Книга 2

Советский полководец

МАЛИНОВСКИЙ РОДИОН ЯКОВЛЕВИЧ

Видный советский военный и государственный деятель Родион Яковлевич Малиновский родился в 1898 году в Одессе. По национальности украинец. Участник первой мировой и гражданской войн. Член КПСС с 1926 года.

В 1930 году успешно окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В 1937 и 1938 годах участвовал в борьбе против фашизма на стороне республиканских войск в Испании.

В годы Великой Отечественной войны командовал стрелковым корпусом, армией, а затем войсками Южного, Юго-Западного, 3-го и 2-го Украинских фронтов. Провел ряд успешных операций по разгрому немецко-фашистских войск под Сталинградом, по освобождению Донбасса, Правобережной Украины, Молдавии, Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии и Чехословакии.

В августе 1945 года войска Забайкальского фронта под командованием Р. Я. Малиновского нанесли сокрушительный удар Квантунской армии японцев и участвовали в освобождении Северо-Восточного Китая и Ляодунского полуострова.

За заслуги перед Родиной Р. Я. Малиновский дважды удостоен звания Героя Советского Союза (8 сентября 1945 года и 22 ноября 1958 года), награжден орденом «Победа» и многими другими орденами и медалями. Р. Я. Малиновский — народный герой Югославии.

10 сентября 194.4 года Р. Я. Малиновскому присвоено звание Маршала Советского Союза. После войны он командовал войсками округа, был главкомом сухопутных войск. С 1957 года министр обороны СССР. Р. Я. Малиновский избирался членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР и депутатом Верховного Совета РСФСР. В 1967 году Р. Я. Малиновский скончался. В 1969 году из печати вышла его книга «Солдаты России».

Известный американский публицист Альберт Кан в статье «Правда о Советской стране пробивает себе дорогу» писал: «Среди собранных мною газетных вырезок есть статья, написанная одним американским военным специалистом в июне 1941 года, когда фашисты напали на Россию. В этой, статье содержится следующее заявление: потребуется чудо — такое, какого не было со времен библии, — чтобы спасти красных от полного разгрома в очень короткий срок. Таково было общее мнение американских офицеров, которые предсказывали крах России через один-два месяца. Однако русский народ, стремившийся остановить, а затем разгромить гитлеровскую армию, надеялся не на чудо. Он надеялся на героизм своей армии, на военное искусство ее полководцев, на военные материалы, производимые советскими рабочими, на руководство, осуществляемое Коммунистической партией, и на горячее патриотическое единство народа, сплоченного в социалистическое общество».

В те дни великих испытаний, о которых упоминает в своей статье Альберт Кан, 190 гитлеровских дивизий внезапно, без объявления войны перешли границу нашей страны, сея смерть, разрушение и горе. Великая Отечественная война — самая тяжелая из войн в истории России. Она породила массовый героизм в народе, выдвинула плеяду талантливых советских полководцев.

Советский полководец! Это человек, до последней капли крови преданный делу Коммунистической партии. Ему народ доверяет своп Вооруженные Силы — надежную защиту завоеваний социализма. Советский полководец служит примером для воинов в совершенствовании воинского мастерства. Он талантливый [55] организатор, умеющий инициативно выполнять приказы и непреклонно требовать этого от других. Это человек высокой культуры, глубоких знаний, большого жизненного опыта. Он мыслит широко, масштабно и вместе с тем вникает во все детали учебы, быта, жизни солдат, памятуя о том, что в военном искусстве нет мелочей. Советский полководец сурово требователен и заботливо чуток к людям, он любит и бережет воина, всегда стремится достичь великой победы малой кровью. Это они, советские полководцы, по планам Коммунистической партии организовали разгром фашистских полчищ, воспитали замечательные кадры командного состава, подняли советскую военную науку на новую, более высокую ступень.

К числу таких полководцев относится и Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский.

Я помню август сорок четвертого года. Наши войска вели бои на территории Румынии. Междуречье Прута и Серета изрыто траншеями, начинено минами, застроено долговременными огневыми точками. Всюду следы дерзкого штурма: развороченная земля, опутанная проволокой, разбитая военная техника с обгоревшей свастикой, трупы врага.

2-й Украинский фронт, которым командовал Родион Яковлевич Малиновский, успешно решил первую часть задачи, поставленной Ставкой Верховного Главнокомандования, и приступал ко второму этапу операции: бои уже передвигались к Карпатам, в северо-западную часть Румынии. Командующий только что вернулся из полета в передовые войска. Самолет генерала был обстрелян фашистами, прорывавшимися из окружения. В самолете 14 пробоин, командующий фронтом ранен, но, возбужденный полетом, довольный личными наблюдениями, казалось, не чувствовал ни раны, ни усталости от бессонных ночей и огромного напряжения. Командный пункт фронта работал, как точно выверенный часовой механизм.

В те счастливые минуты победы в первом крупном сражении на земле врага, за рубежами нашей Родины мне подумалось о том, сколько веры в силы народа, в дело партии Ленина, сколько воинского мастерства, отваги, мужества, выдержки и ратного труда потребовалось от советских людей, чтобы не пасть духом, не растеряться, не согнуться, морально выстоять в тяжелейших оборонительных боях сорок первого года, накопить силы и нацелить их на разгром фашистских захватчиков.

Еще свежи были в памяти мучительные картины первых дней войны. Начало ее сложилось для СССР по целому ряду причин крайне неблагоприятно. В густом дыму пожарищ, под [6] свист авиабомб и вой штурмовой авиации рвались к жизненным центрам страны ударные группировки фашистских войск, состоявшие преимущественно из танковых и моторизованных дивизий. Они быстро продвигались на восток. Для Р. Я. Малиновского эти дни особенно памятны: именно здесь, у границ королевской Румынии, он, тогда командир 48-го стрелкового корпуса, начал войну против гитлеровских полчищ, имея на участке в 240 километров по фронту три неполные, не успевшие отмобилизоваться дивизии. Теперь, в 1944 году, на этом же участке он командует войсками фронта. Это совпадение, но знаменательное. В 1941 году советские войска несли значительные потери в людях и боевой технике и, ведя тяжелые бои, вынуждены были отступать, совершая большие переходы пешком, не имея возможности оторваться от наседающего противника. Они попадали в окружение и с тяжелыми боями прорывались к своим. И все же, несмотря на столь неравные условия борьбы, советские воины, отступая, оказывали гитлеровцам ожесточенное сопротивление, часто применяли сильные контратаки и контрудары, наносили фашистам большие потери.

С каждым днем сопротивление советских войск все возрастало, и темп наступления врага снижался. Но все же мы были вынуждены покидать обширные западные районы страны, эвакуируя промышленные предприятия на Урал и в Сибирь. Производство необходимого для армии вооружения, танков и самолетов резко снижалось, не хватало обычных винтовок и патронов к ним. Наконец враг был остановлен у Ленинграда, на подступах к Москве, в центре Донецкого угольного бассейна, под Ростовом-на-Дону.

Чтобы заставить фашистскую Германию, а затем и Японию безоговорочно капитулировать, потребовались мощные удары под Тихвином и Ростовом-на-Дону, разгром фашистов под Москвой, сокрушительные бои зимы сорок второго года, тяжелые летние бои под Харьковом, отход в излучину Дона и на Северный Кавказ, завершившиеся Сталинградской битвой; потребовались исключительные по упорству сражения сорок третьего года в боях на Курской дуге, где был сломлен становой хребет гитлеровских полчищ; талантливые операции на окружение и уничтожение крупных сил врага в сорок четвертом и сорок пятом годах.

Большим вкладом в общую победу над врагом была Ясско-Кишиневская операция. Это яркая глава в истории Великой Отечественной войны. Она написана воинами 2-го и 3-го Украинских фронтов, отважными моряками Черноморского флота и

Дунайской военной флотилии. В этой операции вновь блеснули таланты советских полководцев, сумевших организовать окружение, разгром и уничтожение крупнейшей группировки противника.

Замысел Ставки Верховного Главнокомандования по разгрому группы фашистских армий «Южная Украина» был целеустремленным и решительным. Он вытекал из сложившейся к тому времени обстановки и требовал от советских полководцев столь же продуманного, инициативного исполнения. Операция преследовала большую стратегическую и политическую цель: полностью освободить Молдавскую ССР, вывести из войны Румынию и повернуть ее против Германии, против ее вчерашнего союзника.

В распоряжении командующего группировкой «Южная Украина» фашистского генерал-полковника Фриснера находилось 51 соединение: 25 немецких и 26 румынских. Армии этой группировки располагали добротными оборонительными полосами в междуречье Прута и Серета, укрепленными районами, такими, как Тыргу-Фрумосскнй, и укреплениями, запиравшими «Фокшанские ворота», разветвленной сетью дотов на труднодоступных естественных рубежах. Они имели более 6200 орудий, 545 танков, 786 самолетов. Средняя оперативная плотность войск противника достигала десяти километров на дивизию, а в наиболее важных направлениях, таких, как Ясское, Кишиневское, Тираспольское, — до семи километров.

Фашисты прекрасно понимали значение этого района. На одном из августовских совещаний у командующего группой «Южная Украина» Антонеску заявил: «Политический интерес требует удержания Бессарабии под властью Яссы. Для этого нужно сделать все, и не столько из-за хлеба, сколько из-за того, что если будет сломлен этот фронт, то все Балканы станут открытыми».

В предгорьях Карпат, в междуречье Серета и Прута, Прута и Днестра располагались войска 2-го Украинского фронта, которыми командовал Родион Яковлевич Малиновский. Им противостояла основная сила «Южной Украины» — 30 дивизий и бригад, да во второй линии противник держал 13 дивизий, из них три танковые и две пехотные. Против войск 3-го Украинского фронта, которым командовал генерал армии Ф. И. Толбухин, располагались силы армейской группировки Думитреску.

Р. Я. Малиновский прибыл в войска 2-го Украинского фронта в то время, когда бои на рубеже Тыргу-Фрумос — Яссы еще [9] не затихли. Удары противника временами были очень чувствительными. Возникала угроза, что враг может отбить высоты в районе Ясс и поставить советские войска в очень невыгодное оперативное и особенно тактическое положение. Можно было, конечно, дать решительный отпор противнику, как говорится, «успокоить» его, и силы для этого были. Но Родион Яковлевич так поступать не хотел. Использовать высоты перед Яссами как исходный район для новой наступательной операции было бы шаблонным решением, которое враг мог предположить. Но и отдавать высоты нельзя; значит, нужно было обмануть противника, убедить его в том, что именно отсюда советские войска поведут свое наступление.

— А мне все настойчивей предлагают «успокоить» гитлеровцев, нанести по ним удар, — вспоминал Родион Яковлевич. — Я решил посоветоваться с Верховным Главнокомандующим. Позвонил и доложил ему о том, что положение 52-й армии неустойчивое. Оно внушает опасение, армия может потерять высоты в районе Ясс, а это для нас невыгодно. Говорю ему о своей готовности нанести сильный удар по противнику и прошу разрешения вывести из состава резерва фронта пару дивизий, чтобы подкрепить 52-ю армию и отбить у врага желание контратаковать нас. И. В. Сталин внимательно выслушал, подумал-подумал и решительно ответил: «А я вам не рекомендую этим заниматься». «Почему? — спрашиваю я. — У нас ведь много резервов». «Вот поэтому-то я и не рекомендую, — отвечает Верховный Главнокомандующий. — Знаете, вы введете сегодня на этом направлении в бой одну-две дивизии, противник тоже подбросит на это направление дополнительные силы. Потом вы введете войска, и завяжутся затяжные, упорные бои, а это не в наших интересах. Так что я вам не рекомендую и не разрешаю вводить резервы фронта на этом направлении».

— Мне стали ясны мысли Верховного Главнокомандующего, — продолжал Родион Яковлевич. — Я и говорю ему: «Все понял и буду действовать, как вы говорите». «Кроме того, — сказал Верховный Главнокомандующий, — мы сейчас начнем забирать у вас войска на другое направление, где готовим новую наступательную операцию».

И действительно, вскоре были отправлены в резерв Ставки 5-я гвардейская общевойсковая армия, 2-я и 5-я танковые армии и несколько дивизий. У противника создалось впечатление, что фронт ослабляется, и настолько, что у нас нет даже сил ответить ударом на контратаки, что советское командование напрягает последние усилия, чтобы удержаться на высотах под Яссами. И немцы начали смело перебрасывать резервы из группы армий «Южная Украина» на белорусское направление.

— Это было очень нам выгодно! — отметил Родион Яковлевич. — Противника удалось ввести в заблуждение.

С той минуты, как стал известен замысел Ставки, Родион Яковлевич целиком отдался подготовке глубокого фронтального удара, который должен был обеспечить проникновение советских войск в Центральную Румынию. Особенно тщательно отрабатывалось взаимодействие частей, родов войск, намечались пути наиболее эффективного применения боевой техники. Родион Яковлевич нацеливал подчиненных на поиски новых, неожиданных для врага решений. Он требовал четкости, дерзости, инициативы, разумного, а не шаблонного подхода к организации операции. Так, например, было решено отказаться от авиационной подготовки атаки, а начать боевые действия авиации с переходом пехоты в наступление, то есть с авиационной поддержки. Чем это вызывалось? Главная полоса обороны фашистских войск надежно подавлялась нашей артиллерией. На каждом километре прорыва фронта сосредоточивалось по 288 артиллерийских и минометных стволов. Зато третья полоса обороны, врезанная в каменистый хребет Маре, нуждалась в основательной, длительной авиационной обработке: здесь одних дзотов было больше сотни.

Опытный военачальник, Малиновский знал, конечно, что внезапность удара решает половину успеха, удваивает силы, вносит в ряды противника неуверенность, ослабляет его волю к сопротивлению. Но как в короткий срок и, главное, скрытно от противника произвести перегруппировку огромной массы войск? Как утаить направление главного удара? Как ввести фашистов в заблуждение?

Местность в полосе, где наносился главный удар, была открытой и насквозь просматривалась противником. Инженеры фронта на протяжении 20 километров поставили 250 тысяч квадратных метров горизонтальных масок. Это позволило скрыть от воздушных наблюдателей противника перегруппировку наших войск. Одновременно на вспомогательном направлении, в районе Пашкани, было построено 40 фальшивых районов ложного сосредоточения артиллерии и минометов. Тысячи слегка замаскированных макетов орудий создавали впечатление, что удар готовится именно здесь. С этой же целью в районе укрепленной полосы Тыргу-Фрумоса за три дня до начала штурма артиллерия систематически разрушала вражеские доты. [10]

В эти же дни в 30 километрах от переднего края, в тылу наших войск, дни и ночи шли учения частей, готовившихся к штурму. На специально оборудованной местности, схожей с той, на которой предстояло наступать, солдаты и офицеры учились искусству штурма. Родион Яковлевич не раз появлялся в местах учений, проверял выполнение своих приказов, беседовал с солдатами и офицерами и настойчиво требовал учиться по-настоящему. В тяжелых учениях отрабатывался маневр на поле боя, быстрота действия штурмовых групп, атаки танков и защита от них, форсирование водных рубежей, блокирование дотов, тактика боев в горах, на пересеченной местности. Сколько драгоценных солдатских жизней сохранили эти учения! Как они усилили штурмовой порыв в бою!

В этих учениях проявлялось одно из главных качеств Родиона Яковлевича — любовь, уважение к солдату, забота о нем. Коммунист Малиновский никогда не забывал, что он сын партии, которая, не щадя своих сил, служит народу. И какие бы трудные задачи ни приходилось решать командующему, перед его глазами всегда стоял советский человек, одетый в серую шинель защитника Родины.

Мне довелось слышать, как однажды Родион Яковлевич с гневом выговаривал одному безрассудно «лихому» командиру, не подкрепившему атаку необходимой подготовкой.

— Вы же коммунист! Берегите солдата! Забота о нем требует не слов, а дел. Тот истинно заботлив, кто научил солдата искусно воевать...

На направлении главного удара за десять дней и ночей были сосредоточены силы, превосходящие силы противника. Все затаилось, спряталось в землю. Шла обычная фронтовая жизнь: наблюдали друг за другом, изредка постреливали. Поэтому разведку боем за день до наступления фашисты приняли за обычную вылазку «беспокойных русских». А эта разведка еще раз уточнила группировку фашистских войск, систему огня, плотность первой линии обороны. Она убедила Родиона Яковлевича в том, что завтра артиллерия будет бить не по пустому месту. Из захваченных впоследствии документов стало известно, что немецкое верховное командование до последнего момента считало, что на участке 2-го и 3-го Украинских фронтов возможно лишь наступление местного значения. Это же подтверждают многие документы и группы армий «Южная Украина». Так, 9 августа в журнале боевых действий группы армий записано: «...непосредственно на фронте нельзя обнаружить никаких признаков готовящегося наступления русских». [11]

Лишь за сутки до штурма фашисты приняли решение перебросить дополнительные войска на западный берег реки Прут. Но, как показали события, было уже поздно и это ничего не меняло в соотношении сил.

Последняя ночь перед сражением, темная августовская ночь на двадцатое число. Она мягка, тепла и молчалива, как затишье перед грозой. Многие не спят: саперы снимают последние мины в проходах для пехоты и танков, на батареях ждут сигнала. Группа смельчаков проскальзывает через передний край обороны, бесшумно ползет, пробирается в тыл врага к селению Подул Илоаей. У околицы они затихают в высокой траве.

Не спит и Родион Яковлевич Малиновский: он тут же, рядом с передним краем, на своем наблюдательном пункте, на высоте «195,0». Кажется, все предусмотрено, рассчитано, продумано, расставлено, нацелено; осталось действовать — смело, дерзко, решительно. Командующий нет-нет да и возвращается мыслями к плану атаки и прорыва, когда заговорят тысячи орудий, когда вслед за огнем поднимутся в атаку десятки тысяч воинов вместе с несколькими сотнями танков штурма, а бомбардировочная и штурмовая авиация парализует резервы и сопротивление противника в глубине. Успеют ли саперы перебросить мосты по болотистой долине и через реку Бахлуй у подножия хребта Маре, который нужно преодолеть одним махом? Именно в этом гвоздь всей операции прорыва, и это должна сделать 6-я гвардейская танковая армия, которая, как дремлющий тигр, притаилась и приготовилась к прыжку по сигналу: перепрыгнет она стремительно через хребет Маре — операция пойдет хорошо, не перепрыгнет — трудно сказать, что будет?!

Командующий тревожится о смелых воинах, которых он послал в тыл врага. Удастся ли им обмануть противника? Трудно, но он верит в ловкость, сметку русского солдата. Кто они? Откуда родом? В каких семьях выросли эти смелые герои? Ему ведомо лишь одно: это мужественные советские люди, коммунисты и комсомольцы. Их подвиг облегчит первые минуты боя. С первым артиллерийским выстрелом они ворвутся в штабы 9-го и 32-го пехотных полков 5-й пехотной дивизии и уничтожат их. Потом оседлают шоссе Тыргу-Фрумос — Яссы и перекроют пути фашистским резервам...

Утром все так и произошло. Заговорила артиллерийская «музыка», все окуталось дымом и пылью. Люди ринулись в атаку вместе со штурмующими самоходками и танками. Короткая рукопашная схватка в траншеях, первые перепуганные насмерть пленные и успех — чудесная симфония победы, пусть [12] только первые признаки ее, но начало хорошее. Группа смельчаков выполнила свое задание в тылу противника. К полудню войска прошли первую полосу обороны и, с ходу форсировав Бахлуй, завязали бои на южном берегу реки — на второй линии обороны.

Командный пункт фронта — это пульт управления сражением. Сюда стекаются все сведения: и о поведении противника, и о том, где ведут бои передовые часты, где вклинились, где задержались. Здесь немедленно становятся известны подвиги людей. Командир штурмовой группы сержант Александр Шевченко подполз к вражескому доту и забросал его гранатами. Враг замолк. Но когда штурмовая группа ринулась вперед, пулемет ожил. У сержанта не осталось на вооружении ничего, кроме своего сердца. И Александр Шевченко закрывает смерть своей грудью. Штурмовая группа выполнила задание. Александру Шевченко посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Управляя сражением, Родион Яковлевич находится в огромном напряжении: он как бы видит все поле боя, своих храбрых солдат, инициативных офицеров. Строгий расчет сочетается с дерзостью стремительного натиска: «Немедленно в прорыв, танки!» — решает полководец именно в ту минуту, когда наступление может или вспыхнуть с новой силой, или сникнуть, иссякнуть. 20 августа в два часа дня 6-я танковая армия под водительством замечательного храбреца генерала А. Г. Кравченко, вслед за ударами авиации, устремляется в прорыв и к исходу дня, ломая упорное сопротивление фашистской пехоты и танков, подходит к хребту Маре — третьей оборонительной полосе.

Гитлеровцы дрались с ожесточением, местами дело доходило до рукопашных схваток. Враг еще надеялся остановить советских воинов. Но все было тщетно: в первый день операции фронт был прорван на 30 километров. Весь второй день — 21 августа — шли упорные бои с озверевшим от ярости противником. К полудню Яссы освобождены. Резервы, посланные противником в помощь ясскому гарнизону, советские воины уничтожили на подходе к городу. Прорыв расширился по фронту до 65 километров, а в глубину — до 26. Наши войска вышли на оперативный простор, не растеряв наступательного порыва: создались благоприятные условия для завершения окружения ясско-кишиневской группировки и стремительного наступления к «Фокшанским воротам».

Так 2-й и 3-й Украинские фронты замкнули кольцо окружения 18 немецких дивизий в районе Кишинева. Наши войска все больше углубляются в тылы врага. Гвардейцы 7-й армии овладевают [13] Тыргу-Фрумосским укрепленным районом, донские казаки корпуса генерала Горшкова лихим ударом очищают от фашистов город Роман, а танкисты генерала Кравченко — город Бырлад. Прорыв достигает по фронту 250 километров, в глубину — 80.

К исходу 23 августа у ясско-кишиневской группировки остался узкий проход из окружения в районе Хущи, где уже вели бои танкисты 18-го корпуса. Сюда и устремились гитлеровцы в ночь на 24 августа. Их. встретил огонь штурмовой авиации и танков. Первыми замкнули кольцо окружения танковая рота старшего лейтенанта Синицына от 2-го Украинского фронта и танкисты офицеров Шакирова и Жеребцова от 3-го Украинского фронта. К утру 25 августа подошли стрелковые части и начали бои на уничтожение и пленение окруженных фашистских войск. Большие группы врага прорвались в тылы 2-го Украинского фронта, но части вторых эшелонов войск и даже тыловые части фронта смело и решительно вступил и в бой; многим фашистским группам удалось глубоко прорваться на запад. Последняя группа численностью до семи тысяч человек была уничтожена в предгорьях Карпат. Враг так и не вырвался из котла: он был либо пленен, либо уничтожен.

В те дни Советское информбюро сообщало, что 2 и 3 сентября нашими войсками в районе Бакэу была ликвидирована последняя группа немецко-фашистских войск из числа окруженных в ходе Ясско-Кишиневской операции. В результате наступательных операций, проведенных на юге с 20 августа по 3 сентября, войска 2-го Украинского фронта под командованием генерала армии Малиновского и войска 3-го Украинского фронта под командованием генерала армии Толбухина полностью окружили и ликвидировали 6-ю и 8-ю немецкие армии, входившие в состав группы немецких войск «Южная Украина», которой командовал генерал-полковник Фриснер.

Так от сражения, к сражению крепло и оттачивалось мастерство советских полководцев. Ясско-Кишиневская операция вобрала богатый опыт Советской Армии в проведении боев на окружение. Она творчески продолжила и развила его. Эта операция характерна высокой подвижностью войск, смелым и широким маневром, быстрым и дерзким наступлением в глубину, тщательной подготовкой, продуманным взаимодействием всех родов войск.

Быстрая ликвидация группы армий «Южная Украина» показала превосходство советского военного искусства над немецко-фашистским. Она раскрыла творческие силы советских военачальников, [14] мастерство солдат и офицеров. Это сражение и другие операции, проведенные Родионом Яковлевичем Малиновским, подготовили его к участию и в непревзойденной комбинированной операции большого стратегического масштаба на Дальнем Востоке, В результате ее осуществления в короткий срок была разгромлена миллионная Квантунская армия и милитаристская Япония безоговорочно капитулировала.

Известно, что японская военщина старательно вынашивала план «Кан — Току — Эн», что означало: особые маневры Квантунской армии. На картах, макетах, учебных маневрах скрупулезно разрабатывались всевозможные варианты предстоящих операций и сражений. Главный удар, как предусматривалось планом, наносился в сторону Приморья, а затем наступление развивалось на Запад, в Сибирь, навстречу гитлеровским войскам на меридиане Омска. Планы японских самураев остались беспочвенной фантазией. Они были сорваны героизмом солдат и офицеров Советских Вооруженных Сил, разгромивших гитлеровцев и заставивших капитулировать фашистскую Германию.

Жаркие дни, душные вечера, сполохи далеких зарниц в августе сорок пятого года — все это предвещало наступление периода ливневых дождей, когда маньчжурские степи и долины, хинганские перевалы, подъемы и спуски становились непроходимыми. К этому времени на Дальнем Востоке были скрытно сосредоточены и развернуты наши войска. Им противостояли семь полевых и одна воздушная армии японцев, оснащенные пятью тысячами орудий, тысячей танков и тысячей самолетов. Ставка Верховного Главнокомандования требовала: стремительно прорвать оборону противника на обоих его стратегических флангах, развивать наступление в глубину, окружая и уничтожая главные силы японцев на полях Маньчжурии.

Предусматривалось и несколько рассекающих ударов: от Хабаровска вдоль реки Сунгари на Харбин, из района Благовещенска и Забайкалья на Цицикар, а также из юго-восточной части МНР на Калган. На морских коммуникациях противника в десантных операциях против вражеских баз должен был действовать Тихоокеанский военно-морской флот. Главнокомандующим войсками Дальнего Востока был назначен Маршал Советского Союза А. М. Василевский, войсками Забайкальского фронта командовал маршал Р. Я. Малиновский, войсками 1-го Дальневосточного — маршал К. А. Мерецков, 2-го Дальневосточного — генерал армии М. А. Пуркаев.

Большая роль в разгроме Квантунской армии, этой ударной силы фашистской Японии, отводилась войскам Забайкальского [15] фронта, которые были отделены от противника сотнями километров безводной пустыни, отгорожены нехожеными перевалами Большого Хингана. Кроме этих трудностей прибавилось бездорожье.

— Дорог нот... Японские двуколки и то не проходят... Где там русским тапкам перевалить через хребет! Застрянут, — самоуверенно посмеивались самураи в ответ на опасения своих белогвардейских советников.

Японцы были спокойны за это направление. Им казалось, что оно надежно прикрыто пустынями и скалами, пропастями и заболоченными падями Большого Хингана.

— Раз противник не ждет нас в этом месте, значит, быстрый удар нанесем именно здесь, по кратчайшему направлению из Томак-Булакского выступа в Центральную Маньчжурскую долину, с выходом на Чанчунь и Мукден...

Этим решением командующего жили все. С большим воодушевлением Родион Яковлевич приступил к подготовке интересной и смелой операции, так несхожей с операциями, проводившимися им на полях сражений в Европе. Как повысить проходимость подвижных соединений? Что ожидает технику в горах Большого Хингана? Точны ли карты тропок и дорог, рельефа местности? Не сдаст ли конница Плиева и Монгольской Народной Республики перед песчаными бурями и смертельной жарой пустынь? Выдержат ли кони ускоренный темп? Справится ли авиация с доставкой: горючего прожорливым танкам генерала Кравченко? Успеть бы до начала ливневых дождей, когда все размокнет, поползет, превратится в густое вязкое болото...

Уйму больших и малых вопросов решает командующий Родион Яковлевич Малиновский. Он организует творческую работу всех подчиненных. Коммунисты и комсомольцы, политические работники под его руководством готовят воинов к беспримерному в истории войн броску через мертвую пустыню и незнакомые горные перевалы. Советским солдатам надо совершить стремительный марш и с ходу обрушиться на врага. Предстоит провести боевую технику через пустыни и горы, ущелья и пропасти.

Тщательно отрабатываются детали операции. Родион Яковлевич привык делать все раньше намеченных сроков. Оп любит располагать известным резервом времени для проверки, уточнения, доделок. В бою нет мелочей — все важно, и, как говорится, даже плохо обернутая портянка способна помешать воину выполнить боевой приказ. Подготовка близится к завершению. Недаром командующий торопился. Неожиданно поступает приказ: выступать [16] на неделю раньше определенного планом срока! Все сжимается до предела, все подчинено одному — начать операцию, начать стремительно 9 августа.

И вот на широкой полосе пустыни в этот августовский день, выбросив вперед подвижные соединения, великая армия ринулась в исторический марш. Через два дня подвижные войска генералов Кравченко и Плиева появились на западных склонах Большого Хингана. Они стремительно вышли в тылы Квантунской армии, широким фронтом спустились в раскисшую от начавшихся дождей равнину и упредили японские войска. За три дня армии Забайкальского фронта глубоко продвинулись с запада в Маньчжурию и создали все условия для завершения маневра на окружение Квантунской армии.

Враг не ожидал столь сокрушительного маневра. Командование японской армии пыталось организовать сопротивление, чтобы ослабить боевой натиск, задержать продвижение советских войск, перегруппировать свои силы.

Но все было тщетно!

Вот войска маршала Р. Я. Малиновского уже выходят к столице Маньчжурии Чанчуню, врываются в промышленный центр Мукден. Они разгромили хинганскую, солуньскую, хайларскую группировки противника, заняли город Жэхэ, штурмуют Калган. Захватывают порт Дальний и Порт-Артур, достигают Ляодунского залива. В это время воины 2-го Дальневосточного фронта, взаимодействуя с моряками Амурской военной флотилии, действуют на подступах к городу Харбину, а главные силы 1-го Дальневосточного фронта подходят с двух направлений к Гирину.

Квантунская армия была лишена возможности получать резервы и боеприпасы через Порт-Артур и Дальний, ее отрезали и от главных резервов, расположенных в Северном Китае. К 30 августа 1945 года Квантунская армия в основном была разгромлена. Советские воины и полководцы вписали еще одну замечательную победную страницу в историю Советских Вооруженных Сил.

Советский полководец дважды Герой Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский — человек глубоких знаний, большого трудолюбия, огромного боевого опыта. И все это до последних дней своей жизни он отдавал непрестанному совершенствованию Советских Вооруженных Сил, стоящих на страже коммунистического строительства.

Над морскими просторами

МАЗУРЕНКО АЛЕКСЕЙ ЕФИМОВИЧ

Алексей Ефимович Мазуренко родился в 1917 году в деревне Ленинка Устиновского района Кировоградской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1942 года.

До призыва в ряды Советской Армии работал электрослесарем. Учился в планерной школе, а затем в аэроклубе. В 1938 году был призван на военную службу и направлен в Военно-морское авиационное училище, которое окончил в 1940 году.

За годы Великой Отечественной войны прошел путь от пилота до командира полка. Многие тысячи километров налетал он на своем «ильюшине» над морскими просторами, над немецкими укреплениями, участвовал в боях под Ленинградом, над Прибалтикой. Всего за время войны отважный летчик совершил около 300 успешных боевых вылетов. На его личном счету много потопленных вражеских судов, а также большое количество боевой техники, уничтоженной на суше.

23 октября 1942 года А. Е. Мазуренко было присвоено звание Героя Советского Союза. 5 ноября 1944 года удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны генерал-майор авиации А. Е. Мазуренко окончил высшие офицерские летно-тактические курсы и авиафакультет Военно-морской академии. Командовал частями, соединениями, работал в высших военно-учебных заведениях. С 1972 года находится в запасе, живет и работает в Ленинграде.

Капитан Челноков прильнул к телефонной трубке. Летчики эскадрильи притихли: командир разговаривал по прямому проводу с командующим авиацией флота, и по тому, что сам командующий интересовался — кого пошлют на сегодняшнее ночное задание, все поняли, что оно не из обычных.

— Да, мне говорили, товарищ командующий, и кандидатуру мы уже определили. Полетит младший лейтенант Мазуренко.

Командир эскадрильи вновь прислушался к голосу командующего, потом спокойно ответил:

— За Мазуренко я уверен. Да, он сумеет выполнить задание...

Командир эскадрильи обвел взглядом летчиков эскадрильи и, встретившись глазами с младшим лейтенантом Алексеем Мазуренко, подозвал его к себе.

— Ваш экипаж, товарищ Мазуренко, выделен на самостоятельный полет. Полетите ночью. Задание получите в штабе полка через полчаса. Ясно?

— Так точно, товарищ капитан.

— Задание ответственное. Вас рекомендовали я и командир полка. Командующий согласился. Поняли, что это значит?

— Понял, товарищ капитан, — ответил Мазуренко.

В штабе командир полка сказал молодому летчику:

— Вам предстоит совершить одиночный вылет ночью. В Финском заливе, предположительно вот в этом квадрате, — командир острием карандаша обвел небольшую клеточку на карте, — ночью должны пройти вражеские суда-транспорты. Надо найти их и нанести удар. Вылет в 22.00.

Мазуренко уже слышал о подобных одиночных вылетах морских бомбардировщиков и штурмовиков. Командование не [19] располагало достаточными силами, чтобы наносить массированные удары по вражеским транспортам. Но надо было держать под контролем воды Финского залива, мешать врагу использовать транспортный и боевой флот для связи с его войсками, действовавшими против войск, оборонявших Ленинград. Вот для этого и посылались самолеты-одиночки. Они наносили удары по живой силе и технике, которую враг пытался перебрасывать к Ленинграду морским путем.

Морские летчики знали, что подобные задания давали только тем, кто зарекомендовал себя мастером самолетовождения над морем в ночных условиях, кто мог точно бомбить. Мазуренко воспринял это задание как честь.

Ровно в десять часов вечера морской штурмовик оторвался от взлетного поля и взял курс на запад. Финский залив казался с воздуха смолянисто-черным. На таком фоне обнаружить цель трудно. Нужны навык и зоркий глаз.

Над заданным квадратом, меняя направление полета, Мазуренко пристально вглядывался в гладь залива. Прошло несколько минут, и внимание его привлекла одна точка, затем стал виден силуэт транспорта.

Летчик направил самолет в пике. Рассекая морской воздух, штурмовик стремительно несся к воде, а снизу потянулись к самолету трассы пулеметных очередей.

При выводе машины из пикирования Мазуренко сбросил две бомбы. Над заливом вспенились фонтаны взрывов. Одна бомба попала во вражеский транспорт, и он, окутавшись клубами дыма, стал медленно оседать.

,Да, не ошибся командир эскадрильи Н. В. Челноков, назначая младшего лейтенанта Мазуренко на это ответственное задание. Летчик с честью выполнил его.

Боевая деятельность этого- сравнительно молодого летчика началась с первых же дней войны. Алексей Мазуренко не имел боевого опыта, и в его первых боевых полетах было больше смелости, чем умения. А враг был вооружен опытом современной войны, имел превосходство в силах. Мазуренко понял, что надо много учиться. И он стал жадно перенимать опыт старших, таких, как командир эскадрильи Челноков.

Шли кровопролитные бои за город Ленина. Морским летчикам-балтийцам приходилось выполнять необычные для них задания: наносить штурмовые удары не только по морским, но и по наземным целям.

Алексею Мазуренко особенно запомнился один из первых воздушных боев, в котором он участвовал. [20]

Летнее утро. Летчики дежурят у своих машин в ожидании вылета. Взвилась красная ракета. Капитан Челноков взлетает первым. В воздухе к нему пристраивается вся эскадрилья. Мазуренко идет справа в звене командира.

Фашисты торопились форсировать Западную Двину, наводили понтонные мосты. Танки, бронемашины и другая техника ждали переправы. Эту переправу гитлеровцы прикрывали зенитками и барражирующими «мессершмиттами». И, несмотря на это, наши самолеты прорвались к переправе. Отбиваясь от немецких истребителей, летчики наши с небольшой высоты нанесли сокрушительный бомбовый удар по фашистским танкам, бронемашинам, по самой переправе.

«Мессершмитты» набрасывались то на один, то на другой наш самолет. Один из «мессеров» зашел в хвост машины Мазуренко. Вражеский самолет неотвязно шел следом, строча из пулеметов. Но молодой летчик сумел уйти из-под удара, а фашист, проскочив мимо, попал под огонь пулеметов с соседней машины и был сбит.

— Отлетался, гад! — радостно воскликнул Мазуренко.

Но вдруг он увидел, как «мессеры» зажгли самолет его друга Петра Игашова. Помочь бы ему, да поздно!

— Петя, прыгай, горишь!

Не услышал товарища Петр Игашов. Видимо, он принял уже другое решение. На пылающей машине Игашов таранил вражеский самолет. Это был первый и последний бой Петра Игашова...

Картина геройской гибели друга на всю жизнь осталась в памяти Алексея Мазуренко.

Когда летчики возвратились на свой аэродром, к Мазуренко подошел Челноков и сказал:

— Поздравляю! Вы храбро дрались!

— Служу Советскому Союзу! Буду драться еще лучше.

Свое обещание Мазуренко выполнил. Он понял, что одной храбрости в боях с коварным врагом мало, с ним надо драться умело и умно. Молодой летчик не только стал присматриваться к тактике боя опытных летчиков, учиться у них, но и самостоятельно искать новые способы борьбы. Постепенно у него вырабатывались расчетливость, решительность, находчивость и хладнокровие.

Полк получил новые, более совершенные машины — штурмовики ИЛ-2. Летчики были ими довольны. Мазуренко овладел новым самолетом и уже не расставался с ним всю войну.

Враг рвался к Ленинграду. Шли упорные, ожесточенные бои. Морским летчикам в эту пору приходилось бомбить вражеские [21] суда в Финском заливе и наносить удары по фашистским танковым колоннам, подползавшим к городу.

Возмужавший летчик Мазуренко приобрел боевой опыт и выходил победителем из самых тяжелых, казалось, безнадежных положений. Так, в одном из горячих боев плоскости самолета Мазуренко сильно пострадали от зенитных снарядов.

Обхватив обеими руками ручку управления, летчик с трудом удерживал самолет, не позволяя ему свалиться в штопор. Проходили мучительные минуты. От напряжения крупные капли пота стекали со лба. Машина кренилась все больше и больше. В эту минуту Алексей Мазуренко увидел рядом машину капитана Челнокова.

— Осталось немного! — крикнул ему командир.

Собрав последние силы, летчик удержал самолет в горизонтальном полете. И вот линия фронта пройдена! Челноков все время рядом. Казалось, что командир крыльями своего самолета хотел поддержать в воздухе непослушную, израненную машину.

— Держись!

Когда Мазуренко на своей искалеченной машине приземлился, к нему подбежал капитан Челноков.

— Молодец! Выдержал... — И он крепко обнял летчика.

День ото дня росло боевое мастерство морского летчика Алексея Ефимовича Мазуренко. За первый год войны он со своими боевыми друзьями потопил 20 кораблей, уничтожил десятки танков и много другой вражеской техники.

За образцовое выполнение боевых заданий и проявленные при этом мужество, геройство и отвагу Алексею Ефимовичу Мазуренко было присвоено звание Героя Советского Союза.

Героя Балтики командование послало учиться. После окончания учебы его назначили на ответственный пост. Он бывал теперь и на Севере, и на Черноморском флоте, и на Балтике. За первый год войны он научился мастерски летать, тактически умело вести бой. Теперь он учил своему искусству молодых летчиков. Он летал вместе с ними на боевые задания и своим примером, на практике убеждал их в правильности тех или других тактических приемов борьбы с врагом. Наглядным пособием нередко служили фашистские корабли. Так, на Севере Мазуренко лично потопил два немецких транспорта и девять — совместно с Труппой молодых летчиков.

В январе 1944 года А. Е. Мазуренко прилетел на Балтику. Его назначили командиром полка, в котором он начинал свою [22] службу. Радостно было встретиться со старыми боевыми друзьями. Тяжело узнавать о тех, кого не стало...

В полку произошли большие перемены. Самолетов теперь хватало для всех, однако летный состав в большинстве своем — новички. Но Мазуренко не привыкать работать с молодыми летчиками.

Наши войска в это время готовились к тому, чтобы полностью уничтожить кольцо блокады, свыше двух лет душившее Ленинград. Перед летчиками стояли сложные задачи. Мазуренко сутками не уходил со старта. По его команде штурмовики летали на боевые задания днем и ночью. На особо трудные задания вылетал сам командир, водил молодых летчиков на штурмовку.

Случалось, что, попав в трудное положение, молодые летчики не выдерживали и нарушали боевой строй.

— Соколики, за мной! — слышали летчики в наушниках спокойный голос командира и снова собирались в боевой порядок, шли за ведущим и поражали цель.

Мазуренко и на земле и в воздухе учил подчиненных маневрировать в зоне зенитного огня, быстро принимать решения, заходить на цель и наносить удар по морским и наземным объектам. Командир полка требовал от своих подчиненных строжайшей дисциплины и моральной чистоты. Он сурово наказал одного летчика, пытавшегося скрыть свой проступок. Перед строем он сказал:

— Мы — гвардейцы! Мы никому не позволим пятнать наше славное знамя. Оно добыто кровью лучших людей, наших славных летчиков-балтийцев...

У молодых летчиков накапливался опыт. Они росли, мужали, множились их победы.

Летчик Гончаров, например, пришел в полк неопытным сержантом. Через несколько месяцев он говорил:

— Я много раз ходил ведомым нашего командира, а затем и сам стал водить штурмовики. Вырастил меня и научил воевать он, наш командир.

Воспитанники Мазуренко, такие, как Гончаров, Карлов, Новицкий, стали гордостью гвардейской части.

24 марта 1944 года Совинформбюро сообщило об одном из подвигов летчиков-балтийцев. Особенно отличились тогда штурмовики А. Е. Мазуренко.

В Финском заливе появился неприятельский караван судов, шедший под сильной охраной. В серое, ненастное утро летчики [23] гвардейского полка вылетели, чтобы нанести врагу бомбово-штурмовой удар. Группу повел Мазуренко.

Зенитная артиллерия с кораблей открыла но штурмовикам сильный огонь. Но первая же пара самолетов, мастерски маневрируя, прорвалась сквозь плотный заградительный огонь и нанесла повреждение сторожевому кораблю.

Стремительно проносятся над вражескими судами летчики-гвардейцы. Высоко поднимаются столбы дыма и пламени. Это горят взорванные неприятельские корабли. Вместе с экипажами и грузом их поглощает море.

В разгар боя в машину майора Каштанкина попал зенитный снаряд. Пламя охватило самолет. До аэродрома не дотянуть. Друзья услышали по радио последние его слова:

— Прощайте, товарищи!

Горящий штурмовик бесстрашного гвардейца врезался во вражеский корабль. Взрыв — и на месте неприятельского судна остались одни обломки. Дорого заплатили гитлеровцы за жизнь летчика-героя!

Уцелевшие фашистские суда попытались укрыться от штурмовых ударов наших самолетов в ближайшей бухте. Но и здесь их настигли гвардейцы! В этот день фашисты потеряли два транспорта, два боевых корабля и сторожевой катер. Мазуренко лично потопил вражеский транспорт.

Блестящие действия штурмовиков-гвардейцев получили высокую оценку. В листовке, изданной Политуправлением Балтийского флота, говорилось: «Это большая победа. Она — вдохновляющий пример нарастающего удара, возросшего летного и боевого мастерства наших соколов».

Удары по врагу становились все более меткими и сокрушительными. Гитлеровцы попытались усилить конвой, но корабли вновь шли ко дну от ударов с воздуха. Увеличили прикрытие с воздуха — и это не помогло.

Победы гвардейцев в значительной мере объяснялись тем, что летчики-гвардейцы по инициативе Н. В. Челнокова стали применять новый метод бомбометания с предельно низких высот.

Шли упорные бои за освобождение острова Сааремаа (Эзель), прикрывавшего подступы к Рижскому заливу. Здесь сосредоточилось 45 кораблей и транспортов противника. Гвардейцам полка Мазуренко предстояло нанести по ним массированный удар. Группу штурмовиков повел мастер бомбометания летчик Гургенидзе. Командир полка вылетел для наблюдения и контроля, и поэтому его машина шла выше группы и сзади. [24]

Противник встретил летчиков-моряков сильным зенитным огневым заслоном. Стреляла не только артиллерия вражеских кораблей, но и береговая. Однако гвардейцы пробились и с малой высоты нанесли бомбовый удар.

Первым сбросил бомбы и угодил в середину самого крупного транспорта летчик Гургенидзе. Мазуренко видел, как поврежденный транспорт накренился, но все еще держался на плаву. Нет, не смог остаться в стороне от боя Алексей Мазуренко. С высоты 800 метров он ввел свой самолет в пике и сбросил бомбы. От меткого удара транспорт загорелся.

— Вот теперь работу можно считать завершенной, — набирая высоту, проговорил Мазуренко.

Атаки по вражеским кораблям следовали одна за другой. Летчики-гвардейцы потопили четыре вражеских судна и без потерь вернулись на свой аэродром.

За выдающиеся боевые успехи штурмовой полк, которым командовал Алексей Ефимович Мазуренко, наградили орденом Красного Знамени, а сам командир был удостоен второй медали «Золотая Звезда».

Это вдвойне знаменательное событие летчики гвардейского краснознаменного полка отметили новой победой: за несколько дней они потопили три фашистских миноносца и повредили тяжелый немецкий крейсер.

Штурмовики-гвардейцы во главе с Мазуренко неутомимо искали и топили вражеские корабли. В 1944 году, когда развернулось победоносное наступление наших войск, они потопили и повредили свыше 150 немецких судов. Слава гвардейцев-штурмовиков и их командира Мазуренко разнеслась по всему фронту.

Комсомольский экипаж

МИХАЙЛИЧЕНКО ИВАН ХАРЛАМПОВИЧ

Иван Харлампович Михайличенко родился в 1920 году в станице Алмазная Кадиевского района Луганской (ныне Ворошиловградской) области в семье рабочего. По национальности украинец. Член КПСС с 1951 года.

После окончания горнопромышленного училища он два года работал в шахте электрослесарем и одновременно учился в аэроклубе. С 1940 года в армии. В 1943 году окончил Ворошиловградскую военно-авиационную школу пилотов и сразу был отправлен на фронт. Был командиром звена, заместителем командира эскадрильи. За годы Великой Отечественной войны совершил 179 успешных боевых вылетов на штурмовку и бомбардировку живой силы и техники врага.

За образцовое выполнение боевых заданий, мужество, отвагу и геройство, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 1 июля 1944 года присвоил Ивану Харламповичу Михайличенко звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года за новые подвиги на фронте он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны продолжал служить в ВВС и ПВО. С 1962 года подполковник И. X. Михайличенко находится в запасе. Живет в Москве. Работает на одном из предприятий города.

Вторую неделю шел нудный, по-осеннему мелкий дождь. Иногда над аэродромом проносился снежный заряд, и тогда взлетная полоса, подъездные пути и дороги мгновенно превращались в месиво из жирного чернозема. А партизанский разведчик час за часом передавал по радио в штаб фронта: «На станции Смела скопление эшелонов с боевой техникой... Нужны штурмовики... Срочно нужны штурмовики...»

Командующий фронтом, отлично знавший боевые возможности самолетов, понимал, какой огромный урон могла бы нанести противнику даже одна пара ИЛ-2. Но знал и другое — после удара штурмовики вряд ли сумеют в такую погоду вернуться на свою базу.

— Разрешите послать добровольцев, — внезапно предложил командующий воздушной армией.

— Добровольцев? — Брови маршала резко прыгнули вверх, глаза заискрились. — Добровольцев, говорите. Очень хорошо. Но отобрать надо только тех, кто имеет хотя бы... десяток шансов из ста, чтобы возвратиться. Нужны не просто смелые и мужественные летчики. Нужны асы.

Разговор командующего воздушной армией с командиром штурмового авиационного полка не отличался многословием: «Надо...» — «Понимаю». — «Только добровольно, маршал не настаивает...» — «Но ведь надо...»

А взгляд командира полка уже скользил по строчкам списка летчиков: Красота... Минин... Михайличенко... Каждому можно доверить любое задание. Справятся. Но тут... Что тут? Особое задание?.. А разве вылет в тумане и дожде, да еще на железнодорожный [27] узел, прикрытый сильным зенитным огнем, можно назвать иначе?

— Комиссар! — позвал командир своего заместителя по политчасти. Теперь уже двое склонились над боевым расчетом полка. Думают, прикидывают, курят. Через несколько минут созревает единое мнение: «Сколько бы добровольцев ни вышло, ведущим на это заданна пойдет Иван Михайличенко».

Забегая вперед, скажем, что после постановки задачи все экипажи полка сделали два шага вперед. Нет, не по приказу, а по зову сердца, по велению совести и долга. Таков уж характер воздушных бойцов, воспитанных Коммунистической партией, Ленинским комсомолом.

Иван Михайличенко и Александр Левоцкий — комсомольский экипаж ИЛ-2 — шагнули не быстрее и не медленнее других, но шагнули твердо, если можно так выразиться для данного случая, с чувством собственного достоинства. Правда, полной уверенности в том, что пошлют именно их, не было. Рядом стояли такие же экипажи. Безоговорочно соглашаясь на сложное задание, они твердо знали, что выполнят его. Они были готовы к нему.

Командир полка объявил:

— Ведущим пойдет экипаж Михайличенко. Ведомого он выберет сам...

Путь в небо для донецкого шахтера Ивана Михайличенко начался в 1938 году в аэроклубе. Работая электрослесарем в угольном забое, он в свободное время изучил теорию полета и авиационный мотор, самолетовождение и еще массу различных теоретических дисциплин, познал пьянящий холодок прыжка с парашютом, ни с чем не сравнимую радость первого самостоятельного полета...

— Рожденный ползать летать не может, — шутливо напоминали Ивану товарищи по работе, которым, как и ему, в штреках часто приходилось передвигаться согнувшись или на четвереньках.

— Уголек на-гора даем? — подхватывал шутку Иван. — Даем! Так почему же и самому не подняться над терриконами. Какой там простор, ребята!

Он мог часами рассказывать о полетах, о своих первых учителях. И вряд ли кто удивился, когда в следующем году группа учлетов пополнилась крепкими рабочими парнями с шахты, где трудился Иван Михайличенко. Его поведение стало для них примером. [28]

Два года отдал Иван шахте и небу — ждал, пока примут в военную школу пилотов. Это было активное ожидание. Он много летал, учился высшему пилотажу, чистоте техники пилотирования. Мечта его сбылась лишь ранней весной 1940 года. В апреле он впервые надел форму курсанта военной школы пилотов.

Сначала Ивана Михайличенко готовили как бомбардировщика, потом как разведчика, и только в начале 1943 года он стал осваивать грозный штурмовик ИЛ-2.

Первый вылет на боевое задание состоялся 5 июля. Не знал в тот день младший лейтенант Иван Михайличенко, что его боевая биография родилась в самом начале знаменитой Курской битвы. Да и не до этого было. Он летел в составе полка замыкающим третьей шестерки и все время держался ведущего.

Атака! Хвостатыми кометами устремились к земле реактивные снаряды, посыпались противотанковые бомбы. Ивана Михайличенко охватил боевой азарт. Вот оно, возмездие врагу за поруганную землю Украины, за разрушенные шахты Донбасса!

Заход, второй, третий... С земли в знойное июльское небо поднимались клубы дыма и пыли. В такой обстановке не мудрено стушеваться и опытному летчику, и Михайличенко потерял своего ведущего, остался один. Как быть? Метнулся вправо, влево... Нет своих... И молодой летчик, увидя первый попавшийся на глаза самолет, поспешил к нему на форсажном режиме. Спасен! Но стоило ему взглянуть на компас, волосы стали дыбом — курс на запад.

Немедленно развернулся на сто восемьдесят градусов и снизился до бреющего. Линию фронта узнал по вспышкам разрывов. Сел на первый же замеченный с воздуха аэродром. Наступал вечер, и домой в полк ему удалось вернуться только на другой день.

Так начиналась боевая работа в грозном небе войны не только у Михайличенко. Поэтому-то, очевидно, его и не ругали за оплошность, но не оставили без внимания ни одной ошибки. В каждом полете командир звена, что называется, не спускал с молодого летчика глаз: подсказывал, удерживал от опрометчивых поступков, учил метко поражать цели.

Помощь старшего товарища нашла благодатную почву. От полета к полету мужал комсомолец Михайличенко, набирался опыта, военной хитрости, летного и тактического мастерства. В боевых вылетах его часто выручали отличная техника пилотирования, молниеносная реакция, умение, как говорили, стрелять навскидку. К концу Курской битвы на груди летчика-комсомольца [29] засиял орден Отечественной войны 1-й степени. Когда 5 августа 1943 года над Москвой впервые взметнулся победный салют войскам, освободившим Орел и Белгород, — это был салют и Ивану Михайличенко.

Боевые вылеты следовали один за другим. Летчика-комсомольца повысили в должности, доверили водить в бой группы экипажей. Товарищи по полку шутили: «Иван в рубашке родился. Что ни полет — ни одной пробоины». Но никто из них не знал, какое испытание ждет летчика впереди.

Вылетали в составе дивизии под Харьков. Иван Михайличенко вел замыкающую восьмерку. До цели дошли без приключений. Встали в круг, сделали первый заход, второй... четвертый. Летят вниз реактивные снаряды, бомбы, гулко стучат пушки. На земле пылают танки, автомашины, мечутся гитлеровцы. Грозен удар штурмовиков!

При пятом заходе над полем боя появились «мессершмитты». Они с ходу попытались вклиниться в боевой порядок штурмовиков. Не тут-то было. Ведомые надежно прикрывали ведущих. Не дремали и воздушные стрелки.

На выводе из пикирования Иван Михайличенко заметил впереди себя силуэт МЕ-109. Немедленно повернул в его сторону, а он был настолько близко, что крылья даже в большое кольцо прицела не влезли.

— Попался, фашист! — зло прошептал летчик и дал залп из пушек и пулеметов.

«Мессер» вспыхнул. Победа! И тут Михайличенко почувствовал, как его «ильюшин» вздрогнул от удара сверху и зловеще накренился вправо. На плоскости зияла огромная дыра. Не успел летчик что-либо предпринять, как штурмовик раненой птицей начал падать к земле.

«Все, амба!» — пронеслось в голове Михайличенко, но руки и ноги продолжали свое дело — боролись за жизнь машины.

Убран газ. Ликвидирован крен. ИЛ-2 неохотно вышел в горизонтальный полет. Однако он в любую секунду мог сорваться в штопор. Только попробовал летчик увеличить скорость, с крыла полетели клочья обшивки. И все-таки самолет летел, летел в сторону линии фронта.

Это был трудный полет. После посадки правая рука летчика, державшая ручку управления самолетом, опухла до плеча. Врач полка запретил Михайличенко подниматься в небо три дня. А когда опухоль спала и штурмовик был отремонтирован, комсомольский экипаж снова поднялся в воздух, чтобы бить ненавистного врага. [30]

Самые разнообразные боевые задания приходилось выполнять Ивану Михайличенко и его воздушному стрелку Александру Левоцкому: водили группы на штурмовку аэродромов и скопление боевой техники врага, летали на разведку в самых сложных условиях погоды, «охотились» в глубоком тылу противника, «утюжили» передний край перед наступлением наших наземных войск... И всегда успех и удача сопутствовали комсомольскому экипажу. Именно в те дни (через полгода после прибытия на фронт) в боевой характеристике Ивана Михайличенко командир написал: «Отличный разведчик, в боях решителен, проявляет мужество, отвагу и героизм. Из боя каждый раз выходит победителем».

Да, он был не из робкого десятка. Разве не об этом говорит полет восьмеркой на «свободную охоту», когда на одной из полян в глухом лесу наши летчики обнаружили группу танков. То ли гитлеровцев предупредили, то ли они случайно подняли вверх пушки, но идти в атаку навстречу десятку огнедышащих жерл орудий — на это не каждый решится.

— Ноги сами заходили, выполняя маневр, — вспоминал Иван Харлампович о том полете. — Голова втянулась в плечи. Не помню, как рванул рычаг аварийного сброса бомб — и в сторону. Ведомые тоже отбомбились по цели. Несколько танков задымило, но и наша группа понесла потери: один экипаж был сбит прямым попаданием, а второй привез на аэродром борозду, оставленную на крыле снарядом танковой пушки.

Иван Михайличенко любил полеты на малой высоте. Однажды он получил задание во главе шестерки нанести удар по скоплению конницы. Вот где пригодилось умение летчика вести грозный штурмовик у самой земли. Разгрому врага способствовали не только точное попадание снарядов, бомб и пуль, а и рев моторов, сам вид штурмовика, несущегося на бреющем полете.

К моменту, когда было получено разрешение на вылет в район Смелы, Иван Михайличенко считался одним из самых опытных летчиков полка. Ведомым он выбрал Отара Чечелашвили, молодого, надежного летчика, ставшего впоследствии Героем Советского Союза. Отар уже не раз летал с Михайличенко на «свободную охоту», и они отлично понимали друг друга.

Подготовку к вылету начали с прокладки маршрута. Если раньше группы штурмовиков ходили на Смелу через Черкассы, то теперь ведущий проложил линию пути в обход, при этом половина маршрута проходила над лесом. [31]

— Здесь немецких зениток нет, — сказал он Чечелашвили, — и можно подойти к цели скрытно. А в случае неудачи уйдем в лес к партизанам.

Ведомый и воздушные стрелки одобрили план. Кто-кто, а они-то знали цену и внезапности выхода на цель, и отсутствия разрывов зенитных снарядов в небе. За плечами каждого — десятки боевых вылетов.

Нагрузку взяли полную: по восемь реактивных снарядов, шестьсот килограммов бомб, весь боекомплект для пушек и пулеметов.

Уточнили и порядок нанесения удара.

— После сброса бомб — сразу в облака, — заключил Михайличенко.

Взлетели около полудня. До линии фронта шли на бреющем. Облака мешали подняться выше и в районе цели. К счастью, дождь прекратился, и видимость заметно улучшилась. Километра за три до подхода к станции заметили паровозные дымы. По ним-то залпом и пустили реактивные снаряды. Клубы белого пара и змейки огня, бегущие по вагонам, свидетельствовали о попадании.

— Получайте еще гостинец, — крикнул Михайличенко, сбрасывая бомбы.

Самолет вошел в облака. Ни один снаряд зенитки не разорвался в небе Смелы. Гитлеровцы, очевидно, не думали, что в такую погоду над станцией появятся штурмовики.

А погода между тем стала улучшаться. Михайличенко тут же сообщил об этом на аэродром. Через несколько минут штурмовики пара за парой потянулись в сторону железной дороги, где пылали пожары и рвались боеприпасы.

После обеда Михайличенко и Чечелашвили снова взяли курс на Смелу. Маршрут решили не менять. И за это жестоко поплатились. Над опушкой леса с земли ударили «эрликоны». Ведущий почувствовал удар снизу и сразу же заметил падение давления масла в двигателе.

— Поврежден мотор! — передал он ведомому, сбросил бомбы и пошел в сторону линии фронта.

Высота 150 метров. Кругом лес. А мотор почти не тянет. При подходе к Днепру мотор встал. И — о счастье! — прямо по курсу показалась поляна. Но радость оказалась преждевременной. Летчик принял за поляну старую вырубку, сплошь покрытую невысокими пнями. Однако выбора не было, и Михайличенко начал выравнивание, предварительно до отказа затянув привязные ремни. [32] Сильный удар потряс штурмовок, как только он коснулся земли. Ремни лопнули, и летчик ударился головой о приборную доску...

Сколько длилось забытье, не помнит, когда пришел в себя, заметил человеческие фигуры в маскировочных халатах, ползущие к самолету.

— Нет, живым не дамся, — Михайличенко выхватил пистолет и тут услышал русскую речь.

— Свои, братки, свои, — кричал один из солдат. — Выбирайтесь из кабин, а то сейчас немец ударит из минометов.

В этот момент около левой плоскости шлепнулась первая мина. Едва Михайличенко и воздушный стрелок выпрыгнули из самолета, как мины посыпались одна за другой, и «ильюшин» вспыхнул.

Оказалось, что Михайличенко приземлился на только что захваченном нашими наземными войсками плацдарме на правом берегу Днепра...

Осень и зима прошли в напряженной боевой работе. Летали на «свободную охоту», на разведку, штурмовали аэродромы и танки врага. В одном из боевых вылетов был сбит ФВ-189.

А дело было так. Вылетели звеном на штурмовку танков. Появившись над целью на высоте 400 метров, штурмовики образовали круг и один за другим атаковали вражеские танки, которые расползались по лугу между стогами сена. На одном из заходов Михайличенко заметил ниже себя «раму», так в годы войны называли немецкий разведчик «фокке-вульф — 189». Прижимаясь к земле, самолет шел на запад.

— Не уйдешь, — крикнул летчик, доворачивая штурмовик на новую цель и открывая огонь.

Первая очередь прошла справа, вторая — сзади «рамы», а третья попала в фюзеляж. ФВ-189 развалился на куски.

— Есть еще один! — передал в эфир Михайличенко.

— Есть! — подтвердили остальные экипажи группы.

В полку Михайличенко считали не только мастером штурмовых ударов, но и воздушным следопытом. Приведем пример. В паре с Чечелашвили он вылетел на разведку скопления войск. После перелета линии фронта в одном из перелесков, по краю которого проходила железная дорога, Михайличенко увидел чуть заметную струйку дыма.

Что бы это могло быть? Развернулись и со снижением проскочили над лесом. В нем стоял искусно замаскированный бронепоезд. Не успели гитлеровские зенитчики развернуть свои установки, как реактивные снаряды, пущенные с «плов», исковеркали [33] паровоз, повредили несколько бронированных платформ. А еще через десяток минут летчики обнаружили и скопление живой силы противника.

Остались позади вылеты над Корсунь-Шевченковским котлом, полеты на «свободную охоту» под Кировоградом. Фронт огненным валом катился на запад. В сорок четвертом году Ивану Михайличенко четыре раза вручали боевые награды, в том числе орден Ленина с медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Покрылись сединой виски, а он по-прежнему оставался молодым, горячим, с огнем комсомольским в груди. Рвался в бой, радовался каждому новому трудному заданию.

Осенью, теперь уже командир эскадрильи, старший лейтенант Михайличенко одним из первых в полку начал летать на боевые задания ночью. Это сразу же потребовало поиска новых тактических приемов боевого применения грозных машин. Сначала летали на пятиминутном временном интервале на высоте 600 — 800 метров. Однако этот боевой порядок оказался уязвимым. Стоило прожектору схватить штурмовик лучом, и зенитки сразу же открывали довольно точный огонь.

Старший лейтенант Михайличенко предложил уменьшить временной интервал между самолетами, вылетать только парой. В этом случае как только самолет ведущего попадал в луч прожектора, ведомый немедленно его «гасил». Боевые потери резко сократились, а эффективность ночных бомбардировок заметно возросла.

Последние боевые вылеты Иван Михайличенко совершил в небе Берлина. Пожалуй, это были самые сложные полеты. Летать приходилось на малой высоте, а дым пожарищ поднимался до 300 — 400 метров. В один из апрельских дней эскадрилье Ивана Михайличенко было приказано нанести удар по скоплению войск противника, сосредоточенном в парке.

— Объект сильно прикрыт зенитной артиллерией, — предупредил командир полка. — Будьте внимательны. Подумайте о боевом порядке.

Михайличенко выделил специальную группу подавления зенитных средств. Затем организовал встречу экипажей с летчиками-истребителями прикрытия. Продуманы были порядок и направления захода на цель.

В заданное время эскадрилья штурмовиков поднялась в воздух. Вот и район поиска. Техники не видно. Рядом с парком несколько домишек, два больших сарая. Михайличенко развернул самолет и ударил из пушек по одному из сараев. И как будто он задел осиное гнездо. Зенитки ударили со всех сторон, из сараев [34] выползли танки и метнулись в сторону парка. Однако штурмовики подавили зенитную артиллерию и нанесли значительный урон танковой группе врага. После этого вылета на груди командира эскадрильи Ивана Михайличенко появился орден Александра Невского.

Требовательным командиром, скромным и отзывчивым человеком остался Михайличенко и после того, как его боевые заслуги были удостоены второй медали «Золотая Звезда». После войны, пока позволяло здоровье, он служил в авиации, много летал сам, передавал опыт и мастерство молодежи. Среди, его воспитанников был и летчик-космонавт СССР Борис Вольтов. После космического полета он очень тепло говорил об Иване Харламповиче Михайличенко.

В феврале 1962 года И. X. Михайличенко ушел в запас. Однако герой войны не стал в 42 года почетным пенсионером. Он сразу устроился на работу и с тех пор трудится слесарем-сборщиком на одном из московских предприятий.

Ратный труд

МОЛОДЧИЙ АЛЕКСАНДР ИГНАТЬЕВИЧ

Александр Игнатьевич Молодчий родился в 1920 году в Луганске (ныне Ворошиловград) в семье рабочего. По национальности украинец. Член КПСС с 1942 года. В 1937 году поступил в Луганскую военно-авиационную

школу, которую окончил в 1938 году. Незадолго до начала Великой Отечественной войны был назначен командиром авиационного звена.

В годы войны А. И. Молодчий совершил более 300 боевых вылетов, главным образом ночью. Участвовал во многих бомбардировках крупных военных объектов врага. При выполнении боевых заданий налетал в общей сложности 600 тысяч километров.

22 октября 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР А. И. Молодчему присвоено звание Героя Советского Союза. 31 декабря 1942 года он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны А. И. Молодчий окончил Академию Генерального штаба и много лет выполнял ответственную работу в войсках ВВС. С 1965 года генерал-лейтенант авиации А. И. Молодчий находится в запасе.

Резкий вой сирены нарушил тишину воскресного утра. Тревога!

Младший лейтенант Молодчий, захватив с собой небольшой чемодан, побежал на аэродром. И сразу же все, что было намечено на этот выходной день, отодвинулось куда-то на задний план...

В ту весну сигналы сирен часто раздавались в гарнизонах в самое различное время — и днем, и ночью, и в будний, и в воскресный день. Вся наша армия напряженно училась.

Учебно-боевая тревога становилась смотром боевой готовности. Поэтому в войсках относились к ней как к неизбежной необходимости, хотя и не всегда приятной.

Так было и в то утро. Никому не хотелось думать, что это надолго.

Приняв от техников самолеты, опробовав моторы и доложив о готовности к вылету, летчики привычно расположились неподалеку от самолетных стоянок в ожидании дальнейших распоряжений. Высказывались самые различные предположения насчет того, как скоро может последовать отбой.

Некоторые говорили, что сейчас будет отдан приказ на вылет, и тогда уже, конечно, дел хватит на весь день без остатка. Другие считали, что вылета не может быть, так как совсем недавно уже вылетали по тревоге на бомбометание и задание выполнили хорошо.

Но на этот раз отбоя тревоги не последовало. В жизнь каждого советского человека в то памятное воскресное утро вошла война.

Александр Молодчий считал, что теперь он не может ни одного дня оставаться в Воронеже, и его место там, на фронте. [37]

Однако в гарнизон стали прибывать летчики из Гражданского воздушного флота. И ему, совсем молодому командиру звена, приказали обучать летчиков полетам на бомбардировщике.

Конечно, в другое время можно было бы только гордиться столь почетным поручением. Но в те дни Молодчему казалось это совсем неподходящим делом. К тому же большинство летчиков, которым он помогал освоить бомбардировщик, явно превосходили своего учителя по опыту летной работы. Некоторые из них были «миллионерами», то есть налетали миллион километров, а иные провели в воздухе уже по нескольку тысяч часов на самых различных типах самолетов. «Ученики» осваивали незнакомую для себя боевую машину очень быстро и легко, и поэтому несложность его обязанностей как инструктора разочаровывала Молодчего еще больше.

Но ничего не поделаешь, приказ есть приказ, и младший лейтенант Александр Молодчий с утра и до поздней ночи поднимался в воздух, чтобы дать затем разрешение на самостоятельный полет очередному «миллионеру».

Наконец в июле, после недолгой поездки в Москву по вызову Ставки, в Воронеж вернулся командир — полковник Н. И. Новодранов. По его приказанию группа летчиков, которая осваивала бомбардировщик конструкции Ермолаева, построилась. Полковник был предельно краток.

— Я назначен командиром авиационного полка, — сказал он. — Вы все войдете в его состав. Главная задача для каждого сейчас — овладеть полетами на бомбардировщике в ночных условиях. Но летать будем не отсюда, а с другого аэродрома.

И личный состав вновь организованного авиационного полка вылетел в Ростов для тренировки в полетах ночью.

Освоение новой машины проходило в сжатые сроки. Младший лейтенант Молодчий сразу показал незаурядное мастерство. Поэтому в первую же ночь командир разрешил ему летать самостоятельно и в качестве инструктора контролировать летчиков полка. Летчики овладевали полетами по приборам, учились летать в составе группы самолетов ночью.

Особая дружба связала Молодчего с ленинградцем Сергеем Куликовым, простым, хорошим парнем, умелым штурманом. За участие в боях на Халхин-Голе Куликов был награжден орденом Красной Звезды. Перед войной его назначили на должность штурмана эскадрильи.

Весь свой трудный и славный боевой путь друзья прошли плечом к плечу, выручая и поддерживая друг друга. [38] Вскоре летный экипаж пополнился еще двумя комсомольцами — стрелком-радистом А. Ф. Панфиловым и воздушным стрелком А. И. Васильевым.

Через некоторое время полк особого назначения начал свою работу.

Александр Молодчий не без оснований рассчитывал, что ему и его друзьям одним из первых в полку доверят выполнение боевых заданий.

За время тренировочных полетов все члены экипажа хорошо усвоили учебную программу.

Каково же было их разочарование, когда выяснилось, что первые боевые задания поручены тем, кто имел наибольший налет, то есть преимущественно летчикам Гражданского воздушного флота. Они летали главным образом ночью, действуя в глубоких тылах врага, преодолевая расстояния, которые считались рекордными для того времени. Вот почему военным летчикам, в том числе и Молодчему, не имевшим еще достаточного опыта в длительных ночных полетах, приказали продолжать тренировки, чтобы научиться уверенно вести самолет по заданному маршруту ночью только по приборам.

Упорные тренировки продолжались почти каждую ночь. И вот наконец Александру Молодчему приказали готовиться к боевому заданию.

В первый раз экипаж вылетал днем. Цель, по которой предстояло нанести бомбовый удар, — вражеский гарнизон в Демянске.

Проложен по карте маршрут, изучен район полетов и все подходы к цели, еще и еще раз уточнены все детали, проверена подготовленность каждого...

Всех охватило необычайное волнение. Боялись, что погода может ухудшиться и тогда вылет будет отменен. А погода и в самом деле не предвещала ничего хорошего.

Однако страхи оказались напрасными. Командир дал разрешение на вылет, хотя метеорологические условия и не были благоприятными.

Экипаж Молодчего точно вышел на цель и сбросил бомбы. Первое задание выполнено. И хотя оно оказалось несложным, летчики запомнили его надолго. С тех пор и началась боевая страда Александра Молодчего.

После десятка полетов днем начали летать за линию фронта и ночью. Если считать по листкам календаря, то времени после первого боевого полета прошло совсем немного. Но на войне счет иной. Опыт и зрелость бойца измеряются [39] не временем, а количеством схваток с врагом, числом сражений.

Быстро росла слава комсомольского экипажа и его командира. Александр Молодчий летал вдохновенно и страстно. Он неутомим. Никакие препятствия не останавливали его на пути к цели. Бомбами, сброшенными Молодчим, уничтожено много гитлеровских солдат и офицеров, взорвано складов боеприпасов, бензохранилищ, немало подожжено железнодорожных эшелонов, разрушено переправ и мостов.

Ратный труд славных летчиков-комсомольцев, их самоотверженность, героизм и мужество были отменены по заслугам. Уже в октябре 1941 года все члены комсомольского экипажа удостоились высоких правительственных наград. Его командиру — Молодчему присвоено звание Героя Советского Союза. С. И. Куликов награжден орденом Ленина. А. Ф. Панфилов и А. И. Васильев — орденами Красной Звезды.

В 1942 году Молодчий вступил в ряды Коммунистической партии.

Боевая работа продолжалась непрерывно. Взамен прежних полк получил более совершенные самолеты, которые создала наша отечественная промышленность, — бомбардировщики конструкции С. В. Ильюшина — ИЛ-4.

Заместитель командира эскадрильи А. И. Молодчий одним из первых в части вылетел в бой на новом самолете. Все дальше и дальше в тыл врага пролегают его маршруты. Боевая дружба экипажа проходит через все испытания и трудности. Еще в первых боевых полетах штурман Куликов убедился, что его командир отлично пилотирует самолет в самой сложной обстановке, не теряется, умеет проявить сметку и хитрость, чтобы обмануть врага неожиданным маневром. В свою очередь, Молодчий по достоинству оценил своего штурмана.

На любой вопрос командира о месте самолета сразу же следовал исчерпывающий ответ. Иногда обстановка заставляла летчика изменять курс по 10 — 15 раз, и штурман незамедлительно учитывал все эти многочисленные маневры.

Слаженность экипажа особенно наглядно проявилась в дальнем полете на Кенигсберг.

Задание выполняла группа из нескольких самолетов. Молодчий летел ведущим. У линии фронта на высоте более семи тысяч метров их встретили грозовые облака. Молодчий дал экипажам команду действовать самостоятельно. Решили обходить облачность с севера. Несколько раз пришлось менять курс и высоту. Но пробить слой кучевых облаков не удавалось. Так и шли в [40] облаках: попали в сильный снегопад. Снег пробивался в кабину, стало мокро, приборы заиндевели, самолет болтало.

Лететь в таких условиях было очень тяжело. Лишнее движение сделал — устал. Но, несмотря ни на что, экипажи дошли до Кенигсберга, этого арсенала гитлеровской армии. Дошли и нанесли удар по врагу.

Полет от цели снова проходил в облаках, в снегопад, в болтанку. Поднялись до восьми тысяч метров. Облакам не было видно конца. У стрелка-радиста перестал поступать кислород из баллона, начало сказываться кислородное голодание. Молодчий тоже устал. Снова пришлось обходить грозу. Наконец уже над своей территорией, у Торжка, облачность вдруг кончилась, и экипаж увидел восходящее солнце.

Сели в Клину. Бензина оставалось в баках всего литров пятнадцать. Экипаж пробыл в воздухе 9 часов 22 минуты, из них свыше семи часов — в облаках.

Чтобы понять, каких неимоверных усилий стоило всем, и прежде всего летчику, это задание, следует вспомнить, что на самолетах тогда еще не было многих точных приборов, которые устанавливаются теперь и помогают в длительных полетах вне видимости земли, не было и автопилота. Поэтому летчик ни на секунду не мог покинуть штурвал самолета. Воля к победе, выдержка, мастерство всех членов экипажа определили успех. Каждый из них сделал все, что мог. Взаимная поддержка удесятеряла их силы. Недаром именно после этого полета Александр Игнатьевич Молодчий сказал о Куликове: «Золотой у меня штурман». С неменьшим правом могли сказать эту фразу члены экипажа о своем летчике и командире.

Молодчий не просто отличался высоким летным мастерством. Он неутомимый новатор, постоянно ищущий новые способы действий, новые тактические приемы. Это он явился инициатором применения светящих авиационных бомб для освещения цели перед нанесением бомбового удара. Особенно эффективно он применил их 11 июля 1942 года при налете на железнодорожный узел Брянск, который имел весьма сильную противовоздушную оборону.

Самолет Молодчего вышел в район Брянска на высоте 2300 метров. Когда он заходил на цель, гитлеровцы огня не открывали. Это дало штурману возможность спокойно произвести боковую наводку и сбросить бомбы. Они попали в железнодорожный эшелон. В тот же момент Куликов сбросил четыре светящие бомбы. Дальнейшая маскировка врага теперь уже являлась бессмысленной. Сразу вспыхнули десятки прожекторов, с [41] земли открыли по самолету ураганный огонь. Но поздно! Станция была освещена как днем. Наши бомбардировщики, шедшие за самолетом Молодчего, нанесли меткие и сильные удары по цели.

Самолет Молодчего был подбит. Машина плохо слушалась рулей, и летчику с большим трудом удавалось удерживать ее в горизонтальном полете.

Когда затем на стоянке осмотрели самолет, все были удивлены, как можно было на нем вообще держаться в воздухе. 60 пробоин насчитали механики на израненном бомбардировщике. Осколками зенитных снарядов пробило бензобаки, фюзеляж, плоскости... И тем не менее самолет долетел до аэродрома, как бы специально для того, чтобы наглядно доказать свои изумительные боевые качества, прочность конструкции, а также великолепное мастерство и волю советского летчика, чья твердая рука не дрогнула ни на секунду на штурвале.

Экипаж мог быть вполне удовлетворен итогами этой боевой ночи: враг понес большие потери. В результате массированного удара были закупорены основные выходы железнодорожного узла к линии фронта.

Инициатива Александра Игнатьевича Молодчего в этой операции была отмечена командиром авиационной дивизии в специальном приказе от 13 июля 1942 года: «Заместитель командира эскадрильи Герой Советского Союза капитан Молодчий исключительно самоотверженно, с большим мастерством... подсвечивал цель, в результате чего эскадрилья, а за ней и весь полк имели возможность прицельно бомбардировать освещенную цель».

За отличную боевую работу в ту ночь командир соединения объявил экипажам во главе с Молодчим благодарность.

Вскоре произошло еще одно знаменательное событие: часть была преобразована во 2-й гвардейский авиационный полк авиации дальнего действия. Эту высокую честь личный состав заслужил своими самоотверженными делами. За год экипажи полка совершили 2500 боевых вылетов, из них 1786 ночью. На военно-промышленные объекты и живую силу врага было сброшено более 3000 тонн бомб. В воздушных боях экипажи сбили 24 истребителя противника. Два летчика удостоены высокого звания Героя Советского Союза, 172 человека были награждены орденами.

Во всех этих славных делах во имя Родины немалая доля принадлежала экипажу Героя Советского Союза Молодчего. Днем и ночью, в простых и сложных метеорологических условиях [42] громили ненавистных захватчиков Молодчий и его боевые друзья. Они накопили боевой опыт, совершив многие десятки боевых вылетов на бомбардирование скоплений войск и боевой техники противника в различных районах за линией фронта, налеты на железнодорожные узлы, на занятые врагом аэродромы, а также в глубокий вражеский тыл — на Кенигсберг, Данциг и другие города.

