Книга 1

Звезды победы

АЛЕКСЕНКО ВЛАДИМИР АВРАМОВИЧ

Владимир Аврамович Алексенко родился в 1923 году в станице Киевская Крымского района Краснодарского края в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. В 1940 году по путевке комсомола В. А. Алексенко был направлен в Краснодарский аэроклуб, а в 1942 году окончил Краснодарскую военную авиационную школу пилотов, стал летчиком-истребителем. В канун 1943 года прибыл на один из фронтовых аэродромов, расположенных под Ленинградом. Был командиром звена, эскадрильи, помощником командира штурмового авиаполка. Всего за годы войны на различных фронтах совершил 292 боевых вылета.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года Владимиру Абрамовичу Алексенко присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1954 году В. А. Алексенко окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а в 1962 году — Академию Генерального штаба. В настоящее время генерал-лейтенант авиации В. А. Алексенко продолжает службу в рядах Советской Армии.

Когда заполыхали пожарища Великой Отечественной, на плечах Владимира Алексенко, восемнадцатилетнего кубанского парубка, еще не обмялась его первая армейская гимнастерка. Вместе со сверстниками, прибывшими по комсомольским путевкам из разных уголков страны в Краснодарскую авиашколу пилотов, он только-только начинал постигать азбуку воинской жизни. Голубые петлицы и красная звездочка на пилотке стали с той поры священными символами всей его судьбы, накрепко спаявшейся с доблестной судьбой Советской Армии, всего нашего народа, партии коммунистов.

Той весной в Краснодаре на улице имени одного из первых Героев Советского Союза летчика Леваневского, где размещалась учебная часть авиашколы, все началось, как и год назад в аэроклубе на Красноармейской, 62, с теоретических занятий, и только потом — на аэродром, на полеты. И уже пилотировать не безотказный У-2, как в аэроклубе, а более строгие машины и, конечно же, похожий на сжатый кулак И-16 — чуть ли не самый скоростной в те времена наш истребитель, на котором самоотверженно сражались с гитлеровцами советские летчики. До Кубани доходили вести с фронтов о подвигах защитников Родины, которые грудью преграждали путь фашистским полчищам, стремившимся уничтожить наше социалистическое государство, поработить советских людей. И молодые курсанты, овладевая летным делом, жадно впитывали мужество и отвагу фронтовиков, на героических примерах учились отдавать Отчизне все силы.

Стойкость защитников Одессы, Севастополя, Киева, бессмертный подвиг экипажа Николая Гастелло, устремившего в Белоруссии свой горящий бомбардировщик на скопление врага, [11] самоотверженность Виктора Талалихина, таранившего в ночном небе Подмосковья «Хейнкель-111», мастерство командира бомбардировщиков Александра Молодчего, командира штурмовиков Семена Гетьмана, многих других авиаторов, отважно оборонявших столицу Родины — Москву, были для Владимира Алексенко и его товарищей по учебной эскадрилье образцом преданности своему пароду. Молодые учлеты хотели подражать первым в Великую Отечественную войну Героям Советского Союза — ленинградским летчикам Михаилу Жукову, Степану Здоровцеву, Петру Харитонову. И не думалось тогда Владимиру Алексенко, что именно там, в ленинградском небе, и произойдут его первые боевые вылеты.

Но прошло еще немало времени, прежде чем попал Владимир на фронт.

Война стала вплотную подступать и к Кубани. Над ее степными просторами, над предгорьями Северного Кавказа все чаще начали появляться вражеские самолеты; нет-нет да и пересекут инверсионные следы высотных фашистских разведчиков пилотажные зоны школьных аэродромов, а на кубанские станицы упадут вражеские бомбы. Рвались они — и не раз — возле родной Киевской, где вдовствовала мать Наталья Алексеевна и учились младшие сестры Нина и Клава. Отец Владимира Аврам Антонович, колхозный тракторист, скончался незадолго до войны.

Но выпускнику школы пилотов сержанту Алексенко так и не удалось тогда побывать дома. Под бомбежкой, в теплушках срочно отбыли из-под Краснодара сержанты-истребители.

— Всего три часа налета на «ишачке» да две стрельбы в воздухе было у меня к тому времени, — припоминая те дни, говорит Владимир Аврамович. — Был, как говорится, малообученным рядовым от авиации.

Привезли кубанцев в северные края, где в запасных авиаполках формировались боевые подразделения для фронта. Многое казалось здесь необычным — и безоглядные леса, и другое, чем на юге, вроде бы более низкое, закрытое облаками небо, обложные дожди, обильные снегопады. Душой каждый рвался на фронт, а тут заминка — не хватало самолетов, которыми стала оснащаться наша истребительная авиация, более совершенных «Яковлевых» и «лавочкиных».

И вдруг в самолетном парке их запасного полка появились «ильюшины» — самолеты-штурмовики, уже известные как оружие сокрушительного, неотразимого удара по наземному противнику. [12] «И нечего ждать «яков», — решили молодые истребители, — пойдем бить врага на «илах»».

Таких парней вместе с Владимиром Алексенко, который первым подал мысль о штурмовиках, набралось тринадцать. Так, «чертовой дюжиной» и явились к командованию со своей просьбой. И столько, видимо, было в молодых летчиках внутренней убежденности, столько стремления скорее ринуться в бой, что разрешение освоить «ильюшины» дали сразу — истребители становились штурмовиками.

Многое, разумеется, оказалось в новинку: скорость и высота полета, ориентировка в воздухе, поиск целей на земле. А как тактически грамотно обращаться с бортовым оружием — эресами, пушками, бомбами? Как на «бреющем» полете отличить свои войска от противника? Как действовать группой? Как отражать атаки вражеских истребителей? Словом, потрудиться пришлось немало, пока строгие инструкторы дали «добро» и разрешили направить молодых летчиков-штурмовиков на фронт. Куда? Может, под Сталинград, где наши войска замкнули кольцо вокруг более чем трехсоттысячной группировки гитлеровцев? Или на Северный Кавказ — поближе к захваченной врагом Кубани?

Назначение пришло на Ленинградский фронт, на защиту осажденного фашистами города Ленина. Добирались туда сначала на машинах, а потом пешком, по заснеженному льду Ладожской «трассы жизни», шагая рядом с автомашинами, груженными боеприпасами, продуктами, медикаментами. А навстречу — автомобили с ленинградскими детьми и стариками, перенесшими полтора года вражеской блокады. При взгляде на их заиндевевшие фигуры и изможденные голодом лица у Владимира Алексенко сжималось сердце от сострадания к претерпевшим столько горя, сжимались и руки, готовые нажать на гашетки бортового огня, который надо как можно скорее обрушить на ненавистного врага.

В небе знакомо гудели моторы воздушных патрулей, охранявших «ледовую трассу», а слева, от южного берега Ладожского озера, доносились раскаты орудийной стрельбы. Там развернулась операция «Искра» — войска Ленинградского и Волховского фронтов, прорывая вражескую блокаду города на Неве, двигались навстречу друг другу. Каждый воин, ведя ожесточенный бой, помнил пароль — «Победа!».

В дни прорыва блокады предстал сержант Владимир Алексенко на пригородной посадочной площадке перед командиром 15-го гвардейского штурмового авиаполка Николаем Свитенко. [13]

С этим полком прошел Алексенко опасными боевыми маршрутами до последнего дня Великой Отечественной; коммунисты этого полка в том же сорок третьем приняли Владимира и ряды партии Ленина. В шеренге знаменщиков 3-го Белорусского фронта Владимир Алексенко пронес по Красной площади на параде Победы знамя своей 277-й авиадивизии, воспитавшей еще пятерых дважды Героев Советского Союза — Георгия Паршина, Василия Мыхлика, Григория Мыльникова, Евгения Кунгурцева и Алексея Прохорова, крыло к крылу с которыми громил врага под Ленинградом, в Прибалтике, в Восточной Пруссии, на польской земле.

Новые однополчане радушно приняли молодого авиатора. И вот — первый боевой вылет. Ведущий — Петр Голодняк. Цель — вражеская дальнобойная батарея, одна из тех, что обстреливали Ленинград. Что теперь, спустя более чем три десятка лет, запомнилось о том полете?

— Киль машины ведущего, — улыбаясь нахлынувшему прошлому, говорит Владимир Аврамович. — Куда самолет командира — туда и мой. Старался действовать, как учили — ведомый за ведущим, словно нитка за иголкой...

Пять заходов на цель под огнем врага. Пять атак — эресами, бомбами, пушечным огнем. Куда протягивались огневые трассы, как легли бомбы, молодой летчик-штурмовик, признаться, не видел, вернее, тогда еще не научился видеть. Главное в том первом боевом было следовать за ведущим, делать то, что делал он: куда иголка — туда и нитка! Когда приземлились, Петр Голодняк одобрительно кинул: «Молодец!» Значит, поступал правильно, атаки были точными. И в самом деле, ударом «ильюшиных» вражеская батарея была разгромлена.

И пошли вылет за вылетом. Удары по артиллерийским позициям, штабам, аэродромам, коммуникациям. С каждым днем приобретался опыт, росло мастерство, обострялось тактическое мышление. Вскоре Владимир Алексенко стал ведущим пары, затем группы самолетов. Он внимательно присматривался, как в сложной обстановке поступали более опытные летчики, старался читать в газетах все, что публиковалось о штурмовиках. Постепенно вырабатывался свой стиль атаки с воздуха — внезапной, неотразимой, разящей противника наверняка.

И еще весь сорок третий год жадно вчитывался Владимир Алексенко в те газетные сообщения с фронтов Великой Отечественной, где говорилось о боях на Таманском полуострове.

День 16 сентября 1943 года, когда, сломив сопротивление врага, части 56-й армии генерала А. А. Гречко освободили станицу [14] Киевскую, ленинградский летчик отметил в календаре красным кружком. Был бы там, на юге, — попросился бы у командиров на короткую побывку домой. Но побывать дома, вернее, в землянке возле сожженной хаты, встретиться с родными, вернувшимися из фашистской неволи, припасть к груди матери довелось только через два года.

А тем временем город на Неве, его стойкие люди становились кубанцу все роднее. Крепкие, незримые нити связывали 15-й гвардейский, всю дивизию с рабочим коллективом Кировского завода, его партийной организацией. Путиловцы были частыми гостями на аэродромах штурмовиков, а летчики нередко появлялись в цехах завода-фронтовика, выступали перед рабочими с рассказами о боях, привозили незатейливые подарки — курево, банку консервов или буханку хлеба, сэкономленные из пайка по пятой, летной норме. Во время этих поездок в город удавалось пройти с однополчанами по улицам и площадям, выйти на Неву, к Зимнему дворцу, Адмиралтейству или Петропавловской крепости, побывать на Васильевском острове, на Петроградской стороне. Суровый фронтовой Ленинград, одетый в маскировочные сети, укрывший свои исторические памятники мешками с песком, перегороженный металлическими ежами был красив непокоренным величием, жизнелюбием, твердостью всех жителей — от мала до велика.

Именно таким предстал он и моему журналистскому глазу в январе сорок четвертого, когда я, прослужив до войны ряд лет авиатором в Ленинградском военном округе, вновь оказался в тех местах с редакционным заданием. В те дни началось завершающее сражение девятисотдневной ленинградской эпопеи — окончательное сокрушение вражеской блокады. Делюсь с генералом Владимиром Абрамовичем Алексенко своими впечатлениями тех памятных дней. Беседуя в залитой солнцем служебной комнате, мы, спустя с той зимы три десятка лет, по крупицам восстанавливаем детали битвы, во время которой генерал совершил немало боевых вылетов. Оживившись, он подходит к карте, и, хотя она вовсе не «полетного» масштаба, находит ориентиры, по которым летал и сам, и летчики его эскадрильи.

Вот он, веер шоссейных дорог, расходящихся к югу от Ленинграда. Они подобны стрелам. Помнится, тогда вдоль одной из них — Пулковской магистрали — быстро двигалась наша танковая колонна. Командиры машин, откинув крышки люков, следили за небом. Воздух был мутен. Туман, смешанный со снегом, волнами проплывал над близким полем боя. Где уж [15] в такую погоду показаться вражеским самолетам! А нашим? И как бы в ответ возник характерный гул. Парами пронеслись штурмовики. Это были самолеты моего бывшего командира полковника Федора Хатминского. В свое время он водил нас, молодых авиаторов, в зоны пилотажа над ленинградскими пригородами. А в сорок четвертом «ильюшины» его 277-й авиадивизии устремлялись в ленинградском небе в яростные штурмовые атаки. В тот день между Ропшей и Тайцами я видел результаты одного из таких ударов штурмовиков. Они настигли вражескую мотоколонну, обрушились на нее метким огнем. Дорогу загромоздили подбитые транспортные машины, штабные автобусы, перевернутые орудия.

— Не ваша ли то была работа под Ропшей, Владимир Аврамович?

— Действовали мы и там, и под Гатчиной, и возле Луги, — уклончиво отвечает генерал.

Но по легкой усмешке, пробежавшей по плотно сжатым губам, можно понять — да, наверняка то был результат налета его эскадрильи, и ему, разумеется, приятно столь неожиданное корреспондентское «подтверждение» успешности того вылета под Ропшу.

Неоднократны и выразительны занесенные в поденный журнал боевых действий полка подтверждения об эффективности ударов с воздуха, наносимых штурмовиками. На личный счет Владимира Алексенко, кроме десятков самолетов, сожженных на аэродромах и нескольких сбитых в воздухе, помимо множества сраженных бортовым огнем «ильюшина» фашистских солдат и офицеров, причислено и уничтожение более четырехсот различных военных объектов:

танков, бронетранспортеров, автомашин — 166;
орудий и минометов — 93;
железнодорожных вагонов — 53;
складов военного имущества — 10;
повозок с боеприпасами — 85.

Завидная боевая арифметика! Каждый из 292 вылетов оказался весомым вкладом в дело победы, помогал нашим солдатам изгонять врага с советской земли под Ленинградом, и Эстонии, Латвии и Литве, громить фашистов в их восточнопрусском логове, штурмовать форты Кенигсберга, освобождать от гитлеровцев города и села братской Полыни. И еще одна выразительная цифра — семь раз машину Владимира Алексенко подбивали либо зенитки, либо истребители врага. Семь раз мог он погибнуть, но не погиб, «дотягивал» израненный, а то и горящий «ильюшин» до «ничейной» земли, до своих, до полкового [16] аэродрома. Повезло и в том, что ни разу сам не получил сколько-нибудь тяжелого ранения, они, правда, были, но мелкие.

— А воздушные стрелки, с которыми летали вместе?

— Многим обязан каждому из них, — раздумчиво говорит генерал. — Ведь стрелок на «ильюшине» — это щит летчика, охраняющий от атак воздушного противника. В одном из таких боев вражья пуля сразила Меюса — отличного парня; в другой схватке опасно ранили в ногу Кубая — тоже замечательного бойца. А вот Тютрюмов — полный кавалер ордена Славы — недавно приезжал повидаться, рассказать, как трудится на мирном фронте...

Многих боевых друзей сердечным словом вспоминает Владимир Аврамович в нашей беседе: комэск Саша Еремин, погибший под Нарвой; Юра Чибисов и Коля Полагушин, ставшие кавалерами «Золотой Звезды»; Леша Прохоров, Женя Кунгурцев, Гриша Мыльников — герои этого сборника рассказов о людях бессмертного подвига; другие однополчане, командиры, политработники. И те, что не дошли до победы, и те, вместе с которыми прожит один из счастливейших дней — победное 9 Мая сорок пятого.

Утром в тот день Владимир Алексенко повел группу «ильюшиных» по последнему за войну маршруту. Курс — на устье полноводной Вислы. Там, под Гданьском, еще продолжала сопротивляться довольно солидная вражеская группировка. Но на сей раз на бортах самолетов вместо бомб — листовки, сообщающие, что в Карлсхорсте — пригороде Берлина — представителями разгромленного гитлеровского вермахта подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии. И ни один выстрел — ни с земли, ни с воздуха не раздался в том 292 вылете Владимира Алексенко. С воздуха было видно, как солдаты противника, начавшие было разбегаться при появлении советских штурмовиков с красными, победными звездами на крыльях, стали ловить и читать сброшенные листовки. А «ильюшины», еще пару раз прогудев над Вислой моторами, легли курсом на свой аэродром.

А там весь полк собрался на митинг. Вынесли гвардейское знамя с изображением В. И. Ленина. Летчики, воздушные стрелки, техники, мотористы, оружейники — при орденах и медалях. Речи произносили, взбираясь на покореженные осколками крылья самолетов. И сколько дружеских объятий, поздравлений с победой! Душевный, счастливый день, как и у всего советского народа. [17]

— Три десятка лет прошло, а до сих пор отчетливо помнится, как радовались завершению Великой Отечественной — самого тяжелейшего испытания, которое вынесли советские люди!..

Для Владимира Алексенко сорок пятый был радостен втройне — ведь именно в том, победном году он, как и еще двенадцать советских воинов — от командира стрелкового батальона участника штурма Берлина Степана Артеменко до Главного маршала авиации А. А. Новикова и Маршала Советского Союза Н. И. Крылова, — был дважды награжден медалью «Золотая Звезда». Поистине эти награды, засиявшие на их груди в сорок пятом — звезды Победы!

За минувшие тридцать лет много новых рубежей преодолел бывший заместитель командира 15-го гвардейского авиаполка, в котором он прослужил около тысячи дней. Боевой опыт обогатился новыми знаниями. На форменной тужурке Владимира Аврамовича под крылатым значком летчика — два серебристо-белых ромбика: знаки завершения учебы в высших военно-учебных заведениях — Краснознаменной Военно-воздушной академии, которая ныне носит имя Ю. А. Гагарина, и Академии Генерального штаба Советских Вооруженных Сил. А в летной книжке — превеликое множество новых записей, солидные цифры часов налета. Владимир Алексенко после войны вернулся в истребительную авиацию, летал на «Яковлевых» и «лавочкиных», освоил первые реактивные самолеты, затем стал летать и на более совершенных крутокрылых, стреловидных машинах, и на тех, похожих на треугольники, что стремительно, со сверхзвуковой скоростью разрезают небо там, в стратосфере. Словом, все эти годы, как и многие другие авиаторы-фронтовики, он в первых рядах тех, чьими устремлениями наш Воздушный Флот идет неуклонно вперед.

В наше время говорить об авиации, ее людях — значит непременно говорить и о космосе. Заходит речь о нем и в нашей беседе. Владимира Алексенко, всю войну пролетавшего под огнем врага на низких, «бреющих» высотах, не может не радовать, что один из его боевых собратьев — летчик-штурмовик Георгий Береговой стал космонавтом, поднялся от земли в звездный, океан. С вполне понятным оттенком гордости называет генерал имена своего тезки — «трижды» космонавта Владимира Шаталова, а также Анатолия Филипченко, Евгения Хрунова, Виктора Горбатко. Эти смелые исследователи просторов Вселенной до отъезда в Звездный городок были сослуживцами генерала Алексенко.

На рабочем столе генерала — книги, чертежи, схемы. Надо всегда быть в курсе всего нового, что привносит каждый день в любимую авиацию, в военное дело. Того требуют интересы защиты Отечества, верной службе которому боевой летчик и авиационный командир и теперь отдает все силы. Так велит долг советского человека и коммуниста, так подсказывает его сердце, каждый удар которого созвучен с пульсом Родины, с уверенной поступью миллионов советских людей — строителей коммунистических пятилеток.

Не часто, но все же нет-нет, да и выкроив немного времени, Владимир Абрамович наезжает в родные края, в возрожденную народным трудом станицу Киевскую повидаться с близкими, потолковать с земляками. После теплых задушевных бесед с кубанскими хлеборобами и рисоводами он обязательно поднимается на возвышающуюся неподалеку среди пшеничных полей и рисовых чек Сопку Героев — высоту 121,4, где в сорок третьем шли ожесточенные бои. Ныне она увенчана могучей фигурой солдата-победителя, возвратившегося с войны. Мне тоже доводилось бывать в Киевской, всходить на Сопку Героев. И всегда казалось: орлиный взгляд каменного воина окидывает с гребня высоты не только Кубань, но и все наши земли, опаленные сражениями с врагом, — от студеного Заполярья до жаркого Причерноморья. И, представляя себе Владимира Алексенко рядом с монументом, мне видятся в том солдате — герое Великой Отечественной и мужественные черты прославленного советского летчика, и черты всех, кто добыл победу, кто и ныне в армейском строю зорко оберегает мирный труд Отчизны.

Если в небе Алелюхин

АЛЕЛЮХИН АЛЕКСЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Алексей Васильевич Алелюхин родился в 1920 году в селе Кесова Гора Кесово-Горского района Калининской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. С 1936 года работал на Московской фабрике канцелярских товаров. В 1938 году без отрыва от производства окончил планерную школу при аэроклубе, а в 1939 году — Борисоглебскую военную авиационную школу имени В. П. Чкалова. В начале 1940 года младший лейтенант А. В. Алелюхин был направлен в Одессу для дальнейшего прохождения военной службы. Здесь и застала его Великая Отечественная война.

Принимал участие в обороне Одессы, Харькова, в наступательных боях под Ростовом, Таганрогом, Мелитополем, в Германии. Всего за годы Великой Отечественной войны А. В. Алелюхин совершил 600 боевых вылетов, сбил лично 40 самолетов противника и 17 — в групповых боях.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 августа 1943 года Алексею Васильевичу Алелюхину присвоено звание Героя Советского Союза. 1 ноября 1943 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны А. В. Алелюхин поступил в Военную академию имени М. В. Фрунзе, которую окончил в 1948 году. В 1953 году окончил Академию Генерального штаба.

В настоящее время гвардии генерал-майор авиации А. В. Алелюхин находится на ответственной работе в рядах Советской Армии.

О подвигах дважды Героя Советского Союза Алексея Васильевича Алелюхина в полку сложили песню с таким припевом:

Если в небе Алелюхин,
Значит, «юнкерс» на земле.

Эта песня родилась не случайно. Из лично сбитых Алелюхиным самолетов больше половины — Ю-87 Ю-88, немецкие бомбардировщики. А бомбардировщики составляли в годы войны ударную силу авиации, с ними в первую очередь и призваны были вести борьбу летчики-истребители. Однако боевое крещение Алелюхина началось не с этого.

...Дымная, опаленная пожарами войны Одесса. Здесь стояли насмерть ее героические защитники — моряки, пехотинцы, артиллеристы. Плечом к плечу с ними — летчики. Всего один истребительный полк находился на аэродроме, чтобы поддерживать оборону защитников города, однако, этот один стоил многих.

Командовал 69-м истребительным полком бесстрашный летчик Лев Львович Шестаков. Свой боевой путь он начал в небе Испании двадцатилетним пареньком. Смело бил он фашистских асов, за что был награжден двумя орденами Красного Знамени. Лев Шестаков воспитал целую плеяду прославленных советских летчиков. Сам Шестаков только в боях под Одессой сбил 11 вражеских самолетов и был представлен к званию Героя Советского Союза уже в сентябре 1941 года.

Алелюхин не раз наблюдал, как его старшие товарищи смело дрались с численно превосходящим врагом. Летали на стареньких И-16, но как воевали! Каждый экипаж делал по шесть, а то и по восемь боевых вылетов за день. Били не только [21] воздушного противника, но и крепко помогали наземным войскам.

В стремительных штурмовках, в разведке и воздушных боях Алелюхин принимал самое активное участие. Здесь, под Одессой, начал быстро расти его боевой счет. Здесь он подал заявление с просьбой принять его в ряды партии.

Алелюхин уже слыл умелым воздушным бойцом, когда однажды его послали на разведку немецкого аэродрома. Советские летчики обнаружили множество новых, только что прибывших на фронт «мессершмиттов». Вернувшись не замеченными врагом, Алелюхин и его боевые товарищи тотчас доложили обо всем командованию. Было принято решение: с рассветом — штурмовать.

Чуть забрезжил рассвет, как все истребители полка поднялись в воздух. Они следовали к цели двумя большими группами во главе с командиром полка Шестаковым. При подходе к вражескому аэродрому группы разделились, каждой была указана своя цель.

Алелюхин входил в группу, которую вел комиссар полка Верховец. Цель ясно выделялась на фоне бескрайней равнины: посадка деревьев, с одной стороны которой стояли новые немецкие «мессершмитты», а с другой — палатки.

Начали штурмовать с ходу на малой высоте. Первые огненные трассы прошлись по палаткам. Второй заход сделали по самолетам. В третьем — обрушили на вражеский аэродром весь оставшийся боекомплект. Место стоянки фашистских самолетов превратилось в море огня. Такую же картину можно было наблюдать в районе, где действовала группа Шестакова.

На следующий день советским летчикам удалось посадить вражеский «хейнкель» с немецким штабным офицером на борту. В донесении, которое он вез, говорилось о вчерашней катастрофе: во время штурмового налета советских истребителей были уничтожены почти все самолеты, а оставшиеся требовали капитального ремонта.

Одесса помнит Алелюхина еще и потому, что здесь в ночных боях он сбил не один вражеский бомбардировщик. Он же отыскал и дальнобойное фашистское орудие, обстреливавшее город, и уничтожил его.

Никогда не забудет Алелюхин тех дней. Защитники города стояли насмерть, в который раз опрокидывая полчища врага, преграждая ему путь к Одессе, стремясь защитить морскую твердыню. Все сильнее вскипала ненависть к врагу. Простой рабочий парень, каким был Алексей Алелюхин до призыва в [22] армию, стал теперь зрелым бойцом, настоящим истребителем, опытным мастером воздушного боя.

После Одессы — новые аэродромы и новые бои. Потом город на Волге. На защиту этого города Алелюхин прибыл с солидным боевым опытом.

Под Сталинград немцы бросили свои лучшие эскадры — группу Геринга, истребители ПВО Берлина, 52-ю истребительную эскадру асов, на вооружении которой были новейшие марки истребителей типа МЕ-109ф и МЕ-109г. Летчики противника имели большой боевой опыт.

Наше командование решило для борьбы с фашистскими асами выделить группу советских первоклассных летчиков. Полк возглавил Лев Шестаков. В него зачисляли только тех летчиков, которые уже сбили не менее пяти вражеских самолетов. Сюда вошли Амет-Хан Султан, Владимир Лавриненков, Алексей Алелюхин и многие другие боевые летчики.

В небе Сталинграда разгорались жаркие схватки. Об одном интересном воздушном бое Алексей Алелюхин рассказывает:

«Три дня мы нетерпеливо ждали летной погоды. Но, как назло, почти не прекращались снежные заряды. Лишь на четвертые сутки небо прояснилось. Полк вылетел на прикрытие наших войск, замкнувших кольцо вокруг группировки врага. Мы предполагали, что бой будет жестоким. И не ошиблись.

Хочу сразу оговориться: в ту пору мы получили замечательные машины — «яки». Легкие, маневренные, хорошо вооруженные. Для немцев они были неожиданностью. Но еще более неожиданной для них явилась наша тактика. Вместо звеньев из трех самолетов на этот раз мы вылетели четверками, в разомкнутых боевых порядках.

Навстречу врагу поднялся весь полк — 24 самолета. Эскадрильи были эшелонированы по высоте. Комполка летел в составе второй эскадрильи — Владимира Лавриненкова. Я вел первую. Третью возглавлял Амет-Хан Султан.

Мы шли вдоль линии фронта с юга на север. Всеми владело жгучее, боевое нетерпение — быстрее встретить врага: теперь-то будем драться на равных. Мы знали, что встретимся с сильными, выученными в высших школах пилотажа гитлеровскими асами. Как-то они поведут себя сегодня?

И вскоре мы увидели группу «мессершмиттов». Как и предполагали, они без раздумий устремились на нашу восьмерку, шедшую нижним эшелоном.

Наверное, впервые мы испытали такое наслаждение, видя обманувшегося в своих силах врага. Наши две другие восьмерки [23] в строгих боевых порядках свалились с высоты на знакомых нам по многим боям «шмиттов». Раньше не всегда бои были скоротечными. Смертельная карусель порой вертелась до полного израсходования боекомплекта и «до сухих баков», как мы говорили.

А тут «карусели» не было. Пикируя, каждый выбрал себе цель и бил наверняка. И почти одновременно к земле пошло несколько факелов. Как сейчас помню, с каким боевым азартом выкрикнул мне в атаке Сережа Елизаров, мой напарник:

— Затаи дыхание! Стреляю!

И мы с Сережей успели сбить по одному «шмитту».

Из всей группы вражеских истребителей уцелел один. Он поспешил к своему аэродрому. Ему вдогонку бросился Иван Борисов. Сбил бы наверняка. Но по радио прозвучал приказ Шестакова:

— В строй! На место!

Иван нехотя оставил врага и вернулся в строй. Чтобы успокоить разгоряченного летчика, комполка громко, так, чтобы слышали все, объявил:

— Пусть уцелевший «шмитт» другим расскажет о сегодняшнем бое. Это только начало!

Действительно, это было начало больших, радостных для нас перемен. Вскоре мы стали хозяевами неба. Как дым, исчезла былая спесь гитлеровских летчиков. В новых боях, вплоть до Берлина, преимущество было на нашей стороне.

Прошло много лет после тех дней, когда смолкли самолетные пушки. Но мне и сегодня вспоминаются слова, сказанные когда-то по радио нашим командиром полка Львом Шестаковым: «Пусть другим расскажет!»

Жестокое сражение на Волге многому научило Алелюхина. И не только профессиональному военному искусству. Собираясь во фронтовых землянках после боев, летчики часто рассуждали о судьбах Отчизны, о своем месте в рядах ее защитников. Когда же Советская Армия после победы на Волге перешла в решительное наступление, Алелюхин снова и снова доказывал делами свою верность воинскому долгу, свою ненависть к врагу, готовность до последней капли крови защищать родную советскую землю от фашистской погани.

...Гитлеровские захватчики решили разрушить оставленный ими Ростов и для этого в течение нескольких дней проводили массированные звездные налеты своих бомбардировщиков. Рассредоточенные по высотам от 3 до 6 тысяч метров, со всех сторон летели на город фашистские самолеты. Однако Ростов защищали [24] мужественные воздушные бойцы. Только за три дня эскадрилья Алелюхина сбила 21 вражеский самолет. Личный счет ее командира поднялся до 20. Алелюхин был награжден первой «Золотой Звездой» Героя Советского Союза. Боевые друзья сердечно поздравили своего командира с высокой наградой. Воспитанные Алелюхиным, боевые летчики С. М. Елизаров, И. В. Тимофеенко, В. А. Михайлов, А. Н. Карасев, Е. И. Дранищев другие учились у своего командира побеждать врага.

Новый наглядный урок своим подчиненным Алелюхин дал в боях под легендарным Перекопом.

Здесь наши наземные части несли большие потери от бомбардировщиков Ю-87.

— Избавьте нас от этих налетов, — просила пехота.

И летчики смело вступали в бой с врагом. Алелюхпн верно рассудил, что в первую очередь нужно сбивать ведущих. Тогда вся группа, оставшись без управления, не сможет выполнить поставленной задачи.

Когда на счету Алелюхина было 28 сбитых вражеских самолетов, командование представило его ко второй медали «Золотая Звезда». А когда был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР, этот счет увеличился до 32.

Но были не только успехи, были и неудачи. Вот и этот бой. В нем кроме численного превосходства врага профессиональное чутье летчика уловило и нечто другое, не позволившее завершить бой полной победой. Наблюдательность и глубокий анализ событий давали возможность все яснее отличать одно сражение от другого. «Этот бой в целом прошел неплохо, — думал Алексей, — но почему-то слишком пассивно вели себя двое ведомых, и в результате не были использованы многие возможности». В другом бою были сбиты два самолета противника, однако пары слабо помогали друг другу и поэтому чуть не потеряли один свой экипаж. В третьем бою Алелюхину вообще не удалось уловить строгого ритма или, как говорят летчики, плана боя. И это его беспокоило больше всего. Некоторые летчики считали невозможным заранее спланировать действия экипажей в бою. «Ну, еще вначале можно что-то предвидеть и как-то распределить свои силы, — рассуждали они, — а когда «карусель» завертится, какой тут план!»

Алелюхин был противником таких рассуждений. Сопоставляя факты и наблюдения, он все более убеждался, что бой без плана — это игра с огнем. А разве можно рисковать бесцельно? Каждый летчик должен знать свое место в бою. А командир [25] должен все видеть, руководить действиями летчиков, своевременно предупреждать ошибки. Но как сделать это?

На многие из неясных вопросов Алелюхин сумел правильно ответить только тогда, когда сам стал командовать подразделением, водить летчиков в бой. И не случайно Алексей Алелюхин вышел победителем из воздушного боя, за который командование наградило его орденом Суворова III степени.

...Под Мелитополем наши наземные части вели наступательные бои. Враг отходил под могучим напором советских войск. Но чем сильнее был нажим с нашей стороны, тем яростнее сопротивлялся противник, хотя и неспособен уже был изменить ход событий...

Алелюхина вызвали в штаб части и» поставили боевую задачу: не допустить вражеские бомбардировщики к боевым порядкам наших наступающих войск. Приказ ясен и понятен. И Алелюхин начинает обдумывать план его выполнения. Возможно, что придется встретиться с большой группой бомбардировщиков. Судя по разведывательным данным, большая часть бомбардировщиков — «хейнкели». А их уязвимые и сильные места давно известны Алелюхину. Не раз встречался он с ними в воздушных боях.

В общих чертах план боя начинает вырисовываться. Как лучше организовать оборону от истребителей, которые. наверняка будут прикрывать бомбардировщиков? Нужно правильно распределить силы. И Алелюхин, продолжая рисовать в своем воображении возможную картину воздушного боя, уже расстанавливал летчиков по местам в зависимости от их умения, способностей и других личных качеств.

И вот самолеты на старте. Десять зеленоватых истребителей с красными носами и яркими пятиконечными звездами на хвостах ждут команды на вылет. Взвивается сигнальная ракета, и один за другим «ястребки» взмывают вверх. Осмотревшись, Алексей увидел рядом боевые машины своих верных соратников — Елизарова, Тимофеенко, Михайлова, Карасева, Дранищева, Ершова и других. Они заняли свои места в боевом порядке. И уже по одному тому, что боевой полет начался организованно, что каждый из летчиков действовал точно и четко, Алелюхин твердо решил: быть удаче.

В то же самое время на фашистском аэродроме готовился бомбардировочный удар по нашим войскам. Желтобрюхие «хейнкели», надрывно урча, отрывались от взлетной полосы. Фашистские летчики не чувствовали подъема, отправляясь на задание: только что получено известие о сдаче немецкой пехотой [26] нескольких новых населенных пунктов, которые пришлось пометить на полетных картах как запасные цели.

...Две группы самолетов мчатся навстречу друг другу. С запада — 27 «хейнкелей», в составе трех девяток, прикрытых сверху истребителями. С востока — десятка кразнозвездных истребителей, ведомых Алелюхиным.

Алексей заметил самолеты противника еще издали. Ясно выделялся первый клин. За ним шли остальные.

Ведущий сразу же оценивает обстановку: бомбардировщики летят на высоте 4500 метров. Есть еще время, и нужно его использовать, чтобы подняться выше, чем летят бомбардировщики. Если не занять удобной позиции, вражеские истребители могут сорвать атаку.

По команде Алелюхина десятка истребителей устремляется вверх. Когда стрелка высотомера достигла отметки 6700 метров, последовала новая команда ведущего: развернуться на 90 градусов — и все одновременно ударили по вражеским ведущим.

Бывают в воздушном бою моменты, которые сразу определяют положение той или иной группы самолетов. Таким моментом была решительная атака наших истребителей. Опоздай они с атакой хоть на несколько секунд, и весь груз смертоносного оружия мог обрушиться на наши войска. Три ведущих немецких самолета вспыхнули и пошли вниз, остальные ретировались.

Истребители противника попытались обрушиться на нашу десятку, однако та уже заняла прочный оборонительный боевой порядок и не подпускала к себе «мессершмитты». Один попытался прорваться, но тут же был сражен меткой очередью летчика Елизарова. Вскоре в воздухе появились другие группы наших истребителей. Когда Алелюхин собрал свою целую и невредимую десятку, с командного пункта, наблюдавшего за беспримерным боем, передали о представлении его к новой правительственной награде.

Так пришла настоящая боевая зрелость. За годы Великой Отечественной войны Алелюхин провел 258 воздушных боев, 600 раз поднимался навстречу врагу его истребитель. Соколиным ударом обрушивался Алелюхин на желтобрюхих, с черными крестами воздушных пиратов. Горели «хейнкели», «юнкерсы» и «мессершмитты», падали на землю обломки фашистских самолетов.

Славный боевой путь прошел Алексей Васильевич Алелюхин, и народ по достоинству славит мужество героя.

Меч Амет-Хана

СУЛТАН АМЕТ-ХАН

Амет-Хан Султан родился в 1920 году в городе Алупке (Крым) в семье рабочего. По национальности татарин. Член КПСС с 1942 года. В 1939.году вступил в ряды Советской Армии. В годы Великой Отечественной войны участвовал в боях на Брянском, Юго-Западном, Сталинградском, Южном, 4-м Украинском и 3-м Белорусском фронтах. За это время совершил 603 боевых вылета, участвовал в 150 воздушных боях, лично сбил 30 самолетов противника и 19 — в групповых боях.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 августа 1943 года Амет-Хану Султану присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня 1945 года за новые боевые подвиги на фронте удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны, уволившись в запас, работал летчиком-испытателем. Жил в Москве. В 1953 году удостоен Государственной премии. В 1961 году ему присвоено звание «Заслуженный летчик-испытатель СССР».

В феврале 1971 года Амет-Хан Султан погиб при исполнении служебных обязанностей.

«Был у меня знаменитый друг, дважды Герой Советского Союза Амет-Хан Султан. Отец у него дагестанец, а мать татарка. Жил он в Москве. Дагестанцы его считают своим героем, а татары — своим.

— Чей же ты? — спросил я его однажды.

— Я герой не татарский и не лакский, — ответил Амет-Хан. — Я — Герой Советского Союза. А чей сын? Отца с матерью. Разве можно их отделить друг от друга? Я — человек.

Так сказал об Амет-Хане в своей книге «Мой Дагестан» Расул Гамзатов. И с таким же большим уважением говорят о герое-летчике все, кто встречался с ним. А знали его многие и на фронте, и когда он работал испытателем.

Испытательный аэродром...

Скольких повидал он людей, что первыми поднимают в небо самолеты! Кто чаще его провожал их, летчиков-испытателей, в пятый океан? Кто умеет так встречать, когда возвращаются домой? И так ждать даже тех, кто уже никогда не вернется? Наверное, только он, испытательный аэродром.

...Турбинный гром расколол небо. И опять тишина. Набежавший ветерок повеял острым запахом «горючки».

У ангара на бетонной дорожке техник. Проводив взглядом машину, произнес:

— Амет-Хан взлетел.

Встретились мы с летчиком-испытателем позже, на квартире.

— Проходите, будьте как дома.

Потом распахнул окно, взял со стола сигарету. Поджав по-турецки ноги, уселся на тахте. Ни в одном движении, жесте ни тени нарочитости. И с виду совсем не богатырь — невысокого роста, сухощавый, чуть сутуловатый. Как-то не верилось, что [29] передо мной тот самый знаменитый Амет-Хан Султан, о котором столько приходилось слышать.

Словно угадав мои мысли, он сказал:

— Значит, писать? Да разве ж я герой?

Потом задумался, не спеша начал рассказ.

...Стрелять было нечем.

На борту «юнкерса», видно, поняли это. «Юнкерс» теперь даже не маневрировал: на большой скорости уходил к линии фронта. На запад. «Спешит, аэрофотоаппараты, должно быть, уже выключил», — подумал Амет-Хан и посмотрел на землю.

Будто сквозь вуаль, блеснула внизу Волга. Над Ярославлем, озаренные майским солнцем, плыли облака. Где-то там, неподалеку от города, аэродром, боевые друзья.

Почему-то вспомнилось, как моторист Потапыч, старый солдат, незлобиво отчитывал своего механика, молоденького сержанта. Тогда, шагая мимо капонира к своему истребителю, он улыбнулся про себя.

Но сейчас было такое ощущение, будто Потапыч корил не механика, а его, Амет-Хана. Что сказать друзьям, когда вернешься на аэродром? Упрекать не станут. Да ведь их глаза скажут больше слов: «Как же это ты, Амет-Хан, упустил врага?»

Нет, решение он принял раньше, еще в то мгновение, когда внезапно оборвалась пулеметная трасса. «Боезапас кончился», — обожгла мысль. И тут же другая: «Таранить!» Эта мысль теперь овладела всем его существом. Он был озабочен только одним: как можно быстрее сократить расстояние, отделявшее его от вражеского самолета.

Сблизившись с «юнкерсом», Амет-Хан повел истребитель в атаку. Немецкий стрелок пытался отразить удар — хлестнул огневым смерчем. Но краснозвездный самолет неудержимо мчался вперед. Казалось, еще секунда — и он снарядом врежется в машину врага. Фашист упредил: скольжением отпрянул в сторону.

Истребитель пронесся близ «юнкерса» и, блеснув молнией, почти отвесно ринулся вниз. А в следующий миг его правое крыло, точно меч, рассекло плоскость бомбардировщика. Раздался скрежет металла, и в небе тотчас потянулся дымный след от моторов «юнкерса».

Амет-Хан выбросился из неуправляемого самолета с парашютом.

Приземлился на окраине села. Первыми к нему подбежали босоногие мальчишки. По ордену Красной Звезды на гимнастерке признали своего. Обрадовались, вразнобой затараторили: «Дяденька, «юнкерс» упал во-он там! А крыло здесь, совсем близко!..» Попросив ребят собрать парашют, летчик устало провел ладонью по щеке. На руке остались следы крови. Его проводили в село, обмыли раны, перевязали чистой холстиной. Полчаса спустя он сидел за столом, на почетном месте в окружении степенных стариков. Угощали, расспрашивали, как «было дело там, наверху», но, заметив, что у летчика совсем уставшее лицо, предложили отдохнуть.

Едва смежив веки, он опять увидел «юнкерс», с борта которого вновь хлестала и мельтешила перед глазами огненная метель. Только теперь ему казалось, будто его самолет падает, в море. С высокой-высокой скалы... Сердце сжималось. Но было радостно видеть море, и синие скалы, и солнечный берег с зубчатой каймой прибоя. Ведь на этом берегу стоял его родной город Алупка...

Война застала Амет-Хана в авиаполку, недалеко от западной границы. 22 июня 1941 года на рассвете он ушел в свой первый боевой полет. На двухкрылой «чайке» штурмовал вражеские колонны. По пять-шесть раз в день вылетал на боевые задания.

То была суровая школа воинской закалки.

Здесь Амет-Хан мужал, постигал мастерство атаки. И всякий раз, поднимаясь в воздух, он пролетал над родной землей, которую топтал фашистский сапог...

...В полдень у палисадника остановилась машина. Приехал полковой комиссар Миронов. Войдя в избу, бросил взгляд на широченную тесовую кровать, на которой спал Амет-Хан. Разбудив его, комиссар изумленно присвистнул:

— Э, брат, да ты не иначе «хватил»?!

— Это что! — тряхнув чубом, хитровато сощурился Амет-Хан. — Квашеной капусты отведал, чуть не целый вилок съел. Ох и крепка!

Затем спросил:

— Ну а тех поймали?

— Всех. Из Волги, как мокрых кур, выловили. На Париж, Лондон, Роттердам летали. А тут обожглись. Не по правилам, говорят, ты их с неба «ссадил».

— Ишь ты! В нашем небе — наши правила!

Подлечившись в госпитале, Амет-Хан вернулся в полк. Здесь его приняли в партию. А вскоре пришла радостная весть: за подвиг в воздушной схватке двадцатилетний летчик-коммунист удостоен ордена Ленина. Боевые друзья от души поздравили с высокой наградой. Потом вместе отправились в город.

И тут Амет-Хан вторично встретился с тем «юнкерсом». Но [31] «юнкерс» с обрубленным крылом был уже мертв. Его притащили на центральную площадь. Собралось много народу. Сквозь толпу с трудом протиснулся вперед чернявый худенький лейтенант в летной форме. Рядом стояли парни в рабочих спецовках. О чем-то вполголоса заспорили. Тогда один из них достал из кармана газету и стал читать маленькую заметку, уточняя подробности боя, фамилию летчика. И вряд ли кто заметил, как вдруг смутился лейтенант и, повернувшись, быстро зашагал в сторону.

Полк переводили под Сталинград. А нескольких опытных летчиков, в том числе и Амет-Хана, решено было оставить в истребительной авиачасти ПВО на аэродроме. Узнав об этом, Амет-Хан пришел к полковому комиссару.

— Все равно убегу на фронт! — заявил он решительно.

Но что скажешь человеку, если начальство так распорядилось! Довод резонный: «Защищать наши города — тоже фронт. Здесь тоже должны быть лучшие пилоты!» После долгой паузы комиссар встал из-за стола:

— Я уже был в штабе, надеюсь, все уладится.

Амет-Хан улетел с однополчанами. На земле и в небе Сталинграда полыхал огонь. Гитлеровцы бросали к Волге отборные авиационные части. На наши полевые аэродромы тоже поступали новые, с лучшими летно-тактическими качествами машины. По инициативе генерал-майора авиации Т. Т. Хрюкина, командующего 8-й воздушной армией, комплектовался полк асов. «Пропуском» в него служил боевой счет: не менее пяти лично сбитых вражеских самолетов. Амет-Хан уничтожил больше. Однако в беседе с его командиром генерал не преминул уточнить:

— Что еще отличает летчика?

— Воюет с первого дня. Много летал на штурмовку — свыше 150 боевых вылетов. Из боя уходит последним. Но вот растолковать, «что к чему», не мастер...

— Как это «не мастер»? — перебил генерал. — Только что я наблюдал, как он вам что-то доказывал. И неплохо, по-моему! О чем вы там спорили?

— Бой разбирали, — начал офицер. — Вылетал я с ним в паре. Встретили четверку «мессеров». Шли они в стороне, метров на пятьсот выше. Пока не видят нас, дай, думаю, поднаберем высоту. Заметили. Насилу выпутались. В строю Амет-Хан держался клещом. Не оторвешь. После посадки я похвалил его. Он же заартачился: «Зачем в атаку «блинчиком»?» Чуть не вспылил я. Они ж с превышением шли, на большей скорости. [32]

К тому же их четверо, а нас двое. Выходит, на рожон надо было лезть? Все же сдержался, спросил, а как бы он атаковал. В лоб, говорит. Вот и весь довод. Так он и с летчиками. Объяснить тактику боя не всегда умеет. А так, что ж, дерется смело, напористо.

— Хорошо, — сказал генерал. — Пойдет к Шестакову!

Полк асов возглавил Лев Львович Шестаков. Это был летчик чкаловской закалки. От его взгляда, будь то в воздухе или на земле, ничто не ускользало. Он принадлежал к тем сильным, сразу внушающим уважение натурам, которым свойственна особая проницательность: вы только еще приближаетесь к нему, а он уже знает, что вы собой представляете, будто видит вас насквозь. Это почувствовал каждый уже при первом знакомстве с новым командиром.

С Амет-Ханом, как и со всеми летчиками, Шестаков знакомился основательно. В совместных полетах, когда проверял пилотаж, в дни короткой тренировки. Затем — в бою. В той сокрушающей шестаковской атаке, которая всегда, даже при численном превосходстве противника, заканчивалась победой.

Ведущий, он видел все. И как держат боевой строй ведомые. И как они ведут себя в самой ожесточенной схватке. Высшей похвалой в устах Шестакова были слова: «Настоящий истребитель!» Именно так отозвался он в разговоре с комиссаром полка Николаем Верховцом об Амет-Хане, назначая его командиром эскадрильи.

Амет-Хан, однако, воспринял свое назначение не с легким сердцем. «Почему вдруг мне предпочтение? — размышлял он. — Разве Павел Головачев, Иван Борисов, да и не только они, в чем-то слабее меня? Летал с ними: дерутся как львы. И вот я теперь над ними начальник...» Шестаков догадался, какие сомнения обуревали летчика. Разъяснил:

— Это приказ. И с вас спрос вдвойне: вы командир, значит, отвечаете за людей.

...Схватки над Волгой были жаркими. Гитлеровцы, когда на их стороне был перевес, вели себя нагло, на многих их машинах были намалеваны тузы, тигры, удавы. Но, несмотря на крикливые талисманы, шестаковцы сбивали вражеские самолеты. Как-то, приехав на аэродром, генерал Хрюкин, беседуя с командиром, заметил:

— Всякую нечисть малюют гитлеровцы. Но небо — стихия орлов! Вот и нарисуйте их...

Вскоре все самолеты полка преобразились. На каждом, с обоих бортов, распластал крылья орел. Теперь, когда истребители [33] возвращались с задания, техники и механики издали узнавали машины своей эскадрильи.

—  «Желтококие» идут!..

«Желтококие» — эскадрилья Амет-Хана. На ее машинах были желтые носы — коки винтов — и красные капоты. А по бортам — орлы. Много тяжелых боев провел командир эскадрильи со своими ведомыми в дымном небе Сталинграда. От метких очередей чадными кострами падали, опрокидываясь на крыло, размалеванные фашистские самолеты. Да и он, Амет-Хан, не раз попадал в переплет. В одном из неравных боев в его машину угодил вражеский снаряд. Захлебнулся мотор. Сбить пламя скольжением не удалось. Оставалось одно: прыгать с парашютом. Схватку в воздухе наблюдали наши пехотинцы. Увидев, что летчик приземлился на нейтральной полосе, они без команды поднялись в атаку.

Несколько человек скосил тогда свинцовый ливень. Но летчика все же отбили у врага.

Весной сорок третьего гвардейский полк Шестакова перебросили под Ростов. Едва успели расположиться на полевом аэродроме, приказ: «Все истребители — в воздух. Взлет по готовности!» Первой поднялась шестерка, ведомая Амет-Ханом. И сразу — с набором высоты к линии фронта. Безоблачное небо казалось спокойным, безмятежным. С пятикилометровой высоты просматривалась синь Азовского моря, в дымке тонул горизонт. Но вот неожиданно впереди появилась армада «юнкерсов» и «хейнкелей» в сопровождении истребителей. Фашисты, очевидно, намеревались бомбить Батайск, где была разгрузочная станция фронта.

— В атаку! — скомандовал Амет-Хан.

И пошел в лобовую. Иного выбора не было. На какой-либо маневр просто не оставалось времени.

Шестерка рванулась навстречу врагу. Обычно опытный летчик, только взглянув на строй противника, сразу определит, кто перед ним: бывалые пилоты или зеленые юнцы. По самолетам видно: идут, как спаянные, или же «подпрыгивают», будто утки на зыбкой волне.

Здесь же, сближаясь, обе группы шли, как по струне. Матерый, видать, гитлеровец вел флагманский, окрашенный в белый цвет бомбардировщик. Лишь в последний миг не выдержал; пытаясь избежать лобового удара, вильнул в сторону. Поздно! Пушка Амет-Хана выплеснула струю огня. Фашистский самолет взорвался в воздухе. Тут же вспыхнули еще две вражеские машины. Четвертую таранным ударом сразил ведомый Амет-Хана [34] летчик Коровкин. Воздушная армада фашистов не прошла к объекту удара.

Все дальше на запад откатывался фронт. Сокрушая врага, неудержимой лавиной наступали советские войска. С воздуха их прикрывала авиация. В строю крылатых был и гвардейский авиаполк шестаковцев.

В результате успешного наступления наших войск в Крыму была накрепко блокирована крупная вражеская группировка. Гитлеровское командование пыталось как-то организовать снабжение ее, бросив для этой цели транспортные самолеты Ю-52. Пилоты этих машин, груженных боеприпасами, горючим и провиантом, страшились встреч с нашими истребителями, предпочитая летать к цели ночью, в ненастную погоду. Но это не спасало фашистов. Наши летчики настигали их и «ссаживали» с неба.

Как-то под вечер Амет-Хана вызвали в штаб. Командир полка, подозвав летчика к карте, острием карандаша указал точку у самой линии фронта. Пояснил:

— Это аэродром «подскока». Перелететь туда сегодня же. Всей эскадрильей. Действовать будете из засады. Главная задача — уничтожать транспортные самолеты. Вопросы есть?

Амет-Хан немного помедлил, затем сказал:

— Нет вопросов.

Откровенно говоря, не по душе ему было такое дело. «Скажите, пожалуйста, чем поручили заниматься, — размышлял он. — Транспортниками! Да ведь с ними, с этими лаптежниками, любой летчик, вчерашний курсант, мог бы справиться...» Но что поделаешь? Приказ есть приказ.

Вскоре в штаб полка с аэродрома «подскока» начали поступать боевые донесения. Ежедневно сообщалось о количестве сбитых вражеских машин. Как-то за одну ночь летчики эскадрильи Амет-Хана уничтожили их больше десятка. Тогда из штаба поступил запрос: «Сообщить о тактике действий, применяемой в бою с тихоходными воздушными целями». Сведения эти, видимо, требовались для обобщения и распространения боевого опыта. Ответ пришел быстро, хотя был весьма лаконичен: «Нового у нас в тактике нет. Где видим врага, там и бьем. Амет-Хан».

А на следующий день случилось такое, о чем долго потом вспоминали в полку. Под вечер летчики двух эскадрилий, остававшихся на основном аэродроме, вернулись с боевого задания. Пилоты отошли в сторонку, расселись на траве; вот-вот должен был начаться разбор вылета. Техники и механики хлопотали у самолетов, дозаправляли их горючим, боеприпасами. Словом, все шло своим чередом.

Вдруг с западной стороны послышался гул моторов. Разноголосый говор сразу поутих. Может, вражеский налет? Но почему нет сигнала тревоги?

А гул моторов все нарастал. Уже можно было различить силуэты самолетов. Только, странное дело, похоже, свои, а полет необычен: два истребителя то идут «змейкой», то закладывают крутые виражи. Но вот кто-то крикнул:

— Братцы, наши, наши это! «Каракатицу» какую-то конвоируют!

К аэродрому приближалась странная воздушная кавалькада. Окрещенным каракатицей за свой неуклюжий вид оказался одномоторный немецкий самолет связи «физелер-шторх». Он резво тарахтел мотором и шел у самой земли. Сопровождали его два «желтококих» истребителя. Впрочем, летчик плененного самолета, видно, понимал безвыходность своего положения и не пытался удрать. Наверное, еще издали он заметил аэродром, потому что с ходу, будто век тут летал, произвел посадку.

Пока за ним садилась пара истребителей, «физелер-шторх» закончил пробег. И подрулил прямо к тому месту, где стояли летчики. Тут самолет лихо развернулся. Пилот выключил мотор.

Открылась дверца кабины. На землю спрыгнул, сверкая белозубой улыбкой... Амет-Хан. Шагнув к командиру полка, молодцевато отрапортовал:

—  «Шторх» доставлен в исправности! Может, пригодится. А пленного летчика тоже привез... — сказав это, запнулся, развел руками: — Из кабины только никак не может выбраться, бедолага, с животом непорядок...

Командира и Амет-Хана сразу обступили летчики. Начались расспросы. Мало-помалу прояснилась история с незадачливым «шторхом». Немецкий пилот в звании обер-лейтенанта летел в Очаков. Вез штабного офицера с важными документами. Из-за непогоды они сбились с курса, заблудились.

Когда «физелер-шторх» пролетал вблизи аэродрома «подскока», об этом доложили Амет-Хану. Он распорядился посадить вражескую машину. Взлетела пара истребителей. Фашиста заставили сесть.

К немецкому самолету подъехал Амет-Хан. Как запустить его? В воздухе он и сам знает, что к чему. Сев в кабину, жестом предложил обер-лейтенанту: «Покажи, как запускать мотор». [36]

Пилот понял его по-своему, ткнул себя пальцем в грудь, кивнул на сиденье: мне, мол, надо сесть, чтобы показать, как это делается. «Ничего, — махнул, рукой Амет-Хан. — Без тебя разберемся». И разобрался. Сам, без посторонней помощи усвоил премудрости «шторха». Через час он уже рапортовал командиру, что доставил вражескую машину и ее «пассажира» в сохранности.

А с рассветом снова в полет. В бой, где в смертной круговерти огня испытываются стойкость и мужество бойца. Да, опасность страшит каждого. Но тот, кто не дрогнул, поборов в себе страх, считай, наполовину победил врага. Эту суровую науку твердо усвоил в шестаковском полку Амет-Хан.

Над Днепром его ведомые сбили 32 фашистских самолета. Четыре из них уничтожил командир эскадрильи.

Да, разящей, словно карающий меч, была атака Амет-Хана. Ратные подвиги летчика-коммуниста высоко оценила Родина. На фронте августовским солнечным днем на его груди засияла «Золотая Звезда».

Кто бы не почувствовал себя в этот момент счастливым на свете! И так захотелось поделиться радостью, переполнившей сердце, с тем близким человеком, кто научил летать. А вышло, ну, совсем как в сказке. В одно из ночных дежурств командир эскадрильи Амет-Хан и его ведомый сидели в землянке. Отворилась дверь, и через порог шагнул высоченного роста летчик:

— Принимай, братва, штурмовиков!

Амет-Хан обернулся на голос, узнал сразу: Большаков! Крепко обнялись.

— Рад за тебя, Амет-Хан! — И, кивнув на «Звезду» Героя, Большаков спросил: — Вижу, пригодился «урок», помнишь?

— Еще бы! «В воздухе ничего не может быть на авось, на счастье...»

О многом хотелось поговорить. Только короткой оказалась встреча. Кто-то громко позвал:

— Большакова к самолету!

Через несколько минут гул моторов всколыхнул предрассветную тишину. Вслед за штурмовиком поднялась в небо пара истребителей. Вместе — инструктор и ученик — ушли на боевое задание. Когда возвращались назад, Большаков развернул машину к своему аэродрому. Качнув крылом друг другу, они расстались в небе. Больше их фронтовые маршруты не пересеклись.

Но всякий раз, вылетая в бой, Амет-Хан вслушивался в песню мотора, и чудилось ему, будто вновь звучит в ней [37] ободряющий голос того, кто напутствовал его перед первым полетом.

С этой мыслью уходил он и в свой последний, 603-й по счёту, боевой полет. В небе Берлина провел 130-й воздушный бой. После его атаки факелом врезался в бетон аэродрома Темпельгоф вражеский истребитель. То была последняя пулеметно-пушечная очередь, которая как бы подвела боевой итог: 49 уничтоженных машин противника. 30 из них Амет-Хан сбил лично и 19 в групповом полете.

Дважды Героем Советского Союза пришел Амет-Хан на испытательный аэродром. Здесь уже брала старт реактивная авиация. Амет-Хану помогли войти в строй. И вот первая сложная работа. На необычного вида планере, оснащенном пороховыми ускорителями, он поднимался за буксировщиком на огромную высоту. Отцепив трос, бросал машину в пике. Со сверхзвуковой скоростью планер мчался к земле. Но летчик не спешил выводить машину. Требовалось испытать ее на предельных режимах устойчивости и управляемости. Работу эту Амет-Хан провел успешно. Ему стали поручать еще более ответственные задания.

Кажется, всякое повидал уже в испытательных полетах. Но когда впервые подошел к аппарату, который лишь отдаленно напоминал самолет, опешил: «Неужели он способен летать?»

— Да, способен! Теоретические расчеты это подтверждают, — пояснил конструктор.

Новую машину за ее огромную скорость летчики окрестили «снарядом». В то время никто в мире не летал на таком «агрегате». Как же поведет он себя в воздухе? На этот вопрос предстояло ответить летчику-испытателю Амет-Хану. К трудному полету он готовился упорно, всесторонне. А затем в кабине «снаряда» поднялся в небо. Все, кто был тогда на аэродроме, провожали его в тот полет. И не расходились, ожидая, когда вернется домой.

И вот над горизонтом появилась маленькая точка. С каждой секундой она увеличивалась в размерах. Скорость была так велика, что невольно закрадывалось сомнение: сумеет ли летчик посадить машину? Сумел. Приземлился блестяще.

Сколько потом было еще трудных, порой опасных полетов! Впрочем, летчики-испытатели не любят говорить об этом. И Амет-Хан тоже не делал для себя исключения. О своей профессии говорил немногословно:

— Работа!

Что ж, верно, но это поистине героическая работа. За нее он был удостоен звания лауреата Государственной премии, заслуженного летчика-испытателя СССР. И высокие награды, полученные уже в мирные дни, — тоже за эту работу.

Более 20 лет поднимался в воздух с, испытательного аэродрома коммунист Амет-Хан Султан. Здесь, как и в боях, его также отличали мужество, верность Родине.

Надо было действительно сильно любить свое дело, чтобы сказать:

— Если есть хоть небольшая надежда, я не оставлю машины.

Он произнес эти слова незадолго до своего последнего полета...

Его знали многие. Ему часто писали. Письма продолжали поступать и после его гибели. Писали в тех письмах о фронтовом небе, о разящих атаках Амет-Хана, о его смелых испытательных полетах. Писали друзья и незнакомые, хотя знали, конечно, что от него уже не получат ответа.

Но разве не ответил он всем тогда, в дружеской беседе с поэтом? Помните:

«Чей же ты?..

Я — Герой Советского Союза».

Счастье и гордость звучат в этих словах. [38]

Ведущий

АНДРИАНОВ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ

Василий Иванович Андрианов родился в 1920 году в деревне Иванисово Бежицкого района Калининской области. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года.

За год до начала Великой Отечественной войны был призван в ряды Советской Армии. Уже будучи в армии, поступил в военно-авиационную школу пилотов, по окончании которой в июне 1943 года был направлен на фронт. Сражался на Воронежском, Белгородском, Харьковском, Полтавском, Кировоградском направлениях. Участвовал в разгроме немцев под Корсунь-Шевченковским, Уманью, в боях под Кишиневом, Яссами, при форсировании Днестра, Прута, Серета, Вислы, Одера, в освобождении городов Кракова, Катовице, Гуты, Ратибора и многих других. За годы войны совершил 177 успешных боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1944 года Василию Ивановичу Андрианову присвоено звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны В. И. Андрианов продолжает службу в Советской Армии. В 1950 году он окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а в 1961 году — Академию Генерального штаба. Ныне генерал-майор авиации В. И. Андрианов живет в Москве, работает в Академии Генерального штаба, передает свой богатый опыт будущим защитникам Родины.

Первый боевой вылет.

Потом их могут быть десятки или сотни, порой значительно более ответственных, трудных, рискованных. Но боевое крещение остается в памяти навсегда, особенно если свершилось оно в такой битве, как Курская, над легендарной Прохоровкой, где встретились в небывалом сражении стальные танковые лавины, а дымное небо над полем боя казалось нашпигованным разящим свинцом.

Именно сюда, в эту огненную круговерть, вел группу «илов» командир штурмового полка майор Д. К. Рымшин. Ведомым одного из звеньев впервые летел в бой младший лейтенант Василий Андрианов, лишь несколько суток назад прибывший в часть из летной школы.

В другой обстановке полетал бы новичок на задания попроще, присмотрелся к действиям бывалых воздушных бойцов, прислушался к их советам. Постепенно и втянулся бы в напряженный боевой ритм, освоил тактические приемы, укрепил волю, развил глазомер. В сущности вот так, бережно, хотя без излишних сантиментов и затяжек, вводили во фронтовых частях в строй молодых летчиков, членов экипажей.

Но с Андриановым вышло иначе. Его, как положено, «погоняли» по теории, проверили технику пилотирования одиночно и в строю. Убедились, что летает младший лейтенант, как говорят, добротно, в строю держится прочно, стрелять умеет. Да и меньше всего был похож молодой летчик на тех, кто нуждается в опеке: русоволосый богатырь — под стать своей могучей крылатой машине, он с первого взгляда располагал к себе, внушал доверие. Окончил аэроклуб. Затем школу младших авиаспециалистов. Летал стрелком на ТВ-3. Теперь вот освоил штурмовик... [41]

Словом, командир не испытывал никаких колебаний, когда включил Андрианова в боевой расчет и когда повел его в первый боевой вылет.

...Василий, поглядывая на машину командира звена, уверенно держит место в строю. Ровно гудит мощный двигатель; стрелки приборов замерли на нужных делениях. Все привычно, знакомо, как в тренировочном полете по маршруту.

Выше по сторонам снуют юркие истребители сопровождения, а под плоскостями бесконечной лентой бежит выжженная июльским солнцем, усеянная воронками, опаленная недавними боями земля. С каждым километром она все чернее; с каждой минутой все ощутимее в кабине терпкий запах гари. Значит, скоро и поле боя!

Нет, Андрианову только казалось, что все, «как всегда». Он не уловил нарастающего напряжения перед встречей с неведомым, слишком увлекся наблюдением за землей и нарушил одну из важных фронтовых летных заповедей — не отставать от строя. Не сразу до него дошел и смысл команды ведущего на разворот. Промешкал какие-то секунды, а группа уже сдвинулась влево, расстояние до нее резко увеличилось. Летчик энергично дослал сектор газа вперед до упора и положил машину в левый крен.

На развороте опытный командир сразу заметил отставший самолет и приказал замыкающему немедленно подтянуться. Но было уже поздно. Едва в наушниках шлемофона умолк голос ведущего, как воздушный стрелок торопливо доложил о приближении вражеских истребителей. Крупнокалиберный пулемет сухо загремел и тут же захлебнулся. В кабине что-то оглушительно грохнуло, острая боль полоснула летчику плечо, в лицо ударила удушливая струя воздуха, настоенного на парах перегретого масла.

Снова удар... Скрежет раздираемого металла... Самолет, словно споткнувшись, клюнул носом и начал заваливаться набок. Судорожно дернулся и замер тяжелый трехлопастый винт. Наступила гнетущая тишина...

Через помутневшее от масляной пленки остекление фонаря Андрианов увидел проскочившую рядом пару «мессершмиттов» — вероятно, матерых «охотников», расчетливо нанесших ему удар в спину, — и словно очнулся от оцепенения. Нет, он еще не повержен... Война для него не окончена. Он еще вернется в крылатый строй и предъявит врагу счет!

В свой полк Василий Андрианов добирался где на попутных автомашинах, где пешком. Всю неблизкую дорогу перебирал он [42] в памяти каждую деталь злополучного «боевого крещения», принятого им еще до выхода в первую атаку, еще до первого выстрела по врагу. Но чаще всего вспоминал он посадку истерзанной машины на поле, гулкие удары бронированного корпуса о высушенную до гранитной твердости землю, а потом... Потом — изрешеченное свинцом тело воздушного стрелка сержанта Смирнова в обрамлении покореженного, обожженного металла. Такое ни забыть, ни простить нельзя...

Госпиталя избежать не удалось. Но как ни мучительно тянулись там дни «принудительного отдыха», они не прошли впустую. На смену эмоциям пришли трезвый анализ, строгая оценка действий, твердая решимость настойчиво учиться воевать, постоянно искать ключи к победе. Навещавшие Андрианова однополчане, бывалые фронтовики, помогали молодому летчику разобраться в его ошибках, познать тонкости летно-тактического мастерства.

—  «Ильюшин-2» — оружие многоцелевое и уникальное по своим боевым возможностям, — говорил командир звена Алексей Керцев. — Это и крылатая артиллерийская батарея, и бомбардировщик, и истребитель. Выходит, что нашему брату-штурмовику нужны как бы три диплома: летный, штурманский, стрелковый — и все с отличием, ибо нам ничего нельзя знать и делать наполовину или даже на девять десятых. Ведь это штурмовики атакуют врага с бреющего полета под огнем из всех видов оружия; это мы, сопровождая свои войска, выжигаем противника буквально под ногами наступающих передовых частей, когда непростительны, а подчас и преступны даже малейшие ошибки, неточности в расчетах...

Когда Василий появился на самолетной стоянке, где его ждал новенький ИЛ-2, он был уже иным: посуровел, внутренне собрался, сосредоточился. Больше слушал, чем говорил; больше тренировался в кабине, чем отдыхал в тени под крылом.

А боевая страда продолжалась. Советские войска, обескровив противника в преднамеренном оборонительном сражении на Курской дуге, успешно развивали контрнаступление, неудержимо продвигались на запад. Боевая активность нашей авиации возрастала с каждым днем. И почти «ежедневно, а то и по нескольку раз в день вслед за ведущим поднимал во фронтовое небо свой самолет молодой летчик. Вылет за вылетом, бой за боем. Рос боевой счет 667-го штурмового авиаполка. Но теперь в нем был и его, Андрианова, вклад; теперь знал он, чем отличаются настоящие вражеские танки от фанерных макетов на полигоне, как выглядят сквозь призму прицела эти изрыгающие [43] огонь серо-зеленые коробки, а главное — как полыхают они, прожженные кумулятивными противотанковыми бомбами.

В двадцатых числах июля 1943 года соединения Воронежского и Степного фронтов вышли на рубеж, который занимали до начала оборонительного сражения. Под угрозой прорыва советских войск на Белгородско-Харьковском направлении враг начал перебрасывать сюда подкрепления из глубины обороны и снятые с других участков фронта. Дезорганизовать перевозки противника, не дать ему сосредоточить, развернуть резервы — такую задачу поставило перед авиаторами командование.

Разведка донесла: на железнодорожном узле Белгород скопилось множество вражеских эшелонов. Короткая подготовка — и вот уже группа из двенадцати «ильюшиных» во главе с лейтенантом Покорным смыкается над полевым аэродромом в плотный строй и направляется по заданному курсу. Линию фронта проскочили на малой высоте и большой скорости, не дав противнику прийти в себя, организовать зенитный заслон. Но чем ближе цель, тем чаще вспухали в белесом от зноя небе брызжущие горячим металлом бурые шапки разрывов.

Враг встретил шквалом огня. Лейтенант Покорный выделил часть сил для подавления зенитной артиллерии, а ударную группу крутым разворотом на большой высоте вывел на железнодорожный узел. О том, что первая серия бомб легла точно, Андрианов узнал при заходе на повторную атаку: там, где только что струились лишь жидкие дымки из паровозных труб, теперь расползалось, клубясь, бесформенное черное облако, по пристанционным путям в панике метались немецкие солдаты и офицеры.

Новый бомбовый удар — и новые очаги пожаров, гулкие, упруго бьющие по самолету ударной волной взрывы боеприпасов... Бомбы израсходованы. Но есть еще пушки, крупнокалиберные пулеметы. И штурмовики устремляются в третью атаку.

Хоть и мало воевал еще Андрианов, но у него уже была своя привязанность — воздушная стрельба. Конечно, авиабомбы очень эффективны, особенно эта миниатюрная, несолидная на первый взгляд, противотанковая новинка — ПТАБ. Но пока бомбы долетят до цели, подожгут ее, весь изведешься: попал или нет? Да и не всегда поймешь, твои ли бомбы или соседа по строю накрыли цель? А знать это нужно не столько ради престижа, сколько для дальнейшего боевого совершенствования, учета и устранения ошибок. Другое дело — пушки и пулеметы: сразу видно, куда врезались цветные трассы. А глаз у Василия оказался верным, рука — твердой. Вот и сейчас, бросив самолет [44] в пике, чуть сощурив зоркие глаза, ловит он в светящуюся сетку прицела набегающие, растущие вагоны, платформы.

Пора! Сухо загремели пушки. Огненные пунктиры вырвались из крыльев штурмовика и вспороли крышу одного из «пульманов». Хорошо! Теперь ручку чуть на себя и длинной очередью прошить весь эшелон, повредить железнодорожное полотно, выходные стрелки...

Атака окончена. Палец отпускает гашетку, и в тот же миг самолет сильно встряхивает, бросает в сторону. Это ударная волна — на станции что-то взорвалось. Теперь пойдет полыхать!

Так учился воевать и побеждать летчик-штурмовик Андрианов. Нелегко давалась эта наука. Огнем и кровью писались строки боевой летописи каждого подразделения, каждой авиационной части. При штурмовке вражеского аэродрома героически погиб первый фронтовой наставник Василия Алексей Керцев. Тяжело переживал Андрианов эту утрату, никак не мог смириться с мыслью о неизбежности жертв в беспощадной битве с врагом. Самому ему не раз приходилось прорываться к целям сквозь огненную метель, где никто не застрахован от шального снаряда, возвращаться с десятками пробоин в самолете. Но потерять Керцева... И снова воскресал недавний эпизод, который сделал двух летчиков боевыми побратимами.

Группа наших штурмовиков нанесла удар по колонне пехоты и техники противника на марше. Андрианов летел ведомым в звене Керцева, четко повторяя все маневры командира, метко разил врага. Несколько боевых вылетов, вдумчивых разборов их результатов, целенаправленных тренажей и конкретных рекомендаций командира звена заметно сказались на его летном «почерке», позволили уже достаточно уверенно ориентироваться в воздушной и наземной обстановке. В круговерти атак Василий выбрал момент, чтобы мельком осмотреть воздушное пространство, и невольно похолодел: сзади сверху на самолет Керцева пикировал «мессершмитт». Еще мгновение — и он откроет огонь!

Дальнейшее произошло словно само по себе: Василий рванул на себя ручку управления и закрыл своим самолетом машину командира, принимая удар на себя. Однако фашист, не ожидавший такого маневра, шарахнулся в сторону. Андрианов не видел, что у «мессера» был напарник. Он понял это только тогда, когда дробно загремели по броне и остеклению фонаря осколки снарядов, а кабину заполнил знакомый тошнотворный запах горелого моторного масла. [45]

С огромным трудом перетянул тогда Андрианов почти неуправляемый штурмовик через линию фронта и посадил его в расположении своих войск. Только на вторые сутки вернулся летчик на свой аэродром и здесь узнал, что повредивший его машину «мессер» не ушел безнаказанным: он нерасчетливо проскочил вперед и был «срезан» пушечным огнем одного из наших штурмовиков. Незабываемой была и встреча с Алексеем Керцевым. А теперь вот его не стало...

Нет, Василий не согнулся, не опустил руки перед жестокой действительностью. «Если гибнет боевой друг, — говорил он однополчанам, — то каждый из нас должен сражаться за двоих, наносить врагу максимальный урон, бить его беспощадно до полной победы». И слово свое летчик держал твердо. С каждым боевым вылетом крепла его репутация как умелого и бесстрашного воздушного бойца, на которого можно смело положиться, которому можно доверить выполнение любого задания. Так и должно быть — ведь на войне человек весь на виду, здесь, как нигде, объективна оценка его возможностей, дел, поступков. И, как нигде, щедро воздается по заслугам.

25 декабря 1943 года старший летчик Василий Иванович Андрианов был назначен командиром звена.

Со смешанным чувством выслушал младший лейтенант приказ об этом, объявленный ему командиром части подполковником Рымшиным. И пожалуй, лишь для него самого новость оказалась неожиданной. В полку давно уже обратили внимание на летчика, в котором органически сочетались отчаянная храбрость с расчетливостью в бою, физическая сила с личной скромностью, твердость убеждений с доброжелательностью к людям. Он уже многое постиг за несколько фронтовых месяцев. На его личном боевом счету — десятки боевых вылетов, уничтоженные танки и автомашины, орудия и железнодорожные вагоны, огневые точки и пехота врага, десяток воздушных боев с «мессерами» и «фокке-вульфами»...

Убедительным свидетельством боевой зрелости офицера были и поблескивавшие на груди золотом и эмалью два ордена Красного Знамени и Отечественной войны. Конечно, двадцатитрехлетний летчик был счастлив и горд, когда вручали ему высокие награды и благодарили за мужество и мастерство. Но стать командиром звена! Справится ли он?

Андрианов знал, как тщательно подбирает командование ведущих групп, какое это ответственное и трудное дело. Но ведь и почетное! И разве ничего не перенял он у своих наставников — Рымшина, Лопатина, Керцева? [46]

— Справитесь! — коротко ответил командир полка еж высказанные Василием сомнения. — Будут затруднения — поможем. Но полагаю, что у вас даже с избытком данных для исполнения новых обязанностей. Поэтому и летчиков даю молодых, пусть с азов перенимают ваш боевой почерк.

Очень скоро Андрианов убедился, что опасения его все же были не напрасными. Это выяснилось сразу, как только повел он своих ведомых на первую для них штурмовку. Не сформировалось еще из трех экипажей звено, спаянное единой волей; в воздухе младшие лейтенанты Анатолий Бескровный и Николай Черных словно забыли все, чему он их учил.

— Атаковали цель кто во что горазд, — строго выговаривал командир подчиненным на разборе полета. — Ни дистанций, ни интервалов, ни высоты не выдерживали, «мессеров» не заметили, и, не будь настороже мой стрелок, летать бы вам на решете с нулевой подъемной силой.

Заметив, что молодые офицеры и без того подавлены, командир смягчился. Быть может, вспомнился ему в ту минуту и собственный первый боевой вылет.

— Ладно, — сменил он тон. — Если совсем откровенно, то я доволен, что не дрогнули под огнем. Значит, со временем научитесь воевать. Отдых пока отменяется. Продолжим занятия по тактике, будем отрабатывать групповую слетанность, добиваться монолитной слаженности.

Методистами не рождаются. Не был им и Василий Андрианов. С курсантской скамьи учили его летать, готовили к защите Родины. Что же касается командирских навыков, знания методики, педагогики, психологии, то пока все это состояло из общих понятий, усвоенных на лекциях в летной школе, собственных наблюдений, советов опытных командиров да книжных рецептов. И если все же сумел он подчинить своей воле ведомых, создать боеспособное звено, то потому, что сам был неутомим в учебе, наблюдателен, настойчив, а главное — в совершенстве владел самым эффективным методическим приемом — личным примером, высоким профессиональным мастерством. В мирные дни на это, вероятно, потребовались бы годы. Но на фронте иной ритм жизни и темп роста бойцов.

Андрианов еще учил своих первых питомцев по-настоящему воевать, а в Москву уже ушло представление на присвоение ему звания Героя Советского Союза. В заключительной части этого документа было написано: «...отличный разведчик, бесстрашный летчик-штурмовик. Его каждый боевой вылет наносит врагу огромный урон в живой силе и технике». [47]

«Отличный разведчик»! Да, приходилось выполнять и разведывательные полеты. В одном из них, на Кишиневском направлении, возглавляемая Василием группа «илыошиных» вскрыла во всех деталях передний край оборонительной полосы противника по реке Бык. Это очень непросто — методично «утюжить воздух» над тщательно скрываемыми, а потому и особенно сильно прикрытыми зенитным огнем позициями вражеских войск. Надо собрать в кулак всю волю, чтобы не сорваться, не бросить машину в пике на все эти несчетные огневые точки, секущие трассами воздух вокруг самолета. Но воздушный разведчик не имеет права отвечать ударом на удар, он прокладывает путь к будущему успеху своих войск. На вражеские узлы сопротивления, артиллерийские батареи, пулеметные гнезда, куда сейчас бесстрастно смотрит лишь холодно поблескивающий объектив аэрофотоаппарата, нацелятся в установленный час сотни орудийных стволов, обрушатся бомбы; наше командование разгадает замыслы противника, определит направление главного удара, выделит силы и средства, необходимые для разгрома противостоящей группировки. Таково грозное оружие воздушного разведчика, когда молчит бортовое вооружение его самолета и плотно закрыты бомболюки.

Огневой сорок четвертый памятен для Василия Андрианова яркими событиями: в мае он стал членом великой партии коммунистов, в июле — удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Чуть больше года минуло с того дня, как прибыл в действующую армию молодой выпускник летной школы. А теперь это был уже обстрелянный, закаленный воздушный боец, подлинный ас, искусный тактик. Многие в полку сверяли по Андрианову свое боевое мастерство, стремились летать и громить фашистов «по-андриановски». А это значило ежесекундно, днем и ночью, быть в готовности к вылету на любое задание, порой в такое ненастье, когда вражеские летчики даже не помышляли о запуске двигателей. Это значило — каждый раз выводить самолеты на цель точно по месту и времени, отбомбиться внезапно и без промаха, а потом, энергично и рационально маневрируя, расстрелять из всех стволов чуть ли не в упор самые важные объекты и исчезнуть за горизонтом раньше, чем появятся вызванные по радио вражеские истребители.

Иногда фашистам удавалось прорваться сквозь заслон истребителей прикрытия.

...17 августа гвардии старший лейтенант Андрианов вел шестерку «илов» на штурмовку скопления вражеских танков неподалеку от Мариамполя. Вот и заданный район. Танки тщательно [48] замаскированы; молчат, притаились и зенитки. Тем более что штурмовики как будто проходят мимо. Но ведущий уже разглядел десяток танков, колонну крытых грузовиков да еще и склад боеприпасов неподалеку.

Быстрая оценка обстановки. Команда ведомым на перестроение. Энергичная «горка». И вот уже с крутого разворота поочередно входят в пике краснозвездные машины. Вздрогнули, поползли в разные стороны вражеские танки, роняя с брони ненужную больше солому. Поздно! Под градом бомб заполыхал, завертелся на месте один танк, густо задымил и замер второй. Торопливо, взахлеб ударили автоматические зенитки, но и по ним прошелся огненный вихрь.

Повторный заход. На высоте 700 метров группу атакует пара МЕ-109. Атакует по знакомой схеме: разогнать до предела скорость, «клюнуть» с ходу и удрать. Но у шестерки «илов» 30 пушечных и пулеметных стволов, шесть пар зорких глаз и твердых рук. И когда штурмовики легли на обратный курс, внизу содрогался от взрывов бывший склад боеприпасов, догорали разбитые танки, автомашины и... два «мессера», завершившие свою последнюю атаку в земле.

Извилист на карте боевой путь части. Менялись наименования фронтов, номера воздушных армий, оперативные направления. Да и сам 667-й шап стал прославленным 141-м гвардейским штурмовым авиационным Сандомирским Краснознаменным ордена Кутузова полком. А славу ему принесли люди в гимнастерках с голубыми петлицами, бесстрашные воздушные бойцы за свободу и счастье Родины. Среди них и командир авиаэскадрильи Василий Андрианов.

Ведущий! В штатных расписаниях нет такой должности. Но ведущие были, есть и будут всегда. Это они увлекают людей в бой, поднимают на подвиги, щедро делятся с ними знаниями, опытом, мастерством. Право быть ведущим лишает прав на ошибки, возлагает безоговорочную ответственность за успех каждого боевого вылета, за судьбу каждого подчиненного. Вот простая арифметика: с 28 августа 1944 по 29 апреля 1945 года эскадрилья, которую возглавил Андрианов, совершила 578 боевых самолето-вылетов, потеряв лишь два своих экипажа. Это очень высокий итог. Ведь на завершающем этапе войны враг сопротивлялся с отчаянием обреченного, чуть ли не зубами держался за каждую пядь земли, надеясь на чудо или пытаясь хотя бы отсрочить неминуемое возмездие. Каждый населенный пункт был превращен в узел сопротивления, каждый дом — в крепость. Штурмовикам приходилось пробиваться к целям [49] сквозь шквал огня. И ведущий должен был обладать незаурядным летно-тактическим мастерством, чтобы, выполнив боевое задание в таких условиях, привести группу на свой аэродром без потерь. Так, как это делал Герой Советского Союза гвардии капитан Василий Андрианов.

Вторую «Золотую Звезду» Андрианову вручили после победоносного завершения войны, когда вчерашние фронтовики еще привыкали к тишине, к чистому небу над головой, к новому, размеренному ритму службы. И это высочайшее признание боевых заслуг воина в мирные дни как бы напоминало о том, что в деле защиты Отчизны нет перерыва, что мир, завоеванный титаническими усилиями советского народа, надо беречь как зеницу ока.

Бойцы заслужили отдых. Но международная обстановка не располагала к благодушию, самоуспокоенности. Ведь были уже атомные грибы над Хиросимой и Нагасаки, приказ фельдмаршала Монтгомери о сборе трофейного оружия для использования против сил мира и прогресса, зловещая речь Черчилля в Фултоне... Империализм оставался империализмом, и Коммунистическая партия призывала к бдительности.

И снова над аэродромом стоит неумолчный гул авиационных двигателей, рвутся на полигоне бомбы, гремят пушечные очереди. Воины осваивают новую авиационную технику, ее боевое применение. Командир отличного подразделения Василий Андрианов поднимает в небо своих питомцев, ведет их на штурм высоких рубежей боевого мастерства. День за днем, ночь за ночью не спадает напряжение учебно-боевой подготовки. Постоянный творческий поиск нового требует мобилизации всех духовных и физических сил. Трудно, но иначе нельзя: ведь он ведущий!

И чем больше он знал и умел, тем больше росла потребность в новых знаниях и навыках, тем острее ощущал он настоятельную необходимость систематизировать, осмыслить до конца личный опыт, сверить его с опытом других авиационных командиров, вникнуть в перспективы развития военного дела вообще и авиации в частности.

Логика жизни привела Андрианова в Краснознаменную Военно-воздушную академию. Здесь за годы учебы он нашел ответы на интересующие его вопросы, освоил передовую методику летного обучения. Диплом с отличием — закономерный итог серьезного отношения к делу, которому посвятил жизнь, высокого чувства личной ответственности коммуниста и воина за выполнение своего партийного и служебного долга. Именно [50] в это время Андрианов почувствовал вкус к военной науке, ощутил потребность в разработке сложных вопросов боевого применения авиации, тактики ее действий в условиях современной войны. Вот почему несколько лет спустя вернулся Василий Иванович в Военно-воздушную академию, но уже не слушателем, а адъюнктом.

Вывший летчик-штурмовик, гроза фронтового неба, боевой командир, нашел свое второе призвание. Вот уже много лет он ведет большую преподавательскую и научную работу. Но не было приземления, последней посадки, прощания с небом. Полет продолжается. Он продолжается теми, кого учил он науке побеждать, теми, кто сегодня, переняв эстафету боевой славы из рук прославленного ветерана воздушных сражений за свободу и независимость Родины, зорко стоит на страже мирного труда строителей коммунизма.

А в тиши учебных аудиторий Военной Академии Генерального штаба слушатели внимательно следят за полетом творческой мысли дважды Героя Советского Союза генерал-майора авиации Василия Ивановича Андрианова, всей своей жизнью подтвердившего право на высокое звание — Ведущий. С большой буквы!

От Волги до Берлина

АРТЕМЕНКО СТЕПАН ЕЛИЗАРОВИЧ

Степан Елизарович Артеменко родился в 1913 году в селе Рацулово Ивановского района Одесской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1941 года.

До 1935 года жил в родном [52] селе, работал в колхозе. В 1935 году призван в армию. После демобилизации несколько лет работал в органах Наркомата внутренних Дел.

С августа 1941 года С. Е. Артеменко — на фронте, рядовым бойцом в мотострелковом батальоне. Вскоре его назначили командиром взвода, затем роты, батальона. Войну закончил в звании майора.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 февраля 1945 года Степану Елизаровичу Артеменко присвоено звание Героя Советского Союза. 31 мая 1945 года за новые боевые подвиги на фронте удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны на протяжении десяти лет продолжал службу в Советской Армии. С 1955 года в запасе. В настоящее время полковник в отставке С. Е. Артеменко живет в Одессе. Прославленный герой поддерживает тесную связь с воинами Советской Армии, активно участвует в общественной жизни. В 1956 году на I Всесоюзной конференции ветеранов войны был избран членом Советского комитета ветеранов войны.

Далек и труден путь от Волги до Берлина. Особенно далек он и тернист, если это путь войны. Сотни тысяч советских людей прошли его в страдную военную пору. "Прошел этот нелегкий путь и Степан Елизарович Артеменко. Но прежде чем он ступил на берлинскую мостовую, немало пришлось преодолеть ему фронтовых рубежей, укрепленных районов, водных преград. Многое перевидел и пережил за это время Артеменко: участвовал в крупных сражениях, прорывался через топкие болота и поредевшие леса, через опустошенные и разоренные города и села, не раз смотрел смерти в глаза.

А начал свой боевой путь Артеменко в сентябре 1941 года под Харьковом. Наши войска вели в те дни тяжелые бои с фашистскими полчищами. Ожесточенные схватки не прекращались ни днем, ни ночью. Враг спешил до наступления зимы захватить важнейшие промышленные и сельскохозяйственные районы нашей страны; Советские воины, выполняя приказ Ставки Верховного Главнокомандования, делали все, чтобы задержать противника и в упорной обороне измотать его силы.

Стрелковая часть, в которой служил Степан Артеменко, четвертый день не выходила из боя. Давно уже потерян счет атакам врага. Измученные бесконечными сражениями и бессонными ночами, люди еле держались на ногах. Пора бы и отдохнуть. Но где там! Враг предпринимает одну за другой попытки прорвать нашу оборону, ведет непрерывный огонь. Каждую минуту надо быть начеку, чтобы встретить противника во всеоружии. А тут еще тревожная весть прокатилась по рядам: убит командир взвода. А что такое взвод без командира, да еще в разгар боя? И вот тогда над полем боя впервые раздался громкий, охрипший на осеннем ветру голос [53] Артеменко:

— Взвод, слушай мою команду!

Всегда спокойный, немного медлительный, Степан Артеменко как-то сразу преобразился. На его загорелом мускулистом лице появилось едва заметное беспокойство. Но уже в следующие минуты, поборов в себе неожиданно нахлынувшие тревожные чувства, он целиком переключился на боевую работу.

Отправив командиру роты срочное донесение, Артеменко стал готовиться к отражению очередной атаки. Он приказал бойцам поглубже зарыться в землю, проверил исправность оставшегося у взвода оружия, наличие боеприпасов и питания. Пробираясь по узкой, наполовину засыпанной землей и гильзами траншее, он, стараясь быть спокойным, подбадривал бойцов, призывал не ослаблять бдительность.

— Пока есть силы и оружие, будем сражаться! Без приказа — назад ни шагу!

Артеменко знал: предстоят трудные схватки с врагом. Они потребуют новых сил, не обойдется и без потерь. Для некоторых бойцов эти бои, возможно, будут последними. Главное — держаться во что бы то ни стало, сделать все, чтобы не пропустить врага, сохранить занятые позиции.

Несколько дней стойко обороняли занятый рубеж бойцы взвода под командованием Степана Артеменко. Враг неоднократно атаковал их позиции, но всякий раз, встретив упорное сопротивление, с большими потерями откатывался назад. Тогда фашисты бросили против советских бойцов восемь танков и до роты пехоты. К этому моменту во взводе Артеменко осталось всего лишь несколько бойцов. Но каких! Эти несколько сделали то, что под силу разве батальону. Сосредоточенным огнем они отрезали пехоту от танков и в завязавшемся бою уничтожили свыше сотни оккупантов. Не достигнув цели, враг вынужден был на этом участке обороны прекратить атаки. Не удалось продвинуться противнику и на соседних участках. Советские воины и здесь стояли насмерть!

Этот многодневный бой под Харьковом осенью 1941 года не раз вспоминал впоследствии Степан Артеменко. Для него, еще неопытного в те дни воина, он был во многом поучительным. Именно там Артеменко впервые по-настоящему понял, что успех боя решают не только храбрость и выносливость бойцов, их хорошая подготовка, отличная боевая техника, но и умение командира быстро принимать решения, правильно организовывать взаимодействие людей, своевременно разгадывать замысел врага и опережать его в действиях. [54]

За этот первый бой Артеменко наградили медалью «За отвагу». А спустя несколько дней ему присвоили звание младшего лейтенанта и назначили командиром десантной роты. Так уже через два месяца после прибытия на фронт Степан Артеменко стал командиром десантников — людей необычайной смелости и отваги.

Многое передумал тогда Артеменко. Тревожила мысль: справится ли он с новой ответственной задачей? Хватит ли сил и знаний? Оправдает ли доверие командования? Ведь с этого дня он отвечает за жизнь десятков людей. Да и бои теперь придется вести на самых трудных и опасных участках фронта, быть все время в авангарде. И он мысленно отвечал себе: должен, обязан справиться, ты же коммунист! Правда, боевого опыта маловато. Но где же его взять, если для тебя, как и для сотен тысяч других еще вчера мирных людей, война только начиналась. Будет и опыт. Непременно будет!

Вскоре развернулись крупные сражения на Изюм-Барвенковском направлении. Участвовала в них и рота автоматчиков Артеменко. Одной из первых она стремительно ворвалась в Барвенково. Неожиданное появление советских танков с десантом автоматчиков вызвало замешательство в рядах противника. Это и решило исход короткого, но ожесточенного боя. Были захвачены крупные склады с оружием, обмундированием и продовольствием, большое количество вражеских автомашин, орудий, пулеметов.

С этого времени для автоматчиков наступили трудные боевые дни, заполненные постоянными маршами, сражениями, ночными атаками. Бои, как правило, приходилось вести с превосходящими силами противника, с его отборными частями. Чтобы обмануть, перехитрить врага, часто меняли тактику ведения боя, маневрировали. Не раз устраивали засады, заманивали гитлеровцев под удар своих войск, вихрем проносились по тылам фашистов, сея панику, дезорганизуя их оборону.

Поздней осенью 1941 года в одном из боев Степан Артеменко был ранен. Правда, рана оказалась не тяжелой. И все же его отправили в госпиталь. Однако уже через месяц Артеменко вернулся в родную часть. И снова, как прежде, громит он со своей ротой немецкие подразделения, уничтожая их опорные пункты, узлы сопротивления, сдерживая их яростный натиск чаще всего на самых опасных и уязвимых участках обороны.

После каждого боя в минуты затишья Артеменко подробно анализировал с бойцами боевые действия. От внимательных глаз командира не ускользала даже незначительная оплошность. [55]

Но он видел и то, что каждый бой еще больше закалял десантников. Люди мужали, приобретали необходимые навыки, опыт, учились военной хитрости. И это радовало Степана Артеменко. И все же всякий раз казалось, что бой можно было провести лучше, организованнее, с большим успехом и меньшими потерями. А потери были. Да и как им не быть в этом кромешном аду почти беспрерывных сражений?!

Особенно ожесточенный характер носили бои с весны 1942 года. Фашисты пытались взять реванш за свое зимнее поражение под Москвой, поднять боевой дух солдат. Наши части, отходя в глубь страны, наносили врагу ощутимые контрудары, истребляли его живую силу и технику. Дорого доставался оккупантам каждый метр захваченной ими советской территории.

В разгар Сталинградской битвы танковая бригада, в которую входила рота автоматчиков Степана Артеменко, была переброшена в район Волги. Прямо с ходу, без отдыха вступили в сражение. Надо было срочно помочь пехоте, попавшей в окружение. Ворвались в расположение частей противника, уничтожили несколько опорных пунктов, но были отрезаны от своих войск и сами оказались в окружении. Обратно прорывались с боями, ночью, понесли большие потери в людях и технике. Тяжело переживал эту неудачу Артеменко.

Как только выбрались из окружения, измученные бойцы, словно снопы в ветреную погоду, повалились на мерзлую землю и тотчас же заснули крепким солдатским сном. Но не спалось Артеменко. Болью жгло сердце. Скольких товарищей потерял он из тех, кто еще вчера был рядом. Они полегли там, на израненной снарядами земле. И нет такой силы, которая могла бы снова поднять их. Нет среди живых и того веселого, всегда подтянутого коренастого паренька из Москвы, которого по-отцовски полюбил за эти недолгие месяцы войны Степан Артеменко. Его скосила пулеметная очередь, когда выходили из окружения. Нет и многих других, кого хорошо знал командир роты. О каждом из них завтра из штаба уйдет в далекий тыл, родным, небольшой листок бумаги со страшным словом «погиб». И не одну мать сразит это горестное известие...

Весь следующий день Артеменко провел в хлопотах. А когда вернулся из штаба в свою роту, не узнал бойцов. От вчерашней усталости не осталось и следа. Удивительные люди. Еще совсем недавно были рядом со смертью, а сейчас шутят, занимаются своим нехитрым солдатским делом. [56]

Целый месяц простояли в обороне. А когда в ноябре 1942 года началось контрнаступление Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов под Сталинградом, двинулась вперед и танковая бригада. Рота лейтенанта Артеменко, прорвав первую линию обороны противника, оказалась в районе больших минных полей и противотанковых рвов. Это хотя и замедлило, но не остановило движения. Рота вместе с другими частями уверенно продвигалась вперед, взламывая и уничтожая укрепленные пункты врага.

Много позже, уже после войны, Степан Артеменко не раз вспоминал эти ожесточенные бои под Сталинградом, в которых наши бойцы и офицеры проявили поистине чудеса героизма, одержали блистательную победу.

«Никогда не забыть мне битву на Волге, — писал в одной из статей Артеменко. — Горячее это было время. Наше соединение непрерывно атаковало гитлеровские части, прорывалось в их тылы, громило вражеские коммуникации. Фашисты не раз пытались окружить нас, вводили в сражение крупные силы, много авиации. Первое время гитлеровские летчики охотились почти за каждым нашим танком. Но мы выдержали этот страшный натиск, а затем сами перешли в решительное наступление. И мы победили».

После сражения на Волге рота Артеменко в составе своей части наступала на Курском направлении, а спустя несколько месяцев — на Орловском, И здесь было немало жарких, изнурительных схваток, потребовавших от каждого бойца огромного напряжения сил, храбрости, ловкости, выносливости. Не раз попадала рота в тяжелое, казалось, в безвыходное положение. Но и в этих условиях она действовала дружно, молниеносно, не давая противнику опомниться, опережая его действия. И побеждала.

Летом 1943 года в разгар наступления из штаба пришел срочный приказ: офицера Степана Артеменко направить на курсы командиров батальонов при штабе Центрального фронта. Жаль было расставаться с товарищами, с которыми на протяжении почти двух лет он испытал и горечь поражений, и радость побед. Сердцем чувствовал: не вернуться ему уже в свою, ставшую такой родной роту.

Так оно и случилось. После учебы Артеменко направили командиром батальона в 447-й стрелковый полк 397-й стрелковой дивизии. С этим батальоном капитан Артеменко сражался до конца войны, прошел всю Западную Украину, Польшу, вступил в Берлин. Много больших и малых боев было на этом [57] ратном пути. Некоторые из них он хорошо помнит и сейчас, спустя три десятка лет.

...Холодное январское утро 1944 года. После многодневных наступательных боев батальон только что расположился на отдых. И вдруг приказ: прорваться в тыл врага, захватить станцию Домбровицы и удержать ее до подхода основных частей дивизии. Командование не скрывало: задание трудное, рискованное. На станции крупный, хорошо вооруженный гарнизон. Потребуется немало сил, сноровки, военной хитрости. Но станцию необходимо захватить. Успех этой операции во многом облегчит общее наступление наших войск.

Короток зимний день. Не успели еще занять исходные позиции, а землю уже окутала вечерняя мгла. Ровно в полночь заработала наша артиллерия. В фашистской обороне образовалась брешь. Через нее и проскользнул незаметно под покровом ночи батальон Артеменко.

Шли молча, без отдыха. Настороженно прислушивались к каждому шороху, внимательно осматривали каждый кустик, каждый бугорок. Спустя пять часов оказались в нескольких сотнях метров от железнодорожной станции Домбровицы.

Выслали вперед разведку, которая установила, что враг успел возвести здесь сильные укрепления. Вокруг станции тянулись ряды проволочных заграждений, минные поля. Подступы к станции простреливались из пулеметов. На самой станции находилось несколько артиллерийских орудий.

Действовать нужно решительно и немедленно. Только это может принести успех операции. Только так можно выиграть предстоящий бой с меньшими потерями.

Обходными путями, по глубокому снегу вышел батальон с тыла к станции. И вот уже взметнулась вверх красная ракета — сигнал к атаке. С криками «ура» бойцы устремились к станции. На проволочные заграждения летят шинели, ватники, маскировочные халаты, образуя своеобразные переходы. Через эти переходы и ворвался батальон на станцию. С ходу вступили в жестокую рукопашную схватку. В амбразуры пулеметных гнезд полетели гранаты. Не выдержав столь стремительной атаки, оставшиеся в живых гитлеровцы сдались в плен.

На станции Домбровицы батальон Артеменко захватил богатые трофеи: несколько железнодорожных эшелонов с продуктами и обмундированием, большое количество вооружения и боеприпасов. На другой день все это было передано нашим подоспевшим воинским частям. Там же, на станции, Степану Артеменко за успешно проведенную боевую операцию командование [58] вручило орден Отечественной войны. Это была третья правительственная награда отважного офицера-десантника.

И еще один бой — на пути к Берлину. Но это уже в районе Пинских болот. И хотя этот бой длился всего лишь сутки, он оставил в памяти незримый след. Не раз вспоминал о нем впоследствии Артеменко.

— Мы узнали, — рассказывал он, — что противник подтянул свежие силы, в том числе кавалерийский корпус, и готовится перейти в контрнаступление. Стремясь задержать наше наступление, враг организовал сильный заслон в деревне, к которой вела лишь одна дорога. По обе стороны дороги на десятки километров тянулись болота. Гитлеровцы считали себя на этом участке в полной безопасности.

Что делать? Идти кружным путем — значит потерять много времени, дать фашистам еще лучше укрепиться. Наступать же по единственной дороге прямо к линий фронта — значит понести большие потери.

Решили идти через болота. Здесь нет укреплений, а главное — немцы не ждут с этой стороны наступления наших войск. Советское командование понимало, что двигаться по топкому болоту, да еще с оружием, трудно, опасно. Но только так можно избежать больших потерь и быстрее добиться успеха. Сбить заслон фашистов и расчистить путь для продвижения наших войск на запад поручили батальону Артеменко.

И Артеменко немедленно приступил к выполнению боевого задания. Чтобы отвлечь внимание противника, он приказал одному взводу завязать перестрелку с гитлеровцами по фронту. Сам же с тремя ротами обходными путями осторожно двинулся через болота.

Шли целый день, иногда по пояс в воде. Большой отрезок пути пришлось устилать ветками, чтобы не увязнуть в топкой трясине. Наступила ночь. В темноте удалось перехватить штабную автомашину с двумя немецкими офицерами. Пленные заявили, что в деревне не подозревают о появлении в тылу советских воинов.

Под покровом ночи почти вплотную подошли к населенному пункту. Вокруг тишина, словно все вымерло. Только издали доносились глухие выстрелы. Это вели огонь бойцы взвода, оставленного Артеменко по ту сторону деревни.

Удар был нанесен столь неожиданно, что фашисты не успели даже организовать оборону. Застигнутые врасплох, они метались, словно попавший в ловушку зверь. Все их [59] попытки вырваться из окружения были безуспешны. Всюду гитлеровцев настигали пули, взрывы гранат, автоматные очереди.

К утру гарнизон противника был уничтожен. А вскоре по освобожденному пути уже двигались наши части, продолжая преследовать врага.

Нет, не поверил бы Степан Артеменко, если бы ему до войны сказали, что его жизненный путь так круто изменится, что уже в первые месяцы боевых действий на фронте он возглавит крупный десант и будет совершать вот такие дерзкие налеты на вражеские гарнизоны, сбивать их заставы, «выкуривать» фашистов из деревенских хат, сеять панику в рядах противника. Даже ему, мечтателю и фантазеру, не могло прийти такое в голову.

Однако боевое счастье не всегда улыбалось комбату Артеменко. В боях на подступах к Риге его вторично ранило. Почти два месяца пролежал в госпитале. А когда вернулся в свою часть, она уже действовала на Варшавском направлении в составе 1-го Белорусского фронта.

Батальон по-прежнему был в авангарде полка, принимал на себя первые удары врага. Но теперь все чаще действовали небольшими штурмовыми группами, уничтожали укрепления противника, не давали фашистам возможности закрепиться на новых рубежах.

Новый, 1945 год встретили на польской земле, южнее Варшавы. А через несколько дней, получив пополнение, снова перешли в наступление. В ночь на 16 января при прорыве обороны противника на западном берегу реки Вислы штурмом овладели двумя линиями вражеских траншей. На другой день, участвуя в танковом десанте, батальон ворвался в город Сохачев и разгромил стоявший там гарнизон.

Никогда не забыть капитану Артеменко, как однажды пришлось выполнять несколько необычное для десантников боевое задание.

Командованию стало известно, что впереди, за линией фронта, находится большой вражеский аэродром, с которого почти ежедневно взлетают гитлеровские самолеты для бомбежки наших передовых позиций. Уточнив через разведчиков место расположения аэродрома, командование решило нанести по нему внезапный удар. Главную задачу в этой операции предстояло выполнить батальону Артеменко.

Под прикрытием артиллерийского огня батальон на танках, прорвав линию обороны, неожиданно для немцев оказался в [60] расположении аэродрома. Завидев советские танки, фашистские летчики разбежались, оставив на летном поле 25 исправных самолетов.

И снова батальон Артеменко отличился уже на границе фашистской Германии. Случилось так, что его бойцы в числе первых частей фронта вступили на вражескую территорию. Но прежде чем они достигли цели, им пришлось преодолеть три проволочных «забора» и несколько траншей.

Захватив плацдарм под городом Шнайдемюль, батальон закрепился там и в течение двух дней мужественно отстаивал его. Фашисты словно обезумели. Атаки следовали одна за другой. Многое довелось испытать Артеменко за время войны, но такого еще не было. Все пылало вокруг. Густой, едкий дым застилал глаза, затруднял дыхание. Сложно было определить, кто и откуда стреляет. Заметно поредел батальон, да и боеприпасов оставалось мало. Порой казалось, не хватит сил. Но отступать нельзя. Плацдарм очень важен для дивизии, для всего фронта. Его надо во что бы то ни стало удержать. И они удержали его. К исходу вторых суток на занятый батальоном Артеменко рубеж подошли основные силы дивизии. Наши войска с ходу вступили в бой и значительно расширили захваченный плацдарм.

За эту операцию капитан Степан Артеменко был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза. Но об этом он узнал много позже, уже после того, как в печати появился Указ.

Ранней весной 1945 года батальон Степана Артеменко одним из первых вышел к Одеру — сильно укрепленному оборонительному рубежу фашистов. Немецкое командование рассчитывало надолго задержать здесь наступление советских войск. Однако гитлеровцы и тут просчитались.

Перед батальоном Артеменко была поставлена задача: форсировать реку, занять на противоположном берегу плацдарм и удержать его, пока саперы не наведут переправу через Одер.

Легко сказать — «захватить и удержать». А вот как это сделать, если у противника на каждом шагу пулеметное гнездо или орудие, если враг насторожен, следит за каждым твоим движением? Да и река — вон она какая, разлилась так, что еле виден противоположный берег. Попробуй переберись через нее незаметно. Но приказ есть приказ. Форсировать реку надо, и как можно быстрее. Другого пути для наступающих войск нет. А раз так — ищи выход, разрабатывай срочно план выполнения [61] боевой задачи. Да такой, чтобы запутать врага, перехитрить его, нанести ему неожиданный удар.

Несколько часов просидел Артеменко с командирами рот над схемами и картами. Прежде чем принять окончательное решение, перебрал десятки вариантов плана форсирования войной преграды. И только убедившись, что выбран лучший, дал команду батальону скрытно занять на берегу исходные позиции для предстоящего решающего броска.

16 апреля в семь часов утра при поддержке мощного огня артиллерии батальон на виду у немцев начал стремительно переправляться через Одер. И здесь уж медлить было нельзя. Успех операции решали минуты, секунды. На противоположный берег вначале спешно высадилась одна рота и с ходу захватила передовые вражеские траншеи. Немцы бросились в контратаку. Но десантники точно вросли в землю, и казалось, уже никакая сила не сдвинет их с занятого рубежа. В ночь на 17 апреля через Одер переправились остальные роты батальона. Отвоеванный у фашистов плацдарм был вскоре значительно расширен и укреплен.

В последующие дни сюда были переброшены артиллерия, танки, подтянуты свежие подразделения. И наступление советских войск возобновилось.

На этот раз путь вел прямо к Берлину — логову фашизма. «На Берлин!» — звали надписи на перекрестках военных дорог. «В Берлин!» — крупными буквами было начертано на стволах орудий, танков, на фюзеляжах самолетов. «Даешь Берлин!» — с этими возгласами устремлялись в атаку советские воины. С падением Берлина связывали окончание войны, долгожданный мир, избавление человечества от гитлеровских мракобесов.

И вот он, Берлин. Советские части штурмом овладевают каждой площадью, каждой улицей, каждым домом. Еще несколько ударов — и волчье логово падет. Но не увидел этого Степан Артеменко. Раненный, лежал он на берлинской мостовой, истекая кровью. Попробовал встать и не смог. Страшная боль пронзила все тело...

Бой за Берлин для Степана Артеменко оказался последним. Из госпиталя его выписали лишь поздней осенью 1945 года. И возвращался он на этот раз уже не на фронт, а домой, в родные края к семье, которую не видел почти четыре года.

Рядовым, неопытным бойцом ушел в 1941 году на фронт Степан Артеменко. Вернулся же возмужавшим, закаленным в боях офицером, опытным командиром, прославленным Героем. [62] Война многому научила его. По-иному стал смотреть он на мир, еще больше ценить мирную жизнь, социалистическую Родину.

Много лет спустя полковнику в отставке дважды Герою Советского Союза Степану Елизаровичу Артеменко довелось как-то беседовать с одной иностранной делегацией. Его спросили: не думает ли он снова вернуться в ряды Советской Армии? Ведь у него такой богатый боевой опыт.

— Да, мне пришлось пройти дорогами войны от Волги до Берлина, — ответил Артеменко. — Я горжусь этим. Но мы — мирные люди. Нам больше по душе созидательный труд. Однако мы не забыли и опыт войны. И если потребуется, всегда готовы стать в первые ряды защитников социалистической Родины. Для нас свобода и счастье народа, родной Отчизны — дороже жизни!

«Свобода и счастье народа — дороже жизни!» В этих словах весь он, этот мужественный человек, — коммунист, воин, патриот.

Его атакующий стиль

АРХИПОВ ВАСИЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ

Василий Сергеевич Архипов родился в 1906 году в семье бедного крестьянина села Тютняры Аргаяшского района Челябинской области. По национальности русский. Член КПСС с 1931 года.

В 1928 году был призван на военную службу и с того времени остался в рядах Советской Армии. Прошел путь от рядового бойца до генерала. За мужество, отвагу и геройство, проявленные во время советско-финляндского конфликта, В. С. Архипову 21 марта 1940 года присвоено звание Героя Советского Союза.

В годы Великой Отечественной войны В. С. Архипов командовал танковым батальоном, полком, бригадой. Участвовал в боях на многих фронтах. Будучи командиром 53-й танковой бригады, особенно отличился при форсировании реки Вислы. Войну закончил в звании гвардии генерал-майора танковых войск.

23 сентября 1944 года за выдающиеся подвиги на фронте В. С. Архипов удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны В. С. Архипов окончил Академию Генерального штаба. Командовал соединениями, был командующим бронетанковыми и моторизованными войсками Туркестанского военного округа. С 1971 года генерал-полковник танковых войск В. С. Архипов в запасе, живет в Москве.

В тесный блиндаж командира стрелковой дивизии протиснулся ординарец и доложил:

— Товарищ командир, к вам майор Архипов, танкист. Командир дивизии оторвал взгляд от карты, прибавил огня в лампе «летучая мышь» и переспросил:

— Танкист, говоришь? — лицо его осветилось улыбкой. — Вот это здорово! Зови его сюда!

— Майор Архипов, командир танкового полка, — коротко представился вошедший.

Комдив шагнул к нему навстречу:

— Значит, на подкрепление моей пехоте. Вот это хорошо! Очень хорошо! Знаете, майор, как ваша помощь нужна! Ведь мы на одном честном слове держимся... Вот смотрите, знакомьтесь с обстановкой.

И он стал рассказывать танкисту о том, как его полки отражают атаки врага, как трудно сражаться пехотинцам соединения, растянутого «в ниточку» на многокилометровом фронте, когда враг, пытаясь во что бы то ни стало прорвать боевые порядки дивизии и развить наступление к Волге, то тут, то там вводит в бой десятки танков, батальоны мотопехоты. Измотанная и обескровленная в боях дивизия сражается упорно, отчаянно, но с каждым часом, с каждой новой атакой становится все труднее. Знали об этом в вышестоящем штабе и комдиву обещали подкрепление. И вот наконец оно пришло.

— Теперь мы заживем, — радостно сказал комдив. — Сколько у тебя танков?

— Шесть... — не сразу ответил Архипов.

— Шесть? — удивленно переспросил комдив, и его радостная улыбка стала медленно угасать. [65]

— Да, шесть, — повторил Архипов. — Ведь мы тоже не выходим из боев больше месяца.

Комдив изучающе взглянул на майора и без труда прочел на его лице следы пережитых боев, бессонных ночей и пыльных дорог. На отвороте гимнастерки лоснились черные бархатные петлицы с двумя «шпалами», а на груди блестела «Золотая Звезда». «Кадровый, огнем крещенный», — подумал комдив и [65] спросил:

— Ваши предложения по использованию танков? Будем в засады ставить, закапывать, как доты?..

— Нет, я предлагаю совсем другое. Участок обороны большой, танкоопасных направлений несколько, а сил у нас мало. Значит, распылять их нельзя. Танки следует держать в кулаке и бросать на угрожаемые направления для контратак. А закопать танки — это значит лишить их подвижности, отнять у них главное боевое качество — ударную силу.

Комдив согласился с майором. Он понял, что Архипов знает свою технику, ее сильные стороны и умеет тактически грамотно использовать боевые экипажи.

И это было так. Майор Архипов действительно был к тому времени опытным командиром-танкистом.

Родился он в семье бедняка-крестьянина. Семья жила впроголодь. Шесть сыновей и две дочери — восемь полуголодных, полураздетых ребятишек! Отец работал день и ночь, а из долгов никак не мог вылезти. Так было до Великого Октября. Советская власть дала бедняку-крестьянину землю, волю. Свое детство и юность Василий Архипов запомнил по бурным событиям, которыми была наполнена жизнь деревень в те годы. Раздел земель, бои с белогвардейцами, потом борьба с кулаками, появление первых тракторов на селе, первых колхозов.

Выходец из народа, познавший лишения и горести трудового крестьянства, Василий Архипов умом и сердцем понимал величие завоеваний Советской власти. С годами взрослел и мужал юноша. В 1928 году настал день призыва в армию. Сердечно и тепло проводили его земляки, наказав верно охранять мирный труд советского народа.

Крепко полюбил Архипов профессию танкиста. Он решил всю свою жизнь посвятить службе в рядах Советской Армии. Василий успешно окончил военную школу, научился не только водить танк, метко стрелять из пушек и пулеметов, но и командовать танковым подразделением. Эти знания и навыки ему вскоре пришлось применить в бою. [66]

Немало трудных боев провел танкист Архипов в первый период Великой Отечественной войны. Боевой опыт научил его многому, и главное — он познал, как надо использовать мощную броню стремительных машин, ударную силу, огонь их пушек и пулеметов, как маневрировать подразделениями в различных видах боя.

И вот теперь майор Архипов докладывал общевойсковому командиру свои соображения о том, как лучше использовать шесть танков — все, что осталось от полка.

Но высказать свои соображения до конца майору Архипову не удалось. Дрогнула, загудела земля от взрывов снарядов, замигал огонь в лампе, что стояла на столе комдива. Начал зуммерить полевой телефон, и комдив, схватив трубку, стал выяснять, где назревает опасность. Разглаживая изрядно помятую карту, он сказал:

— По этой балке через боевые порядки второго батальона прорвалось около 20 танков. Здесь, у кургана, они будут встречены огнем только двух пушек. Больше у меня нет ничего... Понял, майор?

— Понять нетрудно, товарищ полковник. Они взглянули друг другу в глаза, и полковник продолжал:

— Ваша задача — контратаковать их и не пустить дальше. Ясно? Не подведешь, танкист?

Нет, не подвели и на этот раз танкист Архипов и его подчиненные. Всего лишь шесть боевых танков Т-34 повел в бой майор Архипов против батальона фашистских бронированных машин, рвавшихся к берегу Волги.

Выбежав из блиндажа, Архипов коротко отдал распоряжения командирам экипажей, указал маршрут и, вскочив на броню головного танка, резко махнул рукой: заводи!

Он скрылся в башне своей машины, захлопнул крышку люка, и танк, вздрогнув, с места рванулся по выжженной зноем степи. За ним, окутываясь облаком дыма и пыли, двинулись одна за другой остальные пять машин.

Еще по пути от комдива к месту стоянки своих танков Архипов рассчитал время, скорость и путь, который успеют пройти фашистские машины. Он представил себе место, где должна произойти встреча, и определил направление, с которого ему выгоднее вступать в бой, — под острым углом к боевому курсу танков врага, так, чтобы бить их не в лоб, а в борта.

Первые выстрелы должны быть неожиданными для противника, точными и губительными. Внезапностью, и только ею, [67] можно было вырвать победу. Ведь численное превосходство на стороне врага — 20 против 6!

Промелькнул жиденький обгорелый кустарник, который на карте обозначен в виде перелеска. На гребне небольшой высотки Архипов приказал механику своей машины сделать короткую, последнюю перед боем остановку.

Откинув крышку люка, Архипов оглядел местность, прислушался к треску недалеких пулеметных очередей, к взрывам снарядов и сквозь шум боя уловил урчание моторов: там, где-то левее, шли вражеские танки.

Вновь взревели моторы, закрылись люки, и шестерка советских танков устремилась в атаку. В узкую прорезь смотровой щели Архипов увидел сначала длинные полосы черно-серой пыли, поднятой двумя колоннами фашистских танков, а потом уже различил черные силуэты вражеских машин. Он приказал увеличить скорость. Танк, качаясь, словно на морских волнах, помчался на предельной скорости.

Гитлеровцы еще не видели советских танков. Они вели свои машины на сокращенных интервалах, уверенные в том, что позиции русских пехотинцев прорваны и теперь, как на параде, можно мчаться к Волге.

— Огонь по моему сигналу, — приказал по радио Архипов.

Он решил вести огонь с коротких остановок до тех пор, пока фашисты не обнаружат советские танки.

Все ближе к врагу подходят стремительные «тридцатьчетверки». Вот до фашистской колонны осталось не больше полукилометра. Рассредоточившись по команде, наши танки застыли на месте. Считанные мгновения — и раздались первые выстрелы.

Круто развернувшись, остановился от внезапного удара головной танк вражеской колонны. Окуталась густым дымом следующая за ним машина с черным крестом на бортовой броне. Советские танкисты, пользуясь замешательством, все били и били из пушек по врагу.

Однако фашистские танки, огибая горящие машины, продолжали идти прежним курсом, рассчитывая проскочить зону губительного огня.

— Вперед! Огонь с ходу! — передал команду майор Архипов.

Вглядываясь в смотровую щель, он старался разгадать действия противника. Вот из второй колонны несколько танков круто развернулись и пошли на сближение с советскими машинами. «Хотят связать нас боем, чтобы спасти батальон», — мелькнула догадка, и вместе с ней возникло решение.

— Пятый и шестой, завязать бой с правофланговой группой! — прозвучал в шлемофонах приказ командира, и в то же мгновение два танка резко развернулись на ходу.

Теперь уже не шестерка, а только четверка Т-34 мчалась наперерез головной части вражеской колонны, ведя огонь с ходу.

Дерзкой атакой Архипов заставил врага развернуться и принять бой. Не суждено было в этот день фашистским танкам развить наступление и прорваться к заветной цели — к Волге. Связанные боем, они яростно огрызались, пытаясь уничтожить советские танки.

Завязалась неравная схватка. Наши танкисты, маневрируя, уклонялись от ударов и, используя малейшую оплошность врага, били по бортам машин со свастикой. В приволжской степи в этом бою враг потерял 12 машин. Остальные были вынуждены уйти в свой тыл.

Через час майор Архипов вновь встретился с комдивом. Теперь уже не шесть, а только четыре боевых танка было в его распоряжении, но комдив верил, что и эта небольшая горсточка бронированных машин, управляемых такими людьми, как Архипов, — грозная ударная сила.

— Товарищ майор, — будто невзначай спросил комдив Архипова, — может, будешь выходить в тыл на пополнение?

— А вы что будете без нас делать? — вопросом на вопрос ответил Архипов. — Нет, буду воевать до последнего танка. Кстати, один из наших подбитых танков мы восстановим. Я уже послал туда летучку. К утру у нас будет не четыре, а целых пять танков. Еще повоюем, — уверенно закончил Архипов.

Не смог продвинуться враг к Волге на этом участке фронта. Его остановила наша пехота, которой большую помощь оказали танкисты майора Архипова. Десятки раз они контратаковали врага, жгли его бронемашины, танки.

В этом бою майор Архипов был контужен, но остался в строю.

В конце ноября 1942 года наши части, окружившие вражескую группировку в районе Волги, прорвали оборону противника и начали расчленять, дробить и уничтожать его отдельные группы. Накануне наступления к комдиву вновь явился Архипов для уточнения вопросов взаимодействия. Комдив радостно обнял своего старого знакомого, поздравил со званием подполковника и спросил:

— Опять в полку шесть танков?

— Нет, времена переменились. Теперь у меня целая бригада! Все батальоны укомплектованы полностью. Бригада боеспособна [69] на все сто процентов, — доложил Архипов и удовлетворенно добавил: — Теперь мы повоюем по-настоящему, по-гвардейски!

И повел свою танковую бригаду дорогой великого наступления офицер Василий Архипов. Как свидетельство его больших боевых заслуг перед Родиной и личного героизма вскоре засияла на груди вторая «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Эту награду он воспринял как призыв к новым подвигам, к новым победам.

В те дни войска 1-го Украинского фронта, форсировав Вислу, вели бои за расширение плацдарма. 53-я танковая бригада под бомбежкой вместе с пехотинцами первой форсировала многоводную реку на самодельных плотах и паромах. Враг яростно контратаковал. Фашисты бросили в бой свою новинку — мощные многотонные танки, именуемые «королевскими тиграми». Враг рассчитывал устрашить наших воинов неуязвимостью брони этих стальных громадин.

Командиру 53-й танковой бригады полковнику Архипову одному из первых довелось столкнуться с ними в бою. Он сразу разгадал, что эти мощные танки имеют плохую маневренность, и постарался действовать так, чтобы избежать боя «лоб в лоб».

— Били мы и «тигров», и «пантер», — уверенно сказал он перед боем. — Не устоят перед нами и «королевские тигры».

Искусно маневрируя, он на своем командирском танке вышел врагу во фланг и стал бить по одному из вражеских танков. После третьего выстрела «королевский тигр» застыл на месте и окутался пламенем.

Примеру командира последовали и другие экипажи. Все чаще вспыхивали кострами новые вражеские машины. Уже пылало их больше десятка.

Единоборство с фашистскими танками продолжалось. Враг бросил в бой еще группу стальных громадин. Взрывы снарядов стали взметаться возле машины Архипова. И вдруг его танк неловко застыл на месте, и уже жаркие языки пламени показались над моторной группой, стали лизать броню боевой башни.

— Горим, товарищ полковник! — дрогнувшим голосом крикнул механик-водитель. — Видать, отвоевались...

— Еще повоюем, — перебил его Архипов и твердо подал команду: — За мной! Взять автоматы...

Архипов выскочил из горящей машины. Кругом фашисты: видимо, наша пехота отстала. Дробные автоматные очереди застучали по броне. Полковник упал на мокрую землю, отполз в [70] воронку, еще теплую от взрыва снаряда, и открыл огонь из автомата. Вскоре подошли наши танки и своей броней прикрыли командира и экипаж подбитой машины.

«Моя заправка — до Берлина!» — такие надписи появились в конце апреля 1945 года на башнях боевых машин танковой бригады, которую по-прежнему вел в бой полковник Архипов.

Внешне он мало изменился после памятных боев под Сталинградом. И по-прежнему, разговаривая с подчиненными, полковник внимательно смотрел на собеседника, словно хотел накрепко запечатлеть его облик в памяти. Имея в подчинении сотни людей, комбриг знал всех поименно и в лицо — качество, весьма ценное для военачальника. Подчиненные платили ему уважением и за глаза тепло называли «батей».

Берлин. Это название в боевых приказах появилось почти одновременно с надписями на броне танков и одинаково красноречиво выражало смысл заключительного этапа Великой Отечественной войны. О Берлине писали в письмах солдаты бригады, о нем читали агитаторы в газетных статьях, о его штурме составляли варианты планов офицеры и генералы оперативных управлений и отделов. О своем месте в предстоящем штурме логова врага думал и полковник Василий Сергеевич Архипов.

Позади осталась река Нейсе, которая танкистам запомнилась трудными боями. Здесь проходил оборонительный рубеж гитлеровцев. К Нейсе танковая бригада полковника Архипова вышла с ходу, вместе с небольшими силами наступавшей пехоты. Предстояло форсировать водную преграду, захватить плацдарм и развить наступление. Как? Ожидать подхода основных сил пехоты, ожидать понтонеров, которые наведут переправу?

По штабной рации полковник Архипов доложил командующему танковой армией П. С. Рыбалко о выходе на Нейсе и о сложившейся обстановке. Тот, выслушав, задал обычный свой вопрос:

— Ваши соображения?

— Предлагаю, товарищ генерал, начать форсирование Нейсе немедленно. Своими силами вместе с пехотой.

— Каким способом? Река, болотистая местность...

— Найдем броды. Ждать нельзя, товарищ генерал.

— Одобряю, Василий Сергеевич, считай, что приказываю. Через час буду у тебя.

Действительно, через час командарм Рыбалко появился на берегу Нейсе и, не обращая внимания на взрывы снарядов и мин, стал наблюдать, как танки бригады с символическими надписями на башнях: «Моя заправка — до Берлина!», задраив [71] люки, спускались к урезу реки, вползали в воду и стремительно мчались к противоположному берегу. А там вымахивали на песчаную кручу и, покачивая стволами пушек, устремлялись на вражеские узлы сопротивления, сминая их гусеницами и громя огнем.

Полковника Архипова командарм нашел уже на западном берегу Нейсе. Тот доложил об итогах форсирования. Командарм похвалил за инициативу, потом пригласил войти в один из сохранившихся особняков бежавшего от возмездия барона и, едва переступив порог гостиной, сказал:

— Теперь, Василий Сергеевич, давай займемся пригородами Берлина. Зови оперативников, поставлю новую задачу.

В те дни полковнику Архипову было не до отдыха. И боевой порыв воинов, неудержимо рвавшихся к логову фашистского зверя, и сами боевые задачи, разработанные и поставленные вышестоящими командирами, и собственный душевный настрой — все это сливалось в единую симфонию великого наступления, звало вперед, к окончательной победе, о которой мечталось долгие, тяжкие годы войны. К ее финалу офицер Архипов, как и большинство наших командиров, пришел зрелым военачальником, мастером вождения танковых частей, глубоко понимающим природу современного боя, волевым, сильным, инициативным командиром танкового соединения.

Каждый бой любой танковой роты и батальона командир бригады Архипов тщательно взвешивал, заранее планировал и обеспечивал всем необходимым. Ему были чужды верхоглядство, скороспелые решения. И когда командарм Рыбалко поставил задачу форсирования Шпрее и выхода в район Берлина, полковник Архипов высказался о необходимости усиления артиллерией и поддержки авиацией. Просьбы звучали убедительно, и генерал Рыбалко удовлетворил их все до единой, хотя не удержался, сказав на прощание:

— Ох, Василий Сергеевич, и мастер ты вытягивать! Последнее вытащишь...

— Осуждаете, товарищ генерал?

— Что ты, Василий Сергеевич! Хвалю. На твоем месте и я так бы действовал. Ну, желаю удачи!

Ставил задачу комбатам полковник Архипов, как всегда, предельно сжато, четко, ясно. Все было точно распланировано, обосновано, подкреплено материально. Поэтому командиры батальонов не задавали дополнительных вопросов.

Бригада форсировала Шпрее, не ожидая подхода понтонных частей. Танки одолели реку с ходу в заранее разведанных местах [72] и вступили в бой на окраине Берлина. Одна за другой стальные машины прогрызали вражеские заграждения и продвигались вперед, к центру Берлина.

Особенно жаркие бои вели танкисты бригады полковника Архипова на Кайзераллее, на той самой улице, где было сосредоточено немало штабов эсэсовцев и их квартир, — настоящее гнездо фашистской нечисти. Здесь бои шли за каждый дом, гитлеровские фаустпатронники высматривали наши танки из-за каждого угла, из-за каждой груды развалин. Метким огнем прокладывали себе дорогу гвардейцы, руша прямой наводкой вражеские узлы сопротивления.

Комбриг Архипов управлял своими батальонами, имея надежную связь по радио. Из командирской машины он хорошо видел картину сражения и целенаправленно, осознанно руководил боем.

Гвардейская бригада комбрига В. С. Архипова провела десятки боев, уничтожила большое количество вражеской техники и живой силы. Одной из первых она ворвалась в предместье Берлина, а потом, совершив многосоткилометровый марш-бросок, появилась на улицах Праги. Сметая баррикады, советские танки давили огневые точки врага и в короткие часы боя разгромили несколько очагов сопротивления гитлеровцев. Над Прагой взвилось знамя свободы.

И поныне на главной площади столицы Чехословакии возвышается на гранитном пьедестале советский танк. Этот памятник, установленный друзьями-чехами, символизирует огромную любовь и благодарность освобожденных народов Европы, которую питают они к советским воинам, разгромившим фашизм.

Командарм

БАТОВ ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ

Павел Иванович Батов родился в 1897 году в деревне Филисово Рыбинского района Ярославской области в бедной крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1929 года.

Свою трудовую деятельность [73] П. И. Батов начал в 1909 году учеником в одном из петербургских магазинов. В годы первой мировой войны находился в действующей армии.

В 1918 году П. И. Батов вступил в ряды Красной Армии. В гражданскую войну с оружием в руках защищал завоевания Октября. Участвовал в гражданской войне в Испании, в освободительном походе в Западную Белоруссию.

В годы Великой Отечественной войны П. И. Батов — командир стрелкового корпуса, заместитель командующего армией, а затем командующий армией.

Руководимые им войска особенно отличились на Сталинградском фронте, на Курской дуге, под Минском, Варшавой, Данцигом, при форсировании Дона, Десны, Днепра, Сана, Вислы, Одера.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 октября 1943 года Павлу Ивановичу Батову присвоено звание Героя Советского Союза. 2 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны генерал армии П. И. Батов командовал армией, войсками военных округов, был начальником штаба Объединенных вооруженных сил стран — участниц Варшавского Договора. В настоящее время председатель Советского комитета ветеранов войны. Неоднократно избирался делегатом съездов КПСС, депутатом Верховного Совета СССР. В 1962 году вышла книга П. И. Батова «В походах и боях», в 1965 году — «Операция Одер», «Надежный щит».

— Командарм идет!

Бойцы застывают в положении «смирно». Генерал с группой офицеров медленно движется по извилистой траншее, вглядываясь в лица солдат. Вот он останавливается перед пожилым сержантом-пулеметчиком, интересуется, откуда родом, давно ли на фронте.

По лицу командующего видно, что он провел не одну бессонную ночь, но отдохнуть некогда. Фашисты продолжают наседать, приходится вести тяжелые оборонительные бои.

И этот человек, у которого каждая минута на счету, разговаривает сейчас с пулеметчиком и его товарищами. Значит, беседа с ними важнее остальных дел, значит, большую роль играет сержант, если командарм обращается к нему:

— Давно воюете?

— Так точно. С немцами в третий раз встречаюсь, товарищ генерал. Еще в первую мировую войну разведчиком был.

Командарм вдруг делает шаг вперед и пристально вглядывается в лицо сержанта:

— Барков, ты ли это?

— Так точно, товарищ генерал. Барков я, — с оттенком недоумения отвечает пулеметчик.

— А меня узнаешь?

— Никак нет, товарищ генерал.

Командарм улыбнулся, и лицо его словно просветлело:

— А разведчика Павла Батова знал?

— Как же! Лихой был разведчик. Да жаль, немцы убили.

— Нет, не убили. Это я самый и есть.

...Из уст в уста передавался в армии рассказ о встрече командарма с сержантом Барковым, обрастая новыми подробностями. [75] А генерал Бахов, вернувшись на командный пункт, подошел к карте, задумался. Окружающие ждали приказаний. Но генерал молчал. Он смотрел на карту и видел родную землю.

Вспомнилась небольшая деревушка Филисово в Ярославской губернии, голодное детство, торговый дом купца первой гильдии, где работал «мальчиком», таская на неокрепших плечах тяжелые ящики. Да, мало радостных воспоминаний осталось от тех лет. А потом первая мировая война, гибель товарищей, кровь, пожары.

Вспомнился огненный 1918 год, когда добровольцем вступил в Красную Армию, чтобы грудью защитить молодую Республику Советов. С годами приходили знания и опыт, уверенность в своих силах. Сколько дорог пройдено за эти годы, в скольких боях и сражениях довелось участвовать!

И снова война, Отечественная... Тамань, Перекоп, Крым. И вот Сталинградский фронт.

Тяжелые потери несут наши войска. Враг силен. Но он будет разбит. Это твердо знает генерал Батов, твердо знают его офицеры, которые увидели, как вдруг посуровело лицо генерала. Твердо знает это и сержант-пулеметчик Барков, в сотый раз рассказывающий товарищам о встрече с командармом.

22 ноября 1942 года Советское информбюро сообщило об успешном наступлении наших войск в районе Волги. Среди отличившихся в боях были названы войска генерала Батова.

Наступление продолжалось. Сколько труда было затрачено, чтобы подготовить и осуществить его, сколько смекалки и таланта потребовалось, чтобы разгадать тактику и замысел противника, из многих вариантов действий своих войск выбрать один, самый верный! Армия продвигалась вперед. Всегда подтянутый, собранный, Батов поражал окружающих своей неутомимостью, умением рационально использовать время, из массы дел выбирать главное, самое нужное в данный момент. Он успевал поговорить с солдатами, побывать на партийном собрании одной из дивизий, проведать раненых.

Весть об исторической битве на Волге потрясла весь мир. После того как Советское информбюро 2 февраля 1943 года сообщило о полной ликвидации окруженной группировки противника, само упоминание об этом событии стало для наших людей символом победы. И опять среди отличившихся в боях были отмечены войска генерала Батова, а сам он награжден орденом Суворова I степени.

Война продолжалась. Советские войска продвигались все дальше на запад. [76] И вот наконец вышли к Днепру. Серое, хмурое небо покрыто тучами, низко нависшими над головой.

Опытный полководец знает, что значит форсировать такую широкую реку. Противоположный высокий берег укреплен, отборные части противника обороняют его. С высоты хорошо просматривается вся река. Незамеченными подплыть невозможно. Нужно все продумать, чтобы меньше было потерь.

Бывают моменты, когда ответственность за судьбы доверенных тебе людей огромным грузом ложится на плечи. Перед каждым сражением командующий думал: «А может быть, лучше сделать не так, иначе разместить силы, в другом месте наметить главный удар?» И снова размышления над картой, советы с начальником штаба и командирами дивизий. Нужно прикинуть на местности, проверить все расчеты. Продуманы десятки вариантов, разобраны все предложения, принято решение — и вот оно начинает претворяться в жизнь.

Велика ответственность командующего. Малейшая неточность, недостаточно налаженное взаимодействие, недооценка противника, промах в оценке обстановки — за все придется расплачиваться кровью людей, верящих в него, выполняющих его приказы людей, руководить которыми дано право ему, Батову. Право это дано партией и народом. Только одно не дано командующему — забывать об ответственности. И еще не дано права на слабость. Об этом генерал никогда не забывал.

Вот и сейчас. Болит голова, опять ноет старая рана. Но нельзя, чтобы кто-нибудь заметил это. Как всегда, генерал собран и спокоен, приказания его четки и лаконичны.

Долго стоит Батов со своими верными боевыми друзьями — Радецким, Бариновым, Липисом, Швыдким, Борисовым, вглядываясь в сереющий вдали правый берег. Мутная пелена мешает рассмотреть его: туман или дым от пожаров — не разобрать. Скорее всего, и то и другое: чадят неподалеку обугленные бревна, сверху хлопьями падает на воду пепел.

Идя вдоль берега, Батов увидел старика, стоящего около воды. Он оказался местным рыбаком.

— А на ту сторону, старина, приходилось переплывать? — спросил генерал.

— А как же, конечно, приходилось.

— И сколько же времени нужно, чтобы на лодке Днепр переплыть?

— Да как бы точнее сказать... Тут, конечно, от погоды зависит, ну, опять же, в какую пору плыть — весной или осенью. Вот если сейчас — так минут тридцать пять — сорок нужно. [77]

— Ну, спасибо тебе, дед, — поблагодарил Батов и направился дальше. Нужно было спешить. Завтра начнется форсирование Днепра.

Войска подтягивались к реке. Где-то позади везли понтоны и лодки, а бойцы уже готовили подручные средства. Собирали пустые бочки из-под бензина, брошенные на берегу отступавшими немцами. Сбивали плоты, связывали веревками и тросами бревна, радовались каждой рыбацкой лодке. Работа кипела по всему берегу.

В строго назначенное время первые смельчаки спустились на воду. И тут же дрогнула земля, с шелестом просвистели над головой снаряды, и темные фонтаны разрывов выросли на противоположном берегу: началась артиллерийская подготовка. Через некоторое время заговорили немецкие батареи из глубины обороны. Появились вражеские самолеты. Не успели они сбросить бомбы, как сверху серебристыми молниями ринулись на них наши истребители. Оставляя за собой черный дымный след, беспорядочно кувыркаясь, первый немецкий бомбардировщик падает в реку.

Разрывы снарядов, грохот артиллерии, рев моторов — все сливается в оглушительный шум. Второй бомбардировщик, охваченный пламенем, взрывается над самой водой. Несколько лодок идут ко дну, оставшиеся в живых цепляются за обломки досок и плывут вперед. Даже раненые не хотят возвращаться к своему берегу — все рвутся в бой.

Артиллерия продолжает обстрел береговых укреплений противника. Огневой вал не дает фашистам возможности прицельно стрелять по приближающимся лодкам и плотам. А на воду уже спускают понтоны. На них ставят пушки и минометы. Все больше немецких самолетов в воздухе. С вражеской стороны летят снаряды и мины.

Много войск и техники сосредоточили немцы на правом берегу. Гитлеровцы утверждали, что Днепр — крайний рубеж допустимого наступления русских.

Вот первые лодки подплывают к западному берегу. Сквозь дым этого не видно, связь пока не налажена, но артиллерия переносит уже огонь в глубину обороны фашистов. Проходит еще несколько минут — и первые бойцы выскакивают на берег и бросаются в бой. Рукопашные схватки, разрывы гранат, выстрелы. Враг яростно сопротивляется. Солдаты колют фашистов штыками, рубят лопатками, врываются в немецкие траншеи.

Противник не выдерживает натиска и отступает. Все дальше теснят его наши войска. На некоторых участках гитлеровцы [78] бегут, бросая оружие. Но вдруг прямой наводкой ударили немецкие пушки, десятки танков двинулись к нашим позициям — немцы пошли в контратаку. Бутылки с горючей жидкостью и гранаты летят в танки. Черным маслянистым дымом окутался один из них, волчком завертелся другой, разматывая разорванную гранатой гусеницу. Но силы неравны. Наступление приостановилось.

В этот момент далеко впереди раздались взрывы и выстрелы — на помощь нашим войскам пришли партизаны. Первые противотанковые пушки на руках поднимают на кручу. Понтоны и лодки плывут к берегу. Враг дрогнул и откатился.

На фронте протяженностью около 700 километров вышла Советская Армия к Днепру. Войска продвигались вперед, отражая контратаки противника. Артиллерия уничтожила огневые точки врага. Потом вступили в бой танки, делая проходы в заграждениях. Оборона немцев была прорвана. Тесное взаимодействие пехоты с артиллерией, танками и авиацией принесло победу. Наступление продолжалось.

Старый рыбак, наверное, не догадался, что, сообщив генералу, за сколько минут можно переплыть Днепр, он помог рассчитать продолжительность артиллерийской подготовки. Расчет оказался точным. Ведь стоило задержать перенесение огня, и передовые группы попали бы под снаряды своей же артиллерии, а слишком раннее прекращение обстрела позволило бы гитлеровцам подготовиться к обороне.

Продуманная до мельчайших тонкостей, тщательно подготовленная операция увенчалась успехом. Воля, организаторские способности, искусство военачальника, храбрость и мужество солдат и офицеров привели к победе. За форсирование Днепра 193 воина армии П. И. Батова были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Войска стремительно продвигались вперед. Все дальше на запад отодвигался фронт. Бои шли уже на территории противника.

Последние укрепления на Одере. Враг решил любой ценой остановить тут наступление наших войск. К середине апреля 1945 года фашисты создали на берегу Одера три полосы обороны, укрепленные инженерными сооружениями. Вся оборона могла прикрываться плотным артиллерийским и минометным огнем, а из крепости Штеттин — крупнокалиберной артиллерией.

По восточным скатам высот и окраинам населенных пунктов шли в несколько рядов траншеи, соединявшие каменные [79] строения, превращенные в доты. На улицах делались завалы из кирпича и камня, дороги перекапывались противотанковыми рвами. Дамбы, шлюзы, берега каналов, естественные и искусственные укрытия — все было приспособлено для обороны. Общая глубина ее достигала 45 километров. Основная цель, которую преследовал противник, — не дать советским войскам обойти Берлин с севера. Немцы утверждали, что оборона по Одеру непреодолима.

На подготовку к наступлению у наших войск времени было мало. После трехкилометрового марша из-под Данцига предстояло сразу же занять исходный рубеж для форсирования Одера, ширина которого в том месте достигала трех-четырех километров. Люди готовились к решающему броску.

15 и 16 апреля отдельные отряды и подразделения наших войск предпринимали небольшие вылазки, в основном с разведывательной целью. Бои продолжались и в следующие дни, вплоть до начала общего наступления 2-го Белорусского фронта, в который входила 65-я армия под командованием Батова.

Утром 20 апреля советские войска перешли в наступление. Только на направлении главного удара нашими летчиками было сброшено свыше 100 тонн авиабомб. Заговорили гвардейские минометы. Чтобы нейтрализовать вражеские наблюдательные пункты, применялись дымовые снаряды. На лодках, понтонах, подручных средствах началась переправа. Люди были охвачены единым порывом — прорваться, разгромить врага. Накануне наиболее опытным, отличившимся в боях воинам вручили красные флажки, которые они должны были установить на западном берегу.

И они оправдали доверие товарищей. Василий Савицкий, красноармеец пятой роты 444-го стрелкового полка, командир роты Василий Афанасьев и многие другие под сплошным огнем первыми выбрались на берег и ринулись в атаку.

Группа гитлеровцев засела в береговых устоях разрушенной автострады, превращенных в доты. Толстые бетонные стены были идеальным укрытием. Фашисты имели большой запас боеприпасов и могли вести прицельный огонь по наступавшим. Рядом — ровное место. Стоит замешкаться, задержаться — и гитлеровцы перестреляют всех на этом участке. Только быстрота, дерзкий, ошеломляющий удар могли исправить положение. Это сразу понял лейтенант Афанасьев.

— Вперед, за мной! — скомандовал он и бросился к мосту.

Первая, вторая очередь. Пули просвистели над головой. Еще очередь, но эта уже не страшна. С группой бойцов Афанасьев [80] подбежал к укреплению. Противотанковая граната, метко брошенная в амбразуру, решила исход боя. Оставшиеся в живых гитлеровцы сдались в плен.

Неподалеку за железобетонными плитами взорванного моста засели враги. Оставаясь неуязвимыми, они вели прицельный огонь по нашим войскам, форсировавшим Одер, нанося значительный урон стрелковой роте, переправлявшейся через реку. Но как только несколько лодок подошли к берегу, командир роты старший лейтенант Заостровский первым бросился в атаку, увлекая за собой остальных.

Плацдарм на берегу был расчищен. Контратаки гитлеровцев уже не могли ничего изменить — наши войска стремительно переправлялись через реку, все напористей становился их натиск. «Непреодолимая преграда» была сломлена. Одер остался позади. Советские войска продолжали двигаться вперед.

Тяжелая, небывалая в истории война закончилась нашей победой. И среди тех, кто вел войска к победе, к славе, был генерал Батов. 27 благодарностей от командования было объявлено ему за годы войны. «Золотая Звезда» Героя и многие ордена украсили грудь генерал-полковника.

10 мая 1945 года... Яркое солнце освещает украшенную флагами трех союзных держав триумфальную арку. Маршал К. К. Рокоссовский знакомит командующего английскими войсками Монтгомери с П. И. Батовым.

— Это генерал, чьи войска под ураганным огнем форсировали «реку немецкой судьбы» Одер. Его солдаты первыми переправились через него и захватили плацдарм на западном берегу.

А вокруг радостные, улыбающиеся лица, солдат и офицеров. Свершилось то, о чем мечтали с первых дней войны. Голодали, мерзли, теряли товарищей, но верили в победу.

Батов смотрел на своих бойцов, и теплое чувство поднималось в душе — какой путь пройден вместе! До самого Берлина, сквозь огонь и смерть.

«Нет, не должно быть больше войн! Люди рождены для счастья. А счастье — это мир. Мы принесли этот мир и отстоим его», — думал Батов. [82]

На боевом курсе

БЕГЕЛЬДИНОВ ТАЛГАТ ЯКУБЕКОВИЧ

Талгат Якубекович Бегельдинов родился в 1922 году в городе Фрунзе Киргизской ССР в семье рабочего. По национальности казах. Член КПСС с 1943 года.

Детские и юношеские годы провел во Фрунзе. Там он учился, там, занимаясь в аэроклубе, совершил над отрогами Тянь-Шаня на учебном самолете свой первый полет.

Вскоре после окончания средней школы Талгат Бегельдинов поступил в Оренбургскую военную авиационную школу пилотов. В №д году его направили на фронт, где он пробыл до конца воины, проявил в боях с врагом исключительное мужество и отвагу, совершив свыше зш боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года Талгату Якубековичу Бегельдинову присвоено звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года за новые боевые подвиги удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

Когда Советская страна вернулась к мирному труду, прославленный летчик поступил в Краснознаменную Военно-воздушную академию, которую окончил в 1950 году.

Трудящиеся Казахской ССР дважды избирали Т. Я. Бегельдинова депутатом Верховного Совета СССР.

Ныне дважды Герой Советского Союза подполковник в отставке Т. Я. Бегельдинов живет и работает в Алма-Ате. В 1966 году издана его книга «ИЛы атакуют».

В летной книжке летчика-штурмовика дважды Героя Советского Союза Талгата Бегельдинова есть такая запись: «Техника пилотирования на самолете отличная. Летать любит. В полетах не устает. Трудолюбив. Летных происшествий не имеет. В воздухе спокоен, летает уверенно». Запись эта, сделанная еще в конце 1942 года, характеризует всю боевую деятельность отважного фронтовика, прославленного летчика нашей Родины.

Талгат Бегельдинов совершил за годы войны более 300 боевых вылетов, провел в общей сложности в грозном военном небе почти 500 часов. Он сражался на многих фронтах, участвовал в крупных боевых операциях. Штурмовики под командованием Бегельдинова активно помогали нашим наземным войскам при освобождении Орла и Белгорода, Харькова и Львова, при форсировании Днепра и Вислы, при взятии Кракова и Оппельна, при уничтожении фашистских войск в районе Корсунь-Шевченковский, Бреслау, на Сандомирском плацдарме. Не раз самолет Талгата Бегельдинова появлялся и над Берлином.

В ходе ожесточенных сражений он одержал десятки крупных побед, меткими ударами с воздуха уничтожил на земле огромное количество боевой техники и живой силы врага, в воздушных боях лично сбил семь фашистских самолетов. Однако летное мастерство пришло не сразу. Были не только победы и успехи, не только радостные дни, но и тяжелые, изнурительные бои, потери. И эти дни не вычеркнешь из памяти, от них не уйдешь, как не уйдешь, не спрячешься от собственной совести.

Одним из памятных событий для Бегельдинова был полет на разгром вражеского аэродрома в районе Харькова. Этот полет едва не кончился тогда гибелью экипажа советского штурмовика. Талгат и сейчас еще ясно помнит тот солнечный [83] день 1943 года. В небе — ни облачка. Воздух — словно чистая родниковая вода. В такую погоду трудно остаться не замеченным с земли, скрытно подойти к цели, быстро оторваться от преследования фашистских истребителей.

Выполнив боевое задание, Бегельдинов развернул самолет в сторону своего аэродрома. И именно в этот момент в машину ударило почти одновременно два снаряда. Вспыхнуло пламя огня на моторе, отказало рулевое управление, кабину заволокло густым едким дымом. Стало нестерпимо жарко. Штурмовик резко пошел вниз, оставляя за собой черный след.

— Прыгай! — крикнул Бегельдинов воздушному стрелку Яковенко. — Немедленно прыгай! — повторил он, видя, что тот пытается что-то сказать.

Выждав несколько секунд, пока стрелок выбирался из машины, Бегельдинов перевалился через борт падающего самолета. Ветер с силой рванул его в сторону. Над головой, вздрогнув, раскрылся парашют. И в тот же момент где-то рядом надсадно застрочил пулемет. Талгат поднял голову и замер: над ним, точно коршун, кружил «мессершмитт». Фашист стрелял короткими очередями, стараясь уничтожить летчика...

Талгат Бегельдинов очнулся уже на земле, на лесной поляне. Было удивительно тихо. И Талгату вдруг почудилось, что он уже не на фронте, а у себя дома, в родном Казахстане, что кончилась фронтовая, беспокойная жизнь.

— Жив, товарищ командир? — неожиданно раздался взволнованный голос Яковенко.

— Жив, дружище, жив! — обрадовался стрелку Талгат.

— Надо бежать, товарищ лейтенант!

— Поздно бежать. Да и куда с простреленной ногой убежишь! Спрячемся здесь, в кустарнике. Вряд ли фашисты подумают, что мы остались здесь, так близко от сбитого самолета.

Наскоро перевязав рану, они с трудом добрались до опушки леса и спрятались там. Вскоре послышались голоса. Они то приближались, то удалялись. Совсем рядом прошуршали чьи-то шаги. Бегельдинов до боли сжал в руке пистолет, затаил дыхание. Но шаги стихли. На опушке леса снова наступила тишина. Не выходя из укрытия, летчик и стрелок решили ждать наступления ночи.

Много передумал за те томительные часы, проведенные в лесу под Харьковом, Талгат Бегельдинов.

Вспомнилась поздняя осень 1942 года. Он, молодой летчик, только что закончил учебу и прибыл на фронт. Сколько радости было! Наконец-то осуществится, его заветная мечта: он будет [84] летать на военном самолете, в открытом небе сражаться с врагом. За все расплатится он с фашистами: и за поруганную землю, и за горе и страдания своего народа.

Командование полка штурмовой авиации, куда прибыл Талгат, встретило его с радостью: здесь ждали пополнения. Но, как ни рвался в бой сержант Бегельдинов, боевых вылетов ему еще долго не разрешали. В бой молодых летчиков вводили осторожно, давали им возможность освоиться с боевой обстановкой вначале на земле.

— Подожди, сокол, придет и твой черед, — говорил ему всякий раз командир, когда он просил послать его на боевое задание.

На фронтовом аэродроме под Калинином Талгат Бегельдинов, жадно присматриваясь к действиям летчиков, прислушивался к их советам, изучал их опыт. С нескрываемой завистью смотрел он, как уходят за линию фронта наши самолеты, и всегда с нетерпением ждал их возвращения. Хотелось узнать все подробности боя, поведение противника, его тактические приемы, действия зенитных средств врага.

Летчики охотно делились с ним опытом. Полученные знания очень пригодились в последующих боях.

И вот первый боевой вылет. Кто из летчиков не помнит его? Для летчиков штурмового полка это был один из многих боевых вылетов. И задание самое обычное. Но Бегельдинову оно показалось тогда особенно ответственным. Все в этом полете для него было новым, необычным: и извилистые очертания траншей на передовой позиции, и облачка взрывов зенитных снарядов, и окутанная серой дымкой израненная бомбами земля.

На протяжении всего полета Талгат внимательно следил за ведущим, точно повторял его маневры. Но вот самолеты пошли на бомбежку. Спикировал на цель и Бегельдинов. Сброшенные им бомбы упали на бензохранилище. При втором заходе он поджег склад с боеприпасами.

На аэродром вернулся радостным, возбужденным. Шутка ли, такое «натворить» в первый же боевой вылет! А через 15 минут, как только оружейники перезарядили пушки и пулеметы, подвесили реактивные снаряды и новый груз бомб, Бегельдинов вторично вылетел с эскадрильей штурмовиков на бомбежку железнодорожной станции, где скопилось несколько вражеских эшелонов с танками, орудиями, войсками. Группу самолетов на выполнение боевого задания вел опытный командир, любимец полка, впоследствии Герой Советского Союза, Степан Демьянович Пашивальников. Это он, Пашивалышков, ввел Бегельдинова [85] в семью военных летчиков, давал ему первые наставлений на фронтовом аэродроме, внимательно готовил его к боевым вылетам, первым подметил и оценил деловые качества молодого летчика. И вот теперь он вел его в бой.

Бегельдинов еще издали заметил, что над железнодорожной станцией повисла густая пелена дыма. Видимо, горело нефтехранилище, подожженное при первом налете.

Три раза летал в тот день в тыл противника Талгат Бегельдинов. Все задания выполнил успешно. Особенно удачными были второй и третий полеты. Бегельдинову удалось уничтожить несколько вагонов с военным грузом и паровоз. На аэродроме молодого летчика ждала приятная новость: командир полка объявил ему благодарность.

Никогда не забыть Талгату Бегельдинову и первый сбитый фашистский самолет. Такая удача редко выпадает летчику-штурмовику, в задачу которого входит не воздушный бой, а штурмовка наземных военных объектов противника, уничтожение его боевой техники и живой силы.

В тот день Талгат совершал свой восьмой боевой вылет. Девятка наших штурмовиков под прикрытием восьмерки истребителей атаковала артиллерийские позиции врага, расположенные под Старой Руссой, в районе деревни Глухая Горушка. На подходе к цели советские самолеты встретили около 60 фашистских истребителей. Завязался бой. В первые же минуты боя все три «ильюшина» из первого звена были сбиты. Бегельдинов видел, как штурмовики, охваченные пламенем, падали вниз, на территорию, захваченную врагом. Гибель товарищей болью отозвалась в сердце. Но советские летчики не отступили перед опасностью. На цель немедленно ринулись штурмовики левого звена. Сделав неожиданный для врага разворот, они обрушили на позиции фашистов всю мощь своего огня, а затем, петляя, на небольшой высоте, ушли в сторону своего аэродрома.

Следом за левым звеном на штурмовку пошло правое, в составе которого летел Бегельдинов. Но не успел ведущий звена старший сержант Петько подать команду для атаки, как был сбит. Загорелся самолет и левого ведомого сержанта Шишкина. Талгат остался один. Один среди врагов, в море бушующего зенитного огня. Что делать? Отвернуть в сторону от цели? Уйти от верной гибели и спасти самолет? Нет! Только вперед! На цель!

И Бегельдинов на предельной скорости устремился на вражеские позиции. Закончив атаку, он круто развернулся и на бреющем полете начал уходить от цели. Но в ту же минуту [86] впереди прошла длинная пулеметная трасса, затем вторая. Талгат понял, что его атакует вражеский истребитель и пожалел, что вылетел без воздушного стрелка. Фашист вел себя нагло, заходил слева, справа, сверху, подходил близко к штурмовику и почти в упор расстреливал его. Чтобы уменьшить скорость, немец выпустил шасси у своей машины. Самоуверенность гитлеровца еще больше обозлила Бегельдинова. Выждав момент, когда фашист готовился для нового удара, Талгат резко развернул штурмовик и пошел в лобовую атаку. И как только истребитель противника оказался в прицеле, нажал на все гашетки.

«Мессершмитт» задымил и штопором пошел вниз. Сильное повреждение получил и самолет Бегельдинова. Штурмовиком стало трудно управлять. В любую минуту он мог врезаться в землю. Как дотянул до своего аэродрома — позже сам не раз удивлялся.

На другой день Бегельдинова срочно вызвали в штаб дивизии. Всю дорогу, пока добирался до штаба, волновался, строил догадки: почему именно его, рядового летчика, а не командира полка, вдруг вызывают к командиру дивизии? Тревожило и то, что предстоял разговор с легендарным летчиком, участником спасения челюскинцев Н. П. Каманиным, о котором так много слышал и читал, чьим подвигом восхищался.

В штабе Бегельдинова уже ждали. Как только он появился, его немедленно попросили зайти к комдиву.

— Товарищ полковник! Сержант Бегельдинов явился по вашему приказанию, — громко произнес Талгат.

Находившиеся в штабе офицеры, словно по команде, повернулись в его сторону и стали внимательно рассматривать, как бы стараясь убедиться, действительно ли этот смуглый, небольшого роста застенчивый паренек и есть тот самый летчик. Позже Талгат узнал, что это были корреспонденты газет, приехавшие специально для беседы с ним.

Оказалось, что Бегельдинов, летая на штурмовике, одним из первых на фронте сбил в воздушном бою фашистский истребитель, управлял которым очень опытный летчик, имевший на своем счету десятки уничтоженных самолетов. Фашистский пират был в звании майора, участвовал во многих боях, немало зла причинил жителям Франции, Бельгии, Югославии, десятки раз участвовал в налетах на мирные города и села Советского Союза. Меткие выстрелы Талгата Бегельдинова положили конец полетам фашистского убийцы.

А через день о подвиге Бегельдинова подробно рассказали многие газеты. [87]

— Ты в рубашке родился, — шутили товарищи, от души поздравляя молодого летчика с первым сбитым вражеским самолетом.

И эта сердечность, душевная теплота боевых друзей, которые вместе с ним радовались его успеху, были особенно дороги Талгату.

Уже через три месяца после прибытия на фронт Бегельдинова наградили орденом Отечественной войны, присвоили офицерское звание, назначили командиром группы штурмовиков. В это же время в жизни воина произошло еще одно важное событие: его приняли кандидатом в члены Коммунистической партии.

Однажды по срочному вызову Талгат Бегельдинов вместе с другими офицерами полка явился на командный пункт, где их уже ждали генерал Рязанов и подполковник Митрофанов.

— По данным разведки нам стало известно, — обратился к собравшимся генерал, — что в районе Харькова оборудован крупный аэродром противника, с которого ежедневно на бомбежку наших боевых частей вылетают десятки фашистских самолетов. Вашей группе поручается уничтожить этот аэродром. Учтите, что охрана там очень сильная. Действовать придется в сложной обстановке. Но командование верит в успех операции. Вылет на рассвете, в четыре ноль ноль.

Всю ночь на аэродроме шла напряженная работа. А на рассвете штурмовики, прикрываемые полком истребителей, уже были в воздухе.

Генерал был прав: харьковский аэродром, действительно, усиленно охраняли крупные зенитные части. Однако фашисты, видимо, не ожидали такого раннего «визита» наших самолетов. После первого же захода на взлетных дорожках пылало больше десятка бомбардировщиков. Прямым попаданием удалось уничтожить несколько складов авиабомб, разрушить ангары. На свой аэродром вернулись без потерь. А через шесть часов — новый боевой вылет. Надо было повторить налет на харьковский аэродром, но с меньшими силами.

Вначале все шло так, как и намечалось. Шестерка штурмовиков налетела на аэродром с тыла и обрушила на него всю мощь своего огня. Аэродром покрылся яркими кострами горящих самолетов. Подготовленные к взлету «юнкерсы» и «хейнкели» так и не смогли подняться в воздух.

Операция близилась к концу, когда на шестерку советских штурмовиков обрушилась большая группа немецких истребителей. Самолет Бегельдинова атаковали сразу два «фокке-вульфа». [88] Талгат попытался уйти в сторону, но в это время в самолет ударили снаряды, а затем длинная пулеметная очередь пробила кабину штурмовика. Спасти машину было уже невозможно. Так летчик и стрелок оказались на земле, в глубоком тылу у немцев...

Несколько ночей пробирались к линии фронта Бегельдинов и Яковенко. И каких ночей! Дважды натыкались на фашистские посты. В одной из схваток наповал уложили двух гитлеровцев. Около трех часов просидели по горло в болоте, скрываясь от преследования. Уже перед самой линией фронта наскочили на минное поле. Яркая вспышка на мгновение озарила ночь. Раздался оглушительный взрыв. Когда Талгат выбрался из-под земли, засыпавшей его, и разыскал в темноте Яковеико, тот был уже мертв. Здесь же, на минном поле, в воронке от бомбы похоронил Бегельдинов своего боевого друга.

Когда раненого летчика обнаружила наша разведка, он уже настолько ослаб от усталости и голода, что с трудом держался на ногах. Почти сутки пролежал он в эвакогоспитале. А на другой день во время посадки в железнодорожный эшелон сбежал из госпиталя и к вечеру явился в свою часть.

В полку Бегельдинова считали погибшим, и неожиданное появление его «с того света» вызвало восторг друзей. Его наперебой расспрашивали о днях, проведенных в тылу врага, в который уже раз заставляли повторять рассказ о гибели Яковенко, о том, как пробирался через линию фронта. Узнав, что Бегельдинов имеет ранения, решили немедленно вернуть его в госпиталь. Но Талгат решительно воспротивился.

— Уж если я, будучи раненным, сражался в фашистском тылу, то тем более смогу это делать здесь, на своей земле, вместе с товарищами. Да и раны в родном полку заживут быстрее, — доказывал командиру полка Талгат.

Довод подействовал. Командование разрешило оставить Бегельдинова в полку, поместив его в санчасть.

Когда началось Орловско-Курское сражение, Бегельдинов вместе со своими боевыми друзьями Николаем Шишкиным и Сергеем Чепелюком ежедневно делали по два-три боевых вылета. Они бомбили укрепления противника, уничтожали его живую силу и технику, штурмовали передовые позиции врага, помогая нашим наземным войскам вести наступательные операции. Тяжелое это было время. И трудно было не только на земле, но и в воздухе, где то и дело возникали жаркие схватки.

В те дни у Талгата Бегельдинова завязалась крепкая дружба с известным летчиком-истребителем, впоследствии дважды [89] Героем Советского Союза, С. Д. Луганским. Их первая встреча произошла в бою под Белгородом, над линией фронта. Вот как рассказывал затем об этой встрече сам Луганский:

— Во время воздушного боя два фашистских истребителя набросились на один из наших штурмовиков. Я в это время дрался с «мессершмиттом». Но вижу — ИЛ-2 попал в беду. Мчусь ему на выручку. Как выяснилось позже, на штурмовике был тяжело ранен стрелок, и летчик один сражался с истребителями врага. Я налетел на один из фашистских самолетов и поджег его. Второй, не принимая боя, повернул в сторону.

В тот же вечер Вегельдинов явился в столовую истребительного полка и, проходя вдоль столов, настойчиво спрашивал летчиков:

— Кто летал сегодня на истребителе номер 47? Нет ли здесь летчика с самолета 47?

Луганский поднялся из-за стола и подошел к Талгату:

— Я летал на этом истребителе. А в чем дело?

И не успел Луганский договорить, как оказался в крепких объятиях Бегельдинова.

— Ты спас мне жизнь, рискуя своей. Такое нельзя забыть. По нашему казахскому обычаю отныне ты мой кровный брат и лучший друг, — взволнованно проговорил он.

Долго они беседовали в тот вечер. Оказалось, что Луганский родился и жил в Казахстане. Как водится в таких случаях, выпили за земляков, за фронтовую дружбу. В последующих боях не раз выручали друг друга в трудные минуты. Такая взаимная выручка в условиях боевой жизни, во фронтовой обстановке была особенно важна.

Командование посылало группу штурмовиков, которой командовал Бегельдинов, на выполнение самых трудных и ответственных заданий. И, как правило, все эти задания выполнялись успешно. Бегельдинов и его боевые друзья неизменно вступали в смертельную схватку с врагом, когда этого требовала обстановка. Но они находили в себе достаточно сил, чтобы выйти из боя или избежать его, когда надо было срочно доставить командованию важные разведывательные данные о противнике.

