Подвиг комэска

В ранний предутренний час 22 июня 1941 года в авиационном гарнизоне, расположенном неподалеку от Мурманска, была объявлена боевая тревога. Через час весь личный состав 145-го и 147-го истребительных авиаполков и обслуживавших подразделений был собран. На построениях было объявлено о внезапном нападении фашистской Германии на Советский Союз, приказано немедленно рассредоточить и тщательно замаскировать самолеты и другую боевую технику и подготовиться к военным действиям. В каждом авиаполку было выделено по одной дежурной эскадрилье, в которых была объявлена готовность к немедленному боевому вылету.

Прошел еще час. На аэродроме стало известно, что вражеские бомбардировщики только что бомбили поселки Ура-Губа и Кола. Советские летчики знали и до этого, что авиация 5-го немецкого воздушного флота, которым командовал генерал-полковник Штумпф, с 10 по 22 июня в основном перебазировалась из южных и западных районов Норвегии на передовые аэродромы Северной Норвегии и Финляндии: Киркенес, Ивало, Оулу, Кеми, Рованиеми, Кемиярви и другие. За это время многие десятки раз немецкие самолеты-разведчики нарушали государственную границу Советского Союза. Все понимали, что фашистская Германия готовится к нападению на нашу страну, но никто не думал, что все это произойдет так неожиданно.

Командиру эскадрильи 147-го истребительного авиаполка старшему лейтенанту Леониду Иванову было приказано немедленно перелететь всем составом эскадрильи на другой аэродром и быть готовыми прикрывать и его и город Кандалакшу от налетов вражеской авиации. На том аэродроме тогда базировался 137-й скоростной бомбардировочный авиаполк.

Два первых дня прошли спокойно, вражеская авиация в районе аэродрома и на подходах к нему не появлялась, и состояние обостренной настороженности и тревоги постепенно у всех поутихло.

24 июня день выдался пасмурный, небо было затянуто сплошными, низко нависшими над землей облаками. [223] В такой день никто не ждал появления фашистских самолетов. А они прилетели. И не только появились в районе аэродрома, но и бомбили его.

Когда старший лейтенант Иванов прибежал к своему самолету, фашисты уже сбрасывали бомбы на аэродром. К счастью, делали это бомбардировщики из-за облаков и с большой высоты, и их налет оказался неэффективным.

Старший лейтенант Иванов первым успел взлететь и, не дожидаясь других летчиков своей эскадрильи, бросился в погоню за бомбардировщиками. Но нагнать группу «юнкерсов» и «хейнкелей», шедших обратным курсом после бомбометания на большой скорости и высоте, он не смог. Помешала этому и плотная многоярусная облачность.

На следующий день бомбардировщики повторили налет. На этот раз посты воздушного наблюдения и оповещения своевременно сообщили об их приближении. По сигналу «воздушная тревога» Иванов не только успел поднять всю свою эскадрилью в воздух, но сам вместе со своим ведомым лейтенантом Филимоновым успел перехватить фашистские самолеты на подходе к аэродрому. Большая группа «юнкерсов» и «хейнкелей» шла в сопровождении истребителей Ме-109 и Ме-110.

Невзирая на огромное численное превосходство врага, комэск, качнув крыльями своего истребителя и таким образом дав команду своему ведомому «Атакуем!», пошел навстречу вражеским бомбардировщикам. Охранявшие их «мессершмитты», видимо, не заметили приближавшиеся советские истребители. Когда же на них невесть откуда свалилась пара советских «ястребков», не успели ничего предпринять. Удар пришелся по центру строя. С первой же атаки один «юнкерс» сильно задымил, потом с резким снижением пошел вниз. Фашисты засуетились, строй стал расползаться. Тем временем Иванов и Филимонов снова начали атаку. Теперь их главный удар был по флагману. Иванов метров с тридцати полоснул по нему из всех своих пулеметов. Он видел, что попал. Но флагман не горел и не падал, хотя и сделал глубокий крен на левое крыло.

В это время подоспели остальные летчики эскадрильи. Теперь их стало шесть. Но к тому времени пилоты «мессершмиттов», видимо, уже разобрались в воздушной обстановке и стали наседать на наших истребителей. [224] Почти над самым аэродромом закрутилась огненная карусель воздушного боя, которая окончательно расстроила боевые порядки вражеских бомбардировщиков. Организованной бомбежки у фашистов не получилось. Некоторые из них, попав под удары советских «ястребков», вынуждены были сбросить бомбы куда попало и ретироваться с поля боя. Правда, прорвавшиеся к аэродрому «юнкерсы» бомбили его с пикирования и нанесли немалый урон ничем не защищенным бомбардировщикам 137-го истребительного скоростного бомбардировочного авиаполка. Сильно повреждено было и летное поле.

И все-таки массированный налет фашистов на аэродром и в этот раз был сорван советскими летчиками. Вот как вспоминает об этом боевом эпизоде бывший командир 2-й эскадрильи 137-го скоростного бомбардировочного полка, ныне подполковник в отставке Г. П. Стариков: «Наш аэродром прикрывала истребительная эскадрилья старшего лейтенанта Иванова на самолетах И-15. Летчики этой эскадрильи буквально не вылезали из самолетов, самоотверженно отражая налеты немцев. Командир эскадрильи Иванов, сам проявляя исключительный героизм в бою, своим примером увлекал подчиненных. В первые дни войны при очередном налете немцев на аэродром старший лейтенант Иванов в паре с Филимоновым сбил вражеский самолет Ю-88. Трудно было нашим летчикам-истребителям отражать налеты вражеских бомбардировщиков, так как их сопровождали истребители Ме-109 и Ме-110, превосходившие наши истребители как по скорости, так и по вооружению».

И действительно, летчики эскадрильи старшего лейтенанта Иванова, прикрывавшие аэродром и Кандалакшу в первые дни войны, летали днем и ночью (на Севере в это время года ночей как таковых не бывает: солнце круглые сутки не заходит за горизонт). По пять — семь боевых вылетов делали они ежедневно, каждый раз преграждая фашистским самолетам путь к городу и аэродрому. И, невзирая на численное превосходство фашистской авиации и на лучшие боевые качества их самолетов, советские летчики-истребители смело вступали с ними в бой.

Так, 26 июня 1941 года в светлую северную ночь фашисты вновь попытались произвести массированный налет на аэродром и Кандалакшу. «Юнкерсы» и «хейнкели» шли на город волнами с разных сторон. [225]

Когда поступило сообщение о приближении к городу нескольких групп фашистских бомбардировщиков, сопровождаемых «мессершмиттами», на их перехват была поднята эскадрилья старшего лейтенанта Иванова.

Первым ринулся в атаку отважный комэск Леонид Иванов, увлекая за собою своего ведомого лейтенанта Филимонова. Иванов направил свой «ястребок» на ведущего фашистской группы. Примеру командира последовали и остальные летчики эскадрильи. Каждый из них атаковал вражеский бомбардировщик. Эта внезапная и дерзкая атака советских истребителей разрушила почти парадный строй «юнкерсов» и «хейнкелей». Сопровождавшие бомбардировщики «мессершмитты» крутились на высоте и по бокам группы на значительном от нее удалении. Они увидели «ястребки» лишь тогда, когда те выходили из атаки, а строй бомбардировщиков стал у них на виду расползаться. «Мессершмитты» тут же со всех сторон ринулись в атаку.

Все это успел увидеть Иванов. Он трижды покачал крыльями своего истребителя, что означало «Все ко мне!», и сразу же перевел свой «ястребок» в глубокое пике, уходя под сломавшийся строй бомбардировщиков. Фашистские летчики не сразу разгадали этот маневр. Они бросились было в погоню, но из-за большой скорости и меньшей маневренности своих истребителей внезапно врезались в строй бомбардировщиков и на какое-то мгновение потеряли из виду «ястребки». Те же в это время, проворно шныряя между бомбардировщиками и прикрываясь ими, обстреливали их с самых коротких дистанций. Вот уже несколько «хейнкелей» и «юнкерсов» задымили и, беспорядочно сбросив бомбы куда попало, стали разворачиваться и уходить.

После одной из атак на «хейнкель» старший лейтенант Иванов заметил впереди, несколько ниже своего самолета, Ме-110. Не раздумывая, он плавно двинул ручку управления от себя, прибавил обороты мотору, на пологом пикировании нагнал «мессера» и сразу же всадил в него сноп огня из всех своих пулеметов. «Мессер» стремительно взмыл вверх, потом перевернулся и винтом пошел к земле...

Эта жестокая воздушная схватка продолжалась всего несколько минут и закончилась победой советских истребителей. Им удалось разогнать группу фашистских бомбардировщиков и не пропустить ее к городу и аэродрому. [226]

Но на этом воздушный бой шестерки старшего лейтенанта Иванова не закончился. Советским истребителям пришлось сразиться еще с двумя группами фашистских бомбардировщиков, пытавшихся подобраться к Кандалакше с других направлений. Смелыми и дерзкими атаками шестерке Иванова удалось сорвать массированные налеты на город и этих групп. Лишь отдельные бомбардировщики прорвались к Кандалакше, Кировской железной дороге и другим объектам.

Более двадцати минут продолжался этот неравный и тяжелый воздушный бой, в котором численное превосходство все время было на стороне авиации противника, а победа оказалась на стороне советских истребителей.

Леонид Иванов, убедившись, что все его ведомые благополучно произвели посадку, последним приземлился на своем аэродроме. Весь взмокший от пота, выбрался он из кабины «ястребка». Устало опустившись на землю, комэск спросил подошедшего техника:

— Как там наши соколы, все целы?

— Все целы, товарищ командир. Вот о самолетах этого не скажешь. Да и вашему досталось, — ответил техник и стал осматривать самолет комэска, на обшивке которого то там, то здесь виднелись пулевые пробоины.

Нельзя сказать, чтобы Иванов был очень доволен результатами воздушного боя: сбит один Ме-110, а вот несколько подбитых «хейнкелей» и «юнкерсов» сумели уйти домой. Но главная задача выполнена — массированный налет фашистской авиации на город сорван, все летчики эскадрильи вернулись на свой аэродром. «Вернуться-то вернулись, а смогут ли вылететь снова, если потребует обстановка?» — подумал Иванов, понимая, что не только в его самолете десятки пулевых пробоин и различных повреждений, есть они и на других машинах эскадрильи...

К счастью, больших повреждений на самолетах не оказалось, а вылетов в ту ночь больше вроде бы не предполагалось: пощипали фашистов, сбили с них спесь, теперь те не сразу опять сунутся.

После беседы с летчиками и осмотра машин комэск доложил командиру полка по телефону о результатах боевого вылета и вернулся к своему уже замаскированному «ястребку», около которого возились техник и механик.

— Ну, как там с дырками и повреждениями? [227]

Сколько времени потребуется на ремонт? — спросил он их.

— Дырок хватает, товарищ командир, но серьезных повреждений нет. Через два часа машина будет готова к вылету.

— Спасибо, ребятки! — поблагодарил Иванов техника и механика. — А я пока посплю малость: время-то все-таки за полночь.

Он отошел и растянулся на прогретой солнцем земле. Через минуту-другую подошел механик, принес брезентовый чехол от мотора.

— Не застудились бы, товарищ командир. Ложитесь-ка вот сюда, — сказал он, расстилая брезент.

Комэск поблагодарил механика, лег, на спину, закрыл глаза. Тело ныло от усталости, немного болели утомленные глаза. Он думал, что как только ляжет — сразу уснет как убитый. Но едва расслабился, ощутив блаженство наступившей безопасности, желание спать прошло. Он весь еще был в бою.

«Что же это я второго флагмана упустил, — с острым чувством сожаления подумал он о двух последних схватках в воздухе. — Вроде в упор его расстрелял, а он хоть бы что — летит. Ребята и то заметили, как я ему врезал... Да, упустил».

Но потом это чувство сожаления о неудаче вытеснило удовлетворение победой, одержанной над «мессершмиттом».

Чтобы отвлечься от мыслей о минувшем воздушном бое, Леонид стал вспоминать свою довоенную жизнь. Сначала она показалась ему какой-то фантастически далекой и вроде бы совсем чужой. Вспомнилось родное Подмосковье, пристанционный поселок Кашира, где он родился. Отец и мать работали на железнодорожной станции. Леонид попытался представить свой родной городок на Оке. Вся Кашира раскинулась на высоком берегу. Зимой на его крутых и длинных спусках ребята катались на санках, коньках, лыжах и разных скользящих самоделках. И вообще все его детство было связано с Окой. Вспомнились ее песчаные пляжи, заречный зеленый остров, куда ходили купаться и загорать, рыбачить. У водокачки в ранние утренние зори хорошо ловились лещи. На песчаных отмелях ловили подустов, язей и голавлей. С берега — окуней, плотву и ершей. А какие леса вокруг! Сосновые боры и березовые рощи, в которых много Грибов и ягод. Время было трудное, голодное. В стране [228] кипели революционные бури, потом шла гражданская война. Река и лес частенько выручали: в каждой семье ребята то рыбы наловят, то грибов принесут.

Потом начались школьные годы, учеба в техникуме, работа на производстве. Большая часть этих лет прошла в Саратове... «Да, да! Именно там пришло решение посвятить свою жизнь военной службе. Не предполагал, что стану летчиком, но что обязательно буду военным, командиром Красной Армии, — в этом был уверен. К этому и стремился», — подумал Леонид, вспомнив те годы. В 1931 году вступил в партию. Работая на производстве, усиленно занимался спортом. В 1932 коду призвали в армию. Там родилась мечта стать летчиком. Подавал рапорты с просьбой направить на учебу в авиационную школу. Но сразу не получилось. Отслужил срочную, уволился из армии и поступил в институт. Через два года ушел добровольцем в армию и вскоре поступил в военную школу летчиков. Это было в 1936 году. Леонид вспомнил своих однокашников, преподавателей, инструкторов. В школу летчиков он, в отличие от других ребят, пришел, не пройдя обучения в аэроклубе, и никакого представления не имел ни о парашютных прыжках, ни о планере, ни о самолете. Но все-таки не зря два года учился в техническом вузе. Премудрости аэродинамики и аэронавигации, астрономии и метеорологии, воздушной стрельбы и бомбометания одолевались сравнительно легко. Успешно пошли и полеты. После окончания учебы из школы не отпустили — оставили летчиком-инструктором. До войны успел сделать два выпуска молодых летчиков, не считая нескольких ускоренных курсов. Перед самой войной был награжден орденом «Знак Почета» за инструкторскую работу. Эта работа ему нравилась. Приятно было наблюдать, как с его помощью из курсантов вырастали летчики... И вот война! Она все переменила. Память возвратила Леонида в последние предвоенные дни.

