалистами из состава АДД, Голованов поехал в Ставку и, изложив все доводы, внес предложение перенести срок налетов на конец лета. Верховный был очень недоволен, но ответа на предложение не дал. Он вызвал специалистов из ВВС и гидрометеослужбы и поручил им придирчиво и скрупулезно проверить все расчеты, представленные АДД. Получив подтверждение их правильности, Верховный Главнокомандующий поблагодарил вызванных товарищей и отпустил их, не объяснив причины вызова. Затем, по своей привычке неторопливо, зашагал по кабинету, размышляя. У Голованова создалось впечатление, что по каким-то причинам, может быть в связи с обещанием союзникам, Сталину очень хотелось подвергнуть Берлин бомбардировке именно теперь. Однако он не торопился с решением. Наконец после весьма продолжительного молчания Сталин спросил:

— Когда вы считаете возможным возобновить налеты на Берлин? [76]

Услышав ответ Голованова, Верховный переспросил:

— Но это точно?

— Совершенно точно, если не будет очень серьезных помех с погодой.

— Ничего не поделаешь, придется с вами согласиться...

Вопрос был решен. И ровно в полночь названного Головановым числа в его кабинете раздался звонок. Верховный осведомлялся, не забыл ли командующий АДД, какое сегодня число. Голованов доложил, что группа самолетов находится в воздухе и, по расчетным данным, через несколько минут начнется бомбардировка Берлина.

— Удачи вам, — коротко прозвучало в трубке.

Авиационный обозреватель английской газеты «Йоркшир пост», комментируя советские налеты на фашистскую Германию, писал: «Означают ли они новое советское наступление в воздухе? Возобновление этих воздушных бомбардировок очень хорошо сочетается с нынешним наступлением советских войск на Центральном фронте. Авиация дальнего действия, руководимая Головановым, получила в свое распоряжение новые мощные четырехмоторные бомбардировщики. Эти бомбардировщики имеют большой радиус действия и по праву считаются не уступающими крупнейшим бомбардировщикам английской авиации. Голованов, по-видимому, проектирует в широком масштабе налеты на глубокие тылы противника».

А лондонская газета «Дейли телеграф энд морнинг пост» в передовой статье от 29 августа писала: «В ночь на 27 августа советские бомбардировщики совершили налеты на Данциг. В ночь на 28 августа английские бомбардировщики совершили налет на Гдыню. Таким образом... обещанная после нападения Гитлера на Россию встреча над Берлином является не пустой фразой, а реальной возможностью...

Русским бомбардировщикам, возможно, приходится покрывать несколько меньшее расстояние, но их налеты являются блестящим доказательством их силы, дающей им [77] возможность заставить население Германии почувствовать войну в то время, когда русские армии и авиация участвуют в одном из величайших в истории сражений, происходящих в глубине их собственной страны».

14 сентября лондонское радио сообщало: «Русские и английские бомбардировщики совершили налет на Германию. Русские бомбардировщики совершили налет на Восточную Пруссию, и, хотя нет еще официальных сообщений из Москвы, Берлин признает, что русские бомбардировщики принесли материальный ущерб».

Бомбардировки крупных центров в глубоком тылу фашистской Германии и в странах-сателлитах принесли не только чисто военный результат. Они имели и огромное морально-политическое и психологическое значение. Даже фашистская печать вынуждена была как-то коснуться боевых действий советской бомбардировочной авиации над территорией третьего рейха. Ведомство Геббельса, верное своим методам наглой и грубой лжи, было уже не в силах отрицать очевидность, стремясь лишь исказить ее. Так, 24 августа 1942 года берлинские газеты сообщили, что с 15 по 25 августа «большевики потеряли во время налетов на Германию сто тридцать восемь самолетов». Для иллюстрации масштабов этой чудовищной лжи достаточно напомнить, что в марте 1942 года АДД располагала 171 полностью исправным самолетом из общего числа 341, переданных в распоряжение только что созданной авиации дальнего действия. Итак, по Геббельсу, советская авиация, во всяком случае дальнего действия, к 25 августа была в очередной раз «уничтожена». Но 30 августа германское информационное агентство сообщило, что «минувшей ночью советские бомбардировщики совершили налет на восточные и северо-восточные районы Германии», признало, что «несколько самолетов противника проникли к большому Берлину», но заверило, что причиненный ущерб «незначителен». Примерно аналогичные сообщения передавались 7 и 10 сентября. Официальная фашистская пропаганда [78] вынуждена была признать факт систематических действий советской авиации над территорией гитлеровского рейха.