Теперь каждому из них — летчику, штурману, стрелку-радисту — по плечу любое задание. Но самым трудным был полет на бомбардирование Берлина.

Накануне вылета полк получил на пополнение новые машины. На одной из них должен был лететь Молодчий, поскольку его прежний самолет был поврежден огнем зенитной артиллерии.

Всю ночь неутомимые техники готовили бомбардировщик к дальнему полету. Обычно в таких случаях, прежде чем отправляться в дальний путь, принято предварительно опробовать машину в воздухе, чтобы узнать ее летные качества, количество расходуемого горючего, масла и т. д. На этот раз времени для облета не оставалось. Ограничились перелетом с центральной базы на промежуточный аэродром, расположенный в 90 километрах от линии фронта, и примерно подсчитали фактический расход бензина и масла.

Аэродром, с которого- предстояло вылететь на вражескую столицу, для предельно нагруженных бомбардировщиков оказался весьма неудобным: грунт ухабистый, вязкий, сразу за краем летного поля начинался лес. Летчику приходилось взлетать «с подрывом», то есть движением штурвала насильно отрывать машину от поверхности аэродрома. Это опасно, поскольку самолет еще не успевал набрать нужную скорость. Но недаром Молодчий считался одним из самых искусных летчиков в гвардейском полку. Он мастерски произвел взлет предельно загруженного бомбардировщика.

Перед линией фронта самолет вошел в облака.

Недалеко от Кенигсберга экипаж Молодчего вышел в район ясной погоды. Уже видны сильные очаги пожаров. Стреляют зенитки. Стали набирать высоту: 6500, затем 6700 метров... Натруженно гудят моторы. Каждая сотня метров высоты требует большого терпения от летчика. К тому же Молодчий, чтобы экономить горючее, старался не давать максимальные обороты моторам. Решили прекратить набор высоты. Позже, над Берлином, Молодчий подумал, что следовало все же забраться повыше, — такая лавина зенитного огня обрушилась на бомбардировщик. [43]

Конечно, все члены экипажа изучили систему противовоздушной обороны вражеской столицы. Им хорошо было известно, что город обнесен тремя поясами зенитных орудий всех калибров, в каждом поясе — до тысячи орудий и обслуживающие прожекторы к ним. Вокруг города — аэродромы ночных истребителей, а над ним — сотни привязных аэростатов, незаметных для самолетов, летящих ночью. И все же действительность намного превзошла ожидания.

К Берлину экипаж Молодчего вышел первым. Это было видно по тому, как вдруг, заслышав гул самолета, на земле включили зенитные прожекторы. Вот вспыхнули и начали шарить по небу их фосфорические голубоватые лучи. Ближе, ближе... Вот один из них скользнул по фюзеляжу самолета, и сразу на помощь ему устремился другой, третий. Летчик резко снизился и направил самолет в спасительную темноту. Правда, при этом пришлось потерять метров триста высоты. Зато прожекторы погасли. Гитлеровцы выжидали.

Ночь была лунная, темный массив затаившегося города хорошо просматривался сверху. Штурман Куликов вывел самолет на боевой курс. Еще несколько мгновений, и он нажал кнопку бомбосбрасывателя. Серия мощных фугасных бомб отделилась от самолета и устремилась вниз.

Теперь там сразу все пришло в движение. Сотни прожекторов включились и начали лихорадочно шарить в небе, вспышки снарядов гроздьями повисли вокруг самолета. Экипажу никогда еще не приходилось подвергаться такому обстрелу.

Уйти от лучей прожекторов практически было невозможно. Молодчий поглубже опустил сиденье, включил полный свет в кабине, чтобы не быть ослепленным прожекторами, и повел самолет, ориентируясь только по показаниям приборов. 14 минут летели сквозь огонь врага. И когда наконец вырвались из зоны противовоздушной обороны, все облегченно вздохнули.

Теперь командир экипажа приказал стрелку-радисту дать радиограмму в Москву: «Задание выполнено, возвращаемся домой». В ответ два коротеньких слова: «Все ясно».

Через девять с половиной часов пребывания в воздухе экипаж Молодчего возвратился на свою базу...

В период контрнаступления Советской Армии под Сталинградом гвардейский полк дальних бомбардировщиков, в котором служил А. И. Молодчий, активно помогал нашим наземным войскам, нанося удары по резервам, железным дорогам ж аэродромам противника. [44] Экипаж Молодчего в то время совершал по два боевых вылета в ночь.

190 тысяч километров пролетел самолет Молодчего над территорией врага, свыше 200 тонн бомб сбросил он на его различные военные и промышленные объекты.

Александр Игнатьевич Молодчий на выдающиеся заслуги в борьбе с фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и геройство награжден второй медалью «Золотая Звезда». Штурману экипажа Сергею Ивановичу Куликову присвоено звание Героя Советского Союза.

Защитник Ленинграда

МЫЛЬНИКОВ ГРИГОРИЙ МИХАЙЛОВИЧ

Григорий Михайлович Мыльников родился в 1919 году в поселке Логиново Касторенского района Курской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1939 года.

В 1940 году окончил Борисоглебскую военную авиационную школу летчиков.

С июля 1941 года и до конца войны Г. М. Мыльников воевал на Западном, Ленинградском и 3-м Белорусском фронтах. Был командиром звена, эскадрильи, а затем заместителем командира полка. Произвел 223 боевых вылета. В феврале 1945 года был тяжело ранен в голову.

Звание Героя Советского Союза присвоено 23 февраля 1945 года. 19 апреля 1945 года за новые подвиги, совершенные на фронте, он награжден второй медалью «Золотая Звезда». Удостоен также многих орденов и медалей.

С 1945 года майор Г. М. Мыльников по состоянию здоровья находится в запасе. В 1954 году окончил Институт народного хозяйства имени Плеханова, живет в Москве и работает по специальности.

Тихо в Новом Осколе. Тихо на улицах, еще тише в комнате. После стольких лет работы в школе, веселого гомона ребячьих голосов скучно старой учительнице Анне Ивановне Першиной.

Правда, бывшие ученики навещают ее. Но ведь у них своя жизнь, свои заботы. Учительница помнит их всех. Послушные и шалуны, скромные и задиристые, они все были дороги ей. Прошли годы... Как-то сложился их дальнейший путь? В свободное время — а его сейчас у нее много — она вынимает фотографии ребят и рассматривает их. Особенно подолгу задерживает взгляд на Грише Мыльникове. Нелегкое детство выпало ему. У матери было восемь детей. И часто Гриша убегал в школу тайком: ведь в такой семье и он работник...

Стук в дверь прервал ее воспоминания.

— Войдите, — сказала она, вставая. Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина среднего роста. Большой шрам на лбу, а на груди — две «Золотые Звезды». Любовно и пытливо смотрели на Першину знакомые глаза.

— Не узнаете, Анна Ивановна?

— Гриша Мыльников! Как же мне не узнать тебя! Стал, значит, летчиком. Да еще дважды Героем... — она подошла и обняла его. — Ну, садись, рассказывай, как жил, за что получил награды...

— Да нечего рассказывать, Анна Ивановна. Ничего особенного не сделал. Летал, штурмовал...

Но он скромничал, дважды Герой Советского Союза Григорий Михайлович Мыльников. Рассказать ему было о чем.

С первых месяцев войны младший лейтенант Мыльников участвовал в боях. Штурмовой полк, в котором он находился, базировался под Ленинградом. [47] В яростных воздушных схватках с сильным и опытным противником молодой летчик приобрел опыт, закалял характер. Старательно изучал Мыльников действия в бою старших товарищей, тактику врага, кропотливо отбирал самое ценное, что могло пригодиться в дальнейшем. Постепенно приходило мастерство. Через несколько месяцев после начала войны он уже считался одним из лучших летчиков в полку.

Зимой, когда немцы плотным кольцом окружили израненный, голодающий город, ленинградцы впервые услышали фамилию Мыльникова.

Стояли серые, ненастные дни.

Холодно, страшно в Ленинграде.

Но город жил... Медленно шли люди по тротуарам. Вдруг взметнулся столб огня. Через несколько минут снова взрыв, потом еще и еще... Фашисты начали обстрел города из дальнобойных орудий. Снаряды методически один за другим падали на улицах. Фашисты надеялись, что в такую погоду авиация не сможет помешать им.

Но они просчитались.

После начала обстрела прошло несколько минут. Командир штурмового полка приказал дежурному позвать к нему Мыльникова и Палагушина.

Когда летчики явились, командир, глядя на карту, лежавшую перед ним на столе, жестом пригласил их подойти поближе и, поставив карандашом точку в месте пересечения двух линий, идущих от Ленинграда, сказал:

— Сейчас звонил командующий. Немцы обстреливают город. Надо помочь.

Летчики молчали. Они не ожидали, что в такую погоду пойдет разговор о вылете. Было слышно, как ветер свистит за окнами, стучит в стекла ледяной крупой. Ведь если даже самолет и поднимется в воздух, сможет ли летчик точно выдержать маршрут, отыскать в таких условиях вражеские орудия, разбить их и возвратиться на свой аэродром?

Но батарею нужно уничтожить во что бы то ни стало!

И Мыльников, посмотрев на командира, негромко ответил:

— Поможем!

Палагушин кивнул головой.

Через несколько минут они поднялись в воздух.

Сквозь метель не видно противоположного конца аэродрома. Все бело вокруг. Напряженно всматривается Мыльников, но земли не разглядеть. Изредка мелькнет темное пятно, и опять все закрывает белая пелена. Однако чем дальше от аэродрома, [48] тем лучше становится видимость, снегопад прекращается. И только поземка покрывает местность снежной кисеей.

Вот показались темные постройки города. Еще несколько минут полета — и увидели в стороне две тусклые вспышки. Вот они, пушки, обстреливающие Ленинград! Пара снизилась и на бреющем вышла на батарею. Пушки вытянули длинные, окрашенные в белый цвет стволы. Перед ними темные раструбы гарн на снегу. Около зарядных ящиков суетилась орудийная прислуга. Штурмовики выпустили реактивные снаряды, развернулись и ударили из пушек и пулеметов. Еще заход — и с обратным курсом отошли от цели. И опять полет почти вслепую. Руки дрожат от напряжения, но Мыльников доволен: задание они выполнили.

В этот день ленинградское радио передало благодарность отважным летчикам Мыльникову и Палагушину, которые в сложных условиях уничтожили вражескую батарею.

Прошло несколько недель. Командир полка Герой Советского Союза майор А. П. Цветенко приказал Мыльникову нанести удар по минометной батарее.

На этот раз погода была на редкость хорошая. Легкие облака скользили по необъятному простору голубого неба. В воздухе чувствовался запах весны, хотя землю еще покрывал снег. Вершины холмов выступали темными пятнами, над которыми прозрачной дымкой поднимался теплый воздух.

Нева осталась позади. Штурмовики подходили к цели. Томительно тянулись секунды. Разве можно было сравнить их с теми, что быстро проходят в обычной обстановке, незаметно складываясь в минуты и часы? Цели нет... Внизу только ровная заснеженная поверхность с темными лентами дорог. Мыльников не мог смириться с мыслью, что полет будет безрезультатным. Чувство долга и ответственности заставило его трезво оценить обстановку. И он дал команду на разворот. Внезапно слева из-за деревьев одна за другой поднялись струйки дыма и растаяли в небе.

«Что же это такое?» — подумал Мыльников.

И, не успев проанализировать, что толкнуло его принять решение, он приказал группе развернуться и повел ее в ту сторону, где продолжали расплываться в небе клочья дыма.

Через мгновения увидели, как по железнодорожному полотну от Гатчины в сторону Мги шел состав. На открытых платформах стояли зеленые танки, торчали толстые стволы самоходных пушек. Паровоз был выкрашен в белый цвет. Он медленно двигался, увлекая за собой огромный эшелон. [49] Штурмовики с ходу пошли в атаку. Сброшены бомбы. Крутой разворот. Мыльников зашел спереди на паровоз и выпустил длинную очередь из пушек.

После посадки Мыльников прибыл в штаб и доложил командиру, что заданной цели не обнаружили, но нанесли удар по эшелону с танками и артиллерией.

Командир с недоумением посмотрел на него.

— Откуда там такой эшелон? — удивился он. — Ты представляешь, как это важно? Значит, фашисты в районе Мги готовят наступление.

Через несколько часов в указанный Мыльниковым район по приказу командующего был послан самолет-разведчик, который сфотографировал атакованный штурмовиками эшелон. На снимке были видны горящие вагоны, перевернутые танки и орудия, лежащий на боку паровоз. За этот вылет маршал Говоров объявил всей группе благодарность, а Григорий Мыльников был награжден орденом Александра Невского.

Наблюдательность, быстрая реакция, умение мгновенно принять правильное решение помогли Мыльникову обнаружить эшелон. А летом 1944 года эти качества летчика опять сыграли большую роль, помогли устранить угрозу, нависшую над его полком.

Дело было так. Мыльников летел ведущим небольшой группы. Недалеко от аэродрома находился редкий лесок. При полете над ним Григорий заметил, как несколько человек метнулись с поляны к деревьям.

«Что это за люди? — подумал он. — Если наши бойцы, то они не будут прятаться от нас. Значит, враги. И так близко от аэродрома? Нельзя, чтобы они оставались здесь». Группа развернулась и над самыми верхушками деревьев пролетела в сторону аэродрома. При этом Мыльников несколько раз качнул крыльями. Еще заход. Штурмовики не стреляли и не сбрасывали бомб, но фашисты поняли, что они обнаружены, а скрыться некуда...

И когда группа пролетела над ними в третий раз, несколько человек подняли руки вверх и побежали в сторону полета штурмовиков. В следующий заход летчики увидели, что из леса выходит большая группа фашистов. Мыльников передал по радио на аэродром, что самолеты «гонят пленных». Вскоре взвод охраны разоружил группу фашистов, которую «взяли в плен» штурмовики. Как потом выяснилось, это была диверсионная группа, ей было поручено произвести налет на аэродром, уничтожить охрану и самолеты, склады горючего и боеприпасов. Фашисты не [50] ожидали наступления темноты, но Мыльников вовремя обнаружил их.

Однажды Мыльников получил несколько необычное задание нанести удар по вражескому кораблю.

Готовился к полету тщательно. Над морем трудно вести визуальную ориентировку. Однообразная водная поверхность только кое-где расцвечена темными и светлыми пятнами — тенями от облаков, издали похожими то на плавающие льдины, то на фантастические острова. Хорошо изучил и береговую полосу, все характерные ориентиры вблизи нее.

Вылетел рано утром. Набрал заданную высоту. Внизу были видны характерные ориентиры — озеро, разбитая пристань на берегу.

Мыльников еще раз уточнил курс, скорость, высоту. Где-то неподалеку должна быть цель. Но найти корабль нелегко.

Серое, затянутое облаками небо, тускло-зеленая вода внизу. Не видно горизонта, небо и вода сливаются. Тучи все ниже. Их становится все больше. Самолет начинает потряхивать. Впереди темное, почти черное пятно. Тряска усиливается. Справа наползают кучевые облака. Самолет приближается к району цели. Машина послушна, все идет как надо. Но вот неизвестно, откуда в самолете появился дым.

«В чем же дело? Что горит? Ясно — на борту пожар. Что же делать? До аэродрома далеко. А до цели? Главное — цель, корабль. И его нужно уничтожить. А дыма все больше. Может, все-таки возвратиться? Тогда корабль подойдет к берегу и высадит фашистов, оружие, снаряды, мины, патроны».

Спешка не в характере Мыльникова. Он выключил все потребители электроэнергии и перешел на аварийную сеть. А дым плотной пеленой окутывал все внутри и, казалось, проникал в мозг, туманил мысли. Нужно немедленно что-то делать...

В эти опасные для жизни минуты Мыльников не дрогнул, не растерялся. Он сумел взять себя в руки, преодолеть страх, продолжал думать о том, как выполнить боевую задачу. Чувство долга подчинило все остальное.

Маневрировать становилось все сложнее, от дыма першило в горле, слезились глаза. Мышцы всего тела ныли от напряжения. Перед вылетом один из опытных летчиков, не раз летавший на морские цели, рассказывал, какие особенности нужно помнить во время поиска, как атаковать, но не мог же он предположить, что все сложится так: болтанка, дым в кабине, низкая облачность. А усталость наливала тело. Она давила, прижимала к сиденью, туманила сознание... Но вот впереди мелькнула [51] среди волн черная точка и тут же исчезла. Может, показалось? Нет, вот она снова появилась... Мыльников пристально вглядывался. «Да, это — цель. Наконец-то!».

Мыльников резко повел самолет на снижение, направив его на центр вражеского транспорта.

Желтые вспышки слепят глаза. Огонь ведут зенитные пулеметы и пушки. От разрывов снарядов самолет несколько раз подбросило. Но цель уже близко. Летчик нажимает кнопки бомбосбрасывателя.

Удар был точным. Разворачивая самолет, Мыльников стал смотреть на место, где шел корабль, и увидел огромные взрывы. Корабль был уничтожен.

Но что же произошло в самолете? Причина выяснилась только после возвращения домой. Виноватым оказался техник самолета.

Вроде бы небольшую оплошность допустил техник, готовивший самолет к вылету. Он не осмотрел как следует машину, не заметил, что много лишней смазки на тягах управления. Смазка попала на детали, которые в полете сильно нагревались, начала испаряться и дымить. И вот к чему это привело! Боевая задача была выполнена только благодаря хладнокровию, мужеству и мастерству летчика.

О полетах Мыльникова создавались легенды. Из самых сложных положений он выходил победителем. Точность его ударов поражала даже опытных, видавших виды летчиков. Командование знало: если ведущим летит Мыльников, задание будет выполнено. Мыльников понимал: мало самому быть хорошим летчиком, нужно научить мастерству и подчиненных.

Он старался использовать каждый час свободного времени для занятий с летчиками эскадрильи. Изучали не только свою авиационную технику, но и противника, слабые и сильные стороны вражеских самолетов. После полета производили тщательный анализ своих действий в воздухе, прикидывали, все ли возможности самолета и его вооружения использовались в бою.

Изучали также тактико-технические данные и боевые возможности танков, автомашин, артиллерии противника.

— Это поможет уничтожить их, — говорил Мыльников.

И он был прав. Знание наземной техники позволяло летчикам быстрее отыскивать ее. Они изучали рельеф местности, скорость движения вражеских войск и другие факторы, исходя из этого, делали вывод, где нужно искать цели. Учеба приносила свои результаты. Особенно запомнился Мыльникову и его товарищам такой боевой вылет. [52]

Это было в январе 1945 года. Наши войска подошли к южной окраине Кенигсберга. Подступы к нему оказались укрепленными. Танки, стоявшие плотно друг к другу, открыли сильный огонь. Мины и надолбы мешали движению нашей техники, и пехота залегла.

Мыльников получил приказание шестеркой «илов» нанести удар по огневым точкам противника и помочь войскам ворваться в город.

Придя в район цели, наши штурмовики восемь раз атаковали врага. И когда группа легла на обратный курс, летчики увидели, что советские бойцы машут им вслед руками.

Сразу после посадки Мыльникова вызвал командир.

— Как бомбил? Своих не задел? — тревожно спросил он.

— Ударили точно, — коротко ответил Мыльников.

— Ну, держись: только что передали, что генерал Хрюкин находился на КП и сам видел вашу работу. Сейчас на ПО-2 сюда вылетел.

Мыльников молчал. Он еще раз вспоминал всю штурмовку. Нет, все правильно!

Через несколько минут легкий ПО-2 приземлился и подрулил к старту. Выслушав рапорт командира полка, генерал Т. Т. Хрюкин приказал выстроить летный состав. Когда летчики построились, генерал спросил:

— Кто вылетал два часа назад шестеркой?

По его тону нельзя было определить, что таится за вопросом, и летчики встревожились: неужели ударили по своим? Мыльников и его ведомые вышли из строя. Полк замер.

Генерал сделал несколько шагов им навстречу и сказал:

— Спасибо вам. Молодцы. Помогли войскам, да еще как! Лично проверю, чтобы вас наградили за этот полет!

За несколько дней до конца войны Мыльников попал в госпиталь. Ранение было тяжелым. И когда он поправился, из авиации пришлось уходить... Тяжело было штурмовику расставаться с любимым делом, но он не пал духом.

Мыльников поступил в институт, окончив который стал работать по новой специальности.

Много лет прошло с тех пор. Иногда, возвращаясь с работы, он видит самолет, с большой скоростью проносящийся по небу. Григорий Михайлович останавливается и провожает его взглядом. Но в глазах его нет печали. Он с гордостью думает, что, может быть, это один из его учеников ведет могучую машину, охраняя нашу мирную страну. И на душе у него становится светло и радостно...

Сквозь свинцовую вьюгу

МЫХЛИК ВАСИЛИЙ ИЛЬИЧ

Василий Ильич Мыхлик родился в 1922 году в селе Солдатское Казанковского района Николаевской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1944 года. В Советской Армии с 1940 года, начал [54] службу курсантом 1-го Вольского авиатехнического училища имени Ленинского комсомола, которое окончил в 1941 году.

В годы Великой Отечественной войны освоил боевой самолет- и стал летчиком-штурмовиком. Был командиром звена, эскадрильи. Произвел 188 боевых вылетов.

За образцовое выполнение боевых заданий командования, за мужество, отвагу и геройство Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года В. И. Мыхлику присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны В. И. Мыхлик окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, до 1966 года служил в Советской Армии. Ныне полковник В. И. Мыхлик находится в запасе, живет и работает в Москве.

Еще в школе комсомолец Василий Мыхлик решил стать летчиком. Окончив среднюю школу, он сначала поступил в 1-е Вольское авиатехническое училище имени Ленинского комсомола. Здесь и застала его Великая Отечественная война.

В сентябре 1941 года он окончил училище, получил звание сержанта и был направлен авиамехаником в один из запасных истребительных авиационных полков, где проходили подготовку молодые летчики. Василий с любовью относился к своему делу, но давнишняя мечта не покидала юношу. Ему самому хотелось взлететь в небо и с воздуха бить гитлеровцев, осквернивших родную землю, родное Криворожье, где провел он свои школьные годы, где остались мать и сестры. С нескрываемой завистью провожал он на фронт летчиков, окончивших курс обучения.

Упорство и настойчивость сделали заветную мечту явью. Командование послало В. Мыхлика учиться. За короткое время он стал летчиком-штурмовиком.

Василий Мыхлик настойчиво изучал опыт бывалых воинов, со всей страстью молодости готовился к боям. Наконец наступил долгожданный день: Мыхлик впервые в составе эскадрильи вылетел на боевое задание — на штурмовку войск противника в районе Козельска.

Внимательно готовился Василий к полету. Он изучил маршрут, линию фронта, расположение огневых средств противника. На полетной карте сделал необходимые пометки, помогающие ориентироваться в сложной обстановке боя, еще раз проверил готовность самолета.

После коротких, но четких указаний командира летчики быстро разошлись по своим самолетам. Мыхлик сел в кабину и по сигналу привычным движением запустил мотор. [55] Один за другим самолеты поднялись в воздух. Заняв свои места в общем боевом порядке, летчики взяли курс на цель.

Василий старался как можно точнее выдержать свое место в группе: по этому будут судить о нем как о летчике. А ведь нужно было и на местность посмотреть, и цель отыскать. Даже тогда, когда группа вышла на заданную цель и ведущий подал команду сбрасывать бомбы, Мыхлик не мог себе четко представить, что делалось в этот момент на земле и куда полетели его бомбы.

— Ничего, еще вылет-другой — и научишься находить любую цель и распознавать противника, где бы он ни был, — сказал огорченному новичку ведущий группы, когда летчики собрались после посадки. — А в группе держишься хорошо, молодец!

От полета к полету Мыхлик все лучше разбирался в обстановке. Он научился «читать» поле боя, видеть то, что в первых полетах не замечал. Летчик не только перенимал опыт старших, но и сам искал новые тактические приемы ведения боя. Скупые на похвалы старшие товарищи хвалили его.

— Василий будет хорошим летчиком, — говорили они между собой. И не ошиблись.

В составе шестерки ИЛ-2 Мыхлик вылетел на очередную штурмовку большой автоколонны немцев, растянувшейся по дороге Брянск — Карачев. Подходя к цели, Василий заметил, что колонну прикрывают с воздуха вражеские истребители. Кроме того, советских штурмовиков встретил сильный заградительный артиллерийский огонь. Умело маневрируя, летчики и воздушные стрелки отбили атаки истребителей, прорвались к цели и обрушили свой смертоносный груз на врага. Однако сильное противодействие истребителей противника, находившихся в воздухе, не дало штурмовикам возможности сделать больше одного захода для атаки колонны. Но и при одном заходе группа сумела уничтожить и вывести из строя до 30 автомашин врага. За отличное выполнение задания командир дивизии объявил Мыхлику благодарность.

На фронте шли ожесточенные бои. Наземным войскам помогали летчики. Только одно появление над полем боя наших штурмовиков воодушевляло бойцов, придавало им силы.

Большую и напряженную боевую работу вели наши летчики и по срыву железнодорожных перевозок противника к линии фронта: разрушали мосты, громили воинские эшелоны на железнодорожных станциях и в пути. Так, однажды на участке железной дороги Брянск — Карачев воздушной разведкой был обнаружен вражеский эшелон с военной техникой. Поступило [56] приказание уничтожить его. Вместе с другими на задание вылетел и Мыхлик. Обнаружив эшелон, летчики с ходу атаковали его. Меткий бомбовый удар группы штурмовиков вызвал крушение поезда.

За время боев на Брянском и Западном фронтах молодой летчик совершил много успешных боевых вылетов, стал зрелым воздушным бойцом, заслужил уважение и признание товарищей. В боях под Орлом в штурмовых ударах по врагу он показал высокое боевое мастерство, мужество и героизм и был награжден орденами Красной Звезды и Красного Знамени. Из рядового летчика он вырос в умелого командира, опытного ведущего группы, зарекомендовал себя мастером штурмовых ударов, стал гордостью полка.

В январе 1944 года, уже имея большой боевой опыт, Мыхлик вместе со своей частью прибыл на Ленинградский фронт. В то время советские войска прорывали кольцо блокады Ленинграда. На долю наших штурмовиков выпала трудная задача: бить по вражеским укреплениям, железнодорожным эшелонам, живой силе и технике врага. Летать приходилось много, иногда по нескольку раз в короткий зимний день, в самых различных условиях погоды.

Важнейшей задачей летчиков-штурмовиков в этот период было уничтожение артиллерии противника, мешавшей наступлению наших войск. С этой целью авиационные и артиллерийские командиры часто договаривались о совместных действиях, составляли плановую таблицу боя, в которой определялись зоны действий артиллерии и штурмовиков.

Артиллеристы, как правило, действовали по заранее засеченным артиллерийским точкам противника на досягаемую для них глубину, а штурмовики — по артиллерии, находившейся в глубине.

В один из зимних дней 1944 года артиллерийский командир сообщил авиационному командиру, что на восточной окраине сильно укрепленного пункта две артиллерийские батареи противника ведут огонь по боевым порядкам наших войск, а на западной окраине этого пункта расположена зенитная батарея. Было решено совместными действиями уничтожить батареи.

От штурмовиков выполнить эту задачу было поручено группе, возглавляемой Василием Мыхликом. Командир группы собрал летный состав и изучил с ним поставленную задачу. Каждая пара знала, когда и что она делает, когда и какой маневр выполняет. [57]

Согласно договоренности наша артиллерия первой открыла огонь по батареям противника. Через пять минут группа штурмовиков под командованием Мыхлика подошла к району расположения батарей противника и парами с разной высоты нанесла по ним бомбовый удар. Затем самолеты встали в боевой порядок «круг» и произвели по целям четыре атаки реактивными снарядами и из пушек. В результате совместных действий штурмовиков и артиллеристов батареи врага были подавлены, а наши наземные войска использовали этот момент для продвижения вперед.

В этом боевом вылете особенно отличился командир группы. Он при первом же заходе подавил огонь зенитной батареи врага, тем самым обеспечил группе лучшие условия выполнения последующей задачи.

Один из эпизодов тех дней запомнился Василию Мыхлику на всю жизнь. На этот раз он повел четверку ИЛ-2 без прикрытия истребителей на штурмовку вражеской автоколонны, которая двигалась по дороге к железнодорожной станции Мшинская. Уже на подходе к цели он услышал взволнованный голос воздушного стрелка Ивана Фаюстова:

— Товарищ командир, справа выше четыре истребителя противника!

— Внимание! Приготовиться к отражению истребителей, сократить дистанцию! — передал по радио Мыхлик ведомым.

Летчики приняли плотный боевой порядок. Чтобы затруднить атаки истребителей, ведущий начал маневрировать по направлению и высоте. Истребители приближались к группе, пытаясь атаковать штурмовиков с различных направлений. Одна за другой появлялись в воздухе огненные трассы. Но они проходили далеко от самолетов: враг боялся пулеметов воздушных стрелков и вел огонь с большой дистанции.

Штурмовики были уже над целью, когда по ним открыла огонь зенитная артиллерия врага. Истребители противника, чтобы не попасть под огонь своих зениток, отошли в сторону и готовились напасть на самолеты после выхода их из атаки.

Во время атаки цели зенитным огнем был поврежден самолет Мыхлика. Загорелась правая плоскость. Но увлеченный боем летчик продолжал штурмовку.

Когда штурмовики возвращались на свою территорию, два немецких истребителя зашли в хвост самолета Мыхлика. Пулеметная очередь повредила управление элероном и рулем поворота. Но в эти секунды воздушный стрелок поймал один из самолетов врага в прицел и сбил его. [58]

На горящем и плохо управляемом самолете Мыхлик не мог продолжать полет. Высота быстро уменьшалась. Пришлось садиться на лес.

Когда треск сучьев стих, наступила тишина. «Кажется, жив, — подумал Мыхлик. — А что со стрелком?» Летчик выскочил из кабины и поспешил на помощь товарищу.

Вблизи были слышны выстрелы, доносилась немецкая речь. ИЛ-2 оказался примерно в 200 метрах от зенитной батареи противника, стрелявшей по штурмовикам. Немецкие зенитчики в грохоте боя не слышали посадки самолета. Но медлить было нельзя.

Мыхлик и Фаюстов поспешили скрыться в лесу. Трое суток шли они к своим. На четвертый день удалось перейти незамеченными линию фронта. Советские бойцы оказали им необходимую помощь. И снова летчик и стрелок в родном полку, среди боевых друзей, которые беспокоились об их судьбе.

Много раз Мыхлик водил группы ИЛ-2 на штурмовку и всегда умело использовал грозное оружие своего самолета. Он летал на разведку войск противника и доставлял командованию ценные сведения, от которых нередко зависел успех боя наших наземных войск.

От летчика-штурмовика в годы войны требовалось, чтобы он умел не только отлично пилотировать самолет и эффективно использовать его вооружение, но и хорошо ориентироваться в полете, видеть, что делается в воздухе и на земле. Особенно это последнее качество необходимо летчику, выполняющему полет на разведку наземных войск: надо скрытно выйти в район разведки, избежать встречи с истребителями противника и умело обойти наземные средства ПВО.

Василий Мыхлик обладал всеми этими качествами. Опыт, накопленный в боевых полетах на различных участках фронта, помогал ему хорошо разбираться в наземной обстановке, опознавать врага на местности и успешно выполнять задания командования.

Однажды командир полка получил задачу разведать сильно укрепленный участок обороны противника. Нужно было выявить расположение огневых средств, складов боеприпасов, сосредоточение танков и другой боевой техники врага. Командир поручил это задание Мыхлику.

Чтобы обеспечить скрытность полета от противника, Мыхлик повел самолет на малой высоте. Линию фронта он прошел над болотистой малонаселенной местностью. Выйдя в тыл вражеских войск, летчик развернул машину, вышел с набором [59] высоты на заранее намеченный ориентир и включил фотоаппарат.

Зенитный огонь не смог помешать Мыхлику выполнить задание. Командование своевременно получило достоверные сведения об укреплениях врага на данном участке.

Во время боев за освобождение балтийских прибрежных островов звену Мыхлика поручили прикрыть высадку десанта наших войск на острове Даго. Это было в начале октября. Стояла плохая погода, шел дождь, низко нависали облака. Подлетев к острову, Мыхлик заметил высаживавшихся десантников. Их передовая группа уже вела бой за небольшой населенный пункт недалеко от берега. Радиостанции наведения не было, и летчикам пришлось самим отыскивать цели. А для этого надо было буквально «утюжить» землю, чтобы при такой погоде разглядеть засевших среди камней гитлеровцев.

Расстояние между немцами и нашими подразделениями было всего около 100 метров. При таком положении можно поразить и свои войска, но Мыхлик повел звено в атаку. Он был уверен в своих подчиненных, знал их твердую выдержку, умение и настойчивость. Звено под сильным огнем противника сделало 16 заходов на вражеские позиции и ушло от цели только тогда, когда израсходовало все боеприпасы, а наши десантники поднялись в решительную атаку.

Доложив командиру обстановку на острове, Мыхлик попросил разрешения повторить полет, чтобы помочь нашим пехотинцам. Просьба летчика была удовлетворена. На этот раз он полетел в паре со своим лучшим ведомым — Александром Артемьевым. На месте прежнего боя уже хозяйничали наши пехотинцы. Пришлось снова «щупать» землю и искать цели. И на этот раз пара сделала 16 заходов. Меткий огонь Мыхлика и его товарищей помог десантникам с небольшими потерями занять значительную часть острова.

Это была последняя штурмовка Василия на Ленинградском фронте. Осенью 1944 года часть, в которой он служил, вошла в состав 3-го Белорусского фронта. Здесь Мыхлик, как один из талантливых и опытных офицеров, назначается командиром авиаэскадрильи и получает звание капитана. Эскадрилья участвует в прорыве сильно укрепленной обороны немцев на подступах к Восточной Пруссии и уничтожении вражеской окруженной группировки.

Командир гвардейского корпуса, с которым взаимодействовала авиация, так рассказывал об одном ударе группы штурмовиков во главе с Мыхликом: «Ровно в 13.30 две пятерки ИЛ-2 появились [60] над целью в районе Кнаутен — Шеферай — бумажная фабрика. После разворота штурмовики очень удачно атаковали цели из всех видов оружия. Противник был в большей своей части уничтожен, а оставшаяся парализованная часть не смогла оказать серьезного сопротивления. Во время атаки штурмовики сожгли три танка, два самоходных орудия и уничтожили до роты солдат и офицеров противника. Атака штурмовиков была произведена точно в срок и точно по целям. Этим воспользовались наступающая пехота и артиллерия, в результате чего боевая задача была выполнена полностью».

А вот вылет группы «илов» под командованием капитана Мыхлика на боевое задание по уничтожению окруженных войск противника юго-западнее Кенигсберга. В 15 — 20 километрах от линии фронта Мыхлик связался со станциями наведения. При подходе к полю боя подал команду:

— Принять боевой порядок!

Экипаж самолета-наводчика, ожидавший прихода группы, указал цель «Батарея южнее пункта Н.». Быстро определив ее на карте и маневрируя в разрывах вражеских зенитных снарядов, Мыхлик повел группу своих штурмовиков в атаку. Взрыв, другой, третий... Снижаясь с высоты 300 — 400 метров до бреющего полета, он видел результаты своей работы — перевернутые и исковерканные орудия и трупы фашистов.

Он сделал уже восемь заходов на цель, когда ему с земли сообщили, что сейчас наша артиллерия начинает обстрел противника. Василий Мыхлик ушел на свою территорию, построил группу ИЛ-2 в «круг» и стал наблюдать за стрельбой артиллерии. Но что это? Снаряды рвались далеко от цели. Он немедленно связался с наводчиком. Артиллеристы уточнили прицеливание и перенесли огонь по цели. Когда артиллерия умолкла, Мыхлик снова повел свою группу в атаку.

— Идите домой, работали отлично! — услышал он по радио.

Еще до возвращения группы на аэродром в полк пришла телеграмма: «Лично наблюдал и восхищен работой группы. Со мной наблюдали работу наземные командиры, которые также восхищены. Ведущему и группе объявляю благодарность. Зам. начальника штаба воздушной армии полковник Жильцов».

В этот вылет Мыхлик не только умело руководил группой, но и сам поджег танк, разбил четыре автомашины с солдатами и грузом, подавил огонь артиллерийской батареи. Смелые и точные действия летчиков, хорошая слетанность группы, инициатива и решительность Мыхлика помогли наземным войскам почти без потерь овладеть укрепленным пунктом. [61]

На 3-м Белорусском фронте эскадрилья, руководимая Василием Мыхликом, совершила 309 успешных боевых вылетов, причем потеряла только один самолет. За время боев на этом фронте полк, в котором служил Мыхлик, стал краснознаменным, а дивизия была награждена орденом Кутузова. В этом заслуга и Мыхлика, который своими боевыми делами повседневно приумножал славу дивизии.

Опыт штурмовиков показывал, что успех во многом зависит от уровня подготовки ведущих групп. Это Мыхлик понял с первых же вылетов. Он внимательно изучал тактику авиации противника, анализировал боевые действия своих товарищей, искал и находил лучшие тактические приемы. Все это позволило офицеру совершенствовать свое тактическое мастерство, стать опытным ведущим, с которого брали пример другие.

Мыхлик проявил себя не только как мастер штурмовых ударов по наземным целям, но и как умелый организатор воздушного боя с истребителями противника. Много раз приходилось ему вступать в неравный бой с воздушным противником в составе различных групп и выходить победителем. Основным оружием штурмовиков в борьбе с истребителями является высокая групповая слетанность, умелое огневое взаимодействие летчиков и воздушных стрелков, железная дисциплина группового полета. Именно эти качества и воспитывал Мыхлик у своих подчиненных.

Особую заботу командир эскадрильи проявлял о повседневном совершенствовании индивидуальной техники пилотирования летчиков. Именно это позволяло вырабатывать и успешно применять в воздушных боях с истребителями противника наиболее эффективные маневры и боевые порядки групп.

Василий Мыхлик — скромный и искренний человек, замечательный товарищ. Он никогда не кичился своими боевыми успехами, не противопоставлял свои заслуги заслугам других. Во всех отзывах командования подчеркивается его исключительно честное и добросовестное отношение к своим обязанностям, чувство высокого воинского долга перед Родиной.

Мыхлик проявил себя на фронте способным организатором и воспитателем. Он щедро делился с летчиками своим боевым опытом, увлекал их личным примером. Он подготовил и ввел в строй немало молодых летчиков, которые стали отличными мастерами своего дела.

Не нужно думать, что одаренному летчику победы давались легко. Он неустанно изучал технику врага, от вылета к вылету совершенствовал боевое мастерство. За искренность, готовность [62] выручить человека в беде Василия любили в коллективе. Жизнерадостный и общительный, он в свободные часы не прочь повеселиться, пошутить. Для его товарищей не было неожиданностью когда командир их эскадрильи получил от генерала армии И. Д. Черняховского благодарность за участие в художественной самодеятельности.

Родина высоко оценила ратный подвиг славного сына украинского народа: Василий Ильич Мыхлик — дважды Герой Советского Союза.

Огонь в лицо

НЕДБАЙЛО АНАТОЛИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ

Анатолий Константинович Недбайло родился в 1923 году в городе Изюм Харьковской области в семье рабочего. По национальности украинец. Член КПСС с 1944 года. В Советской Армии с 1941 года. Начал службу курсантом Луганской военно-авиационной школы пилотов, которую окончил в 1943 году.

В годы Великой Отечественной войны А. К. Недбайло был командиром звена, авиаэскадрильи, произвел 224 успешных боевых вылета. 19 апреля 1945 года ему присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня. 1945 года он был награжден второй медалью «Золотая Звезда». Удостоен также многих орденов и медалей.

После Великой Отечественной войны успешно окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. Ныне генерал-майор авиации А. К. Недбайло продолжает службу в Советской Армии.

Это случилось на реке Миус. Анатолий Недбайло, тогда еще молодой летчик, выполнял одно из первых боевых заданий. В воздушной схватке летчика постигла неудача: его самолет был подбит. Все же Недбайло перетянул линию фронта и сумел посадить израненную машину на своем аэродроме.

Познав горечь поражения, он приобрел нечто такое, без чего не может быть настоящего воздушного бойца: выдержку и настойчивость в достижении цели. И на той же реке Миус Анатолий впервые проявил качества опытного боевого летчика.

Перед штурмовиками была поставлена задача: возвести дымовую завесу на участке, где предполагалось форсировать реку. Выполнение ее возлагалось на звено штурмовиков без прикрытия истребителей. Сложность задания очевидна: летчикам нужно промчаться возле самых позиций противника на высоте 20 — 30 метров под огнем всех видов оружия.

Командир полка гвардии майор Н. Ф. Ляховский перебрал в памяти всех своих летчиков: командир звена Э. Бикбулатов, этот справится несомненно. И другие летчики звена тоже уже тертые калачи.

Таким тертым калачом Ляховский считал и Анатолия Недбайло, хотя тот только-только начинал постигать боевое искусство. Опытный командир сумел разглядеть в молодом летчике хорошие боевые задатки и не ошибся.

— Итак, «специалыгаки», — весело сказал Бикбулатов, обращаясь к летчикам, которым предстояло выполнить специальное задание, — дело новое и сложное. Прежде давайте уясним маневр. Необходимо точно и в то же время скрытно выйти в заданный район. Вначале пойдем в разомкнутом боевом порядке, [65] чтобы не утомить себя. Силы нам понадобятся над целью. За 15 — 20 километров от Миусы, над пунктом Н., переходим на бреющий, а над вражеским берегом «горкой» набираем метров 200 высоты. Первый выброс химического состава произвожу я. Когда появится дымовая завеса, воздушные стрелки должны открыть огонь по огневым точкам противника.

На этом закончилась подготовка к полету.

И вот самолеты уже над целью. Под крыльями самолетов стремительно проносятся траншеи пехоты, пулеметные гнезда. Недбайло зорко следит за ведущим, чтобы не прозевать ответственный момент начала постановки дымовой завесы. Вот шлейф дыма вырывается из-под самолета Бикбулатова. «Раз, два, три... шесть...» — отсчитывает в уме необходимое время Анатолий и видит, что и второй летчик звена, И. В. Калитин, включил дымовые приборы вслед за командиром. Мимо продолжают проноситься вражеские позиции, огрызающиеся пушечным и пулеметным огнем. Советские самолеты летят сквозь этот огонь.

«Одиннадцать, двенадцать...» — продолжает считать Недбайло и нажимает на гашетку. Химические приборы вступают в действие.

В этот момент Бикбулатов бросает машину сначала вверх, затем вниз и ведет огонь по позициям врага. Ведомые следуют за ним. Потом — новый резкий маневр, и штурмовики возвращаются на свой аэродром.

За отличное выполнение этого сложного задания Недбайло была вручена первая правительственная награда — орден Красной Звезды.

Боевые полеты продолжались. 15 августа 1943 года командир эскадрильи Е. Е. Крывошлык собрал летчиков и сказал:

— На аэродроме Кутейниково противник сосредоточил до 80 самолетов. Нашему полку поручено ударить по этому аэродрому тремя шестерками. Одну из боевых групп приказано вести мне.

Командир эскадрильи определил состав шестерки. Недбайло летел замыкающим. Это был его первый боевой вылет на штурмовку вражеского аэродрома.

«Только я закончил перестроение, — рассказывает о вылете Недбайло, — как первая шестерка стремительно пошла в атаку. За ней — вторая... »Еще секунда, и мы обрушимся на вражеский аэродром», — пронеслось в сознании. Прослеживаю взглядом направление пикирования второй шестерки; по отражению солнечных лучей обнаруживаю самолетные стоянки. Машины [66] стояли в каком-то беспорядке по группам. «Так вот он, аэродром», — думаю я и вслед за ведущим ввожу штурмовик в пике. Взор прикован к самолету командира. Малейшее промедление — и бомбы пройдут мимо цели. Еще мгновение — и вниз полетели реактивные снаряды с самолета ведущего. Я делаю то же самое. На стоянке вражеских машин вздыбились взрывы.

Снова слежу за ведущим группы. «Ильюшин» выходит из атаки, и в этот момент из его бомболюков тяжелыми темными каплями падают бомбы. Дважды нажимаю на кнопку сброса. Увеличиваю обороты до максимальных, бросаю взгляд влево, назад. Снова вижу клубы дыма над стоянками; то там, то здесь вспыхивают языки пламени... Попал!

Впереди идущие шестерки вторично заходят на цель. Вокруг них плывут разрывы снарядов зенитной артиллерии. А спустя несколько секунд и мы проносимся сквозь дым разрывов. Запах пороховой гари наполняет кабину. Вслед за командиром веду огонь из пушек и пулеметов. Ритмичная дрожь то и дело пробегает по самолету. Вражеские стоянки из-за пелены дыма просматриваются с трудом. Появляется еще один мощный фонтан пламени...»

После штурмовки самолет Недбайло был атакован вражескими истребителями. Но воздушный стрелок А. И. Малюк отбил все атаки. Несмотря на то что штурмовик получил серьезные повреждения, Недбайло довел его до своего аэродрома.

Боевая активность летчика росла по мере приобретения личного опыта, по мере того, как усваивался им опыт лучших авиаторов. Однажды Недбайло вылетел на боевое задание в составе группы, ведомой опытным командиром Д. С. Прудниковым. Выполнив задание, группа возвращалась на свой аэродром. И здесь ведущий заметил фашистских бомбардировщиков Ю-88, летевших в направлении наших войск. У командира быстро созрело решение: атаковать! В этом необычном для штурмовиков бою советские летчики сбили шесть фашистских самолетов. На другой день Недбайло сбил Ю-87, а его стрелок — еще один бомбардировщик.

Недбайло топил вражеские корабли в Черном море, совершал налеты на аэродромы противника, летал на разведку. И в каждом боевом вылете старался выбрать из многочисленных и разнообразных приемов ведения боя такой, который поставил бы противника в трудное положение и обеспечил победу советским летчикам.

Особенно многому научился Недбайло в боях за освобождение Крыма. При налете на аэродром в районе Херсона, прикрытый [67] сильным зенитным огнем, он не пошел в лобовую атаку, а избрал маршрут над морем. Группа шла на бреющем полете, потом самолеты резко набрали высоту и неожиданно появились в тылу у гитлеровцев. Перестроившись из боевого порядка «клин» в боевой порядок «змейка» и маневрируя среди зенитных разрывов, они всей своей огневой мощью обрушились на вражеские самолеты. Разумно построенный боевой порядок обеспечивал свободу маневра каждого экипажа. Восемь раз заходили на цель советские летчики. Находившиеся на аэродроме фашистские самолеты были уничтожены. Наша группа вернулась на свой аэродром в полном составе.

Настал новый день — и новая победа: в северной бухте Севастополя Недбайло и его ведомые потопили вражеский корабль.

И так день за днем, от победы к победе.

Во время боев за освобождение Крыма Недбайло стал членом Коммунистической партии. После этого его вызвал командир полка и приказал принимать эскадрилью:

— Пора самому растить героев.

Молодой командир энергично взялся за порученное ему дело. Выполнение партийного долга стало самым главным в его жизни.

Прежде Недбайло сам старался брать пример со старших, опытных летчиков. Теперь будут брать пример с него. Раньше он смотрел на других — теперь молодежь смотрела на него с надеждой и уверенностью. Молодым летчикам были по душе его сила воли и вера в победу, глубокое знание техники и тактики воздушного боя. Уж если командир выходит на цель, он не уйдет с поля боя, пока враг не будет подавлен. А в трудную минуту он всегда найдет единственно правильное решение, которое обеспечит победу.

И молодые летчики старались брать пример со своего командира.

Июль 1944 года, 3-й Белорусский фронт. Под мощными ударами советских частей фашисты откатывались на запад. Летчики с воздуха поддерживали наземные войска; уничтожали отходящие колонны фашистских автомашин, эшелоны на станции Городзики; помогали добивать вражескую группировку, окруженную нашими войсками в 12 — 15 километрах восточнее Минска.

8 июля ведомая Недбайло шестерка, состоявшая исключительно из молодых летчиков, вылетела для нанесения бомбово-штурмового удара у переправы через реку Свислочь. [68]

Местность, проплывавшая под крыльями самолетов, хорошо просматривалась. На подходе к заданному району, на дороге между двумя зелеными массивами, показалась растянувшаяся колонна войск врага. У реки Свислочь на широкой поляне, свободной от деревьев, царило смятение: на берегу перед узким проходом, словно отара овец, теснилась различная военная техника.

Штурмовики делают заход и в правом пеленге наносят бомбовый удар. Цель накрыта. Самолеты перестраиваются в «круг» и начинают штурмовать разрозненные части неприятельской группировки на поляне и вдоль дороги.

В момент пикирования мимо штурмовиков проносятся крупные снаряды.

«Бьют из танковых орудий», — подумал Недбайло и в ответ послал на врага реактивные снаряды.

Затем командир взял ручку на себя, перевел машину в набор высоты. Окинул взглядом ведомых. Машина младшего лейтенанта Н. М. Киреева продолжала стремительно пикировать, оставляя за собой клубы серого дыма.

В чем дело?

— Выводи! — крикнул Недбайло по радио. — Земля, зем...

Не поздно. Горящий штурмовик врезался в самую гущу вражеских танков и автомашин. Огненная шапка взрыва поднялась над поляной, выбрасывая во все стороны груды бесформенных обломков.

О подвиге Киреева стало известно всему фронту. Специальная листовка, выпущенная политуправлением, рассказывала всем воинам о доблести героя. Гвардии младший лейтенант Киреев был навечно зачислен в списки части,

Много внимания уделял Недбайло поиску новых тактических приемов. Всем летчикам были хорошо известны преимущества боевого порядка «круг». Одно плохо: когда штурмовики завершали выполнение задания, им, чтобы следовать на аэродром, приходилось перестраиваться в «пеленг» или в другой боевой порядок. В зависимости от числа самолетов на такое перестроение уходило от трех до десяти минут. Этого момента и поджидали многие фашистские летчики. Они, как коршуны, набрасывались на штурмовиков и нередко наносили им существенный Урон.

«Как уберечь экипажи от губительного вражеского огня в эти минуты?» — вот вопрос, решению которого Недбайло посвящал короткие минуты фронтового отдыха.

В одном из боевых вылетов, когда Недбайло был ведущим, [69] ему после атаки удалось перестроить свою группу так быстро, что противник, не успев опомниться, вместо «круга» увидел «пеленг», уходящий на свою территорию. Попробовали было фашистские истребители обрушиться на штурмовиков, но потеряли один самолет и отказались от преследования.

«Значит, можно собрать группу в короткое время», — обрадовался Анатолий и попробовал разобраться, как это произошло.

Большой лист бумаги пересекает волнистая линия — линия фронта. Посередине круг — кривая, по которой будут двигаться самолеты над целью. Половина круга проходит над территорией противника, половина — над нашей. На кругу шесть самолетов. Под номером один — ведущий.

Недбайло бережно прикалывает листок к бревенчатой стене землянки и начинает объяснять летчикам:

— Над целью работаем обычно. Как только сделаем последний заход, я командую: «Приготовиться», а сам продолжаю имитировать атаку. Вы же по следующей моей команде резко разворачиваетесь, берете курс на свою территорию и следуете все в одну точку сбора, — Анатолий протянул длинные пунктирные линии от каждого самолета к указанной точке.

Беседа затянулась. Говорили о важности четкого взаимодействия не только между экипажами штурмовиков, но и с истребителями прикрытия, о необходимости изменения боевого порядка еще до подхода к цели и многом, многом другом, что могло обеспечить победу в новых боях.

Все, о чем говорил Недбайло и что дополняли летчики, проверили в полете. Вышло неплохо.

Наши войска наступали по литовской земле. Продвигались вперед быстро и, чтобы не было задержек, штурмовиков вызывали на поле боя по нескольку раз в день. Наши летчики громили артиллерийские батареи, подавляли сильно укрепленные узлы сопротивления, штурмовали вражескую пехоту. Были дни, когда в воздухе не появлялось ни одного фашистского истребителя, и тогда штурмовики чувствовали себя хозяевами положения.

Но так было не всегда.

...Недбайло вел шестерку «илов». Над ними кружили четыре наших истребителя «як». Задача обычная: уничтожить артиллерийские позиции врага в двух километрах западнее Вилковишки. Обнаружить цель, севернее которой протекает широкая река и где сходятся железная и шоссейная дороги, не представляло трудности. И поэтому Недбайло чувствовал себя спокойно, [70] уверенный, что все будет в порядке. В воздухе ни одного вражеского истребителя — это тоже неплохо.

Однако опытные летчики ни при каких условиях не оставались благодушными. В разных условиях старались применять различные боевые порядки, чтобы в случае неожиданной встречи с воздушным противником иметь максимум преимуществ. Так было и на этот раз: когда до линии фронта осталось километра четыре-пять, Недбайло перестроил свою группу из «клина» шестерки в правый «пеленг». Потом включил передатчик и, сообщив на контрольный пункт свой позывной, запросил разрешения начать атаку цели.

С земли приказали указанную ранее цель не штурмовать, а выйти на юго-восточную окраину города и ударить по вражеским танкам.

Так бывало не раз. Недбайло быстро анализирует обстановку, прикидывает, с какой стороны лучше заходить на цель, и отдает команду ведомым перестроиться в боевой порядок «круг». Экипажи, строго выдерживая заданные дистанции, образуют гигантское кольцо.

Фашисты почувствовали, что вот-вот начнется атака, и стали обстреливать штурмовиков. Однако несколько жидких трасс малокалиберной зенитной артиллерии прошли далеко в стороне. Недбайло уже собрался было отдать команду о начале атаки, как вдруг заработал наземный передатчик и в наушниках шлемофона ясно прозвучали слова о грозящей опасности:

— Вас атакуют 12 истребителей ФВ-190. Будьте внимательны!

Анатолий требует от ведомых приготовиться к бою и тотчас передает прикрывающим истребителям:

— Веду оборонительный бой в боевом порядке «круг».

Пока состоялся этот радиообмен, Недбайло внимательно изучал воздушную обстановку. Действительно, со стороны солнца прямо на них мчалась группа тупоносых истребителей. Вражеские самолеты росли на глазах. Недбайло знал, что воздушные стрелки уже изготовились к отражению атаки и, как только позволит дистанция, откроют огонь по врагу.

Однако замысел фашистских летчиков был иной. Прежде всего они обрушились на истребителей, на четырех «яков», летевших несколько выше штурмовиков. Фашисты попытались оторвать группу прикрытия от штурмовиков и сковать ее боем. Частично это им удалось. Недбайло увидел, как две пары ФВ-190 связали боем «яков». Остальные восемь «фокке-вульфов» [71] стремительно приближались к шестерке «илов». Прошла секунда, еще секунда. И вдруг, словно по команде, открыли огонь воздушные стрелки всех шести самолетов. Огонь был настолько эффективным, что вражеские истребители тотчас отвалили в сторону.

Первая атака была отражена. Но что теперь предпримет противник, чтобы, используя свое численное преимущество, не допустить штурмовиков к цели?

Что бы он ни предпринял, Анатолию Недбайло было ясно одно: нужно твердо держать оборонительный круг и при любой повторной атаке использовать всю силу огня штурмовиков для поражения воздушного противника.

А противник тем временем пошел на новую хитрость. Четверка продолжала сковывать боем пару наших истребителей. Вторая четверка ушла в сторону солнца, видимо, желая выбрать новый удачный момент для атаки. Третья четверка «фокке-вульфов» разбилась на пары и заняла исходную позицию для атаки оборонительного круга штурмовиков сверху и снизу. В тот же миг обе эти пары, заметив разрыв между самолетом Недбайло и замыкающим круг «илом», набросились на последний.

Но не скованная боем пара «яков» решительно пошла в атаку на двух нижних «фокке-вульфов». И тут же ведущий вражеский самолет вспыхнул, так и не успев открыть огонь по штурмовикам.

Но загорелся не один ФВ-190. Наблюдавшие за боем с земли увидели, как почти одновременно были сражены три вражеских самолета. Кто же сбил еще два?

Ведущего верхней пары поджег Недбайло. Он выпустил по фашистскому самолету сразу четыре реактивных снаряда. Разгадав хитрость врагов, он специально создал разрыв между самолетами, летящими по кругу, и, когда верхняя вражеская пара стала приближаться к штурмовику, летящему впереди, направил свой самолет на ведущего и выпустил снаряды. Почти одновременно стрелок-радист самолета Недбайло открыл огонь по ведомому нижней пары.

Все три вражеских истребителя рухнули на землю. Вторая атака врага захлебнулась в огне наших истребителей и штурмовиков.

А что же было дальше?

Потеряв три самолета, «фокке-вульфы» больше в бой не вступали. Они оставили в покое наших «яков» и скрылись вдали, за линией фронта.

Но штурмовики еще не выполнили поставленной перед ними задачи. Настало самое подходящее время это сделать. Недбайло отдал команду к атаке и первый перешел в пикирование на вражеские танки. Снова заработали пушки, и на голову врага посыпались противотанковые бомбы.

Когда все боеприпасы, предназначенные для наземных целей, были израсходованы, с запада появилась группа МЕ-109. Недбайло немедленно подал команду приготовиться. II как только он стал имитировать новую атаку, его ведомые все вдруг развернулись и четко перестроились в новый боевой порядок. Вражеские летчики сочли за лучшее не вступать в бой со штурмовиками.

Так закончился этот трудный бои. А сколько их всего на счету летчика Анатолия Константиновича Недбайло! И в каждом проявились выдержка и настойчивость, летное мастерство и командирские качества героя.

Пришел долгожданный День Победы. В этот радостный майский день советские люди славили своих героев, тех, кто сквозь пожарища войны бесстрашно пронес алый стяг нашей Родины. Среди них был и Анатолий Константинович Недбайло.

Дважды над планетой

НИКОЛАЕВ АНДРИЯН ГРИГОРЬЕВИЧ

Андриян Григорьевич Николаев родился в 1929 году в деревне Шоршелы Мариинско-Посадского района Чувашской АССР в семье крестьянина. По национальности чуваш. Член КПСС с 1957 года. Детские годы провел в родной деревне, работал в колхозе, учился в сельской школе-семилетке, затем в лесотехническом техникуме, работал в Карелии в Деревянском леспромхозе мастером по лесозаготовкам.

В 1950 году призван в армию. В декабре 1950 года окончил курсы воздушных стрелков, а в конце 1954 года — военно-авиационное училище летчиков. Летал на реактивном истребителе. С 1960 года в отряде космонавтов.

18 августа 1962 года за участие в первом в мире групповом длительном полете космических кораблей «Восток-3» и «Восток-4» Андрияну Григорьевичу Николаеву присвоено звание Героя Советского Союза. 3 июля 1970 года за успешное осуществление длительного орбитального полета на космическом корабле «Союз-9» летчик-космонавт СССР А. Г. Николаев награжден второй медалью «Золотая Звезда». Он герой труда Монгольской Народной Республики и Демократической Республики Вьетнам.

В 1968 году А. Г. Николаев успешно окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского. Ныне дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Андриян Григорьевич Николаев продолжает службу в Центре подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина.

1 июня 1970 года в клубе Звездного городка, украшенном портретом Юрия Гагарина, было людно. Беседа с американским космонавтом Нейлом Армстронгом, гостившим тогда в нашей стране, протекала тепло, непринужденно. Гость подробно рассказал о работе, которую он провел, летая на корабле «Аполлон-11». Встреча продолжалась за дружеским ужином. Уже стемнело, когда кто-то включил телевизор. На экране появилось изображение стартовой площадки и ракеты, окруженной фермами обслуживания, а затем — космонавтов в кабине корабля. Вглядываясь в них, Армстронг предположил, что транслируется старая передача о каком-либо полете, и, узнав одного из космонавтов, воскликнул:

— Андриян Николаев!

Гостю пояснили: идет передача о старте советского космического корабля «Союз-9». И надо было видеть, с каким вниманием американский космонавт следил, как стартует наш шестнадцатый космический корабль, выходивший в тот вечер в свой длительный путь. С профессиональным любопытством Нейл Армстронг задавал десятки вопросов, интересовался программой нового эксперимента. Утром от него на борт «Союза-9» пошла радиограмма: «Самые добрые пожелания экипажу в выполнении полетного задания. Отличного возвращения!»

Миллионы людей увидели на экранах телевизоров в поздний июньский вечер, как, ступая по залитой прожекторами стартовой площадке, подошли к ракете два космонавта, услышали рапорт об их готовности к полету. И вот оба — командир корабля Андриян Николаев и бортинженер Виталий Севастьянов заняли свои рабочие места. В эфире вновь зазвучал позывной [75] «Сокол», как почти восемь лет назад, в августе 1962 года, когда Андриян Николаев впервые вышел в космос на «Востоке-3».

Невольно на память пришли те дни, когда Андрияном Николаевым был творчески решен ряд сложных вопросов. В числе их — самый первый эксперимент «свободного плавания» в кабине корабля. Никто тогда, на заре космических полетов, не знал, что может произойти, если космонавт в состоянии невесомости освободится от привязных ремней. «Оказалось, — рассказывал потом в своих записках Андриян Николаев, — что человек, потерявший свой вес, может свободно перемещаться в пространстве. Достаточно было коснуться пальцем стенки кабины, чтобы поплыть в противоположную сторону, а коснувшись потолка, — опуститься в кресло. Первое «свободное плавание» продолжалось около часа. Это было удивительное состояние. Ничего не весишь, ни на что не опираешься и вместе с тем все можешь делать».

Тогда, в 1962 году, «Восток-3» сделал 64 витка вокруг планеты. Трое суток он находился в групповом полете с «Восто-ком-4», управляемым Павлом Поповичем. 95 часов пробыл тогда в космосе Андриян Николаев. Преодоленный им путь исчислялся в 2 639 600 километров. Для того времени это являлось абсолютным мировым рекордом продолжительности и дальности космического полета.

95 часов в космосе! Но сил у Андрияна было много, и, едва коснувшись ногами твердой почвы родной земли, он уже начал мечтать о новом полете. Об этом не знал никто — он поведал свои мысли только самому ближайшему другу, Валентине Терешковой, через год ставшей первой в мире женщиной-космонавтом, а потом — его женой. Она поддержала это решение, посоветовала не спешить. Человек смелый и хладнокровный, Андриян Николаев знал, чего хотел и куда стремился.

Родом Андриян Николаев из села Шоршелы, что в переводе с чувашского языка означает «Светлые ключи». Там, на берегу прохладной речки Цивиль, прошло его босоногое детство. Отца-колхозника семья, в которой было четверо детей, лишилась рано. Окончив сельскую школу-семилетку, Андриян поступил в лесной техникум и, получив специальность, стал трудиться в краю островерхих елей и прозрачных озер — Карелии. Там и застал его призыв на военную службу.

Лесорубы с сожалением проводили пришедшегося им по душе мастера лесоучастка — юношу толкового, рассудительного. После окончания специальных курсов Николаев служил стрелком-радистом [76] на скоростном бомбардировщике, затем был направлен в авиационное училище и стал летчиком-истребителем. В жизни каждого человека бывают минуты, как нельзя лучше раскрывающие его характер. Именно такое испытание выпало на долю Андрияна Николаева в один из июньских дней 1956 года. В назначенный час он повел реактивный истребитель в пилотажную зону. День стоял солнечный. Редкие облака сливались на горизонте в сиреневую дымку. Внизу синели поля цветущего льна. Все в душе летчика пело.

Вдруг мерный посвист двигателя оборвался. На приборной доске заплясали многочисленные стрелки. Самолет быстро терял высоту — на аэродром посадить его было уже нельзя. А земля приближалась. Андриян Николаев развернул истребитель в направлении зеленой площадки и начал планировать на нее. Машина пронеслась над речкой, перевалила через поросший кустарником холм и вышла на площадку, которая была пригодна для посадки. Андриян, выровняв самолет, приземлился.

Через несколько минут на «газике» примчался командир полка. Осмотрев машину и подойдя к краю оврага, сокрушенно покачал головой: «Еще бы немного, и поминай как звали». Опытный летчик, он хорошо понимал, какое самообладание потребовалось молодому лейтенанту, чтобы спасти машину. На такого человека можно было положиться в самой сложной обстановке. Именно об этом и сказал командир, когда вручал часы, на крышке которых было выгравировано: «Лейтенанту Николаеву А. Г. от командира войсковой части». Первая награда! С этими часами через несколько лет он впервые отправился в космос.

В том же памятном 1956 году Андриян Николаев стал кандидатом в члены партии.

Будучи космонавтом «первого призыва», он вместе с Гагариным, Титовым готовился к первому полету, провожал Юрия в первый полет на «Востоке», горячо обнял своего друга после его возвращения с орбиты. Память до мельчайших деталей сохранила подробности того солнечного утра — 12 апреля 1961 года. И тепло крепкой ладони Гагарина, и блеск его синих глаз. Все тогда на стартовой площадке передвигались каким-то особенным, легким шагом, лица у всех были озарены ожиданием чего-то радостного. Андриян Николаев, как всегда, держался скромно. Когда ракета, пророкотав двигателями, исчезла в небе, академик С. П. Королев, уловив восхищенный взгляд Андрияна Николаева, чуть улыбнувшись, сказал:

— Скоро и вас будем так же провожать...

Но сначала на орбиту поднялся Космонавт Два — Герман [77] Титов, у которого Андриян Николаев был дублером. «Такую же тренировку, как и я, проходил и Космонавт Три, — вспоминал Герман Титов в своих записках «700 000 километров в космосе» об Андрияне Николаеве. — Это среднего роста молодой человек, удивительно спокойный, неторопливый, скромный. Многим из нас пришелся по душе этот добродушный, умный и волевой парень, способный быстро принимать решения, бесстрашно и последовательно мыслить. С таким можно работать целый век». Очень точная характеристика Андрияна Николаева — человека сильной натуры, мягкого, доброго сердца.

После первого полета Андрияна Николаева на «Востоке-3» автору этих строк довелось быть свидетелем, как космонавт отвечал на вопросы анкеты, предложенной одним из журналистов. Сто лет назад по просьбе своих дочерей подобную анкету заполнял К. Маркс. Стоит привести здесь ответы космонавта. На вопрос — достоинство, которое он больше всего ценит в людях, Андриян, не задумываясь, ответил: «Трудолюбие». На другой вопрос — о достоинстве, которое больше всего ценится в мужчине, написал: «Сила и мужество».

— Ваша отличительная черта? — прочитал он вслух и, пожав плечами, заметил: — Пусть скажут другие.

— Ваше представление о счастье?

— Быть достойным звания строителя коммунизма, — подумав немного, уверенно написал космонавт.

— Недостаток в человеке, который вы считаете наиболее извинительным?

— Легковерие.

— Недостаток в человеке, который внушает наибольшее отвращение?

— Лживость и подхалимство, — написал Андриян Николаев и добавил, что, на его взгляд, так думают все советские люди.

— Ваша антипатия?

— Фашизм.

— Любимое занятие?

— Учеба.

— Любимый поэт?

— Пушкин и мой земляк Хузангай, — написал Андриян Николаев и, бросив взгляд на стоящую в комнате скульптуру, добавил, — а из современников — Сергей Есенин...

— Любимый прозаик?

— Горький и Шолохов.

— Любимый герой?

— Андрей Соколов из шолоховской «Судьбы человека». [78]

На вопрос о любимом цветке Андряин Николаев ответил: «Ландыши», а о любимом цвете написал: «Я люблю нежно-голубой цвет воздушного океана, в котором купается наша планета Земля». Любимым его блюдом оказалось национальное чувашское кушанье — хуран-кукли.

Почти восемь лет отдал Андриян Николаев настойчивому труду, чтобы совершить полет на «Союзе-9». За это время еще одиннадцать раз стартовали наши космические корабли. В каждое из этих новых свершений был заложен и его посильный труд. Он глубоко впитывал опыт пилотируемых полетов, старался все время находиться на уровне возрастающих требований. Чтобы быть готовым к выполнению более сложных заданий, он успешно окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского.

В начале 1970 года отмечалось десятилетие создания дружной семьи космонавтов, и собравшиеся, сердечно говоря о ветеранах Звездного городка, уважительно называли имя Андрияна Николаева. А тот, кому довелось вместе с ним тренироваться на сложной аппаратуре, — молодой инженер Виталий Севастьянов, — мечтательно произнес:

— Хорошо бы с таким командиром пойти в космос...

Желание это сбылось. Бортинженером на «Союзе-9», управляемом Андрияном Николаевым, полетел именно Виталий Севастьянов. Почти три недели, с позднего вечера 1 июня до второй половины дня 19 июня 1970 года, наш народ пристально следил за их полетом. Каждый день люди внимательно вслушивались в сообщения с орбиты, различали спокойный, чуточку глуховатый голос командира «Союза-9», звонкие нотки в докладах бортинженера. На экранах телевизоров все видели, как трудится экипаж корабля. Его многосуточный рейс явился новым достижением отечественной космонавтики, существенным шагом в познании тайн Вселенной.

Работая на орбите, экипаж «Союза-9» последовательно выполнял свои сложные задания. Самочувствие и у командира, и у бортинженера все время было хорошим. Вслушиваясь в ровный голос Андрияна Николаева, рассказывающего о том, что делается на корабле, я невольно припомнил эпизод, случившийся еще в августе 1961 года. Когда кто-то из группы специалистов, встречавших «Восток-2», сказал, что семнадцать с половиной витков вокруг планеты, совершенных Германом Титовым, — предел выносливости, Андриян Николаев, застенчиво улыбнувшись, [79] заметил:

— Люди будут летать в космосе пять, десять, пятнадцать суток. И, наверное, еще больше...

Утверждение это сбылось. За 18 суток, проведенных в космосе экипажем «Союза-9», выполнено более 50 научно-технических и медико-биологических экспериментов и исследований. Многое увидел и запечатлел на пленку экипаж. Глазам космонавтов представились тропические штормы, лесные пожары в Африке, пылевая буря в Ираке, облачные образования над Индийским океаном, зарождение циклона в районе Новосибирска. Они любовались снеговой шапкой вулкана Килиманджаро, причудливыми пятнами озер Танганьика, Ньяса, Виктория и Чад, могучими голубыми лентами Волги, Нила и Амазонки. Под их кораблем проплывали Кавказ и Памир, поблескивала гладь Севана, Иссык-Куля и Байкала. Пролетая над Средиземным морем, космонавты видели его зеленые острова, различили Афины и Стамбул; рядом с египетскими пирамидами их взору представилось новое величественное сооружение — Асуанская плотина.

Космонавты вели наблюдения за космическим миром. В россыпи звезд находили Бегу, Южный Крест, Альфу, Бету, Сириус, Канопус, Арктур и Денеб, любовались восходом и заходом Солнца, фотографировали Луну, наблюдали падение метеоров...

В иных из экспериментов, выполняемых экипажем, принимали участие другие космические аппараты и наблюдатели, находившиеся на Земле. Один из подобных исследований проводилось, когда «Союз-9» пролетал над акваторией Индийского океана. Там находилось научно-исследовательское судно «Академик Ширшов», а над «Союзом-9» пролетал искусственный спутник Земли — «Метеор». И еще один интересный опыт был проведен на 222-м витке вокруг Земли. Космонавты ручным управлением сориентировали корабль так, что один из его иллюминаторов оказался направленным на Землю. В течение длительного времени поддерживалась нужная ориентация и производилось фотографирование геолого-географических объектов. Одновременно велась и фотосъемка с бортов самолетов. Сопоставление данных подобной комплексной аэрофотосъемки представило большое значение для науки.

«Сокол-1» и «Сокол-2» (позывные Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова) все время были в курсе событий, происходивших на Земле. Отлично работала связь: передавались итоги проделанного в космосе, телевизионные репортажи, в день отдыха игра в шахматы с Землей, разговоры с родными. Это [80] были волнующие минуты, когда в день шестилетия дочери командира «Союза-9» — Аленки — она говорила с отцом, находившимся в космосе. На огромном экране в Центре управления полетами возникли изображения Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова.

—  «Соколы»! Я — «Чайка», — взяв в руки микрофон, взволнованно вызвала их Валентина Николаева-Терешкова.

— Папа! Ты скоро вернешься домой? — вглядываясь в отца, звонко спросила Алена.

И надо было видеть, какой доброй улыбкой озарилось лицо Андрияна Николаева. Поздравив дочурку с днем рождения, он показал, как «плавает» в кабине взятая в полет ее небольшая куколка. Земля и космос оживленно, словно бы по обычному телефону, обменивались житейскими новостями. И нельзя было в этот момент не подумать о том, сколь далеко — всего за несколько лет, прошедших с первого полета в космос Юрия Гагарина, — шагнули вперед наша наука и техника.

Размеренно протекали каждые из 18 суток, проведенных экипажем «Союза-9» на орбите. Систематические физические упражнения. Утренние туалеты. Бритье специальной электробритвой и обычной безопасной. Завтраки, обеды и ужины с подогревом блюд на электроплитке. Научно-исследовательская работа по программе. Отдых в спальных мешках...

За то время, пока «Союз-9» летал над планетой, в нашей стране произошло немало событий. Главнейшим из них были выборы депутатов в Верховный Совет СССР. На сей раз — 14 июня — экипаж «Союза-9» начал трудовой день раньше обычного. В 8 часов 15 минут по московскому времени он передал радиограмму, обращенную ко всем советским людям. «Находясь сейчас в просторах Вселенной, — говорилось в этой радиограмме, — с чувством своего высокого гражданского долга присоединяемся ко всем избирателям, отдающим свои голоса за лучших сынов и дочерей нашей Родины, за кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных. В этот торжественный день мы, как и весь советский народ, голосуем за дальнейший расцвет нашей социалистической Отчизны, за родную Коммунистическую партию, за коммунизм».

День выборов космонавты отметили интенсивной работой. Вели наблюдения и фотографирование различных участков планеты, и в частности долины Нила и Асуанской плотины. Для проверки системы управления проводили ориентацию корабля в ручном и автоматическом режимах. Включив двигательную установку, выполнили очередную коррекцию орбиты. Начав [81] трудиться рано утром, они закончили рабочий день поздней ночью, когда повсюду на избирательных участках заканчивался подсчет результатов всенародного голосования.

На 224-м витке, во время очередного сеанса связи, микрофон взял в руки Главный конструктор космических кораблей «Союз».

— Еще никто не находился в космическом полете так долго, как вы, — сказал он, поздравляя Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова с новым достижением.

Да, экипажем «Союза-9» в тот день был побит рекорд продолжительности космического полета, установленный в свое время американскими космонавтами Фрэнком Борманом и Джеймсом Ловеллом. Вся зарубежная печать писала об этом. А Борман и Ловелл передали на имя Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова телеграмму: «Мы поздравляем и посылаем наши лучшие пожелания вам в то время, когда вы проходите новые рубежи в исследовании космоса. Ваши достижения являются дополнительно новым свидетельством того, что человек может жить и работать в космическом пространстве в течение продолжительных периодов. Мы желаем вам дальнейшего успеха в выполнении вашего важного полета и благополучного возвращения на Землю».

Космический рейс продолжался. На газетных полосах запестрели впечатляющие числа времени, в течение которого экипаж находился на орбите, — 350 часов, 375 часов, 400 часов... С часа на час можно было ожидать команды на спуск с орбиты. И она была подана на 287-м витке.

В нужный момент заработала тормозная двигательная установка. Корабль, замедляя скорость, по гигантской кривой устремился к Земле, в район Караганды, где его ожидала группа встречи. Радиолокаторы фиксировали путь спускаемого аппарата. Динамик, установленный в Центре управления полетами, зазвучал голосом Андрияна Николаева:

— В правом иллюминаторе виден юг Каспийского моря... Все идет по программе...

Еще несколько последних, может быть, самых напряженных секунд полета. И вот наконец бережно поддерживаемый парашютной системой «Союз-9» приземлился на распаханное поле невдалеке от села Интумак, в 75 километрах от Караганды. Многодневный космический полет завершен!

Первый медицинский контроль, первая беседа, первый земной обед. У экипажа впечатлений масса, аппетит завидный. Первое заявление из района [82] приземления:

— Горячо благодарим Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Советское правительство за оказанное нам большое доверие по осуществлению длительного полета. Все системы корабля работали четко. Чувствуем себя нормально.

В свое время автору этих строк довелось быть свидетелем, как Юрий Гагарин дарил Андрияну Николаеву томик своих записок «Дорога в космос». Раскрыв голубую обложку, он мягким, округлым почерком написал на титульном листе: «Желаю тебе самых счастливых и самых хороших космических полетов, всегда возвращайся на нашу родную советскую землю счастливым и невредимым».

Пожелание первого космонавта сбылось! Радостным возвратился в августе 1962 года Андриян Николаев из полета на «Во-стоке-3». Поровну разделяя с Виталием Севастьяновым счастье своего второго, восемнадцатисуточного космического рейса, он возвратился на Землю с чувством исполненного долга.

Флагман крылатого строя

НОВИКОВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ

Главный маршал авиации Александр Александрович Новиков родился в 1900 году в деревне Крюково Нерехтского района Костромской области. По национальности русский. Член КПСС с 1920 года. В Советской Армии с 1919 года.

А. А. Новиков воевал на фронтах гражданской войны, участвовал в подавлении контрреволюционного мятежа в Кронштадте, ликвидации белых банд на Кавказе. В 1930 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. С марта 1933 года на штабной и командной работе в Военно-Воздушных Силах.

Великую Отечественную войну А. А. Новиков встретил на посту командующего ВВС Ленинградского военного округа. Проявил себя вдумчивым, и инициативным авиационным военачальником. С весны 1942 года возглавил Военно-Воздушные Силы Советской Армии, стал заместителем наркома обороны СССР по авиаций. Как представитель Ставки Верховного Главнокомандования координировал боевые действия ряда воздушных армий в Сталинградской битве и Кубанском воздушном сражении, на Курской дуге, при освобождении Украины, Белоруссии, Прибалтики, в Восточной Пруссии, Польше, Венгрии, Румынии, штурме Берлина, разгроме Квантунской армии на Дальнем Востоке.

17 апреля 1945 года Александру Александровичу Новикову присвоено звание Героя Советского Союза. 8 сентября 1945 года он был награжден второй медалью «Золотая Звезда». Удостоен также многих орденов и медалей СССР и иностранных государств.