Усталость взяла свое, и комэск незаметно уснул. Часа через полтора его разбудил техник. По времени уже близилось утро. Техник доложил о готовности машины и предложил пойти отдыхать домой. Леонид разоспался, вставать не хотелось, но он поднялся, привел себя в порядок и пошел к домику своей эскадрильи.

Поспать комэску в то утро не дали. Едва он снова задремал, раздалась команда: [229]

— Эскадрилья! Срочно на вылет!

Иванов, как всегда, первым собрался и, скомандовав: «По самолетам!» — побежал на аэродром. Прибежал он туда первым. Дежурный сообщил ему, что несколько групп фашистских бомбардировщиков в сопровождении истребителей вновь летят на Кандалакшу волнами с разных направлений.

— Так, ясна цель фашистов. Надоели мы им, все планы срываем. Решили разделаться. Асов, наверное, послали, — сказал он дежурному и быстро побежал к самолету.

Иванов понимал, что медлить нельзя. «Если их не задержать, — подумал он, — могут на взлете всех моих ребят посшибать. Надо опередить, во что бы то ни стало опередить». С этими тревожными мыслями комэск пошел на взлет. Едва оторвавшись от земли, стал стремительно набирать высоту, все время думая об одном: «Лишь бы опередить фашистов, лишь бы успеть».

И он успел. Успел набрать высоту и подойти к «мессершмиттам», имея некоторое преимущество в высоте. Успел первым заметить и атаковать их.

И не мудрено, что фашистские летчики не увидели одинокий краснозвездный «ястребок». Как вихрь обрушился он на них из-за проплывавшего выше облака. От его внезапной и дерзкой атаки «мессершмитты» метнулись в разные стороны и стали суетливо носиться вокруг. Фашистские летчики, увидевшие советский «ястребок», видимо, подумали, что их атаковала та самая неистовая шестерка советских истребителей, о которой им говорили перед вылетом. Лишь спустя какое-то время они поняли, что их атаковал всего один-единственный самолет, и всем скопом навалились на него, поливая огнем из пушек и пулеметов. Небо вокруг «ястребка» комэска во все стороны перечеркивали огненные трассы. Он крутился в них, выполняя головокружительные фигуры высшего пилотажа...

Фашисты приняли этот бой, навязанный им Леонидом Ивановым, и стали по очереди гоняться за «ястребком», пытаясь повторять его виртуозные воздушные пируэты. Но далеко не всегда они могли сделать то, что делал Иванов на И-15, который по маневренности превосходил «мессершмитты».

А Иванов, продолжая все больше и больше «раскручивать» неистовую карусель воздушного боя, все дальше уходил от своего аэродрома и уводил за собой семерку «мессершмиттов». Те один за другим по очереди [230] атаковали его и «клевали» огнем своих пушек и пулеметов. Эта «охота» на одинокого советского истребителя, видимо, забавляла их и доставляла немалое удовольствие...

Всем своим существом ощущал Иванов каждое попадание в самолет, представляя, как пули и осколки снарядов рвут перкалевую обшивку крыльев, фюзеляжа, хвостового оперения, перебивают деревянные, дюралевые и стальные конструкции самолета, ударяются в бронеспинку его сиденья.

Воздушный бой бывает особенно скоротечным, когда силы противников в нем неравны. И все-таки эти мгновения всегда емки и значительны. Так было и в том воздушном бою. Каждая секунда и минута были очень дороги Иванову, хорошо понимавшему, что от них зависело успеют ли взлететь все летчики его эскадрильи, его боевые товарищи. О себе он не думал. Но товарищи не могли не думать о своем командире и поэтому, взлетев, бросились ему на помощь. Но не успели.

Когда они подходили к раскрученной комэском огненной карусели воздушного боя, увидели, что «ястребок» комэска на какое-то мгновение «повис» на хвосте у Ме-109, но почти сразу же и в хвост командирского «ястребка» зашел «мессершмитт», а еще через мгновение полетел к земле объятый пламенем «мессер», кувыркаясь огненным клубком, а потом вспыхнул и стал падать «ястребок» комэска.

Оставшаяся шестерка «мессеров» сделала круг над местом падения своего и советского истребителей и, увидев приближавшиеся советские истребители, развернулась и на повышенной скорости покинула поле боя.

Боевые товарищи Леонида Иванова бросились было в погоню, но где там: на И-15 разве их догонишь!..

Так, 27 июня 1941 года, прикрывая аэродром и не успевших взлететь с него своих боевых товарищей, в неравном бою с семеркой «мессершмиттов» геройски погиб командир эскадрильи 147-го истребительного авиаполка старший лейтенант Леонид Илларионович Иванов — человек большой души и благородного сердца, воин беспредельной отваги и храбрости.

Родина высоко оценила славный подвиг отважного комэска — Леониду Илларионовичу Иванову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. [231]

О жизни и подвиге Леонида Илларионовича Иванова известно очень немногое. Да это и неудивительно: его война длилась всего несколько дней. Но, как известно, значимость человеческой жизни оценивается не по количеству прожитых лет, а по его деяниям, по тому, что им сделано для людей, для Родины.

Воин-коммунист Герой Советского Союза Леонид Илларионович Иванов прожил недолгую, но яркую жизнь. Защищая Родину, он отдал ей самое дорогое — жизнь, а потому подвиг его незабываем, а имя — бессмертно.

М. Котвицкий. Над родным Заонежьем

Боевое крещение старшего лейтенанта Репникова произошло в декабре 1939 года, в первые дни советско-финляндской войны. Тогда молодой летчик-истребитель разрушал укрепления, штурмовал обозы, поджигал базы горючего. Не раз, бывало, попадал под огонь вражеских зениток. Был случай, когда после приземления на его самолете насчитали тридцать две пробоины.

«Везучий же ты, Николай, — говорили ему боевые друзья. — Враг тебя боится, пуля тебя не берет». Под везучестью, разумеется, подразумевали не слепую удачу или волю случая, а незаурядное мастерство, помноженное на личную храбрость пилота. Он постоянно изучал район действий, быстро и точно ориентировался в обстановке, на местности, выжимал из своего «ястребка» все, что тот мог дать.

Именно тогда Репников связал свою судьбу с Коммунистической партией. В заявлении он написал, что хочет быть в рядах тех, кто первым идет на трудовой и воинский подвиг. В жестоких боях с врагом он доказал, что с честью носит звание члена партии.

Репников никогда не удовлетворялся достигнутым. Он упорно, шаг за шагом, шел от успеха к успеху, закреплял приобретенное, находился в том постоянном и неутомимом поиске, который позволяет глубже познавать свои возможности, совершенствовать свою профессию. Именно это помогло ему, молодому летчику, значительно опередить своих товарищей в боевом [232] совершенствовании, стать ведущим пары, а потом возглавить звено. В этой должности он и встретил Великую Отечественную войну, первым в полку сбил вражеский самолет.

Произошло это так. Выполняя очередное боевое задание, звено, возглавляемое Репниковым, пересекло линию фронта и взяло курс к объекту неприятеля. Командир зорко следил за воздушной обстановкой, особенно внимательно просматривал облака, видневшиеся слева. Как и предполагал, оттуда выскочили два «фоккера». Репников решил их атаковать. Сблизившись на короткую дистанцию, он открыл огонь. Действовал уверенно, в расчетах не ошибся. Вражеский истребитель загорелся и пошел к земле. А второй скрылся в облаках.

Звено, выполнив задание, возвратилось на аэродром. «Едва советские самолеты успели приземлиться на родном аэродроме, — говорилось в заметке армейской газеты, — о воздушном поединке узнал командир полка. Когда Репников явился к нему с докладом, тот спросил:

— Ну, как дела?

— Все в порядке, товарищ майор, — доложил Репников. — Задание выполнено. Нанесли удар по вражескому объекту. По дороге штурмовали машины с боеприпасами. Словом, вылет был удачный...

— Что же вы о своем подвиге не рассказываете? — улыбнувшись, спросил майор.

— Ну, рассказывать тут нечего. Увидел фашиста, зашел ему в хвост и сбил...

Майор пожал руку храбрецу. В формуляре полка появилась запись о первом сбитом фашистском самолете».

Обстановка на фронте была сложной. Враг пытался захватить Беломорско-Балтийский канал. Бои на земле и в воздухе принимали все более ожесточенный характер. Авиация противника поддерживала и прикрывала свои войска, которые, потерпев неудачу при попытке захватить канал, перегруппировались с целью нанести главный удар по северо-восточному побережью Повенецкого залива Онежского озера с последующим развитием наступления на петрозаводском, олонецком и сортавальском направлениях.

Стремясь усилить поддержку наземных войск с воздуха, советское командование в конце октября 1941 года на базе частей ВВС 7-й отдельной армии и [233] приданных авиационных полков из резерва сформировало 103-ю авиационную дивизию, призванную обеспечить южное крыло Карельского фронта. В эту дивизию вошел 152-й истребительный авиационный полк, в котором служил старший лейтенант Репников.

Погода стояла скверная, часто дул сырой, с дождем и снегом ветер. Несмотря на такое ненастье, летчики поднимали самолеты, летали на штурмовку и разведку, преграждали путь вражеским бомбардировщикам к нашим коммуникациям.

Так было и в тот день, когда Репников, пренебрегая опасностью, бросился наперерез «юнкерсам», пытавшимся нанести удар по оборонительному рубежу наших войск. Они шли армадой под охраной «мессеров». Слов нет, численное превосходство — большое преимущество в бою, но Репников придерживался другого правила: бить врага не числом, а умением.

Находившийся в стороне и на большей, чем «юнкерсы», высоте, он отдал подчиненным необходимые распоряжения, энергично развернулся и пошел почти в отвесное пикирование на ведущего вражеской группы. Он появился внезапно, атаковал с молниеносной быстротой, мастерски. «Юнкерс», прошитый меткой очередью, свалился на левое крыло, задымил и стал падать.

Не успел Репников выйти из атаки, как на него набросились сразу три неприятельских истребителя. Слева и справа промелькнули дымные трассы. Николай резко взял ручку на себя. В глазах потемнело, но летчик справился с перегрузкой. Увязавшиеся за ним фашисты не смогли повторить такой маневр.

Заходя в очередную атаку, Николай Репников увидел «мессера» на хвосте своего ведомого. Вот-вот он откроет огонь. Не раздумывая, командир бросился ему наперерез. «Сам погибай, а товарища выручай» — это была его нерушимая заповедь. Вот и сейчас он стремительно несся на самолет с черными крестами, несмотря на то, что находился под перекрестным огнем противника. На какое-то мгновение «кресты» выскользнули из прицела, но он тут же поймал их в перекрестие и нажал гашетку. Попал. Но куда? Не понял, ибо в этот момент сам ощутил глухой удар. Самолет словно остановился, бессильно повалившись на левое крыло.

Летчик взглянул на плоскость — рядом с кабиной зияла огромная дыра. [234]

Как теперь быть? Что предпринять? Пока мотор тянул, Репников решил набрать высоту, чтобы можно было спланировать, дотянуть до аэродрома. Под крылом проплыл лес, потом небольшая деревня. Слева показалась просека. Еще немного — и аэродром.

Николай перевел машину в пологое снижение и стал скользить, не давая самолету опрокинуться в штопор. Еще немного. Еще. Теперь ручку на себя. Самолет, чиркнув колесами по верхушкам деревьев, коснулся земли. Пробежал, подпрыгнул раз-другой и остановился у самой кромки взлетной полосы.

Аэродром, где базировался 152-й истребительный авиаполк, был расположен неподалеку от Онежского озера. На востоке, в районе старинного городка Пудожа, в это озеро впадает речка Водла. На ее крутом берегу стоял дом Репниковых. Там родился Николай, там прошло его детство. Отец Федор Иванович вырос в лесу и посвятил ему всю свою жизнь. Он втайне надеялся, что Николай, как и его старшие братья Анатолий и Евгений, пойдет по лесной части, но младший нарушил семейную традицию. Он поступил в ФЗУ, получил специальность слесаря-инструментальщика и стал работать на Онежском тракторном заводе.

В принципе Николай был доволен: профессия выбрана по душе, дорога в самостоятельную жизнь определена. Он трудился добросовестно, увлекался общественной работой. Но вот страну облетела весть о легендарной челюскинской эпопее. Дерзкие перелеты советских летчиков вызывали всеобщее восхищение. Восторгаясь подвигами первых летчиков-героев, читая о них, Николай ловил себя на мысли, что они не какие-то особо одаренные, а обыкновенные и простые люди.

— Возьмите летчика Водопьянова, — говорил Николай в беседе с товарищами. — Родился в бедной крестьянской семье. После Октября добровольцем пошел в армию. Служил в дивизии воздушных кораблей, подвозил бензин к самолетам, помогал технику. Потом выдержал экзамены на бортмеханика, а спустя три сода, окончив летную школу, стал пилотом.

— Не думаешь ли и ты в пилоты податься? — спросили у него.

— А почему бы и не податься? — ответил Николай.

Вскоре по заводу прошел слух, что открывается городской [235] аэроклуб. Эта весть взволновала Николая. В числе других ударников он был туда зачислен и начал прилежно заниматься... А потом настало время, когда Николай Репников поднял боевой истребитель в воздух.