В штабе АДД тщательно изучали и отклики зарубежной прессы, и трофейные документы, в которых содержались свидетельства успешности боевых действий нашей авиации.

В своих записках, опубликованных после войны, Голованов приводит весьма характерные выдержки из писем на фронт, захваченных советскими войсками в числе трофейных документов. Судя по этим письмам, советские бомбардировщики заставили глубокий тыл врага весьма серьезно, как писала английская газета, «почувствовать войну».

Лейтенанту Гейнцу Шулыгу некая Гертруда из Бретау сообщала: «Вчера у меня была Эльза Вернер из Шахау. У них творилось что-то ужасное. Русские бросали тяжелые бомбы. Верфи горели... В Шахау в уцелевших домах не осталось ни одного целого стекла. Люди думают, что нужно куда-нибудь уезжать. Но куда? Эльза зовет меня в Штраубинг, но ведь и туда могут явиться русские».

В письме из Прейтенштейна ефрейтору Гельмуту Лиготцу говорится: «Здесь, так же как и в других местах Восточной Пруссии, были русские летчики в ночь на 26 июля. Они кроме бомб сбрасывали еще листовки. Ах, когда же наступят другие времена? Утверждают, что русские будут побеждены. Но может случиться иначе...»

Весьма показательные сомнения! Еще каких-нибудь пять-шесть месяцев назад они не приходили в голову ни тем, кто писал эти письма, ни тем, кому они посылались.

Английский еженедельник «Спектейтор» в сентябре 1942 года сообщал, что хортистское правительство сильно обеспокоено ударами советской авиации по скоплениям немецко-фашистских войск, которые, благоденствуя в комфорте на территории Венгрии, надеялись на полную безопасность.

Да, настроение начинало меняться! Конечно, было бы неверно переоценивать значение действий АДД как фактора, влияющего на морально-политическую атмосферу в [79] воюющих и не вступивших в войну странах, но и не следует его и недооценивать. Авиация дальнего действия наглядно подтверждала целесообразность своей новой организации.

Кстати, под Сталинградом, в сентябре 1942 года АДД продемонстрировала и другой пример эффективности новой организации и управления, когда по команде с КП непосредственно в воздухе были успешно перенацелены 8 авиадивизий.

Как бы совершенны сами по себе ни были организация и управление, но приказы, указания, предначертания осуществляют в особо сложных, чреватых смертельной опасностью условиях войны люди. И именно от них, от силы их духа, их идейно-нравственных и волевых качеств зависит в конечном счете успех любого, пусть и блестяще подготовленного и организованного дела. Об этом постоянно помнил и всегда учитывал в своей деятельности Голованов. Он знал людей, уважал и ценил их, был всегда готов прийти им на помощь, если они в том нуждались.

В первые месяцы войны дальнебомбардировочная авиация понесла тяжелые потери. С весны 1942 года, после организации АДД, потери резко сократились. Но после того как значительную часть летного состава АДД составили уже прошедшие специальную подготовку летчики и штурманы, владевшие навыками самолетовождения в сложных метеоусловиях и ночью, умело применявшие средства радионавигации, изучавшие тактику боевого применения АДД, слетавшиеся в экипажи, понимавшие друг друга с полуслова, потеря каждого экипажа наносила весьма ощутимый урон.

Но по мере роста боевого мастерства летного состава АДД все большее количество экипажей машин, сбитых или серьезно поврежденных над территорией противника, совершали вынужденные посадки, выпрыгивали с парашютами — словом, оставались в живых и, проявляя огромные мужество, находчивость, целеустремленность, пробирались к партизанам или выходили через линию фронта. Вначале им далеко не всегда удавалось быстро возвращаться в [80] АДД — слишком много времени занимали различного рода формальности. Неоднократно обращаясь почти по каждому такому факту к Верховному Главнокомандующему, Голованов в конце концов добился специального решения: все члены боевых экипажей АДД, любыми путями попавшие снова на свою территорию, немедленно направлялись в распоряжение командования АДД, где и производилась необходимая проверка всех обстоятельств полета и возвращения из вражеского тыла.