— - Летчик с орлиной хваткой, — сказал о Бегельдинове командир дивизии, представляя его как-то журналистам фронтовых газет.

Пройдут годы, и генерал Н. П. Каманин не раз еще добрым словом отзовется о Талгате Бегельдинове, о его боевых делах.

— Большое удовлетворение испытывал я, — вспоминает Каманин, — подписывая наградные листы, а затем и представление [90] к офицерскому званию Талгата Бегельдинова… Начав боевую работу в 800-м штурмовом авиаполку осенью 1942 года, этот славный сын казахского народа прошел замечательный боевой путь. Под Харьковом он был ранен, сбит, блуждал по вражеским тылам и выжил всем смертям назло. Вернувшись в свой полк, он снова стал громить фашистов, водить большие группы штурмовиков.

Тихий, незаметный на земле, Бегельдинов неузнаваемо преображался в воздухе, в бою. Все, кто знал Талгата, восхищались его мастерством, храбростью, выносливостью.

Как одному из лучших летчиков, Талгату Бегельдинову часто поручали разведку. И он всегда охотно выполнял такие задания. С ловкостью прирожденного охотника выслеживал он скопления фашистских войск, боевой техники, фотографировал и наносил на карту обнаруженные в тылу врага аэродромы, переправы, железнодорожные эшелоны и другие важные объекты, немедленно сообщал командованию о замеченном.

Вот характерная запись одного из донесений, переданных по радио штабу полка во время разведывательного полета Бегельдинова:

«11 часов 07 минут. В окрестностях пункта «117» группа пехоты противника численностью в 300 человек. Отходят на юго-запад по полю. Пехоту штурмую на бреющем. Продолжаю полет.

11 часов 10 минут. На железнодорожной станции «249» два эшелона под парами. Сброшены бомбы с замедленным взрывателем. Сильный зенитный огонь. Продолжаю полет.

11 часов 14 минут. На дороге из «601» и «409» двустороннее движение. 40 автомашин, 12 бронетранспортёров, 7 танков. Сброшены противотанковые бомбы. Колонна штурмована в два захода. Продолжаю полет.

11 часов 15 минут. Атакован четырьмя ФВ-190. От боя уклонился и продолжаю полет.

11 часов 21 минута. На восточной окраине «312» две зеленые и одна белая ракеты. Наши танкисты обозначили себя. На водном рубеже «805» сильный артиллерийский огонь. Возвращаюсь».

И все это лишь за 15 минут полета! Но сколько отваги и мужества понадобилось летчику, чтобы выполнить боевое задание во время этого полета. И какие важные разведывательные данные за эти 15 минут успел сообщить он в штаб!

По данным разведки Талгата Бегельдинова неоднократно действовали группы летчиков 1-го авиационного корпуса. Много [91] ценных разведывательных сведений доставлял он и для наших наземных танковых и мотомеханизированных частей и соединений, для фронта.

Эскадрилья штурмовиков под командованием Бегельдинова неоднократно действовала на большом удалении от своего аэродрома, в гористой местности, часто в труднейших метеорологических условиях. Но несмотря на это, она всегда успешно справлялась с заданиями. На протяжении последнего периода войны эскадрилья не имела потерь, ни разу не сбилась с курса, ни разу не свернула с боевого пути. Не случайно считалась она одной из лучших на 1-м Украинском фронте.

Однажды летчику-штурмовику Бегельдинову пришлось сражаться на земле, в пешем строю. Случилось это уже на территории фашистской Германии. В тот день командование приказало летчикам срочно разыскать вырвавшийся вперед танковый корпус и помочь ему связаться с армейским штабом. Поиски длились недолго. Десант удалось обнаружить в нескольких десятках километров от фронта, в районе расположенного в лесу фашистского аэродрома.

Воспользовавшись появлением наших штурмовиков, автоматчики танкового десанта бросились к аэродрому и с ходу овладели им. Бегельдинов немедленно развернул свою машину и пошел на посадку. Вслед за ним сели и остальные летчики эскадрильи. Но в это время опомнившиеся эсэсовцы перешли в контрнаступление. Пришлось развернуть штурмовики в их сторону и открыть огонь из крупнокалиберных пулеметов. После первых же выстрелов эсэсовцев словно ветром сдуло.

Выполнив задание, эскадрилья без потерь вернулась на свой аэродром.

Трудно подсчитать, сколько вражеской техники уничтожил Талгат Бегельдинов за годы войны. Но если бы все это можно было собрать в одном месте, то это был бы поистине боевой музей. Здесь были бы и самолеты, и танки, и автомашины, и орудия различных калибров, и минометы, и пулеметы. А вражеские склады с оружием, боеприпасами, горючим, вагоны с военными грузами! Сколько еще бед могли причинить фашисты этим оружием, не будь оно уничтоженным.

На всю жизнь запомнился и последний день войны. Талгат Бегельдинов совершал тогда очередной боевой вылет на передовые позиции. Он собирался уже нанести штурмовой удар по сопротивлявшимся гитлеровцам, но в это время из штаба полка по радио сообщили, что фашистская Германия капитулировала. [92] Так, находясь на боевом курсе, в кабине своего самолета встретил он весть об окончании войны.

Два чувства охватили его с необычайной силой в те минуты: и радость победы, и гордость за свою Родину, за свой народ, перед которым и он с честью выполнил свой сыновний долг!

В своей книге « «Илы» атакуют» Талгат Бегельдинов пишет: «Меня воспитали Ленинский комсомол и Коммунистическая партия, я всегда был предан своему народу. Вот в чем я черпал силы, находил всегда помощь и поддержку». Выходец из народа, он отдавал ему в тяжелую военную годину все свои силы и знания, весь пламень своего горячего сердца.

Верность профессии

БЕДА ЛЕОНИД ИГНАТЬЕВИЧ

Леонид Игнатьевич Беда родился в селе Ново-Покровка Урицкого района Кустанайской области в 1920 году в семье крестьянина-бедняка. По национальности украинец. Член КПСС с декабря 1942 года.

Учился в Уральском учительском институте. Одновременно занимался в аэроклубе. В 1940 году поступил в Оренбургскую военную авиационную школу пилотов.

В начале августа 1942 года Л. И. Беда был направлен на фронт. Начав войну сержантом, закончил ее в звании гвардии майора. Совершил свыше 200 боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года Леониду Игнатьевичу Беде присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, затем Академию Генерального штаба.

Ныне заслуженный военный летчик СССР, генерал-лейтенант авиации Л. И. Беда продолжает службу в рядах Советской Армии.

Откинув назад скошенные крылья, истребитель-бомбардировщик бесшумно появился над аэродромом, промчался на высоте нескольких десятков метров до середины взлетно-посадочной полосы и звенящей боевой вертикалью рванулся в зенит. Лишь после этого на землю упал тугой, раздирающий грохот реактивного двигателя. Нет, скорость полета не была сверхзвуковой — та рекомендуется только для стратосферных высот, — но она превышала скорость самолета-штурмовика военных лет более чем в три раза.

Истребитель-бомбардировщик пилотировал участник Великой Отечественной войны, заслуженный военный летчик СССР, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Леонид Игнатьевич Беда. Он, как принято говорить среди летчиков, «гнул над аэродромом крючки», иными словами, шлифовал один из наиболее сложных видов боевого применения истребителя-бомбардировщика — бомбометание с кабрирования.

При выполнении этого полетного задания самолет проходит над целью на малой высоте и устремляется вверх по строго рассчитанной на земле траектории — вся сложность полета и заключается в точном выдерживании этой траектории. В определенной точке боевой вертикали летчик нажимает кнопку сброса, и бомба летит в зенит. Описав дугу над удаляющимся самолетом, она неотвратимо попадает в цель. А самолет к этому моменту уже находится за несколько километров от места взрыва.

— Почерк фронтовика, — восхищенно произносит один из летчиков, когда самолет, пилотируемый ветераном, сверкнув в небе серебристой стрелой, ринулся к земле, чтобы тотчас скрыться от всевидящего ока радиолокаторов...

Более 30 лет прошло с тех пор, как комсомолец Леонид Беда поднялся впервые в небо. Но и теперь он помнит все [95] детали того счастливого дня: ласковое летнее солнце, бездонную голубизну небосклона, неповторимые запахи аэродрома. И — ощущение полета. Разве такое забудешь?! Потом полетов будут сотни, тысячи — желанных, трудных, рискованных, трагических, но первый — он всегда первый. Наверное, в такие моменты и рождается любовь к небу, верность раз навсегда выбранной профессии.

Любовь к небу и привела Леонида Беду в военную школу пилотов. Учеба давалась легко, но вряд ли кто предполагал тогда, что летчики-штурмовики скоро понадобятся в таком количестве. Грянула война. Жили впроголодь, летали «на чем бог пошлет». Сначала писали рапорты с просьбой отправить на фронт. Потом перестали. Осенью сорок первого узнали об известной каждому авиатору телеграмме И. В. Сталина на авиационный завод: «Самолеты ИЛ-2 нужны Красной Армии теперь как воздух, как хлеб. Требую, чтобы выпускали побольше «илов».

Комиссар учебной эскадрильи тут же провел политинформацию.

— Авиационные заводы, — сказал он, — дадут технику. Наша задача — подготовить для ее боевого применения летчиков. Дерзайте, летайте, творите...

И они летали, жадно перечитывали каждую весточку с фронта о боевых действиях штурмовиков. А они, эти весточки, радовали.

Командиры наземных соединений быстро поняли поистине неоценимую роль ИЛ-2 в борьбе с вражескими танками. Штурмовики уничтожали их на марше, на подходе к фронту, на исходных рубежах. Уже первые удары «илов» по врагу привели к весьма чувствительным потерям в наземной технике. Только одно соединение, действовавшее на самолетах ИЛ-2, за три месяца боев под Москвой уничтожило 608 танков противника.

Во время битвы за Москву в декабре 1941 года три авиационных полка получили звание гвардейских. Среди этих полков — 215-й штурмовой полк под командованием майора Л. Д. Рейно. Другой штурмовой полк (61-й) за успехи в боях у стен столицы был награжден орденом Красного Знамени.

И снова комиссар выступал перед курсантами:

— Этими наградами отмечено мужество и мастерство летчиков, в совершенстве освоивших грозное оружие — самолет ИЛ-2...

Когда в августе 1942 года кандидат в члены партии сержант Леонид Беда прибыл на Сталинградский фронт, слава об ИЛ-2 [96] уже гремела от Белого моря до Черного. Советские пехотинцы называли бронированный штурмовик «летающим танком», а гитлеровцы — «черной смертью».

505-и штурмовой авиационный полк, где предстояло служить Леониду Беде, вел напряженные бои — фашистские войска почти вплотную подошли к городу на Волге. Для «входа в строй» времени не было. Буквально через несколько дней после облета района сержанта Беду включили в боевой расчет эскадрильи.

Первый боевой вылет. Сколько переживаний накануне! А в памяти осталось только неимоверное напряжение — ведь так важно было точно держать строй. Стрелял и бомбил молодой летчик по команде ведущего. И что греха таить, в наземной обстановке он так и не сумел разобраться. Не лучше обстояло дело и с осмотрительностью.

После посадки к Леониду Беде подошел командир эскадрильи.

— Отлично действовали, товарищ сержант, — сказал он. — От имени командования объявляю вам благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — почти выкрикнул от радости летчик.

И надо было видеть, с каким рвением он снова шел в бой.

Боевые вылеты следовали один за другим. Леонид Беда научился «вертеть головой на 360 градусов», мог с высоты птичьего полета отличить танк от автомашины, взять на мушку наиболее важную цель и приобрел еще массу навыков, умения, которые объединялись одним понятием — боевой опыт.

В одном из вылетов группа, в которую входил Леонид Беда, получила задание найти прорвавшиеся к Волге танки и уничтожить их. На этот раз молодой летчик шел в ведущем звене. Когда цель была обнаружена, он одновременно с ведущим сбросил бомбы и стал выходить из атаки. В этот момент рядом с его самолетом и пронеслись трассы пушечных очередей.

Первая мысль: другое звено ведет огонь по противнику. Но почему так близко к его самолету? Словно в ответ, снаряды хлестнули по плоскостям и фюзеляжу штурмовика. «Мессершмитты», — понял сержант и попытался уклониться в сторону. Увы, штурмовик почти не слушался управления, а снаряды продолжали рвать металл обшивки. Что-то резко ударило в руку, обожгло лицо.

— Снижайся, — услышал Леонид приказ ведущего. — Прикроем. Уходи бреющим. [97]

Чем бы кончился этот полет, если бы не помощь ведущего, сказать трудно. Изнемогая от боли, Леонид Беда снизился на малую высоту и ушел к линии фронта. То ли «мессеры» потеряли его из виду, то ли их отсекли истребители прикрытия, только его никто уже не преследовал. На израненном самолете Леониду Беде удалось дотянуть до аэродрома, но, так как система выпуска шасси была повреждена, посадил самолет с убранными шасси. Кабину заклинило снарядом, и Леониду пришлось вылезти в форточку.

К счастью, ранение оказалось легким. Летчика перевязали и отправили в медсанбат — от госпиталя он отказался.

Совсем по-другому обстояло дело с самолетом. Группа техников и механиков, прибывшая для ремонта штурмовика, насчитала на крыльях, фюзеляже и хвостовом оперении самолета 350 пробоин. Пожалуй, именно после этого полета в полку шутили: «Из боя «ил» доставит на честном слове и на одном крыле».

А поэты сочинили о «летающем танке» стихи:

От всех снарядов заколдована
Его уральская броня.

Все дни, проведенные в медсанбате, Леонид Беда много думал о своем тринадцатом боевом вылете, который едва не стоил ему жизни. Летчик далек был от суеверия. Он искал причину своей неудачи, анализировал каждую секунду полета. И он нашел ее, свою ошибку.

Когда цель была обнаружена, Леонид Беда вслед за ведущим сбросил бомбы на танки врага, но при выходе из пикирования увеличил интервал, несколько отклонился от группы и не смог вовремя занять свое место в общем боевом порядке. Этим-то и воспользовались сначала зенитчики, а потом и вражеские истребители.

«Так вот где таилась погибель моя», — сержант облегченно вздохнул. Он понял, что слова «строй — святое место», относятся ли они к боевым порядкам пехоты, танков, артиллерии или авиации, в бою непреложный закон.

Ранение и относительно благополучный исход сложнейшего полета выдвинули сержанта Леонида Беду в число бывалых летчиков-штурмовиков. После выздоровления ему стали поручать и более сложные задания: водить в бой пары самолетов, летать на разведку. Особенно льстило второе: это была работа, которую доверяли только надежным летчикам.

Однажды сержанта Беду вызвали к командиру полка. [98]

— Есть сведения, что вот здесь, — указывая на карту, сказал Леонид Карпович Чумаченко, — сосредоточивается вражеская конница. Командованию важно знать, так ли это. Видимо, гитлеровцы что-то замышляют. Надо выяснить точное местонахождение конницы и по возможности ее численность. Сделать это поручается вам, коммунист Леонид Беда.

Глаза летчика блеснули. Вспомнил, как в один из зимних дней, вскоре после возвращения из санчасти, его приняли в партию. Радовало и то, что отныне он член самой передовой и боевой партии и что решение «принять» было единодушным.

— Знаю, — продолжал командир, — погода мало подходящая для такого задания: низкая облачность, снежные заряды. Но у вас есть опыт полетов по приборам. Желаю удачи...

Леонид Беда немедленно приступил к выполнению задания. Шел в облаках по приборам. А когда по расчету времени, ветру и путевой скорости определил заданный район, начал снижение. Ох как нелегко давалось это снижение! 100 метров до земли — кругом белесая муть. 70 — то же, 50... 40...

Хочется рвануть ручку на себя, уйти от смертельно опасной земли, покрытой задымленным пороховой гарью снегом. А задание? Тебя же только что приняли в партию! И летчик продолжает снижение.

Облачность оборвалась внезапно. Мелькнули кусты, овраг, берег озера. До боли в глазах всматривался Леонид Беда в расстилавшуюся под ним местность, чтобы быстрее восстановить ориентировку. Не забывал он и об основной цели полета — поиске конницы.

Вот под крылом промелькнула деревня, вернее, то, что осталось от нее: вместо домов торчали лишь трубы печей. Кругом пустынно, словно вымерло все. Но что это? Характерный изгиб старицы... Направление улицы на северо-восток... Так и есть! Детальная ориентировка восстановлена.

Летать пришлось долго. Обшарил все овраги — пусто. Неужели разведка фронта что-то перепутала? Не может быть. А что вон в том лесочке? Чу! Да там, кажется, дымок курится? Стриганем с огоньком!

Когда Леонид Беда дал вдоль лесной опушки длинную пушечную очередь, все сомнения рассеялись. Местность тотчас ожила. Заметались обезумевшие от страха лошади, началась беспорядочная стрельба зенитных пулеметов. Группировка противника выдала себя с головой.

Сведения о расположении вражеской конницы Беда немедленно передал по радио в штаб полка. Через несколько десятков [99] минут наша дальнобойная артиллерия ударила по лесу, а затем появились штурмовики, прочесавшие огнем пулеметов и пушек весь лес. План наступления врага в этом районе был сорван.

Декабрь сорок второго был счастливым для сержанта Леонида Беды еще и потому, что родной 505-й штурмовой авиаполк впредь стал именоваться 75-м гвардейским Сталинградским штурмовым авиационным полком, а грудь летчика-сержанта украсил орден Красной Звезды. В наградном листе отмечалось, что он уничтожил пять танков врага и около 100 человек живой силы врага, вел воздушную разведку.

Много успешных боевых вылетов совершил в годы Великой Отечественной войны коммунист Леонид Беда. К августу 1943 года на боевом счету теперь уже лейтенанта и командира звена значилось более 70 вылетов, в том числе многие из них — ведущим группы. «В бой — ведущим» — так называлась фронтовая листовка, посвященная командиру звена штурмовиков Леониду Беде, награжденному орденом Красного Знамени.

В один из осенних дней Беде предстояло выполнить довольно сложное задание: нанести штурмовой удар во главе 12 самолетов по танковой группировке врага, выдвигавшейся для контратаки наших наземных войск.

— Опыт выполнения подобных заданий у вас есть, — подчеркнул командир полка, — но вся загвоздка в том, что цель расположена почти на предельном радиусе действия и штурмовиков и истребителей прикрытия. Ваше решение?

— Посоветуемся с ведущими групп истребителей прикрытия, — ответил Леонид Беда. — Тщательно просчитаем весь маршрут, договоримся о взаимодействии с истребителями на всех этапах полета.

— Предусмотрите возможные варианты воздушных боев, — посоветовал командир полка и совсем не по-уставному добавил: — До встречи.

Разговор со старшими лейтенантами А. Бритиковым и В. Константиновым, впоследствии Героями Советского Союза, был немногословным. К тому времени между ведущими групп штурмовиков и истребителей сложились отношения боевой дружбы и товарищества. Истребители надежно прикрывали штурмовиков, те в свою очередь помогали истребителям. Каждый понимал сложность задания, личную ответственность за исход полета.

И вот 12 штурмовиков, прикрываемые восьмеркой истребителей, поднялись в воздух в точно назначенное время. Был [100] светлый, солнечный день, а значительная часть маршрута пролегала над территорией, занятой врагом. Над линией фронта группа попала под ожесточенный обстрел из всех видов оружия. К счастью, обошлось без потерь. Но летчики знали: гитлеровские истребители могут нагрянуть в любую секунду — и предпринимали все, чтобы сорвать их атаку.

И все-таки «мессершмитты» и «фокке-вульфы» появились неожиданно, со стороны солнца. Истребители сопровождения сразу же атаковали их. Но численное превосходство оказалось на стороне врага, и одна пара «мессеров» прорвалась было к штурмовикам.

— Сомкнись! — передал по радио команду ведущий. — Стрелки, огонь!

12 крупнокалиберных пулеметов дружно ударили по врагу. Гитлеровцы, опасаясь попасть под град пуль, отошли в сторону, выжидая. Леонид Беда понял замысел врага и еще раз напомнил ведомым о сохранении места в боевом порядке.

«Видно, именно так меня и подловили в том тринадцатом вылете», — мелькнула мысль.

Между тем обстановка в воздухе накалялась. Меткой очередью Алексей Бритиков поджег первый «фокке-вульф». Однако это не охладило пыла фашистов. Они продолжали атаковать штурмовиков, но все их попытки оказались тщетными. Пока группа подходила к цели, истребители прикрытия сбили еще три вражеские машины.

И тут послышался голос Бритикова:

— Топлива может не хватить.

Леонид Беда знал: истребители не покинут штурмовиков. И чтобы подбодрить летчиков, передал по радио:

— Держитесь, соколы! Цель под нами.

Впереди на дороге темно-серыми клубами вихрилась пыль. Это мчались в сторону фронта автомашины с гитлеровцами, танки, тягачи с пушками...

— Атака! — с азартом крикнул ведущий и первым выпустил реактивные снаряды.

Ведомые последовали примеру командира. Затем группа штурмовиков с ходу нанесла меткий бомбовый удар, а на втором заходе ударила по колонне из пушек. Внизу заполыхали костры.

Зенитчики врага, очевидно, не ждали советских самолетов в таком глубоком тылу и огонь открыли слишком поздно. Но одну машину им удалось-таки повредить. Однако летчик держался в строю. Его, как и всю группу, надежно прикрывали [101] «яки». Задание было выполнено без потерь, хоть и пришлось приземлиться на ближайшем к фронту аэродроме.

В начале января 1944 года коммуниста Леонида Беду, ставшего первоклассным летчиком-штурмовиком, опытным ведущим и умелым тактиком, назначили командиром эскадрильи. Вот где по-настоящему раскрылся его воинский талант! Только за четыре месяца летчики эскадрильи, возглавляемой Леонидом Бедой, совершили 156 боевых вылетов, уничтожили 21 танк, 34 автомашины, 17 артиллерийских, 12 минометных батарей, 30 повозок, 1 паровоз, 40 вагонов, в воздушных боях сбили три Ю-87... К тому времени на личном боевом счету Леонида Беды значилось 109 вылетов.

Особую похвалу командира дивизии С. Д. Пруткова заслужил воздушный бой, проведенный группой Леонида Беды с гитлеровскими бомбардировщиками в районе Ново-Троицка.

Вылетели для удара по живой силе и технике врага. Стратегическое господство нашей авиации в воздухе уже было обеспечено. И вдруг команда с земли:

— Изменить курс. Атаковать группу Ю-87!

Другой хоть бы на миг растерялся, но только не Леонид Беда.

— Понял. Атакую! — ответил он пункту наведения и повел своих орлов на воздушного противника.

И вспомнилось командиру эскадрильи небо Сталинграда, где ИЛ-2 был и штурмовиком, и бомбардировщиком, и истребителем, и разведчиком.

— Сталинградцы, вперед! — гремит эфир.

Снаряды, пущенные Леонидом Бедой, поражают самолет ведущего группы «юнкерсов». Минута — и еще два бомбардировщика задымили к земле. Остальные бросились врассыпную.

— Спасибо, орлы! — передала земля. — Выполняйте основное задание.

Спустя несколько минут над полем боя образовался знаменитый сталинградский круг.

А потом настал тот, сто десятый боевой вылет. Леонид Беда смело атаковал всей эскадрильей аэродром врага. На этот раз командир избрал другую тактику: каждая пара штурмовиков прицеливалась самостоятельно. И сделано было это не случайно. Истребители прикрытия надежно защищали штурмовиков сверху. Но к сожалению, зенитные батареи выявить сразу не удалось. На последнем заходе в самолет Леонида Беды угодил снаряд.

В кабину летчика хлынула горячая вода из радиатора, резко поднялась температура воды, давление масла упало. [102] Через 2 — 3 минуты мотор заклинило. Самолет резко пошел вниз.

— Что случилось, почему садимся? — крикнул стрелок.

— Спокойно, — ответил летчик. — Помни: «Из боя «ил» доставит на честном слове и на одном крыле».

Увы, на сей раз дотянуть до своих не удалось. В последний момент Леонид Беда успел только передать ведомым, что идет на вынужденную посадку. «Ну вот и отвоевался», — мелькнуло в голове, но руки и ноги делали все, чтобы приземление было максимально безопасным.

Летчик и стрелок моментально выскочили на плоскость, огляделись. Самолет казался беспомощным и жалким, лежал на фюзеляже, но не горел.

А вокруг расстилалась ровная степь. Ни кустика, ни оврага, где можно было бы укрыться. Бежать? Но куда? Разве в степи уйдешь незамеченным?

— Что будем делать, товарищ командир? — с тревогой спросил воздушный стрелок.

— Как что? Драться! До последнего патрона.

Пока воздушный стрелок снимал с самолета пулемет, Леонид Беда, предварительно перезарядив пистолет, осмотрел поле, на которое посадил самолет. Вдали показались автомашины с гитлеровцами.

— Не стрелять, — приказал командир. — Пусть подойдут ближе.

И тут они услышали знакомый гул самолетов. На помощь к ним спешили остальные штурмовики. Вот один из них резко снизился и дал пулеметную очередь по врагу. Второй развернулся против ветра и начал планировать с явной целью приземлиться.

— За нами, товарищ командир! — радостно закричал стрелок.

Остальное произошло мгновенно. Младший лейтенант Анатолий Берестнев приземлился рядом с машиной командира, и на виду у ошеломленных такой дерзостью фашистов Леонид Беда со стрелком перебрались в самолет Берестнева, и тот рванул в воздух. На следующий день Леонид Беда снова повел группу штурмовиков в бой.

Это произошло в Крыму, а в июне 1944 года 75-й гвардейский Сталинградский полк был перебазирован в Белоруссию. Началась знаменитая операция «Багратион». Резкие только задания не приходилось выполнять летчикам эскадрильи, которой командовал Леонид Беда! Штурмовка артиллерийских позиций, [103] аэродромов, танковых и автоколонн, железнодорожных станций и эшелонов, скоплений живой силы и техники...

На третий день после начала операции Леониду Беде было поручено совершить вылет для удара по железнодорожной станции, прикрываемой мощным зенитным огнем. Как тут поступить? «Круг» не подходит. Решили атаковать фронтом. Сначала пуск снарядов, затем сброс бомб. При повторном заходе, но с другого направления — атака из пушек и пулеметов. Тактический замысел командира эскадрильи удался. Фотоконтроль отметил восемь очагов пожаров и 20 разбитых вагонов. За успешное выполнение боевого задания старший лейтенант Леонид Беда был награжден орденом Александра Невского.

Грандиозное наступление советских войск продолжалось. Авиация активно помогала наземным войскам уничтожать узлы сопротивления противника, скопления живой силы и техники. Удары наносились по коммуникациям фашистов, речным переправам.

Но однажды Леонид Беда получил еще одно необычное задание. Нужно было срочно разыскать и уничтожить в тылу врага путеразрушительную железнодорожную машину.

Фашисты, отступая, прибегали к помощи путеразрушителей на многих фронтах. Опыт поиска был накоплен, а вот как их лучше поразить, единого мнения не было. Одни предлагали бомбой, вторые — реактивными снарядами, третьи — из пушек. Леонид Беда выбрал пуск снарядов с бреющего полета. И не ошибся. Сначала бомбами были взорваны пути перед путеразрушителем, а потом уничтожена сама адская машина.

Мужество и мастерство летчика-коммуниста той осенью трижды отмечалось боевыми наградами. Вслед за орденом Александра Невского он был удостоен ордена Красного Знамени за то, что под Рассеняй организовал девять заходов на цель двенадцати штурмовиков. «Авиация обеспечила прорыв», — говорилось в приветственной телеграмме. А вскоре старший лейтенант Л. И. Беда стал кавалером «Золотой Звезды».

Ранней весной 1945 года началось одно из крупнейших сражений заключительного этапа Великой Отечественной войны — у стен города-крепости Кенигсберга. Летали с утра до ночи. Здесь, в небе Восточной Пруссии, капитан Беда и совершил свой юбилейный, двухсотый вылет.

Настал долгожданный День Победы. Работники штаба подвели итоги. Оказалось, что из 212 успешных вылетов 147 теперь уже помощник командира полка по воздушно-стрелковой подготовке гвардии майор Леонид Беда выполнил ведущим. Второй [104] медалью «Золотая Звезда» он был награжден в конце июня 1945 года.

И еще об одном ордене Красного Знамени летчика-коммуниста хотелось бы сказать. Он вручен генерал-майору авиации Леониду Игнатьевичу Беде в дни празднования 50-летия Советских Вооруженных Сил за успехи в боевой и политической подготовке, поддержание высокой боевой готовности войск и освоение новой сложной боевой техники.

Эпизод, с которого начинается очерк, происходил в начале 70-х годов. Ветеран войны по-прежнему в строю крылатых и свои знания, полученные в двух военных академиях, боевой опыт охотно передает молодым авиационным командирам.

Искусство военачальника

БЕЛОБОРОДОВ АФАНАСИЙ ПАВЛАНТЬЕВИЧ

Афанасий Павлантьевич Белобородов родился в 1903 году в деревне Акинино Иркутского района Иркутской области в бедной крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1928 года.

Свой боевой путь начал в ноябре 1919 года в партизанском отряде. В 1929 году за участие в боях на КВЖД награжден орденом Красного Знамени. С 1933 по 1936 год учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе, затем служил на Дальнем Востоке.

В 1941 году, будучи командиром дивизии, принимал активное участие в разгроме немецко-фашистских войск под Москвой. С осени 1942 года командовал 5-м, затем 2-м гвардейскими корпусами, а с 1944 года — 43-й армией. Особенно отличился при проведении Витебской операции и при штурме города-крепости Кенигсберг. В 1945 году командовал 1-й Краснознаменной армией 1-го Дальневосточного фронта.

22 июля 1944 года Афанасию Павлантьевичу Белобородову присвоено звание Героя Советского Союза. 19 апреля 1945 года за новые выдающиеся подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны командовал войсками в Порт-Артуре, работал в Министерстве обороны СССР, был командующим войсками Воронежского и Московского военных округов. Делегат нескольких съездов КПСС, избирался членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР и РСФСР. Ныне генерал армии А. П. Белобородов на ответственной работе к Министерстве обороны СССР. Он почетный гражданин городов Витебска, Иркутска и Истры. Недавно из печати вышли его книги «Ратный подвиг» и «Сквозь огонь и тайгу».

В ходе Великой Отечественной войны развивалось советское военное искусство, росло и крепло мастерство полководцев. Каждая операция требовала от них все больше знаний, инициативы, оригинальных решений.

Многие операции минувшей войны являются вершинами военного искусства. Среди них операция по освобождению Белоруссии с выходом наших войск к границам фашистской Германии занимает одно из видных мест. Она представляет собой классический образец наступательной операции на окружение и разгром крупных сил противника. Исключительной была согласованность и слаженность действий всех родов оружия четырех фронтов.

Как вспоминал Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, гитлеровское командование создало в Белоруссии сильную, глубоко эшелонированную оборону, состоявшую из ряда рубежей. Многие крупные города — Витебск, Орша, Могилев, Бобруйск, Борисов и столица Белоруссии Минск — были объявлены укрепленными районами. Гитлер приказал оборонять их любой ценой. На белорусском участке своего Восточного фронта гитлеровцы создали группу армий «Центр», в которую входило 50 дивизий. В общей сложности с учетом части сил групп армий «Север» и «Северная Украина», действовавших в полосе предстоящего наступления наших войск, враг сосредоточил 63 дивизии. Они насчитывали в своем составе около 10000 орудий и минометов, почти 1000 танков и самоходных орудий. Группу армий «Центр» поддерживал 6-й воздушный флот.

В те памятные дни войска генерала Афанасия Павлантьевича Белобородова получили приказ: во взаимодействии с армиями генералов И. М. Чистякова и И. И. Людникова срезать [107] Витебский выступ Белорусской дуги. Фашисты сосредоточили на крыльях своего изогнутого фронта мощные армейские группировки. Эти ударные кулаки располагались в районе городов Витебска и Бобруйска. Они были ключами к фашистской обороне, нависали над флангами советских армий.

Войскам, которыми командовал Белобородов, предстояло прорвать вражеские позиции, имевшие наивысшие тактические и оперативные плотности. Эти позиции обороняла 3-я танковая армия противника. Она опиралась на систему долговременных укреплений. За тактической зоной по западным берегам рек и на господствующих высотах были возведены оборонительные рубежи.

Фашистская оборона в Белоруссии простиралась на глубину 250 километров. Гитлеровцы рассчитывали, как выразился один из пленных офицеров, «перемолоть силы русских, потушить их наступательный порыв, а затем мощными фланговыми группировками взять в смертельные клещи».

Наступление в Белоруссии, по замыслу Ставки Верховного Главнокомандования, должно было начаться с разгрома и ликвидации сосредоточений фашистов в районах Витебска и Бобруйска.

Генерал Белобородов прекрасно понимал всю важность задания, возложенного на его войска. Не впервые встречался он с врагом. За плечами полководца были тяжелые бои под Москвой, жаркие схватки на Западном и Юго-Западном фронтах, на берегах Волги. Он знал сильные и слабые стороны противника и ясно представлял огромные трудности штурма. Они усугублялись тем, что его солдаты находились в низине, а на возвышенностях укрепился враг. Вся местность просматривалась гитлеровцами. Лесистый кустарник был плохой защитой от зорких наблюдателей. Попробуй тут скрыть подготовку к операции...

А скрыть надо!

Внезапность на войне — одно из условий, необходимых для достижения цели малой кровью. Началась кропотливая подготовка: передислокации, уточнения данных о противнике, расчеты.

Афанасий Павлантьевич и его помощники все чаще появляются на огневых позициях. Генерал беседует с солдатами и офицерами, проверяет знание ими боевой задачи, уточняет свои мысли, наблюдения, расчеты.

Через болота, решает он, надо строить деревянные дороги. Строить ночью. По ним перебросить побольше артиллерии. Все [108] делать в строжайшей тайне. Генерал ставит на комендантскую службу дивизию. Ее солдаты строго следят за тем, чтобы днем на участке предстоящего штурма все замирало, не двигалось, отлеживалось в кустарнике, стояло там, где застал рассвет. 20 ночей потребовалось для того, чтобы на семи километрах фронта сосредоточить артиллерию двух стрелковых корпусов и артиллерийскую группу армии.

Артиллерией командует большой мастер контрбатарейной борьбы генерал Евгений Владимирович Щеглов. Его воины быстро изучают цели, они уже ждут сигнала и готовы к разрушению укреплений, подавлению огневых точек, к поддержке пехоты огнем. Солдаты получают четкие задания. Каждый знает, что ему делать в часы штурма.

Настало туманное утро 23 июня 1944 года. На командном пункте генерал Белобородов со своими помощниками. Он внутренне собран, спокоен, движения его размеренны, речь лаконична. Афанасий Павлантьевич мысленно еще раз проверяет готовность своих войск. Кажется, все главное предусмотрено. Теперь успех дела решат стремительность, напор, мужество людей, которых учил и готовил он в эти дни.

Серые клочья тумана ползут по низине. Они цепляются за верхушки кустарника. В воздухе тихо, необыкновенно тихо, как перед грозой. И гроза ударила сотнями артиллерийских стволов. Огненный смерч пронесся над гитлеровцами. За огневым валом, прижимаясь к нему, идут солдаты на штурм развороченных снарядами вражеских позиций.

Вот уже пройдены первые оборонительные рубежи. С ходу взят укрепленный район Сиротина. Генерал направляет своих солдат в обход витебских укреплений. Эти укрепления остаются на флангах, а вскоре — уже глубоко в тылу. Наши войска стремительно приближаются к переправам через Западную Двину. Передовые части, выполняя приказ Белобородова, ведет генерал Николай Алексеевич Васильев.

На огромном поле сражения — «слоеный пирог»: наши и фашисты, фашисты и наши. Но это только кажущаяся неразбериха. Твердая рука полководца направляет советских солдат. Они подавляют волю врага к сопротивлению.

— Фашисты с флангов! — докладывают генералу Белобородову.

Он приказывает:

— Не обращать внимания!.. Вперед!..

Это не бездумная лихость, не легкомысленная бравада, а строгий расчет: делать то, чего враг не ожидает. Гитлеровцы [109] мечтали приковать советскую пехоту к своим укрепленным узлам и перемолоть ее трехслойным огнем. А советские воины обошли укрепления, оставив их в своем тылу. Враг надеялся, что ему удастся закрепиться на отсечных позициях и в глубинных укреплениях. Но наши бойцы не давали фашистам передышки.

— Гарнизон Витебска пытается наступать нам в тыл! — тревожно сообщают генералу.

Белобородов отдает приказ:

— Выставить заслоны. Перехватывать и уничтожать. А главным силам — вперед и вперед...

Вспомогательное полевое управление Белобородов выдвигает поближе к передовым частям. Отсюда ему удобнее руководить боем, нацеливать удары, видеть и ощущать непрестанно меняющуюся картину сражения. Отсюда он поторапливает медлительных, подстегивает замешкавшихся, помогает вырвавшимся вперед.

Но на войне всякое бывает. В район Бешенковичей, где расположилось полевое управление, ворвалась большая группа фашистов. Охрана управления завязала бой. Пришлось генералу руководить схваткой. Все взялись за автоматы и гранаты. Силы были неравные, и трудно сказать, чем бы это все кончилось, если бы, на счастье, поблизости не оказалась наша батарея. Артиллеристы, услышав стрельбу, бросились на помощь.

— Ну вот... Где же окружение? — смеется Белобородов.

Афанасию Павлантьевичу Белобородову не впервой ходить в атаку. Сын таежного охотника, он начал свой боевой путь шестнадцатилетним подростком в сибирском партизанском отряде. Окончив военную школу, стал кадровым командиром Красной Армии. В дни конфликта на КВЖД Белобородов командовал ротой. За личную храбрость был награжден орденом Красного Знамени.

В боях под Москвой в 1941 году 9-я гвардейская дивизия под командованием генерала стояла насмерть. Это была первая встреча Белобородова с гитлеровцами. Враг напирал на левый фланг дивизии, на участок батальона Уральского. Комбат и бойцы не спали трое суток, сражались яростно. Но они измотаны ожесточенными атаками фашистов, которым уже мерещатся улицы Москвы. Это понял Белобородов, выслушав донесение Уральского. Генерал подумал и направился в батальон. Шел с одной мыслью: «Устоят или не устоят? От этого зависит многое!» Афанасий Павлантьевич не обращает внимания на разрывы [110] мин и снарядов, на свист пуль, спокойно идет к своим солдатам, чтобы поднять их в атаку. И воины двинулись за своим генералом, они закрыли его собой, вихрем огня и смерти ворвались в траншеи противника. Дрались, как гвардейцы-богатыри. Фашисты были уверены в том, что на участок комбата Уральского подошли свежие резервы.

Вспомнил генерал эту свою первую встречу с фашистами и с гордостью подумал о возросшем воинском умении солдат и офицеров, о могучих силах Родины, питающей боевой дух своих сынов. В Витебской операции мужество и отвага, стойкость и храбрость советского солдата были приумножены великолепной боевой техникой.

Наши войска наращивают удары по гитлеровцам. Генерал Белобородов не дает фашистам передышки, стремительно выдвигается с передовыми батальонами и организует форсирование Западной Двины с ходу.

Смелость Белобородова, его полководческое мастерство не раз отмечались Ставкой Верховного Главнокомандования.

Дважды — 24 и 26 июня 1944 года — Москва салютовала войскам 1-го Прибалтийского фронта. В приказе Ставки дважды говорилось о мужестве, отваге солдат и офицеров генерала Белобородова в прорыве обороны и штурме укреплений Витебска. За воинское искусство при выполнении заданий, за проявленные при этом отвагу и героизм Советское правительство присвоило генерал-лейтенанту А. П. Белобородову звание Героя Советского Союза.

В иных, резко отличных от Витебской операции условиях пришлось действовать генералу при штурме крепости Кенигсберг. За мощными укреплениями засели прижатые к Балтийскому морю озверелые гитлеровцы. Опоясанный фортами город был превращен в неприступный оборонительный район. Нужно было брать штурмом каждое здание, каждый перекресток. Начались бои, полные героизма, отваги, незабываемых подвигов.

В перерывах между боями Афанасий Павлантьевич подписывает наградные листы. Он всегда торопился это сделать, чтобы отличившийся быстрее получил награду.

В простых, кратких фразах представления к награде рассказывалось о душевной красоте людей, об их любви к Родине, о мужестве и отваге. «Золотые у нас люди, — думает генерал. — Настоящие патриоты земли советской». И он представил себе солдата Петра Егоровича Павлова из Башкирии, который забросал амбразуру дота с десяти метров гранатами, затем ворвался в него и уничтожил гарнизон. Путь атакующим был открыт. А на второй день он же преградил путь отряду гитлеровцев с двумя генералами, которые пытались прорваться на участке, где дежурил Петр Павлов. Отряд был частично уничтожен, а частично рассеян.

Или вот подвиг киевлянина В. К. Полупанова, взорвавшего одно из вражеских укреплений. Легко сказать — взорвал! Для этого воину пришлось под огнем дважды переплывать канал и закладывать взрывчатку. Офицер Александр Ильич Рыбников имел пять ранений. Раненный в шестой раз в сражении под Кенигсбергом, он все же не оставил поля боя и с малыми силами сумел взять в плен несколько сот вражеских солдат. Старший сержант Павел Степанович Шамаев был ранен. Он израсходовал все патроны. Немецкие солдат и офицер приближаются к нему, чтобы взять в плен. Они уже рядом, смеются над беспомощным воином. Но сержант, собрав все силы, всю ненависть к фашистам, неожиданно вскакивает и резко бросает автомат в лицо солдату. Фашист падает, а Шамаев устремляется к офицеру. Тот стреляет. Но пуля летит мимо. Короткая неравная борьба. Верх берет офицер, но Шамаев выхватывает нож из-за пояса фашиста и поражает врага его же оружием. Смелого воина в бессознательном состоянии подобрали танкисты.

Каждый час боев рождал все новых и новых героев. Но каждый час боев уносил и дорогие жизни советских людей. На третий день штурма продвижения вперед не было. Наступательный порыв угас. Воины уперлись в каменные здания городских улиц, превращенные в маленькие крепости. «Что делать дальше? — мучительно думает Афанасий Павлантьевич. — Штурмовать? Прогрызать оборону? Сколько крови, сколько жизней!»

По правилам военной науки, после того как атака захлебнулась, надо было сделать передышку, подвезти боеприпасы, перегруппировать силы, пополнить их и тогда уже снова начинать бой. Но передышку получит и враг. Он ждет ее, надеется. В этой надежде фашистов укрепило то, что к 16 часам русские прекратили атаки.

Но генерал решил по-иному.

— А как думаете, если ночью атаковать? — спрашивает Белобородов своих помощников.

Одни согласны с дерзким планом, другие сомневаются в успехе:

— Сил маловато... [112]

— В строй поставим все наличное — солдат охраны, все резервы... Да и атаку поведем по-иному...

Генерал излагает план ночной атаки. До этого штурмовали кварталы. Каждой части отводился свой участок. Приходилось пересекать три-четыре улицы. Трудно было в бою «по кварталам» разобраться, где свои, а где чужие. А фашисты били на выбор с чердаков, из окон, из подвалов.

Афанасий Павлантьевич решил изменить тактику боя: по-иному построить боевые порядки, на каждую улицу направить полк с танками, самоходными орудиями. Полк ведет бой вдоль улицы от начала до конца. Он как бы разрезает весь город. Система огня строится продуманно: автоматчики бьют по окнам, пушки — по чердакам, танки давят бронеколпаки, минометчики ведут навесной огонь по крышам.

Ночью, как и предполагал Белобородов, фашисты решили отдохнуть. Они были уверены, что у русских идет подготовка к следующему штурму. Огневым вихрем ворвались колонны штурмующих на городские улицы. Они, как острый клин, пробили оборону и пошли вперед. Прикрытые огнем боевой техники, советские солдаты сломили сопротивление растерявшихся гитлеровцев. К утру воины генерала Тымчина первыми вышли к реке Преголя, взяли центр. Судьба крепости была решена.

— Нельзя было предполагать, — говорил впоследствии пленный комендант города Отто Ляш, — что крепость Кенигсберг так быстро падет.

За шесть часов ночного штурма Афанасий Павлантьевич решил боевую задачу, рассчитанную на много дней. Это спасло десятки тысяч человеческих жизней. Советское правительство наградило Афанасия Павлантьевича Белобородова второй медалью «Золотая Звезда».

Ныне на центральной площади Калининграда, бывшего Кенигсберга, на стене кинотеатра прикреплена мемориальная доска. На ней написано: «Здесь соединились войска генерал-полковника Галицкого Кузьмы Никитовича и генерал-лейтенанта Белобородова Афанасия Павлантьевича».

Искусство полководца генерал всегда рассматривал как вдохновенное творчество и всегда стремился избегать штампа. Белобородов — сторонник оригинальных решений, неожиданных для противника.

Последняя крупная операция, которую пришлось осуществлять генерал-полковнику Белобородову на Дальневосточном фронте, решалась совсем по-иному, чем операции у Витебска [113] и Кенигсберга. Перед его армиями лежала непроходимая тайга. Приехав в район озера Ханка с генералами Александром Васильевичем Скворцовым, Матвеем Степановичем Батраковым, Николаем Карповичем Свирсом и Александром Сергеевичем Ксенофонтовым, Белобородов ознакомился с обстановкой на местности и решил прорываться в расположение японских войск именно здесь, на втором участке. Это была пересеченная гористо-таежная местность. По хребту Пограничный проходила государственная граница. Скаты хребта покрыты густым лесом, завалами бурелома, зарослями кустарника и вьющихся растений. Это делало его непроходимым для боевой техники.

— Трудноватые места? — спрашивал, улыбаясь, Белобородов. — Это и хорошо. Японцы нас здесь не будут ждать...

В ночь на 9 августа 1945 года войска Белобородова вошли в тайгу. Она глухо шумела верхушками деревьев. Под ногами солдат то вязкая земля, то хлюпающая вода, то острые, скользкие камни.

Впереди — головной отряд. Сквозь заросли продирались стрелковый батальон, пять танков, две роты автоматчиков, взвод саперов. Танки двигались уступами: два из них прокладывали в зарослях тайги путь шириной пять метров, а три помогали растаскивать сваленные деревья.

Лес был густым. На гектаре насчитывались тысячи деревьев с толщиной ствола до 40 сантиметров. Деревья переплетены лианами, диким виноградом, завалены буреломом. Стрелки и саперы валили толстые деревья, рубили лианы, корчевали пни. Эта богатырская работа велась на протяжении 20 километров.

И когда была пройдена тайга, солдаты Белобородова атаковали японцев. Могучий удар вывел японскую армию из строя.

— Мы не ожидали такого молниеносного продвижения русских, — говорил взятый в плен командующий 5-й армией генерал-лейтенант Симидзу Нарицуко. — Мы совершенно не думали, что русская армия пройдет через тайгу. Для нас было неожиданным появление такой внушительной силы со стороны непроходимых районов. 5-я армия из 60 тысяч солдат и офицеров потеряла 30 тысяч. В дальнейшем она оказывать сопротивление не могла.

Немало лет прошло после войны, но Афанасий Павлантьевич остался таким же, каким его знали тысячи [114] воинов — боевые друзья и товарищи. Только старше стал, да больше седин у висков, да глубже прорезались морщины на высоком лбу. А глаза те же, лучистые, веселые. Взгляд их то строгий, волевой, то веселый, с огоньком, то по-отечески добрый.

Генерал армии А. П. Белобородов полон творческих сил и энергии. Он продолжает службу в родной Советской Армии, с которой связал свою судьбу со времен гражданской войны.

Звездный сын Донбасса

БЕРЕГОВОЙ ГЕОРГИЙ ТИМОФЕЕВИЧ

Георгий Тимофеевич Береговой родился в 1921 году в селе Федоровка на Полтавщине в семье работника связи на железной дороге. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

Детство и юность провел в Донбассе, в шахтерском городке Енакиево. Работая на металлургическом заводе, посещал местный аэроклуб. В 1938 году поступил в Луганское (ныне Ворошиловградское) авиационное училище.

В годы Великой Отечественной войны сражался на многих фронтах. Начал войну рядовым летчиком, а закончил командиром эскадрильи штурмовиков. Всего за годы войны совершил 185 боевых вылетов.

За подвиги на фронте Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года Георгию Тимофеевичу Береговому присвоено звание Героя Советского Союза.

После войны окончил курсы усовершенствования командного состава, работал летчиком-испытателем, заочно окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. В 1964 году был принят в группу космонавтов. В октябре 1968 года на корабле «Союз-3» совершил четырехсуточный полет в космос.

1 ноября 1968 года Г. Т. Береговой за осуществление космического полета и проявленный при этом героизм удостоен второй медали «Золотая Звезда», Тогда же ему присвоено звание «Летчик-космонавт СССР». Он награжден также многими орденами и медалями.

Ныне генерал-майор авиации Г. Т. Береговой продолжает работать в Звездном городке. Был делегатом XXIV съезда КПСС, депутат Верховного Совета СССР восьмого и девятого созывов.

Торжественно и радостно отмечала страна 51-ю годовщину Великого Октября. В Москве на Красной площади широким потоком текли реки демонстрантов. У Мавзолея В. И. Ленина стояла группа космонавтов. Среди них можно было видеть высокого, стройного человека в серой парадной шинели с золотистыми генеральскими погонами. Это был только что возвратившийся из полета на космическом корабле «Союз-3» смелый исследователь просторов Вселенной Георгий Тимофеевич Береговой.

С Георгием Береговым нас познакомил Юрий Гагарин. Это было в ту пору, когда Алексей Леонов своим выходом в космос открыл перед космонавтикой новые горизонты. В Звездном городке, подведя к нам рослого, крепкого сложения офицера, Гагарин представил его:

— Наша новая сила...

— Притом довольно могучая, — подхватил оказавшийся рядом Владимир Комаров.

Ладный облик нового знакомого говорил о его незаурядной физической закалке. То, что он смелый, отважный человек, красноречиво свидетельствовала «Золотая Звезда» Героя Советского Союза на офицерской тужурке. И с первых же минут беседы Береговой поразил какой-то особой одержимостью в своем стремлении осваивать космос. Мы поняли: пока еще мало изученные, таинственные дали привлекли его, человека большого опыта, заслуженного летчика-испытателя СССР, поистине неограниченными возможностями интереснейших экспериментов. В наших блокнотах сохранились сделанные тогда рукой Берегового штриховые наброски одного из подобных экспериментов: рядом с четкими линиями — цифры. Много цифр... [117]

И еще не раз нам довелось встречаться с Береговым до его полета — то в Звездном городке, то на космодроме. Каждая такая встреча оставляла памятный след, усиливала первое впечатление о нем как о человеке одаренном, целеустремленном, обладающем огромным жизненным опытом и глубокими знаниями.

Будущий командир десятого советского космического корабля «Союз-3» был значительно старше многих своих товарищей-космонавтов.

...В декабрьские дни 1938 года семнадцатилетнего паренька Георгия Берегового зачислили курсантом Ворошиловградского авиационного училища. С тех пор три десятилетия бессменно нес он вахту в небе Родины. Наша авиация в лице Георгия Берегового приобрела летчика могучей чкаловской хватки.

На войне Береговому довелось сражаться в составе соединения, которым командовал пилот легендарного чкаловского экипажа Г. Ф. Байдуков. Он вручил ему на фронте боевые награды — второй орден Красного Знамени и Александра Невского.

185 боевых вылетов числится в летной книжке Г. Т. Берегового. Всю Великую Отечественную войну провел он на полевых аэродромах Западного, Калининского, Центрального, Степного, Воронежского, 1-го и 2-го Украинских фронтов. Участвовал во многих сражениях, определивших победоносный исход борьбы советского народа против гитлеровских захватчиков. Освобождал Польшу, Румынию, Венгрию, Чехословакию.

Свой последний боевой вылет, уже будучи командиром эскадрильи штурмовиков, Георгий Тимофеевич совершил в мае сорок пятого с аэродрома Копчани, что под чехословацким городом Годонином.

Штурмовую авиацию — а в ней Береговой провел три боевых года — справедливо называли труженицей войны. Многое делали неутомимые «илы»: громили передний край обороны противника, огневые позиции артиллерии, штабы, аэродромы, коммуникации; вступали в воздушные бои с «мессершмиттами» и «фокке-вульфами»; вели разведку; сопровождали танки в стремительных рейдах.

Каждое боевое задание требовало от летчиков бесстрашия, силы воли, воинского мастерства. Трижды самолет Берегового дырявили зенитки и истребители противника. Да так, что приходилось идти на вынужденную посадку или вовсе, как это случилось на Курской Дуге, прыгать с парашютом. В тот раз Береговой [118] с шестисотметровои высоты угодил на «ничейную землю», откуда его, рискуя жизнью, вывезли на вездеходе бойцы истребительно-противотанковой батареи.

Историческое сражение на Курской дуге особенно памятно Георгию Береговому. И прежде всего тем, что, когда боевые маршруты штурмовиков пролегли над родной Полтавщиной, он, двадцатидвухлетний лейтенант, был принят в ряды Коммунистической партии. А через год, во время освободительных боев в Венгрии, коммунист Георгий Береговой, совершивший более сотни боевых вылетов, был удостоен звания Героя Советского Союза и его грудь украсила «Золотая Звезда».

Всего две-три недели минуло после победы над гитлеровскими захватчиками, люди еще не пришли в себя от пережитого в суровую пору войны, а командир эскадрильи Береговой, стремившийся к получению новых знаний, был направлен на учебу. Пока на летно-тактические курсы усовершенствования командного состава. Там авиаторы-фронтовики изучали образцы новой авиационной техники. Курсы эти хотя и были краткосрочными, но все же пополнили теоретический багаж летчика. Когда Береговой возвратился после учебы в родной полк, туда уже пришла летная молодежь. Ей надо было передавать фронтовой опыт, и ветераны щедро делились с новичками своими знаниями.

А спустя некоторое время появилась возможность перейти на другую работу — стать летчиком-испытателем. Кого из авиаторов не прельщает этот полный риска, но интересный и благородный труд?!

Новые товарищи по службе охотно приняли Георгия Берегового в свою среду. Видимо, сказались самостоятельный летный почерк молодого испытателя и его острое, аналитическое мышление, столь необходимое при создании современной авиационной техники. Наш воздушный флот в ту пору обновлялся невиданными доселе машинами — реактивными, сверхзвуковыми, высотными, сверхдальнего радиуса действия. Каждая машина нового типа обстоятельно, всесторонне проверялась в воздухе.

Это была увлекательная, сложная и вместе с тем опасная работа. Немало бессонных ночей и тревожных дней провела жена Георгия Берегового, Лидия Матвеевна, ожидая возвращения мужа с аэродрома. Ведь бывали случаи, когда летчики-испытатели, несмотря на весь свой богатейший опыт и мастерство, оказывались в воздухе в таком положении, из которого выхода не было. А Береговой поначалу считался сравнительно молодым [119] испытателем. В скольких испытательных полетах складывалась трудная обстановка! Каждый такой случай стоил огромного напряжения сил и воли.

Однажды, испытывая сверхзвуковой истребитель-перехватчик, Береговой повел его на предельную высоту. Все, казалось, шло хорошо. На планшетке, прикрепленной к ноге летчика, запестрели контрольные цифры показаний приборов. Далеко-далеко внизу виднелась земля, а над головой простиралось лиловатое небо — полет проходил на стратосферных высотах. И вдруг мерный посвист двигателя оборвался, стрелки приборов суматошно заметались по циферблатам, а машину перевернуло и повлекло в сторону.

Самолет терял управление. Сознание четко фиксировало происходящее: двигатель отказал, пожара нет, машина круто теряет высоту, что-то случилось с системой управления. Пока до земли далеко, надо попытаться приостановить беспорядочное падение и посадить самолет. Как потом оказалось, критическая обстановка в воздухе создалась потому, что одна деталь из-за дефекта развалилась, обломком заклинило стабилизатор, и самолет почти вышел из подчинения.

Предельными усилиями Береговой сумел вывести машину из падения. Земля была совсем близко, когда летчик вывел машину в горизонтальный полет, а. затем мастерски посадил ее.

С первых испытательных полетов Береговой понял, что этот вид летной службы требует не только высокого пилотажного мастерства, но и глубоких знаний. Постепенно зрело решение поступить на заочный факультет Военно-воздушной академии, которой ныне присвоено имя Ю. А. Гагарина.

Заочная учеба сопряжена со многими трудностями, требует особой выдержки и настойчивости. Береговому приходилось ежедневно, вернувшись с аэродрома, садиться за учебники и чертежи, за решение задач по аэродинамике или тактике воздушного боя. И так несколько лет подряд.

Учился Береговой, как и летал, только на «хорошо» и «отлично». Свое тридцатипятилетие он встретил сдачей государственных экзаменов и вскоре получил диплом об окончании военной академии. И на службе этот год совпал с завершением ответственных летных испытаний и началом новых.

Прошло еще пять лет сложного, напряженного труда. Сотни взлетов и посадок, сотни часов, проведенных в воздухе наедине с новыми машинами, достоинства и недостатки которых ему, Береговому, следовало познать первым из авиаторов. [120]

В 1961, «гагаринском» году, рассказывая на страницах «Правды» о своей повседневной работе летчика-испытателя, Георгий Тимофеевич писал:

«Зимнее солнце ослепительно горит на морозных плоскостях истребителя. Эту, еще не видавшую неба машину мне предстоит впервые провести на высоту. Сажусь в кабину, застегиваю карабины парашютных лямок, закрываю защитное стекло гермошлема.

Все ли расчеты и замыслы конструктора окажутся безупречными? Будет ли машина послушна в воздухе? Ведь на ней впоследствии предстоит летать рядовым летчикам. Она нужна для боя. Конечно, волнуюсь и, чего таить, немного тревожусь. Но тревога эта не расслабляет нервы, силы и внимание, а цементирует, напрягает их.

После первого ознакомительного подъема в воздух иду во второй, третий полет... Кое-что не нравится в поведении машины. Но самолет мне все же по душе. Есть в нем то, ради чего стоит рисковать. И вот после доработки ему дана путевка в небо.

Это был двадцать первый самолет, прошедший через мои руки за время летно-испытательной службы. Значит, конструктор и весь коллектив самолетостроителей потрудились не зря».

За упорный, настойчивый труд, за безукоризненное владение авиационной техникой Георгию Береговому в марте 1961 года было присвоено звание заслуженного летчика-испытателя СССР. А ровно через месяц вся страна узнала о подвиге Юрия Гагарина.

Сколько было разговоров об этом событии в доме Береговых в кругу товарищей, собравшихся отметить сорокалетие Георгия Тимофеевича! Разговоры велись на высоком профессиональном уровне — ведь у каждого по 2 — 3 тысячи часов налета, отличное знание техники. Кто-то из друзей пожелал «новорожденному» и на пятом десятке жизни

Летать повыше от земли,
Водить ракеты-корабли...

Гагаринский полет всколыхнул душу не только молодому поколению страны, но и многим людям постарше. Занимаясь повседневными делами, Береговой нет-нет да и подумывая о космосе, где происходили события одно ярче другого: суточный рейс Германа Титова, многодневный групповой полет Андрия на Николаева и Павла Поповича, длительный совместный полет [121] кораблей «Восток-5» и «Восток-6», управляемых Валерием Быковским и Валентинов Терешковой... Мысли Берегового все чаще возвращались к космонавтике. Он познакомился с Гагариным и другими космонавтами. У него родились свои идеи, касающиеся устройства космических кораблей, управления ими, взаимосвязи богатейшей автоматики, которой они оснащены, и действий космонавта.

Береговой не сразу подал рапорт с просьбой о зачислении в группу космонавтов. Надо было окончательно увериться в своих силах и здоровье, до конца продумать творческие замыслы. И пожалуй, решающим толчком тому послужил длительный совместный полет кораблей «Восток-5» и «Восток-6». К осени 1963 года Георгий Береговой твердо решил перейти в группу исследователей просторов Вселенной. Просьба его была удовлетворена. И к тому времени, когда в Звездном городке началась подготовка к полету экипажа первого многоместного космического корабля «Восход» во главе с Владимиром Комаровым, он приступил к тренировкам по новой специальности.

На первых порах Береговому пришлось тяжеловато. И не столько от обилия материала, связанного с изучением особенностей космического полета и космической техники, — успешно решать эту задачу помогала теоретическая подготовка, — сколько от большого физического напряжения. Как ни был приучен организм летчика-испытателя к перегрузкам, тренировки по «космической» программе потребовали новых значительных усилий, знаний, воли. Постепенно Береговой осваивал центрифугу, сурдокамеру, теплокамеру, вибростенд и другие агрегаты, с помощью которых человек приобретает качества, необходимые для космического полета. Прыжки с парашютом, полеты «на невесомость», занятия на макетах космических кораблей, все усложняющиеся тренажи «на земле — по-космически» ввели его в общий строй космонавтов.

На глазах Георгия Берегового и при его участии проходила подготовка Владимира Комарова ко второму полету в космос. Береговой хорошо знал одаренного летчика-инженера еще до подвига Юрия Гагарина, ибо какое-то время им пришлось вместе работать на летно-испытательном аэродроме, где Комаров проявил свои качества испытателя и исследователя, вдумчивого инженера. Ему предстояло испытать космический корабль «Союз-1». Владимир Комаров блестяще справился с поставленной задачей. Его сообщения с орбиты — образец разумной инженерной информации. Но неполадка в парашютной системе при приземлении «Союза-1» привела к катастрофе. [122]

Тяжела была горечь утраты. Однако ничто не могло остановить дальнейшее развитие космонавтики. Необходимо было тщательно изучить причины случившегося и вновь испытать корабль на земле и в полете. Береговому казалось, что это могут поручить именно ему. Полагать так было немало оснований. Профессия летчика-испытателя приучила его к работе в различных ситуациях. Почти каждый вылет летчика-испытателя на новой машине связан с неожиданностью. Человек, обладающий опытом подобной работы, способен разобраться во всех перипетиях полета. Итак, внутреннее чувство подсказывало Береговому, что следующий полет на корабле типа «Союз» доверят ему. И он не ошибся.

Корабль типа «Союз», на котором Георгию Береговому предстояло подняться на орбиту, существенно отличался от первых космических кораблей типа «Восток» и «Восход». И по внешним формам, и по оборудованию, по оснащенности аппаратурой и различными системами «Союз» был принципиально новым кораблем. Работа могла проходить в двух его отсеках — орбитальном, являющемся научной лабораторией и местом отдыха, и в кабине космонавта — спускаемом аппарате, предназначенном для размещения экипажа при выведении корабля на орбиту, при маневрировании и спуске на Землю.

Словом, было где летчику-космонавту приложить свое мастерство и умение.

Весь комплекс тончайших механизмов, разумных систем и агрегатов в корне отличался от оборудования известных Береговому самолетов. Немало времени посвятил он изучению этого корабля, вобравшего в себя последние достижения советской науки и техники тех лет.

Изучение это неизменно сочеталось с упорными тренировками в макете корабля, в процессе которых отрабатывались все действия космонавта в полете: старт, выход на орбиту, много-суточный полет вокруг земного шара, маневрирование на орбите, приземление.

И вот пришел день, когда, по установившейся среди космонавтов традиции, Георгий Береговой перед отъездом на космодром побывал на Красной площади. Долго стоял он у Мавзолея В. И. Ленина, любуясь островерхими елями, застывшими в вечном карауле у Кремлевской: стены.

Утром космонавты улетели на космодром. Там время побежало еще быстрее. Государственная комиссия приняла окончательное решение — утвердить полковника Берегового Г. Т. командиром космического корабля «Союз-3». [123]

...Наступил рассвет 26 октября 1968 года.

Ракета — ощутимая деталь пейзажа космодрома. Береговой посмотрел на ее вершину, увенчанную кораблем. И вот уже лифт доставляет его наверх. И перед тем как попрощаться с товарищами, Георгий Береговой поднял голову, чтобы с твердой почвы Земли взглянуть на уходящий ввысь безбрежный небесный океан...

Начался отсчет оперативного времени. Последовали четкие, энергичные доклады руководителей систем о готовности к пуску. Наступила решительная минута. В грохоте двигателей возникла могучая сила тяги, оторвавшая ракету от стартового устройства.

Вспарывая небо, ракета уходила все дальше и дальше. С каждым километром золото пламени ее тускнело, на его кромке затрепыхала солнечно-красная бахрома. Огромная ракета отклонялась от вертикали, ложилась на курс.

Георгий Береговой пробыл в космосе четверо суток. «Союз-3» встретил на высокой орбите десятки красочных восходов и заходов Солнца. Каждый час полета космонавта был заполнен напряженной работой. Уверенно управляя кораблем, он дважды на космических перекрестках сближался с выведенным на орбиту на сутки раньше беспилотным кораблем «Союз-2».

Несколько раз меняя высоту орбиты «Союза-3», Георгий Береговой провел целую серию научно-технических наблюдений как за работой различных систем корабля, так и за окружающим космическим миром, вел астроориентировку, проводил медико-биологические исследования. Включая телевизионные камеры, космонавт вел с орбиты репортаж, рассказывая об устройстве и оборудовании корабля, показывая телезрителям все, что видел сам в иллюминаторы «Союза-3», — Землю, моря, звезды. Миллионы людей внимательно следили за его работой в космосе.

И вот, когда программа полета была выполнена, «Союз-3» пошел на посадку. Весь полет Георгия Берегового — от старта до посадки — показал достаточную надежность нового корабля, широкие возможности его использования для дальнейшего освоения звездного океана.

«Все, что совершают советские люди на земле и в космосе, служит делу упрочения мира, прогрессу человечества, — так оценил новое достижение отечественной космонавтики Генеральный секретарь Центрального Комитета партии товарищ Л. И. Брежнев. — ...Полет советских космических кораблей [124] «Союз-2» и «Союз-3» — новый крупный вклад нашей страны в дело мирного исследования и использования космоса. Успешные итоги этого полета мы отмечаем не только как достижение советского народа, но и всего прогрессивного человечества».

«Союз-3» приземлился в степях Казахстана. Ступив на похрустывавший морозцем снег, Георгий Тимофеевич Береговой взглянул на небо. В нем, глубоком и высоком, откуда он только что вернулся, с честью выполнив свой полет, ему уже виделись новые полеты советских космических кораблей. И верилось, что на одном из них снова в космос пойдет он. Таков уж неуемный характер бойца, летчика, исследователя просторов Вселенной...

От первого военного дня до победного

БОГДАНОВ СЕМЕН ИЛЬИЧ

Семен Ильич Богданов родился в 1894 году в Петрограде в семье рабочего Путиловского завода. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года.

Военную службу начал в старой армии, во время первой мировой войны. В Советской Армии с января 1918 года. Был участником гражданской войны. Во время Великой Отечественной войны командовал танковой дивизией, танковым и механизированным корпусами, танковой армией. Участвовал в Курской битве, в Корсунь-Шевченковской, Уманско-Боташанской, Висло-Одерской и Восточно-Померанской операциях, в прорыве обороны противника на подступах к Берлину и в окружении берлинской группировки врага.

За образцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования на фронте борьбы с немецкими захватчиками Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1944 года Семену Ильичу Богданову присвоено звание Героя Советского Союза. 6 апреля 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. 1 июня 1945 года С. И. Богданову присвоено воинское звание маршала бронетанковых войск.

С августа 1947 года С. И. Богданов был заместителем командующего бронетанковыми и механизированными войсками группы войск, а с ноября 1948 года — командующим бронетанковыми и механизированными войсками Советской Армии. Избирался депутатом Верховного Совета СССР.

В 1960 году С. И. Богданов умер.

В начале весны сорок четвертого года 2-я танковая армия, которой командовал генерал С. И. Богданов, действовала на Правобережной Украине. Не было еще у этой армии громкой славы, не было у ее воинов значков с гордым словом «гвардия».

Предстояла важная операция — Уманско-Ботошанская. 2-я танковая должна была держать в ней трудный экзамен. Однако для подготовки к нему оставалось мало времени.

Командующий 2-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев ознакомил командующих армиями с требованием Ставки перейти в наступление 4 — 6 марта. Противник не успел еще оправиться после катастрофы под Корсунь-Шевченковским. К тому же распутица необычайно рано захлестнула в том году Правобережную Украину. Враг не в силах был быстро сосредоточить свои войска. Наши нарастающие удары могли расчистить путь к Днестру.

Важным узлом на этом пути был старинный украинский город Умань. Армия генерала Богданова получила задачу во взаимодействии с общевойсковой армией генерала С. Г. Трофименко пробиваться к Умани на центральном направлении. Две другие танковые армии — генерала А. Г. Кравченко и маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова — были справа и слева.

Непролазная грязь крепко досаждала нашим танкистам. Дороги развезло, колесные машины не ходили. В движении были только танки. Доставка продовольствия, боеприпасов превратилась в острейшую проблему.

На пути наступления армии Богданова была река Горный Тикич. Не такая уж широкая, неторопливая река, но один ее берег равнинный, а другой — крутой, будто самой природой предназначенный для прочной обороны. [127]

В пасмурное мартовское утро загромыхала наша артиллерия. После артподготовки поднялась пехота армии Трофименко. Каждый батальон сопровождали четыре танка. Пехотинцы и танкисты начали свое нелегкое дело. Поддержки с воздуха они не имели: погода была нелетная; словно спрессованные, нависли над самой землей облака.

Передний край обороны был прорван. Наступление ширилось. Но генерал Богданов помнил, о чем предупреждал его командующий фронтом: переправиться через Горный Тикич надо с ходу, выбить противника с высот того берега дерзко, стремительно. Не получится — придется готовить новое наступление. Наверняка будут потеряны две-три недели, а то и больше. А это недопустимо, так как нет ничего опаснее снижения темпа.

Между тем к вечеру такая опасность стала намечаться все ощутимее. Богданов тревожился: как продвигается пехота Трофименко, почему нет точных данных? К ночи он уже не мог оставаться на командном пункте. Решил выдвинуться вперед. Сел было в свой «додж»... Нет, «додж» не пройдет. Велел оперативной группе штаба разместиться в двух танках, сам занял место в третьем. К танкам прицепили две грузовые машины и «додж» с радиостанцией.

В передовых стрелковых батальонах, куда прибыл Богданов, ждали рассвета. А пока стояли танки, пехотинцы варили кашу. Генерал понимал: люди устали, хочется передохнуть до утра... Но ради этих же людей, ради успеха дела нельзя было ждать, нельзя было терять ночь.

Богданов уточнял у офицеров: где враг, как он ведет себя?

Ему ответили, что в первой линии окопов противника нет. Богданов усомнился:

— Как нет? Давайте показывайте.

Провели его к вражеским окопам. Убедился: правда, нет никого.

— А на второй линии как?

Доложили, что и там пусто. Должно быть, еще в начале ночи противник отошел. Тем более надо было наступать, настигнуть его, не дать укрепиться на новых рубежах.

Богданов связался с Трофименко, попросил поднять пехоту. Воля генерала передалась командирам корпусов, а через них всем офицерам. Ни часу не медлить, выйти к реке как можно скорее.

И вышли. Километров двадцать преодолели к утру. Богданов известил командующего фронтом: «Захватил реку и высоты. Танки переправились. Продолжаю наступление». [128]

Больше полусотни километров 2-я танковая шла по пятам противника. Отступая, он бросал все, что не успевал увезти. Тысячи немецких автомашин стояли на дорогах. И все с добром: с мукой, с разной живностью и сукнами, с голландским сыром и украинским сахаром.

Вот как вспоминал Богданов штрихи тогдашней операции:

«Неба, представляете, не видно: тучи просто сели на землю. Ну, конечно, немецкие самолеты — на аэродромах. А мы пользуемся этим. Наши танки шипят, бесчисленные препятствия преодолевают и идут вперед. Словом, все у нас на полном ходу.

На одной станции — эшелон с новенькими танками. Было их не меньше шестидесяти. Да еще рядом десятка полтора «тигров», двадцать «пантер». Такие трофеи мы в те дни брали.

Танкисты устали смертельно, ели как попало, разумеется, всухомятку. Но душевный подъем был удивительный. Наступление — великая сила и в смысле моральном, в смысле энергии, которая, несмотря на усталость, не убавляется».

На ближних подступах к Умани противник поспешно создал оборонительный рубеж. Удерживали его гитлеровцы упорно. День и ночь вели здесь бой танкисты Богданова. Долгий бой после долгого марша... Несколько часов сна подряд — как давно это было? Когда наконец-то можно будет отоспаться? Устали все — от командующего армией до экипажей танков. Но дрались. Бог весть откуда черпали новые силы. И враг попятился. Теперь нашим до Умани было уже рукой подать.

Со своего наблюдательного пункта Богданов вглядывался вдаль, туда, где был город. Даль чернела и светилась одновременно. Богданов недоумевал: что за свет, горит Умань, что ли? Но дыма-то нет. Что же это?

Потом выяснилось: светили фары почти трех тысяч немецких автомашин, запрудивших улицы и переулки. При выходе из города образовалась пробка, и противник бежал, так сказать, в пешем порядке. Тут уж было не до фар.

Бои за Умань закончились, операция продолжалась. Вместе с другими армиями 2-я танковая шла к Днестру. Но ответственный экзамен был выдержан. Заслуги танкистов Родина отметила щедро. В армии в те недели появились первые Герои Советского Союза. Среди них был и командующий.

2-я танковая наступала. Позади — Буг. Впереди — Днестр. Немногие километры. Но и нелегкие. Сказывалась усталость: сколько [129] дней уже, да что там дней — сколько недель все бои и бои; люди боролись со сном, но участились настораживающие случаи: механики-водители дремали за рычагами управления.

Замучила распутица. Автомашины застревали в грязи, тылы бригад и корпусов подходили гораздо медленнее, чем это требовалось. И вот в 16-м танковом корпусе создалось положение особенно сложное. Противник контратакует арьергардами, а у наших горючее на исходе, боеприпасы — тоже.

Помогли решительные действия Богданова.

Богданову было ясно: его указаний из штаба теперь недостаточно. Надо на месте разобраться во всем. И как можно скорее.

С оперативной группой штабных офицеров днем выехал на командный пункт командира 16-го корпуса. Тот докладывает обстановку: в танках осталось не более одной трети горючего, всего по 10 — 12 пушечных выстрелов и по 2 — 3 диска патронов.

— Не густо, дело дрянь! — соглашается Богданов.

Но тут же требует предложений:

— Как намереваетесь действовать? Ведь заминка, пауза недопустимы.

Командир корпуса объясняет, что он думает предпринять. Есть у него, оказывается, в тыловом районе 12 восстановленных танков. Их он передаст 15-й мотострелковой бригаде, которую использует в качестве передового отряда.

Отлично. Богданову эта мысль по душе. Передовой отряд — сила. Но есть немаловажный вопрос: когда бригада будет готова к преследованию врага.

— К утру обязательно. Командарм хмурится:

— К утру? Если к утру, то это значит, что мы будем догонять отступающие части, а не преследовать. Преследование — это бой; а если простоим здесь ночь, то не с кем будет его вести.

И больше замечаний по этому поводу не было — предстояло выполнять приказ: 15-й мотострелковой вместе с 57-й танковой бригадой ночью начать действия в направлении Ямполь — Сороки. А о горючем, боеприпасах он, Богданов, позаботится: бригады в ближайшие часы получат все сполна.

И в ночь на 17 марта две эти бригады сделали свое дело. Уже утром они форсировали Днестр. Благодаря мерам, принятым командармом, преследование снова приобрело характер боя — скоротечного, крайне тяжелого для противника.

А позднее — Люблин. 2-я танковая наступала в четком взаимодействии с 8-й гвардейской армией генерала В. И. Чуйкова. Дневные боевые действия дополнялись ночными. Люблинский [130] гарнизон гитлеровцев был окружен, дороги на Варшаву — железная и шоссейная — перерезаны. Противник был наголову разгромлен.

...Начинался новый, сорок пятый год, когда генерал Богданов прибыл из Москвы в штаб 2-й, теперь уже гвардейской танковой армии. Армия вела бои в Польше с вдохновляющим сознанием, что она участвует в операциях стратегического характера, с той спокойной уверенностью в своих силах, какая приходит после многих месяцев боевого сколачивания.

Богданов возвратился в свою армию через полгода. Был ранен в Люблине. Лежал в госпитале. Сначала мучила рана. Потом тоска по делу бередила душу. Выздоравливал медленно, томился. И наконец вернулся к своим гвардейцам.

Вошел в штаб, как всегда, быстрой походкой, весело, сердечно поздоровался со старыми друзьями. Почувствовал: рады они его приезду. Но понял и другое: их огорчил его вид, усомнились, есть ли «запас прочности». И не удивительно: привыкли к его богатырскому здоровью, а тут приехал исхудавший, осунувшийся, лицо бледное, рука на перевязи...

Но генерал очень быстро развеял эти сомнения: был он все таким же подвижным, деятельным, выносливым.

Готовилась крупная операция, получившая позднее название Висло-Одерской.

Собрал старших командиров. Какое в частях настроение? В чем они нуждаются? Народу прибавилось, техника поступает. Иначе нельзя перед масштабной операцией.

Богданова вызвал к себе командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Поставил задачи. Прощаясь, сказал:

— Вы и сами знаете: когда танки есть, пехота ничего не боится, смелее становится. Танки идут вперед — все войска активны.

Богданов не уставал напоминать подчиненным: приблизительное знание противника — это знание ненадежное, изучить его надо досконально. Маршруты в полосе наступления тоже следует представлять себе так, словно пройдены они не раз. Он требовал, чтобы их знали все командиры, сверху донизу, а особенно командиры передовых подразделений.

2-я гвардейская танковая армия — и это соответствовало ее предназначению — обычно действовала в оперативной глубине. Войска фронта находились где-то позади, на удалении в несколько десятков километров. Не раз бывали танкисты и в полном окружении. Маневр, огонь и смелая инициатива — вот что [131] обеспечивало успех в условиях, когда надо было опережать противника во всем, когда частых приказов свыше ждать не приходилось.

Богданов отчетливо представлял себе природу боя всех родов войск, а танковых в особенности. Он организовывал взаимодействие с той тщательностью, даже скрупулезностью, без которых может застопориться наступление танков. Высокий темп, массирование сил и средств на важнейших направлениях — такими были его непреложные правила.

И вот в морозные дни середины января в прорыв были введены 1-я и 2-я гвардейские танковые армии. С танкистами Богданова взаимодействовали пехотинцы 5-й ударной армии генерала Н. Э. Берзарина. Мощь танковых корпусов дополнялась и приданными им двумя корпусами авиации — бомбардировщиков и истребителей.

К вечеру наши танки продвинулись до 80 километров в тыл противника. Это был необычайно высокий темп наступления. Час освобождения многострадальной польской столицы был близок.

2-я танковая образовывала как бы острие, которое тем глубже врезалось во вражеский тыл, чем быстрее наступали другие наши армии. Острие все время было в движении, направление у него было одно — на запад.

Танкисты с боями брали город за городом. Быдгощ был чуть правее пути армии. Но город этот являлся важным опорным пунктом гитлеровцев, и генерал Богданов бросил туда две танковые бригады. Погода стояла прескверная. Туман не позволял вести авиационную разведку. Но и без нее танкисты действовали уверенно. Город захватили быстро, 23 января, совместно со 2-м гвардейским кавалерийским корпусом.

В те дни большого наступления дерзость в действиях наших воинов проявлялась особенно часто.

Западнее города Быдгощ разведывательный мотоциклетный батальон наткнулся на отходивший по дороге немецкий полк. Наши мотоциклисты, как говорится, поддали огоньку. Поначалу гитлеровцы растерялись. Правда, быстро пришли в себя, но командира полка уже не было среди них. Наши лихие разведчики увезли этого офицера, да еще его адъютанта прихватили.

— Огромное дело сделал этот батальон, — вспоминал Богданов много лет спустя. — Пленный полковник дал нам показания, которым цены не было.

Полученные сведения были учтены, и это очень помогло танкистам. [132] В Штаргард вошли, вовсе не встретив сопротивления. Враг вывел свои войска, оставив только сотни раненых. Бощанову донесли: раненые изголодались, есть нечего. Противник в бинтах — это уже не противник, и, коль он нуждается в пище, надо накормить его. Так и сделали. Вчерашним солдатам Гитлера выдали хлеб, картошку, масло, которого они давно уже не видели.

...2-я танковая приближалась к Одеру. С начала наступления она прошла с боями добрых 500 километров. А впереди — еще одно серьезное водное препятствие. Как же быть? Сделать оперативную паузу, не доходя до Одера, или обойтись без нее, двигаться вперед? Пауза — это опасная потеря времени, таково было мнение штаба фронта. В этом был убежден и генерал Богданов. Но надо было заразить своей убежденностью подчиненных.

Богданов поехал в корпус генерала С. М. Кривошеина. Поставил перед ним ближайшую задачу — захватить город Чарнкув. Решил вместе с корпусом продвигаться к этому городу, подтягивая и остальные корпуса армии.

В Чарнкув танкисты ворвались стремительно. Вышли к мосту, причем так быстро, что противник бежал, не успев взорвать его, толовые шашки висели неподожженные.

2-я и соседняя с ней 1-я танковые армии были уже на Одере. Но противник начал собирать силы для мощного контрудара. Об этом стало известно при таких чрезвычайных обстоятельствах. Поздно ночью к генералу Богданову прибыл начальник разведотряда армии подполковник Костромин. Богданов знал и ценил его как настоящего разведчика — смелого, дельного, точного во всем. Если Костромин прибыл ночью, значит, неспроста — что-то важное стряслось.

Так оно и было. Костромин вручил генералу портфель с документами немецкого офицера, погибшего в подбитом нашими летчиками самолете. Из документов выяснилось, что только что сформированная группировка противника должна ударить по флангу наших войск и выйти в район Вислы. Приказ об этом и вез командующему группировкой офицер гитлеровского генштаба. Привезли же этот приказ в штаб нашего 1-го Белорусского фронта. И уже через день 2-я и 1-я гвардейские танковые армии были повернуты от Одера на север, с тем чтобы сорвать контрудар.

Когда закончилась Висло-Одерская операция, генерал Богданов был снова представлен к присвоению звания Героя Советского Союза. В Ставку ушел его наградной лист, в котором

сжато и убедительно излагались боевые действия 2-й гвардейской танковой армии в начале последнего военного года. В этом документе одна лишь краткая оценка: «Войска 2-й гвардейской танковой армии, руководимые гвардии генерал-полковником танковых войск Богдановым, в наступательных операциях войск 1-го Белорусского фронта в 1945 году показали образцы смелых, дерзких и стремительных ударов по противнику». А дальше приводятся только факты, которые и сами звучат как высокая оценка: «...Части 2-й гвардейской танковой армии первыми вышли к границам Померании, успешно форсировали реку Потец и вторглись в пределы Германии»; «...Ведя бои в Померании, армия тов. Богданова первой вышла к реке Одер и обеспечила захват чрезвычайно важных для последующих операций плацдармов на западном берегу реки Одер»; «...2-я гвардейская танковая армия, войдя в прорыв в район Арнсвальде, успешно выполнила свою задачу — вышла к побережью Балтийского моря в районе г. Каммин».

Итак, вместе с боевыми товарищами из соседних армий танкисты перешагнули границу государства, откуда расползлись по Европе щупальца свастики. Пробились за Одер. Заглушили двигатели своих танков у самого Балтийского взморья, разгромив там противника наголову. Так воевала армия Богданова в сорок пятом году. Так проявлялись мастерство и храбрость ее воинов с командующим во главе.

2-я танковая готовилась к последним боям. Столица фашистского рейха — почти рядом. Но обреченный враг упорен и ожесточен до крайности. Последние бои требовали от наших воинов умножения ратных усилий, порыва, большой воли.

Богданов сознавал, как важно воодушевить людей именно сейчас, когда до полного разгрома противника остались считанные дни. Штабных дел у него было очень много, но решил сам побывать на вручении бригадам гвардейских знамен.

В 34-й мотострелковой говорил горячо, убежденно:

— Теперь ваша бригада пойдет на Берлин с гвардейским знаменем. В русской армии была гвардия, девизом которой было: «Старая гвардия не сдается, а умирает». Для нас это не годится. Нашим девизом должно стать: советская гвардия не сдается, не умирает, а побеждает. Желаю вам одержать победу и под гвардейским знаменем первыми войти в Берлин.

Плечом к плечу с 1-й гвардейской танковой армией, с общевойсковыми соединениями 2-я гвардейская танковая прорвалась к Берлину. В этом громадном городе мера расстояния множилась на меру упрямого сопротивления отчаявшихся фашистских [134] войск. Дни и кварталы, кварталы и дни — так прошла неделя, декада. И наступил необыкновенный Первомай — Первомай победы.

Все сбылось, как мечталось. Но кто сосчитает могилы однополчан на 6-тысячекилометровом боевом пути 2-й танковой, от курской земли до берлинских улиц? Ценою жертв, мук и необычайного напряжения вместе со всей Советской Армией пришла к победе и 2-я танковая. С гвардейскими знаменами и орденами на них. С 221 Героем Советского Союза и 103 тысячами воинов, имевших боевые награды.

В Берлине для генерала Богданова и закончилась война. А начал он воевать в Пружанах, в мало кому известных Пружанах, под Брестом, по боевой тревоге, которую сам объявил в 4 часа утра в черное июньское воскресенье сорок первого года.

Тот, первый день войны сохранился в памяти Богданова так, как, может быть, ни один другой. Сохранился в памяти по часам, от утра до вечера.

6 часов. Части его дивизии вышли в район сбора, юго-западнее Пружан. Где другие части — неизвестно, связи с ними нет. Повел своих танкистов в район сосредоточения, который был предусмотрен планом обороны государственной границы. Авиация противника бомбила жестоко и почти непрерывно.

13 часов. Достигли указанного района. Никакой передышки — впереди подразделения 18-й танковой дивизии противника. Начался встречный бой.

15 часов. Авиация противника становится еще активнее, чем утром. В каждом налете участвует минимум полсотни самолетов. Части 18-й дивизии снова наседают. Приходится отражать одну контратаку за другой, час за часом. Долгий, неравный бой.

Наступила темнота. Вспыхнул ночной бой. Тоже упорный. Но это уже начинался второй день войны. Первый, едва ли не самый тяжкий из всех 1418 военных дней, уже ушел, а горе, которое он принес, отковалось гневом и мужеством танкистов Богданова, всей нашей армии, всего народа.

Очень трудно было и осенью того же первого военного года, когда полковник Богданов командовал Можайским укрепленным районом. Протяженность этого района по фронту составляла больше 100 километров. 30 тысяч невоенных людей рыли окопы. Оружия же у полковника Богданова было всего ничего.

Так начинался боевой путь Богданова в эту войну. И вот ее финал — в Берлине. Полковник Богданов был уже генерал-полковником, а вскоре после победы он получил звание [135] маршала бронетанковых войск. Старый воин, удостоен вы и первого ордена Красного Знамени еще в двадцатом году, стал и дважды Героем, кавалером многих орденов. Красноармеец, командир, маршал — таковы вехи его военной жизни.

В личном деле маршала Богданова есть рапорт, который он написал на имя министра обороны. Речь в этом рапорте идет об увольнении в отставку по состоянию здоровья. Строгие, приличествующие документу строки. И вдруг врываются иные строки — щемящие, просто за душу берущие. Это — прощание с армией, это — благодарность ей за все, чему научила.

«Беззаветно, не щадя своей жизни, — писал Богданов, и в этот нелегкий для себя час, подводя итог сделанному, он имел право так заявить, — защищал; Советское государство с самого его зарождения и до настоящего дня: 1917, 1920 — 1921, 1941 — 1945 гг.». А дальше — горестные меты биографии: «Непосредственно в боях с врагами четыре раза ранен... В боях с врагами нашего Советского государства погибли сын, три брата, сестра». И заключение: «Работал в полную силу на благо нашей Родины и Коммунистической партии».

Именно так: в полную силу.

В Ленинграде установлен бюст маршала. Это город его рабочей юности. Здесь, на знаменитом Путиловском заводе, отец Богданова проработал без малого 40 лет. Сам он двенадцатилетним мальчишкой был определен на меднолитейный завод Боровского. Сперва слесарь-ученик, потом самостоятельный слесарь.

За партой бы еще сидеть Семену Богданову, но не получилось: большая семья жила трудно. А учиться хотелось. И, как ни уставал у тисков, выкраивал вечером часок-другой для чтения. Так сам прошел 6-классный курс реального училища и сдал экзамены экстерном.

В начале 1916 года Богданова призвали в армию. Была у него уже крепкая пролетарская закваска, войну он воспринимал трезво, настроения солдатской массы улавливал чутко. Командовал взводом, дослужился до подпоручика. Всегда был с солдатами, которые уважали его за храбрость и справедливость.

Октябрьскую революцию принял безоговорочно, в нюне восемнадцатого года записался добровольцем в 14-й Костромской полк, квартировавший в Петрограде. Вскоре был назначен командиром взвода, затем командовал ротой и батальоном. Жив остался, хоть и не раз попадал в тяжкие переделки. Но вот два брата не вернулись в отчий дом — сложили головы в боях за Советскую власть. [130]

В последующие годы Богданов командовал стрелковыми подразделениями. Когда в пору первой пятилетки пошли в рост наши танковые войска, получил мехбригаду.

И все в шинели — от одной большой войны до другой. Почти 40 лет — в родной Советской Армии, среди коммунистов-товарищей.

Отшумели бои. Шли годы. Путь 2-й гвардейской стал уже достоянием военной истории. А для ветеранов это не просто история — дорогая память о крепком армейском братстве, о ратной страде, которая была и нелегкой, и радостной, когда приносила она успехи, добытые потом и кровью.

Нам довелось встретиться с маршалом Богдановым незадолго до его скоропостижной кончины. Беседовали мы с ним, и чувствовалось: не позабыл маршал своих гвардейцев, следит за их судьбами. Он говорил с гордостью:

— Сколько генералов дала 2-я танковая! И сколько директоров предприятий, председателей колхозов! А как приятно бывает узнать, что воин из твоей армии — заслуженный офицер или знатный рабочий, сельский механизатор. Может, и не видел его раньше, но он же незнакомый друг по фронту.

И казалось: если б мог маршал, пожал бы руку всем товарищам военных лет и пожелал бы им служить народу так, как служили они в Великую Отечественную.

Дерзость танкистская

БОЙКО ИВАН НИКИФОРОВИЧ

Иван Никифорович Бойко родился в 1910 году в селе Жорнище Ильинецкого района Винницкой области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1940 года. В Советской Армии с 1930 года. Участвовал в боях на Халхин-Голе.

В годы Великой Отечественной войны командовал танковым полком, бригадой. Особенно отличился в боях под Курском, Киевом, при овладении Казатином, при форсировании Днестра, Прута, в боях на Сандомирском плацдарме.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года Ивану Никифоровичу Бойко присвоено звание Героя Советского Союза. 26 апреля 1944 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. После войны окончил академические курсы усовершенствования офицерского состава при Академии бронетанковых и механизированных войск Советской Армии. Был командиром танкового полка, заместителем командира корпуса. С 1956 года полковник И. Н. Бойко в запасе, живет в Киеве.

Перед войной Иван Бойко служил в Забайкалье. Он хорошо помнит тот летний день, когда вместе с другими командирами своей танковой части уезжал к новому месту назначения. Ехали без семей, тревожились: неспроста же поспешно перебрасывают их из одного конца страны в другой.

Иван Никифорович беспокоился, пожалуй, больше других; жена лежала в больнице, двое малолетних детей оставались под присмотром соседей.

Прощаясь с женой, заверил: как только приедет на новое место, сразу же вызовет ее с детьми. Встретятся через месяц-другой, не позднее.

И верил, что так будет, и не верил: вдруг все-таки война начнется?

Им суждено было встретиться только через три военных года, когда Иван Никифорович стал уже дважды Героем, прославленным танкистом.

Первые дни войны и первые бои для Бойко — это едино. И еще — первые бомбежки. Все пришло сразу. Готовился к этому долгие годы, еще с той поры, когда, робея, сел за рычаги управления танком в Ульяновском танковом училище, а включаться во фронтовую жизнь приходилось с ходу.

Уже в первую военную неделю Бойко заменил выбывшего из строя командира батальона. Вместе со всем фронтом покидал родную Украину. Сражался южнее Москвы. Был тяжело ранен — провел немало дней в госпитале. Поправился — и опять фронт.

В сентябре 1942 года Бойко — уже командир танкового полка. Действовал полк под Ржевом, потом — под городом Белым. Шли будничные бои, но на редкость упорные, изнурительные, бесконечные. [139]

Весной 1943 года Бойко — под Курском. Учил своих танкистов, пользуясь каждым днем передышки. А в июле его полк пропял участие в Курской битве. Исторической ее назвали потом. Тогда же было только ощущение ее размаха и напряженности. С такими массами танков противника ни Бойко, ни другом обстрелянным воинам встречаться еще не доводилось. В ту боевую страду его полк понес тяжелые потери. Но противнику досталось больше: за несколько дней боев танкисты Бойко уничтожили 60 вражеских танков.

И снова он был ранен. Надо бы сдать командование полком и тотчас направиться в медсанбат. Силы убывали, требовалась срочная врачебная помощь. Но разве мог Бойко оставить свою часть в такое горячее время? И, ослабевший, измученный, он продолжал командовать своими подразделениями.

В сорок первом пересек едва ли не всю Украину скорбным путем отступления. В сорок третьем он вместе с армией вернулся в родные края, чтобы двигаться уже вперед, тоже многотрудным, но окрыляющим путем побед.

Хорошей традицией стало у нас избирать почетными гражданами городов тех, кто сделал для них нечто значительное, незабываемое. Бойко удостоен этой чести и в Казатине, в Черновцах. В освобождении этих городов — весомая доля его энергии, самоотверженности, командирской находчивости. Именно Казатин и Черновцы — самые приметные вехи его военной биографии.

О казатинских днях, последних днях сорок третьего военного года, говорится в его наградном листе:

«Гвардии подполковник тов. Бойко Иван Никифорович блестяще выполнил боевую задачу, поставленную перед его полком... В ночь с 27 на 28 декабря 1943 г. получил боевой приказ овладеть городом Казатин — крупным узлом сопротивления противника, железнодорожным узлом, важным пунктом в тактическом отношении. Тов. Бойко И. II., командуя своим полком, совершил 35-километровый ночной рейд по тылам противника от села Вчерейше до гор. Казатин и с ходу, внезапно для противника, действуя смело и решительно, 28.12.43 г. в 9.00 ворвался в город».

Так оно и было. С ходу, внезапно ворвались в город. Но какой собранности, какого умения и мужества потребовала эта операция от Бойко, от всех его воинов!

Смелым дерзким был замысел. Противник многочислен и силен; ударить по нему нужно там, где он меньше всего ждет, а точнее — вовсе не ждет удара. На подступах к станции. [140] Но как к ней подойти танкам? По железнодорожным путям.

Это было ново. Такого, говоря без преувеличения, история танковых войск не знала.

И вот, громыхая по шпалам, колонной идут танки. Шум, издаваемый двигателями, уже явственно слышен на станции. Гитлеровцы недоумевают: «Танки? Откуда, чьи? По какой дороге движутся?»

И тут танкисты обрушивают на противника огневой вал небывалой силы. Враг сбит с толку, растерян. Но, оправившись от испуга, начинает сопротивляться. Однако все же не уверен в себе, боится окружения и предпочитает бегство.

Но и для наших танкистов бой был трудным, ожесточенным. Ведь численное превосходство было на стороне гитлеровцев.

Бойко командовал передовым отрядом со спокойной решительностью, воодушевляя воинов своей храбростью, боевой энергией. В наградном листе сказано: «Тов. Бойко сам лично несколько раз ходил в атаку на своем танке. Он первым ворвался в город Казатин».

Еще не пошла по армейским инстанциям сводка о трофеях — их просто не успели еще подсчитать, — а танкисты ликовали. Сколько автомашин враг побросал — это же тьма-тьмущая (установили, что их число было близко к полутора тысячам). Орудий тоже немало, и разных калибров, вплоть до самых крупных. А сколько военного имущества и всякого добра на складах — их же, складов этих, больше десятка!

Трофеи радовали, но Бойко понимал, что, несмотря на успех, положение его полка непрочное, уязвимое. Да, враг отступил. Но может вернуться, убедившись, что ему противостоит всего лишь одна танковая часть, ожидающая подхода вторых эшелонов, находящихся еще на изрядном расстоянии от Казатина.

Вот почему Бойко внушал подчиненным, что бдительность, боевая готовность должны быть предельными. Конечно, в последние дни с боями пройдено до 100 километров. Будь у него на то право, он и сам бы, распив чарку-другую за победу в Казатине, завалился спать. Но рано поднимать чарки. Нельзя спать. Враг оправится от испуга, предпримет контратаку. И не смеют танкисты-гвардейцы пропустить его. Казатин надо удержать во что бы то ни стало до прихода наших.

Долгих 35 часов сражались танкисты Бойко в городе. День, ночь и еще день. Сбились со счета — сколько же раз контратаковал противник? Но свой рубеж удержали. Счастливые, обнимали подоспевших пехотинцев и артиллеристов. [141]

Новый, сорок четвертый год танкисты Бойко встретили в отличном настроении. За Казатин часть воинов получила благодарность от командования, Бойко было присвоено звание Героя Советского Союза. Скажи ему тогда, что всего лишь через три с половиной месяца он будет награжден второй «Золотой Звездой», не поверил бы ни за что. А так и получилось.

Если бы на фронте Бойко составлял список городов и сел, в которых довелось ему побывать со своей частью, набралось бы несколько сот названий. Где уж тут все упомнить! Но вот вместе с крупными городами цепко засел в памяти мало кому известный крохотный населенный пункт Новосельце. Название это будит воспоминания о предпоследнем мартовском дне сорок четвертого года. Как ликовали его хлопцы, войдя в Новосельце! Это ведь граница. Вот она, Румыния, рядом. А позади вся Родина, версты и версты, пройденные с боями от самого Белгорода.

Торжество было настоящее: и импровизированный салют, и неуклюжие мужские объятия. Видавшие виды танкошлемы с озорным присвистом подбрасывали в воздух.

Так закончилась для Бойко очередная фронтовая операция. А началась она 10 дней назад, когда танковая бригада, которой он теперь командовал, вместе с другими частями корпуса форсировала Днестр, выйдя туда из района Тернополя. Трудное было форсирование. Река вздыбилась, распертая половодьем. Еще не сошел лед, огромные глыбы громоздились друг на друга. Утро было холодное, туманное. С противоположного берега била артиллерия. Танкисты искали брод, наконец один местный житель показал: вот тут когда-то на лошадях переправлялись. В полутьме саперы быстро — куда уж быстрее! — проверили брод. И танк лейтенанта Никитина первым вошел в воду. За ним другие. Временами машины почти совсем скрывались под водой. Вот так, напрягая силы, призвав на помощь все свое умение, переправились. Стремительно сбили противника с крутого, поросшего лесом берега. И без передышки — к Пруту. Между Днестром и Прутом в тех местах не меньше 70 километров. Покрыли это расстояние на высоких скоростях.

Наступая врагу на пятки, танкисты Бойко форсировали и Прут у Черновиц, завязали бой на станции. Противник не успел увести эшелоны с танками, другим вооружением, боеприпасами. Они остались на путях. А появись наши танкисты несколькими минутами позже, ушли бы.

Станция была в руках танкистов. Станция, но не город. И повторилось то, что было в Казатине. Бригада Бойко сражалась [142] с противником одна в ожидании подхода частей 2-го гвардейского корпуса. Выстояла и на сей раз.

После Черновиц бригаде присвоили имя этого города. Краснознаменная Черновицкая продолжала движение на запад, к Берлину.

В семейном альбоме Бойко есть примечательный снимок. Зеленая лужайка. Стол президиума солдатского собрания, накрытый кумачом за отсутствием красного сукна. В президиуме Бойко, другие офицеры-танкисты. Да, идет собрание личного состава. Но где? Под Берлином. По какому случаю собрались воины? На эти вопросы исчерпывающе отвечает лозунг: «Да здравствует великая победа над фашистской Германией!»

Вот они, дни, о которых мечталось всю войну! Вот он, долгожданный мир, ради которого четыре долгих года миллионы воинов вели кровопролитные сражения, защищая честь и независимость Отчизны! Конец войне. Поистине выстрадана, завоевана потом и кровью победа. И идет под Берлином торжественное солдатское собрание.

Награды, которых удостоен Иван Никифорович Бойко в военное время, с трудом умещаются в шкатулке солидных размеров...

Награды — дома, в Киеве. А бронзовый бюст героя — в родном селе Жорнище, на Винничине.

Бюст воина, прошагавшего нелегкий путь по дорогам и мирным, и фронтовым. Не таким знали Ивана Бойко его односельчане, когда двадцатилетним хлопцем ушел он добровольно в армию. Кто же мог подумать, что средний сын Никифора Антоновича Бойко — парень скромный, работящий, но ничем не отличавшийся от других, — станет через десяток с небольшим лет знаменитым героем!

А ныне колхозные ветераны, молодежь, проходя по площади в Жорнище, с гордостью смотрят на установленный здесь бронзовый бюст.

Бойко ушел в запас, когда ему не было пятидесяти. Если б одни годы! Тут и ранения, и тревоги, и не ахти какое здоровье, о котором вею жизнь некогда было думать. Однако это не мешает активно участвовать в общественных начинаниях, встречаться с воинами — сынами танкистов его поколения. И не только о былых походах ведет он разговор. О мере ответственности молодых, о том, что дала им Родина и чего ждет от них.

Подвиги штурмовика

БОНДАРЕНКО МИХАИЛ ЗАХАРОВИЧ

Михаил Захарович Бондаренко родился в 1913 году в селе Богдановка Ковалевского района Полтавской области (ныне Яготинский район Киевской области) в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1940 года.

После окончания семилетней школы Михаил Бондаренко переехал в Киев, где учился в ФЗО, а затем работал кузнецом. В 1936 году по путевке комсомола направлен в авиационную школу. Когда началась Великая Отечественная война, М. 3. Бондаренко уже был опытным летчиком-штурмовиком. На фронте стал командиром авиаэскадрильи, а позже штурманом полка. В годы войны М. 3. Бондаренко совершил около 230 боевых вылетов, во время которых только на аэродромах разбил 20 самолетов противника.

6 июня 1942 года Михаилу Захаровичу Бондаренко присвоено звание Героя Советского Союза. 24 августа 1943 года за новые подвиги на фронте удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1946 году окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, затем командовал авиаполком.

В июле 1947 года оборвалась жизнь отважного летчика-штурмовика, замечательного авиационного командира.

Перед командирской комнатой Михаил замешкался. Вчера, прибыв в полк, он не застал командира, а пакет с личным делом вручил начальнику штаба. Еще раз одернув гимнастерку, лейтенант решительно вошел в кабинет.

— Докладывает лейтенант Бондаренко. Прибыл в ваше распоряжение, — начал он и замялся на секунду под внимательным взглядом подполковника. Затем уже уверенно добавил: — Родину защищаю от фашистского нашествия с первых дней Отечественной. Войну начал с Прибалтики: районы Шауляй — Митава, Рига — Двинск, Себеж — Опочка.

— А до этого? — спросил командир, оглядев крепкую, ладно скроенную фигуру лейтенанта.

— Семилетка, школа ФЗО, потом работал кузнецом на «Арсенале».

Командир полка снова взглянул на лейтенанта, обратил внимание на его упрямый, решительный взгляд.

— Продолжайте, — сказал он, углубившись в личное дело Михаила.

— После приписки в военкомате меня зачислили в артиллеристы. Но вышло все иначе. В тридцать шестом направили в Качинскую школу.

— Ну и как? Не пожалел? — спросил подполковник и по-свойски улыбнулся. Видно было, что и он в свое время бывал в Севастополе, тоже учился в Первой Краснознаменной авиационной школе имени А. Ф. Мясникова. После этой улыбки напряженность у Михаила совсем исчезла, он почувствовал в подполковнике боевого друга, товарища по оружию.

— Признаться, это были самые счастливые годы моей жизни. Трудились с огоньком... Да что рассказывать? В моем деле, [145] вероятно, все есть, — закончил лейтенант, заметив, что командир читает его «лист оценок», заполненный после окончания трехлетней учебы.

В «листе оценок» М. 3. Бондаренко было записано: «Дисциплина хорошая. Решителен. Самостоятелен. Физически развит хорошо. Ориентируется в воздухе отлично. Стрельба по наземным целям — отлично».

— Здесь мне все ясно. А дальше что? — спросил подполковник.

— Затем финская. Защищал небо Ленинграда, совершил семнадцать боевых вылетов. Остальное вы знаете, — закончил Бондаренко.

Это произошло в августе 1941 года. Так Михаил Бондаренко оказался в 198-м штурмовом авиационном полку Ударной авиационной группы № 4 Ставки Верховного Главнокомандования.

То было суровое время. Немецко-фашистские полчища вышли на подступы к Москве. Нашим наземным войскам очень важна была поддержка с воздуха. Наша штурмовая авиация делала все от нее зависящее. Мужественно, самоотверженно шли в бой самолеты звена Михаила Бондаренко. «Задерживая наступление гитлеровцев, — писал командир полка Герой Советского Союза полковник Туровцев, — Михаил Бондаренко показал себя отважным и мужественным летчиком. В сложных метеорологических условиях он выводил группу на цель, внезапными атаками штурмовал автоколонны, танки, автоцистерны с горючим, уничтожал вражескую пехоту».

В конце сентября 1941 года наши разведчики в районе Сафоново — Дубовицы — Амшара обнаружили большое скопление войск противника. Необходимо было разгромить эту вражескую группировку. В помощь наземным войскам вылетели наши самолеты, в том числе штурмовое звено Михаила Бондаренко. Под сильным огнем зенитных установок врага в этом огненном аду, когда, казалось, не было возможности и птице пролететь, над головами гитлеровцев внезапно появилась пара наших штурмовиков. Бомбы и пулеметные очереди обрушились на головы фашистов. Несколькими заходами они атаковали вражескую автоколонну, зловещей змеей вытянувшуюся вдоль дороги, рассеяли фашистские танки, пехоту. Уничтожив семь автомашин с пехотой, штурмовики благополучно вернулись на свой аэродром. Через три дня, 30 сентября, пара самолетов под командованием Бондаренко в районе Яковцево — Зубцы при атаке резервов пехоты, танков и автомашин прямыми попаданиями [146] уничтожила и вывела из строя три фашистских танка, около 10 автомашин и цистерн с горючим. Неделю спустя двумя повторными вылетами штурмовики Бондаренко в районе Батурина уничтожили и вывели из строя 8 вражеских танков, заправлявшихся у автоцистерн, подожгли б автоцистерн с горючим и 15 автомашин.

Самоотверженно и храбро разили гитлеровскую технику летчики звена Бондаренко на дорогах под Белым и Демехой, у Батурина и Шаховской. Сам Михаил Бондаренко только за период с сентября по 20 ноября 1941 года и с 15 февраля по 15 апреля 1942 года совершил 49 боевых вылетов, лично уничтожил и вывел из строя около 30 танков, до 80 автомашин с грузами и пехотой, 15 автоцистерн, 4 самолета Хе-126 при атаке аэродрома Мичково. Командование высоко оценило ратный труд М. Бондаренко. Он был награжден орденом Красного Знамени и ценным подарком командования Западного фронта. Тогда же его приняли в члены партии.

При выполнении боевых заданий самолет Михаила Бондаренко был 11 раз подбит прямым попаданием снарядов. Но Бондаренко неизменно, проявляя мужество и не теряя самообладания, приводил самолет на свой аэродром.

К весне 1942 года ему доверили командовать авиаэскадрильей штурмовиков. Слава о мужественном и смелом истребителе вражеской техники распространилась по всему фронту.

6 июня 1942 года Михаил Бондаренко был удостоен звания Героя Советского Союза.

Летом 1942 года гитлеровцы начали усиленно концентрировать крупные силы для нанесения ударов по нашим войскам на юго-западном участке фронта. Шла переброска войск с других участков. Перед советскими штурмовиками была поставлена задача расстраивать скопления войск противника, наносить штурмовые удары по танковым и механизированным колоннам врага, громить его аэродромы.

В августе 1942 года разведка сообщила, что в районе севернее Орла находится вражеский аэродром, на котором базируется около 100 самолетов. Уничтожение этого вражеского гнезда было поручено летчикам во главе с Михаилом Бондаренко. Девятка штурмовиков в составе экипажей Пушкарева, Рослякова, Малинкина, Лебедева, Гуляева, Башкирова, Петрова, Шитикова, ведомых Героем Советского Союза М. Бондаренко, вышла на задание под прикрытием истребителей. Когда до вражеского аэродрома оставалось не более 20 километров, на горизонте показались немецкие «фокке-вульфы». [147]

Гитлеровские летчики на этот раз, видимо, решили ударить по нашим истребителям и штурмовикам одновременно, чтобы рассеять их и уничтожить поодиночке. Бондаренко быстро разгадал замысел врага. Нанесение удара по вражескому аэродрому Орел-Главный было еще на земле продумано в деталях с летчиками — участниками штурма. Каждый знал заранее свое место и обязанности в случае опасности для товарища. Эту святую задачу летчиков, по выражению Михаила Бондаренко — «чувство локтя», иногда называли «слетанность». Такое «чувство локтя» Михаил Бондаренко впоследствии объяснял так:

— Когда идешь в строю, думаешь о тех, кто с тобой рядом, стараешься не отбиться от них, пытаешься правильно угадать по малейшему покачиванию крыла, какой маневр изберет командир, чтобы тут же повторить его, как бы трудно ни было, — это и есть «слетанность».

Именно эта «слетанность» и помогла летчикам, ведомым Бондаренко, блестяще выполнить штурмовую операцию по разгрому фашистского аэродрома севернее Орла.

Когда «фокке-вульфы» начали подходить к группе Бондаренко, один из ведущих девятки наших штурмовиков, Виктор Малинкин, принял решение отвлечь фашистских истребителей от основной группы и дать ей возможность нанести удар по вражескому аэродрому. Легкое покачивание крылом, полный газ, вот уже маневр Виктора Малинкина понят.

Бондаренко немедленно принимает решение: остальным идти сквозь огневое кольцо на штурм аэродрома. Объект охраняли не меньше сотни различных зенитных орудий.

Через минуту аэродром покрылся вспышками взрывов. Затем в небо взметнулось огромное пламя. Это взорвался фашистский ангар с самолетами. Одновременно одна за другой были подбиты несколько зенитных огневых точек. Взрывы, пламя, снова взрывы — горели бензозаправщики, самолеты, постройки. Результат штурмового удара группы Бондаренко — около 20 подбитых вражеских самолетов. Задание командования выполнено, можно возвращаться на базу, и Бондаренко делает разворот. Но что это? Навстречу идут два «фокке-вульфа». Не меняя курса, Михаил внимательно следит за одним из них. Вот враг уже близко. Наш летчик нажимает на гашетку. Фашистский самолет загорелся и, кувыркаясь, полетел вниз.

Серьезные повреждения получил и самолет Бондаренко: разбит задний бензобак, подбит мотор. Самолет загорелся. Что делать? Казалось, одно спасение — парашют. Но Бондаренко, не теряя самообладания, принимает другое решение. Надо спасти [148] самолет! Сделав ряд виражей, Михаил сумел сбить пламя и, раненый, вывел самолет на свою территорию.

К счастью, раны оказались легкими, и Михаил вскоре опять стал в боевой строй. Каждый его боевой вылет оживленно обсуждался в кругу боевых друзей, на примерах его летного мастерства учились другие. Летчики порой шутили:

— Эскадрилья Бондаренко знает секрет, который приносит ей боевое счастье.

И в самом деле: никто в дивизии не штурмовал неприятеля лучше летчиков эскадрильи Бондаренко. Михаил настойчиво учил своих питомцев, передавая им накопленный богатый, разносторонний опыт воздушного разведчика, штурмовика, мастера воздушного боя.

— В боевой дружбе, скрепленной кровью, в старом солдатском правиле: сам погибай, а товарища выручай — вот в чем секрет наших побед, — говорил Михаил.

Боевые друзья Бондаренко часто вспоминали такой эпизод из его богатой боевой практики. Командование приказало нанести удар по колонне автомашин с вражеской пехотой. Выполнить это задание было поручено паре штурмовиков в составе самолетов Михаила Бондаренко лейтенанта Сергея Шитикова. Разгромив автоколонну, штурмовики повернули к своему аэродрому. Неожиданно со стороны солнца наперерез им вышли шесть вражеских истребителей и навязали воздушный бой. Умело маневрируя, Михаил сбил одного «мессера» и сразу же поспешил на помощь товарищу. Но тут самолет Бондаренко содрогнулся от удара. Глаза летчика заволокло туманом, он почувствовал, как лицо обрызгало горячим маслом из поврежденного мотора. Машинально потянул ручку управления на себя, но она не подчинялась: нарушены блоки управления. Словно в дымке, появился силуэт советского самолета. «Наш», — мелькнула мысль. Собрав последние силы, Бондаренко выравнивает свой самолет и идет к нему. Штурмовик, то вырываясь вперед, то вновь возвращаясь назад, показывает Михаилу направление полета, условными сигналами давая ему знать, что наша территория в нескольких минутах полета. Так и привел Михаила Бондаренко и помог ему сесть на свой аэродром Сергей Шитиков, его верный помощник и боевой друг. Именно об этом случае вспоминал М. Бондаренко в своей статье «Они помогли мне в бою», которая была опубликована в «Известиях» 17 августа 1944 года. Тогда он писал: «Если вдуматься, то запоминаешь больше всего не то, что сделал сам. Запоминаешь то, что сделал для тебя в трудную минуту товарищ». [149]

В одном из боев Михаил Захарович спас лейтенанта от верной гибели. Сергей Шитиков был сбит над вражеской территорией. Поврежденный самолет пришлось посадить на поле недалеко от линии обороны противника. Увидев это, М. Бондаренко тут же направил свою машину на помощь товарищу. Уже под огнем бежавших к самолету гитлеровцев Михаил посадил Сергея к себе в машину и благополучно вернулся с раненым товарищем на свой аэродром.

Много подвигов на боевом счету прославленного летчика. Каждый раз хладнокровие, умелая ориентировка в сложных условиях воздушного боя помогали Михаилу Бондаренко выйти, казалось бы, из безнадежного положения.

Главное, что всегда помнил Бондаренко, — это точное выполнение приказа командования, долг перед Родиной, перед своим народом, перед товарищами по тяжелому ратному труду.

В июне 1943 года по нашим тылам на центральном участке фронта начали наносить удары фашистские бомбардировщики, выводя из строя предприятия и железнодорожные станции, разрушая аэродромы и склады.

Командование поручило штурмовой авиации уничтожить вражеские аэродромы, с которых поднимались фашистские ночные бомбардировщики.

После обнаружения одного из таких аэродромов в районе Сещи группе штурмовиков в составе 12 самолетов ИЛ-2 под командованием майора М. Бондаренко было приказано уничтожить боевую технику на этом вражеском аэродроме. На задание вылетели с наступлением темноты. На пути к цели штурмовики были встречены сильным заградительным огнем зенитной артиллерии и большой группой вражеских истребителей. «Оказавшись в огневом мешке, — вспоминал Бондаренко, — наши штурмовики не потеряли боевого порядка». Пришлось отказаться от ранее принятого плана и действовать согласно обстановке. Умелым маневром Бондаренко поднял свою группу вверх и оттуда нанес удар по аэродрому. Раздался взрыв огромной силы, загорелся ангар, взлетел в воздух склад боеприпасов, вспыхнули цистерны с горючим. Но в это время в воздух вдогонку уходившим советским штурмовикам взвилось еще более десятка истребителей «фокке-вульф». Машина Бондаренко была повреждена, сильно пострадал киль, отбит один элерон, заклинило руль глубины.

Наши штурмовики держали курс на свою базу. Более 20 минут вел поврежденную машину Бондаренко, продолжая руководить другими летчиками. Наконец, все самолеты группы перевалили [150] через линию фронта и без серьезных потерь приземлились на ближайшем аэродроме в прифронтовой полосе.

В результате этой ночной операции штурмовая группа Бондаренко вывела из строя около 20 фашистских самолетов, взорвала ангар и склад с боеприпасами, подожгла более 10 цистерн с горючим.

К этому времени Герой Советского Союза майор Михаил Бондаренко совершил 230 боевых вылетов, лично уничтожил около 20 самолетов противника на аэродромах и два — в воздушных боях. О подвигах М. Бондаренко командир 198-го штурмового авиационного полка майор Карякин писал: «Он не имел ни одного случая невыполнения боевого задания». За уничтожение сещинского аэродрома, за летное мастерство, героизм и самоотверженность в боях с фашистскими захватчиками прославленный летчик М. Бондаренко, тогда уже штурман полка, был удостоен второй медали «Золотая Звезда».

До глубокой осени 1943 года громил врага майор Михаил Бондаренко. А в ноябре того же года пришел приказ о зачислении его слушателем Краснознаменной Военно-воздушной академии. Через три года, успешно окончив академию, он продолжал службу в Военно-Воздушных Силах в должности командира авиационного полка. В один из летних дней 1947 года М. 3. Бондаренко трагически погиб, оставаясь до конца преданным сыном социалистической Родины, верным защитником ее воздушных рубежей. Ныне колхоз его родного села Богдановка Яготинского района Киевской области носит имя прославленного летчика.

Юность, закаленная в боях

БОРОВЫХ АНДРЕЙ ЕГОРОВИЧ

Андрей Егорович Боровых родился в 1921 году в Курске, в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

В 1940 году добровольно вступил в ряды Советской Армии. После окончания военной авиационной школы пилотов его, как одного из лучших военных летчиков, оставили в ней инструктором.

Когда началась Великая Отечественная война. А. Е. Боровых настойчиво добивался отправки на фронт. В конце декабря 1941 года его направили в истребительный авиационный полк. С 1943 года командовал авиаэскадрильей, был штурманом полка, заместителем командира авиаполка.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 августа 1943 года Андрею Егоровичу Боровых присвоено звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. В настоящее время генерал-полковник авиации А. Е. Боровых продолжает службу в войсках ПВО страны. Он заслуженный военный летчик СССР.

В 1946 году А. Е. Боровых избирался депутатом Верховного Совета СССР, а в 1955 году — депутатом Верховного Совета РСФСР.

Давно отгремели залпы Великой Отечественной войны. Канули в прошлое, стали достоянием истории суровые дни военного лихолетья. Но никогда не забыть их нашему народу, всем честным людям земли. Никогда не забудут этого и те, кто с оружием в руках в ожесточенных боях добывал величайшую в истории человечества победу.

Генерал Боровых и сейчас еще хорошо помнит тревожную военную зиму 1941/42 года. Было это на Калининском фронте. Наши войска вели успешные наступательные действия против гитлеровских армий группы «Центр». Далеко позади остались освобожденные Калинин, Клин, Селижарово. Шли упорные, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, ни в сильный мороз, ни в пургу бои в районе Ржева, Торопца, Холма.

Боровых прибыл на Калининский фронт в разгар этой крупной зимней наступательной операции Советской Армии. Здесь началась его фронтовая жизнь. Отсюда, через Орел и Курск, Гомель и Брест, Львов и Варшаву, пролег его нелегкий боевой путь к Берлину. Немало схваток с врагом было на этом пути. Начал он его рядовым летчиком, а закончил командиром эскадрильи, дважды Героем Советского Союза.

В тяжелых и грозных испытаниях войны мужал и закалялся этот отважный летчик-истребитель. Всего за годы Великой Отечественной войны Андрей Боровых совершил около 600 боевых вылетов, провел более 150 воздушных боев, сбил лично 32 фашистских самолета и 14 — в групповых боях. Сотни раз был рядом со смертью и сотни раз уходил от нее невредимым. Время стерло из памяти многие эпизоды жарких воздушных схваток. Но до конца дней своих будет помнить Боровых первую встречу с фашистским самолетом в районе города Холм в феврале

1942 года. Первый воздушный бой принес ему первую победу. А вскоре, охраняя железнодорожную станцию Торопец, он сразил второй, а затем третий вражеский бомбардировщик. Успех окрылил молодого летчика. Он стал еще смелее и решительнее атаковать в бою противника, навязывать ему свою волю, захватывать инициативу и не выпускать ее из своих рук до победного конца. В полетах, во фронтовом небе оттачивал он боевое мастерство, отрабатывал приемы молниеносных ударов. Из месяца в месяц росло число сбитых им вражеских самолетов. А вместе с тем росла и его боевая слава среди воинов 16-й воздушной армии, в составе которой он сражался против агрессоров.

Успехи Андрея Боровых в первые же месяцы войны не были случайными. Еще будучи курсантом, а затем инструктором Чугуевской военной школы пилотов, он в совершенстве овладел техникой пилотирования, четко отработал все возможные приемы воздушного боя. Это помогло ему быстро войти в боевой строй, стать отважным воздушным бойцом.

Есть в наградном листе Андрея Боровых небольшая запись, сделанная более 30 лет назад во фронтовом штабе: «Боровых — летчик исключительной отваги, мужества и геройства. В воздушных боях не знает страха. Смело вступает в бой с превосходящими силами врага». Так оно в действительности и было. Подавляющее большинство воздушных боев Андрей Боровых провел с врагом, на стороне которого было явное численное превосходство. И не было случая, чтобы он уклонился от боя, спасовал перед фашистскими летчиками, даже если их было в несколько раз больше.

— Врага надо бить, а не считать, — не раз говорил Боровых.

Это правило было для него законом боевой жизни.

Мало кому известны населенные пункты Лутовино, Малоархангельск, Гастомль, Колки, Красилово, Красное, Костяшево, Подлески, Сивки, Тужинск. Но для Андрея Боровых они стали яркой страницей его боевой биографии. Именно здесь, над этими населенными пунктами, он провел в воздухе наиболее жаркие схватки с врагом. Здесь нашли свой бесславный конец от разящих ударов мужественного летчика многие хваленые немецкие «юнкерсы», «мессершмитты», «хейнкели», «фокке-вульфы». Их изуродованные, пробитые пулями и снарядами обломки с черными крестами навечно похоронила советская земля.

Но было бы отступлением от истины, если бы мы написали, что на протяжении всех лет войны Боровых одерживал только победы. Нет. На войне, особенно в единоборстве с сильным и коварным противником, так не бывает. Случались и неудачи. [154] Правда, не так много. Но их не вычеркнешь из памяти, как не выбросишь слова из песни.

...Как-то раз в штаб полка передали, что фашисты готовят крупный налет на район Зубцова, где стояли наши танковые части. Надо было срочно прикрыть этот-район с воздуха. Выполнение боевого задания поручили группе истребителей, в составе которой находился и Андрей Боровых. Шесть краснозвездных «ястребков» немедленно взмыли в небо.

Шли на небольшой высоте. Рядом с истребителем Боровых летели самолеты Баранова, Казначеева, Крупина, Томильченко, Шевцова. Вот и заданный район. Где-то там внизу, в лесной чаще, укрылись наши танкисты. Сверху хорошо виден огромный лесной массив. Вокруг леса несколько сожженных деревень, изрезанные гусеницами, исхлестанные снарядами посевы.

Патрулировать в небе пришлось долго. «Ястребки» то стрелой устремлялись ввысь, оставляя за собой сероватую дымку кружев, то стремглав падали вниз, меняя высоту. Но враг не появлялся. И когда дежурство уже близилось к концу, в эфире вдруг раздался предупреждающий голос с земли:

— Внимание! С запада приближается большая группа фашистских бомбардировщиков!

«Юнкерсы» шли прямым курсом в район расположения наших танковых частей. Еще несколько минут — и они обрушат свой смертоносный груз на танкистов. Надо во что бы то ни стало сорвать их план, И «ястребки» молниеносно врезаются в строй фашистских бомбардировщиков. Андрей Боровых с ходу атакует ведущего. Гитлеровец, видимо, не ожидавший такой дерзкой атаки, пытается резко отвернуть в сторону, но поздно. Снаряды «ястребка» хлестнули бомбардировщик по плоскостям, ударили в фюзеляж. «Юнкерс» вспыхнул и развалился на части. В этот момент Михаил Баранов поджег второй бомбардировщик. Не принимая боя, остальные самолеты врага повернули обратно.

— Прекратить преследование! Всем вернуться в заданный район! — передал по радио Боровых.

Но не успели еще летчики перестроиться и занять свое место над районом расположения наших танков, как на них из-за облаков, словно стая голодных коршунов, набросились 12 «мессершмиттов». И советские истребители снова вступили в бой. Через несколько минут Боровых удалось сразить одного из фашистов. Однако понесла потери и наша группа. Один из «ястребков» был подожжен, и летчик, стараясь сбить пламя, резко пошел вниз. Вскоре выбыл из боя второй наш истребитель, [155] оказался подбитым третий. Это еще больше изменило соотношение сил. Все труднее становилось вести бой трем оставшимся экипажам. У самолета, которым управлял Андрей Боровых, отказала пушка, кончились патроны в пулеметах, на исходе был бензин. Надо уходить, но 11 «мессершмиттов» плотно преграждают путь, непрерывно обстреливают.

И вот тогда Боровых решил перехитрить фашистов. Измотав их сложными разворотами, он неожиданно скользнул под один из «мессеров» и, маскируясь в лучах солнца, ушел в сторону расположения войск противника. Баранов и Томильченко повторили маневр командира. Гитлеровцы, рассчитывавшие, что наши летчики будут пробиваться на восток, к своим, потеряли из виду советские «ястребки». Оторвавшись от противника, наши самолеты кружным путем вернулись на свой аэродром.

Когда Андрей Боровых докладывал о результатах воздушного боя, командир полка майор В. Ф. Волков, с сочувствием вглядываясь в осунувшееся, покрытое пороховой гарью и потом лицо летчика, задумчиво произнес:

— Я знаю, лейтенант, о подробностях боя. Только что поступило донесение. Танкисты подтвердили, что вы успешно отразили налет вражеских бомбардировщиков, не дали им возможности сбросить бомбы на цель. И за это они объявляют вам благодарность.

Боровых устало улыбнулся. Было радостно сознавать, что одержана еще одна победа, сохранены подготовленные для наступления танки. Да не так уж часто удается уничтожить за считанные минуты три вражеских самолета. Но гибель товарищей...

Как бы догадываясь о мыслях молодого летчика, командир полка вдруг спросил:

— Значит, в бою уничтожили три фашистских самолета?

— Так точно, товарищ майор.

— А наши потери — тоже три самолета?

— Да, в бою мы потеряли три самолета.

— Много потеряли, очень много! — с горечью проговорил командир полка. — Мы не можем, не имеем права мириться с такими потерями, товарищ лейтенант. Давайте-ка еще раз проанализируем весь ход боя, попробуем найти причины гибели наших истребителей.

Нет, не зря командир полка заставлял тогда Андрея Боровых еще и еще раз воскрешать картину минувшего боя. Это помогло летчику лучше разобраться в своих действиях, глубже вникнуть в тактические приемы боя. И он, этот бой, запомнился летчику-истребителю Андрею Боровых на всю жизнь. Молодой командир стал действовать со своей группой более осмотрительно и расчетливо.

— А за гибель наших «ястребков» мы еще расквитаемся! — пообещал тогда своим боевым товарищам Боровых.

И эти слова прозвучали как клятва.

Такая возможность представилась уже через несколько дней. Было это в районе города Белый. В тот день Боровых летел ведущим, рядом шли еще два наших истребителя. В это время на горизонте показались пять фашистских бомбардировщиков в сопровождении четырех «мессершмиттов». Имея тройное численное превосходство, уверенные в своей силе, гитлеровские летчики, не меняя курса, продолжали путь в наш тыл.

Андрей Боровых, сделав боевой разворот, на полной скорости устремился на врага. Исход боя решали секунды. Надо было не дать фашистам перестроиться для отражения атаки, занять выгодное положение. Когда расстояние между самолетами сократилось до 600 метров, он дал по сомкнутому строю «юнкерсов» залп реактивными снарядами. Один из вражеских бомбардировщиков, перевернувшись несколько раз в воздухе, рухнул на землю, второй был, видимо, сильно поврежден и, оставляя за собой черную полосу дыма, стал быстро терять высоту, третий, беспорядочно сбросив бомбы, повернул обратно.

Разделавшись с ведущей группой, Боровых поспешил на помощь товарищам, которые вступили в бой с другими бомбардировщиками. Но в этот момент на него набросились сразу четыре «мессершмитта», неожиданно появившиеся из-за облаков. Один из гитлеровских летчиков зашел сверху и приготовился открыть огонь по советскому истребителю. Разгадав замысел врага, Боровых резко сбавил газ, и «ястребок» перешел на скольжение. Повинуясь воле летчика, самолет уменьшил скорость, и пулеметная очередь, пущенная с «мессершмитта», прошла мимо. Когда же обманутый фашист проскочил вперед, Андрей Боровых ударил по нему из пушек.

— Получай, гад!

Нырнув в облака, Боровых оторвался от преследователей и присоединился к своей группе. На аэродроме их ждал командир полка с только что полученной радиограммой: наблюдавший за воздушным боем командующий фронтом генерал-лейтенант И. С. Конев объявил Боровых благодарность за отличное ведение боя и два сбитых вражеских самолета.

Так уже в первом воздушном бою Андрей Боровых отомстил врагу за гибель наших «ястребков» в районе Зубцова. [157] Для Андрея Боровых, как и для других советских авиаторов, война стала великой школой мужества. Он и на фронте продолжал учиться, пополнял свои знания, совершенствовал летное мастерство, обобщал полученный в сражениях опыт. С каждым боевым вылетом он действовал все смелее и искуснее, более дерзко атаковал врага, стремился разить противника наверняка, не допускать ошибок, которые подчас могли стоить жизни. Когда же Боровых был назначен командиром звена, а затем командиром эскадрильи, он старался привить атакующий стиль и другим летчикам. Не терпя шаблона, он почти в каждом воздушном бою применял что-то новое, свое, неизвестное врагу.

— Летчик, — учил он своих ведомых, — должен не только в совершенстве владеть самолетом, но и обладать военной хитростью. Знания, помноженные на военную хитрость, — в этом успех боя, в этом ключ победы над сильным и коварным врагом.

К советам Боровых внимательно прислушивались летчики не только его эскадрильи, но и других эскадрилий полка. Кропотливо изучали его приемы управления воздушным боем истребителей и летчики других полков 16-й воздушной армии.

Постоянное совершенствование знаний положительно сказывалось и на практических боевых делах. Из месяца в месяц росло число вылетов, множилось число сбитых вражеских самолетов, сокращались собственные потери. Особенно успешно эскадрилья Боровых сражалась над просторами Белоруссии и Украины. Только с августа 1943 года по октябрь 1944 года летчики эскадрильи, которой командовал Боровых, совершили 685 боевых вылетов и сбили в воздушных боях 51 фашистский самолет. Поистине ученики достойны своего учителя! И не случайно эскадрилья Боровых считалась одной из лучших в 234-й авиационной дивизии.

Боровых хорошо знал тактику фашистов. Но вот командир эскадрильи стал подмечать, что в воздухе противник иногда отказывается от своих излюбленных приемов. Значит, у врага не выдерживают нервы. А раз так, нужно заставить гитлеровцев еще больше нервничать, чаще допускать ошибки. Тогда и добивать их будет легче. И Боровых вместе с летчиками полка чаще применяет новую тактику, различные приемы боя, чтобы успешнее бить врага на любых высотах, в любом количественном соотношении.

Эскадрилья Андрея Боровых действовала, как правило, на главных боевых направлениях. Она прикрывала наши наземные [158] войска, охраняла с воздуха речные переправы, крупные железнодорожные мосты, сопровождала на передовые позиции или в тыл врага советские бомбардировщики или штурмовики. Ей поручали воздушную разведку, перехват вражеской авиации, «свободную охоту». И какими бы трудными ни были эти задания, эскадрилья истребителей всегда выполняла их успешно.

За выдающиеся подвиги и умелое руководство боевыми действиями Андрей Боровых награжден многими орденами, в том числе орденом Ленина, пятью орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского. Но всякий раз, когда я просил его рассказать, за какие именно бои вручены ему эти награды, он отвечал немногословно, скромно умалчивая о собственных подвигах. Зато с какой теплотой говорил он о своем бывшем командире полка Герое Советского Союза Викторе Федоровиче Волкове, о командирах эскадрилий Героях Советского Союза Иване Сергеевиче Зудилове и Иване Васильевиче Маслове, о боевом друге Михаиле Семеновиче Баранове, о комиссаре полка Войтенко, о штурмане полка Ануфриенко — обо всех, кто помогал ему осваивать боевое мастерство, познавать военное искусство, с кем в трудные годы войны делил он и горечь неудач, и радость побед. О своих же боевых победах — ни слова.

А рассказать было о чем. На том же Центральном фронте Андрей Боровых за один только месяц сразил в небе восемь фашистских самолетов. Он участвовал со своей эскадрильей в оборонительных, а затем в наступательных боях на Курской дуге. Особенно отличился в воздушных схватках при отражении так называемого «звездного» налета фашистов на его родной город Курск. В том бою было сбито более 150 самолетов противника. Это значительно поубавило пыл у гитлеровцев. Случилось так, что Андрей Боровых защищал от врагов свой родной город. В Курске жили его отец и мать, родные братья и сестры. Не знали еще тогда Анна Семеновна и Егор Григорьевич, что их сын вместе с другими советскими воинами нещадно бьет фашистов где-то совсем рядом. Не знал еще тогда и Андрей, что во время одного из налетов вражеской авиации на город в огне пожарищ погиб его отец. И об этом умолчал Боровых. Не любит он говорить о своем личном горе, о пережитом.

Боевую биографию отважного летчика-истребителя дополнили его боевые друзья, которых с трудом удалось разыскать спустя четверть века. Это те, кто хорошо знал Андрея Боровых, кто вместе с ним сражался во фронтовом небе, кто видел его в боях, знал о его подвигах и мужестве. [159]

Фронтовые друзья помогли уточнить и многие памятные боевые операции, в которых особенно ярко и щедро проявился воинский талант летчика-истребителя Андрея Боровых.

...Белорусский фронт. Ранняя осень 1944 года. Уже несколько дней моросит мелкий, не прекращающийся ни на минуту дождь. По земле стелется серая дымка тумана. А вокруг нескончаемая пелена набухших, медленно плывущих облаков.

— Ну и разгулялась непогодушка. И когда это только кончится, — оглядывая горизонт, недовольно басит Боровых.

— Да, в такую непогодушку не полетишь. Придется ждать, — соглашается с командиром эскадрильи штурман полка.

И вдруг приказ: срочно выслать группу летчиков на розыски нашего кавалерийского соединения, попавшего в районе Бреста в окружение. Кавалеристы совершали рейс в глубокий тыл врага. На обратном пути лишились средств связи. Необходимо установить точные координаты соединения и помочь им вырваться из окружения.

Легко сказать «выслать». Кто же решится лететь в такую погоду? Да и что можно разглядеть на земле сквозь густую завесу облаков и тумана? Но лететь надо. Там, в глубоком тылу, ведут тяжелый, неравный бой с врагом наши кавалеристы. Им нужна помощь, срочная, существенная. И такую помощь могут оказать только летчики, отлично владеющие авиационной техникой, хорошо ориентирующиеся в воздухе в любых условиях.

И вот уже четверка истребителей взяла курс на запад. Ее ведет командир эскадрильи Андрей Боровых. Летчики сравнительно спокойно пересекли линию фронта — фашисты никак не ожидали появления в такую погоду авиации, — а затем, вынырнув из облаков, на бреющем полете, едва не касаясь верхушек деревьев, начали осматривать местность. Они проносились над оврагами и пашнями, внимательно обследовали каждую рощу, каждую балку, где могли укрыться конники. Но внизу — никакого движения, словно все вымерло.

Андрей Боровых давно уже потерял счет времени. От сильного напряжения покраснели глаза, стала мокрой от соленого пота гимнастерка. Надо бы дать летчикам отдохнуть, но где там! Дороги каждый час, каждая минута. Попавшие в беду люди ждут помощи.

Много раз вылетал и вновь возвращался на аэродром Андрей Боровых со своими ведомыми. И лишь к концу вторых суток кавалерийское соединение удалось обнаружить. Вскоре ему были доставлены боеприпасы, продовольствие, рация. А на следующий [160] день летчики шквальным огнем пулеметов и пушек помогли кавалеристам вырваться из окружения.

Что и говорить, трудное это было задание. Многие не верили в его успех. Но эскадрилья Боровых и на этот раз блестяще справилась с выполнением приказа командования. Помогли выдержка, настойчивость, мужество, летное мастерство.

А разве можно забыть воздушный бой над Вислой? Опыт этого боя, в котором умело сочетались и тактика, и мастерство, продолжают и сейчас еще изучать в летных школах, военных академиях. А было дело так. Как-то раз, патрулируя над Вислой, Андрей Боровых с тремя ведомыми встретился в воздухе с 20 «фокке-вульфами». Чтобы обмануть врага, наши летчики повернули обратно, сделав вид, что не принимают боя. Но, зайдя в облачность, они резко изменили курс и почти молниеносно оказались над фашистскими самолетами. Поочередно появляясь из-за облаков, «ястребки» обрушивали на «фокке-вульфы» лавину огня и снова взмывали ввысь. Гитлеровцы никак не могли понять, сколько же истребителей их атакуют. Уже четыре сбитые вражеские машины догорают внизу, а удары «ястребков» не ослабевают. Так четыре советских летчика выиграли бой против 20 фашистов. И здесь, в этом бою, победили мужество, военная хитрость, находчивость, умение до конца использовать все имеющиеся у летчика возможности.

Последние месяцы войны Андрей Боровых провел почти в непрерывных боевых полетах на Варшавском, а затем на Берлинском направлениях. И здесь ему пришлось участвовать во многих воздушных боях, помогать с воздуха нашим наземным войскам добивать врага. И не было случая, чтобы он потерпел в бою неудачу. За это время его самолет не получил ни одного повреждения, ни одной пробоины. Да, это был действительно летчик высшего класса, настоящий герой!

Двадцатилетним пареньком ушел Андрей Боровых в 1941 году добровольцем на фронт. Когда же закончилась Великая Отечественная война, прославленному летчику-истребителю, командиру эскадрильи было всего лишь 24 года!

Так, в боях и сражениях мужала и закалялась юность этого удивительно храброго и талантливого воина, верного сына социалистической Родины, подлинного героя нашего времени, олицетворяющего собой новое, советское поколение людей.

На крыльях штурмовика

БРАНДЫС АНАТОЛИЙ ЯКОВЛЕВИЧ

Анатолий Яковлевич Брандыс родился в 1923 году в Днепропетровске в семье рабочего. По национальности украинец. Член КПСС с 1944 года.

В 1940 году А. Я. Брандыс поступил в Днепропетровскую

среднюю школу военно-воздушных сил, откуда в начале Великой Отечественной войны был переведен в Пермское авиационное училище штурмовиков. В августе 1943 года был направлен на Южный фронт. Участвовал в боях на Украине, в Крыму, Белоруссии, под Кенигсбергом. Всего в годы войны совершил 228 боевых вылетов, уничтожив большое количество военной техники и живой силы противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года Анатолию Яковлевичу Брандысу присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны успешно окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. Командовал авиационной частью, соединением. В настоящее время А. Я. Брандыс — кандидат военных наук, доцент — продолжает службу в Советской Армии.

На прифронтовом аэродроме молодых летчиков, только что окончивших авиационную школу и получивших некоторый опыт боевого применения самолета в учебно-тренировочном полку, встретили тепло. Было сделано все, чтобы они с первого же дня почувствовали себя членами дружного коллектива и быстро включились в боевую работу.

Командир познакомился с каждым из вновь прибывших летчиков, представил их личному составу полка, рассказал им о боевых делах наиболее отличившихся однополчан.

— Теперь познакомьтесь с аэродромом, с районом полетов, — сказал он в заключение. — Обязательно поговорите с боевыми летчиками. Они вам многое могут рассказать. Это пригодится. Долго скучать не будете, некогда. Фронт не за горами. Слышите?

Командир поднял вверх руку, требуя внимания, и все отчетливо услышали глухие звуки артиллерийской канонады. Да, фронт был действительно близко.

В строю в числе молодых летчиков был Анатолий Брандыс. Он внимательно прислушивался к каждому слову командира. Ему хотелось быстрее вникнуть во все тонкости боевой работы, познать «секреты» тактических приемов действий штурмовиков.

Наступил вечер. Возвратившиеся с боевого задания летчики рассказывали о своих впечатлениях, шумно разбирали различные обстоятельства воздушного боя, критиковали отдельных летчиков за ошибки и промахи, допущенные в полете.

Все эти дни Анатолий напряженно готовился к началу боевой работы. За это время он сделал несколько контрольных и тренировочных полетов, летал на стрельбу и бомбометание по [163] учебным целям и показал хорошие результаты. Командир эскадрильи остался доволен.

— Если так будешь летать, то и воевать будешь неплохо, — сказал он летчику. — Главное — будь внимателен в полете, не отрывайся от ведущего, следи за всеми его действиями.

Ждать боевого вылета долго не пришлось. Как-то Брандыса вызвал командир полка Н. Ляховский.

— Ну как, орел, настроение? Не скучаешь? — с улыбкой спросил командир. Командир интересовался всем: самочувствием летчика, знанием района боевых действий, обстановки на фронте.

— Завтра у тебя первый боевой вылет, — сказал он, убедившись в готовности новичка. — Будь внимателен. Подробные указания даст ведущий группы.

На аэродроме кипела напряженная работа, готовили самолеты к предстоящему боевому вылету. Технический состав трудился без устали, стремясь, чтобы все запланированные для полета самолеты поднялись в воздух. Заделывали пробоины на крыльях и фюзеляжах, устраняли обнаруженные в двигателях неполадки. Вместе с техниками работали и летчики. И эта дружба и взаимопомощь позволяли делать, казалось, невозможное.

С особым настроением работал в тот день и Анатолий на уже видавшем виды самолете с хвостовым номером 24. Брандыс решил все проверить сам: опробовал двигатель, просмотрел бомбардировочное и стрелковое вооружение, кабину и ее оборудование. Очень хотелось, чтобы первый боевой вылет прошел успешно.

С рассветом группе штурмовиков предстояло нанести удар по колонне танков дивизии «Мертвая голова». От командира полка и ведущего получены все указания до мельчайших подробностей. Сделаны все необходимые пометки на полетных картах, проложен маршрут. Брандыс детально изучает характерные ориентиры. Мало ли что может быть в полете! Нужно хорошо знать маршрут, чтобы выйти на цель, а затем вернуться на аэродром.

Когда все было готово, командир сказал:

— А теперь отдыхать, вставать придется рано.

В ту ночь Анатолий долго не мог заснуть. Через несколько часов — первый боевой вылет.

Рано утром группа штурмовиков поднялась в воздух и взяла курс на запад. Вначале все было хорошо, но, когда самолеты отошли далеко от аэродрома, мотор стал давать перебои. [164] А ведь накануне сам опробовал мотор. Анатолия охватила тревога.

Что делать? Неужели возвращаться, не выполнив первого боевого задания?

С большим трудом подобрал Анатолий такой режим, на котором мотор работал лучше, но от группы все же отстал.

«Хоть один, но дойду до цели и сброшу бомбы, — думал летчик, — тем более цель уже близка».

Вглядываясь вперед, где уже чернели клубы бомбовых разрывов — результат налета наших штурмовиков, — Анатолий ободрял себя: «И для меня найдется цель».

Нанеся удар по скоплению танков противника, группа развернулась и взяла курс на свой аэродром. Брандыс к этому времени только подходил к району цели. Противник открыл по нему сильный огонь. Обнаружив скопление танков, замаскировавшихся среди подсолнухов, Анатолий с разворота перевел самолет в пологое пикирование. Мотор снова напомнил о себе. Но танки противника все отчетливее просматривались в лобовом стекле фонаря кабины. Пора! Понимая создавшуюся обстановку, Анатолий решает сбросить бомбы с одного захода. Он резким движением переводит рычаг аварийного сброса бомб назад до отказа и выводит облегченный самолет из пикирования.

Подбирая обороты двигателя и маневрируя на малой высоте, Брандыс благополучно вышел из района цели. На обратном пути, пристроившись к другой группе штурмовиков, возвращавшихся после выполнения задания, он дошел с ней до своего аэродрома.

— Почему не вернулся? — спросил после посадки командир, выслушав доклад Брандыса.

— Считал, что могу выполнить задачу, — ответил Анатолий.

За настойчивость в выполнении боевого задания командир похвалил летчика, но посоветовал в подобных случаях не рисковать и возвращаться на аэродром.

Шло время. Брандыс уже совершил немало успешных боевых вылетов. Наши войска двигались на запад. Впереди был родной Днепропетровск. Город ждал освобождения.

Получено задание: нанести удар по вражескому железнодорожному эшелону севернее Мелитополя. На подходе к цели Группу атаковали истребители противника. Завязался воздушный бой. В самый напряженный момент турельный пулемет на самолете Брандыса замолчал.

— Пулемет отказал! — взволнованно передал воздушный стрелок А. Карымшаков командиру. [165]

— Попробуй перезарядить! — ответил командир и стал резко бросать машину из стороны в сторону, стремясь выйти из-под прицельного огня истребителей противника.

Гитлеровцам хотелось, чтобы наши штурмовики нарушили боевой порядок. Но летчики строго выдерживали свои места. Сбросив бомбы на эшелон противника и обстреляв его из пушек, группа благополучно возвратилась на свой аэродром. Разбитый эшелон надолго закупорил железнодорожный перегон. И опять на разборе командир отметил смелость и инициативу Брандыса.

Штурмовики своими действиями с воздуха оказывали нашим войскам большую помощь.

На одном из участков фронта продвижению наших войск сильно мешала артиллерия противника. Командование вызвало штурмовиков. Немцы защищали свои позиции, сосредоточив большое количество зенитных средств. Чтобы успешно выполнить задание, нужно было прежде всего заставить замолчать зенитки.

Разработали подробный план действий. Первая часть группы должна была нанести удар по артиллерии, а вторая, шедшая несколько сзади, — атаковать зенитные точки, когда они откроют огонь и этим демаскируют себя.

На малой высоте Брандыс со своей группой вышел на заданную цель и всю мощь огня обрушил на вражеские артиллерийские позиции. Артиллерия замолчала. Воспользовавшись этим, наземные части поднялись в наступление. Открывшие огонь зенитки были атакованы вторым звеном группы. Штурмовики сделали 14 заходов на цель, пробыв над ней 25 минут. Наши войска выбили противника с занятого рубежа и овладели им.

День ото дня совершенствовалось боевое мастерство Брандыса. Наибольшее удовлетворение чувствовал он, когда наша пехота, видя своих верных помощников — штурмовиков, летящих на бреющем полете, поднималась во весь рост и под их прикрытием шла в атаку.

После освобождения южных районов Украины полк, в котором служил Брандыс, наносил удары по врагу, еще находившемуся в Крыму. Истребители противника, подстерегая наших штурмовиков, пытались атаковать их. Но «илы» своим мощным огнем отбивали их атаки, а нередко и сбивали вражеских истребителей. Спаянные крепкой боевой дружбой, летчики полка к тяжелых условиях не раз выходили победителями.

Однажды эскадрилья под командованием опытного летчика Леонида Беды, заместителем которого был Брандыс, получила задание: под прикрытием истребителей нанести удар по вражескому [166] аэродрому южнее Джанкоя. Противник встретил штурмовиков сильным огнем. Маневрируя в разрывах снарядов, группа прорвалась к цели. На окраине аэродрома стояло большое количество самолетов.

— Внимание! Атака! — скомандовал Беда, и штурмовики устремились в пикирование.

Увлеченный атакой, Брандыс не замечал, как вблизи его самолета рвались снаряды. Он открыл огонь из пушек и пулеметов. На выходе из пикирования сбросил бомбы. Стрелой взмыла вверх его машина, и группа ушла от цели. На аэродроме горели вражеские самолеты. От прямого попадания бомб взлетел в воздух склад боеприпасов.

Самолет Брандыса в этом бою был сильно поврежден. На крыльях виднелось множество пробоин, в отдельных местах были вырваны куски обшивки, но мотор работал хорошо и лететь еще можно было.

Едва успела группа отойти от цели, как в шлемофоне послышался голос командира:

— Иду на вынужденную: отказал мотор.

В машине командира эскадрильи пробило водяной радиатор, и вода, охлаждающая мотор, хлынула в кабину. Анатолий видел посадку самолета командира. Кругом степь, укрыться негде, а рядом враг. Недалеко деревня Александровка, в которой засели фашисты. Заметив самолет, они уже мчались к месту посадки.

Что делать? Бросить командира? Нет! Тут же созрело решение — сесть рядом, забрать экипаж и взлететь. В степи это хотя и опасно, но возможно. Однако на поврежденном самолете садиться опасно.

Анатолий уходит вверх и приказывает сесть и забрать экипаж командира младшему лейтенанту Берестневу. Тот мастерски садится рядом с самолетом Беды, забирает экипаж и взлетает, а Брандыс в это время в паре с ведомым командира прикрывает их с воздуха.

Воздушные стрелки самолетов Брандыса и ведомого Беды открыли огонь по приближавшимся фашистам.

Когда самолет Берестнева взлетел в воздух, Анатолий спикировал на оставшийся в степи самолет командира и пушечным огнем поджег его.

Так был спасен прославленный летчик, любимый командир — Леонид Беда. За спасение командира летчик Берестнев был награжден орденом Красного Знамени.

В Крыму Анатолию Брандысу часто приходилось летать в паре со своим ведомым на «охоту», на разведку. Он доставлял [167] командованию ценные сведения о противнике. В этих полетах Брандыс уничтожал одиночные наиболее важные цели. Много раз пролетал Анатолий над руинами Севастополя. И каждый раз думал: сколько горя выпало на долю его жителей, сколько мужества и геройства проявили они! И когда Брандыс штурмовал врага на овеянных славой холмах Севастополя, наносил сокрушительные удары по кораблям противника, он всегда повторял:

— За тебя, Севастополь, за вас, герои-севастопольцы!

Особенно запомнился Анатолию удар по скоплению вражеских войск и техники в Севастопольском порту. Группа шла на малой высоте. При подходе к бухте противник открыл сильный зенитный огонь. Но штурмовики прорвались к цели и нанесли по ней бомбовый удар. В бухте возник пожар. Гитлеровцам был нанесен немалый урон.

После освобождения нашими войсками Крыма Брандыс вместе с полком перелетел на 3-й Белорусский фронт. Здесь он участвовал в боях по прорыву вражеской обороны в районе Орши, в освобождении Белоруссии и разгроме вражеских войск в Восточной Пруссии.

За мужество и героизм, проявленные в боях с врагом, Анатолию Яковлевичу Брандысу было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

В представлении командования говорилось: «За совершенные 128 успешных боевых вылетов на самолете ИЛ-2 на бомбометание и штурмовку техники и живой силы противника и проявленные при этом героизм, мужество, отвагу и доблесть достоин представления к высшей правительственной награде — присвоению звания Героя Советского Союза».

«Воротами Германии» называли в те дни Восточную Пруссию. Сюда привела военная дорога и Анатолия Брандыса. Здесь он прославился как мастер штурмового удара по вражеским аэродромам. Ему поручались самые трудные задания, и он выполнял их с честью.

Наиболее сложная задача встала перед летчиками при штурме Кенигсберга. Противник стянул в город большое количество зенитной артиллерии, расставив ее в городе между домами. Это очень мешало действиям нашей авиации. Брандыс и здесь показал свое мастерство. Он применил новую тактику борьбы с зенитной артиллерией. Она заключалась в том, чтобы наносить удары по ней с малых высот, с планирования. Возможности орудий ограничивались, так как окружающие здания сокращали радиус обстрела. Эта тактика дала свои результаты. [168] Резко сократились потери нашей авиации, и возросла эффективность ее действий.

Пройдя большой и трудный путь войны, Анатолий Брандыс накопил громадный боевой опыт, которым он щедро делился с молодежью. К концу войны он стал капитаном, командиром эскадрильи. В его подразделении выросло много опытных летчиков — мастеров штурмового удара.

Радостные дни переживал тогда Анатолий Брандыс. Для него праздник Победы стал двойным праздником: за мужество, отвагу и геройство он был награжден второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

Легендарный маршал

БУДЕННЫЙ СЕМЕН МИХАЙЛОВИЧ

Видный советский полководец, Семен Михайлович Буденный родился в 1883 году в семье крестьянина-бедняка хутора Козюрин ныне Пролетарского района Ростовской области. По национальности русский. Член КПСС с 1919 года.

В детстве был батраком. Военную службу начал в 1903 году. Участвовал в русско-японской войне 1904 — 1905 годов и в первой мировой войне. После Великой Октябрьской социалистической революции принимал участие в установлении Советской власти на родине.

В феврале 1918 года С. М. Буденный организовал из бедняков кавалерийский отряд, который впоследствии вырос в полк, дивизию, корпус и Первую Конную армию. Особенно отличился в разгроме белогвардейских полчищ Краснова, Деникина, Врангеля и армии белополяков. После гражданской войны окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Занимал ряд крупных военных должностей.

В годы Великой Отечественной войны был заместителем народного комиссара обороны СССР и членом Ставки Верховного Главнокомандования, главнокомандующим войсками Юго-Западного и Северо-Кавказского направлений, командующим Северо-Кавказским фронтом, командующим кавалерией Вооруженных Сил СССР.

За заслуги перед Родиной Семен Михайлович Буденный трижды удостоен звания Героя Советского Союза (1 февраля 1958 года, 24 апреля 1963 года, 22 февраля 1968 года). Он награжден также многими орденами и медалями, трижды — почетным революционным оружием. Начиная с 1920 года С. М. Буденный многократно избирался членом ВЦИК, ЦИК СССР, депутатом Верховного Совета СССР, членом Президиума Верховного Совета СССР, членом ЦК КПСС. В октябре 1973 года на 91-м году жизни С. М. Буденный скончался.

Многолюдно было в один из апрельских вечеров в Центральном Доме Советской Армии имени М. В. Фрунзе. В распахнутые окна врывался свежий весенний ветер, овевая алые полотнища боевых знамен кавалерийских полков, бригад и дивизий. Казалось, сама история нашей Родины внесла их в сверкающий огнями зал и поставила рядом с высеченным из мрамора изображением В. И. Ленина. Мы, правдисты, видели, как волновался юбиляр Семен Михайлович Буденный перед тем, как подняться в президиум этого блестящего собрания, устроенного в честь его восьмидесятилетия.

— Марш, марш, — сказал он сам себе и решительно, словно в атаку, пошел на сцену, где его ждали соратники и ученики.

Весь зал поднялся. Гром аплодисментов, казалось, был сильнее артиллерийской стрельбы. Сколько знакомых и близких лиц! Семен Михайлович увидел бывших своих начдивов, ставших маршалами, комбригов, надевших погоны генералов, боевых конармейцев в офицерских кителях. Были здесь и люди в штатском — Герои Социалистического Труда, сменившие шашки и карабины на штурвалы комбайнов или рычаги строительных кранов, академики и писатели — цвет и гордость героической Первой Конной армии.

С каждым из них неразрывно переплеталась судьба человека, которого в нашем народе с ласковой почтительностью и сыновней любовью всегда называли «наш Семен Буденный», с каждым из них он прошел много военных дорог.

Партия приветствовала своего верного сына. Члены Президиума Центрального Комитета КПСС первыми обняли и расцеловали Семена Михайловича. А потом, когда овация поутихла, в зале зазвучали проникновенные слова о минувших походах. [171]

С. М. Будённый говорил образно, метким народным языком, ярко рисуя картины боев, портреты соратников. Он мало сказал о себе, а все больше о друзьях и товарищах, павших и живых.

А потом в зале погас свет, и через экран двинулись конные полки. Фильм словно бы продолжил рассказ С. М. Буденного. И ему самому было приятно увидеть себя, скачущего рядом с К. Е. Ворошиловым. В рядах конников он узнавал близких сердцу конармейцев — они рубились с белоказаками. Иные из них, сраженные в горячих схватках с врагом, и теперь, спустя полвека после своей геройской гибели, продолжали жить и вести людей на подвиг. Семен Михайлович узнавал места, по которым проходила Первая Конная. А когда возникли кадры атаки, он увидел себя в развевающейся черной бурке и папахе, несущимся во главе конармейской лавы, которая вот-вот столкнется с такой же лавой белых. Забыв о том, что он не в седле, Буденный приподнялся, словно на стременах, и, занеся руку, будто сжимая клинок, молодо крикнул:

— Давай!.. Давай!..

И хотя старая кинохроника не была озвучена, всем показалось, что лихой командармовский возглас раздался с экрана. Наверное, у многих, кто годами постарше, кто пережил тяготы и опасности самых первых сражений за Советскую Родину, возникло в те минуты немало воспоминаний. Припомнились и нам, военным журналистам Великой Отечественной, горькие, как полынь, летние дни сорок первого года, когда в облаках пыли, поднятой тысячами солдатских ног, войска Южного фронта под натиском бронированного вала гитлеровских полчищ откатывались на восток за Днепр. На душе было смутно и тяжело. И тут мы увидели командующего Юго-Западным направлением Маршала Советского Союза С. М. Буденного. В открытой машине он проехал навстречу отходившей дивизии, туда, к передовой, где батареи сдерживали авангардные батальоны врага. Одно появление героя гражданской войны успокаивало бойцов, вселяло надежду в их души. А через год еще одна фронтовая встреча с С. М. Буденным — на Северном Кавказе. Командующий был возбужден и доволен. Только что пришло известие: кубанские казаки под станицей Кущевской в конном строю напали на гитлеровские танки, обратили их в бегство. На следующий день в войска доставили свежую «Правду». В ней было написано: «Воевать так, как воюют кубанские казаки, по-буденновски!»

Трижды Герой Советского Союза Семен Михайлович Буденный — талантливый полководец, вышедший из народных глубин. О Первой Конной армии, которой он командовал в далекие [172] годы гражданской войны, сложено множество народных легенд и песен. Победоносное шествие красных конников отражено и в произведениях советской литературы: в «Тихом Доне» Михаила Шолохова, в «Хождении по мукам» Алексея Толстого, в стихах Демьяна Бедного, Владимира Маяковского, Николая Асеева... Многие писатели до сих пор обращаются к славной истории Первой Конармии как к неиссякаемому источнику героической темы.

Вначале Первый Конный корпус, а затем Первая Конармия, первое армейское объединение наиболее маневренного и боеспособного в период гражданской войны рода войск, создавались волей партии при самом деятельном участии В. И. Ленина. Лозунг партии «На коня, пролетарий!» дошел до сознания самых широких трудовых масс; тысячи людей из города и деревни двинулись в красную кавалерию и, вступив в ее ряды, дрались против белогвардейцев и интервентов с удивительной неустрашимостью, никогда не падая духом. Крестьяне делились с бойцами хлебом, отдавали им коней и последние запасы фуража, рабочие снабжали оружием и одеждой.

Велики заслуги конармейцев перед Родиной. Они оправдали лучшие надежды рабочих и крестьян, взявших власть в свои руки. Уничтожение банд белогвардейского атамана Краснова, ожесточенные бои на реке Маныч, сражение за Царицын, разгром конницы белогвардейских генералов Мамонтова и Шкуро, взятие Воронежа, удар на Касторную, освобождение Донбасса и Северного Кавказа, прорыв белопольского фронта, штурм Чонгара и изгнание врангелевцев из Крыма, ликвидация махновщины и бандитизма на Дону и Кубани — таковы исторические этапы боевого пути Первой Конной армии. Она наголову разбивала численно превосходившие силы противника, руководимые опытными белогвардейскими и иностранными генералами. Целую плеяду бесстрашных героев породила Первая Конная. Среди них командиры дивизий и бригад — С. К. Тимошенко, П. Р. Апанасенко, А. Я. Пархоменко, О. И. Городовиков, Ф. М. Литунов, Ф. М. Морозов, Д. Ф. Сердич, И. В. Тюленев, Е. И. Горячев, Г. М. Мироненко, С. М. Патоличев и другие. В ее рядах прославились политические воспитатели красноармейских масс — члены РВС К. Е. Ворошилов, Е. А. Щаденко, С. К. Минин, военные комиссары П. В. Бахтуров, К. И. Озолин, А. В. Хрулев, А. М. Бодров, П. К. Случевский, В. И. Берлов, И. А. Ширяев. Первая Конармия стала боевой школой многих видных советских военачальников — маршалов А. А. Гречко, К. А. Мерецкова, А. И. Еременко, К. С. Москаленко, П. Ф. Жигарева, [173] А. И. Леонова, П. С. Рыбалко, С. И. Богданова, генералов армии Д. Д. Лелюшенко, А. Т. Стученко и других. Успехи конармейцев достигались не только стремительностью действий, железной дисциплиной, высоким моральным духом и политическим сознанием бойцов, которые ежечасно прививались им командирами и политработниками, но и выдающимся полководческим искусством С. М. Буденного.

Марксизм-ленинизм учит, что полководцы играют существенную роль в достижении победы только тогда, когда они правильно выражают интересы народа, учитывают объективные закономерности войны. Биография Семена Михайловича Буденного, одного из виднейших военачальников Советской Армии, служит тому ярким и поучительным примером. На VIII съезде Советов Владимир Ильич Ленин, оценивая боевые действия красной конницы, сказал С. М. Буденному:

— ...Пришло время, когда и люди из простого народа бьют буржуазных генералов. Пусть это чувствуют империалисты... Первая Конная блестяще справилась со своей задачей. Фрунзе доложил мне об этом. Я верил в силу и наступательный порыв Первой Конной и, как видите, не ошибся. Отчаянные у вас бойцы, Семен Михайлович. В их характере есть что-то от вас...

Отец и дед С. М. Буденного всю жизнь батрачили в хозяйствах помещиков-коннозаводчиков, а его самого девятилетним мальчишкой отдали работать за харчи в магазин купца первой гильдии. Шли годы, и молодой Семен Буденный работал то подручным кузнеца, то молотобойцем, то смазчиком, то кочегаром и машинистов локомобиля. Затем действительная военная служба в далекой Маньчжурии, бесконечные стычки с коварными хунхузами — наемниками японских империалистов. Мировая империалистическая война, угроза расстрела по приговору военно-полевого суда за выступление против бесчеловечного отношения к солдатам, тяжелая служба в русском экспедиционном корпусе, наступавшем на сказочный Багдад, захваченный турками. Потом возвращение в Россию, переброска на Западный фронт, в Минск, где С. М. Буденный под руководством М. В. Фрунзе и А. Ф. Мясникова начал активную революционную работу.

После Великой Октябрьской социалистической революции С. М. Буденный вернулся из армии в родную станицу Платовскую, на Дон, и здесь из батраков и беднейших казаков организовал небольшой партизанский отряд, боровшийся за установление Советской власти. Этот отряд и послужил тем боевым ядром, из которого впоследствии сформировались сначала эскадрон, [174] кавдивизион, затем полк, дивизия, корпус, армия. А того, кто командовал ими — С. М. Буденного, — всегда отличали храбрость, отвага, беззаветная преданность революции, выдающийся талант крупного военачальника. Не случайно в одной из его служебных аттестаций имеется лаконичная, весьма выразительная запись:

«На боевой практике показал себя талантливым самородком. Мирная работа подтвердила те же качества».