* * *

Едва забрезжил рассвет нового дня — 4 декабря 1941 года, летчики, уяснив задачу, направились к самолетам. Впереди Репников — командир. Степенный не по годам, молчаливый. Все, что он делал, делал по-хозяйски расчетливо и основательно. Получив задание, тщательно продумывал, как лучше его выполнить, стремился применить все то новое, что рождалось в тактике воздушного боя, сам проявлял и поощрял инициативу, творческий поиск. Он, в частности, активно выступал за то, чтобы предоставить ведомому большую свободу действий в бою. Обычно второй летчик считался щитом ведущего, охранял в основном его хвост. От этого, по мнению Репникова, огневая мощь пары значительно снижалась. Лично он, ведя бой, нередко обменивался ролями, командовал, скажем, тому же Басову:

— Выходи вперед! Теперь ты — командир, а я твой ведомый.

Получив такой приказ, летчик преображался, стремился оправдать доверие.

Непосредственно в бою обучал командир своих подчиненных — Басова и Иванова. Три летчика — звено, боевая единица. Многое их различало, но многое и объединяло. Прежде всего, каждый из них обладал замечательным достоинством — умел быть надежным другом.

...Утро было пасмурным. Постепенно в облаках образовались разрывы, и Репников отчетливо увидел узкую ленту дороги, прорезавшую большой лесной массив.

Край озер и болот. Тут наобум не пройдешь, а если рискнешь, то непременно попадешь в ловушку — застрянешь в валунах или в топи. Судя по всему, фашисты это уже испытали, а потому придерживались дорог, даже самых незначительных. Вот и сейчас неподалеку от Кяппесельги он заметил маленькие точки, которые довольно быстро стали вырастать в машины, крытые брезентом, вездеходы, тягачи с пушками, мотоциклы. [236]

Приказав приготовиться к атаке, Репников вышел на цель и припал к прицелу. Делая один заход за другим, репниковская тройка обрушила на врага смерч огня.

Уверенно действовали Басов и Иванов. Несколько фашистских машин загорелось. Другие завалились в кюветы, образовав пробку. Истребители перестроились в круг и, снижаясь почти до земли, расстреливали врага из пулеметов.

Выполнив задачу, звено развернулось в сторону аэродрома. Настроение у летчиков было приподнятое. День начинался удачно. Вдруг из-за облаков вывалились «мессеры». И хотя у наших летчиков горючее было на исходе, они первыми завязали бой. Со словами «За мной, в атаку!» Репников пошел на сближение. Верный себе, он направил самолет на ведущего неприятельской группы. Он не думал о том, что боекомплект у всех троих на пределе. Не думал также о численном превосходстве противника. Он раз и навсегда усвоил закон боя: атакуй противника первым, атакуй и тогда, когда кончились боеприпасы, делай вид, что можешь сбить его.

Имея значительное преимущество в высоте, Репников быстро сблизился с ведущим вражеской группы. Именно его, ведущего, нужно было вывести из строя, чтобы расчленить всю группу. Так уже однажды было, когда Репников с Басовым столкнулись с пятью «мессерами». Выбрав для цели командирский самолет, Репников коршуном набросился на него и меткой очередью послал к земле. Басов тоже действовал мастерски, сбил один «мессер», а остальные поспешили уйти на запад.

И вот очередная схватка. Два самолета на бешеной скорости неслись навстречу один другому. Расстояние между ними сокращалось с молниеносной быстротой.

— Врешь, фашист, отвернешь, — со злостью проговорил Николай.

Тот, однако, продолжал идти взятым курсом, поливая И-16 пулеметным огнем. Поймав «мессера» в прицел, Репников тоже нажал на гашетку, но пулеметы, дав короткую очередь, умолкли.

Неужели гитлеровец решился на таран? Может, сообразил, что у русского иссякли боеприпасы и он сумеет сбить его, безоружного? А может, надеялся на то, что у русского сдадут нервы?

И все-таки фашист дрогнул. Прекратив стрельбу, [237] он сделал рывок в сторону, но этот отчаянный маневр не спас его. Репников крылом своего самолета ударил по «мессеру». Тот кувыркнулся, вспыхнул и полетел вниз.

От сильного удара И-16 потерял управление. Вывести его в нормальный полет на такой высоте было невозможно...

В феврале 1943 года старшему лейтенанту Н. Ф. Репникову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Земляки свято чтут память героя. Его скульптура установлена у Дома культуры Онежского тракторного завода, где он работал слесарем, а на фасаде дома 21 по улице Свердлова прикреплена мемориальная доска с надписью:

«В этом доме жил Герой Советского Союза Николай Федорович Репников. 1914–1941».

Е. Баулин. Бой был его стихией

Бочков заметил «мессершмитты» сразу же, как только его самолет вынырнул из-за сопок. Немецких истребителей было восемь. Разделившись на пары, они ходили около аэродрома и пытались зажать в «клещи» двух «ястребков».

День клонился к исходу. Летчики полка возвращались с заданий. Идущие на посадку истребители, да к тому же с израсходованным боезапасом, были хорошей мишенью для атаки. Вот этот момент и подкараулили «мессершмитты». Но внезапная атака им не удалась. Помешала дежурившая пара советских истребителей.

Развернувшийся над аэродромом бой достигал своей кульминации. Нашим двум летчикам с каждой минутой все труднее было сдерживать яростные атаки численно превосходящего противника.

Группа Ивана Бочкова тоже возвращалась с задания. Противник ей в воздухе не встретился. Прежде такой вылет расценили бы как неудачу... Но в этот раз... Нет худа без добра. Они имели полный боезапас, который сейчас им очень пригодился. [238]

Бочков быстро бросил взгляд по сторонам: других «мессершмиттов», кроме этих восьми, поблизости не видно. Тогда в атаку!

Он увеличил скорость и стал набирать высоту. Заметил ли его шестерку противник? Если и заметил, то навряд ли в считанные секунды сможет занять выгодную позицию. Поэтому надо действовать стремительно.

Иван нацелил свою группу на ближайшую пару «мессершмиттов». Атака для врага оказалась внезапной. Один из немецких истребителей от меткого огня с близкой дистанции загорелся и, оставляя за собою дымный след, потянул со снижением к сопке. Затем упал объятый пламенем второй «мессер».

Теперь роли поменялись. «Мессершмитты», оказавшись в меньшинстве, превратились из атакующих в атакуемых. Они стремились побыстрее выйти из боя и оторваться от своих преследователей. Но сделать это было нелегко. Истребители группы Бочкова, разбившись на пары, энергично преследовали «мессеры», не давая им ни секунды передышки. От меткого огня четыре «мессершмитта» один за другим чадящими факелами упали на окружавшие аэродром сопки. Последний в этом бою, седьмой «мессершмитт», «свалили» Иван Бочков и Константин Фомченков. Они «достали» его, когда тот, казалось, вот-вот скроется за сопками.

Через несколько минут Бочков докладывал на командном пункте полка о полете на задание и воздушном бое. Дверь открылась, и на пороге появился старшина из команды аэродромного обслуживания.

— Поймали летчика со сбитого «мессершмитта», — доложил он.

— Приведите! — приказал командир. — И пригласите переводчика.

Пленный мало чем походил на летчика. Одетый в жиденький комбинезон, с грязным шарфом, повязанным вокруг шеи, в солдатских ботинках, он дрожал то ли от холода, то ли от страха и повторял одну и ту же фразу: «Майн эрсте люфт кампф» («Мой первый воздушный бой»).

— Спросите у пленного, — обратился командир к переводчику, — будет ли он отвечать на вопросы?

Немец согласно закивал головой. Как попал на фронт? Он прошел кратковременную учебу в летной школе. Занимались по сокращенной программе. При отправке на фронт им обещали хорошую военную [239] карьеру — быстрое продвижение по службе, высокие награды, большие деньги. Говорили, что доблестные немецкие люфтваффе господствуют в воздухе, русская авиация не представляет собою серьезной силы, а опытных русских летчиков осталось не так уж много. Но вот в первом же воздушном бою его сбили...

Немец замолчал. А потом вдруг заговорил быстро и сбивчиво. Его карьера рухнула, но он об этом сейчас не жалеет. Он просит об одном — сохранить жизнь.

Узнав, что его не собираются расстреливать, фашист успокоился и продолжал отвечать на вопросы. Как, по его мнению, сражались советские летчики? Чертовски здорово! Он до сих пор думал, что летчики люфтваффе благодаря богатому опыту и хорошей военной закалке не имеют равных соперников. Но сегодня он изменил свое мнение, потому что на себе убедился, как грамотно и смело сражались русские. Они атаковали дружно, держались постоянно вместе. И если кто-либо оказывался в беде, то спешили на помощь, порою рискуя жизнью. А вот он (немец тяжко вздохнул) в ходе боя по своей неопытности оторвался от группы и попал под атаку русских. Ему никто не пришел на помощь...

По рассказу выходило, что сбил его Бочков.

Командир посмотрел на Ивана и кивнул головой в сторону немца:

— Значит, твой?

— Наш! — уточнил Бочков. — Атаковали мы всей группой.

Допрос пленного навел Бочкова на размышления. Как не похож этот скороспелый, трусливый и неопрятный немецкий летчик образца 1943 года на хорошо вымуштрованного, самоуверенного и лощеного летчика фашистских люфтваффе 1941 года! Правда, тех летчиков основательно готовили к войне. Для них были созданы отличные летные школы, построены современные боевые самолеты, организованы полигоны, на которых они обретали боевой опыт. Но 1943 год — не 1941-й! За это время изменился качественный состав летных кадров. Многие из опытных фашистских летчиков нашли себе могилу на советской земле. А с тех, кто продолжал сражаться, основательно сбили спесь. Поступавшее же скороспелое пополнение люфтваффе являлось далеко не равнозначной и равноценной заменой. [240]

Но эти победы давались нелегко. Приходилось учиться на ходу, накапливать опыт в трудных боях, когда ошибка порою могла привести к трагическому концу.

Вспомнился один из боевых вылетов в первые дни войны. Тогда, возвращаясь с задания, он «проморгал» появление «мессершмитта» и не заметил, как тот пристроился к хвосту его «ястребка». Такая оплошность могла привести к роковому исходу, не окажись рядом товарищи. Они стремительной атакой помешали «мессеру» открыть прицельный огонь.

Урок пошел впрок. После того печального случая Иван накрепко усвоил правило осмотрительности в полете. Сам твердо выполнял его и требовал того же от ведомых. Потом о нем говорили: он видит врага там, где другие его не видят, «мессеры» еще за спиной, а он уже считает, сколько их. Он успевал следить не только за «мессершмиттами», с которыми вел бой сам, но и за теми, с которыми сражались его товарищи, и нередко предупреждал ведомых о грозящей опасности.

Напряжение в те дни было огромное. В сутки совершали по четыре-пять боевых вылетов. Но летчики выдерживали такие большие нагрузки. Вместе с друзьями Бочков штурмовал автоколонны, артиллерийские батареи, аэродромы, топил вражеские катера в Баренцевом море. Но особое мастерство и бесстрашие он проявил в воздушных боях, которые были его стихией.

...Иван только что вернулся с очередного задания. Доложил о результатах вылета. Теперь можно и отдохнуть пару часов. Но спустя несколько минут прозвучал сигнал тревоги. К аэродрому приближались десять «юнкерсов» в сопровождении шести «мессершмиттов». Почти все летчики полка находились на задании — они штурмовали вражеские войска у реки Западная Лица, где не прекращались ожесточенные бои. Над аэродромом несло вахту лишь дежурное звено. Бочков быстро добежал до своего самолета и под огнем уже появившихся «мессершмиттов» взлетел поперек старта. На бреющем он проскочил за сопки и, набрав там высоту, через некоторое время вернулся к аэродрому.

Бой был уже в полном разгаре. Бочков без промедления пошел в атаку на «юнкерсы». Один, без ведомого. Риск большой, но он не думал о себе. Атаковать, [241] атаковать, атаковать! Не дать «юнкерсам» прицельно сбросить бомбы на аэродром.

Рядом пронесся «мессер». Иван, прицелившись, открыл по нему огонь. Он не видел, попал или промахнулся, потому что тут же поспешил развернуться. Другие «мессеры» могли атаковать его сзади.

На развороте Бочков заметил, что к нему пристраивается «ястребок». По номеру он определил: это машина лейтенанта Василия Королева. Значит, ему тоже удалось взлететь. Молодец! Теперь можно драться без оглядки.

И Бочков пошел в атаку. Молнией пронеслась над группой «юнкерсов» пара краснозвездных истребителей. От их дружного огня строй бомбардировщиков стал расползаться. «Ястребки» после разворота поменялись ролями и повторили атаку. Королев стал ведущим, а Бочков его прикрывал.

К аэродрому уже спешили истребители соседнего полка. «Юнкерсы», сбросив где попало бомбы, развернулись и ушли на запад. А вслед за ними и «мессершмитты». Налет на аэродром был сорван.

Еще один урок извлек для себя Иван Бочков. В критических ситуациях действовать смело и стремительно. Успех боя решают секунды. Успел — выиграл, опоздал — проиграл.

В район аэродрома повадился ходить на охоту «мессершмитт» с красовавшимся на борту рисунком трефового туза. Тщеславные гитлеровские вояки любили превозносить свою силу, и подобную «рекламу» можно было часто видеть на борту фашистских самолетов. Но различные рисунки или знаки позволяли делать лишь тем летчикам, которые имели на счету по нескольку десятков побед. Трефовый туз свидетельствовал, что пилотировал машину матерый фашистский ас.

Фашист летал на новом истребителе Ме-110, вооруженном двумя носовыми пушками, четырьмя носовыми и одним бортовым пулеметами, появлялся он обычно под прикрытием нескольких истребителей. Ему нельзя было отказать в мастерстве, а славное — в хитрости и осторожности. Он никогда не стремился вступать открыто в бой, а предпочитал действовать «из-за угла», подкарауливал самолеты на взлете и посадке. Нанесет неожиданный удар — и за сопки или в облака. [242]

Ощущение того, что вражеский «охотник» где-то рядом и может неожиданно появиться в любую минуту, вызывало определенную нервозность у летчиков полка во время взлетов и посадок. «Трефовый туз» стал предметом постоянных разговоров. Не раз предпринимались попытки уничтожить фашистского аса, но все они оканчивались неудачно.

— Разрешите мне заняться «трефовым тузом», — обратился Бочков к командиру.

Тот разрешил. Но, зная храбрость и дерзость Бочкова, предупредил:

— Только действуйте осторожно. Не окажитесь сами его добычей.