После войны А. А. Новиков избирался в Верховный Совет СССР, занимал ряд ответственных постов в центральном аппарате Вооруженных Сил, работал в Министерстве гражданской авиации. Его перу принадлежит книга «В небе Ленинграда», учебные пособия и работы по истории советской авиации. В 1958 году А. А. Новикову присвоено звание профессор.

В настоящее время живет в Москве.

Шел третий день войны. Сдерживая натиск гитлеровцев, Красная Армия вела ожесточенные бои. Фашистская авиация уже нанесла ряд бомбовых ударов по советским городам Риге, Каунасу, Минску, Смоленску, Киеву. Ленинградские летчики вели воздушные бои на дальних подступах к городу на Неве. А в штабе ВВС Северного фронта под руководством генерала А. А. Новикова заканчивалась разработка операции, утвержденной Ставкой Верховного Главнокомандования: более 500 самолетов готовились нанести удар по вражеским аэродромам на всем фронте — от Выборга до Мурманска.

Такого еще не знала история наших Военно-Воздушных Сил, Предстояло в считанные часы скоординировать действия сухопутных и морских летчиков, находившихся в подчинении командующих трех общевойсковых армий, двух флотов и фронтового командования. 25 июня 1941 года воздушная армада из 263 советских бомбардировщиков и 224 истребителей и штурмовиков нанесла внезапный удар по 19 аэродромам врага. За несколько часов в воздушных боях и на земле противник потерял 41 самолет. Операция продолжалась в течение шести суток. Количество аэродромов, по которым наносился удар, увеличили до 39. Увеличились и потери фашистов. Враг был вынужден оттянуть свою авиацию за пределы радиуса действия советских истребителей. Так с первых дней сражений массированные удары по аэродромам врага стали одним из основных средств борьбы за господство в воздухе.

Обстановка под Ленинградом осложнялась. В начале июля нависла угроза над Псковом. Командующий военно-воздушными силами Северного фронта генерал А. А. Новиков предложил [85] К. Е. Ворошилову, руководившему в те дни Северо-Западным направлением, сосредоточить основные силы авиации для поддержки наземных войск соседнего Северо-Западного фронта и временно отказаться от самостоятельных действий авиационных частей в Карелии. К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов одобрили инициативу А. А. Новикова. Но массированному использованию авиации, как и организации ударов по аэродромам, сильно мешало ведомственное разделение авиационных соединений. На согласование больших и малых вопросов уходило слишком много драгоценного времени.

Для облегчения руководства боевыми действиями войск и авиации 23 августа Северный фронт был разделен на два фронта: Ленинградский и Карельский. По предложению К. Е. Ворошилова, А. А. Жданова и А. А. Новикова вся авиация, входившая в Ленинградский фронт, была подчинена единому командованию. Это мероприятие, закрепленное директивой Ставки, явилось важным моментом в развитии советского военного искусства вообще и основ боевого применения Военно-Воздушных Сил в частности.

Первые, наиболее трудные месяцы войны. Какие только задачи не приходилось решать генералу Новикову в то сложное время! Организация борьбы за господство в воздухе, взаимодействие с наземными войсками и Военно-Морским Флотом, воздушная разведка, ремонт техники, обеспечение боеприпасами... Советуясь со своими заместителями и офицерами штаба, командующий авиацией Ленинградского фронта всегда находил оригинальные решения, неуклонно проводил их в жизнь. Примером тому может служить блестяще проведенная операция по бомбардировке и штурмовке аэродромов, с которой мы начали свой рассказ.

Чтобы подчеркнуть важность того или иного задания, командующий часто выезжал на фронтовые аэродромы, беседовал с летчиками, инженерно-техническим составом, воинами обслуживающих подразделений. Отличительная черта его стиля работы с людьми — товарищеское обращение с подчиненными. И летчики верили своему флагману, любили его, гордились, что он лично ставит боевую задачу. А это в дни, когда приходилось по б — 8 раз подниматься в небо, одному вести бой против пяти и более противников, было очень важно.

Чем ближе подступал фронт к Ленинграду, тем ожесточеннее становились схватки с врагом на земле и в воздухе. Героизм советских воинов был массовым. Но подвиг комсомольца летчика-истребителя Петра Харитонова выходил, казалось, за рамки

возможного. Когда отказало бортовое оружие, он зашел в хвост «юнкерсу» и ударом винта снес ему хвостовое оперение. Советский истребитель продолжал лететь, а Ю-88 рухнул на землю.

Восхищенный мужеством и мастерством молодого летчика, генерал А. А. Новиков в тот же день доложил о подвиге П. Т. Харитонова Андрею Александровичу Жданову.

А через день, 29 июня, еще два ленинградских летчика совершили таран в воздухе. Ими были однополчане Петра Харитонова кандидат в члены партии Степан Здоровцев и комсомолец Михаил Жуков. Тогда-то генерал Новиков и предложил Военному совету фронта представить мужественных авиаторов к званию Героя Советского Союза.

«Воздушный таран, — писал позднее Главный маршал авиации А. А. Новиков, — это не только молниеносный расчет, исключительная храбрость и самообладание. Таран в небе — это прежде всего готовность к самопожертвованию, последнее испытание на верность своему народу, своим идеалам. Это одна из высших форм проявления того самого морального фактора, присущего советскому человеку, который не учел, да и не мог учесть враг, так как он имел о нашем народе, о нашем строе весьма смутное представление. И не случайно за всю войну ни один вражеский пилот не отважился на таран».

8 июля 1941 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении С. И. Здоровцеву, М. П. Жукову и П. Т. Харитонову звания Героя Советского Союза.

И сколько еще себя в схватках лихих
Покажут советские люди!
Мы многих прославим, но этих троих
Уже никогда не забудем.

Пророческими оказались стихи Александра Твардовского. Список, который открыли ленинградские летчики, увеличился многократно. Их подвиг стал вдохновляющим примером и был повторен советскими летчиками сотни раз.

В ходе боев под Ленинградом и во всех последующих боях и сражениях командующий и Военный совет Военно-Воздушных Сил много делали для воспитания стойкости и мужества, любви авиаторов к Родине. Неуклонно повышался уровень партийно-политической работы, закалялся боевой дух личного состава, крепла вера в победу. За успешные боевые действия, отвагу, мужество и героизм тысячи авиаторов были награждены орденами и медалями, а лучшим из лучших присвоено звание Героя Советского Союза. [87]

В середине июля соотношение сил в воздухе в районе Ленинграда было примерно 2 : 1 в пользу гитлеровцев. Наши летчики все больше и больше убеждались, что воевать в плотном строю и боевых порядках групп трудно и тактически невыгодно. Требовалось срочно отказаться от звена из трех самолетов и перейти к паре, состоящей из ведущего и ведомого. Этого же требовало и применение новой техники, поступавшей на вооружение авиации. Генерал Новиков, изучая боевой опыт, пожалуй, одним из первых по достоинству оценил и поддержал это новшество.

Забегая вперед, скажем, что пара самолетов как основа боевого порядка истребителей прижилась не сразу. Но за ней уже в те дни угадывались пути развития тактики. Это понимали летчики и других фронтов. Они тоже вели настойчивый поиск. Постепенно из пар стали создаваться боевые группы из четырех, шести и более самолетов. При необходимости пары и группы эшелонировались по высоте. Воздушный бой стал стремительным, динамичным, результативным. Однако внедрено новшество в боевую практику всех ВВС было значительно позже. Лишь на исходе второго года войны пара была принята как основа боевого порядка не только в истребительной, но и в штурмовой авиации.

С особой полнотой полководческий талант А. А. Новикова раскрылся на посту командующего Военно-Воздушными Силами Красной Армии, на который генерал А. А. Новиков был назначен весной 1942 года. Центральный Комитет партии, Ставка Верховного Главнокомандования поддерживали инициативного генерала-авиатора во многих начинаниях, руководили его работой, направляли ее. Ряд новинок, которые были в свое время испытаны в небе Ленинграда и оправдали себя в практике боевых действий, постепенно стали внедряться на других фронтах.

Прежде всего, очевидно, следует подчеркнуть вклад А. А. Новикова в коренную перестройку организационной структуры Военно-Воздушных Сил. Создание воздушных армий, которые, как правило, стали входить в состав фронта самостоятельной .единицей, позволило исправить ошибку мирного времени и значительно расширило возможности массированного применения авиации.

Повышению боевой эффективности Военно-Воздушных Сил способствовало также создание однородных — истребительных, штурмовых и бомбардировочных — авиадивизий, резервных авиакорпусов. В результате этих преобразований у Красной Армии оказалась мобильная ударная сила небывалой мощности,

которой можно было маневрировать от Белого до Черного моря и оказывать существенное влияние на стратегическую обстановку целого направления.

В поездках на фронт в качестве представителя Ставки у А. А. Новикова проявились незаурядные способности военачальника ленинской формации, глубоко и всесторонне анализирующего обстановку, умеющего предвидеть ход событий, наиболее рационально, с перспективой использовать имеющиеся силы и средства. Решая стратегические и оперативные задачи, командующий ВВС ни на минуту не забывал о совершенствовании тактики.

Взять, к примеру, полеты зимой. До 1942 года в истребительной авиации использовались лыжные шасси, которые обеспечивали безопасность взлета и посадки при снежном покрове без существенных затрат на подготовку аэродрома. Но в воздухе лыжи — помеха. Они уменьшали скорость полета, ухудшали маневренность боевой машины. «А что, если и зимой летать на колесах?» — подумал Новиков. Посоветовался со специалистами. Те согласились, что лучше затратить усилия на расчистку сугробов и укатку снега, нежели идти на ухудшение тактико-технических данных истребителей. С разрешения Ставки провели эксперимент в боевых условиях. Он оправдал самые смелые надежды. С весны сорок второго истребители летали только с колесными шасси и сохраняли свои маневренные преимущества в течение всего года.

Командующий ВВС постоянно и с большой тщательностью изучал накопленный в войсках боевой опыт, обращая особое внимание на эффективность использования оружия и техники, боевые возможности групп самолетов различного состава, тактические новинки. Поэтому его указания офицерам и генералам отличались конкретностью, ясностью мысли, всесторонним знанием боевых возможностей каждого авиационного соединения.

Непрерывный рост подготовки авиационных кадров, обогащение их боевым опытом — одно из важных условий достижения победы над врагом. Командующий ВВС учил авиационных командиров и штабных работников глубоко понимать характер и способы ведения боевых действий и умело применять свои знания в конкретной обстановке.

Примечателен в этом отношении случай, который произошел на 1-м Украинском фронте под Тернополем. Окруженная вражеская группировка перекрыла огнем единственное шоссе, по которому шло снабжение наших войск, продвинувшихся на запад. [89]

— Такая заноза в нашем тылу, никак не выдернешь ее! — сердито сказал на совещании командующий фронтом.

А. А. Новиков, координировавший в те дни боевые действия нескольких воздушных армий в боях за Правобережную Украину, принял весьма рискованное, но, пожалуй, единственно правильное в сложившейся обстановке решение: удар по окруженной группировке врага нанести днем силами двух дивизий легких ночных бомбардировщиков У-2. Дело в том, что бомбить надо было очень точно — рядом свои войска! Но прорвись к полю боя несколько пар вражеских истребителей — беззащитным и хрупким У-2 несдобровать бы. Все решило мощное истребительное прикрытие. Экипажи легкокрылых ночников отлично сработали и днем. Едва отбомбился последний из них, гитлеровцы выбросили белый флаг.

При подготовке каждой новой операции генерал, а с 17 марта 1943 года маршал авиации А. А. Новиков и его ближайшие помощники члены Военного совета Военно-Воздушных Сил Н. С. Шиманов, Г. А. Ворожейкин, С. А. Худяков, Ф. Я. Фалалеев, А. Н. Никитин и другие стремились внести в боевое применение авиации что-нибудь новое, основанное на опыте. Как тут не вспомнить о сопровождении штурмовиками танков и пехоты. Ростки этого тактического приема родились еще на Карельском перешейке. Потом окрепли на Ленинградском фронте в сорок первом. И окончательно, теперь уже как форма боевого использования штурмовой авиации, утвердились в августе сорок второго на Западном фронте.

И потому совершенно естественным было предложение А. А. Новикова основную ставку в Сталинградской битве сделать не на бомбардировщиков, а, на штурмовиков, тогда как главным средством борьбы за господство в воздухе оставались истребители. Это выгодно было и авиационной промышленности: штурмовики в производстве дешевле бомбардировщиков, а в то время каждая боевая машина была на вес золота. Практика боев подтвердила дальновидность командующего ВВС. Несмотря на непогоду, «илы» взлетали почти каждый день. Сопровождая танки и пехоту, они огнем мощного бортового оружия — реактивными снарядами, бомбами и пулеметами — крушили вражескую оборону на переднем крае и в тактической зоне, при необходимости вели воздушные бои с истребителями и бомбардировщиками врага, выполняли задачи воздушных разведчиков.

Оправдало себя в битве на Волге и другое новшество, предложенное командованием ВВС: управление воздушными боями [90] с земли по радио. Кстати сказать, очень скоро связь по радио в Военно-Воздушных Силах была внедрена повсеместно, а к концу сорок четвертого года, согласно приказу командующего, ни один экипаж самолета не имел права подняться в небо без устойчивой радиосвязи.

Мощь советской авиации росла изо дня в день. Героический советский народ, руководимый Коммунистической партией, делал все возможное для своевременного и полного оснащения ВВС новейшей техникой, всем необходимым для боя и жизни авиаторов. К весне 1943 года, когда в небе Кубани разгорелось знаменитое воздушное сражение, наша авиация по качеству техники и количеству боевых единиц уже не уступала гитлеровской, а кое в чем и превосходила ее. Ощутимо выросло боевое мастерство летчиков, искусство авиационных командиров и штабов. Во время воздушных боев на Кубани командующий ВВС лично ознакомился с боевыми действиями летчиков 4-й и 5-й воздушных армий. Однако в первый же день было отмечено, что наши летчики поднимались в воздух чаще фашистских, а господства в воздухе советская авиация, по существу, не имела. Немедленно были внесены соответствующие коррективы в организацию боевых действий авиации и ее тактику: бомбардировщики стали действовать массированно, большими группами, делать по нескольку заходов на цель; штурмовики увеличили время нахождения над территорией, занятой врагом; истребители основную часть своих действий перенесли за линию фронта. На Кубани советские летчики выиграли одну из крупнейших воздушных битв.

Между тем в Ставке Верховного Главнокомандования шла усиленная подготовка к битве на Курской дуге. К тому времени авиация непосредственного сопровождения наземных войск заметно усилилась. Достаточно сказать, что в разгар летних боев на фронт ежемесячно поступало более тысячи «илов». Выросло и искусство взаимодействия авиации с наземными войсками. Об этом красноречиво говорит хотя бы такой факт. Господство в воздухе, завоеванное истребителями в первые дни операции, позволило советским штурмовикам вместе с танкистами 7 июля в считанные часы разгромить сильную танковую группировку врага в районе железнодорожной станции Поныри.

— С боевым использованием ИЛ-2 против танков, — рассказал мне Александр Александрович, — у меня связано воспоминание об одном довольно любопытном разговоре со Сталиным. Произошел он 13 февраля сорок четвертого, когда фашисты пытались вызволить свои войска, окруженные в районе Корсунь-Шевченковского. [91] «Скажите, товарищ Новиков, — глядя прямо в глаза, спросил меня Верховный, — можно остановить танки авиацией?» Секунды были отпущены мне на раздумье. Очень короткие секунды потому, что они протекали под пристальным взглядом Сталина. Где, сколько танков, когда — я не знал. А он задал вопрос, ждет. И тут мне вспомнилась Курская дуга. И я твердо ответил: «Остановить танки можно!» — «Завтра утром летите на фронт и принимайте меры, — приказал Сталин и добавил: — Нашумели о котле, а захлопнуть его не можем». На другой день я был у генерала С. А. Красовского, командовавшего 2-й воздушной армией. Положение оказалось очень серьезным. В районе Шендеровки передовые части врага разделял только 12-километровый просвет, а у наших наземных войск ни горючего, ни достаточного количества боеприпасов — распутица.

Александр Александрович замолчал, чему-то улыбнулся.

— И все-таки приказ Сталина был выполнен, — продолжил « он, — 15 февраля штурмовики, вооруженные кумулятивными бомбами — на борту каждого по двести пятьдесят полуторакилограммовых бомб — нанесли несколько массированных ударов по наступавшим танкам гитлеровцев и остановили их. Авиаторы хорошо решили свою задачу. Многие были награждены, а мне 21 февраля присвоено звание Главного маршала авиации...

Весть о присвоении высшего воинского звания в авиации застала А. А. Новикова на 1-м Украинском фронте. Здесь он почти до середины мая координировал действия нескольких воздушных армий, а в начале июня направился в Ленинград в качестве представителя Ставки для проверки готовности авиации фронта и Краснознаменного Балтийского, флота к предстоящим боям на Карельском перешейке. Главный маршал авиации А. А. Новиков координировал боевые действия авиаторов фактически до конца операции.

Любопытная деталь. Полет из Москвы в Ленинград командующий ВВС выполнил не на борту пассажирского самолета, а в кабине учебного истребителя ЯК-7. Главному маршалу хотелось лично убедиться в обоснованности жалоб летчиков на грубую отделку ларингофонов и наушников шлемофонов, поступивших на вооружение. Так Александр Александрович поступал всегда, когда речь шла об интересах подчиненных, о снабжении летчиков добротным снаряжением.

Приближалось начало белорусской операции «Багратион». К этому времени закончилась коренная перестройка Военно-Воздушных Сил, выросло и улучшилось их оперативное искусство. [92] Авиационная промышленность обеспечила ВВС достаточным количеством боевых самолетов — за полгода их выпущено 16; тысяч. Теперь на всех фронтах советские летчики были хозяевами в небе, они диктовали гитлеровцам свою волю и навязывали им свою тактику. Борьба за господство в воздухе по-прежнему была одной из основных задач советской авиации, одним из основных условий успеха действий сухопутных войск в наступательных операциях.

К участию в белорусской операции привлекалось около 6 тысяч самолетов — пять воздушных армий. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков предложил использовать в ходе сражения всю авиацию дальнего действия. Руководство и координацию действий воздушных армий осуществлял Главный маршал авиации А. А. Новиков вместе с видными авиационными военачальниками С. А. Худяковым, А. Е. Головановым, К. А. Вершининым, С. И. Руденко и другими.

Белорусская операция охватывала огромную территорию — более 1000 километров по фронту и до 600 километров в глубину. И на всех направлениях роль авиации была очень велика. Наступая в условиях лесисто-болотистой местности, где очень мало дорог, артиллерия неизбежно отставала от передовых частей. И тогда для развития успеха недостаток артиллерийского огня могла восполнить только авиация. Летчики, несмотря на плохую погоду, блестяще справились с этой задачей. Враг был сброшен с хорошо укрепленных позиций, а затем в считанные дни окружен и уничтожен. В ходе операции наши наземные войска в тесном взаимодействии с авиацией образовали три больших «котла» — в районе Витебска, Бобруйска и Минска — и в короткий срок разгромили окруженные вражеские группировки.

И снова Главный маршал авиации А. А. Новиков в пути, в гуще фронтовых событий, на направлении главного удара. В коротком очерке невозможно описать ход всех операций, в которых он принимал участие. Но о штурме Кенигсберга, очевидно, напомнить целесообразно. В ней особенно выпукло проявились полководческие качества командующего ВВС.

Прежде чем говорить о штурме столицы Восточной Пруссии, хочется рассказать об одном эксперименте, который начался по инициативе А. А. Новикова еще на Курской дуге. Речь идет об использовании дальних бомбардировщиков ИЛ-4 для разрушения оборонительных сооружений при прорыве обороны врага в дневных условиях. Одна дивизия ИЛ-4 под надежным истребительным прикрытием выполняла роль фронтовых бомбардировщиков. [93] Эксперимент удался. Его повторили в июне 1944 года на Карельском перешейке. Снова успех. В ходе Кенигсбергской операции было решено использовать днем уже не одно соединение тяжелых ночных бомбардировщиков, а всю 18-ю воздушную армию, которая была создана на базе авиации дальнего действия.

«7 апреля 1945 года, — пишет в своей книге «В небе Ленинграда» Главный маршал авиации А. А. Новиков, — 516 самолетов ее (18-й воздушной армии, — Л. X.) под сильным истребительным прикрытием нанесли мощнейший бомбовый удар по вражеским объектам и войскам в Кенигсберге. В результате этого удара командование гарнизона потеряло управление войсками, сопротивление противника резко ослабло и наши штурмовые отряды начали быстро продвигаться вперед».

Однако враг был еще не сломлен. Снова дальние бомбардировщики нанесли мощные удары по немецко-фашистским войскам в цитадели днем. Только за одни сутки, 8 апреля, наша авиация совершила в небе Кенигсберга более 6 тысяч самолетовылетов. Сильнейшая крепость, в которой находились многочисленный гарнизон и все необходимое для длительного сопротивления, была разгромлена в считанные дни.

К сказанному добавим, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 апреля 1945 года Главному маршалу авиации Новикову Александру Александровичу было присвоено звание Героя Советского Союза. Произошло это в разгар Берлинской операции, которая отличалась гигантским размахом действий авиации.

Эта битва была исключительной не только по количеству использованных в ней сил и средств. Она рассматривалась как решающая операция, цель которой — окончательное сокрушение и безоговорочная капитуляция гитлеровской Германии. Четыре воздушные армии под руководством выдающихся авиационных командармов С. И. Руденко, С. А. Красовского, А. Е. Голованова, К. А. Вершинина поддерживали наступавшие наземные войска, боролись за сохранение господства в воздухе, организовывали авиационное наступление. Общее руководство авиацией осуществлял Главный маршал авиации А. А. Новиков.

Что было наиболее характерным в применении Военно-Воздушных Сил на заключительном этапе войны? В совокупности своей это авиационное наступление, то есть сосредоточенно-массированное и непрерывное воздействие на противника с воздуха в течение всего периода сражения и на всю глубину его. Тесное взаимодействие штурмовиков с танкистами при надежном [94] истребительном прикрытии позволило осуществить небывалое по глубине сопровождение танковых армий 1-го Украинского фронта. А сложный, блестяще проведенный в какие-нибудь 30 минут маневр несколькими корпусами и дивизиями 4-й воздушной армии в полосе наступления армии П. И. Батова? Он заслужил высокую похвалу командования, так как способствовал развитию успеха на главном направлении.

Берлин пал. Гитлеровская Германия капитулировала. Благодарное человечество будет вечно помнить, что именно на советско-германском фронте разгромлены основные силы фашистского рейха и его пособников — 607 дивизий, три четверти всей авиации, большая часть артиллерии и танков. Вместе с воинами армии и флота мужественно громили врага советские летчики, руководимые А. А. Новиковым.

Спустя три месяца после победы над фашистской Германией Советский Союз, верный союзническому долгу, вступил в войну с империалистической Японией. Дальневосточный театр военных действий по своим географическим и климатическим условиям значительно отличался от европейского. Горные массивы, пустыни, широкие реки, дикая тайга, а главное, большие расстояния значительно осложняли действия как наземных войск, так и авиации. Еще в период подготовки наступления Главный маршал авиации А. А. Новиков, получивший задание Ставки координировать взаимодействие воздушных армий, предусмотрел наряду с массированным применением истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков широкое использование военно-транспортной авиации. Эта новинка оправдала себя сразу же. Так, для обеспечения передовых отрядов и 6-й танковой армии, глубоко вклинившейся в южную и центральную часть Маньчжурии, летчики транспортной авиации совершили 1755 самолетовылетов и перевезли около 200 тысяч тонн горючего, боеприпасов и продовольствия.

Осуществить это было далеко не просто. Дело в том, что только одна 12-я воздушная армия имела две транспортные авиадивизии. В остальных пришлось мобилизовать транспортные самолеты, входившие в эскадрильи связи и обслуживавшие штабы соединений. Посоветовавшись с командующими, А. А. Новиков решил для снабжения наступавших войск привлечь самолеты У-2 с подвесными контейнерами.

— Мал золотник, да дорог, — говорил в те дни Главный маршал авиации, отдавая дань уважения уникальной машине, которая была и легким бомбардировщиком, и связным самолетом, и транспортным средством. [95]

Господство в воздухе на всех фронтах Дальневосточного театра военных действий наши летчики завоевали в первый же день войны с Японией.

Для разрушения долговременных сооружений и огневых точек укрепленных районов было решено и днем использовать самолеты ИЛ-4. Так, 15 августа 108 ночных бомбардировщиков бомбами крупного калибра нанесли удар по дуннинскому укрепленному району. Результат удара оказался достаточно высоким: прямыми попаданиями были уничтожены четыре дота, два дзота, склад боеприпасов, наблюдательный пункт и много солдат и офицеров врага.

Наступление продолжалось.

Главный маршал внимательно следил за ходом боевых действий. Вместе со штабом он производил перегруппировки авиационных полков и дивизий, помогая командующим фронтами наиболее эффективно использовать авиацию.

На заключительном этапе операции широко применялись воздушные десанты. С 15 по 27 августа они были высажены в Маньчжурии, Северной Корее, на Сахалине и острове Итуруп с целью как можно быстрее овладеть стратегическими пунктами и военными объектами в глубоком вражеском тылу, чтобы обеспечить разоружение японских гарнизонов и не допустить уничтожения материальных ценностей. Особенность многих десантов состояла в том, что их высадка проводилась без предварительного боевого обеспечения. Но в состав группы для сопровождения военно-транспортных самолетов, прикрытия их на маршруте и подавления огневых средств ПВО в районе высадки включалась боевая авиация. Захват важных административно-политических и промышленных центров Маньчжурии окончательно дезорганизовал управление войсками и резервами противника. 19 августа японцы начали повсеместно складывать оружие и сдаваться в плен. 2 сентября 1945 года правительство Японии подписало акт о безоговорочной капитуляции.

Большой вклад в разгром Квантунской армии внесла советская авиация. Она являлась мощным и наиболее маневренным средством вооруженной борьбы, оказавшим существенное влияние на исход войны. За умелое руководство боевыми действиями авиации на Дальнем Востоке Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1945 года А. А. Новиков был награжден второй медалью «Золотая Звезда».

В архиве Александра Александровича хранится любопытный документ — письмо президента Франклина Рузвельта, которое было получено вместе с высшим командорским орденом [96] США. «Маршал Новиков, — говорится в письме, — проявил выдающиеся способности, усердие и проницательность в деле руководства успешными воздушными операциями Красной Армии. Его гибкий подход к решению сложных вопросов в соединении с редкими качествами руководителя и большим умением использования воздушных сил дали ему возможность внести выдающийся вклад в дело союзников».

Имя Главного маршала авиации Александра Александровича Новикова по праву стоит в ряду имен выдающихся полководцев ленинской школы, воспитанных Коммунистической партией. Под его руководством советские летчики ударами с воздуха сокрушали военную машину третьего рейха, вместе со всеми воинами армии и флота самоотверженно сражались в воздушных боях за честь, свободу и независимость нашей Родины.

Летный характер

ОДИНЦОВ МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ

Михаил Петрович Одинцов родился в 1921 году в селе Полозово Частинского района Пермской области в семье служащего. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. В Советской Армии с 1938 года. В 1940 году окончил военную школу летчиков.

За период Великой Отечественной войны М. П. Одинцов совершил 215 боевых вылетов. Был командиром эскадрильи, штурманом, а затем заместителем командира авиаполка. Звание Героя Советского Союза ему присвоено 4 февраля 1944 года. 27 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами Советского Союза.

После Великой Отечественной войны М. П. Одинцов окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина и Академию Генерального штаба. В настоящее время генерал-лейтенант авиации М. П. Одинцов — на ответственной работе в Военно-Воздушных Силах Советской Армии. Заслуженный военный летчик СССР, он и поныне летает на многих сверхзвуковых самолетах.

Михаилу Одинцову было 16 лет, когда студентом первого курса строительного техникума пришел он в Свердловский городской аэроклуб. Многие стремились тогда в авиацию, набиравшую в ту пору высоту. Непременно хотел научиться летать и Михаил.

Это было нелегко — учиться одновременно и в техникуме, и в аэроклубе, но упорство и молодость брали верх. Учился Михаил с интересом, жадно схватывая все, что узнавал на классных занятиях и в ангаре. До глубокой ночи просиживал за учебниками по конструкции, самолетовождению, теории полета, а когда были сданы экзамены, вместе с другими курсантами с радостью приступил к практическим занятиям на аэродроме.

Сколько восторга испытал он во время первого самостоятельного полета! После разбега самолет послушно оторвался от земли. Вот уже далеко внизу город, дома, лес. Машина подчиняется только ему. Стоит еще немного «выбрать» ручку управления и увеличить обороты мотора, и он поднимется к облакам. Сердце замирает. Кажется, что под самолетом не клочок аэродрома, а весь необъятный мир.

Летать Одинцов любил, в воздухе чувствовал себя свободно, легко, уверенно и в каждом полете находил для себя новое, интересное.

Программа обучения подходила к концу. Много планов и надежд строили выпускники аэроклуба, мечтали о дальних перелетах, новых рекордах. Но все обернулось по-иному. Тень фашистской свастики нависла над Европой. Нарастала угроза войны. По призыву комсомола молодежь поступала в летные школы. Курсантом военного авиационного училища стал и Михаил Одинцов. [99]

Учиться здесь было много сложнее. Ведь быть летчиком — это не значит уметь только управлять самолетом. Настоящий военный летчик формируется не сразу. Пройдет немало времени, прежде чем курсант авиационного училища приобретет свой «почерк», свою «походку» в воздухе, станет настоящим асом. Бывает, что молодой пилот освоит технику пилотирования, научится мастерски «крутить» различные фигуры, а как воздушный боец слабоват. В результате и общий итог получится неважный.

Михаил Одинцов не терпел половинчатых решений. Характер у летчика был такой, что если он ставил перед собой цель, то добивался ее во что бы то ни стало, не страшась никаких трудностей, не отступая после первых же неудач. Летный характер!

Черной тучей пришел 1941 год. И уже на четвертый день войны младший лейтенант Михаил Одинцов полетел на выполнение своего первого боевого задания. В этом полете подверглись суровому испытанию воля и характер молодого пилота. Михаил с честью выдержал этот экзамен.

Летал он на бомбардировщике, громил вражеские колонны, артиллерийские позиции. Сколько раз попадал в сложные переделки! На него наседали вражеские истребители, сплошной стеной заградительного огня встречали зенитки, осколки, словно стальной град, стучали по бронированной кабине, но он твердо держал штурвал самолета.

В одном из воздушных боев Одинцов был ранен. После лечения в госпитале снова вернулся в строй, но уже не на бомбардировщики. Летчику предстояло освоить новый самолет.

Когда Михаил впервые увидел на аэродроме закованную в броню грозную машину, послушал отзывы о ней тех, кто уже побывал в боях, он понял, что придется много и серьезно учиться. Первые же полеты подтвердили это. Штурмовик требовал от летчика исключительного самообладания, несокрушимого хладнокровия, высокой техники.

Много дерзких штурмовок произвел Михаил Одинцов. Снижаясь до высоты бреющего полета, он дерзко атаковал врага, расстреливал фашистов реактивными снарядами, громил из пушек и пулеметов, а сам оставался невредимым. О нем скоро заговорили. Смелый и расчетливый, хладнокровный и физически закаленный, он стал одним из лучших летчиков в полку.

Михаил не обольщался. Комсомол и партия воспитали в нем скромность, чувство неудовлетворения достигнутым, стремление к новым и новым успехам. Даже в дни напряженных боев Одинцов [100] всегда находил время заглянуть в учебник практической аэродинамики, разобраться в вопросах, которые казались ему недостаточно ясными. А это не могло не дать своих результатов.

Однажды лейтенант Одинцов возвращался с группой самолетов с боевого задания. Над землей висели серые облака. Ветер гнал их в сторону вражеских позиций, за которыми разрасталось космами багровое зарево огромного пожара. Настроение у всех было приподнятое. Поработали на славу.

Когда аэродром Курск-Восточный остался далеко позади, ведущий — им был Одинцов — обнаружил несколько в стороне другой вражеский аэродром. Летчик насчитал на нем десятка два истребителей МЕ-109. Три «мессера» уже бежали по полосе, чтобы взлететь на перехват. Обстрелять их было нечем — весь боекомплект штурмовики израсходовали.

С минуты на минуту должна была последовать атака. Одинцов молниеносно принимает решение взять на себя удар истребителей, остальным штурмовикам уходить. Его самолет разворачивается и идет навстречу «мессерам», поднявшимся в воздух. Даже отличавшиеся в боях отвагой и геройством летчики были поражены храбростью своего командира. Они-то понимали, что означает эта встреча безоружного штурмовика с группой фашистских истребителей.

Но Одинцов в тот момент думал о другом. Первая мысль была о товарищах. Нельзя подставлять их под удар. Сколько раз в тяжелых воздушных боях они приходили ему на помощь, рискуя своей жизнью! Да и разумно ли погибать всем, когда может рискнуть один.

Расчет лейтенанта был таков. Фашисты прежде всего кинутся на него. Ведь каждому из них захочется положить в свой карман две тысячи марок, которые выплачивало гитлеровское командование за сбитый советский штурмовик. А в это время остальные наши самолеты успеют уйти на свою территорию.

Так оно и случилось.

И все же устоять одному против большой группы казалось просто невозможным. Выручили Одинцова его мастерство, хладнокровие, «шестое чувство» летчика. Под огнем наседавших со всех сторон вражеских истребителей его «ил» проделывал замысловатые фигуры. Как бы дразня фашистов своим бесстрашием, штурмовик то взмывал высоко вверх, то уходил в сторону солнцу, и ослепленные враги теряли цель, то стремительно падал вниз, делал резкие отвороты, азартно и смело маневрировал, уходя из-под огня врага. [101]

Однако нет-нет да и заденут его огненные трассы. Взбешенные гитлеровцы наседали. Победа казалась им совсем близкой. Но Одинцов не уступал. Из этой схватки он вышел изрешеченный пулями, но еще более окрепший духом. Победили не только смелость и умение пилотировать машину — победил характер советского летчика.

...Шел ноябрь 1942 года. Штурмовики- «охотники» полка, в котором Михаил Одинцов был командиром эскадрильи, действовали с маленького фронтового аэродрома. Наши войска с боями пробивались к городу Белый. Во главе наступающих шли танки. Противник пошел на хитрость. Впустив танки в город, он охватил его со всех сторон плотным полукольцом. В месте прорыва фашисты создали сильные клещи и прилагали все усилия для отсечения наших войск, прорвавшихся в глубь его обороны. Из района Смоленска в район боев немцы спешно перебрасывали мотодивизию СС «Мертвая голова», на которую гитлеровское командование возлагало большие надежды.

Создавалась тяжелая обстановка. Танки и пехота, вклинившиеся глубоким и узким выступом в оборону немцев, были сильно потеснены и испытывали острый недостаток в боеприпасах и горючем. Все попытки расширить образовавшийся коридор результатов не дали. Подход эсэсовской дивизии создавал реальную угрозу окружения наших войск. Нужна была срочная помощь...

Погода стояла плохая. Постоянная низкая облачность, частые снегопады и обледенение не давали возможности использовать большие группы авиаций? Штурмовики- «охотники» ходили парами, а то и одиночными самолетами.

Одинцов вылетел со своим ведомым — младшим лейтенантом Чернышевым. До линии фронта тяжело нагруженным бомбами штурмовикам пришлось идти бреющим полетом — «утюжить землю», как говорят летчики. Минуя снегопад (полосу в 20 — 30 километров), уже на линии фронта «илы» вышли в район лучшей погоды. Летели под нижней кромкой облачности на высоте 150 — 200 метров. Снег прекратился, и можно было вести поиски.

То, что открылось взору летчиков, представляло ужасную картину развалин и остатков пожарища. Лишь черные глазницы окон уцелевших домов и торчавшие одиноко печные трубы напоминали о том, что раньше здесь было селение.

В стороне от разрушенной деревни вилась дорога. Влево — широкая лощина. На карте, лежавшей на коленях Одинцова, она была обозначена как мокрый луг, по середине которого вырисовывал свои извилины не то ручей, не то маленькая речушка. [102]

Но это на карте. Сейчас эта равнина была покрыта снегом. Кое-где виднелись грязные пятна с желтоватыми краями — следы разрывов снарядов. Недалеко от того места, где на карте пересекаются дороги, идущие из Смоленска в Белый и Ярцево, летчики увидели скопление вражеских танков, машин и артиллерии. Одинцов и его ведомый сделали по семь атак, обрушивая на головы фашистов пулеметно-пушечный огонь, бомбы, реактивные снаряды. Колонна понесла большие потери. Последующие боевые действия других летчиков сорвали план переброски немецких войск. Дивизия «Мертвая голова» не смогла своевременно подойти к Белому. Наступление наших войск продолжалось.

О Михаиле Одинцове и его боевых товарищах рассказал в своих воспоминаниях генерал-полковник авиации Герой Советского Союза Н. П. Каманин:

«Мы тщательно изучали каждого летчика, получившего боевое крещение, и наиболее способных назначали ведущими групп. В 800-м полку ведущим выдвинули Михаила Одинцова. В полк он пришел из госпиталя. До этого летал на бомбардировщике, был ранен в воздушном бою. У нас он быстро освоил новый для него самолет, стал отважным штурмовиком. Как ведущий группы, чувствовал настроение ведомых, умел вовремя заметить опасность и немедленно принять верное решение...

Отлично воевал и боевой товарищ Одинцова Талгат Бегельдинов...

Геройски разил врага лейтенант Георгий Тимофеевич Красота...

Одинцов, Красота, Бегельдинов... А сколько других героев-летчиков выросло, закалилось в огне боев, обрело высокое мастерство! И когда по случаю 25-й годовщины Советской Армии чествовали наших героев, как-то по-особому чувствовалось, что дивизия, которая раньше носила лишь порядковый номер, теперь грозная для врага сила...»

...Лето 1943 года. Разгар жарких боев за Харьков. Днем и ночью в воздухе не смолкал гул сотен моторов. Помогая пехоте, штурмовики громили укрепления, технику и живую силу врага. В один из дней сражения за Харьков 22-летний Одинцов вел в бой 150 самолетов. Они должны были пробить брешь в обороне врага, открыть подступы к городу. И вот штурмовики над передним краем. С высоты на врагов обрушился мощный огневой ливень. Одна группа сменяла другую. Бой разгорался» Попытки фашистских истребителей отбить атаку штурмовиков не удались. [103] Операция была выполнена отлично. Враг отступил. Наши войска ворвались в Харьков. Еще в небе по радио летчики услышали слова благодарности командующего фронтом генерала И. С. Конева.

За образцовое выполнение заданий и блестящие победы над врагом Одинцову присвоили звание Героя Советского Союза.

Множились боевые задания, множились боевые подвиги Михаила Петровича Одинцова, которые отражены в лаконичных строках военных реляций. А сколько за каждой такой строкой поверженных в прах фашистских захватчиков, сколько мужества, сколько воли! После каждого штурмового удара группы Одинцова гитлеровцы недосчитывались десятков танков, автомашин, орудий, бронетранспортеров.

В туман и дождь штурмовал Одинцов посадочные площадки врага во время Корсунь-Шевченковской операции. Однажды он вылетел в паре с летчиком Бабкиным. Отважные соколы сожгли пять «юнкерсов-52» и восемь автомашин. Поле аэродрома было изрыто воронками. Едва фашисты успели его заровнять, как после повторного налета штурмовиков оно снова покрылось огромными черными оспинами. И снова горели гитлеровские самолеты и ангары.

Сколько таких эпизодов было за годы войны!

В части, в которой служил во время войны Михаил Петрович Одинцов, хорошо помнят дерзкую и смелую штурмовку военных складов, проведенную им на одной из станций, где враг сосредоточил большое количество боеприпасов. С утра зарядил моросящий дождь. Рваные облака висели над самой землей. Одинцов решил вести группу над облаками. Операция требовала точного расчета маршрута. Нужно было вывести штурмовики к цели, не видя земных ориентиров.

На пути штурмовики встретили сплошную стену зенитного огня. Пулеметный и орудийный огонь прощупывал все небо. Свернуть в сторону означало отклониться от цели. Одинцов старался не думать об опасности. Собрав всю свою волю, он вел строй машин, не изменяя курса. Спокойный и твердый голос командира придавал уверенность остальным. Летевшие сзади видели, как несколько огненных трасс прошили плоскость самолета Одинцова, как совсем рядом разорвался зенитный снаряд, а командир упорно вел свой самолет к цели. Строй штурмовиков не дрогнул. Никто не думал, чем грозят «огненные тире», дымные облачка разрывов. Все это переживалось уже после возвращения, на своем аэродроме. [104]

Пройдя зону огня, Одинцов решил выйти из облачности и лететь на бреющем полете. Расчет оказался точным. Внизу вокзал, поезда с боеприпасами, эшелоны, отправляющиеся на фронт. Бомбы и снаряды упали на платформу, на железнодорожные линии, составы, склады. Фонтаны огня и дыма... И вот уже штурмовики на обратном курсе. Еще одна победа!

Война не обходится без жертв. Случалось, что группа, водимая Одинцовым, недосчитывалась своих товарищей. Такие потери больно ранили. Но руки по-прежнему твердо держали штурвал, глаза зорко выискивали цели, сильнее становились атаки штурмовиков...

Смелые и дерзкие штурмовки Одинцова враг ощущал под Сталинградом и на Курской дуге, на Дуклинском перевале и в Берлине. Любовь к Родине научила Михаила видеть счастье в свершении подвигов во имя свободы и независимости своего народа. На боевом счету экипажа майора Одинцова 12 сбитых самолетов противника.

Враги боялись наших штурмовиков. Фашисты называли «илы» «черной смертью». Эти «воздушные танки» поддерживали наземные войска с воздуха, принимали участие во всех видах боя.

Кончилась война. Но народ не забывает подвиги своих героев. 27 июня 1945 года М. И. Калинин подписал Указ Президиума Верховного Совета СССР, где говорилось: «За образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками, дающее право на получение звания Героя Советского Союза, наградить Героя Советского Союза гвардии майора Одинцова Михаила Петровича второй медалью «Золотая Звезда»».

После окончания войны дважды Герой Советского Союза М. И. Одинцов успешно окончил две военные академии. Теперь он генерал. Используя богатейший опыт минувшей войны и знания всего того нового, чем обогатилась военная наука за последнее время, генерал учит и воспитывает: молодежь. Таков характер советского летчика.

Его почерк

ОСИПОВ ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ

Василий Николаевич Осипов родился в 1917 году в Петрограде в рабочей семье. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1937 года. В 1940 году окончил Чкаловское военное авиационное училище.

Во время Великой Отечественной войны В. Н. Осипов участвовал в боях на Южном и Юго-Западном фронтах. Был командиром звена, эскадрильи. Только в период с 1 марта 1942 года по ноябрь 1943 года он совершил 267 боевых вылетов ночью и 8 — днем. Всего же за годы войны он совершил около 400 боевых вылетов. Его экипаж уничтожил много боевой техники и живой силы противника. 20 июня 1942 года В. Н. Осипову присвоено звание Героя Советского Союза. 13 марта 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны В. Н. Осипов окончил высшую офицерскую летно-тактическую школу, а затем занимал ряд командных должностей в ВВС. С 1954 года по состоянию здоровья он находится в запасе, живет и работает в Ленинграде.

Василий Осипов родился в Петрограде. Когда его отец, слесарь завода «Михельсон», отправился с рабочим отрядом на гражданскую войну, мать забрала малышей и уехала к родным в деревню.

Маленькая речка, прозрачная рощица — вот первые воспоминания Василия.

Отец вернулся с войны веселый. Высоко подбросил сына. Крепко расцеловал жену и дочурку. И сразу заторопил всех собираться в путь.

Семья снова поселилась за Невской заставой. Иногда в выходной день отец и сын шли в центр, к набережным, любоваться Ленинградом.

— Вот здесь стояли юнкера, — говорил отец. — Отсюда двинулись наши дружины...

А потом рассказывал о боях гражданской войны, и глаза сына горели.

С детских лет мечтал Василий Осипов о Советской Армии. Занимался гимнастикой. Участвовал в стрелковых соревнованиях. И хотя учился не слишком прилежно, по математике и географии всегда получал хорошие оценки.

В 1937 году он окончил школу. Был выпускной вечер. Играла музыка. Ребята выбирали институты, спорили...

— Ты куда собираешься? — спрашивали Осипова.

— Уже, — ответил он, — зачислен в авиационное училище.

И улыбался смущенно и счастливо.

Через несколько дней Василий Осипов уехал в Оренбург. С первых занятий, с первых шагов в училище Осипов ощутил, что нашел свое настоящее место в жизни. Все было интересно. [107] Теперь по любому предмету он получал только отличные оценки и одним из первых на курсе услышал от старшего инструктора Мыскина: «Курсант Осипов выполняет сегодня полет самостоятельно...»

После полета Василий долго лежал в степи, глядел в синее небо. Над аэродромом кружились неугомонные У-2, проходили строем белые красавцы СБ — двухмоторные бомбардировщики.

«Вот и сбылась мечта, — думал Осипов. — Только вернулся из полета, скоро опять. Хорошо...»

Однако на следующем занятии инструктор отругал его за нечеткий маневр. У Осипова не ладилось с пилотированием на малых высотах.

Учебные будни проходили в напряженном труде. И труд этот приносил Василию радость. Вскоре он освоил бреющий полет. Ему особенно нравилось лететь, почти прижавшись к земле, а затем, взмыв, закружить над степью.

К концу учебы Осипову довелось съездить в отпуск. Отец продолжал работать на заводе. Снова, как в былые времена, отправились они в дальнюю прогулку к набережным. Отец с гордостью поглядывал на ладного в летной форме сына, сдержанно улыбался.

— Кем же ты будешь, истребителем?

— Пойду в бомбардировочную. Если война, буду летать во вражеские тылы, бить врага прямо в сердце.

В 1940 году Василий Осипов отлично окончил училище, получил звание лейтенанта и был назначен в бомбардировочный полк.

Он попал в эскадрилью, которой командовал Омельченко — летчик опытный, но суровый. Его девятка ходила лучше всех в полку, слаженно, крыло к крылу, хоть нитку между самолетами протягивай — не оборвется. Осипов летал в головном звене, справа от командира.

Жизнь в полку не слишком отличалась от училищной: занятия, тренировки, разборы полетов и хорошие, тихие вечера, когда не было очередной учебной тревоги.

На рассвете 22 июня 1941 года сигнал тревоги сорвал людей с постелей.

— Вот некстати, — шепнул запоздавший младший лейтенант Луданов, становясь в строй рядом с Осиновым. — У меня такие планы на воскресенье!

— Война всегда некстати, — ответил Василий Осипов, и Луданов только теперь заметил, как посуровели лица товарищей. [108]

Война... Фашисты топчут землю Украины, Белоруссии, Прибалтики. А в полку, как ни странно, вроде все идет по-прежнему. Разве только Омельченко еще строже распекает летчиков за малейшую ошибку.

23 июля полк получил первое боевое задание. Эскадрилья, в которой служил Осипов, поднялась с аэродрома неподалеку от Мелитополя. В головном звене, как обычно, — Омельченко, Луданов, Осипов.

Самолеты шли на большой высоте над территорией, которую еще не тронула война. Но, поглядывая вниз, Осипов замечал ее суровые приметы. На запад двигались колонны наших войск. Навстречу им тянулись по дорогам обозы беженцев, пылили стада.

Линия фронта обозначилась редкими черточками траншей и ватными облачками разрывов. Неподалеку от Острой Могилы, что под Белой Церковью, командир обнаружил вражеские танки, автомашины, бензоцистерны. Что ж, цель подходящая!

Омельченко повел эскадрилью на бомбежку. Зенитные батареи сосредоточили огонь на ведущем звене. Осипов вдруг почувствовал, как дрогнул его «ил», и, оглянувшись, обнаружил в правом крыле рваную дыру. Но машина оставалась послушной. Сбросив по две бомбы, самолеты набирали высоту, готовясь ко второму заходу.

Второй заход. Омельченко выводил девятку точно, как на учебном полигоне: разворот, снижение, горизонтальная площадка — две бомбы вниз. На этот раз к вражеским зениткам присоединились крупнокалиберные пулеметы. Осипову казалось, что светящиеся трассы перекрещиваются где-то прямо под ногами.

Третий заход. Теперь, наверное, конец. Но Омельченко, покачав крыльями своей машины, снова повел эскадрилью на цель...

Когда, наконец закончив бомбежку, они уходили от черного дыма пожаров, Осипов взглянул на часы: 45 минут над целью. Усилием воли он сбросил вдруг нахлынувшую усталость. Быстро темнело. Вернуться на свой аэродром не удастся, придется садиться где-то в поле...

Так прошел первый боевой вылет. А потом их было много. Бомбежка переправ, колонн противника... Командир шел всегда точно на цель. Осипов — выше и справа. Луданов — ниже и слева. Возвращались на бреющем — на случай встречи с «мессершмиттами». Вылеты становились буднями. И только восемнадцатый, как и первый, крепко запал Осипову в память,

Это было 17 августа 1941 года, накануне Дня авиации. В полку ждали артистов. Эскадрилья получила обычное задание обследовать район, найти цель и поразить ее. Командир вел самолеты на повышенной скорости: хотелось успеть к концерту.

Однако в указанном районе крупных объектов обнаружить не удалось. Только возле одной из рощиц догорали фашистские автомашины. Видимо, здесь уже кто-то «поработал» из советских летчиков.

Пришлось лететь дальше. Когда время поиска подходило к концу, эскадрилья увидела вражеский аэродром. На земле стояли небрежно замаскированные фашистские истребители. И, хотя у наших бомбардировщиков не было воздушного прикрытия, командир повел самолеты на цель.

После первых разрывов бомб, как из разворошенного осиного гнезда, навстречу «илам» начали вылетать фашистские истребители. Так завязался первый воздушный бой, в котором принимал участие Осипов.

Осипов и командир снижались на большой скорости, торопясь прижаться к земле, затруднить истребителям маневр. В это время пуля пробила левый мотор. Осипов начал отставать и почти сразу увидел, как на хвосте машины командира появилось пламя. Пытаясь сбить огонь, тот резко бросил машину вверх. А отяжелевший самолет Осипова не набирал высоту и остался один. К нему быстро приближались два вражеских истребителя. Надо было что-то быстро предпринимать.

Осипов сделал разворот так, чтобы стрелку-радисту было удобнее вести огонь, и очень скоро один из истребителей ткнулся в землю. Второй промчался совсем рядом с «илом». Пуля ударила рядом с плечом Осипова. Другая оторвала кусок лопасти. Машина начала вибрировать.

Вот как рассказывал потом Василий Осипов об этом бое:

— Иду на бреющем у самой земли. Впереди озеро. А истребитель снова заходит. Неужели придется погибать в озере? Лучше бы в землю... »Эх, — думаю, — Синицын, друг, бей, пожалуйста, метко!» И молодец Синицын. Второй истребитель задымил, отвалился. А я решил тянуть к аэродрому. Низко лечу. Вижу, колонна на дороге. Думал — свои. Нет! Опять стреляют по самолету. И все-таки снова проскочил. Из машины хлещет масло, бензин. Все плоскости пробиты. Связи — никакой, в небе вокруг пусто. Не видно товарищей. Значит, надо надеяться только на себя. Когда впереди уже показался Днепр, начал сдавать последний мотор. Как перелетел через реку, не помню. Посадил [110] машину на своей земле, у мельницы, близ памятной деревушки Днепровка. Так и не удалось послушать долгожданный концерт.

Осипов никогда не гордился количеством пробоин в своей машине, хотя порой их число доходило до сотни. Больше всего он ценил точность боевого расчета. Набрать высоту сверх заданной. Бесшумно, убрав газ, спланировать. Аккуратно прицелиться и нанести удар внезапно и неотразимо. Таков был его «почерк». Но если уж он наметил цель и пошел на нее, никакая опасность, никакой шквал огня не заставят Осипова свернуть в сторону.

Как-то Осипову пришлось совершить три ночных боевых вылета подряд. Близился рассвет. В это время в полк поступило сообщение, что за линией фронта, в одном из приморских городов, происходит важное совещание фашистского командования.

В четвертый раз за сутки поднялся Василий в воздух. Он вел свою машину над морем сквозь низкие тучи. В разрыве облаков открылся вражеский город. Осипов сбросил газ, и самолет почти неслышно устремился прямо к продолговатому зданию штаба.

Первая же бомба разворотила половину здания. Торопливо захлопали зенитки. Воздух прошили светящиеся трассы. Огонь сверкал отовсюду. Но Осипов, спокойно завершив разворот, снова пошел на штаб, навстречу разрывам. Вторая бомба легла так же точно.

Набрав максимальную скорость, Осипов уводил свой самолет в сторону моря. Но несколько «мессершмиттов» упорно настигали его машину. Тогда, нырнув в облака, Василий направил самолет... снова к городу. Истребители проскочили мимо...

В марте 1942 года капитана Осипова перевели в другую бомбардировочную часть. К этому моменту на его счету было уже свыше сотни боевых вылетов. Осипова приняли в ряды Коммунистической партии.

Однажды воздушная разведка установила, что на близкий к линии фронта вражеский аэродром перебрасывалась большая группа Ю-88 и ХЕ-111. По-видимому, готовился удар по объекту в нашем глубоком тылу. Этот удар нужно было упредить. Полк советских бомбардировщиков, в котором служил Осипов, поднялся в воздух в сумерки, с таким расчетом, чтобы линию фронта пересечь уже в темноте. Приблизились к аэродрому противника. Стали различаемыми посадочные знаки и заградительные огни. И вдруг посадочные погасли, а вместо них зажглись [111] аэронавигационные. Вражеский аэродром готовился выпускать «юнкерсы» и «хейнкели» на бомбежку. «Нужно спешить!» — промелькнуло в голове у Осипова.

— Штурман, разворот, — скомандовал он. — Идем к аэродрому над батареями. Иначе опоздаем.

Зенитные батареи противника молчали, принимая машину Осипова за один из своих самолетов, уже поднявшихся с аэродрома.

Разворот. Самолет уже на боевом курсе идет параллельно взлетно-посадочной полосе. Еще мгновение — и стокилограммовые бомбы одна за другой начали вываливаться из бомболюков. Огромными факелами вспыхнули на полосе фашистские машины...

В июне 1942 года товарищи тепло поздравили Василия Николаевича с присвоением ему высокого звания Героя Советского Союза.

Теперь он летал за многие сотни километров в глубокий тыл противника, как и обещал когда-то отцу. Летал ночами. Под крылом самолета проплывала родная земля — темная, без огней, ждущая своих освободителей. Изредка с высоты можно было различить белые точки костров. Скорее всего, это были партизаны.

Вместе с бомбами, предназначенными для врага, в машину Осипова загружали пачки листовок. В них были горячие слова правды о героической борьбе нашей армии, слова, которые давали силы советским людям, попавшим под вражеское иго.

В конце 1943 года полк, в котором воевал Осипов, уже принимавший участие в освобождении Кавказа, Донбасса, в сражении на Курской дуге, был переброшен на север, под Ленинград. Здесь, в родном городе, оставались родители Василия, сестра.

Несколько раз, направляясь на бомбежки, Осипов проводил самолет над родным городом. Он даже видел его — притихший, заснеженный, суровый.

В феврале 1944 года могучим ударом армий Волховского, Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов враг был отброшен от стен Ленинграда.

В эти дни Осипов улетал с аэродрома и возвращался на него улыбающийся, веселый. И только иногда в глубине глаз проскальзывала тревога.

Наконец он получил возможность побывать в Ленинграде. Сначала Василий шел, потом, уже не сдерживаясь, побежал. Вот его улица, еще несколько шагов — и он рывком распахнул дверь. Пустая, холодная комната... [112]

— Может быть, сегодня, не полетите? — спросил командир полка, глядя на осунувшееся, потемневшее лицо майора Осипова.

— Нет, товарищ полковник. Разрешите лететь. Именно сегодня.

И снова стелется под самолетом земля. Теперь это земля врага. Врага, который погубил близких ему людей, погубил тысячи советских граждан.

— Товарищ майор! — раздается в наушниках голос штурмана. — Нужно довернуть три градуса влево...

Василий Осипов крепче сжимает штурвал. Нужно довернуть. Нужно точно выйти на цель. Нужно воевать еще умелей, чтобы скорее окончательно добить фашизм, чтобы никогда больше не было на земле войны, чтобы нигде не умирали от голода люди.

...В марте 1944 года за доблесть и мужество гвардии майору Василию Николаевичу Осипову было второй раз присвоено звание Героя Советского Союза.

Ведущий

ПАВЛОВ ИВАН ФОМИЧ

Иван Фомич Павлов родился в 1922 году в селе Борис-Романовна Кустанайской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. В Советской Армии с 1940 года. В 1942 году окончил Чкаловскую военно-авиационную школу пилотов.

В боях за Советскую Родину И. Ф. Павлов, будучи командиром эскадрильи, показал высокое мастерство отважного штурмовика, искусного разведчика и доблестного командира. За время Великой Отечественной войны он произвел 250 успешных боевых вылетов, лично сбил 3 самолета противника.

4 февраля 1944 года И. Ф. Павлову присвоено звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны гвардии майор И. Ф. Павлов окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Командовал авиаполком. 12 октября 1950 года, выполняя важное служебное задание, Иван Фомич Павлов погиб. Его имя навечно занесено в списки 6-го гвардейского штурмового авиационного полка.

Подполковник стоял за спиной телеграфистки и читал выстукиваемые телетайпом слова. По мере того как удлинялась лента, лицо его принимало все более задумчивое выражение. Оторвав на мгновение взгляд от аппарата, он дал распоряжение находящемуся здесь же начальнику штаба:

— Срочно вызвать Павлова.

Телетайп звякнул, подтвердив окончание сеанса своей работы, и в землянке — традиционном боевом КП штурмового авиационного полка — наступила непривычная для этого помещения тишина. Подполковник, поглаживая аккуратно подстриженную бородку, как делал это обычно в минуты, когда его обуревали беспокойные мысли, шагнул за тесовую, пахнущую смолой перегородку. Там был его «кабинет» — небольшая комнатушка, половину которой занимал топчан, служивший командиру одновременно и ложем для отдыха и скамейкой, да стол из тех же, что и перегородка, слегка обтесанных досок.

— Вот хорошо, комиссар, что вы здесь, — сказал подполковник, увидев сидящего за столом своего заместителя по политчасти. — Получено очень важное задание. В районе станции Рудня действует вражеский бронепоезд, огневыми налетами он не дает покоя нашей стрелковой бригаде, обстреливая ее позиции. Летали наши соседи, и не раз, но безрезультатно. Есть потери.

— Ну что ж, Павлова надо послать, — догадываясь, к чему идет разговор, сказал политработник.

— Согласен, — заметил подполковник, — да вот и он сам.

На пороге появился Павлов, рослый офицер в летном комбинезоне. Почти до самых колен его спускался большой целлулоидный планшет, укрепленный на длинном узеньком ремешке, [115] перекинутом через плечо. Возле планшета висел и пристегнутый шлемофон с ларингами. Суконная пилотка с маленькой зеленоватой звездочкой была надвинута на широкий лоб.

Павлов приложил руку к пилотке и хотел уже доложить о своем прибытии, но подполковник шагнул ему навстречу. Летчики обменялись рукопожатием.

— Прошу к карте, — сказал командир, затем, изложив боевую задачу, взглянул на часы.

— Сколько времени потребуется вам на подготовку?

— Через 30 минут могу взлететь.

— Хорошо. Главное — внезапность удара. Маневр уточните с летчиками. Есть у вас ко мне вопросы?

— Нет. Все понятно, товарищ командир!

Павлов извлек из своего целлулоидного планшета «двухкилометровку», проложил на ней маршрут, сделал необходимые расчеты и быстро вышел из землянки.

— Вот таких бы, комиссар, ведущих нам с тобой побольше, мы бы и горы с ними свернули, — сказал командир, посмотрев вслед летчику.

Они вышли из землянки, и перед ними, как на ладони, открылся знакомый фронтовой аэродром. На опушке леса, сливаясь с фоном местности, стояли темно-зеленые, слегка сгорбленные штурмовики. Механики уже сняли с самолетов маскировку, и крылатые броневики казались в этот момент еще более могучими. Взревел мотор, за ним другой, третий. На аэродроме началась боевая жизнь.

С КП вышел начальник штаба.

— Товарищ командир, Павлов просит разрешение на вылет.

— Разрешайте и доложите в штаб воздушной армии о времени взлета.

Хлопнул глуховатый выстрел. Зеленая ракета, описав полукруг в воздухе, дала знать об очередном вылете самолетов на боевое задание. И тут же один за другим из кустов к старту потянулись шесть «ильюшиных». Эту павловскую шестерку знали не только здесь, на аэродроме, но и на переднем крае нашей обороны. Когда низко над землей, над траншеями наших войск с грохотом проносились в плотном строю Павлов и его ведомые, советская пехота смело шла в атаку. Солдаты знали, что пулеметы, минометы и пушки противника будут подавлены, а вражеские автоматчики прижаты к земле. Недаром штурмовиков, надежно поддерживавших наземные войска, звали в ту пору воздушной пехотой.

На этот раз задание было особенно сложным. Еще на земле, [116] получив метеосводку и сведения о противовоздушной обороне противника, гвардии капитан Павлов настойчиво искал наиболее рациональное решение задачи. Ведя группу к цели, он продолжал думать, как лучше поразить ее. Лететь под нижней кромкой облаков было неразумно. Ведущий знал по опыту: противник уже наверняка пристрелялся к этой высоте. В другом случае Павлов попытался бы для внезапности налета использовать складки местности, но теперь и это сделать невозможно: подходы к цели со всех сторон открыты, вблизи железнодорожного полотна нет ни лесных массивов, ни оврагов. Хорошо бы атаковать бронепоезд со стороны солнца, но в данный момент и такой тактический вариант неприемлем: погода пасмурная. Стоял сентябрь 1943 года. Осеннее небо неприветливо хмурилось. И Павлов решил: за несколько километров до цели скрыться в облаках и выйти из них над самым объектом. Первую атаку нанести по той платформе, на которой установлены зенитные пушки и пулеметы. Тогда более безопасно штурмовать и сам бронепоезд.

Этот тактический замысел Павлов изложил еще на земле ведомым. Тогда же договорились о всех деталях выполнения задания. Но одно дело — строить планы там, на аэродроме, другое — осуществить их здесь, над полем боя. И все же Павлов не изменил решения. Он был уверен и в себе, и в своих ведомых.

— В облака! — скомандовал ведущий.

Молочная пелена окутала кабину. Павлов уже не видел своих ведомых. Однако он чувствовал, знал, что товарищи летят рядом, на своих местах, в строгом боевом порядке — правом пеленге.

При подходе к цели Павлов отдал по радио приказ: выходить из облаков и атаковать врага. Ведущий первым перевел свою машину на снижение. Вынырнув из облаков, он тут же заметил бронепоезд. Вот и платформа, с которой вверх направлены стволы зенитных орудий. На выводе самолета из планирования командир сбросил бомбы. За Павловым шли в атаку его ведомые — Детинин, Афанасьев, Смирнов...

Удар был настолько внезапным, что противник не успел сделать ни одного выстрела по самолетам. Еще атака — штурмовики обрушили бомбы на весь состав бронепоезда. Паровоз окутался белым облаком пара: бомба угодила в сердце бронепоезда — в котел локомотива.

— Земляки, конец чугунной черепахе пришел! — услышал Павлов в наушниках радостный голос Виталия Детинина. [117]

Командир знал, что эти слова летчика обращены к Сергею Афанасьеву и Анатолию Смирнову. Здесь, в небе Смоленщины, земляки-ярославцы Детинин, Афанасьев и Смирнов защищали свой родной край. Павлов любил этих смелых летчиков и высоко ценил крепкую боевую дружбу между ними. Силу такой дружбы Павлов испытал на себе. Однажды минувшей зимой он, еще будучи командиром звена, полетел на разведку со старшим сержантом Афанасьевым. Комсомолец Афанасьев, в то время еще молодой летчик, совершал седьмой боевой вылет.

— Если на нас нападут «мессеры», выходи вперед, — сказал ему Павлов, — Я сам буду защищаться и прикрывать тебя.

Павлов не случайно предупредил своего напарника о возможной встрече с вражескими истребителями. Он знал, что на участок фронта, где ему с Афанасьевым предстояло вести разведку, прибыли опытные фашистские летчики из группы «Бриллиантовая молодежь». Павлов встречался с ними в небе Ржева и сразил одного из них.

Предостережение было не напрасным. На маршруте разведчиков перехватили «мессершмитты».

— Афанасьев, прибавь газ и выходи вперед! — скомандовал Павлов. — Буду прикрывать.

Но Афанасьев молчал и продолжал идти за командиром.

— Почему не выполняешь мою команду? — повысил голос ведущий.

Опять молчание.

«Должно быть, нарушена связь, — подумал Павлов, — но ведь мы с ним еще перед полетом обо всем договорились. Почему же он не выполняет моих указаний?»

Оглянувшись, Павлов увидел, как ведомый выбил из-под хвоста его машины подкравшийся для атаки сзади вражеский истребитель. Самолет Афанасьева делал резкие маневры, увертываясь от «мессершмиттов» и в то же время не подпуская их к самолету командира.

Когда разведчики вернулись на свой аэродром, Павлов направился к самолету Афанасьева, чтобы хорошенько отчитать ведомого за недисциплинированность. Около кабины штурмовика он увидел хлопочущих механиков и понял, что с летчиком что-то случилось. Подбежав, Павлов заглянул в открытые шторки кабины. Приборная доска была окровавлена...

Вечером Павлов навестил в лазарете раненого товарища. Летчик потерял много крови и, посадив самолет, лишился сознания. В его левой руке было обнаружено много осколков. [118]

Увидев командира, Афанасьев виновато опустил глаза.

— Вы уж не сердитесь на меня, — через силу вымолвил он. — Не мог я подставить вас под огонь истребителей. Они же, как псы, набросились бы на вас. Побоялся, что собьют. Думал, увернусь от них, отобьюсь, но, видно, опыта не хватило, не сумел как следует сманеврировать...

— Да нет, маневрировал ты отлично, — сказал взволнованный дружескими словами Афанасьева командир. — А вот указания старшего не выполняешь — это очень плохо! И я говорю это не только как командир, а и как друг.

Ржевская операция вошла славной боевой страницей в биографию Павлова. Именно здесь, в небе Ржева, начиналась его фронтовая юность. Многие летчики, под водительством которых получал он первую боевую закалку, не возвратились на аэродром после штурмовки объектов в этом сильно укрепленном врагом районе. Огромное количество зениток оберегало Ржев от налетов нашей авиации. Начиная с высоты 200 и до 1200 — 1300 метров гитлеровцы, казалось, насквозь простреливали воздушное пространство. В ржевском небе Павлов овладел искусством противозенитного маневра и тактикой боев с истребителями.

В дни, когда развернулись бои за Великие Луки, в гвардейский полк прибыло молодое пополнение летчиков. В подчинение к Павлову пришли тогда два брата Смирновых — Анатолий и Николай. «Братцы-ярославцы» — называл их иногда в шутку Иван Фомич. Он приметил в новичках настоящую летную жилку. Их целиком поглотила боевая работа.

Вспоминается, как на седьмом боевом вылете старший Смирнов — Анатолий — повел младшего на «свободную охоту».

— Застопорили движение двух вражеских эшелонов на разъезде, — доложил ведущий по возвращении из полета.

Несмотря на поздний час, командир решил послать после Смирновых мощную группу штурмовиков: не хотелось упустить такую заманчивую цель. В воздух поднялись теперь летчики второй эскадрильи — Виктор Феофанов, Федор Калугин, Александр Алейников, Василий Тарелкин... Действительно, в результате того, что братья вывели из строя паровозы, эшелоны с техникой не смогли покинуть разъезд. И наши летчики, воспользовавшись созданной «пробкой», нанесли врагу сокрушительный удар.

Много боевых вылетов после этой памятной «охоты» совершили потом братья Смирновы. Но война есть война. Она не обходится без жертв. Случилось так, что с одного из боевых [119] заданий не вернулся Коля. Тяжело переживали эту утрату вся эскадрилья, весь полк. Анатолий, разумеется, больше других.

— Не горюй, Толя, — говорил Иван Фомич старшему Смирнову. — Давай искать утешение в том, чтобы в десятки раз сильнее отомстить за Николая фашистам.

На следующий день сослуживцы увидели на фюзеляже самолета Анатолия Смирнова слова: «За Николая». Штурмовик-мститель всей мощью огня яростно обрушивался на вражеские позиции, громил штабы и переправы, уничтожал живую силу и технику на дорогах, железнодорожных магистралях, в местах их скопления.

А потом в полку отмечалось одно примечательное событие. На полевом аэродроме в торжественной обстановке представители далекого казахстанского города Кустаная вручали своему знатному земляку Павлову новенькие самолеты «илы», построенные на собранные средства трудящихся.

Именную машину с надписью во весь борт получил в подарок командир эскадрильи. Другие штурмовики были переданы лучшему звену подразделения, которое возглавлял тогда Анатолий Смирнов.

— Ну, друг, на машинах моих земляков ты сможешь воевать так, что фашисты и «шварце тод» ( «черная смерть») прокричать не успеют, — сказал гвардии капитан Анатолию Смирнову, поздравляя его с получением грозного оружия.

До конца войны Анатолий Смирнов успел совершить свыше двухсот боевых вылетов. Родина удостоила его высокого звания Героя Советского Союза.

Павлов очень ценил и уважал и других земляков Смирнова, служивших под его началом, — Сергея Афанасьева, Виталия Детинина и Николая Петрова. По случайному стечению обстоятельств попали «ярославские ребята» в одну эскадрилью. Но отнюдь не случайно составляли они в ней основное боевое ядро. Сослуживцы видели в них пример для подражания. Мужественно и отважно сражались они с врагом. И все они были для Павлова хорошими помощниками, надежной опорой.

Да, высокой боевой спайкой отличалась всегда первая эскадрилья.

Кто хорошо знал фронтовую жизнь летчиков, тому легко понять их взаимоотношения. Летчики постоянно находились друг у друга на глазах — на аэродроме, в бою, на отдыхе. Жили они обычно в ближайшей к аэродрому деревне. Деревянный топчан-койка, [120] соломенный матрац, соломенная подушка, одеяло из шинельного сукна одинаково служили постелью и летчику, и командиру. Часто спали они вместе, на общих нарах, бок о бок.

Со стороны могло казаться, что в такой обстановке всякая грань между командиром и подчиненными стирается. На самом деле эта незримая грань всегда оставалась, и летчики никогда ее не переступали. Слово Павлова было для каждого законом. Если кто-либо из летчиков поступал не так, как положено (чего, кстати, почти не случалось), товарищи говорили ему:

— Ты что это? Разве не знаешь, что командир не потерпит такого отношения к службе? Или:

— А как посмотрит на это гвардии капитан Павлов?

Эскадрилья отважных — так звали в прославленном авиационном полку дружный коллектив, во главе которого стоял молодой офицер Павлов. Сложные задачи обычно выпадали на его долю. Особенным напряжением отличалась боевая работа летчиков-штурмовиков в период стремительного наступления советских войск 1-го Прибалтийского фронта. Это была самая горячая пора и для эскадрильи отважных. Сидя под плоскостью самолета, Павлов едва успевал проложить новый маршрут, как с КП уже взлетала очередная ракета — сигнал нового вылета. Павлов быстро залезал в кабину и уходил в воздух в четвертый или пятый раз за день.

Линия боевого соприкосновения наших и вражеских войск менялась в ту пору по нескольку раз в сутки. От летчиков-штурмовиков требовалась особая точность и мастерство, чтобы по ошибке не ударить по своим.

Как-то Павлов со своей группой находился в воздухе и приближался уже к цели, когда наши передовые части выбили гитлеровцев из населенного пункта, на который должны были сделать налет ведомые им штурмовики. Командир пехотного полка, следя за развернувшимися событиями с наблюдательного пункта, забеспокоился:

— Как бы самолеты не ударили по нашим, — сказал он представителю авиационного соединения.

— Не волнуйтесь, товарищ полковник, — ответил тот спокойно. — Я держу связь по радио с командиром группы штурмовиков. Ведет ее Павлов.

Полковник с облегчением вздохнул: хотя он ни разу не видел этого летчика, но много слышал о его высоком мастерстве и сам наблюдал с земли его меткие удары по врагу. [121]

Командир наземной части пристально следил в бинокль за противником, которого только что выбили из населенного пункта. Гитлеровцы зацепились за крутой скат оврага и решили остановить здесь продвижение наших войск. Особенно упорно они держались за кирпичное здание на краю оврага.

— Кажется, пушки устанавливают, закрепиться хотят, — сказал командир представителю авиации. — Сможете ли навести свои штурмовики на это красное здание? Вот бы хорошо сейчас по нему ударить!

— Будьте спокойны, Павлов его обработает! Через минуту — полторы Павлов, подходя к цели, радировал станции наведения:

— Вас понял. Бью по кирпичной постройке на западной стороне оврага.

Он первый, резко спланировал на цель. Сильный взрыв потряс воздух. За ведущим последовали ведомые. На месте красного здания остались лишь бесформенные груды кирпича. Под обломками были похоронены и вражеские пушки.

Уходя от цели, Павлов услышал по радио:

— Работали отлично! Благодарим за хорошую поддержку!

Благодарность «земли», горячее спасибо пехотинцев — что может быть приятнее для штурмовика! А таких благодарностей Павлов получал немало.

Мне, автору этих строк, самому не раз доводилось летать с Павловым в качестве воздушного стрелка и слышать эти восторженные отзывы «земли» о его работе.

— Молодцы! Молодцы, «горбатые»! — раздавалось обычно в наушниках шлемофона, когда наша группа, отштурмовавшись, покидала поле боя. С какой-то необычайной любовью произносилось это слово «горбатые». Ведь в штурмовиках солдаты «земли» видели всегда своих надежных и верных помощников.

И, даже сидя в задней кабине спиной к летчику, можно было ощутить и почувствовать, какими умелыми руками управляется бронированная крылатая машина, с каким энергичным маневром, с какой дерзостью обрушивается она на позиции врага! Павлов был настоящим мастером штурмовых ударов и неотразимых атак.

Любил я в годы войны бывать в эскадрилье Павлова! Все мне в ней нравилось. Чудесный народ. Люди с каким-то особым уважением и симпатией относились и к самому командиру, и друг к другу.

Впрочем, Павлова я помню не только командиром. Он пришел к нам в гвардейский полк сержантом, застенчивым двадцатилетним [122] юношей с мягкой, добродушной улыбкой. У него, как и его сверстников, была самая обычная, простая биография. Отчетливо вспомнилась она мне в апрельские дни 1961 года, когда наш советский человек первым в мире шагнул в космическое пространство. Поразительное сходство у нашего знатного однополчанина с нашим первым космонавтом в жизненных путях и дорогах. Учился Иван Павлов в индустриальном техникуме, как и первый космонавт, и так же, свернув по окончании занятий конспекты по литейному делу, спешил в другой конец города — на летное поле к самолету. Хотел и он, как и Юрий Гагарин, быть металлургом, но увлекла его своей романтикой, как и юношу из Гжатска, летная профессия. Юрий Гагарин впервые стартовал в небо на учебном самолете с аэродрома Оренбургского военно-авиационного училища. Отсюда уходил в свой первый полет, но несколькими годами раньше, и Иван Павлов. И так же трагически, в расцвете творческих сил, оборвалась жизнь знатного летчика, как и у всемирно известного космонавта. Смерть подстерегла его не на поле боя, а в мирной обстановке при выполнении служебных обязанностей.

Боевая характеристика летчика слагается обычно из двух понятий. Если он истребитель, то о нем говорят: он сбил столько-то самолетов; если он штурмовик или бомбардировщик, то называют цифру совершенных им вылетов. Этих слов вполне достаточно, чтобы человеку, искушенному в делах авиации, в полной мере представить заслуги воздушного бойца.

На счету Ивана Фомича Павлова 250 штурмовок. Легко сказать — 250! Сколько сил, воли и энергии требуется проявить штурмовику при выполнении задания! Сколько опасности и риска таит в себе каждый боевой вылет!

И, пожалуй, вдвойне сложна и трудна роль ведущего.

Да, Павлов был ведущим в полном смысле этого слова. Он не только летал всегда во главе малых и больших групп самолетов. Он неизменно первым шагал и по земле в шеренге смелых и отважных. Он словно и сейчас находится в строю.

Подвиги героя бессмертны. Образ ведущего ведет.

Подвиг, родивший новые подвиги

ПАПАНИН ИВАН ДМИТРИЕВИЧ

Видный советский полярный исследователь контр-адмирал Иван Дмитриевич Папанин родился в 1894 году в Севастополе в семье матроса. По национальности русский. Член КПСС с 1919 года. В армии с 1917 года.

И. Д. Папанин — активный участник гражданской войны. Он выполнял ответственнейшие задания партии и правительства по организации ряда научных экспедиций. Был начальником полярных станций в бухте Тихон, на Земле Франца-Иосифа в 1932 — 1933 годах и на мысе Челюскин в 1934 — 1935 годах. В 1937 — 1938 годах руководил первой советской научно-исследовательской станцией «Северный полюс» на дрейфующей льдине в Центральной Арктике. С 1939 по 1946 год был начальником Главного управления Северного морского пути.

За успешное проведение научно-исследовательской работы и умелое руководство станцией «Северный полюс» на дрейфующей льдине Президиум Верховного Совета СССР Указом от 27 июня 1937 года присвоил Ивану Дмитриевичу Папанину звание Героя Советского Союза. 3 февраля 1940 года за умелую организацию спасения ледокола «Г. Седов» он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден восемью орденами Ленина и другими орденами и медалями. Был делегатом XVIII съезда партии, избирался членом ревизионной комиссии ЦК партии. Депутат Верховного Совета СССР первого и второго созывов.

В настоящее время доктор географических наук И. Д. Папанин работает в Академии наук СССР. Он автор книги «Жизнь на льдине», выдержавшей несколько изданий.