Всю жизнь, до конца дней, наступившего на девяносто первом году, С. М. Буденный был неутомимым тружеником. Одному из нас довелось навестить Семена Михайловича в его девяностолетие. Он жил той весной в подмосковном дачном поселке, в светлом домике, среди берез и разлапистых елей, поближе к природе и свежему воздуху. Наш дружеский сердечный разговор протекал в небольшом кабинете, где все располагало к раздумьям и труду. На небольшом письменном столе возле окна — ничего лишнего: подставка для авторучек, часы, календарь с деловыми пометками, крупнографитный карандаш — подарок донбасских горняков — да уральский камень-самоцвет с миниатюрным изображением В. И. Ленина. Под настольным стеклом — перечень выписанных периодических изданий: шесть центральных газет, восемнадцать журналов. Позади письменного стола во всю стену — книжный шкаф. В разноцветье обложек различались тома Полного собрания сочинений В. И. Ленина, книги по истории партии, военная литература, произведения советских и зарубежных писателей, мемуары бывалых людей страны. На отдельной полке — экземпляры всех трех томов автобиографических записок Семена Михайловича «Пройденный путь», другие его литературные труды. В те дни маршал готовил к печати рукопись четвертого тома своих воспоминаний — о пережитом в суровую пору Великой Отечественной...

В углу, на рояле — большой фотоснимок: объектив запечатлел С. М. Буденного в дружеском объятии с К. Е. Ворошиловым. Выполняя волю партии, бывший луганский слесарь и бывший станичный батрак плечом к плечу стояли у колыбели рождавшейся в боях Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Сколько раз в лихолетье гражданской войны, стремя к стремени, они — командир и комиссар — увлекали в атаки конармейские лавы и, неудержимо врубаясь в боевые порядки белых полков, добывали победы под Царицыном и Воронежем, на Дону и Кубани, на Украине, в Таврии и Крыму. Там, на фронте, К. Е. Ворошилов вместе с И. В. Сталиным и Е. А. Щаденко дал рекомендацию [175] командарму — Первой Конной С. М. Буденному для вступления в ряды Коммунистической партии.

На фотографии боевые друзья в маршальских мундирах. Звание Маршала Советского Союза было присвоено им в один и тот же день в тридцать пятом году. Отдавая все силы строительству Советских Вооруженных Сил, они рука об руку шли все время, предшествовавшее Великой Отечественной войне. А когда она разразилась, возглавили войска стратегических направлений: Климент Ефремович — Северо-Западного, Семен Михайлович — Юго-Западного. Много сложных вопросов довелось творчески решать бывшим руководителям-конармейцам вместе с другими советскими военачальниками в течение всей войны — и как членам Ставки Верховного Главнокомандования, и непосредственно на полях сражений.

На видном месте в кабинете — портрет В. И. Ленина, подаренный полководцу литераторами в суровые годы «военного коммунизма». Не раз Семен Михайлович рассказывал нам о своих встречах с В. И. Лениным.

— Когда я работаю, — говорил Семен Михайлович, — я будто остаюсь наедине с Ильичем...

Маршал рассказал о встречах с В. И. Лениным на IX съезде партии, на VIII съезде Советов. Первая такая встреча с В. И. Лениным произошла у С. М. Буденного в ту пору, когда после окончательного разгрома Деникина Первую Конную ожидала новая задача — тысячеверстный поход из-под Майкопа и Ростова на Украину, под Киев, для отражения наступления белополяков. Чтобы уточнить детали этого похода, главком С. С. Каменев вызвал С. М. Буденного и К. Е. Ворошилова в Москву. Там командарм, приглашенный на IX съезд партии, впервые и увидел Ильича. И хотя он много слышал о Ленине как самом обыкновенном человеке, воображение почему-то рисовало Ильича высоким, широкоплечим, с крупной головой и суровым взглядом. Буденный, беседуя в группе военных — делегатов съезда, ожидал прихода В. И. Ленина. И даже, признаться, не поверил, когда быстро проходивший по коридору среднего роста человек, с небольшой бородкой, окинув его с ног до головы прищуренным взглядом, спросил:

— Так вы и есть тот самый Буденный? Как дела, товарищ Буденный?

— Слава богу, Владимир Ильич, — с трудом приходя в себя от неожиданности, ответил командарм.

— Это, выходит, по-русски «хорошо». Значит, «слава богу»? — сказал В. И. Ленин и рассмеялся. — О вашем приезде [176] мне уже доложили, но я не ожидал увидеть вас так скоро. Пошли на заседание, а о делах поговорим позже.

После вечернего заседания съезда В. И. Ленин пригласил С. М. Буденного и К. Е. Ворошилова к себе. Он хотел знать абсолютно все, что связано с жизнью конников, — в каких боях участвовали за последнее время, награждены ли отличившиеся, каково состояние политической работы в полках, как относятся конармейцы к политике партии и Советской власти, достаточно ли обмундирования, продовольствия, боеприпасов и фуража. Вслушиваясь в ответы, Ильич делал быстрые пометки в настольном блокноте. Беседа была дружеской, сердечной. Порою В. И. Ленин обменивался взглядом с К. Е. Ворошиловым, которого знал еще по Стокгольмскому съезду партии. Чувствовалось, что Ильичу понравился С. М. Буденный. После того как тот нарисовал картины сражений Первой Конной, Владимир Ильич заметил:

— Выходит, правильно поступили, создав Конную армию. Таких армий не было в истории. Да, товарищи, — продолжал он, все более воодушевляясь, — революция ломает все старое, отжившее и выдвигает новые, прогрессивные формы организации, в том числе и в военном строительстве...

Всматриваясь в лицо В. И. Ленина, вслушиваясь в его голос, Буденный невольно припомнил невзгоды, которые пришлось пережить при организации Первой Конной. И вдруг понял, что именно он, сугубо штатский на вид человек, а на самом деле великолепно разбирающийся в военном деле, и был той силой, которая, отбросив мнения рутинеров, помогла создать Первую Конармию.

Весь свой век Семен Михайлович прожил, как бы советуясь с В. И. Лениным. Поначалу он услышал об Ильиче в пору первой российской революции, неся службу в драгунском полку на Дальнем Востоке. В огневом семнадцатом, став солдатским вожаком Кавказской кавалерийской дивизии, квартировавшей в Белоруссии, он узнал от М. В. Фрунзе, работавшего по заданию партии на Западном фронте, от местных большевиков много нового о В. И. Ленине, всей душой проникся его идеями социалистической революции. А после Великого Октября, не раздумывая, встал на защиту завоеваний трудового народа. Красному командарму С. М. Буденному довелось не раз видеться с Ильичем, докладывать ему по прямому проводу о боевых успехах, писать письма с фронта. Хорошо известно, сколь высоко ценил В. И. Ленин боевые и революционные качества командарма конников.

Клара Цеткин в своих воспоминаниях привела такой [177] отзыв:

— Наш Буденный сейчас, — говорил Владимир Ильич, — наверное, должен считаться самым блестящим кавалерийским начальником в мире. Вы, конечно, знаете, что он крестьянский парень. Как и солдаты французской революционной армии, он нес маршальский жезл в своем ранце, в данном случае в сумке своего седла. Он обладает замечательным стратегическим инстинктом. Он отважен до сумасбродства, до безумной дерзости. Он разделяет со своими кавалеристами все самые жестокие лишения и самые тяжелые опасности.

— А когда, Семен Михайлович, произошла ваша последняя встреча с Владимиром Ильичей?

— Почти полвека назад, в конце 1923 года...

Взгляд маршала потеплел. И плавно потек рассказ о том, как еще на IX Всероссийском съезде Советов, когда был решен вопрос о подготовке Всероссийской сельскохозяйственной выставки, В. И. Ленин, беседуя с военными, спросил: а не назначить ли товарища Буденного ее комендантом? Хотя в связи с особой занятостью Семена Михайловича как командующего войсками Северо-Кавказского военного округа предложение это не осуществилось, он, переехав к новому месту службы в Москву, был привлечен к работе по организации выставки. 19 октября 1923 года С. М. Буденный вместе с членами главного выставочного комитета встречал В. И. Ленина, побывавшего на территории выставки в последний свой приезд из Горок в Москву.

Напротив письменного стола, за которым обычно трудился Семен Михайлович, крупная, писанная маслом картина — на пастбище конного завода табуны тонконогих строевых лошадей. Знакомое полотно — мы уже видели его в московской квартире Буденных. Полное солнца и света, оно как бы передавало пряные запахи родных Семену Михайловичу Сальских степей. Глаз заядлого конника радовали стройные силуэты выведенных под его руководством замечательных скакунов — терской и так называемой «буденновской» пород. А рядом — искусно изваянная гордая голова Цилиндра — одного из любимейших Семеном Михайловичем питомцев Ставропольского и Терского конных заводов. С изображениями коней, как бы зримо повествующими о великой роли красной кавалерии — нашей ударной силы в гражданской войне, участницы сражений Великой Отечественной, соседствовали макеты современного оружия: стрелокрылые самолеты, крутобашенные танки, дельфинотелые подлодки, чаши радиолокаторов, точеных форм ракеты. Уловив наш взгляд, маршал с искоркой в глазах [178] заметил:

— Раньше побеждали клинки да тачанки. А теперь у нас — ракеты и танки!..

Много раз приходилось Семену Михайловичу встречаться со смертью. В то далекое время он был дважды ранен, под ним было убито четыре коня, в боевом седле засело шесть пуль. А в скольких конных атаках показывал он свое искусство владения клинком! Конармейцы были уверены, что их командарма никогда не зарубят в бою, ибо у противника не было фехтовальщика, равного ему по быстроте, точности и мастерству сабельного удара.

Самой большой и суровой войной для Семена Михайловича, как и для всего нашего народа, была Великая Отечественная война. Тут все оказалось не так, как в пору гражданской войны. Иные масштабы, иная техника, иные требования, иные мерила полководческого искусства. В первые же дни войны Маршал Советского Союза С. М. Буденный был введен в состав Ставки. Верховного Главнокомандования. Он первым предложил создание оборонительного рубежа по Днепру и Западной Двине и возглавил армии резерва Главнокомандования. Затем его назначили главнокомандующим войсками Юго-Западного направления.

В те дни под Киевом создалось угрожающее положение. Бешено стремившиеся на восток фашистские орды из-за недостатка у нас резервов могли нанести тяжелый удар во фланг войскам, оборонявшим столицу Украины. Командование фронта, внимательно следившее за развитием событий, пришло к заключению, что назревавшая на правом крыле фронта катастрофа не могла быть предотвращена ликвидацией брешей, и доложило Ставке Верховного Главнокомандования свои соображения: промедление с отходом Юго-Западного фронта на тыловой рубеж может повлечь потерю войск и огромного количества материальной части.

Телеграмма эта шла вразрез с мнением, имевшимся в Ставке. Однако, несмотря на смену командования войсками направления и некоторые другие меры, принятые Ставкой, танковые силы врага все же перехватили коммуникации нескольких наших армий, а затем Совинформбюро сообщило, что после ожесточенных боев нами оставлен Киев.

Уже находясь в Подмосковье, на новой должности командующего Резервным фронтом, С. М. Буденный все еще продолжал жить трагическими событиями под Киевом. Горечь происшедшего скрашивало лишь сознание, что столь печально закончившееся там сражение все же причинило врагу огромный [179] ущерб, отвлекло значительные силы противника с Московского стратегического направления.

С каждым днем в Подмосковье все больше холодало. Шли дожди, местами выпадал снег. Личный состав армий Резервного фронта в основном состоял из контингентов запасных старших возрастов и формирований народного ополчения. Среди бойцов было много коммунистов — рабочих, учителей, инженеров, работников культуры и искусства, — людей дисциплинированных, обладающих высоким моральным духом. Знакомясь с войсками, С. М. Буденный на биваках и в траншеях встречал ветеранов гражданской войны, тех, кто в свое время сражался в рядах Первой Конной.

— Вы — цвет армии, — обращаясь к бывшим конармейцам, говорил он. — Ваша задача — обучать солдатскому делу тех, кто еще не был под огнем.

Бывалые солдаты учили ополченцев меткой стрельбе, штыковому бою, умению окапываться, рубить колючую проволоку, бросать гранаты. Это были своеобразные «буденновские университеты». Учеба в этих полевых «университетах» во многом помогла нашим воинам при отражении натиска гитлеровцев, в разгроме их под Москвой.

В день 24-й годовщины Великого Октября в Москве на Красной площади состоялся традиционный военный парад. Принимать его было поручено С. М. Буденному. Всю ночь мела метель, снегом припорошило и Красную площадь, и островерхие ели возле Кремлевской стены. На площади выстроились войска, направлявшиеся на фронт. Буденный объехал полки, поздравляя воинов с праздником. Перед участниками парада выступил И. В. Сталин. Его вера в победу передавалась войскам, которые походным маршем проходили мимо ленинского Мавзолея.

В первых числах декабря на Московском стратегическом направлении последовало решительное контрнаступление. Гитлеровцы были повернуты вспять, миф о непобедимости их армий развеян. Великая победа, одержанная под Москвой, означала крутой поворот в военных событиях в пользу Советского Союза. С. М. Буденного, как прирожденного конника, радовало, что в эти успехи был вложен и ратный подвиг кавалерийских соединений. В условиях зимнего бездорожья, морозов, метелей и снегопадов конники появлялись там, где меньше всего их ждал противник.

Велика заслуга С. М. Буденного в том, что в самый критический момент Великой Отечественной войны он стал одним из инициаторов возрождения массовых соединений конницы на новой [180] технической основе. В нашей действующей армии появились сначала кавалерийские дивизии, а затем и конные корпуса. Большую роль в этом сыграли донские, кубанские и терские казаки. Уже горькой осенью 1941 года в бою под Зугрэсом, в Донбассе, казачья дивизия под командованием генерала Н. Кириченко нанесла существенный урон наступавшим гитлеровцам. Впоследствии эта дивизия переросла в знаменитый 4-й казачин гвардейский корпус, покрывший свои боевые знамена неувядаемой славой во время сражений на Кубани и в предгорьях Кавказа.

В исторической битве под Москвой отважно сражались конники генерала Л. Доватора, а кавалерийский корпус генерала П. Белова совершил смелый рейд по тылам врага и освободил тысячи населенных пунктов. В боях за освобождение Украины и Белоруссии, в операциях по освобождению Польши и Венгрии отличились конно-механизированные соединения генерала И. Плиева и другие кавалерийские дивизии и корпуса. Советские конники в годы Великой Отечественной войны сражались под лозунгом «Бить врага, как била его Первая Конная!».

На многих фронтах Великой Отечественной войны довелось нам, военным корреспондентам, встречать С. М. Буденного. Мы видели его во время боев под Москвой и на Украине, на Северном Кавказе и под Берлином. С. М. Буденный командовал войсками, прикрывавшими города-герои Одессу и Севастополь. И вот, когда над фашистским рейхстагом взвилось Красное знамя нашей победы, невольно подумалось, что оно водружено здесь не только храбрецами, забравшимися под огнем врага на ребра обгорелого купола цитадели гитлеризма, но и тысячами и тысячами героев великой войны, среди которых были и солдаты, и маршалы!

Более пяти десятилетий носил Семен Михайлович у своего сердца партийный билет. Он участник многих партийных съездов, неоднократно избирался кандидатом и членом ЦК КПСС, депутатом и членом Президиума Верховного Совета СССР. В канун девяностолетия ему, одному из наших видных организаторов и строителей доблестной Советской Армии, был вручен партийный билет нового образца № 01780011. Бережно раскрыв его крепкими, привыкшими к оружию руками, маршал долго смотрел на столь близкое сердцу изображение В. И. Ленина и потом громко прочитал крылатые ленинские слова:

— Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи... [181]

До последних дней своей легендарной жизни С. М. Буденный отдавал всего себя делу партии, делу нашего народа, кипучему творческому труду. У него, Маршала Советского Союза, бывшего рядового 5-й пограничной сотни, а затем 46-го Донского казачьего полка, семь десятков лет назад надевшего солдатскую гимнастерку, сохранилась привычка строго, по-армейски, соблюдать распорядок дня. Неизменно, до самых последних дней жизни, раннее утро начиналось посильной по возрасту, но довольно энергичной физзарядкой. Затем — туалет, с ежедневным бритьем, завтрак и скорее за работу. Сначала почта — сотни писем в месяц, доставляемых из разных уголков нашей страны и зарубежных государств; потом документы, приходящие к кандидату в члены Центрального Комитета партии, депутату и члену Президиума Верховного Совета СССР, члену президиума ЦК ДОСААФ; вслед за ними — гранки и рукопись военных мемуаров. А после обеда — небольшой отдых, прогулка, беседы с женой и внуками.

Детвора есть детвора. Когда один из нас в последний раз был у Семена Михайловича, внучата, возвратившись из школы, притащили проигрыватель и пластинку, подаренную композитором — бывшим конармейцем Дмитрием Покрассом. На пластинке — песни, написанные полвека назад об отважных буденновцах. И вот зазвучала знакомая призывная мелодия, и все мы, поглядывая на смеющегося юбиляра, вполголоса подхватили: «Буденный наш братишка, с нами весь народ!..»

— Скольких врагов порубал, а с возрастом совладать трудновато, — шутливо сокрушался Семен Михайлович.

Слов нет, в последнее время маршалу недужилось: побаливали старые сабельные и осколочные раны, беспокоила и вражья пуля, сидевшая в сильном теле командарма буденновцев. Но, вглядываясь в его оживленное лицо, вслушиваясь в его уверенную речь, подчиненную логике ясного мышления, все видели, каким могучим духом обладал этот необыкновенный человек. Помнится, в свое время один из молодых героев наших дней, Юрий Гагарин, чистосердечно поделился своими впечатлениями о встрече с С. М. Буденным: «Вот старик, так старик. Хотел бы я быть таким стариком!» Поистине прекрасна та старость, которой столь искренне завидует молодость!

Быстро пролетело несколько удивительно интересных часов последней встречи с С. М. Буденным. Сфотографировались на память. На вопрос, что передать читателям «Правды», Семен Михайлович высказал такие [182] пожелания:

— Тем, кто трудится в городах и на селе, — успехов в социалистическом соревновании, вдохновенного выполнения задач, поставленных нашей партией. Воинам армии и флота — безупречной службы народу. Комсомольцам, всей нашей молодежи — свято хранить традиции отцов и дедов...

Уже распрощавшись, заметили на вешалке походную плащ-палатку, а рядом с парадной маршальской фуражкой — полевую, цвета хаки.

— Чья?

— Семена Михайловича.

И тут припомнилось: когда в Кремле товарищ Л. И. Брежнев, душевно поздравляя маршала, вручал ему высокую награду Родины, Семен Михайлович взволнованно сказал:

— Пока бьется сердце, оно принадлежит партии, народу.

Как и у каждого советского воина, у него всегда было все наготове. Прозвучи призывный сигнал горниста — и легендарный маршал тотчас, с полной боевой выкладкой встал бы в боевой строй защитников Родины. Незримо он и теперь всегда среди советских солдат. На правом фланге.

Талантливый стратег

ВАСИЛЕВСКИЙ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ

Александр Михайлович Василевский родился в 1895 году в селе Новая Гольчиха Кинешемского района Ивановской области. По национальности русский. Член КПСС с 1938 года.

Активный участник гражданской войны. В дальнейшем был на ответственных командных постах. В 1937 году окончил Академию Генерального штаба. С 1942 года — начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР и первый заместитель народного комиссара обороны СССР. В 1945 году являлся главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке.

В феврале 1943 года А. М. Василевскому присвоено звание Маршала Советского Союза.

За умелое выполнение заданий Верховного Главнокомандования по руководству боевыми операциями стратегического масштаба Александр Михайлович Василевский дважды удостоен звания Героя Советского Союза (29 июля 1944 года и 8 сентября 1945 года). Награжден двумя орденами «Победа», многими другими орденами и медалями.

В марте 1946 года был вновь назначен начальником Генерального штаба и первым заместителем министра Вооруженных Сил СССР. С 1949 года — министр Вооруженных Сил; с 1950 по 1953 год — военный министр СССР. Дважды — на XIX и XX съездах партии — избирался членом ее Центрального Комитета. Был депутатом Верховного Совета СССР второго, третьего и четвертого созывов. В настоящее время — на ответственной работе в центральном аппарате Министерства обороны СССР.

...Есть города, за названиями которых скрывается нечто неизмеримо большее, чем за названиями других городов. Мы произносим «Сталинград» — и нашему мысленному взору открывается битва, не имеющая себе равных в истории войн. Здесь, у крутой излучины Волги, находилось самое пекло битвы. Над руинами города, не переставая, стлался дым пожарищ, плавился асфальт площадей и улиц, неумолчно гремели взрывы бомб и снарядов, бушевал огонь на самой Волге, покрытой нефтью, хлынувшей из разрушенных хранилищ... Но Сталинград жил, не сдавался. Ибо в сознание советских воинов, защищавших его с беспредельным мужеством и дерзновенной отвагой, прочно, как нерушимая клятва, вошло слово: «Победить!»

Битва на Волге была надеждой порабощенных народов, провозвестником их свободы. Вместе с тем это еще и обширная глава новейшей истории военного искусства.

Помнится, о советских военачальниках нацистские генералы вкупе с другими западными военными теоретиками вещали как о неспособных постичь искусство вождения войск на полях современной войны. Но именно наши полководцы применяли с блестящим мастерством и эффектом сложную форму оперативного маневра — наступление по сходящимся направлениям с целью окружения вражеских группировок. Такая форма маневра после битвы на Волге, затмившей древние Канны, оставалась типичной для боевой деятельности Советской Армии. Признание этого факта можно встретить в западной историографии второй мировой войны, как и того, что вслед за Сталинградом немецко-фашистские войска неоднократно увязали в различных по размерам «котлах», что самый призрак Сталинграда повергал их в жесточайшее отчаяние. [185]

В ряду творцов победы на Волге, вызвавшей мощное наступление Советской Армии от Ленинграда до предгорий Северного Кавказа, стоит имя Александра Михайловича Василевского. Виднейший полководец, человек высокой военной культуры, он участвовал в разработке замысла и плана контрнаступления, координировал действия Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов, находился преимущественно там, где складывалась наиболее критическая обстановка. Здесь исключительно ярко проявилась его способность глубоко анализировать обстановку и тщательно учитывать все факторы, определяющие достижение боевого успеха. В высшей степени поучительными предстают умелый выбор направлений, выводивших ударные группировки кратчайшими путями в тыл врага и отрезавших его от баз снабжения; смелое массирование сил и средств на этих направлениях за счет предельного ослабления второстепенных участков; точное определение момента перехода в контрнаступление, когда остановленный враг еще не перешел окончательно к обороне и не накопил резервов для отражения наших ударов; быстрое создание внутреннего и внешнего фронта окружения; надежная блокада окруженных с воздуха... Самое же примечательное: победа была достигнута при общем равенстве сил. «Невообразимая катастрофа» — так охарактеризовал гибель 330-тысячной группировки фельдмаршал Фридрих Паулюс.

Истинное дарование полководца находит свое проявление не только в том, чтобы не утратить в сложной обстановке мужества и ясности мышления, но и в том, чтобы — если нужно — веской аргументацией доказать другим целесообразность принятого им решения. Вспомним эпизод, относящийся к последнему этапу Сталинградской битвы.

Как известно, 2-я гвардейская армия, составлявшая резерв Ставки Верховного Главнокомандования, предназначалась для усиления Донского фронта, который получил задание окончательно добить вражеские войска в руинах Сталинграда. Между тем немецкое командование предприняло попытку деблокировать окруженных путем наступления извне, со стороны Котельникова. А. М. Василевскому было приказано возглавить руководство отражением этого наступления.

Александр Михайлович видел, что Сталинградский фронт, ослабленный в предыдущих боях, не в состоянии остановить группировку противника в составе 30 дивизий (в том числе 2 танковых и 1 моторизованной), предпринявшую прорыв к городу 12 декабря. Четверо суток спустя она достигла реки Мышкова. [186] До Сталинграда ей оставалось пройти 35 — 40 километров.

В создавшихся условиях требовалось безотлагательно перенацелить 2-ю гвардейскую армию на Котельниковское направление. Неотразимыми доводами А. М. Василевский убедил Верховного Главнокомандующего в несомненной правильности такого решения. Он же предпринял все меры к тому, чтобы армия в кратчайший срок сосредоточилась на угрожаемом участке. Результаты общеизвестны: намерение немецкого командования вызволить окруженных из западни потерпело провал.

...Армейскую службу А. М. Василевский начал в январе 1915 года юнкером военного училища. После четырехмесячного обучения в звании прапорщика он был направлен на фронт, занимал должность младшего офицера роты, а затем стал ее командиром. Он видел в солдатах не просто «нижних чинов», а боевых товарищей, с которыми делил тяготы окопной жизни. За это пользовался неизменным уважением. Одно из свидетельств этого — единодушное избрание штабс-капитана Василевского вскоре после свершения Октябрьской революции командиром полка.

В годы гражданской войны А. М. Василевский попеременно командовал полками 48-й стрелковой и 11-й Петроградской дивизий на Западном фронте. Отвага и мужество, всегда отличавшие его в боевой обстановке, разумный подход к выполнению поставленных задач, постоянная забота о нуждах подчиненных снискали ему большой авторитет среди красноармейской массы и старших начальников.

По окончании войны А. М. Василевский возглавлял дивизионную школу младших командиров, а потом в течение семи лет — стрелковый полк.

В 1931 году А. М. Василевский был утвержден помощником начальника одного из отделов штаба Управления боевой подготовки Красной Армии. На него были возложены многие сложные задачи. Среди них, например, разработка Наставления по службе штабов и Инструкции глубокого боя, сыгравших значительную роль в установлении единства взглядов на организацию и ведение боевых действии; исследование ряда вопросов, относившихся к составлению оперативных планов и возведению оборонительных укреплений в западных приграничных районах.

Около двух лет (1934 — 1936 годы) А. М. Василевский провел на посту начальника отдела боевой подготовки Приволжского военного округа. Он многое сделал для внедрения в практику обучения и воспитания личного состава частей и [187] соединений всего нового, что рождалось в ходе учений и маневров.

Стремление систематизировать и еще более углубить военные знания привело А. М. Василевского в Академию Генерального штаба, куда он поступил осенью 1936 года. Пройдя академический курс, он получил назначение на службу в Генеральный штаб. За год до начала Великой Отечественной войны Александр Михайлович был назначен заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба. В августе 1941 года генерал-майор А. М. Василевский возглавил Оперативное управление, а затем по инициативе начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова стал его заместителем. Тяжелая болезнь все чаще отрывала Бориса Михайловича от дел, и в июне 1942 года в связи с необходимостью длительного лечения он был вынужден покинуть занимаемый пост. Тогда же, в июне, состоялось постановление о назначении начальником Генерального штаба генерал-полковника А. М. Василевского.

...Еще агонизировала в развалинах Сталинграда окруженная группировка, еще, по словам Паулюса, усталые и измотанные немецкие солдаты искали себе убежища в подвалах зданий, все громче заявляя о бессмысленности сопротивления, как последовал новый удар, потрясший врага на этот раз на Верхнем Дону. То было наступление войск Воронежского фронта, известное под названием Острогожско-Россошанской операции. Немецкое командование считало, что его оборона обладала достаточной прочностью, чтобы противостоять новому натиску советских войск: она совершенствовалась в течение шести месяцев. Это была глубоко эшелонированная оборона. Передний край ее главной полосы проходил по западному берегу Дона, возвышающемуся над восточным. Километрах в двенадцати — двадцати от нее находилась вторая полоса, а дальше, от реки Оскол, — третья, тыловая. Противник уповал еще и на суровые условия зимы, полагая, что советское командование не рискнет вести наступление по толстому снежному покрову.

Ставка Верховного Главнокомандования через своего представителя А. М. Василевского определила замысел операции, указала направления ударов, выделила для ее проведения необходимые силы и средства. Поучительный опыт Сталинграда лежал в ее основе. Минуло всего только тесть дней, но советские войска, несмотря на свирепые морозы, частые метели, ограниченную сеть дорог, сокрушили вражеские укрепления и создали внутренний и внешний фронты окружения. А еще [188] через девять дней произошло то, чего никак не ожидало немецкое командование: оно, по существу, лишилось крупной группировки в составе 2-й армии хортистской Венгрии, итальянского альпийского и немецкого танкового корпусов, оборонявшейся между Воронежем и Кантемировкой.

А. М. Василевский, находившийся на Воронежском фронте, внимательно наблюдал за ходом операции. Он видел, что уже результаты первых ее дней создавали выгодные условия для развития наступления на Курском и Харьковском направлениях. В двадцатых числах января 1943 года, когда заканчивалась ликвидация острогожско-россошанской группировки, он изложил Ставке Верховного Главнокомандования разработанный им совместно с Военным советом Воронежского фронта план дальнейших действий в сторону Курска и Харькова. Но прежде чем реализовать этот план, получивший одобрение Ставки Верховного Главнокомандования, предстояло разгромить 2-ю немецкую армию, которая удерживала обширный район Воронеж — Касторное, напоминавший по форме выступ, охваченный с трех сторон войсками Воронежского и Брянского фронтов. Казалось, противник сам подставлял свои фланги под наши удары. Нельзя было упускать и другое обстоятельство: на южном фасе выступа, где действовали войска Воронежского фронта, немецкое командование еще не успело создать стабильной обороны.

Так возник замысел Воронежско-Касторненской операции, предусматривавший нанесение концентрических ударов с севера и юга в направлении на Касторное и окружение 2-й немецкой армии к востоку от этого города. И хотя по-прежнему держались крепчайшие морозы и мела пурга, советское командование сумело быстро сосредоточить силы и средства на участках прорыва и 24 января начать наступление. К 28 января, на пятый день наступления, ударные группировки Воронежского и Брянского фронтов взломали оборону противника и, соединившись, перехватили пути его отхода на запад. Немецкое командование предпринимало отчаянные усилия, чтобы не допустить повторения сталинградской трагедии. Бои доходили до крайней степени упорства. Но угроза поражения была очевидной. К 13 февраля основные силы 2-й немецкой армии прекратили свое существование. Наши войска продолжали наступление на запад, которое, как известно, привело к образованию знаменитой Курской дуги.

Курская битва... Многие ее участники видели Александра Михайловича в местах, непосредственно примыкавших к районам [189] ожесточенных боев. Так, накануне танкового сражения под Прохоровкой он избрал местом своего пребывания командный пункт полка, впереди штабов танковых бригад. Отсюда лучше всего просматривалась ключевая позиция сражения, что позволяло принимать наиболее верные решения.

...Теперь эта топографическая карта — достояние архива. Историки обращаются к ней, когда их внимание привлекают боевые действия, происходившие на юге советско-германского фронта летом и осенью 1943 года. Но тогда она часто появлялась на рабочем столе начальника Генерального штаба А. М. Василевского, и не один час провел он за ней — сначала в размышлениях о новой наступательной операции, затем в те дни, когда план операции начал претворяться в жизнь. Эта карта, испещренная условными знаками, обозначающими состояние вражеской обороны, исчерченная стрелами ударов, воскрешает в памяти события тех дней, повествует об их размахе, о дальнейшем развитии советского военного искусства. Вот голубые извилистые ленты Северского Донца и Миуса. Во многих местах их и без того крутое правобережье укреплено на случай, если советские танки начнут форсирование водных преград вброд. Почти от самого Харькова и до Азовского моря — изломанные линии сплошных траншей, минные поля, противотанковые рвы, железобетонные и броневые колпаки с пулеметными амбразурами, позиции артиллерии и минометов. Вот флажки с нумерацией немецких дивизий и армий. 1-я танковая и 6-я армии объединяли 26 дивизий.

Все это — и прочную оборону, и довольно сильную группировку войск — немецкое командование именовало «Миус-фронтом». Но «Миус-фронт» был обречен. В первых числах августа А. М. Василевский уточнил задачи Юго-Западного и Южного фронтов, и вскоре Донбасс стал ареной ожесточенных боев. Войска Южного фронта, первыми начавшие успешное наступление, прорвали оборону 6-й армии на Миусе и нанесли ей тяжелое поражение. Между Донецко-Амросиевкой и Таганрогским заливом оказалась широкая брешь. А. М. Василевский, внимательно следивший за развитием событий, приказал командующему Южным фронтом немедленно использовать ее для натиска в сторону Таганрога, где занимала оборону так называемая таганрогская группировка немцев. Наступление, предпринятое здесь нашими механизированными и кавалерийскими частями, было стремительным, и немецкое командование, чтобы избежать окружения, начало поспешно отводить войска вдоль побережья Таганрогского залива на Мариуполь. [190]

В начале сентября предприняли наступление войска левого крыла Юго-Западного фронта с рубежа реки Северский Донец и преодолели оборонительные укрепления противника. Вскоре удары наших фронтов слились в один мощный удар. Немецкому командованию ничего не оставалось, как отдать своим войскам приказ оставить Донбасс: угроза окружения была слишком реальной и допустить его — означало бы понести новые, невосполнимые потери в живой силе и технике.

С «Миус-фронтом» было покончено.

Осенью того же 1943 года войска 4-го Украинского фронта прорвали оборону противника на реке Молочной, вторглись в Северную Таврию, рассчитывая на его плечах ворваться в Крым. Передовые танковые и кавалерийские части уже достигли Перекопского перешейка, преодолели укрепления Турецкого вала и устремились к Армянску. На левом крыле фронта войска, совершив 80-километровый марш, подошли к Сивашу, форсировали его и овладели плацдармом на Литовском полуострове. Отдельная Приморская армия, спустившись с предгорий Кавказа, захватила плацдарм в районе Керчи. Казалось бы, сама логика событий подтверждала необходимость энергичного развития достигнутого успеха. Но наступление прекращается. От имени Ставки Верховного Главнокомандования А. М. Василевский ставит 4-му Украинскому фронту задачу прочно удерживать захваченные рубежи, произвести перегруппировку войск с учетом дальнейших действий.

Блокированная с суши в Крыму 17-я немецкая армия ждет атак советских войск, чтобы обескровить их на своих оборонительных укреплениях. Ждет начала наших атак и та вражеская группировка, что находится на восточном берегу низовьев Днепра, в районе Никополя. Ее задача — нанести удар по войскам 4-го Украинского фронта в тот момент, когда они предпримут наступление на Крым. Напрасны ожидания! Во второй половине января 1944 года Ставка Верховного Главнокомандования приняла план разгрома всего южного стратегического фланга противника с целью освобождения Правобережной Украины и создания благоприятных условий для новых наступательных операций на Балканском направлении. Затем на очередь станет ликвидация 17-й немецкой армии, засевшей в Крыму, — она не сможет получать эффективной помощи, потому что у нее не будет сухопутных коммуникаций, а морские будут находиться под воздействием наших авиационных и морских сил. Единственное, на что она может рассчитывать, — это на успешный исход эвакуации.

В начале 1944 года А. М. Василевский по поручению Ставки Верховного Главнокомандования координировал действия 3-го и 4-го Украинских фронтов в Криворожско-Никопольской операции. На первом этапе этой операции (30 января — 10 февраля) войска 3-го Украинского фронта внезапным наступлением протаранили оборону противника на протяжении 170 километров и в течение четырех дней развили прорыв на главном направлении в глубину до 60 километров. Далее, преодолев с ходу промежуточный рубеж на реке Каменка, наступающие рассекли криворожско-никопольскую группировку на две части. Тем временем войска правого крыла 4-го Украинского фронта вышли к Днепру в районе Малой Лепетихи. Затем последовали освобождение Кривого Рога и окончательная ликвидация плацдарма немцев южнее Никополя. Так провалились надежды немецкого командования восстановить связь со своей крымской группировкой. Это и предопределило ее быстрый разгром.

Незадолго до начала Крымской операции командующий 17-й немецкой армией генерал Енеке в своем обращении к солдатам и офицерам писал: «Все попытки Красной Армии захватить Крым, который представляет собой твердыню, будут, безусловно, отбиты!» Да, оборона противника была здесь подготовлена основательно. Особо прочные укрепления находились в северной части Крыма — на перекопских, ишуньских, чонгарских позициях, в межозерных дефиле на южном берегу Сиваша, на ак-манайских позициях в районе Керчи. Общая глубина обороны на Перекопе достигала 30 — 35 километров. Такой же глубины была она и южнее Сиваша. Прочными оборонительными сооружениями располагал противник и на цепи возвышенностей, полукольцом опоясывающих Севастополь. Сапун-гора, например, была превращена в настоящую крепость. В ее отвесных уступах были созданы доты в несколько ярусов с тяжелыми и легкими орудиями и множеством пулеметов. Сплошные минные поля и проволочные заграждения покрывали местность там, где открывалась возможность для действий пехоты и танков.

План Крымской операции был разработан представителями Ставки Верховного Главнокомандования А. М. Василевским и К. Е. Ворошиловым вместе с командующим 4-м Украинским фронтом Ф. И. Толбухиным и командующим Отдельной Приморской армией А. И. Еременко. Главная роль в разгроме противника отводилась 4-му Украинскому фронту, войска которого должны были прорвать оборону противника в северной части Крыма, а затем развивать наступление на Севастополь. Отдельной Приморской армии ставилась задача сокрушить оборону [192] на Керченском полуострове, после чего наступать на Симферополь и Севастополь. Черноморский флот должен был нарушить вражеские коммуникации, связывающие Крым с портами Румынии, охранять приморские фланги наших сухопутных войск, находиться в готовности к высадке десантов в тыл противника.

В данной операции обращает на себя внимание выбор направления главного удара. Он был нанесен южнее Сиваша, на местности, менее удобной для действий, чем на Перекопском перешейке. Это было правильное и смелое решение. Наши войска врывались в тыл перекопским и ишуньским позициям врага и развивали наступление на Севастополь и в тыл немецким частям, действовавшим на Керченском полуострове. Кроме того, это давало такое важное преимущество, как внезапность. Противник ожидал основного удара на Перекопе и держал здесь свои резервы.

Вся тактическая глубина неприятельской обороны была прорвана в течение трех дней. Затем в прорыв вошли танковые части, начавшие преследование противника, отходившего на Севастополь. Как и следовало ожидать, под Севастополем завязались весьма напряженные бои. Но велик был наступательный порыв советских войск. В 1942 году противник, наступая на Сапун-гору, потерял десятки тысяч человек и все же не смог овладеть ею. Наши войска взяли эту гору, превращенную в крепость, в течение одного дня. И вот уже разрозненные, никем не управляемые соединения 17-й немецкой армии бегут из Севастополя на мыс Херсонес: там транспортные суда, там возможно спасение... Однако значительная часть этих транспортов была потоплена ударами фронтовой авиации, кораблей и самолетов Черноморского флота. Лишь небольшим группам противника на самодельных плотах удалось выйти в море.

Перед нами еще одна топографическая карта, отражающая положение советско-германского фронта к лету 1944 года. От Полоцка до Ковеля, на протяжении почти тысячи километров, наши войска охватили громадной дугой немецкую группу армий «Центр», оборонявшуюся на территории Белоруссии. В то время эта группа была наиболее крупной по численности — свыше миллиона человек. Общая глубина ее обороны составляла 250 — 270 километров. Витебск, Орша, Могилев, Бобруйск и ряд других городов представляли собой укрепленные районы с большими гарнизонами и многочисленной техникой. На дорогах, проложенных среди болот и лесных массивов, — опорные пункты с круговой системой огня и минные заграждения.

А. М. Василевский — один из авторов плана Белорусской [193] операции по разгрому группы армий «Центр». План предусматривал прорыв обороны противника войсками 1-го Прибалтийского, 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов, окружение и уничтожение сначала его фланговых группировок под Витебском и Бобруйском, затем окружение и уничтожение в районе Минска основных сил 4-й немецкой армии и выход к нашим западным границам. Это смелый по замыслу и оригинальный по форме план, в основу которого был положен способ одновременного прорыва вражеского фронта на шести участках, далеко отстоявших один от другого. Как показали события, такой способ рассредоточивал внимание и усилия противника, не позволял ему использовать резервы для парирования наших ударов.

Белорусская операция — блестящий образец взаимодействия целой группы фронтов, каждый из которых решал часть общей задачи. В организации и поддержании этого взаимодействия немалую роль сыграл А. М. Василевский, который по поручению Ставки Верховного Главнокомандования вместе с Г. К. Жуковым направлял усилия фронтов к достижению цели. Какой бы этап операции мы ни рассматривали, в каждом из них отчетливо проступает согласованность в действиях советских войск. Когда решалась задача окружения группировок противника в районах Витебска, Бобруйска и Минска, удары фронтов направлялись по сходящимся направлениям. А когда задача была решена и во вражеском фронте образовалась огромная брешь, войска получили задание нанести удары по расходящимся направлениям. Действовавшие в центре 2-й и 3-й Белорусские фронты наступали на запад, а фланговые: 1-й Прибалтийский — на северо-запад и север, 1-й Белорусский — на юго-запад. В подобной обстановке немецкому командованию не удавалось ослабить размах и силу нашего движения вперед.

По своим результатам победа советских войск в Белоруссии имела крупное политическое и стратегическое значение. Группа армий «Центр» оказалась разгромленной. 50 дивизий потеряли более половины своего состава, а 17 дивизий и 3 бригады были уничтожены полностью. Была освобождена вся территория Белоруссии и большая часть Литвы. Советские войска форсировали Неман. Перед ними открылись перспективы новых наступательных операций по овладению Восточной Пруссией и освобождению Польши. Перед ними отныне находилось и Берлинское направление.

Многие участники этой славной победы были отмечены высокими наградами Родины, среди них А. М. Василевский, получивший звание Героя Советского Союза, [194] После смертельного ранения командующего 3-м Белорусским фронтом И. Д. Черняховского А. М. Василевскому было приказано принять фронт и завершить Восточно-Прусскую операцию, которая также принадлежит к числу выдающихся операций Великой Отечественной войны.

А. М. Василевский вступил в должность командующего 3-м Белорусским фронтом в то время, когда юго-западнее Кенигсберга была окружена довольно сильная вражеская группировка. К исходу 26 марта она была разгромлена. Оставался крупнейший узел сопротивления немцев в Восточной Пруссии — Кенигсберг. Его оборона к началу штурма состояла из трех обводов. Первый, или внешний, обвод, находившийся в 6 — 8 километрах от города, был оборудован большим количеством траншей, деревоземляными и железобетонными огневыми точками и включал еще 15 фортов. Второй проходил непосредственно по окраинам и состоял из каменных зданий, приспособленных к обороне, в сочетании с баррикадами на улицах. Третий располагался внутри города, прикрывая центральную часть, и включал укрепленные строения и вторую линию фортов.

Ключ к успешному штурму этого очага командующий фронтом видел в сосредоточении всей имевшейся артиллерии, в том числе орудий особой мощности, и бомбардировочной авиации, в огневом усилении специальных штурмовых групп. Потребовалось всего лишь три дня, и от железобетонных фортов остались одни развалины. Овладение Кенигсбергом — блестящий пример выполнения сложной задачи в сжатые сроки.

Покончив с кеннгсбергским гарнизоном, войска 3-го Белорусского фронта немедленно обрушились на земландскую группировку врага. Это был финал Восточно-Прусской операции. С ее завершением в руках советского командования оказались важные стратегические позиции на Балтике, кроме того, достигнуто обеспечение с севера нашей ударной группировки, наступавшей на Берлинском направлении.

То была последняя операция на советско-германском фронте, которую осуществили войска под командованием Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Но предстояла еще кампания Советских Вооруженных Сил на Дальнем Востоке. Подготовка к ней и разработка плана в Генеральном штабе велись полным ходом. Немногим известно, что сразу же после завершения Белорусской операции Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин предупредил А. М. Василевского о том, что именно ему будет поручено руководство войсками на дальневосточном театре военных действий. [195]

Боевые действия, предпринятые против японских захватчиков, продолжались недолго. Тем замечательнее их итоги. В течение всего лишь 15 дней сухопутные войска, взаимодействуя с авиацией и кораблями Тихоокеанского флота, освободили от японцев Маньчжурию, Корею, Южный Сахалин и острова Курильской гряды. Такие боевые успехи, достигнутые в весьма короткий срок, объясняются отнюдь не слабостью обороны, созданной японскими милитаристами, или слабостью их армии.

Оборона японцев на основном Маньчжурском плацдарме представляла собой сложную систему долговременных укрепленных районов, простиравшихся вдоль советской границы более чем на тысячу километров. В этих районах насчитывалось до 8 тысяч огневых сооружений самых различных типов из железа и бетона, прикрывавших все наиболее удобные пути, ведущие в глубь Маньчжурии. Мы видели одноэтажные и двухэтажные сооружения с амбразурами, из которых торчали стволы пулеметов и жерла орудий; видели сооружения с вращающимися броневыми колпаками и неподвижными колпаками, с убежищами и без убежищ. Довелось посмотреть подземные железобетонные склады боеприпасов, помещения с силовыми установками и узлами связи, с хозяйством — от госпиталей до пекарен. Все сооружения были хорошо замаскированы под окружающую местность и прикрывались естественными и искусственными препятствиями.

Советским войскам противостояла Квантунская армия, насчитывавшая в своем составе свыше миллиона человек, более 5 тысяч артиллерийских орудий, до тысячи танков и столько же самолетов. Оценивая боевые качества Квантунской армии, американская пресса отмечала, что эта армия — цвет японских вооруженных сил. Довольно многочисленные японские войска находились в Корее, во Внутренней Монголии, на Южном Сахалине. Японские войска были обучены действиям в условиях дальневосточного театра, обеспечены всем необходимым, чтобы длительное время вести войну даже в том случае, если будут нарушены морские коммуникации, связывающие Японию с Кореей и Маньчжурией.

На пути наших войск простиралась горно-таежная местность. Здесь и хребет Большой Хинган, ширина которого достигает 250 — 300 километров, и реки Амур и Уссури, Сунгари и Ялунцзян, множество болотистых пойм, безводная, почти лишенная всякой растительности пустыня Чахар. Приходилось учитывать ливни и ветры, холод и жару, песчаные бури и глинистую грязь, внезапные наводнения и лесостепные пожары. [196] Таким образом, район боевых действий, с одной стороны, был удобным для организации обороны, а с другой — ограничивал и затруднял наступление.

Замысел операции заключался в нанесении двух мощных ударов на встречных направлениях — с территории Монгольской Народной Республики и Советского Приморья — с целью окружения и уничтожения основных сил Квантунской армии. Одновременно планировались удары на вспомогательных направлениях — Келганском, Хайларском, Сунгарийском и Приханкайском. Перед Тихоокеанским флотом ставилась задача наносить удары по транспортным средствам и боевым кораблям японцев на морских коммуникациях, взаимодействовать с 1-м Дальневосточным фронтом при наступлении в Северной Корее.

Прежде всего поражает в этой операции ее стремительное развитие. За восемь дней наступления войска Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов углубились на территорию Маньчжурии от 150 до 600 километров, а Тихоокеанский флот путем высадки десантов морской пехоты прочно закрепил за собой побережье Северной Кореи. Японское командование, потеряв централизованное управление, бросало в бой свои резервы разрозненными группами, по мере их выдвижения из глубины. Но это не могло спасти положение.

В связи с успешным наступлением в Маньчжурии решено было силами войск 2-го Дальневосточного фронта совместно с Тихоокеанским флотом приступить к освобождению Южного Сахалина и Курильских островов. Комбинированным наступлением сухопутных войск и кораблей флота при поддержке авиации сопротивление противника на Южном Сахалине было сломлено. Японские войска, находившиеся на Курилах, видя бесперспективность сопротивления, капитулировали. Только остров Сюмусю был освобожден с боем.

...В многочисленных сражениях минувшей войны сформировались и получили всенародное признание советские полководцы. Они внесли огромный вклад в организацию и достижение всемирно-исторической победы. Среди них — дважды Герой Советского Союза маршал А. М. Василевский. Он и сейчас вносит незаменимый вклад в развитие советского военного искусства, в дело воспитания нынешнего поколения защитников Советской Родины.

Здравствуй, космос!

ВОЛКОВ ВЛАДИСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ

Владислав Николаевич Волков родился в 1935 году в Москве. По национальности русский. Член КПСС с 1965 года. В 1959 году окончил Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе и был направлен в [198] конструкторское бюро. Работал инженером, без отрыва от производства занимался в аэроклубе. В 1966 году зачислен в отряд космонавтов, где успешно прошел курс подготовки к космическим полетам.

Первый полет в космос совершил 12 — 17 октября 1969 года на корабле «Союз-7» в качестве бортинженера. За проявленные мужество и героизм ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В. Н. Волков участвовал в создании и испытаниях космической техники. Во время полета (6 — 30 июня 1971 года) в составе экипажа первой орбитальной научной станции «Салют» внес большой вклад в развитие орбитальных пилотируемых полетов. Как бортинженер В. Н. Волков провел ряд важнейших научно-технических экспериментов по испытаниям станции, проверке бортовых систем, астрономическим и навигационным исследованиям. 30 июня 1971 года после завершения программы при возвращении со станции на Землю на транспортном корабле «Союз-11», вследствие нарушения герметичности спускаемого аппарата, экипаж в составе Г. Т. Добровольского, В. II. Волкова и В. И. Пацаева погиб. За героизм, мужество и отвагу, проявленные при испытании нового космического комплекса — орбитальной станции «Салют» и транспортного корабля «Союз-11», — Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 июня 1971 года Владислав Николаевич Волков посмертно награжден второй медалью «Золотая Звезда».

...Воздух над аэродромом, прокаленный солнцем, пропитанный терпким запахом трав, звенел от рокота самолетов.

— Ребята, Владислав Волков вернулся! — закричал вихрастый парень.

Из подрулившего «яка» вылез широкоплечий мужчина в синем комбинезоне и, размахивая шлемофоном, направился к группе курсантов, внимательно следивших за полетами своих товарищей. На его смуглом лице с густыми выгоревшими бровями озорно блестели глаза.

— Привет, Волков! Здравствуйте, Владислав Николаевич! — послышалось со всех сторон.

— Чем занимался сегодня?

— Пилотировал в зоне.

— Как с фигурами?

— В порядке.

За время учебы в авиационно-спортивном клубе этих разных по возрасту и профессии людей сдружило небо, неудержимая страсть к полетам. Среди них были рабочие, инженеры, студенты. Некоторые приезжали издалека — из Зарайска, Воскресенска, Люберец, Калининграда. Зимой изучали теоретические дисциплины, а летом проводили тренировочные полеты.

Их всех влекло небо. Однажды одержав над ним победу, они стали его вечными пленниками... Счастливыми пленниками поросших ромашкой аэродромов, хрупких планеров, ярких, как полевые цветы, парашютов и легких спортивных самолетов...

Несколько лет назад здесь совершал прыжки с парашютом Константин Петрович Феоктистов — он готовился тогда к космическому полету. Аэроклубовские парашютисты — народ молодой. А тут человеку под сорок, кандидат наук, седина пробивается, [199] а он учится прыгать, словно школьник. Зачем? Строили разные догадки, шутили.

Зато когда увидели его среди членов экипажа корабля «Восход», стало не до шуток.

Волкова считали новичком — еще и года не было, как он здесь. Между тем впервые в аэроклуб он пришел почти 15 лет назад. Правда, тогда он успел пройти лишь теоретический курс.

Есть люди, которые как бы рождены для одного дела в жизни. Они читают только нужные им книги, ходят только на интересующие их лекции. Они однолюбы со школьной скамьи. И потом, когда они совершают то, к чему готовились всю жизнь, писать о них легко и увлекательно.

Таким был Владислав Николаевич Волков.

Любовь к небу у каждого человека в крови. Делая свой первый шаг, мы уже смотрим в небо. Научившись ходить, мечтаем научиться летать. Небо в нас от рожденья и до последнего дня, ибо это всегда простор, свобода, солнце!

Оно всегда разное, наше небо. Радостное небо восходов, и исполненное вечных тайн бархатное ночное небо, грустное небо дождей, звонкое небо весны и нежное — осени. Оно разное и всегда одно.

Почему же тогда не все становятся летчиками? Но об этом ниже.

Незадолго до второго полета в космос Волков сообщил мне по секрету, что работает над книгой.

— Никогда не думал, что это так трудно. Раз двадцать порывался бросить, но, понимаешь, обещал ребятам...

— Каким ребятам?

— Приходится часто выступать перед школьниками, студентами... И всякий раз меня спрашивают, как стать космонавтом... Вот и решил рассказать, что путь в космос — это каждодневный упорный труд. В моей биографии до первого космического полета (а я хочу непременно полететь еще раз!) не было ничего необычного. Она как две капли воды похожа на жизнь моих сверстников. Но наверное, в этом-то и сила нашего поколения. Многие из моих товарищей могли бы оказаться на моем месте, но мне, пожалуй, просто чуть больше повезло... Так что эта книга о поколении, родившемся в тридцатые годы...

Во время полета орбитальной станции «Салют» «Комсомольская правда» опубликовала несколько отрывков из этой книги. Читая их, я вспоминал слова Владислава — в самом деле, ничего необыкновенного в его биографии не было: учился, работал, как все. [200]

Что же тогда сыграло в его жизни решающую роль, помогло стать летчиком-космонавтом? Это весь уклад нашей жизни, наша социалистическая действительность. Владислава, как и каждого из нас, с детства окружала атмосфера доброжелательности, готовности помочь словом и делом. Как и каждого из нас, его окружали замечательные люди, не жалевшие сил, чтобы сделать из него человека, полезного обществу.

Владислав Волков мог бы, как и Юрий Гагарин, сказать: «Людей с партийным характером, прямых, честных, относящихся к делу по-государственному, я повстречал немало... Эти люди носят шинели или летные куртки, но по натуре это рабочие люди. Они любят труд и ненавидят белоручек, умеют видеть в труде поэзию жизни, ее смысл. И за это им спасибо. Они научили меня по-настоящему трудиться на земле и в воздухе...»

Все это в сочетании с личной целеустремленностью, трудолюбием и позволило Волкову стать тем, кем он стал.

И может быть, еще одно.

Однажды Николай Петрович Каманин, рассказывая космонавтам о своих друзьях по челюскинской эпопее, вспоминал, какие трудности им пришлось преодолевать на пути в Арктику.

— Нет, мы нисколько не в обиде на свою судьбу, — сказал он. — Но право же, вам, молодым, чертовски везет. В какое время родились! Подумаешь — дух захватывает!

Да, в счастливое время родилось и выросло поколение первых звездопроходцев. То, что еще недавно считалось безумной фантазией, на их глазах становилось явью, прочно входило в жизнь.

Перед полетом на станции «Салют» журналисты спросили Владислава, что доставляет ему наибольшую радость в жизни.

— Честно говоря, — ответил он, — ощущение того, что людям нужна моя работа, моя профессия инженера-космонавта. Я буду бесконечно рад, если смогу внести хоть маленькую лепту в решение задач, стоящих сейчас перед космической техникой. Дорогу в космос выбирают однажды. С нее не свернуть. И чтобы шагать в ногу с веком, нужна напряженная, упорная, кропотливая работа... Предстоят важные эксперименты. Экипаж будет стараться выполнить программу как можно лучше. Каждый полет — ответственная задача. И в то же время странная вещь: несмотря на то, что будет действительно трудно, я жду не дождусь, когда наш корабль выйдет на орбиту и я смогу сказать: «Здравствуй, космос!» [201] Так мог заявить человек, нашедший свое призвание, когда работа, даже самая трудная и тяжелая, стала для него большой радостью, смыслом жизни.

Анастасия Григорьевна Волощенко, классный руководитель Волкова, замечательная учительница, награжденная орденом Ленина, рассказывает:

— Не помню, чтобы Владислав с кем-нибудь ссорился. Веселый, озорной, он всегда был в самом центре ребячьего клубка, энергии — через край. Пел хорошо, рисовал.

И вот неожиданный штрих: на выставке школьной изостудии отмечались рисунки Волкова — самолеты, самолеты. Правда, пока это лишь мальчишеское увлечение, мечта, заманчивая и туманная. А может быть, намек на судьбу?

Наступала пора отрочества. Хотелось поскорее стать взрослым, значимым, хотелось самостоятельности — в мыслях и поступках.

Об этой поре Владислав вспоминал:

«У нас не было твердой почвы под ногами, той самой, стоя на которой мы сразу поднялись бы на голову выше. Этой почвой и мечтой нашей должен был стать комсомол.

Разговоры о комсомоле для нас стали смыслом всех философствований. Внутренне мы уже готовы к вступлению в союз. И это совершенно искренне. И сейчас, спустя 22 года, могу сказать то же, что думал тогда. Решение быть комсомольцем, носить комсомольский билет, такой же точно, какой берегли Павка Корчагин и наша землячка Зоя Космодемьянская, родилось закономерно осмысленно».

В марте 1950 года в Тимирязевском райкоме комсомола Волкову вручили тоненькую книжечку — свидетельство принадлежности к Ленинскому Коммунистическому Союзу Молодежи.

«Что со мной творилось! Пулей вылетел из подъезда райкома и на ходу вскочил в трамвай. Путь от остановки до дома я тоже проделал бегом. И вот уже, с трудом переводя дыхание, звоню в квартиру. Дверь открыла мама и с удивлением поглядела на меня:

— Что с тобой? Кто за тобой гнался?

Кричу с порога:

— Мама, мама, приняли!.. Понимаешь? Приняли в комсомол!

Я знал, что родные ждут меня, но, когда зашел в комнату, растерялся. За столом в белых-белых рубашках сидят папа и Борис, мой младший брат. А когда я устроился на стуле, пришли все соседи по нашей квартире, тоже нарядные и торжественные. [203]

Встал отец. Подошел ко мне, обнял:

— Вот ты стал уже совсем взрослым. Для тебя выше чести, чем носить это высокое имя — комсомолец, нет. Запомни и то, что за право носить книжечку, которую тебе вручил сегодня райком, мои сверстники расплачивались не водицей — собственной жизнью. Если бы ты об этом всегда помнил... Я верю тебе, сын. И надеюсь, что ты понял: сегодня тебе вручили не просто билет, а доверие миллионов молодых людей твоей страны. И тебя спросят, и не раз, как ты им дорожишь, делами какими ответишь. Помни об этом всегда.

Отец крепко-крепко пожал мне руку, как мужчина мужчине. Потом поздравили меня все, кто пришел к нам.

Я чувствовал себя именинником. Мысленно я дал себе клятву: «Быть еще лучше, чем это было до сегодняшнего дня, ведь я уже взрослый человек, к тому же я теперь комсомолец»».

Последний год обучения в школе был заполнен раздумьями о выборе профессии, о пути в жизни. Ребята допоздна засиживались в классе, спорили, доказывали, делились друг с другом сокровенными мыслями.

А у Владислава все больше крепло желание стать летчиком-истребителем, в 1952 году он поступил в аэроклуб. Теоретические занятия проводились по вечерам в помещении МАИ Центрального аэроклуба имени Чкалова. Нелегко было совмещать занятия в школе, аэроклубе и спорт. Но Владислава хватало на все. Он уже мысленно представлял себя в летной форме.

В семье Волковых все «болели» авиацией. Отец, Николай Григорьевич, всю жизнь проработал в авиационной промышленности, мать, Ольга Михайловна, тоже не один год вычерчивала узлы и детали крылатых машин. Так что решение сына продолжить семейную традицию не встречало возражений. Да и какие могли быть возражения? Авиация всегда была миром самых совершенных машин, передовой технологии, миром сильных и мужественных людей. Единственное, в чем сомневались родители, — может быть, сыну лучше пойти в авиационный институт?

В окончательном выборе пути Владиславу помог его дядя, Петр Михайлович Котов, бывший летчик, храбро сражавшийся с врагом в годы Великой Отечественной войны.

Однажды, когда Петр Михайлович еще служил в армии, он приехал в отпуск к Волковым.

— Так, значит, решил стать летчиком? — спросил он у Владислава.

— Да, — твердо ответил тот.

Петр Михайлович помолчал, потом [203] сказал:

— Ты уже взрослый человек и должен все понимать. Просто летать — дело нехитрое. Хорошо летать, быть авиационным специалистом посложнее. Для этого нужны знания. Современный самолет, авиационная техника требуют от летчика очень многого. Он должен в совершенстве знать основы авиационной техники, аэродинамику, системы управления, электронное и радиооборудование. А тут без высшей математики, физики не обойтись. И это, дорогой мой, далеко не все. Учиться придется всю жизнь, но для начала нужен солидный фундамент...

И Владислав поступил в Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе, который годом раньше без отрыва от производства заочно окончил его отец.

Молодой студент быстро завоевал авторитет на курсе: он хорошо учился, был непременным участником вечеров самодеятельности, заядлым любителем футбола, хоккея, бокса, тенниса, даже ухитрялся посещать школу спортивных тренеров.

И вот Владиславу вручен диплом инженера. Старший сын, казалось, встал в один ряд с отцом-самолетостроителем, и отныне они пойдут одним путем. Владислав получил назначение в конструкторское бюро.

Космическая техника развивалась стремительно. За первыми кораблями, на которых вслед за Юрием Гагариным поднялись на орбиту несколько космонавтов, появились другие. На корабле «Восход» осуществил успешный полет в космос ученый Константин Феоктистов, с которым Владиславу Волкову не раз приходилось встречаться по работе. Оба инженера были твердо убеждены в том, что для успешного решения новых, более сложных научно-технических задач экипажи космических кораблей кроме летчиков должны включать специалистов различного профиля.

Как-то Волков в беседе с академиком Королевым выразил желание стать космонавтом и в качестве аргумента сослался на то, что-де на счету у него уже есть прыжок с парашютом. А чтобы было больше шансов для зачисления в отряд космонавтов, Владислав по рекомендации известного летчика Сергея Анохина поступил в аэроклуб и стал летчиком-спортсменом. Убежденность, настойчивость, с которой он добивался цели, в конце концов возымели действие — Волкова допустили к специальным тренировкам.

Сергей Павлович Королев, беседуя с новичками, говорил:

— Нам нужны в космосе механики, конструкторы. Слетаете, посмотрите, что к чему, а потом будете строить. [204]

Владислав тренировался вместе с Алексеем Елисеевым и Валерием Кубасовым. Трудно было во время головокружительного вращения на центрифуге, в звенящей тишине сурдокамеры, на многочасовых занятиях в учебном корабле. Но упорство помогало преодолевать все преграды.

Николай Николаевич Мартынов, начальник авиационного спортивного клуба, где учился Волков, на встрече с журналистами сказал:

— В институты, техникумы подчас попадают люди случайные, равнодушные к своей будущей профессии. У нас таких нет. Их просто не может быть.

В самом деле, кто захочет после работы слушать лекции по теории полета или авиационной метеорологии? А кого заставишь подниматься до рассвета и мчаться за город на полеты или прыжки с парашютом? Конечно же, только такие одержимые, как Волков и его товарищи.

В отряде космонавтов, куда Владислав был зачислен в сентябре 1966 года, стало еще труднее, но он успешно закончил программу подготовки к полету, изучил конструкцию корабля и работу его систем, приобрел необходимые навыки для выполнения научных экспериментов и эксплуатации систем корабля.

Мне несколько раз довелось бывать на тренировках Волкова в учебном корабле и на стыковочном тренажере. Его всегда отличали собранность, упорство. В журнале учета тренировок оценки, полученные Владиславом во время подготовки, — «пять», «пять», «пять»...

Первый полет в космос Владислав Волков совершил в октябре 1969 года. На околоземную орбиту тогда были выведены три корабля «Союз». Одной из основных задач группового полета являлось создание большой системы, в которой пилоты космических кораблей взаимодействовали с обширным комплексом автоматических средств, включавшим различные устройства управления, получения и оперативной отработки информации и связи. В эту систему помимо кораблей «Союз» были включены средства наземного командно-измерительного комплекса, научно-исследовательские суда, расположенные в различных пунктах акватории Мирового океана, и спутники связи «Молния-1». Бортинженер «Союза-7» Владислав Волков участвовал в отработке различных методов космической навигации, одни из которых основывались на измерении положения звезд относительно горизонта Земли, другие — на измерении положения корабля относительно наземных ориентиров. Для проведения этих экспериментов корабли были оборудованы астроориентаторами, [205] автоматическими звездными датчиками, секстантами и другой аппаратурой.

О проделанной работе Волков рассказывал:

— При проведении навигационных измерений и наблюдений мне пришлось осуществлять управление кораблем с помощью ручной системы ориентации, установленной в орбитальном отсеке. Корабль необычайно послушен, очень четко реагирует на малейшие отклонения ручки управления.

...Одновременное решение навигационной задачи для двух кораблей позволяло одним корректирующим импульсом осуществить сближение с нескольких десятков километров до 500 метров. Дальнейшее сближение и взаимное маневрирование производились на основе измерений параметров относительного движения кораблей.

Проведенные эксперименты показали, что принятые методы автономной навигации вполне обеспечивают выполнение заданных маневров в космическом полете.

Опыт, полученный в результате полета кораблей «Союз», подготовил создание на околоземной орбите первой научной станции «Салют».

Двадцать месяцев между двумя космическими стартами были заполнены у Волкова предельно. Даже если не говорить о напряженной подготовке ко второму полету в космос. Он участвовал в нескольких комсомольских конференциях, побывал в Армении, Азербайджане, Узбекистане, совершил большую поездку по Дальнему Востоку, Сахалину, Хабаровскому краю. Наконец, Волков был занят еще одним, далеко, по его словам, не легким делом — писал книгу.

Многие запомнили его веселым, остроумным. Владислав обладал удивительным качеством — умением создавать дружескую, теплую атмосферу. Так было везде, где бы он ни работал, так было в любой аудитории, где ему приходилось выступать. Так было и в каждом полете.

Когда мы провожали экипаж «Союза-11» из Звездного городка на аэродром, был ветреный, пасмурный день. Все молча заняли места в автобусе. Но не успели отъехать, как раздался дружный хохот, и через минуту уже весь автобус буквально ходил ходуном от смеха — удержаться не было никаких сил. Это Владислав «вспомнил» свою очередную «историю».

Недаром говорят, веселье — это небо, под которым цветет все, кроме злобы. Дружеская атмосфера на борту космического корабля особенно ценна. С улыбкой, шуткой легче работать, легче преодолевать трудности. [206]

Владимир Александрович Шаталов перед полетом экипажа «Союза-11» сказал:

— Владислав Волков не новичок в космосе. Этого космонавта отличают целеустремленность, грамотность, мужество. Это удивительно жизнерадостный человек. Он любит шутку, песню. На орбите с ним не придется скучать.

А вот как характеризовал своего товарища Алексей Елисеев:

— У Владислава есть качества, очень нужные космонавтам, — любовь к радости, шутке, хорошей песне... Я слышал переговоры экипажа во время полета корабля «Союз-7» и чувствовал, что на борту не скучают. И тон радостного, хорошего настроения задавал Волков. Он — убежденный оптимист.

Все, кто близко был знаком с Волковым, знали, насколько ответственно относился он к своей работе, подготовке. Этого грамотного инженера, опытного космонавта часто можно было видеть и задумчивым, и озабоченным.

Накануне второго полета в космос Волков побывал в редакции журнала «Авиация и космонавтика». Естественно, речь зашла об орбитальных станциях, о том, как много они дадут науке, народному хозяйству. Я предложил Владиславу написать статью о способах получения информации о Земле на орбитальной станции. Подумав, он сказал:

— Знаешь, это очень интересно, но и трудно. Тут надо все как следует обмозговать.

Тема ему понравилась, и он стал обдумывать план будущей статьи:

— Фактически наибольшую ценность представляют два вида информации о Земле и ее атмосфере, полученные на орбите. Это изображения всех видов и спектры. Как получаются черно-белые, цветные фотографии, думаю, объяснять не понадобится. А вот о спектральном фотографировании придется рассказать. Кроме того/ изображения могут быть получены с помощью инфракрасной и радиолокационной техники. Однако информативность их ниже фотографий. А спектры! Это же целая область...

Владислав увлекся и начал говорить о значении систем, способных производить съемку в различных частях спектра:

— Изучение спектров отдельных участков поверхности в ультрафиолетовом, видимом, инфракрасном и микроволновом диапазонах электромагнитного излучения позволит располагать информацией о характере поверхности Земли и даже о породах, залегающих неглубоко.

Кто-то из присутствовавших [207] спросил:

— Значит, предстоит тщательная отработка методики получения информации?

— Такая методика уже отрабатывается, — ответил Волков. — Для этого проводились эксперименты во время полетов всех кораблей «Союз». Некоторые из них ставились одновременно в космосе, в воздухе и на Земле. Получение на орбите информации о Земле — задача сложная. Например, чтобы добывать сведения в интересах сельского хозяйства, по мнению специалистов, нужно иметь приборы, производящие съемку в десяти различных участках спектра.

Владислав коротко рассказал о том, что предстоит сделать на орбитальной станции, и обещал после полета заняться подготовкой статьи.

В соответствии с программой создания долговременных орбитальных станций в Советском Союзе с 7 июня 1971 года стала функционировать первая пилотируемая орбитальная научная станция «Салют». В этот день экипаж транспортного корабля «Союз-11» в составе командира корабля Георгия Тимофеевича Добровольского, бортинженера Владислава Николаевича Волкова и инженера-испытателя Виктора Ивановича Пацаева успешно выполнил стыковку с научной станцией «Салют» и перешел в ее помещения.

Добровольский, Волков и Пацаев были первыми, кто испытывал новый космический комплекс — орбитальная научная станция — транспортный корабль. На островке Родины, летевшем с фантастической скоростью, они были полны уверенности в том, что задание партии и народа будет выполнено. И они выполнили его, успешно провели множество научных и технических экспериментов. Результаты их наблюдений бесценны для науки, для космонавтики.

Двадцать четыре дня люди Земли видели отважных покорителей космоса на экранах телевизоров, слышали их голоса, с неослабным вниманием следили за их работой. Миллионы людей как бы сроднились с героями космоса. Все с нетерпением ждали возвращения космонавтов на родную землю. Их жизнь трагически оборвалась в момент, когда космический рейс был близок к завершению.

Создание космического комплекса — орбитальной научной станции «Салют» и транспортного корабля «Союз» — стоит в ряду выдающихся свершений человечества.

Первопроходцы, на долю которых выпало решение этой труднейшей задачи, — Георгий Тимофеевич Добровольский, Владислав Николаевич Волков, Виктор Иванович Пацаев проложили [208] новые пути в космосе, отдали во имя науки, для блага человечества самое дорогое, что есть у человека, — жизнь. До последней секунды не оставляли они пультов управления кораблем...

Покорение и освоение космоса — нового неизведанного мира — немыслимо без подвигов. Путь покорителей звездных далей усыпан не только розами. Это дело требует огромного напряжения человеческих сил, глубоких знаний, мужества и воли.

Первооткрывателям — людям, вступающим в единоборство с силами природы, чтобы вырвать у Вселенной ее тайны, — бывает всегда трудно. Не забудутся имена погибших авиаторов, первых покорителей стратосферы, мужественных исследователей Арктики, подвиги тех, кто, преодолев земное тяготение, первыми вышли в просторы космоса.

В те скорбные дни в «Правде» было опубликовано стихотворение Евгения Евтушенко, посвященное памяти Георгия Тимофеевича Добровольского, Владислава Николаевича Волкова и Виктора Ивановича Пацаева. В нем есть такие строки:

Вы бессмертны, как возглас:
«Есть пламя!»
И неправда, что связь
прервалась:
Между Родиной нашей
и вами —
Двусторонняя вечная связь.

Пройдет время, к иным мирам устремятся новые космопроходцы. И на борту их космических кораблей благодарные потомки начертают имя Владислава Волкова, имена его отважных товарищей.

Мужество, отвага, мастерство

ВОРОБЬЕВ ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ

Иван Алексеевич Воробьев родился в 1921 году в деревне Горбачево Одоевского района Тульской области в крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года. С 1938 года работал электромонтером на заводе синтетического каучука в Ефремове, а в 1939 году был принят в Тамбовскую военно-авиационную школу пилотов. Здесь и застала его Великая Отечественная война.

В августе 1942 года прибыл на фронт. Сражался в районе Волги, под Севастополем, в Белоруссии. Литве, Восточной Пруссии. Всего за годы Отечественной войны И. А. Воробьев совершил около 400 боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1944 года Ивану Алексеевичу Воробьеву присвоено звание Героя Советского Союза, 29 июня 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. Многие годы был на преподавательской работе. С 1973 года полковник И. А. Воробьев в запасе, живет в городе Ворошиловграде.

Полевой аэродром, на котором базировалась одна из авиационных частей Сталинградского фронта, окутывали сумерки. Медленно спускалась тихая летняя ночь. В потемневшем небе мерцали крупные звезды, и только изредка лениво плывущие облака, словно нехотя, заволакивали бледно-желтый лунный диск. Летное поле, бугры землянок, маленькие двукрылые самолеты У-2 — все было залито призрачным светом. От Волги тянуло влажным теплом. Все окружающее, погруженное в волны лунного света, казалось спящим.

Несколько ночных бомбардировщиков — так называли в войну эти удивительные юркие машины, — готовых в любую минуту вылететь на выполнение боевого задания, выстроились на взлетной полосе. Иван Воробьев, молодой летчик, недавно прибывший на фронт из школы первоначального обучения, стоял около своего самолета, прислушиваясь к тревожным голосам ночи.

До аэродрома доносились раскаты взрывов, трескотня пулеметов, глухие причудливые звуки. Временами раскаты и взрывы учащались, а край неба озарялся ярким заревом. Война где-то близко... Через несколько минут и он, Воробьев, будет участником событий, которые происходят там, в обороняющемся городе.

И хотя все, кто был в то время на аэродроме, знали, что скоро вылет, команда прозвучала как-то неожиданно. Все пришло в движение. Ночную тишину аэродрома нарушили первые выхлопы моторов. Самолеты один за другим уходили в черное небо.

Летели на небольшой высоте, каждый по своему маршруту. Над расположением противника ночные бомбардировщики [211] пролетали с приглушенными моторами. Сбросив бомбовый груз, они так же неожиданно, как и появились, исчезали в ночной мгле, оставляя позади себя взорванные склады, разбитые переправы, беспорядочную стрельбу, зарево пожарищ... Много неприятностей доставляли фашистам советские ночные «тихоходы».

Но с каждым разом летать становилось все труднее и труднее. Фашисты начали усиленно применять меры предосторожности. Нашим летчикам все время приходилось менять тактику: приближаться к цели то с разных сторон, то на разной высоте. Особенно донимали прожекторы. Они вонзали в самолет снопы ослепительного света и «парализовали» его.

Но и в таких случаях советские летчики научились обманывать врага.

...В этом ночном вылете в район Волги Воробьев должен был идти лидером-осветителем. За ним с интервалом в пять минут летели остальные машины. Задача лидера трудная: надо отыскать цель, осветить ее специальными бомбами и, что, пожалуй, самое главное, отвлечь на себя внимание зениток и прожекторов противника.

На высоте 500 — 600 метров самолет прошел над траншеями врага и углубился в тыл. Поначалу все шло, как было задумано. Непроглядная тьма надежно скрывала самолеты. Но вот в стороне вспыхнул длинный и узкий луч прожектора. Прорезав темноту, он медленно пополз куда-то вниз, потом метнулся в сторону и стал беспорядочно рыскать по черному небу.

«Только бы не нащупал раньше времени», — подумал Воробьев и, приглушив мотор, стал планировать.

Луч пошарил, поискал и погас. Летчик облегченно вздохнул: пронесло. Прибавил газ. Но вот снова вспыхнул яркий свет, на этот раз совсем рядом. Воробьев спросил штурмана, скоро ли они начнут «работу». Не успел он получить ответ, как небо засветилось. Пронизывая темноту острыми ножами лучей, один за другим включились еще несколько вражеских прожекторов. Лучи скрещивались, описывали круги, двигались змейкой, резко падали к горизонту и снова возвращались вверх, собираясь в одну точку.

— Еще немного, командир, — сказал штурман.

Воробьев следил за бегающими лучами, затаив дыхание: «Неужели засекут?»

Световой сноп двинулся в сторону его самолета, и через какую-то долю секунды летчика ослепил невыносимо яркий свет. От неожиданности и боли в глазах он чуть не вскрикнул. Закрыл глаза, потом хотел приоткрыть их, но так и не смог. Луч [212] прожектора, казалось, был направлен ему прямо в лицо. По самолету начали стрелять зенитки.

Одна из трасс прошила крыло, полоснула по фюзеляжу. Воробьев положил машину в правый крен и резко пошел вниз, затем стал маневрировать — делать все возможное, чтобы не быть мишенью для вражеских зенитчиков. Не отрывая взгляда от приборов, летчик еще раз резко бросил машину вниз и устремился в темноту. Огненные трассы остались в стороне. Прожекторы кинулись за ним, но нащупать не смогли: самолет летел почти над самой землей.

Прожекторные лучи продолжали метаться и искать, наугад строчили пулеметы, а экипаж ночного бомбардировщика тем временем осветил нужную цель. Когда вражеский объект оказался выхваченным из темноты и стал виден как на ладони, над ним появились наши машины с бомбовым грузом. А Воробьев со своим штурманом, сбросив еще несколько «светильников», дали по фашистам пулеметную очередь.

Ночные полеты стали обычным делом. Днем летчики отдыхали, а с наступлением темноты готовились к ночным рейдам. Летали почти каждую ночь, бомбили позиции и объекты врага, вели разведку, корректировали огонь артиллеристов, сбрасывали продовольствие нашим отрезанным или окруженным частям. Воробьев любил свой «тихоход», с радостью летал на рискованные ночные задания, но мысль о боевой, скоростной машине не оставляла его.

В полку ночных бомбардировщиков Иван Воробьев воевал до января 1943 года. За этот период он совершил 171 ночной боевой вылет. Уже в этих боях молодой летчик проявил себя волевым и храбрым воздушным бойцом.

Однажды, когда экипаж Воробьева возвращался с очередного задания, при пересечении линии фронта самолет попал под сильный зенитный огонь. Фашисты стреляли разрывными снарядами. Перкалевое покрытие плоскостей рвалось от ударов многочисленных осколков. Один из них задел летчика. На некоторое время Воробьев потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел: самолет летит с креном и так низко над землей, что, казалось, задевает верхушки деревьев. Взяв ручку управления на себя и до упора выжав сектор газа, Воробьев окликнул штурмана. Ответа не последовало.

— Коля, что с тобой? Ранен?

Сердце летчика сжалось: неужели погиб товарищ, с которым он привык делить и радость побед, и горечь неудач? Не зная, что предпринять, Воробьев взглянул за борт. Внизу по [213] белому заснеженному полю тянулась черная змейка дороги. Прямо под самолетом стояли немецкие пушки, стволы которых уже были подняты для стрельбы. Надо было уходить, но силы оставляли летчика. Протянув немного в восточном направлении, он решил садиться. Горючее было на исходе. Превозмогая боль, Воробьев выровнял накренившуюся машину и повел ее на снижение. Неожиданно чихнул и заглох мотор, но сейчас он уже был не нужен. Линия фронта осталась позади. Секунда... другая... И после короткого пробега самолет увяз в снегу.

Через несколько часов Воробьев лежал на операционном столе фронтового госпиталя. Первое, о чем спросил летчик, когда к нему вернулось сознание, — жив ли штурман? Что с ним? Цела ли машина? Узнав, что товарищ погиб, Воробьев снова впал в беспамятство.

31 января в госпиталь сообщили, что за успешное выполнение заданий командования в районе Волги младший лейтенант Иван Алексеевич Воробьев награжден медалью «За отвагу». Это была его первая правительственная награда.

После госпиталя Иван Воробьев получил назначение в 76-й штурмовой гвардейский полк. Сбылась мечта летчика: теперь он повоюет на настоящей боевой машине. Быстро пролетели дни учебы в запасном полку, откуда Воробьев вновь прибыл на фронт и сел за штурвал «ила».

Летать на штурмовике Воробьеву нравилось: здесь сразу был виден результат работы. Скоростные возможности и огневая мощь «ила» были по душе молодому отважному летчику, хотя риска здесь было, конечно, гораздо больше, чем на тихоходном У-2.

И вот первый боевой вылет на новой машине. Не было еще у Воробьева отточенного мастерства, которое приобретается месяцами летной боевой работы, но с первых атак командир, который вел группу штурмовиков, увидел, что у этого летчика намечается свой воздушный почерк.

Надолго запомнился Ивану Воробьеву один разговор с командиром.

...Штурмовики вернулись с задания. Летчик еще не успел, как говорят, остыть после первого боя, а тут снова сигнальные ракеты возвестили о взлете. Маршрут уточняли на ходу. Вышли в район цели.

Для фашистов появление «илов» было неожиданным. Зенитки молчали. Ничто не препятствовало первому заходу. Это, наверное, и притупило бдительность летчика. Воробьев прижимал [214] свой штурмовик к земле и в упор расстреливал позиции врага из всех стволов.

И вдруг ощетинилась земля. Небо наполнилось шапками разрывов. Враг ожесточенно отбивался. Гвардейцы продолжали атаковать. Оторвавшись от группы и позабыв об опасности, Воробьев пошел на третий заход, еще в атаку...

На свой аэродром возвращался последним. Ни единого снаряда не осталось. Все расстрелял.

Когда Иван зарулил на стоянку, встретил суровый взгляд командира:

— Лихачишь?!

Воробьев не знал, что ответить.

Техник доложил:

— Одиннадцать пробоин насчитал, товарищ командир.

— На чем полетишь в следующий раз? — строго спросил командир растерянного летчика. — Воевать — это не значит рисковать всем: и собой, и машиной. У нас на счету каждый летчик и каждый самолет. А искусство штурмовика, настоящего штурмовика (эти слова командир выделил особо), в том, чтобы громить врага без потерь. Понял?

Молодому человеку, сердце которого переполнено ненавистью к врагу, не так-то легко было понять «теоретические» истины воздушного боя. Но понимать надо. Таков закон войны.

Мастерство штурмовика Воробьев познавал в жестоких боях. Фашистские истребители (количественное превосходство их еще чувствовалось на отдельных участках фронта) непрерывно охотились за штурмовиками. Гитлеровское командование установило награду своим летчикам: две тысячи марок за каждый сбитый штурмовик.

Немцы атаковали сразу большими группами, подстерегали «илы» во время взлета и посадки, перехватывали одиночные самолеты. Тогда впервые штурмовики применили работу «с круга». Самолеты выстраивались один за другим, образуя замкнутый круг. Бортовые стрелки имели возможность создать сплошной заградительный огонь и противостоять фашистским истребителям.

Одно время полк, в котором служил Воробьев, вел боевые действия против частей гитлеровской дивизии СС «Мертвая голова». Как-то вечером, когда летный состав уже собирался на отдых, из штаба дивизии поступило приказание поднять в воздух группу штурмовиков. В районе фланга одной из наземных частей прорвались танки противника и начали энергично теснить наши войска. Нужно было во что бы то ни стало сорвать эту контратаку.

В назначенное время три шестерки, в одной из которых был и Воробьев, поднялись в воздух. Противник встретил их ураганным огнем, но, снизившись до минимальной высоты, «илы» пошли в атаку. Оторвалась и полетела вниз первая бомба, за ней вторая, третья... На земле сначала появились серые столбы дыма, затем разрывы потрясли воздух.

Шестерки развернулись, и снова заход на фашистские танки и батареи. Самолеты шли так низко, что казалось, вот-вот они врежутся в землю. Стремительный полет грозных машин заставлял гитлеровцев зарываться в окопах. Атакуя, «илы» действовали не только бомбами и снарядами, бесперебойно работали пушки и пулеметы. Извергая яркие языки пламени, они производили устрашающий эффект одним своим видом. Создавалось впечатление, что горят плоскости самолетов.

Группы сменяли друг друга. Летчики переводили машины в пикирование. Бомбы отделялись почти одновременно от всех самолетов. Противник на некоторое время замолк, остановился, а потом стал отступать. Теперь дело было за пехотой...

Много их было, таких штурмовок! Однажды в составе трех небольших групп Воробьев вылетел на бомбежку фашистского аэродрома, расположенного в районе Ново-Григорьевкй. Во время одной из атак был подбит самолет ведущего, и летчику М. Т. Степанищеву, который вел эту машину, с большим трудом, удалось посадить штурмовик, не выпуская шасси. Но до линии фронта не дотянул, оставалось километров сорок пять. Увидев подбитую советскую машину, немцы попытались захватить ее. Воробьев вместе со своими товарищами, находящимися в воздухе, стал в круг. Поочередно пикируя на врага, они не дали ему подойти к подбитому самолету и оттеснили в сторону. Тогда младший лейтенант В. Павлов посадил свой штурмовик рядом с машиной Степанищева, взял к себе на борт стрелка и пилота и взлетел. А чтобы подбитый самолет не достался противнику, его подожгли с воздуха.

В августе 1943 года, когда была прорвана линия обороны на реке Молочной, Воробьев часто вылетал на «свободную охоту». Основными целями были танки и переправы. Однажды пятерка «илов» под прикрытием четырех истребителей вылетела на очередной поиск. Воробьев шел ведущим. Под крыльями проплывали родные поля и реки, леса и деревеньки — с детства знакомый пейзаж. Ближе к линии фронта видимость стала ухудшаться. Летчики знали, что это обычная дымка, возникающая в результате [216] пожаров в прифронтовой полосе. Когда вышли на ленту реки, навстречу самолетам потянулись нити трассирующих снарядов.

Воробьев стал всматриваться в берега реки. В наиболее узком месте, где лента делала крутой изгиб, летчик заметил большое скопление войск. Здесь были пехота, автомашины, повозки, танки. Переправа сильно охранялась. Зенитные пулеметы и пушки создавали сплошную завесу огня. Кроме того, немцы стреляли из винтовок, автоматов и другого оружия. Небольшой кусочек земли напоминал в этот момент ощетинившегося ежа, которого не схватишь — колется. Нелегко атаковать такую цель!

Воробьев покачал штурмовик с крыла на крыло и передал по радио сигнал:

— Внимание, цель под нами. Атакуем!

Его «ил» тотчас перешел в пикирование. Содрогаясь от выстрелов своих пушек и пулеметов, машина ринулась к земле. Над самой переправой Воробьев сбросил бомбу. Берега окутались дымом. Стрельба несколько утихла. Этим минутным замешательством он воспользовался, чтобы сбросить еще одну бомбу. Второй заход был тоже удачен. Когда Воробьев заходил третий раз, в наушниках прозвучало предостережение:

— Будьте внимательны: в воздухе истребители противника!

Появление истребителей в районе цели могло сорвать атаку по переправе. Связались по радио с прикрытием. В ответ на запрос в наушниках послышался тот же спокойный голос:

— Не робейте, прикроем!

Пятерка штурмовиков снова принялась за работу. «Илы» пикировали на переправу, уходили на разворот и снова пикировали. Черный дым горящего бензина и мазута поднимался высокими клубящимися столбами; то здесь, то там видны были шапки разрывов.

В разгар боя в наушниках прозвучал второй предупредительный сигнал. Воробьев сделал резкий разворот взмыл вверх. И тут он увидел группу фашистских самолетов, летевших в направлении линии фронта. Насчитав около тридцати Ю-87 и свыше десятка «мессеров», штурмовики решили атаковать противника.

Истребители прикрытия тоже развернулись в сторону немцев.

Через несколько минут разгорелась жестокая воздушная схватка. В то время как наши «ястребки» связывали боем «мессеров», штурмовики атаковали бомбардировщиков. Воробьев [217] выбрал себе цель. Когда зеленая громада с желтыми крестами попала в перекрестие прицела, он нажал на гашетку и дал очередь. «Юнкерс» задымил, продолжая лететь в строю, потом сдвинулся в сторону и через секунду, вспыхнув ярким пламенем, пошел к земле. Вскоре из вражеского строя выбыла вторая машина, за ней третья. В этом бою были подбиты еще три бомбардировщика. Фашистский налет сорвался.

Убедившись, что строй неприятельских самолетов распался и они поворачивают обратно, Воробьев сделал еще один заход на переправу, выпустив по врагу последние снаряды.

Когда штурмовики возвращались на свой аэродром, станция наведения передала, что группа работала отлично и что командующий благодарит за успешную операцию.

К началу мая 1944 года на боевом счету гвардии лейтенанта Воробьева было уже 117 успешных боевых вылетов на самолете ИЛ-2. Только при освобождении Севастополя он 23 раза вылетал на выполнение ответственных заданий и каждый раз возвращался с победой.

О выдающихся боевых заслугах И. А. Воробьева говорит и то, что с ноября 1943 года по май 1944 года он был награжден командованием двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны. За шесть месяцев — три ордена! Щедрая, но заслуженная награда! А спустя еще три месяца Ивану Алексеевичу Воробьеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

...После разгрома гитлеровцев в Крыму экипаж Воробьева перебросили под Оршу, в состав авиации 3-го Белорусского фронта. К этому времени он уже был командиром авиаэскадрильи, прошедшей с боями через всю Белоруссию, Литву, Восточную Пруссию, сражавшейся под Кенигсбергом. И всегда эскадрилья Воробьева действовала на главном направлении.

Участники наступления на Кенигсберг знают, какой мощной крепостью, оснащенной первоклассной техникой, была эта бывшая столица Восточной Пруссии. 27 января 1945 года перед эскадрильей Воробьева поставили задачу: штурмовыми и бомбовыми ударами содействовать наземным войскам в прорыве обороны противника и в овладении городом и крепостью Кенигсбергом. Изучив планировку города, группа, возглавляемая Воробьевым, буквально висела над ним, выискивая и уничтожая зенитные и полевые орудия, укрепления и форты. По четыре-пять вылетов в день делали советские летчики, расчищая проходы для пехоты. Пленные фашисты говорили, что наша авиация не давала им поднять головы. [218] После взятия Кенигсберга Воробьев летал на Фишгаузен, Пиллау, штурмовал позиции врага на Курляндском полуострове. Война подходила к завершающему этапу.

...В ночь с 8 на 9 мая Воробьева разбудила сильная стрельба. Накинув на плечи летную куртку, он вышел из землянки. По темно-синему куполу неба плыли низкие рваные облака. То здесь, то там их вспарывали тонкие ленточки трассирующих пуль. Где-то в стороне бухало тяжелое орудие. Присмотревшись, Воробьев увидел множество народу. Все отчаянно жестикулировали, кричали, обнимались. Война кончилась.

Ему в ту пору шел двадцать четвертый год. Возраст не так уж велик, а вот пережито было столько, что хватило бы на две полных жизни. 400 боевых вылетов, 400 встреч с врагом, 400 наступлений и ни одного шага назад, ни одного проигранного сражения...

Судьба? Нет, у военных летчиков это называется иначе: мужество, отвага, мастерство.

Истребитель

ВОРОЖЕЙКИН АРСЕНИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Арсений Васильевич Ворожейкин родился в 1912 году в деревне Прокофьеве Городецкого района Горьковской области. По национальности русский. Член КПСС с 1932 года.

В 1931 году был призван в Советскую Армию. Участвовал в боях с японскими интервентами у Халхин-Гола. В 1937 году окончил военно-авиационную школу летчиков, а в 1942 году — ускоренный курс Военной академии командно-штурмового состава ВВС.

В годы Великой Отечественной войны сражался на Калининском, Воронежском, 1-м Украинском и других фронтах. Совершил более 240 боевых вылетов, сбил 52 самолета противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 февраля 1944 года Арсению Васильевичу Ворожейкину присвоено звание Героя Советского Союза. 19 августа 1944 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны до 1957 года находился в рядах Советской Армии, В 1952 году окончил Академию Генерального штаба. С 1957 года по состоянию здоровья генерал-майор авиации А. В. Ворожейкин находится в запасе, живет и работает в Москве. Его перу принадлежат книги «Истребители», «Над Курской дугой», «Рассвет над Киевом», «Под нами Берлин», «Рядовой авиации».

День был нелетный. Растянувшись на свежем сене у входа КП, молодые летчики, только что прибывшие в полк, оживленно спорили об огневом мастерстве: что это — врожденный талант или искусство, которое приходит после длительных тренировок?

Называли фамилии известных асов, обсуждали их воздушные бои, сравнивали результаты, но к общему мнению прийти не могли.

— Вот, к примеру, наш командир эскадрильи майор Ворожейкин, — сказал кто-то. — Он как охотник: вскинул ружье — птица наземь падает. Это врожденная способность, ну, вроде самородка, что ли...

Возразить на это никто не смог.

В самом деле, Арсений Васильевич Ворожейкин отличался безукоризненной техникой пилотирования. Естественность его поведения в воздухе, стиль его полетов создали ему репутацию мастера-виртуоза, обладающего необыкновенной выдержкой, умением разить врага с первой атаки. В Ворожейкине, по словам его боевых товарищей, удачно сочетались горячий темперамент воздушного бойца и холодная рассудительность командира, трезво оценивающего обстановку, творчески осмысливающего каждый свой шаг.

Десять — пятнадцать патронов тратил майор на вражескую машину. Бил не куда попало, а знал все уязвимые места. Короткая очередь его пулемета прошивала фашистские самолеты именно в этих местах. Подвиги командира эскадрильи вызывали затаенную зависть у молодых и почтительное уважение у бывалых летчиков.

О нем говорили как о легендарном воздушном охотнике, который уничтожает самолеты врага с поразительной точностью. Слава о майоре шла по всему фронту. [221]

...Спор начинал стихать. Многие уже были склонны считать, что врожденное мастерство отрицать нельзя. Но тут в разговор вмешался сам Ворожейкин, стоявший в темном проеме землянки. К удивлению присутствующих, он сказал:

— Должен вам признаться честно, года четыре назад я был сущий профан в воздушной стрельбе. Стрелял как бог на душу положит. Ну, а сейчас как будто получается нормально. И никакой я не самородок.

Задумавшись на секунду, Ворожейкин стал рассказывать, как он стал мастером воздушной стрельбы. Не сразу пришла к нему слава истребителя, без промаха сбивающего самолеты противника. Для этого надо было пройти тернистым путем — через бои в степях Халхин-Гола, через горечь испытаний первого периода войны...

Случилось так, что до июля 1943 года Ворожейкииу не довелось участвовать в активных воздушных боях. Однако, где бы ни находился Арсений Васильевич, какая бы обстановка ни была на участке, он не терял времени даром, используя каждую свободную минуту для тренировки в воздушной стрельбе.

Незадолго до генерального наступления немцев на Белгородском направлении часть, в которой служил Ворожейкин, получила новые истребители конструкции А. С. Яковлева — ЯК-7Б. Летчики по-разному осваивали эту машину: одни быстрее, другие медленнее. После первых же полетов Ворожейкин удивил всех мастерством пилотирования нового самолета.

Спустя несколько дней на КП зашел разговор о воздушной стрельбе. Командир полка выдвинул довольно скромные условия для отличной оценки результатов стрельбы по конусу. Совершенно неожиданным прозвучало заявление Ворожейкина, что он даст 50 процентов попаданий.

— Да этого не может быть! — говорили товарищи.

Арсений настаивал на своем. Полетел. Из 40 пуль в конус попали 33. Это был поразительный результат. Многие считали это чистой случайностью. Однако и в следующих полетах Ворожейкин легко давал 97 — 98 процентов попаданий. А однажды ночью из 60 пуль в конус попала 51. Об этом случае долго вспоминали в полку. (Для отличной оценки воздушной стрельбы ночью достаточно пяти попаданий из 60 возможных.) Но, даже достигнув таких результатов, Ворожейкин упорно продолжал тренироваться. И всякий раз, когда среди летчиков заходила речь о его изумительной меткости, Арсений отвечал:

— Тут, братцы, простое дело: тренировка. Летчика можно сравнить с пианистом. Если пианист три-четыре месяца не садится [222] за инструмент, у него, как говорят музыканты, пальцы становятся деревянными...

Началась Белгородская операция. Для Ворожейкина это было первое боевое крещение в Отечественной войне. Все дни, пока длилось ставшее историческим сражение, истребителям приходилось буквально висеть в воздухе, вылетая по нескольку раз в день. Отдыхали только в короткие перерывы между вылетами.

В первые же дни боев на Белгородском направлении Арсению удалось открыть счет сбитым самолетам.

Ранним утром 14 июля шестерка «яков» шла на прикрытие наземных войск. Внизу то и дело вздымались столбы дыма. Гонимый ветром, он стелился над землей, закрывал передний край черно-желтой пеленой, в которой мерцали огненные вспышки взрывов. Над линией фронта, в районе Богородецкое — Велени-хино — Шахово, шестерка Ворожейкина встретила несколько групп «юнкерсов-87», шедших под прикрытием МЕ-109, — всего более 40 вражеских самолетов.

Погода была подходящей как для «свободной охоты», так и для нанесения внезапных бомбовых ударов. Местами облачность опускалась почти до самой земли. По приказу ведущего летчики быстро набрали высоту и скрылись за верхней кромкой облаков.

Вот они, фашистские стервятники с черными крестами на крыльях! Ворожейкин сразу поймал в прицел Ю-87, но гашетки не нажимал, выжидая момента, когда огонь можно открыть наверняка. Атака была неожиданной. 10 патронов, выпущенных по мотору с расстояния 25 — 30 метров, решили судьбу «юнкерса». Боевой счет открыт!

Внезапность нападения ошеломила противника. Строй вражеских самолетов рассыпался. Потеряв управление, противник стал беспорядочно отстреливаться, сбрасывать бомбы, стараясь уйти от преследования. Воспользовавшись замешательством вражеских летчиков, наши истребители продолжали наносить удар за ударом и подожгли еще три самолета. В этом бою Ворожейкин сбил два «юнкерса».

Когда шестерка «яков» вернулась с задания, на аэродроме завязалось оживленное обсуждение итогов воздушной схватки. Летчики с нескрываемым удивлением отмечали одну деталь: сбив два самолета, Ворожейкин израсходовал только треть боекомплекта. А его ведомый летчик Выборнов истратил все патроны на один фашистский самолет. [223] Некоторые товарищи сомневались, может ли «юнкерс» «рассыпаться» после одной очереди, даже если пули попали в самое уязвимое место.

— Это дело случая, — раздавались голоса.

Но буквально вслед за этим разгорелся еще один воздушный бой. Снова шестерка «яков» шла на задание. Противник численно превосходил группу Ворожейкина в три раза. В этом бою Арсений опять сбил два Ю-87 да еще один МЕ-109, израсходовав на каждый самолет десяток-другой патронов. Скептикам, заявлявшим, что сбить самолет одной очередью можно лишь случайно, пришлось сдать свои позиции.

За короткий промежуток — с 20 июля по 20 сентября 1943 года — эскадрилья, которой командовал майор Ворожейкин, совершила 254 боевых вылета. Сам командир эскадрильи участвовал в 32 воздушных боях с численно превосходящими группами противника и сбил 19 вражеских самолетов.

Летчики-истребители, летавшие с ним на боевые задания, утверждали, что в бою Арсений — страшный человек. Они видели, с каким стремительным напором наседал он на фашистские самолеты и прошивал их метким огнем. Сам Ворожейкин об одном из своих правил говорил так:

— Есть один закон, обязательный для истребителя: всегда атакуй первым. Первым примечай врага, первым наноси удар. Тогда бой будет протекать так, как ты хочешь. Эффективность первой очереди решает успех всей атаки.

У него была «своя» наука воздушного боя. Лежа под плоскостью самолета в перерыве между боевыми вылетами, он «проигрывал» в воображении все детали воздушного боя.

— Шахматист анализирует отложенную партию, — шутили товарищи.

В этой шутке была своя правда. Летчик действительно анализировал. Он старался воскресить в памяти последнюю схватку с врагом, поэтапно представить, что и за чем следовало, как вел себя противник, как тот строил свои атаки, как он противодействовал врагу, как атаковал сам...

— Не надо упускать инициативу. Иди первым, тогда ты — хозяин неба, — говорил Ворожейкин ведомым Емельяну Чернышеву и Георгию Колиниченко.

Это была слаженная группа. Они хорошо понимали друг друга в воздухе, знали, в какой момент и какой маневр предпримет ведущий, знали свое место в бою и свои задачи. О них так и говорили — трио асов. Говорили... Теперь это слово звучит в прошедшем времени. Чернышев и Колиниченко погибли [224] в воздушных боях, погибли как герои. Арсений Ворожейкин продолжал счет сбитым фашистским самолетам за себя и за товарищей.

Он стремился участвовать в каждом боевом вылете эскадрильи. Это был не только азарт летчика. Он изучал врага, методы его нападения, систему защиты, особенности тактики. В нем чувствовался мастер своего дела. За проявленные мужество, отвагу и героизм в боях за Родину Арсению Васильевичу Ворожейкину присвоили звание Героя Советского Союза. Представление к награждению подписал командующий войсками Воронежского фронта генерал армии Н. Ф. Ватутин.

«Золотая Звезда» № 2043... Арсений держал в руках высокую награду, и к сердцу подступала щемящая радость. Нет, не о своих боевых заслугах думал он тогда. Вспоминались годы первых авиационных подвигов, героическая эпопея по спасению челюскинцев, бесстрашные перелеты В. П. Чкалова и М. М. Громова, боевое мастерство Анатолия Серова... Им страна вручила «Золотые Звезды» с первыми номерами. Война во много крат умножила число отважных.

Ворожейкину приходилось часто сопровождать штурмовиков, что не мешало ему в каждом бою увеличивать счет сбитых самолетов. Это результат тактики храброго летчика. Он не ограничивался отражением атак истребителей противника, а сам переходил в короткие энергичные контратаки и добивался победы. Однако Арсений Ворожейкин никогда не оставлял штурмовиков, которых ему поручали прикрывать, как никогда не оставлял друга в бою.

Нередко после выполнения боевого задания, разбирая полет, Ворожейкин объяснял товарищам:

— Можно было бы сбить больше фрицев, но мы не имели права отрываться от штурмовиков.

И не было случая, когда бы прикрываемые им штурмовики несли потери от истребителей противника.

В те дни, когда Ворожейкин не был связан со штурмовиками и уходил в свободные полеты, качества истребителя, который ищет, находит и уничтожает врага, раскрывались в нем в полную силу. «Хочешь сбить фрица, — говорил Арсений, — знай мой секрет: подойди вплотную к нему, чтобы он прицел закрывал, бей туда, где ему больнее. С такой дистанции легко рассмотреть, куда его стукнуть».

...Шли недели, месяцы. Не прекращались тяжелые бои. Росло число личных побед советского летчика над врагом: 30... 40... 45 сбитых самолетов. [225] Среди многочисленных воздушных побед героя мало таких, которые были бы похожи одна на другую. В каждом бою Ворожейкин находил и применял что-то новое, свое. Он, например, выводил свой истребитель на параллельный с бомбардировщиками курс, соблюдая интервал, который не позволял вражеским стрелкам вести прицельный огонь по его машине. Затем истребитель резко, с большим креном доворачивал в сторону бомбардировщиков. Чтобы не врезаться во вражеский самолет, Ворожейкин давал «обратную крену ногу», и его «як» на мгновение застывал в воздухе... Нос истребителя в этот момент был направлен в ближайший мотор вражеской машины. Казалось, советский самолет непременно столкнется с бомбардировщиком. Но именно в эту секунду раздавалась короткая пулеметная очередь. Преимущество маневра заключалось не только в том, что пули прошивали ближний мотор, кабину и бензобак, но и в том, что из-за стремительности атаки противник не успевал открыть оборонительный огонь.

Особенно запомнился Ворожейкину бой в небе над Киевщиной. Это было в ноябре, в самый канун праздника Великого Октября. Наши войска освободили Киев. Настроение у всех приподнятое, каждый рвался в бой. Командование отобрало восьмерку лучших. Ворожейкину довелось быть ведущим этой группы «яков» с красными капотами.

...Сквозь пелену густой дымки виден Киев, в городе пожары. На западе и юго-западе, куда отступают немецко-фашистские войска, стена огня. Серо-желтым дымом окутана земля, гарью пропитан воздух. Даже солнце потускнело, как будто его заслонили грязным стеклом.

За Киевом видимость улучшилась. Стала просматриваться земля. На юг и запад текут лавины танков, машин, пехоты, артиллерии. Задача восьмерки «яков» — прикрыть их от ударов авиации противника. Но где линия фронта? Ее нет, все в движении. Где наши, где гитлеровцы? Трудно разобраться.

В районе Василькова вражеские зенитки подбили один наш самолет. Поврежденный «як» повернул назад. Семь истребителей продолжали свой путь.

Зенитные разрывы позади. Теперь хорошо видно, как отступают вражеские войска. Впереди Белая Церковь. Вдруг Ворожейкин разглядел в густой синеве темные точки. Их много. Наверняка самолеты. Командир эскадрильи вглядывается: три группы гитлеровских бомбардировщиков Ю-87 идут строем «клин» к фронту. Вражеских самолетов раз в десять больше. Что делать? [226]

Стремясь остаться незамеченными, истребители быстро набирают высоту. Командир принимает решение: воспользовавшись внезапностью, атаковать сначала самолеты прикрытия. После приказа, который отрывисто прозвучал в наушниках, наступила тишина. Красная линия строя продвигается к вражеским машинам все ближе и ближе. «Яки» идут со стороны солнца, маскируясь в его слепящих лучах. Если их обнаружат, противник наверняка сможет своевременно занять оборону, а потом атаковать небольшую группу смельчаков. А главное, «юнкерсы» прорвутся к цели.

Семерка продолжает идти на сближение. Вот уже заметны черные кресты на крыльях.

Самолет Ворожейкина подходит все ближе, почти в упор. Вот чуть приподнимается красный нос «яка». Перекрестие прицела наложено на мотор «фокке-вулъфа-190».

Коротко и тихо звучит команда:

— Огонь!

Самолеты прикрытия, оставив в воздухе два ярких факела, провалились вниз. «Юнкерсы» остались без охраны. И без того маленькая группа «яков» разделилась на две части и стала атаковать.

Первая девятка немцев отхлынула-, ошеломленная дерзостью советских летчиков. Но тут последовал второй удар истребителей майора Ворожейкина, Сам Ворожейкин, перейдя в крутое пикирование, приблизился вплотную к одному из вражеских бомбардировщиков и всадил очередь бронебойных пуль в его кабину. «Юнкерс» взорвался в воздухе.

С земли за воздушным сражением наблюдали сотни танкистов. Около 80 вражеских бомбардировщиков не смогли прорваться сквозь барьер, созданный семеркой советских истребителей, и понесли тяжелые потери. Все восемь вражеских истребителей прикрытия были сбиты и догорали на земле. В этом же бою наши летчики подожгли три бомбардировщика.

«Стреляет, как Ворожейкин», — это была у летчиков-истребителей высшая похвала за меткость в бою. На боевом счету Ворожейкина 52 сбитых самолета противника. Каждая победа — результат умелого сочетания огня и маневра.

Арсений Ворожейкин — воспитатель целой плеяды воздушных бойцов.

— Мы — истребители, — говорит он.

И в эти слова А. В. Ворожейкин вкладывает особый смысл: умение разить врага с первой атаки.

Первый маршал

ВОРОШИЛОВ КЛИМЕНТ ЕФРЕМОВИЧ

Советский государственный и военный деятель Климент Ефремович Ворошилов родился в 1881 году в селе Верхнее Днепропетровской области. По национальности русский. Член КПСС с 1903 года. Семи лет пошел на шахту, затем батрачил у кулака, работал слесарем на заводах в Алчевске, Луганске, Царицыне, Петербурге. Осенью 1905 года возглавил Луганский Совет рабочих депутатов. Был делегатом IV (Объединительного), V и VI съездов партии, VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б).

К. Е. Ворошилов — выдающийся полководец, активный участник гражданской войны. С 1921 по 1924 год командовал Северо-Кавказским, затем Московским военными округами. С ноября 1925 года — народный комиссар обороны СССР.

В годы Великой Отечественной войны был членом ГКО. выполнял ответственные задания Ставки. В послевоенные годы — председатель Союзной контрольной комиссии в Венгрии, заместитель Председателя Совета Министров СССР, Председатель и член Президиума Верховного Совета СССР.

К. Е. Ворошилов — Маршал Советского Союза. За заслуги перед Родиной он дважды удостоен звания Героя Советского Союза (3 февраля 1956 года и 22 февраля 1968 года) и звания Героя Социалистического Труда. Награжден многими орденами и медалями, дважды — золотым именным оружием. Неоднократно избирался членом ЦК КПСС, Политбюро, ВЦИК, ЦИК СССР, депутатом Верховного Совета СССР. К. Е. Ворошилов — Герой Монгольской Народной Республики. В декабре 1969 года К. Е. Ворошилов скончался.

Впервые я увидел Климента Ефремовича Ворошилова в детстве. Шла гражданская война. Мать моя работала народной учительницей в селе Владимировна, в Донбассе. Село огибала железная дорога. И вот на этой дороге кипели жаркие бои. В сражениях участвовали бронепоезда красных, кайзеровских войск, махновцев, гайдамаков, петлюровцев. Победу одерживали то одни, то другие.

Мальчишки бегали на станцию Демурино, выпрашивали у красногвардейцев патроны. Помню, как бронепоезд «Гром революции», сделанный руками луганских рабочих на паровозостроительном заводе, разгромил какую-то анархистскую банду и прибыл на станцию. Там я увидел невысокого, энергичного человека в кожаной тужурке, перекрещенной пахучими ремнями, с маузером и шашкой.

Самый главный комиссар выступал перед крестьянами, собравшимися на станции. Он сразу установил контакт с возбужденной толпой, говорил о наступлении кадетов, которые хотят отобрать у мужиков землю и снова отдать ее помещикам. Комиссар говорил настолько просто и понятно, что даже мы, дети, все понимали. Многие парубки и дядьки тут же записались в Красную гвардию и остались на бронепоезде. Школьники поинтересовались, кто этот человек, и старый машинист паровоза сказал: луганский слесарь Клим Ворошилов, начальник 1-го Луганского партизанского социалистического отряда. Старик рассказал, что Ворошилов с семи лет начал работать. Сначала выбирал колчедан на шахте, затем пас помещичий скот, работал батраком у кулака, был подручным в ремонтных мастерских. Две зимы проучился в Васильевской школе, затем поступил на металлургический завод в Алчевске. Нам, мальчишкам, хотелось быть такими, как Клим Ворошилов. [229]

Значительно позже я видел железнодорожную будку, в которой 4 февраля 1881 года родился К. Е. Ворошилов — щедро одаренная натура, профессиональный революционер, выдающийся деятель большевистской партии и Советского государства, один из верных учеников и соратников Ленина. Будка стояла на насыпи невдалеке от села Верхнее Бахмутского уезда Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области). Видел я и хату в селе Васильевка, крытую толем, в которой Климент Ефремович провел свое невеселое детство.

Можно было бы многое рассказать о детстве и революционной молодости К. Е. Ворошилова, но об этой поре поведал он сам в книге «Рассказы о жизни», выпущенной в 1968 году Издательством политической литературы. Книга, охватывающая период до 1907 года, состоит из двух частей: «Начало пути» и «Революционная буря».

В автобиографических записках есть главы, названия которых говорят сами за себя: «Пастушья доля», «Курьер-рассыльный», «Прощание с богом», «Рабочее братство», «Скитание безработного», «Пролетарский Луганск», «Горловское восстание», «Первая встреча с В. И. Лениным», «На IV съезде РСДРП», «В глубоком подполье», «На V съезде РСДРП», «Революция потерпела поражение — борьба продолжается». Книга эта — своеобразный памятник эпохи. Автор не только отразил события бурного времени, но и создал запоминающиеся портреты революционеров, видных деятелей большевистской партии.

В годы гражданской войны имя Ворошилова часто появлялось на страницах газет. Опираясь на донбасских большевиков, он сколотил из рабочих и крестьян-бедняков 5-ю Украинскую армию. С неимоверными трудностями при активной помощи своих сподвижников Артема, Щаденко, Руднева, Пархоменко ему удалось прорвать кордоны кайзеровских войск и увести армию в Царицын — через белоказачьи донские степи.

Вскоре его назначают командующим Царицынским фронтом и командующим 10-й армией. В своих воспоминаниях Ворошилов писал: «Десятки тысяч деморализованных, изнуренных, оборванных людей и тысячи вагонов со скарбом рабочих и их семьями нужно было провести через бушевавший казачий Дон. Целых три месяца, окруженные со всех сторон генералами Мамонтовым, Фицхелауровым, Денисовым и другими, пробивались мои отряды, восстанавливая железнодорожное полотно, на десятки верст снесенное и сожженное, строя заново мосты и возводя насыпи и плотины. Через три месяца «группа войск Ворошилова» пробилась к Царицыну, и здесь из нее и других [230] частей была образована 10-я Красная Армия, которой мне было поручено командовать».

Мне довелось читать энергичные телеграммы за подписями Сталина и Ворошилова, посланные из осажденного Царицына В. И. Ленину. Сохранились сотни документов, фотографий, личных записок и оперативных карт, принадлежавших Ворошилову в то время. Они свидетельствуют о незаурядном полководческом таланте луганского слесаря, о его мужестве и героизме.

В телеграмме, отправленной в Царицын Реввоенсовету, говорится: «Объехал Морозовскую дивизию. Приняты все меры для восстановления положения. Тундутово займу сегодня. Еду в Чапурники, куда в случае надобности телеграфируйте. Положение не так плохо, как это многим трусам и дуракам кажется. К вечеру или ночью буду в Совете. Ворошилов».

Передо мной приказ, написанный, казалось бы, в безвыходной ситуации: «Бекетовка, начучастка Харченко, начдив Мухоперцову, начбриг Лобачеву и Круглякову. Доставить срочно по нахождении на позицию. Октября 14 дня 1918 года. Приказываю с занимаемых позиций не отступать ни шагу назад, впредь до распоряжения. Неисполнившие настоящего приказания будут расстреляны. Командующий К. Ворошилов».

А вот другой приказ, полный заботы и внимания к бойцам: «Среди многих отважных и смелых бойцов вверенной мне армии необходимо отметить истинно честных борцов за дело революции — это наличный состав броневых поездов. При выступлении и отходе наших частей эти борцы революции всегда оказывают неоценимые услуги, а потому объявляю им свою товарищескую признательность».

Царицынский фронт — одна из самых примечательных страниц военной биографии пролетарского полководца. Легендарное имя Ворошилова появляется в народных песнях:

Клятва нас вооружила!
В полуночном мраке
Сам товарищ Ворошилов
С нами шел в атаки...

Обаятельный образ Ворошилова создают в своих произведениях крупнейшие советские писатели Алексей Толстой и Всеволод Иванов, видные художники пишут его портреты, поэты и композиторы слагают о нем стихи и песни.

В конце 1918 года Центральный Комитет партии направляет К. Е. Ворошилова на Украину. Здесь его избирают членом ЦК КП(б)У и назначают народным комиссаром внутренних дел [231] республики. Вскоре он становится командующим войсками Харьковского военного округа, а затем командующим действующей 14-й армией, членом Реввоенсовета 12-й армии. Под его руководством осуществляются оборона Киева от наседавших петлюровцев и деникинцев, отход 12-й армии.

В ноябре 1919 года Ворошилов — член Реввоенсовета Первой Конной армии. Вместе с другими частями Красной Армии буденновцы участвуют в беспрерывных сражениях, а затем через Харьков и Донбасс гонят полчища Деникина на Северный Кавказ. 1200-километровый переход Первой Конной с Кавказа на польский фронт — достойный образец человеческой выносливости. Своим прорывом на Бердичев — Житомир буденновцы заставляют белополяков очистить Киев. Один за другим следуют победоносные бои на Западной Украине. И не было тогда сражения, в котором не принимал бы участия Ворошилов. Марш Первой Конной на врангелевский фронт. Более 700 верст прошли всадники по разоренной местности, по разбитым дорогам со взорванными мостами. В полусожженных селениях не было ни продовольствия, ни фуража, ни лошадей. Как и весной, когда армия двигалась с Кубани и Дона на Днепр, ей пришлось драться с бандами националистов, орудовавшими на Украине.

Дождливой ночью 25 октября 1920 года командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе вызвал на станцию Апостолово реввоенсоветы всех армий, входивших в состав Южного фронта. На совещании, впервые спустя 15 лет, прошедших после IV (Объединительного) съезда РСДРП, встретились два его делегата — М. В. Фрунзе и К. Е. Ворошилов.

— Наша задача сводится к тому, чтобы окружить и уничтожить Врангеля, не дать ему ускользнуть в Крым через Перекоп и Чонгар, — сказал Фрунзе.

Первая Конная выполнила приказ — вышла на пути отхода противника. Преградив ему дорогу в Крым, она создала обстановку оперативного окружения белогвардейских соединений, но основательно потрепанным войскам Врангеля удалось все же прорваться на полуостров.

В охваченных пламенем пожаров степях Северной Таврии развернулись тогда кровопролитные сражения. Одним из них явился бой у села Отрада, где расположился полевой штаб Первой Конной армии. На конармейцев наседало несколько полков белой пехоты, поддерживаемой огнем артиллерии и броневиков. Одновременно вражеская конница на рысях стала обходить село, угрожая разгромить находившиеся в нем части, захватить штаб. Буденный возглавил 1-й кавалерийский полк Особой [232] бригады, Ворошилов — кавалерийский дивизион Реввоенсовета. Отличные психологи, они знали, как вдохновляюще действует на бойцов пример командира. Прорывались и бились саблями в дыму, задыхаясь в густой пыли, почти в полном мраке, освещаемом лишь разрывами снарядов. Однако подавляющее превосходство пехоты и конницы белых — их собралось семь дивизий — вынудило красных всадников отойти в Ново-Троицкое.

Как выяснилось, через Отраду пролегало главное направление отхода всей ударной группы врангелевских войск. Рано утром на полях между двумя селами разгорелось новое конное сражение. В конце концов именно бои у Отрады решили исход битвы в Северной Таврии. За шесть суток — с 28 октября по 2 ноября — Врангель потерял все, что захватил за лето.

Прорвавшиеся в Крым, за Перекоп и Чонгар, врангелевские войска надеялись отсидеться там до лучших времен. Но командование Южного фронта не дало им этой передышки. М. В. Фрунзе приказал красным войскам в ночь с 7 на 8 ноября взять штурмом неприступные укрепления врага, поставил Первой Конной новую задачу — войти в бреши, пробитые стрелками 6-й армии на Перекопе. 12 ноября 1920 года пехота при поддержке артиллерии взломала Перекопские, Чонгарские и Ишуньские оборонительные сооружения, Первая Конная вошла в прорыв и совместно со Второй Конной, преследуя врангелевцев, подобно горной лавине, покатилась по крымским степям к Симферополю и дальше — на Севастополь. Сражение, в котором участвовали огромные массы конницы, еще раз подтвердило, что в лице М. В. Фрунзе, К. Е. Ворошилова и С. М. Буденного Советские Вооруженные Силы имеют крупнейших военачальников, одаренных полководцев.

О мужестве, простоте и сердечности Климента Ефремовича с восторгом рассказывали красноармейцы, вернувшиеся с фронта. Они говорили о его личной храбрости в бою у Дубовязовки (близ Конотопа) с кайзеровскими оккупантами, о четырехдневной схватке с врагом в районе Каменска, о боях под Суровикином и Морозовской, где Ворошилову пришлось участвовать в рукопашной схватке, о разгроме банд Григорьева и Махно.

В марте 1921 года на X съезде партии К. Е. Ворошилов был избран членом ЦК РСДРП (б). В это время вспыхнул контрреволюционный кронштадтский мятеж. По предложению В. И. Ленина X съезд послал 300 делегатов в войска, наступавшие на морскую крепость. Под руководством Ворошилова Южная группа войск по льду атаковала неприступные форты. Мятеж был подавлен. [233]

Кончилась гражданская война. К. Е. Ворошилова назначают командующим войсками Северо-Кавказского военного округа, которые под его руководством ликвидируют контрреволюционные банды в предгорьях Кавказского хребта. В 1924 — 1925 годах К. Е. Ворошилов — командующий Московским военным округом. Он проводит ряд тактических учений, вместе с М. В. Фрунзе осуществляет коренную реформу Красной Армии.

После безвременной кончины М. В. Фрунзе 6 ноября 1925 года решением ЦК партии и Советского правительства К. Е. Ворошилов назначается народным комиссаром по военным и морским делам и председателем Реввоенсовета СССР.

В объемистом сборнике, озаглавленном «Статьи и речи», К. Е. Ворошилов писал: «Второй этап жизни Красной Армии начался с военной реформы 1924 г. и продолжался до 1928 г... Главным его содержанием было организационное оформление всех вооруженных сил на основе опыта империалистической и гражданской войн. За этот период организационная структура Красной Армии была приведена в соответствие с современными требованиями... была установлена система комплектования Красной Армии, система мобилизации, система подготовки кадров командного и политического состава... В области военной техники эти годы характеризовались теоретической разработкой вопросов технического перевооружения РККА... В этом втором этапе исторического развития Красной Армии много сил и внимания было обращено на установление правильных взаимоотношений между командным и политическим составом... Из армии организационно отсталой Красная Армия в 1928 г. превратилась в армию современную, сделавшую для себя все организационно-учебные выводы из опыта последних войн».

Нарком активно участвовал в работе XIV съезда — съезда индустриализации страны, отстаивал линию партии в борьбе с фракционерами. Ворошилов знакомит членов Ленинградской партийной организации с антипартийной сущностью «новой оппозиции», помогает им очистить свои ряды от троцкистско-зиновьевского отребья. Газета «Правда» 15 января 1926 года публикует его статью «За единство».

Являясь членом Политбюро ЦК ВКП(б), К. Е. Ворошилов продолжает начатую М. В. Фрунзе титанически трудную работу по реорганизации, а затем и по техническому перевооружению Красной Армии. «Индустриализация страны, — писал он, — рост советской металлургии, химии, рост машиностроения, общий колоссальный технический рост всего народного [234] хозяйства — вот что создало те благоприятные условия, которые дали возможность в качестве одной из главнейших задач первого пятилетнего плана поставить и задачу укрепления обороны СССР».

Климент Ефремович известен как страстный публицист и великолепный оратор. Люди, которым довелось неоднократно слушать его выступления, говорят, что он очень свободно держался на трибуне. Атлетически прямая осанка, острый взгляд светлых глаз, смело обращенных к аудитории, — все это покоряло присутствовавших.

25 апреля 1927 года на IV Всесоюзном съезде Советов Ворошилов делает доклад «Оборона страны и состояние Рабоче-Крестьянской Красной Армии». 2 ноября выступает на Краснопресненской районной партконференции в Москве с пламенной речью «Против клеветы на Красную Армию». 13 декабря на XV съезде он произносит речь «Вопросы обороны и пятилетка». 22 и 23 февраля 1928 года «Правда» печатает его статью «Десятилетие Красной Армии».

23 февраля 1930 года ЦИК СССР награждает К. Е. Ворошилова четвертым орденом Красного Знамени. Выходят в свет его брошюры «На историческом перевале», «Будет ли война?». 2 июля 1930 года он выступает с речью на XVI съезде ВКП (б) — съезде развернутого наступления социализма по всему фронту.

В день пятидесятилетия К. Е. Ворошилова — 4 февраля 1931 года — было опубликовано приветствие ЦК ВКП (б). «Партия знает, — говорилось в нем, — твои боевые заслуги на фронтах гражданской войны. Она знает тебя как одного из первых организаторов рабоче-крестьянской армии».

В 1932 году нарком посетил боевые корабли, участвовавшие в маневрах Краснознаменного Балтийского флота, а через год вместе с И. В. Сталиным и С. М. Кировым провел день на подводной лодке Северного флота. Он побывал на Беломорско-Балтийском канале и на судостроительном заводе в Ленинграде, встречался с рабочими.

Несокрушимой силой логики своих речей К. Е. Ворошилов всегда убеждал огромные аудитории. 30 января 1934 года он выступил с речью на XVII съезде партии. Эта проникновенная речь может служить образцом страстности и убежденности в правоте дела, за которое боролась партия. Кстати, Климент Ефремович всегда считал, что устное слово действует на людей сильнее написанного, — сказывались навыки агитатора, приобретенные им в годы борьбы с царизмом, [235] В связи с реорганизацией Наркомата по военно-морским делам К. Е. Ворошилова в 1934 году назначают руководителем Вооруженных Сил Советского Союза — народным комиссаром обороны СССР.

Осенью 1935 года мне посчастливилось быть участником киевских военных учений — «маневров на высшем уровне». Тут на практике проверялась рожденная советским военным искусством теория глубокого боя и глубокой операции многочисленных армейских масс на большом театре военных действий, с применением огромной массы танков, авиации, парашютных десантов. Войсковые соединения — участники учения — разделились на «красных» и «синих». Первыми командовал С. А. Туровский, вторыми — И. Н. Дубовой. Руководил маневрами известный советский полководец И. Э. Якир. На учения во главе с наркомом К. Е. Ворошиловым прибыли крупнейшие военачальники — С. М. Буденный, Я. Б. Гамарник, А. И. Егоров, М. Н. Тухачевский. Были приглашены и закордонные гости — военные делегации Франции, Италии, Чехословакии во главе с генералами Луазо, Монти, Крейчи.

12 сентября «красные» начали «военные действия» — боем провели разведку переднего края, прорвали фронт, направили в образовавшийся прорыв конницу и танки. На третий день наступления на тылы «противника» было сброшено несколько тысяч парашютистов, а затем под их прикрытием перебазированы самолеты с пушками и танками. Это было грандиозное зрелище.

В непрерывном круглосуточном движении на огромных пространствах пересеченной местности находились большие массы войск и техники. Форсировались реки, возводились понтонные переправы и мосты, применялись дымовые завесы. Неутомимый К. Е. Ворошилов появлялся на различных участках боя, следуя с бойцами то «красной», то «синей» стороны, вел наблюдение за действиями всех родов войск, подсказывал, давал оценки.

В то время у нас только еще начали создаваться мощные мобильные мотомеханизированные соединения, десантные дивизии, способные наносить сокрушающие удары на большую глубину, — все то, что в Великой Отечественной войне сыграло первостепенную роль.

Размах киевских маневров поразил Европу. Перед изумленными взорами генеральных штабов капиталистических государств Советский Союз предстал как могучая держава, имеющая первоклассную армию, оснащенную новейшим вооружением.

Интересны оценки иностранных наблюдателей. Заместитель начальника французского генерального штаба генерал Луазо [236] признал: «Наиболее характерным, конечно, является теснейшая и подлинно органическая связь армии с населением, любовь народа к красноармейцам».

«Я буквально в восторге от применения воздушного десанта, допускающего в условиях широких пространств перенос боевых действий в глубокий тыл противника, — заявил в беседе со специальным корреспондентом «Правды» итальянский генерал Монти. — На меня произвели большое впечатление ловкость искусство, с которыми парашютисты выполнили такую ответственную и трудную операцию».

На обеде у И. Э. Якира, данном в честь иностранных делегаций, начальник генерального штаба чехословацкой армии генерал Крейчи сказал: «Мы поражены количеством проблем, исследуемых на маневрах... Вся работа маневрировавших войск — бойцов и командиров и руководителей показывает, в какой степени все усилия и стремления Советской Армии вдохновляются народным комиссаром обороны Климентом Ефремовичем Ворошиловым».

Я слышал краткое, энергичное выступление К. Е. Ворошилова перед красноармейцами на биваке в сосновом лесу, он говорил как равный с равными. Нарком похвалил отличную выучку солдат, командного и политического состава, назвал десятки фамилий отличившихся. Новаторски решены, сказал он, сложнейшие вопросы организации и применения в сражениях крупных механизированных, танковых, авиационных десантных соединений; проверены на практике важные тактические организационные принципы жизни и совершенствования Вооруженных Сил.

Вскоре после окончания маневров, 21 ноября 1935 года, К. Е. Ворошилову, С. М. Буденному, В. К. Блюхеру, А. И. Егорову, М. Н. Тухачевскому было присвоено звание Маршала Советского Союза.

Выступая на XVIII съезде партии, К. Е. Ворошилов подчеркнул: «Наша армия стоит зорким часовым на рубежах, отделяющих социалистический мир от мира угнетения, насилия и капиталистического варварства. Она всегда, в любой момент готова ринуться в бой против всякого врага, который посмеет коснуться священной земли Советского государства».

Высокую оценку подтвердили блестящие победы Красной Армии у озера Хасан в 1938 году, а спустя год — на реке Халхин-Гол. 20 августа 1939 года советско-монгольские войска, давая отпор японским провокаторам войны, перешли в решительное наступление по всему фронту. В ожесточенном сражении, [237] длившемся 12 суток, они окружили и почти полностью уничтожили крупную группировку врага.

События на реке Халхин-Гол эхом прокатились по всей планете, показали всему миру могучую силу Красной Армии, сорвавшей агрессивные планы японо-маньчжурских милитаристов. По меткому определению К. Е. Ворошилова, победа на Халхин-Голе была победой двух пятилеток.

Затем последовали освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию, воссоединение братских народов, а зимой 1940 года — разгром железобетонной линии Маннергейма.

7 мая 1940 года Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов назначается заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и председателем Комитета обороны. Налицо были все признаки надвигавшейся бури. Принимались меры для организации обороны в случае нападения гитлеровских агрессоров на нашу страну.

Трагически развивались события начала второй мировой войны. Дивизии фашистской Германии молниеносно разгромили французскую армию, захватили Бельгию и Голландию и у меловых скал Дюнкерка сбросили в холодные воды Ла-Манша остатки разбитой английской армии. Кровавой трагедией у Дюнкерка расплатилась королевская Британия за политику Мюнхена. За каких-нибудь полгода Гитлер стал полновластным хозяином Западной Европы — от Атлантического океана до советских границ. В его железных когтях сконцентрировалась колоссальная военная мощь Германии, Италии, Финляндии, Австрии, Франции, Бельгии, Норвегии, Балканских стран.

22 июня 1941 года гитлеровская Германия обрушила всю мощь своей военной машины на СССР. Наступил новый период в жизни Советского государства — период Великой Отечественной войны. Советский Союз являлся единственной в мире страной, препятствовавшей осуществлению злодейских замыслов германского империализма. Угроза фашистского порабощения нависла над миром. И весь советский парод вступил в решительную борьбу со злейшим врагом — германским фашизмом.

В годы Великой Отечественной войны К. Е. Ворошилов стал членом Государственного комитета обороны, одно время был главнокомандующим войсками Северо-Западного направления, командующим Ленинградским фронтом, выполнял ответственные задания Ставки Верховного Главнокомандования. Вместе с Г. К. Жуковым он координировал действия Ленинградского и Волховского фронтов при прорыве блокады Ленинграда, совместно [238] с А. М. Василевским — действия отдельной Приморской армии, 4-го Украинского фронта и Черноморского флота при освобождении Крыма.

Наделенный дипломатическим даром, Климент Ефремович был в составе советской делегации на конференции представителей СССР, Великобритании и США в Москве в 1941 году, участвовал в Тегеранской конференции руководителей СССР, США и Великобритании в 1943 году. После войны, в 1945 — 1947 годах, работал председателем Союзной контрольной комиссии в Венгрии.

С марта 1953 по май 1960 года К. Е. Ворошилов — Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Тысячи государственных документов скреплены его размашистой подписью. Лучшие люди страны заряжались мужественной энергией, получая из его рук правительственные награды. Да и самому Клименту Ефремовичу в эти годы, а именно 3 февраля 1956 года, было присвоено звание Героя Советского Союза, а в мае 1960 года — звание Героя Социалистического Труда. Руководствуясь партийной совестью, он принимал живое участие в судьбах множества людей, живущих в разных концах нашей необъятной Родины. Тысячи граждан обращались к нему за советом, с различными просьбами, делились с ним своим горем и радостью. В феврале 1968 года в связи с 50-летием Советских Вооруженных Сил К. Е. Ворошилов был награжден второй медалью «Золотая Звезда», почетным революционным оружием с золотым изображением государственного герба СССР.

Последний раз я виделся с Климентом Ефремовичем на его подмосковной даче. Ему было тогда 88 лет. Буйная, бившая когда-то ключом жизнь клонилась к закату. Но он продолжал работу над своими мемуарами.

Климент Ефремович поведал, что написал 10 глав второго тома «Рассказов о жизни».

— Думаю, что успею закончить и третий том — о событиях и людях гражданской войны, а может быть, удастся подвести итог и всей своей жизни, — сказал он на прощание.

Уходя, я несколько раз оглянулся и все никак не мог понять, то ли лучи солнца, то ли лучи собственной славы освещали гордую, могучую голову первого маршала.

От Миуса до Пиллау

ГАРЕЕВ МУССА ГАЙСИНОВИЧ

Муса Гайсинович Гареев родился в 1922 году в деревне Илякшиды Илишевского района Башкирской АССР в семье бедного крестьянина. По национальности башкир. Член КПСС с 1944 года.

Окончив семилетку и два [240] курса железнодорожного техникума, в 1940 году поступил в авиационную школу. В сентябре 1942 года был направлен на фронт. Участвовал в боях на Волге, в Донбассе, Крыму, Белоруссии, Польше и Германии. Всего за годы войны М. Г. Гареев совершил 250 боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года Мусе Гайсиновичу Гарееву присвоено звание Героя Советского Союза. 19 апреля 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны М. Г. Гареев окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, а затем Академию Генерального штаба. Избирался депутатом Верховного Совета СССР второго, третьего и четвертого созывов. В мае 1964 года полковник М. Г. Гареев по болезни уволился из армии, В настоящее время живет и работает в Уфе.

С началом наступления советских войск на Миусе в июле 1943 года для личного состава штурмового авиаполка, в котором служил Муса Гареев, пришли горячие дни.

Однажды командир эскадрильи капитан Буданов получил задание штурмовать железнодорожный эшелон. Самолеты появились над составом, когда он подходил к станции. К огню зенитных пулеметов, установленных на эшелоне, добавился еще огонь нескольких батарей, прикрывавших станцию. Гитлеровцы неистовствовали. Их пушки и крупнокалиберные пулеметы били не переставая.

— Лейтенант Гареев! Своим звеном подавите батареи противника! — приказал командир. — Я иду на эшелон!

— Понял, товарищ капитан! — ответил Гареев и устремился к ближайшей фашистской батарее.

Войдя в пике, летчики открыли шквальный огонь из пушек и пулеметов. Вниз полетели бомбы. Батарея замолчала. Но в стороне действовали еще две. Над эшелоном, рядом с атакующими штурмовиками, медленно таяли многочисленные облачка разрывов.

Зенитный огонь заставил оба звена Буданова отклониться от курса. «Нужно немедленно оказать помощь, — подумал Гареев. — Штурмовать батареи по очереди? Не годится! Пока будет молчать одна, откроет огонь другая. Кроме того, необходимо продержать вражеских зенитчиков под огнем до тех пор, пока не будет выполнено задание, пока не уйдет от цели командир эскадрильи. Это значит штурмовать непрерывно. Но тогда не хватит боеприпасов. Л что, если схитрить?»

Гареев приказал звену разделиться на пары и штурмовать, чередуя боевые заходы с холостыми. Хитрость удалась. Каждый [241] раз, когда самолеты с воем пикировали на батареи, фашисты бросались в укрытия и не успевали сделать ни одного выстрела. Не потеряв ни одного самолета, эскадрилья уходила домой, оставляя на станции разбитый, окутанный дымом и пламенем железнодорожный состав. В шлемофоне Гареева послышался голос командира эскадрильи:

— Молодец, Гареев! Всем экипажам — спасибо!

Сержант Кирьянов, стрелок Гареева, удивился, услышав, что его командир, человек неразговорчивый, не любивший выражать свои чувства вслух, на этот раз крикнул:

— Слышишь, Сашок? Это нам! Понял?

Буданов вспомнил, как настойчиво тренировал он молодого летчика, которому не хватало еще опыта, знаний. А теперь мастерству его мог позавидовать и сам командир.

Гареев испытывал большой душевный подъем. Он был горд сознанием выполненного долга, радовался успеху экипажей своего звена, всей эскадрильи, отлично выполнившей задание.

Станция уже скрылась за горизонтом. О ее местоположении можно было догадаться лишь по столбам черного дыма. Внизу сплошным зеленым ковром тянулись ровные, будто причесанные поля. Над эскадрильей в безоблачном небе кружились четыре сопровождавших ее истребителя.

«Сегодня им делать нечего», — подумал Гареев, но все же напомнил Кирьянову:

— Посматривай за воздухом!

— Так точно, товарищ лейтенант, смотрю, — ответил сержант и тут же добавил: — Внизу под нами еще два истребителя, должно быть, наши.

— Какие наши? Откуда? — лейтенант резко повернулся.

Почти на бреющем полете, пристроившись в хвост один к другому, стремительно неслись два самолета. Ведущий заходил в хвост Буданова. Сомнений быть не могло: фашисты! Еще несколько секунд — и случится непоправимое.

Спасти командира, во что бы то ни стало спасти! Как же помочь Буданову? Если бы Гареев был ближе, то, не задумываясь, заслонил бы собой командира. Но расстояние не позволяет сделать этого. А драгоценные секунды уходят. Гареев бросил быстрый взгляд по сторонам, посмотрел вверх. «Яки» безмятежно кружат над эскадрильей с большим превышением. Пока сообщишь им, будет поздно.

Поставить заградительный огонь? Рискованно. Фашист может увидеть трассы и успеет отвернуть. Тогда все потеряно. Да и дистанция еще велика. Остается единственный выход: догнать [242] врага. Конечно, с истребителем нечего и думать соревноваться в скорости. Но преимущество в высоте дает возможность, пикируя, перерезать курс противнику, подойти к нему на дистанцию действенного огня.

В следующее мгновение самолет Гареева ринулся вниз. Расстояние быстро сокращалось. Фашистский летчик, внимание которого было приковано к самолету командира эскадрильи, не заметил опасности.

Главное — не промахнуться, выйти в атаку, как говорится, по ниточке. Огромным напряжением сил Гареев выровнял штурмовик, ловя в прицел вражеский истребитель.

Пора! Летчик нажал на гашетку. Весь подавшись вперед, Гареев не отрывал взгляда от вражеской машины. Еще мгновение — и тонкая паутина трасс коснулась острого носа истребителя. Вспыхнуло пламя, истребитель дернулся, и тотчас же взрыв разбросал в стороны объятые пламенем обломки. Гареев облегченно вздохнул. Затем плавно, как на учебных занятиях, набрал высоту и занял свое место в строю.

Сзади «яки» уже преследовали второго фашиста. Самолет командира эскадрильи шел прежним курсом как ни в чем не бывало. «Не может быть, чтобы не заметил», — подумал Гареев. Но вот в наушниках шлемофона зашуршало, раздалось потрескивание.

— Гареев! Ты слышишь меня, Гареев? Спасибо за выручку! Благодарю за отличную службу!

Буданов говорил спокойно, но в голосе его чувствовалась особая теплота.

С тех пор прошло немало времени. Но тот боевой вылет, когда Гареев получил две благодарности от командира, он помнит до сих пор.

...Шел последний день 1943 года. Полетов не предвиделось, и весь личный состав полка с утра готовился к встрече Нового года. Летчики, стрелки, оружейники, техники чистились, брились, мылись в бане. К обеду все в приподнятом настроении собрались в столовой.

И вдруг команда всему летному составу срочно явиться на аэродром. Их уже ждал заместитель командира полка подполковник Ф. В. Тюленев.

— Получены сведения, что на аэродроме противника приземлились два авиационных полка, бомбардировщики Ю-88 и истребители «хейнкель-111». Сейчас у них там суматоха, устанавливают машины; охрана, вероятно, еще не организована как следует. Да и Новый год немцы тоже, надо полагать, собираются [243] встречать. В самый раз по ним и ударить. Успеть надо до темноты...

Полк летел в полном составе, тремя группами. Первая «работала» по истребителям, вторая — по бомбардировщикам, а третья должна была подавить зенитные батареи и затем переключиться на бомбардировщики. Звено лейтенанта Мусы Гареева входило в третью группу, которую возглавлял командир эскадрильи капитан Федор Анисов.

Линию фронта пересекли спокойно. А вот и аэродром. Выпавший с неделю назад снег растаял, и камуфлированные гитлеровские самолеты сидели на его большом прямоугольнике, как огромные белые птицы на черном поле. Лучшего и не придумаешь.

Началась атака. Один за другим входили штурмовики в крутое пике, устремляясь к целям. Внизу рвались снаряды и бомбы, комьями взлетала вверх земля, горели вражеские машины. А когда штурмовики вышли из пикирования и с разворотом набрали высоту, настала очередь стрелков. Свинцовым огнем из пулеметов они поливали белые, пятнистые самолеты, заставляли в страхе разбегаться суетившихся на аэродроме фашистов.

Гареев шел в паре с лейтенантом Виктором Протчевым, прикрывавшим его сзади. Они давно летали вместе и прекрасно понимали друг друга. Как только Гареев «отработал», на зенитку немедленно обрушил свой удар Протчев.

Эскадрилья капитана Анисова уходила последней. В шлемофоне прозвучал знакомый голос командира полка, поздравлявшего все экипажи с отличным выполнением задания. Гареев с удовлетворением оглянулся назад, где на быстро удалявшемся аэродроме множеством огненно-дымных костров пылали вражеские самолеты.

— Двадцать три! — громко произнес стрелок Саша Кирьянов. — Неплохо поработали!

— Фрицам новогодний «подарок»... — Гареев не успел договорить.

— Товарищ командир! Протчев «валится».

У Гареева екнуло сердце. Он сделал вираж, повернул назад. Ведомый отстал и еле тянул, переваливаясь с крыла на крыло.

— Виктор! Что с тобой? — взывал Гареев, идя за подбитым самолетом, и наконец услышал знакомый голос, в котором чувствовалось отчаяние:

— Не слушаются рули, течет масло. Постараюсь сесть, да не знаю, лучше ли это... [244]

— Виктор, тяни, тяни, выбирай получше площадку садись. Выручим! Не ранен?

Вместе с двумя самолетами своего звена Гареев продолжал идти за подбитой машиной. Штурмовик Протчева уже шел над самой землей, и Гареев вздохнул с облегчением, когда увидел, что летчик благополучно посадил машину прямо на поле. Золотое солдатское правило: «Сам погибай, а товарища выручай» — было законом и для летчиков. Но как это лучше сделать? И удастся ли посадить машину на выпущенные шасси? Ведь сесть на живот сравнительно легко, а тут нужно не только сесть, но и, не медля ни минуты, сразу же взлететь. Значит, надо все взвесить и точно рассчитать.

Гареев снизился и сделал круг над подбитым самолетом. Справа неподалеку проходила железная дорога, слева — в километре — населенный пункт, оттуда уже выезжала грузовая машина с солдатами. Надо спешить.

Доложив командиру эскадрильи обстановку и получив «добро», Гареев стал заходить на посадку, приказав двум другим экипажам прикрыть его.

Самолет с ревом пронесся над землей. Гареев уже выпустил шасси, как вдруг перед глазами вырос овраг, которого он не заметил раньше. Пришлось чуть-чуть взять ручку на себя. Но этого было достаточно, чтобы проскочить точку приземления.

«Ах, черт, промазал!» И Гареев, взмыв ввысь, пошел на второй заход.

Но что это? Широко распластав крылья, тенью мелькнул штурмовик и, коснувшись колесами земли на противоположной стороне оврага, понесся, подпрыгивая, к машине Протчева. Вырулил почти к ее борту, и Гареев увидел, как на самолет взобрались Протчев и его стрелок.

— Молодец! — вслух произнес Гареев. — Кто же это?

Он посмотрел на стабилизатор машины. Там виднелась «пятерка». Значит, лейтенант Павлов.

— Опередил нас Павлов, Сашок! — не скрывая радости, сказал Гареев. — Что ж, давай пока погоняем грузовик.

И Гареев ринулся на автомашину, с которой немцы уже посылали вслед взлетавшему самолету автоматные очереди. Гареев пронесся над их головами.

— Ну-ка, Сашок, дай по ним!

Кирьянова не надо было просить. Нажав на гашетку, он прошил машину длинной очередью.

Гареев сделал еще один заход и поджег подбитый самолет Протчева. Чтобы не достался врагу. [245]

Весной 1944 года — к этому времени Гареев стал уже капитаном и командовал эскадрильей — штурмовой авиационный полк участвовал в боях по ликвидации никопольского плацдарма немцев на Днепре. Местность здесь, сильно пересеченная, изрытая глубокими оврагами, давала возможность гитлеровцам скрытно маневрировать живой силой и техникой. Утром наши наземные части отобьют у врага первые траншеи, а за ночь фашисты подтянут откуда-то танки, ударят... Так несколько дней переходили траншеи из рук в руки.

Командование терялось в догадках: где прячутся гитлеровские танки? В разведку включились штурмовики. Они вылетали на поиск парами, как на «свободную охоту». Одна пара вернется — другая поднимается в воздух. Настала очередь и эскадрильи капитана Гареева. Первыми должны были лететь сам командир и его ведомый — старший лейтенант Протчев.

Командир полка вызвал оба экипажа и поставил задачу:

— Тщательно осмотреть овраги в Золотой балке, — и он показал карандашом на карте, — чует мое сердце: где-то здесь эти проклятые танки.

Видимость была хорошая, но метров с двухсот началась облачность. Ею-то и решил воспользоваться Гареев. Танки должны быть где-то неподалеку от переднего края, значит, надо их искать, летая параллельно линии фронта. Низкие облака помогут в нужный момент уйти от зенитного огня.

Самолеты приблизились к линии фронта и сразу подверглись зенитно-артиллерийскому обстрелу.

Гареев сделал «горку», вошел в облака, потом так же резко снизился, огляделся, а как только зенитки начали пристреливаться, снова взмыл вверх. Так и ныряли штурмовики вверх-вниз, будто катаясь по «американским горкам». Со стороны эти маневры казались безобидной игрой. На самом же деле они требовали высокого мастерства и слаженности обоих экипажей: при малейшей ошибке самолет Протчева мог врезаться в хвост ведущего.

Внизу показались овраги. Штурмовики снизились, взяли курс вдоль одного из них. Гареев заметил несколько автомашин, прикрытых маскировочными сетями, на отлогом скате — минометную батарею. Танков не видно. Справа и слева по разведчикам били «эрликоны», небо покрылось разрывами.

— Смотри как следует, — предупредил Гареев своего стрелка, — а на зенитки внимания не обращай.

Кирьянов промолчал. Легко сказать «не обращай», когда огненные трассы так и мелькают рядом и кажется, будто тебя насквозь прошивают. [246] Первый овраг разведчики миновали благополучно. Затем осмотрели два других. Ничего. Штурмовики набрали высоту.

— Что, домой пойдем? — невесело спросил Протчев.

— Погоди, домой успеем, — ответил Гареев. — Ты заметил, во втором и третьем оврагах зениток меньше, чем в первом? Значит, в первом они прикрывают что-то. Давай поглядим еще...

Штурмовики вернулись к первому оврагу. Увертываясь от зенитного огня, Гареев снизился и с креном на правое крыло пронесся вдоль оврага. Ничего. В конце оврага он снова развернулся. Накренившись теперь на левое крыло, экипаж осматривал левую, ближнюю к фронту сторону оврага.

Высокий обрыв его был покрыт пятнами бурой прошлогодней травы, редким кустарником, изрезан трещинами. По широкому дну шла наезженная грунтовая дорога.

— Товарищ капитан, — воскликнул Кирьянов, — вижу следы гусениц!

— Где? — встрепенулся Гареев.

— Вон на дороге, у поворота.

Гареев сделал совершенно немыслимый вираж и вышел из него почти над самой дорогой. Действительно, следы гусениц кончались там, где овраг круто поворачивал вправо, под прямым углом к фронту. Зенитки вели бешеный огонь. Над оврагом поднялась огненная завеса. Гареев, а за ним и Протчев снова набрали высоту. Затем экипажи еще раз осмотрели левую сторону оврага и наконец увидели то, что так долго искали. В кустарнике у дороги стоял танк, а позади него чернела квадратная ниша. Все ясно. Приглядевшись, Гареев и Кирьянов обнаружили в нижней части оврага, почти у дороги, темные, еле заметные квадратные пятна. Там, в нишах, гитлеровцы прятали свои машины.

Гареев доложил об этом по радио командиру полка. Вскоре с аэродрома поднялись эскадрильи штурмовиков.

— Эх, разведать-то разведали, — с сожалением проговорил Протчев, — а бомбить будут другие... Давай пройдемся хоть разок!

— Ни в коем случае, — отрезал Гареев. — Пусть думают, что мы ничего не нашли. А то еще спугнем. Вот пойдем домой — поищем что-нибудь.

Оба штурмовика взяли обратный курс и начали свободный поиск. Первой им на глаза попалась неуклюжая самоходная артиллерийская установка, одиноко двигавшаяся по дороге. [247]

Поджечь ее для Гареева было делом нетрудным. Но вот впереди показалась глубокая, широченная балка. Здесь, должно быть, на привал остановилась колонна немецких автомашин с пехотой. Слегка покачав крыльями — сигнал Протчеву, чтобы тот шел за ним, — Гареев отдал ручку от себя. Уже с первого захода несколько машин загорелось, а фашисты бросились врассыпную. Штурмовики пошли на второй заход, теперь с хвоста колонны. Гареев так увлекся, что летел уже в самой балке. И в этот момент справа и слева ударили вражеские пулеметы. Кирьянов пытался отбиться, но его пулемет вдруг заело. Не выдержав, крикнул:

— Куда ты лезешь, командир?! Прошьют!

Только тут Гареев опомнился; «горкой» вышел из балки.

На аэродроме командир полка, выслушав рапорт Гареева, внимательно осмотрел изрешеченные пулями самолеты, покачал головой:

— Впредь так рисковать запрещаю. Нам нужен живой летчик Гареев.

К 1945 году на счету у Мусы Гареева было уже свыше 200 боевых вылетов. Слава о бесстрашном летчике-штурмовике шла по всему фронту.

В феврале наши части ворвались в осиное гнездо германского фашизма — Восточную Пруссию. Гитлеровцы сопротивлялись здесь особенно упорно. Каждый метр земли приходилось брать с боем. Вся территория Восточной Пруссии представляла собой хорошо продуманную, организованную систему обороны. Расположенные близко друг от друга хутора, с прочными каменными зданиями, с подвальными помещениями, приспособленными для ведения перекрестного пулеметного и орудийного огня, надежно прикрывали подступы к крупным городам. Глубокие реки и каналы создавали дополнительные препятствия для наступающих. Повсюду были тщательно замаскированные мощные форты, доты и дзоты.

Поддерживая наступление наших наземных войск, действовал здесь и авиационный полк, в котором командовал эскадрильей майор Гареев. Летчики самоотверженно выполняли свой воинский долг. Они расчищали путь наступающим, разрушая вражеские укрепления, штурмуя гитлеровскую пехоту, уничтожая самоходки, танки и артиллерийские батареи противника. Не один фашистский ас нашел свой бесславный конец в воздушных схватках с гареевцами.

Летчики отлично овладели тактикой штурмовой авиации, техникой пилотирования, научились творчески применять способы [248] штурмовки вражеских объектов и ведения воздушного боя.

И в этом, конечно, была немалая заслуга их командира, который всегда находил время передать свой опыт подчиненным. Каждый летчик твердо знал свое место в строю, усвоил «почерк» командира, быстро и четко выполнял все его приказания. Гарееву не надо было повторять команду, как и куда разворачиваться, с каким креном. Стоило только бросить в эфир два-три слова, слегка качнуть крылом, указать направление, как все точно следовали за ним. Отличалась эскадрилья майора Гареева и особым умением, подойдя к цели правым или левым пеленгом, мгновенно перестроиться в круг, стремительно замкнуть его над целью.

Однажды в конце февраля, когда с Балтики дул сырой, промозглый ветер, нагоняя разлохмаченные тучи, Муса Гареев с ведомым Александром Кузиным и Виктор Протчев с ведомым Анатолием Заровняевым вылетели двумя парами на «свободную охоту». Углубившись на территорию противника, «охотники» обнаружили дальнобойную артиллерийскую батарею.

— Приготовиться! — скомандовал Гареев. — Иду в атаку! Следуя за командиром, самолеты парами пошли в пике и сбросили бомбы.

Гареев развернулся для второго захода. Но в этот момент стрелок Кирьянов крикнул:

— Вижу большую группу истребителей! Идут снизу!

К штурмовикам неслась четверка узких, с длинными тонкими фюзеляжами истребителей МЕ-109, а чуть в стороне и дальше виднелись еще четыре коротких тупорылых «фокке-вульфа-190».

— Делать «ножницы», уходить на свою территорию со снижением! — приказал Гареев.

«Ножницы» — хитрый и сложный противоистребительный маневр, родившийся в штурмовой авиации в годы войны. Каждая пара штурмовиков, идущая чуть уступом по отношению друг к другу (ведущий немного выше ведомого), начинала меняться местами. Скажем, если ведомый идет справа сзади, то он переходит низом налево, а ведущий — сверху вниз направо. Потом снова, но уже в обратном порядке. А поскольку маневр этот осуществляется с креном, оба штурмовика все время видят хвосты друг друга и прикрывают их.

Обе пары «илов» быстро удалялись к линии фронта. Вражеские истребители несколько раз пытались атаковать, но близко подходить боялись. [249] Четверка Гареева уже приближалась к переднему краю и гитлеровцы стали отставать, как вдруг один из «мессеров» отделился от остальных, вырвался вперед, обогнал наших штурмовиков и, развернувшись, пошел навстречу.

Гареев решил принять атаку. Выровняв самолет, зорко смотрел в прицел.

— Товарищ командир, отворачивайте, — послышался голос Протчева.

Но он уже не мог отказаться от боя. Со страшной скоростью неслись самолеты навстречу друг другу. Еще мгновение — и обе машины разлетятся от удара вдребезги... Теперь победа за тем, у кого крепче нервы, больше выдержки.

Гареев первым нажал на гашетку. И почти одновременно прорезали небо пулеметные и пушечные трассы вражеского истребителя. Однако у фашиста в последнюю секунду сдали нервы. Чтобы избежать столкновения, он резко поднял истребитель. Перед Гареевым мелькнуло темное брюхо самолета, но он все же успел еще раз нажать на гашетку.

— Сбили! Товарищ командир, сбили! — закричали Протчев и Заровняев.

Гареев перевел дыхание. Четверка шла уже над своей территорией, и зенитки надежно отсекли от нее группу истребителей противника.

На аэродроме «охотников» встретили все свободные от полетов летчики. Едва Гареев ступил на землю, как его окружили и с криком «ура» подняли на руки, начали качать.

— В чем дело? — недоумевал командир эскадрильи.

— Тебе присвоили звание Героя Советского Союза. Сегодня опубликован Указ. Кирьянов награжден вторым орденом Славы.

Апрель 1945 года... Он принес с собой солнечную, ясную погоду, волнующие запахи пробуждающейся природы и твердую уверенность в близкой победе. Восточнопрусская группировка гитлеровцев доживала последние дни. Но истекавший кровью фашистский зверь продолжал огрызаться.

В начале месяца был предпринят решительный штурм окруженных гитлеровских войск. Отгремела канонада двухчасовой артиллерийской подготовки. И вот на немецкие позиции ринулись советские танки и пехота. С ходу захватили траншеи и доты первой линии обороны. Однако вторая линия обороны встретила наступавших плотным огнем. Перед танками взметнулись фонтаны земли. Движение советских подразделений замедлилось, и пехота вынуждена была залечь.

На командном пункте за наступлением наших войск наблюдали командующий воздушной армией генерал-полковник авиации Т. Т. Хрюкин и главнокомандующий Военно-Воздушными Силами главный маршал авиации А. А. Новиков.

— Немедленно выслать на поле боя штурмовиков, — отдал по радио приказание генерал Хрюкин.

Через несколько минут над немецкими позициями повисла первая эскадрилья «илов». В одно мгновение она построилась в круг, и на землю посыпались бомбы, снаряды. Навстречу самолетам потянулись огненные струи трассирующих пуль. Небо покрылось густой сетью разрывов. Но штурмовики вновь и вновь чертили круги в небе, пронизывая облачка зенитных разрывов, все новые и новые десятки килограммов смертоносного груза обрушивались на врага. Наземный и зенитный огонь противника мало-помалу стихал. Советские танки опять устремились в атаку, за ними поднялись и цепи пехотинцев.

— Хорошо штурмовали! — восхищенно сказал главный маршал авиации и спросил: — Кто это?

— Герой Советского Союза Муса Гареев.

— Молодец!

...А эскадрилья, заправившись горючим и пополнив боекомплект, вылетела на штурмовку нового объекта. Ее вел в бой Муса Гайсинович Гареев, имя которого спустя несколько дней было названо в Указе Президиума Верховного Совета СССР в связи с вторичным присвоением ему звания Героя Советского Союза. [250]

Ветеран трех войн

ГЛАЗУНОВ ВАСИЛИЙ АФАНАСЬЕВИЧ

Василий Афанасьевич Глазунов родился в 1896 году в деревне Варваровка Колышлейского района Пензенской области в семье бедного крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1926 года.

В 1915 году В. А. Глазунов был призван в царскую армию. Сражался на фронте. После Февральской революции вернулся домой, а с первых дней организации Красной Армии вступил в ее ряды. На протяжении нескольких лет активно боролся на фронтах гражданской войны. Прошел в армии путь от рядового бойца до генерала.

К началу Великой Отечественной войны Глазунов командовал стрелковой дивизией. В годы войны командовал воздушнодесантными войсками, а затем гвардейским стрелковым корпусом. Особенно отличился в боях за Одессу, в Висло-Одерской операции, при взятии Берлина.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 марта 1944 года гвардии генерал-майору Василию Афанасьевичу Глазунову присвоено звание Героя Советского Союза. 6 апреля 1945 года за новые боевые подвиги на фронте удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

С июня 1954 года ветеран трех войн генерал-лейтенант В. А. Глазунов по болезни находился в запасе, жил в Москве. В 1967 году он умер.

Перед нами фронтовой дневник дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Василия Афанасьевича Глазунова. Пухлая, объемистая тетрадь в кожаном переплете... Вместе с генералом побывала она на многих дорогах Великой Отечественной войны, начиная с трудных дней обороны и отступления 1941 года и кончая маем 1945 года, когда Советская Армия добила фашистского зверя в Берлине.

Первый день вторжения гитлеровцев на нашу землю застал генерал-майора Глазунова на Дальнем Востоке, в городе Уссурийске, где он в то время командовал дивизией. Василий Афанасьевич получил предписание и тотчас же отправился в действующую армию.

Человек военный по профессии, бывалый солдат, участник первой мировой и гражданской войн, Василий Афанасьевич в третий раз за свою жизнь шел воевать.

«В пути, — писал он на первой странице своего дневника, — я часто думаю о семье, оставленной так близко от границы японцев... Я также вспоминаю покинутый волей судеб цветущий, богатый край с его огромными просторами. Особенно мне понравилась Приханкайская низменность... Край как следует нами еще не изучен. Большие просторы. Земля хлебородная...»

Земля хлебородная... Об этом думал советский генерал, отправляясь на одну из самых трудных и жестоких войн, какие знает история. Генерал понимал, что война будет суровой и длительной. Знал он по прежнему боевому опыту и противника, жестокого и коварного.

Как и многие прославленные полководцы и командиры нашей армии, Глазунов родился в деревне, в семье бедного крестьянина. Отец его и братья отца земли своей не имели, трудились [253] на помещика. В 1906 году Василий Глазунов окончил церковноприходскую школу и с той поры до мобилизации в 1915 году в действующую царскую армию работал по найму у помещиков и кулаков своего уезда. А со времени мобилизации — было тогда крестьянскому парню 18 лет — началась для него и долгие-долгие годы продолжалась жизнь военного человека — солдата царской армии, а позже командира первой в мире армии рабочих и крестьян.

Солдат Глазунов служил в команде конных разведчиков полка.

«Служба в разведке, — писал в своих воспоминаниях Василий Афанасьевич, мне нравилась как бойкое место в наземных войсках». При наступлении конные разведчики — впереди. При отходе они действуют позади своих отступающих частей, ведут бои с наступающим врагом. При позиционном «стоянии» войск разведчики пробираются ночью в окопы и тылы противника, захватывают «языков», выясняют численность, нумерацию частей, замыслы вражеского командования. И в самом деле — бойкое место.

Будущий военачальник Советской Армии уже тогда полюбил службу в подвижных маневренных частях. В то время подобной маневренностью обладала конница. Кстати сказать, из рядов кавалеристов вышла целая плеяда наших славных советских полководцев. В коннице много лет назад начал практический курс военных наук и Василий Афанасьевич Глазунов.

В первые дни октября 1917 года Глазунов был в окопах под городом Броды, в Галиции. После Февральской буржуазно-демократической революции в окопы все чаще стали проникать большевистские листовки. Читали их при свете коптилок, выставляя солдата-дозорного, чтобы при появлении офицера быстро спрятать крамольный листок. А потом стали читать ленинские призывы в открытую, не прячась от офицеров.

После Октябрьской революции солдаты избрали Василия Глазунова членом полкового комитета и командиром конной разведки полка.

Бывший рядовой царской армии насмерть бился с беляками и интервентами в годы гражданской войны.

Нелегко сложилась военная судьба В. А. Глазунова и в годы третьей для него войны — Великой Отечественной. В том же дневнике он писал:

«Во всех пройденных войнах пришлось много быть в боях, но годы войны с фашистской Германией были самыми трудными годами моей жизни. Увидеть и пережить пришлось очень [254] много, эти годы более свежи и, видимо, долго не изгладятся из моей памяти».

В первые дни вторжения гитлеровцев генерал был назначен командиром 3-го воздушнодесантного корпуса. Закончив формирование, корпус передислоцировался в леса на левом берегу Днепра, восточнее Киева, в район Бровары — Дарница. Здесь развернулись жестокие бои.

На одну только западную окраину Киева противник бросил две пехотные дивизии с немалыми средствами усиления. Наши части были потеснены. К полудню того тяжкого дня гитлеровцы подошли к городу вплотную и заняли его западные окраины. Тогда, чтобы остановить врага, наше командование ввело в бой корпус, которым командовал генерал Глазунов.

Вспоминая о тех днях, Василий Афанасьевич меньше всего говорит о себе. Он рассказывает о своих боевых товарищах, которые военной выучкой и личной доблестью помогли хоть на время остановить и отбросить жестокого, превосходно вооруженного противника, завоевавшего к тому времени почти всю Европу.

Одной из бригад командовал А. И. Родимцев, впоследствии прославившийся во многих сражениях. Василий Афанасьевич вспоминает, как Родимцев с автоматом в руках шел в первой цепи своих атакующих солдат, вел их на штурм укрепленного фашистами Лесного института. Вспоминает генерал командира батальона Смолина. В том бою осколком снаряда Смолину перебило руку, но он остался с бойцами, командовал батальоном до конца сражения, и лишь после боя солдаты довели его до ближайшего полевого медпункта.

В этих боях части корпуса генерала Глазунова заставили врага попятиться, дав тем самым возможность командованию фронта укрепить позиции и приготовиться к дальнейшей обороне.

И все же, вспоминая то время, генерал говорил:

— Успех под Киевом? Ну, какой это успех! Так, проба сил, своего рода репетиция. Настоящие дела были позже.

Василий Афанасьевич Глазунов умалчивал о том, что за операцию под Киевом он был награжден орденом Красного Знамени.

Такой была первая встреча генерала с противником в начале Великой Отечественной войны.

— Я смотрел на противника хладнокровно, — рассказывал он впоследствии об этой встрече. — Германских солдат и офицеров как умелых вояк я знал и раньше, в годы империалистической [255] войны. Знал их достоинства слабости, и в этой войне они остались в общем те же. И я пришел к выводу, что, во-первых, этот противник боится ночных бесшумных атак. Следовательно, войскам нашим лучше действовать ночью, действовать внезапно и быстро, ошеломляя фашистов, внося в их ряды беспокойство и нервозность. Во-вторых, слабым их местом являются фланги. Боялись гитлеровцы наших фланговых ударов. Как только обойдешь их с флангов, так они начинают отходить. А тогда их легче преследовать и уничтожать.