Прежде чем начать охоту за «трефовым тузом», Бочков решил изучить его повадки. В течение нескольких дней взлетал и дежурил в стороне от аэродрома. Ожидал аса. Тот появлялся несколько раз, но, встреченный дежурными истребителями, быстро скрывался за сопками. Внезапное нападение не удавалось. Ввязываться же в бой немец не хотел. А Иван примечал, в какое время появлялся фашист, с какой стороны, как себя вел, где располагались сопровождавшие его «мессеры».

После продолжительного наблюдения за поведением аса у Бочкова созрел план.

— Будем действовать так, — сказал он ведомому. — Мы взлетаем, когда наши группы возвращаются с задания, и идем в засаду за сопки. Там поджидаем появления «трефового гостя». Атакуем внезапно. Только не прозевайте момент!

В первые два дня охоты ас в районе аэродрома не появлялся. Бочков ходил хмурый.

Начался третий день. «Трефовый туз» все не появлялся. Иван терялся в догадках: куда он девался? А может быть, он почувствовал, что за ним охотятся, и прекратил свои вояжи к аэродрому? Или же его все-таки удалось сбить кому-то из наших летчиков?

Но в этот раз ас появился. В первое мгновение Иван даже растерялся от неожиданности, когда совсем рядом увидел вывалившийся из облаков знакомый истребитель. Но тут же взял себя в руки. Немедленно атаковать! Нельзя терять ни одной секунды. Ведь он так ждал этого момента. Только не упустить его, не дать противнику опомниться и сориентироваться в обстановке.

Бочков быстро развернул «ястребок». С небольшой [243] горки он свалился на «мессершмитт» и длинной пушечно-пулеметной очередью прошил его. «Телохранители» фашистского аса не успели защитить своего хозяина от смертельного удара...

* * *

За первый год войны Иван Бочков провел десятки боев. Сражаться обычно приходилось в меньшинстве: враг тогда господствовал в воздухе. Победы нашим летчикам давались нелегко. Но счет их у Бочкова рос быстро.

Один из боев, когда руководимая Бочковым шестерка истребителей сражалась против тридцати фашистских самолетов и победила, вошел яркой страницей в летопись боевых подвигов защитников Заполярья в годы Великой Отечественной войны.

Произошло это 15 июня 1942 кода. В те дни фашистская авиация предпринимала интенсивные налеты на Мурманск. Он был опорным пунктом обороны Советского Заполярья, и его роль с каждым месяцем все возрастала. Потеряв надежду овладеть городом, гитлеровское командование решило уничтожить его с воздуха. Небо над Мурманском гудело от авиационных моторов, разрывов снарядов и треска пулеметных очередей. А земля содрогалась от грохота бомб. Стояли полярные дни. Солнце не садилось за горизонт. И воздушные бои на подступах к городу не прекращались даже ночью.

...В очередном налете на Мурманск участвовали восемнадцать «юнкерсов» под прикрытием двенадцати «мессершмиттов». Группа Бочкова, куда входили К. Ф. Фомченков, И. Д. Гайдаенко, Н. П. Губин, Е. А. Кривошеев и И. И. Ибрагимов, несла в это время вахту над городом. Несмотря на пятикратное численное превосходство противника, Бочков смело повел группу в бой. Для него не могло быть другого решения, кроме одного: атаковать, не дать «юнкерсам» сбросить бомбы на Мурманск.

В начале боя враг находился в более выгодном положении. Он имел численное превосходство. К тому же «мессершмитты» оказались выше нашей группы. Однако дерзкий маневр, предпринятый Бочковым, лишил их этого преимущества. Иван решил атаковать бомбардировщики на встречных курсах. На такой риск мог пойти лишь командир, который уверен в себе [244] и в своих товарищах. Маневр требовал высокого мастерства и точного расчета. В случае неудачи группа Бочкова при выходе из атаки сама попадала под огонь «мессеров». Большой опыт, отточенное мастерство и исключительная интуиция и на этот раз сослужили Бочкову добрую службу.

— Внимание, атака! Иду на ведущего! — передал Бочков по радио своим ведомым.

Когда очертания «юнкерса» вписались в круг прицела, он открыл огонь. На правом крыле бомбардировщика заплясали языки пламени. Вслед за командиром по «юнкерсу» ударили ведомые. Били мощно и метко. Из машины флагмана повалили клубы черного дыма. Строй бомбардировщиков начал постепенно разваливаться.

После атаки Бочков круто развернулся, чтобы снова ударить по «юнкерсам». Мимо проносился «Мессершмитт-110». Меткая очередь — и вот уже «мессер» камнем полетел к земле.

Первая же атака принесла большой успех группе Бочкова.

«Мессершмитты» в начале боя ничем не могли помочь «юнкерсам». Наши истребители находились под бомбардировщиками, которые как бы прикрывали «ястребки» от ударов «мессершмиттов». А пока те перестраивались, вражеская группа недосчиталась еще нескольких самолетов. Бомбардировщики поспешили лечь на обратный курс.

Бой теперь завязывался между истребителями, которые, разделившись на пары, атаковали друг друга. Сражение постепенно перемещалось из района Ура-Губы в район Мурмаши, Юркино. Небо чертили трассы пушечно-пулеметных очередей. А на земле по всему пути, где велись ожесточенные схватки, догорали сбитые самолеты со свастикой и крестами.

Один из «мессершмиттов» спикировал на самолет Фомченкова.

— «Ястреб»! «Ястреб»! — предупредил Бочков товарища. — Сзади «мессер»!

Фомченков быстро развернулся, а Бочков устремился на «мессершмитт», который сам теперь оказался под атакой с двух сторон. Стремясь освободиться от этих клещей, он взмыл вверх, но на подъеме был настигнут меткими пушечно-пулеметными очередями.

Отважная шестерка сбила девять самолетов, не потеряв [245] ни одного своего. Не часто наши летчики одерживали такие победы, да еще в численном меньшинстве. Бочков в этом бою уничтожил один Ме-110 лично и два самолета (Ме-110 и Ю-88) — в группе. Но, пожалуй, больше всего его обрадовали успехи друзей. Фомченков и Кривошеев сбили по два самолета, а Гайдаенко и Ибрагимов — по одному.

П. С. Кутахов (ныне Главный маршал авиации), в эскадрилье которого в годы войны сражался И. В. Бочков, вспоминая об этом бое, писал: «У каждого в жизни есть минута, когда он достигает своей вершины. Тогда мастер создает лучшую свою вещь, а воин добивается высшей победы. В жестоких сражениях наших воздушных бойцов вдохновляет и еще не раз вдохновит героический бой шести наших летчиков с тридцатью фашистами. Они сражались под командой гвардейца Бочкова, уничтожили девять фашистов и возвратились домой с победой. Схватка эта — незабываемый пример искусства побеждать не числом, а умением. Здесь замечательный русский летчик Иван Бочков поднялся во весь свой могучий рост».

Эта же шестерка одержала еще одну блестящую победу. Правда, тогда фашистских самолетов было несколько меньше — не тридцать, а девятнадцать.

Бочков, верный своему принципу не повторяться в атаках, на этот раз решил зайти со стороны солнца и на встречных курсах огнем с длинной дистанции сначала разбить строй, а затем, подойдя поближе, ударить по разрозненным бомбардировщикам. Своих ведомых он построил перед атакой таким образом, чтобы на один «юнкерс» были нацелены два истребителя. Он решил: лучше ограничить цели, но зато атаковать наверняка.

Результат оказался поразительным. Группа Бочкова сбила десять фашистских самолетов, а потеряла один. Летчик выбросился с парашютом и через два часа добрался до аэродрома.

Иван Бочков был одним из тех, кто на основе накопленного боевого опыта и постоянного творческого поиска на практике показал, как следует в меньшинстве сражаться с численно превосходящим противником и побеждать его.

Он упорно изучал тактику противника, боевые возможности его самолетов. Наблюдал сам и расспрашивал товарищей о поведении врага, сопоставляя мнения, анализировал. Он постоянно совершенствовал [246] свою тактику воздушного боя, чутко реагировал на каждое изменение в тактике врага и часто находил наиболее эффективные контрприемы. Бочков старался «выжать» из техники все, на что она способна.

В первые годы войны не хватало самолетов. Наша авиация несла потери, которые промышленность не могла восполнить быстро. Пополнение самолетов поступало скупо. В то трудное для нашей страны время в Заполярье наряду с отечественными поступали американские истребители «аэрокобра». Их наши союзники присылали в порядке оказания помощи. Эти машины имели неплохое вооружение, но уступали нашим и немецким самолетам в маневренности, а главное — очень капризно вели себя в условиях Заполярья. Поэтому летчики не доверяли американским машинам. Но воевать-то было надо. Хотя бы такая техника — лучше, чем никакой.

В полку организовали изучение американских истребителей. Бочков с головой окунулся в эту учебу: читал и перечитывал переведенную на русский язык документацию, консультировался у инженеров и техников. Он быстро изучил сильные и слабые стороны американского истребителя и в беседах с летчиками рассказывал о них. Он не восхвалял этот истребитель, но убежденно высказывался за то, что и на нем можно одерживать победы.

— Добьешься на нем победы! Пока ты по фашисту ударишь, он успеет тебя атаковать несколько раз.

— А ты не зевай! — возражал Бочков. — Строй маневр так, чтобы начать атаку с хорошей позиции и стрелять наверняка, сбивать врага с первого раза. Ведь вооружение позволяет это делать!

И Бочков доказал правоту своих слов. В первом же воздушном бою, проведенном на американском истребителе, он сбил «Мессершмитт-110».

Как-то в кругу друзей разгорелся спор о смелости и трусости в бою. Всегда ли можно назвать смелым летчика, который бросается в бой, не смущаясь численным превосходством противника, и будет ли трусом, если поведет себя осторожно, постарается выбрать удобный момент для атаки?

Спор был горячий, мнения высказывались разные, порою категоричные и противоположные. Слишком осторожных по характеру летчиков никто не брал под защиту. Воздушный бой требует активных действий. Летчик, боящийся пойти на риск, не может его вести. [247]

Такой будет осторожничать, когда у противника многократное численное превосходство. Он посчитает, что шансов на успех немного, а порою и никаких. А когда в бою бывает определенная гарантия успеха? Лихие атаки летчиков, приводившиеся в качестве примера, вызвали кое у кого горячее одобрение.

— А мне, — заметил Бочков, — неоправданная удаль лихача одинаково неприятна, как и постоянная дрожь труса.

Все хорошо знали, что Бочков презирал далее малейшее проявление трусости в бою. Но вот то, что он поставил своеобразный знак равенства между трусливым и удалым летчиком, — такое суждение многих поразило. Ведь проявляя удаль, летчик стремится к победе. А трус есть трус. Может быть, это было сказано ради красного словца?

Заметив недоумение на лицах друзей, Бочков пояснил:

— Удаль — это безудержная, лихая смелость. Ее проявление связано с риском. Каждый летчик имеет право на риск, но он должен быть оправдан. Одно дело проявить удаль и рисковать даже ценою своей жизни ради выполнения задачи, и другое — поступать так лишь для демонстрации своего мастерства. Нельзя недооценивать противника. В бою против него надо использовать не только смелость и отвагу, но и военную хитрость, трезвый расчет. За неоправданную лихость многие заплатили своей жизнью. Помню одного летчика. Только прибыл из училища — и одержал первую победу. Она, видимо, вскружила ему голову. И в следующий полет при встрече с противником он сломя голову бросился в атаку. Ну и что? Его сейчас нет среди нас...

«Не было у нас в полку бойца отважнее и искуснее Ивана Бочкова, — вспоминал о нем П. С. Кутахов. — Мы любили Ивана Бочкова за отвагу, за то, что он никогда не бросал товарища в беде. Иван не только сам отлично дрался с врагом. Он хотел, чтобы и его товарищи, особенно молодое пополнение, успешно побеждали врага. Вот почему его всегда можно было видеть среди новичков, которых он учил, готовил к боям».

Для молодежи он не жалел времени, хотя во фронтовых условиях его и на отдых-то не хватало. На основе богатого боевого опыта старался бережно донести до молодых летчиков трудную науку побеждать. И стремился показать, как следует действовать в определенной [248] конкретной ситуации. Полеты новичков на боевые задания с Бочковым стали для них хорошим наглядным уроком.

Однажды штурмовики наносили удар по вражескому аэродрому. Прикрывала их группа, которую вел Бочков. В паре с ним летел молодой летчик Н. Константинов. Штурмовики успешно обработали цель и легли на обратный курс. И тут за ними увязались семь «мессершмиттов». Чтобы надежнее прикрыть «илы», Бочков стал группой маневрировать змейкой поперек строя. «Мессершмиттам» никак не удавалось подойти близко к штурмовикам. Один из немецких летчиков пошел на хитрость. Он спустился до бреющего полета, намереваясь ударить по штурмовикам снизу. Этот маневр не ускользнул от внимания Бочкова. Как только фашист стал приближаться к штурмовику, он стремительно свалился на него сверху и выпустил одну за другой две пулеметные очереди. Они отрезвили гитлеровца, который не отважился продолжать атаку и пошел в сторону с набором высоты. Бочков за ним. На горке Иван настиг «мессершмитт» и с короткой дистанции вонзил в него пушечно-пулеметную очередь...

«Академия в хвосте», как называли учебу молодых летчиков в роли ведомых, да еще у такого первоклассного мастера, как Бочков, позволила Константинову быстро набраться боевого опыта. Вскоре он сам ходил на задание ведущим пары.

Бочков помог вырасти в хороших воздушных бойцов Виктору Сидоренко и Степану Лобковичу, обучив их точному расчету в бою и молниеносным ударам в атаках. Его питомцы на деле показали, насколько они успешно усвоили эти уроки.

Группа «мессершмиттов» совершила налет на один из наших объектов. В бой с нею вступили дежурные летчики соседнего полка. На помощь им взлетели Бочков, Сидоренко и Лобкович. Верный своему правилу — до воздушной схватки занимать выводную позицию, Бочков привел к объекту ведомых на большой высоте и оказался над вражеской группой. Гитлеровцы предприняли попытку вывернуться из невыгодного положения. Один из «мессершмиттов» сразу же потянулся вверх. Бочков нацелился на него.