С доктором географических наук контр-адмиралом Иваном Дмитриевичем Папаниным мы встретились незадолго до его семидесятилетия. Разговорились о знакомых, о судьбах открытий и, конечно, о любимой Арктике.

Время, кажется, не властвует над характером Ивана Дмитриевича. Жизнерадостный и подвижный, он остается обаятельным собеседником. Я слышу пронизанный юморком папанинский говорок, ощущаю теплоту отеческого взгляда и вижу в известном полярном исследователе то севастопольского задиристого мальчишку с Корабельной стороны, то «братка в бескозырке», орудующего в тылу у белых, то грозного и неподкупного коменданта Крымской ЧК, то волевого организатора, неутомимого исследователя, открывшего многие тайны Полярного бассейна.

Он держит в памяти тысячи встреч и фамилий. О каждом человеке у него свое слово: меткое, емкое, согревающее.

— Вы спрашиваете, что такое подвиг... Взлет души? Исключительность? Счастье? Везенье? — голубые глаза Папанина темнеют, щурятся, словно он заглядывает в пройденные дали. — Чепуха! — отрезает Иван Дмитриевич. — Подвиг, дорогой браток, это умение выполнить долг в любых условиях. В любых! — подчеркнул Иван Дмитриевич. — Ты уже принадлежишь не себе, а делу, идее, товарищам. И второе: к подвигу человек готовится всей жизнью. Трудолюбие — мать подвига, знания — отец его...

...В майский день тридцать седьмого года был совершен крутой поворот в изучении и освоении Арктики. Весь мир горячо аплодировал известию о высадке советской экспедиции на [125] Северный полюс. В 22 часа 21 мая Москва приняла радиограмму О. Ю. Шмидта:

«В 11 часов 10 минут, — говорилось в ней, — самолет «СССР — Н-170» под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина, старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом. Для страховки прошли еще несколько дальше. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200, пробил сплошную облачность, стал искать льдину для посадки и устройства научной станции. В 11 часов 35 минут Водопьянов блестяще совершил посадку... Льдина, на которой мы остановились, расположена примерно в 20 километрах за полюсом по ту сторону и несколько на запад от меридиана Рудольфа. Положение уточним. Льдина вполне годится для научной станции, остающейся в дрейфе в центре Полярного бассейна. Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов с грузом станции... Сердечный привет. Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания».

Так большевики оседлали Северный полюс.

Люди давно тянулись в Арктику. Одними из первых туда ходили русские поморы, норманны, викинги. В XVI веке появились англичане, позже американцы. Достичь Северного полюса стремились многие. Но никто не освоил его, не заставил служить человеку. Это сделал бывший русский матрос, революционер, советский исследователь, коммунист Иван Папанин со своими товарищами. 6 июня самолеты экспедиции покинули лагерь. На льдине остались четверо: начальник дрейфующей станции Иван Дмитриевич Папанин, радист Эрнест Теодорович Кренкель, гидролог Петр Петрович Ширшов и астроном-магнитолог Евгений Константинович Федоров.

Многие ученые капиталистических стран сомневались в успехе отважной четверки, отрицали возможность точных научных измерений на дрейфующей льдине. «Бешеные ветры, жестокие морозы, свирепая пурга, торошение льда, возникающие трещины над водной бездной, леденящее душу безмолвие отнимут все силы, — считали они. — В лучшем случае придется ограничиться наиболее простыми наблюдениями».

Им не дано было понять характер советских людей. 274 дня и 274 ночи не прерывались научные исследования.

Все было: и жестокие морозы, и торосы, и свирепая пурга, но слепая стихия отступала перед мужеством. В своем дневнике Петр Ширшов вспоминает: «Первым выскочил Иван Дмитриевич, спавший в малице. За ним, сердито бурча, выбежал Женя. Я спал в белье и поэтому задержался. Торопливо оделся и бегу [126] к ним. Что-то невообразимое творилось снаружи. Уже не пурга, а какая-то воющая масса снега с грохотом обвалилась, захлестнула, захватила дыхание. В трех шагах едва рассмотрел фигуру Папанина. Он и Федоров с трудом удерживали радиопалатку, сорванную ветром. Внутри палатки ругался Кренкель, собирая радиостанцию... Мы принялись строить заградительную стену из снежных кирпичей».

Разные опасности подстерегали зимовщиков. Малейшая растерянность или промедление грозили большими неприятностями. Однажды Евгений Федоров вышел для научных наблюдений. Вдруг раздался его крик. Папанин, схватив винтовку, выскочил из снежного дома. В 20 метрах, освещенные луной, на Федорова шли три медведя. Грохот винтовочных выстрелов, рев зверей — и три белых медведя валятся на льдину. Или: 1 февраля, когда ледяное поле разорвало трещинами шириной от 500 метров до 5 километров. Зимовщики остались на узком обломке. После аврала по спасению имущества вернулись в палатку. Под вой пурги громыхает ветряк. «Ну как ветер, не стихает?» — спрашивает Папанин. Все прислушиваются и молчат. Иван Дмитриевич обеспокоенно задумывается. Предупреждает: «Вот что, братки, теперь, когда будете совершать обход лагеря, то к краю льдины не подходите. Теодорыч чуть не сорвался. Если что-нибудь случится с кем-нибудь из вас, считайте — пропали двое; мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю».

Дрейф на льдине открывал миру тайны Арктики и величавую красоту советского человека, его высокие моральные качества. Страна социализма представляла человечеству новых людей. Американский писатель О'Генри когда-то писал: «Если вы хотите поощрить ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух человек в хижине размером восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого не выдержит». У другого писателя есть рассказ «Муха». Содержание его несложно. Четыре человека жили в хижине на севере. Вокруг не было ничего живого. И вот как-то к ним залетела живая муха. Ее заперли в консервной банке. Муха, обыкновенная муха стала предметом заботы, смыслом жизни четырех взрослых людей. Люди ревновали друг друга к мухе. Случайно один из них открыл банку, и муха улетела. Его убили.

«Что же, — замечает в своих записях Э. Кренкель, — полярная история знает такие «трагедии». Они не так уж неправдоподобны. Но вот у нас тут тоже четыре человека, и хижина наша тоже имеет не больше чем восемнадцать на двадцать [127] футов. Но не только муха, даже живой слон не способен, кажется, нарушить наше душевное равновесие. Узы тесной дружбы связывают нас. И нет в этом ничего удивительного. Точно так же дружно и бодро жили бы на льдине и другие советские люди. Ведь мы не одиноки, за нами вся страна, вся Родина.

Коммунист Иван Папанин служил примером. Не по должности начальника зимовки, а убежденностью, коллективизмом, складом своего характера».

Великий труд вложил Иван Дмитриевич в подготовку экспедиции. Ему не с кого было брать пример. Нужно было придумывать и создавать все хозяйство, от примусных иголок до тончайших приборов. Он изучал труды полярных исследователей. По-новому конструировал сложное снаряжение экспедиции.

«Трудно было отказать этому напористому обаятельному человеку», — рассказывают те, кто встречался тогда с Иваном Дмитриевичем. Он умел выходить из любых положений.

«Папанин был слесарем, — вспоминают его товарищи зимовщики, — но мы трое с осторожностью относились к этому заявлению. Однако, когда была утоплена коробочка гидрологической вертушки, он блестяще сдал «экзамен». Тисками ему служили колени. Через несколько часов точная копия коробочки была готова. Что он еще умеет делать? Не терять бодрости в самой сложной обстановке. Чинить все — от бронепоездов до примусных горелок. Но основное умение — это подавать пример в работе и увлекать своим энтузиазмом людей. Не щадя себя, он удивительно бережет вверенных ему людей и заботится о них. Иногда проснешься — это Папанин поправляет твой сбившийся мешок. Во время подготовки экспедиции в Москве после дня, наполненного тысячами хлопот, он не забывал купить конфеты — Дмитрич знал, что детвора ожидает уже дядю Ваню у ворот».

Папанинская эпопея вошла в историю человечества как естественное завершение огромного труда Советской страны но освоению Арктики. Это имеет практическое значение для строительства коммунизма.

Общепризнано: папанинцы совершили не одну, а три экспедиции. Каждой было бы достаточно, чтобы войти в историю полярных исследований и покрыть славой Родину исследователей. Известный ученый О. Ю. Шмидт писал, что эти три экспедиции составляют: во-первых, полет на Северный полюс, основание станции на нем и научная работа в районе полюса; во-вторых, дрейф от полюса до берегов Гренландии через Полярный бассейн с непрерывными научными наблюдениями в никогда не посещавшихся местах; в-третьих, дрейф через все [128] Гренландское море с научными исследованиями в местах, почти неизвестных. В своей совокупности эти три работы, говорит ученый, являются величайшим географическим событием последних десятилетий.

И не только в этом значение трудов Ивана Дмитриевича. Папанинский подвиг овладел умами, звал, воспитывал, будил лучшие чувства в человеке. Поколение ребят, игравших в то время в папанинцев, сегодня пришло на смену отцам.

Их отцы и братья, матери и сестры, отстаивая социализм в жестоких боях с фашизмом, вдохновлялись смелым подвигом. Я не раз в окопах слышал суровый солдатский наказ товарищам, уходящим в трудный поиск: «А ты презирай опасность, действуй по-папанински!»

Об этом говорит и судьба ледокольного парохода «А. Сибиряков». 25 августа 1942 года в Карском море он принял неравный бой с фашистским тяжелым крейсером «Адмирал Шеер». Из 104 человек в живых осталось 14. Подвиг сибиряковцев помог спасти большой караван судов с грузами, предупредил о появлении пирата. Соратник Папанина, ученый Евгений Матвеевич Сузюмов рассказывает: «Когда 27 августа, пользуясь утренним туманом, рейдер воровски подкрался к Диксону и открыл орудийный огонь по порту, поселку и полярной станции, это нападение не застало никого врасплох. Краснофлотцы под командованием старшего лейтенанта Н. М. Корнякова развернули стоявшее на причале шестидюймовое орудие, снятое с батареи и приготовленное к погрузке на «СКР-19» ( «Дежнев»), и открыли стрельбу по фашистскому кораблю. Одновременно на сближение с рейдером пошел «СКР-19»... Прикрывшись дымовой завесой, фашистский пират отступил так же быстро, как и появился».

Второй звездой Героя Советского Союза правительство наградило Ивана Дмитриевича за руководство по спасению дрейфовавшего 27 месяцев во льдах парохода «Г. Седов». 15 советских моряков вели наблюдения по программе крупной научной экспедиции. Иные настаивали послать зимовщикам смену. Иван Дмитриевич предложил дешевый и надежный способ выручки «Г. Седова». На ледоколе он пробился к дрейфующему судну и спас его.

Началась Великая Отечественная война. В октябре 1941 года Иван Дмитриевич назначается уполномоченным Государственного комитета обороны СССР на Севере. С ним в Архангельск выезжает работать и его жена, Галина Кирилловна. Верная подруга была бок о бок с мужем на Севере 18 лет, [129] Папанин организует разгрузку импортного вооружения и военных материалов, поступающих через северные порты, отправляет их на фронты, военные и промышленные базы. Порты не были подготовлены к таким операциям. Под непрерывными бомбежками — до 20 налетов в сутки — строятся новые причалы, портовые пути.

Ивана Дмитриевича можно было видеть в самых горячих местах, слышать его голос: «Постарайтесь, братки, воины ждут!» И братки старались. Под огнем разрывов тушили пожары, разгружали боевую технику.

В порту не только разгружали, строили, ликвидировали пожары, помогали пострадавшим при бомбежках. Не менее опасный враг подстерегал в трюмах иностранных пароходов. Так, 31 мая 1942 года в трюмах шести кораблей, прибывших из Америки, обнаружили рисовую огневку — опасного многоядного вредителя; фасоль была заражена фасолевой зерновкой. Карантинный инспектор Екатерина Даниловна Владыкина с честью выполняла свой долг.

Однажды, слушая отчет Владыкиной, Папанин с удивлением заметил, что одета она в легкое пальтишко, на ногах туфельки, на голове берет. Совсем не по-полярному.

— Вам, наверное, холодно?

— Очень...

Папанин, как вспоминает Владыкина, покачал головой, словно осуждал себя: как этого раньше не заметил? Вздохнул. Еще раз оглядел женщину и весело проговорил:

— Вот что, доктор сельскохозяйственных растений, напиши заявление, что тебе нужен полушубок, валенки, шапка, рукавицы, а я наложу резолюцию...

Иван Дмитриевич вспоминает машиниста Александра Дмитриевича Гукова. Бомбежка зверская, а его паровоз бегает по путям, вытаскивает составы. Раненый Гуков не бросает своего поста. А что героического в профессии сторожихи переезда Анастасии Яковлевны Галкиной? Но под разрывами бомб ее переезд работал бесперебойно. Старшую сестру поликлиники водников Наталью Петровну Брюшинину звали «человек без страха». Все в пыли, осколках, дыму и пламени, а хрупкая женщина разыскивает раненых, перевязывает, прячет их в безопасное место. А подвиг Степана Михайловича Чернобривого? Пришел пароход, имеющий одну стрелу на трюм. Бригадир приспособил для разгрузки холостой барабан лебедки. Сменное задание бригада выполнила на тысячу процентов. [130]

Вспоминая огневые дни и ночи Мурманска и Архангельска, Иван Дмитриевич восхищается мужеством северных моряков, грузчиков, железнодорожников, строителей.

— Я склоняю голову перед ними...

После войны Папанин у любимого дела. Он — начальник отдела морских экспедиций Академии наук СССР.

— Исследования в Арктике идут широким фронтом, — замечает мой собеседник. — Ежегодно проводятся высокоширотные воздушные экспедиции, организуются научно-исследовательские дрейфующие станции. Новая техника все больше облегчает работу и жизнь полярников.

На лице Ивана Дмитриевича светлая улыбка. Он встает, прохаживается и, останавливаясь у окна, в раздумье говорит:

— А работать становится все увлекательнее, интереснее...

Молнии под крылом

ПАРШИН ГЕОРГИЙ МИХАЙЛОВИЧ

Георгий Михайлович Паршин родился в 1916 году в селе Сетуха Новосильского района Орловской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. В 1936 году окончил школу инструкторов-летчиков ГВФ, а затем Высшую парашютную школу. Работал в Гражданском воздушном флоте. В Советской Армии с 1941 года.

В годы Великой Отечественной войны Георгий Михайлович Паршин воевал на Западном, Северо-Кавказском, Ленинградском и 3-м Белорусском фронтах. Был командиром звена, эскадрильи, штурманом, а затем командиром авиаполка. Совершил 253 боевых вылета. 19 августа 1944 года ему присвоено звание Героя Советского Союза. 19 апреля 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Его боевые подвиги отмечены также многими орденами и медалями.

В 1946 году майор Г. М. Паршин уволился в запас по болезни. По выздоровлении он работал в Гражданском воздушном флоте, а затем летчиком-испытателем. В 1956 году Георгий Михайлович Паршин погиб при выполнении задания.

Слава храброго и неутомимого летчика-штурмовика пришла к Георгию Паршину с первыми же его полетами на Ленинградском фронте.

На вид несколько старше своих лет, невысокий, стремительный, с размашистыми движениями, с золотым чубом, упрямо спадающим на лоб, казалось, он не мог существовать вне боя.

— У меня свои счеты с гитлеровцами, — сказал как-то Паршин своим боевым друзьям. — Они сожгли мою деревню Сетуху под Орлом, спалили мой дом, выследили моего отца-партизана, расстреляли его...

Но особенно острой болью и негодованием наполнялось сердце Георгия Паршина при мысли о том, что переносил осажденный Ленинград. Он, воин, близко видевший смерть на фронте, все же не мог без содрогания думать о тех пытках голода и холода, каким подвергались жители героического города, о ежедневных обстрелах Ленинграда вражескими минометными и артиллерийскими батареями.

— Мы должны обнаружить и подавить огневые точки врага, — говорил Паршин летчикам своей эскадрильи, отправляясь на боевое задание в один из январских дней 1944 года.

Как всегда в минуты большого душевного волнения, он произносил слова быстро и отрывисто. В ответ ему раздалось дружное:

— Понятно!

— По самолетам!

Паршин подошел к своему штурмовику. На этой машине, уже будучи командиром эскадрильи, воевал он на Северном Кавказе. На ней вот уже более полугода летал на Ленинградском [133] фронте. Он полюбил свой самолет за маневренность и прекрасное вооружение.

Взметая густые облака снежной пыли, штурмовики с ревом оторвались от земли. Паршин летел во главе эскадрильи. Все отчетливей очертания Ленинграда. И, всматриваясь в них, Паршин с особенной ясностью понимал, что, защищая Ленинград, он защищает все, что дала ему, крестьянскому парнишке, революция. В заявлении о вступлении в партию, поданном в дни боев за Северный Кавказ, Георгий писал: «...если я не вернусь из боя, прошу считать меня коммунистом...» И сейчас он вновь и вновь чувствовал, что его сердце большевика, все искусство летчика принадлежит его народу, Родине, партии.

Вот и Ленинград — белый, озаренный вспышками взрывов вражеских снарядов, но все такой же величественный, непобедимо прекрасный.

Отчетливо выделялись на горизонте пулковские высоты. Паршин вел эскадрилью на Пушкин, откуда, по данным службы наблюдения, били дальнобойные батареи гитлеровцев. Скоро около самых крыльев самолетов замелькали огненные шары.

Линия фронта!

Самолеты набрали высоту. Легкие слоистые облака скрыли от летчиков землю. Паршин вывел эскадрилью из облаков над районом, где были расположены бившие по Ленинграду орудия.

Ложбины, бугры — все покрыто снегом. Ничего не различить внизу. Но вдруг под самыми крыльями вспыхнула короткая молния. Орудие!

— Приготовиться к атаке! — скомандовал Георгий своей эскадрилье.

Сквозь стекло кабины летчик видел надвигавшуюся на самолет белую, заснеженную землю. Его зоркий глаз ясно различил какой-то чуть темневший на снегу квадрат.

Быстрый нажим пальцев на маленькие светящиеся кнопки, и от самолета отделились снаряды и бомбы. Почти у самой земли Паршин вывел машину из пике и снова набрал высоту. Он повел эскадрилью в новую атаку, и только когда внизу, на месте темного квадрата, заходили волны огня и дыма и бившая по Ленинграду фашистская «точка» замолкла, он подал команду:

— Домой!

Началось наступление на Ленинградском фронте. Паршин вел свою эскадрилью курсом Красное Село — Ропша. Густые снеговые облака прижимали самолеты к земле. Мокрый снег залеплял стекла машин. Но и сквозь белесую мглу острый взгляд [134] летчика различил цель — танки врага, обстреливавшие наши танки.

— Заходим «тиграм» с тыла! — дал Паршин команду своим ведомым.

Он поймал в перекрестье прицела башню головного танка и, спикировав, сбросил на него первые бомбы. Паршин сфотографировал самый большой костер, возникший на месте головного танка, и, вернувшись на свой аэродром, доложил командиру полка:

— Цель уничтожена. Танки противника горят!

И когда командир ответил ему: «Передохни», — Георгий воскликнул:

— Да какая же может быть передышка, когда такие дела творятся?!

Паршин вылетел со своей эскадрильей на штурмовку немецких танков во второй, в третий, потом в четвертый и уже на рассвете нового дня — в пятый раз. Так летал он в первый день, так летал во все последующие дни наступления.

— Наконец-то! — обрадованно воскликнул он, получив задание уничтожить последние бьющие по Ленинграду батареи.

— Враги нас не ожидают. Выходим из-за облаков! Атакуем с тыла! — звучал в шлемофонах летчиков его отрывистый, охрипший от перенапряжения голос.

Он первым ввел в пике свой штурмовик и сбросил бомбы на вражеские батареи.

—  «Огонь 25!», «Огонь 25!» — принял он по радио свои позывные.

— Повторите заход! — услышал он команду.

Теперь снаряды гитлеровцев рвались около самых самолетов. Но Паршин, искусно лавируя между огненными шарами разрывов, повел своих штурмовиков на повторный заход.

— Сделайте возможно больше атак! — просила «земля».

И Георгий снова и снова вел свою группу в атаки...

Когда последние вражеские орудия превратились в груды металла, он вздохнул облегченно. В Красное Село входили советские танки.

А вечером в одной из загородных дач, где жили летчики, Георгий делился со своим другом Андреем Кизимой впечатлениями боевого дня.

— Вот мы и наступаем, — говорил он. — Скоро я найду на Орловщине свою мать, а ты у себя на Украине — брата.

— Непременно разыщем, — улыбался Андрей. Нет на свете дружбы крепче и беззаветней, чем дружба людей, вместе смотревших в лицо смертельной опасности. Такая [135] беззаветная фронтовая дружба связывала Георгия Паршина с Андреем. Часто, когда тяжелые снеговые облака заметали небо и нельзя было даже представить себе, как можно вести в такую погоду самолет, Паршин и Кизима вместе вылетали на разведку. В одной из разведок, когда летчики уже закончили фотографирование вражеских укреплений под Кингисеппом, разорвавшийся зенитный снаряд пробил плоскость и хвост самолета Кизимы.

— Держись ко мне ближе, Андрей, — крикнул ему по радио Паршин. — До линии фронта недалеко. Дотянем!

И два штурмовика, один невредимый, другой с перебитым крылом и поврежденным хвостовым оперением, прижавшись друг к другу, словно связанные какими-то невидимыми нитями, летели через линию фронта... И там, где на их пути начинали рваться огненные шары вражеских снарядов, самолет Паршина прикрывал своим крылом раненую машину друга.

И вот новое утро, и оба командира повели эскадрильи на штурмовку большой группы немецких танков. При выходе из атаки на них из-за облака выскочили шесть тупорылых немецких истребителей.

— Отбивай «фоккеров»! — крикнул Паршин своему стрелку Бондаренко. И как бы в ответ на его команду в воздухе перевернулся и окутанный дымом пошел к земле вражеский истребитель.

Все дальнейшее произошло молниеносно: на штурмовик Паршина ринулся другой истребитель, но в тот же миг на него обрушилась длинная пулеметная очередь штурмовика Кизимы.

— Андрей! — узнал Паршин машину друга. — Спасибо! Выручил!

Второй «фокке-вульф», разламываясь на части, летел к земле.

Паршин снова ударил по танкам. Самолет его сильно тряхнуло, и пулемет стрелка замолчал. Было ясно, что его штурмовик подбит.

— Я ранен, — услышал он голос Бондаренко.

Другой снаряд ударил по рулям управления. Острая боль обожгла лицо и правую руку Паршина. Он с трудом перевел штурмовик в горизонтальный полет.

Только бы дотянуть до липни фронта. Всего десять километров, не больше. Но фашистские истребители упорно преследовали его. Рули управления уже не подчинялись летчику. Едкий дым окутал кабину, со страшной скоростью приближалась земля. Внизу чернел лес... [136]

Паршин не вернулся из полета. Но сама мысль о том, что он мог погибнуть, казалась в полку неправдоподобной, и ни командир, ни летчики не уходили до поздней ночи с летного поля, дожидаясь, что вот-вот Георгий прилетит.

Уже стемнело; техники замаскировали на ночь машины, а Паршина и его стрелка Бондаренко не было.

В этот день полк получил несколько новых штурмовых машин. Одна из них особенно привлекла внимание летчиков. На правой стороне ее фюзеляжа крупными красными буквами была выведена надпись: «Месть Бариновых», на левой — «За Ленинград». Как сообщало командование, эта машина была построена на средства двух ленинградок Бариновых — Прасковьи Васильевны и ее дочери Евгении Петровны — служащих одной из ленинградских поликлиник. Они внесли в Госбанк на постройку штурмовика имевшиеся у них сбережения. В письме в полк патриотки просили вручить этот штурмовик самому храброму летчику.

«Пусть летчик нашего самолета не забудет о мучениях, перенесенных нами, ленинградцами! — писали Бариновы. — Пусть не дает он врагу покоя ни в воздухе, ни на земле! Пусть освобождает от фашистских орд родную землю».

И мысли летчиков, читавших это письмо в землянке командного пункта, вновь и вновь обращались к Паршину. Вот если бы он вернулся!..

Усталые, с окровавленными повязками на лицах, в ссадинах и ожогах вошли Паршин и Бондаренко в землянку КП.

— Георгий! — воскликнул Кизима, бросившись к другу.

— Спасибо тебе за сбитого «фоккера», а то, кто знает, может, и не вернулся бы... — сказал Паршин. И тотчас же зазвучал в землянке его отрывистый голос, рапортовавший командиру:

— Наш подожженный немецкими истребителями штурмовик упал на лес. Деревья амортизировали удар. Мы успели выскочить! Самолет взорвался... Встретили в лесу разведчиков. Пошли с ними за «языком». Они нам помогли.

И, закончив рапорт, спросил командира:

— На какой же машине я полечу завтра, товарищ майор?

Обсуждая вопрос, кому вручить штурмовик «Месть Бариновых», командование части остановило свой выбор на Георгии Михайловиче Паршине.

Летчик заканчивал осмотр новой машины, когда по аэродрому пронеслась весть:

— Приехали Бариновы! Приехали хозяйки самолета! [137]

Вместе с командиром полка подошли они к самолету.

— Товарищ майор, разрешите мне пролететь с ними над Ленинградом, — неожиданно для себя обратился Паршин к командиру.

Получив разрешение, Георгий усадил Бариновых в кабину стрелка и так бережно, как только мог, оторвал штурмовик от земли. Он пролетел со своими пассажирками над серебристой излучиной Невы, над проспектами города. Потом развернул машину в сторону аэродрома и осторожно повел ее на посадку.

Вариновы провели весь день в дружной семье летчиков.

Никогда ни одна машина не была так дорога Паршину, как эта. Она была для него символом неразрывной связи и единства народа со своей армией. Он попросил полкового художника нарисовать на левой стороне фюзеляжа, рядом с надписью «За Ленинград», контур Петропавловской крепости и стрелу. На правой стороне, рядом с надписью «Месть Бариновых», — четыре красные звезды — счет сбитых им самолетов.

И хотя, как говорил Георгий, не всегда выпадает такой праздник штурмовику, чтоб вражеский самолет сбить, однако в первый же свой вылет на новом самолете, совершая «прогулку» на разведку вражеского аэродрома, он увидел выскочивший из-под его крыла длинный самолет с синей свастикой на фюзеляже. Разведчик! Нажим на гашетки пулеметов и пушек, и самолет противника пошел к земле. В этот день на самолете «Месть Бариновых» появилась пятая красная звезда.

Линия фронта отходила все дальше от Ленинграда.

Эскадрилья Паршина вела непрерывные бои. Георгий отыскивал вражеские машины, танки, самоходные орудия и, пикируя на «цель», уничтожал ее. Он наносил удары по вражеским аэродромам именно тогда, когда там было больше всего самолетов. Не давая им взлетать, сбрасывал он свой разящий груз на летное поле врага до тех пор, пока оно не превращалось в бушующее море огня.

Паршин всегда появлялся там, где больше всего нужна была его помощь. На имя командира полка стали приходить телеграммы и письма от пехотинцев, артиллеристов, танкистов. Все они благодарили летчика Паршина за помощь в бою. «Мы узнаем его самолет с земли», — писали они.

В августе 1944 года, незадолго до Дня авиации, в жизни Паршина произошло огромное событие. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза. [138]

— Ты понимаешь, Андрей! — говорил он, обнимая Кизиму. — Ты понимаешь, что это для меня значит?! Меня теперь только пусти, я бы все главное фашистское логово раздолбал.

Он рвался в бой. Но получил строгий приказ командира полка — сутки отдыхать.

— Уж если пошло на то, чтобы отдыхать, — сказал Паршин, — разрешите в Ленинград слетать, товарищ командир!

Получив разрешение, он полетел в Ленинград.

Внимательно вглядываясь в черты города-героя, Паршин шел по чисто прибранным улицам, по Театральной площади, мимо поврежденного фашистской бомбой и уже стоящего в лесах здания Театра оперы и балета имени С. М. Кирова. Затем свернул на проспект Маклина, нашел нужный ему дом, постучал в квартиру Бариновых.

Бариновы встретили его, словно родного. Долго беседовали они в тот вечер.

— У меня есть две мечты, — говорил им Паршин. — Первая — долететь на вашем самолете до самого Берлина и рассчитаться с фашистами за все, что перенесли ленинградцы.

— А вторая?

— Вернуться в Ленинград...

Наступление войск Ленинградского фронта становилось все стремительней. Теперь эскадрилья Георгия Паршина летала над городами, деревнями и хуторами Советской Эстонии.

Радио приносило на пункт управления боем голос Паршина:

— Враг бежит. Подготовьте горючее для моей машины!

— Слишком уж низко летаете, товарищ капитан! Верхушки деревьев в радиаторе машины привозите, — удивлялся старый техник, снимая с самолета Паршина березовые ветки.

С наслаждением раскуривая после ужина крепкую папиросу, Паршин стоял на крыльце бревенчатого домика, в котором жили командиры эскадрилий. Подставив разгоряченное лицо свежему влажному ветру, смотрел он на белевшие неподалеку чуть освещенные луной избы эстонских крестьян.

Заново жить начинают. Хозяйство свое налаживают.

Внезапно со стороны аэродрома раздались сильные залпы.

— Таллин взят! Взят Таллин! — донесся до его слуха чей-то возбужденный голос. И одновременно кто-то сунул ему в руку письмо в большом самодельном конверте.

Он прочел его тут же при свете карманного фонарика.

«Мне построили новый дом вместо спаленного гитлеровцами. Когда же ты приедешь, сынок? Хотя бы на денек на родину вырвался», — писала Георгию мать. [139]

И в ночи, озаренной вспышками праздничных ракет, он ясно увидел ее — сгорбленную, поседевшую, думающую о нем день и ночь, день и ночь... Видел свою деревню Сетуху такой, какой она была раньше, — с яблоневыми и грушевыми садами, бревенчатыми избами, обнесенными свежевыкрашенными заборами, золотистые волны хлебов на колхозных полях...

Он пошел в свою комнату и на листке блокнота написал размашистым почерком:

«Погоди еще немного, мама. Сегодня мы взяли Таллин! Остались считанные часы, и освободим всю Эстонию. Скоро я буду воевать в Германии. А там и домой».

На последний отбитый у гитлеровцев аэродром штурмовики сели прежде, чем команды обслуживания успели туда доставить горючее и боеприпасы.

— Вот что, орлы! — подошел Паршин к своим летчикам. — Получен срочный приказ прикрыть наш десант при высадке на остров Даго!

— На чем полетим? Нам даже машины заправить нечем! — заволновались летчики.

— Ничего, — сказал уверенно Паршин, — Я уже договорился с командиром. Одну шестерку поведет Кизима, другую — я. Мы перельем остатки горючего из баков всех машин в наши самолеты. Заберем все оставшиеся снаряды. Не страшно, что неполный комплект!..

Советские катера были уже в море, когда над ними появились две группы штурмовиков. И тотчас же с темневшего впереди острова Даго по катерам открыли огонь вражеские орудия. Около самых бортов, высоко вздыбив воду, разорвалось несколько снарядов.

Паршин и Кизима метнулись к острову и резко спикировали на две бившие по катерам батареи. Батареи смолкли.

Но Паршин знал, что, как только катера подойдут к острову, батареи вновь откроют по ним огонь. Чтобы обеспечить успех десанта, надо перехитрить врага.

— Ставь свою шестерку в оборонительный круг. Я свою тоже поставлю, — сказал он по радио Кизиме. — Будем атаковать вхолостую. Снаряды беречь на крайний случай!

И две группы штурмовиков во главе со своими командирами закружились над позициями противника. Все круче пикируя на батареи, они совершали заход за заходом, парализуя волю врага стремительностью своих атак.

Лишь когда все десантники высадились на остров, на батареи врага обрушились последние снаряды советских штурмовиков.

В дни боев за освобождение Советской Эстонии майор Георгий Михайлович Паршин был назначен командиром полка. Паршин знал, какая огромная ответственность ложилась на его плечи.

И он, летчик-коммунист, воспитанный большевистской партией, отдавал делу победы весь свой опыт, все свои силы.

Вместе с другими авиационными частями Ленинградского фронта штурмовики перелетели к границам Восточной Пруссии.

Бои шли в направлении Кенигсберга. Паршин прорывался со своими летчиками сквозь заслоны гитлеровцев и, теряя счет атакам, штурмовал самые упорные «цели», уничтожал орудия, эшелоны, поджигал танки, пытавшиеся остановить движение советских войск.

В один из самых напряженных дней наступления он собрал командиров эскадрилий на командном пункте.

— Крупная немецкая группировка юго-западнее Кенигсберга прижата к морю нашими войсками, — разъяснял он летчикам новую задачу. — Мы должны помешать группировке перебраться в порт Пиллау. Вместе с артиллерией ударим по всем плавучим средствам. Предупреждаю, будем сбрасывать бомбы замедленного действия, чтобы не задело самолеты взрывной волной, летать будем низко.

Штурмовики подлетели к порту Розенберг, когда десятки барж, катеров, самодельных плотов и лодок отплыли из порта, стараясь добраться до косы в заливе Фриш-Гаф.

— Атакуем головное судно, — приказал Паршин своим штурмовикам, — Бьем бронебойными.

Выводя самолет из пике, видел, как бомбы проломили палубу. Значит, как только штурмовики повторят удар и наберут высоту, в трюмах произойдут взрывы.

— Теперь на баржу! Бьем осколочными!

Новая серия бомб. Новый набор высоты. Новая цель — катер!

Долго отражалось в воде зарево от горящих катеров и барж.

В один из боевых вылетов в район Гольдапа был тяжело ранен Андрей Кизима. На маленьком учебном самолете Паршин увез своего друга в госпиталь в Каунас.

После лечения в госпитале по приказу командования Кизима должен был отправиться в санаторий. Война для него кончалась. В госпитале, сидя около койки раненого друга, Паршин старался не выдавать своего волнения и без того огорченному Кизиме.

— Да что ты расстраиваешься, Андрей, — утешал он друга. — Ведь ты войну не где-нибудь, а в Восточной Пруссии, в логове зверя, заканчиваешь.

Вернувшись на аэродром, Паршин сразу же собрал летчиков кизимовской эскадрильи.

— Вот что, орлы, — обратился он к ним, — вашему командиру надо лечиться и поправляться. А вам — громить врага так, как если бы он был с вами. В первый же боевой вылет я поведу на задание и вашу эскадрилью, вместе со своей.

Начинался штурм Кенигсберга.

Кенигсберг — оплот эсэсовцев — доживал свои последние часы. Гитлеровцы, окруженные со всех сторон советскими войсками, уже отрезанные от порта Пиллау, превратили в опорный пункт каждый дом. Они били из множества орудий по аэродромам, на которых теперь базировались советские летчики, по наступавшей советской пехоте и танкам.

Искусно лавируя между трассами зенитного огня, Паршин пикировал на бившие по советским войскам орудия.

Он разрабатывал с командирами эскадрилий план выполнения очередного задания, когда его позвали к телефону.

— Говорит начальник штаба дивизии. Сейчас получена телеграмма. Поздравляю с присвоением вам второй раз звания Героя Советского Союза! — услышал Паршин в телефонной трубке.

— Служу Советскому Союзу! — ответил Георгий.

Радость Георгия Паршина была особенно полной, так как в этот же день, 19 апреля 1945 года, было присвоено звание Героя Советского Союза его другу Андрею Кизиме.

Наступил великий день победы над фашистской Германией.

— Украсьте все самолеты живыми цветами, — приказал летчикам Паршин, — сегодня, в День Победы, мы совершим двухтысячный по счету вылет нашего полка.

Над городами Германии навстречу солнцу большим пеленгом летели штурмовики за своим командиром.

По команде «огонь» летчики нажимали кнопки бомбосбрасывателей, и с весеннего неба на улицы немецких городов падал многоцветный дождь листовок, в которых советское командование возвещало о полной капитуляции гитлеровской Германии.

Маленький связной самолет доставил на аэродром почту и газеты. Развернув первомайский номер армейской газеты, Паршин увидел опубликованное там письмо Бариновых к нему. [142]

«Дорогой Георгий Михайлович! Поздравляем Вас с большой наградой, — писали ленинградки. — Вы теперь дважды Герой Советского Союза. Мы гордимся этим. Очень приятно, что, воюя на самолете «Месть Бариновых», Вы стали таким известным человеком. У нас в Ленинграде весна. Небо чистое, ни облачка, и солнце начинает припекать. Радостно смотреть, как расцветает наш Ленинград. На улицах уже не увидишь заколоченных досками и засыпанных песком витрин. Сегодня объявили, что отменяется светомаскировка и разрешается круглосуточное движение по городу в майские дни. Как засияет наш Ленинград, отражая в Неве столько огней!»

В тот вечер Паршин писал в Ленинград:

«Добрый день, дорогие хозяева моей любимой машины, на которой я закончил битву с фашистской Германией. Я получил через «Боевую тревогу» ваше письмо. Очень вам благодарен.

За время войны я сделал 253 вылета на штурмовку, из них более 100 вылетов на подаренной вами машине, штурмовал крепости врага, жег танки, топил баржи, в воздушных боях сбивал самолеты противника.

Поздравляю вас с победой. Скоро я надеюсь прилететь к вам на своем крылатом, на котором написано «Месть Бариновых» и нарисовано десять звезд.

Это означает, что всего мною за Отечественную войну сбито в воздушных боях десять фашистских пиратов. Даю слово большевика-летчика, что отдам все свои силы и способности для дальнейшего укрепления нашей авиации, а если придется снова столкнуться в бою с врагами нашей Родины, то буду так же стойко драться за счастье великого советского народа, за дело партии Ленина».

...Плавно пробежав по взлетной дорожке, легко оторвался от летного поля штурмовик «Месть Бариновых». Дважды Герой Советского Союза майор Георгий Паршин взял курс с одного из аэродромов Германии на Ленинград. Рука летчика спокойно лежала на штурвале. Под крыльями его самолета плыла земля, своя, советская, родная, освобожденная от чужеземного нашествия и уже набирающая силы для нового своего расцвета.

Земля, на которой утверждалось счастье человека. И он призван был оберегать это счастье.

Сила духа

ПЕТРОВ ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ

Василий Степанович Петров родился в 1922 году в селе Дмитриевка Приазовского района Запорожской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1945 года. В Советской Армии с 1939 года, начал службу курсантом 1-го Сумского артиллерийского училища, которое окончил в 1941 году.

В годы Великой Отечественной войны В. С. Петров, командуя артиллерийскими частями, проявил высокое мужество и воинскую храбрость. Огнем орудий его частей уничтожено много боевой техники и живой силы противника. В боях за Родину Василий Степанович был трижды ранен, лишился обеих рук. После выздоровления снова вернулся в полк и до конца войны оставался в строю.

Родина высоко оценила подвиги своего славного сына. 24 декабря 1943 года В. С. Петрову присвоено звание Героя Советского Союза, а 27 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны заочно окончил Львовский государственный университет, защитил кандидатскую диссертацию, опубликовал книгу «Прошлое с нами».

Ныне генерал-майор артиллерии В. С. Петров продолжает службу в кадрах Советской Армии.

Врачи считали Василия Степановича Петрова самым тяжелым и неспокойным больным. Он лежал в дальней маленькой палате, и к нему входили лишь при крайней необходимости — боялись его крутого нрава. Целыми днями больной молчал. И не только днями — в длинные бессонные ночи он сидел на кровати и качался, качался до рассвета. Если заходила медицинская сестра или няня, больной бросал на нее колючий, недовольный взгляд, как бы предупреждая: «Прошу не задерживаться». Если кто-нибудь включал репродуктор, он с раздражением говорил: «Нельзя ли без музыки?» На вопросы врачей отвечал коротко, неохотно. А тех, кто пытался его «развлечь», он угрюмо обрывал на полуслове и отворачивался к окну. Все видели, что майор Петров единоборствует с приступами мрачной тоски, безнадежности, но как ему помочь — никто не знал.

— Вы остались живы, — сказал ему госпитальный доктор, пожилой человек, с постоянными отеками под глазами. — Можно сказать, вам повезло.

Петров покосился на перетянутые бинтами плечи, болезненно скривил пересохшие губы — «повезло».

— А на что мне нужна жизнь?.. Без рук?! Лучше бы сразу в сердце — и конец всем мучениям!

— Милый мой, я тяжело болен, — признался врач. — Но, как видите, работаю, не сдаюсь. Нет ничего дороже и красивее жизни. Только одно меня тревожит: не все, что мог, сделал для своей Родины. А вы сделали все. Вы счастливый человек.

— Так уж и сделал, — невесело усмехнулся Петров. — Вы ошиблись адресом, доктор. [145]

— Нет, не ошибся. Сейчас я вам сообщу радостную новость. Сегодня по радио передали, что вам присвоили высокое звание Героя Советского Союза. Вот я пришел вас поздравить.

Доктор ушел, а Петров поднялся с койки и зашагал по палате. Большая, важная новость — он стал Героем Советского Союза. За что отметила его высшей наградой Родина? Конечно, за форсирование Днепра, за бой с танками на плацдарме. За последний бой в его жизни. Но больше ему уже не держать оружия. Нет рук... Он лишился их на правом берегу Днепра. Там круто повернулась его жизнь. Собственно, началась вторая жизнь.

А первая... Она осталась позади. Память увела Петрова к начальным месяцам войны, когда он был совсем молоденьким лейтенантом. Интересное совпадение: у того самого города, где сейчас находится госпиталь, оп вышел из окружения. Вышел в полной форме, с оружием. Настоящим солдатом. Именно так отозвался о нем и его товарищах полковник, ныне маршал артиллерии. А ведь сколько пришлось хлебнуть горя, выдержать стычек с врагом, шагать через болота и леса, выбиваясь из сил! Он не переоценивает свою волю, свой характер. Дело не только в нем самом — рядом шагали стойкие, сильные духом старшие товарищи, которые воодушевляли его словом и личным примером. В дни тягчайшего испытания он встретил настоящих людей. Вместе с ними и он стал сильным.

В двадцать лет Петров уже командовал батареей. Горячие бои перед Старым Осколом, Воронежем, в Харькове, в Лозовой... Там, где проходила его батарея, оставались подбитые танки, исковерканные пулеметы, дзоты врага. На поле боя Петров требовал от своих солдат столько, сколько делал сам; и был таким, каким хотел видеть каждого солдата. Выдержка и неизменная уверенность в успехе никогда не покидали командира. В жарких боях на Северном Донце батарея Петрова пленила вражеский полк. Она до последнего снаряда держалась в Харькове. Под Воронежем отступили соседи-пехотинцы, но артиллеристы Петрова не двинулись с места. Под Старым Осколом командир батареи переправил орудия через реку на тросах, а сам по горящему мосту проскочил на машине.

...Это произошло на переправе. На левом берегу, укрываясь в пойменном лесу, стояли колонны автомашин, орудия, саперные подразделения... Чуть ли не под каждым деревом — техника, люди. Переправу бомбили вражеские самолеты. Наверху — ясная синь неба, а на земле — страшный грохот, тучи густой пыли, стоны людей. Горел мост через реку. Погасить [146] огонь не было никакой возможности: над рекой кружились, сбрасывая бомбы, самолеты противника. Все видели: теперь не переберешься на тот берег. Дорога на плацдарм отрезана.

— Смотрите, товарищи, что они делают! — воскликнул кто-то.

Люди приподнялись и увидели такую картину: через реку переплывало противотанковое орудие. Оно шло по воде само собой, без усилий людей, и сначала было непонятно, как оно движется. Потом разглядели: оказывается, оно зацеплено за крюки тросами и с той стороны тянет его тягач. На середине реки орудие скрылось в воде, невдалеке от берега вынырнуло и вскоре поползло вверх, по круче обрыва. У воды, почти не пригибаясь, стоял высокий, стройный, с мальчишески кругловатым лицом старший лейтенант. Он и устроил эту необычную переправу.

Всем, кто находился на берегу, казалось, что с потерей моста совсем закрыт путь на плацдарм, а он, офицер-артиллерист, нашел выход. Не обращая внимания на бомбежку, он продолжал стоять на берегу и что-то показывал рукой водителю тягача. Глядя на него, не терял выдержки и водитель, он без суеты управлял тягачом. Видимо, артиллеристы таким способом переправили на плацдарм уже не одно орудие.

— Второй год воюю, а такой переправы еще не видал, — проговорил находившийся среди саперов майор.

Минут через пятнадцать люди снова увидели старшего лейтенанта, но уже у горящего моста. Он подъехал к мосту на «газике». Все ждали: что же дальше будет делать артиллерист? Вместе с водителем он прямо в одежде полез в реку, набрал в брезентовое ведро воды и, оставляя за собой мокрую дорожку, направился к машине. Стал ясен его замысел: старший лейтенант решил проскочить на машине по горящему мосту.

Да он что, с ума спятил? Ведь погибнет же...

Десятки людей поднялись с земли и, забыв о свисте и грохоте бомб, смотрели на артиллериста. А он между тем, облив водой «газик», сел рядом с водителем и махнул рукой: пошел, мол. Машина взревела, рванулась вперед, разогналась под углом и на полном ходу влетела на горящий мост. По берегу будто пронесся тяжелый вздох. «Газик» скрылся в пламени и дыму. Все кончено? Нет, жив артиллерист! Знакомый «газик» пулей выскочил из дыма и на такой же скорости понесся дальше, догоняя тягач, скрывшийся в лесу. [147]

Стоявший на берегу в полный рост майор, бледный от всего пережитого, словно очнулся и, качая головой, коротко резюмировал:

— Отчаянная голова, но, я бы сказал, не безрассудная. Видели, как он уверенно действовал? Расчет и храбрость — это уже высшая храбрость.

Многие тогда не знали, кто был этот отчаянный артиллерист. Только потом стало известно: это был Василий Степанович Петров. Сам он, вспоминая прошлое, с улыбкой говорит:

— Погибать я не собирался. Мне было видно: горела правая сторона моста, а левая чуть дымилась. Осталась узкая полоска. Правда, жарковато было на мосту, немного подпалило. Но прорвались.

Основная черта его характера — воля. Она определяла все его поступки, придавая ему мужество, непреклонную решимость. Железная воля помогла ему выстоять на правом берегу Днепра.

На карте нетрудно найти участок, где он форсировал Днепр, — невдалеке от Кременчуга, у деревни Щученка. Обстановка здесь создалась настолько тяжелая, что некоторые офицеры даже растерялись: невозможно подступиться к воде. Противник засыпал левый берег снарядами, минами, бомбами. Ни днем, ни ночью не прекращался ураганный огонь. А время не ждало — на том берегу уже действовали наши парашютисты. Артиллеристы должны их поддержать огнем. Командующий артиллерией приказал: «Первым дорогу через Днепр откроет Петров».

Темной октябрьской ночью от левого берега Днепра отчалили два парома. Первые два парома с артиллеристами и пушками. Еще не успели они выплыть на середину реки, как вокруг стало светло — гитлеровцы бросили десятки ракет. Маленькие суденышки оказались видны как на ладони. На воде не в лесу: негде укрыться. Вражеские батареи открыли такой бешеный огонь, что, казалось, вся река вспыхнула, нечем стало дышать. На левом берегу люди поднялись с земли и, забыв о свисте, грохоте снарядов, с тревогой смотрели за переправой. Снаряды противника угодили прямо в понтоны. «Все кончено», — пронесся тяжелый вздох по берегу.

Наблюдавшие за переправой люди не заметили, что десантники бросились в воду и вплавь добрались до правого берега. Не видели этого и гитлеровцы. Они считали, что вместе с паромами они уничтожили и артиллеристов. Огонь батарей сразу же затих. А десантники между тем выбрались на крутой берег [143] Днепра. Майор Петров вгляделся в лица товарищей. В кромешной тьме он узнал ординарца Павлова, командира батареи старшего лейтенанта Блохина...

— Вместе с нами пять человек, — доложил Иван Блохин. Пять человек уцелели от передового отряда.

— Каждый может воевать за десятерых, — как бы угадав мысли Петрова, проговорил Блохин. Петров согласно кивнул головой. Он знал своих артиллеристов: испытанные люди, побывавшие в десятках боев. Они не дрогнут, не отступят. Петров почувствовал в душе знакомую уверенность — рядом с ним, локоть к локтю, сильные, надежные товарищи.

— Промахнулись мы немного: печку с собой не взяли, — с улыбкой проговорил Иван Блохин. — Согреться бы малость...

Такой уж характер у Блохина — в любой, самой тяжелой обстановке он уравновешен, способен шутить. И его шутки поддерживают дух у солдат. Мокрая одежда отяжелела, в сапогах хлюпала вода. Слышно, как у кого-то зубы от холода выстукивают мелкую дробь. Да, только шуткой и бодрой уверенностью можно сейчас согреть душу.

— Не унывайте, товарищи, — в тон Блохину ответил Петров. — Скоро подбросят нам пушки. Дадим беглый огонь — сразу будет тепло. А пока согреемся на работе. Надо оборудовать позицию. Немцы не оставят нас в покое.

Для солдата нерушим закон: где остановился, там и создавай позицию. Командир смотрит дальше: он оценивает местность и выбирает позицию там, где это выгодно. Но разве в такой темноте что-либо увидишь, выберешь? Опыт помог определить, что находятся они на возвышенном месте. Петров ногами прощупал высотку и коротко приказал: «Закрепляться!» Тут же развернули чудом уцелевшую рацию и доложили об обстановке. Какую радость вызвало сообщение Петрова на левом берегу! Голос командира бригады захлебнулся от восторга.

— Жив, здоров, дорогой? — переспрашивал он Петрова. — А я жалел, что тебя отпустил. Ну, держись, Василий Степанович: Я надеюсь на тебя. Высылаю подмогу.

В него верят, на него надеются... Эти, казалось бы, самые обычные слова всегда волновали Петрова, придавали ему силы. Такое же чувство испытал он и на правом берегу Днепра. Петров твердо решил: раз он вызвался возглавить десантный отряд и ему удалось форсировать реку, он до конца выполнит и вторую часть задания — удержит маленький плацдарм на правом берегу. Что бы ни случилось, удержит. Выстоит. [149]

А случилось непредвиденное: гитлеровцы бросили против маленького отряда, вооруженного немногими пушками (что сумели переправить с левого берега), десятки танков. Впечатление было такое, что они стянули к маленькому плацдарму силы с других участков и решили разделаться с артиллеристами одним мощным ударом. Первая контратака врага, однако, захлебнулась — на поле боя остались подбитые танки. Второй удар, третий. Почти два дня без передышки гремели орудия. Падали убитые и раненые, иные пушки совсем оставались без расчетов, другие были смяты танками. Петров появлялся то у одного, то у другого орудия, сам вставал на место убитого наводчика, подбил четыре танка. Батарея старшего лейтенанта Блохина подожгла восемь танков. Напряжение боя возрастало. Уцелевшие вражеские танки снова пошли в атаку. Один из подбитых танков развернул башню. Петров, стоявший у орудия, увидел опасность, но было поздно. Снаряд разорвался впереди пушки. Пламя обожгло глаза, что-то сильно ударило. Петров потерял сознание. После боя ординарец Павлов нашел его среди убитых. Обе руки у командира были оторваны, на виске густо запеклась кровь. Очнулся Петров только в госпитале...

Боевые друзья наказывали не терять бодрости духа, силы воли, которыми он всегда отличался. Петров понимал, что многое в его состоянии зависит от него самого, от того, как он воспримет случившееся. Главное — не дать несчастью, тоске разрастись до губительных размеров. И Петров собрал все силы для борьбы с собой. Но одно огорчало его теперь: врачи, да и некоторые товарищи, смотрели на него как на безнадежного инвалида, которому осталось только отдыхать и вспоминать прошлое. Неужели он совсем выбыл из строя? Конечно, он не может возиться с различными механизмами, не может починить автомашину, пушку, часы, пишущие машинки, что умел делать раньше. У него были «золотые руки». Теперь их нет. Не может он и стрелять (а был отличным стрелком), решать на планшете артиллерийские задачи. Но что-то он может! Нет, он не считает себя отвоевавшимся солдатом, потерявшим место в строю!

Однажды двери палаты широко открылись, и Петров увидел своих боевых друзей — офицеров Блохина (он только вышел из госпиталя, даже не снял повязку), начальника штаба полка Кулемина, разведчика Запольского. В комнате сразу стало светлее — от теплых улыбок, восторженных приветствий. Друзья шумно вспоминали недавние бои, фронтовых товарищей. Заговорили так, как будто ничего не произошло — просто расстались ненадолго, только и всего. [150]

— Ну, Василий Степанович, не пора ли возвращаться домой? — спросил Кулемин, — Мы видим: вы уже на ногах. Весь полк вас ждет.

— Ждет? — удивленно переспросил Петров.

— Да, ждет. Все надеются, что вы снова примете полк. И командир бригады так считает и просил передать вам это. Выходит, дело только за вами.

— По-вашему, я смогу еще воевать? — тихо спросил Петров.

— Не одними же руками воюют, — дружно воскликнули боевые товарищи.

Петров облегченно и радостно вздохнул. Его зовут в строй. Его ждут боевые товарищи. Ради одного этого можно жить на свете! Опять его охватили прежние надежды, стремления, радости. Он внутренне разделался со всем тем, что мучило и подавляло его, и почувствовал, что и вторая жизнь будет боевой, активной.

— Спасибо, друзья, — радостно улыбаясь, сказал он однополчанам. — Вы здорово помогли мне. Скажите всем в полку, пусть ждут, скоро приеду.

Вечером к Петрову заглянул доктор. Он не узнал своего больного. Оживленный, веселый Петров рассказал врачу о своем решении.

— Вы хотите снова воевать? Вы, в вашем положении? — недоумевал доктор.

— Да, доктор, я, инвалид, хочу воевать. Я солдат и должен вернуться в строй, — твердо закончил Петров, — И нет такой меры для человека, что он сделал все. Теперь я это понял, доктор.

— Ну, Василий Степанович, смотрите сами. Я бессилен вас убедить. Могу только в историю вашей болезни записать необычный диагноз: «Обладает твердым сердцем и характером», — пошутил доктор на прощание.

Петрова не смогла задержать комиссия — слишком высоко было уважение к его несгибаемой воле. Не уговорили его и кадровики, хотя предлагали, казалось, самые подходящие и выгодные должности — в высоком штабе. «Я еще повоюю», — неизменно отвечал Василий Степанович на все увещевания товарищей. И он вернулся в полк, на передний край войны.

Артиллерийский противотанковый полк встретил своего командира тепло и торжественно, как самого дорогого человека.

Спустя некоторое время по нашим войскам, наступавшим по немецкой земле, шла легенда о безруком майоре-артиллеристе, Герое Советского Союза. Майор был сказочно храбр. Говорили, [151] что батареи, которыми он командовал, подбили множество вражеских танков, оставляя позади себя кладбища исковерканных машин. В боях под Дрезденом артиллеристы под командованием майора своими силами захватили господствующую высоту, которую никак не удавалось взять пехоте. Они пробили брешь в обороне врага, и в нее хлынули наши войска. Майор-артиллерист, как говорили, стал дважды Героем Советского Союза.

Не все тогда верили, что этот легендарный майор существовал в действительности, что зовут его Василием Степановичем Петровым. Да, это его полк своим огнем и смелыми действиями наводил ужас на врага, подбил и сжег множество танков. Это он дерзким налетом среди бела дня захватил высоту под Дрезденом, а точнее, в районе Эдерниц — Вильгельминталь. Вот как это произошло.

Накануне полковые артиллеристы отразили натиск 16 самоходных орудий, 12 из них подбили. Пленные сообщили: на помощь им движется пехота. Петров решил: нельзя ждать, пока гитлеровцы соберутся с силами. Самый выгодный момент добить их после неудачной контратаки, пока они истощены, еще не пришли в себя. Петров объединил под своим командованием находившиеся поблизости подразделения — батальон поляков-пехотинцев, самоходчиков. Может быть, это было и не по уставным правилам — артиллерист командует пехотинцами и танкистами, — но иного выхода не нашлось. Он старший из офицеров по званию, должности, он и взял на себя инициативу, ответственность. Да и соседи не возражали — они знали Петрова.

Собрался внушительный отряд — артиллерийский полк, 14 броневиков, накануне захваченных у противника (в броневики пересели водители автомашин), 15 самоходок, пехота. И вот вся эта летучая группа двинулась на гитлеровцев. Десятки орудий и пулеметов на ходу стреляли. Ураганный огонь среди безмолвной тишины! На окопы врага надвигалась непонятная армада. Гитлеровцы растерялись, побежали, а отряд во главе с Петровым ворвался на высоту. Ворвался и сразу прочно на ней закрепился. Когда Петров доложил об этом командиру бригады, тот не сразу поверил. А спустя несколько часов к высоте подтянулись наши крупные силы. Началось наступление.

На войне твердая воля Василия Степановича Петрова испытывалась не раз, и у него хватило духа, стойкости, жизненных сил, чтобы дойти до цели, до окончательной победы над врагом. Он все, что мог, сделал для Родины. И жизнь продолжается. Красивая, яркая, мужественная. [152]

* * *

На кафедру Артиллерийской командной академии поднялся не совсем обычный диссертант. Впервые за многие годы ученую степень кандидата наук защищал не преподаватель, не научный сотрудник, а строевой офицер.

Петрова раньше знали в академии как прославленного артиллериста, дважды Героя Советского Союза. Его имя не раз упоминалось в лекциях по истории Великой Отечественной войны. На этот раз преподаватели академии встретились с ним как с диссертантом, автором серьезного и глубокого научного труда. С диссертацией Петрова ознакомились многие офицеры и генералы нашей армии. Она была послана на рассмотрение во многие штабы округов и соединений. Пришли отзывы. В каждом из них отмечалось серьезное теоретическое и практическое значение диссертации, сообщалось, что многие ее положения будут использованы для обучения войск. Такое же мнение и у оппонентов, выступивших при защите диссертации. Один из них, доцент, подчеркнул:

— Автор высказал много оригинальных, смелых суждений, поднял ряд новых вопросов, которые будут использованы в жизни Советской Армии.

Ученый совет академии постановил — присвоить полковнику В. С. Петрову ученую степень кандидата военных наук. Присутствовавшие в зале генералы и офицеры горячо поздравили его с заслуженным успехом.

* * *

Недавно генерал-майор В. С. Петров прислал мне в подарок свою только что изданную книгу «Прошлое с нами». Это — воспоминания о войне. В письме объяснил: «Это первая часть записок. Приступил ко второй. Тяжелая работа, но думаю, что осилю. Молодежь просит написать. Для меня эта просьба все равно, что приказ. Хочется, чтобы прошлое нашего поколения осталось с ними, молодыми».

Мастер стремительных рейдов

ПЛИЕВ ИССА АЛЕКСАНДРОВИЧ

Исса Александрович Плиев — видный военачальник Советской Армии. Он родился в 1903 году в селе Старый Батакоюрт Правобережного района Северо-Осетинской АССР. По национальности осетин. Член КПСС с 1926 года. В Советской Армии с 1922 года.

И. А. Плиев окончил Ленинградскую кавалерийскую школу, Военную академию имени М. В. Фрунзе, Академию Генерального штаба и Высшие академические курсы при Академии Генштаба. Участвовал в освобождении Западной Белоруссии.

В годы Великой Отечественной войны И. А. Плиев, командуя кавалерийской дивизией, а затем кавалерийским корпусом, осуществил ряд крупных операций по разгрому группировок врага. 16 апреля 1944 года И. А. Плиеву присвоено звание Героя Советского Союза. 8 сентября 1945 года он был второй раз удостоен этого высокого звания. И. А. Плиев награжден также многими орденами и медалями. Он герой Монгольской Народной Республики.

После войны командовал армией, был командующим войсками Северо-Кавказского военного округа. Ныне генерал армии И. А. Плиев на ответственной военной работе. Он депутат Верховного Совета СССР шести созывов. На XXII съезде партии избирался кандидатом в члены ЦК КПСС, автор нескольких книг, в том числе «Конец Квантунской армии» и «Через Гоби и Хинган».

Еще в боях под Москвой и на Волге генерал Исса Александрович Плиев вынашивал мысль о создании конномеханизированного подвижного объединения. Мечтал о том, как в брешь, пробитую в обороне противника, будут врываться в глубь его оперативного расположения конномеханизированные войска, обладающие стремительностью, широтой маневра, большой ударной силой и огневой мощью. Усиленные другими родами войск, при поддержке авиации, такие высокоподвижные войска, объединенные волей командующего, станут дерзко громить врага, рвать его коммуникации, уничтожать штабы, резервы, тылы, материальные запасы — нарушать всю систему управления и снабжения войск. Действия объединения, состоящего из конницы и танков, станут одним из важных факторов успешного решения оперативных задач фронтов.

Глубоко понимая диалектику современного боя, Исса Александрович предвидел направление дальнейшего развития подвижных войск: от конных соединений, через конномеханизированные объединения к танковым и механизированным войскам. Вот почему еще задолго до появления конномеханизированных групп так пытливо искал он тактических и оперативных форм использования конницы и танков на опыте боев конных корпусов, сформированных из казаков Дона и Кубани, Ставрополья и Северного Кавказа. Совместно с танковыми соединениями они не раз успешно сражались в решающих операциях начального периода войны.

И. А. Плиев стремился объединить конницу и танки в один боевой организм, обладающий высокой мобильностью и динамичностью. [155] После поражения в ряде крупных операций, в том числе на юге страны, осенью 1943 года гитлеровцы, надеясь на распутицу, рассчитывали получить передышку. Она была крайне необходима им для приведения потрепанных войск в порядок, пополнения свежими резервами, для организации новых рубежей обороны, вывоза награбленного добра и угона советских людей в рабство.

Но враг передышки не получил. Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение: тремя мощными ударами расколоть и уничтожить фашистские армии «Юг» и «А», выйти на государственную границу и в предгорья Карпат. Осуществляли эту сложную задачу два фронта: 2-й Украинский, который проводил Бугско-Днестровскую операцию, и 3-й Украинский — в Березнеговато-Снегиревской и Одесской операциях.

Большую роль в этих операциях сыграла вновь созданная конномеханизированная группа фронта под командованием И. А. Плиева. В начале марта 1944 года генерал был срочно вызван в Апостолово. Здесь начальник штаба 3-го Украинского фронта объявил ему о решении командующего фронтом Родиона Яковлевича Малиновского создать конномеханизированную группу фронта на базе 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса.

Радовало то, что перед новой группой сразу же была поставлена серьезная оперативная задача: развить успех на направлении главного удара фронта. По замыслу командования, прорыв осуществляла 8-я гвардейская армия генерала В. И. Чуйкова. В коридор прорыва немедленно вводилась конномеханизированная группа, чтобы при активной поддержке авиации к исходу второго дня операции овладеть городом Новый Буг и продолжать наступление на юг. До Нового Буга, крупного узла железных и шоссейных дорог, от переднего края обороны противника было более 70 километров. Их предстояло пройти в высоком темпе с боями в условиях сильнейшей распутицы.

Командующий конномеханизированной группой фронта возвращался из Апостолова в приподнятом настроении. Под колесами вездехода тяжело чавкала желтая, липкая глина, перемешанная с черноземом; густые туманы лежали в балках, висели на оголенных ветвях лесных полос. В ветровое стекло машины то хлестал холодный дождь, то лепил мокрый снег. Командующий напряженно думал о предстоящей операции: «Десяткам тысяч конников и танкистов, объединенных в один мощный кулак, [156] необходимо придать стремительность, безудержный натиск, внезапность и во что бы то ни стало добиться четкого взаимодействия. Взаимодействия не только между корпусами, но и с войсками, действующими на линии фронта, особенно с армией генерала Чуйкова...»

Исса Александрович понимал, что такова должна быть основа и сущность действий конномеханизированной группы вообще, а в оперативных тылах противника — в особенности. Знал он и как добиться того, чтобы боевая поступь конномеханизированной группы стала грозной для врага. Он сознавал свою ответственность как командующий группой. В рейдовой операции обстановка меняется чрезвычайно быстро. Она требует предельно точных решений в кратчайший срок, часто риска и всегда смелого стремительного темпа и широкого маневра. Трудно удерживать при этом четкое управление и взаимодействие войск. Но это не страшит генерала.

В своих людях он уверен. С конниками и танкистами Исса Александрович прошел по опасным дорогам войны не одну тысячу километров. Воспитанники Плиева умело вели себя в бою, понимали свой маневр. Среди воинов много коммунистов и комсомольцев — золотой фонд Советской Армии. Они сумеют довести до сознания каждого самую сложную задачу, личным примером воодушевят, поднимут воинов на бесстрашный подвиг. Но вот как с меньшей кровью, успешнее выполнить боевой приказ? Это уже зависело от его умения, знаний и опыта, воли и упорства в достижении цели, организаторских способностей и от того, как он, советский генерал, сумеет перехитрить и упредить коварного противника.

В жизни любого человека бывают минуты, которых не забыть. Часы, проведенные в Апостолове, в Кривой Балке, где располагались перед броском в прорыв штабы 4-го гвардейского кавкорпуса, 4-го гвардейского механизированного корпуса и других соединений и частей, словно отпечатались в сознании Иссы Александровича. Время не стерло ни остроты переживаний тех дней, ни ярких образов людей, готовившихся к дерзкому рейду по оперативным тылам противника.

Генерал Плиев объезжает части; он присутствует на летучих партийных и комсомольских собраниях, слушает солдат, беседует с ними. Настроение у воинов бодрое, они полны решимости выполнить боевой приказ во что бы то ни стало.

А дождь со снегом не прекращался, он шел и день и ночь. Темнота наступала рано. «Это хорошо и плохо, — думает генерал, — можно [157] скрытно сосредоточиться; но зато в темноте труднее проводить стремительные действия...»

Вскоре под покровом ночи конномеханизированная группа переправилась на западный берег реки Ингулец и изготовилась для броска вперед. Войска фронта перешли в наступление и взломали оборону противника в междуречье Ингулец — Южный Буг. В прорыв фронта, совершенный армией Чуйкова, устремились в рейд но оперативным тылам фашистских войск конники и танкисты генерала Плиева.

Удары авиации и артиллерии сотрясают воздух, грозно рокочут танки и самоходки, стучат пулеметы, трещат автоматы. На врага обрушился мощный шквал огня. Дым и огонь, визг металла и острый запах пороха; в кромешной тьме, освещаемой сполохами пожаров, куда бы ни бросались враги, всюду их встречала смерть.

Немецкое командование понимало всю опасность прорыва крупных подвижных сил советских войск в свой тыл и бросало против конномеханизированной группы резервы. Немцы дрались с отчаянием обреченных. Но командующий предугадывал намерения гитлеровцев и громил их резервы упреждающими ударами.

С непрерывными боями, в глубокой темноте, по непролазной грязи плиевцы пробивались к городу Новый Буг, оставляя на пути своего движения тысячи трупов фашистских вояк, разбитые танки, орудия, машины и другую боевую технику, захватывая огромное количество пленных и трофеи. Трудно было продвигаться вперед. Танки и орудия увязали в мокром черноземе. Кони выбивались из сил. И казалось, что все движется на руках солдат — удивительно мужественных и выносливых советских воинов.

Через два часа казаки 34-го полка 9-й гвардейской дивизии под покровом ночи врываются в Цветково. Для развития успеха Исса Александрович бросает в бой в конном строю 9-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию генерала И. В. Тутаринова и танковые части. Они прорываются в район Казанковский — Украинка и очищают его от фашистов. Группа выходит на оперативный простор: дивизии и корпуса группы за ночь далеко вклиниваются в тыл врага. Они пробиваются все дальше и дальше, уничтожая его живую силу и технику, обтекая узлы сопротивления.

В схватке никто не заметил, как на смену ночи пришло утро: промозглое, дождливое, с мокрым снегом. Оно сдвинуло темноту на запад, обнажив дымное поле сражения. [158] Противник наседал со всех сторон: и с фронта, и с фланга, и с тыла. Обстановка создалась очень сложная и крайне напряженная. Исса Александрович появлялся в самых угрожаемых, решающих местах. Спокойствие командующего в условиях смертельной опасности (и это не внешнее, показное спокойствие, а внутренняя потребность к действию), способность в запутанной и сложной обстановке быстро найти простое и в то же время единственно верное решение, огромная сила воли, твердость, умение отдать всего себя и мобилизовать духовные и моральные силы бойцов и офицеров для достижения поставленной цели — все это не раз выводило войска группы из крайне трудных положений.

Вот и сейчас он мгновенно оценивает быстро меняющуюся обстановку и спокойно отдает краткие и четкие распоряжения и приказы. Подчиняясь воле командующего, дивизии и корпуса расчленяются, обтекают узлы сопротивления, вновь смыкаются и делают рывок вперед, продолжая наращивать темпы наступления.

На рассвете 9 марта советские воины врываются на железнодорожную станцию на подступах к городу. Успех боя решила лихая дерзость и воинское умение. Командир полка гвардии подполковник И. И. Болдырев с ходу атаковал станцию, но встретил сильный огонь. Он мгновенно решает: не ввязываться в затяжной фронтальный бой. Прикрываясь небольшим заслоном, Болдырев основными силами обходит станцию и нападает с фланга и тыла. Фашисты смяты, уничтожены, а конники и танкисты мчатся дальше.

В непрерывных боях плиевцы пробиваются к Новому Бугу, и чем ближе город, тем упорнее сопротивление врага, тем напряженнее бой, возникающий на разных участках широкого фронта наступления.

Плиев атакует город с трех сторон: танкисты врываются на улицы с севера, конники — с востока и юга. Внезапный удар смял оборону противника, посеял панику: кто не успел сдаться, тот погиб. Атака была столь неожиданной, что начальник фашистского гарнизона, не поняв, в чем дело, выругал коменданта за недопустимый шум в городе, шум ночью, когда «господа генералы» должны отдыхать.

Так, за полтора суток конномеханизированная группа прошла с боями при сильнейшей распутице более 70 километров и овладела городом Новый Буг. 6-я немецкая армия была расчленена на две группировки, лишенные общения и оперативной маневренности. [159]

Вражеское командование напрягает все усилия, чтобы предотвратить дальнейшее движение группы Плиева, остановить ее. Но Плиев не дает противнику опомниться, собраться с силами. С захватом Нового Буга командующий резко развертывает корпуса на юг, уничтожает тылы южной группировки немецких войск и, продолжая охватывающее движение, наносит главными силами группы решающий удар с запада на восток. Пути отхода 6-й немецкой армии на запад оказались перекрытыми.

Этот блестящий по замыслу и талантливый по выполнению оперативный маневр крупной группировки подвижных войск под командованием генерала Плиева решил судьбу 6-й армии противника. Фашистские войска, атакуемые с востока армией генерала В. И. Чуйкова во взаимодействии с другими армиями фронта, хлынули на запад, но здесь они попадали под удары конных и танковых дивизий и корпусов генерала Плиева. Куда бы ни повернули немцы, всюду их встречали огнем советские воины.

Генерал гордился солдатами и офицерами, как отец сыновьями. Он, Исса Александрович, лично наблюдал, как у пруда станицы Ново-Полтавской подразделение офицера Литковца начало лобовую атаку: казаков остановил огонь. Кавалеристы перестроились на ходу, уклонились из-под огневого удара и обошли врага с тыла. Маневр на ноле боя произошел столь быстро, что у фашистов не осталось времени на перегруппировку сил. В короткое время все было кончено: часть гитлеровских солдат в панике разбежалась, остальные полегли на поле боя. «Молодцы, — одобрил действия конников генерал, — понимают силу маневра, неотразимость натиска. Не теряются, а это в рейде — главное».

Стремительность, натиск и маневр, отвага и героизм, пример коммунистов и комсомольцев, воинское умение солдат и офицеров — вот что ковало общую победу в этом рейде.

Генерал делил со своими воинами все опасности и тяготы рейдовой операции (а они были всегда и вокруг). Он постоянно находился там, где опасность становилась наиболее острой, а трудности казались непреодолимыми. Его бесстрашие и находчивость но раз спасали положение.

...В стыке двух корпусов образовалась брешь: отсюда не стреляли, тут не было видно советских солдат. Фашисты и потянулись сюда. В это время Шшеи с оперативной группой и офицерами связи отправился в 4-й гвардейский мехкорпус. Свободных [160] сил и средств для прикрытия бреши под рукой не было. Исса Александрович принимает решение — создать у фашистов впечатление, что тут им тоже не пройти на запад. Он быстро развертывает в боевой порядок сопровождающих его солдат, офицеров и проходящие танки. Противник, наткнувшись на огневое сопротивление, дезорганизован и обманут. Он начал развертывать колонны для прорыва. Но поздно. Время выиграно. Командующий уже отдал по радио приказ соседнему корпусу нанести удар во фланг противнику...

В разгар сражения Исса Александрович получает дополнительную задачу: отрезать пути отхода противнику на Николаев и от него — на запад. Часть сил группы, разворачиваясь на ходу, наносит решающий удар по врагу в новом направлении.

Прорыв конномеханизированной группы на оперативные тылы врага, разгром его резервов, парализация управления, перехват путей отхода на запад — все это обеспечило благоприятные условия для успешного наступления войск фронта с востока. Судьба 6-й фашистской армии была решена в короткие сроки. 16 марта 1944 года Совинформбюро опубликовало сообщение: «Главное поражение нанесено противнику в период 13 — 16 марта, когда немецкое командование, в связи с выходом гвардейской группы генерал-лейтенанта Плиева на немецкие тылы, потеряло всякое управление войсками и отдало приказ — пробиваться на запад мелкими группами и даже одиночным порядком».

Столь успешно закончившаяся Березнеговато-Снегиревская операция подготовила условия для проведения Одесской операции. Конномеханизированная группа утвердила свое право на существование. Военный совет фронта в приветствии И. А. Плиеву писал: «Военный совет искренне поздравляет Вас с высокой правительственной наградой, желает дальнейших успехов в окончательном разгроме ненавистного врага и стремится лично Вас обнять и поздравить в городе Одессе».

Прочел это поздравление Исса Александрович и улыбнулся: «Поздравление-то авансом... Ну что ж, коль оказано столь высокое доверие, мы приложим все усилия, чтобы оправдать его». До Одессы тогда оставалось пройти более 200 километров по степям, запятым противником, укрепившимся на пересеченной местности и по берегам двух рек. В Одесской операции группа генерала Плиева снова на решающем участке фронта: она переправляется через Южный Буг, входит в прорыв вражеской [161] обороны и наносит удары по глубоким тылам противника, рассекая его войска и уничтожая их.

Дерзким броском корпуса группа вышла на подступы к станции Раздельная. Ночь выдалась холодная, сырая, валил липкий снег. «Станцию надо атаковать до рассвета и под покровом ночи уничтожить превосходящего по силам противника, — решает Плиев, — ждать рассвета — смерти подобно». Отходящие немецкие войска, стремясь пробиться на запад за Днестр, наседают с тыла, нависают на флангах, мелкие подразделения просачиваются в стыках. А впереди важный узел сопротивления — станция Раздельная, Немецкое командование стремится удержать ее всеми силами. Цель понятна. Это последний узел железных дорог на территории СССР, через который можно еще успеть вывезти награбленные ценности, угнать в рабство советских людей, пропустить воинские эшелоны. Авиаразведка донесла, что железнодорожные пути до самой Одессы и дальше на восток и северо-восток забиты эшелонами. В этих условиях все должна была решить смелая ночная атака.

Генерал Плиев отдает приказ: он требует немедленно атаковать, но происходит заминка. Уплывает драгоценный момент. «В чем дело? Почему нет атаки?» С этими мыслями генерал покидает командный пункт. Медлить нельзя. Обстановка складывается так: либо под покровом темноты, дождя и снега внезапно атаковать фашистов и победить малой кровью, либо задержаться до рассвета, поставить части под удар вражеской авиации и системы огня противника, а затем длительно штурмовать каждую улицу, перекресток, дом и потерять тысячи людей...

Мимо движутся предбоевые порядки развертывающихся дивизий. Движутся слишком медленно. Командующий видит: выбившиеся из сил казаки и танкисты буквально спят на ходу. Люди устали. Но откладывать атаку нельзя... »Нет, медлить — преступление. Надо воодушевить бойцов», — решает генерал. Он ссаживает первого же казака с лошади и на широком аллюре устремляется вперед».

Генерал И. А. Плиев — человек храбрый и отважный. В минуты смертельной опасности, когда все возможности повлиять на ход боя оказывались использованными, он не раз сам водил в атаку солдат и офицеров. Могут сказать, что такая форма управления войсками не является наилучшей. Возможно. Но существуют неписаные законы войны, когда судьбу боя может решить только сильное психологическое воздействие на [162] воинов. В такие минуты личный авторитет и воля командующего, его готовность умереть или победить вместе с воинами вдохновляют войска на беспримерные подвиги.

Именно такое положение сложилось в глубоком оперативном тылу противника под Раздельной. Физическое изнурение притупило у личного состава чувство восприимчивости ко всему происходящему вокруг. Казалось, ничто не в силах поднять бойцов на энергичный штурм. Но вот по боевым порядкам пронеслась весть: «Командующий впереди! В атаку ведет Плиев!» Эта весть смахнула дремоту и усталость, подняла и увлекла всех: дивизии и корпуса ринулись вперед. Внезапность решила успех. Это была большая победа малой кровью. На станции Раздельная в качестве трофеев в руки плиевцев попало более сотни исправных паровозов, тысячи вагонов с награбленным добром. Много советских людей было спасено от немецкого рабства.

От Раздельной генерал Плиев внезапно для фашистов повернул свои войска в обход Одессы с запада. Огромная масса конницы и танков сметала на своем пути отчаянно сопротивлявшиеся вражеские заслоны. Командующий вел корпуса вдоль Днестра к Одессе, он торопился. Он знал, что на подступах к городу в крупном населенном пункте Беляевка находятся водонапорные сооружения, снабжающие Одессу водой. Фашисты готовились взорвать водокачку и оставить население без воды.

Боевой порыв командующего быстро передался войскам. Бойцы и офицеры поняли замысел своего генерала. Беляевка, а затем и Маяки были захвачены с ходу. Взорвать центр водоснабжения Одессы фашисты не успели.

С выходом конномеханизированной группы в этот район путь для отхода противника за Днестр был отрезан. Конномеханизированная группа вновь резко изменила направление удара и внезапно появилась западнее Одессы, а частью сил вышла в район южнее города. К этому времени армии центра и левого крыла фронта подошли к Одессе с севера и востока. Генерал Плиев развернул корпуса для нанесения удара по Одесской группировке немцев навстречу войскам фронта. Крупная группировка фашистских войск была разгромлена. 10 апреля Одесса была освобождена.