Прошли многие месяцы войны. Немало фронтовых дорог исколесил со своими войсками генерал Глазунов.

В начале 1944 года его корпус в составе 8-й гвардейской армии перебрасывается на 3-й Украинский фронт, где готовилась крупная наступательная операция. С утра 31 января началось наступление. Войска корпуса Глазунова успешно пробивались вперед.

Уже 8 февраля войска фронта овладели крупным промышленным центром Украины Никополем. А потом начались бои корпуса под Одессой.

Вспоминая об этих боях, генерал пишет:

«В одном бою на подступах к Одессе после сорокаминутной артподготовки нашу пехоту опоздали поднять в атаку. Атака началась было и захлебнулась. Я получил в подкрепление к своему корпусу еще две дивизии, чтобы отрезать никопольскую группировку врага. Тогда нам с бойцами пришлось километров шесть пройти. Грязь была непролазная. Ночью мы перекантовали войска, взяли Широкое, город Новый Буг, переправились с боем через реку возле местечка Новая Одесса и вскоре отбили у фашистов город Одессу. Отбили! И с небольшими для нас потерями!..»

За операцию по освобождению Одессы Василию Афанасьевичу присвоили звание генерал-лейтенанта и Героя Советского Союза.

В июне 1944-го 4-й гвардейский корпус Глазунова был переброшен на 1-й Белорусский фронт и сосредоточен восточнее Ковеля.

Здесь он получил пополнение людьми и техникой и начал многодневные наступательные бои. Значительным препятствием для корпуса была река Западный Буг, на берегах которой противник построил сильные укрепления. Началась подготовка к форсированию реки. Для разведки бродов многое сделали мирные жители. И ночью корпус с боем форсировал реку. К рассвету часть корпуса стала выходить на оперативный простор. [256] Форсирование Западного Буга положило начало дальнейшему успешному продвижению наших войск.

Новый водный рубеж — Висла. И вновь форсирование с боем.

С рассветом, когда установили, что левый берег реки обороняется, В. А. Глазунов приказал ввести в бой тяжелую артиллерию. Каждой батарее была дана конкретная задача: уничтожить ту или иную точку.

Как только батареи открыли огонь, началась переправа. В 9 часов утра авиация противника снова начала бомбежку по переправе, но к этому времени наши четыре стрелковых полка были уже на противоположном берегу. К полудню первые эшелоны переправившихся войск продвинулись уже на 5 километров вперед. Плацдарм был завоеван. К вечеру переправились танки и артиллерия.

Успешные действия корпуса Глазунова дали возможность в короткие сроки значительно расширить плацдарм. Но занять плацдарм — это еще не все. Важно его удержать. Немцы стремились во что бы то ни стало сбросить корпус обратно в Вислу. Выдержав ожесточенные атаки, наши войска заставили противника отойти на исходные позиции. Только с 1 по 17 августа часть корпуса успешно отбила 102 атаки немецкой пехоты, поддерживаемой авиацией и танками.

«8, 9, 10, 11 и 12 августа были для нас очень тяжелыми днями, — вспоминал об этом времени Василий Афанасьевич, — Немцы бросили на наш корпус танковую дивизию СС «Герман Геринг», 45-ю пехотную дивизию и офицерскую школу. Они напали на нас в стыке между двумя дивизиями. Пришлось использовать два резервных полка и закрыть этот прорыв. Потребовалось два дня, чтобы уничтожить группировку противника. Немцы нас, не переставая, бомбили... В это тяжелое время меня вызвали по телефону из штаба высшего командования.

Я доложил обстановку и попросил для усиления несколько полков артиллерии и танковую бригаду. К утру все прибыло, и положение стабилизировалось».

Много интересного генерал Глазунов рассказывал о Висло-Одерской операции, ее большом размахе, быстроте и маневренности наших войск в наступлении, глубине прорыва в немецкие тылы. Тяжело досталась победа, так как гитлеровцы оборонялись отчаянно.

«Помню, под городом Кюстрпном, в Германии, — вспоминал генерал, — мы взяли в плен одного немецкого офицера. Он ехал из Берлина, из германского генерального штаба, в гарнизон [257] Кюстрина с приказом обороняться насмерть, раздав оружие даже местному населению. Этого связного офицера мы перехватили по дороге. Привели его ко мне. Вижу — держится гордо, даже надменно. Угостил я его чаем, он размяк несколько и говорит: «Признаться, ни армия наша, ни население не верят больше в победу Германии. Но солдаты наши будут драться до последнего. Таков приказ, а мы, немцы, дисциплинированные солдаты!»»

Завершить короткий рассказ о боевом пути Василия Афанасьевича хочется выдержками из его дневника, датированными весенними днями 1945 года в Берлине.

«К вечеру пришли с белым флагом немецкий полковник, два офицера и переводчик и просили, чтобы мы приняли их начальника генерального штаба Кребса для важных переговоров...»

«1 Мая, Привет тебе, моя Родина — СССР! Привет из Германии, из города Берлина, где мы окончательно добиваем фашизм. Видимо, скоро вернемся в родные края с победой и примемся залечивать раны, нанесенные стране войной...»

С думой о мирной жизни, о мирной нашей земле отправлялся он из Приморья на фронт.

С мыслью о мире, об исцелении израненной сражениями родной земли заканчивал генерал Глазунов победоносную войну против фашистских захватчиков.

Вспоминая свои встречи с Василием Афанасьевичем, невольно думаешь о многих людях фронта, всех, кто в тяжелую пору войны проявлял высокое чувство убежденности в правоте своего дела, в святости той правды, за которую шли советские люди на смертный бой.

В чем же источник, историческая закономерность нашей победы? Храбрых солдат и опытных, мужественных полководцев немало было и у противника, иначе победа далась бы нам без особых усилий и жертв. Но не было у противника главного — сознания своей правоты. Идеи насилия, порабощения, господства над другими народами могут опьянять, но не воодушевлять.

Мы же знали свою правду и знали ложь, уродство фашизма. Вот почему в самых трудных, подчас, казалось бы, безвыходных обстоятельствах наши люди никогда не теряли уверенности в конечном успехе, в торжестве правого дела. Доблесть без бравады, мужество без ощущения обреченности, отвага, рожденная чувством высокого нравственного долга, готовность идти на подвиг и схватку со смертью во имя торжества правды, торжества [258] жизни — вот что определяло прочную, надежную силу в поведении наших солдат и офицеров.

Наши воины шли на бой с верой в то, что сражаются во имя мира, во имя свободы и независимости своего народа, всех людей доброй воли. Это была война против самой войны, то есть против милитаризма в его самой чудовищной форме, — против фашизма.

Этими мыслями пронизаны строки дневника генерала Василия Афанасьевича Глазунова, профессионала-военного, мастера науки побеждать, который прошел не одну войну с думами о прекрасной и доброй русской земле, о подвиге, украшающем эту землю, об отвоеванном в трудной и великой народной войне праве на мир и труд.

Богатырские крылья

ГЛИНКА ДМИТРИЙ БОРИСОВИЧ

Дмитрий Борисович Глинка родился в 1917 году в селе Александров-Дар Криворожского района Днепропетровской области в семье шахтера. По национальности украинец. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1937 года. В 1939 году окончил военную авиационную школу.

В годы Великой Отечественной войны участвовал в боях против немецко-фашистских оккупантов на Крымском, Южном, Северо-Кавказском, 3-м и 1-м Украинских фронтах. Всего за годы войны совершил около 300 боевых вылетов. В боях лично сбил 50 вражеских самолетов. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 апреля 1943 года Дмитрию Борисовичу Глинке присвоено звание Героя Советского Союза. 24 августа 1943 года за новые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. До 1960 года служил в рядах Советской Армии. В настоящее время полковник в отставке Д. Б. Глинка живет в Москве, работает в гражданской авиации. Избирался депутатом Верховного Совета СССР второго созыва.

Бои гремели на Кубани — на земле, изодранной в клочья разрывами мин и снарядов, и в заоблачных высотах, где, казалось, сам воздух сжался под непрерывным жестоким огнем и тесными стали голубые просторы. С той военной весны 1943 года в личном деле гвардии подполковника Дмитрия Борисовича Глинки сохранился документ, в котором говорится: «Преданность партии и социалистической Родине доказал в воздушных боях с фашистскими захватчиками. В данный момент находится в строю».

Да, с первых дней Великой Отечественной войны до победоносного ее завершения находился в строю Дмитрий Глинка.

В самом облике широкоплечего летчика, в красивом, волевом лице его что-то орлиное, а в характере бесценным сплавом сочетались замечательные качества воздушного бойца: дерзость риска и точный расчет, стремительная ярость удара и железное самообладание. Чем труднее складывалась ситуация в бою, тем полнее проявлялось изумительное ратное искусство Дмитрия Глинки, его безукоризненное владение самолетом, который, точно живое существо, послушно повиновался малейшему движению сильных, умелых рук летчика.

А бои были крайне напряженными. Фашистское командование, стремясь во что бы то ни стало удержать Кубань, сосредоточило на этом участке фронта крупные авиационные силы. Но героизм советских летчиков, таких, как Дмитрий Глинка и его боевые друзья, обеспечивал наше превосходство в воздухе.

Боевые вылеты следовали один за другим. С рассвета и дотемна. Только вернутся истребители на аэродром, пройдет каких-нибудь полчаса, пока техники и механики заправят машины горючим, пополнят боекомплект, и снова в воздух. Снова в бой. [261]

В один из таких дней, когда солнце уже скрылось за горизонтом, Дмитрий Глинка, вернувшись с задания, едва добрел до землянки. Лег на нары и сразу же забылся тревожным сном. Даже во сне чудилось ему дымное небо войны, простреленное зенитными снарядами, исполосованное пулеметными трассами. А с запада, ревя моторами и закрывая собой солнце, как тучи саранчи, наседали машины с паучьей свастикой. Преграждая им путь, Дмитрий и его боевые товарищи яростно бросались в атаку. Вокруг скрещивались зловещие трассы, и казалось, нечем уже дышать в полыхающем небе...

И тут откуда-то издалека раздался знакомый голос: «Водички, командир?» Это обращался к своему летчику техник самолета. Дмитрий не узнал его. Не открывая глаз, взял кружку, отпил глоток. И снова уснул. Не слышал он, и когда в землянку заходил командир полка Ибрагим Дзусов.

— Спит? — негромко спросил командир техника.

— Да, уже восемнадцать часов подряд.

— Не будить! — коротко распорядился Дзусов и заспешил на самолетную стоянку.

Летчик спал еще десять часов. Накануне он совершил девять боевых вылетов, и в каждом — воздушный бой.

Предельного напряжения сил требовала боевая работа. Нередко к концу дня усталость валила людей с ног. Но ничто не могло сломить их боевого духа. Что же касается труда, то цену ему братья Глинки познали еще сызмальства. Родились и выросли они в шахтерском крае, в горняцкой семье. В тринадцать лет вслед за старшим братом, Борисом, пошел на шахту и Дмитрий. Работали и учились. Борис окончил Криворожский городской техникум. Дмитрий стал электромонтером. Потом поступили в аэроклуб. Вместе осваивали летное дело. Первым ушел в Одесскую авиашколу пилотов Борис. В девятнадцать лет стал курсантом знаменитой «Качи» — училища военных летчиков — Дмитрий. Война застала его в боевом авиаполку. Уже с фронта он с группой летчиков-однополчан приехал в тыловой город получать новые самолеты.

И вот неожиданная встреча со старшим братом, который работал инструктором в авиаучилище. 80 летчиков подготовил для фронта Борис Глинка. И сам рвался в действующую армию. Сколько рапортов подавал, но всякий раз просьбу отклоняли.

И наверное, так и не разрешили бы, если бы не Ибрагим Дзусов. Он тоже прибыл с летчиками за новыми самолетами. Ходатайствуя за Бориса, не раз побывал у начальника школы. Уговорил-таки... [262]

Здесь, на Кубани, Дмитрий и Борис служили в одном авиационном полку. Часто крыло к крылу поднимались братья на своих истребителях в небо навстречу врагу.

В короткие часы передышки Дмитрий и Борис вспоминали шахту, где начиналась их трудовая жизнь, мать, не знавшую устали в хлопотах и заботах о своих соколиках, отца, который напутствовал их, когда они кончали Криворожский аэроклуб:

— А вы, сынки, уважайте землю, почитайте труд: это он поднял вас в небо!

Братья помнили отцовский завет. Грудью своей, могучими крыльями, которые дала им партия, народ, прикрывали они родную советскую землю.

На счету Дмитрия ко времени боев на Кубани уже числилось 146 боевых вылетов и 15 сбитых самолетов противника. Его подвиги были отмечены двумя орденами Красного Знамени. Он самоотверженно выполнял любое задание командования: летал в разведку, бесстрашно проникая в глубокий вражеский тыл, громил неприятельские аэродромы, штурмовал скопления войск и техники противника, прикрывал от фашистских бомбардировщиков наши наземные части, вел и группой и в одиночку воздушные бои с врагом.

Особенно по душе ему был свободный полет «охотника», тактику которого Дмитрий Глинка довел до виртуозности. Успешно решал он и задачи группового боя. Враг шаблона, Глинка изучал приемы фашистов, чтобы противопоставить им свое, ошеломляющее новизной решение, более выгодный боевой порядок, новый воздушный маневр, обеспечивающий победу. Опыт Дмитрия Глинки становился общим достоянием, обогащал тактику нашей боевой авиации.

Да, наука побеждать врага давалась не просто. Вспоминалась ненастная осень сорок второго, дни обороны Терека. Тяжкие шли бои. Возвращаясь с задания, летчики горячо спорили: «Почему воздушный противник всегда находится выше нас? Почему не мы бьем его сверху?» На счету Дмитрия Глинки к тому моменту уже было семь бомбардировщиков и два истребителя врага, уничтоженных в воздушных схватках. Но теперь, слушая своих товарищей, он тоже старался найти ответ на волновавший всех вопрос. Высказал свое мнение. Летчиков заинтересовал новый тактический прием. Хорошо бы испробовать его на практике.

Командир полка, выслушав Дмитрия Глинку, одобрил его предложение. А вскоре боевой приказ: выделить группу истребителей [263] для сопровождения бомбардировщиков, которым предстояло нанести удар по танковой колонне, прорвавшейся к Моздоку. В полете пара Дмитрия Глинки шла намного выше боевого порядка.

В районе цели на бомбардировщиков устремились шесть МЕ-109. Они обрушились сверху, намереваясь, как прежде, атаковать внезапно. Но на сей раз гитлеровцы просчитались. Воспользовавшись преимуществом в высоте, пара Глинки свалилась на врага как снег на голову. С первой атаки Дмитрий сбил одного фашиста. Остальные шарахнулись вверх. Но пара Глинки, используя запас скорости, вновь оказалась выше. Тут же от меткой пулеметной очереди ведомого рухнул вниз еще один вражеский самолет. Так новый тактический прием, предложенный Дмитрием Глинкой, выдержал проверку боем.

Враг нес потери. И гитлеровцы применили новый маневр. Они начали выделять большие группы истребителей, чтобы очистить небо перед приходом своих бомбардировщиков. Дмитрий Глинка отвечает на это эшелонированным по высоте патрулированием. А когда требовала обстановка, вызывали но радио истребителей, находившихся на аэродроме в готовности к вылету. Наращивание сил в бою позволяло с большей результативностью громить ненавистного врага.

Однажды, это было на «Миус-фронте», Дмитрий Глинка во главе восьмерки истребителей прикрывал свои войска над полем боя. Пару самолетов ведущий направил за линию фронта для разведки и оповещения в случае появления противника. Предусмотрительность оказалась не лишней. О том, как развивались дальнейшие события, Дмитрий рассказывал:

— Патрулируем. С нашей радиостанции наведения, величая меня инициалами имени и отчества, сообщают: «ДБ, ни черта не видно — пыль и дым. Смотри сам». Но я не беспокоился. Ведь за линией фронта пара наших истребителей. Свою задачу ребята знают, предупредят, если что. Буквально через минуту последовал доклад ведущего пары: «ДБ, идет большая группа бомбардировщиков». Я повел свою группу на сближение с противником. Бомбардировщиков мы атаковали задолго до подхода их к цели, километрах в двадцати от линии фронта. Сбили пять вражеских машин. У нас потерь не было.

Неутомимый в поисках, Дмитрий Глинка из практики кубанских боев сделал вывод: патруль, преграждающий путь гитлеровским бомбардировщикам, должен состоять из двух групп: одна — для борьбы с истребителями, другая — для борьбы с бомбардировщиками. Эта идея тут же была проверена. [264]

К линии фронта приближаются вражеские самолеты. Наши истребители поднимаются в воздух. Дмитрий Глинка — в составе второй, нижней группы. Он рассказывал потом:

— Слышу наземную радиостанцию: «Истребители противника на высоте три тысячи метров». В другое время я пошел бы вверх. Но сейчас этого делать не нужно. Я только передал верхней группе полученное сообщение. И вот она уже ведет бой с вражескими истребителями. Через две минуты появились бомбардировщики, которых я ждал. Мы тоже вступаем в бой. Один за другим самолеты противника, окутанные дымом, падают на землю. Строй вражеских машин нарушен, ни один бомбардировщик не достиг цели.

В другой раз Глинка ведет три пары истребителей, чтобы прикрыть наш передний край в районе станции Крымская. Сам он летит в среднем ярусе. Вдруг под ним появились два «мессершмитта». Их атаковала группа первого яруса и сразу же сбила один самолет. Второй полез вверх и угодил в прицел Глинки. Фашист камнем свалился на землю. Самая верхняя пара передает по радио, что ведет бой с четверкой «мессершмиттов». Глинка мгновенно набирает высоту, и еще один самолет противника, оставляя дымный шлейф, рухнул вниз. Два вражеских истребителя пикируют на самолет Дмитрия. Одного сбивает ведомый, другого перехватывает в пике пара нижнего яруса. Бой выигран.

«Чем больше врага, тем легче бить его» — эта фраза в устах замечательного летчика не была пустой бравадой. В летопись кубанских боев вошел такой эпизод. Одна из наших наступавших частей еще находилась в движении, когда над ней появилась туча вражеских бомбардировщиков. Сколько их? Наблюдатели насчитали 60 самолетов и сбились: в небе вдруг бешено закрутилась гигантская карусель. Ее затеял Дмитрий Глинка. Шестерка истребителей под его командованием бесстрашно ринулась на врага. Одни завязали схватку с «мессершмиттами», а командир врезался в строй «юнкерсов». Экономя боеприпасы, он бьет на выбор — по ведущим первого, второго, третьего звеньев. Все трое сбиты. Не долетев до цели, бомбардировщики сбрасывают свой груз куда попало. Разъяренные от неудачи, фашистские летчики группами атакуют самолет командира. На базу он не вернулся.

Печальная весть взбудоражила весь полк. С утроенной силой, стремясь отомстить за боевого товарища, сражались летчики в этот день и сбили 20 вражеских самолетов.

Но Дмитрий Глинка вернулся. А было так. Когда врагам [265] удалось поджечь его машину, раненый летчик выбросился с парашютом. Опустившись возле горного селения, он, обессиленный от потери крови, лишился сознания. Местные жители бережно уложили его на белый шелк парашюта и понесли на руках через горы в расположение наших войск. Не пробыв в госпитале положенного срока, вопреки настояниям врачей Дмитрий Глинка возвратился в родной полк.

Весной 1943 года Родина увенчала отважного воина высоким званием Героя Советского Союза.

Продолжалась война, продолжалась и боевая биография летчика, чье имя стало известно всей стране. В жесточайших схватках с врагом Дмитрий Борисович Глинка совершенствовал свое воинское мастерство, он неустанно учился сам и личным примером воспитывал молодых воздушных бойцов. День ото дня рос счет сбитым неприятельским самолетам, уничтоженным фашистским танкам, автомашинам, батареям. Теперь наземные радиостанции противника с тревогой оповещали свои самолеты: «В воздухе Дмитрий Глинка!»

Еще несколько месяцев — и Дмитрий Борисович Глинка награждается второй «Золотой Звездой». Звание Героя Советского Союза присвоено и Борису Борисовичу. Народ славит пламенных патриотов, торжественно звучат стихотворные строки:

Из шахты родимой на поле войны — На грозные мчатся высоты Крылатые Глинки Бориса сыны, Отважные наши пилоты.

После Крыма, Кубани, Миуса — Харьков, Сандомирский плацдарм, Яссы... Растет число сбитых Дмитрием Глинкой «юнкерсов» и «мессершмиттов», «хейнкелей» и «фокке-вульфов». Воздушный патруль в небе... Скоростные машины то стрелой вонзаются в облака, то выходят из них, серебрясь в солнечных лучах, то падают в головокружительном пике, то круто, свечой взмывают вверх. Может быть, это летчики затеяли веселый спор, соревнуясь в искусстве полета? Нет. Группу ведет Дмитрий Глинка. Маневр выполняется так, чтобы ни один уголок неба не остался без надзора.

Черной стаей летят фашистские бомбардировщики, сопровождаемые истребителями с крестом на фюзеляже. У противника четырехкратное превосходство. Но Глинка бросает свою группу в атаку! Вот падают вниз две фашистские машины. Колонна врата расстроена, бомбардировщики уходят восвояси. Группа наших истребителей продолжает полет. Дмитрий Глинка надежно охраняет небо. [266] Он чувствовал себя полновластным хозяином воздушной стихии, и это ощущение испытывали все сражавшиеся рядом с ним. «Чувству неба» учил Дмитрий Борисович своих менее опытных товарищей.

— Слабый летчик, — говорил он, — вертится в машине, как флюгер, напряженно следит за приборами, за горизонтом. Нет у него легкости в полете, нет той слитности, когда ты и машина — одно целое. А этого нужно добиваться.

Сколько летчиков мечтало летать так, как Дмитрий Глинка! А он неутомимо искал новую методику боя, чтобы превзойти хитрого, самоуверенного врага, привыкшего к легким победам в небе над Европой. Искусный маневр, разработанный героем, был применен нашими «охотниками» в воздушных боях, сопутствовавших Ясской операции. Часть, в которой служил Дмитрий Борисович, сбила тогда 50 самолетов противника, наши же потери были сведены на нет.

Советские войска в своем победоносном наступлении продвигались на запад. 46 самолетов сбил Дмитрий Глинка. Вот он сражается уже в небе над фашистской Германией. Не знает усталости этот человек. Наши войска прорывают гитлеровскую оборону по реке Шпрее, и в этот день Дмитрий Глинка сбивает еще три вражеских самолета. А вскоре в районе Дрездена на землю рухнул пятидесятый подбитый героем самолет фашистского аса.

В послевоенную пору Дмитрий Борисович Глинка ведет большую общественную работу, выступает в печати, рассказывая об опыте нашей авиации, накопленном в боях за Родину, воспитывает молодых летчиков.

Время легким инеем посеребрило голову, наложило едва приметные морщинки на высокий лоб командира, но по-прежнему зорки его орлиные глаза. Дважды Герой Советского Союза Дмитрий Глинка, как всегда, в строю!

Подвиг комбрига

ГОЛОВАЧЕВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ

Александр Алексеевич Головачев водился в 1909 году в рабочем поселке Любохна Дятьковского района Брянской области в рабочей семье. По национальности русский. Член КПСС с 1931 года. В 1926 году окончил ФЗУ и поступил на завод расточником. В 1929 году призван в ряды Советской Армии и направлен в военную школу имени ВЦИК, которую окончил в 1932 году с отличием. В 1939 году участвовал в походе Советской Армии по освобождению Западной Украины.

В первые дни Великой Отечественной войны А. А. Головачева направили на фронт. Был начальником штаба полка, командовал стрелковым полком, а с августа 1942 года и до марта 1945 года — мотострелковой бригадой, ставшей впоследствии гвардейской. 23 сентября 1944 года за выдающиеся подвиги на фронте Александру Алексеевичу Головачеву присвоено звание Героя Советского Союза.

6 марта 1945 года гвардии полковник А. А. Головачев погиб смертью героя. 6 апреля 1945 года он был посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

Перед нами листки давнишнего фронтового письма. Гвардии полковник Александр Алексеевич Головачев пишет своей жене, верному другу и товарищу. Даты на письме нет, но есть в нем фраза: «Мы находимся почти там, где началась война». А это значит, что фашистскому зверю уже переломлен хребет, что гитлеровское воинство уже отброшено на исходные позиции и Советская Армия вот-вот вступит на территорию страны, откуда занесен был меч над нами. И полковник Головачев в письме своем — поистине волнующем человеческом документе — как бы подводит итоги прожитому и пережитому в эти тяжелые годы, когда решалось, быть нашему народу свободным или влачить ему рабство.

«Я могу честно смотреть в глаза народу и сказать, что начал воевать в 6 часов утра 1941 года. Я видел горечь первых поражений, а теперь испытываю радость наших побед... Я не допустил ни одного бесчестного поступка на войне. Был всегда там, где жарко. Семь раз уже ранен, а ран на моем теле всего одиннадцать. Если у меня не будет рук — буду идти вперед и грызть врага зубами. Не будет ног — стану ползти и душить его. Не будет глаз — заставлю вести себя. Но пока враг в России — с фронта не уйду!»

Весь он в этих строках — коммунист Александр Алексеевич Головачев, сын старого большевика, отважный воин, талантливый советский офицер, человек большой души.

С первых дней Великой Отечественной войны Александр Алексеевич на фронте. В сентябре 1942 года Головачева назначают командиром 23-й мотострелковой бригады. Ее надо было заново сформировать, обучить и подготовить к будущим боям. Приходилось начинать все сначала. И здесь сказались неистощимая энергия и боевой опыт Головачева. [269] Глубокая любовь к бойцам, повседневная забота о них владели всеми помыслами Головачева.

С первых же дней формирования бригады бойцы, как это обычно бывает, присматривались к своему комбригу. Но настороженность быстро сменилась любовью и глубоким уважением к командиру.

Солдаты ласково называли Головачева «батей», хотя было ему в ту пору немногим более 30 лет.

Александр Алексеевич часто повторял своим подчиненным: «Солдата надо одеть, накормить, обучить — и тогда любой приказ будет ему по плечу».

Ежедневные форсированные многокилометровые марши пехоты заканчивались боевым учением во взаимодействии с танками. Никто не давал себе отдыха — от командира бригады до рядового бойца.

Напряженная боевая учеба в течение двух с половиной месяцев и огромная воспитательная, партийно-политическая работа дали свои результаты. К концу обучения все части и подразделения, бойцы и офицеры закалились и окрепли, подготовились к ведению войны в современных условиях. Так закладывалась основа для будущих побед.

Наконец учеба закончилась, и бригада отправилась на фронт.

Первое боевое крещение воины бригады получили зимой 1942 года. Высокий правый берег Дона был сильно укреплен. Темной ночью подразделения бригады заняли исходные позиции на берегу. Сигнал к наступлению... Бойцы бесшумно скатились с берега на ледяное поле реки. А саперы уже впереди — делают проходы на заминированном берегу.

Но передние машины у крутого подъема забуксовали и замешкались. Это грозило большой опасностью. Враг мог обнаружить переправу части и накрыть огнем. Атакующие воины услышали знакомый, чуть приглушенный голос своего комбрига:

— Быстрей вперед! Скоро рассвет. Быстрей!

Солдаты рванулись вперед. Ледовое поле широкой реки и крутой берег были преодолены быстро. Бригаде удалось выйти в тыл противника и нанести ему сокрушительный удар.

Воины бригады стремительно продвигались вперед. Вот уже видны окраины Россоши. Этот районный центр был сильно укреплен фашистами и охранялся большим гарнизоном гитлеровцев. Атаковать приходилось в лоб, гитлеровцы заняли жесткую круговую оборону.

Перед наступлением Головачев провел большую подготовительную работу. Он расставил силы и огневые средства, наметил [270] объекты атаки. Незадолго до начала наступления комбриг проехал по боевым порядкам бригады, побеседовал с командирами бойцами. Когда же броневики подошли к окраине города, Головачев на своем броневике был впереди. Откинув крышку люка, он встал во весь рост и крикнул:

— Вперед, за мной!

Первым ворвался он в город.

Смелый и дерзкий натиск ошеломил врага и быстро решил успех операции. В этом сражении Головачев умело организовал взаимодействие огневых средств, обеспечил их большую маневренность.

Одна за другой следовали схватки. Командир бригады все время с солдатами. Он знает, как устали люди, как необходима им передышка. Но нельзя давать отдыха противнику. Надо гнать и гнать его все дальше на запад.

Война привела Головачева в родные места.

На одном из коротких привалов после боя комбриг спросил солдат:

— Как отдыхаете?

А солдат Кичигин обратился к нему:

— А вы-то когда отдыхаете, товарищ командир?

— Да вместе с вами, — улыбнулся Головачев.

Александр Алексеевич задумался, потом добавил:

— Вон там, впереди, Алексеевка... Там родные мои живут. Возьмем поселок, тогда отдохнем.

Но отдыха не было.

Алексеевка была близко, но там враг. На подступах к поселку притаилась смерть. Фашисты заминировали здания, решили стереть Алексеевку с лица земли, а жителей угнать с собой.

Командир бригады принимает решение внезапно ворваться на улицы поселка и там завязать бой. Получен приказ идти на предельной скорости машин, не задерживаться около узлов сопротивления, обходить их, врываться в боевые порядки врага, прочесывать поселок, закрепляться на улицах.

Стремительный огневой удар по западной окраине Алексеевки. Жаркие схватки на улицах поселка. Головачев прорвался к центру поселка. Вот и родной дом, но противник наседает. Головачев вынужден был отойти к водокачке. Гитлеровцы хотели взять командира бригады живым. Окруженный немцами, раненный, комбриг решил драться до последнего патрона. Но солдаты, узнав, что «батя» в опасности, с такой силой навалились на фашистов, что те дрогнули и побежали. [271] Бригада Головачева спасла село. Но задержаться в Алексеевке не пришлось. Поступил приказ: преследовать днем и ночью измотанного боями врага. И бригада без передышки шла с боями по степям Украины.

Впереди — река Северный Донец. На правом берегу ее — сильно укрепленное селение Печенега. С ходу ворваться в это селение не удалось. Бойцы вынуждены были зарыться в снег.

В эти февральские дни 1943 года стояли лютые морозы, мела метель. Почти трое суток солдаты держали огневую позицию. Комбриг искал решения задачи, намечал то один, то другой вариант. Но все казалось ему непригодным. Близился рассвет, когда офицер связи доложил: «Противник на нашем левом фланге начал переправлять огневые средства. Видимо, намеревается нанести нам удар в этом направлении».

Головачев приказывает экипажу танка КВ форсировать Донец, выскочить на вражеский берег и, развернув машину вдоль берега, ударить по огневым средствам противника. Это должно было послужить сигналом к фронтальной атаке. Неожиданная для врага атака позволила нашим воинам прорваться на правый берег, опрокинуть вражеские заслоны и навалиться на гарнизон Печенеги.

После ожесточенных уличных боев селение было полностью освобождено.

В боях на подступах к городу Чугуеву Александра Алексеевича опять ранило. На этот раз его эвакуировали с поля боя в санитарный батальон. Но как только его перевязали и остановили кровотечение, Головачев покинул санбат.

По цепи пронеслась радостная весть: «Батя вернулся!»

Чем дальше шли воины по родной земле, тем более страшные картины открывались перед ними. Люди без крова, сожженные дотла города и села, трупы женщин и детей.

Большое горе постигло и самого Головачева: он потерял сына Юру.

В марте 1943 года для бригады наступили черные дни. Она попала в окружение. Вражеское кольцо вокруг бригады сжималось все плотнее. Противник бросил против воинов бригады отборные, свежие силы. Гитлеровское командование поставило задачу: уничтожить бригаду. Надо было выходить из окружения.

Воины были обессилены в прошлых боях. Выход из окружения одной компактной группой не сулил успеха. Решили пробиваться к своим отдельными мелкими группами. Головачев [272] дал напутственные указания, наметил маршруты следования, место сбора и категорически приказал: при выходе из окружения ни одного солдата не оставлять.

— Комбату Белову и начальнику штаба Агафонову выходить предпоследними, — приказал комбриг. — Я буду выходить последним. Бригадное знамя понесу сам...

Выход из окружения был очень тяжелым. Группы шли по 8 — 10 суток, днем и ночью. Многие обморозились, но ни один солдат не остался у фашистов.

Сам Головачев пробивался из окружения 12 суток.

Безграничной была радость бойцов при встрече со своим командиром. Слезы появились на их лицах, когда «батя» вытащил из-под кожаной куртки и развернул спасенное им Красное знамя бригады. Бригада как бы заново родилась под своим прославленным знаменем.

Летнюю кампанию 1943 года гитлеровское командование, как известно, намеревалось начать ликвидацией Курского выступа, разгромом советской группировки войск и развитием наступления в глубь нашей Родины. Фашисты намечали нанести два удара крупными танковыми группировками из районов Орла и Белгорода в общем направлении на Курск. Советским воинам предстояло встретиться здесь с мощными вражескими танками «тигр» и самоходными орудиями «фердинанд».

23-я мотострелковая бригада была укомплектована и отправлена в бой. В жаркие июньские дни сорок третьего года она прорвалась через немецкие траншеи в районе Соскова и захватила восемь немецких «тигров».

В боевых дневниках этой бригады отмечены форсирование Днепра с ходу, жестокие бои на плацдарме, захват фашистского аэродрома под городом Васильковом, 'тяжелые бои у села Медведевки, на Житомирщине. И всюду воины бригады вместе со своим командиром являли образцы смелости и воинского мастерства.

Неувядаемой воинской славой покрыла себя бригада при форсировании реки Вислы в период Львовско-Сандомирской операции. Мотострелковые подразделения вместе с передовыми частями армии форсированными ночными маршами вышли на восточный берег Вислы в районе Баранува. Переправа началась с ходу. Наши воины, используя рыбачьи лодки, наспех сколоченные плоты и другие средства, ринулись вперед. С противоположного берега их встретили пулеметные очереди, разрывы мин и артиллерийских снарядов. Головачев, как всегда, находился впереди. Вот уже первые подразделения бригады на том [273] берегу. Мощное «ура» разнеслось над рекой. Один за другим мотобатальоны переправились на другой берег реки и сразу же вступили в бой.

Враг отошел, бросив оружие и боеприпасы.

Преследуя противника, бригада расширила отвоеванный плацдарм. Она шла за наступавшими танковыми соединениями корпуса и завязала ожесточенные бои южнее местечка Шидлув и западнее Опатува. Сломив сопротивление врага, бригада совершила ночной бросок в 50 километров и вышла в район Стодол, где разгромила стоявшую во втором эшелоне немецкую танковую дивизию.

За эти бои многие воины награждены орденами и медалями. Высшей правительственной награды — звания Героя Советского Союза — был удостоен командир соединения Александр Алексеевич Головачев.

В последний период войны бригада не выходила из тяжелых многодневных боев. За 10 дней она прошла на запад более 400 километров.

Воины мотострелковых батальонов одними из первых форсировали реку Одер и захватили плацдарм на ее левом берегу.

В ходе боев за немецкий город Бунцлау командующий армией П. С. Рыбалко запросил по радио полковника Головачева:

— Какая вам нужна помощь?

Головачев ответил:

— Очищаю город от противника. В помощи не нуждаюсь. А через четыре часа он доложил о взятии города.

— Не устали, орлы? — спросил комбриг бойцов и офицеров на коротком привале.

— В Берлине отдохнем, товарищ полковник! — дружно ответили воины.

Боевые дела бригады высоко оценены Советским правительством. Ей присвоено наименование Васильковской, вручено гвардейское знамя. На его древке — орден Ленина, два ордена Красного Знамени и орден Суворова II степени. В бригаде 14 Героев Советского Союза, 2742 человека награждены орденами и медалями.

Александр Алексеевич часто говорил товарищам: «Каждый из нас, прошедший путь от начала до конца войны, с гордостью скажет: я был в Берлине».

Но сам Александр Алексеевич не смог этого сказать. 6 марта 1945 года на рассвете в районе немецкой деревни Логау осколок вражеского снаряда оборвал его жизнь. [274]

Извещая о геройской гибели А. А. Головачева, ветераны бригады гвардии старшины Михайлов и Быченков от имени всей бригады писали его жене:

«...Личный состав соединения глубоко переживает утрату своего любимого командира, отца и воспитателя... Имя героя навсегда останется в памяти бойцов и офицеров бригады и всего советского народа. Желаем Вам бодрости духа и сил для борьбы с переживаниями. Воспитывайте сына Владимира на славных традициях героя отца. На жизненном и боевом пути полковника Головачева есть чему поучиться».

В апреле 1945 года Президиум Верховного Совета СССР посмертно наградил гвардии полковника Александра Алексеевича Головачева второй медалью «Золотая Звезда».

В бою погиб командир бригады — тяжелая утрата для воинов. Но десятки, сотни воспитанных им офицеров, сержантов и солдат продолжали дело, за которое бился насмерть с врагом коммунист офицер Александр Головачев. Они донесли победное знамя бригады до стен Берлина. Затихли залпы войны, но в повседневном ратном труде советских людей, в их трудовых подвигах живет комбриг Головачев, один из тех, кто вошел в Бессмертие.

Сквозь огненные метели

ГОЛОВАЧЕВ ПАВЕЛ ЯКОВЛЕВИЧ

Павел Яковлевич Головачев родился в 1917 году в деревне Кошелево Буда-Кошелевского района Гомельской области. По национальности белорус. Член КПСС с 1943 года.

Окончив в 1935 году в городе Ново-Белица школу ФЗУ, работал на заводе токарем и фрезеровщиком. Одновременно занимался в Гомельском аэроклубе. В 1938 году поступил в Одесскую авиационную школу, которую окончил в 1940 году. В том же году получил назначение в один из истребительных авиационных полков, где и застала его Великая Отечественная война. В период войны командовал звеном, эскадрильей. Совершил 457 боевых вылетов, провел 125 воздушных боев.

За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом отвагу и героизм Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 ноября 1943 года Павлу Яковлевичу Головачеву присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны прославленный летчик окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, затем Академию Генерального штаба. Работал на ответственных командных постах в рядах Советской Армии.

В 1972 году после непродолжительной болезни генерал-майор авиации П. Я. Головачев скончался.

Шагал капитан по улице и не узнавал ее.

Родной город лежал в руинах. Сквозь пустые глазницы окон высвечивало лазурью июльское небо. Там, в синеве, безмятежно плыли белые облака. Плыли неторопливо, своими путями-дорогами.

А тут, на земле, что ж, тоже расчищенные дороги. И так же безмятежно шелестят изумрудной листвой уцелевшие в страшную военную бурю тополя. У обочин тротуаров зеленеет островками трава. Вот она жизнь: сквозь асфальт и камень пробилась! Нет, живет Гомель. Повсюду люди, машины, доверху груженные щебнем. Да, много дел, много работы впереди. Над всем этим уже не затянутое пороховым дымом, а чистое, ясное небо. И через весь город все так же горделиво катит свои волны голубая Сож-река.

У здания обкома партии капитан остановился. Предъявил контролеру красную книжечку. «Головачев Павел Яковлевич», — прочитал тот про себя. Потом, чуть задержав взгляд на двух «Золотых Звездах», что сияли на груди офицера, четко приложил руку к головному убору.

В приемной секретаря обкома было полно народу. Видно, только закончилось совещание. Люди о чем-то оживленно толковали, и вряд ли кто обратил внимание на вошедшего. Он подошел к столику, за которым сидела немолодая женщина.

— К товарищу Куцаку? — переспросила она.

Хотела еще что-то уточнить, но не успела и, кивнув на дверь, сказала:

— Вот он...

Из кабинета вышел мужчина среднего роста, с седыми висками. Капитан сразу узнал его. А в следующий миг их взгляды встретились. [277]

— Пашка, ты?!

— Я, Андрей Аверьянович!

Так спустя четыре суровых года они свиделись вновь. До войны Андрей Аверьянович Куцак был директором лесокомбината. Здесь же работал фрезеровщиком Павел Головачев. В коллективе уважали паренька-комсомольца. За рабочую хватку. За лихие атаки на футбольном поле, где он играл в заводской команде.

И не будь поблизости от Ново-Белицы аэроклубовского аэродрома, кто знает, как сложилась бы судьба отчаянного форварда. Но самолеты, что спозаранку в синей дымке гудели моторами, все чаще и чаще будоражили душу. А тут мастер цеха было заупрямился:

— Золотые у парня руки. Жаль отпускать такого. Узнал об этом Куцак. Сказал твердо:

— Препятствовать нельзя.

Опытный коммунист понимал: вот-вот разразится гроза. Стране нужны летчики. А потом, когда Павел научился управлять самолетом, Андрей Куцак пришел как-то на аэродром. Попросил разрешения слетать с курсантом Головачевым. Конечно, на «тихоходе» У-2 Павел не мог блеснуть каскадом фигур в зоне пилотажа. Однако директор, чувствовалось, остался доволен. На заводе, когда его спросили о впечатлениях, одобрительно заметил:

— Хорошо рабочие летают!..

Павел не раз потом, будучи в летной школе, а затем на фронте, вспоминал этого простого, скромного человека. Не забывал про своих крылатых рабочих парней и Андрей Куцак. О них ему напоминали краснозвездные птицы. Те, что держали у курс на запад, идя бомбить дальние объекты врага. И те, что изредка прилетали с Большой земли в партизанские края. А здесь, на оккупированной фашистами земле, сражался коммунист Андрей Куцак. Секретарь подпольного обкома. Солдат партии.

И вот директор и фрезеровщик снова на своем заводе. Дольше всего задержались в цехе, у станка, за которым работал когда-то Павел. Побывали и на аэроклубовском аэродроме. О многом, кажется, рассказали бы друг другу, но разве вспомнишь сейчас все, что пришлось испытать!..

Да и как передать словами то, что видел, пережил в бою! В каждом из 457 боевых вылетов! А именно столько раз поднимал в пылающее небо свой истребитель коммунист Павел Головачев. Он шел в атаку сквозь вихри пуль и снарядов. Зловещие [278] молнии скрещивались над его самолетом. А он мужал в огне сражений, этот крепкой ковки человек, ровесник Октября, воспитанный ленинской партией.

И пожалуй, первым, кто угадал в нем отважного аса, был легендарный командир авиаполка Лев Шестаков, Герой Советского Союза, опытнейший мастер неотразимых атак, не ведавший страха в бою. Тот самый Шестаков, который еще в опаленном небе Мадрида повергал наземь фашистские самолеты и был награжден орденом Красного Знамени и орденом Ленина.

Однажды на фронтовом аэродроме, где стоял полк Шестакова, появилась группа летчиков. Все — «безлошадные». И с просьбой: «Примите. Хотим воевать!» Что мог ответить им командир? У самого не хватало машин. Время тревожное. Наши войска отступали. Потому и «безлошадников» таких немало заявлялось на аэродром. Понимал, конечно, летную душу ребят командир. Но не мог принять всех. А чтобы не обидеть горьким словом отказа, тут же, на аэродроме, устроил экзамен, крутой и строгий, шестаковский. С каждым решил слетать.

Настал черед Головачева. Сел и он в кабину УТИ-4. Взглянул на дружков, уже побывавших с командиром в воздухе, и сердце кольнуло: «Вот и меня это ждет...» Но в следующий миг мысль эта рассеялась. А когда застрекотал мотор, Павел и вовсе забыл о ней. И уже была только песня мотора. Да синее небо. И еще упругий ветер, рассеченный крылом, словно взмахом сабли... Весь полет Шестаков молчал. А когда сели, спросил:

— И раньше так летали?

— Да.

— А там, — командир кивнул в сторону запада, — сможете так?

— Смогу!

— Хорошо. Остаетесь в 9-м гвардейском!

...Два краснозвездных «лагга» барражировали у линии фронта. Головачев посмотрел на часы. Пора домой. Только развернулись — четверка МЕ-109. Идут пониже, немного впереди. Что ж, их вдвое больше, но медлить нельзя. В бой! Головачев ринулся на врага. Когда МЕ-109 застыл в прицеле, гитлеровца прошила короткая очередь. Самолет тут же взорвался. Готов! А истребитель Головачева уже мчался ввысь, чтобы снова обрушиться на фашистов.

Вдруг острая боль обожгла правую руку. В кабину хлестнул упругий воздух. Фонарь сшибло. Еще не сообразив, что случилось, Павел инстинктивно откинул голову к бронеспинке. И это [279] его спасло: по приборной доске опять полоснула очередь... Машину удалось выровнять. Летчик послал сектор газа вперед. Но штурвал держать уже не мог: ручка не слушалась. Пришлось зажать штурвал коленями и так вести машину. А тут еще неприятность: после боя никак не удавалось сориентироваться. Бежали под крылом дороги и села. Но ничего знакомого. И опять какой-то новый населенный пункт. Рядом элеватор. Только увидел его, на душе сразу полегчало: «Уразово! Там соседний аэродром. Где-то поблизости полоса акаций. Плохо, не цветут сейчас...» — подумал с грустью, а сам уже отыскивал летное поле, прикидывая, как заходить на посадку. Измучился вконец, пока аварийным способом выпускал шасси. Ручка гидропомпы находилась под правой рукой. Пришлось перегибаться и качать левой. 120 раз! Ничего, одолел.

Позже, когда придет к нему боевая зрелость, Павел Головачев так вспомнит об этом тяжком бое: «Победа! Каким опасным для молодого бойца бывает ее пьянящее ощущение! С какой-то яростной радостью я следил, как падает на землю враг, и не заметил, что ведомый отстал, а на его месте гитлеровец. Сократив дистанцию, он послал в мой «ястребок» длинную очередь...

Горький урок! Из того боя я вынес твердое убеждение, которым руководствовался позже во всех воздушных схватках: пятьдесят процентов победы зависят от того, что ты ни на мгновение не выпускаешь из поля зрения врага. Остальные пятьдесят приходятся на твою смелость, дерзость, пилотажное мастерство, умение стрелять». Да, трудной ценой доставались опыт, победа над врагом. Вот и тогда. Машину посадил вроде нормально. Вылез из кабины. Шагнул навстречу техникам, бежавшим к нему. Но и двух шагов сделать не смог: в воздухе не почувствовал, что и в ноги ранен. На «санитарке» отправили в госпиталь. Долго длилась операция. Рука потом сильно распухла и, как колода, лежала поверх простыни.

Снова оперировали. Только и на этот раз не решился хирург из ладони весь металл извлечь: видать, нервы побоялся задеть. Так и застряли там на всю жизнь пять железных, порохом опаленных осколков.

Зато на прощание врач обнадежил:

— Не горюй, Головачев. Заживет рука — еще крепче станет!

Да, в боях с врагами, в строю летной гвардии крепчала рука коммуниста Павла Головачева. В небе над Волгой он сражался уже возмужавшим и закаленным в схватках бойцом. Воевал дерзко и отважно, как учил своих питомцев Лев Шестаков. [280] Тяжкими были бон у волжской твердыни. Однажды после патрулирования над переправами у Калача вернулся Головачев на свой аэродром. Сел. Зарулил. К самолету подкатил топливозаправщик. Летчик открыл фонарь кабины, сдвинул шлемофон набок, как вдруг на горизонте замаячили темные точки. «Юнкерсы»!

Головачев немедленно запустил мотор и на последних каплях бензина ушел в бой. Сразил одного фашиста. Развернулся, чтобы ударить по второму. Но вражеский стрелок опередил: его очередь рубанула по лобовому стеклу. Вдребезги разлетелся хрупкий плексиглас, ошпарив осколками лицо. Трасса прошла над головой летчика. Неуправляемый самолет падал в Дон. Очнувшись, Головачев вывел израненную машину из штопора. Мотор заглох: иссяк бензин. А земля — вот она, рядом, Только бы перетянуть через реку: свои на том берегу. Но тут, где чужие, берег пологий; наш — гористый. Опасно там будет садиться. Да ведь своя земля. И Павел тянул упрямо туда, собрав воедино волю, превозмогая боль, едва различая горизонт сквозь кровавый туман, застилавший глаза. Нет, самолет не сел: мало, слишком мало воздуха оставалось под ним! Он врезался в берег. Так, что хвост отломился и упал в воду. Но кабина осталась на берегу. На том, где были свои...

Сознание возвращалось с трудом. Кажется, расплавленным свинцом налита голова. Веки ни за что не открыть. И какие-то далекие голоса. Наконец понял: к нему обращаются.

— Что вы видите, молодой человек?

— Белую бороду...

— Вот и чудесно!

Это разговаривал с летчиком, как он после узнал, знаменитый окулист профессор Филатов. Он же сделал операцию. 13 швов пришлось наложить. За этот бой Павел Головачев был награжден первым орденом Красного Знамени. Ему присвоили звание лейтенанта и назначили командиром звена. Теперь он сам водил в атаку группы краснозвездных истребителей, еще беспощаднее разил врага. От сокрушительных ударов Павла Головачева чадными кострами падали вниз хваленые гитлеровские асы из 52-й эскадры «Удэт», той самой вороньей стаи, что начинала свой кровавый путь в Испании.

Когда Сталинградское сражение приблизилось к победному финалу и фашистская группировка трехсоттысячной армии Паулюса была обречена, истребительный полк Шестакова получил приказ перебазироваться под Ростов. Здесь — новые бои. В один из ясных мартовских дней 1943 года звено Головачева [281] по сигналу ракеты поднялось в воздух. Здесь командование группой принял командир эскадрильи Амет-Хан Султан.

Шестерка истребителей круто шла ввысь. Внизу, со стороны Азовского моря, плыла синяя дымка. Высота 5 тысяч метров. И тут вдали на горизонте появились темные точки. «Галки. Как много их!» — подумал Павел. Но в следующее мгновение понял, что то были вражеские самолеты. Целая армада «хейнкелей», «юнкерсов», «мессершмиттов». Немцы, очевидно, намеревались бомбить Батайск. Там была разгрузочная станция фронта.

— В атаку! — резанула команда Амет-Хана Султана.

Ведущий решил атаковать в лоб. Иного выхода не было. Действовать надо быстро, решительно, дерзко сорвать замысел врага, не допустить его к объекту удара. И вот в сомкнутом боевом порядке советские истребители рванулись вперед. Меткой очередью Амет-Хан Султан сбил ведущего «хейнкеля». В этот момент на его самолет бросились четыре МЕ-109. Наперерез им, защищая командира, устремился Головачев. От его меткой очереди вспыхнул один «мессер». Тут же еще две фашистские машины, сбитые нашими летчиками, рухнули на землю. Хорош был первый удар! Завязался ожесточенный бой. В схватку вступили новые группы советских истребителей. Их смелому натиску не смог противостоять враг. Армада гитлеровцев дрогнула и рассыпалась. В этом налете, как потом выяснилось, участвовало 150 самолетов противника. Более 40 из них уничтожили наши летчики.

На земле и в небе не стихали бои. Но теперь с каждым днем они приближали победу. Советская Армия громила ненавистного врага. И шел все дальше вперед с наступающими войсками прославленный гвардейский истребительный авиаполк Льва Шестакова. У многих его питомцев на груди уже сияла «Золотая Звезда» Героя. Этой высшей награды Отчизны в ноябре 1943 года был удостоен и летчик-коммунист Павел Яковлевич Головачев.

Весть о высокой награде прилетела и в отчий дом, в родные края, только что освобожденные Советской Армией. И вскоре на фронтовой аэродром под Мелитополем пришел треугольный конверт. Солдат-почтальон вручил его Головачеву, когда тот вернулся с боевого задания.

Первое письмо от родных! Что принесло оно с собой? Тут же, у крыла своего истребителя, Павел начал торопливо читать. И карандашные строчки, легшие вкось на шершавую бумагу, запрыгали перед глазами... [282]

Стиснув листок в руке, Павел уронил голову на консоль самолета. Нестерпимая боль сдавила сердце. В эту минуту, позабыв обо всем, он вдруг увидел себя подростком, когда, провинившись в чем-то, пришел к отцу, неловко ткнулся ему в грудь, а тот ничего не сказал, только положил ему натруженную руку на голову, провел по льняным волосам...

Поблизости от самолета стояли боевые друзья. Они догадались, что их товарища постигло горе, но подойти не решались, понимали: словами не поможешь. Понимал это и Федор Андреевич Бабий, парторг полка. Он, как обычно, первым встречал пилотов, возвращавшихся с задания, и сейчас, идя от самолета к самолету, еще издали заметил, что неподалеку от одной из машин стоят молчаливые люди. Заметил и удрученного солдата-почтальона.

И Федору Бабию стало ясно все. Подойдя к Головачеву, он просто и дружески спросил:

— Что у тебя, Паша?

Тот, будто очнувшись, распрямился, провел рукавом по лицу, протянул листок. Федор Бабий молча взял его. Письмо было от сестры. «...А еще, Павлик, сообщаю тебе, что остались мы сиротами. Нет у нас теперь отца. Его, как и других наших односельчан, всех стариков да женщин, супостаты-фашисты угоняли на земляные работы, далеко за село. Знал бы ты, как настрадались тут наши люди; мучили их изверги, морили голодом. Когда отец шел домой, у него недостало сил. Он умер по дороге. Он не дошел до села две версты...»

Федор Бабий молча вернул письмо летчику. Головачев приглушенно спросил:

— Вылет когда?

— Через час.

— Хорошо...

Ровно через час взлетели истребители. Среди них был и самолет Павла Головачева. Отважный сокол дрался с врагом, не щадя жизни. Он воевал уже над Восточной Пруссией, и об этом в «Правде» от 26 января 1945 года сообщалось, что в боях за Восточную Пруссию принимают активное участие летчики генерал-полковника авиации Хрюкина. Они наносят сокрушительные удары по врагу и показывают высокие образцы отваги и боевого мастерства. В один из последних дней шестерка «лавочкиных», возглавляемая гвардии майором Амет-Ханом Султаном, патрулировала на высоте 4 тысячи метров над территорией противника. Через некоторое время наши летчики заметили 20 «фокке-вульфов-190». Они шли на высоте полторы тысячи [283] метров к линии фронта. Вражеские самолеты намеревались нанести бомбово-штурмовой удар по нашим войскам.

Немцы пытались уклониться от встречи и стали уходить назад к своему опорному пункту, рассчитывая силой огня зенитной артиллерии остановить наших истребителей. Но они просчитались. Несмотря на сильный зенитный огонь, «лавочкины» нагнали противника и устремились в атаку. Боевой порядок немецких самолетов сразу же был расстроен.

В последовавшей затем ожесточенной схватке наши истребители сбили 5 «фокке-вульфов»; 2 самолета сбил гвардии капитан Головачев, по одному Амет-Хан и гвардии старшие лейтенанты Маклаков и Мальков. Одержав эту победу, наши истребители без потерь возвратились на свой аэродром.

В тот же день 5 «лавочкиных» под командованием гвардии капитана Головачева перехватили на высоте 1700 метров 15 «фокке-вульфов-190». При первой же атаке Головачев с дистанции в 50 метров ударил по вражескому самолету. «Фокке-вульф» взорвался в воздухе. Остальные немецкие самолеты, беспорядочно сбросив бомбы, стали уходить. Но «лавочкины» настигли их, и ведущий на пикировании сбил еще одну вражескую машину. У него на счету уже 26 немецких самолетов...

В другой раз Павел Головачев вылетел на перехват «юнкерса»-разведчика. Противник шел на высоте 9 тысяч метров. После атаки истребителя «юнкерс» загорелся. Однако гитлеровцу удалось сбить пламя. Головачев снова ринулся в атаку. Но стрелять было нечем — пулеметы молчали. И тогда летчик обрушил на врага таранный удар. За мужество, проявленное в этом бою, отважный авиатор был удостоен ордена Красного Знамени.

Свой 125-й воздушный бой летчик Головачев провел над Берлином. Это было в те дни, когда наши наступавшие части уже заняли северную часть города и наводили переправы через Шпрее. Враг отчаянно сопротивлялся. Из остатков уцелевших воздушных эскадр гитлеровцы спешно сколачивали группы самолетов, пытаясь сдержать натиск советских сухопутных частей и соединений.

Во главе звена истребителей Головачев прикрывал наши войска над полем боя. Патрулируя в заданном районе, летчики заметили большую группу вражеских самолетов. Гитлеровцы появились с западной стороны Берлина и намеревались нанести бомбовый удар по переправам.

Медлить было нельзя. Противник, воспользовавшись заминкой, мог прорваться к объекту. Головачев понимал это и решил атаковать с ходу. [284] Дерзкая атака советских летчиков предрешила исход боя. После короткой схватки несколько вражеских машин было сбито. Остальные повернули назад.

Разящей атакой в небе Берлина завершился последний боевой вылет летчика Головачева. Там он лично сбил 31-й самолет врага. Этот боевой итог отважного авиатора будет еще более внушителен, если учесть машины со свастикой, уничтоженные им в групповых воздушных боях.

На аэродроме под Берлином встретил Павел Головачев День Победы. К этому светлому празднику всего человечества его вела, удесятеряя силы, неиссякаемая вера в дело ленинской партии, безграничная любовь к Родине. Драгоценные качества — собранность, волю, стремление настойчиво добиваться цели, верность воинскому долгу — воспитала в нем Советская Армия.

В послевоенные годы дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации П. Я. Головачев продолжал службу в Военно-Воздушных Силах. Он учил молодое поколение летчиков, прививая им качества, необходимые воздушным бойцам.

Таким его взрастила партия коммунистов.

Его вторая жизнь

ГОЛУБЕВ ВИКТОР МАКСИМОВИЧ

Виктор Максимович Голубев родился в 1916 году в Петрограде в семье рабочего судостроительного завода. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. Детские годы провел в Угличе. Позднее приехал в Ленинград, где работал слесарем на заводе. В Советской Армии с 1936 года. В 1939 году окончил Харьковскую военную авиационную школу.

С первых дней Великой Отечественной войны находился в действующей армии. Был командиром эскадрильи, штурманом полка. За боевые подвиги, совершенные на фронте, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 августа 1942 года Виктору Максимовичу. Голубеву присвоено звание Героя Советского Союза. 24 августа 1943 года за новые выдающиеся боевые подвиги удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. С ноября 1943 года — слушатель Военно-воздушной академии.

17 мая 1945 года при исполнении служебных обязанностей В. М. Голубев погиб.

Они шли молча. И, только подойдя к дому, отец заговорил:

— Ты учти, Витя, быть слесарем — почетно. Эта профессия была фамильной гордостью многих поколений рабочих. Ну, а если вдруг разлюбишь слесарный станок, так уж выбери себе такой труд, чтобы он, как говорят, был делом чести, доблести и геройства. А главное, чтоб был по призванию и по душе. Дочерей-то у нас с матерью три, а вот сын один. Так что продолжать наш род тебе, и ты уж постарайся пронести фамилию Голубевых достойно, чтобы никто не мог упрекнуть ни в пиру, ни в миру...

Этот день был последним рабочим днем в жизни отца.

Семья Голубевых тяжело переживала потерю единственного кормильца. Виктор, чтобы как-то облегчить материальное положение семьи, за короткий срок окончил курсы переподготовки и стал работать шлифовальщиком.

И все же он не перестал мечтать о чем-то большем, значительном в своей жизни.

Виктор поступил в вечерний техникум, одновременно занимался на подготовительных курсах в институте, посещал аэроклуб, а днем работал на заводе.

Нелегко было парню, но он старался всюду успевать, и ему это удавалось. Его ценили на заводе, уважали в школе, с него брали пример в аэроклубе.

В октябре 1936 года прославленные летчики В. П. Чкалов, Г. Ф. Байдуков и А. В. Беляков после героического беспосадочного перелета Москва — остров Удд приехали в Ленинград. Тепло приветствовал город Ленина крылатых героев Родины. Среди тех, кто встречал отважных авиаторов, был и Виктор Голубев. [287] Юноша с завистью и восхищением смотрел на героев. И все же он по-прежнему считал, что его главная цель в жизни — стать инженером-кораблестроителем.

Однако мечте Виктора не суждено было сбыться. Пришел срок призыва в армию. Попросился в авиацию, просьбу удовлетворили.

Службу рядовой Голубев начал в 7-м авиационном отряде, который к тому времени уже имел добрую славу. Молодой воин внимательно присматривался к делам мотористов и механиков, летчиков и техников, стараясь перенять у них все хорошее, полезное, нужное.

Вскоре о Викторе Голубеве заговорили как об отличном, пытливом бойце. Комсомольцы приняли его в свои ряды. А когда представилась возможность, Виктора в числе первых направили на учебу в летную школу.

Быстро пролетели курсантские годы в Харьковской военной школе летчиков.

В выпускной аттестации было отмечено, что за время учебы Голубев проявил себя пытливым, дисциплинированным курсантом, умело владеет техникой пилотирования, отлично ориентируется в воздухе. В 1940 году Виктор уже военный летчик, лейтенант. Получая назначение в строевую часть, он вряд ли мог предполагать тогда, что вскоре ему придется вступить в первый открытый бой с фашизмом.

Вооруженная до зубов гитлеровская армия продвигалась вперед. Продолжая упорное сопротивление, наши войска вели бон на Петрозаводском, Порховском, Смоленском, Житомирском и других направлениях.

24 июля 1941 года 209-й скоростной бомбардировочный авиаполк получил боевое задание преградить путь немецким танкам, приближавшимся к Смоленску. Шестерке бомбардировщиков, куда входило и звено лейтенанта Голубева, предстояло нанести удар по головной колонне.

Наши самолеты были встречены сильным заградительным огнем вражеской зенитной артиллерии. Умело маневрируя, они все же прорвались к колонне. И вот уже от метких ударов советских летчиков одна за другой вспыхивают на земле машины противника.

Сбросив последние бомбы, наши самолеты стали разворачиваться, чтобы взять курс на свой аэродром, как вдруг над ними, словно осы, закружились вражеские истребители. Около двух десятков «мессеров» ринулись в атаку на краснозвездные машины, поливая их шквальным огнем. [288]

— Командир, над нами «мессер», — прозвучал тревожный голос штурмана Петра Гребенюка.

Умелым маневрированием Голубеву удалось уйти от прицельного огня врага. Но в этот момент на его самолет обрушилась сразу пара истребителей. Огненная трасса молнией блеснула перед глазами летчика.

Словно на полуслове, замолк пулемет штурмана. Голубева охватила тревога.

— Гребенюк, Гребешок! — кричал он по СПУ, но штурман не отзывался. А в это время над головой мелькнули черно-желтые кресты «мессеров».

Что-то горячее обожгло шею. Теплая струйка крови медленно сползала по спине. Стараясь не думать о боли, летчик резко бросал машину, пытаясь уйти от наседавших «мессершмиттов». Однако одна из пулеметных очередей, посланных немцем, ударила в мотор. Самолет загорелся и, теряя высоту, пошел вниз.

Гитлеровцы, видя, что атака достигла цели, ушли на поиски новой добычи.

С болью в сердце наблюдали боевые друзья, как в клубах огня и дыма падала машина Голубева, но были бессильны чем-либо помочь товарищу.

Вернувшись на аэродром, командир группы доложил о выполнении боевого задания, а затем рассказал, как погиб экипаж лейтенанта Голубева.

Спустя два дня из штаба ушло донесение, в котором сообщалось о боевой потере.

А через день, когда на аэродроме шла напряженная боевая работа, на КП раздался телефонный звонок. Офицер наземных войск сообщал, что у них в госпитале находится летчик, лейтенант Голубев. Его подобрали в бессознательном состоянии неподалеку от сгоревшего самолета, он прижимал к себе безжизненное тело своего штурмана,

И вот Виктор Голубев снова в строю. Тяжело переживал летчик смерть Гребенюка, потерю боевой машины. И это родило в нем еще большую ненависть к врагу.

Вскоре личный состав полка был отправлен на переучивание: предстояло освоить новые самолеты ИЛ-2, которые уже обрели славу «летающих танков».

Прошло немного времени, и лейтенант Голубев громил захватчиков на новом грозном штурмовике.

Однажды — это было в феврале 1942 года — в районе Барвенкова группа во главе с Голубевым получила задание прорваться в сильно укрепленный район противника и нанести [289] штурмовой удар по его танкам, препятствовавшим продвижению наших наземных войск.

Немцы встретили «илы» плотной завесой зенитного огня. Снаряды разрывались на разных высотах, и казалось, вот-вот вопьются в тело самолета. Но, умело применяя противозенитный маневр, штурмовики без потерь подошли к заданному району.

Летчики внимательно следили за своим ведущим, ожидая сигнала атаки.

А Голубев между тем пристально всматривался в кустарник, который ровными шапками «вырос» по обеим сторонам дороги.

«Нет, фашист проклятый, на этом нас не проведешь», — подумал Виктор и первым перевел машину в пикирование, обстреливая «декоративный кустарник». Вслед за командиром ринулись в атаку и остальные.

Видя, что обман раскрыт, гитлеровские танкисты быстро раскидывали маскировочные ветки и поднимали вверх стволы орудийных башен, пытаясь открыть огонь по советским самолетам. Но поздно. Краснозвездные штурмовики поливали фашистские танки мощным огнем из пушек и пулеметов.

По обочинам дороги взвились в небо костры. Это горели вражеские машины. При выходе из атаки на «илы» набросилась большая группа МЕ-109. Голубев решил не вступать в бой. Он построил самолеты змейкой, и они, надежно прикрывая друг друга, не подпускали врага на дистанцию прицельного огня.

Командование наземных войск высоко оценило тогда действия штурмовиков, которые помогли им занять выгодные позиции для последующего наступления.

С каждым боевым вылетом росло мастерство отважного летчика, шлифовались его тактические приемы, закалялся в боях характер молодого коммуниста.

Не было в полку человека, который не знал бы о том, как Виктор Голубев на горящей машине дотянул до нейтральной полосы, как последним усилием воли вытащил из пылающего самолета своего смертельно раненного штурмана, как пытался спасти его.

Многие авиаторы в шутку говорили, что Голубев родился в рубашке, что в тот самый июльский день сорок первого он обрел вторую жизнь. Но сам Виктор об этом старался не вспоминать. Он продолжал разить врага.

Мастерство отважного летчика особенно проявилось в Сталинградской битве, когда он со своими питомцами, подобно урагану, [290] обрушивался на вражеские танки, сметая и уничтожая все на своем пути.

...Это было в июле 1942 года. Возглавляя семерку «илов», Голубев вылетел на очередное задание. Необходимо было уничтожить танковую колонну. Когда внизу показались четкие квадраты машин, в воздухе появились «мессеры». Они приготовились к бою и ждали лишь удобного момента для нападения. Но Голубев перехитрил врага.

Сделав вид, что готов драться, он отвлек истребителей от цели, а затем стремительно повел свою группу на танки и с ходу обрушил на них лавину огня.

Гитлеровцы не ожидали такого исхода. Они открыли огонь, когда «илы», уже освободившись от бомбового груза, прочесывали танковую колонну из пушек и пулеметов.

При выходе из атаки фашистский пират пытался подбить машину Голубева. Но не тут-то было. Советский летчик удачно сманеврировал, самолет нырнул вниз, а снаряды, пущенные немцем, пришлись по их же танкам. Голубев преследует противника, и вот уже желтобрюхий МЕ-109 в прицеле, плавное нажатие на гашетку — и снон огня охватывает машину с паучьей свастикой.

Воздушный бой в разгаре. У самолета Голубева повреждены мотор, хвостовая часть, но летчик продолжает драться и, только когда снаряды уже на исходе, прижимаясь к земле, уходит в сторону своей базы.

А спустя несколько дней личный состав 58-го штурмового авиаполка чествовал нового героя. За успешное выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество и геройство старшему лейтенанту Виктору Максимовичу Голубеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вскоре коммунисту Голубеву (теперь уже капитану) доверили эскадрилью.

В ту ночь Виктор долго не мог заснуть. Он думал о том, как оправдать высокое звание Героя. Сможет ли он справиться с теми большими задачами, которые стоят перед командиром эскадрильи? Вспомнился многострадальный Ленинград, вот уже второй год стиснутый в огненном кольце блокады. Словно живой предстал отец со своим наказом: «чтоб не упрекнули ни в пиру, ни в миру»...

Как бы порадовался он сейчас! И родные тоже, но они там, в осажденном Ленинграде.

И может быть, поэтому с еще большей энергией Виктор Голубев продолжал наносить штурмовые удары по врагу, приближая [291] час победы. Ему поручали самые ответственные задания, и он выполнял их с честью. О делах и подвигах капитана Голубева знали не только в его полку.

Бывший командующий 16-й воздушной армией, ныне маршал авиации С. И. Руденко вспоминает, как он лично ставил перед отважным летчиком сложнейшие боевые задачи и как тот блестяще справлялся с ними.

Вот только один пример. 12 января 1943 года командующий Сталинградским фронтом распорядился выделить группу штурмовиков для нанесения удара по опорному пункту Ново-Александровский. Дело в том, что, окопавшись на высотках, вражеская артиллерия мешала нашим танкам выйти на оперативный простор. Попытки бомбардировщиков подавить огневые точки противника не имели успеха. Вся надежда была на штурмовиков.

Получив боевое задание, Голубев тщательно продумал все детали его выполнения. В район цели решил лететь в паре со своим ведомым. Прячась в лучах солнца, «илы» внезапно появились в расположении противника и приступили к штурмовке. Вражеские снаряды разрывались значительно выше, не причиняя нашим самолетам вреда.

Пятнадцать минут «обрабатывали» отважные летчики этот объект. И вражеские огневые точки замолчали.

Когда летчики приземлились на своем аэродроме, их ждала радостная весть. Опорный пункт врага был занят советскими войсками. Наземное командование ходатайствовало о награждении отважных авиаторов боевыми орденами.

Шли дни.

В июле 1943 года Голубеву присвоили звание майора, а вскоре назначили помощником командира полка.

Впереди предстояли новые жаркие бои.

На Орловско-Курском направлении нашим летчикам впервые пришлось иметь дело с хвалеными немецкими «тиграми», «пантерами» и «фердинандами». И майор Голубев одним из первых показал, как нужно крошить фашистскую броню.

Всю воздушную армию облетела весть о том, что группа штурмовиков, возглавляемая Голубевым, сорвала наступление целой танковой дивизии врага. В течение 20 минут шестерка «илов» поливала огнем из пушек и крупнокалиберных пулеметов бронированные гитлеровские машины.

Трудно сказать, сколько танков сгорело тогда в результате смелых атак советских летчиков. Однако немцы так и не решились [292] пойти в наступление. Видно, потрепали их изрядно, и большая заслуга в том была Виктора Голубева и его питомцев.

Надолго запомнились штурмовые удары наших летчиков по вражеским аэродромам в населенных пунктах Б. Рассошки и Гумрак, Тамаровка и Чугуево. Голубев блестяще продемонстрировал тогда навыки воздушного следопыта и снайпера бомбовых ударов, непревзойденного мастера штурмовых атак. Только за два вылета его группа уничтожила 15 вражеских самолетов и много другой техники противника.

Приумножались дела и подвиги воздушных бойцов. Вскоре полк был удостоен гвардейского звания и на его знамени засиял боевой орден. Воины краснознаменного авиаполка продолжали наращивать штурмовые удары по врагу.

День 24 августа 1943 года стал для Виктора Голубева одним из самых памятных. Едва забрезжил рассвет, как летчики-гвардейцы поднялись в небо. Вел крылатых бойцов штурман полка майор Голубев.

В перерыве между вылетами Голубеву вручили телеграмму командующего фронтом и попросили прочитать вслух.

Виктор решил, что речь идет о новом ответственном задании.

Затаив дыхание, гвардейцы вслушивались в каждое слово:

— Герою Советского Союза майору Голубеву, — читал он. — Горячо поздравляю Вас с присвоением звания дважды Героя Советского Союза...

Виктор от неожиданности замолк.

— Дальше, дальше читайте, — неслось со всех сторон. И, поборов охватившее его волнение, он продолжал:

— Славными боевыми подвигами заслужили Вы эту высокую честь и награду нашего правительства. Уверен, что в дальнейшей борьбе за окончание разгрома немецких захватчиков Вы проявите организаторский талант, увлекая личным примером отважных штурмовиков на новые высокие подвиги...

Здесь же на аэродроме стихийно возник митинг. Боевые друзья искренне поздравляли Виктора с наградой, желали ему новых успехов в воздушных сражениях. Выступали тогда многие. Одни вспоминали о юношеских годах молодого слесаря с Нарвской заставы, другие говорили о его первых победах в грозном небе войны, о его мужестве и геройстве.

А когда с КП взвилась ракета, «илы» снова пошли на боевое задание. С широкого поля аэродрома поднимались тяжело нагруженные самолеты. Командир группы Виктор Голубев взлетел последним. Вслед за ним поднялся в небо прославленный [293] советский истребитель Валентин Макаров со своими друзьями. Они сопровождали группу Голубева, которой предстояло нанести бомбовый и штурмовой удары по немецким танкам.

Когда штурмовики подошли к цели, на горизонте показалась группа «мессершмиттов». По команде ведущего четверка краснозвездных истребителей пошла им навстречу, а остальные неотступно следовали за штурмовиками.

Имея численное превосходство, гитлеровцы пытались помешать «ильюшиным» обрушить свою огневую мощь по танкам. Однако, выстроившись «змейкой», штурмовики обеспечивали надежное прикрытие друг друга, а когда увидели в оврагах вражеские танки, с ходу пошли в атаку. От прицельно сброшенных бомб взметнулись черные столбы огня и дыма. Удачной оказалась и другая атака. Следуя примеру командира, отважные гвардейцы наращивали удары по врагу.

В самый разгар боя одна из пар МЕ-190 пристроилась в хвост машины Голубева, но огненная трасса, посланная по врагу воздушным стрелком, преградила путь фашисту. Гитлеровский ас на какое-то мгновение завис в воздухе. Этого оказалось достаточно для Валентина Макарова, чтобы вонзить длинную очередь в фашистский самолет. Объятый пламенем, вражеский истребитель рухнул на землю.

— Спасибо за помощь, — раздался в эфире благодарный голос Голубева.

На земле пылало несколько огромных костров, свидетельствовавших об успехе гвардейцев. Наблюдавший за работой «илов» командир наземных войск объявил по радио Голубеву и его питомцам благодарность. Без единой потери вернулся тогда гвардеец Голубев с группой отважных на свой аэродром.

В тот день гвардии майор Голубев с удесятеренной энергией обрушивал штурмовой удар на участок фронта, где противник сконцентрировал большое количество живой силы и техники, чтобы нанести контрудар по нашим войскам.

Свыше 40 вылетов совершили в тот день штурмовики, ведомые майором Голубевым. Было подавлено более десятка огневых точек, уничтожено до двух батальонов противника. Это расчистило нашим войскам путь для наступления.

Заканчивался сорок третий год. Авиаторы внесли заметный вклад в дело разгрома врага. Немалая доля была здесь и летчика-героя Голубева.

Если говорить языком цифр, то на боевом счету одного только майора Голубева было свыше 260 успешных боевых вылетов, около 80 уничтоженных вражеских танков, 20 самолетов, сож-

на земле, и 3 — в воздухе. А если бы можно было подсчитать весь урон, который причинил гитлеровцам бесстрашный летчик своими действиями, то цифры эти еще более умножились бы.

Как-то командир дивизии, поздравляя Виктора Голубева с очередной победой, напомнил ему о его давнем желании получить высшее образование.

— Сейчас, — сказал он, — есть возможность послать вас в Военно-воздушную академию. Как вы на это смотрите? — И, не дожидаясь ответа, подытожил: — В разгром врага вы внесли достойную лепту, ну а добить гитлеровцев теперь будет легче. — И после небольшой паузы закончил: — А боевые командиры с богатым фронтовым опытом и высокой военной подготовкой крайне понадобятся и в мирное время.

Не сразу дал согласие майор Голубев, но, посоветовавшись с однополчанами, решил поехать.

Напряженными были дни учебы в академии, однако трудности только закаляли волю командира. И вот позади первый курс, успешно завершался второй. Майор Голубев показывал пример не только в учебной аудитории, но и на аэродроме, совершенствуя свое боевое мастерство воздушного бойца.

И вряд ли кто мог думать тогда, что уже после салюта Победы, в мирном небе Родины, нелепый случай оборвет жизнь прославленного летчика, боевого офицера, несгибаемой воли коммуниста.

...В Ленинграде в парке Победы установлен постамент, на котором высится бюст дважды Героя Советского Союза Виктора Максимовича Голубева. Всматриваясь в мужественные, волевые черты этого человека, думаешь: «Нет, такие люди не умирают, они рядом с нами, они живут своей второй жизнью».

Бесстрашный комбат

ГОРЮШКИН НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

Николай Иванович Горюшкин родился в 1915 году в селе Шарапкино Говеньковского района Ворошиловграде кой области в семье шахтера. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

После окончания Константиновского горнопромышленного училища несколько лет работал на шахте коногоном, а затем машинистом врубовой машины. В 1937 году был призван в ряды Советской Армии. В годы Великой Отечественной войны сражался на Юго-Западном, Брянском, Центральном, Воронежском и других фронтах. Командовал мотострелковой ротой, затем батальоном. Войну закончил в звании гвардии майора.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года Николаю Ивановичу Горюшкину было присвоено звание Героя Советского Союза. 10 апреля 1945 года за новые выдающиеся боевые подвиги, совершенные на фронте, удостоен второй медали «Золотая Звезда». Гвардии майор И. И. Горюшкин был награжден также многими орденами и медалями.

В ноябре 1945 года он скончался.

Вспоминая о тех, теперь уже далеких, днях войны, мы не перестаем восхищаться беззаветной храбростью, мужеством и отвагой советских воинов.

Тот, кто служил в мотопехоте, кто командовал взводом, ротой, батальоном, кто ходил в атаку и вступал в рукопашную схватку с врагом, — тот всегда первым подвергался опасности, смотрел смерти в глаза.

В урагане войны танкисты и мотопехотинцы шли первыми, освобождая города и села от фашистских оккупантов.

Танковые войска всегда действовали на главных направлениях. На острие атаки вместе с рвущимися вперед танковыми частями и подразделениями были и мотострелковые.

В сентябре 1943 года Ставка Верховного Главнокомандования передала в состав Воронежского фронта 3-ю гвардейскую танковую армию под командованием генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко. Она вошла в сражение с рубежа реки Удай-Пирятин в полосе 40-й общевойсковой армии. Поднимая клубы пыли и обгоняя пехоту, танкисты устремились к Днепру.

В бронированном потоке 3-й гвардейской танковой армии мчалась впереди и 1-я мотострелковая рота старшего лейтенанта Горюшкина.

Командир роты Николай Иванович Горюшкин с виду был таким же, как и тысячи других. Обыкновенный русский парень. Но это только с виду. Мало кто мог сравниться с ним по храбрости. Он словно был рожден для ратных подвигов.

Боевой путь мотострелковых бригад, в которых служил Горюшкин, как и всей танковой армии, пролегал сквозь огонь и смерть. [297]

...3-я гвардейская танковая армия, преследуя отступавшие части врага, стремительно продвигалась к Днепру. 22 сентября 1943 года ее передовой отряд, в котором находилась и 22-я гвардейская мотострелковая бригада, вышел к реке.

Командование армии принимает решение форсировать Днепр с ходу и захватить на противоположном берегу плацдарм. Это должна сделать танковая пехота.

— Первой пойдет рота Горюшкина, — говорит командир бригады полковник Михайлов. — Она первая вышла к Днепру, пусть первая его и форсирует. — И он поставил перед командиром роты боевую задачу: переправившись через Днепр, стремительной атакой овладеть селом Григоровка и прочно закрепиться на его северо-западной окраине.

— Задача очень трудная, но выполнимая, — заключил комбриг. — Главная трудность в том, что в течение нескольких часов вам никто, кроме артиллерии, не сможет оказать помощь. Поэтому все надежды на мужество и стойкость солдат.

Пока командир роты получал боевую задачу, солдаты конопатили лодки, получали патроны и гранаты, чистили оружие — словом, готовились к бою на той стороне реки.

Командир роты поставил на правый фланг 1-й мотострелковый взвод, на левый — 3-й, а в центре — 2-й.

— В таком порядке форсируем Днепр и в таком же порядке будем вести бой на берегу. Лодка от лодки должна плыть на расстоянии 30 — 40 метров, чтобы от одного снаряда или мины не пострадали солдаты сразу двух лодок. Я буду находиться на пятой лодке со 2-м взводом. Командирам взводов и отделений внимательно наблюдать за моими сигналами и слушать мои команды, передавая их по лодкам. Как только достигнем берега, отделения должны немедленно развернуться в цепь и атаковать противника, — напутствовал солдат Горюшкин. — Обстановка может резко измениться. Мы не знаем противника, его сил, не знаем, где его огневые точки. Поэтому все будет зависеть от нашей организованности, стремительных действий и разумной инициативы.

Накануне боя состоялся короткий митинг. Выступавшие офицеры и солдаты, коммунисты и комсомольцы поклялись, что не пожалеют сил и жизни и выполнят задачу.

В темноте почти одновременно 10 лодок отчалили от берега. Солдаты налегли на весла. Интервал не всегда выдерживался, лодки сносило течением. Прошло 30 минут, пока достигли середины реки. И вдруг вверх взметнулось сразу несколько осветительных ракет. Враг обнаружил наших десантников и открыл [298] артиллерийско-минометный огонь. Наша артиллерия ответила. Солдаты еще сильнее налегли на весла. Появились убитые и раненые. Когда до берега оставалось метров 25 — 30, застрочил вражеский пулемет. Прозвучал звонкий, властный голос Горюшкина:

— Прыгай в воду и вместе с лодками быстрее к берегу!

Почти все одновременно очутились по пояс, а то и по грудь в холодной воде, которая обжигала тело. Но солдаты понимали целесообразность команды: по групповой цели легче вести огонь. А в одиночную цель, да еще в движении, трудно попасть.

Мокрые, в полных воды сапогах, солдаты бросились по крутым склонам правого берега туда, откуда стрелял враг. Громкое «ура» пронеслось над Днепром.

Сначала гитлеровцы сопротивлялись, но вскоре не выдержали натиска и начали отступать. Горюшкин был впереди, увлекая за собой воинов в стремительную атаку.

Уничтожив около 30 немецких солдат и офицеров, рота освободила деревню. Были захвачены 2 пулемета, автоматы, винтовки и 4 автомашины с боеприпасами.

Командир роты доложил старшему начальнику по радио о выполнении задачи и захвате небольшого плацдарма и продолжал руководить действиями подразделения, чтобы закрепить достигнутый успех.

А в это время начали переправу другие роты батальона. Наступил рассвет. Разобравшись в обстановке и осмотрев местность, Горюшкин увидел западнее деревни три высотки, которые закрывали наблюдение. Под их прикрытием враг мог беспрепятственно подтянуть значительные силы и разгромить десантников.

— Надо брать эти высоты, пока фашисты еще не пришли в себя, — сказал Горюшкин командирам взводов. — Главное — надо взять центральную «203,7». Она ключевая, выше всех, и, видимо, на ней закрепился бежавший из деревни противник.

Командир роты предложил план действий: 1-й взвод овладевает северной высотой, 3-й — южной. Затем с трех сторон — с севера, юга и востока — атакуют высоту «203,7». 2-й взвод действует с фронта.

— Атаку начнем через 15 минут, — продолжал он, — пока не рассеялся утренний туман и гитлеровцы не знают, сколько нас. Сигнал атаки — красная ракета.

Ровно в назначенное время бойцы пошли в атаку. 1-й и 3-й взводы почти без боя овладели безымянными высотами. И сразу [299] вся рота ринулась в атаку на высоту «203,7». Бой был коротким. В стремительной атаке рота овладела высотой.

Теперь главная задача — удержать захваченный плацдарм. Расположив роту на высотах, Горюшкин приказал строить оборону.

— Назад дороги нет, — сказал он. — Будем здесь бить врага. Надо как можно быстрее построить свои позиции, а главное — зарыться в землю, тогда нам враг не страшен.

Люди устали, промокли, не спали сутки, но расслабляться нельзя. Можно выстоять, только создав укрепления, иначе — гибель.

Враг тоже готовился к бою, а часа через два открыл артиллерийско-минометный огонь по переправе, Григоровке и высотам. Из рощи вышли два взвода немецких пехотинцев. Одна группа по дороге направилась на северную высоту, вторая — на высоту «203,7». Гитлеровцы, видимо, считали, что на высотах только охрана, а главные силы в деревне. Они шли во весь рост.

— К бою! — подал команду Горюшкин. — Без команды не стрелять, подпустить как можно ближе! — приказал он.

Вот уже видны лица фашистов. Осталось метров сто пятьдесят — двести. Немцы ускорили шаг.

В этот момент и прозвучала команда ротного:

— Залпом, пли!

Мгновенно заговорили наши пулеметы, автоматы и винтовки. Один за другим падали немецкие солдаты. Оставшихся в живых уничтожали прицельным огнем.

Недолго длилась передышка после отражения первой контратаки. Смельчаки подобрали вражеские автоматы, старшина принес завтрак и припасенные сухие портянки.

Солдаты шутили, смеялись:

— Теперь жить можно. Будем бить немцев не только своим, но и их же оружием.

Командир бригады по радио передал:

— Держись, Горюшкин! На плацдарм идет еще одна рота, с ней и командир батальона.

Вскоре немцы начали вторую контратаку. На этот раз цепь вражеской пехоты полукольцом охватила все три высоты. Бойцы поняли, что предстоит напряженный бой.

— Не меньше батальона наступает, — сказал парторг роты.

— Да, раза в три превосходят нас, — ответил Горюшкин. — Надо действовать иначе. Начнет артиллерия с дальних дистанций. Затем на расстоянии 500 — 600 метров вступят [300] пулеметы, а с 300 — 400 метров — автоматы и винтовки. Для ближнего боя у нас есть «карманная артиллерия» — гранаты.

Командир роты отдал все необходимые распоряжения. Радисты начали корректировать огонь артиллерии. Но артиллерийский и минометный обстрел противника тоже усилился. В воздухе появились немецкие самолеты. На высоты и наши переправлявшиеся подразделения полетели бомбы.

...Уже около двух часов шел ожесточенный бой. Отражены четыре контратаки, но гитлеровцы с исступленной яростью продолжали наступать. Был момент, когда положение казалось безвыходным, гибель неминуемой. В эту минуту боя, как всегда, раздалась особая команда, не предусмотренная никакими уставами: «Коммунисты, вперед!»

Пример коммунистов, смело бросившихся в рукопашную схватку с врагом, увлек солдат. Ворвавшиеся на высоту «203,7» фашисты были уничтожены, и положение восстановлено. В этой схватке сам Горюшкин уничтожил шесть гитлеровцев.

На помощь прибыла рота бойцов, правда понесшая потери от вражеской авиации, и с ними — командир батальона. В роте Горюшкина сложилось тяжелое положение: вышли из строя два командира взвода, четыре командира отделения, были убиты и ранены многие солдаты. Почти все бойцы со средними и легкими ранениями продолжали бой. Тяжелораненые находились в укрытиях. Только теперь, во время небольшой передышки, их вынесли к берегу Днепра. Днем немецкая авиация, висевшая над этим маленьким плацдармом и рекой, не давала возможности переправить новые силы на правый берег.

...Снова контратака немцев. Это уже шестая по счету и тоже безуспешная. Однако гитлеровцы не намерены были отступать. В конце дня по высотам вдруг ударили артиллерия и минометы, немецкие самолеты подвергли их бомбовому удару. Казалось, никто не сможет уцелеть после такого огненного смерча. Видимо, ярость фашистов дошла до предела, и они, не жалея снарядов, решили уничтожить наших воинов на плацдарме массированным огнем.

После 30-минутной подготовки артиллерия перенесла огонь в глубину плацдарма, ближе к Днепру. Как только рассеялись дым и пыль, все увидели, как из рощи вышли четыре танка. Два направились на северную, а два — на центральную высоты. Вслед за танками в очередную контратаку двинулись автоматчики.

— Основной огонь по пехоте! Отсечь пехоту от танков! Приготовить противотанковые гранаты! — скомандовал Горюшкин. [301]

Завязался жаркий бой. Вспыхнули один за другим два танка. Пехота, понеся потери, залегла. В это время старшина доложил командиру роты, что около 50 вражеских автоматчиков, обойдя правый фланг, вышли в тыл. Началась жестокая схватка. Пять солдат из первого взвода вели неравный бой с врагом. Старший лейтенант Горюшкин с четырьмя бойцами ворвался в гущу фашистов, гранатами и огнем из автомата уничтожая гитлеровцев.

Захлебнулась и эта контратака. Десятки фашистских солдат и офицеров нашли себе могилу на скатах безымянных высот у Григоровки. В этом бою Горюшкин, заменив выбывшего из строя командира батальона, принял на себя командование батальоном и умело управлял подразделениями.

Наступила ночь... На плацдарм переправились новые подразделения, значительно усилившие оборону. Были доставлены боеприпасы и питание. А днем, используя паром, сюда переправили 8 танков — целую танковую роту.

Немцы за ночь тоже подтянули к району плацдарма крупные силы пехоты и танков.

С утра 23 сентября вновь развернулись ожесточенные кровопролитные бои. Но советские воины стояли насмерть и ни на шаг не отступили. В этот день они отразили 10 вражеских атак, уничтожили 9 немецких танков, 3 штурмовых орудия, 5 бронетранспортеров и много солдат и офицеров врага.

В последующие дни войска 3-й гвардейской танковой армии вели не менее трудные бои за расширение плацдарма.

За мужество и отвагу, проявленные при форсировании Днепра, захвате и удержании плацдарма, Николаю Ивановичу Горюшкину, как и многим другим воинам, Указом Президиума Верховного Совета СССР в январе 1944 года было присвоено звание Героя Советского Союза.

Эти бои еще более закалили решительного и настойчивого в выполнении задач офицера. Приученный с детства к тяжелому шахтерскому труду, Горюшкин не искал легких дорог, он всегда находился на самых трудных и ответственных участках фронта.

После днепровских боев танковая армия продолжала развивать наступление на запад. Части и соединения армии пополнялись молодыми солдатами, многие из которых еще не участвовали в настоящих боях. Такое же пополнение получили и мотострелковые подразделения.

К тому времени Николаю Ивановичу Горюшкину было присвоено воинское звание капитана, и он стал заместителем [302] командира батальона, а затем был назначен на должность командира мотострелкового батальона в 23-ю гвардейскую мотострелковую бригаду.

Каждую передышку между боями он использовал для совершенствования боевого мастерства своих воинов.

Лучшим методом обучения солдат он считал личный пример.

Нужно стрелять так, говорил он, чтобы каждая первая пуля попадала в голову фашиста. Для этого необходимо строго выполнять всего два основных требования: безукоризненно знать материальную часть своего оружия и упорно тренироваться.

На стрельбах он всегда первым выходил на огневой рубеж и с первого же выстрела попадал в цель.

Горюшкин терпеливо и настойчиво учил своих солдат и офицеров умению тщательно маскироваться, стремительно идти в атаку, ведя прицельный огонь на ходу, и решительно преследовать противника до полного его разгрома.

Мотострелкам часто приходилось наступать десантом на танках. Это не такое уж простое дело. Молодые солдаты, не имевшие специальной подготовки, при движении на больших скоростях падали с танков. Некоторые боялись спрыгивать на ходу. Но главное — многие воины, сидя на движущихся танках, не умели метко стрелять.

Всему этому и учил Горюшкин солдат, пользуясь своим излюбленным методом — «показ, а затем тренировка». В последующих боях эти навыки очень пригодились.

Наступил январь 1945 года. К этому времени немецко-фашистские захватчики были повсеместно выброшены с советской земли. Военные действия развернулись за пределами СССР. Советская Армия освобождала народы Центральной и Юго-Восточной Европы от фашистского порабощения. И здесь в авангарде наступавших шел 2-й гвардейский мотострелковый батальон капитана Н. И. Горюшкина.

В середине января 1945 года после прорыва вражеской обороны в сражение была введена 3-я гвардейская танковая армия. Разгромив противника, она вышла на оперативный простор и начала стремительно преследовать отходящие части врага.

В передовой отряд была выслана 54-я гвардейская танковая бригада с приданным ей мотострелковым батальоном Горюшкина. Отряд получил задачу стремительным наступлением ворваться в город Ченстохов и удержать его до подхода главных сил.

Советские танкисты с честью выполнили эту задачу. В 16 часов 16 января они ворвались в город. В уличных боях гвардейцы [303] уничтожили около 600 немецких солдат и офицеров, в том числе трех полковников и одного генерала, три танка, четыре бронетранспортера, 10 автомашин, захватили три продовольственных склада, один — с боеприпасами, много автомашин и различного военно-технического имущества.

И почти сразу же новая боевая задача: стремительно наступать в направлении Карлсруе, форсировать Одер и захватить плацдарм. В ночь на 22 января наши танки и мотострелки ворвались в город и вышли к реке. Но захватить плацдарм с ходу не удалось. Противник оказал упорное сопротивление. Мост через Одер усиленно охранялся.

Гитлеровцы предприняли яростные контратаки, стремясь окружить наши подразделения в городе. Но стоявшие в обороне мотострелки Горюшкина отразили три контратаки, а затем с подошедшими танками сами перешли в атаку. Враг заметался и вскоре был разбит. Оставшиеся в живых фашисты бежали за Одер. В этом бою батальон уничтожил 300 немецких солдат и офицеров, два танка, четыре бронетранспортера и девять автомашин.

С противоположного берега немцы, не переставая, освещали местность.

— Чуют фашисты свой конец, — сказал Горюшкин. — Боятся нас, вот и пускают ракеты.

Прибывшие разведчики доложили, что мост имеет сильную охрану, на позициях стоят орудия и пулеметы. Слабо защищен лишь шлюз, который находился в стороне.

Горюшкин принимает смелое решение — форсировать Одер не по мосту, а через шлюз. Высланные им разведчики должны были бесшумно переправиться по нему на противоположный берег и снять охрану. К этому времени две роты готовились к решительному броску.

С наступлением рассвета разведчики подали сигнал — «путь свободен». И тогда по приказу Горюшкина через шлюз стремительно ринулись мотострелковые роты. Вместе с ними переправился и бесстрашный комбат: Увидев наших воинов, немцы открыли огонь, пытаясь остановить их, но было поздно. Батальон Горюшкина стремительной атакой заставил гитлеровцев отступить.

К 10 часам утра он овладел высотой «182,2» и закрепился на ней, готовя одновременно переправу для танков.

Удерживая плацдарм, батальон Горюшкина отразил четыре контратаки фашистов, уничтожив при этом пять танков, шесть бронетранспортеров, много солдат и офицеров. [304]

Когда переправа была готова, советские танки, а с ними и воины батальона Горюшкина перешли в наступление. Теперь уже ничто не могло остановить стремительный натиск советских войск.

За умелое руководство подразделениями в бою и своевременное выполнение приказов командования, за проявленные мужество и героизм Герой Советского Союза гвардии капитан Николай Иванович Горюшкин Указом Президиума Верховного Совета СССР в апреле 1945 года был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Вскоре ему было присвоено воинское звание майора.

Мотострелковый батальон майора Горюшкина громил врага в боях завершающих операций — Берлинской, а затем Пражской.

Мужественный и храбрый воин, беспредельно любящий свою Родину, коммунист Горюшкин смело шел навстречу победе.

Герой среди героев — таким он и останется в памяти нашего народа.

На службе Родине

ГРЕЧКО АНДРЕЙ АНТОНОВИЧ

Видный партийный, государственный и военный деятель Андрей Антонович Гречко родился в 1903 году в деревне Куйбышево Матвеево-Курганского района Ростовской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1928 года.

В 1919 году добровольцем вступил в ряды 1-й Конной армии, участвовал в боях. В 1926 году окончил кавалерийскую школу, в 1936 году — Военную академию имени М. В. Фрунзе, а в 1941 году — Академию Генерального штаба.

В годы Великой Отечественной войны А. А. Гречко командовал кавалерийской дивизией, корпусом, а затем 12-й, 47-й, 18-й, 56-й, и 1-й гвардейской армиями. За мужество и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны Андрей Антонович Гречко в феврале 1958 года удостоен звания Героя Советского Союза. После войны А. А. Гречко был командующим военного округа, главнокомандующим Группой советских войск в Германии, первым заместителем министра обороны СССР и главнокомандующим Объединенными Вооруженными Силами стран — участниц Варшавского Договора. С апреля 1967 года А. А. Гречко — министр обороны СССР. За выдающиеся заслуги перед Родиной в строительстве и укреплении Вооруженных Сил СССР в октябре 1973 года А. А. Гречко награжден второй медалью «Золотая Звезда». Награжден также шестью орденами Ленина и многими другими орденами и медалями СССР и социалистических стран. Он является Героем Чехословацкой Социалистической Республики. В 1955 году ему присвоено звание Маршала Советского Союза.

А. А. Гречко неоднократно избирался членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР. С 1973 года он член Политбюро ЦК КПСС. Автор ряда фундаментальных книг, в их числе «Битва за Кавказ», «Через Карпаты», «Вооруженные Силы Советского государства».

Гром канонады разорвал тишину безмятежного сентябрьского утра. Мощный артналет в считанные мгновения неузнаваемо изменил мирный пейзаж.

Канонада оборвалась так же резко, как и возникла. На смену ей пришли другие звуки, обманчиво слабые после оглушающего грохота бомб и снарядов, — частая россыпь пулеметных и автоматных очередей, нарастающий гул моторов.

Мотопехота, поддерживаемая танками, пошла в атаку...

А Днепр спокоен и величав. Будто знает, что завязавшийся бой не грозит нашествием украинской земле, не оросит эту землю кровью солдат и слезами матерей.

Сентябрь 1967 года. Общевойсковые учения под кодовым названием «Днепр».

С командного пункта руководства хорошо видны все подробности разворачивающегося учебного боя. Министр обороны СССР Маршал Советского Союза А. А. Гречко внимательно наблюдает за происходящими на огромном пространстве событиями — столкновением в бою крупных воинских частей и соединений, оснащенных мощной техникой, современным оружием.

Эти необычайные по своему размаху учения в свое время подробно освещались в прессе, широко комментировались зарубежными военными обозревателями. Об их масштабности достаточно красноречиво говорит хотя бы тот факт, что в учениях принимали участие войска Киевского, Белорусского, Прикарпатского и других военных округов, части и соединения различных родов войск и видов Советских Вооруженных Сил. Это была проверка боеготовности нашей армии с учетом всех сложностей современной войны; это был боевой рапорт Вооруженных Сил Родине накануне 50-летия Советского государства. [307] Подготовка и проведение общевойсковых учений «Днепр», как и последовавших за ними маневров «Двина», «Океан» и других, осуществлялись при непосредственном участии и под руководством министра обороны СССР.

Автору этих строк довелось пройти рядом с Андреем Антоновичем Гречко трудными дорогами войны, пришлось встречаться и позже, когда А. А. Гречко стоял во главе сухопутных войск Вооруженных Сил страны, а спустя некоторое время был главнокомандующим Объединенными вооруженными силами стран Варшавского Договора. И вот теперь новая встреча — на учениях «Днепр».

Эти общевойсковые учения разрабатывались Генеральным штабом и Главным управлением боевой подготовки Министерства обороны СССР под руководством министра. После того как был утвержден план будущих учений, А. А. Гречко выехал в округа, ознакомил командующих и командиров соединений с общей обстановкой. Но основная цель поездки была не та, чтобы познакомить исполнителей с их ролями. Андрей Антонович ожидал предложений, которые помогут скорректировать план и, развязав инициативу командиров, придадут ему творческий характер. А. А. Гречко внимательно выслушивал командующих войсками округов и командиров соединений, просил обосновывать предложения. Стратегический план был разработан подробно, но командиры понимали: по ходу учений нужно ждать «сюрпризов»...

Так это и случилось. Приведу один из примеров.

Танковая дивизия «синих» должна была нанести удар по «противнику» и воспрепятствовать форсированию Днепра. Но «противник» — «красные» — разгадал этот замысел и значительно раньше намеченного времени, с марша, что называется, «с ходу» форсировал Днепр и укрепился на противоположном берегу, создав плацдарм. Быстро сориентировавшись в обстановке, командир танковой дивизии «синих» нанес фланговый удар по войскам «противника». Однако «красные» успели подтянуть вторые эшелоны и сумели удержать плацдарм. В конечном итоге инициатива «красных» привела к заслуженному успеху. На учениях тоже есть победители и побежденные, и здесь побеждает тот, кто умеет захватить инициативу.

Неожиданные изменения в обстановку внес и руководитель учений. Так, например, по приказу министра уже в ходе учебных боевых действий были резко изменены направления ударов некоторых соединений. Командиры их оказались в весьма сложных условиях. В короткий срок нелегко произвести перегруппировку крупных сил. [308]

А. А. Гречко хорошо знал это по опыту минувшей войны. В ноябре 1943 года наши войска подошли к столице Украины. Первая попытка войск 1-го Украинского фронта освободить Киев не увенчалась успехом. И тогда генералу А. А. Гречко как заместителю командующего фронтом было поручено перегруппировать войска с Букринского плацдарма на Лютежский, где противник не ждал наступления наших войск.

Вражеская разведка не обнаружила передвижения наших частей и соединений. В результате мощный удар с Лютежского плацдарма и действия войск других армий фронта оказались неожиданными, и столица Украины была освобождена.

История Великой Отечественной войны знает немного примеров подобной скрытной и оперативной перегруппировки войск. Она явилась подтверждением того, что искусство маневра в сложной ситуации зачастую определяет успех сражения. И потому на учениях «Днепр» перегруппировка войск, оснащенных мощнейшей техникой, освоивших опыт Великой Отечественной войны, овладевших новыми приемами ведения боя, была необходимой школой подготовки войск к современному бою.

Бывал я на многих учениях, но, признаться, ни одно из них не оставило такого впечатления, как эти. И дело тут не только в масштабности, в размахе — позднее были и более масштабные маневры. В учениях «Днепр» привлекала смелость замысла, необычность тактических задач и общая творческая атмосфера.

Отход от шаблона, создание творческой обстановки в решении любого вопроса, глубина замысла и детальная разработка плана операции, умение предвидеть ее развитие — эти свойства полководческой деятельности А. А. Гречко всегда оказывают влияние на окружающих его людей. И еще одна отличительная черта: умение личным примером вселить уверенность в подчиненных даже в самые критические минуты.

Вспоминается август 1942 года... Высокий, обрывистый берег реки Белой. На залитую ярким солнцем широкую полосу воды больно смотреть. На крутом берегу стоит командующий: 12-й армией генерал-майор Гречко. Армия прикрывала забитую эшелонами дорогу Армавир — Туапсе. У станции Белореченская «юнкерсы» разбомбили шоссейный мост через реку Белую. Саперы быстро навели переправу, и по ней устремились отходившие войска. От успешной переправы во многом зависела судьба войск армии, здесь было средоточие непрекращавшихся жестоких боев.

В небе шли непрерывные воздушные бои. На искалеченной бомбежкой дороге одна к одной стояли, ожидая переправы, тысячи [309] военных машин. Крики людей, команды командиров терялись в грохоте и гуле, в том неповторимом сплаве звуков, которые рождает лишь война...

Я находился неподалеку от командарма, и до меня донесся усталый, но твердый голос А. А. Гречко:

— Раненых переправлять вне очереди.

Мимо двигались к переправе подразделения артиллерии, пехоты. Бойцы шли, с трудом передвигая ноги в сапогах с налипшими комьями глины. Запыленные гимнастерки, запыленные, усталые лица.

— Танки! — раздался голос.

Это был момент, когда фашистские танки прорвались к реке. Подразделение остановилось. У одного из бойцов, оставшегося в стороне, появилось на лице какое-то безумное выражение, он сдернул с плеча и отшвырнул винтовку, хрипло крикнул:

— К черту! Все одно теперь... Крышка! К чертям собачьим всю эту канитель!

— Рядовой Игошин! Не сметь!

К нему подскочил молоденький, совсем еще юноша, лейтенант.

Игошин тяжело взглянул на него.

— Чего не сметь? Помирать не сметь? — он говорил со злостью и отчаянием. — Или жить не сметь?..

— Прекратить! — выкрикнул молоденький лейтенант фальцетом. — Приказываю замолчать!

Но он и так уже молчал, глядя в сторону переправы, и лицо его медленно меняло выражение — злость и отчаяние сменялись безмерным удивлением.

Лейтенант повернул голову. В отдалении была видна фигура генерала, отдающего распоряжения.

— Командарм, — сказал лейтенант внезапно севшим, сиплым голосом.

Некоторое время они молча смотрели в сторону командарма. Затем лейтенант привычно оправил гимнастерку, сразу став взрослее, солиднее, и сказал спокойно и строго:

— Поднимите оружие, Игошин. И станьте в строй.

Дни, предшествовавшие переправе через Белую, были днями изнурительных боев в отступлении. К решающему для армии моменту, каким явилась переправа, создалась атмосфера физической и моральной усталости, когда люди легко поддаются отчаянию. И в такие минуты наиболее действенным оказывается лишь личный пример — пример мужества, презрения к опасности. Генерал-майор А. А. Гречко хорошо понимал это. [310]

Прошли годы, но я не раз вспоминал ту переправу, то презрение к смерти, которое проявил тогда командующий армией. К лету 1943 года я достаточно хорошо знал Андрея Антоновича, знал его как мужественного и необычайно сдержанного в своих эмоциях человека, чуждого внешних, показных эффектов. Могут спросить: имел ли он, командующий армией, право так рисковать собой? Да, имел. И тот эпизод, свидетелем которого я оказался, был красноречивым подтверждением необходимости риска, проявленного командармом.

Начав войну подполковником, А. А. Гречко уже через четыре месяца — к ноябрю 1941 года — стал генерал-майором. Это звание было присвоено ему за успешное командование сформированной им 34-й кавалерийской дивизией.

А еще через два месяца генерал Гречко был назначен командиром 5-го кавалерийского корпуса. Конники кавкорпуса, принимая участие в Барвенково-Лозовской наступательной операции, нанесли мощный удар по врагу. Умелое руководство действиями корпуса при вводе его в прорыв и наступлении в оперативной глубине принесло свои плоды: кавалеристы генерала Гречко не только выполнили поставленную задачу, выбив противника совместно с 351-й стрелковой дивизией из Барвенково, но и продвинулись глубоко в тыл гитлеровских войск.

Но впереди были трудные бои в отступлении, в обороне.

Весной 1942 года тревожное положение сложилось в Донбассе. Противник, значительно превосходивший наши армии в живой силе и боевой технике, настойчиво рвался вперед, стремясь захватить жизненно важные для страны угольные и промышленные районы.

Холодным апрельским утром 1942 года группа работников штаба 12-й армии, дислоцировавшегося в городе Серго, встречала вновь назначенного командующего.

К беленой крестьянской хате, где располагался штаб, подкатила видавшая виды, залепленная грязью машина.

Командарм поздоровался с каждым и, заметив, что начальник штаба генерал А. Г. Ермолаев приготовился докладывать, жестом остановил его, негромко сказал:

— Доклады — позже. С положением дел познакомимся непосредственно в войсках.

Ко времени назначения нового командующего войска 12-й армии, действовавшей в составе Южного фронта, прикрывали Ворошиловградский промышленный район и вели тяжелые оборонительные бои. Успех в таких боях, учитывая многократное [311] превосходство сил противника, требует от командира особой выдержки, умения трезво мыслить в самых тяжелых, иной раз отчаянных положениях.

А. А. Гречко знал, насколько благотворна атмосфера спокойствия, уверенности, как влияет она на подчиненных.

Еще в первые дни Великой Отечественной войны, когда подполковник А. А. Гречко служил в Генеральном штабе, он убедился в необходимости собранности, деловитости в самой тяжелой обстановке. Вот как писал он об этом 25 лет спустя: «Память о тех... днях службы в Генеральном штабе у меня не изгладится не только потому, что это были труднейшие дни войны, но и потому, что здесь я убедился, насколько важно сохранять твердость и спокойствие духа и непоколебимую веру в победу».

Уже в первые дни все мы увидели стиль управления войсками нового командующего: четкое определение главной задачи, последовательное и неуклонное ее решение. В данном случае задача состояла в том, чтобы срочно укрепить оборону армии, создать необходимые резервы. На совещании руководящих работников армии генерал А. А. Гречко слушал предложения командиров дивизий, работников штаба. Нужно сказать, что за несколько прошедших дней качество докладов заметно изменилось: все успели усвоить, что новый командующий требовал докладов деловых, конкретных. И вместе с тем А. А. Гречко внимательно выслушивал до конца подчиненного и задавал ему ряд вопросов, начинал рассуждать вместе с тем, кто докладывал, побуждал его мыслить творчески. Лицо командарма было спокойно, и только взгляд выдавал внутреннее напряжение.

Значительно позже, в одном из своих выступлений, А. А. Гречко сказал:

— Говорят, лучший тот командир, который всех выслушивает, а решит по-своему. Я не могу согласиться с этим. Всех слушать надо для того, чтобы выработать самое оптимальное решение. Иначе зачем слушать?

И командующий армией внимательно выслушивал доводы генералов А. Г. Ермолаева, А. К. Сокольского, Н. Е. Чувакова, других командиров и принимал конкретные решения.

В том трудном 1942 году обстановка складывалась так, что необходимо было изматывать врага, драться до последнего за каждый клочок советской земли. И командующий 12-й армией приказывает: работать день и ночь, но создать очаговую оборону с применением инженерных сооружений. Выделить подвижные резервы. Оборудовать тыловые рубежи дивизий в противотанковом отношении.. Принять меры к экономному расходованию боеприпасов. Организовать боевую подготовку войск, командного состава и штабов. Повысить политико-моральное состояние войск, партийно-политическую работу перенести в окопы. Обеспечить подразделениям кратковременный отдых.

Мужество и самоотверженность солдата подкреплялись всеми средствами, которыми располагала к тому времени Красная Армия. И все-таки отступать приходилось — враг был опытен и силен. Но 12-я армия, командование которой принял А. А. Гречко, в упорных оборонительных боях изматывала врага, истребляла его живую силу и технику.

Очаговая и маневренная оборона, с продуманными и дерзкими контратаками, предложенная А. А. Гречко и осуществленная 12-й армией на этом участке фронта, полностью себя оправдала. Такая система позволяла не только держать оборону малыми силами, но и наносить врагу чувствительные удары.

— Отступление — это еще не поражение, — говорил А. А. Гречко. — И отступая можно и нужно бить врага. Пусть он силен. Но и малыми силами можно измотать противника, обескровить. Если враг неожиданным ударом ошеломлен, морально подавлен, если планы его нарушены — это уже наш успех, наша победа.

В июле 1942 года противник решил прорвать нашу оборону в районе Дебальцево. Командарм предвидел, что немецко-фашистские войска пройдут на несколько километров в глубину нашей обороны, и приказал нанести удар по прорвавшемуся врагу одновременно с флангов — из узлов сопротивления — и резервными частями. В коротком, но ожесточенном бою противник понес крупные потери, откатился назад.

Это был риск, но риск оправданный, обоснованный скрупулезными расчетами, и такой риск приносил успех, не всегда видимый заранее.

Несколько позднее немецкое командование приняло решение обойти справа город Серго, выйти на тылы 12-й армии и создать таким образом окно для прорыва на восток. И снова узел сопротивления не подавал признаков жизни — до поры до времени... Когда же гитлеровские войска втянулись в уличные бои, армейские резервы по приказу командующего обошли противника с фланга и нанесли ему мощный удар. И на этот раз враг оставил на поле боя немало своих солдат и боевой техники и вынужден был отступить.

Подобную тактику оборонительных боев Андрей Антонович называл «рубить по пальцам». Враг нес большие потери, но не достигал цели. [313]

— Наступающий противник, значительно превосходящий нас в живой силе и технике, — говорил А. А. Гречко, — имеет больше возможностей навязать нам свою волю. Это так. Но неверно думать, что мы имеем меньше возможностей для проявления инициативы, творчества, дерзости для того, чтобы заставить противника уважать нас.

Гитлеровское командование хотело всеми средствами навязать нам свою волю. Но мы знаем, чем закончилась фашистская авантюра. Спустя 32 года Маршал Советского Союза А. А. Гречко, вручая городу-герою Керчи высокую награду Родины — орден Ленина и медаль «Золотая Звезда», сказал:

— Советское командование навязало гитлеровцам свои планы, развернув активные военные действия на юге страны. С лета 1942 года и по глубокую осень 1943 года в арену ожесточенной борьбы превратились Донбасс, берега великой русской реки Волги у Сталинграда, крымская земля, Донские и Сальские степи, предгорья Кавказа. Усилием воли советского народа, мужеством и стойкостью воинов Советской Армии и Флота враг был остановлен и вынужден был отступать.

Генерал Гречко в годы войны в самых трудных условиях умело определял направление главного удара противника, разгадывал его замыслы и, как правило, встречал врага ударом на заранее подготовленном и выгодном рубеже. Обладая необычайно развитой способностью ориентации в сложнейших сплетениях фронтовых событий, умея блестяще использовать неожиданные условия, которыми изобилует война, Андрей Антонович всегда точно определял момент, когда требуется его вмешательство. И можно было лишь поражаться безошибочности решений А. А. Гречко в такие минуты. Тут, как видно, вступал в свои права новый фактор, определяющий характер действий военачальника, — талант.

За многие годы моей службы в Советских Вооруженных Силах мне выпало счастье работать рядом с выдающимися военачальниками Советской Армии, довелось быть свидетелем, а порой и участником разработки ответственных тактических и оперативных задач, видеть, как созревает и осуществляется сложнейший замысел.

Деятельность А. А. Гречко отличали исключительная целенаправленность, умение видеть далеко вперед и, как это становилось ясным к исходу каждой сложной операции, очень продуманное применение теоретических положений советского военного искусства к конкретным условиям боевых действий. [314]

Необходимо сказать и еще об одном очень важном обстоятельстве. Командующий армией придавал исключительно большое значение партийно-политической работе, требовал от командиров и политработников досконального знания настроения воинов, их нужд, запросов, умения словом и делом влиять на бойца, закалять его волю, воспитывать в нем непримиримость к врагу.

Через всю войну пронес генерал А. А. Гречко чуткое, бережное отношение к солдату, и мы, политработники, особенно ощущали эту естественную потребность командарма воспитывать людей на идеях нашей партии.

И в послевоенные годы министр обороны СССР никогда не упускает из поля своего зрения партийно-политическую работу в войсках, теоретически развивая ее с позиций марксистско-ленинского учения.

В сентябре 1942 года чрезвычайно напряженная обстановка сложилась под Новороссийском.

8 сентября 1942 года Военный совет Северо-Кавказского фронта назначил командующим 47-й армией генерал-майора А. А. Гречко.

Прибыв на рассвете в расположение 216-й дивизии, новый командующий потребовал у комдива генерал-майора А. М. Пламеневского разведданные и тщательно их проанализировал.

Вслед за тем командующий отправился к генерал-майору А. А. Гречкину, командиру 318-й стрелковой дивизии, вызвал к нему на КП командиров 81-й и 83-й морских стрелковых бригад.

— Докладывайте. Без прикрас.

Из докладов выяснилось, что отсутствовало четкое взаимодействие пехоты, артиллерии, авиации, флота. Со многими частями штаб армии не имел устойчивой связи. «Крайне нелегко пришлось восстанавливать нарушенное управление войсками армии, — вспоминает А. А. Гречко в книге «Битва за Кавказ», — объединять усилия наземных частей и соединений, авиации и флота для отражения сильнейшего натиска немецко-фашистских войск».

Умелая и точная координация действий сил флота, войск и авиации дала успешный результат, равный по тем временам крупной победе: гитлеровцам не удалось использовать порт и прорваться вдоль Черноморского побережья. Мало того, вражеские войска несли значительные потери от контрударов 47-й армии, наносимых малыми силами по флангам противника. Расскажу об одном памятном эпизоде, типичном для характера боевых действий войск 47-й армии в оборонительных боях на этом направлении.

Во второй половине сентября гитлеровское командование принимает решение нанести удар по флангу 47-й армии. Гитлеровцы рассчитывали отвлечь силы нашей армии, отрезать ее войска от остальных сил Черноморской группы, разгромить их и, наступая через горы в южном направлении, выйти к морю в районе Геленджика. 19 сентября после сильной авиационной подготовки противник начал наступление. В трехдневных ожесточенных боях ценой больших потерь фашисты захватили несколько высот, вклинились в нашу оборону на глубину до шести километров. В сложившейся критической обстановке командующий 47-й армией решает нанести по флангам вклинившейся группировки врага два сходящихся удара и, окружив ее, уничтожить.

На рассвете 25 сентября огневым налетом артиллерийских и минометных частей и ударами с воздуха начался контрудар наших войск. Свыше двух суток длился жестокий бой. 3-я румынская горнострелковая дивизия была почти полностью уничтожена, а ее остатки гитлеровское командование сняло с фронта. Немалый урон в этом бою понесла и соседняя с румынской дивизией 9-я пехотная дивизия немцев.

С 27 сентября немецко-фашистские войска на Новороссийском направлении перешли к обороне и больше не предпринимали попыток наступать здесь крупными силами. Как свидетельствуют документы, командование немецких войск, сосредоточенных под Новороссийском, получило «принципиальный приказ фюрера об оборонительном бое».

И еще одно свидетельство непреходящего значения боев под Новороссийском:

«Битва за Новороссийск вошла в историю минувшей войны как один из примеров несгибаемой воли советских людей к победе, ратной доблести и бесстрашия, их беспредельной преданности ленинской партии, социалистической Отчизне...

Гитлеровское командование планировало овладеть нефтью Кавказа, хлебом Дона и Кубани и тем самым экономически обеспечить себе дальнейшее ведение войны...

Советский народ и его доблестная армия, руководимые своей ленинской партией, опрокинули захватнические замыслы гитлеровцев. Героизм наших воинов оказался столь же непреодолимым, как и вершины Кавказских гор». [316]

Эти слова были сказаны Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым в дни юбилейных торжеств в Новороссийске при вручении городу ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Потерпев неудачу в районе Новороссийска, враг меняет направление главного удара. Теперь он сосредоточивает основные силы против войск 18-й армии в направлении города Туапсе.

17 октября 1942 года Военный совет фронта направляет А. А. Гречко на угрожаемый участок, назначив его командующим 18-й армией.

Пользуясь численным превосходством, фашистские дивизии завязали бои у Гойтхского перевала. Отсюда в туманной дымке виднелись море и дымящиеся развалины Туапсе. Если бы противнику удалось пройти вдоль железной дороги и по долине реки Туапсинка каких-нибудь 30 километров, три армии Черноморской группы войск — 47-я, 56-я и 18-я — оказались бы отрезанными от основных сил Закавказского фронта.

Но этого не произошло. Армия под командованием А. А. Гречко наносит мощные контрудары, поочередно громит гойтхскую и семашхскую группировки противника и восстанавливает положение. Понеся серьезные потери, гитлеровцы и здесь перешли к обороне.

Наступил январь 1943 года. Приказом Ставки генерал-лейтенант А. А. Гречко был назначен командующим 56-й армией. В те дни велась усиленная подготовка к наступлению войск Северо-Кавказского фронта. Главный удар по противнику в полосе наступления этой группы возлагался на 56-ю и 18-ю армии.

Наступление началось.

В ожесточенных боях войска 56-й армии прорвали сильно укрепленную оборону гитлеровцев и, упорно продвигаясь вперед, содействовали 46-й армии в овладении Краснодаром. Впереди была так называемая «Голубая линия» — мощный оборонительный рубеж, созданный с тем, чтобы остановить советские войска, не допустить их к Таманскому полуострову. 56-й и 18-й армиям предстояло преодолеть тщательно подготовленную противником оборону. Эта трудная операция требовала всесторонней и детализированной разработки. «Планирование и подготовка операции, — отмечает Г. К. Жуков, — были проведены А. А. Гречко со знанием дела и большой предусмотрительностью».

Прорвав укрепленную полосу обороны врага, советские войска развернули решительное наступление.

На втором этапе боевых действий командующий 56-й армией применил излюбленную и проверенную опытом предыдущих [317] боев тактику мощных фланговых ударов. Враг нес большие потери и шаг за шагом сдавал позиции. Отступая, гитлеровцы подрывали военную технику, бросали склады с вооружением, боеприпасами и продовольствием. Пленные называли Таманский плацдарм «котлом ведьм», «сущим адом всех фронтов», «пеклом», «мясорубкой».

Наконец сокрушительным ударом на Крымскую и Вышестеблиевскую войска армии под руководством генерала Гречко во взаимодействии с 18-й и 9-й армиями раскололи таманскую группировку врага надвое и, прорвав последний рубеж, вышли на побережье Керченского пролива.

В декабре 1943 года после завершения Киевской наступательной операции А. А. Гречко был назначен командующим 1-й гвардейской армией. Ставка готовила новое крупное наступление на Правобережной Украине. Войска 1-й гвардейской армии предназначались для действий на главном направлении 1-го Украинского фронта.

Наступление началось в последних числах декабря. И уже через несколько дней передовые подразделения 1-й гвардейской армии вошли в Житомир. Эта операция, получившая название Житомирско-Бердичевской, принесла крупный успех, создала условия для полного освобождения Правобережной Украины. Столь же успешно действовали войска 1-й гвардейской армии под командованием А. А. Гречко в Проскурово-Черновицкой и Львовско-Сандомирской наступательных операциях.

30 июля 1944 года директивой Ставки Верховного Главнокомандования был образован 4-й Украинский фронт, в состав которого вошла и 1-я гвардейская армия. Командование фронтом было возложено на генерала армии И. Е. Петрова.

Генерал Петров хорошо знал Андрея Антоновича по незабываемым дням битвы за Кавказ (Иван Ефимович Петров командовал тогда Северо-Кавказским фронтом). С первых же дней знакомства между ними установились тогда хорошие, доверительные отношения.

И вот боевые соратники встретились вновь. Дружески обняв прибывшего в штаб А. А. Гречко, командующий фронтом, поблескивая стеклами пенсне, быстро заговорил: — Рад вас видеть, дорогой. А еще больше рад тому, что опять будем воевать вместе. На Кавказе-то мы больше с вами оборонялись, а теперь работа повеселей... В Карпатах будем наступать!

Оба они понимали всю сложность предстоявших боев в горно-лесистой местности. Предельно суженные и глубоко эшелонированные [318] боевые порядки. Растянутые тылы. Затрудненный или совсем невозможный маневр по фронту. Сложность организации взаимодействия, укрепленные естественные рубежи исключали фронтальные атаки. Искать фланги? Но фланги, как правило, упираются в неприступные скалы, непреодолимые для боевой техники, в поросшие лесом горы... Где же выход?

По опыту боев на Кавказе генерал Гречко четко представлял всю трудность задачи. После беседы с командующим фронтом А. А. Гречко вместе со своими помощниками А. Г. Батюней, К. П. Исаевым и другими генералами еще и еще раз изучает район предстоящих боевых действий. В Карпатах для наступления 1-й гвардейской армии было всего несколько маршрутов. Отклониться в сторону от них можно было лишь по узким боковым дорогам, горным тропам. Они вполне преодолимы для пехоты, вьючного и гужевого транспорта. Значит, маневр возможен? Выход — в использовании боковых дорог и горных троп...

Терять нельзя было ни часа. В короткий срок Военный совет фронта издал массовым тиражом «Организационные указания по подготовке войск к действиям в горах», а также различные инструкции по применению в новых условиях артиллерии, танков, использованию инженерных частей. Все командиры, работники штабов и политорганов были брошены на проведение командно-штабных и полевых занятий с войсками, организацию партийно-политической работы в новых условиях.

И вот 9 сентября 1944 года после мощной артиллерийской подготовки 1-я гвардейская армия силами 107-го стрелкового корпуса предприняла наступление из района города Санок. Это было начало Восточно-Карпатской наступательной операции.

К концу сентября 1-я гвардейская армия с боями вышла к Главному Карпатскому хребту. Своими действиями она отвлекла много сил и боевой техники с других участков фронта, облегчив продвижение вперед соседям — 18-й и 38-й армиям.

20 сентября части 1-й гвардейской армии первыми во фронте вступили на чехословацкую землю.

Октябрь. 1-я гвардейская — снова в наступлении.

В течение пяти дней — с 3 по 8 октября — части 1-й гвардейской армии овладели Русским перевалом, а к 28 октября вышли на венгерскую равнину.

Преодолев Главный Карпатский хребет, войска 4-го Украинского фронта лишили противника важного стратегического рубежа, прикрывавшего Чехословакию с востока. «В итоге, — как пишет А. А. Гречко в своей книге «Через Карпаты», — на карпатско-пражском направлении создалась совершенно новая [319] ситуация, благоприятствовавшая развитию наступления в глубь Чехословакии».

В ноябре — декабре 1944 года войска 1-й гвардейской армии с боями продвинулись еще на 70 километров. Впереди лежал Моравско-Остравский горнопромышленный район — один из основных индустриальных центров Чехословакии, жизненно важная для гитлеровцев металлургическая база. После потерн Рура и Силезии эта база оставалась единственной. Неудивительно, что на подступах к этому индустриальному центру фашистское командование создало мощную оборону.

Войска 4-го Украинского фронта, в составе которого действовала 1-я гвардейская армия, в упорных боях преодолели и этот рубеж. Операция, начавшаяся 10 марта, длилась 57 дней. Была разгромлена крупная группировка противника. Потеря Моравско-Остравского промышленного района явилась непоправимым ударом по бившейся в агонии гитлеровской Германии. Наступило 9 мая 1945 года.

В этот день передовые части 1-й гвардейской армии вместе с армиями других фронтов вошли в столицу Чехословакии. Освобожденная Прага ликовала. Ликовал и весь мир: фашистская Германия капитулировала. Но для войск, которыми командовал генерал-полковник А. А. Гречко, война не закончилась. Еще несколько суток добивали они северо-восточнее Праги последние группировки озверевших, бессмысленно и яростно сопротивлявшихся фашистов...

Прошли годы — годы мирного труда и созидания. Но с годами не меркнет слава защитников Родины, сквозь призму времени становится зримее, четче подвиг, свершенный во имя свободы Отчизны.

«За умелое управление войсками и проявленные мужество, отвагу и героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны присвоить Маршалу Советского Союза Гречко Андрею Антоновичу звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»».

Этим Указом Президиума Верховного Совета СССР Родина по достоинству оценила ратный труд своего верного сына.

...Метельным декабрьским вечером 1919 года в хату, где остановился командир эскадрона знаменитой Первой Конной, вошел шестнадцатилетний юноша. — Дядя, запишите меня в армию, — сказал он решительно. [320]

— Армия — не детский дом, — столь же решительно ответил комэск. — Подрастешь, тогда и приходи.

Юноша не стал спорить, ушел.

А на следующий день появился вновь. Но не один, а вместе с начальником 11-й кавдивизии Матузенко.

Начдив тут же распорядился:

— Зачислить на вещевое и котловое довольствие! — И, заметив, как нахмурился комэск, добавил: — Мы с тобой, брат, не вечны. Будущим поколениям надо уметь защищать Советскую власть.

Так шестнадцатилетний Андрей Гречко стал полнонравным бойцом Первой Конной.

Гражданская война, напряженная учеба и служба в частях Красной Армии в мирные дни, битвы, испытания, горечь неудач и радость победы в Великую Отечественную... От рядового Первой Конной А. А. Гречко прошел суровую школу бойца, офицера, генерала, став одним из видных строителей и руководителей Вооруженных Сил Советского Союза.

С апреля 1967 года А. А. Гречко — министр обороны СССР.

Советский народ знает цену миру. И министр обороны Советского Союза, руководствуясь ленинскими принципами военного строительства, политикой и указаниями Центрального Комитета Коммунистической партии, проявляет постоянную заботу о повышении боевой готовности Советской Армии и Военно-Морского Флота, направляет усилия военных кадров на глубокую разработку коренных военно-теоретических проблем, смелое внедрение в практику прогрессивных методов управления войсками.

За большие заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством в строительстве и укреплении Вооруженных Сил СССР член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР, депутат Верховного Совета СССР, Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко награжден орденом Ленина и второй медалью «Золотая Звезда».

Высокую награду Родины, доверие ленинской партии, народа Андрей Антонович Гречко оправдывает с честью. Все свои силы, способности, опыт отдает он дальнейшему укреплению обороноспособности Советского государства.

Высшая честь

ГРИЦЕВЕЦ СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ

Сергей Иванович Грицевец родился в 1909 году в деревне Боровцы Новогрудского района Гродненской области в семье бедного крестьянина. По национальности белорус. Член КПСС с 1931 года.

После окончания в 1927 году семилетки несколько лет работал на станции Шумиха, а затем на Златоустовском механическом заводе. Был чернорабочим, слесарем. В 1931 году поступил в Оренбургскую школу летчиков, которую окончил в 1932 году. Затем служил в истребительной авиации. Был командиром звена, командиром отряда, инструктором летчиков. Участвовал в боях в Испании и в боях с японскими интервентами на Халхин-Голе. На его боевом счету более 40 сбитых самолетов противника.

За выполнение спецзаданий правительства Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1939 года Сергею Ивановичу Грицевцу присвоено звание Героя Советского Союза. 29 августа 1939 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». 16 сентября 1939 года при исполнении служебного долга майор С. И. Грицевец погиб.

Шумят зелеными кронами белоствольные березки, гуляет свежий ветер над перелеском, что виднеется за крайними домами поселка. По улице шумной стайкой бегут школьники, торопясь к первому звонку. Но, поравнявшись с постаментом, на котором возвышается бюст военного, замедляют шаг, останавливаются и застывают в неподвижности.

В который раз читают они скупую надпись на постаменте: «Грицевец С. И. 1909 — 1939», смотрят на две звезды, что красуются на груди летчика, вглядываются в ставшие знакомыми черты героя — высокий, открытый лоб, орлиный разлет бровей, плотно сжатые губы, мужественный овал лица, волевой взгляд чуть прищуренных глаз, устремленный в безбрежную синеву неба.

О чем думают они, эти юные сыны и дочери Советской Отчизны, школьники 70-х годов, познающие тайны великих битв и геройских подвигов из рассказов ветеранов, по книгам да вот по таким безмолвным памятникам тем, кто жизнь свою отдал за счастье будущих поколений?

Памятник прославленному советскому летчику дважды Герою Советского Союза Сергею Ивановичу Грицевцу высится в поселке Балбасово Оршанского района, что на Витебщине. Здесь в далеком 1939 году при исполнении служебных обязанностей трагически погиб один из отважных богатырей земли советской, военный летчик Сергей Грицевец. Верный сын Родины, он навеки обессмертил свое имя подвигами ради торжества справедливости на земле, ради светлого будущего.

Очень короткую, но какую яркую жизнь прожил этот человек! Родился Сергей Грицевец в Белоруссии, в деревне Боровцы, в четырех километрах от Барановичей. В годы первой

мировой войны эти места были ареной жестоких боев, и семья Грицевец, спасаясь от нашествия кайзеровских войск, перебралась на Урал. Окончив школу, юноша уезжает в промышленный Златоуст и поступает там на завод.

Комсомольские годы Сергея Грицевца — это незабываемые годы первой пятилетки. Советские люди строят. Магнитогорск и Днепрогэс, прокладывают железные дороги, осваивают богатейшие месторождения в Сибири, на Дальнем Востоке, создают колхозы и совхозы. Единственная в мире страна социализма занята созидательным трудом и в то же время укрепляет свою обороноспособность.

Идет перевооружение армии, создаются новые виды войск. С восторгом следит Грицевец за беспримерными по тому времени полетами Михаила Громова, полярных летчиков. Авиация становится его страстью, его мечтой.

А тут еще призыв партии, комсомола: стране нужны летные кадры — зоркие стражи воздушных рубежей Советской Отчизны. В авиационные училища подали заявления сотни юношей.

В 1931 году надел курсантскую гимнастерку в Оренбургской военной школе летчиков и Сергей Грицевец. Спустя год он уже летчик-истребитель.

«Перспективный летчик» — так заканчивается служебная аттестация на коммуниста Сергея Грицевца за первый год летной работы. Да, он занял прочное место в рядах лучших летчиков. Прекрасно пилотирует машину, учится метко стрелять по конусу, поражать наземные цели, вести воздушный бой с предельными перегрузками. И не случайно в 1933 году его назначают командиром звена, а затем и отряда.

Воздушный бой — призвание Сергея Грицевца. В части, кажется, нет равного ему летчика-истребителя, а он рвется к новым высотам пилотного мастерства. Ему идут навстречу и посылают в 1936 году учиться в школу воздушного боя под Одессой. Из этой школы выходит зрелый, сформировавшийся летчик-истребитель капитан Сергей Грицевец.

И вот первая проверка огнем. Не учебный бой, не имитация атаки, а настоящий враг, злобный, коварный, атакует истребитель Сергея Грицевца. Под крылом территория свободолюбивого испанского народа, поднявшегося на борьбу с фашизмом. Опасно? Да. Но Грицевец не пасует и перед смертью, ибо выполняет свой интернациональный долг, долг человека, отдавшего всего себя борьбе за счастье трудового народа, против сил черной реакции. Так завещал Ленин, так учит партия большевиков, с которой он навеки связал свою судьбу. [324]

Сколько их было, жарких схваток с врагом, трудно перечислить. Защищая крупный город от вражеских бомбардировщиков, ведет в бой группу истребителей Сергей Грицевец. Бомбардировщиков противника около шестидесяти. Они идут нагло, напролом, уверенные в своей неуязвимости. И вдруг на них обрушивается маленькая группа истребителей.

Разгорается ожесточенный бой. По истребителям ведут огонь десятки пулеметов, а они, стремительные, недосягаемые, подходят на малые дистанции к бомбардировщикам и наносят разящие удары.

Неуклюже валится вниз, охваченный пламенем, один, за ним другой, третий вражеский бомбардировщик... Когда был сбит девятый самолет, противник не выдержал. Не прорвались бомбардировщики к городу, не сбросили смертоносный груз на жилые кварталы, а трусливой хищной стаей повернули назад.

В следующий раз схватка в небе с фашистскими истребителями. И опять численное превосходство на стороне противника. Но Сергей Грицевец так искусно атакует и сам выходит из-под ударов, так смело руководит своей группой, что кажущееся преимущество врага сводится к нулю.

В групповом воздушном бою сбито четыре вражеских самолета. Советские летчики вернулись на свою базу без потерь; правда, в плоскостях их машин было немало пробоин. Что и говорить, победа далась нелегко.

Во многих сражениях участвовал Сергей Грицевец в те месяцы, которые провел вдали от родной Отчизны. Смерти в глаза не раз смотрел он в тяжкие минуты боя, но не дрогнул, не покинул поля боя.

Мир жил в тревожном предчувствии надвигавшейся грозы. Империалисты наглели, развязывая то тут, то там локальные войны против свободолюбивых народов. Абиссиния, Китай, Испания... Фашизм репетировал мировую войну.

Летом 1938 года японские милитаристы вторглись на советскую территорию в районе озера Хасан. Завязались бои с агрессорами на земле и в воздухе. Десятки краснозвездных самолетов поспешили на помощь нашим наземным войскам. Прибыл в этот район со своей группой и Сергей Грицевец.

Советские летчики быстро захватили инициативу в свои руки, дали достойный отпор врагу. За несколько дней группа, возглавляемая Сергеем Грицевцом, уничтожила не один вражеский бомбардировщик. Первым открыл боевой счет сам командир.

Пламя войны жарким летом 1939 года переметнулось в степи Монгольской Народной Республики. Японские захватчики по-разбойничьи напали на миролюбивый монгольский народ, пытаясь завладеть богатствами этой страны. На помощь братскому народу пришла Советская Армия.

Тяжело было советским летчикам в первые дни боев с фашистскими агрессорами: сказывались численное превосходство противника в воздухе, недостаток опыта у некоторых наших летчиков. Вот прилетела новая группа наших истребителей и сразу же вступила в бой. На шестерку И-16 обрушилась большая группа японских истребителей. Было сбито три наших самолета. Через день на десятку И-15 в районе Халхин-Гола вновь напала целая армада вражеских истребителей. Никто на свой аэродром не вернулся. Восемь из десяти погибли, а двое, подбитые, сели в степи. Однако ни один советский летчик не дрогнул, не вышел из боя. Предпочли смерть, но не запятнали свою честь.

Смелость смелостью, но где же опыт, мастерство? На фронт прибывают летчики с боевым опытом, такие, как Григорий Кравченко и Сергей Грицевец. Они сразу организуют учебу, тут же, в ходе боев.

Грицевец знакомится с обстановкой, с типами самолетов, имеющимися на вооружении у противника. Учит летчиков элементам, из которых состоит воздушный бой: осмотрительности, набору высоты, скорости, маневру, стрельбе.

Не было учебных классов, полигонов; занятия проходили под плоскостями самолетов в дежурных звеньях и эскадрильях.

Вот Грицевец собрал возле себя летчиков, укрывшись в тени самолета от нещадно палящего солнца. Молодежь успела полюбить этого простого, удивительно располагающего к себе человека, прониклась уважением к зрелому, опытному бойцу.

— Для истребителя главное качество — осмотрительность, — говорит Грицевец. — Если я увидел врага первым, он уже мне не страшен: ведь я первым приму решение. Наш «ишачок» по сравнению с японским И-97 имеет преимущество в скорости. Значит, хочу — нападаю, хочу — маневрирую. Помните: опередил — победил, прозевал — жди удара. Как увидеть врага? Надо приучить себя все время искать его. Голова должна быть как на шарнирах: смотри вправо, вверх, вниз, назад. Все время наблюдай, в любой момент, ни на минуту не забывай об этом. Нужна, товарищи, такая «гимнастика», очень нужна...

Учеба шла на земле и в воздухе. По сигналу майор Грицевец повел свою группу навстречу врагу. Он умно оценил обстановку и, встретив японских истребителей, завязал с ними бой.

Один вражеский самолет оторвался от группы. И-16 Грицевца на какой-то миг застыл у него в хвосте, блеснул огонь — и противник, словно споткнувшись, рухнул в реку.

Десятки молодых летчиков прошли в те незабываемые дни воздушных сражений с японскими милитаристами прекрасную школу обучения воспитания у Сергея Грицевца. Было чему учиться молодежи у этого зрелого воздушного воина. В боях он довел счет лично сбитых вражеских самолетов до внушительной цифры — 42. Ну а каков человек был Грицевец, видно хотя бы из такого факта.

В кипении ожесточенного воздушного боя над территорией, занятой японскими захватчиками, был подбит самолет командира полка майора Забалуева. Десятки машин крутились в воздухе в смертельной схватке, падали вниз горящие японские истребители; и трудно было заметить, чей самолет, оставляя дымный след, стремительно пошел к земле. А Сергей Грицевец заметил. Зоркий взгляд его охватывал мгновенно огромное воздушное пространство, всю арену битвы. Понял он и трагическую судьбу командира полка, сразу оценил сложность обстановки. Какой-то японский летчик, надеясь на легкую добычу, попытался настичь подожженный советский истребитель и добить его. На выручку к боевому другу поспешил Сергей Грицевец. Он резко бросил машину вниз и дал несколько коротких заградительных очередей из пулеметов.

Бой переместился в сторону, а Грицевец продолжал охранять машину товарища. Вскоре дымящийся самолет коснулся земли. Из кабины выскочил летчик. Он похлопал по кобуре, словно проверяя оружие, огляделся по сторонам. Потом, завидев в небе одинокий истребитель, сорвал с головы шлем и помахал им летчику: прощай, дескать, друг, передай нашим, что живым в руки врага не дамся.

До линии фронта около 60 километров по открытой степи, где каждый человек как на ладони, а кругом рыщут самураи.

Но что это?

Краснозвездный истребитель, тот, кто, покачав крыльями, ушел на восток, возвращается и идет на снижение! Ты что, друг, с ума сошел? Ведь рядом враги, ты идешь на отчаянный риск, почти на смерть. Грицевец действовал хладнокровно и точно.

Подпрыгивая на кочках, одноместный истребитель остановился неподалеку от майора.

Но как сесть двоим в одноместный истребитель? Почти невозможное оказалось возможным, и Забалуев втиснулся в кабину к Грицевцу. [327] Только бы не забарахлил мотор, только бы не подломились подкосы шасси, только бы хватило мастерства при взлете в труднейших условиях...

А спустя час друзья уже качали на руках Сергея Грицевца, поздравляли майора Забалуева. Кажется, что поэта вдохновил именно подвиг Сергея Грицевца, когда он писал крылатые стихи о взаимной выручке летчиков. Ведь это о нем сказано:

У летчиков наших такая порука,
Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить — большая заслуга,
Но друга спасти — это высшая честь.

Как легенду, передавали летчики из уст в уста рассказ о подвиге Грицевца, и каждый был готов в душе поклясться, что, если потребуется, и он поступит так же.

По словам генерала А. В. Ворожейкина, один из молодых летчиков, Павел Хопин, узнав о подвиге Грицевца, воскликнул с восхищением:

— Вот это человек!

Прежде мало заметный в эскадрилье, Хопин в последующие дни дрался с врагом с удивительной храбростью, не щадя себя. Отвагу и мужество проявили в боях летчики Иван Красноюрченко, Виктор Раков, Василий Трубоченко и многие другие. Лейтенант Александр Мошин над Халхин-Голом совершил воздушный таран. Группе летчиков было присвоено звание Героя Советского Союза. Немало замечательных дел совершил и майор В. Забалуев. Впоследствии он командовал авиационной дивизией, корпусом и также удостоился звания Героя Советского Союза.

Сражения на реке Халхин-Гол продолжались. Грицевец по-прежнему учил молодежь, воспитывал воздушных бойцов. В разгар боев пришли новые машины — И-153. «Чайка» — так любовно окрестили самолет летчики. Грицевец быстро овладел новой машиной, уяснил ее сильные стороны, испытал в небе на различных высотах и режимах полета. Так боец проверяет оружие перед битвой, так охотник прикидывает к плечу новое ружье, делает пробные выстрелы.

Новый самолет выгодно отличался повышенной маневренностью, вооружением. Пока враг не разобрался, надо использовать элемент внезапности, решил Грицевец.

В первом же боевом вылете он приказал летчикам не обнаруживать повышенных маневренных качеств нового самолета. Пусть враг думает, что это знакомые ему машины. [328] Впереди шел Сергей Грицевец. Правее — звено Александра Николаева, левее — Павла Коробкова. В воздухе произошла встреча двух групп истребителей в лобовой атаке. Лобовая атака кратковременное огневое соприкосновение воюющих сторон, проба сил, после чего противники обычно стремятся как можно скорее развернуться, чтобы зайти в хвост неприятелю. Кто скорее сделает это, тот завладеет инициативой.

Именно на этом построил план предстоящего боя командир группы. Как только вражеские самолеты проскочили мимо, Грицевец дал команду на разворот, а затем «чайки», увеличивая до предела скорость, уже зашли в хвост группе японских истребителей.

Противник не ожидал, что советские истребители сумеют выполнить стремительный маневр для захода в атаку. Японские самолеты стали метаться из стороны в сторону, но было поздно. «Чайки» выбирали цели, подходили с хвоста на близкое расстояние и разили врага наверняка. Один за другим падали на землю вражеские самолеты.

— Теперь противник уже знает наши машины, знает, на что они способны, — говорил вечером на разборе полетов Сергей Грицевец. — Значит, нам надо менять тактику, искать новые приемы. Давайте думать вместе...

И летчики по примеру командира думали, анализировали, сопоставляли. Новые тактические приемы рождались в бою, и немало их было выработано Сергеем Грицевцом и его боевыми друзьями.

...Отшумели бои на Халхин-Голе. Разбитый враг запросил перемирия. На празднике победы в степях Монголии дважды Героя Советского Союза Сергея Грицевца, которому сам маршал Чойбалсан вручил высокую награду Монгольской Народной Республики, не было. Еще раньше с большой группой товарищей, в числе которых находился и дважды Герой Советского Союза Григорий Кравченко, он уехал к нашим западным границам. Там сгущались тучи. Там нависла угроза фашистского нападения на нашу Родину. Там нужны были закаленные в боях, опытные летчики.

Грозный в бою, напористый, смелый, расчетливый воздушный воин, чуткий, застенчивый и очень душевный в жизни человек — таким остался Сергей Иванович Грицевец в памяти боевых друзей, тех, кто летал с ним крыло к крылу, охраняя мир, счастье и труд на земле.

Пятьдесят семь побед

ГУЛАЕВ НИКОЛАЙ ДМИТРИЕВИЧ

Николай Дмитриевич Гулаев родился в 1918 году в станице Аксайской Ростовской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

После окончания семилетки [330] И. Д. Гулаев поступил в школу ФЗУ, затем некоторое время работал слесарем на одном из ростовских заводов, а вечерами без отрыва от производства учился в аэроклубе. В 1938 году был принят в военное авиационное училище, по окончании которого направлен в авиачасть.

В годы Великой Отечественной войны сражался на Сталинградском, Воронежском и 2-м Украинском фронтах. Был командиром звена, эскадрильи, штурманом полка. Совершил 240 боевых вылетов, провел 69 боев, лично сбил 57 вражеских самолетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 сентября 1943 года Николаю Дмитриевичу Гулаеву присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июля 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. Ныне генерал-полковник авиации Н. Д. Гулаев продолжает службу в рядах Советской Армии.

Весть о начале Великой Отечественной войны Николай Гулаев встретил под Могилевом. Случилось так, что ему не сразу пришлось вступить в бой. Он перелетел на другой аэродром для получения новых, более совершенных самолетов и затем встал на противовоздушную оборону промышленного города далеко от линии фронта.

Летный состав не только нес боевое дежурство днем, но и готовился к ночным полетам. Правда, достаточного опыта ночных полетов у летчиков пока не было. И Гулаеву, не прошедшему полный курс подготовки, летать в ночное время еще не разрешалось. Но произошло непредвиденное. Ночью, когда Николай был на аэродроме, в районе города появились фашистские самолеты. Сигнал тревоги... В воздух взлетело несколько наших истребителей.

— Машина готова. Давай вылетай! — подзадоривал летчика механик самолета.

Раздумывать было некогда. Прыжок на плоскость — и Николай в самолете. Взревел мотор, машина оторвалась от земли и, набирая скорость, ушла в небо. Ночь стояла светлая, и взлететь было нетрудно: видимость горизонта облегчала полет. Гулаев развернулся и направил самолет на запад, предполагая, что самолеты противника появятся с этой стороны.

Николай волновался. Первый боевой вылет, да еще без разрешения!

Какую же набирать высоту? Ведь он не знал, на какой идет враг. Решил набрать 1500 метров. С такой высоты легче обнаружить противника на фоне звездного неба, если он будет выше.

И действительно, несколько выше в стороне он заметил силуэты двух самолетов. Это были «хейнкели». Действовать нужно [331] было быстро. Гулаев развернул свой самолет в сторону противника. Приблизившись к одному самолету сзади на близкую дистанцию, он прицелился и до боли в пальцах нажал на гашетку. Трасса длинной пулеметной очереди прорезала ночное небо. Объятый пламенем, «хейнкель» рухнул на землю.

Николай вернулся на свой аэродром.

«Ну, сейчас будет разнос», — подумал он.

К летчику подъехал прибывший на аэродром генерал. Он был немногословен:

— За то, что вылетел самовольно, объявляю выговор, а за то, что сбил вражеский самолет, повышаю в звании и представляю к награде.

Такого оборота дела Гулаев никак не ожидал, но все же, оправившись от смущения, ответил:

— Служу Советскому Союзу!

Так прошел первый воздушный бой Гулаева. Настоящая же боевая работа летчика началась позднее, под Белгородом. И там в первой же воздушной схватке он протаранил вражеский самолет.

На наш аэродром шли под прикрытием истребителей немецкие бомбардировщики. По сигналу воздушной тревоги на перехват противника поднялись «яки». Взлетел и Гулаев. Недалеко от аэродрома он увидел три «юнкерса».

Разогнав самолет на малой высоте до большой скорости, летчик сделал «горку» и, приблизившись к ведущему бомбардировщику, с первой же очереди сбил его.

Не мешкая, Гулаев пытался атаковать второй бомбардировщик, который уже уходил в свою сторону. Но кончились патроны. Гулаев решил таранить вражеский самолет. Левая плоскость истребителя врезалась в правую плоскость «юнкерса», и тот рассыпался на части. От сильного удара в глазах у летчика потемнело. Высота небольшая, а неуправляемый самолет вошел в штопор. После нескольких попыток Гулаеву все же удалось выбраться из кабины и оставить стремительно приближавшийся к земле самолет.

Парашют благополучно опустил его на землю в расположении артдивизиона. Артиллеристы с восхищением наблюдали за воздушной схваткой. На батарее тут же состоялся митинг. Командир призвал своих солдат бить врага так, как бьет его летчик Гулаев.

Но Николай видел свои ошибки. Ему еще надо было научиться поражать врага с коротких дистанций, не расходовать зря боекомплект, как в этот раз. [332]

В полку Гулаева считали погибшим, поэтому возвращение его встретили с особой радостью. Командир полка представил его к награждению орденом Красного Знамени.

Теперь каждый свой вылет Гулаев вдумчиво изучал и оценивал, искал новые тактические приемы. Поэтому ему и сопутствовал большой успех.

Гулаев активно участвовал в ожесточенных воздушных боях во время Орловско-Курской битвы. Он часто выполнял особо важные задания — вылетал на разведку в тыл противника, неизменно доставляя командованию ценные сведения о расположении, группировке и передвижении частей вражеских войск.

В июле 1943 года были получены сведения, что враг готовится к наступлению. Во главе четверки истребителей Гулаев вылетел на разведку. Около линии фронта встретилась большая группа вражеских машин. Их было около сотни. Гулаев растерялся. Что делать? Обойти противника стороной и выполнять намеченный полет? Но ведь противник может частью истребителей прикрытия атаковать нашу четверку.

— Атаковать! — принимает решение командир. — Нельзя дать самолетам противника возможность сбросить бомбы на наши войска.

Четверка стремительно идет на сближение с противником. Верные суворовскому правилу — бить врага не числом, а умением, советские летчики смело вступают в неравный бой. Внезапностью и дерзкой смелостью нападения они сумели расстроить боевой порядок гитлеровцев. Воспользовавшись их замешательством, отважные летчики сбили четыре вражеских бомбардировщика и два истребителя и благополучно вернулись на аэродром.

В этот памятный день четверка истребителей под командованием Гулаева сделала еще несколько боевых вылетов и сбила 16 вражеских самолетов.

Когда Николай сбил двадцать седьмой вражеский самолет, в части узнали, что ему присвоено звание Героя Советского Союза. На митинге в полку герой дал товарищам слово удвоить число сбитых вражеских самолетов.

И он сдержал свое слово.

Всех, кто близко знает Гулаева, подкупают его простота, скромность. Он не любит говорить о своих боевых делах. Как-то в части, где служил Николай Дмитриевич, организовали летно-тактическую конференцию по обмену опытом ведения боя. Гулаеву предложили рассказать о тактических приемах, применяемых [333] им в воздушных боях. Ведь каждому было интересно послушать опытного летчика, поучиться у него. Он: поднялся и сказал:

— У меня, товарищи, нет никаких секретов. Бью врага так, как требует от меня Родина, как требует долг советского летчика. Вот и все.

Такой ответ, разумеется, не удовлетворил собравшихся.

— Должны же мы знать, — говорили ему, — как тебе удается почти в каждом вылете перехватывать и сбивать самолеты противника. Выходи, расскажи!

И странно было видеть, как этот летчик, отчаянно храбрый в бою, покраснев от смущения, подошел к столу и стал перед товарищами.

— Расчет у меня, товарищи, простой, — начал он. — Когда я: поднимаюсь в воздух на перехват противника, то не лечу в район, где засекли цель, а беру упреждение. Направление и скорость полета противника мне известны. Вот я и рассчитываю, где могу встретиться с ним. И как правило, расчет получается точный. Атаковать не боюсь, но стараюсь предусмотреть противодействие со стороны противника. Веду огонь наверняка, с коротких дистанций. Этому меня научил мой первый воздушный бой.

И, немного помолчав, добавил:

— Остальное, то есть сбить или не сбить, — это уж кто как сумеет. Я предпочитаю сбивать с первой атаки. Правда, это достигается опытом.

Слова Гулаева подкреплялись многими блестяще проведенными им воздушными боями. Свой опыт он старался передавать боевым друзьям. Добровольно взял на себя партийное поручение — знакомить своих товарищей по оружию со всеми авиационными новинками. Он завел альбом и постоянно пополнял его полезными для летчиков журнальными и газетными материалами.

Во фронтовой газете «Крылья победы» Николай Гулаев выступил с серией статей о передовом опыте. В одной из них он писал:

«Хоть ты одержал несколько побед, однако не думай, что уже достиг совершенства, стал первоклассным истребителем. Пока ты сидишь и самоуверенно подсчитываешь свои победы, противник обгонит тебя, он найдет то новое, что по своей самонадеянности упустил ты, и в очередном поединке поймает тебя на хитром маневре».

Не успокаиваться на достигнутом, постоянно и настойчиво [334] совершенствоваться — к этому звал летчиков Гулаев. И сам он служил образцом творчески мыслящего мастера воздушного боя.

В начале 1944 года Николая Гулаева назначают командиром эскадрильи.

Умудренный боевым опытом, он был сторонником наступательной тактики. При встрече с любым по численности врагом он стремительно нападал и навязывал ему воздушный бой, обрушивая на противника всю мощь огня. Внезапные атаки, умелые маневры, прицельный огонь с близкой дистанции — вот отличительные черты его боевого стиля. Этому он терпеливо, изо дня в день учил своих подчиненных.

Самым неотразимым и убедительным методом обучения молодых летчиков был личный пример. Гулаев сам водил молодежь в бой и на собственном опыте показывал, как надо бить врага.

Особое внимание он обращал на дисциплину боя, организованность летчиков, их умение понимать и. точно выполнять замысел командира.

Ранней весной 1944 года гвардии капитану Н. Д. Гулаеву разрешили поехать в отпуск к семье в станицу Аксайскую Ростовской области, где жили оставшиеся в живых его мать и сестра (отца повесили гитлеровские палачи). Походил фронтовик по разоренной родной станице, послушал рассказы земляков о пережитых ими во время оккупации страданиях, об издевательствах, которым они подвергались, и сердце его сжалось от боли и гнева. Он должен отомстить за поруганную родную землю.

Побывал Николай и в Ростове. Когда-то цветущий и веселый, город лежал перед ним израненный, полусожженный. На заводе, в цехе, где он работал до поступления в авиационную школу, его встретили с искренней теплотой.

Гвардии капитана взволновали душевные беседы с рабочими, их оптимизм и вера в близкую победу.

— Скорее там расправляйтесь с фашистами! — напутствовали они.

Недолго пробыл Гулаев в отпуске. Его тянуло обратно в родной полк. Как смог, утешил мать, устроил учиться сестру и отбыл в свою часть. А. вскоре вся страна из сообщения Совинформбюро узнала о новом выдающемся подвиге Героя Советского Союза гвардии капитана Николая Гулаева и его боевых друзей.

Войска 2-го Украинского фронта форсировали реку Прут и создали на ее западном берегу плацдарм. Шестерка истребителей [335] под командованием Гулаева вылетела на прикрытие наших наземных войск. Вскоре советские летчики обнаружили большую группу вражеских самолетов. Они шли тремя девятками в боевом порядке «клин». Их сопровождали восемь истребителей. Командир корпуса по радио приказал: «Перехватить противника и ни в коем случае не допустить до нашей линии обороны».

Шесть против тридцати пяти! Раздумывать некогда, надо атаковать.

Но как? Какой избрать тактический прием?

Оценив обстановку, командир группы принимает дерзкое решение: самому в составе двух пар атаковать бомбардировщиков, а паре Никифорова связать боем истребителей прикрытия, тем самым облегчить выполнение основной задачи — уничтожение бомбардировщиков.

Да, это был риск, но риск трезвый, основанный на точном расчете и уверенности командира эскадрильи в мастерстве подчиненных, в их мужестве.

Задача, поставленная ведущему пары Никифорову, была особенно сложной. От того, как она будет выполнена, зависел успех задуманного боя. Но мастерство Никифорова Гулаев знал и надеялся на него. И не напрасно. Отлично действовала пара. Она смело атаковала истребителей противника и связала их боем. Им было не до прикрытия бомбардировщиков.

Гулаев со своими ведомыми стремительно врезался в боевой порядок бомбардировщиков и один за другим поджег три самолета противника.

Выходя из атаки, командир увидел, как противник в панике бросает бомбы куда попало и поворачивает обратно. Воспользовавшись замешательством противника, четверка сделала повторный заход по уходящим самолетам.

В этой схватке за считанные минуты было уничтожено 11 вражеских машин, из них 5 — лично Гулаевым. Основная задача — не дать противнику сбросить бомбы на наши войска — была успешно выполнена.

В одном из боев Гулаев был тяжело ранен в правую руку: новый напарник не сумел вовремя прикрыть своего командира от огня противника.

— Я ранен. Иду на посадку, — передал Гулаев.

Друзья забеспокоились: ведь самолет Гулаева был над территорией противника! А от него больше не слышно ни слова. Между тем Гулаев, истекая кровью, изнемогая от боли, напряг последние силы и вел истребитель на свой аэродром. Приземлился, вышел из самолета и потерял сознание. Очнулся он только в госпитале после операции.

Но и в этом, так неудачно закончившемся для него бою он сбил два самолета врага. На фюзеляже его машины механик нарисовал еще две звезды! Теперь на его счету стало 52 сбитых самолета противника.

В госпитале Гулаев узнал, что его наградили второй медалью «Золотая Звезда».

С особым нетерпением ждал он вестей из родного края — от матери, от земляков. И письма пришли! Рабочие завода сообщали, что по случаю его награждения они провели общее собрание. Успехи на фронтах Отечественной войны, писали они ему, воодушевляют их на самоотверженный труд, на усиление помощи фронту для окончательного разгрома врага.

Выйдя из госпиталя, гвардии капитан Гулаев вновь занял свое место в строю. К концу войны он увеличил боевой счет до 57 сбитых вражеских машин.

Так воевал отважный летчик, верный сын Родины коммунист Николай Гулаев.

Люди и танки

ГУСАКОВСКИЙ ИОСИФ ИРАКЛИЕВИЧ

Иосиф Ираклиевич Гусаковский родился в 1904 году в селе Вородьково Кричевского района Могилевской области. По национальности белорус. Член КПСС с 1931 года.

В 1928 году И. И. Гусаковский добровольцем вступил в Советскую Армию. Вначале служил в кавалерии, затем его направили в танковую школу. До войны занимал ряд командных и штабных должностей. В годы Великой Отечественной войны участвовал в боях на Западном, Воронежском, 1-м Украинском, 1-м и 2-м Белорусских фронтах. Командовал танковой бригадой. Был начальником штаба полка, бригады, а с сентября 1943 года командовал 112-й, а затем 44-й гвардейской танковой бригадой.

За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество, отвагу и геройство Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 сентября 1944 года Иосифу Ираклиевичу Русаковскому присвоено звание Героя Советского Союза. 6 апреля 1945 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны командовал дивизией, армией, был командующим войсками Прибалтийского военного округа, начальником главного управления кадров Министерства обороны СССР. В 1948 году окончил Академию Генерального штаба.

Ныне генерал армии И. И. Гусаковский продолжает службу в рядах Советской Армии, находясь на ответственной работе в Министерстве обороны СССР. В 1962 и 1966 годах избирался депутатом Верховного Совета СССР.

Случилось так, что офицер танковых войск вступил в бой с фашистскими захватчиками в пешем строю. Было это в июле сорок первого года под Ельней. Три месяца капитан Гусаковский провоевал в рядах пехоты. Он носил в ту пору фуражку танкиста, она выцвела, посветлела, но Гусаковский не мог с ней расстаться. Только 3 октября капитан наконец сел в танк. Батальон его сражался на одном из подмосковных рубежей. Гусаковский дрался с немцами, применяя методы засад, нанося короткие, внезапные удары. Иногда приходилось зарывать танки в землю и стоять насмерть.

Но и в те невыносимо тяжелые дни мечталось о большем: о маневре, о дерзком прорыве в тылы противника. И как же встрепенулась, ожила душа танкиста, когда в декабрьском наступлении при разгроме немцев под Москвой ему впервые на поле боя пришлось в полную силу использовать мощь броневых машин: огонь, движение, маневр! 90 километров по бездорожью, глухими лесными тропами, прокладывая маршрут бригаде, шли танки Гусаковского. Казалось, ничто не может их удержать!

На третьи сутки его вызвал к себе командир бригады.

— За вами не угонишься! — сказал он, с уважением оглядывая тонкую фигуру капитана с обветренным лицом.

...На Курской дуге в бою под Обоянью погиб командир танковой бригады Леонов. Командовать бригадой назначили Гусаковского. В одном из боев его ранило в ногу, но он остался в строю. Время было горячее — армия наступала. Столько забот появилось у нового командира бригады, столько новых вопросов возникало каждый день, каждый час, столько боев приходилось вести бригаде, что Гусаковскому некогда было и думать о ранении. [339]

То доброе, сильное и яркое, что было свойственно его характеру, проявлялось не сразу. Сдержанность командира поначалу можно было принять за сухость. Он не принадлежал к числу тех, кто любил похлопать по плечу молодого офицера, обращался к нему на «ты», стараясь всячески расположить к себе. Скуповатый в выражении своих чувств, он в действительности был душевным и чутким человеком.

С каждым боем мужало воинское мастерство Гусаковского. Однажды в метель танки совершали 150-километровый марш-маневр. Но с ходу овладеть городом не удалось. Обстановка осложнилась. Прорывать оборону с востока, как планировалось, было бессмысленно. Что же делать? Впервые бригада Гусаковского действовала в отрыве от корпуса.

И в тот момент, когда, казалось, немцам удалось стабилизировать положение, именно в этот кризисный час боя Гусаковский совершил маневр, ошеломивший врага. За ночь он повернул один из своих батальонов в направлении на юго-восток. И когда на рассвете батальон ударил на новом направлении и сумел отвлечь на себя силы противника, два других батальона штурмом взяли город.

Этот искусно проведенный маневр явился своеобразной подготовкой к более смелой по масштабам и размаху операции весной сорок четвертого года. Наши войска наступали от Горыни до Днестра. Они пересекали старые рубежи обороны, стремясь быстрее выйти к границам Родины.

На штабной карте стрелы указывали путь через Буг. Бригада Гусаковского вышла на исходные позиции. Имелось в виду, что танки войдут в ворота прорыва, осуществленного пехотой, пробьются вглубь. Но сопротивление противника было настолько сильным, что сразу прорвать фронт пехоте не удалось. Танкисты успешно действовали на фланге. Особенно отличался напористостью командир батальона Иванов.

— Иванов! — вызывает Гусаковский по радио комбата. — Слушай, Иванов, высотку, высотку «126,9» быстрей бери, — направлял он удар танков. И уже другим голосом, заботливо говорил: — Людей, людей береги!

Гусаковский переводит свой командный пункт поближе к батальону Иванова. Нужно все видеть, чтобы управлять боем: и капитана, и высоту, которую захватили танкисты, и дорогу, перерезанную ими, и Буг, к которому они пробились.

Гул артиллерии напоминал отдаленный гром. Темнота сгущалась. Поднявшийся ветер раскачивал вершины деревьев, [340] в небе глухо гудел немецкий разведчик. Где-то совсем рядом по дорогам, примыкающим к лесу, двигались тапки.

17 июля бригада форсировала Западный Буг. Смелый прорыв — и грозный фланговый удар всей армии.