— Иду в атаку, прикройте! — передал он команду своим ведомым.

И они прикрыли. Сидоренко слева, а Лобкович справа. «Мессершмитт», пытаясь уйти из-под удара, [249] стал маневрировать и при выполнении левого разворота оказался рядом с Сидоренко.

— Ну, бей! — невольно вырвалось у Бочкова, когда он увидел такой благоприятный момент для удара.

И в тот же миг Сидоренко, как бы услышав команду командира, открыл огонь.

— Молодец! А теперь дожимай!

Сидоренко пошел в новую атаку, а Бочков пристроился к нему. Ведомый атаковал настойчиво, расчетливо, как обычно это делал его командир. И добил «мессершмитт».

— Действовали по-гвардейски! — похвалил его после боя Бочков. — Поздравляю с первой победой! Рисуйте на фюзеляже звездочку, и пусть она не будет последней!

Немало побед было потом и у Сидоренко, и у Лобковича. Как и у других летчиков — учеников Ивана Бочкова.

В феврале 1943 года на фюзеляже истребителя Бочкова была нарисована тридцать шестая звездочка — по числу уничтоженных вражеских самолетов. Газета воздушной армии «Боевая вахта» откликнулась на это событие, поместив в своем сатирическом отделе заметку «Затруднительное положение».

Вот ее полный текст:

« — Ты слышал, Карл, у русских есть такой летчик Иван Бочков?

— Слышал. Говорят, что для этого летчика нет никаких трудностей?

— Пустяки. Это только разговор. Мы сейчас поставили его в очень затруднительное положение. Ему уже на своем самолете звезды рисовать негде».

В те годы газета «Боевая вахта» часто писала о подвигах Ивана Бочкова, ставила его в пример другим летчикам. В номере за 9 апреля 1943 года она призывала: «Летчик! Будь стойким, умелым и храбрым в бою, как гвардии капитан Иван Бочков!» Здесь же были помещены портрет героя и статья, которая оканчивалась обращением-призывом к воинам: «Пусть подвиги и геройские дела этого прекрасного русского летчика поднимают тебя на врага и придают тебе железную уверенность в победе, как бы ни трудна была обстановка!»

Этот номер газеты вышел уже после того, как Иван Бочков провел свой последний, сорок пятый воздушный бой. [250]

Произошло это 4 апреля 1943 года. Бочков, ставший к тому времени уже начальником воздушно-стрелковой службы 19-го гвардейского истребительного авиаполка, взлетел по тревоге. Взлетел и не вернулся. Бочков начал бой в свойственном ему стиле: энергично, расчетливо и мастерски. Действовал, как всегда, вдохновенно, увлекая за собою ведомых. И вот в один из моментов воздушной схватки Бочков увидел, что товарищ оказался в тяжелом положении. Пара «мессершмиттов» атаковала его из выгодной позиции. Бочков поспешил на выручку. Товарища спас, а сам попал под пушечно-пулеметные очереди вражеских истребителей...

1 мая 1943 года ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

* * *

Благодарная народная память сохранила имя героя, отдавшего жизнь в боях за Родину. Помнят москвичи своего земляка.

Он родился в деревне Филипповка Барятинского района под Москвой. В начале тридцатых годов тысячи крестьян двинулись из деревень на городские стройки, чтобы своим активным трудом участвовать в индустриализации страны. Приехали на строительство московского завода «Калибр» и Бочковы. Первым пошел на стройку десятником брат Ивана — Георгий. За ним — Иван. Работал землекопом, потом стал шофером. Сюда же, на «Калибр», пришли мать Феодосия Никифоровна, сестра Анна, жена Георгия — Мария, племянница Александра. Крестьянская семья стала семьей рабочей.

Иван водил тяжелую автомашину на дальние расстояния. Доставлял для завода грузы. Как-то поочередно с напарником вел машину в Москву. Для экономии времени на одном из участков «срезали» маршрут. А на пути попался ветхий мост. Возвращаться обратно? «Может, проедем?» — предложил Иван. Он внимательно осмотрел опоры моста и заключил: если колесами проехать по балкам, то машина пройдет.

И, заметив недоуменный взгляд товарища, сказал: «Я поведу машину».

Когда она въехала на мост, тот под тяжелым грузом затрещал, но выдержал. Иван точно провел машину по балкам.

Эта граничащая с риском смелость и точный оправданный [251] расчет потом не раз помогали Бочкову — военному летчику. А стать им он мечтал, как и сотни его сверстников. Записался в Центральный аэроклуб имени В. П. Чкалова, по два раза в неделю после работы ездил на занятия в Тушино. Через два кода стал летчиком-спортсменом и с комсомольской путевкой отправился продолжать учебу в авиашколу. А потом служба в Заполярье...

Герой погиб, но остался в строю. На инструментальном заводе «Калибр», где работал до призыва в армию Иван Бочков, бригада Александра Богачева из цеха контрольно-измерительных автоматов включила его в свой коллектив. Шестеро членов бригады обязались выполнять нормы за седьмого — Ивана Бочкова. На территории завода установлен бюст Героя Советского Союза И. В, Бочкова. Его имя носит заводская центральная измерительная лаборатория.

Москвичи увековечили память замечательного летчика. В дни празднования 20-летия Победы советского народа над фашистской Германией бывший Заморинский переулок в Москве переименован в улицу Бочкова.

Именем Бочкова названы улицы в Мурманске и Килп-Явре — месте его героической гибели.

М. Котвицкий. Таран над тундрой

Поезд шел на край земли. Алексей Поздняков сидел у окна вагона, задумчиво глядел на мелькавшие низкорослые сосны, кривые кудрявые березки, разбросанные среди валунов, которые, казалось, усыпали всю землю, искорежили и погнули деревья. Перед глазами медленно проплывали серебристые озера, скалистые горы, окутанные голубым маревом, с белыми макушками на вершинах. Неожиданно совсем рядом, за окном, забурлила стремительная река Кола, давшая название заливу и полуострову...

Небольшой авиационный гарнизон приютился среди сопок. Поднимаясь отсюда в воздух для тренировочных полетов, Алексей с удовольствием парил над древней землей, восхищался ее неповторимыми красками, белыми ночами, причудливыми сполохами [252] полярного сияния. И каждый раз открывал для себя что-то новое, необычное. Однажды, выполняя ночной полет, увидел огненно-красный шар, покоившийся над самым горизонтом. Не сразу понял — это солнце или луна. Бывалые летчики, разъясняя загадку, посоветовали понаблюдать за очередным самолетом, поднявшимся в воздух. Набрав высоту, истребитель вдруг озарился золотисто-красным светом. Чем выше он поднимался, тем ярче сверкали на нем лучи солнца.

Молодому летчику пришелся по нраву этот спокойный и угрюмый диковинный край. Сперва с трудом различал сопки и озера, зато реки служили хорошим ориентиром, ибо текли в основном поперек тундры — либо на север, в Баренцево море, либо на юг — в Белое. А так как по суше от одного моря до другого не более трехсот километров, то и реки здесь короткие, но зато необычные — хрустально чистые, порожистые, быстрые. Взяв разбег где-то на горной вершине, они лихо несутся по гранитному ложу в разные стороны. Встретив преграду, валун или скалу, обойдут, найдут щель, а если не удастся — раскинутся небольшим озерцом.

Замечал Алексей и новые стройки, и новые заводские трубы, видел, как стремительно, на его глазах разрастались молодые города и поселки. Советские люди, его современники, самоотверженным трудом превращали край дикого безмолвия в край индустриальный. Алексей правильно поступил, попросившись сюда, на край земли. Человек, избравший военное дело своей профессией, должен начинать службу в сложных условиях, у границы. А он считал себя именно таким человеком. Эта убежденность утвердилась в нем еще в аэроклубе, где он с удовольствием занимался. Спокойный, сдержанный, он не разбрасывался, жадно впитывал то, что получал на занятиях. Энергичные черты открытого лица, острый взгляд глубоко посаженных глаз, квадратный подбородок выдавали в нем серьезного, волевого, решительного человека.

Поступив в летное училище, он легко осваивал его программу, но за этой легкостью был кропотливый труд. Он продумывал каждый шаг, учился анализировать свои действия, добивался в них точности, быстроты, четкости. В его выпускном аттестате значились высокие оценки по технике пилотирования, воздушной стрельбе и знанию материальной части. В характеристике [253] были такие слова: «...обладает быстрой реакцией, в воздухе находчив, инициативен».

Прочитав характеристику, командир сказал:

— Эти качества крайне необходимы в бою.

Да, он учился всерьез, готовил себя к тому, чтобы по первому зову встать на защиту Родины. Обстановка в мире складывалась так, что команда «К бою!» могла прозвучать в любую минуту.

В декабре 1939 года по радио была передана первая сводка штаба Ленинградского военного округа, в которой сообщалось о боевых действиях, начавшихся на границе СССР и Финляндии. Лейтенант Поздняков принимал самое активное участие в этих действиях. За мужество и героизм, проявленные в боях, он получил первую высокую награду — орден Красного Знамени.

Здесь же, в заполярном небе, Поздняков встретил Великую Отечественную войну. Он был командиром звена 147-го истребительного авиационного полка. От аэродрома до границы — рукой подать, А фашисты, как известно, имели особые виды на Мурманск — важный и крупный морской порт. Парализовать его, уничтожить все наши аэродромы, обеспечить полное господство в воздухе — такую они ставили задачу перед авиацией. Для этого старались максимально использовать благоприятное для полетов время, когда солнце круглые сутки не опускалось за горизонт.

Враг совершал налеты часто, большими группами, с разных сторон. Летчики смело вступали в неравный бой.

Возглавляя группу перехвата, старший лейтенант Л. Иванов первым врезался в стаю «юнкерсов» и связал их боем. В неравной жестокой схватке — один против семи — Иванов поджег вражеский самолет, но и сам геройски погиб. 22 июля 1941 года ему посмертно было присвоено звание Гер ля Советского Союза.

Группа, возглавляемая лейтенантом П. Кайковым, выполнив задание, подходила к аэродрому, когда в воздухе появились «мессеры». Хотя боеприпасы у наших истребителей были почти израсходованы, они вступили в бой, не давая врагу возможности напасть на самолеты, выруливавшие к стоянкам. Лейтенант Каиков связал боем сразу два «мессера». Один из них, получив серьезное повреждение, отвалил в сторону, а второй продолжал атаковать, стремясь прорваться к нашему аэродрому. Когда у Кайкова кончились боеприпасы, [254] он ударил винтом своей машины по хвостовому оперению «мессера», и тот врезался в сопку.

Так сражались однополчане. Об их подвигах писали в газетах, рассказывали молодым пилотам. Призывая равняться на героев, Поздняков сам подавал пример.

...Зеленый светлячок сигнальной ракеты прочертил небо над аэродромом.

— К запуску!

— Есть к запуску!

Взревели моторы. Ударило из патрубков упругое пламя. Истребители один за другим пошли на взлет.

Группу вел Поздняков. Редкая облачность настораживала: враг часто маскировался в облаках, чтобы нанести внезапный удар. И на этот раз, прикрываясь облаками, «мессеры» летели в направлении железнодорожной станции Кица. Наши истребители перехватили их и завязали бой. Выше общей группы Поздняков заметил еще два «мессера». Вероятно, на одной из машин их командир, который руководил боем. Его-то и нужно атаковать в первую очередь. Ведомый лейтенант И. Фатеев понял замысел своего командира и последовал за ним.

Поздняков, направив самолет в сторону солнца, стремительно набирал высоту. Он появился неожиданно и внезапно атаковал ведущего вражеской группы. Тот не успел выполнить оборонительный маневр. Алексей поймал «мессера» в прицел и дал длинную очередь. Она прошила кабину, и самолет, теряя управление, стал падать.

Тем временем лейтенант В. Королев, увлекая товарищей, ринулся на «мессеров», которые, лишившись управления, перестроились в замкнутый круг; и отчаянно отбивались. Имея значительное преимущество в высоте, наши «ястребки» парами пикировали на врага. Пример инициативных и смелых действий показывал Королев, оборвавший жизнь гитлеровского пилота.

Боевые вылеты следовали один за другим. Достаточно сказать, что за две недели сентября летчики полка отразили двадцать два вражеских налета. Это был самый напряженный месяц войны. А слова «Западная Лица» не сходили с уст. Когда сейчас их произносишь, то невольно вспоминаешь серую ленту дороги, прорезавшую тундру. Вокруг молчаливые сопки, покрытые снегом. Редкие пожелтевшие кустарники, дрожащие на ветру. Слева от дороги на семьдесят [255] первом километре высится скромный обелиск. На нем слова: «Товарищ, остановись! Склони голову в минутном молчании. Здесь в сентябре 1941 года сражалась, погибла, но победила Шестая героическая батарея».

Здесь, на стыке трех дорог — на Титовку, на Ура-Губу и на Мурманск — шестая батарея 143-го артиллерийского полка в течение восьми суток удерживала ключевую позицию. Мужественные артиллеристы, возглавляемые лейтенантом Григорием Лысенко, приняли на себя основной удар егерей горнострелкового корпуса «Норвегия». Егерей поддерживали артиллерия и авиация, обрушившие лавину огня на позиции горстки храбрецов. Немногие батарейцы остались в живых, но приказ — не допустить врага на дорогу, ведущую в Мурманск, — выполнили.

...Утро десятого сентября. Над сопками плывут дырявые тучи, накрапывает дождь. Техники готовят самолеты. Прибыв на стоянку, Поздняков осмотрел истребители, затем подошел к своему. Он был влюблен в него, знал до мельчайших винтиков, но каждый раз обследовал особенно тщательно.

Взлетев, командир повел звено через залив, вдоль дороги, к Западной Лице. «Будьте бдительны! — предупредил Поздняков подчиненных. — Скоро линия фронта!»