Таким образом, за десять дней операции конномеханизированная группа с непрерывными боями, в распутицу, прошла сотни километров по глубоким тылам противника и сыграла решающую роль в разгроме вражеских войск на [163] юге страны. Командующему конномеханизированной группой И. А. Плиеву было присвоено-высокое звание Героя Советского Союза.

В последующих боях с фашистами в лесах и болотах Белоруссии, на просторах Восточной и Центральной Европы генерал Плиев оставался верен себе: он всегда делал то, чего не ожидал противник. Немцы готовились встретить Плиева при выходе из рейда на востоке, а он прорывался на западе, уходил в глубь территории врага; его караулили на новом пути, а он возвращался старой дорогой; его ловили в кольцо, а он сам окружал.

Плиев не раз дерзко проникал в тылы врага на сотни километров. Лихой, безудержно смелый натиск плиевцев рождал в стане противника панику.

Талантливым военачальником проявил себя Исса Александрович на полях Маньчжурии в Хингано-Мукденской операции. Она была осуществлена в августе 1945 года войсками Забайкальского фронта под командованием Маршала Советского Союза Родиона Яковлевича Малиновского. Эти действия в пустыне Гоби и в горах Большого Хингана вошли в военную историю как подвиг советских и монгольских солдат и офицеров.

На правом крыле фронта, в пустынной и безводной местности, действовала конномеханизированная группа Плиева. В ее составе в братском боевом содружестве рядом с советскими воинами сражались воины монгольской Народно-революционной армии.

И надо было видеть, с каким искренним восхищением и душевной теплотой рассказывал Исса Александрович о своих боевых друзьях — воинах Монгольской армии. Фланг фронта был открыт: соединения и части группы наступали изолированно, без расчета на активную поддержку соседа слева, при отсутствии наших войск справа. Протяженность полосы наступления составляла сотни километров по фронту и в глубину. Обстановка требовала вести операцию в быстром темпе, что вытекало из директивы командующего фронтом Р. Я. Малиновского и начальника штаба М. В. Захарова.

Генерал садится в вездеход и, воодушевляя наступающие части, увлекает их за собой.

Не раз Плиев вызывал командира отстающей части по рации и требовал: «Я впереди, жду вас».

Уже пересечены пустыни Внутренней Монголии, преодолены горы Большого Хингана. В первые же дни наступления [164] группа Плиева во взаимодействии с Монгольской армией взяла города Чжанай, Долойнор и другие населенные пункты.

А генерал все зовет вперед и вперед.

Войска наступали день и ночь без остановки, без отдыха, шли стремительно, сокрушая все, что сопротивлялось.

— Как бы не угодить в плен, — опасливо предупреждали генерала помощники.

Но Плиев был неумолим. Времени терять нельзя. Он знал, если командующий впереди главных сил войск, то солдаты совершат в труднейшем броске и невозможное.

Вот и улицы города Жэхэ. Они полны японских солдат и офицеров. Поворачивать назад поздно, их заметили. Плиев потребовал вызвать к нему начальника гарнизона. Тем временем острый взгляд генерала привычно определил положение и боевую готовность частей гарнизона. Утешительного мало. По всему видно, что в Жэхэ расположено в полной боевой готовности крупное воинское соединение.

— Я советский генерал. Предлагаю сложить оружие, — заявляет он спокойно, но повелительно растерявшемуся представителю японского генерального штаба.

Чувствуется, что такое неожиданное, ошеломляющее появление в стане врага советского генерала возымело свое действие на самурая, и тот просит две недели на согласование вопроса с Токио и размышление.

Но Плиев понимает: всякая оттяжка во времени, малейшая уступка, неверный взгляд, жест или интонация — и все может кончиться гибелью его и группы сопровождающих офицеров.

Японский генштабист с пугливой угловатостью, но внимательно всматривается в советского генерала. Происходит незримая, но напряженная борьба умов.

Плиев мгновенно оценивает обстановку: он знает, что под рукой только передовые части. Главные силы на подходе к городу.

Исса Александрович спокойно смотрит на свои часы и требовательно заявляет:

— Даю вам два часа на размышление и отдачу распоряжения о капитуляции. По истечении этого срока дивизии начнут штурм города. Войска гарнизона будут разгромлены. Их гибель ляжет на вашу ответственность.

Многотысячный гарнизон Жэхэ сложил оружие перед советским генералом. [165]

Успешно протекали действия и на другом, калганском, направлении. Здесь войска генерала Плиева вышли на рубеж Калганского перевала, по которому проходили сильно укрепленные оборонительные районы, воздвигавшиеся японцами в течение пяти лет (с 1935 до 1940 года). В неприступности их самураи были твердо уверены.

Но советские и монгольские воины под командованием генерала И. А. Плиева неожиданно обрушились на мощные калганские оборонительные укрепления и ожесточенным штурмом взяли их, разгромив отборные части Квантунской армии.

Михаил Васильевич Фрунзе как-то говорил: «Нападение действует на психологию противника тем, что уже одним этим обнаруживается воля сильнейшего». В этом и заключается сущность боевого «почерка» генерала Плиева. В каждой операции Исса Александрович был воплощением того воодушевления, воли и энергии, изобретательной находчивости и точного расчета, которые придавали его войскам характерную боевую поступь. Он подавлял волю врага внезапным маневром, стремительностью удара и ошеломляющим натиском.

Через пятнадцать лет после войны на имя генерал-полковника Плиева пришло письмо бывшего сержанта А. Г. Зыкова, который участвовал в разоружении гарнизона Жэхэ: «Написать о войне против японских захватчиков, об освобождении Жэхэ — эта мысль зародилась у меня вскоре после войны. Но мне недоставало знаний, и пришлось учиться. Я окончил техникум, институт. Теперь работаю над книгой. И сейчас в моей памяти возникают монгольские степи, барханы пустыни Гоби, Хинганские горы...»

Это напоминание о сражениях с японскими захватчиками взволновало Иссу Александровича. Перед ним вновь встали картины боев на Украине и в Белоруссии, Румынии и Венгрии, Чехословакии и Маньчжурии. За них он награжден второй звездой Героя Советского Союза.

...Седая голова генерала склонилась над донесениями с полей учений, над картами, над материалами, рассказывающими о боевой учебе солдат и офицеров Советской Армии. Они, как и вся страна, хотят мира и дружбы со всеми народами, но всегда готовы дать сокрушительный отпор поджигателям войны.

Внимательный и чуткий, строгий и требовательный, любящий солдата и офицера — таким знают Плиева все, кому приходилось с ним встречаться. [166] Он и сейчас передает новому поколению богатый боевой опыт, учит и учится сам.

Исса Александрович, как прежде, полон неукротимой энергии. На полях учений он настойчиво совершенствует и исследует тактику и оперативное искусство в новых условиях.

«Я служил под командованием Плиева», — не раз приходилось мне слышать в кубанских и донских станицах, в ставропольских степях, в предгорьях и горах Кавказа. И это звучало в устах однополчан как клятва во всем быть впереди, смело и честно служить делу Коммунистической партии, любить людей, свой народ.

Воздушный снайпер

ПЛОТНИКОВ ПАВЕЛ АРТЕМЬЕВИЧ

Павел Артемьевич Плотников родился в 1920 году в селе Гоньба Алтайского края в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года. В Советской Армии с 1938 года. В 1940 году окончил Военную авиационную школу.

П. А. Плотников начал Великую Отечественную войну рядовым летчиком, затем был командиром звена, эскадрильи, совершил 343 боевых вылета. Он участвовал в боях на Южном, Закавказском, Воронежском, Степном, 1-м и 2-м Украинских фронтах. 19 августа 1944 года ему присвоено звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1951 году П. А. Плотников окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а в 1960 году — Академию Генерального штаба. Он продолжает служить в Военно-Воздушных Силах Советской Армии, военное звание — генерал-майор авиации. В 1966 году ему присвоено звание заслуженный военный летчик СССР.

Шел ноябрь 1943 года. Над прифронтовым аэродромом, почти касаясь верхушек деревьев, проносились облака. Разведка доложила, что немецко-фашистское командование интенсивно перебрасывает резервы через железнодорожный узел Смела. Надо было нанести удар по узлу с воздуха. На решение этой задачи командир полка послал два лучших экипажа бомбардировщиков — П. А. Плотникова и И. Д. Пашкова.

Первым поднялся в воздух Пашков, за ним, спустя 15 минут, — Плотников.

Некоторое время Павел Плотников летел в облаках. Но вот на передних кромках крыльев летчик увидел едва заметный белый налет. «Обледенение», — с досадой подумал Плотников. Это грозило тем, что вес самолета может увеличиться и моторы не удержат его в воздухе. Машину начало встряхивать. Под тяжестью льда она могла рухнуть на землю. Чтобы этого не случилось, нужно выйти из облаков. Плотников принял решение пробить их. Он плавно отдал штурвал от себя, и самолет начал снижаться. Стрелка высотомера показывала 200... 150... 100... 75 метров, а земли еще не видно. Так можно наскочить на высокие деревья или дома! Хотелось взять штурвал на себя, но усилием воли летчик заставлял себя продолжать снижение. Облачность кончилась на высоте 50 метров. Члены экипажа с облегчением вздохнули, увидев землю, припорошенную только что выпавшим снегом. Глаза от непривычки слепило. Штурман с трудом опознал местность.

Плотников повел самолет под нижней кромкой облаков. Внизу все чаще и чаще появлялись темнеющие на белом фоне воронки от разрывов снарядов, извилистые линии окопов.

— Скоро линия фронта, — доложил штурман. [169]

Плотников увеличил скорость до максимальной и на. малом высоте проскочил опасную зону. Впереди сверкнула извилистая лента Днепра. Высота нижней кромки облачности стала подниматься. Когда самолет подходил к станции Смела, Плотников увидел самолет Пашкова, а сзади него два вражеских истребителя. Они уже заходили в атаку, стараясь взять советский самолет в клещи и сбить его.

Сначала Плотников хотел отвлечь истребителей на себя. Но в это время самолет Пашкова, энергично маневрируя, ушел из-под атаки в облачность. Фашистские истребители остались внизу, подкарауливая его. Схватка с ними могла сорвать выполнение боевого задания. Ведь для сбрасывания бомб по железнодорожной станции бомбардировщикам нужно было выходить из облаков.

Плотников изменил решение. Самолет его скрылся в облаках и полетел в сторону вражеских истребителей. Чтобы не потерять их, летчик на мгновение выскакивал вниз и снова скрывался.

Истребители были уже совсем близко — всего несколько десятков метров. Советский летчик зашел на них сзади и с короткой дистанции открыл огонь. Очередь, другая, третья... После четвертой очереди один фашистский самолет загорелся и рухнул на землю. Бомбардировщик сбил истребителя — редкий случай!

Пока Плотников фотографировал обломки сбитого самолета, второй фашистский истребитель пытался атаковать его. Но советский бомбардировщик снова ушел в облачность. Пока шел этот необычный бой, Пашков вышел на станцию Смела с севера и сбросил бомбы.

Самолет Плотникова взял курс на запад. Советский летчик решил зайти на цель с тыла, чтобы отвлечь истребителей противника от района цели и беспрепятственно нанести точный удар. Его расчет оправдался. Вражеские зенитные пушки и пулеметы открыли огонь по бомбардировщику Плотникова только тогда, когда бомбы уже взорвались и самолет уходил от цели.

Задание командования выполнено. Оба советских экипажа благополучно вернулись на свой аэродром. Командир полка похвалил их за боевое мастерство, взаимную выручку в бою.

Павел Плотников прибыл на фронт в октябре 1941 года. Не сразу он стал воздушным снайпером. Первые вылеты не все были эффективны.

Группе советских бомбардировщиков, в том числе экипажу Плотникова, было дано задание нанести удар по наступавшим

немецко-фашистским войскам. Когда советские самолеты приближались к линии фронта, они увидели впереди огненные шапки разрывов зенитной артиллерии. А через некоторое время к самолетам потянулись сверкающие пулеметные трассы.

Павел Плотников старался выдержать заданный боевой курс, чтобы точно выйти на цель. Но его взгляд невольно задерживался на вспыхивавших разрывах зенитных снарядов, пулеметных трассах, мелькавших то справа, то слева.

«Вот оно, первое испытание», — подумал молодой летчик. К счастью, в воздухе не было фашистских истребителей.

— Бомбы сбросил! — с облегчением услышал Плотников голос штурмана. Летчик даже не смог посмотреть, куда упали бомбы. Штурман доложил — в районе расположения вражеских войск.

Не без труда экипаж довел самолет на свой аэродром: сказывалось нервное напряжение. Вышли из самолета усталые.

Летчики с удовольствием улеглись под крылом самолета. Хотелось, как говорится, прийти в себя, осмыслить первый боевой вылет, в котором экипаж встретил интенсивное противодействие противника, проанализировать свои действия. Но вскоре послышалась команда:

— Готовиться к вылету.

И так каждый день. Иногда совершали по 4 — 5 боевых вылетов. Времени оставалось только на сон. Вражеская авиация имела численное преимущество. Компенсировать это нашим летчикам приходилось увеличением количества вылетов в день. Ну, а доучивались, приобретали необходимые навыки непосредственно в боях. Да, это было трудное время. Не один советский самолет был подбит вражескими зенитными пушками или пулеметами. Гибли наши летчики и от атак немецко-фашистских истребителей. Тяжело переживались эти потери.

Однако в ходе жарких боев мужали наши летчики, закалялась их воля, росло боевое мастерство.

Павлу Плотникову особенно запомнился один из воздушных боев в ноябре 1941 года. Тогда экипаж выполнял задачу по разведке противника. Самолет уже лег на обратный курс, когда стрелок-радист Михеев сообщил, что атакуют два вражеских истребителя. Они внезапно свалились на бомбардировщик со стороны солнца. Плотников резко развернул свой самолет, чтобы уйти из-под атаки.

Вражеские истребители проскочили недалеко от советского бомбардировщика. Плотников энергично отжал штурвал от себя. И пока фашистские самолеты разворачивались, бомбардировщик [171] стремительно несся к земле. Но скорость у него была гораздо меньше, чем у истребителей, и они быстро приближались к советскому самолету, когда тот шел на бреющем. Однако у земли, на фоне местных предметов, бомбардировщик был виден хуже, чем на большой высоте, он сливался с местностью, и это затрудняло прицеливание фашистским летчикам.

Но вот впереди Плотников увидел желтое поле скошенной пшеницы. На ее фоне советский бомбардировщик виден как на ладони. И отвернуть некуда.

Лихорадочно работала мысль. Как быть? Еще секунда, другая, третья... и все будет кончено.

Вражеские истребители попытались использовать этот момент для атаки и стремительно понеслись в пике. В любую секунду ливень огня мог обрушиться на советский бомбардировщик.

Решение пришло мгновенно. Плотников резко взял на себя сектора газа моторов и энергично потянул штурвал. Бомбардировщик взмыл вверх, скорость его полета сразу упала. Вражеские летчики не ожидали такого, проскочили вперед, их атака сорвалась. Более того, при выходе из пикирования один вражеский истребитель сам попал под огонь нашего бомбардировщика. Штурман экипажа Запорожко немедленно воспользовался этим и длинной очередью прошил фашистский самолет. Свалившись на крыло, он рухнул на землю. Второй истребитель, круто набирая высоту, развернулся и взял курс на запад. Вслед ему Михеев послал длинную пулеметную очередь.

Плотников выровнял свой самолет, прибавил обороты моторов и взял курс на свой аэродром. Взглянув вниз, он увидел дымящиеся обломки сбитого вражеского самолета.

Позади два фронтовых года, полные напряженных боев. Павел Артемьевич Плотников воевал на Южном, Воронежском, Степном, 2-м и 1-м Украинских фронтах. Уже в ноябре 1942 года за мужество и отвагу он был награжден орденом Красного Знамени.

Благодаря выдержке, высокому мастерству и находчивости экипаж Павла Плотникова любое задание командования выполнял только на «отлично».

...В апреле 1942 года нужно было разбомбить большой транспорт противника в Таганрогском порту. На это задание был послан экипаж Плотникова. Преодолевая сильный огонь зенитной артиллерии, отважный экипаж пробился к цели. На малой высоте заходить было опасно, так как вокруг порта фашисты густо расставили зенитные орудия и пулеметы. А с большой [172] высоты судно казалось едва заметной точкой. Только большой мастер смог направить сюда бомбы. И Плотников сделал это. Атаковав цель, он прямым попаданием взорвал транспорт.

В августе того же года он получил задание разбомбить переправу в районе города Армавира. И это задание Павел Артемьевич выполнил с честью.

В сентябре 1943 года группа пикирующих бомбардировщиков под командованием Плотникова нанесла бомбовый удар по железнодорожному мосту через Днепр, по которому немецко-фашистское командование перебрасывало резервы на фронт. Мост прикрывался сильным зенитным огнем. Но это не смогло остановить советских летчиков. Мост был надолго выведен из строя. Вскоре такая же участь постигла и другой мост через реку Днепр в районе Кременчуга.

В октябре 1943 года из сообщения Совинформбюро вся страна узнала о смелом героическом подвиге советских летчиков. Двенадцать пикирующих бомбардировщиков под командованием Героя Советского Союза Полбина возвращались с боевого задания после бомбардировки железнодорожного узла противника и встретили большую группу фашистских самолетов, летевших под прикрытием истребителей бомбить наши сухопутные войска.

Бомбардировщики, как известно, не предназначены для атаки самолетов в воздухе, тем более истребителей. Но советские летчики не могли допустить, чтобы фашисты безнаказанно бомбили наши войска. Они смело врезались в гущу самолетов противника, поливая их огнем. Было сбито семь самолетов врага. Одного из них уничтожил Павел Плотников.

За образцовое выполнение заданий командования в борьбе с фашистскими оккупантами Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР в августе 1944 года Павлу Артемьевичу Плотникову было присвоено звание Героя Советского Союза. Высокая награда воодушевила героя на новые подвиги.

Однажды в часть пришел приказ командующего фронтом: уничтожить переправы через реку Днестр в районе города Дубоссары.

Когда приказ стал известен летчикам, они, как обычно, взялись за карты, чтобы изучить район предстоящих действий. Восточное и западнее Днестра параллельно ему шли железнодорожные линии. Их соединяли шоссейные дороги и переправы через реку. Следовательно, переправы были теми уязвимыми звеньями, нарушив которые можно было надолго прервать сообщение западного берега Днестра с восточным. Разбомбить [173] переправы — значит задержать движение фашистских резервов.

Несколько пикирующих бомбардировщиков поднялось в воздух, направляясь в сторону Днестра. Экипажи взяли курс на переправу. Небо было спокойным, и казалось, ничто не сможет помешать им сбросить бомбы на цель. Но вот впереди вспыхнул разрыв зенитного снаряда, за ним другой, третий. Их появлялось все больше и больше. Шапки разрывов все ближе и ближе. Осколки снарядов забарабанили по обшивке самолетов. Силой взрывов их бросало из стороны в сторону. От летчиков требовались большие усилия, чтобы выдержать боевой курс. Но вот самолет, ведомый старшим лейтенантом Зиновьевым, накренившись, резко развернулся и пошел к земле. Другие два бомбардировщика продолжали лететь к цели. Однако прицеливаться было трудно, и сброшенные бомбы в переправу не попали.

Через некоторое время было послано еще звено пикирующих бомбардировщиков. Противник встретил их также сильным огнем. Один советский самолет был сбит. 11 этот вылет не принес успеха.

Время шло, а приказ еще не был выполнен. И вот командир полка решил послать на переправу экипаж бомбардировщика Павла Плотникова. Взлетев с аэродрома, самолет Плотникова вошел в облака и, скрывшись в них от истребителей противника, вскоре оказался недалеко от переправы. Противник встретил бомбардировщик шквалом огня. Но летчик упорно пробивался к цели. Вот и едва заметная полоска, пересекающая реку, — переправа.

— Боевой курс, — передал штурман.

Теперь уже нельзя сворачивать. Надо точно идти по линии заданного пути, несмотря на огонь. Переправа все ближе и ближе. Справа и слева рвались зенитные снаряды, но летчик твердой рукой ввел самолет в пикирование.

Стремительно пикирует самолет. Летчик точно направляет его на цель. На заданной высоте штурман Яшин нажимает на кнопку бомбосбрасывателя, и бомбы летят вниз.

— Бомбы легли в цель. Переправа взорвана! — с радостью доложил стрелок-радист Михеев, наблюдавший за результатами удара.

Теперь Плотников направил свой самолет на другую переправу. Здесь круто менялось течение Днестра. Самолет энергично развернулся и пошел на малой высоте над серединой реки, укрываясь от зенитного огня за высокими обрывистыми берегами. Вдали виднелась переправа. По ней тянулись автомашины, [174] орудия, колонны солдат. Вот она все ближе и ближе. Уже видно, как заметались фашисты. Бомбардировщик выскочил на переправу и с ходу сбросил бомбу. Но она лишь подняла фонтан воды. Через несколько минут Плотников развернул самолет и снова, теперь уже под небольшим углом к переправе, зашел на нее. На этот раз удар был точен.

Приказ командования выполнен. В одном вылете экипаж Павла Плотникова взорвал две переправы. Путь немецко-фашистским резервам прегражден.

Личное мастерство, добытое в горячих боях, Павел Плотников передавал молодым летчикам. В октябре 1944 года его назначили командиром эскадрильи гвардейского полка.

В январе 1945 года эскадрилья под командованием Плотникова получила задание нанести удар по скоплению эшелонов на железнодорожной станции Опочно. Отважный командир точно вел своих питомцев на цель. Но вот фашистские зенитные орудия открыли огонь. Разрывы снарядов будто закрыли все небо. Молодым летчикам казалось, что пробиться к станции уже нельзя. Но они видели впереди самолет командира, который, искусно маневрируя, вел их вперед. И прошли. Один за другим бомбардировщики пикировали на вражеские эшелоны, стоявшие на путях станции. В конце их были видны дымящиеся паровозы.

Взрывы фугасных бомб потрясли воздух. Как показали фотоснимки, удар оказался снайперским. Были уничтожены десятки вагонов с автомашинами, боевой техникой, гитлеровцами. Железнодорожная станция надолго вышла из строя.

Эскадрилья гвардейцев Павла Плотникова громила врага и на территории Германии. Особенно отличилась она в бомбежке аэродрома Ламсдорф. Здесь гвардейцы за один вылет уничтожили 21 самолет противника и взорвали бензосклад.

За годы войны Павел Артемьевич совершил 343 боевых вылета, уничтожив десятки железнодорожных эшелонов, орудий, танков, автомашин и много другой боевой техники. Несколько крупных мостов и переправ рухнули от его метких ударов.

В конце июня 1945 года Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР мужественный летчик награжден второй медалью «Золотая Звезда».

С честью носит коммунист Плотников звание советского летчика. Он заслуженный военный летчик СССР, опытный командир. Свой боевой опыт и высокое мастерство передает молодому поколению наших авиаторов.

Две звезды героя

ПОКРЫШЕВ ПЕТР АФАНАСЬЕВИЧ

Петр Афанасьевич Покрышев родился в 1914 году в селе Голая Пристань Голопристанского района Херсонской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1941 года. В Советской Армии с 1934 года. В 1935 году окончил военную школу пилотов. Участвовал в освобождении Западной Украины.

В годы Великой Отечественной войны П. А. Покрышев сражался на Ленинградском фронте, считался одним из лучших летчиков фронта. Проявил выдающуюся храбрость и героизм. Командовал эскадрильей, совершившей сотни боевых вылетов, а затем полком истребителей, блестяще выполнявшим сложные боевые задания.

П. А. Покрышев участвовал в 60 воздушных боях, в которых лично сбил 22 вражеских самолета и 7 — в группе. 10 февраля 1943 года он удостоен звания Героя Советского Союза, а 24 августа 1943 года награжден второй медалью «Золотая Звезда».

Награжден также многими орденами и медалями. По окончании Великой Отечественной войны генерал-майор авиации П. А. Покрышев продолжал службу в рядах Советской Армии. В 1954 году окончил Академию Генерального штаба. Был депутатом Верховного Совета СССР третьего созыва. С 1961 года по состоянию здоровья в отставке. Работал начальником Ленинградского аэропорта. В 1967 году П. А. Покрышев скоропостижно скончался.

Ранним июньским утром 1941 года Петр Покрышев облетывал новый, только что полученный его частью истребитель конструкции Яковлева. Точеные формы новой машины восхитили его еще на аэродроме. И, находясь в воздухе, он с чувством радостного удовлетворения выполнял двойные «бочки», «развороты», «спирали» — все фигуры, применявшиеся в учебных боях.

Усталый и довольный результатами полета, Покрышев посадил машину на аэродром. Но не успел еще подрулить к стоянке самолетов, как протяжно завыла сирена. Воздушная тревога!

Так началась для Петра Покрышева война с фашистской Германией.

Со всей полнотой ощутил тогда Покрышев, какой счастливой жизнью жил он до этой войны; понял, что вся Родина встает на защиту своего счастья и что это чувство Родины вошло в его кровь и неотделимо от биения его сердца.

Он полюбил небо еще мальчиком, когда впервые увидел в прозрачной синеве легкий, стремительный самолет с красными звездами на крыльях. Небо стало страстной мечтой, когда, окончив школу ФЗУ и работая слесарем на харьковском заводе «Серп и молот», он впервые услышал в ленинском уголке доклад о планерах...

Его мечта осуществилась: он поступил в Горьковский аэроклуб. Потом стал курсантом Одесской школы военных пилотов. Познал, наконец, то ни с чем не сравнимое чувство полета, которое испытывает летчик, уносящийся в небо на мощном и легком истребителе.

В 1934 году впервые увидел он легендарного летчика Валерия Чкалова, посетившего Одесскую школу пилотов и показавшего [177] курсантам свое искусство летчика-истребителя. На всю жизнь, как какое-то неповторимое чудо, остался в памяти Покрышева этот чкаловский полет. Чкалов стал кумиром молодого летчика, и Покрышев поставил своей целью добиваться такого же совершенства в выполнении фигур высшего пилотажа.

По окончании летной школы в 1934 году он был направлен в Ленинградский военный округ. Его эскадрилья базировалась на том же аэродроме, где начинал свою летную жизнь Валерий Чкалов. И это воодушевляло молодого летчика, помогало ему стать настоящим воздушным бойцом.

А когда Чкалов и его друзья Г. Ф. Байдуков и А. В. Беляков совершили свои легендарные полеты, сперва над Арктикой на Дальний Восток, а затем через Северный полюс в США, какую бурю восторга вызвали в душе Покрышева эти полеты, как хотелось тогда ему так же, как многим молодым летчикам, броситься к своему самолету и летать, летать, как Валерий Чкалов...

Под крылом Покрышева не раз проплывал Ленинград: излучина Невы, купол Адмиралтейства, похожий сверху на золотую чашу, строгие линии проспектов, голубоватые дымки заводских районов. Этот город щедро раскрывал перед ним сокровищницы русского гения. В этом городе обнажал он голову перед великими памятниками Революции.

И судьба Ленинграда, как и судьба всей Родины, стала его судьбой. Уже дни войны с Финляндией явились для него суровой проверкой всех его качеств воздушного бойца. Были у него победы и неудачи. Он запомнил, как, охваченный дымным пламенем, падал первый сбитый им самолет врага и как тогда же загорелся его «ястребок», раненный вражеской зениткой.

На горящей машине перелетел он линию фронта; прорубив в мелколесье просеку, посадил на небольшой поляне машину и выскочил из охваченной огнем кабины.

«Летчик должен летать не только как спортсмен, но и как боец», — вспомнились ему в те минуты слова Чкалова, обращенные к советским летчикам, и Покрышев дал себе слово добиться такого искусства боя, чтобы он и его машина были неуязвимы в схватке с любым врагом.

И вот война с фашистской Германией.

Командир части, в которой служил Покрышев, прочертив на полетной карте первые боевые маршруты своих летчиков, обвел красным кружком Псков и вызвал командиров эскадрилий:

— Главная наша задача сейчас, — сказал он, — уничтожать вражеские бомбардировщики. В любой обстановке надо пробиваться [178] сквозь прикрытие истребителей к «юнкерсам» и «хейнкелям» и жечь их, не допуская к Пскову. Всем эскадрильям находиться в боевой готовности номер один. Первой вылететь эскадрилье старшего лейтенанта Покрышева.

— Есть вылететь, — отозвался Покрышев.

Невысокого роста, худощавый, с черной копной вьющихся волос, с блестящими черными глазами, Покрышев стоял около истребителя, окруженный летчиками своей эскадрильи, и говорил:

— Враг готовит бомбовый удар по Пскову. Нам приказано уничтожать вражеские бомбардировщики на пути к городу. Будем бить с коротких дистанций. По самолетам, товарищи!

Покрышев повел эскадрилью на перехват «хейнкелей». Уже издали заметили летчики на бледном фоне неба темные силуэты вражеских бомбардировщиков. Покрышев первый со своим ведомым ринулся на врага. Сбросив куда попало бомбы и резко снижаясь, «хейнкели» пытались уйти от советских летчиков, но Покрышев дал короткую очередь по бензиновым бакам ведущего бомбардировщика и увидел, как «хейнкель», тяжело перевалившись через крыло, камнем пошел к земле.

— Бей по бензобакам! Здорово горят! — передал он по радио своему ведомому.

Разламываясь в воздухе на части, пошел к земле второй «хейнкель», сбитый напарником Покрышева. Летчики вернулись на свой аэродром с первой победой. Шел второй день войны.

Крупные воздушные соединения фашистской Германии готовились обрушиться на Ленинград. Летчики, оборонявшие город, разведывали пути продвижения врага, вели дневные и ночные бои с превосходящими по численности вражескими истребителями и бомбардировщиками.

Уже на четвертый день войны по всему миру прокатилось эхо взрыва пылавшего бомбардировщика, брошенного капитаном Гастелло на вражеские танки. И рядом с бессмертным именем Гастелло вскоре встали имена ленинградских летчиков, повторивших его подвиг, — Леонида Михайлова, Луки Муравецкого, Назара Губина, Семена Косинова, Ивана Черных.

— Своими подвигами они победили смерть. Вечно будут жить их имена в нашей памяти, — взволнованно говорил Покрышев летчикам своей эскадрильи и, глядя в их лица, ясно видел, что все они так же, как и он сам, готовы выполнить любой приказ Родины.

Анализируя боевые полеты своих товарищей и свои собственные, Покрышев убеждался, что наилучших результатов истребители [179] достигают, действуя парами — ведущий и ведомый. Ведущий, уверенный в том, что ведомый надежно его защищает с хвоста, смело идет в атаку.

Во главе шестерки «Яковлевых» Покрышев вылетел на задание. Его ведомым был Медведев — молодой летчик, воспитанник комсомола. Группа патрулировала над нашими войсками, когда, вывалившись из облака, ее атаковали шесть «мессершмиттов». Наши летчики смело вступили в бой. Пулеметные очереди с близких дистанций, и один за другим падают пять пылающих «мессершмиттов».

На аэродроме Покрышев отдал короткий рапорт командиру части:

— Из шести самолетов противника сбито пять. Все наши машины пришли домой без повреждений. Боевой порядок пар обеспечил успех в бою.

В августе 1941 года Петр Афанасьевич Покрышев был принят в члены Коммунистической партии.

Вокруг Ленинграда сомкнулось кольцо вражеской блокады. В городе опустели продовольственные склады и магазины. Враг надеялся задушить Ленинград голодом... И когда в ноябре 1941 года транспортные самолеты с продовольствием полетели с Большой земли к городу-фронту, командование поручило Петру Покрышеву во главе пятерки «Яковлевых» сопровождать первый такой воздушный караван из девяти транспортных самолетов, летевший через Ладожское озеро. Внизу по-осеннему чернело огромное озеро, а в небе рыскали вражеские самолеты. Покрышев заметил на горизонте большую группу фашистских истребителей, несущуюся прямо на его пятерку.

— Приготовиться! Атакуем сверху и в лоб, — приказал Покрышев по радио своим истребителям.

Атака была стремительной. Фашистские летчики растерялись, и в короткое время восемь их самолетов рухнуло в озеро.

Вечером на аэродроме командир полка передал Петру Покрышеву телеграмму командования, поздравлявшего его с победой.

Шли тяжелые синявинские бои 1942 года. Эскадрилья Покрышева не выходила из боев. Так, прикрывая шестеркой истребителей группу бомбардировщиков, наносившую удар по огневым позициям врага, Покрышев провел тяжелый бой с 30 фашистскими истребителями. В этом бою он огнем своего пулемета [180] вогнал в землю ведущего «мессершмитта». А рядом срывались в свой последний штопор другие самолеты, сбитые его летчиками и летчиками другой, пришедшей на помощь эскадрильи.

Возбужденные и радостные, возвращались наши летчики на свой аэродром. Когда пролетали над Шлиссельбургом, на них внезапно накинулись 25 «мессершмиттов».

Решение пришло молниеносно.

— Сопровождайте бомбардировщиков до аэродрома, — приказал Покрышев четверке своих летчиков. Сам он с молодым ведомым Федором Чубуковым вступил в бой с фашистами.

Два — против двадцати пяти!

Наши самолеты ушли. Покрышева и Чубукова окружили «мессершмитты». Маневр и огонь с самых коротких дистанций! Покрышев нажал на гашетки пулеметов. В вихре дымного пламени рухнул с высоты четырех тысяч метров ведущий «мессершмитт», вслед за ним — второй, сбитый Чубуковым. Обозленные неудачей, фашистские летчики с остервенением кинулись на отважную пару.

— Держись, Чубук! — крикнул Покрышев своему ведомому.

Фашистам удалось отколоть Чубукова от Покрышева. Одна группа «мессершмиттов» ринулась на Покрышева, остальные — на Чубукова. Искусно маневрируя, Покрышев сбил еще один самолет. Но тут вражеский снаряд ударил по его истребителю, и он свалился на крыло. Покрышев понял: повреждение серьезно. Но нет! Они еще рано торжествуют победу!

Вниз! К земле! Он бросил свою машину в пике — так падают сбитые самолеты. Стрелка высотомера быстро поползла к нулю. Теперь фашисты могли думать, что разделались с ним. Но почти у самой земли Покрышев вывел самолет из пике и дошел на бреющем до своего аэродрома. Он. увидел, как над летным полем кружилась его четверка, дожидаясь в воздухе своего командира.

Покрышев первым посадил своп самолет и, тяжело дыша и вытирая пот, вышел из кабины. Один за другим шли на посадку его истребители. Не хватало только одной машины. Не было его ведомого Чубукова.

Покрышев курил папиросу за папиросой. Взглядом, полным тревоги, всматривался в высоту.

— Чубук! Чубук! Мы с тобой в паре сбили уже несколько самолетов... Тебя только что приняли в партию... Ты должен прийти! — твердил он про себя.

И, словно в ответ ему, в небе показался неловко летящий истребитель. Он осторожно заходил на посадку. Еще минута — и из кабины выпрыгнул Чубуков. [181]

— Живы! Вы живы, товарищ командир! — радостно восклицал он, спеша навстречу Покрышеву, сияя счастливыми глазами. — А у меня пробило маслобак, но он не загорелся. Потом ударило по машине, заклинило руль поворота. Прыгать нельзя было: фашисты расстреляли бы в воздухе. Я крутился на месте. Один паразит подловчился, трахнул меня еще раз по хвосту. Я все же вывернулся. Удалось укрыться в облаках.

— Молодец, Чубук! Не родился еще такой враг, который бы нас победил, — сказал Покрышев, крепко обнимая Чубукова.

В ноябре 1942 года полку было присвоено наименование гвардейского. Запомнилось прозрачное осеннее утро, широкое поле аэродрома и сияние гвардейского знамени, которое представитель командования вручил командиру части. Покрышев мысленно повторял произнесенную командиром клятву: «Будем драться с врагами нашей Родины, не щадя своих сил, а если потребуется, не щадя и самой жизни...» И с честью выполнял эту клятву.

В напряженное время прорыва вражеской блокады готовность номер один, когда летчик находится в кабине самолета, чтоб по первому сигналу вылететь в бой, стала постоянной в эскадрилье Покрышева.

Шел жестокий бой за Шлиссельбург. Летчики помогали нашим артиллерийским и пехотным частям расправляться с засевшими в этой древней крепости фашистами, нанося им удары с воздуха. Петр Покрышев садился на снежную, искрящуюся гладь аэродрома, чтоб только заправить самолет горючим и с очередной группой своих истребителей снова уйти в морозную синеву для схватки с вражеской стаей.

— Маневр и огонь! Огонь с самых коротких дистанций! Вот твоя формула боя, Петро, — говорил он себе.

«Фокке-вульфы», «мессершмитты», «хейнкели» и «юнкерсы» сгорали от его меткого огня. Его черные глаза зорко смотрели через стекло фонаря. От этих глаз, от его крепкой руки враг не мог уйти.

Дни прорыва блокады Ленинграда были днями массового героизма ленинградских летчиков.

И незабвенны имена пилотов,
Что во втором военном январе
Шли над Невой на штурм фашистских дзотов
Через огонь несметных батарей.

Тех, что с врагом дрались на всех высотах,
Тех, что смотрели всем смертям в лицо, [182]
Но поддержали с воздуха пехоту,
Ломавшую зловещее кольцо!

Не все домой пришли из битвы этой,
Но как святыню сохранит страна
В боях простреленные партбилеты
И облитые кровью ордена.

...Войдет в легенду ночь. Январский холод,
На славных памятниках лунный свет,
Сразившийся с самою смертью город
Во всем его бессмертном торжестве!

В феврале 1943 года вместе с другими летчиками своей части Петр Покрышев был командирован в Москву для приема новых самолетов. Здесь, в столице Советской Родины, он узнал, что Указом Президиума Верховного Совета ему присвоено звание Героя Советского Союза.

Летчики-герои были приглашены в Кремль.

— Я оправдаю доверие партии и правительства. Все свое искусство летчика, всю мою жизнь отдам я нашей великой Родине, — сказал он, получив из рук Михаила Ивановича Калинина «Золотую Звезду» Героя и орден Ленина.

Летом 1943 года Петр Покрышев был назначен командиром расположенной по соседству части. Он хорошо знал многих ее летчиков и все же с волнением думал о предстоящей ему новой и многогранной работе командира. Справится ли он с ней? Должен справиться!

На другой день он вылетел к новому месту службы.

Лучи восходящего солнца горели на стеклах кабины, на крыльях самолета. Утреннее небо было спокойным. Прошло не более минуты полета, как на горизонте показались три темные точки. «Может, наши вылетели мне навстречу», — мелькнуло у Покрышева. Точки увеличились, и он ясно различил: навстречу летят вражеские бомбардировщики.

Драться? Но он летит принимать новую часть. К тому же он один, без ведомого. Но бомбардировщики летят курсом на Ленинград! Как же он может их пропустить? Покрышев стремительно атаковал ведущего «хейнкеля» и сбил его прежде, чем тот успел открыть огонь. Другие поспешили покинуть поле боя. Вдруг сверху, из-за солнца, выскочила шестерка «фокке-вульфов». Раздумывать было некогда. Резкий набор высоты. Крутой поворот. Молниеносная атака в лоб — и ведущий «фокке-вульф» загорелся. Но тут к оставшимся пяти подошли еще два. Теперь вся стая бросилась на советского летчика. У Покрышева кончились патроны. Он был один против семи. [183]

Вот он ринулся на одного из «фокке-вульфов» с высоты. Потом налетел на второго спереди, снизу... По всем законам воздушного боя самолеты врага должны быть сбиты. Но они не падают! Они не падают! Потому что у него нет патронов!..

В этом памятном бою летчик применил все существующие фигуры, оттягивая вражью стаю к нашему аэродрому. И он их перехитрил. Вот и аэродром. Оттуда начали бить по «фокке-вульфам» зенитки. Резким маневром Покрышев вырвался из огненного кольца вражеских истребителей и сел на своем аэродроме. На его машине не было ни одной пробоины. Нового командира восторженно поздравляли с победой.

Ничто так не сближает людей, как вместе пережитые опасности. И после первых же совместных полетов летчики полка почувствовали в Покрышеве не только командира, но и близкого друга. Он внимательно приглядывался к молодым летчикам своей новой части, много думал о каждом из них.

Вот пришедший в авиацию из рудников Донбасса капитан Петр Лихолетов. Храбрость этого летчика сочетается с умением тонко чувствовать машину. Недаром на фюзеляже его самолета написано «Валерий Чкалов» — он продолжает традиции Чкалова, все время совершенствуя свое мастерство, чтобы стать сильнее и искуснее врага.

Вот молодые командиры эскадрилий Валентин Веденеев и Виктор Зотов. Их неожиданные и стремительные удары по «юнкерсам» и «фокке-вульфам» приносят полку все новые победы.

Особенно привлекал его младший лейтенант Владимир Серов. Двадцатилетний юноша, кубанец с веселыми серыми глазами, Серов дрался как первоклассный мастер воздушного боя. И по вечерам, во время разбора полетов, Покрышев заставлял Серова подробно рассказывать летчикам о проведенных им боях, в которых сочетались смелость и искусство.

С нескрываемой гордостью слушал Покрышев рассказ Серова о том, как его восьмерка «лавочкиных», прикрывая пехоту, дралась с сорока вражескими самолетами.

— Мы сбили семь «юнкерсов» и один «фокке-вульф», — говорил, радостно улыбаясь, Серов, — а наша восьмерка пришла домой без единой царапины.

Но порой Серов по-иному выражал свои чувства. Возвращаясь на аэродром, он у самой земли «крутил бочки». Его самолет бешено проносился над аэродромом, и техники по количеству «бочек» определяли, сколько вражеских самолетов сбил Серов. Этого Покрышев не мог поощрять. После первого увиденного «циркачества» он сделал летчику строгое внушение. [184]

— Ты должен усвоить две вещи, — сказал он, — во-первых, после воздушного боя ты усталый — летчики устают, как и все люди, и «бочки» на малой высоте, при пониженном внимании могут кончиться для тебя трагически: врежешься в землю. Во-вторых, когда ты крутишь свои «бочки» над аэродромом, может прилететь с задания твой же товарищ на поврежденной машине. Ему нужно садиться немедленно, а садиться из-за «художеств» Серова некуда... Понимаешь теперь, что ты делаешь?

— Понимаю, — ответил Серов и уже больше не повторял своих «художеств».

Многие асы Геринга нашли свой бесславный конец на Ленинградском фронте в боях с Покрышевым и летчиками его части. Стоило только Покрышеву показаться в воздухе, как фашистское радио начинало тревожно кричать: «Внимание! Внимание! Будьте осторожны! В воздухе Покрышев! В воздухе Покрышев!»

Имя Петра Покрышева стало на фронте воплощением летного искусства, отваги и презрения к смерти. Он совершил уже более 300 боевых вылетов, провел свыше 40 боевых схваток, одержал немало воздушных побед. 30 красных звезд были нарисованы на фюзеляже его самолета.

И еще пример, характеризующий Покрышева и как командира, и как друга летчиков.

Как-то в августе 1943 года Покрышев тренировал над аэродромом вернувшегося из госпиталя молодого летчика. В светло-синем небе истребитель послушно и четко вычерчивал одну за другой сложные фигуры пилотажа. В момент, когда машина была на высоте 300 метров, Покрышев заметил на капоте мотора небольшие огненные струйки: загорелся мотор!..

— Беру управление в свои руки, — сказал он летчику по радио и развернул машину. Она летела теперь под углом к посадочному знаку. Сделать круг и садиться от старта уже нет возможности: огонь все сильнее — дорога каждая секунда.

Прыгать нельзя — до земли не более ста метров. Машина идет уже поперек аэродрома. Садиться? Площадка для пробега мала. Самолет наверняка скапотирует... Зная, что при такой посадке машина неизбежно перевернется через мотор и упадет на спину, и он, сидя в передней кабине, примет на себя весь удар, Покрышев приземлил самолет поперек взлетно-посадочной полосы.

К месту посадки примчалась санитарная машина...

Покрышев пришел в сознание в полевом госпитале. Около его койки стоял парторг полка. [185]

— Поправляйся скорей, Петро! Поздравляю тебя! — проговорил он.

— С чем это? — горько усмехнулся Покрышев. — Скажи лучше, что с летчиком? Как машина?

— Летчик здоров, ни царапинки. Машина отремонтирована и уже снова в строю. А ты почитай вот это, — и парторг развернул номер «Известий» с Указом Президиума Верховного Совета СССР о награждении Героя Советского Союза гвардии майора Покрышева Петра Афанасьевича второй медалью «Золотая Звезда».

11ркрышев прочитал указ, помолчал, а потом улыбнулся и сказал:

— 24 августа, в самый день моего рождения!..

В этот день Петру Афанасьевичу Покрышеву исполнилось двадцать девять лет.

Не закончив положенного ему после госпиталя курса лечения в санатории летчиков, Покрышев вернулся в свою часть.

Холодный январский рассвет неторопливо вставал над Ленинградом, над военными кораблями, над заиндевевшими окопами, блиндажами, аэродромами, когда грозный и все нарастающий грохот артиллерийских орудий возвестил начало дня, которого много месяцев ждал Ленинград, ждали все воины Ленинградского фронта.

Покрытое густыми снеговыми облаками небо загудело, наполненное огромным количеством самолетов. Наши летчики вместе с артиллерией бомбовыми и штурмовыми ударами выкорчевывали врага из насиженных дотов и дзотов и расчищали дорогу пехоте и танкам.

15 января в сознании Покрышева слилось с последующими днями в один большой день. Он видел как двигались, все сметая на своем пути, танки. Пылал закат, и четко обрисовывались на его фоне Пулковские высоты. С вечерней зарей сливалось зарево страшного пожара. Горели подожженные гитлеровцами дворцы... Около Пушкина все было затянуто багровым дымом — там шли яростные бои.

Покрышев первый со своим истребителем перелетел на новый, только что отбитый у гитлеровцев аэродром.

Взяты Красное Село, Ропша, Дудергоф... Прорваны укрепления немцев у Петергофа и южнее Ораниенбаума...

А еще через несколько дней, 27 января 1944 года, Покрышев увидел озаренный огнями салюта Ленинград, праздновавший свое освобождение от вражеской блокады. [186]

Бои за Карельский перешеек. Бои за Нарву. Бои за Советскую Эстонию. Новые возвращенные к жизни города и села. Новые и новые занятые аэродромы. Командные пункты с непрерывно звонящими телефонами, с развернутыми на столах картами и планами наступления. Возбужденные голоса летчиков в радионаушниках. Все это было жизнью командира полка. Полка, в котором выросли Петр Лихолетов, Владимир Серов, Валентин Веденеев, Виктор Зотов, Дмитрий Ермаков — люди большой отваги и большого мужества, чьи имена увенчаны званием Героя Советского Союза.

После освобождения Прибалтики Петр Покрышев с группой других летчиков был командирован на учебу в Москву. Здесь, в столице Родины, вместе со всем советским народом пережил он великую радость победы над фашистской Германией. В Москве открылся ему мир настойчивой работы и точных знаний, мир глубокого изучения всех вопросов, связанных с развитием и ростом авиации.

По окончании учебы Покрышев был назначен командиром другой части. Сюда были присланы новые, созданные советскими конструкторами самолеты.

Покрышев быстро овладел новым самолетом.

— Этот самолет для летчика — мечта. И летать на нем — счастье, — говорил он.

Прошло немного времени. Покрышев и его ученики стали летать на новых машинах так, как если бы всегда на них летали.

...Проходят годы. Традиции Покрышева, традиции своих крылатых отцов и, братьев продолжает новое племя рожденных летать. На самолетах, далеко обгоняющих скорость звука, советские летчики проносятся в небе Родины, оберегая неприкосновенность ее границ, мирный созидательный труд советского народа.

Всю страсть мечты,
Дерзаний вдохновенных,
Какими наша Родина живет,
Они вложили в необыкновенный,
Весь к солнцу устремившийся полет.

Они летят по океану света,
В нетронутой, прозрачной высоте,
Встают пред ними ближние планеты
В их чистой, первозданной красоте.

На солнце курс!
Они, как жизни ветер,
Летят, и новый их встречает век,
Летят, чтоб мир свободен был и светел,
Чтоб на Земле был счастлив человек.

Крылья истребителя

ПОКРЫШКИН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Прославленный советский летчик Александр Иванович Покрышкин родился в 1913 году в Новосибирске в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1932 года.

После окончания семилетней школы работал на заводе слесарем, вечерами учился на рабфаке. В 1933 году окончил Пермскую военную школу авиационных техников, а в 1939-м — Качинскую военную авиационную школу.

В годы Великой Отечественной войны командовал эскадрильей, авиаполком, авиадивизией. Совершил 600 боевых вылетов, провел 145 воздушных боев, сбил 59 вражеских самолетов. 24 мая 1943 года А. И. Покрышкину присвоено звание Героя Советского Союза. 24 августа 1943 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда», а с 19 августа 1944 года стал трижды Героем Советского Союза. Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны А. И. Покрышкин с отличием окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, а затем с золотой медалью Академию Генерального штаба. Был на ответственных военных постах в войсках ПВО. Избирался депутатом XIX — XXIV съездов КПСС, депутатом Верховного Совета СССР восьми созывов, является автором книг «Небо войны» и «Крылья истребителя». В 1969 году ему присвоена ученая степень кандидата военных наук.

Ныне маршал авиации А. И. Покрышкин возглавляет Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту.

В апреле 1945 года гвардейская истребительная авиационная дивизия, которой командовал трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин, принимала участие в наступлении на Берлинском направлении.

Советские войска, развивая успех в ходе Висло-Одерской операции, завершили освобождение польских земель и глубоко вклинились на территорию гитлеровской Германии. Наши войска, поддерживаемые с воздуха советскими летчиками, сметали очаги вражеской обороны и стремительно продвигались к Берлину.

Наступление наших войск радовало всех советских воинов. Однако для действий авиации это наступление создавало дополнительные трудности. Они состояли в том, что линия фронта быстро отодвигалась от полевых аэродромов все дальше на Запад, а новых взлетных полос было крайне мало. Время-то было весеннее. И вот настал момент, когда наши истребители почти всю свою заправку горючего расходовали на то, чтобы достичь переднего края, побыть над полем боя считанные минуты и, возвратившись, сесть с сухими баками.

«Шел апрель, — вспоминал те дни Герой Советского Союза полковник А. И. Труд. — Погода выдалась дождливой, земля буквально раскисла. Взлетать было прямо невмоготу, того и гляди скапотируешь. Наши аэродромщнки замучились, уплотняя грунт щебенкой, соломой, фашинником. Создалась угроза, что мы накрепко завязнем и выключимся из боевой работы. И это — под самым Берлином!

Помню, наш комдив с аэродромщиками метался на машине по полям, изъездил десятки населенных пунктов. Возвращался мрачный, недовольный. Его мучила проблема аэродромного [189] базирования как одна из главных. Надо было найти выход из, казалось бы, самого безвыходного положения. И наш командир нашел этот выход.

О задуманном эксперименте нам, летчикам, он ничего тогда не сказал. Аэродромщикам приказал выслать куда-то передовую команду, а мы должны были быть в готовности к вылету. Полковник Покрышкин взлетел первым, сделал круг и взял курс на запад. Вскоре и летчикам была дана команда перелетать на новый аэродром. И тут мы услышали новое, неожиданное: садиться на автостраду!

Это был риск, огромный риск. И вместе с тем — смелость, дерзость. Вон она — полоса автострады, в ширину меряй хоть сто раз, больше двадцати метров не намеряешь, а для посадки нам нужна полоса шириной хотя бы в полсотни метров! Но на нее первым тогда сел Покрышкин, значит, мы должны повторить его расчет и посадку.

Ленточка автострады казалась сверху просто ниточкой. Как на нее угодить, как по ней сделать пробег, не уклониться в сторону ни на шаг? Ведь лента шоссе зажата с обеих сторон кюветами, чуть уклонился на пробеге, и... поминай, как звали...

Но сели благополучно. Колесами касались асфальтовой дороги прямо возле посадочного знака. Техники и механики расставили машины на обочине, замаскировали. И началась работа! Для фашистов это было такой неожиданностью, трудно представить! Как же их наземные и воздушные разведчики стремились разгадать, где мы базируемся, с какого аэродрома работаем! Ведь они свою аэродромную сеть знали, как свои пять пальцев, все площадки обшарили и убедились, что советских летчиков там нет. Не могли они предположить, никак не могли допустить возможности полетов с дороги».

Гвардейская истребительная авиационная дивизия, которой командовал А. И. Покрышкин, в битве за Берлин вписала немало ярких страниц в свою боевую летопись. Гвардейцы внесли весомый вклад в общее дело разгрома врага. И не только в воздухе, где они уничтожили десятки «мессеров», «юнкерсов», «фоккеров». Гвардейцы громили врага и на земле. Их командир умел драться с фашистами на всех высотах, он знал, как бить гитлеровцев и на земле, его искусство истребителя-бомбардировщика не раз проявлялось в бою.

Случилось так, что наземные войска окружили крупную вражескую группировку между Берлином и Котбусом. Но кольцо окружения было не очень плотным, и фашисты попытались массированным [190] ударом прорваться из окружения. Трудно пришлось нашим наземным войскам. И вот командование поставило задачу бомбардировщикам и истребителям обработать лесной массив, заполненный живой силой и техникой врага.

Полковник Покрышкин повел эскадрилью истребителей на штурмовку вражеской группы. К этому гвардейцы были готовы, они заранее, в дни передышки, овладели искусством бомбометания с пикирования и ведения пулеметно-пушечного огня по наземным целям.

Это умение пригодилось в трудную минуту. Гвардейцы совершили сотни боевых вылетов на штурмовку. В период Берлинской операции дивизия Покрышкина уничтожила на земле более 30 вражеских танков и штурмовых орудий, около 200 автомашин и транспортеров, несколько складов боеприпасов и горючего, много живой силы.

Еще пылали фашистские самолеты в воздухе и на земле, догорали чадными кострами возле оголенных деревьев Тиргартена и на центральном берлинском аэродроме Темпельгоф, а гвардейцы дивизии Покрышкина, сделав прощальный круг над Берлином, взяли курс на Прагу, чтобы участвовать в уничтожении последней сопротивлявшейся вражеской группировки. Там, в небе Чехословакии, выполняя свою интернациональную миссию, гвардейцы-истребители провели свой последний воздушный бой, сбив последнего фашистского аса, победно закончив великие битвы войны.

С чего же началась боевая слава Покрышкина? Как выковывалось его высокое летное мастерство, как вырабатывались его новаторские поиски и открытия в тактике индивидуальных и групповых воздушных боев, его командирский талант?

Мечта о полете в воздушном океане возникла в сознании юного Александра Покрышкина в тридцатые годы. В годы первых пятилеток страна обрела могучие крылья. Советские летчики, такие, как М. М. Громов, В. П. Чкалов, В. К. Коккинаки; как первые Герои Советского Союза А. В. Ляпидевский, М. В. Водопьянов, Н. П. Каманин и другие; как первые мастера воздушных сражений, ставшие дважды Героями Советского Союза, — Я. В. Смушкевнч, С. И. Грицевец, Г. П. Кравченко и их многочисленные крылатые сподвижники, на весь мир убедительно и зримо доказали силу отечественной авиации.

В те годы комсомол шел навстречу крылатой мечте молодежи, и тысячи комсомольцев по путевкам Ленинского Союза Молодежи шли в аэроклубы, летные школы, авиационные [191] училища. И нет ничего удивительного в том, что слесарь одного из новосибирских заводов, двадцатилетний Александр Покрышкин, по путевке комсомола поехал в авиационную школу.

Только школа оказалась не летной, она готовила техников. Первое разочарование в самом начале пути! Добился приема у начальника школы, тот успокоил: учись, стань хорошим знатоком техники, а мечта о полетах выведет тебя в стратосферу, поверь! И Покрышкин поверил.

Успешно окончив школу, он стал работать авиационным техником. В часы подготовки машины к вылету подолгу сидел в кабине, запускал двигатель, выводил его на различные режимы работы, следил за показаниями приборов, брал ручку управления на себя и от себя, давил то левую, то правую ножную педаль, мысленно взмывал в бездонную синеву неба. А небо звало властно, призывно.

Начальники на рапорты о переводе в летное училище отвечали односложно: отказать. Пришлось пробиваться своим, особым путем. Приобрел гору учебников по самолетовождению, пилотированию, аэродинамике и штудировал их долгими вечерами. Весной 1938 года Александр смело явился к начальнику Краснодарского аэроклуба, высказал свою мечту. Тот удивился: авиатехник в щеголеватой синей военной форме с двумя кубиками в петлицах, просится в аэроклуб, сугубо гражданский, осоавиахимовский! Такого еще не бывало. И о чем просит? Всего за один месяц отпуска хочет сдать и теорию и практические полеты за весь курс обучения. Наверное, очень горячо и настойчиво просил Александр Покрышкин начальника аэроклуба, потому что тот уступил, хотя в душе был уверен в несбыточности намеченного.

Да, этот месяц был для Александра Покрышкина жарким, трудным. Он сдал все зачеты по теории, поднялся на планере, прыгнул с парашютом, вылетел самостоятельно по кругу на самолете ПО-2 и закончил всю летную программу с отличной оценкой. Инструкторы отметили, что учлет Покрышкин хорошо чувствует самолет.

Вернулся в часть с удостоверением об окончании аэроклуба. Написал еще один рапорт. На этот раз начальники единодушно решили: послать воентехника 2-го ранга Покрышкина в летное училище.

Знаменитая «Кача» — Качинская авиационная школа летчиков была окончена, как и аэроклуб, на «отлично». Покрышкину предложили остаться работать в школе инструктором, но он попросил направить его в строевую часть. Прав оказался начальник [192] авиационно-технической школы: бывшему технику самолет-истребитель давался легче, чем другим летчикам.

Маневренный пилотаж в воздушном бою был освоен. Для Покрышкина это означало лишь вступление на длительный путь поиска и эксперимента, совершенствования и шлифовки тактических приемов.

Особое пристрастие Покрышкина — разработка тактических приемов воздушного боя. Он осмысливает существующие типовые атаки, анализирует их, до конца выясняет летно-тактические возможности своего самолета и затем ведет учебные воздушные бои с опытными летчиками полка.

Другая составная формула победы — огонь. Покрышкин хорошо знал: как ни маневрируй, с каким искусством ни пилотируй самолет, но если не умеешь метко вести огонь из бортового оружия, не видать победы. Только снайперский огонь, разящий врага намертво, должен венчать атаку.

В те годы летчики учились стрельбе по конусу на попутно пересекающихся курсах. Сначала у Покрышкина не все шло гладко. Маловато пробоин насчитывали в конусе после его стрельбы, а иногда и вовсе их не было. Стал тренироваться на земле, засел за расчеты, научился с математической точностью определять дистанцию открытия огня, нашел оптимальное исходное положение для ведения огня с предельно короткой дистанции. Тренировал глазомер, руки, нервы. И упорная, настойчивая учеба дала отличные результаты.

В 1941 году авиационный полк, в котором Александр Покрышкин был командиром эскадрильи, стоял на западных, границах нашей Родины, возле реки Прут. На рассвете 22 июня над аэродромом раздался вой сирены, возвестивший боевую тревогу. Война началась.

Первое боевое задание оказалось несложным. Покрышкин со своим звеном сопровождал группу наших бомбардировщиков. В районе цели они отбомбились и возвратились на свой аэродром. Встречи с вражескими истребителями не было.

В первые дни войны пришлось выполнять задачу намного сложнее. В паре с летчиком И. Я. Лукашевичем Покрышкин вылетел на разведку вражеского аэродрома в районе Ясс. На подходе к аэродрому они встретили пятерку «мессершмиттов». Три вражеских самолета шли ниже нашей пары, а два — выше. Покрышкин решил идти в атаку на тройку, находившуюся внизу. Покачав машину с крыла на крыло, он ринулся вниз. Резкий маневр — и вот уже отчетливо виден хвост вражеского самолета. В этот момент на машину Покрышкина свалился один из «мессеров» [193] сверху и дал очередь. Пришлось уходить из-под удара резко вверх, так что потемнело в глазах от перегрузки. Маневр был совершен, высота вновь набрана. Опять стремительное пикирование на «мессершмитты» и выход на предельно малую дистанцию. Меткая очередь для врага оказалась роковой. Фашистский самолет загорелся, свалился на крыло, затем в штопор и врезался в землю.

В первые дни и месяцы войны таких боев было много, но немало было и неудачных. Один из них запомнился на всю жизнь, потому что для Покрышкина этот бой чуть-чуть не оказался последним. Это было под Запорожьем. Он вылетел в паре с летчиком Степаном Комлевым на разведку. Вскоре они обнаружили танки и автомашины врага. Надо было возвращаться назад, чтобы добытые сведения о враге быстрее доложить командованию. Но вдруг целая группа «мессеров» свалилась на пару наших разведчиков.

Завязался неравный бой. Покрышкин разорвал кольцо вражеских самолетов, сбил один из них, но и его машина получила серьезное повреждение. Заглох мотор, осколки снаряда разбили приборную доску, кровь залила лицо. И все-таки летчик посадил свою машину недалеко от линии фронта. В селе перевязали раны. Отступавшие на восток наши пехотинцы предлагали ему вместе с ними выходить из окружения, а самолет сжечь. Но Покрышкин не послушал их. Летчик попросил пехотного командира, чтобы он разрешил привязать хвост самолета к грузовику. И так вместе со своим «ястребком» он стал пробиваться из окружения. Попадали под минометный огонь. Дважды кидались в атаку — и вырвались.

В свой полк Покрышкин вернулся через несколько дней, когда его считали уже без вести пропавшим, а машину вписали в графу боевых потерь. Вскоре он был в строю, вновь крылья истребителя взметнули пилота в поднебесье, навстречу врагу. На новые бои звала преданность Родине, любовь к ней!

Глубокой осенью 1941 года на своем видавшем виды самолете Александр Покрышкин снова вылетел на разведку. Командующий армией поручил ему разыскать, где прячутся танки гитлеровского генерала Клейста. Это было под Ростовом в дни ожесточенных боев на Южном фронте.

Осенне-зимняя непогодь. Туман, снегопад, метель — погода, конечно, нелетная. Но летать надо было, очень надо. Требовалось во что бы то ни стало найти эти танки Клейста, иначе они могли нанести внезапный таранный удар огромной силы там, где их не ждут. [194]

Покрышкин летел на бреющем, почти вплотную прижимаясь к белесой степи. Он искал танки, искал долго и нашел, когда горючее было уже на исходе, по едва заметным следам гусениц. Свой бронированный кулак Клейст упрятал и замаскировал у стогов соломы, в лесопосадке, в степной балке. Клейсту не удалось внезапно атаковать наши войска. Капитан Покрышкин получил высокую награду Родины — орден Ленина.

Эскадрилья Покрышкина не раз высоко оценивалась командованием за успешное выполнение боевых заданий. Не раз бывало, что она встречалась с большими группами вражеских бомбардировщиков, прикрываемых истребителями. Силы бывали явно неравными. Но Покрышкин умел быстро найти наиболее правильный в сложившейся ситуации тактический прием. Наши истребители шли в атаку и добивались победы.

Наступать, а не обороняться, атаковать расчетливо, стремительно, дерзко — таково было важнейшее правило летчиков эскадрильи.

— Тактика боя не что-то застывшее, данное раз и навсегда. То, что было хорошо вчера, может устареть завтра. Тактика боя все время видоизменяется, совершенствуется. Это закон нашей авиации, — внушал своим подчиненным командир эскадрильи.

Во время сражения над Кубанью в эскадрилью пришли новые летчики: А. Ф. Клубов, Н. Л. Трофимов, Г. Г. Голубев и другие. Некоторые из них успели побывать в воздушных боях, но на самолетах другой конструкции. Нужно было быстро ввести молодежь в строй и в то же время успеть привести в соответствие горячность, смелость этой группы молодых, рвущихся в бой летчиков с их уровнем выучки, боевого мастерства. На первом этапе становления летчика все мысли должны быть о летном деле. Летное дело — это искусство, которое требует от человека любви к своей профессии, знаний, навыков, сил. Равнодушие нетерпимо, оно дорого будет стоить в бою. Так учил летчиков Покрышкин.

И вот — первый боевой вылет с новыми летчиками. Главное в этом вылете — вселить в душу летчика уверенность в победе. Как это сделать? Очевидно, личным примером командира.

Получено боевое задание, и эскадрилья вместе с вновь прибывшими летчиками поднимается в воздух. Командир должен был не только показать личное умение вести воздушный бой, но и уметь его организовать. Это второе важное требование, предъявляемое к каждому авиационному командиру.

Зная тактику противника, летные характеристики его самолетов, Покрышкин в соответствии с этим и построил боевой [195] порядок группы. Пара опытных летчиков была выделена для прикрытия сверху и поднялась на большую высоту.

Пришли в назначенный район. Молодые летчики по радио докладывали командиру о воздушной и наземной обстановке. Этим проверялась их способность вести наблюдение и верно оценивать обстановку.

— Над линией фронта «мессершмитты», — передали с пункта наведения.

Воздушный бой был коротким, но результативным. В двух стремительных атаках Покрышкин уничтожил два «мессершмитта», и одного уничтожила пара Трофимова.

Этот предметный урок в воздухе вполне удался: командира радовало, что молодые летчики подмечали все детали скоростных атак, верно оценивали воздушную обстановку, выдерживали свое место в строю.

Вскоре молодые летчики уже летали ведущими пар, а потом звеньев и сумели добиться успехов в боях. Некоторые из них стали прославленными летчиками. А. Ф. Клубов, сбивший несколько десятков самолетов, был удостоен звания дважды Героя Советского Союза.

Много вражеских самолетов, автомашин, зениток и другой боевой техники уничтожил Покрышкин за годы войны. Но не меньше пользы принес он и своими предложениями об изменении тактики воздушного боя, тем, что научил многих летчиков-истребителей действовать умело, творчески соединяя теорию и практику при подготовке к воздушному бою и в самом бою.

Вспоминается разговор Покрышкина с советским писателем Алексеем Толстым. Вот как писал об этом Покрышкин в своей книге «Небо войны»: «Я спросил Толстого, почему наши литераторы так мало пишут об авиации, о летчиках-фронтовиках.

— Это верно, — согласился Алексей Николаевич. — Но не пишут они не потому, что советская авиация не заслужила повестей и романов. Просто наши писатели мало ее знают. Взять, к примеру, воздушный бой. Даже внешне он являет собой захватывающую картину. А ведь это, кроме всего, сгусток храбрости, воля, мастерство. Это — своего рода произведение военного искусства. Надо обладать глубокими знаниями, чтобы показать его динамику, четко, образно выписать все его оттенки. Значит, мне и другим писателям нужно хорошенько изучить ваше дело, прежде чем браться за перо».

Да, каждый воздушный бой — это сгусток храбрости, воли, мужества. Кроме того, ведь каждый воздушный бой неповторим, [196] каждый требует анализа обстановки и новых приемов в действиях летчика-истребителя. Любое упущение, любой просчет тут недопустимы.

12 апреля 1943 года над Кубанью, патрулируя на большой высоте, гвардии капитан Покрышкин увидел две пары «мессершмиттов». Они находились выше его. Излюбленная тактика фашистских истребителей: внезапно, в спину нанести неожиданный удар и снова скрыться. Но Покрышкин упредил фашистов. Резко, так что перегрузка сдавила тело, взметнул он свой истребитель вверх. Набрав высоту, перевалил его и с пикирования устремился в атаку. Меткая очередь — и один «мессер» пошел к земле.

Еще в момент набора высоты Покрышкин заметил, что пару наших истребителей атакует четверка «мессершмиттов». Поэтому он не стал атаковать ведомого сбитого им фашиста, а устремился на помощь товарищам. Сверху ударил снарядами по одному, проскочил вниз, резко развернул самолет и пошел в лобовую на третий вражеский истребитель. Вспыхнув, стал разваливаться в воздухе третий самолет, сбитый им в этом бою.

Все в этой воздушной схватке решили секунды. Три атаки — и каждая своеобразна. Сверху, снизу, лобовая атака — все было. И в каждом положении нужно было находить и мгновенно претворять в действие свое решение. К знаниям, опыту, тренировкам нужно было добавлять то, что в доли секунды воздушного боя заставляло чуть-чуть изменить маневр или прием, внести что-то новое, рожденное порой только что мелькнувшей, как вспышка, мыслью. Это умение мгновенно обновлять известное, заранее подготовленное и продуманное не раз помогало Покрышкину в бою.

С первых дней войны Покрышкин не оборонялся, а наступал. И наступал не очертя голову, а продуманно, с холодной ясностью мысли, не позволяя ненависти к врагу туманить мозг. Он не боялся остаться один на один с любым количеством вражеских истребителей, искал боя, навязывал его и воевал храбро, вдохновенно.

Многие летчики-истребители прославились в воздушных боях на Кубани весной 1943 года. Не сходила тогда со страниц фронтовых и центральных газет и фамилия Покрышкина. Вместе со своими товарищами он наводил ужас на вражеских летчиков. Одно его появление в воздухе вызывало панику среди них. Больше 30 сбитых самолетов было уже на его счету.

...60 фашистских бомбардировщиков под прикрытием истребителей устремились на бомбежку позиций наших войск. Навстречу

197

им поднялись наши истребители. Не успела вражеская армада перелететь линию фронта, как появились наши самолеты.

Покрышкин мгновенно оценил обстановку. Команда — и несколько истребителей навязывают бой «мессершмиттам», отвлекая их от сопровождаемых бомбардировщиков. А четверка, ведомая Покрышкиным, в это время атакует бомбардировщиков.

Атака! С боевого разворота Покрышкин дает короткую, но точную, как удар кинжалом, очередь. Вспыхнул, окутался дымом, падает на землю бомбардировщик. Затем был сбит второй, третий, четвертый...

Строй вражеской группы давно нарушен. Сбрасывая бомбы куда попало, чтобы только облегчить самолеты, бомбардировщики сворачивают с курса, разворачиваются и идут обратно. Но появляется еще группа вражеских самолетов. И опять Покрышкин командует, атакует. Он сбил еще два бомбардировщика, сам же остался невредим.

В боях на Кубани проявилось не только летное мастерство Покрышкина. Он показал себя умелым организатором и командиром. Многие тактические приемы, осуществляемые им в воздушных боях, были приняты на вооружение в авиационных частях как образец творческого подхода, умения соединить воедино теорию с практикой. Таким тактическим приемом оказался, например, новый боевой порядок истребителей — эшелонирование групп по высоте.

В апреле 1943 года, во время боев за полуостров Мысхако, в районе станиц Троицкая, Мингрельская и хутора Ольгинского, восьмерка наших истребителей прикрывала наземные войска от ударов с воздуха. Боевой порядок состоял из двух четверок, эшелонированных по высоте. Ведущим нижней был Покрышкин. Ее и атаковала шестерка истребителей противника.

Советские летчики не свернули. Самолеты стремительно сближались. Тут-то и оправдался новый боевой порядок. «Атакуйте сверху!» — скомандовал Покрышкин. Не выдержав атаки с двух направлений, вражеские истребители с резким снижением вышли из боя.

Еще четыре вражеских истребителя вынырнули из-за облаков и устремились за группой Покрышкина. Однако советские летчики были спокойны — они знали, что позади и выше их находятся товарищи, которые придут на помощь. И четверка Покрышкина продолжала преследовать первую группу вражеских самолетов — шестерку. Подойдя на дистанцию действенного [198] огня, Александр Покрышкин и Григорий Речкалов сбили по одному самолету.

В это время находящиеся во второй группе советские истребители атаковали «мессеров», пытавшихся уничтожить самолеты четверки Покрышкина, и сбили еще два самолета. Остальные «мессершмитты» поспешили покинуть поле боя. А наши самолеты продолжали патрулирование, заняв прежний боевой порядок.

Прошло несколько минут. Покрышкин увидел на горизонте воздушный бой — четыре наших истребителя отбивались от восьмерки «мессершмиттов», и он повел группу в атаку.

С первой очереди Покрышкин сбил вражеский истребитель. Воспользовавшись замешательством противника, он снова пошел в атаку. Вместе с А. И. Трудом они сбили еще по одному самолету.

За один вылет — два воздушных боя. Сбито семь вражеских истребителей и один поврежден.

Успех не был случайным. Новый боевой порядок, четкое взаимодействие, хорошая подготовка летчиков, умелое руководство группой — все это и обеспечило победу.

Каждый этап боевого пути летчика-истребителя, авиационного командира по-своему раскрывает его летный характер, показывает рост его мастерства, боевой зрелости. Начав боевую работу в первый день войны над пограничной рекой Прут, под Кишиневом, он сражался с врагом в первый же год войны в небе над Днепром, затем водил эскадрилью под Ростовом, на Северном Кавказе. В период ожесточенных воздушных боев весной 1943 года на Кубани командовал полком. В этот период А. И. Покрышкин удостоился первой «Золотой Звезды» Героя. Над рекой Молочная гвардейцы полка, ведомые Покрышкиным, уничтожили десятки вражеских бомбардировщиков, довели до совершенства метод «свободной охоты». Здесь они поздравили своего командира со второй «Звездой» Героя.

В начале 1944 года А. И. Покрышкин стал во главе авиационной дивизии и в воздушных боях над Прутом, Яссами, во Львовской операции, на Сандомирском плацдарме раскрыл свои незаурядные способности авиационного командира. На полевой аэродром на берегу Вислы 19 августа 1944 года пришла весть о том, что в нашей стране первым в созвездии кавалеров «Золотой Звезды» стал трижды Героем Советского Союза офицер А. И. Покрышкин. Свой боевой путь он продолжил после этого события от Вислы к Одеру и далее к Берлину, совершив последний боевой вылет над Прагой. [199] Формуляры эскадрилий, полка и дивизии, которыми командовал А. И. Покрышкин, свидетельствуют, что его ученики и воспитанники в годы Великой Отечественной войны сражались с врагом мужественно и отважно. 30 летчиков стали кавалерами «Золотой Звезды», а трое — дважды Героями Советского Союза.

Командир-новатор, летчик-экспериментатор, первооткрыватель новых приемов воздушного боя — таким знали Покрышкина в годы войны не только его однополчане, но и летчики, бившиеся с врагом на других фронтах. На всем протяжении огромного советско-германского фронта тактические приемы, разработанные Покрышкиным, находили последователей, внедрялись в боевую практику.

Формула победы в воздушном бою «высота — скорость — маневр — огонь» была сформулирована не сразу. Четыре составляющих победы вырисовывались постепенно, по мере накопления опыта и теоретической учебы. Она, эта формула, давала летчику-истребителю ключ к тому, чтобы в воздухе быть хозяином, последовательно раскрывая перед ним секреты поражения воздушного противника.

В свое время воздушный бой строился лишь в горизонтальной плоскости и проходил на виражах. Появились новые самолеты, двигатели, увеличились горизонтальные и вертикальные скорости, и летчики «полезли на высоту». Эту тенденцию заметили передовые воздушные бойцы, такие, как Покрышкин. Запас высоты был поставлен первой составляющей в формулу победы.

Теорией, расчетами из области аэродинамики было доказано, что запас высоты дает летчику в потенции резерв скорости. А скорость — второе условие победы. Кто быстрее займет выгодную позицию для атаки, на большей скорости войдет в нее, догонит противника, тот будет иметь в своих руках несравненное преимущество.

Но для выхода в выгодную позицию атакующему требуется совершить точно рассчитанный, безошибочный маневр, вычертить в воздухе невидимую траекторию, которая должна вывести его в точку открытия огня. Ошибка в маневре смерти подобна. Значит, маневр — третья составляющая формулы победы.

Однако можно иметь и запас высоты по отношению к противнику, можно обратить ее в скорость, затем выйти в точку открытия огня и в итоге — промазать. Или ударить по броневым плитам, по малоуязвимым местам. Враг выживет, если ему не нанести смертельного, разящего огневого удара. «Огонь венчает [200] атаку» — так говорили фронтовики. И Покрышкин поставил эту величину последней, завершающей формулу победы.

Так родилась формула. Но она могла быть мертвой, нежизненной, умозрительной. Авиационный командир А. И. Покрышкин непрерывно сам учился и учил своих подчиненных искусству победы. Он чертил схемы, делал расчеты, применял формулы, законы аэродинамики дозвуковых скоростей. Летчикам был широко известен его знаменитый альбом типовых атак. Его землянку называли «воздушной академией».

Он считал, что нельзя выпускать бойца в воздух, если тот не овладел всеми элементами победы — быстро набирать высоту, вести бой на вертикалях, гибко маневрировать и метко стрелять. Учебный процесс молодых, да и видавших виды летчиков был подчинен отработке навыков в пределах четко выраженной формулы воздушного боя.

...Вот уже три десятилетия минуло после войны. Маршал авиации Александр Иванович Покрышкин, первым из советских воинов ставший трижды Героем Советского Союза, продолжает служить Родине, возглавляя Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту.

Подвиг генерала

ПОЛБИН ИВАН СЕМЕНОВИЧ

Иван Семенович Полбин родился в 1905 году в селе Ртищево-Каменка Майнского района Ульяновской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1927 года. В Советской Армии с 1927 года.

Осенью 1918 года тринадцатилетним подростком Иван Полбин покинул родное село. Несколько лет работал на железной дороге в бригаде ремонтных рабочих. В 1922 году вступил в комсомол. Был секретарем волостной комсомольской организации, членом Ульяновского укома комсомола. Окончил Оренбургскую военную школу летчиков. С 1933 по 1941 год служил в различных авиачастях Советской Армии на Дальнем Востоке. За активное участие в боях на Халхин-Голе был награжден орденом Ленина.

В годы Великой Отечественной войны командовал авиационным полком, а затем авиационными дивизией и корпусом. 23 ноября 1942 года И. С. Полбину было присвоено звание Героя Советского Союза. 11 февраля 1945 года, совершая свой 157-й боевой вылет, генерал-майор авиации И. С. Полбин погиб смертью храбрых.

6 апреля 1945 года И. С. Полбин посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. Зачислен навечно в списки гвардейского бомбардировочного авиационного полка.