Советские войска, выполняя приказ Ставки Верховного Главнокомандования, вышли к Висле. 12 января 1945 года полковника Гусаковского радиограммой вызвали на командный пункт армии. Оп получил приказ войти в прорыв для глубокого удара по тылам фашистских войск.

Ночью танки передовых отрядов переправились через Вислу и сосредоточились в лесу на плацдарме близ Варшавы. Лес с его густыми, мохнатыми елями больше походил на огромный гараж: под каждым деревом стояли боевые машины.

К двум часам дня бригада с приданными ей самоходными орудиями, дивизионом гвардейских минометов, батальоном мотопехоты, саперами и средствами связи вошла в прорыв, подготовленный силами пехоты и артиллерии. Бригада вошла, как говорят танкисты, в «чистый прорыв». И это уже было хорошим признаком: сохранялись сила удара передового отряда, высокий моральный и боевой коэффициент.

Удар был стремительным. Когда танкисты вышли к реке Пилица, оказалось, что моста нет, а лед тонкий. Но медлить нельзя. Гусаковский принимает решение: взорвать лед и пустить боевые машины вброд.

Так и сделали. Автоматчики, заняв западный берег, оттеснили противника. А танки, сползая по пологому берегу, входили в черную дымящуюся воду, расталкивая льдины, которые терлись о стальные бока машин. Холодная вода проникала сквозь смотровые щели — у водителей сводило руки. Выбравшись на противоположный берег, боевые машины с ходу вступили в бой.

Но Гусаковский трезво оценивал обстановку. Первые успехи наступления могли вскружить голову: дескать, все теперь легко, все нипочем. Была опасность, ворвавшись в Равву-Мазовецкую, увязнуть там, потерять время и силы. «А что если обойти ее и, выйдя на главную магистраль, отрезать противнику пути отхода?»

Гусаковский ставит эту задачу перед командиром танкового батальона Карабановым, напутствуя:

— Не всегда в лоб! Иногда можно и сбоку... Понял?

Танки совершили бросок в 123 километра. Гусаковского беспокоило отсутствие связи с корпусом. Возможно, последовавшие за ним бригады увязли в бою под Раввой-Мазовецкой. И вот офицер связи майор Бардишин один на танке ночью отправился [341] обратно. Это был опасный путь: между передовым отрядом и главными силами были немецкие очаги. Но он разыскал штаб гвардии полковника Бабаджаняна, и на рассвете все двинулись по следу 44-й бригады, которая тянула за собой всю массу танков, пехоты, самоходок.

С каждым днем все более отчетливо вырисовывались контуры наступления. Все устремились к Одеру!

Бывают острые моменты в бою, когда необходимо смело и быстро решиться на такой шаг, который потом, в спокойной обстановке, кажется столь рискованным, что трудно сказать, повторил бы ты его еще раз или нет. В подобные минуты испытываются все командирские качества: острота мысли, сила характера, решимость, умение идти на риск. Для Русаковского такой момент настал в день выхода бригады к Мезерицкому узлу обороны, или, как его еще называли, преддверию укреплений «Одерского четырехугольника».

В тот день, когда разведывательные танки подошли к этому рубежу и в сумеречном свете Зимнего утра танкисты увидели «зубы дракона» — черные надолбы, вросшие в землю, никто из них не мог даже представить себе всей опасности, таившейся за этой железобетонной грядой укреплений. Много позже наши военные инженеры, осмотрев блиндажи «Одерского четырехугольника», увидели казематы со стальными накатами, тоннели, заводы с уникальной аппаратурой, электрические и насосные станции — большое и сложное подземное хозяйство, созданное и выверенное с чисто немецкой точностью. Этот укрепленный район лежал на Берлинском направлении. Его мощные — видимые и невидимые — оборонительные сооружения замыкались в широкий квадрат, перехваченный реками, высотами, холмами и лесами. Все было заминировано, заковано в бетон и сталь. К строительству «Одерского четырехугольника» германский генеральный штаб приступил сразу же после катастрофы в районе Сталинграда.

И вот к этому рубежу подходит бригада Русаковского.

Первый вариант удара: идти к Мезерицкому узлу проселочными дорогами, описав своеобразную дугу, — имел свои положительные стороны. Бригада избегала встреч с противником. С выходом же на главную магистраль она рисковала обнаружить себя. Этот вариант созрел у Русаковского ночью, когда бригада совершала бросок на Вильнау. Окрыленный успехом ночного марша, Русаковский утром пересмотрел его. Хотя у первого варианта были свои преимущества, он означал потерю времени. А время — самый ценный фактор на войне. И как [342] только Русаковский заговорил вслух, как бы проверяя свои мысли, начальник штаба подполковник Воробьев понял: нужно повременить с отдачей приказа действовать по первому варианту.

Новый вариант — идти по главной магистрали — таил в себе большую опасность, но он открывал шансы для внезапного удара. «А шанс — великое дело», — говорил Русаковский, твердо уверенный, что форсированным маршем удастся выйти к Мезерицкому узлу обороны до наступления ночи.

Почему он решился силами одной бригады идти на прорыв мощной линии вражеской обороны? Безудержная лихость, смелость ради смелости, а тем более показная храбрость были глубоко чужды этому офицеру. Русаковский чувствовал противника. Порой это были лишь намеки, какие-то штрихи, обрывки сведений, но даже и по ним он воссоздавал для себя картину поведения и настроения фашистов.

Для решения задачи Русаковскому нужен был таран — сильный, хорошо собранный таран, чтобы с ходу пробить бригаде путь через укрепления. Он поставил в авангарде батальон Карабанова, за ним вплотную шли батальоны Боритько и Пинского. Огонь всех орудий — танковых и самоходных — должен был расчистить проходы на узком фронте прорыва.

Русаковский нагнал Карабанова на дороге. Ему хотелось еще раз увидеть своего комбата, еще раз сказать что-то очень важное офицеру, который пойдет впереди.

— Вот что, Алеша, — проговорил Русаковский, всматриваясь в дышавшее силой и молодостью лицо Карабанова, — вот что...

Карабанов был удивлен и смущен: полковник в первый раз назвал его по имени. Интонации в голосе Русаковского были столь необычными, что командир батальона внимательно взглянул на полковника. Он уловил только блеск его глаз.

— Я вас слушаю, товарищ гвардии полковник, — сказал Карабанов.

— Рация хорошо работает? — спросил Русаковский.

— Хорошо.

— И самочувствие у народа хорошее?

— Хорошее.

— Отдыхали?

— Три часа.

— Задача ясна?

— Ясна.

Русаковский сбоку быстро и пытливо взглянул на майора. Легонько подтолкнув его вперед, прощаясь, коротко [343] бросил:

— Берегите себя...

Карабанов сделал несколько шагов и обернулся. Гусаковский тоже обернулся.

— Помни, — сложив руки рупором, крикнул он, — связь, связь, связь!

В 19 часов передовые танки приблизились к границам укреплений. Короткий зимний день был на исходе, густые вечерние тени легли на дорогу.

Если бы полковник Гусаковский, танки которого вырвались далеко вперед, стал дожидаться подхода главных сил, если бы он решил отложить бой до утра или хотя бы на один час, он наверняка потерял бы ту счастливую возможность, которая открылась перед ним, — внезапно обрушить огонь на противника.

Орудия Карабанова открыли сильный огонь. Цветные трассы пулеметных очередей из немецких блиндажей зловеще осветили преддверие «Одерского четырехугольника».

Первая радиограмма, полученная от Карабанова, гласила: «На мосту надолбы. Подступы прикрыты рельсами, воткнутыми в бетонные лунки, противник ведет огонь». Гусаковский ответил ему: «Надолбы сдвинуть, рельсы разобрать. Не допускать взрыва моста».

Огонь танковых пушек прикрывал работу саперов. Танки Карабанова, ведя огонь, с ходу прорвались на мост и овладели им. Командир батальона выбросил первую ракету. В сумеречном свете ракета взметнулась и, будто ударившись о низко нависшие тучи, рассыпалась голубыми искрами. Это был условный сигнал: батальон развернулся на 180 градусов и открыл огонь с тыла по немецким дотам. Танки Боритько и Пинского рванулись в проход, пробитый машинами Карабанова. Вот так они и пробивались сквозь немецкий огонь — короткими бросками вперед.

В самый разгар боя из батальона Карабанова поступила короткая радиограмма. Радист бригады, взглянув на полковника, почувствовал, что не в силах сказать то, что передали но радио.

Гусаковский понял: случилось непоправимое.

— Карабанов... — тихо произнес он.

— Убит... — так же тихо ответил радист.

Комбата похоронили в сосновой роще. Командир бригады взял горсть мерзлой земли и бросил в разверстую могилу. И тотчас, резко повернувшись, пошел, не разбирая дороги, по рыхлому снегу, шепотом повторяя: «Алеша, Алеша...» Ему казалось, [344] что вместе с этим мужественным офицером ушла частица и его души.

Но как ни тяжела была горечь утраты, нужно было думать о живых, о бригаде в целом, нужно было связаться с корпусом, думать о том, сколько в машинах осталось горючего, сколько в наличии боеприпасов, дать людям отдохнуть до рассвета... Надо было навестить раненых, сделать тысячу больших и малых дел, связанных с жизнью бригады.

Гусаковский получил радиограмму от следовавшей за ним бригады. «Где вы прошли? — тревожно запрашивал его сосед. — Уточните район. В указанном вами месте стоят надолбы и двутавровые балки». По короткой, тревожной радиограмме Гусаковский понял, что за те часы, которые прошли после его прорыва через «Одерский четырехугольник», обстановка там коренным образом изменилась. Офицер Храпцов отправился на восток и, вернувшись, доложил: «Проход закрыт, немцы стянули силы с других участков и ведут сильный огонь по прорывающимся танкам».

Бригада Гусаковского отрезана от корпуса, от армии. Требуется продержаться сутки, любой ценой. Боевые машины не дают покоя фашистам, танкисты не выходят из боя. Враг в напряжении: в тылу русские танки!

Через сутки бригада соединилась с главными силами армии. Сражение переместилось в глубь Германии, за Одер. По утрам легкие заморозки, а в полдень поля раскисают, туман съедает остатки снега, и сверкающая зелень озимых уходит далеко к горизонту.

Прошел по-весеннему теплый дождь. Все движется на запад: тягачи с пушками, машины с боеприпасами, пешие, верховые. А навстречу из немецкой неволи бредут русские, поляки, французы. Вот один белоголовый мальчонка ткнулся в колени красноармейцу. Рядом с хлопчиком — его мать, простоволосая женщина в стареньком, застиранном крестьянском платье. Рябоватый пехотинец в забрызганной шинели наклонился над мальчиком и шершавой ладонью погладил его по голове.

Позднее, в грозный предрассветный час, когда по всему фронту могучими голосами заговорили тысячи орудий, собрались в лесу танкисты бригады. Орудия танков были нацелены на Берлин. В эти последние минуты перед вводом в прорыв Гусаковский приказал развернуть боевые знамена бригады. Шесть орденов горели на гвардейском знамени. И еще одно знамя развевалось перед строем танкистов — знамя, овеянное пороховым дымом гражданской войны. Оно перешло в бригаду по наследству, [345] старое, пробитое осколками и пулями красное знамя мотомехбатальона петроградских рабочих. Под этим знаменем шли в бой первые красноармейцы против Юденича, Колчака, Деникина, интервентов. И чудилось танкистам: сраженные в боях товарищи пришли под стены Берлина и стали бок о бок с живыми. И расступились танкисты, давая дорогу полковнику Леонову, первому командиру бригады, погибшему на Курской дуге; павшим смертью храбрых Карабанову, Боритько... Со всех рубежей войны сходились танкисты, чтобы дать фашизму последний, решительный бой.

Полковника Гусаковского ранило в апрельский вечер в Берлине. Он стоял у машины с походной радиостанцией и вызывал по радио лейтенанта Храпцова, чтобы ввести его танки в бой. На темно-зеленом крыле машины лежала измятая рабочая карта с планом Берлина.

— Нашел «Тимофея Тимофеича»? — спрашивал Гусаковский Храпцова.

Водя карандашом по карте, он четко сформулировал поставленную задачу, указал, когда двинуть танки, где обойти дома, в которых засели гитлеровцы, куда надо пробиться не позже чем через два часа. Они сверили время: было 19 часов. Огрызком спички Русаковский аккуратно измерил квадраты, которые нужно было с боями пройти: до рейхстага оставалось меньше трех километров.

— Сколько, Иосиф Ираклиевич? — спросил стоявший рядом офицер, одетый в защитный комбинезон. Это был командир полка самоходных орудий.

— Два семьсот... — ответил Гусаковский.

В ту же секунду что-то свистящее сильно ударило рядом, и оба они, танкист и самоходчик, бросились на землю. Еще не видя крови, Гусаковский почувствовал, что ранен.

— Эх, не вовремя... — сказал он с досадой.

— И я ранен, — тихо произнес офицер, ощупывая ноги.

— И меня, — медленно проговорил лежавший поодаль майор Штридлер, начальник медсанслужбы гвардейской бригады. — В грудь и в голову...

Всех троих ранило осколками одного снаряда. Их отвезли в полевой госпиталь. Товарищи не захотели расставаться, и их поместили в одной маленькой, тесной комнате.

Я был у них на следующий день после капитуляции Берлина. Полковник Гаркуша, заместитель командира корпуса, приехал в госпиталь вручать Русаковскому орден Красного Знамени. [346]

— За Берлин? — спросил я.

Смуглый высокий полковник покачал головой:

— Старая операция. Прорыв к Гданьску...

Он говорил раскатистым басом, громко и весело, явно желая поднять настроение раненого командира бригады.

Гусаковский лежал у раскрытого окна, усталый, с разметавшимися по подушке светло-русыми волосами. Он оживился и открыл лихорадочно блестевшие глаза, когда услышал, что лейтенант Храпцов — тот самый офицер, которому Гусаковский отдал свой последний приказ по радио, — пробился с танками в район Тиргартена.

— Пробился! — сказал и дважды повторил: — Очень, очень хорошо.

И впервые за все утро его бледное лицо осветила улыбка.

...Когда я спросил Гусаковского, как протекала его жизнь, он задумался.

— Люди и танки! — сказал он тихо, точно извиняясь за простоту и обыденность своей жизни. — Люди и танки до войны, люди и танки в войну...

Песня высоты

ДЕНИСОВ СЕРГЕЙ ПРОКОФЬЕВИЧ

Сергей Прокофьевич Денисов родился в 1910 году в городе Россошь Воронежской области. По национальности русский. Член КПСС с 1930 года.

Несколько лет работал в тракторных мастерских города [348] Россошь, сперва молотобойцем, а затем слесарем-механиком. В 1929 году добровольно вступил в РККА. Пидотом стал в мае 1931 года. В 1936 году добровольцем уехал в Испанию. Отважно сражался против фашистских мятежников Франко. За мужество и героизм, проявленные в боях, 4 июля 1937 года удостоен звания Героя Советского Союза. Вернувшись на Родину, занимал ряд ответственных постов. Избирался депутатом Верховного Совета СССР первого созыва.

В 1939 году, когда японские милитаристы напали на дружественную нам Монгольскую Народную Республику, комбриг С. П. Денисов активно участвовал в руководстве боевыми действиями нашей авиации. В должности начальника ВВС 7-й армии С. П. Денисов умело руководил боевыми операциями авиасоединений во время советско-финляндского конфликта. 21 марта 1940 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

Великая Отечественная война застала его в должности начальника Качинской военной авиационной школы. На фронте командовал истребительной авиационной дивизией. В 1944 году был отозван из действующей части в аппарат главного штаба ВВС, где работал до 1947 года.

Многие годы генерал-лейтенант авиации запаса С. П. Денисов жил и работал в Москве. В июне 1971 года он скончался.

Неумолчно с рассвета и до заката солнца грохотал аэродром. Поднимая пыль, взлетали истребители. Один впереди, а за ним по двое, крыло в крыло. Так, треугольниками, они вклинивались в южное небо и таяли в синеве. В этот раз к линии фронта над рекой Эбро ушли двенадцать И-16. Повел группу истребителей на задание Сергей Денисов.

Не все, однако, вернулись на аэродром. А техники и механики, сбившись кучкой в сторонке, все ждали «курносых» «ястребков», на которых улетели добродушные и веселые парни — «руссо». Не дождавшись их, они поспешили к тем машинам, что приземлились. Обступив летчиков, они расспрашивали о своих «руссо», которые не прилетели назад. В отрывистом незнакомом разговоре чаще других звучали слова: «камарадос», «товарич», «чато»...

Лица этих загорелых испанских парней с лихо сдвинутыми на бок пилотками становились суровыми. Не все было понятно из их разговора, но по глазам было видно, что они тяжело переживают потерю близких и верных друзей.

Только он, Сергей Денисов, сейчас, казалось, никого и ничего не замечал. Выключив мотор, он выпрыгнул из кабины и побежал к самолету Никиты Баланова, своего ведомого. И когда взялся за борт, вспрыгнул на крыло, понял сразу: случилась беда.

Об этом он подумал еще раньше, там, в воздухе, когда кипел бой и когда, отбиваясь от наседавших на него самого «мессершмиттов», увидел на мгновение, как по машине Баланова полоснула золотистая пулеметная трасса. Потом, правда, в горячке боя, он позабыл об этом: атака следовала за атакой, а струи огненного дождя впивались в крылья, скрещивались у самого [349] виска. К тому же его ведомый, летчик Баланов, был по-прежнему на своем месте. Он отсекал атаки фашистов, пытавшихся сразить командирскую машину.

Теперь же Баланов сидел в кабине с окровавленным лицом, и, когда встретился взглядом со своим командиром, по его побелевшим губам скользнула виноватая улыбка. Он с досадой сказал:

— Вот так, командир...

У Сергея еще сильнее сжалось сердце. Взволнованным, дрогнувшим голосом он крикнул:

— Но почему, почему не вышел из боя?!

Пересиливая боль, Баланов ответил негромко:

— А ты сам, Сережа, разве поступил бы иначе?..

У самолета остановилась санитарная машина, в которую бережно положили потерявшего сознание летчика.

Нет, не покинул Никита Баланов боевой строй. А ведь в самом начале воздушной схватки разрывными пулями ему пробило шею и оторвало два пальца правой руки. Той руки, которая держала штурвал. Но он сражался! 20 минут длился тот бой.

Об этом тяжком бое, о своем верном боевом друге думал сейчас Сергей Денисов. Вместе с Никитой Балановым они добровольцами приехали сюда, в Испанию, как и многие сотни бойцов-добровольцев из разных стран, чтобы с оружием в руках помочь испанскому народу в его борьбе против фашизма. За этой самоотверженной героической борьбой все человечество следило с восхищением, затаив дыхание.

.Мадрид и Гвадалахара... Брунете и Бельчите... Да и сколько других таких слов уже стали для него, летчика Денисова, не просто понятными, а знакомыми и близкими! Такими, как простые люди этой далекой земли, над которой такая необыкновенная, точно дивный хрусталь, небесная синь.

Как-то не хотелось верить, что вот в эту светлую лазурь, на эту землю благословенной красоты вторглась разрушительная война. Но она повсюду напоминала о себе: руинами городов, всполохами пожарищ, горем людским. И еще: могучим пламенем духа народного. Потому что вся трудовая Испания и ее друзья из других стран взялись за оружие, чтобы защитить республику, отстоять ее свободу. В этом строю борцов и он, коммунист Сергей Денисов. За плечами более 200 боевых вылетов, 13 лично сбитых фашистских самолетов.

Сегодняшний — тоже нелегкий. Двое не вернулись на свой аэродром, выпрыгнули из подожженных машин.

А с Никитой Балановым, надо же, такое стряслось... Эти испанцы-механики, кажется, повидали всякое. Но и они оцепенели, потрясенные случившимся. Раненый летчик продолжал бой. Еще достало у него сил самолет привести на аэродром. Да, таков он, наш советский человек. И сказал-то как удивленно, словно не было ничего особенного: «А ты сам, Сережа, разве поступил бы иначе?..»

Задумался Сергей и не заметил, как подошел к нему механик Бенито. Это был худощавый рослый юноша с голубыми глазами. Родился он в Андалузии в многодетной семье горняка. Учиться было не на что, и Бенито сызмальства работал на шахте. Когда Сергей впервые знакомился с ним у самолета на аэродроме, о себе Бенито сказал скупо:

— Обреро...

Летчик понимающе кивнул, ответил:

— Я тоже обреро, рабочий.

Потом они часто беседовали. А вот сейчас механик хмур и задумчив. Хотелось ему, как видно, сказать своему русскому другу что-то утешительное, да понимал, что слова здесь бессильны. И он молча присел на скамейку.

Вечерело. Набежавший с моря ветерок уносил нестерпимый зной. И эта вдруг наступившая безмятежная тишина перенесла Сергея в далекие родные края, в село Развилки, что затерялось в перелесках и степях Воронежской области.

Суровым и нелегким было Сергеево детство. Как сон, пролетело, промчалось сквозь свист пуль, стук пулеметов гражданской войны. То белые, то красные занимали село. Тогда же, в девятнадцатом, Сергей впервые в жизни увидел самолет. Пас на выгоне скот и вдруг услышал нарастающий гул. Он приближался из-за леса. А потом, внезапно, вынырнула и сама диковинная железная птица. От неожиданности мальчонка страшно испугался.

Сергей хорошо помнит, как на рассвете вихрем влетели на улицу лихие тачанки. То был отряд легендарных буденновцев, которые вышибли врагов из села, водрузили здесь алый стяг и, преследуя врага, волной унеслись вперед.

Вскоре отец привез из города новенький букварь, еще пахнувший типографской краской, и торжественно вручил его сыну. И Сергей, счастливый, пошел в школу. Но недолгое учение пришлось заканчивать уже без отца, умершего в двадцатом году. Сергей, младший в семье из десяти человек, пошел работать. В районном центре, Россоши, его приняли учеником в тракторные мастерские. [351] А над райцентром все чаще пролетали самолеты. Их звеневшие на высокой ноте моторы, казалось, пели протяжную песнь высоты. И Сергей, как завороженный, долго смотрел им вслед. Сокровенная мечта о крыльях привела в военкомат. Там, узнав о просьбе, сказали:

— Так и быть, Денисов. Будете служить в авиации!..

Нет, его не послали учиться на летчика: не было разнарядки в школу пилотов. Но просьбу уважили и направили в один из авиационных парков.

Однажды позвал его в свой кабинет политрук батальона Дорошенко. Посмотрел пытливо в глаза, загадочно улыбнулся:

— Ну, как жизнь молодая, моторист?

— Нормально! — по-авиационному, как заправский пилот, отчеканил солдат. — Самому бы научиться летать!

— Желание, значит, твердое? — улыбнулся политрук.

— Да!

— Что ж, в добрый путь, Денисов. О вашей мечте давно знаю. Потому и позвал...

Направили в тренировочный летный отряд. Здесь первыми курсантами и новыми друзьями Денисова стали такие же, как и он, влюбленные в небо парни, уже знакомые с авиацией. Степан Супрун (впоследствии знаменитый летчик-испытатель), оказалось, тоже служил мотористом. Они крепко подружились. Вместе штудировали теорию, а затем учились летать у одного инструктора — Алексея Макарова.

Сперва поднимались в воздух на У-1, или «аврушке», как называли этот неказистый самолетишко. Лучше всех в отряде умел посадить «аврушку» летчик-инструктор Алексей Макаров. Это был коренастый и подвижный, всегда подтянутый, аккуратный до щепетильности человек. Любил чистоту. А пилотировал так чисто, что никто не мог с ним сравниться. Впрочем, и самолет он знал безупречно, лучше техника. Уже с первых полетов Макаров заметил способности Сергея Денисова. В воздухе тот был спокоен внимателен; ориентировался хорошо, пилотаж усваивал быстро и прочно. Потому-то первому в своей группе инструктор разрешил ему самостоятельный полет. По его же, Алексея Макарова, ходатайству, когда весной 1931 года программа летного обучения была закончена, молодые пилоты Сергей Денисов и Степан Супрун получили путевки в истребительную авиацию.

И вот боевой полк, 9-я эскадрилья. Все летчики в ней опытные, сильные, как на подбор. На груди у командира эскадрильи Счеснулевича сиял орден Красного Знамени. Немногим посчастливилось [352] иметь такую награду в ту пору! В новом коллективе прибывшие пилоты сразу включились в боевую учебу. Начали осваивать лучший по тому времени истребитель. Пилотировали в зоне. Стреляли по воздушным и наземным целям. Летали ночью. Были радости, случались и неудачи.

Однажды, уже в другом подразделении, в полете строем Денисов шел левым ведомым, крыло в крыло с командирской машиной. Стоял погожий зимний день, горизонт таял в синей дымке. Полет протекал нормально, и ничто не предвещало беды. Внезапно машину резко подбросило. В тот же миг раздался оглушительный скрежет, и самолет, кувыркаясь, ринулся вниз. Инстинктивно повернув голову назад, Сергей онемел: почти по самую кабину обрублен хвост его машины. Понял сразу: правый ведомый врезался на догоне. «Прыгать немедленно!» — мелькнула мысль. Но выбраться из кувыркающегося самолета в меховом комбинезоне и унтах не так просто. А земля надвигалась неотвратимо. Малейшая заминка, растерянность — и все кончено. Денисов не спасовал, он нашел в себе волю и силы выбраться из кабины. А затем, когда мимо пронесся падающий самолет, рванул вытяжную скобу парашюта.

То был первый прыжок в жизни Сергея Денисова. Приземлился удачно, на заснеженный берег реки в нескольких десятках километров от своего аэродрома. Оттуда за летчиком приехала санитарная машина. Денисов стал докладывать о случившемся командиру.

— Видел все, знаю, — прервал тот. — В полете и в аварийной ситуации действовали правильно. Объявляю благодарность! — Подумав немного, добавил: — А за то, что в воздухе не смотрели назад, пятнадцать суток ареста...

В тот же день на гауптвахту к другу пришел Степан Супрун. Попробовал ободрить:

— Не горюн, Серега. Просто для острастки наказал тебя командир. Педагогический прием, понимаешь? И летчики так говорят.

— Брось чепуху городить. Сам я тоже виноват; ведомый этот, сам знаешь, какой летчик. Плохо он держался в строю, за ним в оба надо было смотреть...

Сергей Денисов и Степан Супрун служили в одной эскадрилье. Дружили, как и прежде, водой не разольешь, зато в учебных воздушных боях это были ярые противники; там, в небе, между ними всегда шел страстный спор и негласное состязание. Оба с незаурядными способностями, прирожденные летчики, они пилотировали отменно и, выполняя любое задание, стремились [353] ни в чем не уступать друг другу. Но это было доброе соперничество, в нем крепчало и оттачивалось боевое мастерство. За пять лет службы в строевой части Сергей Денисов вырос от рядового пилота до командира летного отряда. Бывший слесарь-механик стал искусным, зрелым воздушным бойцом. И когда его рапорт с просьбой послать добровольцем в Интернациональную бригаду Испании, где шел кровопролитный бой за свободу, поступил к старшему начальнику, тот написал: «Не возражаю...» Высокое доверие летчик-коммунист оправдал с честью. Смело и бесстрашно сражался он с фашистами в небе Испании. За проявленные мужество и героизм Сергей Прокофьевич Денисов был удостоен высшей награды — звания Героя Советского Союза. По возвращении на Родину ему доверили командование авиационной истребительной бригадой. У опытного, закаленного в ожесточенных воздушных схватках авиатора было чему поучиться летной молодежи. Вместе с другими нашими командирами он обучал и воспитывал кадры бойцов, настойчиво ковал воздушную мощь Страны Советов.

Началась Великая Отечественная война. С. П. Денисов — на посту начальника Качинского авиаучилища летчиков. Суровая, тревожная то была пора. Буквально на ходу требовалось осваивать новые, более совершенные типы самолетов. Но прежде чем обучать курсантов, надо было переучить инструкторский состав. А тут нехватка топлива, перебои с доставкой техники, запчастей. Да и многие другие, большие и малые, безотлагательные заботы легли на плечи начальника училища. Но коммунист Денисов по собственному опыту знал, как ценен каждый воин в боевом строю. Он делает все от него зависящее, чтобы в сжатые сроки готовить для фронта умелые летные кадры. Окончив училище, качинцы отправлялись на аэродромы действующей армии. Молодые, необстрелянные, они дрались, как львы, дерзко и отважно, под стать героям. И в этом, конечно, была немалая заслуга их наставников, старших товарищей, тех, кто учил летать.

Вышло так, что Сергей Прокофьевич Денисов встретился со своими питомцами уже на фронте, в 1943 году, когда был назначен командиром истребительной авиационной дивизии. В полках соединения немало было выпускников-качинцев; многие из них прославились в боях. Как-то в перерыве между боевыми вылетами на полевом аэродроме к комдиву Денисову подошел рослый блондин, весь в орденах. Сразу же узнали друг друга. Разговорились. Летчик Бондаренко в разговоре полушутя [354] сказал:

— А помните, товарищ генерал, как мне «четверку» с натяжкой вкатили?

— За учебный воздушный бой?

— Да.

— Зато теперь ставлю «пять». И без всякой натяжки!..

Комдив часто потом встречался с этим летчиком, радовался его боевым успехам. За подвиги, совершенные в боях, Бондаренко был представлен к присвоению звания Героя. Только не суждено ему было узнать о высокой награде. Утром, на рассвете, где-то под Черниговом он вел тяжкий и неравный бой с группой фашистских истребителей. Из того боя отважный летчик не вернулся. А через день пришел Указ о награждении его «Золотой Звездой»...

Из-под Сталинграда, когда советские войска наголову разгромили 300-тысячную армию фельдмаршала Паулюса, 283-я истребительная авиационная дивизия под командованием генерала Денисова перебазировалась под Курск. Началась подготовка к новой грандиозной битве. Полки доукомплектовывались летным составом, пополнялись боевой техникой. Готовясь к предстоящим воздушным схваткам с врагом, летчики интенсивно тренировались в боевом применении самолетов, отрабатывали более эффективные тактические приемы уничтожения воздушных и наземных целей.

Но не прекращалась и боевая работа. С рассвета и до темна с фронтовых аэродромов дивизии стартовали в небо войны группы истребителей. Они сопровождали эскадрильи бронированных «илов» из 2-й гвардейской штурмовой авиадивизии полковника Комарова. Барражируя над полем боя, прикрывали свои сухопутные войска. Вели воздушную разведку объектов противника. Отражали налеты вражеской авиации.

Трудно было в те напряженные дни застать генерала Денисова в штабе. Он вылетал на полковые аэродромы. На месте, в частях и подразделениях, контролировал организацию боевой работы. Помогал командирам быстрее вводить в строй пополнение летного состава. А когда требовалось лично убедиться в боевой выучке авиаторов или же проверить, насколько результативен тот или иной способ тактики действий, добивался разрешения и в составе групп истребителей поднимался во фронтовое небо.

Однажды, находясь на аэродроме полка, базировавшегося на окраине Курска, Денисов и комиссар дивизии Шарохин знакомились с условиями размещения авиаторов. Летчики квартировали у местных жителей рабочего поселка. Комдив и комиссар [355] зашли в небольшой дощатый домик. Дверь отворила пожилай женщина. Ответив на приветствие, заволновалась, чувствовалось, очень ей хотелось принять гостей по русскому обычаю, да только откуда было в ту тяжелую военную пору найтись угощению, и она предложила чаю. Комдив и комиссар поблагодарили женщину и уже собрались было уходить.

Денисов задержал взгляд на семейных фотографиях, что висели на стене. Внимание комдива привлек снимок лейтенанта в летной форме. Присмотревшись, генерал изумленно воскликнул:

— Никак, Алферов?!

— Да, это мой сын, — коснувшись краешком платка глаз, тихо ответила женщина.

— Хороший у вас сын! — взволнованно проговорил Денисов.

Такой, совсем неожиданной, была эта встреча с боевым другом. А первая — намного раньше, еще в Испании, где они вместе вылетали в бой с фашистами. Алферов тоже был летчиком-истребителем. Воевал отважно.

Настанет день, это будет вскоре после праздника Победы, и Сергей Прокофьевич так же нежданно-негаданно встретится с Никитой Балановым. Радостной и взволнованной будет их короткая встреча. Полковник, Герой Советского Союза, бывший ведомый шагнет навстречу генералу Денисову. И, как когда-то перед боевым вылетом в огненное небо Испании, начнет свой рапорт словами: «Товарищ командир! Вверенная мне дивизия готова выполнить любое задание!» Но это будет позже.

А в тот день, когда Денисов и Шарохин, распрощавшись с хозяйкой, вышли на улицу, комдив долго шагал молча. Он все еще был во власти нахлынувших воспоминаний и не сразу ответил на вопрос, с которым обращался к нему комиссар. Наконец, прервав размышления, проговорил:

— Какие вести, спрашиваешь, привез с совещания? Хорошие вести! Вот-вот начнется сражение. Будем спрямлять Курскую дугу. Дивизии нашей поставлена задача прикрывать с воздуха армию Батова...

— Что ж, люди рвутся в бой. У всех одна мысль — только вперед, на разгром врага, — задумчиво заметил комиссар. И, будто вспомнив о чем-то, круто переменил разговор: — Сергей Прокофьевич, а ведь с Павлом Ивановичем Батовым у тебя, кажется, давнее знакомство?

— Да, это верно, началось оно тоже в Испании. Павел Иванович тогда не раз бывал на нашем аэродроме. Вместе уточняли вопросы взаимодействия. Но в предстоящем сражении потребуется [356] в еще больших масштабах, а значит, еще более высокая согласованность в действиях наземных войск и авиации. — По тону, каким были сказаны эти слова, нетрудно было понять, что комдива уже занимали новые заботы в связи с предстоящим Курским сражением.

Среди отличившихся в этой битве соединений Советской Армии была и авиадивизия, руководимая генералом Денисовым. За образцовое выполнение боевых заданий она была награждена орденом Красного Знамени. Почти 40 летчиков этого соединения были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

— С чудесными людьми шел я в боевом строю...

Так говорил генерал-лейтенант авиации запаса Сергей Прокофьевич Денисов. Беседовали мы с ним в его московской квартире. Вспоминая о ратных делах, этот скромный человек скупо, немногословно рассказывал о себе и с гордостью, уважением называл имена боевых друзей, всех тех, с кем рядом ему довелось шагать. А я, слушая его, невольно думал о нем самом, его славном боевом пути. О суровой и нелегкой ратной дороге, что огненным маршрутом пролегла сквозь всю его жизнь.

Комбриг

ДРАГУНСКИЙ ДАВИД АБРАМОВИЧ

Давид Абрамович Драгунский родился в 1910 году в селе Святск Новозыбковского района Брянской области в семье бедного ремесленника. По национальности еврей. Член КПСС с 1931 года.

Д. А. Драгунский был одним [357] из первых комсомольских организаторов колхозного движения. В 1933 году призван на военную службу в Советскую Армию, в 1936 году окончил Саратовскую бронетанковую школу. В 1938 году участвовал в боях у озера Хасан. С 1939 года учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе.

С первых дней Великой Отечественной войны Д. А. Драгунский на фронте. Командовал танковым батальоном, а затем бригадой. Начав войну старшим лейтенантом, закончил ее в звании гвардии полковника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 сентября 1944 года Давиду Абрамовичу Драгунскому присвоено звание Героя Советского Союза. 31 мая 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1950 году окончил Академию Генерального штаба. Ныне гвардии генерал-полковник танковых войск Д. А. Драгунский продолжает службу в рядах Советской Армии. Был делегатом XXII съезда КПСС. На XXIV съезде КПСС избран членом Центральной ревизионной комиссии КПСС.

В 1973 году из печати вышла книга Д. А. Драгунского «Годы в броне».
Близился к концу шестой месяц пребывания подполковника Драгунского в военных госпиталях. Врачи буквально вырвали его у смерти: ранение было очень тяжелое.

Во многих боях и сражениях участвовал Драгунский с начала войны. Под Смоленском и на подступах к Москве, на Курской дуге и под Харьковом танкисты, которыми он командовал, наносили врагу сокрушительные удары. Осенью 1943 года танковая бригада Драгунского принимала участие в освобождении Киева, а затем Правобережной Украины.

...9 декабря 1943 года в районе Малина, под Житомиром, разгорелся танковый бой. Враг непрерывно контратаковал. На 500 метров и ближе сходились танки и вели огонь в упор. Силы были почти равные. Исход битвы определяли выдержка, упорство, воля сражавшихся людей. В критический момент боя комбриг Драгунский на своем танке вырвался вперед. По опыту он знал, как важен в такие минуты личный пример командира.

И вдруг тупая боль в правом боку. Дальше он уже ничего не помнил. Очнулся на второй день в полевом эвакогоспитале. Оказалось, большой осколок снаряда, пройдя под ребрами, рассек печень. Медленно продвигалось лечение. Плохо заживала рана. Тревожила и судьба близких. На Брянщине осталась вся его семья. Как только освободили родные края, он написал письмо. А через некоторое время пришло страшное известие от друзей: фашисты расстреляли отца, мать, двух сестер. В боях за Родину погибли и два брата.

Много часов в полубреду провел Драгунский. Когда горе немного поутихло, решил еще энергичнее хлопотать об отправке на фронт.

Однажды утром, когда врачи делали очередной обход, к нему подошел начальник отделения. [359]

— Ну вот, товарищ Драгунский, пора вас и выписывать, — сказал он. — Направим вас в Железноводск, в санаторий для выздоравливающих. Там попьете минеральной водички, и печень будет совсем как новая.

Ничего не поделаешь, пришлось подчиниться. Но постоянно одолевала тревога: неужели отныне он инвалид? А ведь так велик у него счет к врагу.

И снова потянулись скучные, однообразные дни. Трудно было тогда Драгунскому. Порой начинало казаться, что о нем забыли, что, пока воевал, был нужен, а теперь никто и не вспоминает. Но он ошибался. В конце июня 1944 года в Железповодске Драгунскому вручили коротенькую записочку: «Милости прошу вместе кончать войну. Рыбалко».

Эта немногословная записка командующего армией оказалась самым лучшим лекарством. Драгунский ожил, воспрянул духом,

Перед новыми боями Драгунский вернулся в гвардейскую танковую армию. Радушно, тепло встретил его П. С. Рыбалко. Поздравил с присвоением воинского звания полковника, справился о здоровье.

— Куда пойдешь? — поинтересовался генерал. — Хотелось бы в свою родную бригаду попасть, товарищ командующий, — ответил Драгунский.

— Ну и быть по сему!

Рыбалко поехал вместе с Драгунским в бригаду представить его. И хотя комбрига там хорошо знали, генерал сказал:

— Я привез командира бригады. Он только что вернулся из госпиталя. Скоро мы снова будем громить врага. Прошу вас, поберегите командира. Он уже и так весь искалечен.

В середине июля 1944 года Драгунский снова повел свою танковую бригаду в бой. Вместе с другими соединениями бригада вышла в район западнее Львова, овладела местечком Грудек Янгельонский. Путь отхода на запад крупной вражеской группировке был отрезан.

Перед войсками встала новая, чрезвычайно сложная задача — форсировать широкую, полноводную Вислу.

Командующий армией генерал Рыбалко лично поставил задачу бригаде. Уже одно это говорило о ее важности. Действуя в передовом отряде, танкистам предстояло стремительно вырваться вперед, выйти к реке и с ходу, без задержки, форсировать ее.

И вот по лесным тропам и просекам, обходя болотистые участки, танковые батальоны двинулись вперед. [360] Однако путь бригаде преградила глубокая река Санок. Средства переправы не могли угнаться за танками по бездорожью и оказались где-то позади. Как быть? В расчеты командира не входило задерживаться здесь. Остановиться — значит позволить врагу уйти, организовать где-то оборону и встретить наши наступающие войска. Опытный командир знал, что успех танковых частей — в стремительности, внезапности действий, что реки — давний враг танкистов. Драгунскому вспомнилось, как еще в мирные дни они мечтали о том, чтобы танки ходили по дну или переплывали реки сами. Кое-что в этом направлении делалось, но довести дело до конца не успели. Посоветовавшись с начальником политотдела, с техниками, комбриг принимает смелое, хотя и рискованное, решение. Высота танка с башней — два с половиной метра, а глубина реки — два.

— Значит, пройдем, — уверенно говорит Драгунский.

И закипела работа. Танкисты затыкали все щели паклей и ветошью. Затем промазали эти места солидолом так, чтобы вода не попала в танк.

Разведчики и саперы отыскали удобный брод с твердым грунтом, без ям. Еще немного времени, и первый танк вошел в воду. Погрузившись почти с башней, он медленно полз через реку, оставляя за собой бурлящий водоворот. Кто-то от радости крикнул «ура». Переправа началась. За первым танком двинулись остальные.

Потребовалось всего лишь два часа, чтобы вся танковая бригада переправилась через Санок. Снова рокот десятков моторов слился в единый сплошной гул.

30 июля 1944 года танкисты бригады полковника Драгунского увидели Вислу. Спокойно катила она свои зеленоватые воды. Тихо было в то утро на ее берегах. Последний бросок бригады к реке был так стремителен, что остатки разбитых войск противника не успели отойти на западный берег. Не подтянулись и резервы из глубины. Но вот беда: опять задерживались в пути средства переправы. А Висла — это не Санок. Но и здесь танкисты проявили находчивость. Драгунский приказал собрать рыбачьи лодки, сделать плоты из бревен и досок и перебросить на тот берег батальон автоматчиков. На следующий день утром удалось переправить четыре танка. Паром уступили на несколько часов танкисты М. Е. Катукова, которые вышли к реке немного ниже. Уступили как «своему» человеку: ведь с ними Драгунский воевал на Курской дуге.

Сравнительно легко захватили наши войска Сандомирский плацдарм. Но фашистское командование понимало, что он [361] явится хорошим трамплином для нового мощного наступления Советской Армии. Вот почему в жаркие дни августа 1944 года на плацдарме развернулись кровопролитные бои. Враг бросал в бой все новые и новые силы, подтягивал резервы из тыла, снимая части с других участков фронта, контратаковал по нескольку раз в день, но безуспешно: наши войска стояли насмерть.

В районе Опатува крепко держали оборону и танкисты под командованием полковника Драгунского. Уже более десяти дней вели они неравные бои. Враг стремился сбить их с плацдарма, опрокинуть в Вислу.

Небольшого роста, подвижный и энергичный, с покрасневшими от бессонницы и пыли глазами, Драгунский появлялся во взводах и ротах, нередко ползком добираясь к ним.

Вот создалось опасное положение в районе, где оборонялся первый танковый батальон. Драгунский срочно выехал туда. На месте разобрался в обстановке. Уже четыре атаки отразил батальон. Враг откатился на исходные рубежи, но надолго ли? Поговорил с танкистами, с командиром батальона Федоровым. Батальон тоже понес потери, и немалые. Осталось в строю всего восемь машин. Обещал помочь, а про себя подумал: «Положение не лучше и в других батальонах».

Во второй половине дня противник возобновил атаки. Замполит первого батальона капитан Кузьмин докладывал:

— Федоров ранен, принял командование на себя. Фашистские танки обходят слева.

Драгунский перевел свой наблюдательный пункт ближе к боевым порядкам первого батальона. В прицел из башни танка наблюдал за ходом боя. Да, враг обходил небольшую группу наших танкистов. Все чаще был слышен в эфире голос Кузьмина: «Огонь! Смерть фашистам!». Уже больше часа дрался с врагом первый батальон.

«Может быть, ввести в бой свой резерв? Может, пора?» — думал Драгунский.

Он видел, как тяжело танкистам Кузьмина, но враг яростно наседал и на участке второго батальона. А если он прорвется и там? Резерва уже не будет. Что тогда? На лбу у комбрига выступили капельки пота.

Но вот перед участком бригады сосредоточила огонь артиллерия корпуса. В небе появились наши штурмовики. И в этот момент Драгунский ввел свой последний резерв — танковую роту. На большой скорости врезались советские танки в боевые порядки фашистов. Нельзя было разобрать, где враг, где свои. Пылали танки и бронетранспортеры. [362] К вечеру бой утих. Противник отступил, оставив на поле девять танков. Дорого досталась эта победа и нашим танкистам. На командный пункт прибуксировали подбитый танк капитана Кузьмина, павшего в этом тяжелом сражении смертью храбрых.

Весь август не затихали упорные бои на плацдарме.

Солнечный день 17 августа. Тихо на переднем крае. Немецкие «юнкерсы» летят куда-то на восток через наши боевые порядки. Очевидно, бомбить переправы на Висле. Редкий взрыв нарушает тишину.

Но тишина на фронте обманчива, она настораживает. Комбриг приказывает усилить наблюдение.

Прочно обосновались танкисты в обороне. Окопались. Хорошо замаскировали боевые машины. Зорко следят они за каждым движением врага.

В 16.30 около сотни самолетов обрушили свой смертоносный груз на боевые порядки наших войск. Заухала вражеская и наша артиллерия. Скрипящий пронзительный звук шестиствольных минометов прорезал воздух.

Вслед за этим выползли и танки с бронетранспортерами. Тяжелые «тигры», поводив стволами длинных орудий, открыли ураганный огонь. Не жалели снарядов и наши танкисты и артиллеристы. Но снова и снова атакует враг. Атаки приходились во фланг соседям — мотострелкам полковника Головачева. И вот на одном из участков противнику удалось прорваться. Вышла из строя артиллерийская батарея. Танки врага устремились в эту брешь. И хотя на участке бригады Драгунского танкисты удерживали свои позиции, нельзя было не помочь и соседям. Но помощь огнем оказалась недостаточной. Враг уже начал выходить в тыл мотострелкам.

Драгунский решил контратаковать вклинившегося на стыке двух бригад противника. Он ввел в бой танковый батальон второго эшелона и сам возглавил контратаку.

Стремителен был натиск танкистов. С ходу они врезались в боевые порядки врага. Уже через полчаса более десяти вражеских танков пылало на поле.

Положение у соседа было стабилизировано. Когда стало потише, в телефонной трубке раздался зычный голос полковника Головачева:

— Ну, спасибо, дружище, спасибо, земляк!

— Ладно, ладно. Как-нибудь вернешь долг. Это не последняя атака и не последние танки у немцев, — отшутился Драгунский. [363]

Так, плечом к плечу с воинами других родов войск били врага танкисты. Помогали другим, когда им было трудно, не отказывались от помощи, когда самим было тяжело.

В те дни танкисты полковника Драгунского доказали, что они умеют не только стремительно преследовать противника, с ходу захватывать важные узлы и выгодные естественные рубежи, но и прочно удерживать их, когда это необходимо.

27 дней длились бои. Ни разу не дрогнули танкисты Драгунского, не уступили ни пяди отвоеванной земли.

...Окраина маленького польского городка Тарнобжег. Замерли в ровном строю гвардейцы-танкисты. Ветер колышет алое гвардейское знамя. Торжественно звучит гимн Советского Союза. К боевому знамени бригады прикрепляется еще один орден, которым отмечен ее славный боевой путь. Многим танкистам вручают правительственные награды за героизм и воинское мастерство, проявленные во время форсирования реки Вислы, за удержание Сандомирского плацдарма. А на груди командира гвардейской танковой бригады полковника Д. А. Драгунского засверкала «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

Кончился короткий период отдыха после боев. Наступил последний год Великой Отечественной войны. В морозный январский день танковая бригада Драгунского снова пошла вперед, на запад.

Почетная и трудная задача выпала на долю танкистов Драгунского — действовать в передовом отряде. Она по плечу лишь смелым, выносливым, сильным духом людям. Передовой отряд действует впереди главных сил, удаляясь от них на 40 — 60, а иногда и больше километров. Этим обеспечивается стремительное продвижение наступающих войск. В таких условиях нужны высокие качества командира, умение самостоятельно принимать решения, действовать быстро, без промедления.

И 'не случайно гвардии полковнику Драгунскому так часто приходилось возглавлять передовые отряды. Генерал Рыбалко говорил, что его не только не надо подгонять, а порою приходится сдерживать в бою.

На второй день боев бригада далеко оторвалась от главных сил корпуса. Но вот на подступах к городу Енджеюв первый танковый батальон встретил колонну вражеской артиллерии танков, намеревавшуюся занять подготовленный рубеж, чтобы не допустить дальнейшего продвижения наших войск. Возглавлял батальон Герой Советского Союза майор Федоров. Воевал он вместе с Драгунским уже давно. Понимали друг друга с полуслова. А в условиях фронтовой жизни это очень важно. [364]

Медлить нельзя. И вот уже у комбрига созрело решение: батальону Федорова незаметно обойти врага и ударить по колонне с фланга. Как только раздались орудийные залпы танков первого батальона, колонна противника начала спешно разворачиваться. В этот момент другие батальоны стремительно атаковали с фронта. В течение часа все было кончено. В беспорядке на поле боя стояли, опустив стволы пушек, подбитые танки, дымились остатки разбитых автомашин, торчало из снега развороченное железо.

Танкисты на полном ходу ворвались в город. На окраине они захватили аэродром с не успевшими взлететь «юнкерсами» и «мессершмиттами». Уж очень дерзко действовали наши танкисты. Еще вчера до линии фронта была сотня километров. А сегодня... Даже командующий армией усомнился, получив донесение о таком успехе бригады.

Что ни день, все дальше на запад уходили танкисты Драгунского. Форсировали реки Чарна-Нида, Пилица, Варта и Одер. Вступили на землю врага.

В первых числах февраля бригада вышла к городу Бунцлау, что стоит на реке Бобер. Враг упорно оборонялся, понимая, что, овладев этим городом, наши войска открывали себе пути для дальнейшего наступления на Лаубен, Котбус, Дрезден и Берлин.

После короткой, но решительной атаки бригада Драгунского во взаимодействии с другими частями 10 февраля овладела городом Бунцлау. Здесь, по этим дорогам, около 130 лет назад шли русские воины с Кутузовым во главе.

...В Бунцлау Драгунский с начальником политотдела Дмитриевым и командирами батальонов поехали осматривать исторические места. В центре города — трехгранный гранитный обелиск. На нем высечены простые, волнующие слова: «До сих мест князь Кутузов-Смоленский довел победоносные русские войска, но здесь смерть положила предел славным делам его. Он спас Отечество свое и отверз путь к избавлению Европы. Да будет благословенна память героя».

Бригада покидала Бунцлау. Танки проходили там, где героические русские войска отдали последние воинские почести прославленному полководцу. Драгунский остановил колонну. К памятнику приблизился танк. На его башне было написано: «Кутузов». Он служил трибуной. Подполковник Дмитриев открыл короткий митинг, посвященный памяти великого русского полководца и русских воинов, прошедших по этим дорогам.

Один за другим поднимались на трибуну танкисты. Говорили о славе русского оружия, клялись быть достойными [365] памяти своих героических предков. Прогремел трехкратный салют в память славных воинов России и их великого полководца. Танки уходили дальше на запад.

В первых числах марта Драгунскому снова пришлось покинуть бригаду: открылась старая рана. Узнав об этом, генерал Рыбалко приказал лечиться.

В начале Берлинской операции Драгунский вернулся в родную бригаду. Он прибыл туда в разгар боев, 18 апреля 1945 года. Танкисты уже форсировали реку Шпрее. Как раз в это время армия генерала Рыбалко повернула на Берлин. Это известие обрадовало всех танкистов. Им предстояло вместе с другими частями нанести последний, решающий удар по врагу.

С каждым днем все ближе фашистское логово. Какой-то шутник вывел на броне танка: «До Берлина хватит одной заправки». Стремителен был удар с юга на Берлин. Уже 23 апреля развернулись бои в пригородах. Каменные постройки, приспособленные врагом для обороны, осложняли наступление. Противник яростно сопротивлялся.

На одной из улиц артиллерийский огонь преградил путь нашим танкам. Было подбито несколько машин. Все попытки выбить гитлеровцев из глубокого подвала оказались безуспешными. Недоставало пехоты. Комбриг решил обойти сильный опорный пункт. Танки уже начали разворачиваться в другом направлении. Но что это? Внезапно огонь прекратился. Уж не ловушка ли здесь?

Нет, никакой ловушки не было, Когда танковый батальон продвинулся вперед и занял улицу и опорный пункт, все стало ясно. В одном из подвалов, где было установлено противотанковое орудие, бойцы увидели четырех убитых фашистов. На казенной части пушки, намертво схватившись с пятым гитлеровцем, лежал убитый советский солдат. Это был Виктор Лисунов, боец разведывательного взвода бригады, девятнадцатилетний комсомолец.

26 апреля 1945 года танковая бригада полковника Драгунского овладела стадионом «Рейхспортфельд», металлургическим заводом в Рулебене.

И опять новая боевая задача: перерезать шоссе Берлин — Потсдам, соединиться с войсками 1-го Белорусского фронта, наступавшими с севера, и замкнуть кольцо окружения вокруг Берлина. Эта задача была выполнена. 30 апреля внутреннее кольцо окружения берлинского гарнизона было замкнуто. Танкисты полковника Драгунского соединились с воинами 35-й гвардейской механизированной бригады 1-го Белорусского фронта, наступавшей [366] с севера. Радости не было предела. Летели вверх промасленные шлемы танкистов. Люди обнимались, целовали друг друга. Близилась долгожданная победа.

...Недолго отдыхали танкисты после боев в Берлине. Всего три дня простояли они в лесу южнее города. Едва успели заправить танки, пополнить боеприпасы. Даже отремонтировать вышедшие из строя машины не было времени. И снова получен боевой приказ. Взывала о помощи восставшая Прага. Над древним городом нависла опасность.

5 мая 1945 года танкисты двинулись вперед. Мощные танковые колонны на сей раз устремились на юг. Днем и ночью шли они по узким, извилистым горным дорогам, преодолевали лесные завалы, крутые подъемы и спуски. Опять, но теперь уже в последний раз танковая бригада полковника Драгунского действовала в передовом отряде.

Последняя сотня километров. На рассвете 9 мая 1945 года танкисты Драгунского в числе первых ворвались на северо-западную окраину города Праги. Немцы ожидали русских с юга, востока, но только не с северо-запада: ведь там Рудные горы. Но ничто не могло остановить советских танкистов.

Вот Драгунский с капитаном Гулеватым и другими офицерами остановился у отеля «Астория». Они рассматривают план города Праги, уточняют обстановку. И в это время радостный крик начальника связи бригады капитана Зосименко:

— Товарищи! Победа! Германия капитулировала!

Вставало солнце над Прагой. Над городом развевались красные и трехцветные знамена. Народ заполнял улицы и площади древней столицы. Пражане чествовали своих освободителей.

...За умелое руководство действиями бригады в период штурма Берлина и проявленные при этом личное мужество и отвагу, а также за стремительный бросок бригады на Прагу гвардии полковник Драгунский был награжден второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

Поныне служит в рядах Советской Армии Давид Абрамович Драгунский, генерал-полковник танковых войск. За его плечами суровая школа Великой Отечественной войны. Свой боевой опыт он передает молодому поколению офицеров, учит их искусству управления войсками в современном бою.

Генерал ведет большую общественную работу: выступает перед молодежью, рассказывает ей о героическом подвиге советского народа в годы Великой Отечественной войны.

В. Смирнов

Гвардейская хватка

ЕВСТИГНЕЕВ КИРИЛЛ АЛЕКСЕЕВИЧ

Кирилл Алексеевич Евстигнеев родился в 1917 году в селе Большие Хохлы Шумихинского района Курганской области в семье крестьянина-бедняка. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

Огромное желание стать летчиком привело молодого рабочего Челябинского тракторного завода в армию. В 1940 году его приняли в военную авиационную школу пилотов. Когда началась война, К. А. Евстигнеев был уже инструктором авиационной школы, находившейся на Дальнем Востоке.

После настойчивых просьб в начале марта 1943 года его откомандировали в действующую армию. На фронте пробыл до конца войны. Совершил 300 боевых вылетов, участвовал в 120 воздушных боях, лично сбил 53 и в группе 3 вражеских самолета.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 августа 1944 года Кириллу Алексеевичу Евстигнееву присвоено звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1945 года за новые боевые подвиги удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. Многие годы гвардии генерал-майор авиации К. А. Евстигнеев продолжал служить в рядах Советской Армии, готовил молодую смену летчиков, передавая им свой, богатый боевой опыт. В октябре 1972 года по состоянию здоровья уволен в запас. В настоящее время живет и работает в Москве.

Фронт был совсем рядом. Ожесточенные бои, развернувшиеся по всей линии Курской дуги, продолжались уже несколько дней. С раннего утра и до позднего вечера отчетливо слышались взрывы бомб, приглушенная дробь крупнокалиберных пулеметов, отрывистое постукивание зенитных пушек. Надсадно гудели, не затихая ни на минуту, моторы. На небольшой высоте с пронзительным свистом проносились над землей самолеты, каждый раз заставляя со звоном вздрагивать оконные рамы эвакогоспиталя. Очистившийся за ночь воздух снова наполнился запахами гари и дыма. И лишь яркие солнечные лучи, прорывавшиеся сквозь густые кроны деревьев, напоминали о том, что наступило лето.

Еще вчера, вот таким же жарким солнечным днем, Кирилл Евстигнеев дрался с фашистами в запорошенном серой дымкой фронтовом небе. Во время сопровождения группы наших бомбардировщиков в районе Стрелецкого, что под Курском, в завязавшемся воздушном бою сразил выстрелами из пушек «мессершмитта». Это была седьмая личная победа Евстигнеева за время Курской битвы. При возвращении на свой аэродром его самолет был атакован сразу шестью «мессершмиттами» и двумя «фокке-вульфами». Огненные иглы пуль, выпущенных вражескими истребителями, ударили почти одновременно сверху и сбоку, хлестнули по плоскостям и фюзеляжу машины. Что-то резко кольнуло в ноги, болью отдаваясь в сердце. И вот — фронтовой эвакогоспиталь.

Кирилл Евстигнеев, несколько осунувшийся за ночь, проведенную в хирургическом отделении, устало закрыл глаза и, стараясь восстановить в памяти все, что с ним произошло, снова задумался. В ушах еще звучал ровный, казалось, совершенно [369] равнодушный голос военного хирурга: «Видимо, отлетались, молодой человек».

А может быть, он прав, этот удивительно спокойный человек в белоснежном халате? Ведь через его руки, руки опытного хирурга, прошло уже столько раненых. Многолетняя практика, огромные знания. Неужели, правда, не придется больше летать? А вдруг действительно отвоевался?

«Нет, уважаемый доктор, ошибаетесь! Мы еще повоюем! Обязательно повоюем! — Евстигнеев приподнялся и решительно сбросил с себя одеяло: — Хватит валяться, не в санатории. Долечиваться будем потом, после войны». Но вдруг снова — обжигающая резкая боль. «Отвоевался»... А как рвался на фронт, сколько затрачено усилии, чтобы попасть в действующую часть!

...Страшная весть о войне молниеносно облетела городок авиационной школы, все ее подразделения. В комнату то и дело забегали курсанты и взволнованно спрашивали:

— Что делать, товарищ командир? Война началась!

— Как «что делать»? Продолжать учебу, продолжать с удвоенной, утроенной энергией, — сдерживая волнение, отвечал Кирилл Евстигнеев.

Для себя инструктор Евстигнеев уже твердо решил: с первым же эшелоном отправляется на фронт. В тот же день он подал командованию рапорт с просьбой отправить его добровольцем в действующую часть. Но ответа не последовало. Второй рапорт. И снова ожидание. После третьего рапорта его пригласил к себе начальник школы Н. Ф. Пушкарев.

— Значит, хотите на фронт?

— Так точно, товарищ полковник, — радостно ответил Евстигнеев. Наконец-то его просьба удовлетворена, решил он.

— Это хорошо, даже отлично, — продолжал начальник школы. — Вполне понимаю и разделяю ваши благородные патриотические чувства и желания.

— Разрешите сдать дела?

Вместо ответа полковник протянул Евстигнееву объемистую папку, в которой хранились исписанные различным почерком листы бумаги.

— Вот, почитайте. Это заявления сержантов и офицеров нашей части. Как и вы, все они хотят добровольцами идти на фронт. Не скрою, я тоже хотел бы быть на передовой. Но партия и правительство приказали нам готовить для фронта боевое пополнение. На сегодня это наше основное боевое задание. Мы выполняем приказ Родины! [370]

Кирилл понял, что разговор окончен и что судьба его решена. Где-то в глубине души он еще надеялся, что вот сейчас начальник школы выйдет из-за своего стола, подойдет к нему и, пристально вглядываясь в глаза, как он это делал обычно на экзаменах, скажет свое любимое «добро».

— Есть еще вопросы? — прервал размышления инструктора полковник.

Да, у Кирилла были вопросы. Но по тону начальника школы, по его взгляду понял, что дальнейшие объяснения излишни.

И снова потянулись дни летной учебы. Они казались Евстигнееву однообразными, а то и просто скучными. Ну что интересного в полетах по заданному кругу и в посадках на давно и до мельчайших подробностей изученный аэродром в глубоком тылу? Да и самолет старый, учебно-тренировочный, а не боевой.

Но вот выпущена первая группа курсантов. Молодые летчики отправились на фронт. На их место пришли другие, еще робкие новички. Предстояло подготовить новый отряд смелых, выносливых, тактически грамотных, отлично владеющих боевой техникой летчиков. И сделать это необходимо было в самые сжатые сроки. Действующая армия требовала все большее пополнение.

Вскоре с фронта от бывших курсантов школы пришло первое письмо. Читали всем курсом. А затем письма стали приходить все чаще и чаще. В них летчики сообщали об успешно проведенных боях, о количестве сбитых самолетов, сердечно благодарили за хорошую выучку. Это радовало, придавало новые силы.

Кирилл Евстигнеев стал иными глазами смотреть на свою работу инструктора. Все свободное время он проводил теперь среди курсантов, помогал им быстрее осваивать новую боевую технику. Не один десяток летчиков-истребителей воспитал он, вооружил их навыками пилотирования, умением тактически грамотно вести воздушный бой, метко стрелять по движущимся мишеням. Это был его, инструктора Евстигнеева, личный вклад в общее дело разгрома врага.

Двадцать два месяца проработал Кирилл Евстигнеев в авиационной школе. И лишь после этого попал на фронт. Ранней весной 1943 года прибыл он под Воронеж, где в то время шли непрерывные бои. Фашисты стремились взять реванш за свое крупное поражение под Сталинградом. За короткое время Евстигнеев совершил несколько боевых вылетов, сбил в воздушных боях девять фашистских самолетов, из них семь под [371] Курском. В последнем бою — это было в середине июля 1943 года — был ранен в обе ноги. Да, недолго довелось повоевать.

Евстигнееву ясно припомнился разговор с начальником авиашколы в первые дни войны, письма курсантов, торжественные проводы его на фронт, дружеские напутствия «бить врага по-гвардейски». И вот он здесь.

«Уйду, обязательно уйду! Не для того рвался на фронт, чтобы отлеживаться, — думал Кирилл Евстигнеев. — Вот только уговорить бы врача, чтобы на денек задержал отправку в далекий тыл на лечение».

Он встал с постели и неуверенно прошелся по комнате, опираясь на костыли. Ноги отяжелели, стали словно свинцовые.

О своем решении убежать из госпиталя Евстигнеев не решился рассказать соседям по палате: знал, что не одобрят. Пришлось уйти, не попрощавшись.

До своей части Кирилл Евстигнеев добрался уже поздно вечером. Еще издали заметил, как в фанерном домике, где размещался штаб их 240-го истребительного авиационного полка, мигает коптилка, сделанная летчиками из гильзы крупнокалиберного пулемета. Дверь почти не закрывалась: в помещение то и дело входили и выходили, о чем-то шумно спорили.

— Убежал? — встретил его вопросом командир полка.

— Так точно, товарищ командир, убежал. Но убежал на фронт, а не с фронта.

— На фронт, говоришь? А разве вам, лейтенант Евстигнеев, не известно, что нарушать дисциплину на фронте тем более не положено?

— Виноват, товарищ командир полка. Вину искуплю в первом же воздушном бою.

— Ну, до воздушного боя вам еще далеко. С простреленными-то ногами — и в полет!? Посмотрим, что еще скажут врачи, — уже более спокойно продолжал командир.

Крепко досталось ему тогда от командира полка подполковника Н. И. Ольховского. И хотя обратно в эвакогоспиталь не отправили, но и летать не разрешили до полного выздоровления.

Когда раны на ногах затянулись, Кирилл Евстигнеев попросил полкового сапожника сшить ему из старой плащ-палатки сапоги — в брезентовых сапогах легче ходить. Тогда же начал тренировочные полеты над аэродромом. А вскоре был разрешен и боевой вылет. Помог случай. В одном из тренировочных полетов Евстигнеева атаковал фашистский самолет. Завязался бой. Он проходил здесь же, на небольшом удалении от аэродрома. Это была безрассудная дерзость врага, и Евстигнеев решил проучить фашиста. [372]

Но враг был опытным, уверенным в своих силах. Он хитрил, увертывался от открытого боя, старался увести советского летчика в сторону от зенитных батарей. Евстигнеев разгадал его замысел и решил ответить военной хитростью. Прикинувшись неопытным, необстрелянным летчиком, он сделал вид, что уходит от боя, допуская ошибки при разворотах. И когда фашист на какое-то время утратил бдительность, он стремительно настиг его и сразил меткими выстрелами из пушек. Это была десятая личная победа Кирилла Евстигнеева на фронте. В тот же день на фюзеляже его самолета полковой художник нарисовал еще одну звездочку.

Вечером Евстигнеева вызвал к себе командир полка.

— Поздравляю с очередной победой, товарищ лейтенант, — торжественно пробасил командир. — Славно сражался. Вижу, что поправился. Разрешаю принять командование своей эскадрильей.

Не знал еще тогда подполковник Ольховский, что раны на ногах у Евстигнеева не зажили окончательно, что ходит он, опираясь на палку, которую всякий раз предусмотрительно прячет перед входом на командный пункт. Когда же подполковник узнал об этом, отменять приказ было поздно: к тому времени командир эскадрильи был совершенно здоров.

Вернувшись в строй, Кирилл Евстигнеев с еще большей смелостью обрушивал удары на врага. Из месяца в месяц росло число сбитых им фашистских самолетов. Его боевые дела стали широко известны в частях и соединениях. О его воздушных подвигах писали многие фронтовые газеты.

— Гвардейская хватка! — говорили опытные воины о молниеносных ударах летчика-истребителя Кирилла Евстигнеева.

Хорошо знал силу гвардейского удара Евстигнеева и враг. Всякий раз, как только во фронтовом небе появлялся расцвеченный звездочками истребитель отважного летчика, немецкие наблюдатели начинали неистово кричать по радио:

— Внимание! Внимание! В воздухе советский ас! Будьте особенно внимательны!

Услышав это предупреждение, фашистские летчики поспешно покидали поле боя, уходили под защиту своих зенитных батарей. Даже при значительном своем численном превосходстве гитлеровцы не всегда решались вступать в открытый бой с этим русским богатырем.

Кириллу Евстигнееву не раз приходилось сопровождать на территорию врага наши бомбардировщики и штурмовики, блокировать аэродромы противника, летать на разведку войск и [373] техники фашистов, на перехват немецких самолетов, на «свободную охоту». Но особенно часто вылетал он на прикрытие наших наземных войск на линии фронта. И не было случая, чтобы он пропустил врага, дал ему возможность прицельно бомбить, уйти безнаказанно. Пехотинцы и артиллеристы, танкисты и кавалеристы знали, что если в воздухе дежурит эскадрилья Евстигнеева, то фашистские летчики на этом участке не прорвутся, что их достойным образом встретят наши соколы. Не раз получала эскадрилья Евстигнеева благодарность от наземных войск за отличные действия против гитлеровских налетчиков, за героизм, проявленный при отражении воздушного нападения. Несколько благодарностей было получено лично от командующих фронтами Маршалов Советского Союза И. С. Конева и Р. Я. Малиновского.

Из всех боев, проведенных над линией фронта, Кириллу Евстигнееву особенно отчетливо запомнился бой на юге Украины. И запомнился он не потому, что это был особый, исключительный бой. Нет, это был обычный бой, каких немало провел он за годы войны. Правда, тяжело тогда пришлось, но на войне нет легких побед, как нет и случайных поражений, неудач.

Эскадрилья Кирилла Евстигнеева получила в тот день срочный приказ: прикрыть наши наземные войска в районе ожесточенных боев за Днепром, не дать возможности фашистским летчикам бомбить наши подразделения, вклинившиеся в немецкую оборону.

Как только советские истребители появились над плацдармом, занятым нашими войсками, с земли предупредили, что на горизонте показалась большая группа фашистских самолетов. «Отразить налет врага», — прозвучала в эфире команда.

Но Евстигнеев уже знал о появлении противника. Гитлеровских летчиков первым заметил лейтенант Алексей Тернюк. Не зря прозвали его в полку «глазами эскадрильи».

Фашистские самолеты шли тремя группами, в каждой из которых было по 9 «юнкерсов» и 6 «фокке-вульфов». 9 против 45! На один советский самолет — пять фашистских! Но не в правилах Кирилла Евстигнеева считать врага. Главное — опередить противника в действиях, не дать ему возможности перестроиться, подготовиться к отражению атаки.

Командир эскадрильи решил немедленно вступить в бой. Приказав лейтенанту Алексею Амелину со своим звеном связать боем вражеские истребители, Евстигнеев вместе с Алексеем Тернюком и Валентином Мудрецовым устремился на ведущую девятку. С первой же атаки командир эскадрильи сразил [374] одного из фашистов. В это же время лейтенант Тернюк сбил второго «юнкерса». Остальные, не принимая боя, повернули назад.

Разделавшись с первой группой фашистских бомбардировщиков, Евстигнеев вместе с ведомыми с ходу атаковал вторую. С первого же захода были сбиты еще два «юнкерса». Фашисты, поспешно побросав бомбы, повернули обратно. Но в это время тяжелое положение создалось в группе лейтенанта Амелина. Имея значительное численное превосходство, вражеские истребители взяли в кольцо наши самолеты и пытались их расстрелять поодиночке. Прекратив преследование вражеских бомбардировщиков, командир эскадрильи устремился на выручку своим товарищам. И это было очень своевременно. Опоздай он на несколько минут, и неизвестно, чем бы закончился бой группы наших истребителей с «мессершмиттами» и «фокке-вульфами».

Всего в том бою летчики эскадрильи Кирилла Евстигнеева уничтожили шесть фашистских самолетов, не потеряв ни одного своего. Три самолета из шести были сбиты лично командиром эскадрильи. И здесь сказалась его гвардейская хватка! За этот бой Евстигнеева наградили вторым орденом Красного Знамени.

В наградном листе Кирилла Евстигнеева, написанном во фронтовой обстановке, по свежим следам только что проведенных боев, есть такая фраза: «В воздушных боях показал себя смелым, решительным, стойким и отважным летчиком, не знающим страха в героических сражениях за социалистическую Родину».

Краткая, лаконичная запись. Но как много кроется за этими словами! Воздушный бой. Немало их провел Кирилл Евстигнеев. В каждый из них он вложил свою страсть и ненависть к врагу, знания и талант. В каждый из них он внес что-то новое, свое. В самом трудном, казалось, безвыходном положении он находил в себе силы, чтобы не только преодолеть трудности, но и выйти победителем.

Мало кому известен небольшой населенный пункт Беленихино. Но никогда не забыть его Евстигнееву. Именно здесь, в этом районе, в тяжелом бою истребитель командира эскадрильи получил несколько десятков пробоин. Положение было критическим. Но выдержка и на этот раз не изменила летчику. Сбив в бою три фашистских самолета, советский ас сумел довести и посадить израненную машину на свой аэродром. Трудно представить, каких неимоверных усилий и напряжения стоило это Кириллу Евстигнееву. Но он не любит об этом говорить. Не забыть Евстигнееву и район Бородаевки, где в пяти воздушных [375] боях он уничтожил девять вражеских самолетов — пять «юнкерсов» и четыре «мессершмитта». По одному самолету было сбито в воздушных сражениях в районах Калужина, Кочетовки, Лиховки, Мещурина Рога, Пятихатки, Скулян.

Случилось так, что Евстигнеев на протяжении многих месяцев войны сражался против фашистов в одном полку с Иваном Кожедубом. Оба они пришли в полк сержантами, рядовыми летчиками. Затем стали командирами эскадрилий. Часто вылетали вместе на выполнение боевых заданий, не раз приходили друг другу на выручку во время сражений, обменивались боевым опытом. Крепко подружились они тогда на фронте.

Уже много лет спустя после окончания Великой Отечественной войны Кирилл Евстигнеев познакомил меня с многочисленными материалами личного архива, среди которых хранится и небольшая вырезка из фронтовой газеты за 28 марта 1944 года. Эта вырезка, изрядно пожелтевшая от времени, особенно дорога Кириллу Евстигнееву. В заметке рассказывается, что в течение одного дня в трех ожесточенных боях 22 самолета «Лавочкин-5» из группы Кирилла Евстигнеева и Ивана Кожедуба сражались со 156 самолетами противника и сбили в воздушном бою девять вражеских машин. Шесть из них были уничтожены группой Евстигнеева: два самолета сбил лично командир эскадрильи и по одному самолету уничтожили летчики Жигуленков, Карпов, Мудрецов и Тернюк. Иван Кожедуб сбил в том бою 35-й самолет, Кирилл Евстигнеев — 30-й. Поистине знаменательный бой!

Много таких боев было в годы войны. Евстигнеев дрался с врагом над полями центральных областей страны, над Белгородом и Харьковом, Полтавой и Кишиневом, над широким Днепром и полноводным Дунаем, над зелеными Карпатами и изрезанными равнинами Венгрии. Его краснозвездная машина не раз появлялась над Яссами, Будапештом, Веной, Прагой и многими другими городами Европы. Уже к октябрю 1944 года летчики его эскадрильи совершили несколько сот боевых вылетов, провели более 100 воздушных боев, в которых сбили 71 самолет противника. К концу войны этот счет был почти удвоен.

Из сохранившихся документов военных лет видно, что командование всегда высоко ценило Кирилла Евстигнеева как большого мастера воздушного боя. И действительно, его военное мастерство, знание боевой техники, умение отлично ориентироваться во время воздушного боя были безукоризненными. Несмотря на это, Евстигнеев постоянно совершенствовал свои военные знания, учился на лучших примерах боевой деятельности [376] других фронтовиков. Этого же он требовал и от подчиненных.

— В совершенствовании боевого мастерства нет предела, — не раз говорил Евстигнеев летчикам своей эскадрильи. — Надо научиться бить врага из любых положений, в любой обстановке. Главное же — уметь предугадать, предвидеть маневр противника, уметь опережать его действия, бить наверняка!

Почти каждый воздушный бой Кирилла Евстигнеева стоил гитлеровцам одного, а то и нескольких сбитых самолетов. Советский летчик действовал стремительно, напористо, смело. Его меткие выстрелы почти всегда достигали цели. Каждый раз он на какую-то долю секунды опережал маневр противника и добивался победы. Враг не успевал следить за его неожиданными разворотами, сложными фигурами полета. Его не останавливали ни численное превосходство противника, ни его атаки.

Уже через год и четыре месяца после прибытия на фронт Кириллу Алексеевичу Евстигнееву за выдающиеся подвиги в боях за социалистическую Родину было присвоено звание Героя Советского Союза. А еще через два с половиной месяца за новые героические подвиги его вторично представили к присвоению звания Героя. К тому времени на счету прославленного летчика уже было 46 лично сбитых фашистских самолетов. Это был действительно выдающийся успех прославленного сокола нашей страны!

...Шли последние дни войны. Гвардии майор Кирилл Евстигнеев патрулировал в небе Венгрии. В это время на горизонте показались 18 «фокке-вульфов». Фашисты не ожидали, что их может атаковать четверка советских истребителей. Но не в правилах советских воинов пасовать перед численным превосходством врага. Да и разница в соотношении сил не так уж велика. Были бои и посложнее!

Наши летчики стремительно врезались в строй врага. Атака была настолько неожиданной, что ошеломила противника, не дала ему возможности подготовиться для встречного боя. Этим и воспользовались советские летчики. Евстигнеев настиг один из самолетов фашистов и с короткой дистанции поджег его. «Фокке-вульф» на какую-то долю секунды замер в воздухе, а затем камнем полетел вниз. Так была одержана последняя фронтовая победа!

Всего за 26 месяцев отважный сокол сбил в воздушных боях 56 вражеских самолетов. Настоящая гвардейская хватка!

Бортинженер космических «союзов»

ЕЛИСЕЕВ АЛЕКСЕЙ СТАНИСЛАВОВИЧ

Алексей Станиславович Елисеев родился в 1934 году в городе Жиздра Калужской области. Детство его прошло в Москве. В 1951 году он окончил десятилетку и поступил в Московское Высшее техническое училище имени Баумана.

По окончании института был направлен на работу в конструкторское бюро. В 1967 году защитил диссертацию и получил ученую степень кандидата технических наук. В том же году вступил в члены КПСС.

С 1966 года Алексей Станиславович начал подготовку в отряде космонавтов. 15 — 17 января 1969 года совершил полет на корабле «Союз-5» и вместе с Е. В. Хруновым выполнил переход через открытый космос в корабль «Союз-4». 13 — 18 октября того же года участвовал в групповом полете трех кораблей «Союз». 23 — 25 апреля 1970 года третий раз поднялся на орбиту в качестве бортинженера корабля «Союз-10».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 января 1969 года Алексею Станиславовичу Елисееву присвоено звание Героя Советского Союза. 22 октября 1969 года он награжден второй медалью «Золотая Звезда».

А. С. Елисеев был делегатом XXIV съезда КПСС. В 1972 году он стал доктором технических наук.

Три полета в космос — это пока на счету лишь у двух наших космонавтов: Владимира Шаталова и Алексея Елисеева. Шаталова можно назвать космонавтом гагаринского призыва. Первоклассный летчик, он сменил кабину самолета на кабину космического корабля. Елисеев же — космонавт нового типа. Из сферы конструкторского, по существу лабораторного труда он шагнул в суровые будни летных испытаний той техники, которую сам проектировал и разрабатывал. Он чем-то напоминает врача, приготовившего новое лекарство и на себе испытывающего его действие...

Еще одно качество примечательно у Елисеева. Уже в первый полет он уходил не просто как инженер, проверяющий верность своих конструкторских решений. Он готовился к полету и выполнял его как настоящий бортинженер корабля, стремящийся к профессиональному совершенству. После первого полета он не вернулся к конструкторской работе, а стал готовиться к новым орбитальным рейсам и вскоре совершил их. Вот почему о Елисееве можно говорить как об одном из зачинателей новой профессии — бортинженера космических кораблей. Это по его стопам шли в космос В. Н. Волков, В. И. Севастьянов. Они учитывали его опыт не только в космосе, но и на Земле — на занятиях и тренировках, в выступлениях перед самыми различными аудиториями. А рассказывать о полетах Елисееву приходилось часто. И не только о полетах. Как член ЦК ВЛКСМ он выступал с докладами о задачах и делах комсомола, как делегат партийного съезда делился своими мыслями об исторических решениях, о памятных встречах в Кремлевском дворце.

...Центральный Дом Советской Армии. В предвечернем, еще прозрачном воздухе празднично сияют освещенные окна. На [379] встречу с космонавтами, совершившими групповой полет на трех «Союзах», собрались воины столицы. Организаторы встречи не отходили от телефонов: участников полета неожиданно отправили в госпиталь на обследование.

Но вот две черные «Волги» притормозили у входа. Один за другим выходят Анатолий Филипченко, Георгий Шонин, Виктор Горбатко, Владислав Волков и Алексей Елисеев.

— Уговорили эскулапов, — после приветствия певучим баритоном поясняет Алексей Станиславович. — Выступим здесь и немедленно обратно в госпиталь.

В Краснознаменном зале шумно и торжественно. Народу столько, что, как говорится, яблоку негде упасть. С восхищением и восторгом следят за всем молодые солдаты, впервые увидевшие космонавтов.

Автору этих строк довелось вести вечер, представлять космонавтов, беседовать с ними.

Чем особенно запомнился Елисеев? Он, как и все космонавты, был радостно возбужден встречей, но в то же время сосредоточен и задумчив. Голубые глаза смотрели и весело и серьезно.

Потом из разговора с Алексеем Станиславовичем я понял, что эта сосредоточенность объясняется профессиональной привычкой постоянно думать о какой-то новой технической задаче. Привычка эта выработалась у него еще в конструкторском бюро. Его начальник не раз говорил: «Тот, кто о проекте думает только на работе, тот не конструктор. Добрая мысль может прийти в любое время, даже за чашкой чая».

Жить для того, чтобы искать новые решения в технике, он научился в МВТУ, куда пришел семнадцатилетним парнем. В музее сохранился экзаменационный лист № 964. Из него можно узнать, что Елисеев набрал проходной балл и в июле 1951 года стал студентом. Профиль подготовки — автоматическое регулирование.

Почему именно автоматика увлекла его? Наиболее уважаемой наукой в семье была химия: мать Алексея Станиславовича Валентина Ивановна — химик, доктор технических наук. Однако сына больше увлекали физика и математика. А где, как не в автоматическом регулировании, физика и математика переплетаются столь неразрывно и причудливо?

Алексей Станиславович говорит, что мать поддерживала его увлечение техникой:

— Моя мать — человек редкой целеустремленности, трудолюбия. Она стойко преодолела невзгоды и трудности, а их в жизни было немало. Увлекшись химией, мама посвятила ей [380] всю жизнь. И мое увлечение техникой всячески поощряла, и не без ее совета я поступил в МВТУ.

Начало его конструкторской работы совпало со стартом космической эры. Елисеев восторженно приветствовал каждый запуск спутника, лунника, корабля. Эти запуски стали как бы фактами его личной биографии. А когда полетели в космос Юрий Гагарин, Герман Титов, Алексей совсем потерял покой. Его мысли еще и еще раз возвращались к словам К. Э. Циолковского: «Потребуются новые и новые кадры свежих самоотверженных сил. Звездоплавание нельзя и сравнить с летанием в воздухе...»

Мать сочувствовала мечтам сына. Узнав о полете в космос К. П. Феоктистова на корабле «Восход», она сказала:

— Вот пример, достойный подражания.

10 апреля 1971 года, накануне 10-летия первого полета Юрия Гагарина в космос, Алексей Елисеев выступил по радио с воспоминаниями о том, как он стал космонавтом. Помог ему в этом главный конструктор ракет и космических кораблей С. П. Королев. «Еженедельно Сергей Павлович, — вспоминает Елисеев, — отводил полчаса на прием посетителей. За полчаса успевал побеседовать со многими. Я ждал приема в эти заветные полчаса. Меня предупредили, что Королев не любит лишних слов. Когда я зашел, он спросил:

— Что у вас?

— Я работаю инженером в области автоматического регулирования, хочу быть космонавтом.

И тут последовала пауза. Королев откинулся в кресле. Стал рассказывать, какие будут эксперименты и что предполагается набрать группу специалистов из гражданских лиц.

— Это начнется через четыре месяца, — закончил он. — Я вас буду иметь в виду».

Через четыре месяца Алексей Станиславович позвонил Королеву, и тот ошеломил его новостью:

— Я подписал ваше заявление. В ближайшее время вы поступите на медицинское обследование.

По работе Елисеев и прежде соприкасался с космонавтами. Он проводил занятия в Центре подготовки космонавтов, помогал им изучать системы ориентации и управления кораблем. Но все это было не то. Настоящее чувство причастности к космосу он испытал только после сообщения Королева о зачислении его в космонавты.

И вот он в Звездном, рядом с Гагариным, Титовым, прославленными первопроходцами орбит. С серьезностью, которая [381] понравилась всем его новым друзьям, Елисеев включился в подготовку к полетам.

Вместе с Евгением Хруновым он готовился к рейсу на корабле «Союз-5». На вопрос, каким он помнит Алексея Станиславовича в первые дни пребывания в Звездном, Хрунов ответил так:

— Сперва чувствовалось, что Алексей словно бы не мог прийти в себя от радости. Еще бы, его мечта начала сбываться. Но готовился с первого дня, я бы сказал, очень деловито. Вообще работать с ним рядом — одно удовольствие. Некоторые считают, что он немного резковат в суждениях. Мне же его прямота и бескомпромиссность по душе. В любой момент ясно и понятно его отношение к любому человеку, к любому факту. Мне нравятся также его упорство и целенаправленность, энергия, с какой он идет навстречу трудностям. С ним хорошо выполнять коллективные задания. Своим глубоким проникновением в суть дела, беззаветностью в достижении цели Елисеев вселяет в товарищей твердую веру: все, что от него зависит, он сделает, как бы ни было тяжело и даже опасно. Вера в товарища, большая, чем в себя, всегда помогает выполнять трудные и опасные задачи.

Шаталов солидарен с Хруновым в оценке своего товарища.

— Алексей — грамотный, толковый инженер, который по-серьезному относится к любым заданиям, к любой работе, — говорит он.

К этим отзывам друзей можно добавить: Елисеев ценит качество в делах и вещах. Часто при этом напоминает слова С. П. Королева: «Если ты сделал быстро и плохо, все скоро забудут, что ты сделал быстро, но зато долго будут помнить, что ты сделал плохо. Если ты сделал что-то медленно, но хорошо, то все скоро забудут, что ты работал медленно, и будут долго помнить, что сделал хорошо».

И все же в своей работе Алексей Станиславович любит темп. 15 января 1969 года на корабле «Союз-5» он стартовал в космос. С ним на корабле были два космонавта гагаринского набора — командир корабля Б. В. Волынов и инженер-исследователь Е. В. Хрунов. Всех их на орбите уже ожидал В. А. Шаталов на корабле «Союз-4». Им предстояло создать первую экспериментальную космическую станцию. Для этого прежде всего надо было состыковать корабли. Еще раньше с помощью автоматов по командам с Земли состыковывались два спутника серии «Космос». Теперь эту операцию предстояло выполнить экипажам кораблей. В. А. Шаталов на «Союзе-4» и А. С. Елисеев как бортинженер «Союза-5» скрупулезно проверили все бортовые [382] системы. Затем Шаталов перешел на ручное управление «Сою-зом-4», а Елисеев с товарищами следил, как к ним приближался озаренный солнцем корабль. Аппараты сблизились, стыковочные узлы вошли в контакт, и началось стягивание и соединение электрических цепей. Станция была собрана. Две песчинки в необъятном космосе нашли друг друга и объединились. Радость царила на обоих кораблях на орбите и на земных пунктах управления.

Но эксперимент на этом не кончился. Елисеев и Хрунов готовились выйти в космос. Им предстояло попутешествовать снаружи экспериментальной космической станции. Переход двух космонавтов из одного корабля в другой во время полета был волнующим событием. Командир «Союза-5» Б. В. Волынов помогал Хрунову и Елисееву надеть скафандры. И вот они уже перешли в орбитальный отсек и приступили к шлюзованию. Открылся люк, и Хрунов первым шагнул в открытый космос. Осмотрелся. За его действиями и передвижением внимательно следил Алексей Станиславович, они переговаривались по телефону, а затем и Елисеев ступил в черный океан.

Еще до полета Хрунов и Елисеев часто разговаривали с Алексеем Леоновым, первым в мире в 1965 году осуществившим выход из кабины корабля в открытое космическое пространство, видели рисунки, сделанные им под непосредственным впечатлением от встречи с беспредельным простором космоса. Но ничто, конечно, не может сравниться с тем, что самим пришлось увидеть и пережить, оказавшись лицом к лицу с космосом: совершенно фантастические картины Земли и ярких звезд! И в беспредельной Вселенной два космических корабля — создание разума и рук советского народа. Незабываемое, величественное и волнующее зрелище.

37 минут они находились в открытом космосе, проводили исследования, ставили научные эксперименты. Наконец подошли к люку корабля «Союз-4», вошли в него и после завершения процесса шлюзования оказались в крепких объятиях командира «Союза-4» В. А. Шаталова.

Алексей Станиславович с добрым чувством вспоминает свой первый полет. В нем он учился работать и жить в космосе. Да, да, именно жить, заставлять себя есть, пить, спать по программе.

— Действительно, — рассказывает Алексей Станиславович, — в первом полете нам в первую ночь спать не хотелось, но мы знали, что назавтра — большая работа. Решили засыпать через силу. Боролся с собой 15 минут. А к следующему вечеру мы так устали, что спать просто хотелось. Сон в невесомости [383] хороший, быстро пробуждаешься. Проснулся — и сразу за работу.

Теперь, после создания первой в мире пилотируемой орбитальной научной станции «Салют», всем, даже людям мало знакомым с космонавтикой, ясна огромная роль подобных станций в освоении космоса. Тем более примечательно понимание, с которым Елисеев после своего первого полета оценивал перспективы проведенного экипажами кораблей «Союз-4» и «Союз-5» эксперимента:

— Корабли, похожие на «Союзы», станут совершать регулярные рейсы по трассе «Земля — Орбитальная станция — Земля». Они, естественно, будут иметь системы, обеспечивающие сближение, причаливание и стыковку, хорошую грузоподъемность... Я верю, что космическим станциям принадлежит большое будущее, и ради их создания готов побывать в космосе еще не раз.

Алексей Станиславович сдержал слово. Вместе с В. А. Шаталовым он на корабле «Союз-8» участвовал в групповом полете трех кораблей. Произошло это в октябре 1969 года. Об этом полете он и рассказывал в тот памятный вечер, о котором говорилось в начале очерка. Прежде всего собравшиеся в зале услышали краткую и четкую характеристику того, что было сделано на орбите:

— Наш корабль несколько раз сближался с кораблями «Союз-6» и «Союз-7». Мы отрабатывали их взаимную ориентацию на различных удалениях, динамику маневрирования, а также вели совместные наблюдения, фотографирование и киносъемку полета кораблей... Одновременно было проведено многократное фотографирование звезд, фотографирование характерных районов Земли, облачных, ледовых и снежных образований.

Его попросили сказать, с каким чувством он уходил в групповой рейс.

— Для меня и Шаталова, — ответил Елисеев, — это второй полет. Мы понимали, что от нас ждут большего, чем от других. Это вызывало особое чувство ответственности, которое не покидало нас в течение всего полета.

С интересом узнали участники вечера мнение Елисеева о профессии космонавта:

— Я считаю, что космонавт — это летчик-испытатель... Как важно быть профессиональным космонавтом-испытателем, я убедился на собственном опыте во время второго полета в просторы космоса. В нем было много самостоятельной работы. Земля оказала нам полное доверие. Второй полет помогает лучше [384] приспособиться к жизни в необычных условиях, и, кроме того, закрепляется опыт работы с системами корабля во время тех или иных экспериментов. Я бортинженер, основная моя обязанность — контролировать работу систем корабля. Перед полетом составляется огромный список вопросов по работе систем. Возвращаешься из полета и снова встречаешься с конструкторами, высказываешь им свои замечания и предложения. Эти замечания и предложения, если они стоящие, учитываются. Так мы помогаем совершенствовать космические корабли. Считаю, что космонавт должен летать постоянно, летать до тех пор, пока медики не скажут: «Достаточно».

Весной 1971-го он совершил свой третий полет в космос. 19 апреля этого года на орбиту вокруг Земли была выведена долговременная станция «Салют». Надо было попробовать обнаружить ее в космосе, сблизиться и состыковать корабль с нею. Без этого нельзя обжить такую станцию, доставлять, а потом сменять на ней экипажи, оснащать дополнительным оборудованием, пополнять запасы продовольствия и воды...

Перед экипажем корабля «Союз-10» в составе командира В. А. Шаталова, бортинженера А. С. Елисеева, инженера-исследователя Н. Н. Рукавишникова как раз и была поставлена задача испытать модифицированный корабль «Союз-10» в совместном полете с новой станцией. Экипаж успешно выполнил сближение, стыковку и расстыковку корабля со станцией.

Вот что рассказывает об этом сам Елисеев:

— Сближение «Союза-10» со станцией «Салют» началось с очень большого, расстояния. Вначале мы не видели орбитальной станции, корректировали свою орбиту, чтобы подойти к ней сравнительно близко. Увидели мы «Салют» и были поражены ярким зрелищем. Станция казалась сверкающим бриллиантом, лежащим на черном бархате космоса.

Последняя фраза Алексея Станиславовича стала крылатой, обошла печать. Но конечно, сначала станцию увидели на экране оптического прибора. Станция имеет световые маяки, по которым ее легко обнаружить. Поскольку она попала в поле наблюдения, сближение проходило планомерно.

В процессе сближения Алексей Станиславович следил за работой бортовых систем и автоматов, помогающих командиру корабля выполнить стыковку. О моменте, когда корабль сблизился со станцией, Алексей Станиславович выразился образно:

— Такое впечатление, будто пассажирский поезд подходит к стеклянному куполу Киевского вокзала. Поезд — это «Союз», а вокзал — «Салют». [385]

И еще хорошо передал Елисеев чувство, с которым они смотрели на грандиозное творение рук советских людей, находящееся на орбите:

— Мы на станцию смотрели на фоне Земли, на фоне черного неба и на фоне горизонта, спереди и сбоку. Я не знаю, как можно передать эти чувства. Очень внушительная картина: летает сооружение с огромным количеством приборов, всевозможных антенн, узлов. Огромными буквами на нем написано: «СССР». Когда видишь это, то появляется большое чувство гордости за наших ученых, инженеров...

Когда на орбиты уходят его друзья, Алексей Станиславович, как правило, дежурит на командном пункте. Его голос часто звучит по радио, и миллионы людей узнают подробности экспериментов, проводимых в космосе.

И там, в космосе, и здесь, на Земле, Елисеев в дни полетов испытывает радостное возбуждение. И хоть сам он трижды побывал на орбите, до сих пор окрылен романтикой открытия нового.

В августе 1968 года, за полгода до первого полета, Алексей Станиславович в ответ на вопрос корреспондента «Красной звезды» о романтике записал в блокноте: «Романтика — это подвиг. Подвиг — это наиболее яркое проявление мужества. Мужество — это воля, целеустремленность, и не в малом, личном, а в большом, общественно нужном деле. Мужество не приходит сразу».

Прошло время, и тот же корреспондент показал Елисееву его запись с просьбой дополнить или исправить.

Елисеев прочитал, потер лоб и сказал:

— Подписать — да, а вот исправлять и дописывать не стоит.

И в этом мы снова узнаем его, человека твердого слова, четких и продуманных решений.

Алексей Станиславович — оптимист и жизнелюб. Ценит добрую шутку, хорошо знает книги Гашека, Ильфа и Петрова. Речь Елисеева часто афористична и очень образна.

Вспомните, как он нарисовал словами вхождение корабля «Союз-10» в плотные слои атмосферы:

— Сидишь как будто внутри мощного факела, очень яркого. Цвета меняются: то белый, то красный, языки огненные.

А как просто и красочно объясняет он сложнейшие физические процессы во время посадки:

— Медленно нарастали нагрузки. При этом ощущаешь, будто тебя каким-то воздушным потоком прижимает к пуховой перине, идет мягкое-мягкое вдавливание. Потом вдруг треск — корабль [386] переходит звуковой барьер, и вскоре раскрывается парашют. Корабль гасит свою горизонтальную скорость, повисает на стропах и начинает качаться. В эти мгновения ощущения, как на качелях...

Да, он чуток к слову, любит прекрасный русский язык. Ему очень нравится стиль популярных книг К. Э. Циолковского. Многие выражения Константина Эдуардовича он помнит наизусть. Особенно близок ему страстный призыв ученого: «Всегда вперед, не останавливаясь, вперед. Вселенная принадлежит человеку». Его он сделал своим девизом.

«Вселенная принадлежит человеку». Это означает, по мнению Елисеева, и то, что весь огромный духовный мир человечества принадлежит каждому из нас. Его надо знать, все ценное иметь на своем вооружении. Он признался как-то корреспондентам, что хотелось бы посмотреть на Улугбека, Архимеда, Леонардо да Винчи, посидеть с ними рядом, поговорить, уловить ход мыслей, понять, почему именно эти люди стали основоположниками целых наук, почему они резко вырвались вперед своей эпохи.

«Гармоничный человек», — говорит о Елисееве Евгений Хрунов.

С ним легко и интересно всюду. Шаталов после полетов отозвался о нем как о знающем товарище: «Отлично знает все системы корабля». Изъездив с Елисеевым на автомашинах всю Прибалтику, он сказал: «Алексей незаменим в путешествии».

Из всех увлечений Елисеева главное — конечно, космос. На встрече с учителями Москвы он проникновенно говорил о труде космонавта:

— Космонавты причастны к созданию и испытанию новой космической техники. Сколько впечатлений дает полет в космос! Хоть и знакома невесомость, а все никак не привыкнешь к многодневному плаванию. Захватывающе интересно наблюдать в иллюминаторы корабля за голубой и круглой Землей, за звездами. Через каждые полтора часа встречаешь новый восход Солнца. Стоит быть космонавтом!

Да, быть советским космонавтом стоит! Это великая честь, которой удостоили партия и народ своих лучших, самых сильных, смелых и выносливых сынов, с честью оправдывающих это высокое доверие.

В строю крылатых

ЕФИМОВ АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ

Александр Николаевич Ефимов родился в 1923 году в селе Кантемировка Воронежской области в семье железнодорожника. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

Детские и юношеские годы провел в городе Миллерово. В 1940 году по путевке комсомола был принят в Ворошиловградский аэроклуб. Когда началась Великая Отечественная война, А. Н. Ефимов учился в военной школе летчиков. В августе 1942 года был направлен на Западный фронт. Участвовал в боях под Ржевом, Брянском, Смоленском, в Белоруссии, Польше, Германии. Всего за годы войны совершил 222 боевых вылета.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года Александру Николаевичу Ефимову присвоено звание Героя Советского Союза. 18 августа 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба.

В 1946 году А. Н. Ефимов избирался депутатом Верховного Совета СССР, в 1971 году — депутатом Верховного Совета РСФСР. В 1974 году он вновь избран депутатом Верховного Совета СССР.

Ныне заслуженный военный летчик СССР генерал-полковник авиации А. Н. Ефимов — первый заместитель главнокомандующего Военно-Воздушными Силами СССР.

Учения закончились. Боевые машины, еще недавно оглашавшие небо звенящим ревом турбин, будто вздремнули ненадолго под чехлами. Тихо стало на аэродроме. Только радиолокаторы, ритмично вращая свои богатырские руки-антенны, устремляют невидимые лучи в далекие и близкие дали. Зорко следят за экранами дежурные операторы, чтобы в случае опасности дать сигнал, по которому в любые выси ринутся навстречу противнику грозные воздушные корабли.

А летчики, командиры, инженеры, офицеры штабов собрались в просторном зале, где подводятся итоги многодневных учений. Разбор проводит опытный, знающий дело наставник — дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Александр Николаевич Ефимов. Он то обращается к схемам, развешанным на стене, то чертит на доске замысловатые линии, подробно анализируя просчеты, упущения, обнаружившиеся в ходе учений.

Генерал внимательно наблюдает за аудиторией. Да, разбор полетов никого не оставляет равнодушным. Вот смущенно опустил глаза опытный летчик. Что ж, неприятно, когда о твоей оплошности узнают все. Услышав свою фамилию, густо покраснел молодой лейтенант. Значит, здорово переживает, что не сумел пока добиться того, к чему так стремится. Ничего, не сразу приходят зрелость и мастерство, они рождаются в труде, куются упорством и настойчивостью. Офицеры-авиаторы знают: со строгой меркой подходит генерал к оценке их труда. Заключает он, как всегда, кратким выводом-напутствием: задачу выполнили хорошо, но не сбрасывайте со счета даже мелкие промахи. Бой их не простит. Современный тем более. [389]

После разбора учений летчики окружают генерала. Одни спешат сказать что-то важное, давно обдуманное, у других вопросы. Самые разные: военно-теоретические, специальные, даже житейские. Молодые офицеры, с восхищением глядя на две «Золотые Звезды», спрашивают, как им кажется, о самом главном: в чем, по мнению генерала, талант летчика? Когда летчик достигает настоящей зрелости?..

Генерал задумывается. И легко и трудно отвечать на такие вопросы. Пожалуй, лучше всего рассказать о себе, о фронтовых друзьях, о пережитом. Да, когда-то и он в кругу товарищей долго спорил о военном счастье, удачливости, особом таланте. Жизнь, однако, часто опровергала суждения, выводы, к которым они, тогда молодые летчики, приходили вполне единодушно. Победа в бою, как правило, сопутствовала тем, кто проявлял настоящее упорство в овладении трудным и сложным искусством бить сильного и опытного врага.

— Нужен летчику и талант, — замечает генерал. — Но только повседневный труд превращает его в настоящее дарование. Нет летчика без смелости. Но одной ее мало. Нужно в совершенстве знать машину, технику пилотирования. Тогда смелость становится осознанной, расчетливой, основанной на прочных знаниях, а не просто на удали молодецкой. Из всего этого и складывается зрелость летчика. Когда приходит она? Для этого не надо ждать первых седин на висках. Зрелость приходит тогда, когда человеку со всей ясностью открывается смысл воинского долга, глубокое понимание того, что требуется от него сегодня-Беседа с летчиками многое всколыхнула в памяти генерала, заставила окинуть мысленным взором те далекие рубежи, с которых начался его путь в небо. Когда же впервые родилась его крылатая мечта? Может, в пору детства, когда с друзьями-сверстниками убегал в окрестности родной Кантемировки и подолгу наблюдал, как в безоблачной выси кружат птицы над степью? Или в те дни, когда радио и газеты приносили захватывающие вести о дальних перелетах наших летчиков — первых Героев Советского Союза? Да, манила, звала мечта пойти их трудной дорогой. Но еще больше укрепило ее, сделало целью жизни другое — впервые увиденные снимки разрушенных фашистскими бомбами кварталов Мадрида, убитых и искалеченных испанцев, защищавших республику от головорезов Франко, Муссолини и Гитлера. Как хотелось юному Саше Ефимову быть именно летчиком, громить фашистов и в воздухе и на земле! Не знал тогда кантемировский школьник, что через несколько лет [390] ему придется сражаться с черной фашистской нечистью. Только в небе не над далекой Испанией, а над родной своей землей... Август 1942 года. Девятнадцатилетний выпускник авиационного училища старший сержант Александр Ефимов прибыл в штурмовой авиационный полк. Думы тяжелые, как и вести с фронтов: гитлеровские полчища находятся на Дону, рвутся к Сталинграду. Неужели танки с черно-белыми крестами колесят по родным местам? Может, в Миллерове, откуда ушел учиться в аэроклуб и где жили сейчас близкие, уже стоят вражеские эшелоны? А в Ворошиловграде на аэроклубовском аэродроме приземлились «фоккеры» и «мессеры»? Эх, ударить бы по ним, да так, чтобы дым и пламя до облаков... А он, Александр Ефимов, летчик-штурмовик, пока еще ничего не сделал, чтобы приблизить час победы. Есть у него и заветный «ил», но нет пока разрешения на боевые вылеты. Командир явно не спешит. На все просьбы ответ один:

— Ненависти к врагу для победы мало. Нужно еще умение побеждать. Вот один-два полета по кругу, один-два в зону. Присматривайтесь к бывалым летчикам, прислушивайтесь к их советам, на ус мотайте. В бою пригодится...

И молодым пришлось доучиваться, в непосредственной близости от фронта переосмысливать все, что требуется для боя. Такие уроки почти ежедневно преподносила жизнь полка.

Как-то один из летчиков после выполнения задания еле дотянул до аэродрома на изрешеченном пулями и осколками самолете.

— На героизме прилетел, — заметил кто-то из молодых авиаторов.

Но каково же было удивление Ефимова и его товарищей, когда они узнали, что храбрейшего, на их взгляд, летчика командир строго отчитал за никчемную удаль и наказал: из ведущего перевел в ведомые...

Вскоре Ефимов получил первое боевое задание: вместе с опытными летчиками-штурмовиками нанести бомбовый удар по вражеским позициям в районе Ржева. При первом же заходе на цель группа попала в зону сильного огня зенитной артиллерии, потом ее атаковали фашистские истребители. Один из них едва не сбил Александра. Только быстрый и своевременный маневр спас его и машину. Благополучно приземлившись, Ефимов доложил:

— Задание выполнено...

— Все хорошо, — прервал его командир, — но точности бомбометания вам надо учиться и учиться... [391]

Первый урок долго не мог забыть молодой летчик. Война и потом сурово учила уму-разуму, заставила понимать ее. непреложный закон: побеждает тот, кто каждый шаг сверяет с теорией, с боевым опытом, действует осмысленно, умеет ошеломить врага неожиданным тактическим приемом, использовать все возможности самолета.

До сих пор Александр Николаевич вспоминает добрым словом своего первого боевого учителя капитана Малинкина, в то время командира эскадрильи в 198-м штурмовом авиаполку 233-й штурмовой дивизии. Это был храбрый и искусный штурмовик, волевой начальник, умный воспитатель. С ним Ефимов летал в первый бой, у него многому учился, когда сам стал командиром звена.

— Главное в бою — чтобы тебя чувствовали подчиненные, чтобы они верили в тебя, а ты в них.

Этот совет опытного наставника всегда помнил Александр Ефимов, уходя в бой во главе звена, эскадрильи, группы.

А неутомимый новатор старший лейтенант Атаманчук, командир звена? После каждого боя собирал он молодых летчиков и до тонкостей разбирал все их промахи и оплошности, ничего не приукрашивая, показывал, чем они могут кончиться и в лучшем и в худшем случае. Из каждого полета Атаманчук возвращался с какой-то новой идеей, а потом выносил ее на суд товарищей. Лихачей и хвастунов не любил, учил своих питомцев искать, думать, анализировать.

В одном из воздушных боев Атаманчук со своим напарником вступил в схватку с десятью «мессерами». Двух сбили, остальных вынудили к бегству. У молодых летчиков, естественно, сразу вопросы: как удалось осилить численно превосходящего врага? Смелостью, решительностью?

— Да, мы не струсили, — подтвердил командир звена, — бой приняли смело. Но не в этом главное. Победу обеспечили новые тактические приемы. Суть их вот в чем...

И Атаманчук подробно рассказал тогда, как даже меньшими силами можно противостоять врагу и нанести ему серьезный урон.

А спустя два дня Ефимов и его ведущий на деле доказали, что наука бывалого летчика-фронтовика пошла на пользу. Встретившись с 15 фашистскими истребителями, наши штурмовики затянули их на малые высоты и неожиданно для гитлеровцев сами перешли в атаку. Один «мессершмитт» попал под огонь пушек командира, а второй врезался в землю. Наши же летчики, воспользовавшись растерянностью врага, ушли от преследования [392] и, выполнив боевую задачу, благополучно вернулись на свой аэродром.

Творческих поисков, осмотрительности, прозорливости, умения быстро принять такое решение, которое сбило бы противника с толку и обеспечило победу, требовал каждый бой. Ефимов вспоминает такой случай. Четверка штурмовиков, в составе которой был и он, получила задание нанести удар по железнодорожному узлу в районе Ржева. Незаметно для гитлеровцев «ильюшины» вышли к цели и сделали несколько заходов. Вражеская зенитная оборона не оказала активного противодействия. Группа возвратилась на свою базу, и командир уверенно доложил: на станции много эшелонов, зенитное прикрытие довольно слабое.

Через час на штурмовку объекта вылетели две эскадрильи 198-го штурмового авиаполка, в том числе и группа, в которой находился Александр Ефимов.

Штурмовики быстро достигли района станции. И тут произошло то, чего никто не ожидал: перед нашими самолетами полыхнула стена огня, преградившая им путь к объекту. Казалось, за час после первого налета фашисты успели стянуть сюда зенитные батареи со всего фронта. Они, конечно, и раньше стояли здесь, но до поры до времени ничем себя не обнаруживали. Врагу, видимо, удалось разгадать наш замысел, и он ждал, что вслед за четверкой обязательно придет большая группа советских самолетов. Для них-то и берег противник всю мощь зенитного огня.

Снаряды рвутся справа, слева, внизу. Запах гари наполняет кабины. Хорошо, что «илы» имеют броневую защиту, но в таком пекле не спасет и она. Трудно приходится нашим штурмовикам. Но вражеские эшелоны должны быть уничтожены! «Эх, ударить бы сейчас по батареям, — думает Ефимов, — и тогда сразу был бы открыт путь к цели». И будто в подтверждение его мысли, звучит в шлемофонах приказ командира:

— Атакуем батареи. Атакуем батареи...

С малых высот штурмовики обрушились на позиции вражеской зенитной артиллерии. Ее огонь сразу ослабел. Теперь главное — не дать врагу опомниться и прорваться к эшелонам. Снова самолеты набирают высоту, занимают боевой порядок. То в одном, то в другом конце станции взметнулись к небу столбы огня и дыма. Еще заход, и Ефимов видит, как вагоны и платформы охвачены пламенем. Хорошо! Сколько боевой техники не дойдет до фронта! Легче будет нашим пехотинцам и танкистам громить гитлеровцев на земле. [393] В том бою наши штурмовики изрядно посекло осколками, а на машине Ефимова был поврежден киль. С трудом дотянул он тогда до аэродрома.

Каждый новый боевой вылет был для молодого летчика школой опыта и знаний, закалкой воли, мужества, мастерства, своеобразным экзаменом на зрелость. И Александр выдержал этот экзамен. Все чаще вылетал он на выполнение боевых заданий во главе группы.

Как-то четверка штурмовиков, которой командовал Ефимов, получила приказ нанести удар по колонне танков и мотопехоте, продвигавшейся к линии фронта. Было раннее утро. Прижимаясь к лесу, группа на бреющем полете подошла к цели. Вражескую колонну, растянувшуюся на несколько километров, заметили сразу. Стометровая «горка» — и штурмовики стремительно пикируют на цель. Голова колонны окуталась огнем и дымом. После второго захода на дороге возник затор из горящих танков и автомашин. Но вот в шлемофонах раздался взволнованный голос стрелка:

— Атакуют «мессеры»!

Ефимов быстро окинул взглядом горизонт. С двух сторон к группе приближались 20 вражеских истребителей. В такой обстановке выход один — активная оборона. Группа наших штурмовиков успела быстро построиться в круг, приготовиться к решительной схватке. На первые атаки «илы» дали достойный отпор огнем. Но силы слишком неравны. Надо быть готовыми ко всему. Отступать нельзя, да и некуда.

Оглянувшись, Ефимов увидел: на один наш самолет навалились четыре вражеских. Прошитый с двух сторон очередями, он накренился и, охваченный пламенем, пошел к земле. Боль и тревога наполнили сердце командира. Неужели не удастся вырваться из этого огненного кольца?..

— Ближе к земле! — дает он команду. — Отходить на свою территорию.

И в ту же секунду голос стрелка:

— Командир, сзади два «мессера»...

Они оказались не только сзади. Еще две пары увидел Ефимов и справа, куда хотел сделать маневр, чтобы увернуться от огня врага. Уловив какой-то миг, Александр дает очередь. Она оказалась точной.

— Готов один гад, — успел услышать он голос стрелка.

Фашистский истребитель факелом падает вниз. А сколько еще их осталось! Ефимов бросает машину то в одну, то в другую [394] сторону, то прижимается к самой земле, затем вновь набирает высоту, уходя от вражеского огня.

— Больше огня! — кричит он стрелку, но тот не отвечает, пулемет его умолк...

В том бою Александру Ефимову удалось почти невероятное: его маленькая группа штурмовиков выдержала бой с противником, имевшим пятикратное численное превосходство. Он довел до своего аэродрома поврежденную машину с раненым стрелком на борту...

29 мая 1943 года А. Н. Ефимов за успешно проведенную воздушную операцию был награжден первым орденом Красного Знамени. Его назначили командиром эскадрильи.

Поздней осенью 1943 года шли тяжелые бои в районе Дубровны. Вражеская артиллерия и минометы, расположенные на хорошо оборудованных и тщательно замаскированных позициях, сдерживали наступление одной из наших частей. Нанести удар по этим позициям было приказано группе штурмовиков из эскадрильи под командованием старшего лейтенанта Ефимова.

Хмурым утром «илы» на малой высоте подошли к цели. Взрывы бомб, реактивных снарядов, точные очереди пушек заставили фашистскую артиллерию замолчать. На огневых позициях началась паника. Ефимов видит, как гитлеровцы, бросая технику, бегут и ползут в укрытия, спасаясь от «черной смерти», как они называли наши штурмовики.

Однако враг вскоре опомнился. Уже при втором заходе наших самолетов он встретил их сильным огнем зенитной артиллерии. Будто подброшенные невидимой рукой, запрыгали вокруг красно-серые шары взрывов. Командир группы попытался было сманеврировать, но машину резко тряхнуло. В ту же секунду Ефимов заметил: на одной плоскости мелькнуло пламя, стало быстро распространяться дальше и дальше, подбираясь к самой кабине.

«Это все», — мелькнула страшная мысль. Александр понимал, что в запасе у машины остались секунды. Столько же осталось и у него.

И в то же мгновенье откуда-то из глубины сознания властный голос приказал: «Борись до конца! За свою жизнь, за жизнь стрелка, машины. Борись! Слышишь, мотор еще не умолк...»

Да, мотор не умолк. Собрав всю волю, Ефимов бросил машину в скольжение, потом, немного набрав высоту, в пике. Пламя удалось сбить. Когда возвратился на аэродром, сам удивился, как дотянул... [395]

К июлю 1944 года Александр Николаевич Ефимов совершил 100 успешных боевых вылетов, лично уничтожил на аэродромах 11 вражеских самолетов, много другой боевой техники — танков, орудий, автомашин. Родина высоко оценила его подвиги, удостоив звания Героя Советского Союза.

В сентябре 1944 года армейская газета «Крылья Советов» так писала об эскадрилье, которой командовал капитан Ефимов: «В наступательных боях в Белоруссии отвагу и боевое мастерство показали летчики и воздушные стрелки первой эскадрильи Н-ского штурмового авиаполка. От Прони до Нарева простираются их многочисленные боевые рейсы. За этот период эскадрилья совершила около 400 боевых вылетов, уничтожила большое количество живой силы и техники... Капитан Ефимов учит своих летчиков всему тому, что требуется в бою, что приносит победу».

Вскоре лучший командир эскадрильи 198-го штурмового авиаполка 4-й воздушной армии капитан Ефимов выступил в газете с серией статей, в которых рассказал о своем опыте, поставил ряд актуальных вопросов формирования высоких морально-боевых качеств у летчиков и воздушных стрелков. Эти статьи широко обсуждались в частях армии.

А вот что узнала вся страна из сообщения Совинформбюро за 1 октября 1944 года: «На 2-м Белорусском фронте группа советских штурмовиков в сопровождении истребителей произвела налеты на танкосборочные мастерские немцев в районе города Млава. На территории мастерских возникли пожары и семь взрывов большой силы. К концу налета вся центральная часть мастерских была охвачена огнем».

Это был очередной удар по врагу летчиков эскадрильи капитана Ефимова и других групп.

Новые напряженные бои. Капитан Ефимов умело водил свою эскадрилью на штурмовку вражеских объектов. Когда предстояло нанести эшелонированный удар по наиболее важным целям, когда требовались не просто высокая летная и огневая выучка, но и глубокое знание тактики, опыт в управлении большим количеством экипажей, во главе групп всегда шел Герой Советского Союза Александр Ефимов.

26 марта 1945 года Ефимов отправился в свой 200-й вылет. Он повел группу штурмовиков на Данциг. А 8 мая совершил свой последний, 222-й боевой вылет. За новые подвиги в боях отважный летчик был награжден второй «Золотой Звездой».

Послевоенные годы... Таким, как Александр Николаевич Ефимов, — молодым, умудренным фронтовым опытом, сильным [396] духом и умением, влюбленным в свою крылатую профессию — предстояло двигать вперед нашу военную авиацию. Дважды Герой Советского Союза А. П. Ефимов окончил Военно-воздушную академию, Академию Генерального штаба. Командовал полком, соединениями. Успешно защитил кандидатскую диссертацию. Продолжает летать. И это не просто зов неба, а потребность сильного, творчески одержимого характера, стремление все испытать самому, чтобы лучше учить и воспитывать летчиков.

Ныне заслуженный военный летчик СССР генерал-полковник авиации А. Н. Ефимов — первый заместитель главнокомандующего Военно-Воздушными Силами СССР. Свой богатейший опыт, глубокие знания он делает достоянием тех, кому принадлежит будущее нашей военной авиации. Он по-прежнему в славном боевом строю крылатых.

Потомственный волжанин

ЕФРЕМОВ ВАСИЛИЙ СЕРГЕЕВИЧ

Василий Сергеевич Ефремов родился в 1915 году в Волгограде в семье волжского грузчика. По национальности русский, член КПСС с 1943 года. В 1934 году по путевке комсомола поступил в авиационную школу, по окончании которой продолжал служить в рядах Советской Армии. Участвовал в освобождении Западной Украины.

За годы Великой Отечественной войны совершил 340 боевых вылетов. На личном боевом счету В. С. Ефремова 32 вражеских самолета, уничтоженных на земле, и 4 — в воздушных боях.

Осенью 1944 года В. С. Ефремова направили на учебу. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 мая 1943 года Василию Сергеевичу Ефремову присвоено звание Героя Советского Союза. 24 августа 1943 года за новые боевые подвиги на фронте он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны В. С. Ефремов окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, на протяжении нескольких лет был на ответственной работе в авиационных частях Советской Армии. С 1960 года подполковник В. С. Ефремов находится в запасе, живет и работает в Киеве.

В небе над Волгой до войны почти всегда можно было видеть самолеты. Больше всего их появлялось ясным летним утром, пока еще было не так жарко. Спокойный рокот моторов привлекал внимание и потомственного волжского рыбака, и колхозника, работавшего в поле, и горожанина. Особенно внимательно наблюдали за самолетами ребятишки. Увидев в воздухе замысловатые фигуры пилотажа, они горячо спорили между собой, определяли их название, завидовали тем счастливцам, которые так искусно владеют чудесной машиной. Многим очень хотелось самим взлететь в небо и оттуда посмотреть на родной город, на Волгу, на степные просторы и золотистые поля пшеницы, любовно обработанные руками советских людей. Однако Васю Ефремова больше привлекала Волга, могучая, широкая и спокойная. На самом берегу ее стоял маленький домик его родителей. Здесь он вырос, здесь проводил все свое свободное время.

Закончив школу, а затем ФЗУ, юноша стал работать электромонтером на лесозаводе имени Куйбышева.

Однажды, придя на работу, он услышал оживленный разговор об авиации. Комсомольская организация подбирала наиболее достойных кандидатов на учебу в авиационную школу. Стране нужны были летчики. Предложили пойти учиться и Василию Ефремову.

Вначале юноша не верил, что он сможет овладеть столь необычным для него делом. Но товарищи убедили. Провожая его на учебу, комсомольцы сказали: «Смотри, Василий, не посрами нашей чести!» Так электромонтер по путевке комсомола в 1934-м пошел в авиацию, с которой прочно связал свою дальнейшую судьбу. [399] Учеба в училище шла успешно. Закончив теоретический курс, юноша впервые поднялся в воздух на учебном самолете, а потом и на боевом. Дни напряженной учебы пролетели быстро. Получив звание лейтенанта, летчик Ефремов прибыл в боевой полк. От полета к полету совершенствовалось боевое мастерство летчика-бомбардировщика.

Ранним июньским утром 1941 года часть поднялась по тревоге. Решили, что это учебная.

— Опять в воскресенье вздумали устроить тревогу, — роптали некоторые.

Но вскоре стало ясно, что это настоящая, боевая тревога. На следующий день бомбардировочный полк поднялся в воздух и взял курс на запад, навстречу врагу. На новом полевом аэродроме маскировали самолеты, спешно строили укрытия для личного состава. Работы было много, и трудились все, не зная отдыха.

Полку была поставлена задача: наносить бомбовые удары по войскам противника, разрушать его базы снабжения, мосты и переправы, аэродромы, железнодорожные станции. Бомбардировочный полк начал активные боевые действия.

Свои первые бомбы Ефремов сбросил на фашистские войска на второй день войны, 23 июня 1941 года, вблизи нашей западной границы. Это была колонна живой силы и техники врага, двигавшаяся на восток.

Полеты бомбардировщиков в первые дни войны были трудными. Истребители противника сковывали их действия днем. Полеты стали выполняться ночью. Совершенствовались и тактические приемы бомбардировщиков, улучшалось прикрытие истребителями.

С каждым днем нагрузка на летный состав увеличивалась. Приходилось летать и днем и ночью. Враг нес большие потери. Разрушенные мосты и переправы затрудняли продвижение войск противника, срывали его планы.

Девятке бомбардировщиков, в составе которой был Ефремов, поручили разрушить мост севернее Киева. Мост этот имел стратегическое значение, и немцы сильно защищали его зенитной артиллерией.

Удар решено было наносить с разных направлений. Применяя искусный противозенитный маневр, группа прорвалась через зенитный огонь и разрушила мост.

Но немцы спешили переправить через Днепр свои войска. Поблизости от бывшего моста они навели понтонную переправу. Василию Ефремову, как одному из опытнейших летчиков, было [400] приказано возглавить пятерку самолетов и разрушить переправу.

Как только начали сгущаться сумерки, летчики разошлись по самолетам, проверили их готовность к вылету. В строго назначенное время один за другим тяжело нагруженные машины поднялись в воздух и взяли заданный курс. Под крылом проплывали знакомые места. Ефремов приблизился к цели. Немцы, не ожидавшие в этот час налета, открыли зенитный огонь уже тогда, когда стали рваться бомбы. Разрывы зенитных снарядов все ближе и ближе к самолету. Сжимая обеими руками штурвал, Ефремов искусно маневрировал, переводя самолет из одного крена в другой. Освободившись от груза, летчик на повышенной скорости вышел из зоны зенитного огня и взял курс на аэродром.

Шедшие за командиром экипажи самолетов, ориентируясь по разрывам его бомб, сбросили на переправу и свой груз. Приказ командования был выполнен: переправа разрушена. Группа без потерь вернулась на свой аэродром.

В декабрьский морозный вечер с аэродрома, находившегося под Воронежем, Василий Ефремов со штурманом Немцовым и стрелком-радистом Федосеевым вылетел на бомбардировку железнодорожной станции Орел, где было отмечено скопление вражеских эшелонов. Стояла низкая плотная облачность, сгущались сумерки. Выйдя на железнодорожную станцию, штурман сбросил бомбовый груз на эшелоны. Волна от разрыва бомб сильно тряхнула самолет. Зарево пожара осветило станцию.

Удар был нанесен столь внезапно, что немцы даже не сразу поняли, в чем дело, и поздно открыли огонь. Задание было выполнено.

Немецкие войска приближались к Сталинграду, родному городу Ефремова, подошли к его окраинам.

Ефремов не мог себе представить, что в его любимом городе будет хозяйничать враг. Он не просто верил в победу — он делал все, чтобы ее завоевать. Днем и ночью в любую погоду наносил он меткие удары по врагу. В иной день приходилось подниматься в воздух по нескольку раз, прорываться к цели сквозь сильный зенитный огонь, маневрируя в лучах прожекторов, ведя трудные бои с вражескими истребителями. Его эскадрилья неустанно громила немецко-фашистские самолеты на аэродромах, уничтожала вражеские танки под Котельниковом, Тормосином. Ефремов много раз летал на разведку и всегда добывал ценные сведения о противнике. В эти месяцы он совершил около 100 боевых вылетов. [401]

Остались позади тяжелые дни отступления наших войск на восток, в глубь страны. Огненная буря, бушевавшая над Волгой, стихла, оставив груды развалин. Василий Ефремов получил отпуск и приехал в родной город. Ему хотелось повидаться с родными, близкими.

На всю жизнь запомнил Василий Сергеевич день, когда после завершения Сталинградской битвы ступил он на улицы родного города.

«Еще совсем недавно, — думал он, — я пролетал над этими улицами. Отсюда яростно били по моей машине немецкие зенитки, а вот здесь стояли вражеские минометы...»

Взволнованный, он спешил к своему дому, который много лет назад строил вместе с отцом, бывшим волжским грузчиком. Там должна быть его семья: отец, мать, жена. О них он давно ничего не знает. Где они, что с ними?

Вот и знакомые с детства места, но они стали неузнаваемы. Здесь стоял его дом, но теперь его нет. Мертвая тишина, развалины и запустение... К горлу подступил тяжелый ком, в глазах потемнело.

Долго просидел Ефремов в тяжелом раздумье.

«Нет, не может быть, — говорил он про себя. — Живы, разыщу!»

Перед глазами Ефремова проплывали детские и юношеские годы, все, что связывало его незримыми, крепкими нитями с волжским городом, с могучей рекой, заводом. Василий вспомнил авиационное училище, родной полк, боевых товарищей.

Перед его мысленным взором прошла за эти минуты вся его жизнь. Да, ему не в чем было упрекнуть себя: он сделал все, что мог, все, что требовала от него Родина. Он смело мог бы сказать сейчас своим товарищам, пославшим его в авиацию, что не уронил высокого звания комсомольца. Но он не встретил никого из заводских друзей, некому было рассказать, как он защищал любимый город...

Позднее от земляков он узнал, что мать умерла, а отец и жена живы. Здесь, на пепелище родного дома, летчик дал клятву бить врага беспощадно — до полной победы.

Возвратившись в полк, Ефремов снова сел за штурвал своей боевой машины...

Советские войска шли все дальше и дальше на запад, громя немецко-фашистских захватчиков. Но враг упорно сопротивлялся. Он вводил в бой все новые и новые силы, перебрасывая их по железным дорогам с запада. Эскадрилья капитана Василия Сергеевича Ефремова продолжала бить врага на украинской земле. [402]

...Солнце только что скрылось в густой предвечерней дымке. На землю опускались сумерки. Через каких-то пару часов группа Ефремова поднимется в воздух и возьмет курс на запад. Задача экипажей — нанести удар по железнодорожному узлу, на котором скопилось большое количество эшелонов с военной техникой противника.

Двухмоторный бомбардировщик командира эскадрильи стоял среди деревьев на опушке небольшой рощи. Он был готов к вылету: фугасные бомбы внутри фюзеляжа, пулеметы заряжены.

— Товарищ капитан, машина подготовлена к боевому вылету, — доложил техник самолета, приложив руку к замасленной фуражке. Его небритое лицо было усталым.

Технический состав эскадрильи дневал и ночевал на аэродроме. Работы было много. То мотор закапризничает, то прибор какой-нибудь выйдет из строя, то еще что-нибудь случится. Нередко и пробоины приходилось заделывать. И все надо сделать так, чтобы у летчика не было замечаний.

С наступлением темноты через установленные интервалы самолеты один за другим начали взлет. Первым взлетел командир эскадрильи капитан Ефремов. Набирая скорость, его самолет устремился в густую темноту мартовской ночи, навстречу врагу.

Под самолетом проплывали извилистые ленты речушек, затемненные украинские города и села. Световых ориентиров не было, поэтому вести наблюдение в полете штурману было трудно.

— Командир, через пять минут первый контрольный ориентир! — доложил штурман.

Насторожившийся, затемненный город остался чуть слева. Последовал правый разворот. Впереди линия фронта, а там и цель.

Сзади ведущего группы на установленных дистанциях шли другие самолеты.

Радиосвязь между самолетами не поддерживалась. Полное радиомолчание. Лишь в исключительных случаях могло быть использовано радио, и то для передачи условного сигнала.

Маршрут полета группы проходил в обход наиболее опасных районов и населенных пунктов, где может быть зенитная артиллерия. Выход на цель предусматривался с тыла. Это могло обеспечить группе более благоприятные условия для удара.

Линия фронта опознавалась по еще не потухшим пожарам, по вспышкам ракет. До поворотного пункта — озера — оставалось восемь минут полета. Экипаж внимательно следил и за воздухом, и за обстановкой на земле. [403] Сделав последний разворот, Ефремов взял курс на заданную цель. Штурман тщательно следил за временем. Ошибиться было нельзя, ведь сзади шли другие самолеты.

Штурман дает точный курс, скорость, высоту полета. Теперь в центре внимания летчика — точность выдерживания режима. Стрелок докладывает о воздушной обстановке. Все сосредоточено на главном — метко нанести удар по цели. И как только перекрестие прицела легло на эшелоны, стоявшие на станционных путях, штурман нажал кнопку сброса бомб.

Когда самолет находился в развороте со снижением, командир увидел внизу сильный взрыв. Небо прорезали лучи прожекторов. Они то сходились, то расходились, пытаясь взять в свои объятия самолет. В воздухе появились белые облачка — разрывы зенитных снарядов.

Ефремов бросал самолет то в одну, то в другую сторону, менял высоту полета. Яркий свет залил кабину: самолет попал в лучи прожекторов. Летчик впился глазами в авиагоризонт, чтобы по этому прибору пилотировать самолет. За борт смотреть было невозможно.

Самолет все дальше уходил от цели и вскоре вырвался из цепких лучей прожекторов. Разрывов снарядов уже не было видно. Экипаж облегченно вздохнул и взял курс на свой аэродром.

Но сзади шли другие самолеты группы. Командир эскадрильи беспокоился за их экипажи. Однако все летчики, искусно маневрируя, вышли на цель и метко сбросили бомбы, оставив позади большое пламя пожара.

Ночной удар эскадрильи бомбардировщиков под командованием капитана Василия Ефремова по железнодорожному узлу нанес противнику большой ущерб и на длительное время вывел этот узел из строя. Это помогло нашим наземным войскам продвинуться дальше на запад.

И так на протяжении долгих лет войны, изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц — непрерывная борьба, требующая от летчика неимоверного напряжения всех физических и душевных сил. Сколько было случаев, когда смерть была рядом, смотрела в глаза! Но она отступала перед мужеством и высоким боевым мастерством летчика.

По дороге на запад отходила колонна противника. Ефремов получил задание подняться в воздух и дезорганизовать отход врага. Штурман Усачев точно вывел самолет на заданную цель. Снизившись, Ефремов увидел колонну танков, автомашин и бензоцистерн. Немцы не ожидали, что при низкой облачности их [404] могут атаковать с воздуха, и шли с зажженными фарами. Но Ефремов, сделав большой круг, снова вышел на колонну, чтобы прочесать ее пулеметным огнем. Немало фашистов нашли тогда себе могилу.

За мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками Василий Сергеевич Ефремов вскоре был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Родная земля освобождалась от гитлеровской нечисти. Но противник по-волчьи огрызался. На отдельных участках фронта он сосредоточивал большое количество своих самолетов и пытался бомбить наши наступающие войска. Эскадрилья Ефремова не раз била по авиации противника на ее аэродромах при освобождении Украины, Крыма, Белоруссии.

К сентябрю 1944 года, к моменту поступления в военную академию, на личном счету прославленного летчика было 32 вражеских самолета, уничтоженных на земле, и 4 — в воздушных боях, 3 переправы, 12 эшелонов с войсками и техникой противника. К этому времени было совершено 340 успешных боевых вылетов.

Свою клятву, данную на берегу Волги, Ефремов сдержал с честью. И наградой за его самоотверженный ратный труд явилась вторая «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

Маршал-солдат

ЖУКОВ ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ

Видный советский полководец Георгий Константинович Жуков родился в 1896 году в семье крестьянина-бедняка в деревне Стрелковка Угодско-Заводского района Калужской области. По национальности русский. Член КПСС с 1919 года.

Активный участник гражданской войны, разгрома японских агрессоров у Халхин-Гола в 1939 году.

В канун и в начале Великой Отечественной войны — начальник Генерального штаба, с августа 1942 года — заместитель Верховного Главнокомандующего; был командующим войсками Резервного, Ленинградского, Западного, 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов, руководил разгромом немецко-фашистских войск под Москвой, принимал участие в разработке плана контрнаступления под Сталинградом, координировал действия Волховского и Ленинградского фронтов по прорыву блокады Ленинграда, 1-го и 2-го Украинских, 1-го и 2-го Белорусских фронтов. От имени Верховного командования принял капитуляцию гитлеровской Германии.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков четырежды удостоен звания Героя Советского Союза — 29 августа 1939 года, 29 июля 1944 года, 1 июня 1945 года и 1 декабря 1956 года. Награжден многими орденами и медалями, и в их числе двумя орденами «Победа». Г. К. Жуков — Герой Монгольской Народной Республики.

После войны — главнокомандующий группой советских войск в Германии, сухопутными войсками. Командовал войсками Одесского и Уральского военных округов. Был министром обороны СССР.

Делегат ряда съездов партии, избирался членом ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР, входил в Президиум Центрального Комитета партии. В 1969 году из печати вышла его книга «Воспоминания и размышления».

В июне 1974 года после тяжелой продолжительной болезни Г. К. Жуков скончался.

На даче под Москвой в кабинете у Жукова висит фотография, в уменьшенном виде воспроизведенная в его книге «Воспоминания и размышления». Молодой кавалерист вице-унтер-офицер Новгородского драгунского полка в лихо надвинутой на бровь фуражке смотрит куда-то мимо аппарата, смотрит внимательно, пристально и смело. И как ни добродушно на первый взгляд это молодое лицо русского крестьянского парня, в глазах и в чуть приметном бугорке меж бровями есть нечто твердое, решительное, может быть, даже чуть суровое. Эти глаза уже не раз смотрели в лицо опасности и смерти. Недаром, не видные на фотографии, под шинелью на груди у молодого драгуна висят два Георгиевских креста, заработанных в боях храбростью и кровью. Да еще нижняя челюсть у этого молодого кавалериста типично Жуковская — тяжелая, волевая, круто завернутая, с маленькой вертикальной морщинкой, тогда, в молодости, больше похожей на ямочку, а теперь резкой, как шрам.

Однажды там, на даче, Жуков при мне случайно остановился около своего давнего портрета, и в поле зрения на момент оказались оба лица — маршала и молодого драгуна. И вместе с мыслью о масштабах жизненного пути, пройденного этим человеком, пришла в голову другая — о счастливом свойстве нашего народа: в нужное время выдвигать из самой глуби своей нужных ему людей.

Имя Георгия Жукова стало широко популярным в народе еще до того, как на полях Европы началась вторая мировая война. Летом 1939 года, когда империалистическая Япония совершила вооруженное вторжение на территорию дружественной нам Монголии, советско-монгольские войска, отбивая это нападение, провели блестящую военную операцию в районе реки [407] Халхин-Гол. Отборная 6-я японская армия была сначала остановлена в монгольских степях, а затем, в результате решительного и неожиданного удара, окружена и наголову разгромлена. Замысел этой операции и руководство ею принадлежали командующему 1-й армейской группой комкору Г. К. Жукову.

Политическое значение этой победы в то время еще трудно было оценить в полной мере, и оно сказалось лишь позже, в ходе Великой Отечественной войны. Жестокий урок, полученный от Красной Армии японской военщиной в монгольских степях, надолго запомнился ей. И когда началась наша борьба против немецко-фашистского нашествия, все попытки Гитлера и его дипломатов заставить своего восточного союзника напасть на Советский Союз остались безрезультатными. Одной из причин такой осторожной политики японских милитаристов, несомненно, было воспоминание о халхинголском поражении. Это дало нам возможность в критические моменты перебрасывать войска из Сибири и с Дальнего Востока на советско-германский фронт. Так халхинголская победа, достигнутая под командованием комкора Жукова, практически помогла защитникам Москвы, которыми командовал генерал армии Георгий Жуков, и участникам великой Сталинградской битвы, где одним из руководителей был заместитель Верховного Главнокомандующего и представитель Ставки Г. К. Жуков.

Для Жукова халхинголская операция была первой боевой пробой его зрелых сил, его обширных и глубоких военных знаний и полководческого таланта. Достаточно только посмотреть на карту-схему халхинголского сражения с двумя мощными стрелами, пронизывающими фланги войск противника и сходящимися у него в тылу, с направлениями последующих ударов, дробивших окруженную группировку и уничтожавших ее по частям. Даже неопытный глаз узнает в этом плане смелый и размашистый, типично жуковский, полководческий почерк, тот почерк, к которому мы привыкли позднее, в годы Отечественной войны, и который явственно виден во многих успешных операциях тех лет, вплоть до последнего громового сражения за Берлин.

Успехи в войне — это результат кропотливого труда и героических усилий миллионов людей, грандиозной организаторской работы партии, правительства, Верховного Главнокомандования и бесчисленных военных штабов. И в то же время именно на войне, как нигде, проявляются характеры отдельных людей. Николай Гастелло и Зоя Космодемьянская, Александр Покрышкин и Лев Доватор, Сидор Ковпак и Александр Матросов — сколько [408] сотен и тысяч героических имен оставила нам Великая Отечественная война! Но неизменно на устах народа в те годы были имена непосредственных организаторов и руководителей боевых действий — наших маршалов, генералов и адмиралов.

Среди всей великолепной плеяды советских полководцев, выдвинутых Отечественной войной, Георгию Жукову суждено было сыграть особую роль в военных судьбах своей страны и своего народа в самый опасный и тяжкий период их истории. Стоит хотя бы бегло вспомнить ход войны, и мы увидим, что имя генерала армии, а потом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в большей или меньшей степени связано со всеми важнейшими событиями четырех военных лет.

Самые первые дни войны. В тесном кольце врага дерутся и гибнут героями защитники Брестской крепости. Упорно сражаются, отвечая врагу контратаками, солдаты, матросы и вооруженные рабочие латышского города Лиепая. Стоят насмерть на заставах и в приграничных дотах бойцы в зеленых фуражках. На юге наши части снова отбивают у врага занятый им город Перемышль и удерживают его несколько дней. Но, несмотря на все это, немецкая военная машина, отлаженная в двухлетних боях в Европе, еще не дает серьезных перебоев. Войска Гитлера быстро продвигаются в глубь нашей страны, пожиная богатые плоды внезапности своего нападения. И только в одном месте уже на третий день войны эта отрегулированная машина вдруг начинает буксовать.

Это происходит на юге, в районе Брод и Дубно, где от Львова в сторону Киева рвется танковая группа фон Клейста. 24 июня наши механизированные корпуса наносят здесь контрудар по наступающему противнику. Наступление приостанавливается, несколько дней идет ожесточенное сражение, враг несет большие потери и вынужден перебрасывать сюда новые силы. В результате выиграно драгоценное время, и до конца июня танки Клейста не могут выйти на оперативный простор.

Тот первый ощутительный контрудар наших войск был организован и проведен под непосредственным руководством прилетевшего из Москвы представителя Ставки Главного Командования на Юго-Западном фронте генерала армии Г. К. Жукова.

Конец августа сорок первого года. Тяжело гнетут душу каждого советского человека неудачи и поражения нашей армии. Враг у стен Ленинграда, враг в глубине страны — он захватил Смоленск, он на подступах к Киеву. Как нужна нам хотя бы одна, хотя бы небольшая победа, чтобы поднять дух войск и народа, [409] чтобы мы ощутили уверенность в своих силах, почувствовали, что мы можем и будем бить врага.

После долгого и упорного Смоленского оборонительного сражения немецкий фронт в центре на время останавливается. Около города Ельни фронт как бы пузырем выгибается на восток. Это очень опасный плацдарм, сюда противник перебрасывает свежие войска, отсюда он готовится сделать новый бросок — к Москве.

В двадцатых числах августа в районе ельнинского выступа наши части переходят в наступление. Словно клещи, постепенно сжимаются у основания выступа, угрожая напрочь отсечь сосредоточенные на плацдарме немецкие войска. Под угрозой полного окружения противник вынужден оставить ельнинский выступ. В боях разгромлено до пяти вражеских дивизий, гитлеровцы потеряли около 50 тысяч солдат и офицеров, много техники и вооружения. Одержана так необходимая в то время победа! Радостное известие о ней летит по всей стране, и слово «Ельня» становится в то время предвестником судьбы, которая уже ожидает врага и на других участках фронта.

Эта первая победа добыта Родине войсками Резервного фронта, которыми командует генерал армии Г. К. Жуков.

Сентябрь. Враг подошел вплотную к Ленинграду, и город Октябрьской революции находится в тяжелейшем, почти трагическом положении. Кажется, что удержать его не удастся, и настроение тревоги охватывает многих. Решением ГКО командующим Ленинградским фронтом назначается Г. К. Жуков. Вступив в командование войсками фронта, опираясь на величайший патриотизм ленинградцев, и в первую очередь на партийную организацию, Жуков принимает энергичные меры, чтобы изменить обстановку в городе и на фронте. Об этом до сих пор вспоминают и ленинградцы и те, кто был в войсках, в Балтфлоте, защищавших город. С новой энергией ведется строительство укрепленных рубежей и инженерных заграждений на подступах к городу. Часть зенитных орудий с городских улиц перебрасывается ближе к переднему краю, чтобы прямой наводкой встретить вражеские танки. Идет деятельная перегруппировка войск, сходят с кораблей и спешат на линию обороны отряды матросов. То тут, то там Ленинградский фронт наносит врагу контрудары. Мощные пушки Балтийского флота поддержали своим огнем действия сухопутных войск.

Словно кто-то влил новую волю к борьбе в защитников Ленинграда, словно чья-то твердая рука протянулась сюда, в окруженный, блокированный противником город. Это была воля [410] народа и партии. И настойчивым, умелым исполнителем ее был невысокий плотный человек, который 10 сентября в самолете, преследуемом «мессершмиттами», прилетел на бреющем полете в Ленинград. То был генерал армии Г. К. Жуков, только что назначенный командующим Ленинградским фронтом, немедля приступивший к исполнению порученных ему обязанностей.

Прошло меньше месяца, и все попытки врага ворваться в город Ленина остались тщетными. Войска Гитлера, понеся громаднейшие потери под Ленинградом, получили приказ перейти к обороне.

В это время непосредственная угроза нависла уже над Москвой. Противник, подтянув дополнительные силы и средства, развернул широкое наступление на нашу столицу. Жукова в эти дни отзывают из Ленинграда и назначают командующим вновь создаваемым Западным фронтом. А вскоре следует тот исторический приказ Верховного Главнокомандующего, который начинался словами: «Сим объявляется...» В приказе говорилось, что в Москве вводится осадное положение и оборона столицы на ее западных рубежах поручена генералу армии Г. К. Жукову.

Битва за Москву стала одной из главных вершин полководческого таланта Жукова. И именно первая, оборонительная часть этого сражения явилась самой жестокой проверкой сил и способностей военачальника, самым тяжким испытанием его воли и энергии. Какого напряжения, какой сосредоточенности, каких немыслимых организационных усилий требовало от него все то, что предстояло сделать в предельно сжатые сроки!..

Ход событий в битве под Москвой широко известен. Тщательная разведка, умелый маневр наличными силами, ожесточенное героическое сопротивление нашей армии на подмосковных рубежах и героический труд москвичей позволили советскому командованию выиграть время, необходимое для подхода резервов и для сосредоточения тех ударных войсковых группировок, которые, как тяжелые кулаки, обрушились на противника в начале декабря, венчая оборонительное сражение за столицу разгромом немецко-фашистских войск под Москвой.

То была первая крупная победа нашей армии, победа стратегического масштаба, и, будь у нас тогда больше сил и боевой техники, это наступление могло бы окончиться катастрофой для всего гитлеровского фронта на востоке. Роль Жукова в этой победе трудно переоценить.

Год спустя он, представитель Ставки, вместе с А. М. Василевским руководит действиями фронтов в Сталинградской битве, ставшей началом коренного перелома в ходе второй мировой [411] войны. А когда еще не успели отгреметь пушки под Сталинградом, страна узнала о прорыве ленинградской блокады. И там тоже Г. К. Жуков вместе с К. Е. Ворошиловым координирует действия наступающих навстречу друг другу Ленинградского и Волховского фронтов, как бы продолжая этой важной победой все то, что он сделал для обороны города трагической осенью сорок первого. И кажется символичным тот факт, что именно в день прорыва блокады Ленинграда, 18 января 1943 года, Георгий Константинович Жуков становится Маршалом Советского Союза.

Присутствие его на том или ином участке фронта вызывало радостное оживление в войсках: «Жуков приехал! Значит, будет дело!» Растет счет больших побед, с которыми в той или другой степени неразрывно связано его имя.

Летом сорок третьего он — один из руководителей битвы на Курской дуге, где была окончательно сломлена наступательная сила гитлеровской военной машины. Летом сорок четвертого Жуков по поручению Ставки направляет и координирует действия 1-го и 2-го Белорусских фронтов в крупнейшей Белорусской наступательной операции, в результате которой была разгромлена группа немецких армий «Центр» и многотысячные колонны пленных гитлеровцев с опущенными головами прошли по улицам Москвы.

И когда на завершающем этапе войны стало известно, что командующим войсками 1-го Белорусского фронта, нацеленного на Берлин, назначен маршал Жуков, народ правильно понял исторический смысл решения Ставки.

По справедливости полководцу, руководившему осенью сорок первого обороной Ленинграда и Москвы, теперь, победной весной сорок пятого, дано было возглавить войска, идущие на штурм столицы гитлеровской Германии. И также справедливо и закономерно было то, что именно он, маршал Жуков, во главе представителей союзных нам армий, принял в Берлине капитуляцию германских вооруженных сил.

Даже короткий, беглый перечень этапов военной биографии Жукова достаточно веско говорит о той службе, которую он сослужил Родине в самый грозный и решительный час ее истории. Война вбирала в себя героический труд, кровь и пот многих миллионов, но среди них были люди, усилия которых имели особое значение, работа которых играла первостепенную роль и на плечи которых ложилась наиболее тяжелая ответственность. Среди этих людей, чьи имена навсегда сохранит в своей памяти благодарный народ, одно из почетных мест принадлежит маршалу Жукову.

Ответственность полководца носит характер исключительный и подвергает, быть может, наиболее трудному испытанию совесть, ум и волю человека. Красные стрелы, которые под рукой военачальника ложатся на карту боевых действий, как бы заранее окрашены кровью будущих потерь. Этой кровью оплачиваются и победы, и ошибки полководца. Но он обязан взять на себя эту ответственность, он не может уйти от нее и в то же время должен всегда ощущать гнетущую тяжесть такого морального груза. Горе войскам, командующий которыми с бездумной легкостью несет на плечах этот груз, для которого солдаты и офицеры только пешки в шахматной игре собственного честолюбия.

Но плохо и тогда, когда командующий в решительный момент страшится поднять на свои плечи эту тяжесть, ищет легких решений, полагаясь лишь на время и случай. Жуков никогда не позволял себе уходить от ответственности, он смело шел на риск, если считал его необходимым и оправданным. Когда ночью 3 июля 1939 года японские войска внезапно переправились через реку Халхин-Гол, заняли плацдарм на ее западном берегу и захватили господствующую над местностью гору Баин-Цаган, Жуков приказал 11-й танковой бригаде комбрига Яковлева, подходившей утром в этот район, с ходу развернуться в боевой порядок и атаковать противника. Он знал, что в таких условиях, штурмуя подготовленную оборону врага без поддержки пехоты и артиллерии, бригада неизбежно понесет тяжелые потери, что, может быть, половина ее танков будет уничтожена, но понимал: всякое промедление смерти подобно. С каждым часом японцы все прочнее укреплялись на захваченном плацдарме, и позднее за штурм этих позиций пришлось бы заплатить гораздо более дорогой ценой. И хотя в тот день много наших танков дымно горели в монгольской степи, бригада Яковлева вместе с другими частями выполнила задачу: враг был разбит и отброшен за реку, а гора Баин-Цаган снова оказалась в наших руках.

Эта победа подготовила и обеспечила последующий разгром противника на восточном берегу Халхин-Гола.

13 сентября 1941 года, на второй день после того, как Жуков принял командование войсками Ленинградского фронта, противник силами трех дивизий прорвал нашу оборону в районе Красного Села. В то время единственным резервом командующего фронтом была 10-я стрелковая дивизия. Жуков, не колеблясь, бросает ее навстречу наступающему врагу, идя на серьезный риск, оставаясь без резерва на случай возможных [413] осложнений на других участках. Этот риск оправдывается: противник был не только остановлен, но и отброшен назад.

Однако, идя навстречу неизбежному на войне риску и не уклоняясь от тяжелой ответственности, связанной с ним, Жуков никогда не позволял себе рисковать без нужды, ради эффекта, ради каких-то второстепенных соображений, не диктуемых главной целью войны — победой. Чего греха таить, изредка встречались у нас командиры, способные предпринять не оправданные необходимостью наступательные действия, чтобы только проявить активность и эффектно доложить о взятии какого-нибудь рубежа или населенного пункта. К такой показухе Жуков был непримирим. И он сам, собственным примером всегда показывал подчиненным, каким должно быть высокое чувство ответственности военачальника.

Вспомним события начала февраля 1945 года. Завершая Висло-Одерскую операцию, войска 1-го Белорусского фронта вышли на Одер и с ходу заняли важный плацдарм на его западном берегу в районе Кюстрина. Впереди, в 60 — 70 километрах, лежал Берлин. Совершить еще один бросок и, смяв силы прикрытия, занять Берлин, быть может, решив этим исход войны раньше.

Как нелегко было устоять против такого соблазна любому полководцу!

Но Жуков устоял. Он знал, что на севере, в Восточной Померании, куда еще не подошел его правый сосед — отставшие в наступлении войска 2-го Белорусского фронта, сосредоточивается мощный ударный кулак немецких армий. Двинуться на Берлин — означало подставить свой уязвимый фланг под этот кулак противника. Стоит увлечься наступлением на запад — и последует сильный удар с севера, враг может прорваться к переправам на Одере и отрезать наши войска, действующие в районе Берлина, которые тогда окажутся в тяжелейшем положении. Как ни заманчиво было неожиданным ударом занять Берлин, Жуков не хотел рисковать близкой победой, которую Советская Армия уже прочно держала в своих руках. И он предложил Ставке перегруппировать войска своего фронта к северу, сначала разбить врага в Восточной Померании, а потом начинать Берлинскую операцию. Он слишком хорошо знал противника, чтобы позволить себе этот неоправданный риск.

Это знание противника — одна из самых характерных черт полководческого искусства Жукова. Он всегда резко возражал против «удешевления» наших побед, против того, чтобы считать гитлеровских генералов и офицеров бездарными тупицами, [414] какими их, к сожалению, и до сих пор изображают иногда авторы плохих приключенческих романов и кинофильмов.

Нет, мы победили не дураков и тупиц. То была трудная и достойная победа над самой сильной армией, вооруженной до зубов современным оружием, армией, покорившей почти всю Европу. Ее генералы были умелыми и опытными, а часто и талантливыми военачальниками, ее офицеры — знатоками своего дела, ее солдаты отличались, как правило, смелостью, стойкостью, исполнительностью. Эта армия была отравлена ядом гитлеризма и, слепо идя за «фюрером», подчинялась воле своих руководителей с чуткостью хорошо отрегулированного механизма. И все бесспорные великолепные качества характера немцев — их организованность, методичность, точность и дисциплинированность, превратившись в послушное орудие человеконенавистнической идеологии фашизма, делали эту армию особенно страшной и опасной. Только правильно оценивая ее силу, можно было добиваться победы над ней.

Жуков отлично знал характер и психологию, реальные силы и возможности противника. Ему не раз удавалось разгадывать замыслы германского командования, и прогнозы его обычно оправдывались. Еще в начале апреля 1943 года, когда далеко не ясными были ближайшие планы немцев, он в докладе о характере возможных военных действий летом 1943 года в Ставку не только высказал твердую уверенность в том, что противник летом предпримет крупное наступление в районе Курской дуги, но и точно определил направления его будущих ударов. «Видимо, на первом этапе, — писал он, — противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13 — 15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесет, удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока... Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным, — заключал он свою докладную. — Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника».

Как известно, именно этот план был принят Ставкой, и прогноз, сделанный Жуковым, целиком оправдался.

Такой же вполне оправданной оказалась и мудрая осторожность в феврале 1945 года — отсрочка наступления на Берлин. Сейчас из захваченных военных документов, из мемуаров немецких генералов и генерал-фельдмаршалов мы знаем, что [415] гитлеровское командование придавало своей восточно-померанской группировке важнейшее значение, поспешно усиливало ее, готовясь нанести мощный удар во фланг нашим наступающим войскам и связывая с ней надежды на разгром Советской Армии у стен германской столицы.

Жуков никогда не позволял себе недооценки сил противника, но он хорошо знал и его слабости и умело использовал их. Самым уязвимым местом немецкого командования был тактический шаблон. И сильная сторона нашего врага — его методичность — оборачивалась порой своей противоположностью. Стоило нашим войскам применить в боях нечто новое, ввести тактическую новинку, выбивавшую противника из привычного круга представлений, и враг неизбежно испытывал растерянность, облегчавшую победу над ним. Это случалось не раз на тех фронтах, где командовал или координировал действия войск Жуков.

Полной неожиданностью для врага была, например, наша артиллерийская контрподготовка 5 июля 1943 года, в ночь начала немецкого наступления на Курской дуге. В то время как войска противника сосредоточивались на исходных рубежах, чтобы с рассветом нанести удар, на них за час или полтора до рассвета внезапно обрушили огонь тысячи артиллерийских стволов. В итоге немецкие части были дезорганизованы, оказались нарушенными связь и управление войсками и удар врага значительно ослаблен. А когда позднее наши войска на Курской дуге перешли в контрнаступление, была применена советским командованием другая тактическая новинка. Противник уже привык к тому, что между артиллерийской подготовкой и броском нашей пехоты вперед остается какой-то промежуток времени, позволяющий немецким солдатам снова занять окопы переднего края, оставленные во время обстрела, и приготовиться к отражению атаки. На этот раз было решено, что атака начнется в процессе самой артподготовки и даже в тот момент, когда наш огонь достигнет своей кульминации.

Противник тем самым был захвачен врасплох, и первую линию его обороны наши войска заняли быстро и почти без потерь.

Еще одной немало ошеломившей врага новинкой оказалось применение зенитных прожекторов для освещения переднего края противника в ночь начала Берлинской операции 16 апреля 1945 года. В 5.30 утра после редкой по своей силе тридцатиминутной артиллерийской и авиационной подготовки на участке главного удара вспыхнули 140 прожекторов, заливая ярким светом поле боя и слепя солдат врага. При этой необычной световой [446] поддержке наши танки и пехота двинулись на штурм немецких позиций. «Прожекторный удар» был дополнением к огневому удару и усугубил замешательство врага, способствуя нашему успеху.

В книге «Воспоминания и размышления» Г. К. Жуков не раз говорит о разведке как о «важнейшем факторе вооруженной борьбы». «Опытом войны, — пишет он, — доказано, что разведывательные данные и их правильный анализ должны служить основой в оценке обстановки, принятии решения и планировании операции. Если разведка не сумела дать правильные сведения пли если при их анализе допущены погрешности, то и решение всех командно-штабных инстанций неминуемо пойдет по ложному направлению. В результате ход самой операции будет развиваться не так, как было первоначально задумано».

Именно такому пониманию разведки, как одного из решающих условий достижения победы, учил Жуков своих подчиненных. Он постоянно требовал, чтобы командующие и командиры всех степеней детально изучали противостоящего им врага, знали его возможности, силы и намерения. Решительный противник линейной тактики, он творчески применял массирование сил и средств на направлениях главных ударов для глубокого прорыва и рассечения обороны противника с целью разгрома его основных группировок. Вместе с тем он был убежден, что только смелый маневр может принести победу, а основой и условием всякого маневра является всесторонняя разведка, точное и глубокое знание врага. Это одинаково относится и к наступлению, и к обороне. Военная практика Жукова осенью 1941 года блестяще доказала это.

Он категорически отмел линейную тактику в период обороны Ленинграда. Руководствуясь ею, невозможно было удержать противника повсюду, тем более что он обладал тогда численным и техническим превосходством. Только маневр давал возможность парировать его удары, оперативно перебрасывая резервы на опасные направления. Но для этого надо было пристально следить за противником, знать обо всех его передвижениях, заблаговременно понять его замыслы. И среди задач, которые поставил Жуков перед войсками, оборонявшими Ленинград, разведка была одной из самых важных.

Еще более остро этот вопрос встал перед ним в октябре 1941 года под Москвой. Положение было критическим: враг рвался к столице с разных сторон, а в распоряжении командующего Западным фронтом — почти никаких резервов. Как ни героически дрались наши войска на подмосковных рубежах [417] обороны, перевес в силах и инициатива оставались за противником, и удержать его можно было, только смело и искусно маневрируя войсками, каждый раз вовремя подготовляя надежный заслон на направлении его очередного удара. Поэтому неусыпное наблюдение за врагом и на переднем крае и в тылу становилось вопросом жизни и смерти. Разведку вели авиация, отдельные разведчики и поисковые группы, партизанские отряды в тылу врага и целая армия наблюдателей на переднем крае. Оперативный и внимательный анализ всех данных разведки давал возможность разгадывать планы противника и заранее принимать необходимые меры. Стремясь прорваться к Москве, враг везде наталкивался на подготовленный отпор. Так выигрывались сначала часы, а потом дни и недели для подхода свежих сил, для накопления необходимых резервов, которые стягивались Ставкой к Москве.

Жуков всегда высоко ценил умелых, ловких разведчиков. Опытный охотник, исходивший с ружьем сотни километров по лесам и болотам Белоруссии и Украины в годы своей довоенной службы, он не раз говорил, что из хороших охотников получаются хорошие разведчики, прекрасно ориентирующиеся на любой местности, наблюдательные, зоркие, выносливые. Сам он обладал многими из этих важных охотничьих качеств и вдобавок отлично и с поразительной легкостью читал топографическую карту. Бывший офицер при маршале С. П. Марков вспоминает, что Жуков нередко удивлял своих спутников по фронтовым поездкам умением ориентироваться на местности. Иной раз случалось, что по пути в штаб какой-нибудь армии офицер, высланный навстречу маршалу, чтобы проводить его на командный пункт, запутавшись в густой сети лесных или полевых проселков, терял дорогу, и тогда Жуков безошибочно указывал, куда надо ехать. Опыт и чутье охотника немало помогали ему на войне.

Не меньшее значение, чем знанию и изучению противника, Жуков придавал знанию и пониманию нашими войсками своих целей и задач. Суворовское правило: «Каждый солдат должен понимать свой маневр» — было возведено им в незыблемый принцип подготовки к операциям. Многочисленные штабные занятия, командирские учения, подробный инструктаж были направлены на то, чтобы каждый командир в нужном для него масштабе понимал цель и план будущей операции и точно знал свою задачу в ней.

Каждое очередное командно-штабное совещание, которое Жуков проводил перед началом операции, было нелегкой, но [418] необычайно важной школой для всех его участников. Командующие армиями, командиры соединений, штабные работники знали, что на это совещание нельзя явиться с не до конца продуманным планом, с недостаточно мотивированным решением. Сосредоточенно-внимательный, Жуков не просто выслушивал доклады. Он дотошно прослеживал по своей карте предполагаемые действия войск и тут же задавал вопросы, требуя мотивировок того или иного решения, высказывая свои соображения или сомнения. Ни одно слабое звено в докладе не ускользало от его внимания. Только основательные доказательства, веские аргументы могли убедить его, и лишь интересы дела, успеха будущей операции, а не соображения престижа и собственной власти диктовали ему окончательное решение.

Сам предельно собранный, целеустремленный, он создавал на этих совещаниях атмосферу напряженно рабочую, четко деловую, заставляя каждого из присутствующих испытывать состояние полной внутренней мобилизованности и сознания важности и ответственности обсуждаемых вопросов. Этот напряженный труд порой продолжался по нескольку часов подряд, без перерыва, но, как вспоминают участники таких совещаний, они не чувствовали при этом сильной усталости — так интересно, плодотворно, с подлинно творческим подъемом проходила работа.

А потом во фронтовом тылу начинались учения войск в условиях, максимально приближенных к той местности и обстановке, в которых им предстояло действовать. И маршал с обычной своей дотошностью следил, чтобы во время этих учений были учтены все возможные неожиданности, все «мелочи», которые могут сказаться на проведении будущей операции. Если при этом в практику вводилось нечто новое, требовал, чтобы оно было тщательно и всесторонне проверено, прежде чем применить его на поле боя.

Исключительно важную роль он отводил материально-технической подготовке операции и сам постоянно и тщательно занимался работой тыла. Он считал, что лучше отложить операцию или совсем отказаться от нее, чем начинать боевые действия, не подкрепленные достаточным материально-техническим обеспечением.

Мастер смелых, решительных прорывов, Жуков в подготовке их стремился не оставлять ничего на «авось», на волю случая. Одним из главных элементов этой подготовки для него всегда была неожиданность будущего удара. От штаба фронта и до штабов соединений — все звенья военного аппарата, все командиры обязаны были продумать и тщательно осуществить меры, [419] направленные на то, чтобы обмануть противника и скрыть от него истинные планы и намерения. А когда втайне подготовленный неожиданный удар обрушивался на врага и достигал своей цели — прорыва, вступал в силу другой важнейший элемент — стремительность развития прорыва. Жуков не раз повторял, что прорыв не может быть самоцелью, что он лишь средство, дающее нам возможность атаковать противника в невыгодных для него условиях — с фланга или тыла — и таким образом добиваться полной победы над ним. Стремительность действий войск, введенных в прорыв, играла особую роль в достижении и этих целей. Действовать так, чтобы противник всегда и повсюду опаздывал, — вот обязательное требование Жукова к войскам прорыва.

Полководец — профессия творческая. И, как всякая творческая работа, деятельность полководца неизбежно несет на себе отпечаток его личности. Личность Жукова, недюжинная, сильная и яркая, оставила свой явственный отпечаток не только на отдельных крупных операциях, но и на всем ходе Великой Отечественной войны.

На его груди — четыре «Золотые Звезды» Героя Советского Союза, четыре высших в нашей стране знака личного подвига, смелости, мужества, героизма.

Нет на свете людей, не испытывающих страха перед смертью. Разница между храбрецом и трусом состоит лишь в том, что второй поддается этому чувству, а первый заставляет себя победить страх и под огнем врага, под свист пуль и грохот снарядов броситься в атаку и действовать в бою хладнокровно, уверенно, обдуманно. Это умение, не опуская глаз, смотреть в лицо смерти есть личная военная храбрость, смелость человека. Она никому не дается без внутренней борьбы, без постоянного усилия воли.

Бывшие сослуживцы Жукова времен Великой Отечественной войны вспоминают, что он никогда не позволял себе покрасоваться показной удалью, без нужды идти в опасное место, под огонь, чтобы только заставить солдат говорить о своей личной храбрости. Видимо, такая мысль даже не приходила ему никогда в голову. Беззаветно отдавший всего себя служению делу победы, он понимал, что именно ради этого великого дела он не имеет права рисковать зря своей жизнью, что эта жизнь нужна и принадлежит уже не столько ему самому, сколько Родине, народу, партии. Но если он считал необходимым и важным для успеха дела появиться в том или ином опасном месте, лично побывать на каком-нибудь решающем участке переднего края, [420] никакие доводы его личной охраны не могли поколебать его решения, и он отправлялся туда, надев поверх маршальского кителя кожаное пальто без погон и на голову фуражку без обычного цветного околыша. И только полное спокойствие и уравновешенность в минуты любой опасности свидетельствовали о величайшем личном мужестве Жукова. Недаром военачальники, приезжавшие с докладами к нему на командный пункт в дни самых тяжелых оборонительных боев под Москвой, вспоминают о том, с каким поразительно спокойным вниманием выслушивал он их, не перебивая, не выказывая ни торопливости, ни нетерпения, словно сам он вовсе не испытывал того бешеного напряжения, которым была наполнена борьба на подступах к столице, когда, казалось, каждый час может решить судьбу войны и страны. Да, ему уже не нужна была лихая смелость драгуна первой мировой войны.