Внизу, на земле, словно кто-то прочертил огненную черту, в которую сливались вспышки орудий, разрывы снарядов и мин. Поздняков знал, что здесь, у реки, в небольшой лощине, окруженной сопками, уже несколько суток стоят насмерть артиллеристы. Их непрерывно атакуют и обстреливают с трех сторон, бомбят с воздуха, но храбрецы не сдаются. Стойкость братьев по оружию восхищала и звала к действию.

Два дня тому назад, возвращаясь вместе с Королевым из разведки, Поздняков заметил под облаками три «юнкерса». Решив атаковать, он пошел на сближение. Маневр был выполнен настолько удачно, что вражеские экипажи не обнаружили опасности. Поздняков подошел сбоку на близкое расстояние и ударил по стрелку. Когда тот умолк, «юнкерс» стал для нег.о легкой добычей. Королев атаковал другой, а третий повернул назад, так и не сбросив смертоносный груз на «батарейный орешек».

А теперь звено Позднякова должно нанести удар по егерям, облепившим сопки. Подойдя скрытно, на низкой высоте, командир, указав ведомым на цели, [256] первым сбросил бомбы. Удар был внезапным и точным. Потом он повторился. Поздняковцы с бреющего расстреливали метавшихся в панике солдат. Артиллеристы, воспользовавшись поддержкой с воздуха, вырвались из окружения.

Именно десятого сентября, на четвертый, самый тяжелый для артиллеристов день боя, Поздняков, как говорится в наградном листе, три раза водил группы на штурмовку войск противника в район реки Западная Лица, сбил второй «юнкерс», пытавшийся сбросить бомбы.

А вот еще несколько строк, которые писались по горячим следам событий:

«4.9.41. Лейтенант Поздняков вел звено на штурмовые действия в район о. Куккесяр. Невзирая на ответный огонь, звено сделало пять заходов по переднему краю противника. Возник пожар со взрывами, который продолжался до 6.00 следующего дня».

«23.9.41. Лейтенант Поздняков вел группу в район Западной Лицы. Обнаружил две палатки, автобус, около десяти машин. Указав на цель, Поздняков первым сбросил бомбы. Звеном уничтожены три автомашины, зенитная установка, склад с боеприпасами».

Только с 20 августа по 20 сентября 1941 года Поздняков произвел 43 боевых вылета на штурмовые действия по войскам противника. «Все боевые задания выполнялись отлично, — говорится в наградном листе. — Результаты успешных штурмовых действий подтверждены командованием войск и авиадивизии».

В представлении к званию Героя Советского Союза командир и военком полка написали, что Поздняков за три месяца войны произвел 138 боевых вылетов, все задания выполняет отлично, в боях с противником проявляет инициативу, самообладание и отвагу.

Звено Позднякова считалось лучшим в полку. Он много работал над собой и с подчиненными, изучал врага, совершенствовал тактическую выучку. Разбирая очередной бой, он говорил:

— Ближе подходите. Бить по «юнкерсу» с пятисот метров — мартышкин труд. Броня у него, как и у «мессера», прочная. Двести метров — вот ударная дистанция.

Он вселял уверенность, призывал к взаимовыручке в бою.

— Враг силен, но вы еще сильнее, — говорил Поздняков подчиненным. — На дерзость отвечайте дерзостью, [257] навязывайте свою волю, свой маневр. Не порите горячку, действуйте хладнокровно, расчетливо, наверняка. Бой не прощает промаха. Будьте предельно осмотрительными, учитесь видеть все, что делается выше, ниже, справа, слева...

Такие советы, подкрепляемые личным примером, не проходили бесследно. Подчиненные Позднякова слыли искусными летчиками. Среди них — лейтенанты Королев, Фатеев, Хлобыстов.

Успех звена во многом объяснялся крепкой спайкой, высокой дисциплиной. Командир никому не давал поблажек. Когда однажды Хлобыстов, возвращаясь на аэродром, крутнул несколько сложных фигур, Поздняков зло заметил:

— Ты, надеюсь, в актеры не собираешься?

Хлобыстов погасил улыбку:

— Извини, командир. Настроение вдруг такое... появилось.

— Извиняю. А повторится подобное — спрошу с полной строгостью.

Лейтенант Хлобыстов прибыл в полк из-под Ленинграда, где в первые дни войны отличился, сбив «юнкерс», и спустя месяц был награжден орденом Красного Знамени.

Они быстро нашли общий язык, подружились. «Алексей первый», «Алексей второй», как их в шутку называли. Оба были искренне преданы друг другу, а находясь в воздухе, отлично понимали друг друга.

— Тонкий ты педагог, командир, — сказал однажды Хлобыстов после очередного разбора, где Поздняков не только хвалил, но и деликатно отчитывал своих питомцев.

— Видимо, педагог во мне родился, да не состоялся, — сказал Поздняков, хотя все в полку знали, что нет более преданного авиации человека, чем он. Знали это и в ВВС армии, куда его приглашали для обмена опытом. Эта встреча и запечатлена на редком фотоснимке, опубликованном в сборнике «Героические подвиги советских воинов на Карельском фронте», выпущенном в пятидесятых годах Политическим управлением Северного военного округа. На фронтовом фотоснимке летчики Е. А. Кривошеев, А. С. Хлобыстов, М. П. Краснолуцкий, И. В. Бочков, А. П. Поздняков, П. С. Кутахов — прославленные асы фронта.

Земля тундры в те дни уже была покрыта снегом. Плотно укатанный, отдающий синевой, он лежал на [258] летном поле. Погода с каждым днем ухудшалась, низко над аэродромом плыли густые тучи, начиненные дождем и снежными зарядами.

Потом, как гость, стало показываться солнце. Прокатывалось шаром по заливу и опять надолго пряталось. Освоившись с непогодой, враг то в одном, то в другом месте пытался прорваться к Мурманску, нанести удар по Туломской ГЭС, по железной дороге.

На этот раз Поздняков летел в район Луостари. Нужно было разведать новый аэродром. Фашисты, отчаявшись, перебрасывали на Север все новые части, поспешно строили аэродромы.

Он скрытно пробрался к цели. Шел на небольшой высоте, лавируя между сопками, взмывая вверх, обходил облака, а когда подошел к Мотовскому заливу, нырнул в облака, летел вслепую. По расчету времени пробил облачность и увидел аэродром. Дав максимальные обороты, летчик снизился и включил фотоаппарат. Вражеские зенитки «заговорили» в тот момент, когда Поздняков опять вошел в облака. Он, как всегда, был неуловим и неуязвим. Во многом это объяснялось тем, что летчик хорошо знал район действий, чувствовал себя хозяином в небе.

С наступлением весенних дней боевые вылеты участились. Порой не хватало времени для того, чтобы размяться, собраться с мыслями. Так было и в тот погожий день 8 апреля 1942 года, когда Поздняков, с утра слетав на разведку, а потом на штурмовку, решил немного пройтись.

Алексей любил пору весеннего пробуждения. На небольших проталинах, образовавшихся среди сверкающего снега, выглядывали зеленые листочки брусники. Развернув их, он сорвал темно-рубиновую ягоду. Она была совсем свежая и сочная, перезимовавшая под снегом. Отведал одну, сладкую и вкусную, и потянулся за другой. От кусточка к кусточку Алексей бродил по лесным проталинам. Встретил пуночку — маленькую, щупленькую — вестницу весны. Он подумал, что она голодная, да и холодно ей еще, но она бодро вспорхнула, как бы давая понять человеку, что в родном краю и снег не как везде — теплый.

Проводив птичку теплым взглядом, Поздняков посмотрел на часы. Надо было торопиться: Михалыч, его техник, наверное уже справился со своим делом, заправил и осмотрел самолет, поджидает его. Вот уже несколько лет они вместе, трудятся бок о бок. Служба [259] шла как и положено, служба тяжкая, требовавшая напряжения всех сил.

Вскоре Позднякова вызвал командир. Посты ВНОС обнаружили большую группу «юнкерсов», летевших на Мурманск.

Взлетели шестеркой. Привычно построились в два клина. Низко над заливом висело яркое солнце. Небо чистое и свободное, только вдали, у туманной кромки горизонта, виднелись дымки разрывов. Бросив взгляд на землю, Поздняков отчетливо увидел железную дорогу, разлившуюся реку Колу, прилепившиеся на берегу деревянные домики.

Поздняков был уже капитаном, командиром эскадрильи. Не тая тревоги, он думал о молодых летчиках. Трое из них — лейтенанты Бычков, Семеньков, Юшинов — рядом, за его спиной. Все они горят желанием быстрее вступить в бой, но для победы над врагом одного желания мало. Накануне, разбирая очередной воздушный бой, командир полка говорил, что некоторые летчики, выйдя на курс атаки, нервничают, второпях безрезультатно расстреливают боезапас. Этот упрек в известной степени относился и к его подчиненным. Надо их учить, а при создавшейся обстановке заниматься этим можно только в бою. И этот бой вот-вот начнется.

— Командир, фашисты! — услышал комэск в рации хрипловатый голос Хлобыстова.

— Вижу, — хмуро ответил Поздняков. — Будем атаковать!

Навстречу шестерке, казалось, плыло серое облако: пятнадцать «юнкерсов» под прикрытием пяти «мессеров». Верный своей тактике, Поздняков решил атаковать головной «мессер». Атаковать на встречном пути, в лоб. Увеличив скорость, капитан передал по радио Хлобыстову:

— Иду в атаку! Смотри за молодыми!

Летчик словно слился со своей машиной, чувствовал ее всем своим существом. Прикрываемый Фатеевым, комэск быстро сближался с самолетом противника. Вдруг справа, а потом и слева промелькнули огненные струи. Поздняков оглянулся, и на какое-то мгновение «мессер» выскочил из прицела, но только лишь на мгновение. Летчик тут же довернул самолет, «кресты» вновь попали в сетку. Теперь он не слышал выстрелов, не видел дымных трасс. Он знал, был уверен, что фашист не выдержит атаки, вот-вот провалится. [260] Поздняков нажал на гашетки. Его огонь был снайперским — «мессер» задымил.

Выходя из атаки, Поздняков увидел, что самолет Фатеева под угрозой. Фашист вот-вот откроет по нему огонь. Командир устремился на помощь товарищу, но раньше подоспели Бычков и Семеньков. Спасаясь от их пулеметного огня, фашист отвалил в сторону и оказался совсем рядом с самолетом Хлобыстова. У того на прицеливание не было времени. И он ударил правой плоскостью по хвостовому оперению «мессера». Гитлеровский стервятник потерял управление и рухнул на землю.

— Молодец, Леша! — крикнул по радио Поздняков. — Так их...

Фашисты, тем не менее, упорно рвались к нашим объектам. Видя это, Поздняков приказал атаковать бомбардировщиков. Умело маневрируя, наши истребители подожгли один «юнкерс», остальные в растерянности принялись было сбрасывать бомбы на сопки, стремясь выйти из боя. Но в этот момент из-за облаков на наших смельчаков свалилось еще восемь «мессеров».

Положение поздняковской шестерки стало критическим. На стороне врага внушительное превосходство. Что он предпримет? Постарается расчленить группу или, наоборот, возьмет ее в огненное кольцо?

Капитан приказал группе выстроиться в круг. Самолет Хлобыстова, «прихрамывая», тоже занял место в строю. Значит, все его подчиненные целы, все готовы к новой схватке. В создавшейся ситуации Поздняков видел один выход — лишить вражескую группу нового командира. Приняв решение, он развернулся и повел самолет в прямую атаку на головной «мессер».

Два самолета на бешеной скорости неслись навстречу один другому. Расстояние между ними сокращалось с молниеносной быстротой.

Кто кого? У кого крепче нервы, сильнее воля к победе? Под крылом опушка леса. Взять ручку на себя? Нет, он должен уничтожить врага. В этом сейчас он видел свой первейший долг. Выполняя его, знал, что идет на верную смерть. Идет сознательно, ради победы над врагом.

Когда машины были уже совсем рядом, фашист все-таки дрогнул, пытался отвернуть в сторону, но это ему не удалось сделать. Оба самолета врезались друг в друга и рухнули на землю. [261]

Вражеские истребители бросились в разные стороны, но вскоре опомнились и, используя свое численное преимущество, вновь перешли в атаку. Воодушевленные подвигом своего командира, наши летчики дрались с еще большей настойчивостью и преградили врагу путь к объектам.

Через некоторое время в газете «Боевая вахта» была напечатана небольшая заметка. В ней говорилось:

«Капитан Поздняков был всеобщим любимцем. Летчики и техники, мотористы и оружейники любили его за веселый нрав, за безудержную храбрость, за удаль и отвагу. Это был воистину прирожденный универсальный воздушный боец, не знавший страха в борьбе с врагами Родины. Он хорошо знал театр военных действий, свободно ориентировался, часто летал в разведку один, не только днем, но и ночью. Как истинный следопыт, чутьем отыскивал цели, наносил их на карту, а наутро, отказавшись от отдыха, вел своих боевых товарищей на штурмовку вражеских позиций. Его «ястребок» на бреющем, едва не цепляясь за верхушки деревьев, проносился над траншеями и огненными позициями врага, наводя на него панический страх».

Через несколько недель за проявленное мужество и героизм А. П. Позднякову было присвоено звание Героя Советского Союза. В двадцать восемь лет оборвалась его жизнь, но память о нем нетленна — она в боевых делах сегодняшних авиаторов, в трудовых свершениях тружеников Заполярья.

А. Журавлев. Служили два друга

Они родились и росли в разных местах. Петр Самохин — сын рабочего Апрелевского завода граммофонных пластинок, что под Москвой, а Владимир Саломатин — из крестьян Ухоловского района Рязанщины. Как и все мальчишки послереволюционных лет, они учились в школе, были свидетелями больших перемен, происходивших в стране, помогали, чем могли, в строительстве нашей жизни. Встретились они и познакомились в фабрично-заводском училище в Москве. После окончания училища [262] оба слесарили на заводе, стали комсомольцами. Перед ними были открыты все дороги в жизнь, выбирай любую...

Они выбрали авиацию. На ней скрестились их мечты. Оба окончили аэроклуб, потом вместе учились в школе военных летчиков. В 1939 году после окончания летной школы были направлены под Ленинград, в 65-й штурмовой авиационный полк.