Летом 1942 года авиаторы все чаще стали говорить о не всегда правильном боевом применении новых фронтовых бомбардировщиков «Петляков-2». По замыслу авиационного конструктора Владимира Михайловича Петлякова, они предназначались для уничтожения главным образом узких, малоразмерных, точечных целей с пикирования под углом к земле 60 — 70 градусов. Использовались же «Петляковы-2» нередко по старинке, бомбили, как правило, с горизонтального полета. Кое-где даже стали снимать с самолетов автоматы пикирования, тормозные решетки и другое оборудование, что обеспечивало точность бомбометания. Объяснялось это отчасти тем, что многие летчики не были как следует обучены к тому времени искусству бомбометания с пикирования.

Нужно было рассеять заблуждения, доказать, что «Петляков-2» во всех отношениях прекрасная машина, только более взыскательная к тем, кто садится в ее кабину. Она требует от летчика и остальных членов экипажа внимательности, собранности и дисциплинированности, большой технической культуры. А приобрести все эти качества можно лишь кропотливой учебой и настойчивыми тренировками.

Такая напряженная учеба в полигонных условиях велась в начале войны в бомбардировочном авиационном полку, которым командовал тогда майор Иван Семенович Полбин. Тщательно изучались конструктивные особенности самолета ПЕ-2, отрабатывалось бомбометание с пикирования сначала одиночными экипажами, потом парами, звеньями, эскадрильями. Только после этого начались полеты на боевое применение в составе полка. В ходе подготовки командир настойчиво воспитывал у своих подчиненных смелость, выдержку, находчивость и другие качества, [203] без которых на пикировщике ПЕ-2 невозможно с успехом решать ответственные боевые задачи.

Иван Семенович Полбин проявил себя хорошим командиром, умелым воспитателем, опытным ведущим. Показывая пример личной храбрости и мужества, он учил подчиненных воевать не только силой оружия, но прежде всего силой разума. В тяжелый период Великой Отечественной войны, с 16 июля 1941 года по 2 августа 1942 года, полк под его командованием произвел около 3000 боевых вылетов, из них 829 — ночью.

В ноябре 1941 года, когда гитлеровские полчища рвались к Москве, группа пикирующих бомбардировщиков ПЕ-2, возглавляемая Полбиным, нанесла сосредоточенный удар по скоплению вражеских танков и артиллерии на Волоколамском направлении. 27 самолетов следовали к цели девятками. Вот как осуществлялся этот налет пикирующих бомбардировщиков практически.

Девятка Полбина устремляется к земле под углом 60 градусов на подавление огня зенитных батарей, и они на время смолкают. Вслед за первым поочередно входят в пике другие звенья девяток. Противник молчит. Видимо, для него такой способ действия советской авиации оказался неожиданным. Ведущий следует на второй заход. И тут же вражеские зенитки открывают огонь. Его ведут не менее шести батарей и одновременно множество крупнокалиберных пулеметов. Вокруг строя самолетов рвутся снаряды. Со всех сторон к боевому порядку тянутся огненные нити трасс. Но летчики Полбина смело вводят машины в пике и уверенно ведут их на ощерившиеся огнем вражеские танки и артиллерию.

Бомбардировка продолжалась более 12 минут. На танки и самоходные артиллерийские установки гитлеровцев было сброшено несколько сот фугасных, осколочных и зажигательных бомб. За два захода цель была накрыта и частично уничтожена. На этот раз полк под командованием Полбина выполнил задачу без потерь. Лишь четыре самолета получили пробоины от зенитных снарядов.

После этого боевого вылета один из летчиков полка сказал:

— Ребята, настало время вывести нашу «пешку» в «ферзи». Она в каждом вылете сможет объявить «мат королю», если, конечно, по всем правилам пикирует...

Авиаторам понравились эти слова. В них было что-то большее, чем радость за успех. Полбин уже тогда понимал, что летчики, штурманы и стрелки-радисты поверили в высокие тактико-технические данные нового фронтового бомбардировщика. [204]

С Иваном Семеновичем Полбиным, замечательным человеком, мне посчастливилось познакомиться еще в 1929 году, когда я был курсантом Вольской объединенной военной школы летчиков и авиатехников. Он пришел в авиацию из армии уже в звании командира, и в нашей роте его назначили помощником командира роты. Первоначально Иван Семенович казался несколько суровым, и некоторым курсантам была не по душе его высокая требовательность. Но вскоре мнение изменилось. Это был скромный и чуткий командир. Мы стали настоящими друзьями. Он очень любил футболистов, а я как раз играл полузащитником за сборную команду нашей авиационной школы.

В битве под Москвой зимой 1941/42 года мне как командиру отдельного 9-го бомбардировочного авиаполка частенько приходилось встречаться с Иваном Семеновичем. Он по-прежнему оставался человеком исключительной скромности и о своих чувствах редко говорил. То, что он переживал, что его волновало, стало известно совсем недавно из сохранившейся переписки с родными и близкими. Иван Семенович с большой теплотой рассказывал в письмах о тех, с кем воевал.

«Друг мой! — писал он жене в одном из писем. — Наступил август, я со своими людьми воюю уже больше полумесяца. Люди работают прекрасно! Фашистов бьем днем и ночью. Для них наш полк является страшной силой. Неоднократно, кроме благодарностей всему составу полка от командования, мы получаем выражение признательности и от наших наземных войск, которым приходится помогать с воздуха. А в помощи не стесняемся — помогаем днем и ночью».

Да, в помощи пехоте полбинцы не стеснялись. Сказано точно, не раз приходилось слышать: «Молодцы пикировщики!» Они быстро завоевали добрую славу на фронте. В поддержке наземных войск Полбин видел смысл боевой работы фронтовых бомбардировщиков.

В ноябре 1942 года Полбин был назначен командиром авиационной дивизии, действующей на Сталинградском фронте. Будучи командиром соединения, он продолжал многое делать для раскрытия боевых возможностей самолета «Петляков-2», на котором вместе с подчиненными часто сам вылетал на ответственные боевые задания. Это он разработал наиболее эффективный тактический прием группового бомбометания с пикирования.

Летчики-фронтовики хорошо знают знаменитую полбинскую «вертушку». Именно она в годы Великой Отечественной войны [205] была тактическим приемом фронтовых пикирующих бомбардировщиков по узким и малоразмерным целям.

Этот тактический прием состоял в следующем. Придя на объект, бомбардировщики образуют замкнутый круг и затем поочередно, сохраняя между самолетами дистанцию 500 — 600 метров, один за другим пикируют на цель под углом до 70 градусов. При этом они добиваются такой последовательности: когда первый самолет, сбросив бомбы, выходит из пике, второй уже идет к земле под определенным углом, а третий только еще входит в пикирование. Таким образом, самолеты непрерывно атакуют цель, воздействуя на нее бомбами и бортовым огнем.

История «вертушки», собственно, началась с неудачи. Летчики дивизии Полбина трижды бомбили с горизонтального полета железнодорожный мост, расположенный в тылу противника, и все безуспешно. Мост оставался целым и невредимым. А боевая обстановка требовала во что бы то ни стало его разрушить.

Как-то под вечер комдив собрал летный состав на командном пункте и сказал:

— Давайте, друзья, вместе искать выход из положения.

Помолчав немного, он добавил:

— В эти дни я кое-что придумал, хочу посоветоваться с вами.

Иван Семенович взял кусочек мела и начертил на доске какую-то замысловатую фигуру, похожую на очертания дамского ручного зеркальца.

— Вот так будет выглядеть наша... »вертушка», — продолжал Полбин. — Другого названия я не нашел для будущего тактического приема. Но дело не в названии. Подумаем лучше над тем, как организовать прикрытие бомбардировщиков истребителями во время их действий над целью.

И тотчас же посыпались предложения. Одни советовали главное внимание истребителей обратить на верхнюю и нижнюю полусферы в момент, когда «петляковы» будут входить в пике и выходить из него; другие указывали на необходимость защиты флангов боевого порядка.

Полбин внимательно выслушал суждения своих питомцев и, обобщив их, изобразил на доске один из вариантов взаимодействия бомбардировщиков с истребителями. Прикрытие, по его мнению, должно было состоять из нескольких групп: одной ударной и двух-трех групп непосредственного сопровождения.

— Первая, — говорил оп, — барражирует несколько выше «пешек» и защищает их от нападения вражеских истребителей [206] сверху. Группы истребителей непосредственного сопровождения прикрывают «вертушку» с флангов и неотрывно от бомбардировщиков следуют для атаки объекта противника.

Вскоре после этого памятного разговора новый тактический прием, предложенный Полбиным, был применен на практике. Командир авиационной дивизии сам повел на цель несколько эскадрилий. Сделав два захода, пикировщики на этот раз успешно выполнили поставленную перед ними боевую задачу. Прямыми попаданиями бомб переправа была разрушена, ее пролеты рухнули в воду.

Под Сталинградом и в излучине среднего течения Дона полкам соединения Полбина часто приходилось наносить удары по вражеским железнодорожным составам и колоннам танков, автомашин, по передвижению войск и аэродромам противника. В начале августа бомбардировщики в составе полка нанесли бомбовый удар по аэродрому врага в районе Миллерово, где было сосредоточено около двухсот фашистских самолетов. Полковую колонну пикировщиков возглавлял сам Иван Семенович Полбин.

Экипажи, ведомые бесстрашным командиром, прорвались через ураганный зенитный огонь. Но не успели еще рассеяться облачка от разрывов снарядов, как на «петляковых» напала четверка «мессеров». Экипажи бомбардировщиков встретили их дружным огнем. До выхода на боевой курс штурманы и стрелки-радисты отбили несколько атак, полковая колонна не потеряла при этом ни одной машины. Удалось без потерь пробиться к цели и успешно выполнить боевую задачу. Рядом с мужественным командиром шел на цель его воспитанник — командир звена Л. В. Жолудев, который стал впоследствии Героем Советского Союза и в звании генерал-лейтенанта авиации продолжительное время был заместителем министра гражданской авиации СССР. Когда приземлился самолет Полбина, на его плоскостях и в фюзеляже авиамеханики насчитали свыше 70 осколочных пробоин.

За годы войны экипажи ПЕ-2 соединения Полбина с большой эффективностью использовали свою «вертушку» при уничтожении наиболее важных и сильно защищенных военных объектов гитлеровцев. Этот оправдавший себя тактический прием был взят на вооружение всеми пикировщиками советской фронтовой авиации.

С именем генерала Полбина связано открытие новых качеств бомбардировщика ПЕ-2. Когда советские войска вели наступательные действия на Западной Украине, произошел такой

эпизод. Летчик В. Панин, вернувшись с боевого задания, не торопился произвести посадку, неожиданно для всех начал выполнять фигуры высшего пилотажа, которые на ПЕ-2 делать не разрешалось. Командир полка строго наказал летчика Панина за самовольство. Случай этот стал известен командиру авиакорпуса И. С. Полбину. Он вызвал Панина к себе, долго и подробно расспрашивал летчика о том, как он смог на многотонном бомбардировщике выполнять фигуры высшего пилотажа.

После беседы генерал Полбин отпустил. Панина отбывать наказание на гауптвахте, а сам вызвал инженера и дал ему задание самым тщательным образом проверить состояние панинской машины.

Вскоре инженер доложил командиру корпуса:

— Самолет исправен. Никаких разрушений и деформаций его частей не замечено.

Спустя несколько дней Иван Семенович сам поднялся на «пешке» в воздух и над аэродромом выполнил каскад фигур высшего пилотажа. Все наблюдавшие за полетом пришли в восхищение.

После посадки Полбин, выйдя из кабины, сказал летчикам:

— Вы знаете, это не машина, а чудо. Мы сейчас можем выполнять боевые задания и без истребителей. Вот наш истребитель и бомбардировщик, — указал он на стоявший самолет «Петляков-2».

После этого эпизода ПЕ-2 стал в корпусе многоцелевым самолетом. На нем летчики свободно маневрировали, не остерегаясь допускать перегрузки. А отдельные экипажи довели бомбовую нагрузку до 1100 и более килограммов вместо 600 — 700, предусмотренных инструкцией.

И. С. Полбина называли летчиком чкаловской хватки и закалки. Да, это такой же самородок, истинный представитель народа, как и Валерий Павлович Чкалов. Его короткая, но яркая жизнь показывает, как упорно он достигал вершин мастерства в избранном деле.

Он — ровесник первой русской революции. Родился в 1905 году в тюрьме, куда его мать, Ксению Алексеевну, заключили царские сатрапы только за то, что она в кругу односельчан как-то пожаловалась:

— Плохо живется, муж больной, хлеба нет, как быть дальше — не знаю...

Эти слова бедной крестьянки полицейские расценили как агитацию против царского самодержавия и заключили женщину в симбирскую тюрьму. [208]

В детские годы Иван Полбин был пастухом, батраком; подростком поступил на железную дорогу. Жажда знаний привела его в военную школу летчиков.

В конце тридцатых годов И. С. Полбин командовал эскадрильей бомбардировщиков. За подвиги и мужество, проявленные в воздушных боях с японскими самураями на Халхин-Голе, его наградили орденом Ленина.

Иван Семенович Полбин любил летать. Летное дело было его призванием. Вот что написал о нем в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза И. С. Конев:

«Дважды Герой Советского Союза генерал Полбин, командир гвардейского бомбардировочного корпуса, был очень храбрым, я бы даже сказал — безумно храбрым человеком. Причем эта личная храбрость сочеталась у него с высокими командирскими и организаторскими качествами. Всю войну он продолжал летать на выполнение боевых задач, особенно когда это были задачи крупные, ответственные или особо опасные...»

Такие особо ответственные, опасные задачи встали перед бомбардировщиками, когда войска 1-го Украинского фронта в районе Бреслау оказались в тяжелом положении. Понимая всю необходимость в поддержке пехоты с воздуха, генерал Полбин решил лично вести своих крылатых питомцев на боевое задание. Перед вылетом он был бодр, весел.

В назначенный час мощная колонна пикировщиков появилась над Бреслау. За Одером начинался лесной массив. Часть его уже находилась в руках наших войск. Ведущий повел колонну самолетов на десять градусов левее и подал команду к перестроению. Вытянувшись в «пеленг», «пешки» прошли над южной окраиной Бреслау, занятой советскими войсками, и сразу же наткнулись на плотный заградительный огонь вражеских зенитных батарей.

Лавируя между разрывами снарядов, генерал Полбин вывел колонну на цель. Внизу показалось большое скопление танков и автомашин. Ведущий первым ввел самолет в пике. Черные коробки танков и автомашин неслись навстречу, увеличиваясь в размерах.

— Бомбы сброшены! — доложил штурман.

Взрыв! Второй... третий! Самолет, будто лодка на гребне волны, плавно выходил из пикирования. Земля, опрокидываясь, медленно уплывала вниз. За стеклами фонаря пилотской кабины снова заголубело небо. И вдруг машину со страшной силой тряхнуло, и в кабину с грохотом ворвался едкий, удушливый запах серы. Стало темно и нечем дышать... [209]

— Товарищ генерал! Иван Семенович! — закричал правый ведомый Полбина лейтенант Белаш.

Раньше молодой летчик обычно оказывался в верхнем этаже «вертушки». На этот раз командир корпуса включил его в состав своего флагманского звена, и теперь он шел за ведущим. При выходе из пике летчик Белаш первым увидел, как вздрогнул и на мгновение замер окутанный дымом самолет генерала и как потом он стремительно понесся к земле.

В эти секунды летчику показалось, что у него остановилось сердце. Странная тишина оглушила его. Он не слышал ни посвиста ветра за стеклами кабины, ни гула моторов своего самолета. Видел только, как горящая машина уносила любимого командира все дальше и дальше в бездонную пропасть...

— Товарищ командир! Иван Семенович! — продолжал кричать Белаш, сознавая, что бессилен чем-либо помочь генералу. — Только бы город пролетел, только бы не врезался в крышу, — лелеял он в душе последнюю надежду.

И самолет вдруг выровнялся, взмыл и понесся над безжизненными развалинами сгоревших домов на восток, к Одеру. «Туда, скорее туда, — мысленно напутствовал его молодой летчик. — Там ровная площадка на берегу, там близко свои...»

Белаш догнал самолет генерала, летел выше и следил за ним. Он видел, как «Петляков-2», оставляя позади две черные борозды дыма, несся над городом. Летчик готов был даже считать дома, которые осталось пролететь, умолял, требовал — скорее!..

Впереди открылась круглая, как блюдце, площадь. На ней, у стены многоэтажного дома, стояло несколько зенитных орудий.

Языки пламени вдруг охватили левый мотор, и самолет, свалившись на крыло, пошел вниз. Скользнув по асфальту, он врезался в фундамент дома. Грянул взрыв. Над площадью высоко в небо взметнулось облако дыма и пыли.

Так накануне нашей победы над немецко-фашистскими оккупантами оборвалась жизнь прекрасного летчика-новатора, доблестного генерала нашей авиационной гвардии. Он погиб, выполняя свой последний, 157-й боевой вылет. А сколько раз смерть подстерегала его, когда он бесстрашно штурмовал танковые и моторизованные колонны врага, прикрытые плотным зенитным огнем, отражая ожесточенные атаки фашистских истребителей и выполняя другие наиболее сложные и ответственные боевые задачи.

Разве можно забыть, как он, ставя боевую задачу, почти всегда заканчивал свой приказ словами:

— Ведущим колонны пойду я!.. [210]

Да, он действительно и в жизни и в бою был ведущим в самом прекрасном смысле этого слова. За героический подвиг в борьбе с гитлеровскими захватчиками Президиум Верховного Совета СССР Указом от 6 апреля 1945 года посмертно наградил Ивана Семеновича Полбина второй медалью «Золотая Звезда».

Занятый по горло служебными делами, Иван Семенович много думал о детях. Он и сам признавался, что милый образ детей воодушевлял его на славные ратные дела. В феврале 1943 года он писал жене: «Ты должна помнить, что у нас растут дети, их нужно воспитывать полезными обществу». Именно такими они и выросли. По стопам отца пошел сын Ивана Семеновича — Виктор. Он стал летчиком. В начале шестидесятых годов я часто встречался и с дочерью генерала — Галиной. Тогда она была еще студенткой Московского авиационного института имени Серго Орджоникидзе, а ныне работает авиационным инженером.

Рано оборвалась жизнь славного советского генерала. Всего сорок лет прожил Иван Семенович Полбин. Он погиб 11 февраля 1945 года, в день своего рождения. Имя его вечно будет жить в памяти потомков.

Первокурсники Оренбургского высшего военного авиационного училища летчиков с волнением и чувством гордости идут в музей боевой славы. Перед их глазами проходит нелегкая трудовая и боевая жизнь Ивана Семеновича — воспитанника этого училища. Здесь есть портрет и бюст отважного летчика — генерала Ивана Семеновича Полбина, чье славное имя носит училище. Соприкоснувшись с героическим прошлым, будущие летчики с еще большей энергией постигают основы летного мастерства. Вся жизнь генерала Полбина — образец для них, потому что был он кристально чистым, беспримерной храбрости и отваги человеком, коммунистом, непоколебимо верившим в справедливость нашего общего дела, в разгром гитлеровских полчищ, посягнувших на честь и свободу Советской Отчизны.

С открытым сердцем

ПОПКОВ ВИТАЛИЙ ИВАНОВИЧ

Виталий Иванович Попков родился 1 мая 1922 года в Москве в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. В Советской Армии с 1940 года. Начал службу курсантом Чугуевской военно-авиационной школы пилотов. Затем окончил Батайскую военную авиашколу.

С мая 1942 года на фронте. Сражался на Калининском, Донском, Юго-Западном, Степном, 1 и 3-м Украинских фронтах. Был командиром звена, авиаэскадрильи. За годы войны летчик-истребитель В. И. Попков совершил более 300 боевых вылетов, успешно провел 107 боев, лично сбил 41 вражеский самолет.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1943 года В. И. Попкову было присвоено звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. Ныне генерал-лейтенант авиации В. И. Попков находится на ответственной работе в Министерстве обороны СССР. Он заслуженный военный летчик СССР.

Лет пятнадцать тому назад, а может, и больше, зайдя в мастерскую Л. Е. Кербеля, я увидел скульптурный портрет дважды Героя Советского Союза Виталия Ивановича Попкова. Создалось впечатление, что это добрый душой, открытый человек. А Лев Ефимович усилил это впечатление такими словами: «Интереснейшая личность. Идеальный человек. Думаю, что и вас он тоже покорит своей душой, когда встретитесь».

Но мне долго не приходилось встретиться с В. И. Попковым. Многие годы он служил далеко от Москвы, командовал авиационной частью. Я слышал, что за боевую подготовку, освоение новой техники Попков заслужил орден Ленина и орден Красного Знамени. В мирное время это не часто бывает. Хотел к нему съездить, но не собрался. Наверное, отзыв скульптора удерживал, по его мнению, уж очень идеален облик летчика. Бывают ли такие в жизни? Я боялся разочарования.

Как-то по служебным делам я был у инженер-полковника Николая Григорьевича Ильина. С работы вышли вместе. Он предложил пройтись по улице.

— Вчера гуляли на свадьбе, — сказал Ильин как бы между прочим. — Сын фронтового друга женился. У пас, фронтовиков, такая традиция: зовем друг друга на все семейные праздники. Издалека прилетел Попков. Как был, так и остался прекрасным человеком.

— Попков? — встрепенулся я.

— Да, бывший комэск нашего пятого гвардейского истребительного полка, дважды Герой. Может, видели его бюст на Самотечном бульваре, в Москве? — в свою очередь, спросил он.

— Да, конечно. Давно знаете Попкова? [213]

— С первого дня, как его прислали в наш полк, — ответил Ильин. — А точнее, с марта сорок второго года.

Мне повезло — встретил фронтового друга Попкова. И, как вскоре выяснилось, человека с отличной памятью. Своими воспоминаниями Ильин увел меня в март 1942 года, когда он впервые увидел девятнадцатилетнего летчика Виталия Попкова. Это знакомство состоялось при необычных обстоятельствах.

Он помнит, что день тогда был ненастным, сыпал мокрый снег. Открылась дверь дощатого домика КП эскадрильи, и вошли двое — техник Федор Скородкин и сержант в изрядно поношенной шинели. «Вот какой-то непонятный человек, — сказал техник, показывая на сержанта. — Задержал в кабине самолета комэска».

Первым встал командир эскадрильи Герой Советского Союза Василий Ефремов. «В моем самолете? — удивился он. — Что там делали? И кто вы?» Перед ним стоял худощавый черноволосый паренек, одетый совсем странно — не только в изношенную шинель, но и в большие, явно не по размеру, кирзовые сапоги.

Выяснилось, что это новый летчик эскадрильи. Прибыл из Баку. По дороге — пришлось добираться компанией в товарных вагонах, на цистернах — кто-то подменил обмундирование. После представления командиру полка сержант отправился в эскадрилью. На аэродроме его застал липкий снег, он сел в кабину, закрылся фонарем и мысленно полетел в новом самолете ЛАГТ-3. Самолет очень понравился — на таком еще не поднимался в небо.

Командир эскадрильи, терпеливо выслушав нового летчика, широко улыбнулся. Видно, по душе ему пришелся этот худощавый, с лучистыми глазами юноша.

— Хочешь летать на новом «лагге»? — спросил он. — Тогда будешь моим сменщиком.

— А вы много летаете?

— Порядочно, — ответил Ефремов.

— Что же останется на мою долю?

— Поладим, — с улыбкой похлопал его по плечу командир эскадрильи.

Они не только поладили, но и стали в эскадрилье, по выражению летчиков, «спаренной единицей». Самолет редко стоял на аэродроме — то летал на нем командир эскадрильи, то его сменщик Попков. Доставалось механику Федору Скородкину. Он не знал покоя ни днем, ни ночью — беспрерывно готовил машину к бою. На Попкова поначалу смотрел недоверчиво, ревниво, [214] но скоро привязался к нему, полюбил и потом остался до конца войны механиком его машины.

Летчики любили Ефремова. Особенно он нравился Попкову. Любили за постоянную готовность летать и драться с фашистскими летчиками. А между боевыми вылетами никого не было веселее и остроумнее. И еще — он умел быть строгим, когда нужно, и душевным к подчиненным. Попков светлел, когда видел Ефремова. Почти не отходил от него. В одном из первых вылетов на самолете Попкова забарахлил мотор. Пришлось вернуться обратно. «Попадет», — думал молодой летчик. А Ефремов встретил его словами: «Молодец, что дотянул». Попкову хотелось его обнять.

Потом они стали летать вместе, каждый на своей машине, ведущий и ведомый. Схватились с летчиками знаменитой немецкой эскадры. Советские летчики шли прямо в лоб, били с малых дистанций. Закипел страшный бой. Наших было почти вдвое меньше, но они не отступили перед фашистскими асами. Двух сбили. Одного из них — командир эскадрильи. Увлекся боем, ринулся на третий самолет с разрисованным фюзеляжем. И не заметил, что сзади заходил фашист. Попков увидел, но атаковать не смог — израсходовал боеприпасы. Еще какая-то доля секунды, и произошло бы непоправимое. Но Попков дал газ и оказался между двумя самолетами — нашим и немецким. Он заслонил собой Ефремова. Хотел ударить врага винтом, но не успел. Очередь фашистского летчика продырявила его самолет. Все-таки Попков добрался до аэродрома. Ефремов при всех обнял молодого летчика, поцеловал. «Век буду помнить», — сказал он.

О боевых делах молодого летчика мне рассказали другие однополчане — летчики, с которыми я потом не раз встречался. Все они вспоминали о разведке. Перед наступлением Виталий Попков часто летал на разведку. Сначала один, потом в составе эскадрильи. «Ребята, прикрывайте меня сверху, а я спущусь пониже, посмотрю, сфотографирую», — говорил он товарищам. Под вой вражеских зениток его машина маневрировала вблизи земли. Однажды получила повреждение, но легкое. «Видите, я счастливчик, умею хитрить», — смеялся Попков. Товарищи поняли, что он, рискуя собой, бережет их жизни. Ефремов потрепал его волосы: «Не лезь в пекло раньше батьки».

В августе 1942 года подо Ржевом Попков сбил пятый самолет противника. Но случилось так, что в этом бою молодого летчика и самого подбили. Самолет, объятый пламенем, несся к земле. Пламя жгло руки, лицо летчика, вспыхнул комбинезон. [215] Он пытался спасти машину, по спасти ее было уже нельзя. Тогда, напрягая последние силы, почти без сознания перевалился через борт самолета. Парашют не раскрылся — он прогорел. К счастью, Попков упал в жидкое болото.

Обгоревший, чуть живой, он сам добрел до госпиталя. Почти весь день шел лесом, перебирался через речки, болота. Терял сознание, очнувшись, шатаясь, брел в сторону гремевшего фронта.

Когда пришел в себя на госпитальной койке, первое, что сделал, знаками попросил карандаш, бумагу (говорить не мог, запеклись губы) и написал: «Сообщите в мой полк — я живой. Хочу передать товарищам очень важное». Вскоре в палате появились полковые друзья. Они привезли радостную весть: Виталий Попков награжден орденом Ленина. И тут у него сквозь обгоревшие губы прорвались первые слова: «Спасибо, друзья!» Он передал однополчанам исписанные листки, в которых сообщал о новых приемах немецких летчиков и предлагал свою тактику воздушного боя.

— Как летчик высшего класса Виталий Попков сформировался в сорок втором году, — говорили мне его фронтовые товарищи. — На двадцатом году жизни. Скоро его назначили командиром звена, через полгода — командиром эскадрильи. Необычной эскадрильи — в ней стало одиннадцать Героев Советского Союза. И все-таки среди этого созвездия Попков был самой яркой звездой. К двадцати годам он сбил 24 самолета противника и стал Героем Советского Союза. Он никогда не повышал голос на подчиненных, а слушались его беспрекословно.

И еще отмечали летчики, фронтовые друзья: это была самая дружная, слаженная и самая веселая эскадрилья в полку. И в воздухе, и на земле — вместе. Без слов понимали друг друга. А когда выпадала свободная минута, веселились с упоением, с каким и все делали на фронте. Даже неразговорчивый летчик, впоследствии Герой Советского Союза Александр Пчелкин, теплел, оживлялся в этой компании.

Нередко шуткой Попков подбадривал товарищей и в бою, особенно в те дни, когда по многу раз, едва успев заправиться на аэродроме, снова и снова поднимались они в воздух. Всем памятно небо над Курской дугой. В те дни эскадрилья Попкова прикрывала наши части, штурмовала вражеские позиции, атаковала фашистские бомбардировщики и истребители... Сейчас многие удивляются: как хватало физических сил, как не падали от усталости? Тогда Попков отшучивался: «Это наша стихия — в небе родились». [216]

В один из таких дней, после трех воздушных схваток, эскадрилья встретилась с новой волной вражеских истребителей. «Жуткая была карусель», — вспоминают летчики. На выручку врагу подошла ярко раскрашенная машина. Ее сопровождала четверка самолетов. Кто-то из наших летчиков крикнул Попкову:

— Смотри, это он! Опять он!

Виталий сразу узнал старого знакомого. Как-то они встречались, но тогда разошлись. Потом выяснилось, что это был знаменитый немецкий ас, первый из гитлеровцев получивший дубовые листья к рыцарскому кресту. Он сбил двух летчиков полка.

Попков смело пошел на фашистского аса. Пока товарищи Попкова сражались с четверкой сопровождавших истребителей, развернулся головокружительный поединок двух виртуозов-мастеров. Победил Попков. Разрисованный самолет загорелся и пошел вниз. Летчик выбросился с парашютом. Вскоре его привезли. Он не поверил, что его сбил этот худощавый молодой человек, потом добавил, что его сбили случайно на резком ракурсе. Тут не выдержал командир полка: «Выходит, ваши асы не доросли до такой тактики. А мы уже свыше десятка самолетов сбили на резких ракурсах. От него пошли эти «приемы»», — показал командир на Попкова.

Потом были бои над Польшей и Германией. На счет Виталия Попкова записали уже 40 сбитых фашистских самолетов. И вот последний бой над Берлином. Об этом стоит рассказать, так как он тоже раскрывает облик Попкова. Молодой летчик Евгений Сорокин в одном бою совершил ошибку. Случилось так, что вовремя не сумел помочь товарищам. Погиб опытный летчик. После боя Попков увидел новичка в безутешном горе. Попков успокоил его и привел в столовую, где обедали летчики эскадрильи. Тихо, но так, что все слышали, сказал: «Его не трогать. Сами знаете, все получилось случайно. Претензии предъявим потом, если еще раз оплошает».

Попков взял новичка своим ведомым. И не раскаялся — воевал тот в полную силу, мужественно. Сбил несколько самолетов врага. В последнем бою над Берлином они вместе сбили еще четыре самолета, один из них лично Евгений Сорокин. Поддерживает связь Виталий Попков со своим бывшим ведомым и сейчас. Ныне Евгений Сорокин продолжает служить в авиации, он признанный воспитатель и наставник своих подчиненных.

Фронтовая газета, где описывались подвиги Виталия Попкова, попала к его отцу, Ивану Максимовичу, участнику гражданской [217] войны, бывшему командиру бронепоезда. Удивился отец: «Ну и Виталька... Сам ничего не писал. Только одни приветы да короткие сообщения: жив, здоров...» Отправил он сыну письмо. Сначала немного пожурил, потом выразил свою гордость. А под конец пожелал: «Я бы хотел, чтобы ты всегда был солдатом партии, душой коллектива, другом сослуживцев. Чтобы тебя уважали сначала как человека, товарища, а затем уже как героя-командира». Сын ответил, как всегда, коротко и скромно: «Постараюсь». Пришло письмо отцу от его фронтовых друзей. Они написали: «Можете гордиться, Иван Максимович, ваш сын как раз такой, каким вы желаете его видеть. Он большой человек, герой-командир».

...Я не раз бывал дома у Виталия Ивановича Попкова. И всегда, зайдя к нему, видел: у него — гости. Приходят, приезжают из разных городов фронтовые друзья, товарищи по учебе, службе в авиационных частях. Там, где он жил, воевал, учился, работал, обязательно находил у людей самое хорошее к себе отношение.

Квартира Попкова стала своеобразным штабом ветеранов полка. Если возникает какой-то важный вопрос, приходят сюда бывшие фронтовики, на своем «совете» обсуждают его. Однажды они решили дальнейшую судьбу своего фронтового соседа, летчика-штурмовика Героя Советского Союза Петра Сибиркина. Много лет, с самой войны, страдает Сибиркин — дает себя знать осколок, засевший в позвоночнике. Стало невмоготу летчику. А местные врачи не взялись за операцию — слишком сложная, опасная. Совет ветеранов полка решил обратиться с просьбой в Ленинградскую Военно-медицинскую академию. Попков позвонил туда раз, другой. И наконец получил ответ: берутся за операцию. Много было волнений. Теперь они позади. Петр Сибиркин, возвращаясь домой, навестил Виталия Ивановича, поблагодарил за помощь, моральную поддержку.

На квартире Попкова я застал капитана Алексея Кулагина. Не так давно этот летчик награжден орденом Красного Знамени. А когда-то по ранению его не брали в истребительную авиацию, он летал на ПО-2, развозил почту, газеты, запасные части к самолетам. И все время с завистью смотрел на истребителей. Этот тоскливый взгляд заметил Попков и взял летчика к себе в эскадрилью. Сначала «провозные полеты», потом вылеты в качестве ведомого. Правда, Кулагину немного пришлось повоевать, но зато стал он известным летчиком в мирное время. Учитель и ученик остались большими друзьями. [218]

Виталий Иванович показывает мне свои фронтовые фотографии. Между тем молоденьким худощавым вихрастым фронтовым летчиком и нынешним генерал-лейтенантом авиации разница в возрасте тридцать лет. Да, внешне изменился он — седина тронула когда-то смоляные пышные волосы, на обгоревшем лице прибавляются морщинки, пополнел. Но вот я смотрю, как при разговоре с друзьями он весело смеется, как в его больших добрых глазах лучатся теплые искорки, и мне видится прежний Попков. Нет, не гаснут его глаза, все так же открыта душа людям. И я рад, что мое первое впечатление о нем оказалось верным.

В полете «Беркут»

ПОПОВИЧ ПАВЕЛ РОМАНОВИЧ

Павел Романович Попович родился в 1930 году в поселке Узин Киевской области в семье рабочего. По национальности украинец. Член КПСС с 1957 года.

В 1951 году окончил Магнитогорский индустриальный техникум, а затем решил посвятить себя авиации. После окончания военно-авиационного училища с 1954 года служил в авиационных частях Советской Армии. В 1960 году зачислен в отряд космонавтов.

В 1962 году совершил полет на космическом корабле «Восток-4». За проявленные при этом мужество и героизм Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1962 года Павлу Романовичу Поповичу присвоено звание Героя Советского Союза.

В 1968 году успешно окончил Военно-воздушную инженерную академию имени II. Е. Жуковского. После завершения учебы продолжал трудиться в Центре подготовки космонавтов.

В июле 1974 года на боргу транспортного корабля «Союз-14» и орбитальной научной станции «Салют-3» совершил длительный полет, во время которого проведена обширная программа научно-технических и медико-биологических исследований и экспериментов. За успешное осуществление этого полета и проявленные при этом мужество и героизм П. Р. Попович 20 июля 1974 года был награжден второй медалью «Золотая Звезда».

Один из пионеров освоения космоса полковник Павел Романович Попович активно участвует в общественной работе. Он является заместителем председателя Центрального правления Советско-австрийского общества.

В одной из моих старых журналистских тетрадей, привезенных с Байконура, немало записей, сделанных на заре космического летания. Среди них такая: «Групповой полет «Востока-3» и «Востока-4» продолжается. Настроение у наших космических богатырей — Андрияна Николаева и Павла Поповича — превосходное. Они разговаривают друг с другом в космосе, видят свои корабли на орбите. У всех советских людей настроение чудесное: нашей страной открыта новая страница в славной летописи освоения Вселенной».

Тогда, в августе шестьдесят второго, пресса всего мира отмечала, что советские исследователи космоса, впервые осуществившие групповой полет, успешно решили задачи огромной важности, открыли новые возможности для дальнейшего изучения звездного океана. В частности, были проведены неоднократные эксперименты «свободного плавания» в кабинах кораблей, доказана возможность сохранения полной работоспособности при длительном пребывании в состоянии невесомости. Во время полета «Востока-3» и «Востока-4» впервые по телевизионной сети транслировались изображения космонавтов, находившихся на орбитах, чем было положено начало космовидению — непосредственных телепередач из космоса.

Хорошо помнится, как на следующее утро после ухода в космос «Востока-3» с Андрияном Николаевым на борту космодром стал готовиться к старту «Востока-4». В обусловленное время к стартовой площадке подкатил голубой автобус. Еще издали послышалась песня — звонкий голос Павла Поповича вырывался из окон автобуса: «Меня мое сердце в чудесную даль зовет...» [221]

И вот он, мешковато переступая в космическом облачении по бетону площадки, приблизился к председателю Государственной комиссии. Лицо озарено улыбкой, серые глаза искрятся радостью. Космонавт был бодр, держался молодцевато.

— Здоровеньки булы! — шутливо сказал ему председатель после официального рапорта о готовности к полету.

— До побачення! — в тон ответил Павел Попович.

Все время, оставшееся до старта, из динамика громкой связи отчетливо слышался голос Юрия Гагарина: он давал по радио деловые советы Павлу Поповичу. Ответы «Беркута» — таков был его позывной — звучали восторженно. Чувствовалось, что он весь во власти радостного ожидания приближавшегося старта:

— В кабине все нормально, самочувствие — отличное! Объявили минутную готовность. И затем:

— Подъем!

В вихре пламени, оставляя на земле клубы дыма и пыли, ракета, словно огненный клинок, стремительно врезалась в синее небо. Подобно тысячеорудийному салюту прогрохотали могучие двигатели. Где-то в стратосфере медленно таял инверсионный след. А из репродуктора слышался голос:

— Я «Беркут». Настроение отличное. Перегрузки растут. Все идет хорошо!

Ракета сверкающей звездочкой ушла в зенит, скрылась из виду.

— Лихо взлетел Павло! — одобрительно сказал Сергей Павлович Королев.

Да, с чудесным, солнечным настроением, искрометно поднялся в космос Павел Попович.

«Восток-4», выйдя на орбиту, оказался в 5 километрах от «Востока-3». Командиры кораблей немедленно установили двустороннюю радиосвязь.

Словно солдаты, плечом к плечу, зашагали они по звездной дороге космоса.

В том жарком августе шестьдесят второго на космодроме в мой журналистский блокнот рукой командира «Востока-4» были вписаны такие слова, обращенные к читателям «Правды»: «Я коммунист, i, як наложить члену ленинськой парти, виконаю вшювщальне завдання, покладене на мене радянським народом та урядом».

48 раз облетев земной шар, Павел Попович, секретарь партийной организации летчиков-космонавтов, блестяще выполнил задание. По возвращении в Москву, после торжественной встречи [222] на Красной площади, товарищ Л. И. Брежнев в Большом Кремлевском дворце вручил обоим командирам кораблей ордена Ленина и «Золотые Звезды» Героев Советского Союза.

— В этих наградах, — сказал Леонид Ильич космонавтам, — выражена благодарность нашего народа, его ленинской партии за ваше смелое и талантливое служение делу коммунизма.

А чуть позже московское небо расцветилось огнями салюта в ознаменование выдающегося успеха советской науки и техники — первого в мире группового полета космических кораблей — и в честь Дня Воздушного Флота СССР. Отблески фейерверка ярко вспыхивали на «Золотой Звезде» Павла Поповича и на ордене «Знак Почета», прикрепленном к костюму его жены — Марии Лаврентьевны. Совсем недавно, в 1961-м, «гагаринском» году, она, пилотируя ЯК-18, отличилась на авиационном параде в групповом полете над Тушином. Теперь, в 30-й День Воздушного Флота, высшую награду Родины, и тоже за групповой полет — только не в тропосфере, а в космосе, — заслужил глава семьи пилотов Поповичей — Павел Романович.

Еще в пору босоногого детства испытал сын кочегара сахарного завода Павло Попович восхищение мужеством и бесстрашием советского летчика. Автору этих строк довелось побывать в тихом украинском Узине — родном городке Космонавта Четыре — в крытой соломой хате, где сохранились и люлька, в которой его баюкали, и самодельные игрушки, и впервые прочитанный томик стихов Тараса Шевченко. В этом самом дворе, взобравшись на поросший лебедой погребок, одиннадцатилетний Павло в первое лето Великой Отечественной тревожно следил, как сражаются в небе наши летчики. Отсюда он побежал в тот памятный день к зданию школы, где упал подбитый врагом краснозвездный самолет. Павло видел, как тяжело шел по небу израненный вражьими зенитками «Ильюшин», как атаковывали его несколько фашистских истребителей. Слишком неравны были силы. Когда вытащили из кабины убитого летчика, машина взорвалась, огнем сильно опалило отца Павла. Лечась от ожогов, Роман Порфирьевич говорил сыну:

— А все же летчик — самая храбрая профессия на свете...

И решили тогда отец с сыном: быть Павлу летчиком.

Но еще многое пережилось и повидалось лихим парубком до тех пор, пока он породнился с небом. Тяжелая пора фашистской оккупации, работа угольщиком, Белоцерковское ремесленное училище... У меня сохранились страницы записи одной из давних, самых первых бесед с Павлом Поповичем. Еще до полета [223] на «Востоке-4», придя в редакцию «Правды», он рассказывал о своей юности. Приведу здесь некоторые из тех записей:

« — В сорок седьмом закончил ремесленное по пятому разряду и вечернюю школу-семилетку, — говорил он тогда. — Что же делать? Идти на завод сельхозмашин, как предлагают, или учиться дальше, в техникуме? Но в каком? Места имелись лишь в Магнитогорске, на строительном факультете индустриального техникума. Представляете: где Белая Церковь и где Магнитогорск? За тридевять земель. Одиннадцать суток ехали до того Магнитогорска. «Куда вы, — говорят, — опоздали...» Ну, как тут носы не повесить? Стоим, не знаем, что делать. Вызывают нашу команду до директора. «У нас, — говорит, — перебор. И обмундирования нет». Но все же глянул в документы. А там — похвальные листы. Словом, зачислили. А я-то раньше учился на украинском языке, а тут — русский. Ну, думаю, труба тебе, Павло! Но все же начал заниматься. Усиленно. И пошли, пошли оценки. Удержался, в общем...»

« — ...В сорок девятом записался в планерную школу. Весь теоретический курс прошел. А когда начались полеты — вывихнул ногу, подниматься в воздух не пришлось. Но на следующий год — в аэроклуб. Сначала снова теория. Потом полеты. На УТ-2. В самом первом полете ничегошеньки-то я не увидел и не понял, даже аэродрома не нашел. А инструктор только посмеялся: «Не огорчайся, Павел, у многих так случается». И вправду, дело потом пошло, самостоятельно вылетел одним из первых.

Аэроклуб аэроклубом, а надо и над дипломным проектом работать. Тема практическая: «Реконструкция общежития техникума трудовых резервов». Жили мы тогда в нем по 20 — 30 парней в комнате. Вот и надо было сообразить, как лучше расселить студентов, соединив два соседних дома. Работу рецензировал сам главный архитектор города, и за решение фасада нового здания поставили оценку «отлично»...»

« — ...В сентябре пятьдесят первого укатил из Магнитогорска в авиационное училище. Там и познакомился с Мариной, точнее, Марией Лаврентьевной. Она работала на местном заводе и училась летать в аэроклубе. Познакомились. Но встречаться долго не пришлось: на целых три года разошлись наши учебные пути-дороги. И только в пятьдесят пятом, когда отпуска совпали, встретились у ее родителей, под Великими Луками, и поженились...»

Беспокойная военная служба Павла Поповича проходила на Дальнем Востоке, на Севере, в Московском военном округе; полеты на реактивных, сверхзвуковых самолетах. А дома, на вешалке, [224] две летные куртки — мужа летчика-истребителя, а рядом — жены: летчика-спортсмена, испытателя, рекордсмена.

По-разному складывалась жизнь в авиагарнизонах, где довелось служить Павлу Поповичу. Но в каждом из них летчик Попович по-своему проявлял себя, и не только в воздухе, но и на земле. Помнится, еще в шестьдесят втором году, вскоре после полета «Востока-4», в почте «Правды» среди многих писем, славящих очередное свершение в космосе, было и пришедшее из города Адлера. В письме жены офицера в отставке Л. С. Хохлуновой приводились любопытные подробности, добавляющие новые штрихи к облику Павла Поповича:

«Мне пришлось много поездить с мужем за двадцать лет его воинской службы. Жили мы и на Севере, где в одном полку с мужем служил летчик Павел Романович Попович — ныне космонавт. Случилось так, что мы, женщины, узнали о его музыкальном таланте. Пошли к командиру полка и попросили побеседовать с Поповичем, узнать, не согласится ли тот принять участие в нашей художественной самодеятельности. Павел Романович взялся за дело с энтузиазмом, все свободное время проводил в клубе и организовал такую самодеятельность, что слава о ней пошла за пределы нашего гарнизона. Мы с концертами побывали во многих близлежащих поселках, у лесорубов. Нас встречали с радостью и после выступления просили приезжать чаще. Павел обычно исполнял сольные номера, особенно любил народные украинские песни.

Морозные зимние вечера мы проводили в своем клубе. Как сейчас помню, ставили инсценировку «Ой, хотела меня мать замуж отдать». На сцену вышли семеро женихов, девушка, которую хотели выдать замуж, и мать, в сарафане, повязанная платочком — типичная деревенская женщина. Когда пьеса окончилась и мать сняла платочек, зрители, заполнившие зал, увидели, что перед ними... Павел Попович. Сперва от удивления все замолкли, а потом раздался взрыв смеха и бурные аплодисменты. «Артисты» раскланялись и ушли, а Павла зрители долго не хотели отпускать: так им пришлась по душе его игра...

Недавно мы смотрели передачи Московского телецентра и на «Голубом огоньке» увидели космонавтов, в том числе и Павла Поповича. И мне захотелось рассказать о нем, о том, как нам приятно, что наш бывший однополчанин стоит в одном ряду с героями-космонавтами. Желаем ему здоровья, счастья и долгих лет жизни. Семья Хохлуновых».

Вскоре после завершения службы в северном гарнизоне, о [225] котором шла речь в приведенном письме, Павел Попович стал первым жителем Звездного городка. Его, входившего в число авиаторов, образовавших крепкое ядро первой группы космонавтов, избрали секретарем партийной организации. А это значило: надо во всем быть впереди — на занятиях и тренировках, в спорте и общественной работе, а точнее, в готовности к космическому полету. Первым в космос пошел принятый этой партийной организацией в члены КПСС Юрий Гагарин. На старте его напутствовал по радио от имени товарищей-коммунистов Павел Попович.

Провожал Павел Попович на орбиту и Германа Титова; память о том — красная нарукавная повязка дежурного. А они — Гагарин и Титов, сменяя друг друга, неотрывно находились на пункте управления, пока Космонавт Четыре пребывал в космосе; одними из первых обняли они его после приземления. Говоря о тех днях, Герман Титов в своей книге «Голубая моя планета» припомнил, как Павел Попович однажды сказал друзьям:

— Когда полечу в космос, обязательно возьму с собой вот это, — и, расстегнув китель, достал из внутреннего кармана записную книжечку. В ней лежал квадратик шелка, на котором был вышит портрет Володи Ульянова.

Космонавт Четыре взял на борт корабля портрет Ленина, и кто знает, может, именно поэтому особенно проникновенно звучали насыщенные ленинскими идеями мира и дружбы приветствия народам всех континентов, которые командир «Востока-4» от имени советских людей передавал по радио с высокой орбиты. Сопровождая Павла Поповича в зарубежных поездках, мне довелось трижды пересечь вместе с ним Атлантический океан, не раз слышать его рассказы о Родине. Выступая на берегах Африки перед гвинейскими портовиками, дружески беседуя в Бразилии с «форжадорами» — мастерами горячей штамповки металла, встречаясь с мачетеро и рыбаками революционной Кубы, Павел Романович пламенно, ярко рассказывал, как уверенно идут коммунисты в авангарде человечества.

После первого в мире группового рейса в космосе, блестяще проведенного с Андрияном Николаевым, Павел Попович 16 раз провожал на космические орбиты своих друзей по Звездному городку. Иные из них, как дублер по «Востоку-4» Владимир Комаров или напарник по групповому полету Андриян Николаев, как бортинженер Владислав Волков, поднимались в космос дважды, а Владимир Шаталов и Алексей Елисеев — трижды. Советские исследователи успешно решали новые задачи освоения [226] космического пространства. Кипучему Павлу Поповичу не терпелось снова внести свой вклад в эти исследования. Но он хорошо усвоил совет, высказанный как-то академиком С. П. Королевым: «Космос не терпит торопливости, а поэтому космонавт должен умело ждать своего часа». И Попович старался направить силы и энергию к тому, чтобы все время быть в должной «космической» форме.

Незадолго до памятной для Павла Поповича даты — десятилетия его первого космического полета — в Звездный городок вместе с Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым приезжал Первый секретарь ЦК Компартии Кубы Фидель Кастро и другие кубинские партийные и государственные деятели. В числе тех, кто встречал гостей, был и он, командир «Востока-4». Многие кубинские товарищи хорошо знали его по первому приезду на Кубу — тогда он привез им в подарок пахнущую хвоей русскую елку, а местные рыбаки подарили космонавту розоватую раковину со дна Карибского моря. Приложишь ее к уху — и будто слышишь гул океанского прибоя да шелест пальмовых листьев...

Знакомые кубинцы интересовались жизнью Павла Поповича, его семьей, планами на будущее.

— Четыре года назад, вместе с Юрием Гагариным и другими товарищами, завершил учебу в «Жуковке» — Военно-воздушной инженерной академии, — отвечал он на вопросы. — Марина летает на огромных «Антеях», ставит рекорды. У нашей дочери Наташи появилась сестренка — Оксана...

— А скоро ли опять в космос?

— Дывлюсь я на небо та и думку гадаю, когда ж к дальним звездам знов я злитаю... — певучим говорком, перефразируя любимую песню, неопределенно отвечал Павел Попович.

Но по его живо блестевшим глазам можно было понять: он совсем не против, чтобы любой следующий старт был и его вторым стартом в космос.

И вот этот радостный день пришел. Космонавт Четыре — Герой Советского Союза Павел Романович Попович — вечером 3 июля 1974 года поднялся в космос на «Союзе-14». Это был 21-й старт советских исследователей в бескрайний звездный океан. Но для сидевшего в кабине рядом с командиром «Сою-за-14» бортинженера Юрия Петровича Артюхина — первый.

Ровесник Павла Поповича Юрий Артюхин пришел в Звездный городок вскоре после группового полета «Востока-3» и «Востока-4». Все, что происходило в космосе с той поры, происходило на его глазах, частенько при прямом его участии. [227]

В утвержденной Юрием Гагариным характеристике способностей Юрия Артюхина говорилось: «В работе и учебе — настойчив, зарекомендовал себя трудолюбивым. По характеру выдержан и общителен. Пользуется авторитетом у товарищей». К рейсу на «Союзе-14» они — Павел Попович и Юрий Артюхин — готовились вместе, отменно «слетались» на тренажерах.

25 исследователей, поднимавшихся на орбиты после полета Космонавта Четыре, вписали в летопись отечественной космонавтики немало блестящих страниц. Теперь Павлу Поповичу вместе с Космонавтом Тридцать Юрием Артюхиным следовало внести новый вклад в изучение и освоение звездного океана. И экипаж блестяще выполнил возложенную на него трудную задачу.

Поднявшись на орбиту, космонавты, как это было задумано, оказались примерно в 3500 километрах от уже находившейся в космосе орбитальной научной станции «Салют-3». Управляя «Союзом-14», проведя бортовыми двигателями четыре коррекции, экипаж «догнал» станцию, сократил расстояние до прямой видимости. И тогда пришли в движение бортовые автоматические системы поиска, ориентации, сближения. А в 100 метрах от станции Павел Попович взял управление в свои руки. «Союз» причалил к «Салюту», накрепко состыковался с ним. Космонавты — сначала бортинженер, а затем командир — перешли в стокубометровый звездный дом.

Космическая система «Салют» — «Союз» полмесяца летала над планетой. За эти 15 суток экипаж провел большую научно-исследовательскую работу. Миллионы телезрителей, слушая репортажи космонавтов, как бы вместе с ними «обживали» рабочий, научный и бытовой отсеки «Салюта», видели, как экипаж привыкает к состоянию невесомости, ведет наблюдения, работает с научной аппаратурой, занимается физическими упражнениями, отдыхает. На борту «Салюта» все время царили бодрый настрой, уверенность экипажа в своих силах.

«Беркут» — таким, как и тогда, в шестьдесят втором, был позывной командира — ласково назвал ракету, выведшую корабль на орбиту, «Ласточкой», а орбитальную станцию — «Красавицей». Талантливо сработанная умом советских конструкторов, руками советских инженеров и рабочих, она поистине прекрасна — и снаружи, блистающая в солнечных лучах, с крупно выведенными на борту гордыми буквами «СССР», и внутри — щедро оснащенная уникальной научной аппаратурой, располагающая необходимым комфортом для экипажа. Весом более 25 тонн, объемом примерно в две железнодорожные цистерны, [228] она с причаленным транспортным кораблем виток за витком опоясывала планету. Ночами с Земли среди многих звезд можно было увидеть движущуюся — «Салют-3».

В «звездном доме» Павел Попович и Юрий Артюхин располагали тремя просторными комнатами. В командной рубке — приборы и агрегаты управления системами станции, радиоаппаратура для связи «Салюта-3» с Землей. В так называемом бытовом отсеке — спальные места, кресла для отдыха, обеденный стол. Тут же небольшая библиотечка, продуктовые шкафы с запасом «космических» блюд и даже своеобразная кухня — приборы для подогрева завтрака, обеда, ужина. В этом отсеке находится и различная аппаратура для медицинского самоконтроля. В третьей комнате — научном отсеке — сосредоточена основная масса приборов, с помощью которых космонавты вели наблюдения, проводили эксперименты, предусмотренные программой.

«Полы» и «потолки» станции окрашены в темные и более светлые тона, дабы в состоянии невесомости экипаж мог свободно ориентироваться в своем замкнутом помещении. Для преодоления вредного воздействия факторов невесомости на человеческий организм «Салют-3» оснащен специальным физическим комплексным тренажером типа «бегущая дорожка». Пользуясь им, космонавты могли бегать, ходить, прыгать на месте, имитировать упражнения с гантелями и штангой. И надо сказать, регулярные занятия на этом тренажере помогли Павлу Поповичу и Юрию Артюхину быстро адаптироваться, привыкнуть к состоянию невесомости, а затем, после приземления, и к обычным условиям.

На борту орбитальной станции в течение 15 суток экипаж последовательно выполнял обширную программу научно-технических и медико-биологических исследований, экспериментов. Многие из них выполнялись впервые, их результаты дали немало новых сведений, необходимых для дальнейшего развития космонавтики.

К числу таких работ следует отнести опыты, выясняющие степень влияния вибрации на различного рода маятниковые приборы в условиях невесомости. Экипаж «Салюта-3» отрабатывал методику автономной навигации космических аппаратов, проводил фотографирование сумеречного и дневного горизонтов Земли, изучал верхние слои земной атмосферы. Космонавты засняли обширные области земной поверхности республик Средней Азии — этот «взгляд из космоса» облегчит труд геологов. Павел Попович и Юрий Артюхин вели исследования земель, [229] подверженных засолению, изучали состояние ледников, оценивали динамику изменения береговой линии Каспийского моря, осуществляли контроль за мелиоративными мероприятиями на Кавказе и в других районах страны, производили оценку лесных массивов. Все эти и многие другие работы сочетались с обширными медико-биологическими исследованиями и наблюдениями. Каждый полетный день был загружен до предела.

Бортжурнал «Салюта-3» ежедневно пополнялся подробными записями, сделанными в космосе. Выводы из наблюдений и экспериментов, проведенных на орбите, несомненно, по-доброму послужат и в дальнейших научно-исследовательских трудах командира и бортинженера «Союза-14» — «Салюта-3».

Отправляясь в звездный рейс, оба космонавта жили одной мечтой — достойно выполнить задание, а потом:

Павел Попович. Займусь кандидатской диссертацией, посвященной космическим полетам.

Юрий Артюхин. Я тоже наконец засяду за диссертацию, которую еще не закончил.

И они оба повторили это при возвращении на Землю, добавив:

— Если доверят, будем готовиться к новым полетам.

За сутки до того, как «Союз-14» отошел от орбитальной станции, с экипажем, заканчивавшим подготовку ее к работе в автоматическом режиме, разговаривал по радио председатель Государственной комиссии, которой Центральный Комитет партии и Советское правительство поручили руководить новым свершением в космосе.

— Действовали отлично, — сказал он космонавтам, — научные, народнохозяйственные эксперименты выполнены полностью. С радостью ждем встречи с вами.

А далее все происходило так, как и было запланировано. Расстыковавшись с «Салютом-3» и проводив его долгим взглядом из иллюминаторов «Союза-14», экипаж повел транспортный корабль к Земле. В нужный момент сработала тормозная двигательная установка. Стремительно пересекая плотные слои атмосферы, корабль — опять-таки на заданной высоте — выбросил парашют и стал плавно опускаться на нем. Пришла в действие система мягкой посадки.

19 июля 1974 года, в 15 часов 21 минуту, точно, как и рассчитали баллистики, космонавты, пробыв в полете 378 часов, приземлились.

Гостеприимно приняла их целинная, индустриальная, много [230] лет уже слывущая «космической» казахская земля. В 1962 году Павел Попович завершил свой полет неподалеку от Караганды; теперь, через 12 лет, вместе с Юрием Артюхиным — возле Джезказгана, трудящиеся которого широко открыли космонавтам братские объятия. Туда, на казахские просторы, пришло поздравление товарищей Л. И. Брежнева, П. В. Подгорного и А. Н. Косыгина космическому экипажу, всем коллективам и организациям, участвовавшим в подготовке и осуществлении полета орбитальной научной станции «Салют-3» и транспортного корабля «Союз-14».

— Советской наукой и техникой, героическими космонавтами, — говорилось в этом поздравлении, — сделан еще один важный шаг в освоении космического пространства. Создание орбитальных научных станций и транспортных кораблей для их обслуживания открывает широкие перспективы в изучении космоса и практическом использовании полученных результатов.

Первыми поздравили джезказганцы космонавтов и с высокими наградами. Герой Советского Союза Павел Попович был удостоен ордена Ленина и второй медали «Золотая Звезда», а Юрий Артюхин — ордена Ленина и звания Героя Советского Союза. А затем — радостные объятия с родными и близкими, с товарищами в Звездном городке. И первое, что, следуя священной традиции советских космонавтов, сделали только что возвратившиеся с орбиты Павел Попович и Юрий Артюхин, — возложили цветы к подножию памятника Юрию Гагарину. Он, открывший человечеству дорогу в космос, словно бы и по сей день широко шагает по звездному пути. А вместе с ним — экипажи новых и новых наших космических кораблей.

И так будет всегда!

В бой ведущий

ПРОХОРОВ АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

Алексей Николаевич Прохоров родился в 1923 году в селе Рождественское Борисоглебского района Воронежской области. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

В 1940 году успешно окончил Борисоглебский аэроклуб. Затем учился в Балашовской военной школе пилотов, по окончании которой в 1942 году был направлен на Ленинградский, затем на 3-й Белорусский фронт. Был командиром звена, эскадрильи. Всего в годы войны совершил 238 боевых вылетов.

Звание Героя Советского Союза А. И. Прохорову присвоено 19 апреля 1945 года. 29 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны А. Ы. Прохоров решил посвятить свою жизнь дальнейшему укреплению Военно-Воздушных Сил Советской Армии. В 1950 году он успешно окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, служил в войсках. С 1967 года полковник А. Н. Прохоров находится на преподавательской работе в военной академии. Все свои знания и богатый боевой опыт передает молодым командирам.

День был не по-весеннему хмурый. Темные облака плотно закрыли небо. Густой, влажный воздух пропитан дымом и тем волнующим запахом бензина, масла и металла, который так знаком каждому летчику. Колеса «илов» глубоко вдавились в раскисшую землю, покрытую тонкой коркой льда. Кое-где виднеется серый, ноздреватый снег, торчат засохшие стебли прошлогодней картофельной ботвы — под аэродром использовали огороды. Землю наскоро разровняли, и если бы не дожди, то для фронтовых условий аэродром был бы сносный. Сейчас же грунт раскис, и летчики с опаской смотрели на небо: если опять пойдет дождь, взлетать и садиться будет невозможно.

— Что-то задерживается наш командир, — сказал лейтенант Полянин, обращаясь к двум товарищам, стоявшим рядом с ним у самолета. В этот момент от командного пункта отошел капитан Прохоров и, не обращая внимания на лужи, быстро зашагал в их сторону. Он на ходу складывал карту. Летчики терпеливо ждали. Они любили своего командира и гордились им.

Требовательный, не терпящий бесшабашности и недисциплинированности, он настойчиво учил подчиненных, вникал во все их нужды. Полеты с Прохоровым давали многое, в каждом бою он вводил что-то новое, поучительное. Сколько раз положение казалось безвыходным, но его спокойный голос вовремя подсказывал решение, единственно верное в сложившейся обстановке. И группа благополучно возвращалась с задания, чтобы через некоторое время снова лететь на штурмовку. Разбитые эшелоны, разрушенные мосты, горящие автомашины и трупы ненавистных врагов оставались там, где пролетал Прохоров со своими летчиками. О нем и его друге, капитане В. А. Алексенко, с которым он часто вылетал в паре, создавались легенды. [233] Случалось, что другие летчики не могли отыскать цель или она казалась неуязвимой — так надежно прикрывал ее противник всеми средствами противовоздушной обороны. И тогда туда летел Прохоров. Цель находили и неизменно поражали.

Он достиг виртуозности в искусстве владения самолетом. Глядя на молодого человека, почти юношу, трудно было поверить, что этот двадцатидвухлетний командир эскадрильи имеет за плечами более 200 боевых вылетов, десятки раз попадал в такие трудные положения, что только огромная воля, смелость и вера в свои силы спасали его, помогали выходить победителем.

Прохоров любил свою профессию. К каждому вылету он тщательно готовился на земле, старался предусмотреть самые различные варианты, в которых может проходить полет. Намеченный ранее план в воздухе не сковывал его. Стоило измениться обстановке, и сразу же менялась тактика. Это умение быстро принять решение являлось, пожалуй, основой его успехов.

Умение приходило в боях. Как-то их эскадрилья получила задание нанести в сумерках бомбовый удар по цели, прикрываемой зенитной артиллерией. Кроме того, зенитные средства располагались и на территории, над которой должны были пролетать самолеты. Поэтому весьма важно было учесть все это при выборе маршрута.

К вечеру погода стала портиться. Однако точно в назначенное время самолеты взлетели. Один за другим, с небольшим временным интервалом они вышли на маршрут. Наконец самолеты приблизились к цели и начали сбрасывать бомбы.

Один самолет, который летел третьим, был сбит зенитной артиллерией.

На разборе полетов выяснили основную причину гибели экипажа. Она состояла в том, что самолеты летели друг за другом по одному маршруту. Это позволило зенитчикам подготовиться и встретить третий самолет метким огнем. Значит, прежде чем планировать полет, нужно тщательнее продумать, какие тактические приемы в нем использовать.

Летчики сделали еще один вывод, что на малых высотах всякое маневрирование в районе действий зенитной артиллерии ведет к лишнему времени пребывания над целью, а главное, к потере основного преимущества — внезапности. Вследствие этого противник может открыть заградительный огонь. Поэтому в таких полетах маневрировать можно по курсу малыми отворотами с минимальной потерей скорости. [234] Так от полета к полету выявлялись положительные и отрицательные стороны действий на малых высотах, рождались нужные рекомендации.

Особенно хорошо выполнял боевые полеты Прохоров. В каждом полете он старался показать летчикам, что действовать на малых высотах нужно с учетом местности, что от того, как построен маршрут, зависит успех выполнения задания. Если над позициями зенитной артиллерии надо пролетать как можно быстрее по прямой, то сам маршрут на всем протяжении строить по прямой было бы неправильно.

Прохоров пришел к выводу, что, избегая районов, насыщенных средствами ПВО, линию пути надо составлять из небольших отрезков, которые в сумме создавали бы изломанный маршрут. Начало и конец каждого отрезка обозначать характерными ориентирами, хорошо видимыми на местности. Тогда экипаж будет иметь возможность чаще контролировать правильность полета.

Однажды Прохорову было поручено произвести бомбометание днем по цели, прикрытой мощной системой ПВО. Он решил весь маршрут построить на малой высоте.

Лучшим противоистребительным маневром при таком полете Прохоров считал периодическое кратковременное изменение курса полета. На какую высоту должен уклоняться самолет, сколько времени нужно лететь с новым курсом? На эти вопросы можно было ответить, только тщательно проанализировав тактические возможности истребителей противника и пунктов их наведения.

Если учесть, что на определение новых данных о цели системой ПВО, передачу команд в воздух летчику-истребителю и на сближение требуется в среднем 3,5 — 4 минуты, то противоистребительный маневр нужно строить с таким расчетом, чтобы через каждые 3 — 3,5 минуты менять курс полета. Отворачивать от заданного курса Прохоров решил на 25 — 30 градусов, ибо если сделать отворот на меньший угол, то истребителю легче осуществить перехват, а пункту наведения перенацеливание. Отворот на больший угол намного удлиняет маршрут. Противоистребительный маневр значительно увеличивает путь, вносит дополнительные трудности.

Если придется лететь над районом, где расположены истребители противника и возможен перехват, нужно будет прибегнуть ж маневру до выхода на поворотный ориентир, от которого можно лететь с новым курсом. Прохоров понимал, что изломы маршрута не могут полностью заменить противоистребительного [235] маневра по курсу. Ведь как бы ни были малы отрезки маршрута между характерными ориентирами, полет по любому из них займет гораздо больше 3 — 4 минут.

Маршрут он разделил на короткие отрезки, которые соединяли характерные ориентиры, имеющиеся на местности. Ориентиры, намеченные как поворотные пункты, изучил по карте. Наметил запасные на случай, если основные не будут обнаружены, учел рельеф местности.

Готовясь к вылету, Прохоров старался добиться того, чтобы подчиненные четко представляли себе весь полет от взлета до посадки, твердо знали последовательность действий во всех случаях изменения обстановки: если ухудшатся метеоусловия, если самолет будет атакован истребителями или его обстреляет зенитная артиллерия противника. Ведь малейшая недоработка, нечеткие или несвоевременные действия в воздухе могли привести к неудаче.

«Любой тактический прием только тогда приносит пользу, когда он выполняется своевременно и четко, содержит элементы творчества», — внушал Прохоров своим летчикам.

Летчики с большим вниманием слушали объяснение командира эскадрильи. Нетерпеливый Алексей Полянин подвинулся ближе, заглядывая в карту. Прохоров посмотрел на него и вспомнил о своем брате, погибшем в 1941 году. Полянин был похож на него: такие же серые большие глаза, волевые складки около рта. Не хочется думать, что больше никогда не увидит Виктора. Кажется, все это было очень давно — мирная жизнь, уютная комната, лампа с зеленым абажуром, у стола мать читает им вслух. Неужели это все было? Родной Борисоглебск; аэроклуб, где впервые семнадцатилетним пареньком поднялся на самолете в воздух; Хопер, куда с отцом ходили на рыбалку. Как-то живут старики?.. В последнем письме отец жалуется на здоровье, пишет, что болят ноги. А на почте, где он работает, сейчас много дел: ведь почти у каждой семьи кто-то на фронте, и одна надежда, что придет такой дорогой и знакомый треугольный конверт со скупыми строчками наспех написанного письма.

— Какое будет задание, товарищ гвардии капитан? — спросил Полянин.

«Не вытерпел все-таки», — улыбнувшись, подумал Прохоров.

— Задание серьезное, — медленно начал он. — Сначала вылетает звено капитана Катюнина. На высоте 600 метров заход на цель со стороны моря. За ним летим мы. Над аэродромом истребителей ожидаем их взлета и с прикрытием идем тем же маршрутом. [230] Цель — здесь, — показал он на карте обступившим его летчикам. — Разведка сообщила, что у немцев в районе Хайлигенбайль скопление техники и войск, сильно прикрытых зенитными средствами. Заходить будем тоже со стороны моря. Истребители прикроют с воздуха. Заход на бреющем. Звено поведу я. Целей должно быть много, не разбрасываться, не увлекаться, — и он выразительно посмотрел на Полянина.

Все улыбнулись, а Полянин, нахмурившись, потупился. «Вот ведь какой — все еще помнит», — подумал он.

Об этом случае знал весь полк. А. П. Полянин как-то штурмовал колонну немецких грузовиков и увидел, как в сторону отъехала легковая автомашина. Наверное, начальство, решил он и, спикировав на нее, выстрелил из пушек. Но шофер, видимо, был опытный, машина вильнула в сторону и продолжала мчаться по полю. Полянин развернулся, еще раз зашел на нее, и опять машина ускользнула. Рассвирепев, он снизился почти до земли и в упор выпустил по ней длинную очередь. Машина перевернулась и загорелась. Он спохватился, что колонна продолжает движение, вышел на нее, но пушки молчали — весь остаток снарядов истратил на злополучную машину. По возвращении на аэродром Полянин получил нагоняй от Прохорова, а Николай Каленов даже нарисовал на него карикатуру в боевом листке.

...Прохоров продолжал подробно рассказывать о задании, останавливаясь на самых мелких деталях. Полянин нетерпеливо топтался в ожидании команды. «Ну что так много объяснять, ведь не первый раз вылетаем» — говорил весь его вид.

— Вопросы есть? — спросил Прохоров.

— Все ясно, — медленно ответил Каленов.

Прохоров посмотрел на своих летчиков. Как дороги и близки стали они ему за годы войны! Он знал все привычки и характер каждого из них. Вот Алексей Дерябин, с которым в прошлом году ставили дымовую завесу недалеко от Нарвы. За выполнение этого задания Военный совет армии объявил всей группе благодарность.

Был март, и погода тоже не радовала, была даже хуже, чем сейчас. Самолеты летели почти в облаках, низко нависших над землей. Немногие верили, что задание будет выполнено — уж очень яростно сопротивлялся враг, истребители не давали приблизиться к району, выстрелы зениток сопровождали почти на всем маршруте. Но они все-таки поставили завесу, и наши войска смогли развить успех наступления. А. Н. Дерябин действовал [237] хладнокровно, но у него еще чувствовалась некоторая медлительность, особенно при разворотах, о чем постоянно приходилось говорить. Зато в феврале 1945 года, когда летали пятеркой на вражеские батареи под Гранцем, он действовал безукоризненно. Они подавили тогда три батареи и уничтожили несколько автомашин.

Полянин, наоборот, быстро реагирует на замечания, хорошо владеет самолетом, но нетерпелив и слишком увлекается боем, приходится напоминать, чтобы при атаках следил за воздухом и не отрывался от товарищей.

Месяц назад, когда пятеркой прикрывали пехоту в районе Айзенберга, он уничтожил несколько автомашин. Было много зениток. Со всех сторон вспыхивали разрывы. Когда взорвался склад боеприпасов, то тряхнуло так, что думали не выдержат самолеты. Но все окончилось благополучно, пятерка вернулась невредимой.

Н. А. Каленов. Ну, этот любимец! В 1944 году пришел он в звено. В первых вылетах нередко терял ориентировку, действовал неуверенно, но это скоро прошло. Скоро год, как летают вместе, и теперь его не узнать — отличный стал штурмовик.

Прохоров был уверен в своих летчиках. Кажется, все предусмотрено, задание всем понятно.

Но все пошло не так, как рассчитали на земле. Первое звено давно ушло к цели, а они кружили над аэродромом истребителей. Те так и не взлетели, и Прохоров повел звено без прикрытия. Серая щетина леса и бурая земля смутно виднелись внизу. Временами туман, смешанный с дымом, закрывал все. В этот момент казалось, что самолеты не движутся, а "висят на одном месте. Но вот ветер сдувал туман, и опять мелькали отдельные дома, темные дороги, извилистые речушки со свинцовой водой.

Здесь еще недавно бушевала война. Валялись разбитые машины, танки, пушки с нелепо торчащими вверх или уткнувшимися в землю стволами. В стороне что-то горело огромным костром.

Всякий раз, как самолеты выскакивали из тумана, Прохоров внимательно осматривал все видимое пространство вокруг. Линия фронта близко, и можно было ожидать нападения истребителей противника. Правда, с начала 1945 года фашисты редко рисковали нападать на группы штурмовиков. Они знали, что «летающие танки» могут постоять за себя. «Илов» стали бояться не только наземные войска, но и истребители. [238]

Перед линией фронта впереди мелькнула темная точка и стремительно понеслась вниз. Одновременно Прохоров услышал знакомый голос В. А. Катюнина: «Ноль четвертый, я ноль шестой, что случилось?» И прерывающийся, заглушаемый помехами ответ: «Я ноль пятый, иду на вынужденную. Ноль четвертый сбит».

«У Катюнина двое вышли из строя, — с болью подумал Прохоров. — Мы идем на встречном курсе с ними, значит, противник ждет налета с этой стороны».

Решение пришло сразу.

— Заходим с правым разворотом! — скомандовал он, и звено со снижением пошло на цель.

Земля стремительно неслась навстречу. Промелькнул разрушенный дом, рощица, тускло сверкнула поверхность небольшого озера. Наконец на опушке леса увидели группу крытых брезентом автомашин, подводы, обезумевшую лошадь, волочившую за собой опрокинувшуюся набок повозку. Вдалеке видно море. У самого берега что-то горит. На одно мгновение все мелькнуло перед глазами, и руки уже привычно направили самолет на автомашины. Залп — самолет вздрогнул, и огненные трассы понеслись вперед, прямо к большому зеленому грузовику, рядом с которым суетились солдаты.

— Порядок, товарищ командир! — послышался ликующий голос воздушного стрелка В. П. Криванова.

«У тебя всегда порядок», — подумал, улыбнувшись, Прохоров.

Перед глазами возникла веселая физиономия никогда не унывающего сержанта. «Мы, ташкентцы, все веселый народ», — часто говорил он. И хотя стрелок доставлял много хлопот — то поссорится с другими сержантами, то нарушит форму одежды, — все же любил его Прохоров за меткую стрельбу, бесстрашие и веселый характер.

Под Гатчиной, когда возвращались с задания, на самолет Прохорова из облаков внезапно вынырнули два «мессершмитта» и атаковали его. Несколько снарядов попало в машину. Отказал руль поворота, мотор работал с перебоями. И, если бы не Криванов, не дотянуть бы до аэродрома. И тогда он говорил: «Порядок». Отстреливаясь, сбил одного «мессера». Да, много вместе пережито.

Через мгновение Прохоров забыл о стрелке.

Разворот. Слева выскакивает Полянин. Где же остальные? Ага, вот и они. Все целы. Хорошо, что подоспели вовремя — враги даже не смогли рассредоточить машины или укрыть их [239] Не тот стал противник. Чувствует, что война подходит к концу. Все больше паники и поспешности, бегут фашисты. Ничего, далеко не убежите. За погибших друзей, за брата, за поруганную землю, за сожженные города — за все ответите! Еще заход. Впереди яркая вспышка — и темное облако медленно набухает, увеличиваясь в размерах. Вот появилось второе, потом вспышки замелькали со всех сторон. Самолет вздрагивает. Зенитки. Сколько же их! Весь лес стреляет. Кажется, вместо деревьев стоят одни пушки и все они нацелены в самолеты. Круче разворот, еще круче. Так, хорошо. Никто не отстал. А теперь вниз, и опять вздрагивает самолет от отдачи пушек: бегут, падают фашисты, горят уже несколько машин, дым мешает прицелиться. Еще заход. Как много зениток. Только бы не увлекся опять Полянин. Нет, вот он, рядом. Что-то отстает Дерябин. Ведь сколько раз говорил, чтобы не отрывался! Хорошо, что нет истребителей. А зенитчики, видимо, ждали налета опять с моря — вон сколько их бьет с берега. Поздно спохватились, теперь уже не страшно, задание в основном выполнено.

Штурмовка уже давно не казалась Прохорову неразберихой, как это было при первых вылетах, когда все сливалось в сплошной клубок — выстрелы, взрывы, резкие развороты, земля, встающая дыбом, то справа, то слева мелькание облаков, деревьев, машин, людей, и в этой адской сумятице пролетают самолеты, неизвестно чьи. Так продолжалось недолго. После нескольких полетов все встало на место, появилась уверенность в возможности анализировать действия, не терять из виду самолеты своей группы, управлять боем, подчинять его своему плану. Он научился ориентироваться в тумане и в темноте, после бесчисленных разворотов сразу выходить на нужный курс, умело маскироваться складками местности, пролетать вдоль узких оврагов так, что края их находились выше самолета, вовремя уходить в сторону солнца от истребителя противника, резко спикировав, заставить его отказаться от преследования из-за боязни врезаться в вершины деревьев или строений.

В бою Прохоров не испытывал страха. Он был готов умереть, но не ждал смерти. Наоборот, уверенность, что останется живым, не покидала его в самые трудные моменты. А если придется умереть, то только в бою, чтобы и при этом уничтожить как можно больше врагов.

Своей нелегкой науке он обучал подчиненных. Прохоров давно понял, что успех победы в воздушном бою и вылета на штурмовку зависит от подготовки летчика на земле, от его умения [240] тактически грамотно действовать в самые напряженные моменты.

На занятиях Прохоров много внимания уделял изучению вооружения, оборудования самолетов, развивал у подчиненных чувство ответственности за подготовку к каждому вылету.

И было приятно сознавать, что труды но пропали даром. Летчиков его эскадрильи недаром прозвали «счастливчиками» — они из самых тяжелых положений выходили без потерь, и не было случая, чтобы боевая задача осталась невыполненной. В каждом полете они все больше радовали его. Так было и сейчас. В безошибочных резких разворотах, точных коротких очередях, которыми они поражали противника, видно было зрелое мастерство, продуманный, трезвый расчет, заранее намеченный план.

Еще два захода, и можно будет возвращаться. Вдруг сильный удар справа. Самолет подбросило, и он круто, со скольжением пошел к земле. «Сбили», — мелькнуло в сознании Прохорова. Нет, машина послушно выравнивается, мотор работает. Все в порядке. Нужно продолжать атаки, пока остались снаряды. На этот раз далеко отошли от цели.