Смелость полководца иного, высшего рода, хотя она включает в себя и личную храбрость на поле боя. Взять на себя главную ответственность перед своими войсками, перед всем народом, партией, государством за исход целой операции, за результат большого сражения при условии, что ты глубоко понимаешь и сознаешь всю меру этой великой ответственности, — вот в чем смелость и подвиг полководца. Он знает заранее, что сотни и тысячи людей погибнут пли прольют кровь в сражении, которое он готовит. Если он правильно подготовил и правильно провел его, эти жизни и кровь будут необходимыми, неизбежными жертвами, оплатившими и достигнутый успех и будущую победу.

Если он допустил роковую ошибку, грубый просчет, тысячи людей отдадут жизни и прольют кровь зря. Для человека с умом сердцем, с совестью и сознанием своего долга перед людьми и обществом эта ответственность во сто крат сильнее, чем страх за собственную жизнь. К смертельной опасности в бою постепенно привыкают, но огромная ответственность полководца должна каждый раз приходить к честному и умному человеку как всегда новое и безмерно тяжкое испытание.

Мы уже видели, что такой смелостью полководца, умением взять на себя великую тяжесть большой ответственности Жуков обладал в полной мере. Он не только не избегал этой ответственности — он шел ей навстречу. В самые трудные дни сорок первого года он взялся за осуществление Ельнинской операции, хотя многие тогда считали, что все наши попытки наступать неизбежно будут в то время обречены на неудачу. А когда после ельнинской победы Сталин спросил его, куда он хочет ехать, [421] Жуков ответил: «Туда, где тяжелее» — и принял на свои плечи ответственность за судьбу Ленинграда.

Но есть еще один вид смелости, не всегда совпадающий с личной и полководческой, — смелость, которую можно назвать гражданской, общественной. Бывали такие командиры и даже полководцы, которые бестрепетно встречали опасность на поле сражения, смело принимали на себя ответственность за важную военную операцию и в то же время немели и робели перед вышестоящим начальством, перед людьми, обладающими большей властью, чем они сами. Человек, лишенный этой гражданской смелости, не решится ни высказать в лицо начальнику жестокую, но необходимую правду, ни отстоять перед ним собственную точку зрения.

Жуков никогда не принадлежал к числу таких людей. Цельность и монолитность его сильной и яркой личности начисто исключали какую бы то ни было трусость, всякое малодушие. Он не терпел людей, пытавшихся увильнуть от ответственности, укрыться за уклончивыми рассуждениями, уйти от прямого ответа на поставленный вопрос. «Да или нет?» — настойчиво спрашивал он у подчиненного и предпочитал получить в ответ неприятное, но честное «нет», чем путаные объяснения и казуистические отговорки. Попытки ускользнуть от ответа с ним были бесполезны и лишь вызывали его раздражение.

Прямой и даже резкий с подчиненными, он отличался той же прямотой, а порой и резкостью в отношениях с начальниками любых степеней.

Вместе с тем он всегда был глубоко дисциплинированным солдатом армии и верным рядовым Коммунистической партии, в которой он состоял более полувека. Отданный приказ, принятое партийное решение были для него непреложным законом, и он выполнял их со своей обычной энергией и настойчивостью.

Воля! Это качество в представлении каждого неразрывно связано с образом маршала Жукова. Это слово обязательно фигурирует во всех служебных характеристиках, составлявшихся его бывшими начальниками, во всех личных воспоминаниях его сослуживцев и друзей.

«Сильная воля», «поистине железное упорство», «жесткий характер», — пишут о нем его начальники, и есть во всех этих определениях известный налет суровости. Он не случаен. Даже озаренный светом побед, неразрывно связанных с его именем, Жуков в представлении своих современников остается суровым человеком, и, видимо, только времени суждено будет сгладить резкие черты его исторического портрета. [422]

О суровости его на фронте ходили легенды. Сейчас трудно решить, что в них истинно и что вымышленно. Но и в то время легко было подметить одну характерную особенность фронтовых рассказов: Жуков изображался в них беспощадно строгим, суровым, жестким, но неизменно справедливым, что всегда свойственно солдатским анекдотам о любимых полководцах.

История выдвигает на авансцену людей, чьи характеры отвечают характеру эпохи. Война — всегда суровое дело, но Великая Отечественная война, особенно в первые ее два года, отличалась суровостью исключительной, небывалой. Характер Жукова и соответствовал этому суровому времени и неизбежно испытывал на себе его воздействие.

Кто возьмет на себя право определить необходимую и достаточную меру суровости в ту страшную осень сорок первого года? Кто осмелится оспорить настоятельную нужность и правомерность известного приказа, отданного Жуковым войскам Ленинградского фронта в самые критические дни обороны Ленинграда, приказа, которым командиры, включая командиров рот, предупреждались, что за оставление порученного им рубежа без письменного приказа свыше они будут предельно строго наказаны? Когда уже через много лет после войны Жукова спросили, как он теперь относится к этому приказу, маршал ответил, что, окажись обстановка такой же, какой была в те дни, он, не колеблясь, повторил бы тот же приказ.

Любой беспристрастный историк должен признать, что проявления суровости характера Жукова диктовались полководцу его пониманием своего сурового долга перед Родиной и народом и никогда не объяснялись какими-то мелкими, личными соображениями, не были порождением властолюбия, жестокости натуры.

Всякая поза была органически чужда ему. В газетах тех военных лет не найдешь почти никаких материалов о нем — ни очерков писателей, ни журналистских интервью с ним. Сохранилось очень немного фотографий того времени, на которых изображен Жуков. В киноархивах кадры, запечатлевшие его военные будни, измеряются несколькими сотнями, если не десятками, метров.

Однажды в разговоре с маршалом я посетовал на этот недостаток исторически важных материалов о нем. Жуков в ответ усмехнулся.

— Я ведь приказал своей охране, чтобы ко мне не допускали ни журналистов, ни кино- или фоторепортеров, — сказал он. — Теперь я понимаю, что сделал ошибку, но тогда казалось, что об [423] истории думать некогда, все мысли и чувства были направлены на одно — как победить врага, как скорее закончить войну.

Этот разговор был уже в то время, когда он работал над своей будущей книгой, и, видимо, испытывая порой недостаток материалов, маршал имел все основания пожалеть о своем былом невнимании к истории.

И все-таки кинохроника сохранила нам небольшую, но очень любопытную серию кадров, посвященных Жукову. Они сняты сразу по окончании военных действий в занятом нашими войсками Берлине. Враг разгромлен, война окончена, и суровый маршал впервые разрешил себе обойтись более приветливо с историей в лице фронтового кинооператора.

Жуков снят в то время, когда он, в сопровождении группы генералов и офицеров, ездит по Берлину, стоит у Бранденбургских ворот, у рейхстага, осматривает нагромождения развалин на улицах и площадях. И перед нами совсем другой, словно непохожий на себя Жуков. В его облике не осталось никакой суровости, он благодушен и даже беззаботно весел. Улыбаясь, похлопывая себя по сапогу маленьким стеком, он оживленно оглядывается по сторонам, взбирается на груду развалин, и сама походка его стала легкой, пружинистой, почти юношеской. Словно упал с его широких плеч весь тяжкий груз четырехлетней изнурительной войны и наступило состояние радостного облегчения, полной душевной свободы. Это тот Жуков, какого знали только его близкие и друзья, — который и чарочку может выпить в доброй компании, сыграть на баяне и спеть народную песню, а то и удало сплясать русскую.

А через несколько дней кинооператоры сняли другие кадры, запечатлевшие подписание безоговорочной капитуляции немецким командованием в Карлсхорсте. И снова на экране маршал Жуков предстает перед нами во всем своем суровом достоинстве, как бы воплощая в себе спокойное могущество великого и победоносного народа, его суровую, непреклонную волю в только что завершившейся смертельной борьбе.

Говоря о воле и силе характера Жукова, нельзя обойти молчанием его отношения со Сталиным, в непосредственной близости к которому он работал на протяжении всех четырех лет войны, сначала как начальник Генерального штаба, потом как член Ставки, а позднее как заместитель Верховного Главнокомандующего. Волевые черты характера Сталина достаточно известны. Можно предположить, что при всей партийной и солдатской дисциплинированности прямодушному и резкому Жукову порой было очень нелегко работать со Сталиным. И хотя эти две сильные натуры в руководстве войной всегда действовали в одном направлении, изредка между ними возникали противоречия.

По многочисленным свидетельствам, Жуков был одним из тех людей, кто позволял себе с бесстрашной прямотой резкостью высказывать Сталину самую горькую правду и умел отстаивать в спорах с ним свое мнение до конца, чем бы это ни грозило. И Сталин, несомненно, ценил эту прямоту.

Когда в июле 1941 года Жуков напрямик высказал Верховному Главнокомандующему свое убеждение в том, что Кие» придется оставить, Сталин, вспылив, допустил бестактность. Не позволяющий никому унижать свое человеческое достоинство, Жуков ответил резко и просил освободить его от должности. В результате начальником Генерального штаба был назначен Б. М. Шапошников, а Жуков получил приказ выехать под Ельню принять командование Резервным фронтом.

В книге «Воспоминания и размышления» немало страниц, рассказывающих о Сталине. Конечно, все воспоминания в той или иной мере субъективны, и можно соглашаться или спорить с оценками автора, но ни один добросовестный читатель не откажет Жукову в великодушном стремлении судить о Сталине, не поддаваясь влиянию горькой памяти личных обид, решительно отбрасывая в сторону все то, что может помешать спокойно и пристально, с исторической вышки минувших лет рассмотреть эту сложную и противоречивую фигуру.

Окруженная садом двухэтажная государственная дача стоит в одном из подмосковных лесов. Невысокий плотный мужчина с коротко остриженными седыми волосами неторопливо прогуливается по аллеям сада, по дорожкам, ведущим в лес. Не сразу узнаешь в этом, одетом в простую домашнюю куртку человеке прославленного маршала, которого мы привыкли видеть на портретах в парадном мундире, где на широкой груди уже не хватает места для пятидесяти с лишним советских и иностранных орденов, медалей, крестов и звезд, весящих вместе больше пуда. Такой овеществленный груз славы нелегко носить, когда тебе пошел восьмой десяток, но разве эти сильные и сейчас плечи не держали на себе в течение четырех лет одну из самых непомерных тяжестей великой всенародной войны?

Маршал в последние годы своей жизни был на отдыхе, тысячекратно заслуженном им. А впрочем, бывает ли пора отдыха [425] для таких людей, как он? Слишком много видено, слишком много пережито, продумано, прочувствовано, сделано, чтобы все это могло неподвижно лежать на складах памяти. Тут уже дело не просто в желании пожилого человека на склоне лет рассказать детям и внукам о своей жизни в поучение и назидание. Тут сама история, о которой во время войны «некогда было думать», предъявляет права на свой давний долг. За письменным столом, обложенным документами из военных архивов, книгами, картами, вставали перед ним и осенний Ленинград, и снежные равнины Подмосковья с черными воронками, с разбитыми немецкими машинами и танками, и разрушенный Сталинград, и заволоченное дымом боя, гудящее моторами и грохочущее взрывами поле Курской битвы, и охваченные огнем развалины Берлина. И десятки, сотни военных карт с красными стрелами наших ударов, и военные совещания в штабах и на командных пунктах, и заседания Государственного комитета обороны то на даче у Верховного, то в Кремле, когда Сталин, неторопливо попыхивая трубкой, неслышными шагами в своих мягких сапогах расхаживал взад и вперед по длинному кабинету и глаза всех сидящих у стола невольно следили за ним.

А пока память рисовала эти давние картины, ум и чувства с наблюдательной вышки прошедших 28 лет после войны пусть не бесстрастно, но уже придирчиво-критически оценивали то, что было решено и сделано тогда. Как всякий человек, оглядывающий пройденный путь, он видел теперь, что многое можно, а порой и нужно было делать иначе, что были в его жизни и ошибки и промахи, в которых раньше, может быть, трудно было признаться даже самому себе, а теперь удавалось судить о них гораздо спокойнее и беспристрастнее. Что ж, только самодовольный глупец ни о чем не жалеет и ни в чем не раскаивается, а для человека с умом, волей и мужеством критическая самооценка необходима как освежающий, очистительный душ. Пусть не дано людям поправлять свое прошлое, но его верная оценка всегда остается поучительным уроком для будущих поколений на страницах книг, написанных самими участниками и творцами истории. Человеку только в этом смысле можно пережить свою жизнь дважды, и потому такой важной казалась стопа белой, еще не исписанной бумаги на краю стола. И хотя тут же рядом на полке стоял совсем недавно вышедший из печати объемистый том «Воспоминаний и размышлений», эта стопа чистой бумаги, быть может, ощущалась им как нечто более значительное — столько еще предстояло вспомнить, о стольком еще поразмыслить. [426]

Большая, трудная, до предела напряженная жизнь была за его плечами. Он мог оглянуться на нее со спокойной совестью хорошо потрудившегося человека. Он не искал в ней легких путей, не обходил препятствий, не прятался ни от опасности, ни от ответственности. Его народ, его партия в самые тяжкие для страны дни поручили ему тяжелую и ответственную работу, и он выполнял ее, не жалея себя, отдавая все физические силы и ум, не думая ни об отдыхе, ни о славе.

И если в эти последние годы его окружали мир и покой, нежная забота любящей и любимой семьи, все то, чего он так долго был лишен в хмурые и жестокие годы войны, это ведь была принадлежавшая ему по праву частица того мира и покоя, который был завоеван для себя народом в страшной борьбе с фашизмом, в борьбе, где так велика и значительна была его, маршала Жукова, доля.

Но разве кончилась для него борьба? Разве могли не сказаться на нем самом годы такой до предела напряженной жизни? И как для каждого человека, наступило и для него время иной борьбы — борьбы с незаметно подкравшимися недугами и болезнями. И чтобы выстоять, снова требовалось предельное напряжение воли, сил, нервов, и стойкость, и мужество, и твердая вера в победу, в жизнь.

Этих качеств не занимать было солдату и маршалу Великой войны.

Вероятно, в этой борьбе за жизнь ему придавало новые силы счастливое сознание нужности и важности всего, что было совершено им. Ибо на склоне лет он обладал высшим счастьем, данным человеку, — знать, что он сослужил великую и добрую службу людям, что в истории его Родины золотыми благодарными буквами навсегда записано его имя и что богат он самым большим богатством на земле — любовью и уважением народа.

Крепнут крылья в полете

ЗАЙЦЕВ ВАСИЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

Василий Александрович Зайцев родился в 1911 году в деревне Семибратское Коломенского района Московской области в семье крестьянина-бедняка. По национальности русский. Член КПСС с 1932 года.

В 1926 году поступил в фабрично-заводское училище Коломенского паровозостроительного завода, затем работал на заводе. В 1932 году по путевке комсомола был принят в Борисоглебскую военную авиационную школу, которую окончил в 1936 году.

В годы Великой Отечественной войны командовал эскадрильей, а затем авиационным полком. С 1944 года был заместителем командира авиадивизии. Участвовал в боях на Западном и Калининском фронтах, принимал участие в освобождении Донбасса, в разгроме фашистских войск на территории Германии. Всего за годы войны совершил 427 успешных боевых вылетов, провел 163 воздушных боя, сбил 34 самолета противника лично и 19 — в групповых боях, а 2 фашистских истребителя посадил на свой аэродром. Войну закончил в звании гвардии полковника.

5 мая 1942 года Василию Александровичу Зайцеву за мужество и храбрость, проявленные в боях с фашистскими оккупантами, присвоено звание Героя Советского Союза. 24 августа 1943 года за новые боевые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

С 1946 года по болезни находился в запасе, несколько лет трудился в народном хозяйстве. Вел общественную работу. В 1961 году В. А. Зайцев умер.

— Об одном прошу, товарищ майор, — голос Зайцева зазвучал приглушенно, — не разбивайте нас по разным звеньям и эскадрильям. Не так уж много нас осталось — Мещеряков, Мочалов, Песков, я да еще несколько летчиков...

— Знаю, кое-что слышал о вашей части, — перебил его командир полка Ю. М. Беркаль, — знаю, что вы с боем отходили из Прибалтики, немало «мессеров» и «юнкерсов» в землю вогнали и успели познать, что такое воздушный бой. Вот вас и влили в наш полк для усиления. А усилить полк следует. Ведь и мы от Белостока отступаем, сколько хороших летчиков потеряли! Сейчас нам молодежь прислали. Значит, и надо вас, обстрелянных бойцов, равномерно распределить по звеньям.

Худое, усталое лицо Зайцева помрачнело. Он понимал командира полка, в чье распоряжение поступил, но был убежден и в своей правоте и решил отстаивать ее.

— Товарищ командир полка, может, мне через минуту взлетать придется. Разве смогу я добиться победы, не зная, кого в бой поведу, на кого надеяться? Еще раз прошу, оставьте мою группу единой. Я привык к летчикам, они — ко мне. Не пожалеете об этом, уверяю вас.

— Хорошо, капитан, быть по-твоему, — уступил майор Беркаль и, словно рассуждая сам с собой, добавил: — Может быть, это и не совсем правильно с точки зрения боеспособности других эскадрилий, но... пусть будет так. Оставайтесь на своем аэродроме, и пусть у вас будет что-то вроде отдельной эскадрильи.

— Будем драться, как и раньше, за целый полк, — горячо заверил Зайцев. [429]

Через час капитан Василий Александрович Зайцев был уже в своей группе, переименованной отныне в эскадрилью 129-го истребительного авиационного полка. Его встретили тревожные, вопрошающие взгляды товарищей — летчиков, техников, механиков. Все знали о цели его полета в штаб полка.

— Все в порядке, друзья, — улыбаясь, сказал Зайцев, — работать будем по-прежнему все вместе. Только спрос с нас будет вдвойне. Москву защищаем — это раз, а во-вторых, за целый полк нам драться нужно. Справимся?

— Принимаем условия, командир, — ответил за всех летчик Песков, — а за то, что удалось сохранить нашу группу, спасибо!

То было трудное время. Бои шли сначала на дальних, а затем на ближних подступах к Москве. Для Василия Зайцева столица нашей Родины значила многое: здесь услышал он перезвон Кремлевских курантов, в трепетном волнении спускался по мраморным ступеням Мавзолея, чтобы на всю жизнь унести в своем сердце образ великого Ленина. А недалеко от Москвы, в подмосковном городе Коломне, прошло его детство, познал он первые детские радости.

— Мы защищаем Москву, — говорил Зайцев перед каждым вылетом летчикам эскадрильи, и все воспринимали эти слова как клятву.

Летчики хорошо знали своего командира. Зайцев еще до войны был инструктором в авиационном училище и свое искусство пилотирования передал десяткам молодых авиаторов. Он метко стрелял, хорошо ориентировался в любой обстановке, тактически грамотно строил воздушный бой. Словом, это был зрелый, обстрелянный летчик-истребитель.

В летной книжке Зайцева значился не один десяток боевых вылетов и воздушных боев, в ходе которых были сбиты и «юнкерсы» и «мессершмитты». В новом полку он сразу же был признан достойным командиром эскадрильи, и, когда командир полка давал группе задание, он знал: если группу поведет Зайцев, приказ будет выполнен.

Враг все ближе подходил к Москве. Уже пришлось оставить аэродром под Ярцевом. В воздухе бои становились все ожесточеннее.

Вот опять по сигнальной ракете группа Зайцева с трудом поднялась с аэродрома, раскисшего от сентябрьских дождей. Поступило сообщение, что «юнкерсы» идут бомбить боевые порядки дивизии московского ополчения — недавних рабочих, студентов, инженеров, артистов, с оружием в руках вставших на защиту родного города. [430]

Всего четыре самолета МИГ-3 насчитывала группа Зайцева. На встречно-пересекающемся курсе капитан вывел свою группу прямо на «юнкерсы». Стремительная атака, расчетливый удар — и валится вниз, на подмосковный перелесок, флагманский, а за ним второй вражеский бомбардировщик.

Выход из первой атаки с набором высоты и с разворотом на 180 градусов — и новая атака, теперь уже в хвост «юнкерсам». Зайцев вплотную подводит к ним свою группу и снова дает длинную меткую очередь, проскакивая вперед мимо задымившегося бомбардировщика. Его примеру следуют ведомые.

И откуда только взялась, будь она трижды проклята, эта пара «мессершмиттов»! Свалились сверху, полоснули огненными струями пулеметных очередей и исчезли, словно призраки.

Василий оглянулся на своих ведомых и увидел, как крайний справа «миг» летчика Кононенко, дымясь, начал валиться на крыло. Теряя скорость, он стал отставать, затем медленно вошел в штопор.

— Прыгай, чего медлишь! — бросил в эфир Зайцев. Виток за витком, штопоря, истребитель стремительно приближался к земле.

— Да прыгай же! — прозвучал в воздухе тревожный голос командира.

Но самолет продолжал падать. Ясно, что летчик и не пытается вывести его в горизонтальный полет. Не открыл он и фонаря кабины, чтобы покинуть горящую машину. Оставляя длинную струю черного дыма, истребитель врезался в землю. Видимо, летчик был убит минутой раньше.

Угрюмый вернулся Зайцев на аэродром, сразу же прошел в свою землянку и собрал всех.

— Сегодня мы потеряли в бою нашего товарища, прекрасного летчика — Кононенко. — Зайцев замолчал, стараясь побороть внутреннее волнение, потом заговорил отрывисто, словно осуждая и себя, и всех присутствующих. — А почему потеряли? Причина одна: ослабла осмотрительность при групповом бое. За свои ошибки мы расплачиваемся жизнью людей. Учиться будем. Да, учиться. И не так, как раньше, от случая к случаю, а всерьез. На час полета — два часа занятий. Пусть это будет законом для нас.

Первое занятие после гибели летчика Кононенко командир эскадрильи провел тут же, в землянке. Были разобраны различные способы наблюдения за воздушной обстановкой при следовании к цели, при ведении группового боя, при выходе из него и возвращении на аэродром.

Потом это вошло в систему. Летчики поняли: главное условие победы — неуставная учеба, тренаж, обобщение опыта, а бой — это проверка выучки огнем. Так эскадрилья Зайцева стала своеобразной академией воздушного боя.

В ходе боев в нашей авиации пересматривались тактические приемы: старое, непригодное отметалось и на вооружение принималось новое, прогрессивное. Было признано, что прежний состав звена истребителей — три самолета — устарел. В звене стало четыре самолета — две пары. Появились понятия «ведущий» и «ведомый». И передовые авиационные командиры, подобно Зайцеву, творчески вырабатывали тактику действий пар истребителей, изыскивали новые способы их применения. Для Зайцева каждый бой являлся школой, проверкой новых идей и предположений.

Вылетов было много. По пять, а то и по шесть раз за короткий осенний день поднимались летчики эскадрильи навстречу врагу. Почти каждый день бывало так: возвратится Зайцев со своими питомцами на аэродром, коротко доложит о результатах выполнения боевого задания, наскоро проглотит пару бутербродов — и снова к машинам. А от самолетов уже отъезжают неуклюжие бензозаправщики, и техники докладывают о готовности к вылету.

Какое упорство, какую силу воли надо было иметь, чтобы поздним вечером, когда летчики, казалось, валились с ног от усталости и пережитых волнений, собирать эскадрилью в землянке и при тусклом, мерцающем свете керосиновой лампы заниматься теорией.

Хмурое осеннее утро. Поеживаясь от холода и сырости, летчики идут к машинам. Техники и механики уже успели прогреть моторы и теперь стоят возле плоскостей.

Проверив исправность самолета, Зайцев первым выруливает на линию старта. Чуть сзади и левее рулит его ведомый. Сегодня взлет парами. Это ускоряет подъем всей эскадрильи и сбор ее в воздухе.

Предстоит нанести штурмовой удар по аэродрому противника возле Ельни. Надо спешить: пока не рассеялся предутренний туман, немецкие летчики вряд ли поднимутся в воздух.

Два звена — четыре пары — ведет капитан Василий Зайцев. Внизу проплывают поля, сбрасывающие золотистый убор осени перелески, вьющиеся змейками подмосковные речушки. Изредка ведущий положит машину на левое или правое крыло, глянет вниз, заметит характерный ориентир, сличит его с картой, и снова его взгляд устремлен вперед. [432]

Погода ухудшается. Низкие хмурые облака прижимают истребителей к самой земле. «Это к лучшему, — думает Зайцев, — противник будет считать такую погоду нелетной».

На бреющем полете вышли к окраине Ельни. Сначала Зайцев повел свою группу в сторону станции. Там загрохотали зенитные пушки. Враг всполошился, приготовился защищать один объект, но истребители, не доходя километра до станции, круто развернулись и направились к аэродрому.

Расчет оправдался. На аэродроме решили, что советские летчики будут бомбить станцию. И вдруг, неожиданно для врага, из молочной пелены низких облаков на самолетные стоянки один за другим обрушились краснозвездные истребители. Каждый из них сбрасывал по паре бомб, прошивал пулеметно-пушечным огнем гитлеровские самолеты, потом нырял в облака.

— Повторяем заход, — коротко бросает команду в эфир Зайцев и вновь первым вываливается из облаков над самым аэродромом.

Опять обстрел самолетных стоянок, бензозаправщиков, складов. Только на сей раз по советским истребителям уже вели ответный огонь с земли несколько зенитных пулеметов. Зайцев со своим ведомым спикировал и на них. Его примеру последовали другие пары.

— Сбор! — командует по радио Зайцев.

Он успел заметить, что на стоянках горело по крайней мере четыре «хейнкеля-111», а в одном месте вспыхнул и стал разрастаться огромный костер белого пламени — это загорелся склад горючего.

— Товарищ капитан, в левой плоскости шесть пулевых пробоин, — доложил ему на аэродроме механик, окончив осмотр машины. — Видать, снизу, с земли, по вас били. И как это вы идете прямо на огонь! — не то восхищаясь, не то укоряя, сказал механик.

— Когда залатаете? — спросил вместо ответа Зайцев.

— Шесть пробоин... — прикидывая в уме объем работы, начал было механик.

— Вот что, Гриша, — перебил его Зайцев, — через полтора часа вылет. К этому времени чтобы машина была готова.

— Есть, товарищ капитан!

В боях и учебе проходили дни. На счету Зайцева было уже около десяти сбитых вражеских самолетов. В его эскадрилье выросли замечательные истребители, настоящие мастера воздушного боя, такие, как командиры звеньев Мочалов и Мещеряков, летчик Песков и другие. В их боевые успехи вложил немалую долю своего труда и опыта Василий Зайцев.

Вся страна ковала победу над врагом. Вскоре полк получил новый, более совершенный самолет — ЛАГГ-3. Одним из первых в полку освоил его Василий Зайцев.

— Эта машина хороша не только для горизонтального, но и для вертикального маневра, — сказал он однополчанам. — Будем отрабатывать боевой разворот, петлю, полупетлю, восходящую спираль и другие фигуры, которые применяются в бою на вертикалях. Говорят, крылья крепнут в полете. Вот и будем учиться, не теряя времени.

Вскоре вся эскадрилья овладела новыми машинами.

И снова — фронт, снова — бои, труд, победы.

Разве можно забыть морозный и по-зимнему солнечный день 6 декабря 1941 года, когда почти все армии, дивизии и полки, оборонявшие Москву, начали наступление? Рано утром вылетел майор Зайцев со своей эскадрильей на штурмовку вражеских войск, в панике отступавших по дорогам Подмосковья на запад. Да, отсюда, с воздуха, особенно отчетливо была видна картина неслыханного поражения фашистов под Москвой: батареи, брошенные на огневых позициях, застывшие в снегу танки, остовы автомашин, тягачей, а дальше от фронта — колонны торопливо бегущих гитлеровцев. Сердце пело, рука сама отжимала ручку управления, переводя самолет в пике, а пальцы изо всей силы нажимали на гашетку.

— Бегут фашисты! — докладывали летчики, возвращаясь на свой аэродром.

И это было самой большой радостью для всех.

Командир и комиссар полка построили весь личный состав на заснеженном аэродроме. Василий Зайцев, стоявший впереди своей эскадрильи, впервые услышал слово, которое потом золотом засияло на полковом знамени, — «гвардия».

Представитель Ставки читал приказ, в котором говорилось о боевой славе полка.

— Отныне полк именовать: 5-й гвардейский истребительный, — неслось над притихшим строем авиаторов.

Славной страницей в боевую историю 5-го гвардейского полка вошел вылет группы истребителей, ведомой гвардии майором Зайцевым, 29 декабря 1941 года. Истребители поднялись в воздух по команде с пункта наведения. Несколько девяток «юнкерсов» шли бомбить нашу танковую колонну, находившуюся на марше. Но их вовремя перехватила группа Зайцева. Завязался воздушный бой. Дерзко и умело атаковали врага наши «лагги». Один за другим падали горящие «юнкерсы». В этом бою по два фашистских бомбардировщика уничтожили гвардейцы Зайцев и Мещеряков. По одному «юнкерсу» занесли в список своих [434] побед летчики Онуфриенко, Истомин, Песков, Лавейкин, Дмитриев, Городничев, Дахов. А всего было сбито 11 «юнкерсов».

Почти год гвардейцы выполняли боевые задания в районе Ржева. Они прикрывали наши войска, вели разведку, штурмовали вражеские позиции, сопровождали бомбардировщиков.

В сентябре 1942 года гвардии майор Зайцев принял командование полком. Достойной наградой Родины засверкала на его груди «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

...Метут, завывая, вьюги в приволжских степях. Неумолчно грохочет великая битва у волжской твердыни. Остановив врага и обескровив его, наши войска в ноябре 1942 года перешли здесь в решительное наступление, окружили крупнейшую 330-тысячную группировку гитлеровцев и начали операцию по ее ликвидации.

Враг метался, как зверь, попавший в капкан. Но наши воины били его на земле и в воздухе. Весь мир напряженно следил за исходом этой невиданной в истории войн битвы.

Сюда, в среднюю излучину Дона, прибыл и 5-й гвардейский истребительный полк. Летчики получили еще более совершенные по тому времени машины — ЛА-5. Гвардейцы сразу вступили в бой.

Днем и ночью, натужно гудя моторами, шли над Доном тяжело груженные «юнкерсы» и «хейнкели», стремясь пробиться на помощь к окруженным частям. Фашисты пытались создать «воздушный мост», чтобы помочь окруженной группировке. Этот «мост» разрушали наши зенитчики и истребители. Один только полк Зайцева сбил в районе Кантемировки за месяц 45 вражеских самолетов. Шесть фашистских самолетов уничтожил лично Зайцев.

В боях прошла снежная и лютая вторая военная зима. Под Купянском встретил весну 1943 года гвардии подполковник Василий Зайцев. Его полк по праву считался одним из лучших в 17-й воздушной армии, и часто к гвардейцам приезжал ее командующий генерал В. А. Судец.

Жарким августовским днем самолет У-2 приземлился на аэродроме полка. Гвардии подполковник Зайцев встретил генерала В. А. Судца, доложил об обстановке.

— Соберите полк, — последовал короткий приказ.

— Новая задача, товарищ командующий? — не преминул полюбопытствовать Зайцев.

— Там увидите, — многозначительно ответил генерал.

Под гвардейским знаменем недвижно застыл полк. Что скажет генерал? [435]

— За мужество и отвагу, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, — зазвучал голос генерала, — пятерым вашим лучшим летчикам: Дмитриеву, Лавейкину, Сытову, Попкову и Шардакову — присвоено звание Героя Советского Союза.

Дружное гвардейское «ура» прокатилось над аэродромом.

— Командира полка гвардии полковника Зайцева, — продолжал генерал, — правительство наградило второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

Пожалуй, никогда еще не волновался так Василий Зайцев, как в эти минуты, стоя перед лицом всего гвардейского полка. Награду Родины он воспринял как призыв к новым боевым свершениям во имя свободы и счастья своего народа.

Еще упорнее стали драться в воздухе гвардейцы 5-го истребительного, которыми командовал Василий Зайцев. Под крыльями их самолетов проплывали Донбасс и Приднепровье, Запорожье и Днепропетровск, Никополь и Апостолово, Днепр и Южный Буг, Одесса, Тирасполь, Львов и, наконец, Берлин. Боевые удачи сопутствовали гвардейцам и их командиру Василию Зайцеву.

«Группу поведу я!» — этими словами часто заканчивал Зайцев, ставя задачу летчикам на очередной вылет. Вместе с тем он неустанно растил молодежь, вооружал командиров эскадрилий и звеньев навыками руководства воздушным боем. Тем и был силен гвардейский полк, что в его рядах сражалось много закаленных в боях ведущих групп — хладнокровных в минуты смертельной опасности, инициативных и тактически грамотных воздушных воинов. Все они считали себя учениками Василия Зайцева.

Как дань особого уважения в полку его звали «наш батя». А он для подчиненных был умелым воспитателем, требовательным командиром. Не прощал он только ошибок, а тем более неоправданных потерь в бою.

Однажды «мессеры» сбили молодого летчика, атаковав его сразу с двух направлений. Ведущий погибшего, вернувшись на аэродром, рассказал о молниеносной атаке вражеских самолетов, сам еще не отдавая себе отчета в том, что и как произошло.

Полковник Зайцев долго беседовал с ведущим. Заставлял чертить схемы, показывать динамику боя на макетах. Выяснял все до мелочей. Потом доложил командиру дивизии о случившемся и попросил не давать полку боевых заданий в течение двух дней. Такая возможность была, и просьбу Зайцева удовлетворили.

Два учебных дня! Они запомнились летчикам полка, пожалуй, больше, чем обычные боевые дни. II заставил же «батя» попотеть капитанов и лейтенантов на занятиях! Изучали все: режимы эксплуатации двигателей и тактику, баллистику и метеорологию, навигацию особые случаи в полете. А сколько учебных воздушных боев провел Василий Александрович Зайцев со своими питомцами! И каждый бой был школой боевого мастерства. Особенно учил он летчиков осмотрительности.

— Осмотрительность для истребителя начинается на аэродроме, когда он идет к самолету, — говорил «батя», — а кончается поздно вечером в землянке. Врага увидеть должен первым ты. Иначе не победишь.

Эскадрильи стремительных истребителей поднимал в воздух авиационный командир Василий Александрович Зайцев, водил их в бой и неизменно одерживал победы. В кабине боевой машины встретил он и день великой Победы.

Славный путь

ЗАХАРОВ МАТВЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Матвей Васильевич; Захаров родился в 1898 году в деревне Войлово Старицкого района Калининской области в бедной крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1917 года. Рано начал трудовую жизнь, работал слесарем на заводах Петрограда. В октябре 1917 года участвовал в штурме Зимнего дворца. В марте 1918 года поступил на курсы красных командиров; по окончании их был направлен на фронт. Принимал непосредственное участие в героической обороне Царицына, в ликвидации бандитизма на Северном Кавказе.

В 1928 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, а в 1937 году — Академию Генерального штаба.

В годы Великой Отечественной войны был начальником штаба главкома Северо-Западного направления, штабов Калининского, Резервного, Степного, 2-го Украинского и Забайкальского фронтов.

После войны — начальник Академии Генерального штаба, командующий войсками Ленинградского военного округа, главнокомандующий Группой советских войск в Германии, возглавлял Генеральный штаб Вооруженных Сил СССР.

М. В. Захаров — Маршал Советского Союза. Дважды удостоен звания Героя Советского Союза (8 сентября 1945 года и 22 сентября 1971 года), награжден многими орденами и медалями, Герой Чехословацкой Социалистической Республики.

Делегат ряда съездов партии, избирался членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР.

В январе 1972 года М. В. Захаров скончался.

Впервые я встретился с Матвеем Васильевичем Захаровым в деревне Малые Проходы, что в нескольких километрах севернее Харькова, накануне штурма города. В избе, которую он занимал, мне бросился в глаза высокий, с покатой крышкой стол — на нем была развернута топографическая карта, испещренная стрелами, обозначавшими направления предстоящих ударов. Три-четыре табуретки со стопками книг и газет, несколько телефонных аппаратов, кровать-раскладушка, застланная солдатским одеялом, железный чайник на подоконнике — вот, пожалуй, и вся обстановка, которая окружала начальника штаба Степного фронта.

Хотя он знал о нашей встрече заранее, я отлично понимал: времени у него в обрез, и мне следует лишь ограничиться докладом о том, что отныне я буду представлять «Красную звезду» на этом фронте, а потому просьба к начальнику штаба — по мере возможности комментировать события, разъяснять все то новое, что появляется в процессе боевой практики. И едва я высказал эту мысль, как Матвей Васильевич дружески улыбнулся, протянул мне руку и полушутя сказал, что, поскольку корреспондент «Звездочки» становится солдатом Степного, он зачисляется на все виды довольствия.

Так в августе 1943 года я получил возможность общаться с М. В. Захаровым и всегда уходил от него обогащенный всеобъемлющей оценкой важных операций, осуществлявшихся в полосе фронта, суждениями и выводами об особенностях действий противоборствующих сторон, советами, помогающими раскрыть с наибольшей полнотой тему, подсказанную опытом. Всякий раз — это чувство знакомо каждому журналисту, повстречавшему бывалого человека да еще умеющего заинтересовать [439] собеседника какой-либо проблемой, а при наших встречах, естественно, различными аспектами военного дела, — у меня возникало желание расспросить Матвея Васильевича о его детстве и юности, вообще о жизненном пути. Как-то все не удавалось: войска почти непрерывно находились в движении, и каждая минута у начальника штаба была на счету. И только за Днепром, под Корсунь-Шевченковским, выдался часок-другой поговорить о прошлом.

Тверская деревня Войлово, где родился и провел детство будущий Маршал Советского Союза, прозябала в такой же нищете, как и тысячи других деревень царской России. Отцу М. В. Захарова ничего не оставалось, как пуститься в поиски хлеба насущного. В начале девятисотых годов он распродал жалкое имущество, бросил крохотный надел земли и перебрался-с многочисленной семьей в Питер, полагая, что здесь обретет сносную жизнь. Увы, он обманулся в своей надежде. Часто случалось — жильцы полуподвальной и сырой комнатенки на захламленном и вонючем Обводном канале жили впроголодь.

Матвею, как, впрочем, и остальным детям семьи Захаровых, была уготована одна дорога — дорога рабочего люда. Двенадцатилетним учеником слесарной мастерской вошел он в среду питерского пролетариата и здесь на практике познал, что такое классовая борьба. В февральские дни 1917 года вступил в пролетарскую милицию. Возникла Красная гвардия, и по доброй воле, по внутреннему убеждению он стал ее бойцом. При штурме Зимнего, затем на Пулковских высотах, отбивая атаки казачьей конницы, рвавшейся к колыбели революции, проявил завидную храбрость. «Верный товарищ», — сказали о нем коммунисты, принимая после боя в партию.

Шел восемнадцатый год. Матвей Захаров продолжал работать на заводе. Однажды его пригласили в бюро партячейки и сказали: «Новой армии нужны командиры из народа. Парень ты надежный, расторопный, здоровый. Решили послать тебя на курсы. Готов ли ты к этому?» И он ответил, не раздумывая: «Если нужно для революции, для ее защиты — готов».

В ноябре того же года, окончив Петроградские артиллерийские курсы, М. В. Захаров получил мандат, удостоверявший, что по своим качествам он вполне заслуживает звания «взводного командира социалистической армии». Молодой красный командир был направлен на Южный фронт, в 10-ю армию К. Е. Ворошилова, а оттуда в Стальную дивизию Дмитрия Жлобы командиром батареи. В одном из боев он был контужен, но не покинул поля боя. Его мужество и способности не остались [440] незамеченными. М. В. Захарова представили к повышению по службе и послали в 1919 году учиться в Московскую штабную школу. Окончив ее, он в том же году возвратился на Южный фронт. В качестве командира дивизиона, начальника артиллерийского снабжения и помощника начальника штаба по оперативной части бригады ему пришлось участвовать во всех боевых действиях 10-й армии.

Кончилась гражданская война. Матвей Васильевич понял, что военная служба — его призвание. Самообразование, к которому он пристрастился еще в бытность рабочим, не могло заменить высшей школы. Приобретение обширных теоретических знаний стало для него целью жизни. В 1925 году М. В. Захаров поступает на факультет снабжения Военной академии имени М. В. Фрунзе. Учеба в академии, отличавшаяся строгим и размеренным ритмом, помогла ему овладеть диалектическим методом познания закономерностей вооруженной борьбы, развить способность к научным исследованиям, явилась тем прочным фундаментом, на котором впоследствии совершенствовались его профессиональные качества, раскрывался незаурядный военный талант.

Завершив в 1928 году академическую подготовку, М. В. Захаров получил назначение в штаб Белорусского военного округа. Здесь в течение четырех лет он был помощником начальника, а затем начальником организационно-мобилизационного отдела. В аттестациях, как и прежде, подчеркивались его исключительная работоспособность, высокая степень личной дисциплины и сознание личной ответственности за порученное дело, настойчивость в выполнении принятых решений, крепкая воля. Вместе с тем отмечались стремление к глубокому анализу проводившихся учений и умение делать выводы, позволявшие улучшать организационную структуру войск и систему их обеспечения всем необходимым для ведения боевых действий. «Совершенно отчетливо разбирается во всех вопросах оперативно-материального обеспечения в крупном масштабе» — таково было заключение аттестационной комиссии, когда в 1932 году командование вновь направило М. В. Захарова в ту же академию для учебы уже на оперативном факультете.

То было время роста социалистической индустриализации страны, позволившей приступить к техническому переоснащению Красной Армии. Это потребовало от командных кадров отличного знания новых образцов техники, умения по-новому организовать и вести общевойсковой бой. М. В. Захаров не только изучал теорию, в частности теорию глубокого боя и [441] глубокой операции, разработанную нашей военной мыслью, но и овладевал искусством стрельбы из всех видов оружия, вождения машин, навыками наблюдения за полем боя с самолета, практикой организации взаимодействия войск на местности и управления ими.

Обладая, как сказано в аттестации, «природным живым и пытливым умом» и приобретя на оперативном факультете солидные знания, М. В. Захаров стал еще более опытным военным специалистом. Возвратившись в Белоруссию уже начальником оперативного отдела штаба округа, он организовал и осуществил немало командно-штабных учений и учений с войсками, тщательно учитывая при этом весь комплекс факторов, оказывающих влияние на ход и исход боя и операции, проверяя сложившиеся взгляды на характер будущей войны. Поступление на вооружение новой техники диктовало необходимость пристального изучения ее влияния на развитие тактики. М. В. Захаров обращается к старшему начальнику с просьбой дать ему в командование стрелковый полк. И что же? Будучи в течение года командиром полка, он разрабатывает ряд полезных рекомендаций о построении боевых порядков и глубине боевых задач, о наиболее разумном использовании приданных и поддерживающих огневых средств, о рациональных методах тактической подготовки командного состава.

Начавшиеся в 1935 году вооруженные конфликты в Европе и Азии — явные предвестники второй мировой войны — настоятельно требовали ускорить подготовку специалистов для таких звеньев, как армия, фронт. Решать эту задачу была призвана созданная в 1936 году Академия Генерального штаба. Вспоминая о начальном периоде ее деятельности, генерал-лейтенант профессор А. И. Готовцев назвал имена многих слушателей первого набора, в том числе и М. В. Захарова, внесших большой вклад в создание теории оперативного искусства. «Они пришли в академию из высших штабов, — писал он, — где имели возможность на практике прорабатывать вопросы оперативного искусства под руководством таких опытных военачальников, как П. М. Шапошников, М. Н. Тухачевский, И. П. Уборевич, И. Э. Якир. Эти слушатели принимали живейшее участие в работе кафедр, особенно в разработке оперативных задач и в проведении методических совещаний».

Академию Генерального штаба М. В. Захаров, отличавшийся широкой эрудицией в оперативных вопросах, окончил досрочно и в июне 1937 года был утвержден на пост начальника штаба Ленинградского военного округа. [442] Военные старшего поколения рассказывают, что тогдашний начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников любил напоминать изречение Ф. Энгельса: «Низкая квалификация ни на чем не отражается так вредно, как на штабной службе». Быть может, поэтому автор книги «Мозг армии» непосредственно занимался подбором людей в Генеральный штаб из числа тех, кто добился особых успехов во время учебы в академиях и положительно зарекомендовал себя на практической работе в войсковых штабах. В 1929 году в Белорусском военном округе состоялось крупное учение, замысел которого отражал начальный период войны. На разборе Б. М. Шапошников, возглавлявший штаб руководства, похвально отозвался о М. В. Захарове, представившем оптимальные расчеты количества материально-технических средств и сумевшем показать, каким образом с наибольшей целесообразностью следует решать проблему снабжения войск в динамике боевых действий. И когда зашла речь о кандидатуре помощника начальника Генерального штаба, который ведал бы организационно-мобилизационными и материально-техническими вопросами, Б. М. Шапошников предложил М. В. Захарова.

В Генеральный штаб Матвей Васильевич прибыл в середине 1938 года. Объем работы, охватывавший все существовавшие тогда виды Вооруженных Сил, не шел, конечно, ни в какое сравнение с прежним. Однако знание в совершенстве всех сторон штабной службы, тем более той области, какой приходилось заниматься М. В. Захарову на протяжении длительного времени, позволило ему довольно быстро освоиться с новыми обязанностями. С особым вниманием следил он за развитием начавшейся в Европе второй мировой войны, тщательно анализировал ее опыт и извлекал из него все то, что можно было использовать для дальнейшего строительства армии и флота.

С июля 1940 года генерал М. В. Захаров — начальник штаба 12-й армии, осуществлявшей освободительный поход в Бессарабию и Северную Буковину. Ему пришлось провести в этот период значительную работу по сосредоточению войск к границе и созданию ударных группировок, основательно изучить, а затем предложить командующему армией те из операционных направлений, которые наилучшим образом обеспечивали выполнение задач похода.

По окончании освободительного похода М. В. Захаров возглавил штаб Одесского военного округа. Перед ним была поставлена задача в короткий срок освоить новую пограничную полосу, простиравшуюся с учетом морского побережья [443] почти на 450 километров. Немало времени провел он в поездках, чтобы при различных вариантах обороны государственной границы вновь и вновь уточнить вопросы взаимодействия войск и Дунайской военной флотилии, определить пути выдвижения резервов на вероятные угрожаемые направления для нанесения контрударов, проверить организацию системы огня всех видов, создание укрепленных районов.

Когда началась Великая Отечественная война, штаб Одесского военного округа был преобразован в штаб 9- армии Южного фронта. В июле 1941 года М. В. Захаров был отозван с поста начальника штаба армии и переведен на должность начальника штаба Северо-Западного направления. Однако спустя месяц, принимая во внимание разносторонние знания и организаторские способности в области материально-технического обеспечения, его назначают заместителем начальника тыла Красной Армии. В сентябре, выполняя поручение Ставки Верховного Главнокомандования по устройству в районе Волховстроя специальной базы снабжения войск, оборонявших Ленинград, он попал в автомобильную катастрофу и лишь в декабре смог возвратиться в строй.

С этого времени М. В. Захаров последовательно возглавлял штабы Калининского, Степного, 2-го Украинского и Забайкальского фронтов.

Общеизвестно, что уже в самом начале Великой Отечественной войны отчетливо выявилось огромное значение штаба как органа управления войсками по сравнению с вооруженными конфликтами прошлых времен. Это повышение роли штаба было обусловлено многообразием и сложностью применявшихся средств и способов борьбы, маневренным и скоротечным характером боевых действий. Обеспечивать командиру возможность непрерывно управлять войсками в любых условиях обстановки, быстро осуществлять перегруппировки и столь же быстро переносить усилия с одного направления на другое, чередовать или одновременно развивать различные виды боевых действий, это, как и многое другое, мог делать лишь внутренне слаженный штаб, офицеры которого энергично и со знанием дела выполняли свои функции.

Всем, кому довелось работать под руководством М. В. Захарова, видели в нем страстного поборника четкой деятельности штаба. Вместе с тем он учил подчиненных умению отобрать в огромном потоке информации ту, которая в данный момент отличалась наибольшей ценностью и по которой следовало тотчас принять определенное решение, кратко, но обстоятельно изложить [444] оперативный документ, подмечать ростки нового в военном деле, решительно отбрасывать все, что мешает движению вперед.

Нельзя отдать предпочтение какой-либо одной из операций, проведенных войсками фронтов, штабами которых руководил генерал М. В. Захаров. Каждая из них — будь то Белгородско-Харьковская или Кировоградская, Корсунь-Шевченковская или Уманско-Ботошанская, Ясско-Кишиневская или Дебреценская, Будапештская или Хингано-Мукденская — по-своему оригинальна, ей присущи свои неповторимые особенности, мастерство исполнения, а отсюда, как следствие, — весьма эффективная конечная цель. И в этом большая заслуга начальника штаба и его аппарата, объединенными творческими усилиями которых планировались операции, готовились вполне обоснованные данные, позволявшие командующему фронтом принимать правильное решение.

Какую бы операцию мы ни взяли, в ней отчетливо прослеживается идея борьбы за высокие темпы наступления. Этой идее подчинялись замысел операций, построение войск, артиллерийское, авиационное и иное обеспечение, наращивание силы первоначального удара и прочие факторы, предопределявшие стремительное развитие боевых действий. В этом отношении характерны все операции. Но особенно выделяется Уманско-Ботошанская, ибо она осуществлялась в условиях весны, пришедшей в 1944 году на Правобережную Украину гораздо раньше обычного.

Противник всерьез полагал, что советское командование не рискнет вести широкое наступление в подобных условиях и что «климатическую паузу» можно использовать для того, чтобы привести в порядок войска после потери Корсунь-Шевченковского выступа, пополнить их людскими ресурсами и боевой техникой, построить оборонительные сооружения, преимущественно на таких водных рубежах, как Южный Буг и Днестр. Однако надо было лишить противника надежды на спасительную передышку, причем внезапным наступлением именно в распутицу.

— На успех нашего наступления, — рассказывал впоследствии Матвей Васильевич, — можно было рассчитывать лишь в том случае, если оно будет подготовлено в кратчайшие сроки. Обычно подготовка фронтовой операции занимала 20 — 30 дней. Такие вопросы, как определение направления главного удара, глубина боевых задач, ширина участков прорыва, состав ударных группировок, а иногда и основные вопросы артиллерийского и авиационного обеспечения, решались в Ставке. Когда фронты располагали достаточным временем, их командующие с начальника и штабов вызывались в Ставку. Там они получали соответствующие указания и принимали активное участие в разработке плана операции. В данном случае времени у нас было мало. Поэтому в своих указаниях Ставка ограничилась лишь определением направления главного удара и глубины задач для войск фронта. Все же остальные вопросы планирования операции возлагались непосредственно на руководство фронтом. План операции мы должны были представить в Ставку не позднее 26 февраля, а наступление начать 4 — 6 марта.

Всего лишь 21 день понадобился войскам 2-го Украинского фронта для того, чтобы, несмотря на яростное сопротивление врага и бездорожье, при отсутствии превосходства в танках и авиации, продвинуться вперед на глубину до 250 километров да еще форсировать такие крупные реки, как Южный Буг, Днестр, и 26 марта выйти на широком фронте на реку Прут — границу Советского Союза. Двадцатью четырьмя залпами из трехсот двадцати четырех орудий Москва возвестила об этом радостном событии. Сполохи артиллерийских выстрелов и искрометные волны ракет сияли в вечернем небе столицы словно отблески той бессмертной славы, которая навечно покрыла боевые знамена Советской Армии и воздала должное мужеству и отваге ее воинов. В ходе дальнейшего наступления войска 2-го Украинского Дронта, преодолев Прут, перенесли боевые действия на территорию королевской Румынии, положив тем самым начало нашей великой освободительной миссии.

Уманско-Ботошанская операция характерна тем, что она осуществлялась в полном соответствии с запланированным темпом наступления, без каких-либо пауз. И это произошло потому, что штаб представил командующему фронтом Маршалу Советского Союза И. С. Коневу необходимые сведения, позволившие ему удачно определить направления главного и вспомогательного ударов. Главный удар, нацеленный на Умань, приводил к расчленению вражеского фронта, а вспомогательный — на Ново-Украинку — обеспечивал успех наступления основной ударной группировки. Благодаря опять-таки точным расчетам удалось создать на участке прорыва достаточную оперативную плотность сил и средств. Вследствие плохих метеорологических условий, затруднявших широкое применение авиации, штаб предусмотрел выполнение части ее задач артиллерией. Высокий темп наступления был достигнут также благодаря искусному оборудованию исходного района, подготовке дорожной сети, сплошному разминированию освобожденных районов, созданию [446] специальных команд, «проталкивавших» в труднопроходимых местах грузовые автомобили и гужевой транспорт, благодаря передовым отрядам, заранее выделенным для захвата переправ на водных преградах.

Подготовка операций слагается, как известно, из целого ряда мероприятий, среди которых нет ни одного сколько-нибудь малозначащего. Все они в одинаковой мере важны и так или иначе оказывают влияние на успех боевых действий. Как начальник штаба М. В. Захаров всегда добивался, чтобы любое из них было выполнено в возможно полном объеме.

Взять, к примеру, изучение противника — состава его войск, характера его обороны. Накануне Ясско-Кишиневской операции командование знало, что общая численность вражеской группировки превышала 900 тысяч человек, что перед 2-м Украинским фронтом тактическая зона обороны простиралась в глубину на 8 — 15 километров, что вторая ее полоса включала укрепленные районы с позициями долговременных огневых точек, имевших полутораметровую толщу боевого покрытия, что в каждой такой огневой точке три пулеметные амбразуры, создававшие широкий сектор обстрела, и что амбразуры прикрывались стальным щитом. Было известно, что третья полоса обороны, или позиция «Траян», как ее окрестил противник, пролегла по крутым лесистым кряжам хребта Маре, что в оперативном тылу имелся еще оборонительный рубеж для защиты так называемых «фокшанских ворот», насыщенный тремя линиями железобетонных огневых точек различных конструкций, противотанковыми рвами и надолбами, а также другими инженерными заграждениями. Воистину колоссальный труд пришлось затратить, чтобы собрать сведения, отражавшие действительную картину. «Помнится, — вспоминает М. В. Захаров, — когда мы показали штабным офицерам противника, захваченным позже в плен, топографические карты с этими сведениями, их удивлению не было конца. Точность данных оказалась прямо-таки идеальной!»

Хотя данные об обороне противника были подробными, М. В. Захаров не мог не посещать — разумеется, с разрешения командующего фронтом — переднего края. Это необходимо было для того, чтобы лишний раз убедиться в правильности выбора тех ключевых пунктов на участке прорыва, от уничтожения и захвата которых зависел успех операции. Попутно он интересовался и такими вопросами: прошел ли — и сколько раз — механик-водитель в расположении своих войск по тому маршруту, по которому он поведет танк до переднего края; изучил ли он по аэрофотоснимку дороги, когда придется действовать в глубоком [447] тылу противника; произведена ли заготовка — и в каком количестве — элементов мостовых переправ, чтобы обеспечить быстрое прохождение войск через реку Бахлуй. И здесь же, в сложном лабиринте траншей переднего края, или на огневых позициях артиллерии, или в перелесках, где располагались танки, готовые в любую минуту ринуться вперед, М. В. Захаров встречался с воинами, вел с ними задушевные беседы.

Несть числа тем часам, что приходилось проводить начальнику штаба в размышлениях, иной раз в спорах с собой и со специалистами относительно, скажем, того, как лучше спланировать использование артиллерии, создать такую ее плотность на направлении главного удара, при которой противнику бил бы нанесен непоправимый ущерб. В этом легко убедиться, ознакомившись с расчетными данными, содержащимися в исторических описаниях операций, особенно тех, что начинались с непосредственного соприкосновения с противником. Во всяком случае, огневое воздействие на оборону противника было таково, что оно неизменно приводило его в состояние тяжелейшего шока.

Немало внимания уделял М. В. Захаров решению такой чрезвычайно важной проблемы, влияющей на темп наступления, как управление войсками. Он принимал меры, чтобы управление на протяжении всей операции оставалось устойчивым, особенно подвижными соединениями, действовавшими в оперативной глубине. Вспомним ту же Уманско-Ботошанскую операцию. Конечно, наши танковые соединения, введенные в прорыв, способны были действовать вне дорог, но ведь перед ними открывалось пространство, в любом месте которого можно было встретить — так оно и случалось не раз — очаги вражеского сопротивления. Данный этап операции мог бы оказаться опасным для ее судьбы, если бы танкисты, располагавшие ограниченным запасом горючего и боеприпасов, ввязались в борьбу с подобными очагами. И если этого удавалось избегать, то лишь потому, что штаб непрерывно следил за их действиями, снабжал их информацией о намерении противника, предупреждал не вступать в бой с отдельными его группами, а обходить их, сосредоточивая усилия на выполнении основной задачи — овладении районами переправ через Южный Буг и Днестр.

Чтобы исключить потерю управления, начальник штаба, как правило, проводил цикл занятий с руководящим составом полевого управления фронта, с начальниками штабов армий и отдельных соединений, особенно тех, что предназначались для ввода в прорыв и действий в оперативной глубине. Принципиальной [448] основой управления являлось максимальное приближение всей ее системы; линии фронта, жесткая централизация как в начале операции, так и в ходе ее. При таком управлении ударные группировки представляли собой монолитный, достаточно слаженный боевой организм. На первый взгляд казалось, что централизация управления могла сковывать инициативу командиров всех степеней. Однако этого не случалось. Всем им предоставлялась возможность проявлять инициативу в рамках поставленных задач.

Система связи в ходе операции базировалась в основном на радиосвязи. Это позволяло своевременно доводить до исполнителей боевые приказы и распоряжения. Довольно широко практиковались подвижные средства связи, в частности самолеты. Получая от войск данные об обстановке, штаб фронта стремился в короткий срок изучить их и подготовить командующему все материалы для принятия новых решений. Хорошо была организована служба офицеров связи, чьи донесения помогали вовремя использовать благоприятно сложившуюся ситуацию для достижения успеха или предотвратить затяжные бои. Характерен пример из опыта Ясско-Кишиневской операции.

На 2-м Украинском фронте после артиллерийской подготовки, дополненной бомбовыми ударами авиации, дивизии первого эшелона 27-й армии взломали главную полосу вражеской обороны, вышли к реке Бахлуй и, форсировав ее, ворвались в середине дня во вторую полосу. Действия развивались в соответствии с намеченным планом. Еще один натиск — и можно ввести в сражение 6-ю танковую армию, стоявшую в ожидании сигнала в предбоевых порядках. Находившиеся здесь офицеры связи штаба фронта обнаружили, что два моста, проложенные через Бахлуй, исправны и ими могли бы немедленно воспользоваться наши танкисты, не дожидаясь, пока саперы наведут понтонные переправы. Офицеры радировали М. В. Захарову. Выслушав сообщение начальника штаба, командующий фронтом генерал армии Р. Я. Малиновский усомнился: неужели мосты невредимы? Да, это так, подтвердили офицеры. Теперь решение напрашивалось само собой: не теряя ни минуты, вводить в прорыв 6-ю танковую! И тотчас в шлемофонах танкистов прозвучали цифры, названные начальником штаба фронта, означавшие — вперед! Последствия общеизвестны: 6-я танковая армия, проломив — правда, не без труда — третий оборонительный рубеж, пролегавший по горному хребту Маре, на второй день вышла на оперативный простор. [449]

Начальника штаба не могла не волновать такая проблема, как материально-техническое обеспечение наступательных операций. Крупный знаток этой области военного дела, М. В. Захаров умел предельно точно определить размеры требуемых запасов техники, боеприпасов, горючего, продовольствия и вместе с тем подсказать работникам органов тыла целесообразное использование различных видов транспорта для доставки грузов. В период подготовки операции эта проблема решается, как правило, без особых осложнений. Но трудности возникают и усугубляются сразу же, когда наступление принимает более длительный характер, когда одна операция перерастает в другую и нужно создать ударные группировки с высокими плотностями. Так было во время боевых действий 2-го Украинского фронта по освобождению Румынии и Венгрии. Однако штабу и его начальнику удавалось преодолевать многие организационные трудности и накапливать необходимые ресурсы для обеспечения войск...

Ветераны войны помнят, что, начиная с Курской битвы, приказы Верховного Главнокомандующего, возвещавшие о победе над врагом, адресовались лишь командующим фронтами. Но 30 ноября 1944 года такой порядок претерпел изменение. Как это произошло, рассказал генерал армии С. М. Штеменко: «В тот день готовили приказ войскам 2-го Украинского фронта. Как обычно, с начальником штаба фронта генерал-полковником М. В. Захаровым уточнялись детали. Он покритиковал Генштаб за недооценку роли штабов фронтов — всех упоминали в приказах, а начальников штабов нет. Мы это учли и доложили Верховному Главнокомандующему. Он сказал: Захаров прав, роль штабов велика, впредь приказ давать в два адреса — командующего и начальника штаба... Начальники штабов фронтов очень хорошо это восприняли».

В июле 1945 года М. В. Захаров вступил в должность начальника штаба Забайкальского фронта, входившего в состав советских войск на Дальнем Востоке. Войскам этого фронта отводилась решающая роль в разгроме более чем миллионной Квантунской армии.

Новый театр военных действий, с его специфическими природными и климатическими условиями, разительно отличавшимися от тех, с которыми пришлось столкнуться на Западе, требовал иного подхода к решению многих возникших проблем. Одной из таких проблем, имевших не меньшую значимость, чем обеспечение войск боеприпасами, горючим, продовольствием, было водоснабжение. М. В. Захарову пришлось детально изучать [450] гидрографию местности, анализировать подсчеты суточного расхода воды на человека, на автомобиль, танк, наконец, на целую стрелковую дивизию во время марша и отдыха. Установленные нормы позволили определить объем работ по расширению сети водоисточников на маршрутах движения войск в районы сосредоточения и в самих районах. А как наладить снабжение армии водой в ходе наступления, если емкость табельных резервуаров для ее транспортировки и хранения вмещала всего лишь полусуточный запас? Выход найден: решено было доставлять воду на автомобилях в деревянных чанах, изготовленных частями фронтового управления оборонительного строительства. Поскольку войскам предстояло форсировать реки, фронт располагал значительным числом понтонных парков. Поэтому для транспортировки и хранения воды использовали труднозатопляемые поплавки типа ТЗИ да, кроме того, еще и мешки Иолшина, предназначавшиеся для переправы конницы.

Сотни документов, расчеты, по которым можно судить о масштабах материальных средств, графиков, отражавших время движения войск на марше, принадлежат теперь истории. За каждым из них видна кропотливая работа начальника штаба и подчиненных ему офицеров, которая сама по себе могла бы стать предметом интереснейшего научного исследования. Можно лишь представить себе, сколько умственного напряжения потребовалось начальнику штаба, чтобы организовать взаимодействие войск во время перехода Большого Хингана, считавшегося, по мнению японцев, непроходимым, тем более для боевых машин. Как справедливо отметил главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке Маршал Советского Союза А. М. Василевский, одно только преодоление этого высоченного хребта явилось подвигом, не имевшим себе равных в современной войне. Ратный труд многих воинов, в том числе и М. В. Захарова, получил высокую оценку Родины. Он удостоен звания Героя Советского Союза.

...Приказом народного комиссара обороны генерал армии М. В. Захаров в сентябре 1945 года был назначен начальником Высшей военной академии. В ее стены пришли учиться командные кадры — победители фашистского вермахта и японской армии. Они приобрели на полях сражений огромный боевой опыт. Теперь перед ними стояла задача систематизировать этот опыт, осветить его теорией.

М. В. Захаров сосредоточил усилия профессорско-преподавательского состава и слушателей на всестороннем изучении и обобщении опыта войны. Этому способствовали регулярные общеакадемические [451] научные сообщения и конференции, которые проходили в обстановке горячих дискуссий и споров, но, умело направляемые начальником академии, они всегда завершались выработкой единого подхода к оценке уроков войны, единого толкования различных вопросов военного искусства и единого понимания направлений его дальнейшего развития. Да и сам М. В. Захаров анализировал опыт войны, отвергая все нетипичное для этого опыта в целом, и вносил предложения, призванные совершенствовать организационную структуру Вооруженных Сил и их боевое применение. За обширную научно-теоретическую и практическую деятельность генералу армии М. В. Захарову было присвоено ученое звание профессора.

Сугубо научное поприще всегда было по душе Матвею Васильевичу. Однако его влекла жизнь войск, повседневная практика их обучения и воспитания, тем более на новом этапе — этапе коренных качественных изменений в средствах и способах вооруженной борьбы. С 1949 по 1960 год он главный инспектор Советской Армии, командующий войсками Ленинградского военного округа и главнокомандующий Группой советских войск в Германии.

В этот период своей деятельности М. В. Захаров сосредоточивает внимание на разработке и внедрении таких методов обучения и воспитания личного состава вверенных ему войск, которые в достаточной степени отвечали бы научному пониманию природы современной войны. В поле его зрения — организация учебного процесса, позволяющего в сжатые сроки осваивать оружие массового поражения, иметь систематизированные познания в физике, математике, химии, радиоэлектронике и в других науках. Бывая в войсковых частях и соединениях, М. В. Захаров показывал, как следует готовить и проводить тактические занятия, чтобы они давали правильное представление о характере боевых действий, максимально закаляли, их в морально-психологическом отношении.

С апреля 1960 по сентябрь 1971 года М. В. Захаров — начальник Генерального штаба и первый заместитель министра обороны СССР» На этом высоком посту он много внимания уделял дальнейшему укреплению всех видов вооруженных сил в соответствии с той ролью, которая предназначена каждому из них в современной войне. Известно, что появление ракетно-ядерного оружия привело к изменению взглядов на характер вооруженной борьбы, внесло новые элементы в военное искусство, принципиально отличающиеся от тех, что имели место в теории и практике прошлого. М. В. Захарову принадлежит большая заслуга в формировании этих взглядов, в определении условий возникновения войны и на этой основе выбора наиболее оптимальных вариантов применения сил и средств.

М. В. Захаров — автор ряда трудов по различным вопросам военного дела, в том числе о сущности научного подхода к руководству войсками, ставшего властным велением времени. Он обстоятельно раскрыл все возрастающую, прогнозирующую роль науки в дальнейшем упрочении обороноспособности государства и огромное значение научно обоснованных, опирающихся на объективные законы и закономерности методов руководства при решении всех проблем военного строительства. И в самом деле, постоянное совершенствование управления войсками — прерогатива не только крупных штабов и военачальников, занимающих высокие посты, но и всех без исключения командных кадров. Под непосредственным руководством М. В. Захарова и при его участии созданы интересные военно-теоретические труды: «50 лет Советских Вооруженных Сил», «Освобождение Центральной и Юго-Восточной Европы», «Финал» и другие.

Признанием выдающихся заслуг Матвея Васильевича Захарова перед Советским государством и Вооруженными Силами СССР явилось награждение его второй медалью «Золотая Звезда».

Цена секунды

КАМОЗИН ПАВЕЛ МИХАЙЛОВИЧ

Павел Михайлович Камозин родился в 1917 году в городе Бежица (ныне один из районов города Брянска) Брянской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

В прошлом слесарь бежицкого завода «Красный профинтерн». Без отрыва от производства занимался в областном аэроклубе, затем поступил в Борисоглебскую военную авиационную школу. В Советской Армии с 1938 года.

С первых дней Великой Отечественной войны находился на фронте. Участвовал в боях на Южном, Закавказском, Северо-Кавказском и других фронтах. Всего за годы войны лично сбил 35 самолетов врага и 13 самолетов — в групповых боях. Войну закончил в звании гвардии капитана.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 мая 1943 года Павлу Михайловичу Камозину присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июля 1944 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После окончания войны прославленный советский летчик демобилизовался из армии и вернулся в свой родной город. Ныне П. М. Камозин живет в Брянске, работает в гражданской авиации.

Война застала младшего лейтенанта Камозина в запасном авиационном полку, в должности летчика-инструктора. 22 июня над военным городком прозвучал сигнал боевой тревоги. Знакомый голос диктора сообщил по радио, что гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз.

Короткий митинг на строевом плацу. Зажигательная, гневная речь комиссара. Сотни суровых лиц, ненавистью горящих глаз. Единый порыв патриотов — в бой, на фронт!

После митинга младший лейтенант Камозин обратился к командиру полка с просьбой откомандировать его в действующую армию. Командир, внимательно выслушав летчика, сказал:

— Мне тоже хочется на фронт. Но пока мы нужны здесь.

В справедливости слов командира Камозин убедился в первые же дни войны. Летали днем и ночью. Переподготовку летчиков вели по ускоренной программе. И все же мысль о фронте ни на минуту не покидала Камозина.

И вот однажды к нему подошел посыльный из штаба:

— К командиру полка!

Командир тепло улыбнулся летчику, когда тот переступил порог кабинета.

— Завидую вам, Камозин, — сказал он авиатору. — Через неделю будете на фронте. Приказ уже подписан. Закалку вы получили у нас хорошую, большие надежды на вас возлагаем.

— Спасибо, товарищ майор! — только и смог выговорить младший лейтенант.

В октябре 1942 года Павел Камозин прибыл в боевую часть. Летчика-истребителя назначили командиром звена. Началась фронтовая жизнь, полная риска и непредвиденных опасностей. [455] На второй же день пребывания в полку его послали на выполнение боевого задания.

Семерка истребителей, возглавляемая младшим лейтенантом Камозиным, патрулировала над побережьем Черного моря, прикрывая высадку десанта. Время от времени командир группы накренял самолет с крыла на крыло и зорко осматривал воздушное пространство. Внизу проплывали плантации виноградников, горные речки и озера, змеевидные ленты шоссейных дорог. Вдали виднелась светлая полоса моря. Но вот из-за облаков вынырнули шесть «мессершмиттов». Они уверенно шли на сближение. Камозин приказал ведомым сомкнуть строй и приготовиться к атаке.

Первый воздушный бой с настоящим врагом. Камозин готовился к нему с того дня, когда впервые сел в кабину самолета. Он учился уничтожать врага в летной школе и в запасном полку. Он отлично стрелял по конусу и по мишеням на полигоне. Не дрогнет ли сейчас рука?

В голове летчика одна мысль — победить, выиграть первый бой. До «мессершмиттов» 500... 200... 100 метров... Пора открывать огонь. Не дрогнула рука, не подвел натренированный глаз. Первая атака — первая победа!

Гитлеровцы, понеся потери, вызвали с ближайшего аэродрома подкрепление. Вскоре -к месту боя подоспело еще 15 «мессершмиттов». Тройное превосходство не испугало советских истребителей. Один за другим падают на землю еще два самолета, сбитые Павлом Камозиным. Не отстают от командира и ведомые, Они дерзко атакуют фашистов, не дают им ни секунды передышки.

Пора возвращаться на аэродром. Горючее на исходе. Летчик ликовал. В первом бою — три сбитых вражеских самолета! Когда Камозин приземлился и вылез из кабины, к самолету подошел командир полка полковник Смирнов и крепко расцеловал молодого летчика.

Победа, одержанная над врагом, вселила в Павла Камозина уверенность в своих силах. Окреп его командирский авторитет. Подчиненные увидели в нем человека, на которого можно положиться в трудную минуту.

Боевая слава Павла Камозина умножилась в боях за освобождение Севастополя. Эскадрилья, которой он командовал, уничтожила в знойном крымском небе 63 гитлеровских самолета. Лично Павел Камозин сбил 19 самолетов противника. Своих потерь камозинцы не имели. Президиум Верховного Совета СССР присвоил летчику звание Героя Советского Союза. [456]

Часто вылетая на «свободную охоту», командир эскадрильи не упускал ни одного случая, чтобы сразиться с врагом, уничтожить его или обратить в бегство. Вот и на этот раз, совершая полет по тылам фашистов, Павел Камозин заметил на горизонте тяжелый гитлеровский самолет. Он шел к линии фронта в сопровождении шести «мессершмпттов».

«Обыкновенный бомбардировщик не будет прикрываться шестью истребителями», — подумал советский летчик и подал ведомому сигнал приготовиться к атаке.

На легкую победу Камозин не рассчитывал. Знал, что фашисты будут драться до последнего. Набрал высоту, зашел со стороны солнца и бросил самолет в пике. Если с первой атаки не сбить, враг уйдет: второго удара истребители прикрытия не допустят. Все ближе и ближе вражеская машина. Камозин уже четко различает паучью свастику и все же не нажимает на гашетку. Сейчас с ним поравняется ведомый, и они вместе ударят по врагу. Очередь, другая, третья... Бомбардировщик задымил и резко пошел на снижение. «Мессершмитты» шарахнулись в разные стороны. А Камозин и его ведомый ушли на свою территорию.

Через несколько дней в штаб полка пришло сообщение, что Павел Камозин и его ведомый сбили самолет, на котором летела группа фашистских генералов и офицеров. Они везли из Берлина железные кресты для вручения «особо отличившимся» солдатам и офицерам действующей армии. Во фронтовых частях по случаю гибели генералов гитлеровское командование объявило траур.

Гибель группы высших фашистских генералов вызвала переполох в ставке гитлеровского командования. Был отдан приказ любыми средствами уничтожить русского аса Павла Камозина. Из «бриллиантовой» эскадрильи Геринга на участок фронта, где сражался Камозин, перебросили опытного летчика, широко известного в фашистской авиации под кличкой «Граф». Сотни боевых вылетов произвел он, сражаясь с англичанами в небе Норвегии. Он расстреливал с воздуха на дорогах Франции беззащитных женщин и детей, бомбил советские госпитали в Минске, удостоился личной благодарности Геринга за массовое уничтожение беженцев на дорогах Украины. Ему-то и поручено было «убрать» Камозина.

Коварный замысел гитлеровцев стал известен советскому командованию. В полк, где служил Павел Камозин, полетела срочная шифровка. Полковник Смирнов, ознакомившись с документом, вызвал Павла Камозина. Летчик, выслушав командира, сказал, что отныне усилит бдительность, но от специальной охраны отказался.

Командир и комиссар полка переглянулись. Они были довольны своим питомцем. За него можно быть спокойным: сумеет постоять за себя и за честь советского оружия.

— Уничтожить «Графа», — заметил комиссар, — значит выбить из фашистов «бриллиантовый» дух, одержать над врагом большую моральную победу.

Из штаба полка Павел Камозин направился к оружейникам. Боевых вылетов в этот день не предвиделось, и он решил вместе с ними проверить самолет и заново произвести пристрелку оружия.

С каждым днем войны обогащался боевой и командирский опыт Камозина, но он по-прежнему отличался скромностью и трудолюбием. Он стремился использовать малейшую возможность для повышения летного и огневого мастерства. Сколько раз оно выручало Камозина и его товарищей в бою! Павлу вспомнилось, как однажды он спас от неминуемой гибели лейтенанта Тоичкина. Молодой летчик не заметил, как в хвост ему пристроился гитлеровец. Секунда, другая — и самолет Тоичкина полетит к земле, объятый пламенем. Но прицельной очереди врага не последовало: в последнее мгновение фашист был свит Павлом Камозиным.

За этот подвиг летчика наградили орденом Отечественной войны 1-й степени.

— В бою решают секунды, — всегда говорил молодым летчикам Павел Камозин. — Цена секунды — жизнь!

И вот, готовясь к встрече с фашистским асом, Павел Камозин изучал тактику врага, его сильные и уязвимые места. Но «Граф» пока не показывался. Видимо, он тоже не терял времени зря и наблюдал за действиями Камозина со стороны.

Боевое напряжение с каждым днем нарастало. Павел Камозин чувствовал, что «Граф» ходит где-то рядом и вот-вот должен показать свои когти. Однажды под вечер, когда командир эскадрильи возвращался после боевого задания на аэродром, по радио ему передали:

— В воздухе «Граф».

Командир эскадрильи, заметив противника, поднял свою четверку на высоту 6500 метров. Да, «Граф» предусмотрел многое. Выбрал момент, когда Камозин уже возвращался с боевого задания. Значит, устал и горючее на исходе. Вел воздушный бой. Значит, боеприпасов мало. Обстановка сложилась не в пользу Камозина, и он мог бы уклониться от боя. Но командир [458] эскадрильи, решительно отдавая приказания ведомым, уже занимал исходное положение для первой атаки.

У Камозина созрел оригинальный замысел боя. Ведомые Камозина удивились, увидев, как близко прошел командир мимо «Графа» и как вяло сделал боевой разворот. Фашист соблазнился легкостью добычи и устремился за Камозиным. Навстречу «Графу» ринулись два резервных самолета, находившиеся несколько выше основного состава. Гитлеровец прервал атаку и стал обороняться, потеряв из виду Камозина.

Не теряя ни секунды, Камозин набрал высоту и, когда «Граф» заложил очередной вираж, бросил самолет в пике и нажал на гашетку. Очередь была меткой и сокрушительной. Фашистский самолет начал разваливаться на части в воздухе. Так было покончено с «Графом» — гордостью «бриллиантовой» эскадрильи Германа Геринга.

На аэродроме Павла Камозина и его ведомых ждал командир авиадивизии. Поседевший в боях генерал горячо поблагодарил камозинцев за мужество и отвагу.

В тот день Павел Камозин писал родным: «Время на фронте горячее. Каждый день — напряженные воздушные бои. Мы научились ненавидеть врага и беспощадно его уничтожать».

...Этот бой был одним из самых тяжелых воздушных боев, в которых участвовал Павел Камозин. В группе, которую он возглавлял, было всего 5 «лаггов», а против — 18 «мессершмиттов» и 7 «хейнкелей». Камозинцы знали, что победа в этом бою зависит от того, как будет драться каждый из пяти советских летчиков. Никто не думал отступать, уклоняться от встречи с врагом. Все хотели одного — уничтожить фашистов, обратить их в бегство. Камозин плотнее сомкнул группу и напал на врага первым. Одна за другой последовали дружные дерзкие атаки советских летчиков. И когда после второго удара на землю упало три «мессершмитта» (двух сбил Камозин, одного — лейтенант Тоичкин), противник стал драться неуверенно, перешел на виражи. 30 минут длился этот тяжелый бой. Фашисты потеряли шесть самолетов. У советских летчиков не было уже боеприпасов, но они не прекращали своих атак до тех пор, пока оставшиеся 19 гитлеровцев первыми не покинули район боя.

Павел Камозин любил повторять слова своего друга летчика-героя подполковника Калараша: «Летчик должен иметь сердце из стали, тогда и с деревянной спинкой сиденья он не дрогнет в бою». Таким был сам Павел Камозин...

12 января 1944 года. В этот день старший лейтенант Павел Камозин сделал несколько боевых вылетов. Как всегда, он появлялся [459] в точно указанное время в районе патрулирования и по первому сигналу станции наведения уверенно устремлялся на врага.

Двумя группами шли 13 «юнкерсов» под прикрытием четырех «мессершмпттов». Первую группу в лоб атаковал подполковник Смирнов, вторую в хвост — старший лейтенант Камозин. Атака обоих увенчалась успехом. И тот другой сбили по одному самолету врага.

После этого старший лейтенант Камозин завязал бой с двумя «мессершмиттами», но те поспешили удрать, не приняв вызова советского аса.

Во втором боевом вылете Павел Камозин во главе группы истребителей снова прикрывал советские наземные войска. Немецкие бомбардировщики решили пройти линию фронта под облаками, чтобы избежать встречи с советскими истребителями. Но Павел Камозин и его боевые друзья были начеку. Они сумели разгадать замысел врага и встретили фашистов при выходе из облаков меткими сокрушительными атаками. Камозин первым атаковал флагмана вражеской группы и почти в упор расстрелял его кинжальными очередями. «Юнкерс» загорелся и, перевалившись на крыло, полетел вниз. Сраженная летчиком Владыкиным, упала на землю еще одна вражеская машина. Но бой не затихал, бой продолжался.

В это время станция наведения передала Камозину: «На бреющем полете под вами идет еще одна группа бомбардировщиков. Перехватить!»

Старший лейтенант Камозин устремился на перехват второй группы бомбардировщиков. На пути он встретил двух «мессершмиттов» и с ходу атаковал одного из них. Вражеская машина загорелась. Тогда Камозин устремился на отражение налета бомбардировщиков.

В упорных и жестоких воздушных схватках Павел Камозин сбил 12 января 1944 года две немецкие машины. На счету героя стало 30 лично сбитых самолетов врага. Армейская газета «Крылья Советов» в эти дни призывала на своих страницах: «Истребитель, дерись, как Павел Камозин!»

«Почему же Камозин дерется успешнее других, в чем его сила?» — спрашивала газета. И отвечала: «Она кроется в стремительности атаки. Шансы на победу в бою у того летчика, который первым заметит врага. Это прекрасно понимает Камозин. Его зоркий глаз всегда ищет и первым находит противника. Именно этим отважный летчик создает себе преимущество над врагом». [460]

Газета разъясняла, что умелый поиск цели, разумеется, еще не означает победу. Она, как известно, сама не приходит. Ее завоевывает Павел Камозин благодаря другому замечательному качеству — мастерству атаки. Настойчивость в достижении цели, дерзость, исключительная меткость огня, искусный маневр — сот что обеспечивает успех отважному летчику-истребителю.

Павел Камозин верен испытанному правилу истребителя-аса: он бьет врага с близкой дистанции, короткой прицельной очередью. Он не пугает фашиста, а в упор расстреливает его. Именно так были уничтожены им в последних боях пять вражеских самолетов.

В одной из последних воздушных схваток Павел Камозин оказался в исключительно трудном положении. Ему одному пришлось вступить в бой и драться с группой фашистских истребителей. Но и в таком положении Камозин не оборонялся, а нападал, атаковал. Советский летчик выстоял в неравном бою и вышел из него победителем. Два фашиста нашли себе смерть в крымском небе.

Павел Камозин неустанно совершенствовал свое боевое мастерство, от победы к победе повышал знания, умение, боевые навыки. Он учил своего ведомого младшего лейтенанта Владыкина не отрываться от ведущего в бою, быть его надежной защитой в воздухе и верным другом и товарищем на земле.

Летчик-истребитель Павел Камозин воплощал в себе пример умелого, храброго и дерзкого воздушного бойца. На его славных боевых делах воспитывалась наша летная молодежь.

Капитан Камозин воевал на самых ответственных участках фронта, всегда оказывался там, где труднее. До конца войны он в общей сложности сбил 35 фашистских самолетов лично и 13 — в групповых воздушных боях. Советское правительство наградило крылатого воина второй золотой медалью Героя Советского Союза.

Дважды Герой Советского Союза Павел Михайлович Камозин не расстался с авиацией. Он плодотворно трудится в Гражданском воздушном флоте СССР. Земляки из города Бежицы знают его как активного общественного деятеля, человека большой души.

Над городом Ленина

КАРПОВ АЛЕКСАНДР ТЕРЕНТЬЕВИЧ

Александр Терентьевич Карпов родился в 1917 году в деревне Феленево Перемышлъского района Калужской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. До 1938 года работал слесарем на Калужском машиностроительном заводе. Без отрыва от производства занимался в аэроклубе, а в 1940 году окончил военную авиационную школу.

За годы Великой Отечественной войны вырос от рядового летчика до командира эскадрильи. Сражался на Ленинградском фронте. Совершил около 500 боевых вылетов, участвовал в 97 воздушных боях. Сбил лично 28 самолетов противника и 8 — в групповых боях.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 сентября 1943 го5та Александру Терентьевичу Карпову было присвоено звание Героя Советского Союза. 22 августа 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

20 октября 1944 года при выполнении боевого задания гвардии капитан А. Т. Карпов погиб. Приказом министра обороны зачислен навечно в список полка, в котором служил.

После суровых морозов памятной ленинградцам зимы 1941/42 года наступило потепление. Но ледовая трасса, проложенная через Ладожское озеро, как и зимой, еще продолжала оставаться единственной дорогой, связывавшей осажденный город со страной. На ней, насколько можно было видеть, чернели колонны автомашин. Они шли и шли день и ночь, разбрызгивая воду от таявшего под весенним солнцем снега. Ленинградцам нужно было продовольствие, защитникам города — оружие и боеприпасы.

Немецко-фашистское командование волна за волной бросало на трассу самолеты, чтобы разбить ее и затем сломить волю защитников великого города.

Советские летчики делали по пять — семь боевых вылетов в день, чтобы прикрыть «дорогу жизни» от разбойничьих налетов.

Среди отважных защитников трассы был и Александр Карпов.

Получив боевое задание, чуть свет уходили летчики в воздух. Едва отдохнув после вылета, они опять садились в самолеты.

Солнце было еще высоко над горизонтом, когда Александр Терентьевич Карпов и его командир Беляев в пятый раз за день поднялись в воздух. Небо было чистым. Вдали, у горизонта, просматривались контуры огромного города. А внизу, словно гигантская площадка, проплывала ровная гладь озера, рассеченная темной полоской — «дорогой жизни», тянувшейся до самого горизонта.

Немецко-фашистские захватчики всеми силами старались сорвать перевозки, чтобы заставить голодать население, не допустить снабжения всем необходимым наших оборонявшихся войск. [463]

Фашистское командование непрерывно посылало на «дорогу жизни» свои самолеты. Однако советские летчики мужественно ее защищали. Вот и сейчас Карпов и Беляев увидели, как к ней приближаются два фашистских самолета. Летчики стремительно направились навстречу врагу. Находясь выше противника, они атаковали сверху. Меткой очередью Карпов сразил самолет со свастикой. В это время Беляев вел бой с другим гитлеровским истребителем.

Едва Беляев занимал выгодное положение для атаки, фашист резким маневром уходил из-под огня и сам пытался атаковать. Карпов поспешил на помощь товарищу. Сделав боевой разворот, он устремился наперерез врагу, который теперь оказался в клещах. Фашистский самолет метался из стороны в сторону, яростно огрызался, но железные клещи неумолимо смыкались. И вот меткие очереди советских летчиков прошили врага. Самолет задымил полетел вниз.

Наши истребители продолжали полет над трассой.

Александр Карпов, будто привязанный невидимой нитью к ведущему, легко повторял все его маневры. Радость только что одержанной победы, сознание выполненного долги вселяли чувство уверенности, готовность снова и снова сразиться с врагом.

Но это чувство было далеким от самоуспокоенности. Карпову был свойствен критический самоанализ. В перерывах между боевыми вылетами летчик до мельчайших подробностей воспроизводил в памяти все детали полета, оценивал их, делал выводы.

Постепенно увеличивался счет сбитых вражеских самолетов. Александр Терентьевич Карпов становился зрелым воздушным бойцом.

...Морозное зимнее утро. Сквозь зубчатую стену леса пробиваются косые лучи солнца, отражаясь серебром на покрытой снегом хвое. Настроение у всех приподнятое. Да и как не радоваться: наступил час возмездия, которого летчики вместе со всеми защитниками Ленинграда так долго ждали. Начался прорыв блокады Ленинграда.

— Самолет к полету готов! — докладывает авиамеханик» старшина Шитиков.

Взвилась ракета, пятерка краснозвездных «ястребков» поднялась в морозное солнечное небо, направляясь к Неве, к переднему краю.

С командного пункта передали:

— Внимание! На юго-западе десять вражеских бомбардировщиков под прикрытием десяти истребителей.

Карпов услышал по радио команду ведущего группы Беляева:

— Идем на перехват!

После первой дружной атаки наших летчиков строй вражеских самолетов рассыпался. Беляев атаковал ведущего и сразу же сбил его.

В это время на Карпова напали три фашистских истребителя. Но, отбиваясь, Александр завладел инициативой боя, навязал врагу свою волю. Подбив один самолет, советский летчик заставил остальные ретироваться.

Пока советские летчики вели бой с истребителями, несколько гитлеровских бомбардировщиков попытались прорваться в сторону наших войск. Александр Карпов пошел в атаку на бомбардировщика. После первой пушечной очереди мотор вражеской машины задымил. Александр с удовольствием наблюдал, как фашистский самолет рухнул на землю. Несколько самолетов сбили другие советские летчики. Не удалось вражеским бомбардировщикам прорваться к нашим наступающим войскам.

В сентябре 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР отважному летчику было присвоено звание Героя Советского Союза.

Земляки Александра, колхозники сельхозартели «Смычка» в Калужской области, где он родился и вырос, поздравляя героя, писали: «Смелее бей ненавистного врага, чтобы духу его не осталось на нашей земле!»

«Ваш наказ выполню, — отвечал им летчик. — Все силы отдам священному делу полного освобождения советской земли от немецко-фашистской нечисти».

Вскоре Карпов стал командиром эскадрильи. Водил молодых летчиков в бой, учил их искусству побеждать врага.

Фронтовая печать много писала об одном воздушном бое трех советских истребителей. У гитлеровских летчиков было многократное численное превосходство, у гвардейцев — лютая ненависть к врагу, помноженная на мастерство. Они чувствовали, что под ними родная советская земля, и во имя Родины смело приняли неравный бой.

Предвкушая легкую победу, фашисты напали на тройку советских самолетов. Карпов развернулся навстречу противнику, шедшему во главе вражеских истребителей. Это был опытный воздушный пират. II чем яростнее он сопротивлялся, тем сильнее было желание победить его. Долго продолжался этот поединок. Но вдруг фашист стремительно спикировал вниз, стараясь на бреющем полете уйти от преследования. В этот момент советский летчик настиг противника и меткой очередью вогнал его в землю.

Затем еще два вражеских самолета были сражены советскими летчиками. Но к месту боя подходили все новые и новые истребители противника. У наших на исходе боеприпасы и горючее. Выбрав удобный момент, советские летчики стали оттягиваться на свою территорию. Фашисты бросились за истребителями.

Но не привыкли герои подставлять противнику спину. Убедившись, что бензина хватит еще на одну атаку и возвращение на свою территорию, советские летчики энергично развернулись на 180 градусов и на огромной скорости устремились навстречу врагу.

Лобовая атака... Александр Карпов нацелил свой истребитель на один вражеский самолет, Жидов — на другой. Расстояние между самолетами быстро уменьшалось. Теперь победит тот, у кого крепче нервы, тверже воля.

Фашистские летчики, открыв огонь с дальнего расстояния, не переставали стрелять. Сначала вражеские огневые трассы гасли где-то далеко впереди советских самолетов, затем все более приближались. Одна очередь прошла ниже самолета Карпова, другая сверкнула огненным пунктиром правее.

Александр напряг всю свою волю. «Еще секунда, еще...», а палец правой руки невольно начинал давить на гашетку. «Рано, еще рано...»

Когда между самолетами, сближавшимися с огромной скоростью, оставалось всего четыре-пять десятков метров, фашистский летчик не выдержал. Он круто отвернул влево — вверх, невольно подставив брюхо своего самолета под огонь советского истребителя.

Карпов меткой очередью прошил немецко-фашистский самолет. Объятый пламенем, он рухнул на землю. Второй фашистский самолет сбил Жидов.

Так коммунист Александр Карпов выполнял наказ своих земляков.

Большая часть боевых вылетов Александра Карпова проходила над городом Ленина. В небе города-героя росло боевое мастерство летчика, здесь он стал зрелым воздушным бойцом.

Как-то Александра и его боевых товарищей вызвали на командный пункт. Докладывая о прибытии, Карпов заметил, что командир чем-то озабочен. Поставив летчикам боевую задачу на сопровождение транспортных самолетов, он сказал:

— Помните, товарищи, на борту этих машин дети. От вас зависит их жизнь.

Молча шли к самолетам.

Размышления летчиков прервала команда:

— По самолетам!

Через несколько минут шестерка краснозвездных «ястребков» во главе с Александром Карповым была уже в воздухе.

Один за другим, широко распластав крылья, летели транспортные самолеты, а позади них и выше, справа и слева шли маленькие юркие истребители.

Вдали Карпов заметил четыре едва заметные точки. Они все увеличивались. «Истребители противника», — мелькнуло в сознании. Карпов и его ведомый устремились вверх, чтобы занять выгодное положение для атаки.

Вражеские летчики попытались пробиться к транспортным самолетам. Но им навстречу развернулась пара наших истребителей непосредственного прикрытия. А в это время пара Карпова камнем свалилась на фашистские самолеты сверху. Вражеские летчики заметались. Один из самолетов, сраженный меткой очередью Карпова, полетел к земле. Другие, преследуемые нашими летчиками, ушли.

Транспортные самолеты благополучно прибыли к месту назначения.

Как-то Карпов патрулировал над Ленинградом. Послушный твердой руке летчика самолет выписывал круги. Внизу раскинулись улицы и проспекты города, бесконечно дорогого каждому советскому человеку. Летчик до мельчайших подробностей изучил его расположение. Порой ему казалось, что он с детства ходил по этим широким проспектам, гранитным набережным, красивым паркам.

Александру вспомнилась картина, которую он наблюдал однажды на улицах осажденного города. Они шли с летчиком Воронцовым навестить его родных. Навстречу, зябко кутаясь, медленно шли истощенные люди. Какая-то женщина, поминутно останавливаясь, везла детские салазки, на которых сидел худой человек, уже не имевший сил передвигаться сам. Летчиков поразил взгляд его больших глаз, блестевших на морщинистом лице, обтянутом бледной, как воск, кожей...

Молча, с тяжелым чувством прошли летчики мимо этих людей.

— Мало мы бьем фашистских гадов! — сказал Карпов, яростно сжимая кулаки. [467]

И вот теперь Александр Карпов поднялся в воздух, чтобы защитить людей, страдания и непреклонность которых видел своими глазами.

Зорко всматривался он в даль. Вдруг в наушниках послышался голос командира:

— На высоте 6000 метров в направлении города вражеский самолет.

Экипаж противника считал себя в безопасности на такой высоте. Карпов устремился круто вверх, навстречу врагу. Стрелка альтиметра отсчитывает высоту. Подниматься становится все труднее.

Александр перевел самолет в горизонтальный полет, затем начал виражить, просматривая воздушное пространство. Вражеского самолета не видно.

Надо подниматься выше. Карпов снова набирает высоту. Дышать становилось все труднее. Холодные капли пота выступили на лбу. И тут Александр отчетливо увидел двухмоторный фашистский самолет.

Чтобы атаковать врага, надо подниматься еще выше. Летчик, не колеблясь, направил самолет наперерез фашисту. Цель приближалась, однако силы летчика с каждым метром высоты иссякали. Воздуха не хватало. Частое биение сердца тупыми ударами отдавалось в висках. Он не слышал ничего, кроме этих ударов. Даже мощный гул мотора казался отдаленным. Руки едва держали ручку управления, но в сознании была одна мысль; перехватить и уничтожить врага. «Вперед, вперед...» — казалось, выбивали глухие удары в висках.

Перед его глазами маячил силуэт вражеского самолета. Порой он расплывался в темные круги и терялся. Тогда Карпов на мгновение закрывал отяжелевшие веки и резко встряхивал головой. Самолет с паучьей свастикой снова появлялся перед ним. Когда же Александр Карпов увидел, что немецкий бомбардировщик совсем близко, он последним усилием совместил перекрестие прицела с вражеским самолетом и нажал на спуск.

Дробно простучала длинная очередь. Но Карпов уже не слышал ее: потерял сознание. Когда он очнулся, самолет круто пикировал вниз, а вражеская машина, оставляя густой дымный след, уходила на запад, но видно было, что далеко не уйдет.

...В Калуге, на улице Дзержинского, в тенистом сквере стоит на гранитном постаменте бронзовый бюст Александра Карпова. Из этого города молодой рабочий ушел в летную школу. [468] У подножия памятника герою всегда живые цветы. Около него в молчании останавливаются советские люди.

Вот у памятника выстроились пионеры. Над их головами алым кумачом, словно обагренное кровью героя, плещется знамя. Это пионерская дружина, носящая имя Александра Карпова, пришла почтить его светлую память. Торжественно звучит горн. Юные ленинцы рапортуют о своих успехах в учебе. Они клянутся быть такими же преданными Родине и партии, каким был их земляк Александр Карпов, прославленный герой Великой Отечественной войны.

Первый танкист-гвардеец

КАТУКОВ МИХАИЛ ЕФИМОВИЧ

Михаил Ефимович Катуков родился в 1900 году в селе Большое Уварове Озерского района Московской области в семье Крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1932 года. В Советской Армии с 1919 года. Участник гражданской войны. В 1922 году окончил пехотные курсы комсостава, в 1927 году — курсы «Выстрел», а в 1935 году — академические курсы. Затем командовал танковой бригадой, дивизией. В годы Великой Отечественной войны командовал крупными танковыми соединениями и объединениями. Возглавляемая им танковая бригада нанесла под Мценском сокрушительный удар по танковым частям армии Гудериана. За эти бои под Мценском ей было присвоено звание гвардейской. В период битвы под Москвой первая гвардейская бригада громила гитлеровские войска на Волоколамском направлении.

В 1943 году М. Е. Катуков был назначен командующим танковой армией. Участвовал в боях с крупными танковыми соединениями врага под Белгородом и Харьковом. Принимал активное участие в освобождении Правобережной и Западной Украины, а также в боях на территории Польши и Германии.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 сентября 1944 года Михаилу Ефимовичу Катукову присвоено звание Героя Советского Союза, 6 апреля 1945 года за новые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил академические курсы при Академии Генерального штаба. Командовал армией, бронетанковыми и механизированными войсками группы.

Ныне маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков живет в Москве, находится на ответственной военной работе.

Когда мы смотрим на эмблему советской гвардии — пятиконечную звезду, обрамленную лавровым венком, на красное знамя, устремленное вперед, в нашем сознании невольно возникает представление о воинах, снискавших своей боевой доблестью немеркнущую славу на полях сражений минувшей войны.

Счет своей жизни советская гвардия ведет с осени 1941 года. В ту пору она была еще молода. Но уже тогда, словно сталь, прошедшая сквозь горнило, она быстро закалилась в тяжелейших испытаниях начального периода войны.

Заглянем в список первых гвардейских частей и соединений. В нем мы найдем одну из танковых бригад и ее командира, в то время полковника, ныне маршала бронетанковых войск Михаила Ефимовича Катукова. Именно эту бригаду по праву считают родоначальницей танковой гвардии, а командира, который водил ее в бой, — первым танкистом-гвардейцем.

...Октябрь 1941 года. Дальние подступы к Москве. Старинный городок Мценск. Окрестные села окутаны дымом пожарищ. Перелески, сбросившие зелень листвы. Гонимые ветром, быстро проплывают тяжелые серые облака, время от времени обдавая землю дождем, а иногда покрывая ее мохнатыми хлопьями снега. Мокрое поле изрезано широкими колеями танковых гусениц, исклевано бомбами и снарядами. Высота, помеченная на топографической карте отметкой «100», взлохмачена ударами гвардейских минометов. Ослепительные в полете реактивные снаряды, подобно стрелам молний, раскалывают мутное небо. Падая, они поднимают фонтаны земле, и все: немецкие автоматчики, пытающиеся захватить высоту, сопровождающие их танки, бронетранспортеры — скрывается в дыму. [471] Затем начинается контратака наших Т-34 и КВ. Они довершают разгром вражеской колонны.

Повсюду — справа от небольшой рощицы и слева до остатков разрушенной деревни с любопытным названием Первый Воин — следы боя. Высятся громады вражеских танков, сожженных и подбитых, частью с оторванными и отброшенными в сторону башнями. Зримый пример: немецкая броня не выдержала состязания с советской танковой пушкой. Только здесь, у высоты, — 26 машин, годных лишь на переплавку. На самом же деле их больше, если пройти в район рощи, где противник тоже наступал, но был остановлен. «Уничтожено 17 коробок», — докладывал по радио комбригу капитан Анатолий Рафопулло (его батальон находился в засаде за рощей). Итого — 43 танка. Но и это еще не все. Тут и там полевые пушки, опрокинутые взрывной волной, и зарядные ящики к ним, пулеметы с неизрасходованным запасом лент, минометы, изуродованные прямым попаданием снаряда, автоматы и даже походная кухня на прицепе обгоревшего остова грузового автомобиля. И трупы, трупы немецких солдат.

Рядом с комбригом — командир танковой роты капитан Александр Бурда. Он только что вышел из боя, и голос у него хриплый, брови опалены, лицо в пороховой копоти.

— Это есть танки Гудериана? — спрашивает он комбрига. — Ну что ж, побьем и Гудериана, — решительно бросает на ходу.

Еще бы не побить, если один взвод лейтенанта Дмитрия Лавриненко, состоящий из четырех Т-34, уничтожил за день 16 немецких танков!

И уж не это ли мрачное зрелище невосполнимых потерь, зловещего шипения и ослепительного огня советской реактивной артиллерии, стремительных контратак наших танков рисовалось Гейнцу Гудериану, когда он после войны предавался воспоминаниям о битве под Москвой? Ведь нацистская пропаганда объявила его — и сам он уверовал в это — непогрешимым мастером вождения танковых групп и армий. Но на пути к Москве он безнадежно застрял, хотя и располагал многократным превосходством в силах. Его 2-я танковая группа насчитывала пять танковых, восемь моторизованных и пехотных дивизии.

В посмертно изданной книге «Танки — вперед!», являющейся своего рода катехизисом для бронетанковых войск возрожденного вермахта, он все беды, случившиеся с ним на подступах к Москве, взвалил на грязь, «безраздельно царившую в России», где немецкие танки, «имевшие слишком узкие гусеницы, едва могли двигаться со скоростью танков 1918 года». И потом, оказывается, «противник уже располагал новым типом тапка Т-34, который намного превосходил немецкие машины своей проходимостью, толщиной брони и бронебойностью пушки». На этом Гудериан поставил точку. Ни слова о мастерстве советских танкистов, ни слова об их стойкости, изумлявшей в те дни весь мир,

А между тем Гудериан, встретившись на поле боя с советскими танками, был жестоко бит отнюдь не числом. Едва ли в танковой бригаде Катукова насчитывалось в то время с полсотни боевых машин. Правда, по своим качествам они были лучше немецких. Но не только качество техники является мерилом оценки способностей военачальника. Если бы тогда в руках Гудериана оказалась «Инструкция танкистам по борьбе с танками, артиллерией и пехотой противника», составленная М. Е. Катуковым на основе обобщенного опыта первых месяцев войны, ему, возможно, яснее стали бы причины огромных потерь, понесенных им под Москвой, В этой инструкции речь шла о применении такого способа борьбы с вражескими танками, как танковые засады, о танковой атаке на максимальной скорости, о ведении огня на ходу, о маневре на поле боя для выхода во фланг и тыл противника, о разведке, действия которой в подвижных формах боя простирались на десятки километров…

Гудериан не знал, где располагались главные силы бригады, тогда как М. Е. Катуков был всегда в курсе передвижения и намерений противника и противопоставлял ему те способы действий, которые сулили верный успех. В одном из приказов Гудериан убеждал своих танкистов, что потери машин часто вызывались не обстановкой боя, а недостаточной решимостью самих экипажей. Дело было именно в обстановке, которую М. Е. Катуков и офицеры его бригады создавали путем применения новых тактических приемов борьбы, опираясь на более совершенную военную технику и, конечно, на высокие морально-боевые качества личного состава.

Вот официальный документ — приказ народного комиссара обороны Союза ССР, датированный 11 ноября 1941 года, за № 837, которым 4-я танковая бригада переименовывалась в 1-ю гвардейскую и который содержит итог ее восьмидневных боев на направлении Орел — Мценск: «В результате ожесточенных боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей [473] с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчисляются единицами».

Михаил Ефимович вспоминает:

— За восемь дней непрерывных боев бригаде пришлось сменить шесть рубежей обороны и вынуждать противника каждый раз организовывать наступление. Удавалось нам и резко уменьшать потери от ударов противника с воздуха. Занимая оборону на новом рубеже, мы устраивали впереди него ложный передний край, отрывали здесь окопы, траншеи, ходы сообщения. Вражеская авиация сбрасывала бомбовый груз по мнимому переднему краю, оставляя нетронутыми действительные позиции наших танков, нашей артиллерии и пехоты. Под Мценском мы бросили клич: «Один советский танкист должен бить 20 немецких!» Так и было в действительности.

...Битва под Курском. М. Е. Катуков — командующий 1-й танковой армией, действовавшей в составе Воронежского фронта. Армия вместе со стрелковыми соединениями прикрывала особенно опасное направление — Обоянское. Крупные силы танков, поддержанные мощной авиацией, сосредоточил здесь противник, чтобы осуществить бросок на Курск.

«Я находился на командном пункте, — рассказывает о тех днях М. Е. Катуков. — День выдался ясный, и с командного пункта на несколько километров видно было поле боя. Наши передовые танковые бригады с ходу развернулись в боевой порядок и заняли заранее подготовленные рубежи. Машины противника устремились к Обояни. Их боевые линии имели небольшие интервалы, и казалось, что движется броневая стена, готовая подмять под себя все, что окажется на ее пути. Была создана небывалая доселе плотность боевой техники. На южном фасе Курского выступа наступало танков больше, чем участвовало в войне с Польшей, и в несколько раз больше, чем их было в армии Гудериана под Москвой. Пробить такую армаду почти невозможно. Первые столкновения с ней наших передовых батальонов оказались неудачными. Танкисты никак не могли вступить с противником в ближний бой. Его тяжелые танки и штурмовые орудия встречали наши «тридцатьчетверки» огневой завесой с дальних расстояний. Мы несли неоправданные потери. Командиры бригад докладывали обстановку, просили разрешения бить врага огнем с места. Надо было считаться с реальными фактами и на ходу менять тактику боя — остановить корпуса и встретить дивизии противника на выгодных позициях. [474] Я докладываю командующему фронтом, вместе с тем отдаю распоряжение штабу, к месту боя тороплю вторые эшелоны. Решил сосредоточить максимальное количество сил в одном месте, достичь превосходства над противником на направлении контрудара. Время неумолимо бежит, обстановка усложняется. Противник медленно вбивает клин в боевые порядки корпусов.

Как же все-таки остановить врага? Что еще предпринять? Мои мысли прервал дежурный офицер. Меня приглашали к аппарату. Будет говорить Верховный Главнокомандующий. Я отчетливо представлял обстановку, критически оценивал действия передовых танковых бригад и был готов к объяснению прежде всего неудач. Однако разговор начался не с этого. Верховный Главнокомандующий ознакомил меня с положением на обоих выступах Курской дуги, а затем спросил: «Как вы, товарищ Катуков, думаете остановить противника?» Я старался доложить уже выношенный план дальнейшей борьбы и просил разрешения пока отказаться от контрудара. Сталин выслушал мои доводы и согласился с предложением.

Тактический план борьбы с вражескими танками, подсказанный жизнью, рожденный на поле боя, вступил в действие. Наши танкисты перешли к прочной обороне выгодных высот, перекрестков дорог, населенных пунктов. На пути наступления гитлеровцев вырастали мощные заслоны, которые внезапным огнем с близких расстояний ошеломляли противника и наносили ему большие потери. Атаки гитлеровцев с каждым днем затухали. Почувствовав это, мы дополнили жесткую оборону важных в тактическом отношении объектов внезапными контратаками. Эти контратаки постепенно наращивались, в них принимало участие все больше и больше сил. Танковая рота, которой командовал храбрый офицер Бочковский, смело приняла удар 70 вражеских танков и не пропустила их через свой боевой порядок. Экипажи комсомольцев Бессарабова, Соколова и других неизменно выходили победителями в единоборстве с немецкими «тиграми». Танковая бригада полковника Кошелева несколько суток продолжала бои, находясь в плотном кольце вражеских танков. Она отвлекла на себя значительную часть сил, ослабив ударную группировку. Когда создавались условия, контратаковали целые танковые корпуса».

В трактатах буржуазных военных теоретиков, исследовавших опыт прошлых войн, весна и осень считались такими временами года, когда фронты замирают в своей неподвижности. Тот же Гудериан в упомянутой книге сказал: «Передвижения и [475] боевые операции крупных масштабов прекращались на Восточном фронте в периоды весенней и осенней распутицы». Говоря так, он, по-видимому, имел в виду германский генералитет, который просто боялся предпринимать активные действия и местности, раскисшей от непогоды. Советские же военачальники, напротив, нередко обрушивали удары по врагу именно в распутицу, чтобы сорвать его надежды на спасительную передышку. Один из выдающихся примеров — Проскурово-Черновицкая операция, проведенная войсками 1-го Украинского фронта в марте — апреле 1944 года и протаранившая оборону противника на глубину до 400 километров. В этой операции в числе других танковых армий принимала участие и армия под командованием М. Е. Катукова.

В ходе операции наши войска окружили крупные силы вражеской группы армий «Юг». Понятно, что со стороны немецко-фашистского командования следовало ожидать попыток оказать помощь своим частям, очутившимся в новом котле, В этих условиях важно было отодвинуть еще дальше на запад внешний фронт окружения. Эту задачу выполняла армия М. Е. Катукова. Введенная в сражение 21 марта, она уже к утру 24 марта вышла к Днестру, в район Залещики, 27 марта — на реку Прут, в район Коломыя, 29 марта — в район Черновиц, изолировав, таким образом, окруженного противника от своих резервов, находившихся за пределами внешнего фронта окружения. Ни реки, вышедшие из берегов, ни грязь, ни ожесточенное сопротивление врага — ничто не смогло остановить наступательного порыва танкистов. Во время Проскурово-Черновицкой операции ряды Героев Советского Союза в армии М. Е. Катукова пополнились 28 воинами, а армия с 25 апреля 1944 года была преобразована в 1-ю гвардейскую танковую армию.

Полководческий талант М. Е. Катукова ярко проявился в Львовско-Сандомирской операции, осуществленной войсками 1-го Украинского фронта в июле — августе 1944 года. Эта операция характерна прорывом сильно укрепленной обороны противника, вводом танков в узкий коридор для расширения прорыва и развития наступления, окружением крупной вражеской группировки в районе Броды, форсированием ряда водных преград, в том числе Вислы.

1-я гвардейская танковая армия, возглавляемая М. Е. Катуковым, действовала на Рава-Русском направлении. Она вошла в прорыв 17 июля и к исходу дня находилась на расстоянии 45 километров от бывшего переднего края, с ходу преодолев реку Западный Буг и захватив плацдарм в районе Добрачнн.

От Западного Буга путь 1-й гвардейской танковой армии лежал к реке Сан. Продвигаясь темпом до 50 километров в сутки, она вышла 22 июля передовыми частями к этой реке и преодолела ее. К 27 июля плацдарм на западном берегу Сана достигал 45 километров в глубину и более 100 километров по фронту. Столь быстрым выходом армии к реке Сан был рассечен фронт вражеской группы армий «Северная Украина». Кроме того, танкисты М. Е. Катукова создали угрозу тылу и флангу львовской группировки противника, и это значительно облегчило ее ликвидацию нашими войсками, наступавшими на Львов.

Теперь на очереди была Висла — широкая, полноводная река. М. Е. Катуков отдавал себе отчет в том, что ее форсирование будет сопровождаться большими трудностями, прежде всего ожесточенным сопротивлением противника, и поэтому усилил передовые отряды артиллерией, заранее обеспечив их переправочными средствами. Переправа началась в ночь на 30 июля. Одно за другим подразделения мотопехоты и танков появлялись на противоположном берегу Вислы и немедленно устремлялись вперед, чтобы расширить плацдарм, создать условия для переправы не только главных сил своей армии, но и общевойсковых соединений.

К исходу 4 августа плацдарм за Вислой был равен по глубине 30 и по фронту 50 километрам. Теперь задача состояла в том, чтобы продолжать раздвигать его границы, но самое важное — удержать как исходный район для нового наступления. В течение августа немецко-фашистское командование пять раз пыталось ликвидировать плацдарм. Отражая вражеские контрудары, наши войска в свою очередь предпринимали активные действия. Так, 18 августа 1-я гвардейская танковая армия во взаимодействии с 13-й общевойсковой армией, перейдя в наступление, овладела городом Сандомир, уничтожив до трех вражеских дивизий, располагавшихся севернее этого города. К 30 августа плацдарм был расширен до 75 километров по фронту и до 50 километров в глубину. Отсюда в январе 1945 года советские войска нанесли мощный удар с целью выхода в юго-восточные районы Германии.

Родина высоко оценила подвиги танкистов — участников Львовско-Сандомирской операции. В их числе был и М. Е. Катуков, удостоенный звания Героя Советского Союза.

В соответствии с замыслом Ставки Верховного Главнокомандования в период с 12 января по 3 февраля 1945 года была предпринята Висло-Одерская операция. Она включала мощные [477] фронтальные удары на Берлинском направлении, нанесенные, ударными группировками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов с плацдармов, образованных за Вислой в районах Мангушева, Пулав и Сандомира. Этими ударами в несколько дней был сокрушен весь стратегический фронт вражеской обороны от Вислы до Одера. О том, насколько прочной была здесь оборона, можно судить по Мезеритскому укрепленному району. Его основу составляли двух- и четырехэтажные железобетонные сооружения — «панцерверке», рассчитанные на гарнизон из 60 — 120 человек. Семь таких сооружений приходилось на один километр фронта. На поверхности каждого из них располагалось от трех до восьми пулеметных бронеколпаков, минометные и огнеметные установки. Всего же между Вислой и Одером на глубину 570 километров противник создал семь оборонительных рубежей и значительное количество отсечных полос и позиций.

1-й гвардейской танковой армии, входившей в состав 1-го Белорусского фронта, который наносил удары с Мангушевского и Пулавского плацдармов, предстояло войти в прорыв на второй день операции и развивать наступление в общем направлении на Нове-Място, Кутно, Познань. И здесь также проявилось умение М. Е. Катукова достигать высоких темпов наступления. Командующий приказал выделить от каждого танкового и механизированного корпуса передовые отряды в составе танковой бригады, самоходно-артиллерийского полка, дивизиона гвардейских минометов, зенитчиков, понтонеров и саперов. Они выполняли задачи по захвату и удержанию важных рубежей и объектов до подхода главных сил армии.

К 19 января армия, продвинувшись с боями на расстояние свыше 100 километров, вышла в своей полосе к Вартовскому оборонительному рубежу, прорвала его с ходу, а двумя днями позже уже находилась у Познанского рубежа, завязав бой за город и крепость Познань. Немецко-фашистское командование, пытаясь любой ценой не допустить вторжения советских войск на территорию Германии, выдвинуло на Познанский оборонительный рубеж пять свежих дивизий и одновременно перебросило резервы для занятия пограничных укреплений. Однако эти мероприятия не смогли остановить нашего наступления. После трехдневных ожесточенных боев к исходу 25 января танкисты М. Е. Катукова при содействии общевойсковых соединений, догнавших их к этому времени, завершили прорыв Познанского оборонительного рубежа. Город и крепость Познань с 60-тысячным гарнизоном были полностью окружены и блокированы. [478]

Конец января 1-я гвардейская танковая армия ознаменовала прорывом полосы пограничных укреплений и выходом к Мезеритскому укрепленному району. Стремительные и внезапные действия советских танкистов буквально ошеломили противника. К 20 часам 29 января командир 44-й гвардейской танковой бригады полковник И. И. Гусаковский доносил М. Е. Катукову: «Подошел к восточной окраине Хохвальде, сильнейшему опорному пункту укрепрайона». По совету командующего он выслал разведку, чтобы установить место и характер укреплений, проходы в минных полях и железобетонных надолбах, которых насчитывалось шесть-семь рядов. «Действуйте решительно, не ожидайте подхода главных сил своего корпуса, используйте ночь и двигайтесь к Одеру!» — напоминал М. Е. Катуков комбригу.

Бригада блестяще осуществила смелое решение — с ходу прорвала укрепленный район, оторвавшись от основных сил корпуса и армии более чем на 25 километров. В последующем бригада, отразив все контратаки противника, в ночь на 2 февраля форсировала Одер и захватила плацдарм на западном берегу. К 1 февраля были преодолены все укрепления Мезеритского района, и 1-я гвардейская танковая армия вышла на Одер южнее города Франкфурта, полностью выполнив возложенную на нее задачу.

С именем М. Е. Катукова связана Восточно-Померанская операция, проведенная войсками 2-го и 1-го Белорусских фронтов с 10 февраля по 31 марта 1945 года. В результате этой операции советские войска разгромили немецко-фашистскую группу армий «Висла»; вышли к побережью Балтики на фронте в 350 километров и к реке Одер на всем ее протяжении; овладели крупными портами Данциг, Гдыня, Кольберг и тем самым улучшили условия базирования и боевых действий Балтийского флота: сорвали замысел противника — нанести фланговый удар по нашим войскам, действовавшим на Берлинском направлении, и создали благоприятную обстановку для решительного удара на Берлин; ухудшили положение вражеских группировок, оставшихся в Курляндии и Восточной Пруссии, и, наконец, возвратили польскому народу принадлежавшие ему земли.

После прорыва тактической зоны обороны 1-я гвардейская танковая армия, находившаяся в составе 1-го Белорусского фронта, приступила к преследованию разбитых частей противника на Кольбергском направлении. Начинался март — пора оттепели, и нужно было как можно быстрее продвигаться вперед, не давая вражеским войскам оседать на естественных [479] рубежах, выгодных для организации сопротивления. Танкисты М. Е. Катукова понимали это и вели преследование не только днем, но и ночью. К 12 часам 4 марта первой к побережью Балтийского моря вышла 45-я гвардейская танковая бригада. Она немедленно завязала бой за Кольберг. А на исходе того же дня все главные силы армии уже находились на реке Перзанте. Таким образом, восточно-померанская группировка оказалась расчлененной на две части. Теперь необходимо было в кратчайший срок окончательно ликвидировать ее, очистить от противника морское побережье.

Приняв совместно с 1-й армией Войска Польского и 3-й ударной армией участие в разгроме частей противника, окруженных в районе Польциы, 1-я гвардейская танковая армия по указанию Ставки Верховного Главнокомандования была передана в состав 2-го Белорусского фронта.

В конце первой половины марта войска 2-го Белорусского фронта подошли к Данцигско-Гдыньскому оборонительному району. До берега моря оставалось не более 10 — 15 километров. Соединения 1-й гвардейской танковой армии действовали теперь как танки непосредственной поддержки пехоты, увеличивая силу удара. Противник оказывал ожесточенное сопротивление и на суше, и на море. В иной день приходилось отражать до 20 контратак и продвигаться вперед всего лишь на полтора — два километра.

К 23 марта танки с десантами автоматчиков достигли Данцигской бухты, разрубив вражескую группировку на две части — данцигскую и гдыньскую. Разгорелись сильные бои непосредственно за Данциг и Гдыню. Танкистам М. Е. Катукова приходилось действовать и в составе штурмовых групп, специально созданных для быстрейшей очистки зданий от противника, и вести стрельбу по кораблям германского военно-морского флота, бороздившим воды Данцигской бухты. К 30 марта с обеими частями вражеской группировки, прижатой к морю, было покончено. Многие участники этой выдающейся операции были отмечены правительственными наградами. М. Е. Катуков был награжден второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

...Апрель 1945 года. Советские войска, и в их числе 1-я гвардейская танковая армия во главе с М. Е. Катуковым, ведут наступление на Берлин. Вся территория, начиная от Кюстринского плацдарма, захваченного нашими войсками во время предыдущих действий, и кончая Берлином, — зона сплошных заграждений. Вот гряда Зееловских высот с их крутыми скатами, [480] которую немецко-фашистское командование рассматривало как своего рода ключ ко всей системе обороны на подступах к Берлину. Тут развитая сеть траншей и ходов сообщения, прикрытых минными полями и проволочными препятствиями, тут огромное количество различных долговременных, посаженных в землю огневых точек. М. Е. Катуков вспоминает, что в частях армии от одного экипажа к другому переходил красный вымпел «Герою Зееловских высот». Побывал он и на танке, которым командовал комсомолец лейтенант Алешин. Танк имел несколько вмятин, дважды горел, но вот так, с вымпелом на башне, он и дошел до Берлина.

Вокруг самого Берлина — три обвода укреплений, а в городе — здания, приспособленные для ведения сплошного огня из всех видов оружия, и перекрестки улиц, перехваченные кирпичными баррикадами. Немецкие фортификаторы немало потрудились над тем, чтобы попытаться остановить наступление советских войск в направлении Берлина.

Прогрызая оборону, отражая частые контратаки, наши войска настойчиво продвигались вперед. Наконец наступил день — это было 19 апреля, — когда открылась возможность начать охватывающий маневр с целью окружения группировки, оборонявшей Берлин. Этот маневр протекал в условиях упорного сопротивления и представлял собой цепь напряженных боев, которые не прекращались ни днем, ни ночью. Противник все время подводил резервы и неоднократно контратаковал. Но это не смогло остановить движение наших войск. В ночь на 25 апреля войска охватывающих группировок встретились в районе Потсдама. Берлинская группировка была взята в железное кольцо. В дальнейшем последовал ее разгром.

...Конец апреля застал 1-ю гвардейскую танковую бригаду в Тиргартене — одном из районов Берлина. Бригада входила в состав армии, которой командовал М. Е. Катуков. Затих грохот боя, и танкисты-гвардейцы впервые надели чехлы на жерла своих орудий. А потом они увидели боевое знамя бригады. На нем как знаки неувядаемой славы сияли в лучах солнца два ордена Ленина, орден Красного Знамени, ордена Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого. Не могли не гордиться гвардейцы и тем, что в их бригаде насчитывалось теперь 19 Героев Советского Союза. Не могли они в эти торжественные минуты не вспомнить и о своем первом командире: с ним они начали боевой путь под Москвой, а завершили в Берлине.

Сын матроса с «Авроры»

КЛУБОВ АЛЕКСАНДР ФЕДОРОВИЧ

Александр Федорович Клубов родился в 1918 году в деревне Еруново Вологодского района Вологодской области в бедной крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. А. Ф. Клубов рано познал нужду. В 1934 году уехал в Ленинград, поступил в школу ФЗУ при заводе «Большевик». Некоторое время работал токарем в инструментальном цехе этого завода, а с 1936 года — на Ленинградском карбюраторном заводе,

В 1939 году А. Ф. Клубов был зачислен курсантом в авиационное училище. В годы Великой Отечественной войны принимал активное участие в боях с врагами на Южном, а затем на 1-м, 2-м и 4-м Украинских фронтах. Был командиром звена, эскадрильи. Совершил 457 боевых вылетов, участвовал в 95 воздушных боях, лично сбил 31 самолет противника и 19 в группе.

13 ноябре 1944 года на одном из прифронтовых аэродромов во время облета машины смерть оборвала жизнь отважного летчика-истребителя. За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом отвагу и героизм Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 апреля 1944 года Александру Федоровичу Клубову присвоено звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года он был посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

Покрышкин нервничал: взволнованный, он ходил по аэродрому, то снимал, то надевал шлемофон и все чаще тревожно спрашивал радиста:

— Ну, что Клубов?

— Молчит, товарищ командир, — приглушенно отвечал радист, словно он сам был виновен в том, что оборвалась связь с командиром группы истребителей, завязавшей трудный бой с «мессершмиттами».

— Продолжайте запрашивать, — резко бросал приказание Покрышкин и вновь всматривался в далекий, пламенеющий закатом горизонт.

Редко кто видел этого хладнокровного воздушного бойца, умелого авиационного командира таким возбужденным и встревоженным, как в эти минуты. Уж кто-кто, а Покрышкин умеет сдерживать себя. В самую критическую минуту боя он не растеряется, его нервы всегда послушны твердому рассудку бойца. Но тут...

Больше часа прошло с того момента, как он выпустил в воздух группу истребителей, которую повел один из его учеников — Александр Клубов. Истребители вышли в район патрулирования. Потом поступило сообщение, что появилась волна «юнкерсов» и «мессершмиттов». Клубов разделил свои силы. Ударную группу он повел в атаку, а прикрывающей паре приказал набрать высоту. Потом сообщили, что появились еще «мессершмитты», и обстановка осложнилась. Уничтожив несколько бомбардировщиков и обратив остальных в бегство, Клубов был вынужден завязать бой с вражескими истребителями. По рации то и дело раздавался его взволнованный голос: «Атакую, прикрой», «Идем вверх», «Смотри сзади». И вдруг связь оборвалась. [483] Прошли десятки минут томительного ожидания. Один за другим возвращались на свой аэродром самолеты. А Клубова все нет.

В эти тревожные минуты в памяти Покрышкина всплыло многое, что было связано с летчиком Клубовым. Вспомнились майские дни 1943 года, когда после боев в небе Кубани Покрышкин принимал пополнение. В числе других летчиков, прибывших в полк, был и Александр Клубов — невысокого роста и далеко не богатырского телосложения человек с ясным и открытым взглядом. «Такой не покривит душой», — решил Покрышкин при первом же знакомстве. И хотя рассказывал он о себе кратко, не употребляя звонких фраз, ясно было, что война уже успела опалить его своим огненным дыханием.

Родился Александр Клубов на Вологодщине, рос и учился в Ленинграде. В свое время здесь служил во флоте, на легендарном крейсере «Аврора», его отец — солдат революции Федор Клубов, впоследствии убитый в деревне кулаками. Работа, на заводе, комсомол, мечта о воздушном океане, приведшая в аэроклуб. В канун войны Саша Клубов приехал в Ленинград из авиационного полка, стоявшего в Закавказье. Здесь он расхаживал по набережной Невы в темно-синей форме военного летчика, с кубиком младшего лейтенанта в петлице. И вдруг — война.

На самом южном фланге огромного советско-германского фронта начал свои первые бои с гитлеровцами летчик-истребитель Клубов. Полк, в котором он служил, воевал под Моздоком. Трудно было в те дни летчикам этого полка. И одна из трудностей состояла в том, что воевали они на устаревших по тому времени истребителях И-153 — «чайках», как называли эти машины. «Чайки» уступали вражеским «мессершмиттам» и в скорости, и в вооружении. Ждали, очень ждали летчики полка новых самолетов, но с заводов они шли на другие участки фронта — под Москву, в район Ленинграда, где были нужнее.

Трудно было сражаться на «чайках» против «мессершмиттов», но все же летчики сумели выработать свою тактику, боя, приспособились и стали не только обороняться, но и наступать. «Чайка» была тихоходнее, но зато маневреннее, особенно на виражах. На вооружении этого самолета имелись пушки — мощное оружие атаки. В числе атакующих был и Александр Клубов. Это он в воздушных боях сбил вражеский «юнкерс», а затем, спасая командира, зажег фашистский «мессершмитт», хотя сам получил ранение.

Летчика отправили в госпиталь. У молодых раны быстро зарубцовываются. Зажили, затянулись раны и у Клубова, и вот [484] он уже снова в родном полку. Опять полеты, поиски новых боевых приемов. Клубов первым в полку принимает на вооружение так называемую восходящую спираль. Еще два «мессершмитта» сбиты меткими очередями с клубовской «чайки».

Ожесточенные бои разгорелись ранней весной 1943 года в небе Кубптт. Фашисты хотели здесь вновь захватить инициативу в воздух? Они ввели в бой сотни своих самолетов. Завязались упорные воздушные бои. Летчик Клубов в этих боях сбил четыре вражеских самолета лично и 19 — в групповых боях. К этому времени он совершил уже свыше 200 боевых вылетов, был награжден орденами Красного Знамени и Отечественной войны.

Таким Клубов пришел в гвардейский полк к Покрышкину. Он быстро освоил новый скоростной истребитель, познал многие тайны воздушного боя. В боевой практике он руководствовался выработанной Покрышкиным и его боевыми друзьями формулой: «высота — скорость — маневр — огонь». Летать стал смело, уверенно и тактически грамотно. В полку Клубова оценили и полюбили.

Понравился и Покрышкину этот белокурый, хрупкий на вид, но выносливый в бою летчик. Он не раз брал с собой Клубова ведомым и убеждался в его отваге и высоком мастерстве. Потом стал посылать самостоятельно, ведущим небольших групп. Боевой счет сбитых вражеских самолетов у Клубова стал расти. Росла и слава гвардейского полка, ставшего грозой для фашистских летчиков.

...В который раз Покрышкин подходил к радисту в надежде услышать что-нибудь утешительное. Тревожное «неужели?» возникало в сознании все чаще и чаще.

Наконец где-то вдалеке появился и с каждой секундой стал нарастать гул мотора. Тяжело, с перебоями, на последних оборотах тянул поврежденный мотор машину. Показалась и сама машина. Покрышкин, привыкший видеть соколиный росчерк своих питомцев, мастеров высшего пилотажа, сразу понял, что истребитель держится в воздухе каким-то чудом. То зарываясь носом, то сваливаясь на крыло, то вновь с трудом выравниваясь, истребитель едва-едва тянул к аэродрому.

— Передайте, чтобы выбрасывался с парашютом, — коротко приказал Покрышкин радисту и добавил с надеждой: — Может, услышит...

Да, в такой ситуации другого выхода, казалось бы, и не было. Летчику следовало покинуть едва послушную машину. Но Клубов, очевидно, твердо решил не расставаться со своим [485] самолетом. Рывками выравнивая истребитель в горизонтальный полет, он с прямой пошел на посадку. Это был риск, смертельный риск, и все, кто был на аэродроме, хорошо это понимали. Не выпуская шасси, Клубов снизился. Посадка «на живот» прошла благополучно.

Нет, он не вылез из кабины, его вытащили. С трудом удерживая равновесие, шатаясь, Клубов пошел по выгоревшей траве аэродрома и коротко доложил Покрышкину о результатах боя...

Когда сумерки спустились на аэродром, техники, мотористы, механики вывесили на козелки клу боне кую машину и стали готовить ее к новым вылетам. А в это время у землянки Покрышкина шел детальный разбор воздушного боя, проведенного группой Клубова. Восстанавливалась картина воздушной схватки, анализировались действия отдельных летчиков и пар, делались выводы. Так уж повелось в этом гвардейском полку: воюя, учиться, повышать свое тактическое и огневое мастерство.

Этот бой был интересен многими деталями. Четверка истребителей, ведомая Клубовым, встретила около 40 вражеских бомбардировщиков, которых сопровождали 12 «мессершмиттов». Очевидно, враг рассчитывал нанести мощный бомбовый удар по нашим наземным войскам. Как сорвать его планы?

Клубов сделал вид, что его группа, видя явное численное превосходство противника, оставляет поле боя. Он пропустил вражеские «юнкерсы», потом вдруг резко сманеврировал и обрушился своей четверкой на фашистские бомбардировщики. Ему наперерез устремились «мессершмитты», но было уже поздно: четверке краснозвездных истребителей удалось прорваться к «юнкерсам» и с ходу атаковать их.

Клубов ударил по флагману вражеской колонны. Не обращая внимания на огненные трассы, которые посылал стрелок вражеского бомбардировщика, Клубов почти вплотную подошел к «юнкерсу» и ударил из пушек. «Юнкерс» сразу повалился на крыло, окутался дымом и пошел к земле.

Выход из атаки, боевой разворот — и вновь удар по «юнкерсам». Еще один фашистский бомбардировщик постигла та же участь. Вторая пара из группы Клубова также уничтожила два «юнкерса». Это окончательно расстроило боевой порядок вражеской группы, но тут подоспели их истребители.

— Атакуем «мессеров». Набирай высоту, — передал команду своему ведомому Клубов.

Силы были неравными: четверка против двенадцати. Клубов ясно представлял опасность, но смело пошел ей навстречу. Звучат [485] короткие слова команды в шлемофонах, и вот две пары советских летчиков идут в атаку.

Клубов ведет своих летчиков вверх, «мессеры» следуют за ними. Добиться превосходства в высоте, которую можно обратить в скорость, не удается. Тогда Клубов приказывает второй паре завязать бой, а сам со своим ведомым резко вырывается из «воздушной карусели» и восходящей спиралью устремляется в высоту. Мотор ревет на предельных оборотах. Высота увеличивается, но скорость гаснет, и мотор с трудом выдерживает нагрузку.

«Еще, еще давай», — словно живому существу, шепчет Клубов, обращаясь к своей машине. Он знает, что каждая сотня метров высоты, набранной в эти секунды, через короткие мгновения на пикировании обернется приростом скорости, столь необходимой для победы. Мотор вытянул истребитель на нужную высоту.

— Прикрой, иду в атаку, — коротко бросает он своему ведомому.

Отжимая ручку от себя до отказа, летчик резко сваливает самолет в пикирование. Клубов выбирает себе объект атаки. На огромной скорости он настигает вражеский «мессер» и, сблизившись до 50 метров, нажимает на гашетку. Из-за рева мотора выходящей из пикирования машины летчик не слышит дробного стука пулеметной очереди, но видит, как атакованный «мессершмитт» сразу клюет носом и, вспыхнув, падает.

Атаки повторялись. Клубов выжимал из своей машины все, на что она была рассчитана. Боезапас пулеметов и пушек расходовал экономно, бил наверняка. Уже три вражеских «мессера», пылая, упали на землю. Двух из них уничтожил Клубов. Однако противник еще не был сломлен. Фашистские летчики продолжали бой, и одному из них удалось повредить самолет ведомого в паре Клубова. Летчик вынужден был выйти из строя. Клубов остался один.

Бой продолжался.

Еще один «мессер» от меткой очереди Клубова задымил и ушел в сторону. Но вот на Клубова напала откуда-то сзади четверка «мессеров». Маневрируя, он пытается уклониться от атаки. Трассы пулеметных очередей проносятся мимо — то справа, то слева. Потом резкий удар, и летчик почувствовал, как жарким пламенем обожгло лицо. Осколки разбитого бронестекла впились в лоб и щеки.

Машина стала непослушной, свалилась в штопор. Только почти у самой земли удалось выровнять ее и вывести в горизонтальный [487] полет. А «мессеры» опять наседают. Они неотрывно преследуют краснозвездный истребитель, хотят добить его.

Около десяти долгих минут вел неравный бой на поврежденной машине Александр Клубов, подбил еще один фашистский истребитель. И только после того как враги покинули район, он взял курс на свой аэродром.

Техники и мотористы за несколько дней капитально отремонтировали машину, и вскоре на ней летчик Клубов вновь вылетел на боевое задание.

В апреле 1944 года однополчане горячо поздравили Александра Клубова с присвоением ему звания Героя Советского Союза.

И опять боевые вылеты, упорные схватки с врагом. Украшенный красными звездами самолет Клубова, ставшего уже командиром эскадрильи, летал над степями Украины, разил врага в небе над Яссами, над Днестром, затем над Вислой. И в каждой схватке с врагом Клубов оставался верен себе, высокому званию гвардейца. Смелый, атакующий стиль, меткие удары приносили победы в боях этому отважному летчику и его боевым друзьям.

В каждом вылете Клубов проявлял настоящее творчество, это замечательное качество мастера воздушного боя. Не только врагу, зорко следившему за действиями Клубова, но и его ведомому порой трудно было предугадать, какой маневр пли какую фигуру в ходе боя он предпримет. И это было характерной чертой клубовского почерка воздушного боя.

В полку хорошо запомнили такой эпизод. Пара наших истребителей выполняла ответственное задание по прикрытию переправы. Ведущим пары был Александр Клубов. В район переправы они вышли на высоте 500 метров и сразу же были атакованы шестеркой «мессершмиттов», обрушившихся на советских летчиков с большой высоты.

Клубов, вовремя увидевший врага, удачно вышел из-под удара. Он мгновенно оценил обстановку: соотношение сил — один к трем в пользу врага. «Мессеры», безусловно, имеют задачу очистить небо над переправой, чтобы дать возможность «юнкерсам», находящимся где-то на подходе к цели, беспрепятственно и безнаказанно обрушить бомбовый груз на переправу и на войска, сосредоточенные в ее районе.

Таков замысел врага. Как сорвать планы гитлеровцев? Как обмануть «мессеров», оторваться от них и не дать «юнкерсам» бомбить переправу? Немедленно ввязаться в бой с «мессерами», решает Клубов, хотя бы на пару минут, чтобы ошеломить врага. [488] Но бой вести только до тех пор, пока не покажутся вражеские бомбардировщики.

Пара «мессеров» зашла для очередной атаки. Ну что ж, он, Клубов, позволит фашисту зайти в хвост.

Летчик начал левый боевой разворот. Пусть враг поймет, что он уходит из-под удара с набором высоты, теряя скорость. У «мессера», который свалился в пикирование с большой высоты, запас скорости значительно больший, и он, конечно, попытается использовать свое преимущество.

С каждой секундой Клубов, выполняя маневр, все более увеличивал крен и наконец положил машину «на спину». Преследовавшему его фашистскому летчику казалось все очень простым и ясным, он был уверен, что советский летчик выполняет переворот, значит, надо его опередить. Фашист в быстром темпе сделал переворот через крыло. Он думал, что вот-вот советский истребитель сам подойдет в перекрестие прицела, и тогда останется только нажать на гашетку.

Но где он? Преследуемого не видно. Клубов ушел из-под удара. Он не стал делать вторую часть переворота. И в тот момент, когда фашист крутил полный оборот, Клубов довернул свою машину вдоль продольной оси, перевернулся вправо, сменив левый боевой разворот на правый. Тем самым он ушел из-под удара и сам занял превышение над самолетом врага.

«Нельзя терять секунд и метров высоты» — эта мысль заставила Клубова мгновенно обрушиться на врага. Последовала стремительная, молниеносная атака, завершившаяся короткой пушечной очередью по кабине вражеского «мессера», который сразу клюнул носом, задымил и устремился к земле.

— Десятый! Еще один, заходит сзади. Прикрываю, — услышал Клубов в шлемофоне голос своего ведомого.

— Вижу «юнкерсы». Отрывайся от «худых», атакуем «лапотников», — приказал Клубов своему ведомому и, заложив еще один боевой разворот, полез вверх, имитируя уход из-под атаки другой пары «мессеров».

Сбитый Клубовым вражеский истребитель упал горящим в лесном массиве недалеко от переправы. Потеря одного из шестерки «мессеров» охладила воинственный пыл фашистских летчиков. Они стали держаться от Клубова на почтительном расстоянии, выжидая более благоприятных условий для боя.

Таким образом, Клубов выполнил первую часть своего замысла. Теперь все внимание — на бомбардировщиков. Но нельзя сбрасывать со счетов и «мессеров», которые в любую минуту могут нанести смертельный удар. [489]

— Восьмой, следи за «худыми», — приказал он ведомому. — Атакую «лапотников».

Юнкерсы шли к переправе клином, тремя тройками — передний, как всегда, ведущий. Резко «переломив» траекторию полета своего истребителя, Клубов свалил его в крутое пикирование. Скорость нарастает с каждой секундой. Внизу первая тройка серых «юнкерсов» отчетливо видна на фоне зеленого лесного массива. Клубов нацелился на ведущего первого звена, для верности проверил, включен ли тумблер вооружения, перенес взгляд на прицел, и вот уже дрогнул самолет от выпущенной пушечной очереди.

— Есть, командир, прикурить дал правильно, — услышал Клубов одобрительный возглас своего ведомого.

— Атакуй второе звено. Я бью по третьему, — коротко приказал Клубов и, выводя свой самолет из пикирования, не прерывая фигуры, пошел в атаку снизу, под третье звено фашистских бомбардировщиков.

Клубову хорошо было видно, как его ведомый соколом налетел на головной «юнкерс» второго звена, как сразу взметнулось пламя на правом моторе фашистского самолета и он, ломая строй, неуклюже повалился куда-то вправо, вниз. Клубов и сам уже в это мгновение был близок к самолетам третьего звена и, не выбирая, нанес удар из пушек по первому же «юнкерсу», продырявив ему плоскость. Тот с трудом развернулся, высыпал бомбы и стал уходить назад.

Как огненный смерч, пронеслась еще раз пара советских истребителей сквозь поломанный строй фашистских бомбардировщиков и, окончательно сломав их боевой порядок, заставила разгрузиться от бомб вне цели. Переправа была спасена. Клубов взял курс на свой аэродром. Навстречу ему шло звено истребителей для прикрытия переправы.

За успехами летчика пристально следил Покрышкин.

— Летим вместе, — сказал он как-то своему ученику.

Они взлетели, возглавляя каждый свою группу в общем боевом порядке. Над полем боя летчики встретили четыре пары фашистских истребителей. Они шли эшелонированно по высоте. Советские летчики завязали бой на вертикалях. Образовалась так называемая «чертова мельница», когда свои и чужие самолеты перемешиваются в одной гигантской петле. Клубов, хорошо переносивший большие перегрузки, сумел на какую-то секунду раньше противника вывести свой самолет из пикирования и этим занять выгодную позицию. Последовала атака, и еще один вражеский истребитель врезался в землю. [490]

— Юбилейный! Поздравляю! — услышал он в шлемофоне голос Покрышкина.

Да, это была юбилейная победа — пятидесятый вражеский самолет, сбитый отважным советским летчиком Александром Клубовым. Он участвовал также в групповых боях, в которых уничтожил несколько десятков вражеских самолетов.

Боевой счет фронтовых подвигов Клубова заключался не только в сбитых им самолетах врага. Итог его фронтовой работы — это и мастера воздушного боя, которых он вырастил в эскадрилье. Им он отдал все, что имел: мастерство воздушного бойца, любовь к своей Советской Родине, жажду битвы с врагами Отчизны, свою простоту и скромность, присущие сыну матроса с «Авроры».

В ноябре 1944 года на прифронтовом аэродроме под Львовом во время облета новой машины дважды Герой Советского Союза Александр Федорович Клубов, один из тех, кем по праву гордится наш народ, трагически погиб. Во Львове, на горе Славы, возвышается остроконечный обелиск — памятник советским воинам, погибшим в годы минувшей войны. Здесь покоится и прах славного летчика Александра Клубова.

Народный герой

КОВПАК СИДОР АРТЕМЬЕВИЧ

Сидор Артемьевич Ковпак родился в 1887 году в селе Котельва Олошнянского района Полтавской области в семье крестьянина-бедняка. По национальности украинец. Член КПСС с 1919 года.

Активный участник гражданской войны. В дальнейшем был на хозяйственной и советской работе. С 1940 года — председатель горисполкома в Путивле.

С сентября 1941 года С. А. Ковпак командовал крупным партизанским соединением. За время войны соединение прошло с боями по тылам врага тысячи километров, разгромив при этом его гарнизоны во многих населенных пунктах. С апреля 1943 года С. А. Ковпак — генерал-майор. 18 мая 1942 года Сидору Артемьевичу Ковпаку присвоено звание Героя Советского Союза. 4 января 1944 года за новые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

С 1947 года С. А. Ковпак — заместитель Председателя Президиума Верховного Совета Украинской ССР; депутат Верховного Совета СССР шести созывов. Он автор книг «Из дневника партизанских походов», «От Путивля до Карпат» и «Партизанскими тропами». В 1967 году С. А. Ковпак умер.

В самом начале Великой Отечественной войны Коммунистическая партия поставила перед партийными организациями районов, которым угрожала оккупация, задачу организовать народное партизанское движение.

Партийный актив Путивльского района Сумской области УССР, выполняя решения Центрального Комитета, сформировал три партизанских отряда. Первый возглавил председатель Путивльского горсовета С. А. Ковпак, второй — полковой комиссар запаса С. В. Руднев и третий — председатель Воргольского колхоза Кириленко.

Ковпака и Руднева судьба свела еще в годы мирной жизни. Оба участники гражданской войны. Ковпак партизанил тогда в Котелевском районе Полтавщины, воевал у Чапаева, гонялся за бандами Махно по степям Украины. Руднев еще юношей участвовал в штурме Зимнего дворца, воевал в гражданскую войну.

Мирные годы они провели по-разному. Руднев служил в армии, был на политработе, а Ковпак до 1926 года был военкомом в Большом Токмаке, Геническе, Кривом Роге и Павлограде, позже работал в хозяйственных, советских и партийных органах. Война застала его председателем Путивльского городского Совета. А до этого он был начальником дорожного строительства. И вот уже в партизанские времена, особенно в удачные месяцы, когда, бывало, начальник штаба Базима приносил месячную сводку и Ковпак доходил до графы, где указывалось (в погонных метрах), сколько взорвано и сожжено железнодорожных и шоссейных мостов, в штабе воцарялась комическая пауза, и Руднев [493] провозглашал:

— Внимание! Товарищ директор Дорстроя подводит баланс ремонтных работ. Ну как, Сидор, промфинплан выполнил?

— Выполныв, чорты його батькови в печинку, — говорил в ответ Ковпак, ставя свою подпись под отчетом.

В первых числах сентября 1941 года враг оккупировал Путивльский район. Отряды ушли в леса.

Вначале отряды Ковпака, Руднева и Кириленко действовали каждый самостоятельно и связи между собой не имели. Ковпак первым бросил вызов врагу. Его отряд стал активно действовать на дорогах, по которым разъезжали автомашины и танки противника.

И вот друзья встретились. Очень обрадовались они друг-другу. Разные по возрасту и характеру, люди эти в одном были совершенно одинаковы: в преданности своему партийному долгу, в непреклонной решимости выполнить порученное им дело.

Командиры обсудили положение, поделились опытом первых дней борьбы и решили слить свои отряды в один. Руднев, исполняя обязанности комиссара, энергично начал помогать Ковпаку сколачивать отряды, укреплять дисциплину. Командир и комиссар считали обязательным для себя образцовое выполнение воинского долга и требовали того же от подчиненных.

По опыту старого солдата в империалистическую войну и командира партизанского отряда в гражданскую Ковпак понимал, что нужно обязательно выиграть первый бой, пусть маленький, нанести хотя бы незначительный урон врагу. Это было необходимо для сплочения отряда.

Первые бои объединенного партизанского отряда с вражескими танками 19 октября и с более крупной группировкой фашистов 20 октября 1941 года принесли успех, несмотря на то что отряд не имел и ста бойцов.

1 декабря 1941 года стало переломным моментом в жизни партизанского отряда. Боевая обстановка вынудила партизан искать выход из тру71ного положения. Лес, в котором базировался и действовал Путивльский объединенный отряд, был невелик и легко мог быть окружен тремя-четырьмя батальонами пехоты. Враг, имея в своем тылу активный отряд, нарушавший пути подвоза к фронту на тактически важных направлениях, решил уничтожить партизан, укрывшихся в Спадщанском лесу. Утром противник силой до трех тысяч штыков начал наступление. Лес был окружен. Главный удар наносился со стороны села Новая Шарповка. Первая засада партизан, у дома лесника, что в километре западнее Новой Шарповки, была оттеснена. Не [494] распыляя своих и без того малочисленных сил, отряд занял круговую оборону в лесу, вокруг своих баз-землянок.

Центром обороны был немецкий танк, ранее захваченный партизанами в бою. Руководил обороной командир отряда Ковпак.

Немцы продолжали теснить заставы партизан, и пехота противника вклинилась глубоко в лес. Но тут ударили орудия трофейного танка, и первая атака противника была отбита. Потеряв надежду с ходу разгромить отряд, враг подтянул резервы и предпринял еще ряд атак. Партизаны, воодушевленные примером командира и комиссара, которые сражались вместе с бойцами, ни на шаг не отступили от занятой ими позиции, отбили все атаки. Противник потерял до 200 человек убитыми и ранеными. Потери партизан — трое убитых, один раненый. Трофеи — пять пулеметов, 20 винтовок. На заградительной мине в лесу подорвалась пятитонная машина с 75-миллиметровой пушкой и расчетом. Остальные трофеи подобраны не были, так как бой закончился ночью и отряд тотчас вышел в рейд.

Именно в этих первых боях проявились боевой опыт командира отряда Ковпака, его мужество, храбрость, сочетавшиеся с трезвым расчетом, хладнокровием в бою и глубоким пониманием природы партизанской тактики. Ковпаковцы провели впоследствии сотни боев, прошли тысячи километров по тылам врага, нанесли противнику огромный ущерб, но основа, фундамент будущей славы и грозной силы были заложены именно в этих боях горсткой храбрецов, которые бесстрашно приняли бой с врагом, имевшим более чем тридцатикратное численное превосходство и к тому же вооруженным танками, артиллерией и самолетами.

С этого дня Ковпак и Руднев резко изменили тактику: отряд стал рейдовым, подвижным.

В декабре 1941 — январе 1942 года Путивльский. отряд совершил боевой рейд в Брянские леса. Там он быстро вырос до 500 человек, пополнился оружием — отечественным и трофейным, боеприпасами. Это был первый рейд ковпаковцев.

Во время этого рейда отряд Ковпака и Руднева оказал организационную помощь Севскому партизанскому отряду, Ямпольскому отряду Гнибеды, отряду под командованием Гудзенко. Ковпаковцы помогли перейти к активным боевым действиям отрядам Глуховского, Конотопского, Шалыгинского и Кролевецкого районов, которые потом слились с Путивльским в одно боевое соединение партизанских отрядов Сумской области. Ряд совместных операций был осуществлен с отрядом Червонного [495] района, отрядом Покровского, а позже с соединением Сабурова по разгрому гарнизонов противника и карательных экспедиций оккупантов.

Второй рейд на родную Сумщину начался 15 мая и продолжался до 24 июля 1942 года.

Потери гитлеровцев за два летних месяца только в боях против ковпаковцев составили до полутора тысяч человек. Но противник не прекращал яростных атак. С 11 по 20 июля, силами трех дивизий, оснащенных танками и авиацией, враг пытался ликвидировать партизанские соединения. С. А. Ковпаку с его отрядом пришлось отойти в южную часть Брянских лесов.

...Мне довелось встретиться с ковпаковцами, когда они вернулись из второго рейда по Сумской области снова на Брянщину, где я выполнял задание штаба фронта.

Узнав Ковпака ближе, я решил для себя, что буду воевать с ним вместе.

Уезжая на несколько дней на наш партизанский аэродром, который к тому времени уже создали, я был недоволен только одним: я не видел ни танков, ни самолетов Ковпака, о которых шла партизанская молва. Вернее, я видел, что их нет и не было, и все же таилась надежда, что командир соединения, в то время уже Герой Советского Союза, легендарный вожак народных масс о вражеском тылу, о котором шла стоустая молва как о мудром человеке, где-то припрятывает их.

В это время многих командиров украинских, белорусских и орловских партизанских отрядов вызвали в Москву, где их приняли руководители Советского правительства. На этой встрече обсуждались вопросы дальнейшего развития партизанского движения. Была поставлена задача создать в каждом городе, в каждом населенном пункте, на территории, временно оккупированной гитлеровцами, новые резервы партизанского движения, направить главные силы партизан и подпольщиков на разрушение вражеских коммуникаций.

Центральный Комитет партии и Советское правительство приняли ряд практических мер по оказанию помощи советским патриотам, борющимся во вражеском тылу.

Пламя партизанского движения разгоралось с новой силой. Враг вскоре узнал мощную силу ударов по самому чувствительному нерву своего тыла — по коммуникациям. Вся деятельность украинских партизанских отрядов и соединений проходила под непосредственным руководством ЦК партии Украины. Приказы Центрального и Украинского штабов партизанского [496] движения требовали усиления боевой деятельности партизан и еще большей координации их действий с Советской Армией.

5 августа 1942 года ЦК партии Украины предложил всем партизанским отрядам усилить удары по железнодорожным коммуникациям врага.

Вместе с тем большое внимание уделялось организации далеких рейдов в тылы врага.

В отряде Ковпака началась подготовка к новому рейду. Такого рейда еще не было в истории. Свыше ста лет назад полковник Риего, руководитель герильясов — испанских партизан, совершил два рейда по Южной Испании. Каждый из них продолжался по нескольку дней и был протяженностью 200 — 300 километров. Рейд славного партизана Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова по тылам наполеоновской армии был больше — до 800 километров. Он проходил по лесной местности от Смоленщины до Гродно.

По заданию главкома партизанскими силами Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова соединению Ковпака нужно было пройти от Орла к границам Западной Украины, форсировать Десну, Днепр, Припять и перейти бесчисленное множество мелких рек, железных и шоссейных дорог, затем от северо-восточной границы Украины дойти до западной ее границы.

* * *

Стояли погожие дни осени 1942 года. Лес засыпал палатки партизан багрово-красными и ярко-желтыми листьями. Прошли первые осенние дожди, вечера были теплые, а по утрам подмораживало. Долгие часы просиживали мы у огня. Ковпак и Руднев каждый вечер обходили костры, беседуя с бойцами и командирами. Здесь, у костров, без громких речей, иногда вскользь брошенным шутливым словом велась настоящая подготовительная работа. Конкретных целей маршрута они не могли раскрывать из соображений конспирации. Но коммунисты знали, что соединение идет выполнять особое задание Центрального Комитета партии.

В партизанском отряде авторитет командира приобретает особенно большое значение. Ковпак пользовался огромным авторитетом, он старался всячески поднять роль коммунистов как в своих отрядах, так и среди населения оккупированных областей, через которые мы проходили. Партийные организации наших партизанских отрядов являлись костяком, вокруг которого группировались все, кому были дороги честь и свобода Родины.

Осенний лагерь партизан гудел, как пчелиный улей: подковывали лошадей, чинили повозки, подгоняли сбрую, грузили боеприпасы и продукты питания, прилаживая ящичек к ящичку, [497] подкладки под каждую гайку, обматывали колеса. Ковпак ходил между повозками, постукивал палкой по колесам, иногда похлопывал по плечу ездового:

— Щоб було по-партизанскому, щоб ничего не стукнуло, не грюкнуло, а тильки щоб шелест пишов по Украини!

По приказу главкома одновременно двинулись к Днепру соединения Ковпака и Сабурова. Вслед за ними пошли на запад партизаны Наумова, а позже — Федорова, Мельника.

Центральный Комитет нашей партии еще за пять месяцев до победы на Волге поставил перед этими отрядами боевую задачу: к моменту выхода Советской Армии на рубеж Днепра развернуть на Правобережье массовое партизанское движение против немецко-фашистских захватчиков. Обстановка, создавшаяся в районе, куда предстояло совершить рейд соединениям Ковпака, Сабурова, Наумова, Федорова и Мельника, была правильно определена в приказе главнокомандующего партизанскими силами.

В октябре — ноябре 1942 года партизаны с честью выполнили поставленную перед ними задачу: прошли за 25 — 30 ходовых дней более тысячи километров, пересекли несколько областей Украины и Белоруссии, нанесли врагу большие потери, продвинули на запад очаги партизанского движения.

Закончив успешно рейд за Днепр, соединение Ковпака — Руднева разгромило лельчицкий фашистский гарнизон, разбило флотилию врага на Припяти, провело Сарпскую операцию. Соединение Сабурова — Богатыря осуществило крупную Словеченскую операцию. Обосновавшись в Украинском Полесье, Ковпак провел операцию «Сарнский крест» — одновременный взрыв пяти железнодорожных мостов на реках Случь и Горынь. Крупный железнодорожный узел Сарны был надолго выведен из строя.

Ковпак и Руднев проявили в этом рейде зрелое воинское мастерство. Им первым из партизанских командиров партия и правительство присвоили воинское звание генерала, а Ковпак был награжден орденами Суворова и Богдана Хмельницкого I степени.

Рейд продемонстрировал силу партизанского движения на Украине, показал народу, что можно наносить врагу серьезные удары в глубоком тылу. Во всех рейдах отряды пополнялись патриотами из местных жителей. Продвижение отрядов заставило в то же время прислужников и предателей, поступивших на службу к немцам, задуматься над своей участью. В каждом районе народные мстители беспощадно расправлялись с изменниками. [498]

Рейды показали неспособность гитлеровцев справиться с возрастающей силой партизанского движения. Они укрепили в народе веру в недолговечность вражеского нашествия, подняли многие десятки партизанских отрядов и подпольных групп на открытую вооруженную борьбу с захватчиками, воодушевили их своей смелостью. Рейд нанес сильный удар по немецкой тотальной мобилизации. Партизаны всюду призывали население уклоняться от принудительной вербовки в Германию, а в ряде случаев, когда позволяла обстановка, сами проводили мобилизацию, первичное обучение и отправку через линию фронта бойцов, призванных в действующие части Советской Армии.

Выход крупных украинских соединений на правобережье Днепра способствовал укреплению и некоторых белорусских отрядов. Так, например, в декабре 1942 года соединение С. А. Ковпака помогло отряду гомельских партизан под командованием Беленчика наладить связь с советским тылом.

В свою очередь белорусские партизаны помогали украинским соединениям устанавливать связь с населением, избегать невыгодных боев с превосходящими силами противника. Когда под натиском крупных сил врага соединение С. А. Ковпака было вынуждено отойти в район Червонного озера, в зону действий белорусских партизанских бригад Куликовского, Кравченко, Болотпна и Капусты, между ними установилось тесное взаимодействие, не давшее противнику возможности захватить освобожденный район.

Находясь на протяжении всего января в районе белорусского «Князь-озера», где действовали отряды полковника Г. М. Линькова ( «Бати»), Ковпак организовал на льду озера аэродром, на который принимал самолеты. Они снабдили соединение боеприпасами и вывезли раненых ковпаковцев и белорусских партизан. Сюда же прибыл депутат Верховного Совета В. А. Бегма — будущий командир Ровенского партизанского края.

В последних числах января фашистская авиация разбомбила лед.

2 февраля соединение Ковпака двинулось на юг. Форсировав Припять недалеко от Пинска, оно совершило в феврале — апреле рейд но Ровенской, Житомирской и Киевской областям Украины, завершив его севернее города Чернобыла на Припяти, где разгромило флотилию противника.

Летом 1943 года Центральный Комитет Компартии Украины поставил перед соединением генерала Ковпака задачу выйти на Карпаты. [499]

Для разработки практических мер, направленных на выполнение этой задачи, в мае 1943 года на севере Житомирской области, в расположении партизанского соединения А. Н. Сабурова, состоялось заседание нелегального ЦК партии Украины совместно с командирами и комиссарами семи соединений партизанских отрядов Украины. На заседании присутствовали члены нелегального ЦК Компартии Украины: секретарь ЦК Д. С. Коротченко, С. А. Ковпак, А. Ф. Федоров, В. А. Бегма, С. В. Руднев, А. Н. Сабуров, командиры и комиссары соединений партизанских отрядов, работники ЦК Компартии республики и Украинского штаба партизанского движения. Были подведены итоги боевой и политической деятельности во вражеском тылу, детально обсужден оперативный план боевых действий партизан на ближайший период. Главное внимание при этом было обращено на необходимость активизации боевой и разведывательно-диверсионной деятельности партизан в целях оказания максимальной помощи наступавшей Советской Армии.

По территории всей Западной Украины прошли партизаны Ковпака до Венгрии, Румынии и Чехословакии. Слава об их боевых подвигах перешагнула государственные границы и способствовала усилению патриотического движения в Словакии, Польше.

Гитлер и Гиммлер требовали от своих генералов полного разгрома «банды Кольпак». Специально с этой целью в Карпатах была создана большая группировка войск СС — свыше 30 тысяч. За голову Ковпака была назначена крупная награда золотом. Но и на этот раз фашистские каратели просчитались. Резко изменив оперативно-тактические приемы, ковпаковцы вышли из-под удара, хотя и понесли в боях тяжелые потери. Смертью героя погиб комиссар С. В. Руднев. С. А. Ковпак был ранен. Погибли многие ветераны-ковпаковцы: комиссар Шульга, командиры рот Карпенко и Горланов, бравые разведчики и бойцы Галя Борисенко, Дудка, Соловьев, Деркач, Черемушкин, Чусовитин, Семенистый и другие. Пришлось взорвать пушки, оставить обоз и тяжелое вооружение. Но жива была партийная и комсомольская организации соединения, живы были бойцы-ковпаковцы и ученики Ковпака — командиры, прошедшие на практике академию народной, партизанской тактики и стратегии. Соединение вышло шестью группами и вновь собралось в Житомирской области.

Пройдя по тылам врага более 2 тысяч километров, ковпаковцы отвлекли на себя до трех вражеских дивизий, вывели из строя около 4 тысяч фашистских солдат и офицеров, пустили [500] под откос 19 железнодорожных эшелонов противника, взорвали 82 шоссейных и железнодорожных моста, разгромили десятки вражеских складов, узлов связи и промышленных объектов, нанесли удар по нефтяным промыслам Биткува и Яблунова. Рейд на Карпаты — пятый рейд соединения Ковпака. За этот рейд он был награжден второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

Однако из-за ранения Ковпак вынужден был уехать в Киев, уже освобожденный к тому времени от гитлеровских захватчиков.

Переформированное в 1-ю Украинскую партизанскую дивизию имени Ковпака партизанское соединение совершило еще два рейда — уже за пределы нашей страны, чем приумножило славу советских партизан и своего любимого командира.

Шестой рейд начался 5 января 1944 года из района Олевска. В январе — апреле 1944 года дивизия прошла по территории Ровенской, Волынской и Львовской областей и Жешувского, Люблинского, Варшавского воеводств Польши, Пинской, Брестской, Барановичской областей Белоруссии.

Седьмой — Неманский — рейд дивизия имени Ковпака совершила в июне — августе 1944 года по территории Пинской, Барановичской, Гродненской, Брестской областей. В районе Гродно по приказу командования она вышла в тыл Советской Армии.

Дивизия имени С. А. Ковпака была награждена правительством Украины Красным знаменем Верховного Совета УССР, а комсомольская организация дивизии — еще и знаменем ЦК ВЛКСМ.

Восемь учеников и соратников С. А. Ковпака удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Друг легендарного Ковпака комиссар соединения генерал-майор С. В. Руднев удостоен звания Героя Советского Союза посмертно. Около тысячи ковпаковцев награждены орденами и медалями СССР.

Партизаны-ковпаковцы совершили семь крупных рейдов, действуя на территории Украины, РСФСР, Белоруссии и Польши, и прошли по тылам врага 18 тысяч километров.

Наука побеждать

КОЖЕДУБ ИВАН НИКИТОВИЧ

Иван Никитович Кожедуб родился в 1920 году в селе Ображеевка Шосткинского района Сумской области в семье крестьянина-бедняка. По национальности украинец. Член КПСС с 1943 года. После окончания Шосткинского аэроклуба в феврале 1940 года начал учебу в Чугуевском военно-авиационном училище летчиков. Как один из лучших выпускников, был назначен летчиком-инструктором. В училище работал до конца 1942 года. Первую победу в воздушном бою одержал в июле 1943 года над Курской дугой, последнюю — в небе поверженного Берлина. За 26 месяцев, проведенных на Воронежском, Степном, 2-м Украинском, 3-м Прибалтийском и 1-м Белорусском фронтах, совершил 330 боевых вылетов, участвовал в 120 воздушных боях, лично сбил 62 самолета врага.

Звание Героя Советского Союза Ивану Никитовичу Кожедубу присвоено 4 февраля 1944 года. 19 августа 1944 года за новые подвиги в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками он удостоен второй медали «Золотая Звезда», а 18 августа 1945 года — третьей. Награжден также многими орденами и медалями СССР.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. В настоящее время генерал-полковник авиации И. П. Кожедуб продолжает службу в Военно-Воздушных Силах. Был депутатом Верховного Совета СССР четырех созывов, делегатом ряда съездов КПСС. Почетный гражданин города Бельцы. Он член ЦК ДОСААФ, председатель федерации авиационного спорта СССР. Его перу принадлежат книги «Служу Родине» и «Верность Отчизне».

Трудно, да, пожалуй, и невозможно, найти в нашей стране человека, который не знал бы имени этого замечательного летчика. Иван Никитович Кожедуб воистину стал всенародным героем, гордостью советского Воздушного флота. Более 30 лет он служит в рядах Советской Армии, и все эти годы отданы защите социалистической Родины, воспитанию мужественных и умелых бойцов крылатого строя.

Каждый воздушный бой — это величайшее испытание воли, морально-политической и психологической закалки, мужества, воинского мастерства. Тем более если воздушный бой приходится вести с численно превосходящими силами противника. Кожедуб десятки раз участвовал в подобных сражениях и всегда добивался победы. Таким героем вправе гордиться любая страна.

Что же помогало ему выходить победителем из самых сложным положений? Что было главной причиной его легендарных успехов в воздушных боях?

«В бою побеждает тот, — писал Кожедуб после войны, — кто отлично владеет самолетом и оружием, первым нападает на противника, применяет нужный маневр и овладевает инициативой. Чем лучше боевой летчик владеет техникой пилотирования и вооружением самолета, тем меньше его внимание отвлекается на управление самолетом. Такой летчик может целиком сосредоточиться на отыскании наиболее целесообразных приемов и способов атаки, может точно выбрать наиболее благоприятный момент для открытия огня».