Да, командующий АДД проявлял заботу о личном составе, делал все, что от него зависело, чтобы каждый летчик, штурман, стрелок, бортмеханик мог спокойно выполнять свою трудную и опасную боевую работу. Они могли рассчитывать на полную поддержку и понимание в случае любого летного происшествия, если оно произошло не по недобросовестности или трусости. И в той атмосфере спокойствия и уверенности, которая царила в трудные годы войны в АДД, чрезвычайно велика была роль политорганов, десятков и сотен уполномоченных большевистской партии, которые не только пламенным словом, но и личным боевым примером вдохновляли авиаторов на легендарные подвиги в грозовом военном небе.

Огромным уважением и авторитетом среди личного состава АДД пользовались политработники: полковой комиссар С. Я. Федоров, старшие батальонные комиссары Н. П. Докаленко, А. Д. Петленко и многие другие. Особенно любили в АДД члена военного совета АДД, дивизионного комиссара Г. Г. Гурьянова — «Гурьяныча», как нередко называли его между собой летчики. Обладавший к началу службы в АДД уже большим жизненным и политическим опытом, он отличался исключительной работоспособностью, деловитостью, душевным вниманием к людям и большой личной скромностью. Их совместная работа с командующим в течение всей войны была образцом основанного на высокой принципиальности и искреннем уважении друг к другу содружества. Голованов — и он [81] писал об этом в своих воспоминаниях — очень высоко ценил не только человеческие качества комиссара, но и его глубокую компетентность в военном деле, в трудном искусстве политико-воспитательной работы. «Тем-то и сложна эта (политическая. — Ю. И.) работа, что каждый раз нужно найти в конкретно создавшейся обстановке правильное решение и уметь правильно сочетать политическое влияние и воздействие с командирской властью, какой облечен каждый политработник в нашей армии. Только политработник, обладающий этими способностями, пользуется уважением и всеобщим признанием... Прямо надо сказать — трудная должность». Вот что превыше всего ценил в политработниках и конечно же в Г. Г. Гурьянове Голованов. Работая над этой книгой, я, естественно, пытался прибегнуть к помощи бывшего члена военного совета АДД. К сожалению, возраст и очень тяжелая болезнь не позволили генерал-полковнику авиации в отставке Г. Г. Гурьянову сколько-нибудь активно участвовать в подготовке материалов книги. Но не могу не привести несколько строк из письма, полученного мной от Г. Г. Гурьянова: «К сожалению, отдельные авторы, пишущие об АДД в годы Великой Отечественной войны, недостаточно, а то и вообще не отразили в своих мемуарах организаторский талант как военачальника А. Е. Голованова, его непререкаемый авторитет среди личного состава дальней авиации, особенно среди летного состава. Известно, что его предложения об использовании АДД в операциях на фронтах Великой Отечественной войны всегда находили одобрение со стороны Генерального штаба и Ставки Верховного Главнокомандования{7}. Когда он бывал в частях, а это бывало почти [82] постоянно, люди шли к нему за советом, поделиться своими успехами, высказаться о недостатках. И, как правило, он на месте решал поставленные перед ним вопросы. Он был исключительно чутким к людям, заботливым и внимательным».

Интересно сопоставить эти два высказывания. Нетрудно заметить, что и командующий, и член военного совета особенно высоко ценили один у другого сочетание командирских качеств, организаторских, военных дарований с умением находить общий язык с людьми, понимать их нужды и мотивы, т. е. важнейшие качества политического работника. И это еще одно свидетельство того, что коммунист Голованов на любом посту, куда бы ни направляла его партия — в органы ВЧК — ОГПУ или в Наркомат тяжелой промышленности, в ГВФ или АДД, ощущал себя прежде всего ее посланцем, ее уполномоченным и представителем.