А зенитки все бьют. Самолет сваливается то в одну, то в другую сторону; от напряжения ноют мышцы. Вправо, теперь резко влево. Много собралось машин. Мешает дым, хотя бы ветер подул сильнее. Еще залп в гущу суетящихся фашистов. Несколько автомашин выезжают на мостик через ручей. Скорее, пока не ушли в лес. Высокие деревья помешают штурмовке. Прохоров выровнял самолет, но вдруг увидел, что справа появился «ил» и в упор ударил из пушек по головной машине. Она сразу окуталась дымом и ярко вспыхнула. «Каленов, — с гордостью подумал Прохоров. — Молодец, Николай!» Задние машины затормозили и стали медленно объезжать горящую. Прохоров довернул самолет, снизился, длинной очередью прошил их, у самой земли снова набрал высоту, увидел прямо перед собой стволы пушек, зарядные ящики, тракторы и какие-то неуклюжие, покрытые брезентом сооружения. И не успел еще подумать, что нужно делать, как рука сама резко отвела ручку, и самолет устремился на батарею. Короткая очередь, и он пронесся над верхушками деревьев.

Кончились снаряды, и Прохоров дал команду пристроиться.

Разворот, и с набором высоты звено легло на курс к своему аэродрому. Задание выполнено. В плотном строю летят самолеты над взрытой землей. [241]

Вдруг Прохоров заметил несколько немецких танков в небольшой роще, расположенной около дороги. Он отвернул с маршрута и, снизившись, увидел самоходные установки, замаскированные рядом с танками.

— Засада! — понял Прохоров.

Через мгновение на шоссе показалась колонна наших танков. Верхние люки у многих были открыты, танкисты явно не ожидали нападения. Прохоров представил, что произойдет через несколько минут: танки подойдут к засаде, и вражеские пушки в упор будут расстреливать их.

Боеприпасов нет, но можно предупредить танкистов. Прохоров пронесся над головными машинами, покачивая крыльями самолета, потом направил его в сторону засады и, спикировав на опушку леса, развернулся назад.

Фашисты не сделали ни одного выстрела, а танкисты стали высовываться из люков, размахивая руками. Видимо, они решили, что летчики приветствуют их.

Танки все ближе подходили к засаде... Тогда Прохоров снизился почти до самой земли, полетел навстречу головному танку и вырвал самолет вверх, чуть не зацепив за стальную громаду. Затем вся группа опять спикировала на засаду.

Танкисты наконец поняли, что недаром летают штурмовики. Колонна остановилась, закрылись люки. В указанную самолетами сторону развернулся один танк и произвел несколько выстрелов в рощу. Тотчас засверкали вспышки — начали стрелять фашистские пушки. Но расстояние было слишком велико, и ни один советский танк не пострадал.

Штурмовики не имели возможности наблюдать, как будут разворачиваться события: кончалось горючее. Но летчики видели, что благодаря их помощи коварный план фашистов сорвался.

Прошли годы. Прохоров продолжает служить в авиации. Большой, трудный путь за плечами.

Работа, учеба в академии, снова работа. Многому научились в годы войны. Ценой невероятных лишений, невозвратимых потерь приобретался опыт. С тех пор прошло много лет. Меняется техника, растут боевые возможности новых самолетов, появляются новые тактические приемы действий над полем боя.

Может быть, прошлый боевой опыт уже неприменим в новых условиях, лишь добрые воспоминания да славные боевые традиции остались от фронтовых лет? [242]

Нет. Сохранили свое значение многие методы обучения летчиков боевым действиям, основные принципы освоения и применения новой боевой техники. Нельзя сделать ни шага вперед без детального изучения героических дел наших летчиков в годы Великой Отечественной войны.

Все это прекрасно понимает полковник Прохоров. Не жалея сил и времени, работает он с подчиненными, стараясь выработать у них инициативу, творчество, желание неустанно повышать свои знания, изыскивать новые тактические приемы, не допускать шаблона при выполнении боевых задач. Но чтобы учить, нужно и самому неустанно учиться. Поэтому нередко по ночам, когда город затихает и в окнах соседних квартир гаснут огни, за письменным столом над книгой или расчетами подолгу сидит полковник с седыми висками. Это Алексей Николаевич готовится к завтрашнему дню. Ведь еще много вопросов не решено, а Прохоров не привык отставать. Как всегда, он впереди — ведущим. Он ведет молодых летчиков к мастерству, к новым победам в их летной подготовке.

«С курса не сворачивать...»

РАКОВ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ

Василий Иванович Раков родился в 1909 году в Петербурге в семье служащего. По национальности русский. Член КПСС с 1932 года. В Советской Армии с 1928 года. В 1931 году окончил

военную школу морских летчиков, а в 1938 году — Липецкие высшие авиационные курсы усовершенствования.

Звание Героя Советского Союза В. И. Ракову присвоено 7 февраля 1940 года за мужество и храбрость при выполнении боевых заданий командования.

В 1942 году окончил Военно-морскую академию.

В годы Великой Отечественной войны Василий Иванович Раков совершил десятки боевых вылетов. 22 июля 1944 года удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. В 1946 году В. И. Раков окончил Академию Генерального штаба. В 1952 году ему присвоена ученая степень кандидата военно-морских наук, в 1953 году — звание доцента. Позднее он стал доктором военно-морских наук, профессором. С 1948 года генерал-майор авиации Раков работал в Военно-морской академии. С 1971 года — в запасе, живет и работает в Ленинграде.

Прославленный балтийский летчик Василий Иванович Раков прошел суровую жизненную и боевую школу. Летным делом Василий увлекся в годы, когда наша авиация только что стала выходить на широкий простор и штурмовать мировые рекорды.

Знаменитые полеты выдающихся летчиков Громова, Шестакова и Чухновского побудили молодого ленинградского рабочего комсомольца Василия Ракова стать пилотом. В декабре 1928 года девятнадцатилетний юноша поступает добровольцем в школу авиаторов. После трех лет учебы он приезжает на Балтику летчиком. Мечта его сбылась, но работа над собой только еще начиналась. Несколько лет ему пришлось служить в отряде, в котором вводились в строй молодые пилоты — выпускники школ. Уже тогда у летчика стал вырабатываться свой стиль и приемы в обучении летной молодежи. Василий Раков уделял исключительное внимание методике учебной работы, ставя перед собой и своими товарищами задачи наиболее трудные и приближенные к боевой обстановке.

Василий Раков быстро продвигался по службе. В 1938 году, после окончания Высших авиационных курсов усовершенствования, он стал командовать эскадрильей бомбардировщиков. Его эскадрилья отличалась высокой боевой выучкой, слетанностью, товарищеской сплоченностью. Командир эскадрильи в совершенстве владел искусством слепого полета над безбрежным, часто беспокойным морем и с большой высоты поражал движущиеся цели.

Опыт бомбометания летчиков эскадрильи В. И. Ракова изучали и перенимали многие морские летчики. Раков не раз получал от высшего командования благодарности за отличную работу. [245]

Во время войны Василий Иванович Раков водил на боевые задания тяжелые, нагруженные бомбами самолеты своей эскадрильи и днем и ночью.

Особенно ему запомнился первый боевой вылет.

— Нам оказана высокая боевая честь, — сказал он летчикам, — уничтожить вражеский аэродром. Лететь нам далеко. Погода нелетная. Смелость и безошибочный расчет в действиях — вот что нам необходимо.

Брезжит рассвет. Над аэродромом низкая облачность, начался снегопад. Взлетела зеленая ракета. Взвихрив снег, поднялось первое звено. Следом второе, третье...

Видимость была настолько плохой, что Раков порою не различал машин своего первого звена. Они то появлялись, то скрывались в облаках и густом тумане. Снег пошел сильнее. Самолетам пришлось снизиться и лететь на высоте 30 — 40 метров. Особенно опасным оказался полет над заливом, где облака сливались с водой. Требовалось большое мастерство, чтобы держать высоту и не врезаться в залив. Это был риск смелый, но обоснованный. Раков верил в своих летчиков, которых он научил владеть техникой слепых полетов.

Самолеты пересекли залив и, прижатые снежными облаками, бреющим полетом прошли над лесом. В районе цели облачность немного поднялась. Набрав высоту, Раков увидел аэродром: знакомый по карте островок, а на нем — мачты радиостанций, ангары, здания. Загорается красная лампочка, за ней — зеленая. Когда вспыхнет белая — «так держать!» — никакие отклонения от боевого курса невозможны. Вот уже и белые лампочки горят перед всеми командирами боевых машин. Раков первым сбросил груз и, развернувшись, стал наблюдать за работой своих ведомых. Он видит, как столб огня, дыма и обломков подымается над ангаром — прямое попадание! В черном дыме взлетает на воздух и второй ангар. Рушится мачта радиостанции. Взрывы следуют один за другим. Накрыты бомбами и главные сооружения аэродрома.

Враг, как и предполагал Раков, был застигнут врасплох. Он не ожидал налета в такую непогоду. Зенитки стали вести огонь уже вслед уходившим советским самолетам после того, как на земле отгрохотали разрывы бомб. Сомкнутым строем, без потерь возвращались балтийцы домой.

Капитан Раков служил для летчиков примером мужества и стойкости. Однажды он получил особенно сложное задание: совершить глубокий рейд и разбомбить один из крупных приморских объектов. Раков прошел над морскими зимними просторами, [246] точно вышел на цель и обрушился на врага. Но отважных летчиков встретил шквал огня. Они набрали высоту. Снаряды густо ложились вокруг них. Однако цель уже дана штурманом, и Раков по-прежнему держит боевой курс. Строго выдержать курс, скорость и высоту — непременное условие прицельного бомбометания. Вдруг левый мотор его машины резко затрясло. «Подбит, — подумал он, — только бы не пожар! Ведь бомбы еще не сброшены, а цель осталась позади».

Вот тут и сказался летный характер. Раков выключает левый мотор и под сильным огнем зениток на высоте 300 — 400 метров вновь ложится на боевой курс и идет на цель. Командир должен точно сбросить свой груз. Ведь по его расчетам будут бомбить остальные! Штурман сбрасывает наконец бомбы на вражеский корабль. Вслед за Раковым бомбит его эскадрилья. Теперь можно возвращаться!

К машине командира пристраиваются остальные, но летчикам, чтобы не обогнать командира, приходится идти на неполных оборотах. Раков с беспокойством смотрит на часы. До аэродрома еще далеко. Если машины будут держаться за ним, они до вечера не успеют вернуться. А посадка в темноте на их маленьком аэродроме опасна. После короткого раздумья командир отдает по радио приказ: «Всем самолетам оставить меня и идти на аэродром. Я дойду один». Самолеты проходят вперед, но стараются не терять командира из виду — им трудно оставить его над неприятельской территорией с подбитым мотором. Но командир еще раз подтверждает свой приказ: «Всем идти на аэродром». Самолеты скрываются. Машина Ракова идет одна в густых облаках. Кабина покрывается льдом. И только через полтора часа полета летчик совершил посадку.

Взаимная выручка и товарищеская поддержка — неписаный воинский закон, свято соблюдавшийся летчиками.

Как-то в бою была серьезно повреждена одна из машин. Ее не оставили. Шли сомкнуто, молча, как бы поддерживая на своих крыльях подбитого. Попавший в беду летчик видел этот железный товарищеский строй, видел рядом Ракова и шел из последних сил. Так и вернулись на аэродром.

Был случай, когда во время воздушного боя горящий самолет младшего лейтенанта Курочкина, преследуемый вражескими истребителями, исчез. Раков вывел самолеты из боя. Но что с Курочкиным? Прошли томительные минуты. И вот радист передал ему записку: «Задание выполнено. Самолет горит. Сбил два неприятельских самолета. Курочкин». Значит, не погиб смелый летчик! И командир решает начать его поиски. Но найти [247] его удалось не сразу. Сначала в ледяной безбрежной пустыне обнаружили полусгоревший, дымившийся самолет, а затем — и экипаж Курочкина. Три человека стояли около разводья и махали шлемами. Раков спустился, присмотрелся и увидел, что тяжелый самолет посадить нельзя. Тогда он сбросил вымпел: «Ждите. Скоро буду» — и улетел. Через некоторое время он вернулся на учебном самолете и спас товарищей.

Капитан Раков перед боевым вылетом всегда готовил своих подчиненных к преодолению трудностей и опасностей. Но когда самолеты возвращались из тяжелого полета на аэродром, он сухо и коротко докладывал: «Задание выполнено».

— Противодействие было?

— Было.

И все. А о том, что он прорывался со своими соколами через многослойный огонь, через сплошные завесы разрывов, о том, как он дрался с яростно наседавшими вражескими самолетами, Раков рассказывать не любил.

Как бы ни было сложно, рискованно и опасно боевое задание, он всегда возвращался с победой. Когда после одного особенно удачного полета Ракова спросили, в чем секрет его боевых успехов, он ответил:

— Если в бой вылетает 12 экипажей, но я не уверен хоть в одном из них — значит, я не могу ручаться за успех операции. Вот почему я много работаю с каждым человеком, досконально изучаю людей, воспитываю их.

Свои глубокие знания, боевой опыт, новаторские приемы в тактике бомбардировочной авиации он со свойственным ему педагогическим даром передавал молодым пилотам. Раков отличался особым умением воспитывать в них отвагу, решительность и хладнокровие — качества, столь необходимые в боевой обстановке.

Учеников Василия Ивановича можно было встретить на всех фронтах. Но особенно много летчиков он обучил в дни Великой Отечественной войны на Балтике. Зачастую они сражались рядом, крыло к крылу со своим учителем.

Его храбрость, настойчивость и воля к победе при выполнении боевых заданий служили образцом для подчиненных... Требовалось нанести бомбовый удар по железнодорожной станции, где скопилось много техники противника. Погода была скверная. На выполнение этого трудного задания вылетела группа самолетов во главе с Раковым. Гвардейцы пробились сквозь завесу зенитного огня. Раков первым подошел к станции и с поразительной точностью сбросил на цель бомбовый груз. Уверенно [248] действовали и его ведомые. Горели эшелоны, была объята огнем станция. Но и в машину командира попал снаряд. Она стала плохо управляема и вот-вот могла свалиться в штопор. Большим напряжением воли и сил Раков удерживал ее и продолжал руководить действиями летчиков. И только после того, как убедился, что железнодорожная станция разрушена, а воинские эшелоны разбиты, ушел от цели.

В 1943 году Раков успешно бомбил вражеские артиллерийские батареи, взрывал склады с боеприпасами и горючим, пускал под откос воинские эшелоны, выводил из строя железнодорожные станции и мосты.

Однако чаще всего эскадрилья майора Ракова вылетала на уничтожение вражеских дальнобойных артиллерийских батарей, обстреливавших Ленинград. Эти батареи противник тщательно маскировал. Когда наши самолеты поднимались в воздух, фашисты прекращали огонь. Это облегчало положение города, но усложняло задачу летчиков. Иной раз приходилось делать два-три захода на цель, прежде чем удавалось обнаружить ее и сбросить бомбы.

За время войны под Ленинградом Раков хорошо изучил окрестности города, знал каждый бугорок в тех местах. Но часто из-за плохой погоды полеты не производились. Стояла низкая облачность. Не выдержав, Раков обратился к командиру дивизии:

— Разрешите слетать на бомбежку хотя бы с горизонтального полета.

— С горизонтального бомбят другие, а мы пикировщики, у нас важные малоразмерные цели, — ответил комдив.

Раков и сам это знал, но он стремился в бой. Однажды перед ним была поставлена такая задача: группе в составе двух звеньев в условиях плохой видимости, при недостаточной для атаки с пикирования высоте облачности нанести внезапный бомбовый удар по вражескому командному пункту.

Учитывая обстановку, Раков подготовил два варианта атаки цели: с крутого и пологого пикирования. Второй вариант не обеспечивал снайперского попадания бомб в цель, поэтому командир основной расчет для себя делал на атаку с крутого пикирования. Риск был велик, но цель стоила того.

— Подвесьте мне три пятисотки, остальным — по две! — приказал он техническому составу.

Когда шестерка самолетов поднялась в воздух, Раков убедился в сложности обстановки. [249]

— Второй вариант! — передал он по радио ведомым.

Сам же решил атаковать цель с крутого пикирования.

Противник тщательно маскировался. Ведущий знал, что командный пункт находился под землей. Автомашины к нему близко не подъезжали, а останавливались вдали, в укрытии. Далее к КП вели тропинки, а потом и они резко обрывались.

— Не обманете, тут у вас маскировочная сеть, — подумал Раков, когда с трудом разглядел такую картину. Именно на этот белый участок, лишенный всяких следов, он и направил свой самолет.

Рассчитав момент ввода в пикирование, командир эскадрильи энергично отжал штурвал. Самолет почти отвесно пошел к земле. На прицеливание были затрачены буквально мгновения.

— В самую точку положили! — возбужденно доложил штурман Давыдов, когда самолет был выведен из пикирования у самой земли.

Ведомые, следуя указанию командира, последовательно атаковали цель с пологого пикирования. Задание командования было выполнено.

В январе 1944 года началась подготовка к наступлению. На долю летчиков выпала задача помочь наземным частям преодолеть сопротивление врага и разгромить его у стен Ленинграда.

В. И. Раков со своими летчиками участвовал в ожесточенных боях в районе Синявина, Мги, Красногвардейска, Кингисеппа. На ПЕ-2 он неоднократно летал на бомбежку артиллерийских батарей, варварски обстреливавших Ленинград. Экипажи пикировщиков под его командованием смело расчищали путь наступавшей пехоте. С земли часто передавали: «Молодцы! Действуете отлично».

В руках Ракова ПЕ-2 из бомбардировщика нередко превращался в штурмовик. Наши сухопутные войска в районе Ропши, Волосова и Елизаветина не раз наблюдали, как пилотируемый Раковым самолет устремлялся в пике, летчик сбрасывал бомбовый груз, а затем на бреющем полете обстреливал гитлеровцев из пулемета.

Очень трудным оказался налет на железнодорожный мост за Нарвой. К пикировщикам с земли отовсюду тянулись белесые трассы. Но с боевого курса сворачивать уже было нельзя. Раков и на этот раз остался верен своему правилу и сбросил бомбы на цель, лишь снизившись до предела.

Позднее летевшие сзади командира пилоты рассказывали [250] ему:

— Одна ваша бомба упала на мост, другая — у самых устоев на полотне дороги. Взрывы взметнулись очень высоко. Мы подумали, что вы взорвались. Но смотрим — летите!

Однако пикировщик Ракова был настолько искалечен, что штурман ожидал команды покинуть самолет. Только хладнокровие, выносливость, мастерское управление помогли Ракову дотянуть до своей территории и посадить самолет на своем аэродроме.

В июне 1944 года В. И. Раков был назначен командиром гвардейского авиационного полка пикирующих бомбардировщиков. Вооруженный богатым опытом, он с присущей ему энергией взялся за повышение боевой выучки летчиков.

Об одном из наиболее выдающихся подвигов В. И. Ракова в официальном документе того времени говорится: «16.7.44 г. гвардии подполковник Раков, преодолевая сильный заградительный огонь зенитной артиллерии, с группой самолетов пробился к цели в военно-морскую базу Котка и точным бомбовым ударом с пикирования потопил вражеский броненосец береговой обороны».

Фашисты, когда им пришлось туго на побережье Финского залива, решили ввести в действие флагманский корабль «Ниобе». Своей артиллерией он должен был поддержать потрепанные в боях сухопутные части. Но поправить дела на фронте с помощью броненосца гитлеровцам не удалось. Раков долго охотился за «Ниобе». И вот стало известно, что корабль прибыл в военно-морскую базу. Наконец-то! В приподнятом настроении, с твердой решимостью во что бы то ни стало потопить броненосец, Раков вылетел во главе 28 пикирующих бомбардировщиков. Одновременно с их вылетом группа «лавочкиных» блокировала соседний с базой вражеский аэродром, чтобы авиация гитлеровцев не могла помешать бомбовому удару по кораблю.

Ракову была известна система огневой защиты вражеского порта, над которым он не раз летал. Он предвидел, что встретит труднопреодолимую стену заградительного огня, и заранее подготовился к этому. Машины поднялись в воздух. Передовое звено гвардейцев повел сам Василий Иванович. Ему предстояло первому сбросить бомбы и сбросить так, чтобы накрыть броненосец, иначе могли бы оказаться безрезультатными все последующие атаки пикировщиков.

Под крыльями краснозвездных самолетов простиралась безбрежная гладь родной Балтики. Вскоре показалась знакомая панорама порта. Командир по радио приказал: «Приготовиться к атаке!» Самолеты легли на боевой курс. Враг открыл бешеный [251] орудийный и автоматный огонь со всех береговых батарей, прикрывавших базу. Ожесточенная стрельба велась и зенитными орудиями броненосца. К самолетам протянулись огненные трассы. Черные шапки разрывов повисли в небе. Но тщетны были усилия врага! Прорвав огневую завесу, Раков уверенно повел гвардейцев прямо на цель. С первого захода звено Ракова накрыло броненосец бомбами, и он перестал стрелять. Второе звено летчиков, которых вел в атаку гвардии майор Пономаренко, метким попаданием двух бомб окончательно решило судьбу корабля. «Ниобе» загорелся, через несколько минут последовал сильнейший взрыв. Окутанный дымом и объятый пламенем броненосец накренился и начал тонуть. Около 300 гитлеровцев вместе с кораблем нашли себе могилу на дне моря.

При выполнении этого задания отличились также гвардейцы, которых вели в бой гвардии капитан Усенко и командиры звеньев Аносов и Калашников.

С любовью и уважением отзывался полковник Раков о лучших, смелых и мужественных людях своей части. А они, в свою очередь, гордились тем, что воевали под командованием столь прославленного боевыми делами офицера. В полку стал традиционным девиз командира Ракова, являвшийся непреложным законом боевой жизни летчиков-гвардейцев: «В бою с курса не сворачивать, драться до последнего вздоха». И каждый стремился следовать вдохновляющему примеру офицера-коммуниста Ракова, свято выполнить клятву, данную при развернутом гвардейском знамени: «Своими бомбовыми ударами мы будем истреблять врага. Нет и не будет ему от нас пощады до тех пор, пока в нашей груди бьется сердце и в жилах течет кровь...»

С большим воодушевлением и чувством законной гордости за своего командира и за свой полк встретили воины известие, что их командир В. И. Раков за отличное выполнение боевых заданий, высокое летное мастерство, за мужество и отвагу, проявленные в боях с врагом, Указом Президиума Верховного Совета СССР награжден второй медалью «Золотая Звезда».

О славных делах В. И. Ракова и его летчиков советский народ не раз узнавал затем из сводок Совинформбюро.

Так, 19 сентября 1944 года летчики под командованием Ракова нанесли массированный удар по одной из военно-морских баз, по военным кораблям и транспортам, занимавшимся перевозками в Прибалтике, В то время гитлеровское командование стремилось всеми силами удержать порты в Прибалтике, через которые еще могла осуществляться связь между Германией и группировкой войск в Латвии и Эстонии. [252]

Самолеты, ведомые гвардии полковником Раковым, уже на подходе к цели встретили сильное сопротивление. Помимо зенитного огня район прикрывался вражеской авиацией. Однако балтийские соколы прорвались к судам, стоявшим на базе, и нанесли точный бомбовый удар. В результате этого налета гитлеровцы потеряли три транспорта и три подводные лодки. Кроме того, были серьезно повреждены два транспорта, разрушены многие портовые сооружения — склады, пирсы и плавучий док. В разыгравшихся при этом воздушных боях наши истребители сбили 19 самолетов противника.

В годы Великой Отечественной войны дважды Герой Советского Союза В. И. Раков сделал десятки боевых вылетов. Бесстрашный советский летчик потопил 12 вражеских кораблей различных классов. На его подвигах во славу Родины воспитываются воины-авиаторы.

Во славу русского оружия

РЕЧКАЛОВ ГРИГОРИЙ АНДРЕЕВИЧ

Григорий Андреевич Речкалов родился в 1920 году в деревне Зайково Ирбитского района Свердловской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1938 года. В 1939 году окончил Пермскую военную авиационную школу.

В годы Великой Отечественной войны Г. А. Речкалов участвовал в боях на Южном, Северо-Кавказском, 1, 2 я 4-м Украинских фронтах, был командиром звена, эскадрильи, штурманом, а затем командиром авиационного полка. Провел 122 воздушных боя, в которых лично сбил 56 самолетов и в групповых боях — 5 самолетов противника.

24 мая 1943 года Г. А. Речкалову присвоено звание Героя Советского Союза. 1 июля 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями Советского Союза. После Великой Отечественной войны генерал-майор авиации Г. А. Речкалов окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем занимал ряд ответственных должностей в Военно-Воздушных Силах Советской Армии. С 1959 года находится в запасе, живет и работает в Москве. Написал книги «Дымное небо войны», «В гостях у молодости» и «В небе Молдавии».

Все, кто был свободен, собрались в тот день на стоянке. Южное июльское солнце палило нещадно. Обветренные, загорелые лица авиаторов за несколько дней жары еще больше потемнели, а в глазах светится радость побед. Вот и тот, кого ждут. Он еще в воздухе, заходит на посадку, но его уже узнали: на фюзеляже истребителя алеют нарисованные пятиконечные звездочки — знак боевого мастерства, счет сбитых вражеских самолетов.

Как только летчик подрулил машину к стоянке и выключил мотор, десятки рук подхватили его и стали высоко бросать вверх.

— Григорий, поздравляем!

— Ура, Грицько! — неслось по аэродрому.

— Братцы, дайте дух перевести! Расскажите толком, в чем дело, — пытаясь вырваться из крепких рук друзей, кричал Григорий Речкалов, летчик-истребитель, Герой Советского Союза.

— Вот так Грицько! Силен друг! Тебя же наградили второй «Золотой Звездой». Теперь зарабатывай, брат, пятьдесят четвертую на самолете! — сказал Герой Советского Союза Борис Глинка и обнял Григория.

Разом нахлынули смущение и радость от восторженных похвал, летевших со всех сторон. Он растерянно отвечал на рукопожатия боевых друзей, горячо благодарил их. Вспомнил детство, фабзауч, завод, как получал комсомольскую путевку в Свердловский аэроклуб и слова ребят: «Смотри, Гриша, не подкачай».

«Что ж, не придется краснеть перед своими земляками», — сказал он себе.

Подъехала машина. Григорий Речкалов шагнул ей навстречу, чтобы доложить командиру полка о выполнении боевого [255] задания. Но тот не дал ему говорить, тоже обнял и поцеловал. Потом протянул Григорию телеграмму. Высшее командование поздравляло его с высокой наградой. Речкалов, присев у капонира на выгоревшую траву, написал ответ: «Сердечно благодарю за поздравление. Высокую награду партии и правительства оправдаю в борьбе против немецко-фашистских захватчиков. Буду драться еще крепче во славу русского оружия и моей Родины!»

Это было в июле 1944 года. К тому времени летчик-истребитель Речкалов совершил уже сотни боевых вылетов, отправил в последнее пике 53 фашистских самолета. А началась его боевая жизнь так...

22 июня 1941 года Григорий Речкалов вернулся из города, куда его посылали на врачебную комиссию проверить зрение. Он не мог различать цвета, и комиссия сделала отрицательное заключение. «Не летать мне теперь», — думал Григорий. Расстроенный, он вышел из вагона на перрон. И тут страшная весть: война. Григорий, не раздумывая, прямо с вокзала, вскочил в кузов первой попавшейся автомашины, поехал на полевой аэродром. Полк уже вел боевые действия против гитлеровцев на юго-западе Украины. Войдя к командиру полка, Григорий доложил о своей печали. Тот, прочитав заключение, сказал:

— Эка беда, цвета не можешь различать! Чужой самолет от своего отличишь?

— Отличу, товарищ командир.

— Так вот, видишь, — показав рукой в окно, продолжал командир, — вон стоит «чайка» номер 13, садись и летай.

Вместе с другими летчиками Речкалов в первый день шесть раз, а во второй семь штурмовал на своей «чайке» вражеские войска. Пересев затем на И-16, он сопровождал бомбардировщики и штурмовики, вел воздушные бон. И вот первая радость: в воздушном бою Григорий сбил фашистский самолет Ю-88; 12 «юнкерсов» несли бомбовый груз, чтобы сбросить его на Кишинев. Три советских летчика, в их числе и Речкалов, врезались в их строй и смелыми атаками заставили разгрузиться далеко от цели.

Однажды, когда истребители сопровождали «чайки», штурмовавшие фашистскую колонну, в кабине самолета Речкалова раздался сухой треск, по лицу потекла кровь, правая нога сползла с педали. Еле дотянул он до аэродрома, с трудом посадил машину, но вылезти из кабины сил уже не хватило.

Несколько месяцев Григорий пролежал в госпиталях, перенес три операции. А как только раны затянулись, стал упрашивать [256] врача выписать его в часть. Как-то раз врач сердито сказал:

— Хорошо, выпишем, но дадим ограничение, будете летать в тылу на легких самолетах.

Через несколько дней Речкалов приехал в летную школу. Первым долгом он спросил:

— Что у вас за самолеты?

— Только У-2, — ответил офицер штаба.

— Значит, произошла ошибка, — нервно проговорил Речка-лов и, взяв в руки свой чемоданчик, уехал обратно в штаб ВВС округа.

— Вы что, для смеха туда меня направили? Ведь я истребитель! — наседал он на офицера, выдавшего ему предписание ехать в школу.

Но тот был неумолим. Лишь командующий ВВС округа после долгого разговора разрешил послать Речкалова в запасной истребительный полк, в котором шло переучивание летчиков на «лагги» и «яки». Но Григория тянуло туда, где были его товарищи-однополчане, на фронт. Он пишет рапорт с просьбой направить его в действующую армию. Ему отказывают. Пишет второй, третий... И тут стала беспокоить нога: осколок. Уложили Речкалова на операцию. Больше двух недель он провел в госпитале. А когда выписался, пришел к командиру полка проситься в отпуск, на родину. До этого были случаи, когда летчики, получая отпуск, уезжали на фронт, в свою часть. Командир полка, приняв Речкалова, сказал:

— Ладно, ты на костылях никуда от меня не уйдешь.

И отпустил. Григорий заехал на пару дней в Свердловск, к родным, и еще с костылем в руке отправился в район Ростова-на-Дону, где воевал его родной полк.

В поезде ему кто-то дал свежий номер газеты. Из нее он узнал, что полку присвоено наименование гвардейского. Григорий обрадовался, ему не терпелось встретиться с боевыми друзьями и вместе с ними под гвардейским знаменем громить фашистских, захватчиков.

Вновь фронт, боевая жизнь. Григорий Речкалов быстро вошел в нее. Осваивая накопленный летчиками полка опыт, он ищет и применяет новые тактические приемы воздушного боя, смело сражается с врагом. В течение короткого времени совершает более сотни вылетов, штурмовыми действиями уничтожает десятки автомашин, артиллерийских орудий, железнодорожных вагонов и много живой силы противника; в 20 воздушных боях, проведенных за это время, Речкалов сбил шесть вражеских [257] самолетов — четыре лично и два в группе. В конце декабря 1942 года за эти успешные действия Речкалов был награжден орденом Красного Знамени.

На фронт шли новые самолеты. Получил их и 16-й гвардейский истребительный полк. Днем и ночью летчики осваивали новую машину. В апреле 1943 года, в самый разгар воздушного сражения на Кубани, вступили в бой.

Стояли весенние солнечные дни. В кубанском небе с рассвета до поздней ночи носились десятки своих и чужих самолетов. «Не было ни одного вылета, — вспоминает Григорий Речкалов, — чтобы мы не вели бой. Вначале фашисты действовали нахально. Выскочит группа, навалится, смотришь, то один, то другой наш самолет, загоревшись, летит к земле. Но мы быстро разгадали тактику фашистских летчиков и стали применять новые приемы: ходить парами, а не звеньями, лучше использовать для связи и наведения радио, эшелонировать группы самолетов так называемой «этажеркой». Именно в эти дни в нашем полку родился «соколиный удар», разработанный Александром Ивановичем Покрышкиным». Григорий Речкалов, служивший тогда в эскадрилье Покрышкина, был его верным помощником.

...Восьмерка истребителей летела в сторону линии фронта, сопровождая штурмовики. Вдруг внизу слева появились девять МЕ-109 и десять МЕ-110. Не заметив советских истребителей, они пошли в атаку на штурмовики. Речкалов понял, что нельзя терять ни секунды. Мгновенно прозвучала команда: «В атаку!» Круто пикируя, советские летчики сверху внезапно сваливаются на «мессершмитты». Речкалов видит, как силуэт вражеского самолета все увеличивается в прицеле. Невольно рука стремится нажать гашетку. Но разум подсказывает: «Рано, рано, бить — так наверняка, с небольшой дистанции». Фашистский летчик пытается резко отвернуть, но поздно. Огненная трасса прошивает его машину.

«Как кстати пришелся «соколиный удар»», — думает Речкалов и, используя большую скорость, развитую за счет крутого пикирования, набирает высоту, чтобы снова атаковать вражеские самолеты...

Это была уже вторая воздушная схватка, проведенная над кубанской землей 21 апреля 1943 года восьмеркой Речкалова. Как и первая, она закончилась полной победой: «мессершмитты» не смогли прорваться к советским штурмовикам. Потеряв несколько машин, они убрались восвояси. Две из них были сбиты Григорием Речкаловым. [258] День за днем прибавлялись пятиконечные алые звездочки на самолете Речкалова и выстраивались в одну общую линию. На Кубани их добавилось 19!

В жестоких схватках с врагом Григорий понял основную заповедь истребителя: «Обнаруживай противника первым. С атакой не спеши — выжди момент. Атакуй наверняка, с близкой дистанции, одной очередью».

Однажды восьмерка истребителей под командованием Речкалова прикрывала наземные войска в районе реки Молочной. Когда время патрулирования почти истекло, Речкалов заметил внизу справа большую группу «юнкерсов» — не меньше 50.

Они были километрах в пятнадцати от линии фронта. Их прикрывали два звена истребителей.

— Атаковать в лоб, — решает Речкалов.

Такое решение строилось на внезапности и на использовании всей мощи огня ударной группы.

— Клубов, прикрой нас, идем в атаку, — передал он ведущему второй четверки и, перестроив свою группу в «пеленг», ринулся в лоб противнику. С дистанции 200 метров он сбил ведущего фашистов. Почти одновременно загорелся еще один Ю-87. Его зажег летчик Г. Г. Голубев. Не прекращая огня, советские истребители прошли через весь строй бомбардировщиков. Шестерки, в которых было сбито по самолету, сбросив свои бомбы, начали уходить. Весь строй Ю-87 рассыпался.

Сделав боевой разворот, Речкалов со своим ведомым снова очутился выше бомбардировщиков. Но в этот момент в хвост его самолета стала заходить пара «мессеров». Это заметил старший лейтенант В. Жердев и решил связать их боем. Одного он сбил на вираже. Увидев, что Жердев отбивает «мессеров», Речкалов, пикируя, поймал в прицел ведущего пары бомбардировщиков и нажал гашетку. Меткая очередь прошила еще один «юнкерс».

Фашисты заметались. Воспользовавшись паникой, Речкалов вогнал очередь в третьего Ю-87, который взорвался в воздухе от собственных бомб.

Советские летчики уничтожили в этом бою пять «юнкерсов» и один «мессершмитт». Речкалову удалось сбить три самолета.

Вскоре Григорий Речкалов появился на аэродроме с орденом Александра Невского на груди. Это была награда Родины за успешные победы в бою с превосходящими силами противника.

...Как-то поздно вечером в полк пришел приказ: вылетами нескольких пар истребителей «свободных охотников» не допустить [259] действий вражеских самолетов- «охотников», транспортных и связных машин, нарушить движение железнодорожных эшелонов, одиночных автомашин и т. д. Утром Речкалов со своим ведомым получил задание на «свободную охоту». Страстно любил он вот так лететь над полем боя или далеко в тылу врага выискивать самостоятельно цели и внезапно уничтожать их...

Шел воздушный бой. Речкалов, зайдя на высоту 5 тысяч — 6 тысяч метров, наблюдал за ним. Вдруг два МЕ-109, очевидно, тоже «охотники», набирая высоту, пошли на нашу территорию. Речкалов пропустил их под собой, а затем спикировал и сзади короткой очередью с дистанции 50 метров зажег один самолет. Второй ушел на свою территорию.

Незадолго до изгнания гитлеровцев из Крыма Речкалов «охотился» над морем за транспортными самолетами, подвозившими для окруженного врага боеприпасы, горючее и продовольствие. В один из хмурых дней он заметил три Ю-52.

«Бензин везут в Крым», — подумал летчик. И он не ошибся. Когда сбитые им и его ведомым два «юнкерса» рухнули в море, по воде побежало огромное пламя.

В дни войны Григорий Речкалов писал своим землякам-свердловчанам: «Дорогие друзья, свердловские комсомольцы! Комсомол воспитал во мне два самых ценных качества: горячую любовь к Родине и жгучую ненависть к ее врагам. Сила этих чувств двигала мною с первых дней войны, с первых встреч с врагом.

Воздушный бой длится минуты. Победу одерживаешь в какое-то мгновение. И в это мгновение перед тобой проходит вся жизнь, в это мгновение сильнее ощущаешь, как дорога тебе Родина. Кубанские плавни и запорожские степи, сады Украины и горы Урала — это все моя Родина, это все я защищаю от врага».

Шли дни и месяцы. Наши войска продвигались все дальше на запад, освобождая родную землю от фашистских захватчиков, громя их в собственном логове. Гитлеровцы бросали в бой новые резервы, и нашим летчикам приходилось в день участвовать в двух, трех, а то и в четырех воздушных боях. В них принимал участие и Григорий Речкалов.

...Полк был в боевой готовности. Неожиданно прилетел командир дивизии гвардии полковник А. И. Покрышкин. На командном пункте он раскрыл карту и объяснил задание.

— В этот район, — показывая на карте, начал он, — двинулись наши танки. Наверное, через несколько минут появятся [260] там «фокке-вульфы», надо не допустить их туда, прикрыть действия танкистов. Ясно? Вылетайте!

«Я дал команду, — рассказывает Речкалов. — Не прошло и пяти минут, как мы были в воздухе. Под нами показались горы, прикрытые снегом. Мы знали, что немецкий аэродром находится где-то в этих горах. И вот на их белом фоне мы увидели силуэты вражеских самолетов. Это были «фокке-вульфы-190», которые использовались не только как истребители, но и как бомбардировщики-штурмовики. Атаковать аэродром нам не удалось: навстречу поднялись фашистские истребители.

Мы завязали бой с четверкой «фокке-вульфов». Березкин и Сухов, ворвавшись в строй немецких самолетов, сразу сбили по одному ФВ-190. Мы уже приготовились свести счеты с оставшимися двумя самолетами, когда сверху на нас свалились еще восемь «фокке-вульфов». Они спешно сбросили бомбы и вступили в бой с нами. Мне удалось сбить одного из них, а другой, которого я атаковал сбоку, начал удирать. Я бросился в погоню...

На шестнадцатой минуте боя нам удалось разогнать «фокке-вульфов». Пять из них были сбиты».

По всей стране гремела боевая слава отважных летчиков части, которой командовал трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин. В ее рядах сражались многие прославленные герои. Они с честью пронесли свое боевое гвардейское знамя по фронтам Великой Отечественной войны. Среди них был и дважды Герой Советского Союза майор, ныне генерал-майор авиации запаса Григорий Речкалов.

Александр Родимцев

РОДИМЦЕВ АЛЕКСАНДР ИЛЬИЧ

Александр Ильич Родимцев родился в 1905 году в селе Шарлык Шарлыкского района Оренбургской области в бедной крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1929 года. В Советской Армии

с 1927 года. В 1932 году окончил Военную школу имени ВЦИК. Участвовал в гражданской войне в Испании, в освобождении Западной Белоруссии.

Звание Героя Советского Союза А. И. Родимцеву присвоено 22 октября 1937 года за образцовое выполнение особого задания. В 1939 году он окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе.

В годы Великой Отечественной войны А. И. Родимцев командовал 13-й гвардейской ордена Ленина стрелковой дивизией, которая входила в состав 62-й армии, героически защищавшей Сталинград. Затем он командовал гвардейским стрелковым корпусом, дошел до столицы Чехословакии — Праги. 2 июня 1945 года А. И. Родимцев был удостоен второй золотой медали Героя Советского Союза. Он награжден также многими орденами и медалями. Избирался депутатом Верховного Совета РСФСР второго созыва и депутатом Верховного Совета СССР третьего созыва.

После войны окончил Высшие академические курсы при Академии Генерального штаба, командовал соединением. В настоящее время генерал-полковник А. И. Родимцев находится на ответственной должности в рядах Советской Армии. Он автор нескольких книг.

На центральной площади районного села Шарлык, широко раскинувшегося на просторах Оренбургской степи, установлен бюст дважды Героя. Люди старшего поколения помнят того, кто изваян из бронзы, босоногим мальчишкой из бедняцкой семьи Ильи Родимцева, помнят его сапожным подмастерьем.

Давно, в 1927 году, сельский парень Александр Родимцев был призван на действительную, покинул родные места. С тех далеких времен не пришлось Александру на долгий срок вернуться в родную хату. Приезжал он домой солдатом на побывку. Приезжал курсантом; рассказывал, как стоял на часах в дверях Мавзолея. Приезжал красным командиром. Еще до войны, полковником, приехал он сюда, как обычно. И только из газет узнали односельчане, что их земляк заслужил высокое звание Героя.

А после Великой Отечественной войны приехал генералом на открытие своего бронзового бюста дважды Героя. И родня — а ее здесь больше полсела — говорила о том, что бюст вроде бы и похож, но трудно узнать в бронзе светловолосого и светлоглазого оренбургского казака.

Здесь выбирали Александра Ильича Родимцева в Верховный Совет СССР, здесь он бывает всегда, когда выкроится несколько свободных деньков. А в Москве квартира генерала — это нечто вроде постоянного представительства села Шарлык. По какому бы делу ни поехали земляки в столицу, есть у них в Москве родной дом.

Но самого хозяина шарлыкские казаки редко застают в Москве. Он на службе, в армии, живет по-солдатски.

Великая Отечественная война застала полковника Родимцева в маленьком городке на Украине. Он командовал авиадесантной [263] бригадой, осваивая новую воинскую специальность. Ведь начинал он в кавалерии, а в далекой стране, боровшейся за свою свободу, был добровольцем-пулеметчиком. Авиадесантники очень гордились своим командиром — Героем Советского Союза. Родимцев никому не рассказывал о себе, но среди подчиненных ему бойцов ходили легенды о капитане республиканской армии Испании, преградившем фашистам путь в Университетский городок в Мадриде. Капитан заменил на посту пулеметчика и заставил фашистов откатиться вспять.

Говорили о том, что Родимцев — один из тех, кто сделал знаменитой маленькую испанскую речку Харама, ставшую непроходимым для врага рубежом.

Да, Родимцев был на Гвадалахаре, был под Брунете и под Теруэлем. Красноармейцы срочной службы, пехотинцы, с достоинством носившие голубые петлички десантников, видели в своем командире образец и пример. И настала пора им, двадцатилетним, доказать, что они достойны своего командира.

Десантники были брошены на оборону Киева. Еще не пришло время использовать авиадесантные части по их прямому назначению. А впрочем, прямое назначение этих солдат был подвиг, и они совершили его.

Красноармейцы под командованием Родимцева сосредоточились на главной улице Киева — Крещатике. И когда гитлеровские генералы уже заготовили телеграмму о том, что Киев захвачен ими, родимцевцы нанесли фашистам встречный удар. 20 дней августа сорок первого года авиадесантный корпус, в который входила бригада Родимцева, вел ожесточенные бои, то и дело переходившие в рукопашные схватки. Поддерживаемые артиллеристами, десантники продвигались за сутки метров на 800. Но они шли на запад. Шли на запад в августе 1941 года! Кто участвовал в Отечественной войне, никогда не забудет этот трагический месяц, поймет, что значило для той поры — идти на запад. Десантники прошли с непрерывными боями 15 километров на запад, чтобы держать оборону в Голосеевском лесу, этом Университетском городке Киева.

Таково боевое крещение солдат, которыми командовал Родимцев. Геройство их командира передалось этим молодым, никогда доселе не воевавшим парням.

На исходе августа бригада была выведена севернее Киева, для того чтобы продолжать обучение авиадесантной специальности. Но в то время быстро менялись обстоятельства, и 1 сентября десантники Родимцева опять оказались в бою. Они стали на реке Сейм и не дали фашистам пройти ни шагу, пока не были [264] полностью окружены. Слаженными действиями корпус прорвал крепкое кольцо и в трехдневных боях, нанося врагу огромные потери, вышел из окружения. К опыту боев на реке Хараме прибавился опыт боев на реке Сейм. Тогда еще полковник, командир бригады, не знал, что придется ему вести бои на Волге, но был твердо уверен, что он будет форсировать Вислу и Одер, увидит Эльбу. Облик генерала Огнева в известной пьесе «Фронт», появившейся в те времена, воспроизводит много черт, присущих Родимцеву, в части которого бывал не раз Александр Корнейчук.

Я приехал в дивизию, которой командовал Александр Родимцев, на исходе 1941 года. Дивизия эта была создана из той самой воздушнодесантной части, что воевала в Киеве и на Сейме. Мне приходилось и раньше встречаться с Героем Советского Союза Александром Ильичом Родимцевым, но в заснеженных полях Курской области я впервые увидел его в боевой обстановке. Да, мы были уже в центре России, но атмосфера в дивизии как-то счастливо не соответствовала тяжелейшему положению, сложившемуся на фронте. В войсках готовились к наступлению. Командир дивизии взял меня с собой на передовую. Мы пришли к бойцам, которыми командовал юный герой Олег Кокушкин, за полгода войны трижды награжденный орденом Красного Знамени. Я слышал, как Кокушкин и Родимцев разговаривали с бойцами, залегшими на скользком, покрытом наледью снегу.

— Холодно. А как согреться, товарищ комдив?

— Двинемся вперед, возьмем город Тим — согреемся и Новый год справим, — как-то по-домашнему отвечал Родимцев.

— Огонь впереди сильный, товарищи командиры...

— Значит, надо его пройти поскорее.

Эта наступательная операция завершилась успехом. Тим был взят.

Имя Родимцева широко известно в нашем народе, и славу его принято связывать с боями за волжскую твердыню. Но я потому так подробно остановился на начальном периоде войны, что для 13-й гвардейской дивизии мужество было подготовлено суровыми боями, явилось продолжением боев на Крещатике и под Тимом, а для ее командира — и продолжением боев в Университетском городке Мадрида и под Гвадалахарой.

А 13-я гвардейская дивизия под командованием генерал-майора Александра Родимцева после боев под Харьковом находилась в резерве на левом берегу Волги. Гвардейцы волновались: горько им было находиться в тылу, когда на подступах к [265] Сталинграду шли такие тяжелые бои. Но сам Родимцев был спокоен, вернее, ничем не выдавал своего волнения. В красноармейской гимнастерке с генеральскими петлицами, в простой пилотке, с рассвета до глубокой ночи отрабатывал он с бойцами тактику уличного боя.

Отличительным свойством генерала всегда было веселое спокойствие, отнюдь не наигранное, очень естественное. Имевший за плечами к тому времени уже 15 лет армейской службы, прошедший путь от солдата до генерала, окончивший Военную академию имени Фрунзе, настоящая «военная косточка», комдив не утратил какого-то очень задушевного, почти домашнего тона в разговоре с бойцами. Он умел без прибауток, без заискивания разговаривать с рядовым бойцом и офицером как с равными прежде всего по ответственности за судьбы Родины.

Положение в районе Сталинграда стало очень тяжелым начиная с двадцатых чисел августа 1942 года. Но самые тяжелые дни наступили в середине сентября. Вот тогда 13-я гвардейская дивизия получила приказ сосредоточиться в районе Красной Слободы и переправиться в центр города.

Эта переправа гвардейской дивизии уже вошла в историю, о ней немало писалось. Но вновь и вновь заставляет часто биться сердце воспоминание об этой переправе через Волгу. Дивизия переправлялась в том месте, которое гитлеровцы выбрали для себя; здесь они намеревались входить в побежденный город. Прямо в острие главного удара врага вонзилось острие нашей 13-й гвардейской. Дивизия шла туда, где уже сосредоточились сотни танков противника, отборные пехотные дивизии. На том берегу реки, как свидетельствуют воспоминания маршалов Еременко и Чуйкова, нами уже были пущены в бой последние силы.

Эта единственная в своем роде переправа под ураганным огнем противника не могла быть поддержана нашим артиллерийским огнем — попали бы в своих. Из простреленных баков нефтехранилища в Волгу вылилось горючее. Река пылала, огонь гасили лишь фашистские снаряды, разрывавшиеся повсеместно.

Сквозь этот сплошной огонь двигались бронекатера Волжской флотилии, баржи, лодки, баркасы с гвардейцами.

Если вы бывали в Волгограде в последние десятилетия, вы знаете прекрасную набережную, гранитными террасами спускающуюся к реке. Вот в этом месте переправлялась 13-я гвардейская дивизия. На буксирном катере, названном почему-то японским именем «кавасаки», пересек Волгу и штаб дивизии [266] во главе с генералом. Штаб замыкал переправу и переправлялся уже днем, то есть в условиях удесятеренной опасности.

Потеряв немало бойцов при форсировании Волги, 13-я гвардейская стала одной из равноправных частей, защищавших город. Рядом с ней находились другие дивизии и бригады, каждая из которых не менее, чем 13-я гвардейская, достойна быть прославленной в песнях и легендах.

Гвардейцы Родимцева с ходу вступили в бой, чтобы в составе 62-й армии отстоять великий город. Я бывал несколько раз в этой дивизии в период обороны волжской твердыни. Не будучи военным специалистом, я, однако, не мог не увлечься той военной наукой, которой беспрерывно был занят командир дивизии. Возвращаясь с передовой, он вместе с офицерами штаба склонялся над картой, становясь одновременно учителем и учеником. В беспрерывном грохоте артиллерийских разрывов и автоматной стрельбы, бывших звуковым фоном этой битвы от ее начала до конца, Родимцев своим спокойным, «домашним» голосом разбирал каждый эпизод сражения, ставил задачи, взвешивал «за» и «против». Так было и в штольне, где не хватало кислорода, и в «трубе», где штабистов заливало водой.

Я уже говорил о спокойствии генерала. Мне не приходилось видеть его раздраженным. Но восхищенным я его видел. Восторженно говорил Родимцев и о действиях других дивизий, и об их командирах, и о подчиненных ему воинах.

Я не буду повторять историю «дома сержанта Павлова». Этот подвиг бойцов 13-й гвардейской широко известен. Два месяца оборонял маленький гарнизон руины дома, ставшие неприступной крепостью. Я хочу лишь вспомнить, что сержант Павлов узнал о том, что он Герой, только летом 1945 года в Германии, в дни демобилизации. После того как он был тяжело ранен в «своем доме» и эвакуирован в госпиталь, он несколько раз возвращался на фронт (в другие части), чтобы отважно сражаться, снова получить ранение, вылечиться и опять вступить в бой. Однажды он в период затишья увидел выпуск кинохроники «Дом Павлова», но никому не сказал, что это — дом, названный его именем.

Этот факт характеризует одного из гвардейцев дивизии Родимцева, может быть, не менее ярко, чем его подвиг в пылающем городе на Волге. Так воспитывал генерал гвардейцев своей дивизии, начиная с себя самого.

К числу невероятных, поразивших мир подвигов 13-й гвардейской нельзя не отнести бой за городской вокзал. Здесь погибли все сражавшиеся и, пока были живы, вокзал не сдали. [267] Я помню надпись на стене: «Здесь насмерть стояли гвардейцы Родимцева».

Это писалось не после боев — начертали это бойцы, истекавшие кровью, но продолжавшие биться.

Господствующая высота города на Волге — Мамаев курган, на вершине которого теперь высится статуя матери-Родины и разрастается парк Вечной славы, был взят штурмом гвардейцами дивизии. Чтобы уточнить роль дивизии в обороне города-героя, я позволю себе лишь еще раз напомнить читателю, что к моменту переправы дивизии через Волгу на берегу, в районе центральной набережной, уже хозяйничали фашистские автоматчики. Тогда гвардейцам удалось отбить несколько улиц, занять вокзал и ряд центральных кварталов. Центр города так и не достался врагу — его отбили и удержали в руках гвардейцы 13-й дивизии.

«Родимцев будет барахтаться в Волге», — орали рупоры немецких радиомашин. А генерал в почерневшем от дыма полушубке и солдатской шапке проходил на командные пункты полков и батальонов. Скажем прямо, это были не длинные тропинки, но каждый метр грозил гибелью. Сколько атак фашистов отразила дивизия? Это, пожалуй, невозможно сосчитать.

Помню, к 25-й годовщине Октябрьской революции дивизия подводила итоги. Некоторые цифры сохранились в памяти: сожжено 77 танков, уничтожено более 6 тысяч вражеских солдат и офицеров. Позже пленные войск Паулюса показали гораздо более внушительные цифры. Но в дивизии всегда «занижались» цифры успехов.

В те дни собравшиеся в Лондоне испанские республиканцы прислали Родимцеву телеграмму. В ней говорилось: «Славная защита Сталинграда народом и Красной Армией... является символом непоколебимости человеческой свободы».

Генерал находился в городе с момента переправы до победы. 26 января он вместе с группой бойцов вышел на звуки артиллерийской канонады, доносившейся с запада. В батальонах дивизии оставались тогда лишь десятки гвардейцев, и они устремились вслед за генералом. Я видел, как Родимцев вручил знамя бойцам дивизии Н. Т. Таварткиладзе, прорвавшимся в город с берегов Дона. Это было самодельное знамя; на куске красного кумача фиолетовым карандашом было написано: «От гвардейской ордена Ленина 13-й стрелковой дивизии в знак встречи 26 января». Я не знаю, где сейчас это знамя, но мне кажется, что оно является исторической реликвией Великой Отечественной войны. Его передача в руки бойцов, пришедших с запада, [268] символизировала рассечение окруженной в районе Сталинграда группировки противника на две части.

За бои в районе Сталинграда Герой Советского Союза генерал Родимцев был награжден орденом Красной Звезды. Отсюда начался путь генерала и руководимого им соединения на запад. Генерал был назначен командиром корпуса, в состав которого вошла 13-я гвардейская. Боевой путь корпуса проходил по тем местам, где воевала авиадесантная бригада, а в дальнейшем — 87-я стрелковая дивизия, ставшая 13-й гвардейской. Корпус дрался под Харьковом, освободил Полтаву и Кременчуг, форсировал Днепр.

Отправным пунктом для начала этого пути была знаменитая Прохоровка, бои на Курской дуге. Бой под Прохоровкой вошел в историю как одно из грандиознейших танковых сражений. Иногда в рассказах о Прохоровке отходит на второй план роль пехоты. А роль эта была велика и серьезна, ведь одни танки не смогли бы справиться с полчищами врага, пытавшимися использовать Курский плацдарм для решительного наступления, запланированного противником на лето 1943 года.

Танковые соединения Советской Армии вышли в эту битву рука об руку с пехотинцами Родимцева. А затем снова бои развернулись на украинской земле.

Большое значение на этом участке фронта имело освобождение города и железнодорожного узла Знаменки. Дивизии корпуса получили наименование Полтавских и Кременчугских, командиру было присвоено звание генерал-лейтенанта.

Вместе со своими войсками вошел генерал и в тот маленький город, где до войны дислоцировалась авиадесантная бригада. Много рек лежало на его пути по территории Родины: Ворскла, Псел, Днепр, Буг, снова Буг — он извилист, — наконец, Днестр. И каждый раз, выходя на берег, генерал вспоминал самую трудную переправу в его жизни — переправу через Волгу и далекие реки Эбро и Хараму. Но на войне воспоминания нужны лишь для действия. И в полевой книжке командира корпуса все это записывалось сухо и деловито — форсирование рек... Без поддержки артиллерии... При поддержке артиллерии... Под воздействием авиации противника... С немедленным разворачиванием боевых порядков и захватом плацдарма на правом берегу... Есть и такая запись: форсирование водной преграды под воздействием штурмующей и бомбардирующей авиации до 600 самолетовылетов в день...

Лето сорок четвертого года памятно бойцам гвардейского корпуса форсированием Вислы в районе Сандомира. На знаменитом [269] Сандомирском плацдарме фашисты бросили против корпуса Родимцева четыре танковые дивизии, одну механизированную и две пехотные. Но разве можно было столкнуть в Вислу тех, кого не удалось столкнуть в Волгу?

Корпус укрепился на Сандомирском плацдарме, отсюда он совершил смелый рывок и, прорвав сильно укрепленную позиционную оборону противника, преследовал врага до Одера, с ходу форсировал Одер. Много тяжелых дней было на этом пути. Я не видел Родимцева в унынии. В суровый момент у него только вырывалось откуда-то из оренбургских степей взятое слово «шайтан».

Мокрую европейскую зиму 1945 года Родимцев встречал уже на территории Германии. Он готовил войска к решительному рывку, к наступлению, завершившемуся 24 апреля 1945 года выходом на Эльбу в районе города Торгау.

Под стенами этой замшелой крепости гвардейцы встретились с войсками союзников. Встреча вошла в историю. Американские солдаты, военный путь которых во второй мировой войне был значительно легче и короче нашего пути, удивлялись выправке, здоровью и молодцеватому виду гвардейцев, только что вышедших из ожесточенного боя. Это был большой праздник, радостная встреча, и, казалось бы, для Родимцева и его корпуса, прошедших дорогами войны более семи с половиной тысяч километров, война уже закончилась. Но нет! Корпус получил приказ повернуть на юг, в тяжелом бою он взял бессмысленно разрушенный бомбардировкой союзников Дрезден. Но и здесь 7 мая война для Родимцева еще не закончилась.

Корпус получил новый приказ — стремительным броском на юг освободить ряд городов Чехословакии и помочь Праге, где уже вспыхнуло пламя народного восстания. Быстрота и мощность этой операции кажутся сейчас невероятными: ведь войска корпуса участвовали в апреле — мае 1945 года в тяжелейших боях, каждый из которых казался последним и завершающим. Но не успевал закончиться один бой, как возникала необходимость ринуться в новую, еще более сложную битву.

В Москве уже гремели торжественные залпы победного салюта, уже в здании Инженерной школы в Карлсхорсте немецкий фельдмаршал Кейтель дрожащей рукой подписал акт о полной капитуляции, а корпус под командованием Родимцева еще сражался в горах Чехословакии.

Гвардейцы ворвались в Терезин, где тысячи узников уже были согнаны для расстрела — чехи, русские, мадьяры, жители [270] многих стран Европы. Опоздай гвардейцы на полчаса, на пятнадцать минут, все было бы кончено.

В этот момент генералу доложили: в толпе собранных на расстрел рожает женщина. Родимцев приказал немедленно доставить ее в медсанбат 13-й гвардейской дивизии, уже подошедшей к Терезину. После боя Родимцев прибыл в медсанбат и узнал, что узница из Венгрии, изможденная, весящая всего около 40 килограммов, родила девочку. Это было событие, взволновавшее всех жителей Терезина. По корпусу прошла весть: девочка и мать живы, ребенка назвали русским именем Валя.

Забегая на много лет вперед, скажу, что Валя Бадаш, гражданка Венгерской Народной Республики, преподаватель Будапештского университета, и генерал-полковник Александр Родимцев являются почетными гражданами города Терезин в Чехословакии и встречались там на праздновании очередного Дня Победы.

Но тогда их встреча в медсанбате 13-й гвардейской дивизии была одноминутной. Войска ринулись к Праге и через несколько часов уже сражались за ее освобождение.

Но и здесь Великая Отечественная не закончилась для Александра Родимцева и корпуса, находившегося под его командованием. Надо было спешить на помощь пылающему городу Кладно.

Лишь 13 мая раздалась команда зачехлить орудия.

Боевой путь десантной бригады, затем 87-й стрелковой дивизии, ставшей 13-й гвардейской, и, наконец, корпуса, в который входили 13, 95 и 97-я гвардейские дивизии, исчислялся семью с половиной тысячами километров. К этим семи с половиной в Чехословакии прибавилось еще пятьсот.

Победы бригады, дивизии, а затем корпуса не были только личным успехом их командира.

Всегда, когда я бывал в штабе Родимцева, я видел его окруженным верными товарищами — политработниками и штабистами, начальниками служб и родов войск. Принимая решение, командир подолгу советовался с ними, совместно с ними вырабатывал план операции.

И не случайно, что политработники 13-й гвардейской дивизии М. С. Шумилов, Г. Я. Марченко, А. К. Щур стали генералами в огне боев.

Бывают подвиги, делающие бойца героем в удивительно короткий срок: один день — форсирование реки, одна ночь — горящий танк, мгновенная, беспримерно смелая атака. Но есть [271] подвиги, которые не определишь днем, мгновением. Вторая «Золотая Звезда» загорелась на груди генерала Александра Родимцева как отсвет тысячи подвигов, совершенных бойцами его соединения, выпестованными и руководимыми им. Разумеется, Родина учла и личную храбрость генерала — героя всегда и во всем.

Все эти годы генерал занимался воспитанием войск, воспитанием солдат. Выпестованный армией, ставший в ее рядах комсомольцем и коммунистом, он считается в военной среде человеком легендарной личной храбрости. Как свидетель подтверждаю: да, для генерала Родимцева понятия «страх» не существует. Но не безрассудство, а спокойный, точный расчет всегда руководил им в боевой обстановке. По счастливой случайности ни одна пуля, ни один осколок ни разу не задел его. Он вышел из войны молодым человеком, с едва серебрящейся головой и веселыми юными глазами в тяжелых, словно набухших от четырехлетней бессонницы веках. Он и сейчас продолжает службу в наших Вооруженных Силах. Второй ромб, свидетельствующий об окончании Высшей военной академии, появился на его мундире рядом со многими орденами, которыми наградила его Родина, крестами и звездами, которыми отметили его доблесть иностранные государства.

Посещая своего старого боевого товарища, я всегда вижу на его письменном столе стопы исписанной бумаги, папки с рукописями. Когда вырвется свободное время, генерал записывает малые и великие события своей боевой жизни. Это не мемуары в узком смысле этого слова, а скорее рассказы бывалого человека. Немало книг Александра Родимцева уже пришло к читателю. Это — итог пятнадцатилетнего труда — книга «Под небом Испании», это рассказы для детей «Машенька из Мышеловки», документальные повести «На последнем рубеже», «Люди легендарного подвига», «Твои, Отечество, сыновья».

Меня всегда удивляет память генерала. Когда в 1968 году на берегах Волги праздновалось 25-летие Сталинградской победы, на места боев приехало более ста бывших гвардейцев 13-й дивизии. Каждого из них генерал называл при встрече по имени, с каждым ему было о чем вспомнить.

Торжества в Волгограде подошли к концу. Мы уже собрались отправляться из гостиницы на вокзал, когда в дверь номера постучали. Вошел немолодой, чуть сгорбившийся человек, представился:

— Гвардии рядовой.

Генерал сразу узнал его — встречались в полку, которым командовал И. А. Самчук.

Бывший гвардеец легендарной дивизии, оказывается, последние четыре года работает на Мамаевом кургане, там, где был ранен и награжден когда-то. Он теперь принял участие в создании монумента на Мамаевом, на его долю выпало высекать на граните имена его товарищей в зале Вечной Славы.

Гвардеец вынул из авоськи большую банку варенья и вручил ее генералу со словами:

— От нашей гвардейской семьи.

О том, как хорошо знает Родимцев каждого своего солдата, свидетельствует и новая его книга. Генерал пишет о рядовом артиллеристе Быкове, отличившемся еще в сражениях под Харьковом, воевавшем в Сталинграде и погибшем на Курской дуге. Первые публикации о Герое Советского Союза Быкове вызвали отклик — нашлась жена героя, тоже бывший гвардеец 13-й, сообщила, что сын героя служит сейчас в армии. Родимцев поехал в Киевский военный округ, нашел солдата и сына солдата, выступил в части с воспоминаниями об отце рядового срочной службы.

Книга о Быкове называется «Останутся живыми».

И сейчас, приезжая в войска, генерал считает своим долгом звать солдат, учить их так, чтобы им передалась непреклонность защитников Мадрида, Киева, Сталинграда, героев Сандомирского плацдарма и освобождения Праги.

Зрелость таланта

РОКОССОВСКИЙ КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ

Видный советский военный деятель Константин Константинович Рокоссовский родился в 1896 году в городе Великие Луки в семье железнодорожного машиниста. По национальности поляк. Член КПСС с 1919 года. Участник первой мировой войны 1914 — 1918 годов и гражданской войны 1918 — 1920 годов. В 1929 году окончил курсы усовершенствования высшею начальствующего состава при Военной академии имени М. В. Фрунзе. В этом же году принимал участие в боях на КВЖД.

В годы Великой Отечественной войны К. К. Рокоссовский командовал корпусом, армией и войсками Брянского, Донского, Центрального, 1-го и 2-го Белорусских фронтов. 29 июля 1944 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза, 1 июня 1945 года он удостоен этого звания вторично. Награжден орденом «Победа», семью орденами Ленина и многими другими орденами и медалями СССР, а также многими иностранными орденами. В июне 1944 года К. К. Рокоссовскому присвоено звание Маршала Советского Союза.

После войны был главнокомандующим Северной группой войск. С 1949 по 1957 год К. К. Рокоссовский — заместитель председателя Совета Министров и министр национальной обороны Польской Народной Республики, член Политбюро Польской объединенной рабочей партии, депутат сейма. С 1957 по 1968 год он находился на ответственной работе в Министерстве обороны СССР. Был депутатом Верховного Совета второго, пятого, шестого и седьмого созывов. На XXII и XXIII съездах партии избирался кандидатом в члены ЦК КПСС. В 1968 году из печати вышла его книга «Солдатский долг». В том же году К. К. Рокоссовский умер.

Первое впечатление, пожалуй, самое верное, самое надежное. Добрый, умный или злой, неукротимый в работе или равнодушный к окружающим, грубый, не терпящий возражений или мягкий в беседе, умеющий слушать, но непреклонный в решениях — эти и многие другие качества человеческой натуры порой раскрываются при первой встрече, при недолгом разговоре, а потом при каждом новом случае свидания проясняются, становятся более отчетливыми и зримыми, но, как правило, подтверждают первое впечатление.

В годы Великой Отечественной войны корреспондентские фронтовые дороги не раз приводили меня к К. К. Рокоссовскому. Встречались мы с ним и после войны. Многое о Константине Константиновиче я слышал от командармов, армии которых находились под его фронтовым руководством, от офицеров и солдат, бывших свидетелями и участниками многих операций, вдохновителем которых он был.

И все же первая или первые встречи с К. К. Рокоссовским неизгладимы в памяти. Они относятся к лету 1941 года.

В начале августа мы, группа журналистов-известинцев, приехали в штаб 101-й танковой дивизии, которая держала оборону возле Минского шоссе, под Ярцевом. Дивизия входила в недавно сформированную армейскую группу. В боевых донесениях, да и в наших корреспонденциях это соединение часто именовалось «группа генерала Рокоссовского».

Перед группой генерала Рокоссовского была поставлена задача: сорвать намерения немцев продвинуться в сторону Дорогобужа и Вязьмы. С первых же дней сформирования этой группы в ее штаб зачастили военные журналисты и писатели. [275]

Это и понятно: армейская группа блестяще решала поставленные перед ней задачи активной обороны. Люди, встречавшие в газете два слова: «активная оборона», особенно те, кто жил и трудился в тылу, не представляли себе, что такое активная оборона во всей ее сущности. Даже многие из нас, военных журналистов, свободно употреблявших термин «активная оборона», не всегда отчетливо понимали ее смысл и значение. Я, например, подробно и обстоятельно о значении активной обороны впервые услышал из уст Константина Константиновича Рокоссовского.

Но вначале о первой встрече.

Мы пробирались в боевые подразделения, державшие оборону в левой зоне от Минского шоссе. Петляя по тропинкам, что избороздили фронтовой лес, мы набрели на артиллерийские батареи, расчеты которых вели огонь по противнику, укрывшемуся за лощиной и обстреливавшему наши части. В районе нашей батареи тут и там рвались снаряды. Увидев, как мы блуждаем в этой кутерьме, артиллеристы просто втащили нас в блиндаж.

Пока шла горячая артиллерийская перестрелка, мы, естественно, отсиживались в укрытии. А потом вышли к расчетам орудий. Вот тут-то и услышали первый рассказ о генерале Рокоссовском. Командир дивизиона, узнав, кто мы такие, спросил:

— Вы нашего генерала еще не видели? Не беседовали с ним?

— Пока не довелось.

— Обязательно побывайте у него. Рокоссовский — это настоящий боевой генерал! Такой будет любим, за ним бойцы пойдут в огонь и в воду. Я давно в армии и знаю, с чего начинается любовь бойцов к своему командиру.

— Откуда у вас такая уверенность в генерале Рокоссовском? — спросил я командира дивизиона.

В ответ собеседник поведал историю об утреннем бое. Западнее, километра за полтора отсюда, большая лощина. За эту лощину разыгрался настоящий танковый бой.

С противоположных опушек леса на лощину вышли и схлестнулись в лобовую сотни две танков, почти поровну с каждой стороны. Это была схватка горячая, молниеносная, с обоюдными большими потерями. Никакого выгодного результата она не принесла ни нам, ни немцам. Лощина, как была, так и осталась ничейной. Передовые подразделения — советские и немецкие — сохранили за собой опушки леса по обе стороны, а в лощине и по ее склонам догорали десятки танков. [276]

Вскоре после танкового боя на передний край прибыл командующий группой генерал-майор К. К. Рокоссовский. Изучив обстановку, он сказал: «Лощина будет за тем, кто сегодня влезет в остовы танков, оставшихся тут. А за кем будет лощина, под контролем того будет и противоположная опушка леса. Мы первыми должны овладеть лощиной. Нам необходимо первыми забраться в остовы танков. И мы это сейчас сделаем!»

Пехотным подразделениям, укрывшимся в окопах на восточной опушке лощины, был отдан приказ: «С боем ворваться в металлические чрева танков!»

— Приказ — приказом, а дело — делом, — продолжал рассказывать командир артиллерийского дивизиона. — Несколько раз пехотные подразделения пытались подняться в атаку, но тщетно. Вся лощина простреливалась противником. Вот тут-то и проявил себя как боевой начальник командующий нашей группой. Генерал Рокоссовский появился на опушке леса во весь рост. Его увидели все. «Бойцы, за мной, в атаку!» — крикнул генерал. И точно какая-то магическая сила подняла всех бойцов. Всех, до единого! С криками «ура!» пехота ринулась в лощину. Командиры подразделений как бы приняли эстафету от генерала и повели бойцов вперед. А генерал вскоре был уже на командном пункте и оттуда руководил всей операцией. После такой атаки, конечно, лощиной прочно завладела наша пехота. А теперь вот мы, артиллеристы, выкуриваем фашистов и с западной опушки.

Рассказ командира артиллерийского дивизиона был для нас как бы иллюстрацией к понятию «активная оборона». Но не только это запало в память. После сообщений Совинформбюро о поражениях и потерях, которые терпели части и соединения Красной Армии в конце июня и в июле, после того, как мирное население, бойцы и младшие командиры с горькой обидой осуждали многих военачальников, не сумевших подчинить своей воле войска и удержать их на оборонительных рубежах, от командира артиллерийского дивизиона мы услышали рассказ о генерале, рассказ, в котором прозвучали не только искренний восторг поведением старшего командира, но и глубокое уважение к нему.

Побеседовав с артиллеристом, мы, естественно, захотели во что бы то ни стало встретиться с К. К. Рокоссовским, поговорить с ним. В тот же день, к вечеру, мы оказались в лесу, где прятались от немецких воздушных пиратов танки 101-й дивизии, которой командовал известный по Халхин-Голу бравый офицер Герой Советского Союза полковник Г. М. Михайлов. Полковник [277] принял нас радушно, но рассказать о минувших здесь боях ничего не мог — дивизия только что вышла на рубеж обороны.

На полянке был оборудован своеобразный стол: в центре круговой траншейки, глубиной до полуметра, прямо на земле, покрытой газетами, стояли незатейливые яства для ужина. Опустив ноги в траншейку и присев на ее бровку, мы оказались как бы за столом. За этим столом мы и слушали неторопливый рассказ полковника Михайлова об известных боях на Халхин-Голе. К импровизированному столу подбежал адъютант полковника:

— Прибыл генерал-майор Рокоссовский.

Вскоре на полянке показался высокий, худощавый, как говорят, ладно скроенный и крепко сшитый генерал. Мы поднялись, представились. Рокоссовский присел за стол и начал беседу. И его выправка, и речь, строй речи, лексикон — все как-то подчеркивало высокую культуру. Ласковый взгляд. Крупные руки с пальцами рабочего. Мягкий голос, сдержанная улыбка. Во всем чувствовалось что-то застенчивое и удивительно привлекательное. Слушая Константина Константиновича, мы забывали, что находимся на войне, что перед нами командующий армейской группой.

Вернувшись в штаб фронта, мы с радостью рассказывали товарищам по перу о том, что видели Рокоссовского, что разговаривали с ним, что узнали, как он ведет себя на переднем крае, и конечно же передали сказанное им за ужином.

«Командир любой степени, — говорил Рокоссовский, — должен обладать большой силой воли и чувством ответственности. Важно, чтобы он мог преодолеть боязнь смерти, заставить себя находиться там, где его присутствие необходимо для дела, для поддержания духа войск, даже если по занимаемому положению там ему не следовало бы появляться». Мы понимали, что этими словами генерал для нас и в первую очередь для себя объяснял собственное сегодняшнее поведение на опушке леса у лощины, когда он поднимал пехоту в атаку.

Вскоре К. К. Рокоссовский был назначен командующим 16-й армией, представлявшей уже значительную силу: в нее входили шесть дивизий, танковая бригада, тяжелый артиллерийский дивизион и другие части. Теперь мы ездили в 16-ю армию, встречались с командармом, как со старым знакомым. Сколько интересных и глубоких по мысли бесед осталось в памяти от встреч с ним. Вот одна из них.

Дождливый сентябрьский день 1941 года. Штаб 16-й армии расположился в лесу. Командующий жил в палатке. Там он нас и принял. Мы сидели за столом, командарм — на койке. Как раз [278] над его плечом в брезенте палатки была дырка. Через дырку на плечо генеральского кителя одна за другой падали капли. Рокоссовский, разговаривавший с нами, ни разу не шевельнулся, не сдвинулся, он как бы не замечал этих капель. Он веско излагал перед нами свою точку зрения на причины неудач и поражений в первые недели войны. Помню, Константин Константинович, загибая один за другим пальцы, говорил при этом: «во-первых», «во-вторых», «в-третьих», подробно обосновывая каждое свое положение. Выдержки из этой беседы позднее появились в газете «Известия» — они легли в основу статьи генерала. Тогда Рокоссовский говорил нам и такое:

— И вы, журналисты, а с вами и наша печать в какой-то мере тоже повинны в неудачах и поражениях первых недель войны. В чем эта вина? Вы способствовали распространению паники как в армии, так и в народе. Примеры? Пожалуйста. Я помню, в дни финской войны в первых корреспонденциях с фронта, напечатанных в газетах, кое-кто нагонял страх: везде финские «кукушки», они остаются в тылу наших наступающих войск, прячутся на деревьях и подстерегают воинов; эти «кукушки» неуловимы, бьют наших почем зря; больше того, кое-кто уверял читателей: все финны — снайперы. Потом, видимо, поняли, что такое повествование о войне ничего хорошего принести не может, и печатание подобных «водевилей», нагоняющих тоску и страх, прекратилось. А в эту войну? В первые ее недели? О чем кричали многие журналисты? О немецких парашютистах, высадившихся в тылу наших войск; о немецких мотоциклистах, прорвавшихся в наш тыл. Выбросились три парашютиста, а нам казалось — уже сотня, тысяча, а то и целый полк. Об этом шумели, кричали везде. Прорвались пять немецких мотоциклистов в наш тыл, а мы кричали: окружены!..

У страха всегда глаза велики, — продолжал генерал. — Паника в наших рядах — первый помощник противника. Иногда, делая из мухи слона, мы своими баснями помогали сеять панику и в армии, и в тылу. Поэтому возьмите и на себя часть вины в неудачах и поражениях в первые недели войны. Роль печати велика во всех условиях жизни, а во время войны в особенности. Ведь не случайно у нас печать зовут мощным оружием партии. Нехорошо приукрашивать победы, но еще хуже сеять панику, раздувать легенды о поражениях.

Позднее мы часто вспоминали эту беседу с К. К. Рокоссовским. Она как-то по-своему осветила роль военного журналиста и еще раз утвердила необходимость определенной тенденции при подборе фактов, взятых из окружающей нас действительности, [279] при оценке событий, непременно такой оценки, которая укрепляла бы боевой моральный дух читателей как в армии, так и в тылу.

Но вернемся еще раз к термину «активная оборона». В той же памятной беседе в сентябре 1941 года генерал К. К. Рокоссовский говорил:

— На рубеже 16-й армии происходит нечто символическое: мы стоим в районе деревни Кровопусково. Деревня, можно сказать, ничейная. Чтобы не давать немцам покоя, то есть вести активную оборону, мы часто беспокоим противника, ведем боевые действия, создаем впечатление о возможности серьезной и большой операции именно на этом участке. Вольно или невольно немцы вынуждены держать здесь солидные силы и постоянно вводить их в бой. А схватки у нас происходят как раз в деревне Кровопусково. Вот в этой-то деревне мы и пускаем немцам кровь.

В героические недели и месяцы зимних сражений 1941/42 года, получивших в военной истории название «Битва под Москвой», 16-я армия, которой командовал К. К. Рокоссовский, была на одном из самых горячих участков. В этой армии действовали и своими подвигами заслужили бессмертную славу 3-й кавалерийский корпус под командованием Л. М. Доватора, 316-я стрелковая дивизия, которой командовал И. В. Панфилов, прибывшая из Сибири 78-я стрелковая дивизия — в ту пору ею командовал полковник А. П. Белобородов — и многие-многие другие.