Таким летчиком Кожедуб стремился стать с первого дня войны — и стал им. Еще в училище, где работал инструктором, он оттачивал искусство владения боевой машиной на любых [503] режимах и высотах полета, скрупулезно изучал все тонкости воздушного боя, учился метко стрелять. Кожедуб внимательно читал подробные описания летно-технических характеристик, знал уязвимые места вражеских самолетов, вычерчивал их силуэты, строил пространственные схемы воздушных боев, отдельных фигур высшего пилотажа.

Большое внимание уделял развитию физической силы. Никто в училище не мог так ловко управляться с двухпудовой ф1-рей, как это делал Иван Кожедуб. В его руках она казалась невесомой.

Готовил себя Кожедуб к воздушным боям и морально: воспитывал волю, вырабатывал характер, учился хладнокровию и самообладанию в сложной обстановке.

Суворовская «Наука побеждать» стала его настольной книгой. В старом блокноте сохранились цитаты и афоризмы, которые не раз помогали ему на фронте принять правильное решение, найти выход из, казалось бы, безвыходного положения. Слова В. И. Ленина: «...действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление» — стали нормой поведения Кожедуба в каждом воздушном бою.

...Август 1943 года. Кожедубу только что вручили партийный билет. И вдруг команда на взлет. В сторону Рогани шла большая группа вражеских бомбардировщиков.

Через несколько минут десятки истребителей поднялись в воздух. Их повел командир эскадрильи Федор Семенов. Неразлучная пара — Иван Кожедуб и Василий Мухин шли в замыкающем звене. Выжимали из самолетов все, что они могли дать, а с земли по радио неслось: «Быстрее, соколы, быстрее!»

Рогань проплыла под крылом. Точно по курсу показалась группа Ю-87. Штук сорок, под прикрытием истребителей.

— Атака! — скомандовал Семенов.

«Лавочкины», развернувшись по фронту, помчались в лоб бомбардировщикам. Истребители прикрытия не ждали такого маневра. Они, очевидно, приготовились отражать атаку сзади. Расчет был точен. Экипажи «юнкерсов» не выдержали смелого натиска советских летчиков и начали разворот.

Строй бомбардировщиков рассыпался. Кожедуб устремился за «юнкерсом», который пытался уйти со снижением. Навстречу «лавочкину» потянулись огненные трассы из кабины стрелка-радиста. Кожедуб сделал резкий маневр и сразу же перешел в атаку. Повторно гитлеровец прицелиться не успел. Пушечная трасса советского истребителя уперлась прямо в пилотскую кабину «юнкерса». [504]

— Есть! Восьмой! — не удержался Василий Мухин.

Чуть дальше к югу от Рогани рухнули еще два бомбардировщика. Остальные ушли.

— Соколы! Соколы! Будьте внимательны! — предупредил Семенов. — Впереди «мессеры».

А выше уже шел напряженный воздушный бой. Пара Кожедуба поспешила на помощь товарищам. И вдруг команда с земли: «На большой высоте подходит группа «хейнкелей». Атакуйте их! Атакуйте!» Что делать? Основная часть группы связана боем. «Хейнкелей» — около двадцати.

— Набор! — передал Кожедуб Мухину и боевым разворотом набрал высоту.

Черные кресты на желтых плоскостях, вот они, совсем рядом. Но что это? «Хейнкели» поспешно начали избавляться от своего смертоносного груза. Бомбы пролетали рядом с крыльями «лавочкиных».

— Осторожно, не столкнись с бомбой, — крикнул Кожедуб ведомому по радио и начал сближение с бомбардировщиком. Огонь! «Хейнкель» горит. Остальные повернули на юго-запад. Но на их место — откуда ни возьмись — двадцать МЕ-109. Тощие, с вытянутыми фюзеляжами, они, казалось, заполнили все небо. Малейшая ошибка грозит гибелью.

— Лучший вид обороны — наступление, — Кожедуб нажал на кнопку передатчика, бросившись в атаку. Рядом — Мухин. Короткими очередями он отсекал от командира вражеские самолеты.

Через несколько секунд положение изменилось. Теперь уже Кожедубу пришлось выручать ведомого. Гитлеровцы, обрадованные возможностью легкой добычи — десять на одного, — навалились со всех сторон. Они так спешили, что мешали друг другу. И в эту минуту группа Семенова подошла на помощь. Враг, не приняв боя, повернул назад.

Здесь, на фронте, Кожедуб познал законы воздушного боя на практике, при встрече с врагом. Командир, старшие товарищи помогали расти, выработать свой стиль, свой почерк. Не будь рядом майора Солдатенко, капитана Семенова, всей дружной требовательной семьи коммунистов полка, кто знает, что было бы с будущим трижды Героем.

Боевая судьба летчиков-фронтовиков складывалась по-разному. Одни много летали, часто участвовали в воздушных боях, но редко добивались победы. Другие не возвращались из первых же боевых вылетов.

— Мне здорово везло, — вспоминает генерал Кожедуб, — отличный ведомый попался, да и самолет прекрасный дали. Но [505] главное — рядом всегда были надежные боевые друзья, отличные авиационные командиры...

Если до начала Курской битвы я усвоил только два правила — храбро драться с врагом и, не отрываясь от группы, пристально следить за действиями командира, то в ходе дальнейших боев началась настоящая боевая учеба. Многим я обязан капитану Семенову, моему командиру эскадрильи. У него отвага сочеталась с хладнокровием и расчетом. Этому он учил и нас, молодых. И по сей день помню его слова об осмотрительности, о том, что нельзя бросаться в атаку сломя голову, не разобравшись в обстановке. Сколько раз это выручало меня!

С уважением и благодарностью вспоминает Кожедуб механика самолета Виктора Иванова. На подготовленных им боевых машинах летчик уничтожил 45 гитлеровских самолетов.

— И какое бы количество «юнкерсов», «мессеров» или «фокке-вульфов» ни встречалось мне в воздухе, — говорит Иван Никитович, — я всегда был уверен в своем ЛА-5.

Не один десяток неравных воздушных боев пришлось провести Кожедубу, когда он вынужден был один принимать огонь нескольких фашистских истребителей и бомбардировщиков. И не только простым воздушным бойцом, но и руководителем боя, ведущим группы. И всегда воздушный бой становился подлинным триумфом отваги и мастерства советского летчика, его виртуозного владения самолетом и пушками!

В один из дней тяжелых боев полк прикрывал переправы и плацдармы советских войск на правом берегу Днепра. Кожедуб совершал третий в тот день боевой вылет. Случилось так, что к концу барражирования он остался один. И вдруг сквозь треск в наушниках отчетливо прозвучал позывной Кожедуба.

— Сокол-31. Юго-западнее Бородаевки бомбардировщики. Немедленно атакуйте.

Кожедуб полетел в заданный район. Горючего в обрез. Бой предстоял тяжелый, без прикрытия. Возможно, придется покинуть самолет.

— Сокол-31! Немедленно атакуйте! — доносилось с земли.

— Понял. Противника вижу. Атакую!

Впереди, в полукилометре ниже, 18 бомбардировщиков выходят на боевой, начинают пикировать. Кожедуб бросил машину наперерез: ошеломить, ударить по ведущему, нарушить строй.

ЛА-5 ураганом врывается в боевой порядок гитлеровцев. Его неожиданные, не предусмотренные никакими уставами маневры и опасные сближения с бомбардировщиками приводят гитлеровцев [506] в замешательство. Их боевой порядок нарушается. «Юнкерсы» пытаются стать в круг, ощетиниться пулеметными трассами. Кожедуба выручил высший пилотаж. Он сделал какую-то невероятную фигуру и тут же оказался рядом с одним из «юнкерсов». Короткая очередь. Самолет фашиста вспыхнул. Остальные — 17 машин! — ушли на запад.

— Задание выполнено, — охрипшим голосом передал на КП летчик, разворачивая самолет в сторону своего аэродрома.

От полета к полету росло и оттачивалось боевое мастерство летчика, увеличивалось число побед. Он научился анализировать и свои успехи и неудачи, и бои, проведенные товарищами. У него появились свои тактические приемы, умение использовать все летно-тактические качества самолета. В личном деле генерала Кожедуба хранится уникальный документ: воедино собранные сведения о первых 34 сбитых самолетах врага. Читаешь его и не перестаешь удивляться виртуозному искусству выдающегося советского аса. Бывали дни, когда он сбивал по два, три, а то и по четыре вражеских самолета. Только за шесть первых месяцев пребывания на фронте Кожедуб уничтожил целый авиационный полк гитлеровских военно-воздушных сил. Такое удавалось далеко не каждому подразделению.

Гимном мужеству и мастерству Кожедуба стал день 2 октября 1943 года, когда наши войска расширяли плацдарм на правом берегу Днепра, отбивая ожесточенные атаки противника. Первый раз вылетели девяткой. Кожедуб вел ударную пятерку. На подходе к переправе в районе Куцеваловка — Домоткань встретили колонну Ю-87, в которой каждая девятка прикрывалась шестью МЕ-109.

Четверка прикрытия сразу же связала боем «мессершмиттов». Кожедуб во главе пятерки атаковал бомбардировщики. Гитлеровцы заметались. Не прошло и минуты, как два «юнкерса», объятые пламенем, упали на землю. Ведущего сбил Иван Кожедуб, еще одного — Павел Брызгалов.

В небе началась «карусель». Вслед за первой девяткой разогнали вторую. В пылу схватки, руководя боем, Кожедуб успел сбить еще и МЕ-109. Уже пять костров пылало в районе плацдарма. А с запада снова наплывали «юнкерсы».

— Филиппов, Филиппов, — кричал Кожедуб ведомому, — прикрой Мальцева!

К месту боя подошла с востока группа «яков». Господство в воздухе было обеспечено.

Сбив в этом бою семь самолетов врага, эскадрилья под командованием Кожедуба вернулась на свой аэродром. Обедали [507] прямо под крылом самолета. Не успели провести разбор боя — и снова вылет. На этот раз четверкой: Кожедуб — Мухин и Амелин — Пурышев. Слетанное боевое звено, испытанные в боях побратимы. Задача прежняя — прикрытие войск на поле боя. Однако соотношение сил иное: нужно было отразить налет 36 бомбардировщиков, которые шли под прикрытием шестерки МЕ-109 и пары ФВ-190.

— Воюют не числом, а умением, — подбадривал ведомых Кожедуб.

Он с ходу сбил ведущего, организовал бой. Отважно дрались и остальные летчики звена. Врезались в землю еще два «юнкерса». Немецкие истребители зажали Амелина. На выручку бросился Мухин. Кожедуб прикрыл его и тут же атаковал соседний бомбардировщик. Еще один гитлеровский экипаж нашел смерть в небе Украины. Это была четвертая победа Кожедуба за день.

Но не только боевыми вылетами и мыслями о воздушных схватках жили летчики эскадрильи Ивана Кожедуба. В короткие часы отдыха они читали книги, занимались спортом, участвовали в художественной самодеятельности. Молодость брала свое. Как и в воздухе, Кожедуб был главным организатором и заводилой. Он никому не уступал первенства в жонглировании двухпудовой гирей, мастерски исполнял украинский гопак.

Проведенные в кругу друзей вечера помогали восстанавливать силы, еще больше сближали воздушных бойцов. А там, где настоящая спайка, победа достигается легче.

О подвигах Кожедуба говорили не только в полку. В каждом его полете чувствовался почерк летчика высокого класса, О его эскадрилье написала фронтовая газета. Но самым памятным стал день 4 февраля 1944 года. Радио принесло радостную весть: лучшим летчикам полка майору Н. И. Ольховскому, капитану Ф. Г. Семенову и старшему лейтенанту И. Н. Кожедубу присвоено звание Героя Советского Союза.

В годы войны многие летчики летали на именных самолетах, танкисты громили врага на боевых машинах, построенных на трудовые сбережения советских людей. Сбор средств в фонд обороны стал всенародным делом. Кожедубу был вручен самолет, построенный на трудовые сбережения старого колхозника-пчеловода Василия Викторовича Конева из колхоза «Большевик» Сталинградской области. Отличная боевая машина облегченного типа. Еще издали можно было прочитать на левом борту: «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.», а на правом — «От колхозника Конева Василия Викторовича». [508]

Кожедуб досконально изучил особенности нового самолета, опробовал его на всех режимах в воздухе. И первый же вылет на нем закончился победой. А через два месяца он уж рапортовал старому пчеловоду: «Дорогой Василий Викторович! Спешу сообщить, что на Вашем самолете я сбил восемь самолетов врага, из них пять хваленых «фокке-вульф-190».

Теперь на моем счету 45 сбитых самолетов.

Позвольте закончить это письмо уверением, что мой боевой счет будет все время расти.

С боевым приветом капитан Кожедуб».

Но не суждено было больше молодому командиру эскадрильи воевать на именном самолете. Он получил назначение на другой фронт заместителем командира полка советских асов. Однако машина оказалась на редкость удачливой. По наследству она перешла к Павлу Брызгалову, закадычному другу и боевому соратнику Кожедуба. На самолете колхозника Конева Брызгалов одержал еще 12 побед.

К моменту перевода на другой фронт капитан Кожедуб был не только отличным воздушным бойцом. Меньше чем за год он вырос в блестящего тактика, прекрасного знатока штурманского дела, опытного авиационного командира. Он научился навязывать противнику свою волю, начиная бой с тех направлений, которые считал наиболее выгодными для своей группы. Он умел молниеносно атаковать врага, предугадывать его уловки. И по-прежнему он не переставал изучать опыт своих боевых друзей, искал новые формы и приемы боя, познавал тактику врага.

Прежде чем ехать к новому месту службы, предстояло освоить более совершенный самолет — ЛА-7, на котором летали асы. Пришлось снова побывать в запасном полку, где в свое время получил и освоил первую боевую машину. Здесь-то, накануне отлета на фронт, его и застала радостная весть.

— Поздравляю вас, товарищ капитан, с награждением второй медалью «Золотая Звезда», — обнял Кожедуба командир полка П. С. Акуленко.

И вот — полк советских асов. На фронте затишье. Прославленному воинскому коллективу только что присвоено гвардейское звание. Через несколько дней после приезда новый заместитель командира полка П. Ф. Чупикова майор Кожедуб во главе группы летчиков-асов вылетел на 3-й Прибалтийский фронт. Хорошо подготовленные гитлеровские воздушные охотники временно захватили инициативу в воздухе на важном направлении. [509]

Дрались в основном с отборными гитлеровскими истребителями, мастерски владевшими техникой. Однако уже на другой день Кожедуб одержал очередную победу. За ней последовали вторая, третья. Не отставали и остальные. За несколько дней боев группа майора Кожедуба уничтожила 12 вражеских самолетов. Теперь, заметив красноносые ЛА-7 с белыми хвостами на таких самолетах летали советские асы, — хваленые «фокке-вульф-190» поспешно покидали поле боя.

В начале февраля полк Павла Чупикова базировался уже в 80 километрах от Берлина. Гитлеровцы бросали в бой все, что только могли, в том числе и самые новые самолеты. Многие из них пилотировали летчики-испытатели, прошедшие школу боев еще в Испании.

С парой таких гитлеровских асов Иван Кожедуб и Дмитрий Титаренко встретились над своим аэродромом после полета на «свободную охоту». Гитлеровцы летели на модернизированных «фокке-вульфах» с моторами водяного охлаждения. Эти машины развивали большую скорость и предназначались прежде всего для воздушного боя.

Схватка развернулась на глазах однополчан, под самой кромкой облаков. Однако длилась она меньше минуты. Майор Кожедуб с ходу атаковал ведущего и короткой очередью из пушек сбил его. Второй немец нырнул в облака.

— Поздравляем, — качали Кожедуба после посадки боевые друзья. — Сбил, как говорят, с доставкой на дом. Фашист приземлился на парашюте рядом с аэродромом. Техники мигом его поймали.

На командном пункте Кожедуб и Титаренко увидели белобрысого летчика в белой замшевой куртке, измазанной грязью. С напыщенной важностью гитлеровец сообщил, что он сын знаменитого немецкого барона, прибыл с Западного фронта, где сбил восемь англо-американских самолетов.

— А я сын бедняка, ставшего колхозником, — ответил Кожедуб.

— И сбил пятьдесят гитлеровских самолетов, — добавил командир полка.

Бои продолжались, продолжалась и учеба, поиски новых тактических приемов, Кожедуб в этих поисках был просто неутомим. Он не стеснялся учиться у подчиненных, анализировал и перенимал опыт даже молодых летчиков. Так родилась у него мысль использовать для сближения с большой группой «фокке-вульфов» бреющий полет. Скоро эта новинка пригодилась. [510]

12 февраля одновременно взлетели три пары советских асов: Кожедуб — Громаковский, Куманичкин — Крамаренко, Орлов — Стеценко. Разошлись по разным маршрутам, однако условились сообщать друг другу по радио о встрече с противником. Гитлеровцы к тому времени стали летать только большими группами, маскируясь облачностью или используя малую высоту.

Первыми врага обнаружили Кожедуб и Громаковский: 30 «фокке-вульфов» вывалились из облаков и начали строить боевой порядок, чтобы нанести удар по советским войскам.

Медлить нельзя было ни секунды. Немедленно атаковать, пока внимание гитлеровцев сосредоточено на построении боевого порядка.

— Нахожусь в шестом квадрате, — передал по радио Кожедуб. — Все ко мне! — И тут же Громаковскому: — Прикрой! Атакую!

Сближение проходило на бреющем полете. Это обеспечило внезапность удара, и Кожедуб с дистанции 100 метров сбил первый ФВ-190. Добился успеха и Громаковский.

Гитлеровцы спешно разделились на пары, начали наступление. Обстановка резко осложнилась. Пара Кожедуба снова перешла на бреющий полет. Вот тут-то и подоспели пары Куманичкина и Орлова.

— Саша, бей фашистов!

Куманичкин с первой атаки сбил вражеский самолет на высоте 150 — 200 метров. Второго вогнал в землю Орлов. Однако подбитый фашист в последний момент нажал на гашетку, и проскочивший вперед Орлов попал под смертельную трассу врага. Обе машины пылающими факелами ушли вниз.

Сердце Кожедуба сжалось от боли. «Фокке-вульфы» пытались скрыться в облаках.

— Не уйдете, гады! — Под прикрытием Громаковского Кожедуб снова бросил машину в бой. Враг ближе, еще ближе. Огонь! Гитлеровец горит, Вот тебе, собака, за Орлова!

Над плацдармом ни одного «фокке-вульфа». Охотники выполнили задачу истребителей прикрытия. В напряженном воздушном бою с противником, который в пять раз превышал их численностью, советские асы сбили восемь самолетов врага. Три из них пришлись на долю Кожедуба.

На фронте все чаще и чаще стали появляться первые немецкие реактивные самолеты. Кожедуб сразу же стал готовиться к встрече с ними. Расспрашивал тех, кто уже видел новинку в воздухе, просил нарисовать силуэт машины, интересовался тактико-техническими данными. И хотя сведения были скудными, [511] все же они позволили подготовиться к бою, предусмотреть несколько вариантов сближения и атаки.

Встреча произошла в районе Франкфурта на высоте 350)0 метров. Гитлеровец летел вдоль Одера почти на предельной для «лавочкина» скорости. Кожедуб в паре с Титаренко устремился наперехват, чтобы подойти к нему с небольшим принижением, ударить снизу. По свидетельству летчиков, обзор из кабины МЕ-262 был неважным.

Расстояние между самолетами сократилось до полукилометра. Выручили Кожедуба удачный маневр, быстрота действий и предельная скорость ЛА-7. Но что это? Нервы Титаренко не выдержали. Он первым открыл огонь.

Фашист шарахнулся влево, в сторону Кожедуба. Дистанция между самолетами еще больше сократилась. Ну а умения молниеносно прицеливаться и давать сокрушительный залп Коше-дубу было не занимать. Все решили секунды. Реактивный самолет развалился на части.

Последний воздушный бой Кожедуб провел над Берлином, когда наземные войска уже штурмовали Зееловские высоты. Этот бой вошел в историю авиации примером беспредельного мужества, исключительного мастерства и хладнокровия, верности воинскому долгу.

На высоте 3500 метров пара Кожедуба подошла к северной части Берлина. Прямо по курсу показалось около 40 «фокке-вульф-190». Фашисты тоже заметили советских летчиков и открыли огонь. Пара Кожедуба повернула в сторону. Что делать? Соотношение сил: один против двадцати! Ведь стоит «фокке-вульфам» сбросить бомбы, и они превратятся в истребителей.

— Приготовиться к бою!

— Понял! — ответил Титаренко.

Кожедуб стремительно атаковал замыкающий самолет и тут же сбил его. И снова атака. Фашисты заметались. Пара Кожедуба ушла вверх. Однако основная группа врага продолжала полет. Как ей помешать? Надо вклиниться в боевой порядок.

— Держись, Дима, — подбадривал Кожедуб Титаренко.

На огромной скорости советские асы пронеслись между вражескими самолетами. Молниеносные атаки следовали одна за другой. Создавалось впечатление, будто советских самолетов целая группа. Гитлеровцы метались из стороны в сторону. Но это длилось недолго. Разобравшись в обстановке, они начали атаковать сами. Поздно! К месту боя спешили высланные на помощь охотникам советские истребители. Они завершили дело, начатое парой Кожедуба. [512] Этот бой был подлинным триумфом прославленного советского летчика. Кожедуб вложил в него всю душу, все знания, весь опыт.

Закончилась война, подведены итоги. Героями Советского Союза стали ученики и воспитанники Ивана Кожедуба: Вячеслав Башкиров, Василий Мухин, Павел Брызгалов и многие другие. Некоторые из них ушли в запас, остальные продолжили службу в армии. Остался верен небу и трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб. Начались годы учебы, соединения огромного опыта с глубокими теоретическими знаниями, полеты на реактивных самолетах и вертолетах...

Всесторонняя военная подготовка, умение мыслить широко, по-государственному выдвинули Кожедуба в ряды видных авиационных командиров. Генерал-полковник авиации Иван Никитович Кожедуб и по сей день обучает и воспитывает молодое поколение летчиков, руководит боевой учебой авиаторов, помогает им в совершенстве освоить науку побеждать.

Герой Днепра и Дуная

КОЗАК СЕМЕН АНТОНОВИЧ

Семен Антонович Козак родился в 1902 году в селе Искоростень Коростенского района Житомирской области в семье рабочего-железнодорожника. По национальности украинец. Член КПСС с 1923 года.

Участвовал в гражданской войне. С 1923 года на ответственной советской и партийной работе. С 1924 года по партийной мобилизации был направлен в Советскую Армию. В 1938 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. С начала Великой Отечественной войны полковник С. А. Козак работал в Наркомате обороны, в управлении, занимавшемся формированием и обучением резервов для фронта. В октябре 1942 года направлен на фронт. Сражался на Сталинградском, Воронежском, Степном, 2-м и 3-м Украинских фронтах, командуя 73-й гвардейской стрелковой дивизией, а затем 21-м гвардейским стрелковым корпусом.

26 октября 1943 года Семену Антоновичу Козаку присвоено звание Героя Советского Союза. 28 апреля 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. С. А. Козак — народный герой Югославии.

В послевоенные годы генерал-лейтенант С. А. Козак занимал ряд командных должностей. Он был командующим армией и помощником командующего войсками военного округа. Избирался депутатом Верховного Совета СССР. В декабре 1953 года С. А. Козак умер.

В октябре 1943 года почти в один день командир 73-й гвардейской Сталинградской стрелковой дивизии Семен Антонович Козак получил два звания. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1943 года за успешное форсирование реки Днепр, прочное закрепление и расширение плацдарма на западном берегу Днепра и проявленные при этом отвагу и мужество гвардии полковнику Козаку Семену Антоновичу было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»...

Днем раньше, 25 октября, полковнику С. А. Козаку было присвоено воинское звание генерал-майора.

Весть об этом быстро разнеслась по всей дивизии. Принимая поздравления командующего 7-й гвардейской армией генерал-полковника М. С. Шумилова, Семен Антонович сказал: «Мои заслуги — это заслуги всей дивизии. Высокую оценку, данную нам партией и правительством, мы с честью оправдаем. Гвардейцы и впредь будут беспощадно громить немецко-фашистских захватчиков».

Особенно теплыми были поздравления командира 25-го гвардейского стрелкового корпуса, в состав которого входила дивизия, генерал-майора Г. Б. Сафиулина. Комкор любил эту дивизию. Ведь первую, самую трудную половину войны он прошел с 38-й стрелковой, переименованной в 73-ю гвардейскую.

Во второй половине апреля 1943 года С. А. Козак принимал дивизию. За его плечами были долгие годы службы в армии. Он хорошо знал и любил командную и штабную работу, и все же было тревожно: ведь ему доверялось гвардейское соединение, имеющее славные боевые традиции. [515]

«Приложу все силы и знания, чтобы дивизия приумножила славу новыми победами над врагом», — сказал он генералу Сафиулину. Теперь, через полгода, отвечая на поздравления ком-кора, он произнес те же слова.

Козак был высоко эрудированным, трудолюбивым и инициативным командиром. Одна из характерных его черт — уважение к подчиненным, умение учить, не поучая, учитывать и своевременно направлять сильные стороны человека по нужному пути, доверять и проверять исполнение.

Еще в битве под Курском, разрабатывая вместе со штабом план оборонительного боя, комдив вникал во все его подробности. Особое внимание уделял он разведке, получению максимума сведений о противнике. Было известно, что враг на главном направлении нанесет массированный удар танками и авиацией. Поэтому на создание прочной, непреодолимой противотанковой и противовоздушной обороны были направлены все усилия командиров, политработников, штабов частей и подразделений. Только после неоднократной личной и совместной с командирами частей рекогносцировки местности было принято окончательное решение. Основные силы и средства дивизия сосредоточивала в центре полосы обороны на удержании наиболее важных в тактическом отношении районов местности, от которых зависела устойчивость всей обороны. В стрелковых батальонах и полках были созданы сильные противотанковые опорные пункты и узлы сопротивления. Задачу борьбы с танками кроме противотанковой обороны получила артиллерия, стоявшая на закрытых позициях, и часть реактивных установок. Перед передним краем и в глубине обороны были установлены тысячи противотанковых и противопехотных мин и фугасов.

Козак побывал во всех полках, батальонах, ротах и лично проверил состояние обороны, организацию взаимодействия, расположение командных и наблюдательных пунктов, маскировку войск. Его интересовало, как командиры понимают свою задачу, насколько представляют себе задачу высшего звена, способны ли по ходу дела проявить инициативу.

Как-то один из офицеров штаба дивизии сказал ком-диву, что, видимо, он им не доверяет, раз все время находится в войсках и лично все проверяет. С. А. Козак на совещании руководящего состава по этому поводу сказал так: «Пусть все командиры, политработники, офицеры штабов поймут, что после отдачи боевого приказа на бой их прямая обязанность бывать в подчиненных частях и подразделениях, оказывать им помощь и контролировать подготовку с целью обеспечения успешного выполнения [516] приказа. Этому правилу меня научила академия, ему я учил слушателей, оно остается для нас и в бою».

Однажды, дней за пять до начала наступления немцев, проверяя оборону дивизии, командующий армией генерал Шумилов спросил у одного командира батальона, готов ли батальон к бою. Тот ответил примерно так: «Теперь через нашу оборону не только фашистский танк не пройдет, но и мышь не проскочит и воробей не пролетит». Оборона действительно была создана прочная, и враг не смог ее прорвать.

Гвардейцы дивизии в ожесточенных оборонительных боях на второй полосе обороны в июле 1943 года проявляли беспримерную стойкость, мужество и отвагу. На 3-й батальон 214-го гвардейского стрелкового полка после артиллерийской и авиационной подготовки двинулось 70 фашистских танков, в том числе 25 «тигров», за которыми шла вражеская пехота. За 12 часов напряженного боя гвардейцы отразили 11 ожесточенных атак. Командир батальона капитан А. А. Бельгии, будучи раненным, продолжал управлять подразделениями, а когда один из танков прорвался к его окопу, он подбил противотанковой гранатой бронированное чудовище и пал смертью храбрых. Командование батальоном принял командир 9-й стрелковой роты капитан И. В. Ильясов. Командир дивизии, узнав о случившемся, связался по телефону с новым комбатом.

— Как воюете? — спросил он.

— Как вы учили, — последовал ответ.

— Мы поддержим вас артиллерией, — сказал комдив, — и направляем к вам противотанковую батарею, используйте ее против тяжелых танков.

В районе Крутого Лога немцы предприняли уже восьмую атаку, но и она захлебнулась. Роты 3-го батальона внезапно ринулись в контратаку и в рукопашной схватке отбросили гитлеровцев назад. Но недолго длилась передышка. Снова атака — и снова ожесточенный бой. Тяжелый фашистский танк, прорвавшись через передний край, двинулся на блиндаж батальонного медицинского пункта, в котором было 28 раненых солдат и офицеров. Парторг батальона В. Л. Сушко с противотанковой гранатой бросился на перехват вражеской машины. Бросок — и стальная громада, вздрогнув от взрыва, объятая пламенем, замерла на месте. Раненые были спасены. За этот подвиг офицер Сушков был награжден орденом Ленина.

Ведя бои на второй полосе обороны, сражались гвардейцы 3-го батальона вместе с артиллеристами саперами до последнего патрона. После одиннадцатой атаки враг, оставив на поле [517] боя 39 танков и более тысячи убитых, вынужден был прекратить наступление.

За этим боем наблюдал со своего НП полковник Козак. Когда бой стих, он по телефону сказал командиру полка:

— Батальон капитана Бельгина совершил подвиг. Гвардейцы, презирая смерть, проявили героизм и ни на шаг не отошли от своих позиций. Представьте весь личный состав батальона и других воинов к правительственным наградам.

За мужество и отвагу, проявленные при отражении массированных атак танков и пехоты противника, Указом Президиума Верховного Совета СССР капитану А. А. Бельгину (посмертно), сержанту С. П. Зорину и капитану И. В. Ильясову было присвоено звание Героя Советского Союза, а остальные воины были награждены орденами и медалями.

Так же бесстрашно, как 3-й батальон, сражались и остальные подразделения дивизии. Да, это был новый успех соединения и первый успех нового комдива.

Сочетая высокую требовательность с партийной принципиальностью, коммунистической убежденностью и страстностью, С. А. Козак отдавал все свои силы и знания на то, чтобы с честью выполнить приказ Родины и разгромить фашистов.

Простой, доступный и в то же время очень требовательный, С. А. Козак быстро завоевал любовь и уважение подчиненных.

После разгрома немецко-фашистских войск под Курском войска 7-й гвардейской армии, в том числе и 73-я гвардейская стрелковая дивизия, перешли к преследованию противника в юго-западном направлении.

В этих боях Семен Антонович показал себя мастером вождения войск. Полки дивизии, используя подвижность, мощный огонь, стремительно маневрируя, наносили сокрушительные удары по врагу. Умелое сочетание удара, огня и маневра — вот что было характерно для соединения, которым командовал С. А. Козак. Он действовал смело, решительно, инициативно, порой, казалось, рискованно. Умея быстро оценивать обстановку, он принимал обоснованные решения и творчески подходил к постановке тактических задач частям и подразделениям. Его приемы и способы ведения боя всегда отличались разнообразием и новизной. В одном случае это была стремительная атака пехоты вслед за разрывами снарядов и мин, во втором — атака пехоты без артиллерийской подготовки. В ходе наступления к Днепру, преследуя противника, выдвинув вперед мобильные передовые батальоны от каждого полка, основными силами, свернутыми в походные колонны, дивизия совершала стремительный [518] марш, при этом части двигались по отдельным направлениям, не поддерживая локтевой связи между собой.

В этой напряженной, динамичной обстановке полковник С. А. Козак показал высокое искусство непрерывного управления частями и организации тесного взаимодействия родов войск. Он никогда не терял связь с командирами полков, приданных и поддерживающих частей и подразделений и командирами передовых батальонов. Всегда был в курсе боевой обстановки, гибко и оперативно реагировал на ее изменения. Принимая решения и ставя боевые задачи частям, Козак, как правило, информировал о них своих заместителей и штаб, не забывая при этом напомнить, чтобы тот информировал о них начальников родов войск, служб и тыловые органы.

Полковник Козак использовал любую паузу между боями, любую свободную минуту для напряженной боевой подготовки. Офицеры дивизии называли эти занятия «фронтовой академией», а командира дивизии — «академиком». В этих словах выражалось их признание таланта комдива и необходимость тщательной и всесторонней подготовки к боям. Они, следуя примеру своего командира, без устали учили бойцов наступать за огневым валом, стремительно преследовать врага, с ходу на подручных средствах форсировать водные преграды. Еще не был получен приказ о форсировании Днепра, еще до него оставалось более сотни километров, а Козак заставил всех думать об этом и вести соответствующую подготовку. Он приказал штабу, начальникам родов войск и служб, командирам полков и приданных средств через сутки представить ему свои соображения по форсированию Днепра, причем представить в двух вариантах: на форсирование с ходу на подручных средствах и с заблаговременной подготовкой. В справках-докладах, как он требовал, должны были быть произведены все расчеты, исходя из наличных сил и средств дивизии, противника и с учетом особенностей предполагаемого района местности.

Кроме того, он отдал боевые распоряжения о подготовке табельных переправочных средств, а также о заготовке различных материалов (бревен, досок, гвоздей, металлических скоб, канатов, веревок и т. д.) для устройства плотов.

Проезжая через небольшую речку, Козак увидел лежавшие на берегу три небольшие рыбацкие лодки. Он отдал хозяйственникам распоряжение собирать на малых реках лодки.

Работа в дивизии закипела. В частях и подразделениях прошли совещания командиров и политработников, собрания коммунистов и комсомольцев с повесткой дня: «Подготовка к форсированию [519] Днепра». Командиры рот и батальонов выявляли и брали на учет смелых, умеющих хорошо плавать бойцов. Воины инженерно-саперных подразделений восстанавливали лодки, баркасы. Они смолили и конопатили их и, отремонтировав, транспортировали к Днепру вслед за передовыми частями.

Словом, к форсированию могучей реки готовились все самым тщательным образом, и пример в этом подавал Козак. Он знал, что предстоит преодолеть много трудностей, и главная из них — широкий и глубокий Днепр, правый берег которого высокий, с крутыми обрывами, а левый — заболоченный. Но комдив, опиравшийся в своей работе на партийную организацию, верил в высокий наступательный порыв воинов-сталинградцев, в способность гвардейцев дивизии перенести все тяготы и успешно выполнить задачу.

24 сентября 1943 года дивизия стремительным броском вышла к Днепру, южнее Старого Орлика. Высланная накануне разведка сообщила, что в районе пристани Орлик фашистские войска на паромах переправляются на правый берег реки; перед пристанью имеется боевое охранение, а оборона слабая; на противоположном берегу реки позиции заняты войсками.

Командиру 73-й гвардейской стрелковой дивизии С. А. Козаку пришлось вносить коррективы в план боя. Начинать форсирование крупной реки, имея сильную немецкую группировку на левом фланге, было опасно. Она могла нанести удар во фланг и тыл, приковать к себе основные силы дивизии и сорвать форсирование Днепра.

В этой обстановке Козак принял смелое, на первый взгляд, казалось, даже рискованное, но вместе с тем оригинальное решение: двумя полками внезапной атакой разгромить противника на восточном берегу, у переправы Орлик, захватив одновременно паромы и лодки, а одним полком приступить к форсированию Днепра с ходу на ранее приготовленных подручных средствах. Решение комдива было блестяще осуществлено отважными гвардейцами. Удар был настолько стремительным и неожиданным, что враг не успел оказать организованного сопротивления и воспользоваться только что прибывшими к восточному берегу переправочными средствами.

Пока шел бой у пристани Орлик, передовой батальон 209-го гвардейского стрелкового полка на правом фланге дивизии, не встречая серьезного сопротивления гитлеровцев, форсировал Днепр и захватил небольшой плацдарм у Бородаевки.

Козак сразу же прибыл на полковую переправу и стал готовить части к форсированию реки и закреплению их на плацдарме. [520] По его приказу сюда были доставлены все паромы и лодки, оборудован командный пункт, установлена прочная связь с полками. Темп переправы сразу же увеличился. В ночь на 25 сентября на западный берег был переправлен весь 209-й полк с батальонной и полковой артиллерией. Днем полк под командованием подполковника Г. А. Микаеляна отразил шесть ожесточенных атак, но ни одного метра земли не отдал врагу.

В то же время справа, за правый берег реки, в районе центральной Бородаевки зацепились подразделения 229-го гвардейского стрелкового полка майора Г. М. Баталова (72-я гвардейская стрелковая дивизия), а слева, в районе Домоткани, яростные атаки фашистов отбивал взвод старшего лейтенанта Е. С. Ерофеева (225-й гвардейский стрелковый полк 78-й гвардейской дивизии). Успешные действия соседей по форсированию Днепра придали воинам дивизии новые силы.

Несмотря на сильный огонь артиллерии и минометов, а также удары вражеской авиации, части и подразделения, используя дымовые завесы, не прекращали форсирования реки и днем.

Трудно было бойцам и командирам инженерно-саперных подразделений, обеспечивавшим переправу, трудно было воинам, переправлявшимся на правый берег Днепра, но еще труднее было гвардейцам, защищавшим плацдарм. В эти напряженные часы боя все, от солдата до командира дивизии, без сна и отдыха героически выполняли свой воинский долг.

В ночь на 26 сентября немцы подтянули к плацдарму свежие части, перебросили танки. В это время закончил переправу 214-й гвардейский стрелковый полк дивизии. Вместе с ним на правый берег переправился командир дивизии с группой штабных офицеров и начальник политотдела полковник П. С. Молчанов почти со всеми политработниками.

С утра развернулись ожесточенные бои, напряжение которых все время возрастало. На отдельных участках приднепровские холмы и овраги по нескольку раз переходили из рук в руки. Казалось, вражеским атакам не будет конца. В этот день полковник Козак проявил высокое искусство управления боем. Он смело маневрировал подразделениями по фронту, в критические минуты вводил в бой свои резервы, быстро ставил задачи дивизионной артиллерии, находившейся на позициях на левом берегу Днепра. В выгодные моменты, по его приказу, подразделения наносили стремительные и внезапные контратаки.

Находясь вместе с бойцами на плацдарме, Козак своим самообладанием, выдержкой и героизмом воодушевлял их на [521] ратные подвиги. Поздно вечером, когда стихли бои, он сказал командирам полков:

— Сегодня враг почувствовал сталинградскую стойкость, завтра он должен почувствовать гвардейскую силу.

И изложил перед ними замысел боя на 27 сентября. Суть его заключалась в том, что полки с утра должны были упредить врага в атаках и первыми нанести удары по наиболее слабым местам фашистов. Надо было заставить гитлеровцев бросать в бой свои силы для закрытия образовавшихся брешей и тем самым растянуть его ударные группировки и нанести им как можно больший урон. С помощью коротких, но мощных ударов наши войска должны были расширять захваченный плацдарм по фронту и в глубину. Командарм утвердил этот замысел боя. Гвардейцы дивизии успешно претворили его в жизнь... К 30 сентября войска 7-й гвардейской армии образовали единый большой плацдарм на правом берегу Днепра. 25 километров по фронту и 15 километров в глубину! 177 солдат, сержантов, офицеров и генералов армии за успешное форсирование Днепра, удержание и расширение плацдарма на его правом берегу Указом Президиума Верховного Совета СССР были удостоены звания Героя Советского Союза. Среди них много воинов дивизии, в том числе и Козак Семен Антонович.

В ходе дальнейшего наступления дивизия форсировала много рек, и среди них такие крупные, как Южный Буг, Днестр, Прут, Серет, Тисса. За смелые и решительные действия по разгрому немецко-фашистских войск дивизия неоднократно получала благодарность в приказах Верховного Главнокомандующего и была награждена орденами. Неоднократно награждался и ее комдив генерал-майор С. А. Козак.

И вот в стремительном наступлении наши дивизии вышли к Дунаю. Форсировать эту реку, такую же могучую и широкую, как Днепр, было очень трудно. Докладывая обстановку командиру корпуса, Козак говорил, что для форсирования Дуная нужна тщательная всесторонняя подготовка. С ходу дивизия преодолеть ее не сможет, так как на противоположном берегу очень сильная оборона гитлеровцев, а переправочных средств мало.

Каждый раз командир дивизии вносил в замысел боя новые, ранее не применявшиеся элементы тактики. О том, что придется форсировать Дунай, знали все. Знал об этом и противник. А вот где его будут форсировать и каким способом, противник не знал. Нужно было перехитрить врага, нанести ему внезапные удары там, где он их не ожидает, и добиться победы малой [522] кровью. Опыт ведения боев с форсированием крупных рек дивизия имела богатый. Это и помогло при форсировании Дуная.

После самого тщательного изучения всех условий обстановки Козак принял оригинальное решение. Оно состояло в том, что были созданы две дивизионные переправы: одна основная, а вторая ложная — для отвлечения сил противника. Ложная переправа была оборудована в наиболее удобном месте, именно там, где противник по оценке местности мог ее и ожидать. Здесь проводились все необходимые работы, причем настолько интенсивно и серьезно, что не только противник, но и наши воины уверовали, что здесь будут переправляться главные силы дивизии. Кроме того, каждый полк подготовил свою переправу.

Сначала специально выделенные подразделения должны были произвести несколько попыток форсировать Дунай на ложной переправе, а если удастся, то и закрепиться на правом берегу. Нужно было имитировать переправу и заставить врага ночью стянуть сюда свои основные силы, особенно резервы. И только после этого следовало приступить к одновременному форсированию реки на основных переправах.

В течение суток шел бой на ложной переправе. Отдельные группы воинов переправились на берег противника и успешно отражали яростные атаки врага. Ночью враг подтянул сюда свои резервы. На другом фланге на широком фронте после мощной артиллерийской и авиационной подготовки началось настоящее форсирование. Враг, застигнутый врасплох, не смог предпринять контрмер. Переправившиеся полки сразу же атаковали противника во фланг. Только к вечеру, перебросив свежие силы, враг оказал упорное сопротивление, но плацдарм был захвачен, расширен и прочно удерживался дивизией. Вскоре вместе с другими соединениями был нанесен новый удар по врагу.

Так тактическое искусство Козака, мастерство и героизм гвардейцев принесли им новую победу и новые награды Родины. За этот бой генерал Козак награжден второй «Золотой Звездой».

В марте 1945 года Козак был назначен командиром 21-го гвардейского стрелкового корпуса, а через месяц ему было присвоено воинское звание генерал-лейтенанта. На этом посту и в этом звании закончил он Великую Отечественную войну, в которой так широко раскрылся его талант командира, его военное дарование.

Пока рука держит штурвал

КОККИНАКИ ВЛАДИМИР КОНСТАНТИНОВИЧ

Владимир Константинович Коккинаки родился в 1904 году в Новороссийске в семье портового грузчика. По национальности русский. Член КПСС с 1938 года.

Рано начал трудовую деятельность. Работал в порту грузчиком. В 1925 году был призван в армию. Закончил Ленинградскую военно-теоретическую школу, а затем военную школу летчиков. Несколько лет служил в авиационных частях Советской Армии. Был летчиком, командиром звена, инструктором. В 1935 году В. К. Коккинаки стал летчиком-испытателем и с тех пор не расстается с этой работой.

17 июля 1938 года за беспримерный по тому времени беспосадочный перелет Москва — Владивосток Указом Президиума Верховного Совета СССР Владимиру Константиновичу Коккинаки присвоено звание Героя Советского Союза. 17 сентября 1957 года за новые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. Лауреат Ленинской премии, заслуженный летчик-испытатель СССР.

Генерал В. К. Коккинаки — рекордсмен мира, им установлено несколько выдающихся рекордов, он почетный президент Международной авиационной федерации (ФАИ).

Тяжело груженный самолет с трудом тронулся с места, хотя двигатели ревели во всю мощь, и кто-то из стоявших на аэродроме людей безнадежно махнул рукой: дескать, все равно не взлетит. В адрес скептика сразу посыпались упреки:

— Не знаешь его, молчал бы лучше!

— Раз он взялся, все будет в порядке!

«Он» — это тот, кто находился в кабине летчика, кто повел машину в рекордный полет, взяв на борт небывалый доселе груз. Рекорд есть рекорд, он должен пройти по самой предельно допустимой грани летной нагрузки. Определить эту грань могут лишь два человека: генеральный конструктор — теоретически, путем сложных расчетов, проверок на стендах, и летчик-испытатель — в воздухе. Так теория сливается с практикой в единое целое, которое определяет судьбу нового самолета.

А самолет все бежал и бежал по взлетной полосе, и, когда до конца ее оставались считанные метры, когда каждому из присутствовавших на аэродроме уже казалось, что сейчас произойдет непоправимое, машина, вздрогнув, оторвалась от земли. Но это еще не был взлет. Многотонная тяжесть самолета могла одолеть величину подъемной силы, и тогда... Ведь бывали случаи, когда летчик на взлете «подрывал» самолет, не набрав нужной скорости. Машина в таких случаях «проседала» до самой земли, и, если колеса шасси встречали препятствие, авария была неизбежной.

Все обошлось благополучно. Машина медленно поползла вверх, удаляясь от аэродрома. И только когда над зеленым массивом далекого леса она сделала первый разворот, все облегченно вздохнули.

— Молодец Коккинаки! Отлично взлетел. [525]

А летчик вел свою машину все выше и выше. Он слился с ней воедино, понимая, чувствуя умную работу моторов, сложных приборов, всего комплекса оборудования. Хорошо изучив и осмыслив это детище конструкторской мысли, смелого инженерного поиска, Коккинаки стремился выжать из машины тот предел ее эксплуатационных возможностей, который нельзя завысить, но нельзя и занизить.

Пройдена заветная черта на высоте 10 тысяч метров. Здесь воздух разрежен, и винты двигателей, привыкшие ощущать мощное сопротивление воздушной среды, казалось, работают почти вхолостую. Тяга падает, скорость также. Если скорость упадет ниже эволютивной, самолет камнем пойдет вниз, станет неуправляемым, и выровнять эту многотонную махину вряд ли удастся. Один шанс из ста, а то и того меньше. Пилот знает это. Он зорко следит за указателем скорости и высоты, за работой моторов.

Стрелка высотомера показывает: набрано еще 500 метров. Теперь рекорд установлен «с запасом», можно идти на снижение. Но летчик упрямо продолжает борьбу за высоту. Он идет на риск, но этот риск обоснован.

Каждый десяток метров высоты дается ценой огромных усилий. Коккинаки умело ведет машину, искусно удерживая ее в режиме набора, не давая крениться на крыло. Она словно недвижно висит в сильно разреженной воздушной массе, где почти нет опоры крыльям тяжелого самолета. И все-таки она летит, отвоевывает у пространства новые десятки метров.

Пройден еще один рубеж — 11 тысяч метров. Коккинаки решает идти на снижение: самолет едва слушается рулей, он действительно достиг своего потолка, исчерпал все свои возможности. Не будь за штурвалом подлинного виртуоза летного дела, человека, глубоко понимающего физический смысл полета, или допусти он хоть малейшую оплошность, последствия были бы печальными.

Тяжело груженная машина мягко опустилась на посадочную полосу, и через несколько минут летчик-испытатель Владимир Коккинаки уже докладывал генеральному конструктору С. В. Ильюшину об итогах полета, а спортивные комиссары приступили к оформлению документации нового мирового рекорда.

Это было в то время, когда всему миру стали известны имена выдающихся советских летчиков Валерия Чкалова, Михаила Громова, отважной семерки летчиков, первых Героев Советского Союза, спасших челюскинцев. Именно в те годы мир узнал имя [526] еще одного замечательного покорителя неба — Владимира Коккинаки. Это он в 1936 году установил один за другим несколько мировых рекордов на вновь созданных советских самолетах. Целый каскад выдающихся полетов! В историю отечественной авиации они вошли ярчайшими страницами.

Перелистаем эти страницы... В июле 1936 года летчик-испытатель Владимир Коккинаки на транспортном двухмоторном самолете ЦКБ начал замечательную серию рекордных полетов на высоту с различной коммерческой нагрузкой. 17 июля был поднят груз в 500 килограммов на высоту 11458 метров, 26 июля вдвое больший груз побывал на высоте 11402 метра. Невиданный результат! 2 августа летчик берет на борт полтонны и увеличивает потолок самолета до 12 816 метров, а 21 августа тонну груза поднимает на высоту 12 101 метр. Такая высота в то время была завидной даже для легких истребителей. Но штурм высоты и грузоподъемности продолжался. 7 сентября В. Коккинаки берет уже груз в две тонны и превышает одиннадцатикилометровый рубеж.

Потом два рекордных по скорости полета на дистанции 5 тысяч километров без груза и с контрольным грузом в одну тонну. Скорость в этих полетах превзошла 325 километров в час.

Семь рекордов за такой короткий срок! Всему миру было доказано, что у Советской державы действительно могучие крылья.

Высота, скорость, дальность — основные характеристики самолета, и если говорить об истории авиации, о прогрессе, то речь будет идти именно об этих «трех китах», трех параметрах, определяющих летные качества летательных аппаратов. В этой битве летчик-испытатель Владимир Коккинаки занял видное место, став одним из ведущих разведчиков неизведанного, прославив Советскую Отчизну многими подвигами в воздушном океане.

Урожайному по количеству рекордов 1936 году предшествовали полеты на одноместных самолетах-истребителях.

Свой счет мировых рекордов Владимир Коккинаки открыл в 1935 году. В таблице мировых рекордов тогда впервые появилось его имя. На самолете-истребителе И-15 он поднялся на высоту 14575 метров. Ни одному летчику в мире еще не удалось побывать на такой высоте: стратосфера ревниво не пускала в свои просторы человека.

Ныне, в век космических полетов, стратосфера для человека уже пройденный, хорошо изученный этап, но тогда... Еще только решалась проблема герметизации кабины, о скафандрах [527] писали лишь фантасты, кислородная маска для летчика была непривычной, едва вышедшей из стадии эксперимента. И все же человек проник в стратосферу, а один из богатырей воздушного океана преодолел четырнадцатикилометровый рубеж высоты в кабине советского самолета. Так впервые мир услышал имя Владимира Коккинаки.

Ни на один день не прекращалась работа над созданием новых, более совершенных самолетов. Она шла в конструкторских бюро, в лабораториях, на стендах, на испытательных полигонах и аэродромах. Летчик-испытатель Владимир Коккинаки давал путевки в жизнь десяткам машин. Он получал самолеты прямо в заводских цехах, опробовал, выруливал на взлетную полосу, совершал первый взлет. Не раз попадал он в сложные ситуации, но всегда мгновенно принимал единственное из множества возможных решений, и оно оказывалось верным.

То была будничная работа летчика-испытателя, и Коккинаки отдавался ей всецело, без остатка. И только после многотрудной, кропотливой работы по доводке самолета генеральный конструктор С. В. Ильюшин и он, летчик-испытатель, решались пойти на рекордный полет.

Когда самолет «ЦКБ Москва» стал серийным, было принято решение совершить на нем дальний перелет. Задание доверили летчику-испытателю Владимиру Коккинаки и его неизменному штурману А. М. Брянгинскому.

С подмосковного аэродрома, как всегда, пилот мастерски поднял до предела нагруженную горючим машину в воздух. Самолет шел по прямой курсом на восток. Он летел навстречу солнцу.

За штурвалом — Владимир Коккинаки. Проходит час, два, три... пять... семь. Начинает ныть спина, устают руки. Но усталости быть не должно. Летчик преодолевает усталость, гонит прочь предательски подкрадывающуюся дремоту. Затем спрашивает у штурмана координаты, сличает показания приборов. Самолет попадает в болтанку.

Пятнадцатый час полета. Владимир Коккинаки, сосредоточенный, готовый к любой неожиданности, по-прежнему за штурвалом. Обойден район грозовой облачности. Внизу бескрайнее море зеленой тайги, извилистые ленты сибирских рек. Мерно гудят моторы. Безумно хочется спать.

Долгих трудных двадцать четыре с половиной часа безотрывно нес вахту за штурвалом Владимир Коккинаки. Когда стрелки приборов стали показывать, что горючее на исходе, самолет пошел на посадку. Финиш этого длительного беспосадочного [528] полета состоялся на Дальнем Востоке. Самолет пролетел по прямой около 7 тысяч километров при средней скорости 307 километров в час. Сутки за штурвалом в труднейшем полете — такое испытание далеко не каждому по плечу.

Когда Валерий Чкалов на длиннокрылом самолете перемахнул из Москвы через Северный полюс в Америку, мир изумился, назвав этот перелет советским чудом. Единственным в своем роде и неповторимым. По крайней мере, так успокаивали себя многие из тех, кто не хотел и не желал видеть растущего авиационного могущества страны строящегося социализма. Но вот чудо повторилось: Михаил Громов совершил еще один грандиозный прыжок на самолете с одного континента на другой, став гостем Америки. Число скептиков уменьшилось.

А в Америку без посадки летит уже третья краснозвездная машина, опять новой конструкции. Она летит в Америку, на мыс Мискоу, оставляя позади 8 тысяч километров пути. Третий самолет — третье чудо русской техники, и за штурвалом его — еще один русский богатырь, летчик, коммунист. Сколько их в этой загадочной Советской России?

Владимир Коккинаки достойно пронес славу советской авиации, славу своей Отчизны через океан. Он вернулся в Москву победителем, летчиком с мировым именем. На груди его засияла достойная награда — «Золотая Звезда» Героя Советского Союза и орден Ленина.

Страна чествовала одного из своих крылатых богатырей. Его поздравляли друзья, близкие и даже незнакомые люди. Он получал десятки писем. Вот одно из них.

«Ты ли это, друг Владимир? Не ошибся ли я? Сердцем чую, что это ты, но все-таки сомнения гнездятся. Развей их, Владимир. Я помню вашу семью, дружную пятерку братьев Коккинаки, и тебя, старшего из них. Если это ты, то должен ты помнить, как учились мы вместе, как бегали мы по улицам нашего приморского города в далекие годы гражданской войны, как срывали с фонарей и столбов объявления белых. Потом мы ходили в порт, грузили пароходы, чтобы заработать хоть что-нибудь для себя и для младших братьев. Ты помнишь, Владимир, как рождалась в нашем порту комсомолия, как собирались на горячие споры о том, как жить дальше? Трудное, тяжелое было время, но такое горячее, бурлящее, точно пламень в доменной печи. Видимо, оно закаляло паши характеры, учило азбуке коммунизма. Сейчас это кажется смешным, Володя, но ведь было так: мы хотели быть только бойцами, красными командирами — краскомами и мечтали только о жарких боях-походах, лихих [529] атаках на врага. Ведь комсомолец — боец. И мы добывали патроны, мастерили самопалы, учились стрелять, хотя война гражданская уже закончилась, а над городом развевался красный флаг. И вдруг... Володя, ты помнишь, речь Владимира Ильича на третьем съезде комсомола? Она перевернула нашу жизнь, снова бросила нас за школьные парты. Мы ходили с тобой в один и тот же класс, и ты ушел от нас прямо со школьной скамьи в армию, на срочную. А мой год еще не призывался. Это было, кажется, в 1925 году. Наши пути разошлись, но разве забудешь детство, картины двух войн, наш приморский город, порт, работу, комсомол, учебу?.. И вот ты теперь прославленный летчик, герой, коммунист. Сердечно поздравляю тебя, горжусь и радуюсь за тебя. И все же, Володя, скажи, ты это или не ты?»

Да, земляк не ошибся. Это был тот самый старший сын в семье портовика Константина Коккинаки, что с ранних детских лет вдосталь хлебнул нужды и горя, познал трудовую жизнь и по зову партии, по путевке комсомола пошел в советскую авиацию.

Крылья летчика крепли не сразу. Отслужив положенный срок красноармейцем в 221-м стрелковом Черноморском полку, младший командир Владимир Коккинаки стал курсантом сначала теоретической, а потом и летной школы военных пилотов. Студеный февраль 1930 года в его жизни ознаменовался тем, что в петлицах военной гимнастерки летчика появился первый знак офицера — летчика истребительной авиации, а затем Коккинаки работает летчиком-инструктором в авиационной школе. Работает с огоньком, с задором. Десятки молодых парней, так похожих на него самого, приобрели с его помощью навыки летчика и стали хозяевами воздушного океана. С благодарностью вспоминали они впоследствии своего первого инструктора — высокого, плечистого, статного, всегда подтянутого и бодрого человека, давшего им путевку в небо.

Командир отряда научно-испытательного института ВВС — эта должность, которую занял Коккинаки после школы летчиков, была дальнейшим его шагом в летной службе. Он работал увлеченно, с душой, познавая все новые и новые стороны авиации.

Как рождается самолет? Кто его создает? Эти вопросы все чаще и чаще волновали уже сформировавшегося военного летчика, авиационного командира Владимира Коккинаки. Они не были для него неразрешимой загадкой, но заставили задуматься над такой задачей: как стать максимально ближе к истокам рождения нового самолета? [530]

В жизни ответ на этот вопрос выглядел так: Коккинаки становится летчиком-испытателем на одном из авиационных заводов. Отныне он связывает свою судьбу с судьбами конструкторского бюро, которое возглавляет генеральный конструктор С. В. Ильюшин. 40 лет он, летчик-испытатель, не покидает лаборатории конструкторского бюро, цехов заводов и заводских аэродромов. Владимир Коккинаки в дружной семье этого КБ, отметивший свое семидесятилетие в 1974 году, продолжает свою неукротимую деятельность, и друзья, может в шутку, а может всерьез, предсказали ему столетие летной работы.

40 лет на летно-испытательной работе! За эти годы Владимир Коккинаки дал путевку в жизнь более чем 40 воздушным кораблям самого различного назначения. Что это за воздушные корабли? Назовем один из них: ИЛ-2.

В грозные и суровые годы войны с фашистской Германией гитлеровцы не случайно окрестили советский штурмовик ИЛ-2 «черной смертью». Они называли его также «летающим танком». Это была замечательная боевая машина, имевшая надежную броню, высокие маневренные качества и хорошую огневую мощь: полтонны бомб, пулеметы и пушки, дополняемые подкрыльевыми установками для реактивных снарядов. Гитлеровцы много раз пытались создать подобный самолет-штурмовик, «летающий танк», но так и не смогли.

ИЛ-2 обрушивали бомбоштурмовые удары по врагу, прокладывая путь для наступления нашей пехоты, танков. Наземные войска знали: если поработали «Ильюшины-2», значит, наступление будет успешным. Пехота поднималась в атаку вслед за ударами советских штурмовиков. Так было в Сталинградской битве, на Курской дуге, на Днепре, Дунае, на Висле и Одере, и до самого победного залпа войны. И в том, что самолет-штурмовик ИЛ-2, «летающий танк», зарекомендовал себя как прекрасная боевая машина, гроза для врага, надежная для советских авиаторов, немалая заслуга летчика-испытателя Владимира Коккинаки. Прежде чем дать путевку в небо этому самолету, он совершил на нем десятки полетов, проверил его в самых тяжелых ситуациях, опробовал на самых критических режимах, дал немало рекомендаций по «доводке». В итоге советская авиация получила отличный боевой самолет.

Не меньше труда было затрачено и на испытания бомбардировщика ИЛ-4. В разных вариантах летал этот бомбардировщик и на сухопутных и на морских театрах военных действий. И опять от боевых летчиков в адрес конструкторского бюро шли отзывы, в которых содержались убедительные слова: «Надежен, [531] удобен, живуч, а для врага — грозен». И этой машине путевку во фронтовое небо дал Владимир Коккинаки.

Владимир — старший из пяти летчиков-братьев Коккинаки. В годы войны пал смертью храбрых на фронте один из братьев — Александр. Другой брат, Валентин, погиб при испытании большого воздушного корабля. Еще двое, Павел и Константин, продолжают после войны работу в родной авиации, держа равнение на старшего брата.

Послевоенные годы. Винтомоторная авиация уступает место реактивной. Создаются новые машины, с новыми летными характеристиками. Непочатый край работы у летчиков-испытателей. II Владимир Коккинаки, уже вполне зрелый авиатор, перешагнувший за роковую для летчиков-испытателей сорокалетнюю возрастную черту, остается в строю. Он по-прежнему крепок, здоров, оптимистичен. По-прежнему влюблен в свою профессию и крепко держит штурвал новых реактивных самолетов. Испытывает, проверяет, рискует, делает выводы.

В пятидесятых годах в бомбардировочной авиации основным самолетом стал двухдвигательный реактивный ИЛ-28. Он летал на околозвуковой скорости, имел возможность нести современную бомбовую нагрузку на далекие расстояния. Был надежен в эксплуатации, как говорили военные летчики. ИЛ-28 — крестник летчика-испытателя Владимира Коккинаки.

Это в военной авиации.

В Гражданском воздушном флоте появилась замечательная машина ИЛ-18. Четыре двигателя. Надежна. Прочна. Летает в самых сложных метеоусловиях, в условиях Крайнего Севера и Африки, над горами Кавказа и пустыней Сахара, над тайгой и бескрайними льдами Арктики. И этой машине выдал путевку в воздух Владимир Коккинаки. Вот почему рядом с первой Звездой Героя Советского Союза появилась вторая. Заслуженная награда.

ИЛ-62. Гигантский пассажирский лайнер. Вот он вырулил на взлетную полосу, остановился, прихваченный тормозами.

В гражданской авиации ИЛ-62 означает целый этап, новую значительную веху. Его называют самолетом семидесятых годов, хотя еще за несколько лет до переходного рубежа десятилетий он, живой, в металле, с людьми на борту, вырулил на бетонированную Дорожку.

Такая машина нужна нашей стране с ее огромными пространствами для внутренних рейсов Аэрофлота, но еще больше нужна она для межконтинентальных рейсов, в которых десятитысячекилометровые маршруты являются обыденными. И разместить [532] в салонах гиганта лайнера надо не единицы, не десятки, а сотни пассажиров. Есть такая машина — ИЛ-62. Она вышла на внутренние и международные трассы. Ее испытывал В. К. Коккинаки.

Программа испытаний была многогранна, разностороння и очень длительна по времени. И это вполне понятно: машина должна быть доведена до совершенства и со стопроцентной надежностью выйти на эксплуатационные линии в серийном варианте. «Научить летать» такую машину для летчика-испытателя — великая честь и громадная ответственность. И эту ответственность взял на себя ветеран летно-испытательной службы Владимир Коккинаки.

Летчик дает полные обороты турбинам, и самолет берет разбег, потом отрывается от бетонки и уходит в небо. За его штурвалом ветеран советской авиации, дважды Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, лауреат Ленинской премии, заслуженный мастер спорта СССР, мировой рекордсмен, генерал-майор авиации Владимир Константинович Коккинаки.

Командир группы особого назначения

КОЛДУНОВ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Александр Иванович Колдунов родился в 1923 году в деревне Мощиново Монастырщенского района Смоленской области. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года.

В рядах Советской Армии с 1941 года. В 1943 году окончил Качинскую военную авиационную школу летчиков.

В годы Великой Отечественной войны отважный летчик сражался на многих фронтах, произвел 358 боевых вылетов, участвовал в 96 воздушных боях, лично сбил в воздушных боях 46 самолетов противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 августа 1944 года Александру Ивановичу Колдунову было присвоено звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1948 года за новые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. Ныне генерал-полковник авиации А. И. Колдунов продолжает службу в Советской Армии. Был делегатом XXIV съезда партии. Избран кандидатом в члены ЦК КПСС, в 1971 году — депутатом Верховного Совета РСФСР, а в 1974 году — депутатом Верховного Совета СССР.

Третий год идет война. Враг еще силен. Но уверенность в нашей победе в эти суровые годы величайших испытаний не покидала советских людей. Каждый стремился внести свой вклад в разгром противника.

Курсантам скорее хотелось попасть на фронт, в настоящий бой. И вот авиационная школа окончена. Но выпускников направили в запасной полк.

Вместе с этим полком на аэродроме базировалась авиационная дивизия, которая должна была вскоре отправиться на фронт. Дивизия получала новую материальную часть, пополнялась и летным составом. Когда в полк прибыл Александр Колдунов, дивизия была уже укомплектована.

Значит, опять ждать. Но ведь фашисты жгут наши города, села, топчут нашу землю. Колдунов решил попытать счастья. И обратился к командиру только что сформированного полка с просьбой взять его на фронт. Однако полк был уже укомплектован.

Опять учебные полеты. По нескольку в день. На войне физическая сила, выносливость, натренированность очень нужны.

И не только сила и выносливость. Перед каждым полетом, во время подготовки к нему на земле многое нужно предусмотреть, отработать на тренажере порядок действий в той или иной обстановке, в особых случаях, в воздушном бою. Каждый летчик, а летчик-истребитель особенно, должен быть готов к любым неожиданностям. От него требуется умение мгновенно оценить обстановку, не теряться, действовать решительно и быстро. Многое дано летчику-истребителю: в его распоряжении совершенный самолет с мощным вооружением, прекрасное прицельное [535] оборудование, безотказный парашют. Не дано одного — времени на раздумье. В воздушном бою каждая секунда на счету.

Самолет продолжает набирать высоту. Облака ровным белым маревом виднеются далеко внизу. Небо потемнело...

Истребитель — прекрасный самолет! Он не боится перегрузок, послушно делает самые сложные фигуры высшего пилотажа. «Скорее бы освоить его — и в бой!» — думал Колдунов.

Экипаж многоместного самолета, как правило, представляет собой единое целое, где один дополняет другого, люди помогают друг другу, объединенные одной общей целью. Если даже кто-то дрогнул, растерялся в напряженный момент, ему помогут преодолеть секундную слабость.

Иное у истребителей, летающих на одноместном самолете. Здесь летчик один и надеяться должен в первую очередь на себя. Конечно, с КП внимательно следят за самолетом, помогают. Но они на земле, а летчик в воздухе, где может произойти всякое, особенно в боевой обстановке.

Летчик-истребитель один в самолете. Он и штурман, и радист, и самое основное — не просто летчик, а воздушный боец, который ищет боя, стремясь уничтожить противника.

Нельзя сказать, что Колдунов не боялся первой встречи с врагом. Это чувство присуще всякому нормальному человеку. Быстро преодолеть его, усилием воли взять себя в руки и действовать, как требует обстановка, может не каждый. Летчику-истребителю теряться нельзя. Мгновенно может произойти событие, угрожающее жизни, но ни на секунду не имеет права поддаться панике, страху воздушный боец.

Летчиками не рождаются, многие черты характера вырабатываются уже в училище, в части опытными учителями и наставниками. Такие преподаватели были у Колдунова. С непередаваемым чувством восторга и азарта проводил он каждый учебный бой.

Вот и сейчас летчики на земле с восхищением следят за полетом Колдунова. Сложные фигуры высшего пилотажа следуют одна за другой. Не верится, что управляет самолетом вчерашний курсант.

После посадки командир полка, с которым он разговаривал утром, остановил Колдунова, пристально посмотрел на него, раздумывая, а потом спросил:

— Ну что, на фронт, значит, хочется?

— Конечно, товарищ командир! — ответил Колдунов.

— Как тебя зовут?

— Александром. [536]

— Ну вот что, Саша. Я тут говорил о тебе. Командование не возражает, но твое личное дело не пришло еще, а формально без него забрать тебя не могу.

— А если не формально, товарищ командир?

— А не формально через два часа вылетает ЛИ-2 с инженерно-техническим составом. Забирай свои вещи, залезай в самолет и вылетай. Возьму тебя запасным летчиком. А там что-нибудь придумаем. Что мне бумаги, я видел, как летаешь, да и товарищи тебя хвалят.

— Спасибо, товарищ командир! — обрадовался Колдунов и побежал к командному пункту.

И вот он в ЛИ-2. Техники устроили его в хвосте самолета, завалив кучей чехлов. Комендант, проверявший пассажиров по списку, ничего не заметил. Захлопнулась дверца, взревели моторы, и после короткой пробежки ЛИ-2 поднялся в воздух.

Инженер полка откинул чехлы.

— Ну как, жив, воздушный заяц?

— Так точно, товарищ инженер, жив-здоров! — бодро ответил Колдунов, вылезая из своего убежища.

В Старобельске, где базировался полк, судьба снова свела Колдунова с его попутчиками.

Один летчик раненым на подбитой машине вернулся с задания. Командир полка вызвал Колдунова и сказал:

— Вместе с техниками ремонтируйте машину. Будете на ней летать.

С рвением взялся Александр за ремонт. Целыми днями не отходил от самолета, забывая о еде и отдыхе. Машина была отремонтирована, и Колдунов поднялся в воздух. Техники поработали на славу. Самолет повиновался летчику, ровно работал мотор. Наконец-то он стал равноправным истребителем!

Но командир все еще присматривался к молодому летчику. Спустя пять дней после первого вылета он наконец решил испытать новичка. Да и время было такое, что летчиков не хватало. Командир поставил перед Колдуновым первую боевую задачу.

— Парой будете прикрывать два ИЛ-2, идущих на разведку немецкого аэродрома в районе Краматорска. Пойдете ведущим, — сказал он.

— Ведущим? — удивленно переспросил Колдунов.

— Ведущим, — спокойно повторил командир и с улыбкой посмотрел вслед Колдунову, когда тот пошел к самолету.

Командир понимал, какие чувства испытывает молодой летчик. Первый боевой вылет, и не в группе, где можно надеяться на помощь более опытных летчиков, а в паре, да еще старшим. [537] У командира были основания поступать так. Время горячее, и, чем скорее боец войдет в строй, тем лучше. Не много таких моментов в жизни летчика, как первый боевой вылет, первая встреча с врагом.

Командир был уверен, что Александр справится с заданием.

Через несколько минут пара во главе с Колдуновым поднялась в воздух.

Первый вылет запомнился надолго. При подходе самолетов к цели фашисты открыли сильный зенитный огонь. Дымные разрывы со всех сторон окутали самолет. Стараясь уйти от них, Колдунов резко разворачивал истребитель из стороны в сторону, не теряя из виду «илов», деловито работавших у самой земли. Вспышки пламени появились на немецком аэродроме: штурмовики что-то подожгли. Вдруг сбоку промелькнули черные тени, и Колдунов увидел, как четверка МЕ-109 в плотном боевом порядке заходит в хвост «илам». Он дал команду ведомому и ринулся на них. А когда до самолетов противника оставался приблизительно километр, открыл огонь. Немцы, заметив истребители, развернулись попарно в разные стороны и стали заходить на них сзади. Что было дальше, Колдунов плохо помнил. Трассы огненными лентами мелькали со всех сторон, истребители проносились перед самолетом. Колдунов делал резкие развороты, снижался, снова набирал высоту, стрелял до тех пор, пока не кончились патроны. «Илы» выполнили задание и благополучно вернулись на свой аэродром.

Странное чувство испытывал Колдунов, возвращаясь. С одной стороны, задание выполнено, и это главное. Жаль, конечно, что не удалось сбить ни одного фашистского самолета. С другой стороны, обидно было, что так сумбурно проходил бой. На какое-то время потерял из виду прикрываемые самолеты, слишком рано открыл огонь, вовремя не давал команд ведомому, и, вообще, все шло не так, как представлялось перед вылетом.

Колдунов рассказал командиру обо всем, что произошло в полете. Тот выслушал его и неожиданно похвалил.

— Ничего, сначала всегда так бывает. Научитесь и сбивать противника, — успокоил он Колдунова.

Шло время. После каждой встречи с противником росла уверенность в своих силах, накапливался опыт.

Давно был сбит первый фашистский самолет, боевой счет увеличивался. О Колдунове начали говорить как об опытном истребителе. Исчезли былая нерешительность и колебания. Теперь он твердо знал, что сильнее любого немецкого летчика, каким бы опытным тот ни был. Сильнее не только мастерством, [538] но и верой в правоту своего дела, которая заставляла думать не об опасности, а о том, как уничтожить врага. Колдунов стал чувствовать себя в полете легко и уверенно. Основные движения он научился делать автоматически, мгновенно реагируя на изменение обстановки. Его самолет узнавали в воздухе по своеобразной манере летать, по тому, как бесстрашно, но продуманно вел себя летчик в бою. Дерзкие атаки, огонь с коротких дистанций, резкие развороты как раз тогда, когда нужно, ни секундой раньше или позже...

Каждый летчик имеет свои особенности: один хорошо пилотирует самолет, бесстрашно атакует противника, но недостаточно метко стреляет, другой — отличный стрелок, но слишком напряжен в полете, быстро утомляется, становится неосмотрительным. Колдунов, казалось, вобрал в себя все лучшее. Настойчивый и наблюдательный, он анализировал каждый вылет и воздушный бой, не только свой, но и товарищей. Нередко противник во много раз численно превосходил группу Колдунова, но все же терпел поражение.

Но иногда и одиночный самолет доставлял больше хлопот, чем целая группа. Однажды наши самолеты возвращались с боевого задания. Колдунов стоял около своего истребителя и наблюдал, как товарищи один за другим сажали машины. В этот момент на горизонте появилась темная точка, и вскоре стало видно, что это Ю-88. Немец рассчитал точно. Возвращавшиеся самолеты не могли помешать ему разведать аэродром, горючее было на исходе. Если же взлетит истребитель, он надеялся уйти от него.

Разведчик был над аэродромом, когда с КП поступил приказ: Колдунову немедленно взлететь и уничтожить «юнкерс». Пока «як» взлетал и набирал высоту, немецкий самолет развернулся в сторону фронта и скрылся в облаках. Колдунов уверенно направил свою машину за ним. Темная пелена окружила его. Секунды тянутся бесконечно долго. Но вот самолет вынырнул из облаков. И сразу же Колдунов увидел впереди противника. «Юнкерс» находился ниже его, чуть в стороне. Колдунов развернул самолет и стал сближаться. Но враг попался опытный. Заметив истребитель, он стал снижаться, прижимаясь к земле и стараясь на максимальной скорости уйти от преследования.

«Не уйдешь», — подумал Колдунов и, спикировав, зашел ему в хвост. Прицелившись, он приготовился нажать на гашетку, как вдруг густой дым повалил от «юнкерса» и все потемнело перед глазами. Немецкий летчик выпустил дымовую завесу. [539]

Колдунов немного отвернул в сторону, затем круто повернул машину на прежний курс. Но что это? Прямо перед самолетом медленно покачиваются небольшие парашютики. «Значит, немец выбросил из кабины разрывные гранаты на парашютах», — мелькнуло в голове Колдунова. Опять резкий отворот — и летчик ускользнул от новой опасности. Но тем временем «юнкерс» ушел далеко. Колдунов дал полный газ.

Догнать во что бы то ни стало! Разведчик должен быть уничтожен! И вот «юнкерс» на дистанции огня. Колдунов выпустил две пулеметные очереди, но противник продолжал лететь. Впереди горный хребет, а за ним скоро и линия фронта. Если разведчик перевалит через горы, он может уйти. Этого допустить нельзя. Колдунов как бы слился со своим «яком» в одно целое. Все мышцы напряжены, во рту пересохло. Нужно подойти ближе. Секунда, другая, пора... И две длинные очереди одна за другой впились во вражескую машину. «Юнкерс» покачнулся, стал терять высоту. Еще очередь. Вражеская машина задымила и рухнула на скалы.

Каждый вылет и похож и непохож на все остальные. Можно предполагать исход боя, сопоставляя известные данные о летных качествах самолетов, принимающих участие в бою с каждой стороны, но все это будут только предположения. В воздушной схватке много неожиданного, не поддающегося учету заранее. Исход сражения зависит от воли и мужества летчика, от его тактической подготовленности, умения быстро принять правильное решение и осуществить его. Воздушный бой — это прежде всего поединок характеров.

На счету у Колдунова было уже 20 сбитых самолетов противника, когда произошел такой случай. Конный корпус генерала И. А. Плиева весной 1944 года прорвался далеко в глубь обороны противника и оказался отрезанным от своих войск. Колдунов получил приказание шестеркой прикрывать шесть ЛИ-2. которые должны были сбросить груз конникам. Перед линией фронта 12 немецких истребителей атаковали группу. Наши истребители были связаны необходимостью прикрывать тихоходные транспортные самолеты, тогда как вдвое превосходящий по численности наши силы противник был свободен в выборе маневра. Приблизившись, немецкие самолеты стали разделяться на две группы. Нужно было немедленно принимать решение. В этот момент Колдунов устремился на ведущего. С огромной скоростью самолеты несутся на встречных курсах. Кто-то должен отвернуть. Но немецкий летчик не сворачивает. Секунда, вторая... Сейчас будет поздно, машины столкнутся. Еще мгновение... и немец не выдержал. Резким рывком он задрал вверх нос самолета. Колдунов успел короткой очередью сбить фашистский истребитель. С разворота Колдунов поймал в перекрестие второй самолет. Очередь — и второй «мессершмитт» падает на землю. Немцы растерялись, боевой порядок их распался, некоторые повернули назад, а оставшиеся издалека обстреляли группу и повернули в сторону, уклонившись от боя. ЛИ-2 точно сбросили груз и невредимыми вернулись на свой аэродром. Не имела потерь и шестерка истребителей.

За этим воздушным боем наблюдали бойцы наземных войск и местные жители. На следующий день в часть истребителей приехал колхозник Герасим Алексеевич Богаченко и, обратившись к командиру, попросил помочь ему купить на личные сбережения самолет для летчика, сбившего вчера на его глазах два немецких истребителя. Вскоре Колдунов получил новый ЯК-3, на котором летал до конца войны.

Подчиненные любили Колдунова и гордились своим прославленным командиром. Все, чему учил он их на земле, подкреплялось примером в воздушных боях.

В начале 1945 года командующий воздушной армией приказал Колдунову подобрать пять лучших летчиков, чтобы создать шестерку особого назначения, так называемую «группу по расчистке воздуха». Подбирать летчиков долго не пришлось. Лучшими в воздушной армии были его ведомые, которых он научил мастерству воздушного боя и умению побеждать врага в любой обстановке. Капитаны Шишов и Сидоренко, лейтенанты Сурнев, Шамонов и Гурьев вместе с Колдуновым образовали знаменитую шестерку, наводившую ужас на фашистских стервятников. Одно желание объединяло летчиков этой группы — победить, уничтожить как можно больше фашистов. Это стремление было основой большой, крепкой дружбы.

Иногда шестерка делала по три-четыре вылета в день, атакуя любую по численности вражескую группу. С рассветом они были готовы к вылету. Обычно ждать приходилось недолго. Команда — и самолеты один за другим исчезают в небе. Посадка, несколько минут отдыха, пока техники заправляют самолеты горючим и перезаряжают оружие, — и снова в бой.

Всего до конца войны они сбили 32 вражеских самолета, из которых 15 сбил лично Колдунов. Сама прославленная шестерка потерь не имела.

Два подвига Владимира Комарова

КОМАРОВ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ

Владимир Михайлович Комаров родился в 1927 году в Москве в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1952 года.

Окончив авиационную школу ВВС, поступил учиться сначала в Борисоглебское, а затем в Батайское авиационное училище летчиков. С 1949 года служил в частях истребительной авиации, а с 1954 года учился в Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского; которую окончил в 1959 году. Затем работал по испытанию новых образцов авиационной техники. Кандидат технических наук.

В 1960 году В. М. Комаров был зачислен в отряд космонавтов. В 1964 году ему было поручено ответственное задание: возглавить экипаж первого советского многоместного космического корабля «Восход».

За образцовое выполнение заданий партии и правительства в освоении космического пространства Владимиру Михайловичу Комарову 19 октября 1964 года присвоено звание Героя Советского Союза.

24 апреля 1967 года при завершении испытательного полета на космическом корабле «Союз-1» В. М. Комаров трагически погиб.

За героизм, мужество и отвагу, проявленные при осуществлении испытательного полета нового советского корабля «Союз-1», Владимир Михайлович Комаров 24 апреля 1967 года посмертно награжден второй медалью «Золотая Звезда». Он был награжден орденом Красной Звезды, многими медалями, а также удостоен правительственных наград ряда зарубежных стран.

Примерно через полтора года после легендарного рейса Юрия Гагарина, проложившего первую борозду в космической целине, в «Правде» была опубликована небольшая заметка, в которой говорилось: «С каждым новым полетом в космос совершенствуются корабли, мужают люди, возникают новые, более сложные задачи, преодолеваются новые трудности. Быть готовым к решению этих задач, к преодолению этих трудностей — обязанность всех советских исследователей космоса». Под заметкой стояла несколько необычная подпись: «Космонавт Шесть». Таков был в ту пору своеобразный псевдоним Владимира Михайловича Комарова — человека, чьи подвиги, дважды совершенные в просторах Вселенной, навсегда вошли в летопись отечественной космонавтики.

Когда на космодроме писалась та заметка, Владимир Комаров был дублером командира космического корабля «Восток-4» Павла Поповича. Помню, как в день старта «Востока-4» одетый в ярко-оранжевый скафандр и гермошлем с крупно выписанными на светлой поверхности буквами «СССР» Владимир Комаров, так же готовый к полету, как и Павел Попович, внимательно следил, как тот поднимался на лифте к вершине ракеты. А затем на смотровой площадке, прильнув к стереотрубе, пристально наблюдал за последними приготовлениями ракеты к пуску, смотрел, как она, оторвавшись от земли, рванулась в небо. Когда в динамике послышался ликующий голос Павла Поповича: «Настроение отличное!.. Все идет хорошо!» — Владимир Комаров вытер ладонью вспотевший лоб и, откинув влажную прядку темных волос, сказал нам, журналистам: «Вот так когда-нибудь будете провожать и меня». [543]

Неповторима судьба этого красивого, крепко сбитого, обаятельного человека, внушавшего уважение одним своим видом. Казалось, с него можно писать портреты любимых героев советской молодежи — Павки Корчагина, Александра Матросова, Тимура Фрунзе. От каждого из них его облик унаследовал свои, запоминающиеся черты. Однажды скульптор Георгий Постников — автор вдохновенных портретов многих советских космонавтов, любуясь выразительным лицом Владимира Комарова, заметил:

— Мужественные черты... Так и просятся в гранит или мрамор...

Благородный, выдержанный, целеустремленный характер Владимира Комарова начал формироваться еще в детстве, проведенном среди трудового люда Москвы. Он родился в семье простого рабочего, жившего в старом доме на одной из Мещанских улиц. И кто бы мог тогда подумать, что этот мальчик станет космонавтом?! Это было так же невероятно, как увидеть деревянную Мещанскую улицу одной из самых благоустроенных магистралей столицы. А эта улица стала проспектом Мира, который венчает ныне устремленный к звездам гигантский обелиск, сооруженный в честь исследователей просторов Вселенной.

Во всем этом таится глубокий смысл нашей жизни. Простой рабочий человек, Михаил Яковлевич Комаров, смог дать образование сыну, привил ему любовь к труду, вывел на широкую дорогу жизни.

Володя Комаров еще учился в средней школе, когда грянула Великая Отечественная война. Отец ушел в части противовоздушной обороны. Первые бомбежки, первые пожары, подвиг бывшего рабочего Московского мясокомбината Виктора Талалихина, таранившего «хейнкель»... И Владимир Комаров твердо решил стать летчиком. Он поступил в 1-ю Московскую авиационную спецшколу, которая вскоре эвакуировалась за Урал. Там он пробыл около двух лет, работая на лесозаготовках и учась в старших классах. Но только в 1945 году, после Дня Победы, мечта его сбылась — он поступил в авиационное училище, сначала Борисоглебское, которое в свое время окончил крупнейший советский летчик Валерий Чкалов, а потом в Батайское имени А. Серова.

Выпускника училища лейтенанта Комарова направили в истребительный авиационный полк, базировавшийся на степном аэродроме в предгорьях Северного Кавказа. Среди командиров молодого авиатора было немало заслуженных боевых летчиков. [544] Они ввели его в строй, привили ему навыки сложной службы истребителя — стража родного неба.

А спустя некоторое время — перевод в Закарпатье — край лесорубов, виноделов, пастухов. Владимир Комаров нередко размышлял о будущем советской авиации, о том, что ее все шире расправляющиеся крылья требуют людей, солидно подготовленных в техническом отношении. И когда представилась возможность, он поступил в Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского — признанный центр передовой авиационной научной мысли.

Интересная это была пора. Академия явилась для Владимира Комарова великолепной школой — и не только потому, что с каждым годом учебы возрастал «потолок» знаний, расширялся кругозор. Здесь оттачивался характер, закалялись воля, упорство, настойчивость.

Слушателя Владимира Комарова преподаватели академии характеризовали как человека настойчивого, обладающего аналитическим умом. Он отличался обстоятельностью суждений, стремлением как можно глубже вникнуть в суть изучаемых предметов. Многие прочили его в адъюнктуру. Это сбылось, но не сразу. У летчика, овладевшего инженерными познаниями, тогда были свои мечты, свои планы. Он увлекался всем новым, и этим новым для человека, влюбленного в небо, явилась космонавтика.

В Звездный городок он пришел вместе с Юрием Гагариным, Германом Титовым, Андрияном Николаевым и другими. Коммунисты-космонавты избрали Владимира Комарова в состав партийного бюро своего отряда. Вместе с новыми друзьями он прошел трудную школу тренировок, физической закалки и специальных занятий; вместе с ними впервые увидел космический корабль, побывал на космодроме. Его способности не раз отмечали начальники, а крупнейший ученый и конструктор космической техники академик С. П. Королев часто ставил Комарова в пример другим.

И вот развернулась деятельная подготовка экипажа нового космического корабля — «Восход», на этот раз многоместного. Кроме, командира — Владимира Комарова — в экипаж предполагалось включить ученого — К. П. Феоктистова и врача — Б. Б. Егорова.

Автору этих строк вместе с другими советскими журналистами довелось в октябре 1964 года, незадолго до 47-й годовщины Великого Октября, провожать на космодроме Владимира Комарова и его товарищей в космический полет. Тогда, в знаменитом домике космонавтов предстартовым вечером мы передали экипажу корабля «Восход» памятные сувениры — портреты основоположников научного коммунизма К. Маркса и В. И. Ленина, а также алый бант со знамени последней баррикады Парижской коммуны. На снимке — Владимир Ильич в рабочем кабинете с «Правдой» в руках в канун первой годовщины Великого Октября. Портрет Карла Маркса, бережно хранившийся в Институте марксизма-ленинизма, в свое время принадлежал В. И. Ленину; на обратной стороне фотографии рукой Владимира Ильича помечены основные даты жизни великого учителя трудящихся всего мира.

Надо было видеть, с каким волнением космонавты вчитывались в ленинские строки, а также в воспроизведенный на портрете автограф: «Привет и братство. Карл Маркс. Лондон. 27 июня 1880 г.». Они обвили фотографию алым бантом со знамени парижских коммунаров, которое сорок лет назад, как символ братства, интернационализма, было торжественно передано делегацией Коммунистической партии Франции и пролетариата Парижа трудящимся Москвы. Владимир Комаров, бережно вложив портреты К. Маркса и В. И. Ленина в бортжурнал «Восхода», взволнованно сказал:

— Мы будем счастливы взять в космос эти реликвии. «Восход» пронесет их над планетой как символ великих идей марксизма-ленинизма, как символ братства, дружбы и мира всех народов.

Наступило утро 12 октября 1964 года. Уже не раз доводилось переживать волнующие минуты, когда из голубого автобуса, подъезжающего к кромке стартовой площадки, на ее бетонные плиты ступали космонавты, чтобы отдать рапорт о готовности к полету. Как и в минувшие годы, автобус, мягко притормозив, остановился. Но теперь из него вышел не один космонавт, а сразу трое. Они — в легких курточках, будто вобравших в себя синеву раскинувшегося над степью неба, подернутого полосками стратосферной облачности. Четким, пружинящим шагом подошли три космонавта с рапортом к председателю Государственной комиссии, попрощались с провожающими. И вот уже их фигурки замаячили там, высоко-высоко, возле раскрытого люка «Восхода». По очереди — сначала Борис Егоров, затем Константин Феоктистов и последним, приветственно взмахнув рукой, Владимир Комаров — космонавты вошли в корабль. Наглухо, герметически закрылся люк. Он распахнется только через сутки, когда «Восход», пройдя в космосе около 700 тысяч километров, бережно опустит экипаж на землю. [546]

Начался стремительный отсчет времени. Со смотровой площадки мы следили за последними приготовлениями ракеты к старту. Тут же установлен телевизор, на экране которого возникают лица членов экипажа «Восхода», устраивающихся на своих рабочих местах в кабине корабля. В динамике то и дело слышится голос Юрия Гагарина, ведущего связь с «Рубином» — таков позывной космического корабля, и голос Владимира Комарова, отвечающего командному пункту. Все происходит спокойно, деловито.

— Готовность — одна минута!

Пожалуй, не было тогда человека, который, что называется, до боли в глазах не вглядывался бы в ракету. Стихли разговоры, смолкли шутки. Только отчетливо, словно удары сердца, звучат транслируемые по радио последние команды.

— Пуск!

Под гигантской ракетой, отбросившей в стороны фермы обслуживания, сначала, подобно искре, появились проблески яркого пламени, донесся звук заработавших двигателей. И вот будто гигантский пожар охватил нижнюю часть ракеты. Приподнявшись над землей, словно упираясь в нее огненным столбом, она пошла вверх. Все выше и выше! Теперь в небе будто бы образовалось второе солнце — сказочное, хвостатое. Степь грохотала эхом рокота двигателей, похожего на тысячеорудийные залпы. И вот ракету уже не видно — от нее в небе остался только росчерк инверсионного следа. Вслушиваемся в потрескивание динамика. И вдруг голос Владимира Комарова:

— Все в порядке... Видим звезды... Видим Землю...

«Восход» вышел на орбиту!

Все двадцать четыре часа, пока космический корабль виток за витком опоясывал планету, на его борту шла строго подчиненная графику работа, а на Земле дежурные смены ученых, врачей, связистов и космонавтов пристально наблюдали за полетом «Восхода», по разным каналам принимали с его борта научно-техническую и медико-биологическую информацию. В моем блокноте сохранилась короткая запись части радиообмена между «Зарей» — командным пунктом космодрома и «Рубином», когда космический корабль, пройдя более полумиллиона километров, находился где-то над Сибирью.

«Заря»: — Готовы ли к выполнению заключительной части программы полета?

«Рубин» (голос Владимира Комарова):  — Экипаж готов. Хотели бы продолжить полет. [547]

«Заря»: — Вас понял. Но у нас не было такой договорённости...

«Рубин»: — Увидели много интересного. Хочется расширить наблюдения.

«Заря» (сначала шутливо, строчкой из Шекспира):  — Прекрасных много есть чудес на свете, о, друг, Горацио... (затем серьезно). И все же будем выполнять программу...

«Рубин»: — Жаль, жаль... Вас поняли. Готовы действовать по программе.

«Заря»: — Желаем успеха. До скорой встречи на родной Земле!

Всем, кто слышал этот разговор, было приятно — наши товарищи и в космосе проявили присущее всем советским людям стремление к перевыполнению планов своей работы. Но решение Государственной комиссии — строго следовать программе полета — никто не вправе нарушить. И точно в назначенное время была включена тормозная двигательная установка: «Восход», покидая космос, пошел к Земле. Мы хорошо представляли себе, какие при входе в плотные слои атмосферы возникли в его кабине динамические перегрузки, какой тысячеградусный жар начала испытывать теплостойкая поверхность корабля. В огне двигателей ракеты поднялся он в космос, в огне возвращался на Землю.

По данным, передаваемым с пунктов наблюдения, было ясно: траектория снижения «Восхода» строго соответствует расчетной. И вот в небе возникла светлая полоса инверсионного следа, вспыхнули красноватые парашюты. Отлично сработали и специальные приспособления «мягкой» посадки. Корабль плавно опустился на стерню целинных земель. И надо было слышать, какое единодушное «ура» вырвалось из груди специалистов, находившихся на командном пункте, когда пилот патрульного вертолета сообщил:

— Вижу «Восход». Вижу трех человек! Они вышли из корабля!

Прошло всего несколько часов после посадки «Восхода», и мы встретили его экипаж там же, где был дан старт полету. Маршрут космодром — космос — космодром завершился! Владимир Комаров четко доложил председателю Государственной комиссии о выполнении задания. Ученые, специалисты, космонавты обнимают его, Константина Феоктистова и Бориса Егорова. Цветы, улыбки, дружеские рукопожатия, приветственные возгласы... Обнимаемся и мы с космонавтами. Все трое выглядят замечательно. Они бодры и веселы. Вот уж, действительно, [548] приходит пора, когда люди чувствуют себя в космосе, как дома!

Следующим утром, выкроив часок времени, не занятого медицинскими исследованиями, экипаж «Восхода» встретился с журналистами. Завязалась непринужденная беседа. Владимир Комаров и его друзья пришли на нее в тех самых костюмах, которые были на них в космосе, — стального цвета свободные шерстяные рубашки с отложными воротниками, такие же брюки; на ногах — тапочки. Все трое общительны и вместе с тем серьезны: каждому предстоит напряженный труд по обобщению сделанных в полете наблюдений.

Беседа началась с обмена мыслями о том, что произвело самое большое впечатление на первом витке вокруг планеты. Это — красота просторов Советского Союза.

— С высоты мы увидели океаны целинных земель, сибирскую тайгу, горы, голубые ленты рек, — сказал Владимир Комаров. — И чувство большой гордости охватило нас — ведь это наша земля, на которой трудятся миллионы советских людей!

Образно дополняя друг друга, космонавты рассказали о том, что они видели, — о звездах, Луне, Солнце. О том, как ориентировались по знакомой с детства Большой Медведице, по созвездиям Ориона, Лиры, Волопаса, Возничего, Южной Рыбы, Пегаса, по Юпитеру. В Южном полушарии экипажу довелось дважды наблюдать полярное сияние — его золотистые лучи, подобно зубцам гигантской короны, озаряли весь горизонт. Это было потрясающее зрелище!

Сутки, проведенные экипажем в космосе, были строго регламентированы; каждый выполнял определенную программу наблюдений. Командиру «Восхода» Владимиру Комарову, кроме руководства действиями экипажа и серией наблюдений, несколько раз пришлось браться за ручку управления кораблем, ориентируя его по Земле, звездам, горизонту, Солнцу. Корабль был послушен воле пилота.

— Система ориентации «Восхода» действовала отлично, — доложил командир корабля.

Он вспомнил, что около двадцати лет назад ему впервые довелось самостоятельно управлять самолетом. Этот момент каждый летчик запоминает на всю жизнь.

— А теперь?

— Разумеется, и теперь он запомнится на всю жизнь. Но ведь тогда я был значительно моложе и, конечно, восторгов было больше. Теперь же, взявшись за ручку управления кораблем, я старался как можно меньше проявлять эмоций, как [549] можно глубже — и с точки зрения летчика, и с точки зрения инженера — оценить и свои действия, и работу системы ориентации. Одно можно сказать: она хороша!

Экипаж говорил о замечательных качествах «Восхода» и всех его систем. Космонавты наперебой делились впечатлениями об увиденном с высоты орбиты корабля. Остров Мадагаскар, кромка льдов Антарктиды, красновато-глинистые пустыни Гоби и Тибета, подобные застывшим каменным морям Гималайские горы... В иллюминаторах «Восхода», словно на гигантском глобусе, возникали то желтоватые или покрытые зеленью материки, то океаны — Атлантический, Индийский, Тихий — каждый со своим цветом воды и кружевом прибоя. Масса впечатлений, которые надо оценить и осмыслить. Во многом они совпадают с наблюдениями, сделанными командирами шести «Востоков». Но многое оказалось новым, увиденным впервые, расширившим понятия о космосе, открывшим новые возможности для исследования просторов Вселенной.

— А как происходила посадка?

— Замечательно, — отозвался Владимир Комаров, — система «мягкой» посадки плавно опустила корабль на Землю. Она сработала отлично.

— Какие планы на будущее?

— Буду рад, — сказал Владимир Комаров, — если после завершения всей работы над выводами, сделанными из полета «Восхода», мне скажут: готовься в новый звездный рейс...

И в такой новый рейс на новом космическом корабле «Союз-1» мы провожали Героя Советского Союза Владимира Комарова в апреле 1967 года. Помнится, как в ту теплую весеннюю ночь на стартовой площадке космодрома шел отсчет оперативного времени. Все больше и больше светлело небо, подернутое наплывшими из-за горизонта облаками. Подуло предутренним ветерком. От сверкающего белизной под прожекторами корпуса ракеты стали расходиться в стороны многоярусные ажурные башни ферм обслуживания. Ракета величественным обелиском возвышалась над степью. Лаконичны и предельно четки доклады руководителей команд стартового расчета.

— Ключ на старт...

— Пуск!

В грозном гуле, подобно тысячеорудийному салюту, там, возле ракеты, возникла и, все ширясь и ширясь, развернулась огненная феерия. Низ стартовой площадки озарился багровым светом. Грандиозное пламенное облако росло, растекалось, громоздя [550] вулканические клубы. Медленно башня ракеты поднялась над землей. Из-под ее основания бешено бил кинжал солнечного ревущего огня. Ракета быстро набирала скорость. Легкой и летучей звездой она возносилась к небосводу. Инверсионный след, озаренный лучами восходящего солнца, придавал ей сходство с кометой. В голове кометы по-прежнему сияла звезда ракетного пламени. И еще долго-долго была видна в сиреневом утреннем небе уходящая от нас все дальше и дальше на восток, к солнцу, утренняя звездочка — космический корабль «Союз-1».

Корабль уже не виден, но голос Владимира Комарова, спокойный, рассудительный, доносимый радиоволной, остался рядом. Он раздавался из репродукторов на наблюдательном пункте. Он был точно такой же, как и во время недавней беседы с Владимиром Михайловичем в холле гостиницы на космодроме. Комаров вышел к журналистам по-домашнему — в спортивном тренировочном костюме, свободно облегавшем его атлетически сложенную, сильную фигуру. Выразительное темноглазое лицо было серьезным и чуточку мечтательным. Таким же, два с половиной года назад, здесь же он беседовал с нами и перед полетом на «Восходе», а затем рассказывал вместе с экипажем об увиденном и пережитом в космосе. Казалось, и по сей день где-то в уголках его глаз таятся искорки звездного света.

Владимир Комаров хорошо подготовился к новому полету. Он детально изучил новый космический корабль, который ему предстояло испытать. Вопросов к нему у журналистов много. И на все Владимир Михайлович отвечал с присущей ему вдумчивостью и обстоятельностью. С большой теплотой говорил о своих близких. Они вряд ли знают точный день и час предстоящего старта, но, наверное, догадываются, зачем он опять уехал на космодром.

Правда, подобных поездок было много — и во время первых рейсов кораблей «Восток», и когда летал сам на «Восходе», и когда провожал в космос Павла Беляева и Алексея Леонова... Много было поездок на космодром, так что попрощался он дома с семьей, как обычно, и только по чуть дрогнувшим губам жены понял: догадывается — предстоит новое сложное и трудное дело.

Талантливый и смелый испытатель космических кораблей был готов отдать все силы, знания и опыт выполнению возложенного на него ответственного задания. Немногословно сказал он об этом на традиционной встрече со специалистами [551] космодрома на стартовой площадке. Но в том, что было сказано, звучала его горячая преданность нашему народу, ленинской партии. Эту преданность он пронес над планетой до последнего вздоха.

...На протяжении всего испытательного полета Владимира Комарова мы находились на командном пункте космодрома и во время сеансов связи с «Союзом-1» слышали голос космонавта. Каждая его фраза, донесенная радиоволнами, была проникнута глубокой аналитической мыслью опытного летчика-космонавта, инженера, испытателя космической техники. Сжато, предельно четко отвечал он на вопросы Земли, давал исключительно точные характеристики работе всех систем корабля, сообщал свои наблюдения, сделанные на далекой орбите.

Виток за витком опоясывал «Союз-1» нашу планету, и с его борта к специалистам космонавтики поступали все новые данные, необходимые для дальнейших работ в звездном океане. И можно было только поражаться, с какой обстоятельностью анализировал Владимир Комаров каждый этап своего полета. Он все время работал, а в те часы, которые программой рейса отводились для отдыха, на Землю поступали данные регистрирующей аппаратуры. Точными цифрами телеметрических измерений они свидетельствовали об отличном самочувствии космонавта.

Когда программа полета была завершена, с командного пункта на борт «Союза-1» поступило распоряжение совершить посадку в заданном районе. И вот на девятнадцатом витке, за тысячи километров от места приземления, где-то над Африкой, были сделаны все нужные приготовления к заключительному этапу полета — ориентировка корабля, включение тормозной двигательной установки...

— Все идет отлично, — снова послышался спокойный голос Владимира Комарова.

Он сообщил, как отработала тормозная двигательная установка, как произошло отделение приборного отсека от корабля. Теперь, как и во всех прежних полетах, связь Земли с космическим кораблем прервалась — он вошел в плотные слои атмосферы, стал гасить первую космическую скорость.

Долгие, словно человеческая жизнь, минуты взволнованного ожидания. Туда, в расчетную точку приземления космического корабля, на вертолетах и самолетах уже поспешила группа встречи... И вдруг острая, словно молнией разящая, весть: Владимир Комаров погиб... [552]

...На всю жизнь запомнился обелиск ракеты, залитый лунным светом. Простившись с товарищами, Владимир Комаров шагнул в лифт, который вознес его на площадку, к вершине ракеты. На минуту он показался там, возле корабля, озаренный прожекторным лучом, на фоне черного неба. Он простер руки в прощальном жесте, а затем, сомкнув ладони, потряс ими над головой. Таким он остался в нашей памяти — дважды Герой Советского Союза космонавт Владимир Михайлович Комаров.

Полководец Конев

КОНЕВ ИВАН СТЕПАНОВИЧ

Иван Степанович Конев родился в 1897 году в семье бедного крестьянина деревни Лодейно Подосиновского района Кировской области. По национальности русский. Член КПСС с 1918 года. Активный участник гражданской войны. В Советской Армии командовал полком, дивизией, корпусом, армией, округом. В 1926 году окончил курсы усовершенствования высшего начсостава при Военной академии имени М. В. Фрунзе, а в 1934 году завершил курс обучения в этой же академии.

В годы Великой Отечественной войны командовал войсками ряда фронтов. Под командованием И. С. Конева советские войска разгромили фашистских захватчиков под Калинином, на Украине, в Польше, под Берлином и в Чехословакии.

29 июля 1944 года Ивану Степановичу Коневу присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июня 1945 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден орденом «Победа» и многими другими орденами и медалями. В 1944 году И. С. Коневу присвоено воинское звание Маршала Советского Союза. Он является также Героем Чехословацкой Социалистической Республики и Героем Монгольской Народной Республики. Почетный гражданин города Праги. После окончания войны занимал ряд высоких постов. С мая 1955 года по 1960 год — командующий Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского Договора, затем на ответственной работе в Министерстве обороны СССР.

И. С. Конев был делегатом ряда партийных съездов, неоднократно избирался в состав ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР. В 1970 году из печати вышла его книга «Сорок пятый». В мае 1973 года И. С. Конев скончался.

Это было в Праге весной 1945 года. В Градчанском парке буйно цвела сирень. Нежная, еще желтовая зелень лип оживляла улицы. Влтава сверкала на солнце, как вырванный из ножен клинок.

В тот день Маршалу Советского Союза Ивану Степановичу Коневу в торжественной обстановке было присвоено звание почетного гражданина Праги. На стене древней ратуши в честь этого события была утверждена бронзовая памятная доска.

Столица Чехословакии праздновала вновь обретенную свободу. Торжественный акт, происходивший на Староместской площади, вылился в горячую демонстрацию народной благодарности Советской Армии — освободительнице.

В ту пору в Праге находилось много иностранных, главным образом западных, корреспондентов. Плотной толпой они обступили маршала. Посыпались вопросы:

— Господин маршал, чем объясняются столь убедительные успехи ваших войск?

— Скажите, когда и где вы получили военное образование?

— На Западе вас называли «генерал Вперед». В чем сущность успехов армии вашего фронта?

Мы, советские журналисты, оказавшиеся участниками этой неожиданной пресс-конференции, сразу поняли, что вопросы эти рождены довольно прочно державшейся среди союзников легендой о том, что Конев — бывший офицер царской армии и будто бы даже военное образование получил в дореволюционной академии генерального штаба.

Теперь Иван Степанович слушал вопросы корреспондентов, и его открытое круглое русское лицо, которое мне доводилось видеть спокойным в самые острые моменты боевых действий, [555] было, как всегда, малоподвижным, но в синих глазах играла нескрываемая усмешка.

— Позвольте мне сразу ответить на все ваши вопросы, — заявил он. — Военное образование у меня советское, ну а, как показал исход второй мировой войны, его можно назвать, пожалуй, и самым передовым. Успехи частей, которыми я руководил, нельзя отделять от общих успехов всей Красной Армии. А победы ее во второй мировой войне я объясняю, прежде всего, тем, что ее солдаты и весь личный состав защищали свое социалистическое Отечество. И еще тем, что руководила, направляла и вдохновляла нас славная большевистская партия. Таким образом, столь очевидные успехи Красной Армии явились результатом общих успехов социалистического строя. Вот и все, господа.

Кажется, наши западные коллеги остались тогда недовольны лаконичностью неразговорчивого маршала. Но советские журналисты, и в особенности мы с Сергеем Крушинским, которым довелось в дни войны принимать участие в проведенных операциях на фронтах, руководимых И. С. Коневым, лично знать маршала и иметь возможность наблюдать его в дни боевых действий, по достоинству оценили глубину, а главное, искренность этого короткого ответа.

И. С. Конев действительно получил отличное военное образование. Опыт первой мировой войны, на которой он был солдатом, опыт гражданской войны, в которой он получил комиссарские навыки, опыт долгого пребывания на больших комиссарских и командирских постах он обобщал и оттачивал на особом факультете Военной академии имени Фрунзе, где в те дни преподавали лучшие военные теоретики страны. И, оглядываясь на прожитое, взвешивая результаты своей полководческой деятельности, маршал мог с полным правом сказать, что его военно-начальническое мастерство рождено идеями Коммунистической партии, ибо в нем инициативность сочеталась с предусмотрительностью, смелость — с политической дальновидностью, а знание всех видов современного оружия — со знанием солдатской души.

В гигантской войне, которую Советская Армия в самый трудный период вела одна против объединенных сил фашизма, И. С. Конев, куда бы ни направляла его Ставка Верховного Главнокомандования, противопоставлял искусству гитлеровских генералов советскую стратегию трезвого учета всех сил и возможностей противника. На пресловутую немецко-фашистскую тактику, часто носившую авантюрный характер, он отвечал [556] строго рассчитанной тактикой широкого и быстрого маневра, фланговых охватов, тактикой смелых, хорошо организованных окружений, тактикой, основанной на инициативе и умении всех исполнителей принимать быстрые решения, подсказываемые боевой обстановкой.

Жизнь И. С. Конева в какой-то степени типична для армейского большевика, вышедшего из народной гущи, воспитанного партией, поднятого ею на вершины военной и государственной деятельности. Сын бедного крестьянина северной Вологодской губернии, солдат первой мировой войны, закончивший ее артиллерийским разведчиком-фейерверкером и уже тогда успевший проявить храбрость, сметливость, свойственные его характеру, он юношей вступил в партию большевиков и с первых же дней после Октябрьской революции стал активным строителем Советской власти.

В феврале 1918 года он возвращается в свои родные края. Здесь, в Никольском уезде, он организует первую большевистскую партийную ячейку, вовлекая в нее рабочих и крестьянскую бедноту. Времена неспокойные. Борьба за Советскую власть продолжается. Белогвардейцы и иностранные интервенты атакуют молодую Советскую республику. В Никольском уезде кулаки тоже берутся за оружие. II тогда совсем еще юный большевик Иван Конев, в двадцать лет уже ставший уездным военным комиссаром, во главе наспех сформированного им отряда выступает на подавление контрреволюционного восстания. Когда силы восстания были разбиты и Советская власть в уезде утверждена, юный военком является к Михаилу Васильевичу Фрунзе и просит направить его вместе с его отрядом, уже получившим боевое крещение, на один из активных фронтов гражданской войны.

— Ну что ж, добро, — отвечает Фрунзе, ласково глядя на коренастого светлоглазого юношу в старенькой, но ладно сидящей военной форме. — Идите на фронт. Такие люди теперь нам нужны.

В пожелтевшем от времени номере газеты «Плуг и молот» за 18 июня 1919 года можно прочесть: «...14 июня из города Никольска отправился на фронт добровольцем один из лучших, честных и всей душой преданных революции большевик, организатор ячейки коммунистов уездвоенком дорогой И. С. Конев». В той же газете приводятся и слова молодого военкома, сказанные им землякам на прощальном митинге. Горячие слова, в которых как бы запечатлелось романтическое кипение тех, уже далеких, [557] лет: «Свора империалистов со всех сторон наседает на Советскую власть. В предсмертных судорогах она отдает все свои средства и силы на борьбу с ненавистным ей большевизмом, который отнял землю у помещиков и передал ее крестьянам, а фабрики — рабочим… Момент серьезный. Товарищи, мы идем на фронт в полной уверенности в победе и наш священный долг выполним».

Но попасть на фронт Ивану Коневу в тот раз не удалось. Фронт неожиданно возник рядом, в Костромской области, и Конев во главе своего отряда принял участие в подавлении крупного кулацкого мятежа. Дел много — горячих, опасных и очень важных для страны. Но Ивану Коневу, прирожденному военному, этого мало. Он понимает: решающие бои не здесь. Он решительно отказывается от предложенной ему крупной военной работы в тылу и настойчиво просит послать его на «настоящий фронт», где решаются судьбы революции.

— Вы кто по своей военной специальности? — спрашивает его один из военных начальников, которого он донял своими рапортами насчет отправки на фронт.

— Артиллерист. Артиллерист-разведчик. Фейерверкер, — отвечает Конев.

Мечта сбывается. Его назначают комиссаром бронепоезда «102». В те дни бронепоезда романтически называли ударной силой революции. Укомплектованные обычно командами из рабочих и матросов, они были в гражданской войне опорой в любой крупной операции, заменяя и артиллерию, и танки. Командование направляет бронепоезд «102» на Восточный фронт, а затем и на Дальний Восток, на самый горячий в те дни участок войны. Вот тут-то в этой крепости на колесах и развертываются недюжинные способности комиссара, не теряющегося ни при каких обстоятельствах.

Иван Конев быстро сумел расположить к себе весь персонал, навел в пестром его составе суровую дисциплину. В трудные моменты уже обстрелянный в двух войнах комиссар умело подсказывает не очень опытному командиру трезвые боевые решения, а при случае подает красноармейцам пример личного мужества, сам находясь всегда на опасном участке боя.

Бронепоезд «102» завоевывает добрую славу. Народная молва присваивает ему неофициальное имя «Грозный». Продвигаясь вместе с частями Красной Армии все дальше и дальше на восток, «Грозный» прославился на все Забайкалье смелыми рейдами в тыл врага, внезапными ночными налетами на вражеские гарнизоны. О боевых операциях «Грозного», о его умении [558] неожиданно возникать перед противником, о его неуловимости в деревнях и охотничьих станах Дальнего Востока рассказываются почти легендарные истории.

Ну вот хотя бы рассказ о том, как однажды отступающие колчаковцы, прикрывая свои арьергарды, взорвали на пути бронепоезда мост и стальная машина была переведена на другой берег по льду... Невероятно? Да. Но так только кажется. А ведь это действительно было. Добрая слава бронепоезда, связь его команды с населением, с рабочими-железнодорожниками, которую всегда умел хорошо налаживать и на которую опирался комиссар, позволили совершить это почти невероятное дело. За ночь в тайге навалили столетних сосен. Подвезли к разрушенному мосту, выстлали лед деревянными ряжами, на них положили шпалы, на шпалы рельсы и перекатили бронепоезд почти руками на другой берег Иртыша. Сначала паровоз, потом по вагонам и весь состав... Много таких рассказов ходило в те дни по Сибири, Забайкалью, и всегда в них добрым словом поминался комиссар, немногословный, подтянутый человек в кожаной куртке, с белокурым чубом, выбивавшимся из-под фуражки.

Когда бронепоезд «102» дошел до Читы, командование выдвинуло Ивана Конева комиссаром стрелковой бригады, а затем и дивизии. В феврале 1921 года партийная конференция Забайкальского фронта избирает его делегатом X съезда РКП. Съезд этот — одна из самых суровых страниц истории партии. В дни его поднялся кронштадтский мятеж. Делегаты-мужчины добровольно отправились на подавление мятежа, и представитель Забайкальского фронта Иван Конев, вспомнив свою былую специальность фейерверкера, участвовал в штурме крепости и отличился при этом. Вернувшись в Читу, молодой большевик становится комиссаром штаба Народно-революционной армии при существовавшей тогда Дальневосточной республике, а затем комиссаром корпуса в Приморье.

Победно закончилась гражданская война. Но для армейского комиссара Конева борьба продолжается. Оставаясь в армии на больших политических постах, он активно участвует в разгроме троцкистов. А когда по приказу М. В. Фрунзе в воинских частях начинается укрепление единоначалия, его, уже опытного политработника, направляют на курсы усовершенствования высшего командного состава.

После курсов, командуя полком, дивизией, И. С. Конев обнаруживает недюжинные способности организатора и воспитателя. Он продолжает неутомимо оттачивать практические [559] знания, которые дала ему гражданская война. Обучая других, он сам много и упорно учится и в завершение своего практического образования оканчивает Военную академию имени Фрунзе.

В полку, в дивизии и, наконец, в корпусе он стремится воспитывать воинов по-суворовски: «Трудно в учении, легко в бою». И он учит солдат и командиров воевать в условиях, приближающихся к условиям боевой обстановки, в трудностях закаляет их для тягот будущей войны, требует совершенного владения боевой техникой.

Учения на местности. Внезапные ночные тревоги. Длинные, утомительные марши. Форсирование больших и малых водных преград — все это следует одно за другим. А потом подробные разборы с командно-политическим составом. Нелегко бойцам. Трудно командирам. Но зато становятся они настоящими солдатами, которые не растеряются ни в каких перипетиях на войне...

Краснознаменный стрелковый полк Нижегородской дивизии, которым командует Иван Конев, крепко держит первое место в округе. Полк этот становится военной школой не только для солдат, но и для командного состава. Многие командиры этого полка выросли потом в талантливых генералов, прославившихся в Великой Отечественной войне.

В дни, когда японские милитаристы, оккупировав Маньчжурию, готовились напасть на Монголию и поставить под угрозу дальневосточные коммуникации Советской страны, по просьбе монгольского правительства советские воинские части были введены в эту страну, чтобы прикрыть ее границы. Эта операция проводится группой войск под командованием И. С. Конева в труднейших условиях высокогорной пустыни Гоби, в разгар зимы, когда земля тверда как камень и лютые ветры неутомимо веют над нею. В тяжелейших условиях пустынного бездорожья части быстро занимают заранее намеченные рубежи. Закапываются в землю, тянут коммуникации. Эта сложнейшая операция совершается организованно, в рекордно короткие сроки и за двое суток до намеченного выступления японцев. Угроза предупреждена, и в этом немалая заслуга руководителя операции Ивана Конева.

В Отечественную войну генерал Конев вступает командующим армией. В нем как бы одновременно живут и командир и комиссар: большой военно-начальнический опыт сочетается с глубоким знанием партийно-политической работы.

Старшее поколение советских людей никогда, наверное, не забудет короткие, скромные сообщения о наступательных операциях [560] «частей под командованием генерала Конева» на западном направлении. Эти сообщения появлялись в августе 1941 года, в самую трагическую пору войны. По масштабам гигантского фронта, уже протянувшегося от Белого до Черного моря, это были, может быть, и не очень крупные успехи. Территория, отбитая у врага, наступавшего на огромном фронте, измерялась десятками километров. Но это были наступательные успехи, и скромные, лаконичные сообщения радовали народ, жаждавший хороших вестей с фронта. Люди видели в них как бы залог будущих побед над немецко-фашистской армией. Политическое значение этих успехов трудно переоценить.

В дни Великой Отечественной войны в полной мере развернулся талант выдающегося полководца, ставшего в конце войны одним из самых прославленных военачальников. Калининская операция, закончившаяся разгромом левого фланга огромной неприятельской группировки, устремлявшейся на Москву, и освобождением первого из оккупированных гитлеровцами областных городов... Мощный рывок частей Калининского фронта в западном направлении с выходом на город Торопец и достижение самой западной точки нашего первого зимнего наступления... Освобождение Белгорода... Харьковская операция, проведенная во взаимодействии с частями соседних фронтов... Стремительное наступление через всю Левобережную Украину, освобождение Полтавы, Кременчуга... Мощный прыжок через Днепр, быстрый прорыв так называемого Восточного вала, созданного противником, с выходом в район Криворожья... Освобождение Кировограда... »Второй Сталинград», устроенный неприятелю уже за Днепром в районе Корсунь-Шевченковский... Форсирование Южного Буга, Днестра, Прута и первый выход войск за государственную границу, перенесение войны на землю врага... Новый котел, устроенный противнику в районе Брод... Львовская операция... Выход на Вислу и занятие так называемого Сандомирского плацдарма, послужившего впоследствии одной из отправных точек для удара по Германии... Мощный рывок через всю Польшу за Одер... Охват Верхней Силезии и выход в Саксонию... Штурм Дрездена... Гигантская, проведенная в тесном взаимодействии с войсками 1-го Белорусского фронта операция, окончившаяся окружением и взятием Берлина... И наконец, освобождение Праги. Вот далеко не полный перечень операций, проведенных фронтами Советской Армии под командованием маршала Конева.

Каждая из этих операций — славная страница Великой Отечественной войны. Анализируя сейчас боевые документы, [561] приказы, донесения, записи телефонных разговоров, телеграфные ленты, историки смогут увидеть то, что можно назвать «полководческим почерком» маршала Конева. Это — знание состояния противника. Это — массированный удар всеми средствами боевой техники при прорыве вражеской обороны. Это — оперативно-тактическая продуманность боев в сочетании со стремительностью маневра, с неожиданностью избранных направлений удара. Это — широта и тщательность отработки тактических деталей.

В беседе с иностранными корреспондентами, которую я привел в начале очерка, маршал мог с полным правом заявить, что в своей полководческой деятельности он стремился осуществлять самую передовую тактику, советскую тактику. И то, что в нем как бы одновременно жили инициативный, глубоко мыслящий полководец и проницательный комиссар, помогало ему впоследствии, уже в мирные годы, стать и главнокомандующим Объединенными вооруженными силами Варшавского Договора и выполнять ответственные полководческие миссии в Австрии, Венгрии, Германской Демократической Республике.

Но портрет маршала Конева будет неполным, если не показать его среди солдат и офицеров в часы сражений, на полковом и даже на батальонном наблюдательном пункте, а то и на передовой, где видели его в дни боев.

Бывало, во время подготовки операции, а потом в ходе наступления он целыми днями не вылезал из автомашины или танка, объезжал готовящиеся наступать подразделения, сам осматривал место будущего боя, подходы к неприятельским позициям и нередко руководил сражением с наблюдательного пункта дивизии или полка. Иногда фигура командующего неожиданно появлялась среди пехотинцев или танкистов, готовившихся для атаки. Он сам на месте контролировал выполнение своих приказов и строжайше взыскивал с нарушителей, какого бы высокого ранга они ни были. Нередко его видели на передовой беседующим с солдатами или офицерами.

Вспоминается рассказ о маршале, который я слышал за Днепром, в районе Корсунь-Шевченковский, когда войска наши, завершив окружение вражеской группировки, вели бои, стараясь не выпустить ее из кольца. Узкая, всего в несколько километров полоса отделяла десять вражеских дивизий от танкового соединения, рвавшегося к ним на помощь с внешней стороны кольца. Обстановка была сложная, и командующий расположил свой наблюдательный пункт в деревеньке Толстое, как раз в середине этого узкого перешейка. Снаряды, посылаемые и окруженными [562] и теми, кто рвался к ним на помощь, то и дело перелетали через эту деревню. Внезапно нагрянувшая оттепель вызвала такую распутицу, что колесный транспорт оказался парализованным. Командующий был вынужден добираться с наблюдательного пункта на танке.

По пути его танк встретил на переправе колонну машин со снарядами. Тяжелые машины завязли в грязи, и могучие их моторы гудели тоскливо и безнадежно. Командир колонны младший лейтенант, остановив танк, потребовал у плечистого человека, которого он принял за командира танка, помочь вытащить застрявшую машину с боеприпасами. Тот, кого он принимал за танкиста, заявил, что торопится и ничем, к сожалению, помочь не может. Танк заревел, рванулся с места, но лейтенант бросился наперерез машине, загородил ей путь и даже руки развел, как будто было в человеческих силах задержать стальную громадину.

— Ты что же, друг, русского языка не понимаешь, что ли! — угрожающе закричал он, хватаясь за пистолет. — Наша бригада бой ведет, слышишь, орудия бьют. Последние снаряды дошибает, а тебе лень машину с боеприпасами вытащить... Хоть давите гусеницами, не пропущу!

Рослый человек в комбинезоне вылез из башни, соскочил на снег и приказал экипажу перевезти через ручей завязшую машину. Сам он похаживал по проторенной дорожке, то и дело нетерпеливо посматривая на часы. Кто-то шепнул лейтенанту, что это вовсе не танкист, а командующий фронтом. Юноша оробел, подбежал к И. С. Коневу, бросил руку к козырьку и хотел пробормотать форму официального извинения.

Но командующий перебил его:

— Правильно. Действия ваши одобряю. Как фамилия? Пастухов? Молодец, лейтенант Пастухов. Благодарю за службу.

И, пожав лейтенанту руку, легко поднялся на броню танка.

И когда годы спустя в праздничной Праге, переживавшей первые дни своего освобождения, на импровизированной пресс-конференции маршал Конев давал свои скупые ответы иностранным корреспондентам, я думал об этом строгом, не щедром на слова человеке, о его жизненном пути, о его боевых делах, о высоком народном признании его полководческих качеств и гражданских заслуг.

Через годы и сражения

КОШЕВОЙ ПЕТР КИРИЛЛОВИЧ

Петр Кириллович Кошевой родился в 1904 году в городе Александрия Кировоградской области УССР. По национальности украинец. Член КПСС с 1925 года. В Советской Армии с февраля 1920 года. Был командиром взвода, эскадрона, начальником полковой школы, начальником штаба полка. В 1939 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. С 1940 года командовал мотострелковой дивизией.

Все годы Великой Отечественной войны находился на фронте. Участвовал в боях под Ленинградом, в районе Волги, на Украине, в Крыму, Белоруссии, Восточной Пруссии. Продолжительное время командовал 63-м и 71-м стрелковыми корпусами, а затем 36-м гвардейским стрелковым корпусом.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 мая 1944 года Петру Кирилловичу Кошевому было присвоено звание Героя Советского Союза. 19 апреля 1945 года за новые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны П. К. Кошевой окончил Высшие академические курсы при Академии Генерального штаба и продолжает служить в рядах Советской Армии, отдавая все свои силы и знания делу дальнейшего укрепления Вооруженных Сил Советского Союза. С 1968 года он Маршал Советского Союза. Был командующим войсками Сибирского и Киевского военных округов, главнокомандующим Группы советских войск в Германии.

П. К. Кошевой дважды избирался депутатом Верховного Совета СССР и дважды — депутатом Верховного Совета РСФСР. На XXII и XXIII съездах партии он избирался также кандидатом в члены ЦК КПСС.

Свой боевой путь Маршал Советского Союза Петр Кириллович Кошевой начал в двадцатых годах в рядах Красной Армии. Он принадлежит к славной когорте полководцев, посвятивших всю жизнь строительству и укреплению Советских Вооруженных Сил. После двадцатилетней службы его военное мастерство оттачивалось в Военной академии имени Фрунзе. В годы Великой Отечественной войны оно росло и крепло в боях под Тихвином и на Волхове, под Ленинградом и у стен Сталинграда, на Украине и в Крыму, в Белоруссии и на полях сражений в Восточной Пруссии.

Всюду советский генерал оставался верен себе: он учился сам и учил других искусству побеждать врага. Перед операциями генерал обязательно собирал подчиненных, объяснял им, как лучше прорывать укрепленную полосу, преодолевать препятствия, минные поля, двигаться вплотную, за огневым валом, маневрировать на поле боя.

«Враг силен, коварен, — учил Петр Кириллович. — А вы будьте хитрее, умнее, находите слабые места, наносите неожиданные, но сильные удары». Специально подготовленные роты и батальоны показывали на местности, как лучше всего это делать. Надолго запомнились воинам «совещания-занятия» у Кошевого.

Примером этого служат бои дивизии, которой командовал генерал Кошевой, в дни наступления фашистов из района Котельниково вдоль железной дороги. Гитлер приказал Манштейну прорваться к окруженным в районе Сталинграда войскам Паулюса и вывести их из образовавшегося котла. К 16 декабря 1942 года противник вышел к реке Аксай-Есауловской. где был остановлен. Подтянув силы, фашисты с утра 19 декабря [565] вновь начали наступать и пробились на рубеж реки Мышкова. Создалось напряженное положение. Генерал Кошевой получает приказ от командира 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского: дивизия должна немедленно выдвинуться вперед, стремительно атаковать, не дав противнику опомниться.

Быстрота действий, внезапность решали все. Кошевой выбрасывает вперед два батальона из головного полка. Он приказывает ночью ворваться в хутор Нижне-Кумской, где находилась одна из танковых частей Манштейна, которая должна была наутро вступить в бой. Под покровом ночной темноты бесшумно сосредоточились воины для броска. Ворвавшись на хутор, они захватили 60 танков противника. На рассвете подошли главные силы дивизии и погнали фашистов дальше.

Маневр на поле боя, обход противника с флангов, стремительность отличали действия дивизии Кошевого, которая внесла свой заметный вклад в общую победу на южном крыле советско-германского фронта.

Войска Р. Я. Малиновского на рубежах реки Мышкова преградили путь гитлеровцам. Четыре дня продолжались кровопролитные контратаки. Но фашистам продвинуться не удалось. Это помогло сорвать замысел Манштейна, стремившегося прорваться на выручку к окруженным войскам Паулюса.

Врага гнали все дальше на запад. Дивизия Кошевого шла по разоренной, выжженной земле. Гневом, ненавистью, желанием сполна рассчитаться с фашистами наполнились сердца советских воинов. Командир дивизии берег воинов от безрассудного риска. Он неустанно требовал от людей применения маневра, хитрости, стремительности при встречах с врагом. Резко осуждал он тех, кто считал, что воевать можно, не считаясь с жертвами. «Нет, молодой человек, — как-то отчитывал он лейтенанта, в первом же бою понесшего большие потери, — нам не всякая победа нужна. Побеждать, сберегая людей, воевать умно, воевать техникой — вот что нужно».

...По замыслу Ставки Верховного Главнокомандования войска 4-го Украинского фронта, в составе которого действовал корпус генерала Кошевого, главный удар наносили с северной части Крымского полуострова. Наступать надо было стремительно, чтобы отрезать керченскую группу фашистских войск. Ее все время теснила Отдельная Приморская армия, наступавшая северо-восточнее Керчи. Рассечь силы врага, уничтожить их по частям — такова была задача. Гитлеровцы понимали нависшую над ними опасность и старались любыми средствами выиграть время. [566]

Трое суток 63-й стрелковый корпус генерала Кошевого ведет ожесточенные бои с противником. Он прогрызает укрепленную, глубоко эшелонированную оборону, захватывает узлы сопротивления и вырывается на оперативный простор в Джанкойские степи. Фашисты вынуждены поспешно отходить. Командир корпуса с оперативной группой управления все время в боевых порядках. Он направляет удары, торопит воинов, подкрепляет их наступательный порыв умелым действием техники.

Советские дивизии не дают фашистам возможности задерживаться на промежуточных рубежах. Они идут по пятам, рвут на части боевые порядки, сеют панику, несут противнику смерть. 11 апреля корпус Кошевого освобождает Джанкой, а 13 апреля — Симферополь.

Крымская группировка гитлеровцев разрезана на части. Впереди Севастополь — занятый врагом, но не покоренный. Путь к нему лежит через Сапун-гору. Ее не миновать. Она — щит Севастополя. Два года тому назад фашисты затратили 265 дней, чтобы овладеть этим укрепленным районом. Они так и не смогли взять Сапун-горы. В то время мы сами оставили ее по приказу командования, когда было решено эвакуировать Севастополь.

А сколько дней понадобится теперь, чтобы овладеть ею? Как лучше штурмовать? Об этом Кошевой думал еще на подступах к Крыму. Почти неделю шла артиллерийская и авиационная обработка укреплений. Воины 63-го корпуса штурмовали Сапун-гору меньше суток. В этом штурме генерал Кошевой показал себя настоящим мастером военного дела.

Советские полки вот-вот должны были сбросить гитлеровцев с горы. До вершины оставалось каких-нибудь 300 метров, когда вдруг ожили огневые точки противника и начали косить бойцов косоприцельным и фланговым огнем. Нужна поддержка артиллерии! Но артиллеристы не могут вести огонь: боевые порядки так сблизились, что снаряды будут поражать и своих солдат.

Выход один: штурмовать авиацией. Но она израсходовала свой запас боеприпасов, ей нечем подавить фашистские пулеметы. Что делать? Атака захлебывается; воины все чаще залегают. Еще несколько минут — и все сорвется. Придется вновь готовиться к атаке. А это — время, это — новые жертвы, кровь советских людей.

Кошевой вызывает штурмовиков. Требует немедленно вылетать. Взволнованный голос командира авиационной дивизии по радио разъясняет: «Как посылать на штурмовку, когда нет боеприпасов? [567] До последнего патрона все расстреляно. Подождем — подвезут...»

— Минуты не ждать! — отвечает Кошевой. — Ждать невозможно. Все, что есть, до единого штурмовика, — в воздух! Пусть летают без боеприпасов! Пусть угрожают позициям врага!

Эскадрилья за эскадрильей штурмовики с воем пикируют над Сапун-горой. Фашисты жмутся к земле, прячут в укрытие огневые средства. Враг в страхе ждет штурма с неба, а он накатился с земли. Советские солдаты, воспользовавшись минутным замешательством противника, ворвались в траншеи, овладели последним узлом сопротивления.

Командующий 51-й армией Герой Советского Союза гвардии генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер так отзывался о действиях Кошевого в этой операции: «Умело руководил боевыми действиями корпуса. Настойчиво и смело, инициативно выполнял глубоко продуманный план разгрома крымской группировки немцев».

Правительство оценило ратный труд Петра Кирилловича Кошевого. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

И снова походы, бои, сражения. Под командованием генерала Кошевого солдаты и офицеры 36-го гвардейского стрелкового Неманского корпуса покрыли себя неувядаемой славой в сражениях на территории Восточной Пруссии. Около города Инстербург (ныне Черняховск) противник построил мощный узел обороны. Сосредоточенная здесь крупная группировка гитлеровцев сдерживала наступление двух наших армий. Кошевой вводит врага в заблуждение, неожиданно наносит сильный удар во фланг и опрокидывает фашистов. Это позволило двум советским армиям в районе Гумбиненна продолжить наступление.

Оно развивалось все стремительней. По глубоким снегам, в метель войска корпуса гнали врага. Они шли по местам, дорогим сердцу русского солдата. У деревни Веллау пруссаки бежали от русских 200 лет тому назад. У деревни Гросс-Егерсдорф некогда отличился великий русский полководец А. В. Суворов. На рубежах реки Алле сражались с наполеоновскими захватчиками армии М. И. Кутузова.

Подвиги славных предков вдохновляли, звали вперед. Советские воины прорвались к крепости Кенигсберг, блокировали ее с юга, начали готовиться к штурму.

Кенигсберг был укреплен по последнему слову военно-инженерного искусства. Не случайно фашисты называли его «Мельницей смерти». Крепость имела два мощных пояса обороны, развитую [568] сеть отсеянных рубежей. К обороне были приспособлены пригороды и все здания города.

Кошевой лично проверял готовность солдат и офицеров к штурму, требовал знания боевой задачи. Командный пункт корпуса он выдвинул поближе к боевым порядкам.

6 апреля 1945 года на Кенигсберг обрушился огневой вал артиллерии и авиации. 11-я гвардейская армия — а в ее состав входил и 36-й стрелковый корпус — прорвала южный фас укреплений. Дрались уже в пригородах Кенигсберга. Закипела жаркая схватка среди домов и развалин.

Уличный бой — коварный бой. Противник засел в скрытых от глаз местах, его сразу не найдешь. Стреляют из каждого окна, с крыш, балконов, из развалин и подвалов. Генерал требует вести бой группами. Он приказывает искуснее маневрировать огнем минометов и артиллерии. Петр Кириллович появляется именно там, где его присутствие необходимо. Вот полк задержался у перекрестка. Это тревожит генерала. Он вмешивается, указывает, как лучше обойти перекресток. Воины, пройдя дворами, просачиваются в тыл противника. В другом месте часть несет большие потери. По приказу Кошевого сюда быстро перебрасывается подразделение минометчиков.

На плечах противника солдаты Кошевого прорываются к реке Преголя, разрезающей город на две части. Боевая задача выполнена. Но генерал, учитывая наступательный порыв воинов, решает с ходу форсировать реку.

Преодолевая яростное сопротивление фашистов, солдаты Кошевого прорываются к частям 43-й армии, которая наступает с севера, и соединяются с ней. Теперь кольцо окружения замкнулось.

Родина высоко оценила мастерство полководца и смелость воина. За бой в Восточной Пруссии и штурм крепости Кенигсберг генерал Кошевой был награжден второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

Жизнь в строю

КРАВЧЕНКО АНДРЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ

Андрей Григорьевич Кравченко родился в 1899 году в селе Сулимовка Яготинского района Полтавской (ныне Киевской) области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1925 года.

Участвовал в гражданской войне. В 1928 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В годы Великой Отечественной войны командовал бригадой, корпусом, а с января 1944 года — 6-й гвардейской танковой армией. Участвовал в боях на Западном, Брянском, Сталинградском, Воронежском, 1-м, 2-м и 3-м Украинских и Забайкальском фронтах.

10 января 1944 года Андрею Григорьевичу Кравченко присвоено звание Героя Советского Союза. 8 сентября 1945 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1949 году окончил Высшие академические курсы при Академии Генерального штаба.

С конца 1955 года генерал-полковник танковых войск А. Г. Кравченко по состоянию здоровья находился в запасе. Однако и будучи в запасе, он не порывал связи с армией, в рядах которой прослужил почти 40 лет. Он часто бывал в частях, охотно передавал молодым офицерам и солдатам свой богатый боевой опыт.

В 1963 году А. Г. Кравченко умер.

Мне вспоминается коренастый, плотно сбитый человек. Загорелое лицо, черные как смоль волосы, пронизанные серебряными нитями... Однако седина лишь подчеркивала зрелость бывалого воина.

Ни контузии, ни раны, ни боевые походы, полные лишений, невзгод и опасностей, не смогли погасить энергии генерал-полковника Андрея Григорьевича Кравченко. Когда мы заговорили о ратном труде советских танкистов, в его темных, глубоко спрятанных глазах вспыхнули огоньки. Они то искрились шуткой, то вдруг суровели, когда мы вспоминали погибших, муки и боль народа, коварство и жестокость гитлеровских захватчиков. Андрей Григорьевич взволнованно рассказывал о воинах, которых водил в атаки, об их мужестве, любви к Родине. Чуть глуховатый голос генерала звучал певуче, что присуще уроженцам южных степей.

В армии Кравченко с гражданской войны начинал служить красноармейцем. Вся его жизнь прошла в строю. Отечественная война застала Андрея Григорьевича в звании полковника. Он был начальником штаба механизированного корпуса. Трудно говорить о чувствах воинов в те тяжкие часы испытаний. Великая скорбь за Отчизну, гнев и возмущение, ненависть к фашистам, ступившим на священную советскую землю, — все это сливалось в горячем желании уничтожить врага. Воины рвались в бой с сыновним чувством.

В первые дни войны корпус сразу же получил приказ сосредоточиться на рубеже Вапнярка — Жмеринка и прикрыть отход общевойсковых частей.

— Иные малосведущие люди, — говорил Андрей Григорьевич, — представляют начальный период войны сплошным [571] отходом советских войск, без упорных боев, без жестоких контратак, без изматывания и уничтожения живой силы и техники противника. Это далеко не так.

...Жаркий и пыльный июльский полдень сорок первого года. Он вошел в жизнь Кравченко как час первой встречи с врагом, который, охмелев от легких побед в Европе, мнил себя непобедимым. В те тревожные часы думалось о том, сумеет ли он, кадровый офицер, коммунист, успешно провести первый бой, не растеряется ли?

На боевом рубеже тихо. Воины и танки замаскированы на всхолмленной местности между селами Красным, Рахнеполевым и Рахнелесовым. Все притаилось в зеленых рощицах, в лесных полосах. Но это не спасает танкистов от жары: в машинах душно, броня раскалена, и кое-где люки приоткрыты.

Томительное ожидание...

Вот уже получены первые донесения разведчиков. Фашисты идут тремя колоннами, идут нагло и дерзко, как будто по своей земле. Командир мотоциклетного полка Орел настойчиво просит разрешения у Кравченко:

— Ударим! На ходу разгромим...

Но Андрей Григорьевич не спешит. Он понимает, что первый бой для необстрелянной части решит многое. Устоят танкисты, — значит, будут настоящими воинами, дрогнут — тогда не скоро удастся развеять миф о непобедимости противника. Значит, надо бить наверняка. С этим согласен и комиссар Гаврилов.

Вот уже противник втягивается в полосу прямого выстрела. Ветерок доносит чужую речь.

— Огонь! — передают сигнал рации.

И солнечный день сразу померк от взрывов. Грохот боя повис над мирными полями и перелесками. Атаки мотоциклетного полка следуют одна за другой. Противник несет большие потери, но идет в «психическую» атаку. Метким огнем наших воинов атака отбита. Фашисты вызывают на помощь авиацию.

Солнце уже клонилось к вершинам перелеска, когда в его лучах поплыли стаи «хейнкелей». Они шли на высоте 500 метров. Зенитчики первыми же залпами подбили несколько вражеских самолетов. Вторая волна «хейнкелей» держалась уже на приличной высоте.

Фашисты пытаются обойти корпус с флангов, но он рассредоточен на широком фронте, и замысел врага срывается. Кравченко допрашивает первых пленных... Гитлеровцы не ожидали столь яростного сопротивления. Они недоумевают: «Что это за [573] черная пехота?!» Пленные сообщают, что есть приказ Гитлера не задерживаться около узлов сопротивления, а обходить их.

В этом бою было уничтожено немало гитлеровцев. Но и советские воины понесли серьезные потери. Андрей Григорьевич тяжело переживал гибель бойцов, командиров. Погиб командир полка Таранов, сам водивший своих танкистов в атаки.

Неделю дрался корпус на этих рубежах. Затем по приказу командования воины отошли на позиции к Гайсину. Здесь на рассвете фашисты опять напоролись на губительный огонь «черной пехоты». С каждым боем все опытнее становились танкисты Кравченко. Овладев маневром на поле боя, они решительно атаковали врага. Хотя танкисты вынуждены были отходить под натиском превосходящих сил противника, но без боя они не отдавали ни одного клочка родной земли.

Много больших и малых операций провел за годы войны генерал Кравченко со своими танкистами и моторизованной пехотой. В боях под Серпуховом и Клином, на Волоколамском шоссе и в Сталинграде, при окружении 6-й армии фельдмаршала Паулюса и в сражениях под Воронежем, на Курской дуге и в Корсунь-Шевченковском побоище, в боях за Киев, Житомир и в Ясско-Кишиневской операции, при штурме Фокшанского укрепленного района и на полях Венгрии, Чехословакии, Маньчжурии росло и оттачивалось мастерство советских танкистов. Эти операции вошли славной страницей в историю Великой Отечественной войны.

Но тот первый бой с гитлеровцами запомнился Кравченко на всю жизнь: и жаркий день, и наглость врага, и мужество танкистов, и лихая смелость мотоциклистов, и зарождение дерзкого маневра. Первые бои заставили Кравченко и его товарищей всерьез задуматься над отработкой искусства маневра, мастерства вождения танков ночью.

18 ноября 1941 года в районе Клина пять дивизий противника сосредоточились на узком участке фронта. Танкисты совершают труднейший бросок, покрыв расстояние в сто километров, ночью врываются в тылы гитлеровцев и бьют по резервам. За умелые действия под деревней Дубинино Андрей Григорьевич награждается орденом Красного Знамени. Это первая его награда в Отечественную войну.

В тяжелых боях с противником прошел год. Осенью 1942 года под станицей Клетская танкисты Кравченко дерзко громят тылы фашистов и соединяются с войсками Сталинградского фронта. Опыт боев настойчиво требовал не расходовать силы на мелкие фронтальные удары, а, осуществляя смелый маневр, уходить в глубокие тылы противника на сто и более километров.

Январь сорок третьего... Птицы мерзнут на лету. На полях — снега метровой толщины. В один из таких дней командующий фронтом генерал Голиков приказывает танковому корпусу войти в глубокий прорыв и начать бои с целью окружения противника в районе Касторной.

Танковый батальон немедленно выходит в разведку. Он просачивается сквозь оборону фашистов. Танкисты радируют Кравченко: «Товарищ генерал, противник беспечен». В ту же ночь весь корпус вырывается на оперативные тылы гитлеровцев и устремляется в направлении станций Горшечная — Касторная. Ничто не может устоять перед стальной лавиной. Уже захвачена Касторная, разгромлены крупные части противника, колонны пленных бредут в тыл.

Противник стремится смять танкистов. Вначале он пытается всю воронежскую группировку вывести через Касторную на Курск. Это кратчайшее направление для выхода из окружения. Но замысел не удается. Все атаки врага отбиты. Тогда фашисты, неся огромные потери, прорываются на Горшечную, отрезают части Кравченко от его тылов и делают попытки пробиться на Курск кружным путем: через Горшечную — Старый Оскол — Тим. «Надо помешать врагу... — думает Андрей Григорьевич. — Но как? Следом гнаться — значит упустить главные силы».

В это время поступает приказ замкнуть второе кольцо окружения, не дать противнику вырваться из котла. Генерал принимает смелое решение: от Касторной ударить прямиком по снежной целине на Ястребовку — районный центр и крупный узел дорог между Старым Осколом и городом Тим — и тут встретить отступающего врага.

Успех операции решали буквально часы и минуты. Нужно было до предела усилить подвижность соединения. Генерал находит выход. Танкисты захватили у врага откормленных лошадей арденнской породы. Пулеметные расчеты, бронебойщики и минометчики отправляются в санях по целине, а танки — проселочными дорогами.

В первые же сутки пройдено 80 километров по непроходимым дорогам. На вторые сутки танкисты ворвались в село Ястребовка, разгромили гарнизон и приготовились встретить немцев, которые форсированным маршем шли от Старого Оскола.

150 километров по заснеженным дорогам! Но кто их, эти километры, считает, если на карту поставлена жизнь товарищей, [574] успех операции. Всякий понимал: выпустить измотанного врага сегодня — значит завтра встретить его сильным в другом месте.

Все чаще генералу доносят о нехватке горючего, снарядов. На его командирском танке осталось 150 снарядов. Андрей Григорьевич раздает их по пять штук танкистам, оставшимся без боеприпасов.

— Стоять насмерть! Фашистов не пускать в Ястребовку!

Этот приказ облетает все части. Немцы непрерывно атакуют. Танкисты захватывают в плен начальника фашистской разведки. Тот сообщает, что погиб командир корпуса и гитлеровцы оказались в тяжелом положении. Чтобы избежать излишнего кровопролития, Кравченко посылает майора Вощинского в расположение вражеских войск с предложением сложить оружие и сдаться в плен. Противник выпрашивает «два часа на размышление».

Это была коварная оттяжка. За эти два часа фашистские самолеты доставили своим завязшим в снегах частям питание, боеприпасы. Когда майор Вощинский поехал за ответом, ему высокомерно заявили: «Будем драться!»

Положение становится сложным: не хватает боеприпасов, горючего, много раненых, люди измучены маршами и боями, а перед советскими воинами превосходящий но силам враг. Темной ночью с сельской площади поднимается У-2 с подполковником Александром Ивановичем Лукшиным. Он летит в тыл, в Горшечную, с приказом генерала к утру доставить в Ястребовку отремонтированные танки, горючее, боеприпасы.

Гитлеровцы яростно атакуют, они уже зацепились за окраинные улицы Ястребовки. Кравченко собирает всех, кто способен держать в руках оружие, и направляет их в боевые порядки. Укрепляются перекрестки села, в каменных домах оборудуются пулеметные гнезда. Танкисты готовятся к ожесточенным уличным боям. В село фашистов гонит лютый мороз и страх окружения, и здесь они находят жаркую встречу. Местами уже вспыхивают рукопашные схватки: нет боеприпасов.

Исход боя решали минуты!

Успеет ли Лукшин пробиться с подкреплением?

Рассвет едва забрезжил, а в село уже входила колонна из 25 танков и 20 автомашин с горючим и боеприпасами.

— Приказ выполнен! — доложил Лукшин.

Враг смят и уничтожен. А на другой день танкисты Кравченко уже мчатся по направлению к Харькову. В полевой сумке генерала приказ: ворваться в город через Холодную гору. [575]

С той поры повелось так. Если у танкиста создавалось тяжелое положение, он радировал: «Дерусь, как в Ястребовке!» И все, от генерала до солдата, знали: воин будет стоять насмерть.

Если Воронежско-Касторненская операция для танкистов Кравченко была испытанием на широкий маневр, на окружение превосходящего по силам противника в условиях снежной зимы, то битва на Курской дуге потребовала от каждого из них стальной выдержки, нечеловеческого напряжения моральных и физических сил, искусства маневра.

Накануне сражения к ним приехали Микола Бажан, Максим Рыльский и Александр Довженко. Они передали воинам танки, построенные на деньги трудящихся. На машинах сверкала гордая надпись: «За Радянську Украïну!». Танкисты поклялись освободить на этих машинах Киев.

И клятву свою сдержали.

5 июля 1943 года фашисты начали наступление в направлении Прохоровки. Они прорвали фронт и пытались развить успех. На станцию Ржава к генералу Кравченко поступил приказ: срочно выдвинуться, занять второй рубеж обороны, остановить продвижение фашистов.

6 июля было для генерала, пожалуй, самым тяжелым днем за всю Отечественную войну. С полудня до сумерек над частями корпуса висели стаи «хейнкелей» и «юнкерсов», летавших в два и три яруса. Полторы тысячи налетов вражеской авиации выдержал корпус в этот день. Но вот из дыма и гари появились «тигры» и «пантеры» — последняя новинка немецкой танковой техники. Лобовую броню этих машин снаряды не брали. А стальные махины все ползут и ползут, поводя длинными хоботами своих орудий. Советские танкисты быстро меняют тактику. Верткие Т-34 ускользают в засады, пробираются во фланги тяжелых машин и бьют снарядами в борт или ходовую часть. Все чаще застывают на месте, дымят немецкие танки.

— Так, сыночки, так их! — шепчут пересохшие губы генерала.

Он следит за боем, направляет удары своих «сыночков» по самым уязвимым местам врага. Его командный пункт тут же, рядом с полем сражения.

Все больше выходит из строя и наших машин. В дыму и огне неутихающего боя мелькают группы ремонтников, храбрых и умелых людей: они исправляют легкие повреждения, и танки, оживая, вновь устремляются в самое пекло.

Никто еще в полный голос не рассказал об этих скромных тружениках фронта. По словам генерала, за все время войны танки у него почти не выходили из строя вследствие технической [576] неисправности. Это заслуга заместителя командира корпуса по технической части Григория Лукича Баишева. Его люди никогда не подводили танкистов!

Опыт самого тяжелого дня войны пригодился Андрею Григорьевичу в заключительном, крупнейшем танковом сражении. К этому времени советские войска загнали фашистов за Дунай. Бои шли в районе венгерского озера Балатон. В феврале 1945 года стояла гнилая зима с дождями и снегопадами, оттепелями и легкими морозами. 6-я танковая армия, которой командовал генерал-полковник Кравченко, располагалась в 150 километрах от фронта.

Фашисты стремятся выиграть время, облегчить положение своих вконец измотанных частей, задержать выход советских войск к границам Чехословакии. Они снимают с англо-американского фронта 11 танковых дивизий СС и перебрасывают их в район озера Балатон. Тут и хваленые отборные дивизии гитлеровских головорезов — «Мертвая голова», «Адольф Гитлер», 12-я дивизия «Гитлерюгенд». Эта группировка врывается в междуозерье Велегще — Балатон, теснит наши войска, пытаясь опрокинуть их в Дунай.

Чтобы облегчить положение, соседняя армия генерала Глаголева на северном берегу озера Балатон прорывает фронт, продвигается на 12 километров, но попадает под огонь фашистских танков и откатывается на старые рубежи. Тогда командование фронта вводит в бой 6-ю танковую армию Кравченко. Она совершает стремительный бросок, с ходу разворачивает корпуса по фронту и завязывает бои.

Генерал Кравченко методично напирает танками на левый фланг противника. Он стремится поглубже обойти его, чтобы захлестнуть группировку в кольцо. Противник догадывается о замысле и все время передвигает тяжелые танки влево. Гитлеровские дивизии на две трети состояли из «тигров», «пантер», «королевских тигров» с усиленной броней.

Советские танкисты буквально совершают чудеса. Они просачиваются в тылы фашистов по размокшей земле, подрывают мосты и мостики, отрезая пути отхода тяжелым машинам, и бьют «тигров», «пантер» с кормы, по бортовой броне, по ходовой части. А правый фланг врага сковывает армейская артиллерийская бригада полковника Живуцкого: его орудия выводят из строя любой танк, как бы грозно он ни назывался.

На командном пункте вместе с Кравченко командиры авиакорпусов — генералы Толстиков и Степичев. Авиация поддерживает танкистов и оперативно сообщает о том, что делается на [577] земле. Никогда еще Андрей Григорьевич не получал так быстро столь подробную и точную информацию. Это облегчало руководство сложным боем, обеспечивало стремительные и меткие удары.

Во второй половине дня, как правило, Кравченко прекращал атаки, и танки вели огонь с места. Затяжной бой шел до темноты. Высмотрев засветло цели, советские танкисты ночью навязывали сражение, дерзко орудуя в тылах врага.

Трое суток продолжалось небывалое в истории Отечественной войны встречное танковое сражение. На полях боев остались сотни покалеченных вражеских машин. В штаб к Кравченко доставили пленных фашистских генералов и офицеров. Они с удивлением спрашивали: откуда взялись у русских в конце войны такие резервы?

Истоков могущества Советского государства они не понимали в начале войны. Не поняли главной причины своего поражения они и тогда, когда гитлеровская военная машина уже трещала по швам. Не поняли этого битые фашистские генералы и впоследствии, когда сели писать мемуары...

Победу же в конечном счете одержал наш социалистический строй, его экономика, советская военная наука. Победил советский народ, воспитанный партией в духе патриотизма и пролетарского интернационализма.

Поле сражения около озера Балатон стало своеобразным учебным полигоном. Сюда приезжали генералы и офицеры, они знакомились с боевой работой танкистов, артиллеристов, летчиков, изучали и осваивали опыт танкового сражения.

...О себе Андрей Григорьевич говорил скупо: «Ну, дрался, ну, воевал, старался получше выполнить приказ...» А вот о солдатах и офицерах отзывался по-отечески любовно. Он помнил многих: и смелого комиссара Головко, и отважного командира Деревянкина, и мастеров танкового маневра Шутова, Клименко, Овчаренко, Кошелева, и любителя танковых дуэлей Крымова, и несгибаемых воинов Ковалева, Жидкова, Охрименко...

Андрей Григорьевич мог часами вспоминать товарищей, их подвиги, решительность, инициативу, смелость — все то, что ковало общую победу. Он говорил о людях, водивших танки, как о своих сыновьях, гордился смелым почином, отважным примером коммунистов и комсомольцев.

Солдаты были достойны своего генерала, а генерал — своих солдат. Он служил для них всегда образцом дисциплины, находчивости, инициативы, смелости. Однажды на Сталинградском фронте в решающую минуту танки корпуса попали под мощный [578] огонь гитлеровских артиллеристов. Машины застопорились. Нависла опасность срыва атаки. Кравченко принимает смелое решение. С шестью танками по балке, за скирдами он прокрадывается в тыл артиллерийских расчетов и давит их. Путь открыт! Или незабываемая переправа под Киевом вброд через Десну при глубине реки до двух метров. Смело действует генерал при штурме Фокшанского укрепленного района. По мосту, на котором была надпись: «Не больше шести тонн», он провел в обход укреплений пятидесятитонные машины. А славный марш танковой армии на Мукден по железнодорожной насыпи, через раскисшую от дождей маньчжурскую долину! Многое вспоминают однополчане о своем любимом генерале: и то, как он умел по-командирски требовать от подчиненных предельного напряжения сил, и как по-отечески оберегал солдат. Генерал был для воинов примером неустрашимости, выдержки, отваги, мужества. На войне всякое бывает: и быстрые, стремительные марши, когда перед лавиной танков ничто не может устоять, и упорное сопротивление зарывшегося в землю противника, и обходы с тыла, и коварные засады врага. Но всегда воины видели своего генерала спокойным, решительным, знающим, что делать в самой тяжелой и запутанной обстановке. Таким он им и запомнился — советский военачальник, плоть от плоти своего народа, верный сын Коммунистической партии.

В Бронетанковой академии Советской Армии как учебное пособие висит электрифицированная карта боевого пути танковых армий в Великую Отечественную войну. И путь 6-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-полковник Андрей Григорьевич Кравченко, отмечен славными боевыми делами от Волги до Влтавы, через монгольские пустыни до Порт-Артура.

Орлу подобный

КРАВЧЕНКО ГРИГОРИЙ ПАНТЕЛЕЕВИЧ

Григорий Пантелеевич Кравченко родился в 1912 году в селе Голубовка Перещепинского (ныне Новомосковского) района Днепропетровской области в бедной крестьянской семье. По национальности украинец. Член КПСС с 1931 года.

После окончания школы крестьянской молодежи учился в Московском землеустроительном техникуме. В 1931 году по путевке ЦК комсомола направлен в Качинскую военную авиационную школу. Некоторое время работал инструктором в авиационной школе. С 1933 года служил в различных авиационных частях. Командовал звеном, отрядом, дивизией. Участвовал в боях на Халхин-Голе. Был командующим военно-воздушными силами Прибалтийского особого военного округа. Накануне Великой Отечественной войны учился на курсах усовершенствования командного состава при Академии Генерального штаба. В июне 1940 года Г. П. Кравченко присвоено воинское звание генерал-лейтенанта авиации.

За успешное выполнение специального задания правительства Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1939 года Григорию Пантелеевичу Кравченко присвоено звание Героя Советского Союза. 29 августа 1939 года за новые подвиги, совершенные в боях в районе реки Халхин-Гол, он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также орденами и медалями.

В годы Отечественной войны сражался на Брянском, Калининском, Западном, Волховском, Ленинградском фронтах. Командовал авиационными соединениями. Погиб в бою в феврале 1943 года. Приказом министра обороны СССР зачислен навечно в списки истребительного авиационного полка, в котором служил.

Молодой летчик по-братски обнял товарищей и, не оглядываясь, быстро зашагал к самолету. Машина плавно поднялась в воздух. Вокруг простиралась хорошо знакомая севастопольская земля, над которой не раз летал во время учебных полетов. Вначале в роли курсанта, жадно вникающего во все детали полета, а затем летчика-инструктора, обучающего других сложному искусству вождения самолета.

Всегда грустно расставаться с местами, которые дороги тебе. Вдвойне тяжело покидать людей, которых полюбил, с которыми стойко переносил и первые невзгоды и трудности новичка, и радости познания неведомого.

Хоть мало прожито, но есть о чем вспомнить.

Урал. Детство, проведенное в деревне. Работа в райкоме. Борьба со старым бытом, со старым укладом жизни, за организацию артельного хозяйства, за колхозный путь. Потом поездка в Москву в Московский землеустроительный техникум. Запомнился навсегда тот день, когда его вызвали в комитет комсомола: «Поедешь в Качинскую авиационную школу пилотов...»

А вот теперь он летел к месту своего нового назначения — в авиабригаду, расположенную под Москвой.

Много дала юноше Качинская военная авиационная школа. Он хорошо изучил аэродинамику, познал хитроумные устройства авиационных, моторов и планеров, освоил новые для него науки — метеорологию, навигацию, а также технику полета. Вчерашний курсант, обучая искусству пилотирования других, продолжал непрерывно учиться сам, совершенствовать свои знания, свое мастерство. [581]

Школа в Каче заложила крепкие основы теоретических и практических знаний. Вот почему Григорий Пантелеевич, уже будучи генералом, не раз так тепло и сердечно вспоминал первые годы военного обучения, своих командиров, внимательных и чутких воспитателей.

...Февраль 1939 года. Японские империалисты вероломно напали на Китай. На помощь китайскому народу из разных стран спешили добровольцы. В числе первых добровольцев был и Григорий Пантелеевич Кравченко, к тому времени уже известный летчик-испытатель.

Военные действия не практические занятия. Здесь-то и сказываются знания, полученные в школе, развитые и приумноженные на практике. Григорий Кравченко в первом же воздушном бою сбил японский самолет. Последующие бои утвердили за ним славу отличного советского пилота.

Каждый раз, когда он возвращался на аэродром, его самолет окружали восторженные китайские солдаты. Выбраться из дружеских объятий ему было подчас не менее трудно, чем выдержать бой. Вскоре имя Григория Пантелеевича Кравченко стало символом героизма, отваги, мужества, а главное, дружбы!

Товарищи не раз спрашивали Кравченко, отчего он такой неистовый в схватках с врагами.

— Прежде всего я коммунист, — отвечал он. — А это ко многому обязывает. Как коммунист, я не могу мириться с порабощением дружественного нам народа. Все мои симпатии на стороне народа, борющегося против наглых, озверевших захватчиков.

Немало вражеских самолетов сбил над китайской землей русский летчик-доброволец Кравченко. На свою Родину Григорий Пантелеевич вернулся овеянный легендарной славой.

В том же году летом японские самураи напали на Монгольскую Народную Республику. Японская военщина неоднократно устраивала провокации в пограничных с Монголией районах. В начале мая 1939 года японская армия перешла к открытым военным действиям в районе реки Халхин-Гол. Ее авиация совершала массовые налеты на беззащитное монгольское население. Советское правительство, имеющее с Монгольской Народной Республикой договор с взаимопомощи, решило прийти на помощь. Наше командование отдало распоряжение перебросить отдельные воинские части в Монголию. Сюда прибыл и летчик Г. П. Кравченко.

Много блестящих побед вписано в историю полка истребителей, которым командовал майор Кравченко. Летчики полка [582] только в решающих восьмидневных боях над рекой Халхин-Гол сбили 42 японских истребителя и 33 бомбардировщика. 18 раз они штурмовали японские войска, вторгшиеся на монгольскую землю.

Отважные истребители по 4 — 5 раз в день взмывали в небесное пространство. II всегда вместе со своими летчиками был их прославленный командир Григорий Кравченко.

За успешные боевые действия в районе Халхин-Гола полк Кравчено был удостоен ордена Красного Знамени. 15 летчикам — лучшим из лучших — было присвоено звание Героя Советского Союза. Высшую награду Монгольской Народной Республики — орден Боевого Красного Знамени — получили многие пилоты истребительного полка.

...Раскаленная солнцем степь. В лощинке сосредоточилась авиаэскадрилья. У изрешеченной японскими пулями машины собрались летчики. Прилетел командир полка. Внимательно и подробно разбирает он обстановку, выслушивает каждого. Потом берет слово сам:

— Наступление японцев по всему фронту остановлено. Переправившиеся через реку Халхин-Гол самураи под натиском танкистов вынуждены перейти к обороне на горе Баин-Цаган. Противник окружен кольцом, прижат к реке, и скоро его раздавят. Наша задача...

И командир кратко излагает суть воздушной операции.

— Главные условия успеха в воздушном бою, — продолжает Кравченко, — стараться на большой скорости и с высоты решительно атаковать противника, невзирая на его численное превосходство. Затем, используя скорость разгона, отрываться от врага и снова занимать исходное положение для повторной атаки. Постоянное стремление атаковать — верное условие победы. Мы должны осуществлять наступательную тактику так, чтобы самолет, обладая преимуществом в скорости и огневой мощи, всегда походил на щуку среди плотвичек!

На личном счету летчика-истребителя Кравченко было более десятка сбитых в небе Монголии вражеских самолетов.

— На то мы и называемся истребителями, чтобы истреблять противника, — говорил он молодым летчикам.

— Орлу подобный, — говорили о нем монгольские военачальники, наблюдая его вихревые атаки.

Однажды Г. П. Кравченко было поручено перехватить и взять живым японского разведчика, дважды появлявшегося над расположением наших войск. Для выполнения задания командир [583] полка выделил звено одного из опытнейших пилотов. Подготовили и личную машину командира.

Показался японский самолет. В небо поднялось наше звено, а вместе с ним и самолет Григория Пантелеевича Кравченко. На помощь своему разведчику быстро стали приближаться японские самолеты. Кравченко принял бой сразу с двумя вражескими истребителями. Мгновение — и один самолет, загоревшись, рухнул. Вторая машина попыталась скрыться. Григорий Пантелеевич нагнал японца и длинной пулеметной очередью сбил его. Но кончилось горючее. Пришлось садиться в незнакомой, безлюдной степи.

Замаскировав самолет, Кравченко решил не медля ни минуты идти на восток. По расчетам, там должна быть военная дорога. Там спасение, жизнь. Нервное напряжение после боя уже улеглось. Ощущалась лишь усталость. Одолевала жажда.

Представьте себе на миг бескрайнюю монгольскую степь. На сотни километров вокруг — ни единой души, ни одного источника. Испепеляющая все живое жара. И среди степи — маленькая движущаяся точка. Это Григорий Пантелеевич Кравченко. Он идет сутки, вторые, третьи. Компасная стрелка показывает путь. Он знает: если упадет или сядет, ему уже не встать. На четвертые сутки советские воины встретили его совершенно обессилевшего, но не павшего духом, не сломленного.

А через три дня Григорий Пантелеевич уже вновь поднялся в небо.

Как-то раз один из наших самолетов вернулся на свой аэродром после встречи с японскими захватчиками с 62 пробоинами. Здесь же, у самолета, между командиром полка и молодым летчиком произошел поучительный разговор.

— Полюбуйтесь! — стараясь сдержать гнев, говорил Кравченко. — 62 пробоины! И некоторые еще гордятся этим. Считают дырки доказательством своей храбрости. Срам, а не геройство! Вот здесь — взгляните на входные и выходные отверстия, пробитые пулями, — японец дал две длинные очереди, и обе почти строго сзади. Значит, летчик зазевался и проглядел противника. А из-за глупости, из-за своей невнимательности погибнуть — честь невелика... Любой воздушный бой слагается из трех компонентов: осмотрительности, маневра и огня. И овладеть ими надо в совершенстве. Самолет в руках летчика должен жить его мыслью, слиться с ним, быть таким же послушным, как собственные руки... Главное — нападать, стремиться к сочетанию осмотрительности, маневра и огня... [584]

Кравченко всегда внимательно присматривался к каждому молодому летчику. Его интересовала степень его военных познаний, отношение к боевой машине, которую тот впервые получал. Он наблюдал за тем, достаточно ли придирчиво осматривал летчик самолет, правильно ли оценивал боевой опыт старших товарищей.