...Всякое случалось во фронтовом небе с самолетами авиации дальнего действия. Однажды, отбомбившись над целью в глубоком тылу врага, самолет 752-го полка АДД был сбит прямым попаданием зенитного снаряда. «Всем прыгать!» — скомандовал командир экипажа гвардии старший лейтенант Д. И. Барашев и последним выбросился из падавшего бомбардировщика. Приземлился он на объятой огнем железнодорожной станции и, воспользовавшись тем, что все фашисты во время бомбежки попрятались в укрытия, сумел забраться в товарный вагон. Зарылся в уголь. Эшелон долго стоял. Фашисты гомонили буквально в двух шагах. Потом эшелон двигался, снова стоял. Больше суток без воды и пищи, в черной угольной ночи пребывал советский летчик. На каком-то полустанке услышал сквозь стенки вагона белорусскую речь. Выбрался из эшелона. Добрался до леса. Встретил партизан. Отдохнул немного. Мог, конечно, Д. И. Барашев остаться в партизанском отряде, среди своих. Но он предпочел пуститься в далекий, полный опасностей путь к линии фронта. Достиг ее, благополучно преодолел и вскоре вернулся в свою часть. Через [83] несколько дней летчик Барашев повел новую машину в очередной боевой вылет, а вскоре был удостоен звания Героя Советского Союза. Немало подвигов совершили Барашев и его боевой друг штурман гвардии старший лейтенант Травин, чудом вырвавшийся из фашистского концлагеря. Погибли они, возвращаясь с очередного боевого задания 20 августа 1943 года.

Дважды Герой Советского Союза В. Н. Осипов, ведя бой с фашистскими истребителями, сбил двух. Но машина получила такие повреждения, что лететь на ней было невозможно: один мотор разбит, другой сильно поврежден. Однако двадцатидвухлетний ас все-таки добрался до своих. Техники насчитали в самолете несколько сот (!) пробоин. «Как ты смог долететь?» — спросили его. Осипов отшутился: «Моторы не работали — на сердце дотянул!»

Герой Советского Союза капитан М. В. Симонов еще в первые, самые трудные дни войны днем, без прикрытия истребителей штурмовал танковую колонну фашистов. Зенитным огнем был поврежден мотор его самолета. На высоте 100 метров Симонов 370 километров прошел на одном моторе и совершил посадку на своем аэродроме. За первый год войны его подбивали четырежды. Но каждый раз искусный пилот приводил машину на аэродром, спасая и самолет и экипаж. Штурман Симонова Г. И. Несмашный также был удостоен звания Героя Советского Союза.

А вот отрывок из наградного листа на командира экипажа капитана Я. И. Пляшечника: «С 20.2. на 21.2.42 г. — выброска десанта корпуса генерала Левашова в районе д. Луги — корабль тов. Пляшечника был атакован при подходе к цели двумя ночными истребителями Ме-110. С первой атаки был убит воздушный стрелок в носовой рубке... и с последующих атак был выведен из строя один мотор и загорелись бензиновые баки. Несмотря на создавшиеся тяжелые условия полета, тов. Пляшечник проявил исключительное мужество и патриотизм... Задание было выполнено, и десант был выброшен в назначенное место. Одновременно [84] с выброской десанта были приняты все меры к тушению пожара на корабле. Несмотря на бушевавший на левой плоскости огонь, тов. Пляшечник уверенно вел корабль на свою территорию... Тов. Пляшечник пролетел на горящем самолете более 100 километров над территорией противника... Посадка произведена благополучно, сохранен экипаж и самолет». За этот подвиг и семьдесят три других успешных боевых вылета командование части представило Я. И. Пляшечника к ордену Красного Знамени. Но военный совет АДД ходатайствовал о присвоении Я. И. Пляшечнику звания Героя Советского Союза, и это высокое звание было летчику присвоено.

Таких примеров можно привести множество. Не говоря уже о чудесах храбрости и мужества, неистощимой изобретательности и находчивости личного состава. Экипажи сбитых или совершивших вынужденные посадки самолетов АДД упорно пробивались в родные части. Опытных, заслуженных асов и молодых, только начинавших свой путь в военном небе пилотов и штурманов, вела одна мечта — поскорее занять свое место в кабине боевой машины, чтобы снова бить ненавистного врага.