Молодые, энергичные и настойчивые летчики быстро входили в строй. А командир полка В. И. Белоусов день ото дня повышал требования к боевой подготовке летчиков.

— Каждый вылет должен быть лучше предыдущего, — говорил он. — Ни одной минуты в воздухе без отработки необходимых элементов полета и боевого применения. Последовательно и упорно продвигаться от простого к более сложному, от одного этапа освоения летного мастерства к другому. Шлифуйте до блеска свои индивидуальные качества штурмовика и истребителя. Дерзайте! Маневр, скорость, меткий огонь! Из этих компонентов складывается мастерство военного летчика, без которого нельзя победить врага в современной войне.

— И помните, — добавлял комиссар Кузьмин, — в воздухе пахнет пороховым дымом, и нам не миновать схватки с мировым империализмом, а его главная ударная сила — германский фашизм...

— Совместная работа, общие интересы, одна шеренга в строю — все это породнило нас, и стали мы как братья, — вспоминает Владимир Ильич Саломатин. — Жили, радовались каждому дню. Шло время — мужали, закалялись, росли как летчики. К полетам готовились вместе, дотошно проверяли друг друга. После полетов обсуждали свои успехи, промахи и ошибки. Спорили. Часами просиживали над картой района полетов, заучивали на память наиболее характерные ориентиры. «Гоняли» друг друга по мотору, вооружению, электро — и радиооборудованию самолета И-153 («чайка»), который был на вооружении нашего полка...

В 1941 году Саломатин и Самохин стали командирами звеньев. Забот у них прибавилось. Они по-прежнему много летали на полигон, но теперь уже каждый со своим звеном. Настойчиво отрабатывали различные упражнения по бомбометанию и стрельбе по конусу, проводили учебные воздушные бои, осваивали [263] тактику действий штурмовиков над полем боя, при отражении вражеских истребителей или попадании штурмовиков в зону заградительного зенитного огня противника. В боевой подготовке хорошим подспорьем был накопленный ими опыт военных действий во время советско-финляндской войны.

Наступило лето. Напряженная боевая учеба не прерывалась ни на один день. И вдруг в воскресенье, 22 июня, на рассвете неожиданно раздался сигнал боевой тревоги.

— Война! Войска фашистской Германии сегодня на рассвете атаковали нашу западную границу на всем ее протяжении, — сообщил на построении полка Владимир Игнатьевич Белоусов. — Фашистская авиация бомбит наши города, пытается прорваться к Ленинграду.

— Никогда не забыть этих слов командира полка, — вспоминает Саломатин. — Тогда, поднятые по тревоге, мы стояли в сомкнутом строю и каждый говорил себе: «Мы готовы в бой!»

И бои не заставили себя ждать. С первых дней летчики 65-го штурмового авиаполка по нескольку раз в сутки вылетали на боевые задания. Они штурмовали колонны автомашин и танков, артиллерийские батареи и живую силу противника, пытавшегося прорвать наши оборонительные позиции и развернуть наступление на Ленинград. Почти ежедневно во главе своих звеньев вылетали на боевые задания Саломатин и Самохин. Они похудели, почти валились с ног, но никакая усталость не останавливала их. Снова и снова поднимали они свои самолеты в небо, громили боевую технику врага, уничтожали его живую силу. В документах той поры о Петре Самохине говорилось:

«Отлично владеет летным делом. Смело и отважно проводит групповые и одиночные штурмовки позиций врага и бои в воздухе».

О Владимире Саломатине:

«Дисциплинирован, требователен к себе и подчиненным. В бою решителен, инициативен и настойчив».

Шел сентябрь 1941 года. Однажды вечером командир полка пригласил в штабную землянку Самохина и Саломатина, спросил:

— К вылету готовы?

— Как всегда, товарищ майор, — ответили друзья.

— Отлично. Задание важное и сложное. В районе Лодейного Поля враг, навел понтонный мост. Его надо [264] уничтожить. Разведка сообщает, что переправа хорошо прикрыта зенитной артиллерией — будьте внимательны. Вылет на рассвете.

Саломатин и Самохин весь вечер внимательно изучали карту района переправы с нанесенными на нее данными разведки, продумывали маршрут полета и подхода к переправе. В районе наведенного на реке Свири понтонного моста на карте были обозначены две зенитные артиллерийские батареи и несколько крупнокалиберных пулеметов. Из данных разведки было также известно, что в дневное время над переправой поочередно парами барражируют «мессершмитты».

— Крепкий орешек, — сказал Самохин.

— Что и говорить, — согласился Саломатин.

Маршрут полета выбрали над лесами и озерами, договорились о порядке действий над переправой.

Техники и механики тем временем подготовили самолеты. Они подвесили под крылья каждой «чайки» по две пятидесятикилограммовые бомбы «ФАБ-50» и по четыре реактивных снаряда «РС-82». «Подарок Гитлеру!» — написали на них мелом оружейники.

Прочитав эти надписи, Владимир Саломатин, прищурив карие глаза, улыбнулся и сказал:

— Утречком пораньше постараемся преподнести эти подарочки непрошеным гостям...

Еще до восхода солнца, оставляя темные тропки на траве, побелевшей от выпавшей за ночь росы, одна за другой уходили в зоревое небо тяжело нагруженные «чайки». Набрав необходимую высоту и построившись клином, два звена штурмовиков, ведомые Саломатиным, взяли курс на северо-запад и скрылись за горизонтом.

В целях маскировки группа летела на небольшой высоте. Под крыльями «чаек» мелькали островерхие макушки елей, стылая синь озер, просеки и охотничьи домишки. Впереди по курсу заблестела извилистая речушка Оять, а за ней вскоре показался и старинный поселок Лодейное Поле. А там, за железнодорожной станцией и шоссейной дорогой, где-то понтонный мост на реке Свири — конечный пункт их маршрута.

Группа летела спокойно. Вражеских истребителей не было: видно, спали еще немецкие летчики. Молчала и земля, не щетинилась зенитным огнем.

Самолеты на малой высоте неслись к цели, маневрируя по извилистому фарватеру реки. [265]

— Вижу цель, — первым заметил понтонный мост Самохин и доложил об этому ведущему.

Впереди, чуть левее курса, за изгибом реки Саломатин увидел понтонную переправу. Сплошной колонной двигались по ней танки, автомашины, солдаты.

— За мной, в атаку! — скомандовал по радио ведущий и стал быстро набирать высоту.

Самохин и все ведомые, не отрываясь, следовали за ведущим. Набрав необходимую для атаки высоту, штурмовики устремились к цели. Зенитки открыли яростный огонь по атакующим штурмовикам. Трассирующие снаряды и пули потянулись пунктирными строчками к «чайкам», но те упорно продолжали идти вперед. Владимир Саломатин ударил по первым понтонам реактивными снарядами, потом одну за другой сбросил бомбы...

Замыкающим в атакующей группе «чаек» шел Самохин. В его задачу входило зафиксировать результаты штурмового удара по мосту. Когда он проходил над переправой, было хорошо видно, как сброшенные ими бомбы и реактивные снаряды рвали на части мост, разносили в куски понтоны, сметая в воду танки, автомашины, повозки, вражеских солдат, заволакивая дымом прибрежные кусты и разбитую переправу.

— Переправе крышка! Раздолбали, — доложил Самохин ведущему по радио и дружески добавил: — Молодец, Володя! Здорово вывел на цель. Вовремя подоспели наши подарочки!

— Всем разворот на сто восемьдесят градусов! — скомандовал Самохин. — Атакуем зенитки.

«Чайки» вновь взмыли вверх, развернулись и сразу же пошли в атаку на зенитные батареи и пулеметные точки. Они пикировали на них, обрушивая шквал пулеметного огня почти трех десятков пулеметов, которых было на каждой «чайке» по четыре.

Зенитный огонь прекратился. Теперь можно было уходить домой.

Группа в полном составе вернулась на свой аэродром. Саломатин и Самохин осмотрели все самолеты. На каждом они увидели десятки пулевых и осколочных пробоин в плоскостях, фюзеляжах, хвостовых оперениях. На некоторых самолетах были повреждения.

— Пощипали-таки и они нас, — огорченно говорил Саломатин. [266]

— Ничего! Залатаем... А «орешек»-то мы все-таки разгрызли, — довольно улыбаясь проговорил Самохин.

Сентябрь 1941 года стоял на редкость теплым и солнечным. На участке, где базировался 65-й штурмовой авиаполк, шли жестокие бои. Летчики полка летали на штурмовку техники и войск врага, нанося ему ощутимый урон. Иногда им приходилось совершать ежедневно по три-четыре вылета. Особенно отличились лейтенанты Петр Самохин и Владимир Саломатин.

Вот краткий дневник боевых действий, в которых участвовали Самохин и Саломатин:

«1 сентября 1941 года в составе шести самолетов их группа атаковала бомбами и пулеметным огнем до 60 грузовых и 10 легковых автомашин противника, следовавших к передовой. Несмотря на сильный огонь зенитной артиллерии, группа уничтожила 15 автомашин.

2 сентября вместе с другими летчиками полка Самохин и Саломатин штурмовали автомашины и прислугу зенитной артиллерии. Батарея и 4 машины выведены из строя.

8 сентября они атаковали и уничтожили 6 крытых автомашин. Петр Самохин прямым попаданием бомбы разбил танк.

10 сентября в стыке шоссейных дорог в районе Лодейного Поля ими уничтожены 4 автомашины с грузом.

15 сентября четверка «чаек», ведомая Самохиным, обнаружила и атаковала колонну вражеских танков в районе Пряжи. Метким попаданием бомб уничтожены два танка, поврежден один. Колонна была задержана на несколько часов.

19 сентября шестерка «чаек» под командованием Саломатина уничтожила войсковой штаб противника в районе севернее Киндасова, что было подтверждено сводкой штаба 7-й армии. В этот же день восьмерка «чаек», ведомая Петром Самохиным, успешно атаковала колонну автомашин, следовавшую от Меркальды на Петрозаводск, и уничтожила 8 автомашин, 3 из которых сгорели».

...Это было 26 сентября. Вечерело. Владимир Саломатин и Петр Самохин с наслаждением растянулись на траве и потихоньку напевали. В это время по стоянке разнесся голос дежурного:

— Саломатин и Самохин, к командиру эскадрильи. Срочно! [267]

Летчики поднялись, быстро привели в порядок одежду и побежали на КП, приказав техникам готовить самолеты группы к боевому вылету.

— Получено срочное задание, — сказал комэск капитан Митрофан Петрович Краснолуцкий, разворачивая перед ними полетную карту. — Где-то здесь, вот на этой проселочной дороге воздушной разведкой замечена большая колонна автомашин. Она движется от станции Мегрега, что южнее Олонца, по направлению на Лодейное Поле — Заостровье. Ее надо проштурмовать и если и не остановить, то хотя бы задержать. Вылетайте немедленно. Я бывал в том районе. Зениток там понатыкано на каждом километре. Будьте внимательны и осторожны.

Пятерка «чаек» ушла в воздух без задержки и, набрав высоту, словно растаяла в лучах заходящего солнца.

«Что-то сулит им этот поздний вылет? Всем ли удастся вернуться домой?» — думали техники, проводив взглядами удалявшиеся «чайки».

Набрав высоту около ста метров, Саломатин уверенно вел товарищей по намеченному маршруту. Вдали показалась линия фронта, проходившая по берегам Свири, заблестела зеркальная гладь Ладожского озера, внизу проносились небольшие плешины полей, окруженные частоколом, березовые и осиновые рощицы, луговины между ними, редкие хутора.

Углубившись на территорию противника и отыскав указанную на карте проселочную дорогу, летчики стали искать автоколонну, прикинув по времени, где она должна примерно находиться спустя четверть часа — час с того времени, когда ее засекли воздушные разведчики.

Прошло несколько минут. Колонны не было. «Может быть, свернула где-нибудь в лесную чащу?» — думал Саломатин, пристально осматривая панораму раскинувшейся внизу местности, и вдруг увидел ее за крутым поворотом дороги, прикрытым высоткой. Колонна растянулась на несколько сот метров. В середине катил штабной автобус.

— Вижу за поворотом автоколонну, — сообщил Саломатин ведомым и скомандовал: — Атакуем на встречном курсе!

Обойдя колонну стороной, Саломатин вывел группу на встречный курс и пошел в атаку. Пикируя, он сначала обстрелял реактивными снарядами голову колонны, [268] а потом хвост. Попадания были точными, и колонна застопорилась. В это время по ней ударили ведомые Саломатина. На дороге там и здесь запылали автомашины. Выйдя из атаки и развернувшись, штурмовики следом за ведущим повторили атаку. Во время третьего захода штурмовики ударили по сгрудившимся автомашинам из пулеметов. Петр Самохин видел, как автомашины шарахались в стороны, сталкивались, горели, падали под откос, поднимая столбы дыма и пыли...

А Владимир Саломатин после второй атаки искал автобус. Тот же словно сквозь землю провалился. «Куда он скрылся? — досадовал ведущий. — В лес, что ли, рванул?» Снова и снова зорким и цепким взглядом осматривал он укромные местечки близ дороги и наконец нашел: автобус искусно замаскировался за высокой разлапистой елью.

— Ага, вот ты где! — обрадовался Саломатин. — Теперь не уйдешь!

Он сделал крутой разворот и сразу пошел в атаку. Секунда, другая. Вот автобус четко вписался в прицел, и Владимир нажал на кнопку бомбосбрасывателя. Выйдя из атаки и развернувшись, Саломатин увидел вывернутую с корнем ель и дымящиеся воронки, а поодаль — догоравшую штабную машину.

— Командир, колонну мы раздолбали! Автобус горит в лесу, — доложил Петр Самохин.

— Всем сбор. Уходим домой, — скомандовал Саломатин и в ту же секунду услышал встревоженный голос Самохина:

— Володя, я ранен. Машина повреждена.

— Долететь сможешь? — спросил Владимир друга.

— Постараюсь...

— Держись, Петро! — подбодрил его Саломатин.

Петр Самохин, превозмогая боль и слабость от потери крови, довел поврежденный самолет до своего аэродрома и сумел посадить. Силы оставили его, когда самолет остановился. Подбежавшие к самолету товарищи увидели, что Самохин без сознания. Они поспешили открыть кабину и вытащить из нее раненого летчика.