— Надо не только быть знакомым с биографией летчика, но и знать все о человеке, с которым крыло к крылу, плечо к плечу предстоит идти в бой с врагом, — наставлял Григорий Пантелеевич подчиненных ему командиров. — Смелости, храбрости, решительности в бою недостаточно. Важна психологическая настроенность бойца. И этому его должны научить командиры — опытные воины, знающие специалисты. Надо внушить каждому летчику, что он обладает всеми личными качествами, которые позволяют четко выполнить боевое задание, выиграть сражение в воздухе. Григорий Пантелеевич помнил десятки случаев, подтверждавших справедливость его требований.

При разборе воздушных боев он неоднократно говорил:

— Человек — живой, но управляемый организм, и им надо управлять с умом, с тактом. Многие молодые летчики излишне бравируют своею удалью. Таким все нипочем. Иные излишне осмотрительны. Искусство командира — чуть приглушить порывы такого смельчака, научить его умению управлять собой, воспитать в нем чувство необходимой осторожности. Для робкого нужно добиваться противоположного — умения заглушать в себе страх, нервозность. В этом и заключается воспитание стойкости характера. Психологическая настроенность необходима каждому бойцу — и молодому, и опытному.

В памяти боевых товарищей Григорий Кравченко — человек, обладающий зоркостью орла, молниеносной находчивостью, быстротой ориентировки, смелостью и отвагой. Им восхищались. Требовательный, но справедливый, суровый, но и отходчивый, он покорял каждого.

Родина высоко оценила подвиг своего верного сына. Г. П. Кравченко был дважды удостоен звания Героя Советского Союза. Он был в нашей стране первым, кто заслужил вторую золотую звездочку.

...На Карельском перешейке осенью 1939 года возник советско-финляндский конфликт. Советский Союз вынужден был дать решительный отпор провокаторам. Г. П. Кравченко подает заявление в Наркомат обороны с просьбой направить его на фронт. Ему поручают командовать особой авиагруппой. Вот здесь-то и пригодился опыт, полученный в боях с японскими захватчиками. [585]

...1941 год. Фашисты вторглись на священную советскую землю. Генерал-лейтенант Кравченко на Брянском фронте. Он командир 11-й авиадивизии, а затем командующий ВВС 3-й армии. Григория Пантелеевича Кравченко отмечают как храброго, волевого командира. Он смело принимает решения, когда речь идет об участии в боях авиации во взаимодействии с сухопутными войсками. «За период работы в ВВС Брянского фронта (фронтом в то время командовал генерал-полковник, впоследствии Маршал Советского Союза А. И. Еременко), — говорится в его боевой характеристике, — авиачастями Кравченко уничтожено: самолетов в воздушных боях — 27, танков — 606, автомашин с пехотой и военными грузами — 3199». Далее идет подробнейший перечень уничтоженных авиацией артиллерийских батарей, зениток, минометов, переправ...

Генерал Кравченко со своими истребителями не раз наводил ужас на гитлеровских асов.

Волховский, Калининский, Ленинградский фронты. Летчики-истребители под командованием Григория Пантелеевича круглые сутки в воздухе. Они наносят сокрушающие удары по фашистам.

Высоко оценивая воинское мастерство генерала Кравченко, советское командование направляло его на самые важные, самые ответственные участки.

Еще одна выписка из боевой характеристики генерала-героя: «За период боевой напряженной работы на Волховском фронте при выполнении операции но ликвидации блокады Ленинграда 215-я авиадивизия под командованием товарища Кравченко в течение всего времени держала господство в воздухе над полем боя...»

Своего отважного командира любили в соединении все: и летчики, и инженеры, и те, кто обслуживал воздушную армаду.

Для летчиков-истребителей Григорий Пантелеевич был прозорливым командиром, отличным знатоком летной боевой техники. К тому же он был простым, добродушным, искренним товарищем.

Летчики гордились своим командиром. Все знали в авиасоединении: если задание ответственное, сопряженное с опасностью, эскадрильи возглавит сам командир дивизии.

Генерал Григорий Пантелеевич Кравченко погиб 23 февраля 1943 года. В этот день он поднялся в воздух, чтобы вступить в бой с крупной фашистской группировкой. Командир лично повел своих отважных летчиков в неравный бой. И погиб смертью [586] храбрых. Урну с его прахом замуровали в Кремлевской стене на Красной площади.

И было тогда Григорию Пантелеевичу Кравченко всего лишь 30 лет!

Если вы будете в Монгольской Народной Республике и спросите, помнят ли там о советском летчике-истребителе Кравченко, вам непременно ответят:

— Орлу подобный, он навечно в наших сердцах.

Красные звезды свободы

КРЕТОВ СТЕПАН ИВАНОВИЧ

Степан Иванович Кретов родился в 1919 году в селе Малая Ничка Минусинского района Красноярского края в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. До 1933 года жил и учился в селе. Окончив в

Минусинске семилетку, поступил в Канский сельскохозяйственный техникум, одновременно овладевал летным делом. В 1939 году пошел добровольцем в Советскую Армию.

В годы Великой Отечественной войны служил в авиации. Совершил 400 боевых вылетов. Со своим экипажем уничтожил на вражеских аэродромах 60 самолетов и сбил в воздухе 10 самолетов противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 марта 1944 года за подвиги на фронте Степану Ивановичу Кретову присвоено звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1948 года он удостоен второй «Золотой Звезды». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны С. И. Кретов закончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, многие годы находился на преподавательской работе. С 1974 года гвардии полковник С. И. Кретов по болезни был в отставке и жил в Москве. В январе 1975 года он скончался.

В дни праздничных торжеств, когда в Москве на Красной площади проходит военный парад, Степан Иванович Кретов часто спрашивает себя: а что сделал он, простой крестьянский парень, чтобы продолжить славные революционные традиции народа, каков его личный вклад в общее дело борьбы за коммунизм? И как-то особенно остро ощущает себя в такие минуты частицей могучей советской семьи, участником многих памятных событий...

Еще в аэроклубе курсант Кретов получил хорошую теоретическую и практическую подготовку. Здесь он впервые узнал о первых русских авиаторах М. Ефимове, Н. Попове, А. Васильеве, Л. Мицкевиче, П. Нестерове, о тех, кто своими бесстрашными героическими полетами вписал славную страницу в историю отечественной авиации. Кретов настойчиво обогащал свои знания в области авиационного дела, серьезно готовил себя к профессии летчика, к будущим боям за Советскую Родину, давшую ему могучие крылья для большого полета.

Исключительная прилежность, дисциплинированность, упорство Степана Кретова обратили на себя внимание инструкторов аэроклуба. Занимаясь в техникуме, он все свободное время посвящал полетам, подготовке к ним, изучению парашюта, участвовал в массовых спортивных соревнованиях.

Товарищи любили и уважали Кретова. Сильные, способные всегда находили у него искреннюю поддержку и доброжелательность — он умел радоваться успехам и победам друзей. А те, что послабее, чувствовали себя с ним увереннее, крепче — у Кретова был удивительный дар веры в чувство локтя, в силы и большие возможности человека. Все эти качества ярко проявились [589] впоследствии, в годы Великой Отечественной войны, когда ему был доверен штурвал боевого самолета.

На всю жизнь запомнил Степан свой первый полет, когда учился еще в аэроклубе. Земля, родная сибирская земля, по которой он привык ходить каждый день, неожиданно предстала сказочной панорамой. Новая, непривычная для глаз картина. Узнает ли сверху он свой аэродром, сможет ли среди десятков сотен домов города отыскать здание техникума? Сохранит ли ясность мысли, четкость и последовательность в наблюдениях, в ориентировке? Ведь это первый и самый серьезный экзамен в воздухе!

— Укажите наиболее характерные ориентиры по курсу полета, — сказал инструктор курсанту.

— Слева — пятиэтажное здание школы. Прямо по курсу — аэродром, справа — массив хвойного леса, — четко ответил Кретов.

Глаза курсанта светились радостью. И не удивительно. Ведь он делал в воздухе первые открытия, завоевывал первые ступеньки бесконечной лестницы в небо.

Инструктор весело кивнул головой и широко улыбнулся: «Молодец, товарищ курсант! Так держать!»

После первого полета Степан Кретов сказал товарищам:

— Раньше мне казалось, что мое призвание — механизация сельского хозяйства. Теперь я окончательно решил связать свою жизнь с авиацией. Буду поступать в военную авиационную школу летчиков.

Когда началась Великая Отечественная война, Степан Кретов был уже военным летчиком бомбардировочной эскадрильи авиации дальнего действия.

Трудными были первые дни, первые месяцы войны для младшего лейтенанта, командира боевого экипажа.

...В тот памятный день утро выдалось на редкость непогожее. По небу плыли серые громоздкие тучи. Землю плотно окутал туман. Но на аэродроме у замаскированных самолетов уже хлопотали техники, радисты, оружейники. Время от времени они с надеждой поглядывали вверх: не появится ли просвет в тучах, не расползается ли туман?

К полудню погода начала резко улучшаться. Выглянуло солнце, и в разрывах кучевых облаков заголубело далекое небо. Техники и механики сбросили с машин маскировочные сети и приступили к подвеске бомб.

Расположившись под плоскостью самолета, используя вместо столика парашют, младший лейтенант Кретов заканчивал прокладку [590] маршрута. А из головы не выходили слова из письма матери: «Сынок! Для защиты родной земли не щади своих сил... Мое материнское сердце всегда с тобой...»

«Всегда с тобой»... Словно наяву, предстала перед ним мать. Лучистые глаза, добрая улыбка, натруженные руки...

Думы летчика прервал техник:

— Самолет к боевому вылету готов!

Экипаж младшего лейтенанта Кретова поднялся в воздух четвертым. Набрали высоту. Лететь пришлось между двумя слоями облаков. Минут через двадцать попали в зону обледенения. Стекла кабин, плоскости начали покрываться тонкой коркой льда. Первым на это обратил внимание стрелок-радист старшина Оводенко и доложил командиру.

— Вижу, — ответил Кретов. — Будем пробивать облака.

Опасность миновала. Полет продолжался. На последнем этапе маршрута встретили «мессершмиттов». Гитлеровцы шли несколько ниже и не заметили бомбардировщиков. Кретов облегченно вздохнул. Не хватало еще за несколько минут до цели ввязаться в бой с истребителями противника.

Впереди показался город. Чуть левее — железнодорожная станция. Кретов посмотрел на штурмана. Тот уже уточнял боковую наводку. Секунда, другая — и штурман Матюшко нажимает кнопку сброса. И вот уже железнодорожная станция содрогнулась от мощных взрывов.

Кретову сопутствовала удача. На станции были эшелоны с боеприпасами и горючим. Гитлеровцы не ожидали налета советских бомбардировщиков и оказались застигнутыми врасплох. Весь бомбовый груз сброшен прицельно. Станция превращена в сплошной огненный остров.

С большим запозданием заговорили вражеские зенитки. Огонь их становился все плотней и плотней. Два или три снаряда разорвались совсем близко от самолета. Кретов маневрировал, производил развороты вправо, влево. Разрывы снарядов начали ложиться позади. Резким снижением летчик вывел машину из зоны обстрела и развернулся на восток. Теперь пора на аэродром.

Неожиданно машину качнуло. Кретов посмотрел на приборную доску: левый мотор дает перебои. Сообщил штурману. Матюшко доложил, что до аэродрома не меньше 800 километров. «Дотянем ли на одном моторе?» — подумал командир экипажа. В прошлый раз пришлось садиться с поврежденным шасси, а теперь вот — лететь на одном моторе.

Кретов приказал членам экипажа усилить осмотрительность, [591] быть наготове, чтобы покинуть машину с парашютами. Никто не знал, насколько серьезно поврежден самолет. Ведь могли быть пробиты и бензобаки. Тогда жди взрыва. Но проходили томительные минуты, а самолет все еще держался в воздухе. «Значит, баки в порядке», — решил Кретов.

— Не наскочить бы в сумерках на «мессершмитты», — сказал он штурману. — А долететь — долетим!

Матюшко, доброволец, участник боев за республиканскую Испанию, дважды награжденный боевыми орденами, был опытным штурманом. Не случайно кретовскому экипажу поручались самые ответственные задания. Знало командование: Кретов — дойдет, Матюшко — не промахнется. Но сейчас даже видавший виды штурман приуныл. Пролететь на одном моторе 800 километров — такого еще не случалось.

И все же трудное испытание выдержали: дотянули-таки до родного аэродрома. Геройский экипаж встречали боевые друзья. Кретов попытался было доложить командиру полка о выполнении задания, но тот улыбнулся и, пожимая крепко руку летчику, сказал:

— Все знаю, Степан Иванович! Главное сейчас для вас — отдыхать.

Командир полка доложил по телефону командиру дивизии, что экипаж младшего лейтенанта Кретова вернулся.

— Генерал благодарит вас за отличное выполнение задания. Уничтожено шесть эшелонов противника с горючим и боеприпасами.

— Служу Советскому Союзу! — взволнованно ответил Степан Иванович.

Через несколько дней командир дивизии вручил членам экипажа бомбардировщика высокие правительственные награды. На гимнастерке младшего лейтенанта Кретова засиял второй орден Красного Знамени.

И опять полеты, бомбежки, воздушные бои...

Хмурую, дождливую осень сменила зима. 7 декабря 1944 года день выдался теплый и тихий, а к ночи неожиданно разыгралась непогода, посыпала снежная крупа. В просторной землянке, где размещалась эскадрилья бомбардировщиков, весело потрескивали в железной бочке, приспособленной под печь, березовые дрова. Летчики приводили в порядок свое обмундирование.

Старшина Оводенко и воздушный стрелок старший сержант Кравчук вспоминали последний налет на вражеский аэродром в районе города Сарай. Фашисты хорошо охраняли важный объект, 15 прожекторов и восемь зенитных батарей несли здесь [592] круглосуточное дежурство. Но все это не спасло гитлеровцев от возмездия. Экипаж Кретова подошел к аэродрому на большой высоте и, сбросив зажигательные бомбы, вызвал два очага пожара — хороший ориентир для других бомбардировщиков. После налета фашисты недосчитались на аэродроме 26 самолетов.

— Куда же теперь будем пролагать маршрут? — спросил Оводенко.

— Я бы с удовольствием парочку бомб сбросил на Берлин, — ответил Кравчук.

— Парочку, говоришь? Я бы для Гитлера десятка не пожалел.

Дверь землянки отворилась, и в нее протиснулся посыльный из штаба.

— Старшего лейтенанта Кретова вызывает командир полка!

Степан быстро оделся и направился в штаб. Командир был чем-то сильно озабочен. Пытливо посмотрев на вошедшего, сказал:

— Садись поближе. Помозгуем вместе.

Взглянув на карту, Кретов сразу понял: разговор пойдет о Керченском порте. На командирской карте он был обведен двумя синими кружками. Летчик не ошибся. Командир для того и вызвал его, чтобы лично проинструктировать и познакомить с обстановкой. Два экипажа вернулись ни с чем, один был сбит при заходе на бомбометание.

— Нелегко будет прорваться к порту, — заметил Кретов, выслушав командира. — Когда вылетать?

— В десять утра. И помните, Степан Иванович: порт должен быть выведен из строя. На задание пойдете только одним экипажем.

В назначенное время бомбардировщик поднялся с аэродрома и взял курс на Керчь. Через два часа самолет подходил к порту. Несколько зенитных батарей открыли огонь по бомбардировщику. Кретов умело сманеврировал и резким разворотом ушел в сторону. Фашисты, видимо, решили, что самолет больше не появится, и прекратили огонь. А советский бомбардировщик с приглушенными моторами вышел на цель с другого, менее защищенного направления. Разрывы зенитных снарядов вспыхивают совсем близко от машины, но она идет к цели. Открываются бомболюки, и огромные клубы черного дыма окутывают стоящие у пристани танкеры.

Огонь противника усилился. В фюзеляже, возле рации, появилось несколько пробоин. Старшина Оводенко, наблюдавший [593] за разрывами снарядов в задней полусфере, сообщал командиру экипажа, откуда больше всего бьют зенитки. Кретов менял высоту и направление полета.

«Ушли», — облегченно вздохнул он и приказал радисту послать в штаб донесение, что боевое задание выполнено.

Едва успел Оводенко передать радиотелеграмму, как Кравчук сообщил:

— Вижу самолет!

«Свой или чужой?» — подумал Кретов и подал условный сигнал. Не отвечая на сигнал, неизвестный самолет приближался. Ясно: в воздухе фашист.

«Мессершмитт» издали открыл огонь. Трасса пуль прошла над самолетом.

Старший сержант Кравчук ответил длинной очередью из крупнокалиберного пулемета.

— Молодец, Кравчук! — похвалил Кретов воздушного стрелка. — Крепко угостил фашиста.

«Мессершмитт» метнулся в сторону, оставляя за собой шлейф черного дыма. Но и бомбардировщик получил повреждения. Машина резко пошла на снижение, на правой плоскости вспыхнул огонь. Заглох мотор. А внизу — море.

Все сильнее и сильнее трясло правую плоскость. Надрывался левый мотор. Но вот и он отказал. Бомбардировщик качнуло и потянуло к воде.

— До берега далеко? — спросил Кретов у штурмана.

— Полтора — два километра.

Кретов последним покинул горящий самолет. Море встретило летчика декабрьской стужей, несмолкаемым шумом свинцовых волн...

На другой день фашистские газеты сообщили, что русский снайпер бомбовых ударов Степан Кретов сбит над морем и весь экипаж самолета погиб. Но гитлеровцы ошиблись. Прославленный экипаж остался жив. Больше часа продержались герои на воде и были спасены.

И сколько же подобных испытаний выпало на долю Степана Кретова! Восемь раз приходилось ему покидать кабину бомбардировщика с парашютом. Однажды он приземлился на территории, занятой противником. Но всякий раз отважный летчик возвращался в родной полк и снова садился за штурвал боевого самолета, и снова обрушивал на голову врага смертоносный груз.

На фронте Кретов подал заявление с просьбой принять его в Коммунистическую партию. [594]

Выступая на партийном собрании, парторг полка сказал:

— Мы верим Кретову. В наши ряды приходит хорошее пополнение. Доверие партии Степан Иванович заслужил отвагой и мужеством, беззаветной преданностью Родине.

Бомбардировщик, пилотируемый Кретовым, десятки раз появлялся над военными объектами Кенигсберга и Данцига, Будапешта и Штеттина. Последний бомбовый удар Кретов нанес 2 мая 1945 года по скоплению живой силы и техники противника в районе Берлина.

Когда гитлеровская Германия капитулировала, Кретов, поздравляя личный состав гвардейской эскадрильи с победой, сказал:

— На крыльях своих самолетов мы через всю войну гордо пронесли красные звезды — эмблемы мира и свободы. Будем же всегда верны боевому знамени, под которым мы сражались и победили.

Мощное «ура» троекратно прокатилось над полевым аэродромом.

Боевой путь дважды Героя Советского Союза Степана Ивановича Кретова убедительно свидетельствует: в бою побеждают отважные, сильные духом люди, беззаветно преданные своему народу, горячо любящие Отчизну и люто ненавидящие ее врагов. В народе говорят: советские воины из металла скроены. Это действительно так. На смену одному поколению приходит другое, а славные традиции Великого Октября, традиции Коммунистической партии, революционное наследие В. И. Ленина жили и будут жить в делах народных, в отваге и боевом мастерстве советских воинов, готовых в любую минуту грудью стать на защиту Советской Родины.

Этапы большого пути

КРЫЛОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

Николай Иванович Крылов родился в 1903 году в селе Голяевка Тамалинского района Пензенской области. По национальности русский. Член КПСС с 1927 года. В 1919 году добровольцем вступил в Красную Армию. Активный участник гражданской войны. После ее окончания находился на различных командных должностях, отдавая все свои силы и способности строительству и укреплению Советской Армии. В 1928 году окончил курсы «Выстрел». В годы Великой Отечественной войны Н. И. Крылов участвовал в героической обороне Одессы, Севастополя. В Сталинграде был на посту начальника штаба прославившейся в боях 62-й армии. После разгрома немецко-фашистских войск на Дону и Волге Н. И. Крылова назначают командующим 21-й, а затем 5-й армией. Войска под командованием Н. И. Крылова успешно вели наступательные операции, в числе первых форсировали реку Березина и вторглись в пределы Восточной Пруссии. В 1945 году участвовал в разгроме японской армии в Маньчжурии. Н. И. Крылову дважды присвоено звание Героя Советского Союза (19 апреля 1945 года и 8 сентября 1945 года). Награжден также многими орденами и медалями.

После войны Н. И. Крылов командовал рядом военных округов. В течение последних девяти лет был главнокомандующим ракетными войсками стратегического назначения и заместителем министра обороны СССР. Неоднократно избирался делегатом съездов КПСС, в состав Центрального Комитета, депутатом Верховного Совета СССР. Он автор книг «Не померкнет никогда» и «Навстречу победе».

В феврале 1972 года после непродолжительной тяжелой болезни Маршал Советского Союза Н. И. Крылов скончался. Похоронен на Красной площади.

...Солдаты заметили, что вместе с командиром полка на переднем крае появился широкоплечий, солидный человек, по виду начальник. Но вот что странно: на нем была простая солдатская пилотка, плащ-палатка в желтых глинистых пятнах и, что удивительнее всего, такие же пятна на коленях: значит, приходилось ползать. И по траншеям, даже самым узким и изгибистым, ходил этот командир ловко, привычно, нигде не задевая стенок: видно, на переднем крае человек бывалый. В соседней роте он вообще перепугал всех: выполз с автоматчиком из окопа, метров на сто приблизился к реке Суходровка и не меньше чем с полчаса высматривал что-то во вражеской обороне...

— Кто такой? — недоумевали солдаты, пока не увидел этого загадочного начальника один пулеметчик, получавший недавно награду в штабе армии.

— Братцы! — присвистнул он от удивления. — Так это же Крылов, наш командующий... Это же он мне орден вручал, он, генерал-лейтенант Крылов!

Тут все и прояснилось: и почему комполка так почтителен с этим военным, и почему сам он чувствует себя на передовой как дома. Не всякий, как этот пулеметчик, видел в глаза своего командующего, но все в 5- армии знали, кто такой Крылов, всем было известно, что за его плечами Одесса, и Севастополь, и Сталинград — суровая и тяжелейшая школа войны, боевой путь, который не всякому было дано пройти.

Готовясь к своему первому наступлению во главе прославившей себя еще в боях под Москвой 5-й армии, Николай Иванович Крылов и сам часто вспоминал свое недавнее прошлое, сливавшееся для него в одну, казалось, нескончаемую череду огненных [597] дней. В обороне Одессы ой участвовал от первого до последнего дня, уходил оттуда последним. Два с половиной месяца бессонных ночей и непрерывной боевой работы. Сразу же за Одессой — Севастополь, где он тоже воевал от первого до последнего дня, а дней таких набежало от конца октября 1941 года до середины лета сорок второго целых 250. И оттуда Крылов уходил последним, не зная, конечно, что судьба уготовит ему еще одно, может быть, самое тяжкое испытание — Сталинград. В Сталинграде в разгар самых ожесточенных боев писатель Василий Гроссман напишет о Крылове слова, полные гордости и восхищения: «Этот спокойный, задумчивый человек с размеренной негромкой речью, мягкими движениями и мягкой улыбкой, пожалуй, единственный генерал в мире, столь богатый опытом обороны городов. Такого опыта не имеет ни одна академия».

А этот «единственный в мире генерал, столь богатый опытом обороны городов», даже в самые тяжелые, отчаянные времена мечтал о том, чтобы не только выстоять и нанести противнику наибольший урон, но и дождаться того дня, когда кончится оборона и начнется наше великое наступление.

Силу наступательного порыва наших войск Крылов увидел еще в сентябре 1941 года под Одессой, когда во взаимодействии с моряками Приморская армия нанесла противнику знаменитый контрудар.

Если внимательно присмотреться к полководческому почерку Крылова, то можно без труда заметить, что и в оборонительных боях он наибольшее значение придавал инициативе, активности, крепкому боевому духу, который всегда сродни духу наступательному. Еще в Одессе он сказал однажды командующему Приморской армией Ивану Ефимовичу Петрову:

— Представим себе, что некий Геркулес заслонил собой стену, которую ему поручено защищать. Заслонил и стоит. А его обступили, бросают в него камни... Чем это кончится, если Геркулес будет только прикрывать стену? Очевидно, тем, что рано или поздно какой-то камень угодит ему в лоб... Не таково ли в общих чертах наше положение под Одессой? Пассивность в обороне всегда бесперспективна, а в наших условиях просто гибельна.

Иван Ефимович по достоинству оценил это сравнение.

— Про Геркулеса это ты верно... Уподобляться ему никак нельзя.

И уже тогда активная оборона вылилась в тысячи подвигов пехотинцев, моряков, артиллеристов, снайперов, разведчиков. [598] Она означала каждодневные контратаки, а иногда и окружение и уничтожение вражеских подразделений. «Разве не постыдно, — писал в одном из своих приказов румынский маршал Ион Антонеску, — что наше войско, в четыре, пять раз превосходящее числом и снаряжением противника, столько времени топчется на месте?» Можно поправить незадачливого фашистского вояку: его армия не только топталась на месте, но и отступала. За один день сентябрьского контрудара, в организацию которого так много сил вложил Николай Иванович Крылов, враг был оттеснен на 8 — 10 километров. «Только по предварительным данным, — говорилось в приказе войскам Одесского оборонительного района, — дивизии захватили трофеи: разных артиллерийских орудий — 33, станковых пулеметов — 110, автоматов и ручных пулеметов — ИЗ, минометов — 30, винтовок — 1150, мин — 15 000, снарядов — около 4000».

Так было и в Севастополе, где стойкости и мужеству неизменно сопутствовала ищущая творческая мысль командиров, сметка и хитроумие солдат. Бои здесь все ожесточались, но вместе с тем увеличивались и потери противника. Первое по счету, широко разрекламированное геббельсовской пропагандой наступление на черноморскую твердыню закончилось в двадцатых числах ноября 1941 года жестоким поражением гитлеровцев. Противник потерял тогда 16 000 человек, 150 танков, более 70 орудий, десятки минометных батарей, несколько сот автомашин и 131 самолет.

Еще более ощутимыми были потери армии фельдмаршала Манштейна в декабре. Взятие Севастополя было обещано Гитлеру как рождественский подарок. Но не продвинувшись ни на метр, гитлеровцы вновь потерпели неудачу. В Севастополь вместо фашистских войск вошел назначенный гитлеровцами комендант города в качестве... пленного и вместе со всей своей комендантской командой.

Талантливый штабист Крылов — один из выдающихся организаторов героической севастопольской обороны. Ни одна операция не проходила без его участия. Командующий Приморской армией генерал Петров так высоко ценил Крылова, что, когда Николай Иванович был тяжело ранен, не отдал приказ об освобождении его от обязанностей... Словно ничего не случилось. А как только ему стало лучше, в госпиталь стали заходить с докладами офицеры штаба. Быстро войдя в курс дела, Крылов фактически вернулся к работе. Между тем ранение было очень тяжелым, и спасло Крылова только богатырское здоровье. Один из осколков мины величиной с половину спичечной коробки [599] пробил лопатку и не дошел до сердца всего лишь на сантиметр, второй попал тоже в спину, третий — в бок.

Бывают в истории моменты, когда время словно спрессовывается один час равен не одному дню, а иная неделя стоит многих месяцев. Так было под Сталинградом и в самом Сталинграде, когда отвага и мужество ее защитников готовили приближение перелома во всей войне, наступление того долгожданного часа, когда все советские люди скажут: «Началось!.. Пошло!..»

Спрессовалось не только время, но и расстояние. Уже не километры, а сотни, десятки метров стали жизненно важными для защищавшей город 62-й армии. «За Волгой для нас земли нет!» — так сказал снайпер комсомолец Василий Зайцев, и эти слова были как бы исторгнуты из сердец всех сталинградцев. В 62-й армии родилась новая тактика, в разработку которой большой вклад внес Крылов. Эта тактика потом была взята на вооружение всей Советской Армией и широко применялась в уличных боях. Вплоть до Берлина, где наши войска показали высочайшее искусство борьбы в условиях укрепленного города.

Именно в Сталинграде появились знаменитые штурмовые группы, малочисленные, ловкие, изворотливые, действовавшие каждый раз инициативно, на свой страх и риск, так, как требовала обстановка. Солдатская смекалка подсказала создание специальных подземно-минных групп. Две такие группы во главе с коммунистами Владимиром Дубовым и Иваном Майоровым устроили исключительно дерзкий подкоп под Дом железнодорожника, в котором засели гитлеровцы и откуда они били по Волге. Поочередно сменяясь, как кроты, в темноте они за 14 суток прорыли туннель длиной в 43 метра, подложив под дом 3 тысячи килограммов тола. Сильнейший взрыв похоронил весь гарнизон опорного пункта.

Бои отличались исключительным упорством. Как-то Николаю Ивановичу доложили о подвиге сержанта Якова Павлова и его товарищей, уже несколько дней удерживавших дом, имевший особо важное значение. С тех пор Николай Иванович неизменно следил за действиями этой небольшой горстки бойцов. А они буквально совершали чудеса. За 50 дней павловцы уничтожили гитлеровцев больше, чем вся фашистская армия потеряла при взятии Парижа.

Много раз подвергался опасности сам штаб 62-й армии и. лично Крылов. Но храбрости выдержки этому человеку, дважды раненному еще в гражданскую войну, было не занимать. Однажды фашисты, пронюхав о месторасположении КП армии, неожиданно ударили по расположенным неподалеку нефтебазам. [600] В несколько минут был разворочен весь берег, и тысячи тонн нефти хлынули вниз через блиндажи. Командный пункт оказался среди моря огня. Горящая нефть поплыла по Волге. Казалось, что загорелась вся река. Крылов выскочил из блиндажа, его обдало пламенем. Он сразу понял, что произошло, и, не растерявшись, подал команду:

— Никому никуда не уходить! Всем продолжать работу в уцелевших блиндажах!.. Восстановить с войсками связь и держать ее по радио!..

«Громкая команда генерала Н. И. Крылова, — вспоминает командующий 62-й армией Василий Иванович Чуйков, — для всех, в том числе и для меня, была как «ура» во время атаки, толчком к дальнейшему действию. Окруженные огнем, мы оставались на месте и тем самым сохранили управление войсками».

Огонь бушевал несколько дней. Гитлеровцы были уверены, что КП уничтожен. Но все эти дни штаб жил и работал. По нескольку раз из штаба фронта справлялись: «Где вы? Что вы?» И Крылов, не теряя чувства юмора, отвечал: «Сидим там, где больше всего огня и дыма».

В те дни с замиранием сердца весь мир следил за битвой на Волге. Турецкая газета «Икдам» писала: «Один только Севастополь боролся больше, чем французская армия, один только Сталинград оказывает более упорное сопротивление, чем вся Европа». Об этом сам Николай Иванович прочитал много позднее, но в те дни он, человек несгибаемой волн, как бы ни было ему самому трудно, верил в беспредельное мужество воспитанных Коммунистической партией советских солдат, которые сделают все, чтобы отстоять город.

И вот победа. Вражеская группировка Паулюса окружена. В первых числах января 1943 года на командный пункт 62-й армии прибыл командующий Донским фронтом К. К. Рокоссовский. Перед армией была поставлена задача не допустить противника к Волге, если он попытается прорваться через замерзшую реку из окружения. Рокоссовский спросил, сможет ли армия удержать противника, если он под ударами наших наступающих войск с запада всеми силами бросится через Сталинград на восток?

Крылов ответил на это веско и спокойно:

— Если Паулюс летом и осенью с полными силами не мог сбросить нас в Волгу, то голодные и полузамерзшие гитлеровцы не пройдут на восток и десяти шагов.

Полная победа под Сталинградом. Начало коренного перелома в ходе всей войны. Словно весеннее половодье, разливалось [601] наше великое наступление. Крылов, став командующим армией, ждал своей очереди. Наступление захватило уже Украину, Крым. С радостью Николай Иванович узнавал, что освобождены уже и Одесса, и Севастополь, на всю жизнь ставшие его родными городами, частью его судьбы... И вот пришла пора готовиться к наступлению и 5-й армии, приближался срок исполнения и его заветной мечты.

Предстояла огромная по своему размаху и целям операция наших войск под кодовым названием «Багратион». Она охватывала гигантскую территорию до 1000 километров по фронту и 600 в глубину. По плану в ней должны были участвовать четыре фронта, крупные силы авиации и партизаны Белоруссии, Литвы и Латвии. Цель операции — разгромить мощную группу немецко-фашистских войск «Центр», освободить Белоруссию и создать условия для последующего освобождения Литвы, Латвии и союзной нам Польши. В этой операции на одном из самых решающих направлений и должна была принять участие 5-я армия.

...Река Суходровка на Смоленщине. Не всякий теперь разыщет ее на карте: не Волга. Но накануне наступления к ней было приковано внимание не только командующего 3-м Белорусским фронтом И. Д. Черняховского, но и самой Ставки. О Крылове и говорить нечего. Здесь в стыке между двумя фашистскими корпусами был намечен прорыв обороны гитлеровцев. Направление удара было рассчитано с дальним прицелом: вначале взять город Богушевск, потом Сенно, форсировать Березину, ту самую, что еще помнила бегство Наполеона из России, и уже дальше, если оборона врага рухнет, армия должна совершить решительный марш-бросок и овладеть Вильнюсом. Вильнюс — дальняя цель наступления.

Крылов разработал и подготовил оригинальный план прорыва. Операция должна пройти наверняка. Для этого важно, чтобы противник выявил все свои огневые координаты, наши же части и подразделения должны вести себя скрытно и до последнего момента утаивать от врага свой замысел. А замысел состоял в том, чтобы сократить время на артподготовку до тридцати минут вместо двух с половиной часов, как намечалось фронтом. Это решение смелое, рискованное и вместе с тем расчетливое. Оно было санкционировано фронтом.

За день до наступления передовые батальоны всех дивизий (буквально всех дивизий — так было предусмотрено) начали разведку боем...

Разведку боем, организованную на всем протяжении полосы наступления армии, гитлеровцы приняли за начало общего наступления, [602] вскрыли всю систему своего огня и раньше времени ввели в бой резервы. А когда наши батальоны отошли, гитлеровцы решили, видимо, что наступление советских войск в этом месте сорвалось. Нашему же командованию удалось нащупать наиболее уязвимые места в обороне противника, выявить не установленные ранее огневые точки и еще раз убедиться в правильности избранного направления прорыва.

День прорыва 23 июня 1944 года. Уже два с лишним часа соседи 5-й армии долбили вражескую оборону. 5-я молчала. Может, действительно предполагавшееся здесь вчера наступление дало осечку? И вдруг 5-я ударила всей своей огневой мощью. Как только умолк гром артподготовки, танки при поддержке пехоты стремительно преодолели реку и захватили надежный плацдарм. Началась борьба в первой, затем во второй линии траншей. Плацдарм непрерывно расширялся.

К исходу первого дня наступления 5-я армия, ведя непрерывные бои, прорвала оборону противника на 10 — 11 километров в глубину и до 50 километров по фронту. Была перерезана железная дорога Витебск — Богушевск. Захват важных узлов, дорог и переправ в тылу врага вконец дезорганизовал оборону противника, затруднил приток его резервов к месту сражения. Открывались хорошие перспективы. Смелый замысел командира блистательно оправдал себя.

Вечером к Крылову приехал представитель Ставки Верховного Главнокомандования маршал А. М. Василевский. «Ставка спрашивает, — сказал он, — сможете ли вы завтра взять Богушевск. Если уверены, то мы введем в прорыв конно-механизированную группу генерала Осликовского, танковую армию Ротмистрова, с тем чтобы, не давая противнику опомниться, дальше развивать успех». До Богушевска около 40 километров, немалое расстояние. Но Крылов, уже успевший побывать в рвавшихся вперед передовых частях, ответил: «Да, возьмем Богушевск».

Ночью прибыли танки и с ходу вошли в прорыв. Триста танков пошли вперед и лишь три танка было потеряно при вводе в прорыв: у танкистов это считается редким, классическим случаем.

И началось нечто вроде соревнования между танкистами и пехотинцами.

6 июня стремительные танкисты из 5-й гвардейской танковой армии П. А. Ротмистрова вышли на Минскую магистраль и перерезали ее. Открылась возможность быстрого продвижения к Березине. 8 июня пехотинцы вышли к ней чуть ли не одновременно с танкистами. Конечно, танкисты с их скоростями [603] и маневренностью первыми форсировали реку, но и пехотинцы преодолели ее на отдельных участках вполне самостоятельно. «Особенно запомнились мне, — писал впоследствии Крылов, — действия совсем еще молодого человека И. Луева. Партизанскими тропами, утопая по колено в болотной жиже, бойцы достигли такого места, где Березина протекала четырьмя заболоченными протоками, каждая шириной до 30 метров... Все оружие, боеприпасы и снаряжение солдаты несли на себе. Переправочных средств не было почти никаких, да и лес по берегу был жидковат — все больше кустарник. Плот из него не свяжешь. Тогда солдаты И. Луева стали делать своеобразные поплавки: плащ-палатки набивали хворостом и связывали их в некое подобие плотиков... Уже стемнело, когда батальон благополучно переправился на ту сторону. Бойцы устали. Но никто и не думал об отдыхе. По приказу капитана Луева батальон нанес внезапный удар по врагу...»

5-я гвардейская танковая армия вышла на оперативный простор, смело наступала, вконец расстраивая все планы немецкого командования. Был момент, когда в тылу армии на 100 километров не было никаких наших войск. Но командующий вел и вел армию вперед. В эти дни 5-я армия взяла множество пленных и богатые трофеи.

Москвичи помнят, как в один из летних дней сорок четвертого года по столице от Белорусского вокзала прошли 57 600 пленных по 20 человек в шеренге. Впереди гигантской колонны медленно шли, понурив голову, германские генералы и офицеры. «Вот они и увидели столицу, к которой рвались в сорок первом», — говорили тогда. Среди пленных было много взятых 5-й армией.

А вскоре был отвоеван у гитлеровцев и Вильнюс, где была окружена и быстро ликвидирована крупная группировка противника.

Задачи, поставленные перед 5-й армией в операции «Багратион», были блестяще выполнены. И, «перевыполняя» план, армия уже через три дня после овладения Вильнюсом, не теряя темпа наступления, форсировала Неман. Меньше месяца назад — Суходровка, и теперь широкий и многоводный Неман. И еще один котел, в котором оказались гитлеровцы, — Каунасский. 1 августа и здесь противник прекратил сопротивление.

Николай Иванович Крылов был представлен к званию Героя Советского Союза. В реляции о награде командующий фронтом генерал И. Д. Черняховский писал:

«Проведенные 5-й армией [604] операции по своему размаху, решительности действия, темпам движения, умелому маневру на поле боя и результатам являются поучительными операциями в современной войне».

И лично о Крылове:

«Уже первые шаги его на посту командующего армией показали его человеком широких взглядов, обладающим глубокими познаниями и боевым опытом, незаурядными организаторскими способностями».

Звезда Героя Советского Союза была для него наградой и за Одессу, и за Севастополь, и за Сталинград, высокая награда за три непрерывных года войны.

Впереди была Восточная Пруссия. Древнее гнездо тевтонских псов-рыцарей.

Видя, что 5-я и другие армии приближаются к границе, гитлеровское командование бросило против них крупные силы, организовало мощнейший огневой заслон. По пехоте стреляли даже гаубицы. Но 5-я не дрогнула: бойцы офицеры знали, что их пули уже бьют по немецкой земле, что они вступают туда, откуда началась война.

И они в числе первых перешли границу Восточной Пруссии. Война была перенесена на территорию врага, уже надломленного, но еще злобно сопротивлявшегося.

Интересно, что для 5-й армии в Восточной Пруссии счастливым оказалось 13-е число. В самой армии еще тогда заметили, что трижды успешное наступление начиналось 13-го числа.

Первый раз 13 января. К этому времени немецкое командование сосредоточило в Восточной Пруссии пятую часть своих войск. Оборону заняли немалые силы. И как нарочно, из-за плохой видимости в первый день наступления 13 января пришлось отменить бон передовых батальонов, не смогла подняться авиация, артиллерия вынуждена была бить вслепую. Но армия уже научилась наступать в любых условиях. И полностью прорвала оборону Гумбиненского укрепленного района.

13 марта погода тоже была плохой: туман, мокрый снег, дождь. Почва раскисла настолько, что танки погружались в нее по самое днище. Но на этот день был запланирован новый удар 5-й армии, в результате которого она должна была выйти к Балтике, к заливу Фришес-Хафф. Войска уже прошли с боями через всю Пруссию, и залив был всего в нескольких километрах, но это были, пожалуй, самые трудные и кровопролитные километры. И вновь Крылов мог поздравить своих воинов с победой. Сохранился снимок: берег морского залива, в воде десятки повозок, орудий, техника, буквально сброшенная в море. [605]

И наконец, 13 апреля началось последнее наступление 5-й на Западе. К этому времени армия перешла в подчинение командующего 3-м Прибалтийским фронтом Ивана Христофоровича Баграмяна. Совершив маневр, она еще раз вышла к Балтике. Есть и другой снимок: на пустынном берегу несколько солдат с командиром дают победный залп. У одного из солдат в руках высоко поднятое красное знамя. Этот снимок был сделан 16 апреля 1945 года. В последний день боев армии Крылова с немецко-фашистскими захватчиками.

Все, мог бы сказать Крылов, война для меня кончена. Но через три дня отдыха войска армии стали грузиться в эшелоны... Надо было доломать другой конец оси Берлин — Токио.

Эшелоны шли на восток. Ехали с войны на войну, но уже с победой. И какой победой, над каким врагом! Николай Иванович глядел в окно и часто вспоминал, как первый раз ехал по этой дороге. Давно это было, в 1922 году. Ему было тогда девятнадцать лет. А уже воевал три года, из них два командиром. В сущности, если исключить детство, человеком невоенным он себя не мыслил и представить не мог.

1 октября 1920 года получил Николай Крылов первое свое воинское звание — «Красный командир социалистической армии». И сразу с маршевым пополнением в Закавказье. Через Муганскую степь и болота наступал полуротный командир Крылов на Ленкорань, на Астару, добивая вместе со своими товарищами остатки белогвардейских сил, постигая на практике командирскую грамоту.

И снова маршевый батальон, снова товарные теплушки. Где-то за Байкалом въехали в ДВР, существовавшую тогда Дальневосточную республику. Определили в 3-й Верхнеудинский полк Народно-революционной армии. Командир полка узнал Крылова поближе и, не посмотрев на его девятнадцать лет, назначил командиром батальона.

С этим батальоном он и штурмовал Спасск-Дальний, тот самый, о котором поют: «Штурмовые ночи Спасска, волочаевские дни...». А потом вел упорные бои под Никольск-Уссурийском, под Раздольной. Пробивались к Владивостоку и 25 октября вошли в город. Гордо шел он по городу, освобожденному от белогвардейцев и иностранных интервентов.

И вышло так, что после гражданской войны он не расставался с Дальним Востоком 16 лет, если не считать учебы на курсах «Выстрел». Из них 12 лет он прослужил в одной дивизии, той, с [606] которой вошел во Владивосток. Там же вступил в партию: в двадцать пятом году — в кандидаты, в двадцать седьмом — в члены ВКП (б). В составе этой дивизии он воевал против китайско-маньчжурскнх милитаристов во время конфликта на КВЖД в 1929 году. Там, где дня не проходило без боевых тревог, а пограничные конфликты вспыхивали то на одном, то на другом участке, он научился спокойствию и выдержке, привык к любым неожиданностям.

И вот опять Дальний Восток. Крылов знал, на каком участке предстоит ему совершать прорыв. И не удивился, когда снова «выпал» нелегкий жребий, — такая у него судьба. Перед 5-й армией стояла тяжелейшая задача — прорвать японский Пограничненский укрепрайон, возведенный на горных хребтах и прикрывавший главную стратегическую магистраль — Китайско-Восточную железную дорогу.

Это был самый укрепленный участок обороны Квантунской армии японцев. И главное направление удара фронта.

Исходя из того, что 5-й армии придется взламывать сильнейшую оборону, ей было придано наибольшее количество средств усиления, особенно артиллерии. Целые сутки были запланированы на артиллерийское разрушение опорных пунктов.

Но Крылов неожиданно для всех выдвигает свой план. Он, применявший в Восточной Пруссии исключительный по своей плотности артиллерийский огонь, когда даже зенитные орудия использовались для прямой наводки, говорит теперь:

— Ни одного выстрела во время перехода границы!

Это прозвучало, как гром среди ясного неба. Как ни одного выстрела?! Совсем отказаться от артподготовки?!

Да, отвечал Крылов. Совсем отказаться. У противника на каждом километре укреплений по восемь-девять бетонированных сооружений. Нейтральная полоса — два с половиной километра. Полоса не простая, а пузырящаяся кочками, заболоченная долина. Надо, утверждал Крылов, начать наступление ночью и стараться прежде всего ничем не обнаружить себя. Если же мы начнем с артподготовки, возражал он своим оппонентам, то уже после первого выстрела противник поймет, в чем дело. Все огневые точки противника не уничтожишь никаким огнем, и японцы смогут бить по пехоте, как только она двинется вперед.

Нет, он не отказался от артиллерии: мало ли что может произойти, и командующий артиллерией армии генерал-лейтенант артиллерии Ю. М. Федоров трудился не покладая рук. Но сам Крылов, обдумывая свой вариант, все больше и больше убеждался, что именно так и надо наступать. [607] Командиры дивизий и корпусов, привыкшие к тому, что наступление обязательно начинается с мощного огневого удара по вражеской обороне, никак не могли взять в толк: как те все-таки совсем без огня?

Николай Иванович с улыбкой вспоминал потом:

— Провожу совещание с командирами, уже кажется, все ясно, все согласились с моим планом. А кончается совещание, и подходит то один, то другой: «Товарищ командующий, разрешите нам хоть немного, но ударить по обороне...»

Но Крылов уже твердо поверил в свой план и начал готовить войска к его осуществлению.

И вот подошла ночь с 8 на 9 августа. Еще днем стало пасмурно. Подходящая погодка, подумал Крылов, желая сейчас только одного: чтобы погода стала еще хуже. И, словно по заказу, вместе с вечерними сумерками надвинулись тяжелые тучи, начался ливень. Под сильным дождем войска выходили на исходные рубежи. Потом стало потише, потоки, низвергавшиеся с неба, оборвались, но дождь не прекращался. Волнение достигло предела. Час ночи. Дождь снова припустил. «Пошли!» — доложили Крылову. Пошли!.. Только бы и дальше все шло хорошо!..

План Крылова полностью удался. Бесшумно были сняты пограничные заставы. В первый час лишь на отдельных участках раздались пулеметные очереди и взрывы гранат. Передовые отряды незаметно обтекали с флангов и тыла опорные пункты, блокировали доты и подрывали их.

Вслед за штурмовыми отрядами границу перешли самоходки, танки, артиллерия. На участке железной дороги от границы до станции Пограничная, где тянулись туннели, прикрытые железобетонными блокгаузами, дело решили саперы-штурмовики. Преодолев минное поле, они обошли укрепления с тыла и взорвали пять самых мощных дотов... В результате передовой батальон пехотинцев захватил все три туннеля в полной исправности. Ключи к железнодорожной магистрали были в наших руках.

Утром, когда штаб японской армии в смятении еще пытался узнать, что происходит, 5-я армия прорвала оборону. Теперь Крылов мог начать ввод главных сил наступавших войск. Войска выходили на оперативный простор, сметая на своем пути части и подразделения противника. Утром 10 августа была взята Пограничная, затем города Мулин, Линькоу, Муданьцзян.

Приближалась развязка.

3 сентября 1945 года страна праздновала еще одну свою победу. Вскоре Николай Иванович Крылов был награжден второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза. [608] Теперь он мог окончательно сказать: «Все. Конец войне».

После войны старая любовь — Дальний Восток — не сразу отпустила Крылова: к шестнадцати довоенным годам, проведенным на Дальнем Востоке, прибавилось еще тринадцать, а всего, значит, прослужил он там 29 лет. После Дальневосточного военного округа Крылов командовал Уральским, Ленинградским и, наконец, столичным Московским округом.

В апреле 1962 года выдающийся военачальник, герой войны стал Маршалом Советского Союза, в начале 1963 года он был назначен на пост главнокомандующего ракетными войсками стратегического назначения.

Можно представить всю огромную ответственность, которая легла на плечи маршала.

О создании ракетных войск стратегического назначения было объявлено 14 января 1960 года на сессии Верховного Совета СССР. Тогда же было сказано, что создание этих войск — принципиально новый шаг в строительстве Советских Вооруженных Сил, обеспечивающий значительное повышение их боевой мощи. С полным правом говорят, что ракетные войска стратегического назначения составляют основу оборонного могущества нашей Родины.

Дел и забот у Маршала Советского Союза Крылова было много, его можно было увидеть и на высоких совещаниях, где определяются перспективы дальнейшего развития войск, и в самом отдаленном гарнизоне, в научно-исследовательских институтах, где разрабатываются новые проекты. Сегодня он на испытательном полигоне, а завтра — уже за тысячу километров от него. «Он чем-то похож на тот род оружия, которым занимается», — пошутили однажды. И верно, можно было только позавидовать мобильности маршала.

Он умер на боевом посту. Верный сын партии, выдающийся советский полководец, прославленный герой Великой Отечественной войны, отдавший все свои силы и опыт делу защиты Родины, укреплению ее обороноспособности, похоронен на Красной площади. [609]

Школа мужества

КУЗНЕЦОВ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ

Михаил Васильевич Кузнецов родился в 1913 году в деревне Ларино Серпуховского района Московской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1932 года.

С 1921 года жил в Москве.

После окончания семилетки несколько лет работал на заводе. В 1933 году по партийной мобилизации был направлен в школу морских летчиков, которую успешно окончил в конце 1934 года. Принимал участие в боях за освобождение Западной Белоруссии и в вооруженном конфликте с Финляндией. Когда началась Великая Отечественная война, командовал эскадрильей. Сражался на Ленинградском, Юго-Западном, 3-м и 1-м Украинских фронтах. С 1942 года командовал авиационным полком. За годы войны совершил 345 боевых вылетов, участвовал в 72 воздушных боях, лично сбил 22 самолета противника и 6 — в групповых боях.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1943 года Михаилу Васильевичу Кузнецову присвоено звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны длительное время генерал-майор М. В. Кузнецов продолжал службу в Военно-Воздушных Силах. С 1974 года находится в запасе, проживает в Москве.

Короткая очередь — и прошитый снарядами вражеский самолет, вспыхнув, окутался дымом. Подпрыгивая и прикрывая голову руками, высокий сухощавый немец побежал в сторону.

Выровняв свою машину, Михаил собирался развернуть ее, чтобы еще раз пройти над стоянкой вражеских самолетов, но в этот момент слева золотистыми всплесками мелькнула трасса. Инстинктивно отвернул самолет вправо и, оглянувшись, увидел, что два «мессершмитта» заходят сзади. И тут же черная тень мелькнула сверху — еще пара «мессеров» почти вплотную насела на него.

«Все, — промелькнуло в голове. — Уйти некуда, высота не больше 30 метров. Немцы зажали наглухо. Как он мог увлечься боем настолько, что оторвался от группы и стал добычей четверки истребителей противника?..» Новая трасса мелькнула рядом с кабиной, как только самолет вильнул в сторону.

На мгновение вспомнились родная деревушка под Серпуховом, белые ромашки на лугу около дедова дома, звонкая радость жизни, заставлявшая носиться по полю, кричать от полноты счастья. Как давно это было — детство, тихие вечера, когда густой воздух пахнет пылью и настоем трав, а мечты уносят далеко-далеко...

Секунды летят, вот уже один самолет из верхней пары заходит на него. Неужели конец? Нет, рано прощаться с жизнью!

Кузнецов свечой вырвал самолет вверх, прямо под брюхо вражеского истребителя. Очередь — и, медленно скользя на крыло, «мессершмитт» стал снижаться, задымил и врезался в землю. Михаил круто развернул самолет и увидел, что остальные вражеские истребители набирают высоту для атаки. [611] Главное сделано — он сумел оторваться от них. Разворот, еще разворот, он с радостью увидел впереди свои самолеты. Немецкие летчики, видимо, тоже заметили их и, не приняв боя, ушли.

Кузнецов вышел победителем из этого, казалось бы, безвыходного положения. После посадки он собрал летчиков своей эскадрильи и стал с ними разбирать действия каждого в бою. Под конец сказал:

— А теперь проанализируем мой полет. Увлекшись штурмовкой, я оторвался от группы, не увидел вовремя, как подошла четверка «мессершмиттов», и только чудом уцелел.

Молодые летчики, недавно прибывшие в эскадрилью, с изумлением слушали командира. Выйти победителем из такого неравного поединка, сбить истребитель противника, а потом перед подчиненными признавать свои ошибки! Этого они никак не ожидали.

Но Кузнецов знал, что поступает правильно. Третий месяц идет война с хорошо оснащенным, имеющим боевой опыт противником. За это время много сделано вылетов, каждый из них приносил что-то новое. Кузнецов знал, что молодые летчики не пожалеют жизни при встрече с врагом, пойдут на таран, чтобы сбить самолет противника, но он хотел, чтобы они грамотно, творчески действовали в бою, быстрее приобретали опыт.

Вспомнились первые вылеты и то состояние неуверенности, которое преследовало его тогда. И тут на помощь пришли старшие товарищи. Своим примером они показывали, что врагов можно уничтожать, нужно только не бояться их, тщательно готовиться на земле к каждому вылету, инициативно действовать в бою.

То же самое делал теперь он, воспитывая у подчиненных стремление учиться боевому мастерству.

В один из августовских дней 1941 года Михаил летел в группе. Но вот встреча с истребителями противника — и группа распалась. Каждый должен был сам добиваться победы. Истребитель против истребителя. Исход мог быть только один: два самолета, два человека, две жизни — ив течение минут или секунд один из них должен погибнуть. И тут Михаил увидел, что с ним вступил в схватку ведущий вражеской группы, мастерски владеющий своей машиной.

Трассы проносились рядом с самолетом Кузнецова, и только огромным напряжением воли он успевал в последнее мгновение уклоняться от них. Он даже не знал, как это ему удавалось, настолько быстро приходилось реагировать на каждое движение [612] вражеского истребителя. Михаил чувствовал, что не хватает мастерства, что враг диктует ему свою волю, подчиняет себе. Он мгновенно использует малейшую задержку или недостаточно четкое движение при выполнении маневра. Инициатива боя полностью в руках противника. На долю секунды Михаил представил себе самодовольное лицо вражеского летчика. Чувство протеста, лютая ненависть к врагу с огромной силой вспыхнули в нем. Михаил забыл об опасности. Только одно чувство владело им — во что бы то ни стало уничтожить противника. Резко, так, что потемнело в глазах, развернул самолет и увидел стремительно несущийся навстречу «мессершмитт». Вдруг немец задрал нос самолета вверх, и на мгновение распластанные крылья мелькнули перед глазами. Михаил нажал на гашетку и отвернул самолет в сторону. И тут же вражеская машина в синеватом ореоле пламени, беспорядочно кувыркаясь, стала падать на землю.

Но как объяснить молодым летчикам, внушить им, что не только умение, но и вера в победу, мужество и воля решают исход боя? Кузнецов понимал: мало самому быть отличным воздушным бойцом — нужно научить подчиненных уничтожать противника. А для этого кроме объяснений требуется наглядный пример, чтобы летчики увидели, какой тактический прием выгоднее всего применять в той или иной обстановке. Поэтому каждый боевой вылет Кузнецов использовал с этой целью. Он безжалостно критиковал любой промах, но добивался при этом, чтобы каждый летчик понял, в чем заключается ошибка, как нужно было действовать, чтобы одержать победу.

Кузнецов никогда не действовал в воздухе стандартно, по шаблону. В каждый воздушный бой он вносил что-то новое, свое. При встрече с врагом сначала всесторонне оценивал обстановку, а потом уже принимал единственно правильное решение. Иногда соотношение сил было явно не в его пользу, но отличное знание противника, его и своих возможностей помогали одерживать победы. Кузнецов всегда старался применить наиболее эффективные в данной обстановке тактические приемы.

Во время занятий Михаил Васильевич говорил молодым летчикам:

— Первым увидел противника — считай, что на 50 процентов решил исход боя в свою пользу. Раз первым увидел, можешь занять удобное положение для атаки, ударить внезапно и в самом крайнем случае успеешь принять меры, чтобы подготовиться к отпору, если не сумел сам атаковать. Железный закон истребителей: не видишь противника — не считай, что его нет. [613] Ищи. Считай, что он всегда есть, только ты его не обнаружил. В полете нельзя расслабляться, успокаиваться. Немало было случаев, когда наших сбивали над своей территорией. Осмотрительность нельзя ослаблять на протяжении всего полета — от взлета до посадки. Второй закон — не забывай о товарищах. Думай о себе, но не меньше и о них. Скажем, атакуешь в группе. Кончились боеприпасы — не торопись выходить из боя, атакуй, наседай. Пусть враг не знает, что ты безоружный. А надо будет — иди на таран. Товарищей всегда надо поддерживать...

Нередко команда прерывала учебу. Кузнецов поднимался в воздух и наглядно показывал, как нужно на практике выполнять то, о чем только что рассказывал на земле.

О Кузнецове и его эскадрилье знал уже весь Ленинградский фронт. В железном кольце блокады, полуживые от голода, но несгибаемые в своей решимости победить, ленинградцы мужественно боролись, помогая фронту. Если воздушные бои происходили над городом, летчики знали, что жители смотрят на них, и дрались яростно и бесстрашно. Когда Кузнецов проходил по заснеженным улицам ставшего ему родным города и видел изможденные лица, чувствовал на себе взгляды, в которых были вопрос и надежда, ему хотелось скорее снова подняться в воздух и беспощадно уничтожать фашистов.

После неудачной попытки захватить город штурмом гитлеровцы решили взять его измором, измотать, обескровить его защитников. С этой целью вражеские самолеты регулярно вылетали на бомбежку, разрушая жилые дома, промышленные объекты, дворцы и музеи, исторические памятники.

Командованию стало известно, что большое количество немецких бомбардировщиков базируется на аэродроме Сиверская, недалеко от Ленинграда. Решено было нанести мощный удар по аэродрому. Возглавил группу бомбардировщиков ПЕ-2 известный своим мастерством и храбростью опытный командир подполковник Сандалов. Сопровождать бомбардировщиков поручили эскадрилье истребителей МИГ-3, которую должен был вести Михаил Кузнецов.

Вылет наметили рано утром. А накануне летчики собрались вместе, чтобы обсудить свои действия. Наметили режим полета, район сбора, боевой порядок и вопросы взаимодействия, но при разработке маршрута полета и направления, откуда заходить на бомбометание, возникли разногласия. Некоторые предлагали лететь напрямую к цели, чтобы как можно меньше времени находиться над вражеской территорией. Но Сандалов и Кузнецов предложили другой план, после обсуждения принятый всеми, — перелететь [614] линию фронта юго-западнее Сиверской и зайти на вражеский аэродром с тыла, откуда немцы не ожидали удара. Маршрут проложили над наиболее безлюдной местностью, с несколькими изломами, чтобы не дать противнику возможности определить действительное направление полета.

На аэродроме было еще темно, когда самолеты один за другим поднялись в воздух. Тусклый ноябрьский рассвет застал группу уже над вражеской территорией. Вскоре самолеты развернулись и, как было намечено, с тыла зашли на аэродром. Ни одна зенитная пушка не успела выстрелить, а советские летчики, тщательно прицелившись, уже сбросили бомбы. Кузнецов летел замыкающим, чтобы определить результаты удара бомбардировщиков. Налет был произведен мастерски. Горели самолеты, склады, какие-то деревянные постройки, груда кирпичей и дымящихся балок осталась на месте четырехэтажного здания, в котором жили немецкие офицеры.

«Молодцы сандаловцы!» — восхищенно подумал Кузнецов, но внезапно заметил, как чуть в стороне и ниже его что-то блеснуло в первых лучах появившегося солнца. Вражеский истребитель!

Да, это был «мессершмитт», который заходил снизу на группу бомбардировщиков. Кузнецов резко спикировал и направил свой «миг» в его сторону. Через несколько секунд, когда машины сблизились, Михаил, поймав в перекрестие прицела кабину вражеского самолета, нажал на гашетку. «Мессершмитт» вздрогнул и, медленно сваливаясь на крыло, начал снижаться, потом ярко вспыхнул и горящим комом взрезался в землю.

Вся группа наших самолетов возвратилась на свою территорию без потерь.

А вскоре партизаны сообщили, что в результате этого налета 48 самолетов уничтожено, много гитлеровских солдат и офицеров убито. Вражеский аэродром надолго был выведен из строя.

Ненависть к врагу, презрение к смерти Кузнецов научился сочетать с железной выдержкой. Когда его назначили командиром полка, все восприняли это как должное. Сначала полк воевал на Калининском фронте, но вскоре его перевели под Ржев, а затем в район Богучар и Миллерова, где шли ожесточенные бои. Полк состоял из молодых летчиков, и Кузнецов умело вводил их в строй, требуя, чтобы каждый в совершенстве знал боевую технику, не только свою, но и противника, обучал их наиболее действенным приемам боя.

25 августа 1943 года полку присвоили звание гвардейского. К этому времени на счету у многих летчиков было не менее [615] десятка сбитых самолетов, у Тимошенко, Химушина, Бобкова, Артемненкова — по 12, а у Савельева — 16. Сказывалась выучка.

Два года войны не прошли даром. Возмужали в боях молодые летчики, крепкая дружба связала их. Они делились мечтами о будущем, читали друг другу письма родных и близких. Приход почтальона всегда был для них радостным событием.

Вот и сейчас Михаил Васильевич получил сразу два письма. Одно из дому — по почерку узнал руку отца. Второе — с Ладоги, с Карельского фронта, — от брата. Петр тоже летчик. Жаль, что они далеко друг от друга.

Не успел развернуть письма, как дежурный доложил, что прибыли молодые летчики. Вскоре подошли и они. Вглядываясь в юношеские лица, Кузнецов старался определить характеры новичков. Первое впечатление редко обманывало его — сказывался опыт работы с людьми. Был ведь секретарем комсомольской организации в ФЗУ, секретарем комитета комсомола на заводе. И позже, когда стал летчиком, часто выполнял партийные поручения.

Вновь прибывшие ему понравились. «Посмотрим, как покажут себя в бою», — подумал он. После короткого разговора с новичками Кузнецов приказал собрать летный состав на занятия.

— Немецкие летчики, — говорил Кузнецов, — редко ввязываются в активный бой. Они любят наносить удары из-за угла, рассчитывая на неожиданность, действуют по отдельным оторвавшимся самолетам. Если первая атака не удалась, они, как правило, далеко уходят, чтобы снова вернуться, когда их не ожидают. Нужно постоянно следить за противником, не ослаблять внимания. В бою действовать напористо: если враг почувствует слабость, он, становится нахальным.

Командир рассказывает летчикам о новом немецком самолете ФВ-190. Фашисты трубят о его необыкновенных качествах.

— Недавно наши летчики Куприянов и Семейко сбили один самолет, а второй посадили на нашей территории. Скоро его доставят на аэродром. Но у нас уже сейчас есть данные этого самолета. Он прост по технике пилотирования, устойчив при пикировании. Недостаток — большой полетный вес, а отсюда плохая маневренность. Значит, нам выгоднее всего навязывать маневренный бой на вертикалях, учитывая при этом, что излюбленный прием фашистов — резкое пикирование.

Молодые летчики внимательно слушают командира полка. Все в его словах понятно и обоснованно, внушает уверенность в победе. [616] Шло время. Нечеловеческое напряжение воздушных боев и вылетов на штурмовку наземных целей чередуется с учебой на земле. И ...скоро вновь прибывшие уже мало в чем уступают ветеранам. Каждый вылет с Кузнецовым дает им много полезного. Истребители его полка стали грозой для фашистской авиации.

Зима 1945 года. Войска 1-го Украинского фронта форсировали Одер и широким фронтом вышли к реке Нейсе. Идут бои за города Губен и Форст, расположенные в 100 километрах от Берлина. Победа близка, но враг отчаянно сопротивляется. Наша авиация поддерживает наземные войска, не давая возможности противнику подтягивать резервы.

В день двадцать седьмой годовщины Советской Армии шестерка «яков» вылетела на «свободную охоту». Вел ее Герой Советского Союза Михаил Кузнецов. Группа шла в боевом порядке «фронт из трех пар». Ведущая пара держалась ниже на 50 метров. Такой порядок обеспечивал хороший обзор передней и задней полусфер. В районе города Губен Кузнецов увидел в воздухе несколько групп ФВ-190 общей численностью до 40 самолетов. Они штурмовали наши войска. Фашисты образовали круг из групп по 8 — 10 самолетов и с пикирования сбрасывали бомбы. Четверка самолетов, видимо без бомб, держалась на 400 — 500 метров выше основной группы, прикрывая ее от атак с воздуха.

Кузнецов повел свою группу на противника. Густая дымка облаков позволила подойти незаметно. Шестерка устремилась на верхние истребители, но те, заметив советские самолеты, не привяли боя, резко спикировав под свою группу. Тогда шестерка вошла в круг немецких самолетов, пристроившись вплотную к ним. Немцы сначала ничего не заметили, но, когда один за другим три их самолета упали, объятые пламенем, они заметались, стали беспорядочно сбрасывать бомбы. Советские истребители были в 10 — 15 метрах от вражеских самолетов и в упор расстреливали их. Строй вражеской группы распался. Еще четыре машины было сбито. Уцелевшие самолеты поспешно уходили с поля боя.

«Семь сбитых самолетов — неплохой подарок к празднику!» — с удовлетворением думал Кузнецов, возвращаясь на свой аэродром.

На штурмовых высотах

КУНГУРЦЕВ ЕВГЕНИЙ МАКСИМОВИЧ

Евгений Максимович Кунгурцев родился в 1921 году в Ижевске Удмуртской АССР в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

Учился в Боткинском машиностроительном техникуме. В Советской Армии с 1940 года. В 1942 году окончил Балашовскую военную авиационную школу пилотов.

С февраля 1943 года но октябрь 1944 года сражался на Ленинградском, а позднее — на 3-м Белорусском фронте. Был командиром звена, эскадрильи. Всего за годы войны совершил 210 успешных боевых вылетов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года Евгению Максимовичу Кунгурцеву присвоено звание Героя Советского Союза. 19 апреля 1945 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда».Награжден также многими орденами и медалями.

После войны Е. М. Кунгурцев поступил в Краснознаменную Военно-воздушную академию, которую окончил с отличием. В 1957 году окончил Академию Генерального штаба, а затем на протяжении нескольких лет находился на ответственной работе в рядах Советской Армии. За успешное освоение новой боевой техники был награжден орденом Красного Знамени. С 1968 года генерал-майор авиации Е. М. Кунгурцев в запасе.

Как весенний лесок после порыва ветра, притих многолюдный школьный зал. Десятки пытливых глаз устремлены на гостя, и в каждом взгляде взволнованное ожидание: о чем расскажет он, этот человек с двумя золотыми звездами на груди?

Не меньше волнуется и гость — дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации запаса Евгений Максимович: Кунгурцев. Смотрит на ребят-старшеклассников, и память уносит его в те далекие годы, когда сам был таким. Его так же волновали в те годы удаль и отвага бойцов Чапаева и Котовского, подвиги героев Хасана и Халхин-Гола. И конечно, героическая жизнь летчиков. Сколько раз, читая о них, юноша мысленно переносил себя в кабину самолета. То направлял его в бездонную высь, то вел сквозь туман угрюмой Арктики, то из-за облаков мчался навстречу врагам и неизменно одерживал над ними победу.

Крылья мечты. Как нужны они вступающему в жизнь юноше! Смело, настойчиво шел навстречу своей мечте студент Боткинского машиностроительного техникума Женя Кунгурцев. Аэроклуб. Военное авиационное училище. А потом... Потом война...

— Вам слово, Евгений Максимович, — прервал директор его воспоминания.

— О чем же рассказать вам, ребята? — обращается Кунгурцев к школьникам.

— Про войну, — слышится голос из середины зала.

— Как стали героем, — добавляет другой... Как становятся героями? Часто задавали Евгению Максимовичу этот вопрос и всегда трудно было на него отвечать. Ведь [619] некоторые сидящие в зале юноши и девушки, пожалуй, и на самом деле считают, что есть такой рецепт, как совет для утренней физзарядки или консультация перед экзаменами.

— Я не родился героем, ребята, — начал Евгений Максимович. — Я стал им в годы войны, когда солдатский долг требовал от нас не жалеть ни сил, ни жизни во имя Отечества и победы над его врагами. Подвиги совершали миллионы. Их не забыла Родина. Высоко оценила она и то, что сделал я. Героями признавали тех, кто, не страшась трудностей, в любой опасности выполнял свой долг до конца...

То спокойно, то немного волнуясь ведет Евгений Максимович свой рассказ. О боевых товарищах — летчиках-штурмовиках, о себе. А с разных сторон новые и новые вопросы: бывало ли страшно в бою, какой боевой вылет был самым опасным, сбивали ли фашисты его самолет...

Боевые вылеты. Их было 210. И каждый — над территорией, занятой врагом, на объекты, которые направляли на наши самолеты огонь зенитных пушек и пулеметов, прикрывались истребителями. Всякий боевой вылет таил свои опасности, преподносил суровые и жестокие уроки.

...Начало 1943 года. Сержант Кунгурцев прибыл из училища в штурмовой авиационный полк, базирующийся недалеко от Ленинграда. И радостно и тяжело на душе у молодого летчика. Радостно оттого, что попал наконец на фронт. Ведь об этом мечтал с самого начала войны. Тяжело сознавать другое: рядом Ленинград — колыбель революции. Осажденный врагом и отрезанный от страны город. День и ночь ведут кровопролитные бои его защитники. Непрерывные налеты гитлеровской авиации стойко и мужественно отражают воины противовоздушной обороны. Но фашистским самолетам иногда удается прорываться через нее, сбрасывать бомбы на жилые дома, предприятия, памятники старины. Ведет огонь и дальнобойная артиллерия. Последний поезд ушел отсюда в сентябре 1941 года. Население голодает, замерзает в нетопленных квартирах. Какое мужество, какие силы нужны этому городу, его жителям и защитникам, чтобы держаться в железной блокаде! Не месяц, не два, а полтора года.

Сержант Кунгурцев много раз спрашивал командира эскадрильи: когда же в бой? Ответ получал краткий: еще несколько учебных полетов, фотобомбометание... И опять приходилось с завистью провожать товарищей на очередное боевое задание, а самому скрепя сердце кружить над заснеженным полигоном, пикировать на привезенные сюда немецкие танки и пушки, [620] вместе с командиром терпеливо изучать только что проявленную пленку.

И вот долгожданная весть: завтра боевой вылет. В ту ночь долго не спалось. Сержант старался представить, как поведет свой самолет в одном строю с опытными летчиками, обрушит на головы фашистов смертоносный груз.

Хмурое ленинградское небо. Группа штурмовиков быстро приближается к линии фронта. Еще минута, другая, и она пройдена. Ведущий группы передал команду: приготовиться к атаке! И почти в то же мгновение Кунгурцев увидел, как справа, слева, впереди мелькнули вспышки разрывов зенитных снарядов. Надо преодолеть этот огневой заслон, прорваться к цели.

Следуя примеру командира группы, сержант изменил высоту и направление полета. Теперь — ручку от себя и в пикирование. В прицеле уже появились огневые позиции батареи дальнобойной артиллерии, что еще недавно, наверное, вела огонь по Ленинграду. Видно, как от орудий растекаются черные точки. Это фашисты спешат уйти от надвигающегося возмездия. Но нет, не уйдут! Сержант нажимает кнопку бомбосбрасывателя, выводит машину из пикирования. В какое-то мгновение острый глаз замечает, как там, на земле, у самых вражеских орудий рвутся бомбы. Разворот — и Кунгурцев обрушивает на головы фашистов огонь пушек и пулеметов.

Задание выполнено. Группа разворачивается. Сержант пристраивается на свое место. Теперь скорее на родной аэродром, пока в воздухе не появились вражеские истребители. Но все спокойно. Настроение такое, что хочется петь от радости. Пусть знают: Кунгурцев, если надо, сквозь огонь пройдет, но приказ выполнит...

При разборе боевого вылета командир при всех похвалил молодого летчика за смелость и решительность. Но напомнил и о другом: сильного, опытного врага одной смелостью не возьмешь. Нужны расчеты, маневр, осмотрительность. То, что сегодня не сбили — хорошо. А сбить могли запросто. Как шел на цель? По прямой. Зенитчикам только это и нужно. Нельзя давать им этого козыря. Сбивай врага с толку маневром по высоте, по направлению, по углу атаки...

Напряженные, горячие фронтовые дни. Евгений Кунгурцев водил свой ИЛ-2 на выполнение новых и новых боевых заданий. В составе группы, эскадрильи, полка. Юношеская горячность постепенно сменилась серьезной деловитостью, каждый боевой вылет обогащал опытом. Повзрослел, возмужал Евгений на войне. По-мужски затвердели черты лица, строже, проницательнее [621] стали голубые глаза. Командиры называли его в числе тех, кто прочно занял место в боевом строю, на кого можно положиться в любом трудном деле.

Как-то четверка «илов», в которую входил Евгений Кунгурцев, получила задачу нанести удар по позициям гитлеровцев в районе станции Мга. На малой высоте штурмовики подошли к цели. Их налет причинил немалый ущерб врагу. Пора бы возвращаться на свой аэродром, но на железнодорожных путях заметили эшелон, видимо, подготовленный к отправке. Разве можно упустить такую цель! Но подойти к ней не просто. Станция прикрывается плотным кольцом зенитных батарей и пулеметов. Единственный выход — прорваться к эшелону на бреющем. Это не менее опасно, но можно ошеломить врага дерзостью, выиграть те считанные минуты, которые необходимы для внезапного удара.

Так и сделали. Поливая пулеметным огнем растерявшихся вражеских зенитчиков, четыре наших штурмовика вихрем налетели на эшелон. Бомбы легли в цель. Разметая вагоны, загрохотали взрывы, вспыхнули пожары. Преследуемые вражеским огнем, советские летчики ушли за линию фронта. Вскоре стало известно, что налет на станцию на несколько дней закупорил движение на важной железнодорожной магистрали.

С каждым днем в летной книжке Евгения Кунгурцева прибавлялись новые записи о боевых вылетах, множилось количество уничтоженной живой силы и техники врага. На груди летчика появились первые награды — сначала орден Красной Звезды, а затем орден Красного Знамени. Все чаще уходил он на выполнение боевых заданий во главе группы. И как бы трудно ни складывалась обстановка, на свой аэродром группа всегда возвращалась с победой.

В начале 1944 года наши войска перешли в решительное наступление под Ленинградом. Опираясь на сильную оборону, созданную за многие месяцы осады города, гитлеровцы оказывали ожесточенное сопротивление. Огромных усилий требовала борьба за каждый опорный пункт. Напряженная пора была и у летчиков штурмовой авиации. Своими точными ударами они помогали наземным войскам взламывать вражескую оборону, уничтожать артиллерийские группы, склады боеприпасов, горючего и другие объекты. Дополнительные трудности создавала погода. Низкие облака прижимали самолеты к земле, нередко мокрый снег залеплял стекла кабин. Но и в этих условиях штурмовики отыскивали цели, обрушивали на них свой смертоносный груз.

В начале марта Кунгурцев повел группу «илов» на штурмовку [622] важного опорного пункта. Вначале фашисты не подавали признаков жизни. Но когда наши самолеты подошли к самой цели, внезапно и дружно ударили зенитные пушки и пулеметы.

— Приготовиться к атаке! — передал Кунгурцев товарищам по радио. — Следить за мной.

Быстро совершив маневр высотой и скоростью, Евгений первым спикировал на цель и сбросил бомбы. Его примеру последовали другие летчики. Первый заход оказался удачным. За ним второй, третий, пятый. Освободившись от бомбового груза, штурмовики «проутюжили» вражескую пехоту. Итог боевого вылета вполне удовлетворительный: уничтожен склад с боеприпасами, подавлен огонь минометных батарей, основательно потрепаны подразделения пехоты гитлеровцев.

На следующее утро четверка штурмовиков во главе с Кунгурцевым снова отправилась к этому опорному пункту. К цели подходили на малой высоте, пробиваясь сквозь густые низкие облака. Начавшийся снегопад окутал все вокруг сплошной белесой мглой. Только смелость и мастерство ведущего позволили своевременно и точно пробиться к объектам штурмовки и нанести по ним удар. Вскоре наши наземные войска овладели опорным пунктом.

В один из апрельских дней группа Кунгурцева, выполнив боевое задание, возвращалась на свой аэродром. Шли без прикрытия истребителей. Уже недалеко была линия фронта, когда в наушниках раздался встревоженный голос стрелка:

— Командир, сзади «фоккеры»!

На мгновение Евгений обернулся. Шесть немецких истребителей «фокке-вульф-190» быстро приближались к четверке наших «илов». И сразу перед командиром задача, которую надо решить в считанные секунды: принимать бой или уходить? То и другое смертельно опасно. Уходить — могут всех перебить. Принять бой? Но штурмовик — не истребитель. У него меньше скорость, хуже маневр. При встрече с истребителями ему полагается обороняться и уходить на бреющем полете. А тут у врага еще и численное превосходство: шесть против четырех...

— Приготовиться к бою! — передал Кунгурцев ведомым.

Рассчитывая на скорую и легкую победу, фашистские летчики смело заходят сзади. Но их встречает дружный огонь стрелков. Сорвалось! В лоб заходить не решаются — знают, что у «илов» сильное лобовое вооружение. Снизу у него броня, да и высота не для скоростного истребителя.

«Фоккеры» отходят в сторону, перестраиваются и снова устремляются в атаку. Один выпустил длинную очередь по Кунгурцеву. [623] Ее трасса прошла прямо над фонарем. Но маневр скоростью подвел фашиста. Он проскакивает над машиной командира и попадает в прицел. Кунгурцев нажимает на гашетки. Несколько секунд — и «фокке-вульф», свалившись на крыло, задымил, пошел к земле.

Но в воздухе осталось еще пять. Озлобленные гибелью сам лета из их группы, они продолжают наседать на краснозвездные штурмовики. Только меняют тактику: одни заходят на «илы» сзади, другие сбоку. Выбрав удобный момент, летчики группы сбили еще одного, устремившегося в атаку «фоккера».

Такой исход короткой встречи с советскими штурмовиками охладил пыл остальных фашистских летчиков. У самой линии фронта они развернулись и ушли. Группа Кунгурцева без потерь возвратилась на свой аэродром. Боевые друзья, командиры горячо поздравили его с блестящей победой, восхищались его мастерством.

Вскоре звену, которым командовал Евгений Кунгурцев, снова пришлось принять бой с вражескими истребителями. Было это так. Группа наших штурмовиков получила задание нанести удар по аэродрому противника в Иммалан-Ярви. Объект важный, прикрывается несколькими батареями зенитной артиллерии, истребительной авиацией. И все же надо пробиться. Через огонь, через все опасности. Может быть, через смерть. Таков приказ...

Рано утром группа взяла курс на запад. Скрываясь в облаках, наши летчики сумели обойти пояс противовоздушной обороны, что прикрывала подступы к аэродрому. Но над самой целью по штурмовикам внезапно ударили новые батареи. По небу густо рассыпались темно-багровые клубки взрывов зенитных снарядов.

«Илы» маневрируют высоки, скоростью. Затем стремительная атака. Видно, как горят самолеты, не успевшие покинуть стоянки, рушатся охваченные огнем аэродромные постройки, склады. Взрывные волны не раз подбрасывали самолет командира звена, но он снова и снова заходил на цель.

Итог боевого вылета весьма внушительный: уничтожено на земле 10 и повреждено 5 вражеских самолетов, взорвано 3 склада боеприпасов и горючего, подавлено 3 зенитных батареи. В воздушном бою, завязавшемся над целью, группа сбила один «фокке-вульф-190». Все наши самолеты вернулись на аэродром, правда многие «илы» изрешечены пулями и осколками..

Летчики-фронтовики хорошо знают, как сложны полеты на разведку и фотографирование позиций и оборонительных сооружений [624] противника. Они требуют исключительной смелости, выдержки, находчивости, поистине виртуозного летного мастерства. Часто разведчик идет на задание один, без прикрытия истребителей. Идет туда, где враг всеми силами старается скрыть от воздушного наблюдения самое главное, а когда назревает опасность «разоблачения», делает все, чтобы разведчик не ушел и не доставил своим ни фотоснимков, ни того, что успел подсмотреть наметанным взглядом. И потому яростно бьют по разведчику зенитные пушки и пулеметы, как за дорогой добычей, охотятся за ним истребители.

А разведчику надо обязательно пройти над целью. Пройти с постоянной скоростью, не нарушая прямолинейности полета. Пройти даже тогда, когда машину встряхивают рядом рвущиеся зенитные снаряды, нещадно секут осколки. Иначе на пленке не будет того, что так необходимо командованию, а значит, бесцельным окажется трудный и рискованный полет.

Воздушная разведка стала, по существу, второй профессией Евгения Кунгурцева. Командование видело в нем летчика, которому по плечу задания любой сложности. Каждый его разведывательный полет позволял добыть самые свежие и самые нужные данные о противнике. Для Кунгурцева как бы перестало существовать понятие «нелетная погода». Наоборот, ненастье нередко даже помогало ему выполнять ответственные боевые задания. Низкие тучи, густая облачность — самая подходящая маскировка для воздушного разведчика, позволяющая неожиданно вынырнуть над линией вражеской обороны, над аэродромом или переправой. Именно в такую «нелетную» погоду он фотографировал укрепления противника на Карельском перешейке, на ряде других направлений наступления наших войск.

В конце августа 1944 года Кунгурцеву и его группе было приказано разведать и сфотографировать систему главных оборонительных сооружений гитлеровцев на Нарвско-Таллинском направлении. Этот район прикрывался сильным огнем зенитной артиллерии и истребителями. Пробив облачность, группа «илов» вышла к цели, но была встречена ураганным огнем. И все же Кунгурцев сумел сфотографировать нужные объекты общим планом. Но этого было недостаточно. Командир звена приказал ведомым обрушить бомбы и реактивные снаряды на зенитные батареи, а сам, снизившись до 60 метров, прошел над самыми оборонительными сооружениями. Снимки, сделанные Кунгурцевым, оказали очень большую помощь нашим наступавшим наземным войскам. [625]

Не все такие полеты кончались благополучно. В начале 1945 года, во время боев за освобождение Эстонии, Кунгурцев попал под такой шквал зенитного огня, что самолет был серьезно поврежден. С трудом довел подбитую машину до своего аэродрома. Прямо из кабины штурмовика летчика увезли в госпиталь. Подлечившись, снова вернулся в родную часть, принял командование эскадрильей, в которой начинал боевой путь. К этому времени не был уже Героем Советского Союза.

И опять каждый день боевые вылеты. На штурмовку скоплений вражеских войск и техники, на разведку и фотографирование. Но в один из мартовских дней 1945 года, когда ожесточенные бои шли в Восточной Пруссии, Евгений Кунгурцев не вернулся с задания. Товарищи, вместе с которыми он бомбил и обстреливал скопление вражеских танков и мотопехоты, доложили командиру полка кратко:

— Погиб над целью...

Да, они видели, как потерявший управление самолет командира эскадрильи устремился к земле и упал в расположении вражеских войск. Если бы Кунгурцев был жив, он наверняка нашел бы выход из положения, как находил много раз в подобных случаях. На этот раз конец. По традиции летчики полка почтили память боевого друга, поклялись отомстить за него. Они не знали тогда, что Евгений остался жив, что на его долю выпали суровые и страшные испытания.

...Взрыв снаряда перед самой кабиной, и острая боль будто ножом полоснула по всему телу. На какое-то время Кунгурцев потерял сознание, а когда очнулся, заметил, как самолет стремительно приближается к земле. Еще несколько секунд — и «ил» врежется в нее. Хватит ли сил, чтобы в эти оставшиеся мгновения выдержать поединок с почти неминуемой смертью? Хватит ли их патом, чтобы уйти и не попасть в руки врагам?..

Перед самой землей Кунгурцев с огромным трудом выровнял машину. Почувствовал, как она глухо, тяжело ударилась о землю. Потом все вокруг заволокла тьма. Сколько это продолжалось, он не знал. С трудом открыл залитые кровью глаза, когда услышал необычный стук. На плоскости у самой кабины немец с автоматом. Он стучит по фонарю, что-то кричит другим, оставшимся внизу.

Полуживого Кунгурцева грубо вытащили из кабины, отвезли в лагерь. Силы возвращались к нему медленно. Как только поднялся на ноги, сразу повели на допрос. Кунгурцев не отвечал на вопросы. Его избивали, бросали в сарай, где находились военнопленные, и снова тащили на допрос. Но ни побои, ни издевательства не сломили волю советского летчика.

Через две недели группу военнопленных, среди которых был и Кунгурцев, направили в лагерь, находившийся южнее Кенигсберга. У Евгения созрел план побега. Несколько десятков наших воинов во главе с ним осуществили этот дерзкий замысел. Пробираться из вражеского тыла было очень трудно. Ведь путь пролегал по земле Восточной Пруссии. Скрываясь в лесах, смельчаки 22 дня шли на восток. Голодные, измученные неволей, многие раненые, они все же добрались до своих.

И вот Евгений снова в родном полку. Боевые друзья встретили его как воскресшего из мертвых. Подлечившись, летчик-герой снова повел штурмовик на позиции гитлеровских войск. В апреле 1945 года командир эскадрильи 15-го гвардейского штурмового авиационного полка Евгений Максимович Кунгурцев был награжден второй медалью «Золотая Звезда». К тому времени на его счету было уже более 200 успешных боевых вылетов...

В послевоенные годы Евгений Максимович продолжал службу. Осваивал новые типы самолетов, учил летному мастерству молодых авиаторов. Командовал полком, соединением. Недавно уволился в запас. И хотя числится в списках тех героев-фронтовиков, которые уже «отлетались», его сердце навсегда осталось с авиацией.

За тебя, Родина!

ЛАВРИНЕНКОВ ВЛАДИМИР ДМИТРИЕВИЧ

Владимир Дмитриевич Лавриненков родился в 1919 году в селе Птахино Починковского района Смоленской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года.

В 1934 году, после окончания семилетки, учился в ФЗУ, затем некоторое время работал столяром. Без отрыва от производства занимался в аэроклубе, потом поступил в Чугуевскую военную авиационную школу. С 1940 года был инструктором Чугуевской, а позже — Черниговской авиашкол.

В годы Великой Отечественной войны был командиром звена, эскадрильи, а затем командовал гвардии истребительным полком. Совершил 500 боевых вылетов. Лично сбил 35 фашистских самолетов и 11 — в групповых боях. Начав войну сержантом, закончил ее в звании гвардии майора, командиром полка истребительной авиации.

1 мая 1943 года Владимиру Дмитриевичу Лавриненкову присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июля 1944 года за новые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и Академию Генерального штаба. В настоящее время генерал-полковник авиации В. Д. Лавриненков на ответственной работе в рядах Советской Армии.

Избирался депутатом Верховного Совета РСФСР.

Самолет содрогнулся от пулеметной очереди вражеского истребителя, и летчик Лавриненков почувствовал острую боль в голове. Перед глазами поплыли темные круги. Самолет штопором шел к земле. Еще одна попытка выровнять машину... Нет, она окончательно отказывается повиноваться. Земные предметы стремительно растут в объеме. Пора!

Перевалившись через борт, Лавриненков рванул вытяжное кольцо. Над головой вспыхнул белый купол парашюта.

Пристально глянув вниз, на местность, куда предстояло приземлиться, летчик понял, что ветер предательски сносит его за линию фронта, в сторону противника. «Неужели плен?» — мелькнула тревожная мысль, и рука невольно потянулась к пистолету. Но кобура оказалась пустой: пистолет выпал.

Владимир больно ударился о землю и потерял сознание.

После короткого, ничего не давшего допроса гитлеровцы срочно отправили русского летчика на мотоцикле в штаб.

Это было в августе 1943 года. Солнце нещадно палило выгоревшую землю. В тесной коляске мотоцикла связанному Лавриненкову было неудобно. Тряска на ухабах усиливала боль от ушибов. Сознание то возвращало к мрачной действительности — сбит, плен, то вновь туманилось.

Наконец приехали в какую-то деревню, и мотоцикл остановился возле каменного дома, у огромного старого тополя. Здесь, судя по всему, был штаб гитлеровцев. Владимира втолкнули в сырой, темный подвал. Он остался один...

В памяти одна за другой всплывали картины прошлого. Вспомнилось детство, родные края на Смоленщине, кипучая комсомольская жизнь, властно овладевшая сердцем мечта — летать. [629] Занятия в аэроклубе, затем авиационное училище и грозное, еще неведомое слово: война.

Владимир Лавриненков упорно овладевал летным мастерством. Стране нужны были не только смелые, но и хорошо обученные летчики. И курсанты старались как можно лучше выполнять учебные полеты, отрабатывать и шлифовать навыки техники пилотирования, стрельбы по длинной белой «колбасе» — полотняному конусу, тянущемуся за самолетом-буксировщиком. Владимир понимал, что отличные оценки в учебе — это залог будущих успехов и побед.

В разгар ожесточенной Сталинградской битвы, осенью 1942 года, попал молодой летчик на фронт и первые боевые вылеты совершил над волжской твердыней. Гигантское сражение неумолчно грохотало на земле и в воздухе, где сотни советских летчиков храбро дрались с фашистами.

Никогда не забыть Лавриненкову первого боевого вылета, неповторимого ощущения настоящей опасности и горячего желания побороть это чувство. И хотя в этот раз Владимир не сбил ни одного «юнкерса» и даже не выпустил ни одной пушечной очереди, командир звена все же похвалил его. Похвалил за то, что не отстал от ведущего, выдержал свое место в боевом порядке, не нервничал, когда в стороне прочертили небо «мессершмитты».

Здесь, в небе над Волгой, началась боевая страда летчика-истребителя Лавриненкова. Перенимая опыт старших товарищей-однополчан, он стал действовать в бою решительно, смело, инициативно.

Мастерство и удача — побратимы. Не прошло и недели, как Владимир открыл счет сбитым им вражеским самолетам. А через месяц на его счету уже значилось 16 уничтоженных фашистских машин. Такому рекорду могли позавидовать даже бывалые ветераны. Вот почему друзья-однополчане сердечно поздравляли Лавриненкова.

Вскоре Лавриненкову доверили водить на ответственные задания целые группы истребителей, и тут он проявил незаурядные способности авиационного командира — организатора и руководителя воздушного боя. Однажды, прикрывая наших штурмовиков, группа истребителей неожиданно обрушилась на вражеские «мессершмитты» и стремительным ударом уничтожила пять из них.

В памяти живы даже незначительные детали этого фронтового дня.

— Прикрывать штурмовиков, — лаконично сказал [630] тогда Лавриненков летчикам и указал маршрут, боевой порядок, высоту. Тут же, накоротке, разобрал три-четыре варианта возможных боевых действий.

Наши штурмовики атаковали вражеские танки, прорвавшиеся в один из районов осажденного города. Истребители поднялись с аэродрома несколько раньше, набрали высоту и удалились от района цели в сторону солнца. Лавриненков рассчитывал, что с появлением наших штурмовиков враг бросит в этот район «мессершмитты». Значит, надо заранее занять более выгодное положение и получить преимущество в высоте.

Расчет Лавриненкова оправдался. Едва наши ИЛ-2 показались над целью, враг сразу же направил туда группу истребителей.

— Идут «мессершмитты», — услышал Лавриненков по радио предупреждение с земли.

— Вижу, буду атаковать.

Фашистские летчики, сосредоточив внимание на штурмовиках, не заметили советских истребителей. В тот момент, когда «мессершмитты» были готовы перейти в пикирование, чтобы нанести удар сверху, на них внезапно обрушились с еще большей высоты краснозвездные истребители. Лавриненков хорошо помнит, как он, довернув самолет, вогнал силуэт вражеской машины в перекрестие прицела, дал ему разрастись и нажал на гашетку.

«Мессершмитт» накренился, попытался было восстановить горизонтальный полет, но, получив дополнительную очередь, свалился в пике, задымил и стал падать. К этому пылающему факелу прибавился второй, третий, четвертый и пятый. Таков был этот молниеносный, поистине соколиный удар наших летчиков.

Сколько подобных удач было, сколько пережито радостных и волнующих минут от сознания честно выполненного долга перед Родиной! Разве можно забыть один из майских дней 1943 года, когда в полку услышали весть об Указе, которым летчику Лавриненкову присваивалось звание Героя Советского Союза. Как горячо поздравляли друзья своего храброго однополчанина!

Боевые друзья! Что-то думают они теперь о своем товарище, попавшем в беду?..

...Связанного летчика потащили на допрос к гитлеровскому генералу. И опять лаконичные ответы: да, Лавриненков, капитан, летчик, коммунист. Да, Герой Советского Союза. Все. Больше ни слова. Грозите смертью? Не боюсь! [631] Опять долгие часы одиночества в подвале, затем снова допросы, лесть чередуется с угрозами. Враг всячески старается сломить волю пленного, заставить его забыть о Родине, стать предателем.

Нет, не удалось гитлеровцам сломить советского летчика Лавриненкова.

В сознании жила и крепла мысль о побеге. В Днепропетровске, куда перебросили Владимира, он встретился в фашистском застенке с человеком, ставшим ему близким другом, — пленным летчиком Виктором Карюкиным. Поделился с ним своими планами. Было решено при первом удачном случае бежать вместе.

Поезд шел на запад, кажется в Германию. С каждым отстуком колес, с каждым мелькнувшим за окном телеграфным столбом отдаляются линия фронта, родные края. Глубокая, темная украинская ночь. Лавриненков, закрыв глаза, еще и еще раз мысленно проверяет план действий. Если сбить солдат, дремлющих у двери, и рвануть ее на себя, то можно сразу выброситься из поезда.

Пора... Владимир тихонько жмет локоть Виктора Карюкина и в ответ ощущает такое же пожатие. И вот Лавриненков вскакивает с места, бросается к двери, отталкивает солдата. В распахнутую дверь врывается свежий ночной ветер. Туда, в спасительную темноту ночи, из вагона выбрасываются две фигуры.

И снова смерть прошла мимо. Падая из вагона, они не наткнулись ни на железный километровый столб, ни на груду камней. Не настигли их и автоматные очереди преследователей. Свобода!

К своим пробирались ночами. С опаской заходили в отдаленные избушки, чтобы попросить помощи. И находили ее. Десятки людей, настоящих советских людей, встретились им на этом пути, и каждый старался помочь, чем мог: добрым советом, глечиком молока, ломтем хлеба...

Уже на Днепре летчикам удалось разыскать партизан. Их приняли в отряд имени Чапаева, выдали оружие. В одной из схваток с врагами был смертельно ранен Виктор Карюкин...

Стремительно рвались на запад, освобождая родную землю, части Советской Армии. Сокрушая врага, вышли они к Днепру и с ходу форсировали эту могучую реку, которую фашисты называли «Днепровским валом».

И вот наконец сбылось то, о чем мечтал Владимир Лавриненков: он нашел штаб своей воздушной армии и явился к члену Военного совета, знакомому генералу. [632] Как встретят его, пропадавшего столько без вести?

Генерал, будто ничего особенного и не случилось, спокойно выслушал рассказ Лавриненкова, крепко пожал ему руку, подошел к сейфу, щелкнул ключами.

— Держи свои ордена, орел! — сказал он, протягивая тяжеловатый сверток. — Никуда не сдавал, знал, что вернется, — пояснил он присутствовавшим в комнате офицерам и, вновь обратившись к Лавриненкову, добавил: — Отдохни, сколько надо, и в полк. Так, что ли?

— А можно сразу? Какой тут отдых!

Генерал одобрительно кивнул головой.

Родной полк! Владимир вновь сел в кабину самолета. Вновь стал водить группы истребителей на выполнение различных заданий: прикрывать своих штурмовиков, сопровождать бомбардировщики, вести воздушные бои с вражескими истребителями, отражать налеты фашистских бомбардировщиков.

Летчики эскадрильи, которой командовал Владимир Лавриненков, быстро освоили новые, родившиеся в ходе боев тактические приемы, в частности известную «этажерку», разработанную летчиком-новатором А. И. Покрышкиным. Этот принцип эшелонирования групп истребителей по высоте Лавриненков ввел в боевую практику.

Владимир учил своих подчиненных искусству вертикального маневра в бою, и это также сказалось на результатах боевой работы эскадрильи.

Счет сбитых вражеских бомбардировщиков и истребителей непрерывно увеличивался.

Разгорелись бои за освобождение Крымского полуострова. Для прикрытия своих войск, зажатых в районе Севастополя, враг бросил большое количество самолетов.

Эскадрилья истребителей под командованием Лавриненкова барражировала в заданном районе. Командир разбил ее по различным высотам, заняв место в верхнем эшелоне. Он учел все: и откуда светит яркое южное солнце, и откуда ожидать появления противника. Минут через двадцать далеко на горизонте из-под облаков показались едва заметные точки. Это плотным строем шли бомбардировщики. Владимир нацелил ударную группу истребителей на «юнкерсы» и дал команду атаковать, а сам стал искать «мессершмитты». Где-то должны быть, обязательно должны быть вражеские истребители прикрытия. Но где они?

Лавриненков со своим ведомым набрал еще большую высоту. Наконец он увидел три пары «мессеров», которые шли ниже [633] на добрую тысячу метров, намереваясь атаковать нашу ударную группу.

— Атакую, прикрывай, — немедленно дал он команду ведомому и перевел самолет в крутое пике.

Свой истребитель Лавриненков нацелил на ведущего первой пары «мессершмиттов», надеясь неожиданным ударом внести растерянность в ряды врага. Увеличив скорость, он стал выводить машину из пикирования и одновременно вгонять «мессер» в перекрестие прицела. Вот остроносое тело фашистского истребителя в центре перекрестия, и Лавриненков, дав верную пушечную очередь, вышел из атаки.

— Командир, сзади «мессеры», — услышал он встревоженный голос ведомого.

Оглянувшись, Лавриненков увидел еще две пары «мессеров». Едва заметным скольжением изменил направление полета. Трассы очередей вражеских пулеметов прошли правее.

Выйдя из-под удара, Владимир вступил в ожесточенный бой с самолетами противника. Он связал всю группу вражеских истребителей, не дал им возможности помешать нашей ударной группе расправиться с «юнкерсами». Конечно, ему самому пришлось очень тяжело, но, уверенный в своих силах, он смело вел бой и к концу его сбил еще один «мессершмитт». Гитлеровские бомбардировщики, понеся большие потери, поспешили удрать. За ними последовали и «мессеры».

Южное небо вновь очистилось от фашистских самолетов.

Начисто «вымели» южное небо весной 1944 года такие мастера воздушного боя, как А. И. Покрышкин, А. В. Алелюхин, В. Д. Лавриненков... Это они в боях за освобождение Крыма вновь продемонстрировали свое высокое мастерство, инициативу, находчивость.

Инициатива... Об этом качестве военного летчика много говорят в дни мирной учебы и еще больше в период войны. Справедливо утверждение, что меньшего осуждения заслуживает тот командир, который допустил ошибку при выполнении задачи, чем тот, кто бездействовал. Инициатива, порыв, жажда поиска особенно важны для воздушного бойца. И офицер Лавриненков всей своей боевой работой доказал, что эти качества — его вторая натура.

Когда думают, ищут выхода, казалось бы, из самого трудного положения, его всегда находят. Вот наглядный пример. Части Советской Армии, прорвав вражескую оборону, стремительно продвигались в глубь Крыма, где противник сосредоточил крупную группировку войск, прикрываемую с воздуха сотнями [634] самолетов. У врага преимущество в том отношении, что линия фронта к его аэродромам непрерывно приближается, и фашистским летчикам, чтобы вступить в бой, не надо лететь далеко. У наших авиаторов положение иное: аэродромы остались в тылу, создать их на крымской земле, только что освобожденной от гитлеровцев, не представляется возможным. Перелет к линии фронта и обратно съедает почти весь запас горючего, на воздушный бой остаются считанные минуты. Как быть?

Мысль о действиях из засад не была новой. Еще в первые недели войны А. И. Покрышкин применял этот способ. Вражеские самолеты нарывались на засады, которые устраивали защитники Москвы, Сталинграда и других городов. Да, этот способ был известен, но именно в данной обстановке первым вспомнил о нем В. Д. Лавриненков.

Вскоре группа истребителей во главе с А. И. Покрышкиным уже спряталась в засаде на Кинбурнской косе. Ждать врага пришлось недолго. С переднего края сообщили, что идет большая группа вражеских бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Когда «юнкерсов» можно было различить простым глазом, наши истребители парами пошли на взлет.

Первый удар по вражеским бомбардировщикам был нанесен не как обычно — сверху, на большой скорости, с пикирования. Там, высоко, в бездонном синем небе шныряли остроносые «мессеры», охраняя подопечных. Лезть на «верхний этаж» было незачем, да и невыгодно. Советские истребители, взлетев, с боевого разворота атаковали «юнкерсы» снизу, откуда враг не ожидал удара. Владимир Лавриненков дал полные обороты двигателю и, завершая боевой разворот, зашел под серо-желтое брюхо «юнкерса», поймал в перекрестие прицела пилотскую кабину и дал по ней короткую пушечную очередь.

Снаряды пришлись точно по цели. От «юнкерса» стали отваливаться куски кабины, фюзеляжа, и, окутанный белым дымом, он рухнул на землю.

Лавриненков вышел из атаки, быстро огляделся. Его ведомый был на месте, сзади, в правом пеленге. Атака других пар также, дала хорошие результаты: на землю падало еще несколько горящих «юнкерсов».

Неоднократно группа наших истребителей меняла места засад и сумела нанести врагу ощутимый урон. За несколько Дней боев на Кинбурнской косе летчики группы уничтожили 30 вражеских бомбардировщиков. Всего за период Крымской операции противник потерял 578 самолетов. Свой солидный [635] вклад в общее дело разгрома гитлеровских захватчиков в Крыму внес и Владимир Лавриненков.

Инициатива, поиск, — эти качества с особой силой проявились у Владимира Лавриненкова на заключительном этапе войны. Став зрелым воздушным бойцом, умудренный боевым опытом, он ни на минуту не прекращал поиска новых тактических приемов борьбы, продолжая отрабатывать существующие приемы, шлифовать их, доводить до совершенства и внедрять в практику летчиков эскадрильи, полка, дивизии.

И в этих поисках Лавриненков был не одинок: его боевые друзья-однополчане А. И. Покрышкин, А. В. Алелюхин, А. Ф. Клубов, Г. А. Речкалов и другие шли к победам таким же нелегким путем, обогащая друг друга открытиями тайн воздушных побед. В соединении, где служил Владимир Лавриненков, царила атмосфера постоянной учебы. Стало законом не только в дни нелетной погоды, но даже и в периоды интенсивных боевых действий находить часы для занятий, анализа боев, учебных вылетов.

Ну как было, к примеру, не разобрать бой восьмерки истребителей под командованием Лавриненкова, в ходе которого было уничтожено три «юнкерса» и два «мессера», и при этом ни одной потери с нашей стороны. Такое не часто случается, и, когда группа вернулась на аэродром, командир полка организовал разбор этого боя.

Первым докладывал капитан Лавриненков. Он подробно охарактеризовал воздушную обстановку, рассказал о том, как шли вначале вражеские группы бомбардировщиков и истребителей, как они перестроили боевой порядок, когда их обнаружили, почему на «связку» «мессеров» выделили не одну, а две пары, эшелонировав их по высоте, как была построена атака «юнкерсов», как вели бой с «мессерами» попеременно то одна четверка, то другая, сменившая ее после атаки бомбардировщиков.

На большом листе бумаги Лавриненков начертил первый этап боя, рассказал о действиях ведомых, указав на недостаточную их огневую активность. Потом были проанализированы второй и заключительный этапы воздушной схватки. Выводы Лавриненков сделал следующие: хорошая осмотрительность, эшелонирование групп по высоте, чередование в выполнении задач групп прикрытия и атакующей, огонь с коротких дистанций — таковы основы успеха в проведенном бою. Недостаток: ведомые — щит ведущих — скованы, надо подумать, как и им дать возможность наносить удары. [636] По докладу Лавриненкова развернулась целая дискуссия. В итоге родилось несколько ценных предложений, а опыт этого боя стал известен во всем полку, а затем и в дивизии.

Каждый боевой вылет для Владимира Лавриненкова и его однополчан был настоящей школой боевого мастерства, подлинной академией воздушного боя.

На боевом счету Владимира Лавриненкова к концу войны значилось 35 сбитых самолетов. В июне 1944 года боевые друзья поздравили его с получением второй «Золотой Звезды» Героя Советского Союза.

Да, тяжелый был момент в жизни летчика-истребителя Лавриненкова, когда его везли в Германию. Везли пленным, на муки, пытки, на смерть. Прошли многие месяцы тяжелой борьбы, вот он сам на своем краснозвездном самолете появился в небе гитлеровской Германии. Он прилетел как гордый сокол, как победитель черных сил фашизма, возвещая миру о наступлении великого дня Победы.

Ныне мастер сокрушительных атак генерал-полковник авиации В. Д. Лавриненков передает свое искусство летчика-истребителя тем, кто пришел на смену ветеранам в новую эпоху — эпоху реактивной авиации.

Тревоги и радости командарма

ЛЕЛЮШЕНКО ДМИТРИЙ ДАНИЛОВИЧ

Дмитрий Данилович Лелюшенко родился в 1901 году в селе Ново-Кузнецком Мечетинского (ныне Зеленоградского) района Ростовской области в семье бедного крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1924 года.

В 1919 году добровольцем вступил в отряд С. М. Буденного и всю гражданскую войну находился в Первой Конной армии. В 1925 году окончил военно-политическую школу, в 1927 году — кавалерийскую школу, а в 1933 году — Военную академию имени М. В. Фрунзе. В дальнейшем занимал ряд ответственных командных постов.

В годы Великой Отечественной войны Д. Д. Лелюшенко командовал общевойсковыми и танковой армиями. Принимал участие в разгроме немецко-фашистских захватчиков под Москвой, под Сталинградом, на территории Польши, Чехословакии, Германии.

7 апреля 1940 года Дмитрию Даниловичу Лелюшенко присвоено звание Героя Советского Союза. 6 апреля 1945 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден многими орденами в медалями. Он является также Героем Чехословацкой Социалистической Республики.

После Великой Отечественной войны Д. Д. Лелюшенко на ответственной работе в Советской Армии. В 1949 году с золотой медалью окончил Академию Генерального штаба. Был командующим ряда военных округов, председателем ЦК ДОСААФ.

8 настоящее время генерал армии Д, Д. Лелюшенко продолжает службу в рядах Советской Армии. Трижды избирался депутатом Верховного Совета СССР.

В 1966 году Д. Д. Лелюшенко опубликовал книгу «Заря победы», а в 1970 году — книгу «Москва — Сталинград — Берлин — Прага».

Герой Советского Союза генерал-майор Лелюшенко командовал механизированным корпусом, когда гитлеровские войска вторглись в пределы нашей Родины. Теоретически образованный воин, Дмитрий Данилович был одним из тех советских командиров, кто уже имел боевой опыт ведения современных боев. Механизированный корпус, которым командовал Лелюшенко, в июле 1941 года еще не закончил формирования, не получил необходимой техники и вооружения.

— Как быть? — встревожились товарищи по службе, когда корпус, сосредоточенный на Даугавпилсском направлении, был поднят по тревоге.

— Драться! — жестко отрезал Лелюшенко.

Он был обеспокоен создавшимся положением не меньше своих подчиненных. Но не время было вести разговоры. По наличному вооружению генерал создал маневренные, подвижные полки сокращенного состава, включавшие подразделения всех родов войск.

Корпус получил задачу удержать рубеж по Западной Двине. Фашистские войска уже захватили город Даугавпилс. Лелюшенко упорно контратакует противника. Но не во всех дивизиях контратаки проходят успешно.

— Вражеская авиация давит. Житья не дает, — жалуется командир дивизии полковник Н. И. Воейков.

— А вы врезайтесь в боевые порядки фашистов, затрудняйте вражеской авиации определять, где свои, а где чужие, — отвечал генерал. — Не лезьте в лоб, бейте врага в тыл, во фланги, смелее используйте ночь, совершайте диверсии.

Такие действия то и дело заставляли противника разворачивать войска, нести потери, вводить новые силы. Корпус под [639] командованием Лелюшенко сорвал планы фашистов по срокам и рубежам на этом направлении, дал некоторый выигрыш времени для подготовки обороны Ленинграда. Позднее гитлеровский генерал Манштейн в связи с задержкой у Даугавнилса признается: «Цель — Ленинград — отодвинулась от нас на далекое будущее».

Прошли четыре месяца тяжелых боев. На западном направлении фашисты приблизились к Москве. Угроза нависла над Тулой. Дмитрий Данилович Лелюшенко в это время командовал 1-м гвардейским особым корпусом. Ответственная задача поставлена перед войсками генерала: надо сдержать три танковых корпуса противника одним своим, еще не полностью укомплектованным.

Генерал Лелюшенко встретил танковые бригады, прибывшие в его распоряжение. Беседуя с комбригами, он быстро выводил в блокноте тактические знаки, создал узоры сложной боевой обстановки, интересовался решением комбригов по каждому конкретному случаю.

— А если противник отсюда пойдет и навалится крупными силами танков, как поступите? — задал генерал вопрос подполковнику А. В. Бондареву, командиру 11-й танковой бригады.

— Контратакую! — отвечал подполковник.

— Нет, нет, так не пойдет, — не согласился Лелюшенко. — При превосходстве врага — никаких контратак. Чаще меняйте позиции танков, рубежи обороны, да так, чтобы противник этого не заметил. Подпускайте фашистов как можно ближе и бейте в упор, наверняка. А когда ослабите его действиями из засад, тогда и в контратаку!

Командир 4-й танковой бригады полковник М. Е. Катуков одобрительно кивнул генералу.

— Хорошо окопайтесь да подготовьте огни по рубежам, смело бейте вражеские танки, отсекайте от них пехоту, — учил генерал воинов, посещая боевые порядки пограничников И. И. Пияшева, гвардейцев 6-й дивизии генерала К. И. Петрова и десантников корпуса полковника И. С. Безуглого.

Гитлеровцы рассчитывали быстро проскочить к Туле, а там и к Москве, но застряли в лабиринтах обороны из опорных пунктов и рубежей с целой системой артиллерийских и танковых засад. А тут еще дерзкие контратаки танкистов по флангам и тылу. Фашисты несли огромные потери в людях и танках, долгое время не могли преодолеть рубеж обороны корпуса по реке Зуше. [640] К половине октября вражеские войска создали серьезную угрозу Москве с запада. Они захватили Вязьму, устремились к столице по Можайскому шоссе. На этом направлении Д. Д. Лелюшенко командовал 5-й армией.

Ожесточенные, упорные бои разгорелись на Бородинском поле. В результате очередной атаки фашисты прорвались к командному пункту армии. Генерал Лелюшенко собрал все возможные силы и нанес удар с фронта, а подоспевшую танковую бригаду Т. С. Орленко направил во фланг прорвавшимся гитлеровцам. В этой короткой, но жаркой схватке командарм получил пулевое ранение, однако продолжал руководить боем. И только после того как Дмитрий Данилович потерял сознание, его эвакуировали в госпиталь.

Мучительно переживал генерал свой выход из строя. Целый месяц заживала рана. С тревогой следил Лелюшенко за скупыми сообщениями газет, торопил врачей с выпиской.

В середине ноября фашисты вторично перешли в наступление на Москву. Их план — взять в мощные клещи наши армии, обороняющие столицу. Для этого немецко-фашистское командование выделило 51 дивизию, в том числе 13 танковых и 5 моторизованных. Разгорелись невиданные по своей ожесточенности бои на фронте от Волжского водохранилища до района Тулы.

Сложная обстановка создалась на Калининском направлении, где действовала 3-я танковая группа противника. Наша 30-я армия под напором превосходящих сил врага вынуждена была отойти. В самый разгар ожесточенных боев Дмитрий Данилович, только что выписавшийся из госпиталя, принимает командование этой армией.

Любой ценой удержать плацдарм юго-восточнее Иваньковского водохранилища и перед городом Дмитровом — таков приказ командующего фронтом генерала Г. К. Жукова.

На новом рубеже командарм Лелюшенко построил оборону так, что о нее разбились все атаки фашистов, несмотря на их численный перевес. Вскоре в 30-ю армию прибыли свежие уральские и сибирские соединения: стрелковые дивизии генерала Ф. В. Чернышева, полковников В. А. Чистова, А. С. Люхтикова, М. А. Щукина и К. В. Свиридова, кавалерийская дивизия Н. В. Горина. Пополняются мотострелковые дивизии генерала П. Г. Чанчибадзе и полковника К. Н. Виыдушова; кавалерийские дивизии генерала П. С. Иванова, полковников В, С. Соколова и А. С. Чудесова. [641] Генерал Лелюшенко готовил войска к контрнаступлению. Он получил приказ прорвать оборону врага между Волжским водохранилищем и Дмитровом, наступать в общем направлении на город Клин.

В 6 часов 6 декабря 30-я армия вместе с другими соединениями Западного фронта перешла в контрнаступление. В рукопашной схватке уральцы и сибиряки до рассвета уничтожали боевые порядки 86-й пехотной и 36-й моторизованной дивизий противника.

К вечеру они уже углубились на 17 километров. За десять суток наступления армия уничтожила и захватила у врага около 200 танков и бронемашин, свыше 500 орудий и минометов, почти 3 тысячи автомашин. Более 20 тысяч вражеских солдат и офицеров было убито и несколько тысяч взято в плен. Совместно с частями 1-й ударной армии армия генерала Лелюшенко освободила 15 декабря город Клин.

Впервые за дни войны Дмитрий Данилович испытывал радость победы. Битва под Москвой сорвала гитлеровские планы «молниеносной войны». Она была первым предвестником грядущего уничтожения фашистской военной машины, зарей нашей полной победы.

В битве под Сталинградом генерал Лелюшенко командовал 1-й гвардейской армией, в состав которой входили 1-й гвардейский механизированный корпус генерала И. Н. Руссиянова, стрелковые дивизии генералов М. И. Запорожченко, А. С. Грязнова, полковников М. Б. Анашкина, Д. П. Монахова и Г. С. Здановича. Эта армия, взаимодействуя с 5-й танковой армией и 8-м кавалерийским корпусом, надежно обеспечивала с юго-запада и запада нашу ударную группировку, окружавшую фашистские войска в районе Сталинграда.

Противодействуя окружению, на одном из направлений гитлеровцы бросили в бой сотни танков, густые цепи пехоты, тоннами бомб ударили с воздуха. Враг решил нанести здесь главный удар. Генерал Лелюшенко перенес сюда свой наблюдательный пункт и внимательно следил за ходом боя. Точно определив кризисный момент в атаке врага, он направил в фашистский тыл 17-й гвардейский танковый полк гвардии подполковника Т. С. Позолотина. Внезапный натиск танкистов ошеломил гитлеровцев и заставил отойти назад.

Дмитрий Данилович был ранен вторично. Попытки врачей отправить генерала в госпиталь были напрасны. Он категорически отказался уезжать из армии и продолжал руководить боевыми действиями. [642] Ставка готовила мощное наступление на внешнем фронте окружения, чтобы полностью разгромить противника на Ростовском направлении. В составе Юго-Западного фронта была создана новая 1-я гвардейская армия, а прежняя переименована в 3-ю гвардейскую армию. Командовать этой армией продолжал генерал-лейтенант Д. Д. Лелюшенко.

Взаимодействуя с 1-й гвардейской и 5-й танковой армиями, его воины успешно громили противостоящие вражеские части, освобождали станицу Тацинскую, Морозовск и другие крупные населенные пункты, захватывали огромные трофеи. А когда в состав армии влились танковые корпуса генералов В. М. Баданова, П. П. Павлова, А. Ф. Попова и Е. Г. Пушкина, 3-я гвардейская армия начала стремительное преследование и уничтожение отступавшего на запад врага. Родина высоко оценила боевые заслуги многих соединений и частей армии, наградив их орденами, присвоив многим из них почетные наименования Артемовских, Краматорских, Константиновских, Лисичанских, Славянских, Чаплинских, Павлоградских, Запорожских и Никопольских.

В комнате боевой славы одной танковой части хранится карта — приказ командарма Лелюшенко. Интересна ее история. Находясь в передовых частях и оценивая обстановку, генерал решил ускорить преследование врага в направлении города Запорожье.

Ветераны части рассказывают:

— Однажды на марше мы на минутку остановились, чтобы переговорить по радио со штабом корпуса. Видим, мчатся из-за бугра два броневика. Не успел первый остановиться, как из него выпрыгнул генерал Лелюшенко.

— Приветствую, товарищи бойцы! — И командарм пожал руку каждому. — Где батальоны? В чем нуждаетесь? О фашистах не спрашиваю. Сам видел, как драпают. Но вот с этого направления прикройтесь. Могут быть неприятности...

Генерал слушал доклады. Во время «неофициальной части» он шутил, смеялся. Потом стал серьезным:

— Обстановка сложилась так, что вашей бригаде задачу изменяю.

Штабники достали блокноты.

— Лучше дайте карту, — генерал нанес новое направление наступления бригады, показал, куда выйти, надписал время выхода, а потом размашисто расписался.

— Так быстрее и точнее, — сказал он, возвращая карту. — Сообщите в штаб корпуса о новой задаче. [643]

Вскоре броневики скрылись по направлению командного пункта армии...

В марте 1944 года Дмитрий Данилович принял командование 4-й танковой армией, которая в трудных условиях весенней оттепели освобождала Каменец-Подольск, а в следующей летней операции во взаимодействии с другими войсками громила львовскую группировку фашистов. В живописном месте древнего славянского города Львова на массивном каменном постаменте застыла грозная «тридцатьчетверка» 4-й танковой армии, первой ворвавшаяся в город.

Славный 1945 год начинается большим наступлением советских войск от Балтийского моря до Карпатских горных хребтов. Танковые тараны дробили вражеские силы между Вислой и Одером.

4-я танковая армия наступала с Сандомирского плацдарма. Во встречном сражении, взаимодействуя с соседними частями, она разгромила две фашистские дивизии, освободила польские города Кельце, Пиотркув от гитлеровской оккупации.

Противник стремился удержаться на выгодных рубежах. Однако наступление велось такими темпами, что фашисты не успевали отводить части на новые рубежи или развертывать на них присланные из глубины резервы.

Впереди река Варта — серьезная водная преграда. Генерал выяснил, что по ее западному берегу в районе Бурзешша есть подготовленные гитлеровцами укрепления и стодвадцатиметровый мост.

— Вряд ли противник нас ожидает. Внезапно атаковать и захватить переправу, — отдал распоряжение командарм Лелюшенко командиру 10-го танкового корпуса генералу Е. Е. Белову. — Кого пошлете в передовой отряд?

— 61-ю гвардейскую танковую бригаду...

Близился рассвет. Отдав все необходимые распоряжения в штабе армии, генерал Лелюшенко отправился к командиру 61-й бригады гвардии подполковнику В. И. Зайцеву, который находился на наблюдательном пункте. Видно, как по мосту проходили немецкие повозки, машины, как прохаживалась охрана, обнаружили и место дежурных саперов, в руках которых шнуры для подрыва моста.

— Кто возглавит головной отряд? — спросил командарм у комбрига.

— Капитан Скрынько.

— А вы кому поручаете захватить мост? — обратился генерал к капитану. [644]

— Вот ему, командиру танкового взвода гвардии лейтенанту Юдину, — показал Скрынько на замаскировавшегося танкиста.

— Ну-ка, доложите, орел, как наметили это сделать?

— Не поднимая шума, выйду к опушке леса, — говорит подползший лейтенант. — Потом на предельных скоростях — к мосту. Одним танком с десантом на ту сторону, а двумя танками поддержу его огнем с этого берега. Сапер Лабужский сразу же перережет все провода...

Одной из первой к Одеру вышла 17-я гвардейская механизированная бригада. Командир бригады полковник Л. Д. Чурилов, обладающий незаурядной напористостью, сразу же начал поиски способов переправы. Вскоре с реки донесся глухой шум, тяжелые удары, какой-то скрежет: передовой отряд 6-го гвардейского механизированного корпуса вышел к реке в ночь на 23 января 1945 года.

Из донесений подчиненных было видно, что Одер с ходу «не перепрыгнешь». Командарм Лелюшенко в штабе отдал распоряжение подтянуть переправочные средства, развернуть к бою артиллерию, перегруппировать войска для форсирования реки, обеспечить части боевыми припасами, горючим и питанием, а сам выехал к реке.

Мутные бурлящие воды Одера несли крупные льдины, между которыми невозможно вывернуться ни надувной, ни тем более громоздкой складной лодке. С противоположного берега, не прекращая, палила артиллерия, крупнокалиберные пулеметы.

Весь день 23 января Д. Д. Лелюшенко изучал вражескую оборону. Энергичный, деятельный генерал появлялся то у артиллеристов, то у саперов. На наблюдательном пункте командира корпуса гвардии генерала В. Ф. Орлова он отдал распоряжение:

— Подберите групп восемь по пять — десять самых отважных разведчиков. Пусть захватят вот те два дота. Они пока молчат, возможно, еще не заняты гарнизонами, — Лелюшенко показал на железобетонные огневые точки врага. — Задача очень и очень трудная, почти непосильная, потому-то я и обращаюсь к разведчикам. Они у нас чудодеи и невозможное могут сделать возможным. А я поеду к понтонерам. Им тоже предстоит дело нелегкое...

С наступлением темноты отважные разведчики старшие сержанты Т. Д. Седенков, Т. К. Кержнев, ефрейтор В. В. Вильский, рядовые Г. А. Слободяшок и Ф. П. Тюменцев бесшумно переплыли через реку и внезапно атаковали врага, застигнутого [645] врасплох в бункерах, вне дотов. Захватив доты, они в течение шести часов, поддерживаемые огнем артиллерии, отражали атаки гитлеровцев, обеспечивали наводку переправы из тяжелых металлических понтонов и переброску на другой берег передовых подразделений бригады полковника Чурилова.

Враг бросил для ликвидации плацдарма все свои резервы. Завязались ожесточенные бои. На плацдарме в сражение вступили бригады гвардии полковников В. Е. Рывжа, А. И. Ефимова, танковые полки майоров И. А. Ткачука, Д. Д. Диденко, батальоны майоров Ф. И. Дозорцева и Б. И. Жидкого. Действуя совместно с другими частями главных сил, они отбросили контратакующего противника.

За беспримерный «прыжок» от Вислы к Одеру, за подвиги при форсировании такой грозной преграды, как Одер, свыше 70 воинов армии были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Среди них пять разведчиков, захвативших два дота, а также полковники Л. Д. Чурилов, В. Е. Рывж, А. И. Ефимов, майоры А. П. Бушмакин, В. Г. Рыжов, А. И. Рубленко, А. М. Крамаренко, парторганизатор батальона лейтенант Т. М. Максимовг рядовые Туйги Назаров и Иса Султанов.

Тысячи советских воинов были награждены боевыми орденами и медалями.

Для захвата Силезского промышленного района, который нужно было спасти от разрушений, армии 1-го Украинского фронта окружили врага плотным кольцом и вытеснили его из городов в леса через специально оставленный проход. Здесь наши войска окончательно уничтожили вражескую группировку, состоявшую более чем из пяти дивизий. В этой операции участвовала и 4-я танковая армия.

Верховное Главнокомандование высоко оценило действия 4-й танковой армии и преобразовало ее в гвардейскую. Генерал Д. Д. Лелюшенко был награжден второй «Золотой Звездой» Героя.

Пламя войны полыхало уже в сердце фашистской Германии. В частях 10-го гвардейского добровольческого Уральско-Львовского танкового корпуса проходили митинги. Командарм Лелюшенко вручал правительственные награды частям и отличившимся воинам-уральцам.

— Вы на трудовые личные сбережения приобрели танки, — говорил генерал, — на своих машинах добровольно пошли на фронт. Вы громили врага от Орла до Львова, совместно с другими армиями выбили захватчиков из Польши. Теперь предстоит [646] задача освободить от фашистов немецкий народ. Немецкий народ и фашизм — это не одно и то же.

Каждое слово коммуниста-интернационалиста Лелюшенко волновало воинов, вдохновляло их на новые подвиги.

Гитлеровцы предприняли отчаянную попытку оттянуть час возмездия. Они сняли войска с Западного фронта, не страшась американцев, чтобы сконцентрировать все силы под Берлином. Наша Ставка ускорила окружение Берлина. Для этого правое крыло 1-го Украинского фронта осуществило стремительный маневр в северо-западном направлении с целью выхода к Берлину с юга и юго-запада.

24 апреля 10-й гвардейский танковый корпус 4-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Д. Д. Лелюшенко овладел городом Потсдамом, а 6-й гвардейский механизированный корпус вышел в район Бранденбурга, где и соединился с войсками 1-го Белорусского фронта, завершив окружение берлинской группировки противника. 5-й гвардейский механизированный корпус развернулся на внешнем фронте окружения на рубеже Беелитц, Тройенбритцен и вместе с войсками 13-й армии отразил усилия 12-й фашистской армии генерала Венка, пытавшегося пробиться в Берлин, на помощь окруженной там группировке.

В Берлине 2 мая враг капитулировал и сложил оружие. Однако на южном крыле советско-германского фронта фашисты продолжали упорное сопротивление, стремясь сдержать натиск советских войск, наступавших с востока. Они намеревались стянуть сюда миллионную армию, чтобы превратить Прагу и другие крупные города Чехословакии в арену жарких боев, подвергнуть их разрушению.

Народы Чехословакии по призыву коммунистической партии активизировали партизанскую борьбу, подняли вооруженное восстание против захватчиков, уничтоживших более 360 тысяч чехов и словаков.

5 мая выступили трудящиеся Праги.

В этих условиях советское командование ускорило сосредоточение значительных сил 1-го и 2-го Украинских фронтов на Пражском направлении, 4-я гвардейская танковая армия спешила из-под Берлина на помощь восставшему против немецко-фашистских оккупантов населению Праги. Танкисты совершили четырехсоткилометровый марш-бросок, громя на своем пути противника, уничтожая вражеские арьергарды. На перевалах и дорогах Рудных гор они преодолевали созданные гитлеровцами препятствия, строили переправы через бурные горные речки. [647]

Ничто не могло остановить советских воинов, торопившихся на помощь своим братьям!

В ночь на 9 мая были опрокинуты последние заслоны противника, и 4-я гвардейская танковая армия спустилась в долину. Расположившиеся на головных танках чешские юноши и девушки с трехцветными повязками на рукавах показывали путь своим освободителям в обход вражеских засад и препятствий.

В 3 часа 30 минут 9 мая рация генерала Лелюшенко сообщила, что танки армии входят в Прагу, а через полчаса он докладывал командующему фронтом о том, что вся армия уже находится в столице Чехословакии. Вскоре в городе появились и соединения армии генерала Рыбалко. К 10 часам утра наши войска при активной помощи населения полностью очистили Злату Прагу от немецко-фашистских захватчиков. В тот же день в Прагу вступили подвижные войска 2-го и 4-го Украинских фронтов. Восторженно встретили жители города своих освободителей — воинов героической Советской Армии.

Командарм Дмитрий Данилович Лелюшенко, объезжая бригады, поздравлял воинов с окончанием войны, с Днем Победы — радостным праздником советского народа и всего человечества.

На улицах, залитых майским солнцем, ликовали сотни тысяч празднично одетых пражан. Радостно выкрикивали они слова благодарности Советской Армии, размахивая красными и трехцветными флажками.

Около наших танков, орудий и машин собирались толпы чехов. Они дарили советским воинам цветы, угощали их, просили на память автографы, украшали советские боевые машины гирляндами и венками. Стихийно возникали митинги.

На улицах появились полотнища с призывами к вечной дружбе между чехословацким и советским народами. Торжественной клятвой чешского народа начертаны на одном из транспарантов слова, взятые из принятой 5 апреля 1945 года Кошицкой декларации: «Корень фашизма должен быть вырван из тела нашей республики до основания и навсегда».

И всюду: на площадях, на улицах — слышны были возгласы: «Армии червоной — наздар! Ура! Навеки вместе!..»

...Благодарные пражане в знак верности клятве в вечной дружбе и признания заслуг Советской Армии, освободившей их страну от немецко-фашистских захватчиков, на одной из красивейших площадей столицы установили на постамент советский танк № 23. На нем первым ворвался в Прагу экипаж 63-й гвардейской [648] танковой бригады 10-го гвардейского Уральско-Львовского добровольческого корпуса в составе командира танка лейтенанта И. Г. Гончаренко, командира орудия сержанта П. Г. Батырева, механиков-водителей старшего сержанта И. Г. Шкловского и сержанта А. Н. Филиппова, заряжающего рядового Н. С. Ковригина.

Таков боевой путь Дмитрия Даниловича Лелюшенко — храброго воина, смелого командира.

Верность народу

ЛЕОНОВ ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ

Виктор Николаевич Леонов родился в 1916 году в Зарайске Московской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года.

В 1931 году, окончив семилетку, поступил в ФЗО при московском заводе «Калибр», а затем четыре года работал на том же заводе слесарем. В 1937 году был призван в Военно-Морской Флот. Служил на подводной лодке на Северном флоте.

В годы Великой Отечественной войны командовал отрядом морских разведчиков Северного военно-морского флота. Отряд морских разведчиков не раз громил тылы противника, перерезал его коммуникации, добывал ценные сведения. В 1945 году В. Н. Леонов участвовал в боях против японских милитаристов на Дальнем Востоке. Отряд морских разведчиков был удостоен звания гвардейского.

5 ноября 1944 года Виктору Николаевичу Леонову присвоено звание Героя Советского Союза. 14 сентября 1945 года за новые боевые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1950 году окончил высшее военно-морское училище, а в 1956 году — два курса Военно-Морской академии. С 1956 года в запасе.

В настоящее время В. Н. Леонов живет и работает в Москве. В 1956 году вышла из печати его книга «Лицом к лицу», а в 1973 году — «Готовьтесь к подвигу сегодня».

В мечтах он строил магнитогорские домны и водружал красный флаг над Северным полюсом. Он прорубался сквозь вековую тайгу на берегу Амура, чтобы зажечь огни города юности. Пересекал Каракумы в удивительном автомобильном пробеге и вместе с Чкаловым летел над белыми просторами Арктики, прокладывая кратчайший воздушный путь в Америку. Вел с конвейера первый советский трактор, поднимался на стратостате, спешил на помощь челюскинцам, чтобы выручить их из ледяного плена. Он становился участником героических дел, которыми столь богат каждый день нашей действительности. Мужал вместе со своей страной, беззаветно любил Родину, гордился ею.

Такой же, как и другие ребята небольшого подмосковного городка Зарайска, он все-таки выделялся среди сверстников вот именно этой поразительной способностью мечтать. А еще своей настойчивостью, волей, которые проявлялись даже в ребячьих затеях. И когда придумывали что-нибудь интересное, друзья без колебания выбирали вожаком Витю Леонова.

Так проходила юность. Все чаще и неотступнее тревожил вопрос: кем быть? Хотелось стать писателем, моряком, летчиком, инженером. Каждая профессия представлялась увлекательной, сулила широкие горизонты, и трудность выбора состояла как раз в том, что Родина открывала все пути-дороги в большую жизнь.

Одно Виктор знал твердо: что бы ни пришлось делать, он будет делать хорошо, отдавая весь жар своего сердца. Таким он приехал в Москву и поступил на завод. Рабочая семья, заводская комсомолия, общественные поучения, занятия на вечерних курсах шлифовали лучшие черты беспокойного, порой излишне резкого характера. [651]

Призыв в армию. Виктор попросил, чтобы его направили во флот, решил стать подводником. Видно, сказалось детское увлечение морем. Просьбу удовлетворили. Паренек из Зарайска отправился на Север. Он ехал полный радужных надежд. Его зачислили на подводную лодку ИЗ-402. Но в 1940 году, после перенесенной болезни, Виктора по состоянию здоровья списали на плавучую мастерскую. Тяжело было расставаться с мечтой, но и. здесь он нашел себя, отдаваясь новому делу целиком. Ведь все нужно делать хорошо — Виктор оставался верным своему девизу.

Трудолюбием, дисциплинированностью, образцовым несением службы он завоевал уважение товарищей. В свободные часы Леонов писал стихи. Сначала, разумеется, только для себя. Потом поделился плодами своего творчества с друзьями. Те похвалили, настаивали, чтобы Виктор послал стихи в газету. Послал. Стихи напечатали. Это окрылило. Решил серьезнее заняться поэтическими опытами. Они удавались, и постепенно созрело желание после службы в армии поступить в Литературный институт. Но грянула война, и планы пришлось изменить.

В эти грозные дни Виктору Леонову было не по силам оставаться в мастерских. Он слышал голос Отчизны, звавшей его на борьбу с врагом, нагло вторгшимся на территорию родной страны. Виктор не без труда (опять уперлись было врачи) добился, чтобы его перевели на фронт. Попал в разведывательный отряд Северного фронта.

Тяжел ратный труд, а особенно служба разведчика, действующего в тылу противника. Отборные, тверже стали люди были в отряде. Безукоризненно выполнял отряд самые сложные задания командования. В первых же операциях, с честью приняв крещение огнем, Виктор доказал, что он достоин своих товарищей по оружию. Все больше раскрывались его воинские способности. Даже среди этих беспримерно храбрых и стойких бойцов он выделялся своей отвагой и выносливостью. К тому же у него обнаружились такие ценные качества воина, как умение повлиять на товарищей твердым словом и личным примером, быстро и точно оценить сложившуюся обстановку, мгновенно принять самое правильное решение.

Отряд морских разведчиков своими смелыми рейдами наводил страх на врага. Фашисты никогда не могли предугадать, где появятся разведчики, штаб какой части, расположенный подчас далеко в тылу, обрежен на разгром. Внезапно вырастая за спиной ошеломленного противника, нанося разящие удары, разведчики так же внезапно и бесследно исчезали. Самые [652] «надежные» — егерские части гитлеровской армии были сосредоточены на Северном фронте. Тем больше чести и славы нашим воинам, громившим матерых гитлеровских вояк.

В канун 1 мая 1942 года отряд получил не совсем обычное задание. Сложность заключалась в том, что на этот раз было приказано действовать демонстративно, всячески привлекая внимание противника. Вызывая главную тяжесть удара на себя, разведчики обеспечивали успех крупной десантной операции.

В предпраздничную ночь два взвода разведчиков на катерах форсировали один из заливов Баренцева моря. На крутой волне подошли к берегу, но пристать не удалось: вражеская береговая оборона открыла огонь. Разведчики прыгали в воду, студеную как лед, с криком «ура» добирались до суши и с ходу пускали в дело гранаты. Предрассветную тьму озарили вспышки разрывов, бешено, то захлебываясь, то снова вступая в грозный хор боя, стучали пулеметы. Егеря по выдержали удара, и наши воины прорвались в горы, высившиеся над нелюдимым побережьем.

Разведчики шли по лабиринту взгорий и лощин. Тяжелой после ледяной купели была одежда: меховые куртки, шаровары с оленьим мехом наружу. В ущельях еще лежал снег, а поверху он растаял и образовал целые озера, которые в этот ранний час первомайского утра были затянуты ледяной коркой. Егеря засекли передвижение отряда. Наверное, они уже предвкушали победу, наблюдая, как разведчики все дальше, все глубже втягиваются в западню, и приняли меры, чтобы отрезать пути отхода. А разведчики упорно двигались вперед, к господствовавшей над местностью высоте «415».

После бессонной ночи, после схватки с береговой охраной и утомительной дороги многие выбились из сил. Подтянуть отстающих командир приказал старшине Виктору Леонову. Кто лучше его сможет подбодрить людей, влить в них новые силы! И старшина Леонов выполнили приказ командира: растянувшийся было отряд вновь собрался в кулак, готовый обрушиться на врага.

Искусным маневром разведчики сбили егерей с высоты «415»; укрепились на ней и, следя за тем, как смыкается кольцо окружения, готовились отразить вражеские атаки. Чем больше горстка храбрецов, засевших на высоте, привлечет к себе внимания и сил противника, тем успешнее пройдет основная операция.

День вступил в свои права, и вот, закончив маневрирование, первая волна фашистов хлынула в атаку. Хлынула — и отпрянула, [653] точно разбившись о гранитный утес. Много атак предпринимали гитлеровцы, и все кончались так же.

Опустилась ночь. Казалось, от лютой стужи трескается камень. Ни один человек на высоте не сомкнул глаз; все были настороже. С рассветом егеря снова устремились к высоте «415» и до сумерек 12 раз безуспешно пытались овладеть ею. Отряд действовал так, словно не было ни бессонных ночей, ни предельного напряжения сил.

Тем временем, пока значительные силы противника увязли в бою за высоту, была успешно осуществлена основная операция. Высадившись в заданном районе, наши десантные части продвигались вперед. План командования выполнялся точно. Командир отряда приказал Леонову, прихватив разведчиков Лосева и Мотовилина, установить связь с основными частями.

Предстояло проскользнуть через вражеское кольцо, преодолеть шесть километров нелегкого пути, вернуться...

Помог буран, внезапно возникший и свирепевший с каждой минутой. Этим воспользовался Леонов: подал знак товарищам и скатился по крутому склону в непроглядную снежную мглу. И вот все трое как бы растаяли в ней. Бесконечно длинными казались эти шесть километров, тело сковывала нечеловеческая усталость. Но Леонов упрямо шел вперед, и друзья не отставали от него. Буран стих, когда добрались до штаба батальона. Их обогрели, накормили, уговаривали отдохнуть. Но Леонов отказался, он спешил на высоту «415», он знал, как дорог там каждый человек, и к концу дня три смельчака вернулись в отряд, выполнив непосильную, казалось бы, задачу.

Егеря отважились на ночной бой. Пять раз бросались они на штурм неприступной высоты и всякий раз откатывались, устилая трупами ее склоны. Но положение в отряде разведчиков с каждым часом становилось все сложнее. УИ не потому, что уже несколько суток люди ни на минуту не вздремнули, не потому, что остался совсем ничтожный запас продуктов. На исходе были боеприпасы, настали минуты, когда каждый патрон оказался на учете. А утро приближалось, и было ясно, что фашисты не откажутся от своей цели завладеть высотой.

Зоркий глаз Леонова сквозь хмурую дымку рассвета разглядел небольшие серые не то кочки, не то холмики на одном из склонов. Нет, он точно знает: таких здесь не было. Он доложил командиру отряда о холмиках, выросших за ночь. Подозрения Леонова оправдались: в ночной тьме, хитро замаскировавшись, вражеские пулеметчики подобрались на ближние огневые позиции. В дело вступили наши снайперы, и серые холмики ожили. [654]

В какую-то минуту Леонов, охваченный возбуждением боя, вскочил и тут же упал, оглушенный ударом в голову. К счастью, разрывная, пуля ударила в камень. Все же каменными осколками серьезно поранило левую щеку. Леонов отполз, забинтовал голову и тут увидел взметнувшуюся в небо ракету, услышал могучее «ура»: отряд морской пехоты, круша гитлеровцев, спешил на помощь защитникам высоты.

Вот в таких операциях — разве сочтешь, сколько их было! — оттачивалось воинское мастерство бесстрашного морского разведчика, закалялся его характер. Мог ли предвидеть Виктор, что его имя станет легендарным? Он не думал о славе. Нет, он просто выполняет долг защитника Родины, как подобает советскому патриоту. Сердцем и разумом, боевым опытом, доставшимся высокой ценой и обогащавшимся от рейда к рейду, от похода к походу, служил он великому, всенародному делу Победы.

И так естественно было то, что случилось однажды в десанте. Отряд остался без командира, и все по безмолвному уговору признали Леонова старшим. Операция была успешно завершена.

Оценив боевые заслуги и командирское дарование Виктора Николаевича Леонова, командование сочло возможным, несмотря на отсутствие специальной подготовки, присвоить ему офицерское звание.

Настал день, когда Леонов возглавил отряд морских разведчиков. Еще больше возросла боевая слава отряда. Отважными рейдами разведчики вскрывали систему вражеской обороны, разрушали коммуникации противника, громили его базы, уничтожали живую силу, способствовали успеху наступательных действий советских войск.

Фронт проходил по пустынным, угрюмым просторам Заполярья. Доставленный кораблями во вражеский тыл, отряд преодолевал болота, тундры, обледеневшие сопки, жестокую пургу и слепящие метели, когда неистовый ветер валил с ног. Порой поход длился неделю, прежде чем разведчики достигали цели и вступали в скоротечный беспощадный бой с фашистами. Еще один рейд, разгромлена еще одна вражеская база, рухнул еще один тактический замысел врага.

Леонов и его разведчики проникали в укрепленные гитлеровцами фиорды Норвегии. Они первыми побывали на земле Петсамо и Киркенеса, чтобы подготовить высадку советских десантов. Шаг за шагом они очищали Север от захватчиков, Удача сопутствовала отряду. [655]

Удача? Нет! Несравнимое воинское мастерство, искусство пользоваться преимуществом внезапного удара, решительность, моральное превосходство над врагом, физическая закалка, помогавшая одолевать неимоверные трудности, — вот элементы, из которых складывался чудесный сплав победы.

Когда возникали непреодолимые на первый взгляд препятствия, Леонов повторял суворовские слова о русском солдате, который пройдет там, где не пройдет и олень. И разведчики, следуя за своим командиром, форсировали такие места, которых избегали даже звери. Ратная доблесть предков, прославивших наше оружие в боях против иноземных захватчиков, в победоносных сражениях гражданской войны, жила в крови советских воинов, вела их вперед, к победе.

Пример коммунистов, верность присяге, пламенная любовь к Родине спаяли отряд в единую семью. Командир верил в своих людей, так же как и они верили в него, твердо зная, что капитан-лейтенант найдет выход из любого самого сложного положения, всегда перехитрит врага и доведет дело до победы. Вот почему успех сопутствовал морским разведчикам отряда Виктора Леонова.

Сама собой возникла и окрепла нигде не записанная традиция: в отряд Леонова без согласия командира никого не направляли. Такой же взыскательный и требовательный, как к себе, Леонов пристально изучал человека, прежде чем принять его в семью разведчиков.

Мало того. Он стремился сделать человека способным идти на риск, мгновенно ориентироваться, быть выдержанным, спокойно оценивать обстановку, а в нужный момент действовать решительно. Наконец, тяжелая профессия фронтового разведчика требует отличной физической подготовки, умения переносить лишения и вступать в единоборство с противником. Если выполнить эти условия, значит, получить большую гарантию, что человек, попадая в суровые переделки, останется жив.

И Виктор Николаевич взял за правило, сделал непреложным законом отряда учиться всем и всему, что может быть полезным в схватке с врагом. В короткие передышки между рейдами разведчиков можно было видеть за необычным для прифронтовой обстановки занятием. Они соревновались в беге и прыжках, в поднятии гирь, ожесточенно, до пота, боролись друг с другом, отрабатывая приемы самбо, совершали лыжные кроссы. Подчас казалось, что никакой войны рядом и нет, а идет какая-то спартакиада совсем мирной поры. Бойцы занимались [656] даже альпинизмом, карабкались по крутым скалам, перебирались через пропасти. И как все это потом, в боевой обстановке, способствовало успеху — подразделение было всегда готово выполнить любое задание командования.

А еще командир отряда учил людей мыслить, не просто выполнять приказ, а привносить в свои действия творческую инициативу. На занятиях он выдавал подчиненным такие неожиданные вводные, которые требовали и фантазии, и напряженной работы мысли. Поэтому-то задачи, ставившиеся перед отрядом, решались умно, точно в соответствии с идеей общего плана. «Каждое дело делай хорошо!» — капитан-лейтенант Леонов оставался верным этому завету юности.

...Под ударами советских войск неотвратимо рушилась вся фашистская оборона в Заполярье. Взбешенные провалом своих планов, гитлеровцы окончательно распоясались. В Северной Норвегии они взрывали мосты, поджигали селения, грабили и угоняли мирных жителей. Отряду морских разведчиков было приказано высадиться на побережье Варангер-фьорда, перерезать основную коммуникацию противника, защитить норвежцев от насильников.

Слезами радости, взволнованными словами благодарности встречало население полуострова Варангер своих спасителей. Опережая их, точно на крыльях неслась весть, передаваемая из уст в уста: «Русские пришли!» Едва заслышав ее, фашистские егеря обращались в бегство, только бы уйти от этих «черных дьяволов», как называли они наших разведчиков.

Побросав награбленное добро и свои продовольственные склады, бежали захватчики и из рыбацкого поселка Киберг. По приказу Леонова склады были открыты для изголодавшегося населения, и старый рыбак, самый уважаемый в Киберге человек, обратился к толпе со словами:

— Смотрите и слушайте! Гитлеровцы нас грабили. Русские возвращают нам наше добро. Они только просят, чтобы все было по справедливости. Чтобы каждая семья получила положенную ей долю.

Долго не смолкавшие крики одобрения были ответом на эту краткую и выразительную речь.

Там, где проходили разведчики, воскресала жизнь, люди возвращались из тайных убежищ в горах. Отряд продвигался вперед. В канун двадцать седьмой годовщины Великого Октября по радио было принято сообщение, что за боевые подвиги капитан-лейтенанту Виктору Николаевичу Леонову присвоено звание Героя Советского Союза. [657]

Когда его поздравляли друзья-соратники, он обязательно говорил: «Война еще не кончилась. И нужно еще здорово потрудиться, чтобы оправдать «Золотую Звезду», а это значит — сделать все для ускорения полного разгрома фашизма».

И он «трудился» на славу до того светлого часа, когда люди, как безумные, радостно бросались друг другу в объятия и на всех языках Европы с любовью и надеждой произносилось слово «мир».

Пришел День Победы. Гитлеровская Германия безоговорочно капитулировала. Народы земли ликовали и славили армию советского народа, с честью выполнившую свою великую освободительную миссию. Но пламя войны еще продолжало полыхать на Дальнем Востоке. В интересах безопасности своих дальневосточных границ социалистическая держава направила вооруженные силы на разгром милитаристской Японии.

И снова в боях отряд морских разведчиков Героя Советского Союза капитан-лейтенанта Виктора Николаевича Леонова. Он участвует в освобождении Кореи от японских захватчиков.

В корейском порту Сейсин в бою за мост создалось очень тяжелое положение. Японцы имели большое численное превосходство и изо всех сил старались удержать мост — единственную коммуникацию, обеспечивавшую им возможность отхода. Они дрались отчаянно. В решительную минуту боя опыт, приобретенный на Севере, вновь выручил разведчиков. Он подсказывал, что в рукопашной схватке не бывает так, чтобы оба противника дрались с одинаковым упорством, Если одна сторона обладает силой воли и решимостью драться до конца, она обязательно победит. Иначе быть не может. И вот под яростным вражеским огнем наши разведчики во главе с командиром поднялись и пошли вперед. Внешне спокойные, они неумолимо приближались, и, когда до врага оставалось метров двадцать, японцы заметались: их нервы не выдержали штыкового удара. Бой был выигран! В летопись ратной славы морских разведчиков были вписаны новые блистательные страницы. По всему фронту из уст в уста передавалось имя командира отряда — капитан-лейтенанта Леонова, награжденного второй «Золотой Звездой».

...В подмосковном городке Зарайске, на площади Урицкого, разбит красивый парк. Июльским днем 1950 года здесь, среди [658] Густой зелени молодых лип и акаций, собрался многолюдный митинг. Бронзовый бюст дважды Героя Советского Союза Виктора Николаевича Леонова возвышается на постаменте. А на трибуне, не в силах скрыть волнения, стоял скромный, простой советский человек. В шквале аплодисментов ему слышался плеск далекой волны, лица боевых друзей возникали перед затуманенным взором. И казалось: лежит на плече ласковая рука Родины, поднявшей и возвеличившей своего верного сына за его ратный подвиг, за преданное служение народу.

Стремительный взлет

ЛУГАНСКИЙ СЕРГЕЙ ДАНИЛОВИЧ

Сергей Данилович Луганский родился в 1918 году в Алма-Ате. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. По комсомольской путевке был направлен в Оренбургскую военную авиационную школу пилотов и окончил ее

в 1938 году. По окончании школы в 1940 году младший лейтенант С. Д. Луганский начал службу в частях Советской Армии. Участвовал в боях с белофиннами, произвел 59 боевых вылетов, сбил самолет врага.

В годы Великой Отечественной войны сражался на Южном, Степном, Воронежском, 1-м и 2-м Украинских фронтах. Командовал эскадрильей, а с июня 1944 года — истребительным авиаполком. Всего в годы войны совершил 390 успешных боевых вылетов, лично сбил 37 вражеских самолетов и 6 самолетов — в групповых боях.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 сентября 1943 года Сергею Даниловичу Луганскому было присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июля 1944 года за новые боевые подвиги, совершенные на фронте, он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. Многие годы генерал-майор авиации С. Д. Луганский свой богатый боевой опыт, знания, горячую любовь к авиации передавал молодым летчикам. С 1964 года по болезни находится в запасе, живет в городе Алма-Ате.

Как-то в вагоне курьерского поезда встретил я молодого генерал-майора авиации с двумя золотыми звездами Героя Советского Союза на груди и сразу узнал в нем знакомого по войне летчика Сергея Даниловича Луганского. И он узнал меня, хотя мы не виделись около полутора десятков лет.

— Ну как, жив ваш дед Афанасий? — спросил я генерала, возвращая его в далекое прошлое.

— Дожил-таки до ста лет. — Луганский удивился: откуда я знаю его деда? Видимо, позабыл о том, что сам рассказывал мне о чудесном старике — родоначальнике славного рода, сыгравшем немалую роль в судьбе летчика. Я напомнил генералу о разговоре при последней встрече на аэродроме возле польского города Легница.

— Деду моему, Афанасию, 97 лет от роду. Никогда ничем не болел, до сих пор орехи грызет, — горделиво поведал тогда майор Луганский и, улыбаясь воспоминаниям, добавил: — Когда я твердо решил отправиться в летную школу, мать моя, Варвара Андреевна, запротестовала — не пущу да не пущу, учись на доктора. Я настаивал на своем. Тогда мать пошла за советом к деду. А у нас в семье спокон веку было заведено: как дед сказал, так тому и быть. Дед выслушал обоих, сощурил ласковые глаза и изрек: «На великое дело Серега решился. Нехай летает! Грех обрезать крылья, когда они сами растут».

— Да, не будь у меня такого чудесного деда, не быть бы мне летчиком, — сознался молодой генерал, а память унесла его далеко-далеко, в яблочный город Алма-Ату, на Заводскую улицу, в дом № 21, в детство.

Стоя в коридоре вагона, у раскрытого окна, мы не спеша разговаривали. Как водится в таких случаях, вспомнили короткие [661] встречи на фронтах Великой Отечественной войны, вспомнили, как советские войска освобождали Румынию.

Танкисты генерал-полковника А. Г. Кравченко вышли тогда на реку Прут и соединились там с войсками 3-го Украинского фронта. Кольцо окружения вокруг кишиневской группировки противника наглухо замкнулось. В него попало много немёцко-фашистских дивизий и частей из группировки «Южная Украина». Гитлер бросил на выручку окруженным частям четыре свежие дивизии из своего резерва, в том числе одну танковую. Через день — еще две пехотные и одну моторизованную дивизии.

Я находился тогда в танковой армии Героя Советского Союза генерал-полковника А. Г. Кравченко. На четвертые сутки наступления эта армия, обладавшая большой пробивной силой и высокой подвижностью, с боями освободила несколько городов — Роман, Бакэу, Бырлад, Хуши. Это были крепости, взятые штурмом.

— Из кишиневского котла удалось вырваться тогда лишь группе численностью в 7 тысяч штыков, но и она была настигнута в лесах южнее Хуши и сложила оружие, — сказал генерал Луганский, подтверждая, что он ничего не забыл из событий героического 1944 года.

В безоблачном небе тогда с утра до поздней ночи шли воздушные бои. На протяжении десятков километров по обочинам дорог валялись сожженные грузовики, взорванные пушки, подбитые танки — великолепная работа наших штурмовиков, — словно ураган прошел по земле. Тысячи брошенных противником винтовок, воткнутых дулами в землю, как частоколы, ограждали дороги, по которым сплошным потоком текли наши войска. У мостов через быстрые холодные реки, берущие начало в горах, подняв тонкие стволы, стояли зенитные батареи. Эскадрильи наших штурмовиков обрушивались на временную оборону, на колонны поспешно отступавших фашистских войск.

До мельчайших подробностей припомнилось мне, как южнее городка Хуши быстрокрылая четверка советских истребителей, прикрывая звенья штурмовиков, расстреливавших фашистские танки, смело приняла неравный бой с десятью «мессершмиттами». Пехотинцы видели, как «як» соколиным ударом сверху клюнул одну вражескую машину и та, оставляя в прозрачном воздухе черную борозду дыма, врезалась в густой лес, словно вырубила в нем просеку. Второй проворный и ловкий «мессер» зашел в хвост победителю. Тысячи людей на земле ахнули. Казалось, все кончено. Но советский летчик, сделав фигуру высшего [662] пилотажа, увернулся от огня, сам очутился за хвостом вражеского самолета и с близкой дистанции зажег его.

Солдаты, до боли в шее задрав головы, следили с земли за воздушным боем. Со стороны слепящего солнца появились 18 «юнкерсов», летевших звеньями, и черные тени их заскользили по освещенной солнцем земле. Солдаты видели, как все тот же «як» атаковал первым, пошел на флагмана в лоб, без единого выстрела, казалось, на таран. Нервы фашиста не выдержали. Теряя самообладание, он резко задрал машину кверху и получил залп из пушек и пулеметов снизу в брюхо своего самолета. Словно чадный факел, долго вертелась флагманская машина в воздухе. Советский летчик рассек строй и принялся уничтожать самолеты противника по одному.

В этом бою гитлеровские летчики зажгли один из наших самолетов. Пилот выбросился из кабины, раскрыл парашют и опустился на пыльное кукурузное поле вблизи дороги. Мы поспешили к нему на помощь и, убедившись, что он жив и невредим, спросили у него фамилию летчика, сбившего сразу три фашистские машины.

— Капитан Сергей Луганский, дважды Герой Советского Союза.

Дни наступления советских войск в Румынии стали черными днями гитлеровской авиации. Наши летчики господствовали в осеннем небе.

Горы разнообразной техники попали в руки советских солдат. Невдалеке чадил нефтяной город Плоешти, а на аэродромах оставались эскадрильи вражеских самолетов: у них не было бензина для взлета.

У поросшего садами города Роман я вновь залюбовался советским истребителем. Он нападал на врагов стремительно. Все же три «мессершмитта» зажали его. Казалось, у летчика не было выхода, но он, резко подняв нос самолета, по восходящей спирали вырвался из кольца, сделал «бочку» и снова атаковал «мессеров», сбил одного, а другого вогнал в землю. Я был уверен, что дерется Луганский — угадывался знакомый стиль боя. Фигуры высшего пилотажа были для него маневром в воздушном бою, помогали упреждать противника. Когда самолет возвратился на свой аэродром и совершил посадку, мы прочли на его борту слова: «Герою Советского Союза Сергею Луганскому от комсомольцев и молодежи г. Алма-Аты».

На изрытом бомбами аэродроме мы познакомились с Луганским — голубоглазым блондином атлетического сложения. Словно на скамью, сели на обломки «юнкерса-88» и не спеша повели [663] беседу. Луганский, как все летчики, замечательно объяснялся руками, показывая ладонями положение самолетов в бою.

— Тактика воздушного боя, — говорил он, — в основе своей имеет летную пару, состоящую из ведущего и ведомого. Ведомый — щит ведущего. У меня ведомый Иван Федорович Кульмичев, мой заместитель по политчасти. Он лично угробил 18 вражеских самолетов, четыре раза спасал меня от верной гибели...

По комсомольской путевке Луганский поступил в Оренбургскую школу летчиков и успешно окончил ее в 1938 году.

— В первые дни Великой Отечественной войны, — продолжал Луганский, — приходилось до крови закусывать губы. Но и тогда, хотя у нас было меньше самолетов, советские летчики показали гитлеровцам свое моральное превосходство. Мы без колебаний и страха шли на таран и в лобовую атаку; и не было случая, чтобы фашист выдержал этот прием боя.

Луганский не сказал, но я знал со слов его боевых товарищей, что однажды он в безвыходном, казалось, положении ринулся на таран и уничтожил фашистский бомбардировщик.

Будучи командиром истребительного полка, приданного штурмовому авиационному соединению, он в воздушных схватках много раз отводил удары, нацеленные на товарищей, и принимал их на себя.

Характер человека познается по его поведению в решительные минуты, а сколько таких минут было в жизни Луганского! На Южном фронте в начале войны он сбил четыре самолета противника, за что был награжден орденом Красного Знамени, еще четыре самолета уничтожил на Белгородском направлении, и был награжден вторым орденом Красного Знамени. Он принимал участие в боях под Прохоровкой, где с обеих сторон столкнулось несколько тысяч танков; под Харьковом и на Днепре, и повсюду боевые удачи отважного человека побуждали к рвению и мужеству весь полк. Много раз он рисковал собственной жизнью и всегда побеждал. Умение идти на трезвый, обдуманный риск выручало летчика из любой беды, каждый полет его становился поучительным.

Тогда, наблюдая за всем происходящим в Румынии, я невольно вспомнил знакомые по учебнику истории равнины Апулии, левый берег реки Ауфидьт и Канны. Во все времена все полководцы ставили себе в пример Ганнибала, мечтали о Каннах. Впервые в истории военного искусства, но в более грандиозных масштабах, советские войска повторили Канны в Сталинградской битве. В Румынии генералы армии Р. Я. Малиновский [664] и Ф. И. Толбухин устроили врагу новые Канны. В эту грандиозную победу Сергей Данилович Луганский вложил и свою долю. Чуть ли не ежедневно на фюзеляже его машины появлялись свеженарисованные красные звезды, которыми советские летчики вели счет сбитым самолетам врага.

Прошло несколько месяцев, и за полноводным, по-весеннему разлившимся Одером я снова увидел знакомый стиль воздушного боя. Советские истребители дрались с «мессершмиттами», напавшими на штурмовиков, возвращавшихся с задания. Наши летчики перекидывали машины из одного виража в другой, крутили боевые развороты, резко пикировали, остроумно пользовались маневром по вертикали. Летчики прекрасно знали уязвимые места «мессеров». Мы видели, как они, действуя по сжатой советской формуле воздушного боя: высота, скорость, маневр, огонь, — срезали четыре вражеские машины.

Позже я узнал имена летчиков. То были Евгений Меншутин, Гарри Меркваладзе, Виктор Усов — ученики Луганского, летчики полка, которым он командовал, летавшие в эскадрилье самолетов, купленных жителями Алма-Аты в подарок своему знаменитому земляку. Обладая глубокими теоретическими знаниями, полностью овладев боевой техникой, они не ждали противника, искали его и находили, навязывали ему свою волю и уничтожали. Эти люди были одной закалки с Луганским, ими владела та же жажда победы, у них были одни учителя и одна школа: сначала комсомол, затем партия. Сколько раз в бою, казалось, уже обреченные, они по радио получали советы своего командира, выполнение которых не только спасало их жизнь, но и губило врага.

.Я поехал на аэродром и снова встретился с Сергеем Луганским. С золотым чубом, падающим на высокий чистый лоб, он напоминал крестьянского парня, такого, каким был в детстве. На его счету было уже 390 боевых вылетов, 37 лично и 6 в групповых боях сбитых самолетов противника, а сумма сбитых самолетов в то время была и мерилом подвига, и характеристикой летчика, свершившего подвиг.

390 боевых вылетов! 390 раз жизнь ставилась на карту. Но он защищал Родину, которая была ему дороже жизни.

На том приодерском аэродроме Луганский зазвал меня к себе в комнату, заставленную букетами свежей сирени. Но сирень украшала скромное жилище офицера не только потому, что за распахнутыми окнами полыхала весна. До поступления в военное училище Луганский работал садовником, и страсть к цветам сохранилась у него на всю жизнь. Он говорил о боях [665] просто, как колхозник говорит о полевых работах. И то и другое достигалось трудом и потом.

— Война на исходе, пора снова садиться за парту, — мечтательно сказал Луганский.

И эта жажда к учению, любовь к книгам представили его с какой-то еще неизвестной стороны.

Волевой коммунист, никогда не останавливавшийся на полпути, Луганский осуществил свою давнюю мечту и уже в мирные дни успешно окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию.

...Трое юношей в вагоне зачарованно смотрели на золотые звезды Героя, на его многочисленные ордена, а старый, видавший виды человек проницательным взглядом смотрел на его красивые и сильные, словно у кузнеца, руки, умело державшие не только штурвал самолета, но и собственную судьбу.

Во время нашей последней встречи генерал Луганский, всегда считавший себя солдатом, напомнил слова великого русского полководца А. В. Суворова: «Солдат и в мирное время на войне». Он говорил о самолетах с любовью, как кузнецы говорят о молотах, а трактористы о машинах. Будучи генералом, он оставался рабочим, человеком непрерывного тяжелого труда. С тех пор утекло много воды. Сергей Данилович Луганский командовал авиационными соединениями в нескольких военных округах. Совершенствовалась советская авиация, появлялись новые типы машин. Луганский, оставаясь верным своей характерной черте — мужественной решимости, не только командовал и учил подчиненных, но и продолжал летать на новых самолетах, выполняя полетные задания в любое время суток на всем диапазоне высот, скоростей, дальностей.

Часто, закончив послеполетный разбор, он садился в кабину самолета и на практике показывал подчиненным, как надо вести воздушный бой, поучал:

— Успех полета зависит от качества подготовки на земле, — и в заключение предупреждал: — Ни один самолет не прощает грубых ошибок.

Казалось, запас прочности неутомимого человека неисчерпаем, но в работе изнашивается и крепчайшая сталь, устает и человеческий организм, каким бы выносливым он ни был. И вот пришла короткая весточка из Алма-Аты: «Ушел в запас. За плечами годы опыта и труда, и душа моя с молодыми летчиками».

Сергей Луганский, демонстрировавший высокую дисциплинированность и самообладание в бою, бывает у молодых летчиков и в стремительной динамике полета из множества возможных вариантов учит выбирать самый лучший, подчас единственно [666] правильный, учит умело поражать цели на земле и в воздухе.

Во время одной из командировок я побывал у истребителей-перехватчиков. Шли ночные полеты. Пилотирование истребителя-перехватчика в кромешной темноте предъявляет свои железные требования: летчик должен обладать твердыми устойчивыми навыками приборного полета, в совершенстве уметь пользоваться радиолокационным прицелом, точно выполнять команды наведения.

Полеты были трудные и увлекательные. В штаб вернулись на рассвете, и я был несказанно обрадован, когда на стене увидел портрет генерала Луганского. Человека помнят, он продолжает служить молодому поколению летчиков.

Перехватив мой взволнованный взгляд, молодой летчик сказал:

— Мы никогда не видели Луганского, но многому у него научились. Я написал ему письмо и получил ответ. Прославленный ас написал: «Летчик-истребитель должен в совершенстве владеть приборным полетом, уметь быстро ориентироваться в обстановке, выводить самолет из, казалось бы, безнадежного положения... Без знания теории нет летчика», — и, смущенно улыбаясь, белозубый лейтенант добавил: — Я стараюсь стать истребителем таким, как Луганский...