Невольно возникает сопоставление между этим страстным, преодолевающим любые опасности и препятствия стремлением летного состава АДД вернуться в строй и случаем, о котором вспоминал Голованов в своих записках. «...В 1943 году довелось мне на Центральном аэродроме осматривать американский самолет Б-17. Показывал его американский генерал, а необходимые пояснения давал через переводчика здоровый, краснощекий, веселый летчик-американец, который невольно располагал к себе. Осмотрев самолет, я познакомился со всем составом экипажа и поинтересовался, куда летит экипаж. В ответ услышал, что экипаж летит в Америку. Я был удивлен и без особых церемоний спросил:

— А почему такие молодые и здоровые ребята не хотят больше воевать? [85]

— А мы уже отвоевались, — ответил командир экипажа. Я был несколько озадачен и спросил:

— А что значит «отвоевались»?

— Очень просто, — последовал ответ. — Мы сделали по двадцать пять боевых вылетов, участвуя в налетах на гитлеровскую Германию. Летали днем. За каждый вылет наша авиация теряла пять процентов самолетов и личного состава. После двадцати вылетов мы должны бы были быть «на том свете», но нам повезло. Еще пять вылетов мы сделали уже «с того света», а поэтому наша работа завершилась и мы летим домой, отлетав свою норму...

Вот так и закончилась война для этих парней, конца которой еще не было видно. И тут я невольно подумал: сколько же раз побывали «на том свете» (и сколько раз вернулись с него! — Ю. И.) советские летчики — русские и украинцы, узбеки и казахи, грузины и белорусы... И в частности, экипажи авиации дальнего действия, сделавшие по сто, двести, триста и более вылетов по глубоким тылам. А потом наши союзники удивлялись: откуда у русских появилась такая мощь, что они свернули шею Гитлеру?»

Процитированный выше отрывок из записок Голованова о Великой Отечественной войне был опубликован в печати в августе 1971 года, а я прочитал его в рукописи примерно на семь — восемь месяцев раньше, то есть в начале того же года, почти одновременно с книгой известного американского писателя Джона Херси «Возлюбивший войну», выпущенной в русском переводе издательством «Художественная литература» в самом конце 1970 года. Роман Херси посвящен жизни и боевой деятельности экипажа тяжелого бомбардировщика Б-17, или, как называли эти громадные четырехмоторные боевые машины стратегической авиации США, «летающей крепостью», в период весны и начала лета 1943 года. Экипаж этот под командованием пилота-аса капитана, а затем и майора Уильяма Морроу в составе крупного соединения стратегической авиации США, базирующегося в Англии, близ Лондона, участвует [86] в налетах на военные и промышленные объекты противника, расположенные на территории самой Германии, а также Бельгии, Голландии, Франции и Норвегии. Экипаж Морроу, как и другие экипажи соединения, лихорадочно отсчитывает те самые двадцать пять боевых вылетов, после совершения которых война должна для них закончиться.

Помню, книга произвела на меня большое впечатление, а материал ее как бы «наложился» на материал записок Голованова, над которыми он в то время работал, давая мне их читать частями, по мере готовности. При одной из очередных встреч с Александром Евгеньевичем я поинтересовался, не читал ли он книгу Херси, а когда выяснилось, что книга ему незнакома, предложил свой экземпляр. Голованов с благодарностью взял книгу, сказав, что прочитает быстро. Дня через два-три он позвонил мне: «Начал читать, весьма интересно. Не будете ли вы возражать, если я кое-что помечу на полях карандашом. Возможно, надо будет сделать некоторые выписки. А при встрече потолкуем».

Следующая наша встреча состоялась не очень скоро: помнится, Александр Евгеньевич уезжал то ли в санаторий, то ли в какую-то командировку от Комитета ветеранов войны. Вручив мне аккуратно обернутую в плотную бумагу книгу, он сказал: «Правильно вы мне ее порекомендовали. Книга, по-моему, правдивая».

Я уже знал, что в его устах это высшая оценка. И дальше начался разговор, который я постараюсь воспроизвести, опираясь не только на память, но и на сохранившиеся в моем экземпляре книги карандашные пометки Александра Евгеньевича.