— Мы были восхищены мужеством Петра Самохина, — вспоминает Саломатин. — В невероятно тяжелых условиях полета мой раненый друг сберег боевую машину. Командир полка майор Белоусов, отправив Самохина в санчасть, осмотрел самолет и сказал: «Хороший [269] запас прочности!» — «Запас прочности и летчика и самолета», — добавил комиссар полка Кузьмин. «Конечно, в первую очередь — летчика, — согласился Белоусов. — Был случай в первые дни войны. На наш аэродром однажды неожиданно сел немецкий самолет. Сначала мы думали, что вражеский летчик либо заблудился, либо решил добровольно перелететь к нам и сдаться в плен. Но случилось нечто совсем иное. Оказалось, что осколками нашего зенитного снаряда фашистский пилот был ранен в руку, а мотор его самолета поврежден. Гитлеровец испугался, что потеряет сознание и разобьется. Увидев наш аэродром, он, не задумываясь, произвел на него посадку и первое, что сделал, стал звать на помощь доктора. Словом, слабоват был запас прочности у фашиста». Я запомнил на всю жизнь эти слова и рассказанный командиром случай. У Петра Самохина действительно был хороший запас прочности. Всего месяц пролежал он в госпитале. Вернулся в полк и вновь сел в кабину «чайки».

* * *

Седьмого ноября 1941 года Саломатин и Самохин вылетели на «свободную охоту». Стояла пасмурная, унылая погода. Небо было почти сплошь затянуто низкими клочковатыми облаками. В районе населенного пункта Вача летчики обнаружили четыре автомашины, ехавшие по дороге. Произведя две атаки, Саломатин и Самохин уничтожили их. Потом полетали еще немного, но подходящей цели больше не встретили и решили возвратиться на свою базу.

— Когда мы пролетали над Кировской железной дорогой, в районе перегона Сегежа — Медвежьегорск нас внезапно атаковала пятерка «хаукеров», — рассказывает Саломатин. — К счастью, от первой их атаки нам удалось увернуться. А через несколько секунд мы уже сами атаковали вражеские истребители. От мощных залпов наших реактивных снарядов одна пара «хаукеров» буквально шарахнулась в сторону и с резким набором высоты скрылась из глаз. «Видел, Петро? Не понравились им наши «гостинцы», — сказал я по радио Самохину. Он что-то мне ответил, но я уже его не слышал, потому что в это время увидел, как в хвост «чайки» Самохина заходит «хаукер» из оставшейся поблизости тройки. «Петя, Петя! У тебя в хвосте «хаукер». Уходи!» — во весь голос закричал я ему и, развернувшись, пошел наперерез фашисту. Не успел [270] он, не догнал «чайку»: попала его застекленная кабина в мой прицел, и врезал я по ней длинной очередью из всех пулеметов. «Хаукер» дернулся, рванул резко вверх, а потом рухнул вниз и через несколько секунд, пробив тонкий еще ледок Выгозера, скрылся в воде. После этого боевого вылета Петр крепко обнял меня и сказал: «Спасибо, друг. Спас ты меня». А я шутя ответил: «Стараюсь. Берегу тебя». Но вот не уберег я Петю Самохина. Не уберег...

Это было 17 декабря 1941 года. В землянку вошел командир эскадрильи капитан М. П. Краснолуцкий и сказал:

— Самохин, готовьтесь звеном к вылету. Погода улучшилась. Будете прикрывать «железку» от Сегежи до Пиндуши. Вылет по готовности.

— Семенихин, Борисов, Сердюченко! На вылет! — дал команду Самохин летчикам своего звена, взял шлемофон и направился к двери. Летчики поспешили за ним.

Через несколько минут четверка Самохина улетела и, прибыв в район указанных станций, стала барражировать там на высоте тысячи метров. Не прошло и десяти минут, как Самохин заметил метров на пятьсот выше большую группу финских истребителей — «брустеров». Он пересчитал их: одиннадцать. Подумал: «Многовато... А что делать? Не удирать же?!»

— Всем внимание! — обратился он по радио к своим ведомым. — Выше нас метров на пятьсот большая группа «брустеров». Приготовиться к бою!

Самохин был уверен в своих товарищах. Он знал, что никто бы из них не принял иного решения и что, если им придется схватиться с вражескими истребителями, они будут драться до последнего.

Тем временем «брустеры», разбившись на три группы, начали атаку. Пятерка атаковала Петра Самохина и Дмитрия Семенихина, а четверка — Павла Борисова и Николая Сердюченко. Пара «брустеров» осталась в резерве и маневрировала на высоте.

Огрызнувшись пулеметным огнем, «чайки» отразили первую атаку и по команде ведущего образовали в воздухе оборонительный круг. «Брустеры» заходили, заметались вокруг огненной карусели «чаек», не рискуя приблизиться к ней. Они пробовали разбить «круг», бросались на него с разных сторон группами и поодиночке. Но не тут-то было: «круг» не поддавался. В одно из мгновений Самохин увидел впереди себя [271] распластавшиеся крылья «брустера», моментально чуть довернул свою «чайку» и тут же нажал на гашетки всех пулеметов. Пулеметный залп достал «брустер». Тот заложил глубокий вираж влево, стал уходить, покачиваясь с крыла на крыло.

— Дмитрий, добивай его! — скомандовал Самохин своему ведомому.

Семенихин не заставил себя ждать. Он догнал подбитый «брустер», дал по нему мощный залп из всех пулеметов и тут же возвратился в круг. «Брустер» задымил и стал резко снижаться. Через секунду-другую от него отделилась черная точка, потом раскрылся белый купол парашюта...

Воздушная карусель продолжалась. Один из «брустеров», видимо ведущий, атаковал самолет Самохина, но промазал, зато два реактивных снаряда, выпущенных Семенихиным по «брустеру», догнали фашиста.

— Готов! — обрадованно закричал Дмитрий, наблюдая, как падает, разваливаясь на части, охваченный пламенем «брустер». В то же мгновение Семенихин услышал голос Самохина:

— Дима, прикрой меня! Иду в лобовую!

Следуя как привязанный за Самохиным, Дмитрии видел, как, стремительно приближаясь, шли лоб в лоб «чайка» Самохина и «брустер».

— Бей, Петя! Бей! — не выдержав, заторопил ведущего Семенихин.

Самохин дал залп двумя реактивными снарядами и сбил «брустер». А в это время два истребителя насели на Николая Сердюченко. Отбиваясь от их яростных атак, Сердюченко подбил один «брустер», но и его машина оказалась поврежденной. У него внезапно зачихал и заглох мотор. Сердюченко вынужден был выйти из боя и произвести посадку.

В небе осталось три «чайки» — Самохина, Семенихина и Борисова. Они продолжали бой с семеркой вражеских истребителей, хотя под крыльями «чаек» уже не было реактивных снарядов, а в их патронных ящиках иссякали боеприпасы. На исходе было и горючее. Самохин доложил на командный пункт полка по радио о сложившейся обстановке, попросил выслать на помощь истребителей и заверил:

— Будем драться до последнего!

Решение драться до последнего летчики приняли совместно. В этом неравном бою они все время старались [272] держаться вместе, поддерживая и выручая друг друга.

— Ребята! Не отрываться. Только все вместе! — несколько раз напоминал Самохин своим ведомым.

А летчики «брустеров» своими замысловатыми маневрами стремились растащить «чайки», чтобы расправиться с ними поодиночке. Но вот во время одного из таких маневров бок ближнего «брустера» всего на несколько секунд оказался в прицеле Павла Борисова. Тот разом всадил в него длинную пулеметную очередь. Подбитый «брустер», растягивая за собой хвост дыма, полетел к земле и через минуту уже догорал в лесу. Но за эту минуту и самолет Борисова попал под огонь двух атаковавших его «брустеров». Машину сильно затрясло, скорость резко упала, голубые струйки огня, облизывая капот мотора, поползли к кабине.

— Самолет горит! Выхожу из боя, — доложил он, имитируя падение.

Уйдя в сторону от карусели боя, Борисов стал бросать «чайку» из стороны в сторону, стараясь сбить пламя. Наконец, ему это удалось, но мотор еле-еле тянул, и через несколько секунд «чайка» Борисова, скользнув лыжами по снегу, приземлилась...

Теперь в небе остались только Самохин и Семенихин против шести вражеских истребителей. Обе «чайки» — с пустыми патронными ящиками и с последними граммами бензина. Производя каскады головокружительных фигур высшего пилотажа, советские летчики имитировали атаки. Но вражеские летчики очень скоро поняли, почему молчат пулеметы «чаек», и стали действовать смелее, нахальнее. А тут вдруг сдал мотор у Семенихина.

— Садись, Димка! Я прикрою, — приказал Самохин, направив свою «чайку» наперерез «брустерам», погнавшимся за снижающимся самолетом Семенихина. Посчитав его сбитым, «брустеры» отвернули, но прямо на них неслась одинокая «чайка» Самохина. Прикрывая товарища, Петр, видимо, решил такой неожиданной «психической атакой» нарушить строй «брустеров» и отсечь их от самолета Семенихина. Но они сами отвернули, и Самохин проскочил мимо. «Брустеры» стали гоняться за его одинокой «чайкой». Одна из их атак оказалась смертельной...

Так в неравном, тяжелом воздушном бою, выручая товарища, погиб лейтенант Петр Самохин. Его ведомые, [273] Дмитрий Семенихин, Николай Сердюченко и Павел Борисов через несколько дней вернулись в полк.

Вот что записал в те дни в своем фронтовом дневнике боевой друг Петра Самохина старший лейтенант Владимир Саломатин: «Петя, Петя, друг мой незабвенный! Вот и нет тебя в живых, боевого сокола. Вот и отплясали твои ноги русского казачка, осталась недопетой песня о любви, о невесте, о семье. На траурном митинге по случаю твоей гибели я видел, как в тяжком молчании стояли командир полка Герой Советского Союза Владимир Игнатьевич Белоусов, командир эскадрильи Митрофан Петрович Краснолуцкий, твои боевые друзья Дмитрий Семенихин, Николай Сердюченко, Павел Борисов, другие летчики. И я стоял. Смотрел на твой портрет в черной рамке и, отвернувшись от товарищей, скрипел зубами и плакал. Прости меня за слабость. Мы с тобой никогда не плакали, провожая друзей в последний путь. Мы клялись мстить врагу и бить его нещадно. Теперь будем мстить врагу и бить его и за тебя, наш отлетавшийся сокол».

— Петр Яковлевич Самохин за полгода войны совершил более ста двадцати боевых вылетов, — говорит Владимир Ильич Саломатин. — Он вылетал на штурмовку боевой техники и живой силы вражеских войск, на воздушную разведку войск противника, патрулирование наших важных объектов. За время боевых действий он сбил три вражеских самолета лично, уничтожил десятки автомашин и другой техники врага. Это был толковый воздушный боец, мужественный и храбрый воин. Он знал, во имя чего идет в бой, и ни разу не дрогнул. В схватках с врагом никогда не отступал перед опасностью, всегда приходил на выручку товарищам, попавшим в тяжелое положение. Всегда был готов за друга жизнь отдать. И отдал. Было тогда ему только двадцать лет. Но грудь его уже украшал орден Красного Знамени.

* * *

Летчики полка помнили своих погибших товарищей и всегда чувствовали их рядом и на земле и в воздухе. В боях с врагом каждый из них дрался не только за себя, но и за своего погибшего друга. Это была их святая месть врагу. Владимир Саломатин, уходя на боевое задание, тоже всегда чувствовал рядом с собою своего друга Петра Самохина. Он разил врага и на него. [274] только за период с марта по июль 1942 года он совершил более пятидесяти боевых вылетов.

В начале марта 1942 года, участвуя в групповых налетах на аэродром противника в районе Тикшозера, Саломатин вместе с товарищами уничтожил девять самолетов врага. 6 апреля 1942 года он вновь летал на штурмовку аэродрома противника. Уничтожено пять самолетов типа «брустер». 3 августа 1942 года Саломатин летал ведущим группы на штурмовку вражеского аэродрома. Уничтожено шесть немецких истребителей типа Ме-109.

— Это была моя месть за гибель Петра Самохина, — рассказывает Владимир Ильич Саломатин. — В начале сорок второго года летчики нашего полка много и успешно летали на боевые задания. Вскоре наш полк стал гвардейским. Меня назначили командиром эскадрильи и наградили орденом Красного Знамени. И снова штурмовки, полеты на «свободную охоту», воздушные бои...

Однажды капитан Саломатин, командуя восьмеркой самолетов, встретил в воздухе десятку бомбардировщиков «Юнкерс-87» и четырнадцать сопровождавших их истребителей «Мессершмитт-109». Фашисты намеревались бомбить переднюю линию наших войск. Разбившись на боевые пары, наши летчики решили дать бой «юнкерсам». Первой очередью гвардеец Саломатин сбил ведущего «лапотника» (так прозвали наши летчики немецкий бомбардировщик Ю-87 за его неубирающиеся шасси). Строй нарушился. Сбросив бомбы в лесную чащу, «юнкерсы» развернулись и убрались восвояси.

Тогда, в январе 1943 года, командир полка капитан Барковский писал: «Командир эскадрильи В. И. Саломатин показывает образцы боевой работы. Он лично сбил несколько самолетов врага. Проявляет отвагу и героизм. Летает отлично днем в сложных метеорологических условиях и ночью».

В начале 1943 года В. И. Саломатину и П. Я. Самохину (посмертно) было присвоено звание Героя Советского Союза.

Сейчас Владимир Ильич Саломатин проживает в родном Подмосковье — в поселке Дзержинский. Ветеран войны всегда в гуще жизни. И хотя неумолимое течение времени давно уже заставило его расстаться с авиацией, оно не погасило в его сердце вечную любовь к ней, вспыхнувшую в юные годы. Наверное, поэтому [275] его особенно часто можно встретить среди молодежи, — он рассказывает ей о войне, о великом подвиге советского народа, о героизме, отваге и мужестве своих боевых товарищей. И обязательно — о своем друге Петре Самохине.