— Да, правдивая книга. Автор хорошо освоил материал, грамотно написал с авиационной точки зрения. А без знания материала никакой талант не спасет. — Голованов помолчал. Взял в руки книгу и стал ее неторопливо перелистывать, останавливаясь на тех страницах, где на полях виднелись его карандашные пометки. — Я, знаете ли, нередко сорок первый год вспоминаю. Ведь, сказать откровенно, [87] были моменты, когда положение становилось прямо-таки отчаянным. И объективные обстоятельства складывались исключительно тяжело, и настроение у людей бывало соответствующее. Помню, один известный, отмеченный еще до войны высокой наградой летчик в октябре сорок первого так растерялся, что это ни с его прошлыми заслугами, ни с характером никак не вязалось. Еще один случай вспоминаю, когда в те же дни несколько неплохих, смелых в общем-то летчиков оробели, вроде бы заболели, когда болеть никак не время было... Но ведь почему я это запомнил? — спросил, помолчал и сам же ответил: — Да потому, что случаи-то редчайшие, исключительные, можно сказать. Люди о себе меньше всего думали. Как страну отстоять, как Отечество спасти да фашизм навеки уничтожить — вот о чем днем и ночью душа болела. И что характерно — от этой главной заботы многие, вовсе не героического склада люди, совершали такое, о чем в иных условиях и помыслить не решились бы. — Голованов не любил долго сидеть. Особенно когда разговор его волновал, задевал за живое, он частенько вставал и мерил комнату крупными своими шагами. — Вот у нас часто говорят и пишут: «массовый героизм». На первый взгляд кажется нелогично: героизм, подвиг — это ведь что-то необычное, выдающееся, а выдающееся вроде бы не может быть массовым. И все верно: героизм был массовым. Потому что весь народ дружно, единой грудью прикрывал Родину, и в этих условиях храбрость, мужество становились необходимой, а потому обычной нормой поведения. А вот трусость, шкурничество — чем-то исключительным.

Мысль эта была высказана Головановым так четко, с такой убежденностью и отточенностью формулировок, что не возникало сомнений: пришли они не вдруг, не в нынешнем разговоре, а выношены и обдуманы раньше.

— Меня что в книге американского писателя поразило, — не вопросительно, а утвердительно продолжал Голованов, — откровенное описание массового индивидуализма. [88]

Ведь там, в американской авиации, в разгар войны с фашизмом каждый думает только о себе. Ни о родине, ни о необходимости уничтожения фашизма никто и не помышляет. Делают свою опасную работу, подсчитывая, сколько вылетов сделали, сколько еще осталось. Техника у них была первоклассная, летать они тоже умели — это Херси верно пишет. Но какое страшное отсутствие высоких целей и идеалов...

Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мной лежит книга Д. Херси, и я бережно листаю ее, отыскивая уже едва заметные следы головановского карандаша на полях. Вот на странице 444 отчеркнуты строки — идет речь об асе стратегической авиации США майоре Морроу: «Я попытался решить, за что мог воевать Морроу. Конечно, не за идеи, надежды, какие-то стремления...» И далее: «Когда ты задаешься вопросом, за что человек воюет, ты, наверное, сам себе отвечаешь: за жизнь. А Морроу не хочет жизни, он хочет смерти. Не для себя — для всех остальных».

И вспоминаю, как тогда, почти пятнадцать лет назад, шагая по столовой своей квартиры, где мы беседовали, Александр Евгеньевич говорил:

— Психология наемного убийцы, вооружен ли он кинжалом, пистолетом или атомной бомбой, — штука чрезвычайно опасная. Если даже в ту войну, когда сражались против фашизма, таким, как Морроу, было все равно, кого и за что убивать. Если, сбрасывая атомную бомбу на Хиросиму, полковник Тиббетс ни на секунду не задумался о цели и смысле происходящего, то в Корее и во Вьетнаме наемные убийцы развернулись вовсю. И теперь идеология наемных убийц стала официальной идеологией армии США... Вот почему нам надо больше и лучше писать о войне против фашизма. Воспитывать нужно молодежь на примерах патриотизма, героической защиты Родины.

И Александр Евгеньевич Голованов занимался этим благородным делом до последнего дня своей жизни... [89]