Этот период в военной биографии К. К. Рокоссовского можно назвать решающим. Здесь, в битве под Москвой, проявился человеческий и полководческий характер будущего Маршала Советского Союза. Примечательно и то, что на это время судьба свела К. К. Рокоссовского с Г. К. Жуковым, назначенным командующим Западным фронтом. Оба генерала — командующий фронтом и командующий армией — не только хорошо знали друг друга, но и долгие годы дружили, хотя время часто их разлучало. Встретились они еще в 1924 году в Ленинграде, в Высшей кавалерийской школе. В тридцатые годы К. К. Рокоссовский в Минске командовал дивизией в кавалерийском корпусе С. К. Тимошенко, а Г. К. Жуков был командиром полка в этой дивизии. За полгода до войны генерал армии Г. К. Жуков командовал округом, а генерал-майор К. К. Рокоссовский — корпусом в том же округе.

В начале марта 1942 года, когда 16-я армия, развивая наступление, освободила город Сухиничи, К. К. Рокоссовский [280] был тяжело ранен осколком снаряда, влетевшим в окно штаб-квартиры армии. Командарма доставили в Москву, в госпиталь. Это было его третье ранение за годы службы в армии. А служить в армии сын варшавского железнодорожного машиниста начал еще в годы первой мировой войны. Первое пулевое ранение К. К. Рокоссовский получил в ночь на 7 ноября 1919 года, когда он командовал отдельным уральским кавалерийским дивизионом. Дивизион зашел в тыл колчаковцев, разгромил штаб их группы, захватил много пленных. В минуту схватки с колчаковским генералом Воскресенским К. К. Рокоссовский был ранен в плечо. Не поздоровилось и Воскресенскому. Рокоссовский нанес ему смертельный удар шашкой. Второе ранение — в июне 1921 года на границе с Монголией, когда 35-й кавалерийский полк, которым командовал К. К. Рокоссовский, атаковал унгеровскую конницу. Командир красного полка зарубил несколько вражеских всадников, но и сам был тяжело ранен в ногу. И вот — третий раз, через двадцать с лишним лет...

Первый год войны был годом тяжелых испытаний и невозвратимых потерь. Но этот год был и великой школой мужества. В боевых условиях армия воспитывала и выделяла из своей среды такие командные кадры, которые, встав во главе дивизий, корпусов, армий и фронтов, не только удержали свои войска перед полчищами гитлеровцев, но и наносили врагу удар за ударом, а потом повели свои войска на запад вплоть до победного окончания войны в Берлине.

В числе талантливых военачальников был, конечно, и К. К. Рокоссовский. В июле 1942 года он стал командующим Брянским фронтом. Гитлеровцы уже вышли к Дону, рвались к Волге. Шли упорные бои за Воронеж. Брянский фронт прикрывал оголяющиеся тылы с севера и вел отвлекающие боевые действия, врезаясь во фланги немецких соединений, рвущихся на восток.

Однажды, вернувшись из передовых частей в деревню Нижний Ольшанец, расположенную в пятнадцати километрах восточное Ельца — здесь размещался штаб Брянского фронта, — я пришел к недавно принявшему командование фронтом К. К. Рокоссовскому. Часовые и адъютант меня знали, поэтому сразу пропустили в комнату, служившую кабинетом и спальней генерала. Я вошел без предупреждения. За столом генерала не было. Не было его и в постели. Я осмотрелся. Из-под кровати торчали ноги. А вскоре появился и сам генерал. Он, немного смущенный, поздоровался и [281] сказал:

— Лежал, читал книгу. Задремал, а она вывалилась из рук. Между стеной и кроватью провалилась. Вот достал...

Очень хотелось узнать, какая это была книга. Пока шла наша беседа, я несколько раз бросал взгляд на лежавшую на столе книгу. Она очень напоминала томик известных изданий «Академия», выходивших у нас в конце двадцатых годов. А беседа наша, если можно сказать так, носила общий характер.

Расспросив, где я был и что видел, — а был я в войсках армии генерала Н. Е. Чибисова и наблюдал активную оборону в районе деревни Сурикова в действии, где наши части здорово поколошматили противника, — Рокоссовский посоветовал:

— Съездите в 13-ю армию к Николаю Павловичу Пухову. Отличный генерал, энергичный, предприимчивый. У него хорошая военная подготовка и богатый практический опыт. В его армию недавно прибыла стрелковая бригада. Посмотрите, как воюет эта бригада.

Конечно, я поехал в 13-ю армию и в «беспокойную», как ее звали на фронте, бригаду. И был очень рад рекомендации. С 13-й армией я подружился надолго, и с командиром бригады, тогда полковником А. А. Казаряном, впоследствии генерал-майором, Героем Советского Союза, фронтовые пути-дороги сводили меня не раз. Поездка в бригаду дала мне многое, я увидел смелых воинов, которые не давали противнику передышки: то шли в разведку боем, то бесшумно подкапывались под окопы противника, заставляя его уступать позиции, то отправлялись в глубокую разведку и приволакивали с кляпами во рту немцев самых различных воинских званий.

Командование Брянским фронтом для К. К. Рокоссовского было недолгим, послужило как бы своеобразной школой. Потом он командовал фронтами на многих решающих рубежах битвы с германским фашизмом.

В сентябре 1942 года, когда обстановка на Сталинградском направлении резко обострилась и противник, развивая наступление в междуречье между Доном и Волгой, кое-где даже прорвался к Волге, К. К. Рокоссовский был вызван в Ставку Верховного Главнокомандования. Ему приказали принять командование Сталинградским фронтом, который вскоре был переименован в Донской.

Как известно, впоследствии на воинов Донского фронта под командованием К. К. Рокоссовского выпала историческая миссия: принять участие в ноябрьском наступлении под Сталинградом, закончившемся полным окружением 6-й немецкой армии, а потом в разгроме и пленении окруженной армии немецкого [282] фельдмаршала Паулюса. С этой миссией войска фронта справились отлично, а командовавший ими генерал Константин Константинович Рокоссовский снискал любовь и уважение не только в руководимых им войсках, но и у всего советского народа.

2 февраля 1943 года сдались в плен остатки окруженной в районе Сталинграда немецкой группировки — всего свыше 90 тысяч пленных, в том числе 2500 офицеров, 24 генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Да и трофеи оказались огромными. 3 февраля командующий Донским фронтом допрашивал пленных, разъезжал по полям минувших боев. На 5 февраля в Сталинграде готовился городской митинг в ознаменование одержанной победы. Но Рокоссовскому не довелось не только выступить, даже присутствовать на этом митинге. 4 февраля он был вызван в Ставку. Штаб и управление Донского фронта переименовались в Центральный. Нужно было спешно передислоцировать огромное штабное хозяйство из-под Сталинграда в район Ельца, куда также перебрасывались 21-я, 65-я общевойсковые армии и 16-я воздушная армия, входившая до этого в Донской фронт.

Перед командующим новым фронтом была поставлена задача: развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в это время развивали наступление, и нанести глубоко охватывающий удар во фланг и тыл орловской группировки врага.

Через несколько дней штаб и управление Центрального фронта были уже в районе Ельца. 12 февраля правый сосед — Брянский фронт — перешел в наступление и местами продвинулся на 30 километров, но вскоре вынужден был остановиться, в частности на подступах к Малоархангельскому. 13-я армия в ходе боев была передана из Брянского в Центральный фронт.

В это время я находился в частях 13-й армии. По глубоким снежным траншеям, проложенным в разных направлениях, мы на «эмке» пробрались в городок Малоархангельск и попали в штаб полковника А. А. Казаряна. Его бригада получила значительное пополнение и была переформирована в дивизию.

Закончив бой за городок, полки дивизии, выполняя приказ командования, закреплялись на занятых рубежах, окапывались. Гостеприимный Андроник Абрамович Казарян угостил обедом. Обычно лаконичный в суждениях, он за обедом разговорился:

— Вы уже знаете, что наша 13-я армия из Брянского фронта передана в Центральный? А кто командует Центральным? [283] Тоже знаете. Должен вам сказать, Рокоссовский — необыкновенный человек! Человечище! Вот уже третьи сутки я нахожусь под впечатлением встречи с ним. Дело было так: нашей дивизии и соседним — справа и слева — было приказано с ходу штурмом овладеть Малоархангельском. Но этот городок оказался твердым орешком. Когда мы вышли к нему и начали штурм, немецкий гарнизон этого узла обороны получил большие подкрепления, сюда были переброшены егерские батальоны. «Любой ценой удержать Малоархангельский плацдарм», — последовал приказ из Берлина. Почти две недели мы и наши соседи вели тяжелые бои. А городок взять никак не могли. Командарм Николай Павлович Пухов и усовещивал, и ругался, звонил по телефону и сам несколько раз приезжал на наблюдательный пункт дивизии. А мы все топчемся и топчемся на месте. Точно в стену уперлись. Морально были подавлены. Везде успехи, а у нас... Вдруг командарм позвонил: «Немедленно выезжайте в штаб фронта. Будет вам взбучка по первое число». Созвонился я с соседями, оба комдива — генералы. Поехали вместе. По пути в штаб фронта я им и говорю: «Я — полковник, дадут мне полк, буду им командовать. А вам, генералам, неудобно в полки-то идти. А?» День был вьюжный, морозный. В пути мы немного продрогли. Встретил нас член Военного совета и говорит: «Идите к командующему, он вас так согреет, что жарко будет!» Идем, молчим, углубились в тяжкие размышления. Адъютант, доложив, пригласил нас в комнату командующего. Рокоссовский вместе с начальником штаба Малиыиным работал над картой. Встретив нас, взглядом приказал адъютанту: «Организуйте чаек». Ну, думаю, вначале чайком побалует, а потом... А потом вот что было. Выпили мы чай, сидим, молчим. Командующий фронтом, закончив работу над картой, подходит к нам. Высокий, стройный, ну просто обаятельный. С первого взгляда я в него влюбился. Поздоровался с каждым за руку и спросил: «Догадываетесь, зачем я вас пригласил сюда?» «Так точно», — отвечаем мы. «Раз знаете, то стоит ли тратить время на разговоры? Быстрее добирайтесь до своих частей. Завтра жду хороших сообщений. Счастливого пути!» Не знаю, как поступили командиры соседних дивизий, а я, не заезжая в штаб дивизии, сразу пошел в полки и батальоны, рассказал все, что мог рассказать о встрече с К. К. Рокоссовским. Штурм Малоархангельска был назначен на шесть утра. А в полдень я уже находился здесь, подписывал рапорт командующему фронтом. Такой метод руководства войсками смело можно назвать классическим. [284]

На Центральном фронте я провел много месяцев, не раз слышал рассказы о своеобразном характере К. К. Рокоссовского в руководстве войсками и подчиненными, о все углубляющемся уважении к нему в войсках. Как известно, полководческий талант проявляется не только в способах руководства войсками — это одна сторона таланта. Полководческий талант проявляется в точной и единственно верной оценке обстановки и необходимых решениях, вытекающих из этой обстановки. Знание сил противника, его потенциала, ближайших и дальних намерений. Умение предугадать возможный ход событий и подготовиться к ним. Упредить врага, сорвать его замысел. А в ходе боевой операции умело распоряжаться резервами, оперативно менять направление ударов. Совмещать риск с наименьшей затратой сил и средств. Одним словом, полководческий талант всеобъемлющ. Настоящий полководец превосходит противника во всех отношениях, и это обеспечивает ему победу.

Все эти, да и многие другие качества, которые могут входить в понятие полководческий талант, отчетливо и ярко проявил командовавший Центральным фронтом К. К. Рокоссовский на Курской, или, как ее еще называют, Огненной дуге.

Сражение на Курской дуге началось утром 5 июля 1943 года.

Семь суток немцы беспрерывно атаковали наши войска на узком участке в направлении на Поныри. В бой вводились мощные колонны «тигров», на прорыв нашей обороны бросались новые и новые стрелковые части, пушки и минометы изрыгали смертоносный металл, в воздухе беспрерывно висела вражеская авиация. Однако врагам не только не удалось вырваться на оперативный простор, они не смогли преодолеть многослойную нашу оборону и ценой больших потерь лишь сделали как бы вмятину в районе Понырей. К 12 июля мощность их атак явно стала ослабевать, силы подходили к концу. В сражении на Курской дуге, на ее северном участке, фашистская операция «Цитадель» пришла к своему критическому завершению. 48, 13 и 70-я армии Центрального фронта, принявшие на себя главный удар немцев, к 12 июля контрударом отбросили противника на исходные позиции, а 15 июля все войска фронта, взаимодействуя с правыми соседями, перешли в наступление. 5 августа в Москве прогремел первый салют: войска Центрального, Брянского и Западного фронтов освободили Орел, а Воронежского и Степного — Белгород.

В августе 1943 года, когда войска Центрального фронта, развивая наступление, выходили к Днепру, я возвращался из передовых частей к фронтовому узлу связи и на одной из [285] просек леса заметил машину командующего. Остановился. Хотел узнать у адъютанта, почему здесь находится К. К. Рокоссовский, но не успел это сделать — из леса с двустволкой на плече вышел Константин Константинович. Не дожидаясь моего вопроса, он сказал:

— Дела у нас идут неплохо, решил отдохнуть. А охота — лучший отдых.

Больше месяца, в самые горячие дни боев на Курской дуге, я не встречал К. К. Рокоссовского, хотя бывал в частях нередко, особенно в дивизиях 13-й армии. Беседуя с командующим, я спросил:

— В какой армии вы больше всего находились в горячие дни обороны?

— Ни в какой! — последовал ответ. — Я не отлучался со своего командного пункта, который находился на главном направлении в районе 13-й армии. Фронт — это не армия. Командуя армией, я часто бывал на самом огненном пятачке событий. Командующему фронтом нужно знать и видеть общую картину боя, вовремя маневрировать силами. Но, конечно, не всегда и не во всех случаях командующий фронтом должен быть приковал к своему пункту. В зависимости от обстоятельств командующий должен быть там, откуда ему удобнее и лучше управлять войсками.

Передав двустволку адъютанту и этим как бы распрощавшись с часовым отдыхом, Константин Константинович продолжал:

— Знаете, что особенно важно? В самую ответственную минуту боя (начало операции, критическая фаза ее или отражение контратаки) командующий должен показывать пример спокойствия и уверенности. Если командующий спокоен, если он не волнуется, не суетится, значит, в успехе операции он уверен, и эта уверенность передается подчиненным ему войскам.

И тут я вспомнил томик издательства «Академия», который читал К. К. Рокоссовский немногим больше года тому назад, когда он только что принял командование Брянским фронтом. Действительно, изменилось время, накопился опыт, усложнились задачи. Если под Ярцевом, в лесу возле Минского шоссе, присутствие генерала на переднем крае поднимало бойцов в атаку, то теперь спокойствие генерала Рокоссовского вселяло уверенность в успешном исходе фронтовой операции.

Можно привести еще немало примеров зрелости полководческого таланта К. К. Рокоссовского, когда он командовал 1-м Белорусским, а затем 2-м Белорусским фронтом, руководил [286] мощными наступательными операциями, завершающимися разгромом вражеских сил на белорусской и польской землях, в Восточной Пруссии и Померании, на Одере, вплоть до победного выхода на Эльбу. Каждая из этих операций вплетала еще одну ветвь в лавровый венок славы, которым наш народ венчал героев Великой Отечественной войны.

Заключительный, победный этап войны. Войска, нацеленные непосредственно на Германию, вели командующие тремя фронтами: в центре — 1-й Белорусский под командованием Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, справа — 2-й Белорусский под командованием Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского и слева — 1-й Украинский под командованием Маршала Советского Союза И. С. Конева. Три наиболее отличившихся и прославленных подвигами своих войск полководца шли во главе войск, наносивших немецкому фашизму последний, смертельный удар. И это было символично. Как символичным был и приказ Верховного Главнокомандующего:

«В ознаменование победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю 24 июня 1945 года в Москве, на Красной площади, парад войск Действующей армии, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона — парад Победы...

Парад Победы принять моему заместителю Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, командовать парадом — Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому».

После окончания войны К. К. Рокоссовский был главнокомандующим войсками группы войск, командующим войсками округа, заместителем министра обороны СССР. В 1949 году по просьбе польского правительства К. К. Рокоссовский уехал в Польшу, где был назначен министром национальной обороны и заместителем председателя Совета Министров Польской республики. Ему было присвоено звание Маршала Польши.

В марте 1956 года я был в Польше. Был в частях Войска Польского. В те дни от солдат, офицеров и генералов Войска Польского я слышал слова любви и большого уважения, адресованные К. К. Рокоссовскому, под командованием которого советские войска освободили значительную часть территории Польши, страну детства и юности Константина Константиновича, и способствовали воссоединению с Полыней ее прибалтийских земель.

Возвратившись из Польши, К. К. Рокоссовский был заместителем министра обороны СССР. Выдающийся военный деятель, талантливый полководец, К. К. Рокоссовский вел большую партийную и государственную работу. Он избирался делегатом [287] нескольких партийных съездов, входил в состав ЦК КПСС, был депутатом Верховного Совета СССР многих созывов.

Последние годы жизни К. К. Рокоссовский тяжело болел. В начале шестидесятых годов я встретился с ним в подмосковном санатории, куда он приехал на кратковременный отдых после долгого нахождения в больнице. Вместе с отдыхающими он гулял по аллеям парка, оживленно беседовал, вспоминал боевые эпизоды времен гражданской и Великой Отечественной войн, охотно рассказывал веселые истории.

Упорный труд, огромная работоспособность, большие знания, высокая общая культура, мужество и храбрость, помноженные на опыт и талант, снискали в нашем народе большое уважение и сердечную любовь к Константину Константиновичу. Кто-то из отдыхающих сказал ему об этом. Он смущенно ответил:

— Я с двенадцати лет занимаюсь трудом, в армии с 1914 года, то есть с первых дней первой мировой войны. В октябре 1917 года вступил в Красную гвардию. Прошел весь путь от солдата до маршала. Все, что есть у меня, все это дал мне, упорный, повседневный труд. Я — сын славной Коммунистической партии и самый рядовой среди других.

В декабре 1966 года страна отметила семидесятилетие любимого полководца. 3 августа 1968 года К. К. Рокоссовский скончался после тяжелой продолжительной болезни. Коммунистическая партия, Советская Армия, весь советский народ с большой печалью переживали тяжелую утрату.

К Краснознаменному залу Центрального Дома Советской Армии имени М. В. Фрунзе на прощание с К. К. Рокоссовским, прославленным героем Великой Отечественной войны, показавшим яркий пример служения социалистической Родине, делу коммунизма, шли солдаты, офицеры, генералы, рабочие, колхозники, ученые, артисты, писатели, пионеры. В почетном карауле стояли руководители Коммунистической партии и Советского правительства, маршалы, генералы, адмиралы, представители союзных армий. На бархатных подушечках горели награды Родины, которых был удостоен ее верный и талантливый сын: две «Золотые Звезды» Героя Советского Союза, орден Победы, семь орденов Ленина, орден Октябрьской революции, шесть орденов Красного Знамени, ордена Суворова I степени, Кутузова I степени и многие медали. К. К. Рокоссовский был награжден также орденами и медалями ряда социалистических стран и других государств.

Рядом со мной в траурном молчании перед гробом К. К. Рокоссовского шел седеющий, крепко сложенный мужчина с «Золотой Звездой» Героя Советского Союза на лацкане пиджака. Я не знал, кто он: пехотинец, летчик, артиллерист, танкист. Когда мы вышли из зала, он, не стесняясь, вытер повлажневшие глаза и сказал:

— Я всю войну был на фронте, но ни одного дня не был в войсках Рокоссовского. И все же для меня он, пожалуй, самый дорогой человек. Вы знаете, кто он? Он — народный маршал. Его любили все люди нашей страны.

В этих словах — глубокая правда. В них признательность К. К. Рокоссовскому, посвятившему жизнь и талант торжеству великого дела, которому он служил с первых дней Октябрьской революции.

Командарм гвардейской танковой

РЫБАЛКО ПАВЕЛ СЕМЕНОВИЧ

Павел Семенович Рыбалко — видный советский военачальник. Родился в 1894 году в семье заводского рабочего в селе Малый Истороп Лебединского района Сумской области. По национальности украинец. Член КПСС с 1919 года. Активный участник гражданской войны. В 1934 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Был военным атташе, затем на преподавательской работе.

Во время Великой Отечественной войны, командуя танковыми соединениями, участвовал во многих боевых операциях, в том числе в наступательных операциях в районе Киева, Житомира, Проскурова, Львова, Берлина, Дрездена, Праги.

17 ноября 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР П. С. Рыбалко присвоено звание Героя Советского Союза. 6 апреля 1945 года оп удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. 1 июня 1945 года П. С. Рыбалко присвоено воинское звание маршала бронетанковых войск. В 1946 году он избирался депутатом Верховного Совета СССР второго созыва.

После войны командовал армией, а с 1947 года был командующим бронетанковыми и механизированными войсками Советской Армии. В 1948 году П. С. Рыбалко после продолжительной болезни скончался.

Впереди — Днепр. Он угадывался по множеству больших и малых примет. Все чаще стали попадаться опаленные огнем редкие низкорослые перелески сосняка на песчаных откосах, которые сразу переходили в заболоченные низины, щедро поросшие камышом, уже тронутым осенними заморозками. На порыжевших высотках показались дзоты, соединенные паучьей сеткой траншей и ходов сообщений. Танкистам приходилось увеличивать скорость и с ходу идти в атаку на эти промежуточные узлы сопротивления врага. Войска рвались к Днепру.

В небольшом полувыжженном поселке генерал Рыбалко, командующий 3-й гвардейской танковой армией, на короткое время остановился. Нужно было уточнить местонахождение наступающих частей, осмыслить происходящие события в Приднепровье. Отдав распоряжения офицерам штаба, генерал вошел в хату.

Пол был чисто подметен, стены побелены, на столе пламенела яркая узорчатая скатерть. «Проворная хозяйка тут живет: только на заре отсюда фашистов вышибли, а она уже порядок навела», — одобрительно подумал генерал и, сев за стол, раскинул карту.

Вот он, красавец Днепр. Генералу Рыбалко были знакомы приднепровские места. Еще в далекие годы гражданской войны красноармеец Павел Рыбалко сражался в этих краях с белогвардейцами, а несколько лет спустя, уже будучи слушателем Военной академии имени М. В. Фрунзе, он не раз находился здесь на учениях. И вот теперь, на третьем году войны с гитлеровскими захватчиками, ему выпала честь вести танковые корпуса дорогой великого наступления. Еще вчера танковая армия воевала на дальних подступах к Днепру. В полдень в штаб [291] приехал командующий фронтом генерал Н. Ф. Ватутин. Он ознакомился с обстановкой и поставил новую задачу: преследуя врага, с ходу форсировать Днепр и создать на правобережье оперативный плацдарм.

Задача была трудной, очень трудной. Ведь гитлеровцы, используя Днепр — мощную водную преграду — с его правобережными кручами, серьезно рассчитывали создать неприступный «Днепровский вал». Враг хотел выиграть время, привести в порядок свои войска, изрядно потрепанные в боях под Курском и других операциях. Не дать врагу передышки, прорвать его «Днепровский вал», выйти на правобережье Днепра — таков был смысл новой задачи, поставленной перед гвардейской танковой армией и другими соединениями.

Это было ново, дерзко. Ново потому, что в истории войн еще не было случая, чтобы танковая армия — крупное оперативное механизированное объединение, — наступая совместно с общевойсковыми соединениями, с ходу форсировала крупные реки и создавала бы так называемые оперативные плацдармы. Не было еще такого примера в истории. И вот теперь советские танкисты должны решить подобную задачу. Об этом думал, размышлял над картой командующий танковой армией.

Раздумье генерала прервал командующий фронтом генерал Ватутин. Он вошел в хату, снял пропыленный плащ, привычным жестом одернул гимнастерку и, поздоровавшись, спросил:

— Что, Павел Семенович, удивлены моим приездом? Вчера, мол, был и сегодня покоя не дает?

— Какой тут покой! — ответил Рыбалко. — Считанные километры остались до Днепра, Николай Федорович. П. С. Рыбалко кивнул на карту и продолжил:

— Широким фронтом выходим мы на Днепр, а форсировать-то будем лишь в одном месте. Значит, на ходу надоперестраивать боевые порядки, стягивать танки к месту форсирования.

— Вот по этому поводу я и приехал к вам, Павел Семенович. Мы советовались и пришли к убеждению, что место форсирования надо несколько изменить. Форсировать будем ближе к Киеву, вот примерно здесь, — острием карандаша Ватутин прочертил на карте стрелу, потом свел ее в полукружье, охватывая сверху, словно серпом, черный квадрат Киева. — Задача трудная, но мы уверены, что вы сумеете справиться.

Рыбалко улыбнулся. Он вспомнил дни тяжелой Сталинградской битвы. Сколько тогда было жарких споров о том, как эффективнее использовать танки в обороне и в наступлении, какие [292] задачи нужно ставить перед танковыми соединениями, как массировать их на главных направлениях, как организовывать взаимодействие с общевойсковыми частями!

Там, на Волге, залив в радиаторы боевых машин волжской воды, пошли гвардейцы-танкисты дорогой великого наступления, и повел их генерал Рыбалко. Разве можно забыть бои на Северном Донце или наступление под Орлом!

Вспомнил П. С. Рыбалко и о боях на Курской дуге жарким летом 1943 года. Тогда пехота общевойсковой армии, прогрызая вражескую оборону, начала наступление и прошла за пять дней всего лишь 15 — 20 километров. На тыловой оборонительной полосе врага она была остановлена. Наступление захлебывалось. Генерал Рыбалко настоял, чтобы танки были введены в бой не отдельными бригадами или корпусами, а полностью, всей танковой армией для допрорыва вражеской обороны. Командарм убедил в том, что такая задача по плечу танкистам. Гвардейцы 3-й танковой армии были введены в бой, сломили сопротивление врага и вырвались сами на оперативный простор. Разве это забывается?

Теперь предстояло выполнить новое задание, необычное для танковой армии. Дело в том, что форсирование рек осуществлялось только общевойсковыми армиями, а танки вводились в бой после создания надежных плацдармов. Так гласила военная наука. Ну, а как быть, если в ходе наступления первыми к Днепру выходили танкисты? Ждать, когда подойдет пехота? Но это значило потерять время, которым воспользуется враг. И вот командование приказало мотострелкам и танкистам форсировать Днепр. О многом хотел поговорить Ватутин, но времени было в обрез. Рыбалко то и дело докладывали о полученных радиограммах, в которых сообщалось, что гвардейцы-танкисты, далеко оставив позади пехоту, уже вплотную приближаются к Днепру.

— Товарищ командующий, — обратился в конце разговора Рыбалко к Ватутину, — считаю, что мой командный пункт должен быть вот здесь, — он указал на карте на одну из прибрежных деревушек, в том месте, где получасом раньше Ватутин обозначил место форсирования.

— Правильно, Павел Семенович, — одобрительно ответил Ватутин и, взяв плащ, закончил, — и мы должны быть там. Поедемте вместе.

Заурчали моторами легкие броневики, радисты убрали антенны, штабные офицеры быстро свернули документы, и вот уже передвижной командный пункт генерала Рыбалко тронулся [293] на новое место. Вместе с танками в приднепровскую деревню въехали штабные броневики. Это произошло в те минуты, когда последняя группа убегавших фашистов, прижатая к Днепру, словно по команде, сдалась танкистам в плен.

Рыбалко коротко допросил пленных и тут же, не теряя времени, вызвал командира мотострелковой бригады.

К командующему подошел полковник в запыленном комбинезоне, туго перетянутом ремнем и, доложив, застыл в ожидании.

— Слушайте боевой приказ, полковник, — по-особенному четко и несколько приподнято начал Рыбалко.

Лицо полковника стало еще строже. Приказ был лаконичен, и вместе с тем в нем с предельной четкостью определялась и сама задача, и способ ее выполнения.

— Повторите, товарищ полковник, как вы уяснили задачу, — приказал Рыбалко.

Выслушав полковника, он в заключение, будто вспоминая что-то, сказал:

— Все военные теоретики и практики утверждают, что для форсирования такой многоводной реки нужна длительная подготовка, нужны средства переправы, нужна, наконец, огневая поддержка артиллерии. Нужно время. Ведь, например, в Италии наши союзники готовились к форсированию реки Волтурно десятки дней. А у нас нет времени на подготовку. Мы должны сделать бросок через Днепр с ходу. Понимаете, что это значит?

Рыбалко испытующе посмотрел на полковника. Тот спокойно выдержал взгляд.

— Понимаю, товарищ командующий.

Отдав приказ, Рыбалко мобилизовал все свои силы, знания и опыт на его выполнение. Подчиненные ему генералы и офицеры получили ясные задания; сложный механизм управления танковой армией работал четко.

Неутомимые старшины и сержанты искали в прибрежных заливах рыбацкие лодки; в густом тальнике раздавался стук топоров и тонкое повизгивание пил — то гвардейцы мастерили плоты, чтобы к ночи быть готовыми к высадке десанта.

Генерал Рыбалко беседовал с танковыми экипажами, побывал на пункте заправки горючим, затем, с биноклем в руках, вновь на самом берегу Днепра, потом дал указания коменданту переправы. Танкисты были готовы к броску за Днепр.

Нет, не ожидали гитлеровцы, что так молниеносно будут форсировать Днепр советские воины. «Русским нужно время», — убежденно твердили фашисты. Но именно в расчете на внезапность [294] и был построен план нашего командования. Считанные часы понадобились гвардейцам, чтобы приготовиться к форсированию, и вот уже в тишине раздались чуть слышные всплески весел, и первые лодки бесшумно заскользили по днепровской глади.

Плацдарм! Сперва это был лишь маленький клочок прибрежного песка, на который упали под градом вражеских пуль четыре разведчика: В. А. Сысолятин, В. Н. Иванов, Н. Е. Петухов и И. Е. Семенов. Упали, чтобы поползти вперед, подобраться к вражескому дзоту и заставить его замолчать. Метр за метром ползли они по песчаной косе, карабкались на крутой косогор. Один убит, ранен второй. Вперед ползут уже только двое. Но вот впереди показалась амбразура, и туда полетели гранаты. Захлебнувшись, умолк вражеский пулемет. А в песчаную косу правобережья уже уткнулись новые лодки с десантниками; теперь на плацдарме воевали не двое, а двадцать, сорок, сто гвардейцев.

Генерал Рыбалко умело использовал успех разведчиков. Он создал новые штурмовые группы, приказал переправить на правый берег не только людей, но и минометы, легкие пушки, ящики с боеприпасами. Быстро была наведена понтонная переправа, и вот уже многотонный танк, урча мотором, осторожно въехал на понтон.

Танки пошли на правый берег.

Много дней клокотал бой на заднепровском плацдарме. Несколько танковых полков бросил враг в контратаки, чтобы смять гвардейцев, сбросить их в Днепр. Местами создавалась угроза прорыва вражеских танков. И тогда здесь появлялся генерал Рыбалко. Его не страшили взрывы вражеских снарядов и мин — бывалый солдат привык к ним. Он перебрасывал танки с одного участка на другой, быстро разгадывал замысел противника и, не упуская инициативу, продолжал наступление.

В ночь на 6 ноября 1943 года советские воины, наступая с плацдармов, созданных южнее и севернее Киева, возле Букрина и Лютежа, ворвались на улицы столицы Украины и освободили ее от фашистских захватчиков. Гвардейцы-танкисты генерала Рыбалко были в числе освободителей Киева. А вскоре командующий фронтом генерал Ватутин поздравил Рыбалко с высокой наградой — званием Героя Советского Союза.

— Желаю вам, Павел Семенович, войти с победой в Берлин, — сказал тогда Ватутин.

Это дружеское пожелание сбылось: генерал Рыбалко привел свою гвардейскую танковую армию на штурм последней крепости [295] гитлеровских захватчиков. Однако между Киевом и Берлином легла целая полоса боев, большой этап фронтовой биографии гвардейской танковой армии и ее командующего.

Страницы боевой истории армии полны ярких примеров героизма танкистов, их мужества, отваги, смелости замысла намечаемых операций, новаторства, высокого искусства командиров. Так, Проскурово-Черновицкая операция характерна тем, что танковая армия Рыбалко была введена в бой, когда вражескую оборону еще не прорвали. Танкисты завершили прорыв и как бы тянули за собой стрелковые полки. Отчаянные попытки врага остановить лавину наступающих танков на Днестре успеха не имели. Гвардейцы форсировали Днестр и выполнили задание на всю глубину операции — более 300 километров.

Другая памятная веха — Львовско-Сандомирская операция. Шел июль 1944 года. Общевойсковая армия пробила брешь во вражеской обороне — узкий коридор шириной всего лишь в 5 — 6 километров. В этот коридор генерал Рыбалко ввел соединения и части танковой армии, чтобы, отбиваясь с флангов от контратакующего врага, рвануться вперед, на оперативный простор. И этот замысел был воплощен: гвардейцы-танкисты ушли далеко вперед, во вражеский тыл, нарушили устойчивость обороны противника, смяли его резервы и обеспечили нашим войскам, действовавшим с фронта, освобождение Львова и Перемышля. Потом гвардейцы Рыбалко с ходу форсировали реку Сан, вышли на Вислу и овладели на ее западном берегу оперативным плацдармом.

Словно мощным стальным тараном, разрезали танкисты вражескую оборону и, не оглядываясь, устремлялись вперед, сокрушая на своем пути очаги вражеской обороны, громя его тылы.

И вот — дальние подступы к Берлину. Еще когда армия подходила к Висле, генерал Рыбалко изучил план Большого Берлина. Он запоминал названия улиц, расположение заводов, парков и площадей, изучал подступы к столице Германии. Однако на реке Нейсе командующему стало ясно, что путь наступления на Берлин у армии проходит значительно южнее — на город Бранденбург. И все же он был уверен, что в ходе наступления армию «подвернут» к Берлину. Так и случилось.

На Нейсе танки прорывали вражескую оборону вместе с пехотой. Реку форсировали, не ожидая паромных переправ: плотно закрыли люки, и танки пошли вброд. На бортах машин белели свежие надписи: «Моя заправка — до самого Берлина». [296]

Фашисты считали этот участок недоступным для танков. Но советские танкисты смело ввели свои многотонные машины в реку. Вода поднималась все выше и выше. Вот уже исчезли из виду гусеницы, и только башни темными грибами виднелись над водой. Скорость! Она была залогом успеха. Помня об этом, танкисты стремительно вели свои машины по дну реки и вышли на другой берег.

18 апреля в 3 часа ночи, когда танкисты были в двух километрах от Шпрее, Рыбалко получил приказ форсировать реку и развивать наступление в общем направлении на южную окраину Берлина.

— Даешь Берлин! — этот приказ влил новые силы в ряды гвардейцев. Лесными дорогами танкисты вышли ночью на реку Шпрее, с ходу овладели переправой и, упредив врага, рванулись за реку. Начался бросок вперед. Командующий чувствовал, что противник где-то имеет сильные резервы, но где? Хорошо изучив обстановку и сопоставив показания пленных, Рыбалко пришел к выводу, что резервы врага сосредоточены в районе Цоссенских озер и лесов. Этот вывод генерала оказался верным. Именно здесь проходило внешнее кольцо обороны Берлина. Сам Цоссен имел расположенные вкруговую доты с очень сильными гарнизонами.

Пришлось «прогрызать» десятикилометровую полосу цоссенских позиций. Танкисты справились с этой задачей: 22 апреля они овладели Цоссеном — местом пребывания ставки сухопутных войск врага.

Выход советских танков с юга Берлина спутал все карты врага. Леса, болота, сильная оборона должны были, по расчету гитлеровских генералов, надежно прикрыть Берлин с юга. Однако гвардейцы-танкисты опрокинули эти расчеты. Они преодолели вражескую оборону по Тельтов-каналу и рванулись к Берлину, чтобы стремительным ударом уничтожить последние очаги обороны фашистов.

Командарм Рыбалко понимал, что бои за Берлин будут ожесточенными и потребуют от каждого солдата, офицера, генерала предельного напряжения моральных и физических сил, высокого воинского мастерства, отваги, презрения к смерти. Еще на дальних подступах к столице фашистского рейха командарм готовил к этим боям и тяготам не только лично себя, изрядно уставшего, державшегося в строю ценой невероятного напряжения, но и командиров бригад, батальонов, рот, партийно-комсомольский актив. На вооружение брали накопленный в частях опыт боев в городских кварталах. [297]

Ставя боевые задачи бригадам, генерал Рыбалко указывал конкретные пути их выполнения. В частности, он требовал и добивался организации штурмовых групп для боев в городских кварталах. К каждому танку придавали 5 — 7 автоматчиков, несколько саперов, разведчиков. Добивались тесного взаимодействия между штурмовыми группами и артиллеристами, минометчиками.

К форсированию Тельтов-канала подготовились в кратчайшие сроки, но всесторонне: доразведали цели, уточнили задачи для каждой штурмовой группы. Враг, укрывшийся за каналом, ожидал атаки советских танкистов, но не знал, когда она начнется. Командарм Рыбалко решил атаковать врага не на рассвете, не в 6 или 7 часов утра, как обычно, а позднее, когда гитлеровцы решат, что наступать русские будут лишь на другой день.

Порядком измотав гитлеровцев ожиданием атаки, генерал П. С. Рыбалко приказал начать наступление ровно в полдень 24 апреля. После короткого артиллерийского налета штурмовые группы устремились к Тельтов-каналу. Разведчики, саперы и автоматчики под прикрытием огня танков захватили два моста через канал, ворвались в крайние дома, превращенные в крепости, и завязали бои за каждый этаж, комнату.

Неудержимый наступательный порыв вел танкистов вперед, в центральные кварталы Берлина. Командарм П. С. Рыбалко, как только обозначился успех на одном из участков, где танкистам удалось форсировать Тельтов-канал, перенацелил на этот участок другие батальоны, продвинул их за канал, наращивая силу удара. Направление батальонам указывалось крылатой фразой: «Вперед, к центру города, к Бранденбургским воротам, к рейхстагу».

В боевых порядках танковых батальонов шла бронированная машина командарма П. С. Рыбалко. Он быстро оценивал обстановку, добивался получения информации от бригад, батальонов и рот, держал связь со штабом, вызывал артиллерийский и минометный огонь в нужные моменты, гибко управлял частями, «проталкивая» их вперед, ставя новые задачи. Его взору представлялись обрушенные скелеты домов, горящие кварталы, улицы, забитые горящей военной техникой, трупы. Едкий дым, гарь забивали дыхание, в машине было полутемно, душно, но командарм, забыв об усталости, сне, еде, был занят одним — руководством боя. Его армия участвовала в сражении за Берлин, и сознание величия этой задачи помогало ему выдерживать нечеловеческие нагрузки. И он выдержал их. [298]

...Заключительная славная страница боевой истории танковой армии и командующего генерала Рыбалко. Еще не смолкли автоматные очереди в кварталах Берлина, а гвардейцы-танкисты получили новую боевую задачу: совершить пятисоткилометровый марш в Чехословакию, в Прагу, чтобы добить еще одну вражескую группировку.

Вновь заведены моторы танков, вновь генерал Рыбалко ведет свои соединения на врага. Продумана каждая мелочь, все готово к невиданному по темпам и расстоянию марш-броску танковой армии. В наикратчайшее время надо преодолеть почти пятисоткилометровое расстояние. Гвардейцы запаслись горючим: каждый танк имел по две-три бочки с горючим на своей броне. Вместе с танками мчались ремонтные мастерские на колесах, надежно работала связь, имелись в достатке боеприпасы, продовольствие.

Радисты ловят тревожные, полные драматизма призывы из Праги. Там гитлеровские головорезы льют кровь верных сынов чехословацкого народа, подрывают дома, жгут предприятия. Прага зовет русских братьев на помощь.

Порыв! Это емкое слово как нельзя лучше характеризовало советских воинов-танкистов, спешивших на помощь к чехословакам в минуту смертельной опасности. Каждый горел желанием как можно быстрее прийти в Прагу, Братиславу, Брно, Остраву и в другие большие и малые города и села Чехословакии, чтобы не дать гитлеровцам свершить кровавые злодеяния.

В эти часы еще раз во всем блеске проявилось высокое полководческое искусство генерала П. С. Рыбалко. Провести колонны танков в минимальное время через горные перевалы, по крутым склонам, вьющимся лентам дорог, учитывая ограниченное количество проходов через горы, в сложной боевой обстановке со многими неизвестными — задача поистине трудная. Военачальник в подобной ситуации держит труднейший экзамен. И генерал П. С. Рыбалко его выдержал.

Через два года после войны, обсуждая монографию «Вождение войск», генерал Рыбалко выступит на кафедре оперативного искусства с лекцией-докладом, в котором глубоко проанализирует организацию и осуществление этого гигантского марш-броска танковой армии, сделает выводы, выскажет свои замечания, имея в виду, что они пригодятся будущим военачальникам. И все согласятся, что эта операция достойна глубокого внимания, она весьма поучительна как образец полководческого искусства. [299]

Считанные часы, а точнее минуты имелись в распоряжении генерала П. С. Рыбалко и его штаба на изучение обстановки, уяснение задачи и выработку решения. Многое было неясно, многих данных совсем не имелось. Ясно было одно: в Прагу танкисты должны прийти как можно быстрее, в готовности с ходу вступить в сражение с фашистами.

Офицеры оперативного отдела разложили на столе карты с нанесенной обстановкой. В общих чертах она выглядела так: к началу мая 1945 года соединения трех наступавших фронтов (1, 2 и 4-го Украинских) глубоко охватили с севера, востока и юго-востока вражескую группировку в Чехословакии. Что это за группировка? В нее входила группа армий «Центр» и основная часть группы армий «Австрия», всего 62 дивизии, из них 16 танковых и моторизованных. Силы значительные, а горно-лесистая местность благоприятствовала обороне.

Двум гвардейским танковым армиям, которыми командовали генералы П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко, и нескольким общевойсковым соединениям предстояло нанести решающий удар по вражеской группировке в Чехословакии. Такова общая обстановка. Командарм Рыбалко хорошо уяснил место своей армии в выполнении общей задачи и быстро наметил полосы наступления для своих соединений. И вот уже предложения доложены представителям фронта и Ставки Верховного Главнокомандования. План утвержден без изменений.

Гвардейцы вывели танки из тесных кварталов берлинских предместий и лавиной устремились на юго-запад. «Не задерживаться, наступать на предельных скоростях» — это требование командарма П. С. Рыбалко неукоснительно выполняли командиры соединений.

По рации командарму непрерывно шли донесения о ходе марш-броска и о скоротечных боях. Вот доложил командир бригады полковник В. С. Архипов.

— Вышел к Эльбе. Пути отхода дрезденскому гарнизону отрезал.

— В бои не ввязываться. Главная задача — марш, — сказал П. С. Рыбалко.

Да, трудно пришлось танкистам южнее Дрездена, там, где начинаются крутые отроги Судетскнх хребтов. Здесь тянутся самые высокие из них — Исполиновы горы, но и через них провели свои машины мастера вождения, на ходу сбивая вражеские заслоны.

Ранним утром 9 мая гвардейцы-танкисты 3-й и 4-й армий ворвались на максимальной скорости в Прагу. Завязались короткие, [300] но жаркие бои. Освобожден Пражский град, Староместская площадь, захвачены мосты через Влтаву, и вот уже генерал Рыбалко докладывает о выполнении боевой задачи, о героях последних боев с фашистами — комбриге полковнике Архипове, командире батареи лейтенанте Белькове, старшине Иванове, старшем сержанте Гусороке, о погибшем на площади Сметаны капитане Михаиле Семине и многих других славных советских воинах.

Над Прагой вспыхнула заря свободы.

Дружеский народ Чехословакии радостно приветствовал советских танкистов, принесших свободу, счастье. Среди воинов-освободителей по праву одно из почетных мест занял дважды Герой Советского Союза генерал Павел Семенович Рыбалко.

Воздушный боец

РЯЗАНОВ АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ

Алексей Константинович Рязанов родился в 1920 году в селе Большая Кочетовка Токаревского района Тамбовской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1939 года. Окончил Борисоглебскую военную авиационную школу пилотов.

В годы Великой Отечественной войны А. К. Рязанов сражался на Юго-Западном, Центральном, Брянском, Сталинградском, Южном, Северо-Кавказском, 2-м Прибалтийском фронтах. Был командиром эскадрильи, а затем помощником командира авиаполка. Совершил 509 боевых вылетов, провел 97 воздушных боев, сбил лично 31 самолет противника и 16 в группе. 24 августа 1943 года ему присвоено звание Героя Советского Союза. 18 августа 1945 года за новые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, а затем Академию Генерального штаба. В настоящее время генерал-майор авиации А. К. Рязанов продолжает службу в войсках ПВО.

Самолет с фашистской свастикой на плоскостях и фюзеляже летел над советской землей. Летел открыто, не таясь, даже не пытаясь маскироваться.

Это было 22 июня 1941 года.

«Хеншель-126» держал курс на восток. Задание, с которым он направлялся в глубь советской территории, не казалось необычным его экипажу. Бомбардировка мирных городов, расстрел с воздуха безоружного населения стали для гитлеровцев привычным делом и до сих пор не были связаны с особым риском. Летчики фашистской армии привыкли к легким победам в Западной Европе.

Однако на полпути между государственной границей Советского Союза и столицей Украины самолет со свастикой был атакован краснозвездным истребителем. Короткая схватка — и от «хеншеля-126» осталась на земле только груда полуобгоревших обломков...

Сбил этот фашистский самолет в памятное июньское воскресенье 1941 года летчик-истребитель Алексей Рязанов. Через несколько дней от его метких очередей нашел свою гибель второй фашистский самолет — на этот раз тяжелый бомбардировщик «хейнкель-111».

Список боевых побед А. К. Рязанова, впоследствии одного из прославленных летчиков Военно-Воздушных Сил СССР, был открыт.

Алексею Рязанову тогда едва перевалило за двадцать, он еще не был умудрен боевым опытом. Его жизненный путь, собственно, ничем не отличался от жизни миллионов других советских юношей, которые родились и выросли после Великого Октября. [303]

Учился в советской школе. Страстно мечтал быть похожим на героев гражданской войны, подвиги которых звучали уже как легенда. Завидовал тем, кто строил Комсомольск, Магнитку, возводил Днепрогэс, штурмовал Северный полюс, совершал дальние беспосадочные перелеты. Юношеское стремление к романтике привело его в авиацию — в нашей стране каждый может избрать себе профессию по душе. Окончил училище, стал военным летчиком. В строевой части упорно овладевал мастерством истребителя. Жизненный путь только начинался.

И вот война... Трудно было нашей армии в ту пору. Враг, рвался вперед, стремясь использовать свои временные преимущества. Чтобы помочь наземным войскам сдержать этот свирепый натиск, советское командование бросало в бой все имевшиеся в наличии самолеты. На каждого летчика, который был тогда в строю, приходилась предельная нагрузка.

Пока авиационный полк, в котором служил Алексей Рязанов, вел боевые действия на Украине, на счету летчика числилось уже четыре сбитых вражеских самолета.

Прошел первый год Великой Отечественной войны. Дважды орденоносец капитан Рязанов был назначен командиром эскадрильи истребительного авиационного полка. Теперь на его плечи легла ответственность за целый боевой коллектив, за его воспитание и обучение.

Год непрерывных ожесточенных боев явился огромной школой боевого мастерства. Воюя с врагом, Рязанов настойчиво учился, не переставал совершенствовать свои знания и навыки. Повышать уровень культуры воздушного боя — этот принцип был положен молодым командиром в основу работы с летным составом. Он разбирал с летчиками каждый проведенный бой, характерные приемы и методы врага, свои удачи и неудачи. В соответствии с этим намечались планы действия на будущее.

Бесспорной заслугой командира эскадрильи стало то, что он приучал каждого летчика подразделения использовать в воздухе радио.

Сейчас невозможно себе представить, чтобы летчик мог отправиться в полет и выполнять задание без комплекса радио и радиолокационной аппаратуры. Но в 1942 году дело обстояло несколько иначе. Хотя радио к тому времени уже непоколебимо утвердилось в авиации, еще не все летчики, особенно в истребительной авиации, применяли его.

Объясняется это просто. В состав летного экипажа бомбардировщика, как известно, входит несколько человек. Например, [304] пилот всецело поглощен управлением, то есть пилотирует самолет в воздухе. А для того чтобы полет происходил точно в заданном направлении, на борту самолета есть штурман, который прокладывает нужный курс на карте, делает необходимые навигационные измерения и расчеты, непрерывно контролирует, где летит самолет, сколько ему осталось до цели и т. д. Воздушный стрелок-радист поддерживает по радио связь с землей, в случае же нападения на самолет отражает атаки огнем пулемета или пушки, которые имеются в его распоряжении. Таким образом, каждый из членов экипажа выполняет определенную часть общих обязанностей.

В отличие от этого на самолете-истребителе функции всех членов экипажа совмещены в одном лице. В полете летчику, естественно, нежелательна какая-либо дополнительная нагрузка, тем более, если она не кажется крайне нужной. Поэтому некоторые истребители относились с известным предубеждением к сложной радиоаппаратуре на самолете. В силу привычки считалось, что радио вовсе не обязательно в полете. Как и всегда, новое завоевывало право на жизнь в борьбе со старым.

Пока на самолете не было радиооборудования, истребитель, поднявшись в воздух, действовал, полагаясь всецело на свои собственные возможности. Он в буквальном смысле слова оставался «один в бескрайнем небе». Если же летела группа, тогда ею управлял командир — ведущий. Но как? В его распоряжении для этого было несколько команд, которые он мог передать заранее обусловленными движениями самолета, например покачиваниями с крыла на крыло, пикированием в сторону цели и т. и.

Чтобы привести тактику воздушного боя в соответствие с боевыми возможностями авиационной техники, нужно было решительно покончить с существовавшей недооценкой радио для управления самолетами в воздухе. На смену традиционной и, пожалуй, основной для того времени команде: «Делай, как я!» — следовало быстрее внедрять радио с его огромными возможностями четкого и непрерывного управления.

Капитан А. К. Рязанов немало сделал в этом отношении в своей эскадрилье. В то же время он считал делом первейшей важности для себя, как командира, не снимать полностью с вооружения испытанную в авиации команду: «Делай, как я!» — ведь в широком смысле она означает, что командир — это образец для подчиненных всегда и везде.

Командир авиационного подразделения — это ведущий в полном смысле слова. На земле, перед боями, он возглавляет [305] учебу своих летчиков, организует систематические тренировки, периодически вылетает с каждым из них в отдельности. Ему подчинены многие специалисты самых различных профессий и квалификации. Командир эскадрильи направляет усилия каждого из них и всего подразделения в целом на образцовое решение боевых задач. В полете же он лично возглавляет свою группу и, как правило, первым устремляется в атаку на врага. Если, к примеру, командиры стрелкового батальона или артиллерийского дивизиона руководят действиями своих подразделений, находясь на командном или наблюдательном пункте, и им незачем в бою выполнять функции, допустим, автоматчика, пулеметчика, номеров орудийных расчетов, то командир эскадрильи поставлен в иные условия. Управляя подразделением, он находится в едином с ним строю, ведет бой теми же средствами, тем же оружием, что и его летчики. Он — ведущий, все остальные — его ведомые. Нужно ли говорить, что в такой обстановке сила личного примера возрастает стократно.

Вцолне естественно стремление каждого летчика научиться так же четко и непринужденно управлять своим самолетом, подчинять его своей воле, уметь быстро и неожиданно для противника осуществить маневр в бою, как это делает его командир; он стремится быть таким же смелым и находчивым, таким же выносливым и зорким, как его командир; он хочет разить врагов так же метко и беспощадно, как его командир. Все это делает непреложным законом существующее правило: командир во всем должен быть на голову выше подчиненных.

Именно таким командиром был для своих летчиков коммунист Алексей Константинович Рязанов. Прежде всего он сам неустанно учился на опыте ветеранов-однополчан, таких, как командир эскадрильи капитан А. Г. Карманов, посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза. Теперь у него, Алексея Рязанова, учились, его личному примеру следовали новые воздушные бойцы. Одним из них был И. Н. Степаненко, с начала 1942 года ставший его ведомым. Под руководством Рязанова Степаненко провел первый воздушный бой на Брянском фронте 12 июня 1942 года, а спустя еще три дня одержал и первую свою победу, сбив «юнкерс».

Обучая и воспитывая подчиненных, Алексей Константинович увеличивал и свой личный боевой счет.

12 июля 1942 года восемь наших истребителей прикрывали действия наземных войск в районе Землянска на Брянском фронте. Навстречу им летели 24 бомбардировщика Ю-87 в сопровождении восьми «мессершмиттов». Группа советских авиаторов [306] смело вступила в неравный бой с превосходящими силами противника, не дав ему сбросить бомбы на боевые порядки наземных войск. В итоге боя было уничтожено семь вражеских машин. Капитан Рязанов в этом бою лично сбил вражеский бомбардировщик. А всего на протяжении только одной недели в трех воздушных боях, проведенных им после назначения командиром эскадрильи, Рязанов уничтожил три фашистских самолета.

Вскоре командование перебросило полк, в который входила эскадрилья Рязанова, на другой участок советско-германского фронта, ставший решающим в ту тяжелую для нашей Родины пору лета и осени 1942 года. Здесь, в междуречье Волги и Дона, воздушные бои носили невиданный по своему напряжению характер. Каждый вылет — это воздушный бой, причем, как правило, с превосходящими силами противника. 21 августа шесть истребителей, ведомых капитаном Рязановым, прикрывали группу своих штурмовиков. При подходе к объекту группу атаковали восемь МЕ-109. Истребители отбили эту атаку, уничтожив два «мессершмитта». Одного из них сбил Рязанов. Наши штурмовики потерь не имели.

В другой вылет А. К. Рязанову довелось скрестить оружие уже не с «мессершмиттами», повадки которых он успел основательно изучить, а с их итальянскими «коллегами» — «макки-200». И снова одержана победа. В итоге этого боя на личном счету Рязанова помимо самолетов всех типов собственно немецкого производства появился итальянский истребитель. И так день за днем, от вылета к вылету выковывались, шлифовались великолепные качества несгибаемого воздушного бойца.

Весна 1943 года началась ожесточенными воздушными сражениями в небе Кубани. Советская авиация боролась за безраздельное господство в воздухе.

Ряд летчиков-новаторов, в их числе и А. К. Рязанов, вносили свой вклад в разнообразный арсенал тактических приемов и способов, из которых складывается наука побеждать. Поиск, сближение с противником, атака, выход из боя, преследование — все эти элементы воздушного боя отличались в исполнении новаторов тактической зрелостью, глубиной замысла, технической отточенностью. Росло число побед, которые были следствием их высокого профессионального мастерства и культуры воздушного боя.

С этой точки зрения показателен бой, проведенный четырьмя нашими истребителями против четырех МЕ-109 в районе станицы Абинская. Умело используя тактико-технические данные [307] истребителя ЯК-1, наши летчики сумели навязать противнику наименее выгодные для него условия. В итоге этой схватки враг потерял три из четырех машин непосредственно над районом боя, а четвертая ушла за линию фронта подбитой. Два самолета сбил в этом бою Рязанов.

На другой день Рязанов повел на задание шестерку «яков». Вновь завязался ожесточенный воздушный бой, в результате которого противник потерял четыре истребителя. Капитан Рязанов продолжал преследование пятого до аэродрома около Анапы, уже в тылу врага. Обстановка резко усложнилась. В районе аэродрома летчик обнаружил шесть немецких бомбардировщиков. К ним на помощь взлетела большая группа истребителей.

Быстро оценив положение, Рязанов понял, что теперь он сам оказался в положении преследуемого. В таких условиях лучшая оборона — наступление. И летчик вступил в неравный бой. С дистанции 50 метров с первой очереди он зажег один из ведомых бомбардировщиков. Взлетевшие «мессеры», в свою очередь, обрушились на дерзкий истребитель.

Находясь в центре вражеских самолетов, Рязанов отбивал одну за другой непрерывные вражеские атаки, стремясь во что бы то ни стало приблизиться к линии фронта. И это ему удалось! Больше того, он сбил одного из наседавших врагов. Однако уже над линией фронта его израненный самолет потерял управление и перешел в отвесное пике. Теперь все возможности для продолжения боя были полностью исчерпаны. Летчик выбросился из неуправляемой машины и приземлился в горах, на самой линии соприкосновения наших наземных войск с противником. Друзья-пехотинцы помогли Рязанову добраться до своих траншей, а затем доставили на аэродром.

Указом Президиума Верховного Совета СССР в августе 1943 года А. К. Рязанову было присвоено звание Героя Советского Союза. К этому времени он произвел 407 боевых вылетов, лично сбил в воздушных боях 19 самолетов противника и 16 — в группе. И этот победный счет героя неизменно продолжал увеличиваться!

Начав 22 июня 1941 года нелегкий солдатский путь от государственной границы — реки Прут — и пройдя через Сталинград, Брянщину, Прибалтику, славный воздушный боец великой армии дошел до границ Восточной Пруссии. 509 раз поднимался он на выполнение боевых заданий. Это было и прикрытие наземных войск, и патрулирование, и разведка, и сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков, и полеты на перехват воздушного [308] противника и на штурмовку его войск, и блокирование аэродромов, и «свободная охота».

26 января 1945 года Рязанов провел свой 97-й воздушный бой. Это произошло южнее города Салдус в Прибалтике. 13 наших ЯК-9 барражировали над полем боя, обеспечивая боевые действия бомбардировщиков и штурмовиков. Они встретились с 20 гитлеровскими «фокке-вульфами». В бою советские летчики уничтожили 10 самолетов врага, а сами не потеряли ни одного. Майор Рязанов лично сбил один фашистский истребитель — 31-й на его боевом счету. В этом бою летчик был ранен. В третий раз за время войны пролил А. К. Рязанов свою кровь. На этот раз ранение оказалось тяжелым. Тем не менее он не оставил боевую машину, подбитую зенитками, и сумел посадить ее на своей территории.

Победа была уже близка. И хотя Рязанов не мог в те дни подняться в воздух, он шел навстречу ей вместе со своей частью, в которой вырос до заместителя командира полка.

За беспримерный героизм и мужество в боях с врагами Алексеи Константинович Рязанов был вторично представлен к званию Героя Советского Союза. Командир соединения, характеризуя Рязанова, написал на этом представлении: «Лучший летчик соединения, бесстрашный воздушный боец».

Командир штурмового корпуса

РЯЗАНОВ ВАСИЛИЙ ГЕОРГИЕВИЧ

Василий Георгиевич Рязанов родился в 1901 году в селе Большое Козине Балахинского района Горьковской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1920 года. В 1920 году девятнадцатилетним юношей вступил в ряды Советской Армии. В 1924 году окончил Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова, в 1926 году — Военную школу летчиков, в 1931 году — курсы усовершенствования начсостава ВВС при Военно-воздушной академии, а в 1935 году — оперативный факультет этой же академии. Командовал звеном, эскадрильей, авиабригадой.

В годы Великой Отечественной войны В. Г. Рязанов командовал авиационными соединениями, принимал участие во многих сражениях. 22 февраля 1944 года ему присвоено звание Героя Советского Союза. 2 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После окончания Великой Отечественной войны генерал-лейтенант авиации В. Г. Рязанов командовал авиационным корпусом, воздушной армией. Используя большой боевой опыт, воспитывал советских авиаторов, В июле 1951 года он скончался.

В один из последних апрельских дней 1945 года Василий Георгиевич Рязанов возвращался с совещания Военного совета 1-го Украинского фронта в штаб вверенного ему авиационного корпуса. Погода была отличная. Только что прошел теплый дождь. В вечерней туманной дымке густо зеленели придорожные деревья, листья их блестели, будто лакированные. Молодая трава на бровках кюветов радужно переливалась в лучах заходящего солнца.

Давно уже Василий Георгиевич не видел, а скорее всего не замечал в сутолоке фронтовых дел, ничего подобного. Он смотрел в ветровое стекло трофейного «мерседеса» на бегущие навстречу дубовые и сосновые перелески, на проносящиеся мимо малахитовые квадраты озими, на тихие озерца в низинах и вспоминал свое родное село в Горьковской области.

Нет, окрестности Большого Козино совсем другие: и леса там размашистее, и поля просторнее, и воды привольнее. Но и там, в Поволжье, выдаются вот такие же тихие задумчиво-ласковые вечера, когда хочется убежать за сельскую околицу к реке, броситься навзничь в траву на крутояре и смотреть оттуда во все глаза в бездонное небо или обводить взглядом низинные луга, исходящие паром черные пашни, лысые холмы и заросшие кустарником буераки. А за ними — заречные села с широкими улицами, курчавыми ветлами и высокими колодезными журавлями.

Чем ближе к горизонту, тем меньше строения, деревья, поля. И тем загадочнее они казались деревенскому мальчонке Васе Рязанову, сыну исконного русского землепашца, бедствующего от непосильного труда, лихоимства перекупщиков зерна и всяческих царских налогов. И чем голоднее было в доме, тем [311] сильнее хотелось ему побывать за Волгой, посмотреть, какие там хлеба растут, как люди живут, — может быть, легче, сытнее.

А временами мечталось пареньку взмыть чайкой над родным селом и полететь далеко-далеко, чтобы отыскать там, за лесами и долами, секрет счастливой жизни. Такой секрет, чтобы отец поменьше уставал от работы и мать была повеселее. Что-то вроде волшебного слова, о котором говорила бабушка в своей сказке...

Василий Георгиевич внутренне улыбнулся своим мыслям, с опаской покосился на шофера. Вот удивился бы сержант, узнав, о каких пустяках думает генерал. А впрочем, о пустяках ли? Ведь, может быть, из той детской мечты и родилось у восемнадцатилетнего красноармейца страстное желание попасть в авиацию. И ведь это желание осуществилось. Он окончил с отличием летную школу, сразу же стал командиром звена, а через несколько месяцев — эскадрильи!

Боже мой, сколько времени прошло с тех пор — четверть века! Вон уже седина на висках, морщины у глаз и складки у рта. А кажется, не жил еще. Но это только кажется, а иногда подумаешь, сколько уже позади имен, дел, событий, бесконечных дорог, десятки тысяч километров по земле, в небе же — раза в три больше. А война чего стоит? Четыре бесконечных года! А сколько было бессонных ночей, сколько боев?! Все и не вспомнишь. Курск, Харьков, Кременчуг, Знаменка, Кировоград, Сандомир — это только вехи на местах крупнейших сражений, в которых участвовал авиационный корпус...

И вот он, наконец, Берлин. Оттуда, с севера, из-за Тойпитцких лесов, день и ночь, почти не смолкая, доносится грохот боя. Даже в машине его не может заглушить шум мотора. Эти звуки возвращают мысли генерала в привычное русло. Он вспоминает недавнее совещание в штабе фронта. Командующий был немногословен. Он сказал, что в Берлине идет ожесточеннейшее сражение, показал на карте расположение основных сил фронта, ведущих бои по уничтожению крупной окруженной группировки фашистских войск юго-восточнее столицы гитлеровской Германии.

— Немцы пытаются пробиться на запад, — сказал командующий. — Навстречу им из района Брюк, Росток, Альтборк, в направлении Беелитц — Треббин рвется 12-я армия гитлеровцев с явной целью деблокировать окруженную группировку. Думаю, что Лелюшенко при поддержке Рязанова сумеет охладить ее пыл. [312]

Так, с чуть заметной улыбкой на лице, говорил командующий. Он был в хорошем настроении, шутил, а на прощание посоветовал не расхолаживаться. Может быть, это и есть последнее решающее сражение. И чем лучше будет оно организовано, тем быстрее придет победа.

Потом они получили письменный приказ, в котором четко определялись задачи войскам по отражению контрудара 12-й армии немцев...

Прибыв в штаб корпуса, Василий Георгиевич ознакомил с приказом командиров дивизий, а затем выехал на командный пункт 4-й гвардейской танковой армии к генерал-полковнику Д. Д. Лелюшенко. Генерал Рязанов еще до Курской битвы взял себе за правило во время боевых действий находиться вместе с общевойсковым командиром. Отсюда обстановка на поле боя яснее и виднее. И можно быстро реагировать на ее изменения, наносить удары с воздуха там, где наиболее целесообразно и необходимо для поддержки наших мотострелковых и танковых частей. Это особенно важно было сейчас, когда части и соединения генерала Лелюшенко находились в непосредственном соприкосновении с войсками противника, оказавшимися в окружении, а также рвущимися на их выручку. Линия фронта часто менялась, а в иных местах ее временами трудно было определить. Именно это обстоятельство больше всего тревожило Василия Георгиевича. Немудрено угодить и по своим.

Свои опасения Василий Георгиевич высказал при встрече с генерал-полковником Лелюшенко. Дмитрий Данилович согласился, что нелегко придется. Но приказ выполнять надо. И тут же дал указание своему начальнику штаба, чтобы обо всех изменениях в расположении наземных войск немедленно ставились в известность авиаторы и чтобы наши передовые подразделения четче обозначали свое местонахождение.

— А то Рязанов так может ударить, — усмехнулся командующий, — что костей не соберешь. Вон какая мощь в его руках. Нам же за каждого человека надо душой болеть. Столько люди прошли, пережили и вдруг...

Василий Георгиевич не удивился тому, что командующего тревожит та же мысль, что и его. Конец войны, кажется, рядом. Наши — на улицах Берлина...

Над картой с разведывательными данными о противнике он просидел чуть ли не целый час. Всматривался в зеленые пятна лесов, квадраты полей, изрезанные прожилками железных и шоссейных дорог, стремился представить расположение боевых порядков фашистских войск, варианты их возможного перемещения. [313]

Рязанову было ясно, что окруженная группировка противника находится в тисках наших мотострелковых и танковых войск и тиски эти неумолимо сжимаются. У окруженных одна лишь надежда: прорваться на запад с помощью своей 12-й армии. Видимо, они согласовали свои действия и по времени, и по месту. Самое вероятное, что они нанесут встречный удар, чтобы соединиться где-нибудь в районе Беелитц.

«Как лучшим образом помочь нашим наземным войскам сорвать замысел противника? — этот вопрос больше всего занимал мысли генерала. — Самая надежная поддержка, — размышлял он, — это нанести удары по первым эшелонам наступающих войск противника. Но тут есть опасность угодить по своим. Может быть, ночью наши могут отвести незаметно свои части и подразделения с переднего края, а утром мы «проутюжим» фашистские позиции. Но немцы могут обнаружить, они же на своей территории. Тут у них много глаз. Обнаружат и не дадут возможности оторваться, сразу же займут освободившуюся территорию, а значит, окруженные части приблизятся к тем, которые их деблокируют. Усилится опасность прорыва...»

Рязанов поделился своими соображениями с начальником штаба. Тот предложил основные усилия сосредоточить на уничтожении вторых эшелонов 12-й армии немцев. Тогда ее наступление быстро выдохнется.

— Помните, — сказал начальник штаба, — как под Белгородом наши фашистов шерстили? У меня вот даже выписка из показания пленного гитлеровского офицера сохранилась: «На нашу группу танков — их было не меньше сотни — обрушились русские штурмовики. Эффект их действий был невиданный. При первой же атаке одна группа штурмовиков подбила и сожгла около двадцати танков. Одновременно другая группа обрушилась на отдыхающий в автомашинах мотострелковый батальон. На наши головы градом посыпались бомбы мелкого калибра и снаряды. Было сожжено девяносто автомашин и убито сто двадцать человек».

— Интересное высказывание, — согласился генерал, — но не надо забывать, что вторые эшелоны, командные пункты имеют, как правило, лучшее зенитное прикрытие. Значит, вероятность потерь с нашей стороны возрастет.

Василий Георгиевич хорошо помнил бои под Белгородом, о которых говорил ему начальник штаба. Трое суток подряд не уходил тогда генерал с командного пункта, руководил действиями своих частей по отражению наступления противника на [314] Белгородском направлении, за что получил личную благодарность Военного совета Воронежского фронта.

А вот что пишет о боевых вылетах летчиков корпуса на Курской дуге маршал авиации С. А. Красовский: «7 июля наши механизированные войска, поддержанные двумя сосредоточенными ударами восьмидесяти штурмовиков корпуса генерала В. Г. Рязанова, успешно отразили атаку четырех танковых дивизий противника из района Сырцово, Яковлеве в направлении на Красную Дубровку и Бол. Маячки. После сосредоточенных ударов штурмовики непрерывно действовали небольшими группами, уничтожая танки и мотопехоту противника. В результате совместных усилий на поле боя осталось свыше двухсот горящих вражеских танков».

Из штаба 6-й гвардейской армии на имя командира корпуса генерала Рязанова была получена телеграмма: «Командующий 6-й гвардейской армией передал вам, что работой штурмовиков наземные части очень довольны. Штурмовики помогают хорошо». И таких отзывов за годы войны накопились десятки. Имя генерала Рязанова не раз упоминалось в приказах Верховного Главнокомандующего.

Потом победное контрнаступление, но уже в составе Степного фронта. Незабываема радость, даже восторг, когда было объявлено, что впервые за время войны, 5 августа 1943 года, в Москве был дан салют. И прозвучал он в честь героев-освободителей Орла и Белгорода, значит, и в честь авиаторов, принимавших активное участие в этих сражениях. Прошло еще немного времени, и за успешные действия по освобождению Украины все три дивизии, находившиеся в составе штурмового авиакорпуса генерала Рязанова, получили почетные наименования — Красноградская, Полтавская, Знаменская. Корпус стал называться Кировоградским.

А в феврале 1944 года, накануне Дня Советской Армии, пришло сообщение: «За самоотверженную боевую работу, высокое мастерство в управлении боевыми частями на поле боя, отличную выучку личного состава, за правильную организацию взаимодействия с наземными войсками и проявленный личный героизм командиру 1-го гвардейского штурмового авиационного Кировоградского корпуса гвардии генерал-лейтенанту авиации В. Г. Рязанову присвоено звание Героя Советского Союза».

Все это было свежо в памяти. Но Василий Георгиевич не кичился победами. К каждому бою, к каждому сражению он готовился, как к новому, ранее не виданному испытанию. Испытанию на полководческую сметку, на умение безупречно выполнить [315] боевую задачу, с наименьшими потерями для себя нанести врагу наибольший удар.

— Вы знаете, сколько ветеранов в полку и корпусе осталось? — спросил генерал у начальника штаба. — Тех, которые с первого дня организации воюют?.. Нет? А я недавно интересовался у кадровиков. Около двадцати процентов. Пятая часть. Чувствуете? Немного...

У Василия Георгиевича чуть было не вырвалось: «Как хочется их сберечь! Всех до одного. Чтобы каждый из них увидел конец войны, пережил радость победы. Ведь это сейчас высшее представление о счастье!..» Но генерал ни словом не обмолвился на сей счет. Он слишком хорошо знал, как опасна перед боем размягчающая душу жалость. Можно пожалеть одного, а потерять десятерых... Как бы в ответ на свои мысли он сказал:

— С утра в разведку послать самых опытных. И потом вести ее непрерывно. Обстановка будет меняться. Важно быстро реагировать...

Василий Георгиевич отдал необходимые распоряжения начальнику штаба, а сам решил выехать в одну из частей. Он старался чаще бывать в войсках, особенно перед крупными сражениями. Встречи с войсковыми командирами, политработниками, летчиками помогли почувствовать настроение людей, утвердиться в своем решении или внести в него какие-то коррективы.

На пути в полк — на этот раз он избрал 140-й гвардейский — Василий Георгиевич вспомнил бои на Сандомирском плацдарме. Фашисты во что бы то ни стало хотели выбить эти войска с западного берега Вислы. Атаковали беспрерывно, хотя и несли большие потери. Обстановка однажды сложилась критическая. 20 немецких танков угрожали смять фланговые подразделения мотострелкового полка.

Рязанов приказал немедленно послать туда восьмерку «илов», которая была готова к взлету. Удар штурмовиков оказался таким удачным, что фашисты, понеся большой урон, вынуждены были откатиться вспять и до следующего дня прекратить свои атаки. Эта небольшая передышка дала возможность нашему командованию подбросить подкрепление на плацдарм, усилить его оборону. Но и впредь, до самого перехода наших войск в широкое наступление, штурмовики изо дня в день «утюжили» боевые порядки фашистов, наносили бомбовые удары по скоплениям пехоты и танков противника.

«А кто же вел эту ударную восьмерку? — попробовал вспомнить Василий Георгиевич. — Ведь они уложили тогда [316] бомбы буквально в двухстах метрах от нашего переднего края».

Он перебрал в памяти не один десяток фамилий и в конце концов вспомнил, что командовал восьмеркой капитан Савельев, невысокий крутоплечий сибиряк, который и до этого не раз отличался в боях. Вот кого бы следовало послать на штурмовку передовых частей 12-й армии фашистов. Но ведь он тогда под Сандомиром был ранен. Успел ли подлечиться?

Вспомнил Василий Георгиевич и Юрия Балабина, проявившего исключительное мужество и мастерство в сентябре 1944 года в Карпатах. В течение нескольких дней наши наземные войска штурмовали высоту «718» близ деревни Гамры, но фашисты так основательно укрепились на ней, что выбить их оттуда никак не удавалось. По заданию командира корпуса туда вылетел капитан Балабин во главе двенадцати «илов». Василий Георгиевич лично проинструктировал летчиков, лично наблюдал за их действиями вместе с командующим 1-м Украинским фронтом И. С. Коневым.

Совершив противозенитный маневр, штурмовики появились из-за гор и начали один за другим пикировать на высоту «718». Знаменитый «иловский круг» превратился в отлично отлаженную карусель. Бомбы рвались в самой гуще вражеских укреплений, скоро вся высотка покрылась воронками, окуталась огнем и дымом. Путь наземным войскам был открыт, они с победным «ура!» ворвались на вражеские позиции.

Штурмовики еще находились в воздухе, когда И. С. Конев объявил по радио благодарность Ю. Балабину и его подчиненным.

Как только генерал Рязанов прибыл в 140-й полк, он сразу же попросил узнать о Балабине.

— Он в госпитале по случаю ранения, — доложили генералу.

Василий Георгиевич встретился с командованием полка, познакомил летчиков с обстановкой на фронте, посоветовал шире использовать накопленный опыт для более эффективных действий в бою. Потом был разговор с ветеранами части. Среди них Рязанов встретил давнего своего знакомого лейтенанта Ивана Драченко. Он отличился еще во время боев на Курской дуге. Позже самолет Драченко был подбит над оккупированной врагом территорией, а летчик, тяжело раненный, оказался в фашистском лагере для военнопленных. Там наш советский врач сделал ему операцию, удалил из головы осколки. Короче говоря, [317] спас летчика от смерти, но лейтенант остался без правого глаза. Немного оправившись от ран, Драченко бежал из плена, подлечился в Москве, а весной 1944 года снова оказался в родном полку и стал летать на боевые задания.

Врачи, узнав об этом, потребовали немедленного отстранения Драченко от полетов. Он же и слышать не хотел об этом. Доложили командиру корпуса. Василий Георгиевич приехал тогда в полк, лично понаблюдал за полетами Ивана Драченко, за его боевыми действиями и сказал:

— Хорошо, если бы все наши летчики так владели машиной и тактикой ее применения, как этот одноглазый. Пусть летает, громит фашистов.

После этого Иван Драченко совершил более двухсот боевых вылетов, участвовал в труднейших операциях и всякий раз выходил победителем из схваток с врагом. К его боевым наградам прибавились три ордена Славы, орден Ленина, «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

Встретившись с Драченко теперь, Василий Георгиевич обнял его, как родного брата. Тут же в кругу летчиков они разговорились, вспомнили самые трудные бои. Постепенно в беседу включились другие авиаторы. Разговор шел о положении в Берлине.

Василий Георгиевич сказал:

— Фашисты продолжают вести бои в нескольких узлах сопротивления. Важнейший из них, конечно, Берлин, а второй по значению, пожалуй, здесь, юго-восточнее фашистской столицы...

Василий Георгиевич познакомил ветеранов полка с обстановкой, сложившейся на этом участке фронта, и попросил их высказать свои соображения, как в создавшейся обстановке эффективнее добивать врага.

Летчики охотно и живо делились своими мыслями. Одни предлагали действовать на минимально низких высотах. Это позволяло лучше видеть свои войска, а также скопления живой силы и техники противника. Другие высказывались за нанесение массированных ударов по ближайшим тылам, штабам, командным и наблюдательным пунктам противника, чтобы деморализовать его руководство и принудить к быстрейшей капитуляции. Третьи видели залог успехов в активных действиях мелких групп штурмовиков по узлам сопротивления врага, находящимся непосредственно перед нашими наступающими наземными войсками...

Василий Георгиевич слушал летчиков с большим удовлетворением. Его радовали их тактическая зрелость, широта кругозора, [318] умение трезво оценить обстановку и сделать соответствующие выводы. И что, пожалуй, самое важное — выводы эти в большинстве своем совпадали с мнением самого командира корпуса, с предложениями его начальника штаба. Выходило, что помыслы командования совпадали с думами рядовых летчиков. А это единство взглядов Василий Георгиевич всегда оценивал очень высоко и считал важнейшим условием успешных действий в боях с врагом.

Командир корпуса напомнил летчикам о перенацеливании в воздухе, которое широко применялось минувшим летом при разгроме танковой группировки врага в районе Плугава. Генерал Рязанов, как всегда, находился на КП командующего 3-й гвардейской танковой армией. Ему хорошо было видно все поле боя — и наши танки, двигавшиеся на запад, и огневые точки врага, которые обстреливали наши войска. Василий Георгиевич вызывал по радио группы штурмовиков, ставил им конкретные задачи, помогал отыскивать цели.

Обстановка была очень динамичной. Зачастую перенацеливание приходилось делать, когда штурмовики уже находились на боевом курсе. Однако мастера штурмовых атак В. А. Андрианов, Т. Я. Бегельдинов, С. Е. Володин, Г. У. Чернецов, И. X. Михайличенко и М. П. Одинцов, вылетая по два-три раза в день, наносили точные и сокрушительные удары по врагу в непосредственной близости от наших войск. Танкисты горячо благодарили летчиков за помощь.

Заканчивая свой разговор с летчиками, генерал сказал, что его радует их высокий боевой дух. Он верит, что их действия в предстоящих боях будут решительными, грамотными в тактическом отношении и вместе с тем расчетливыми. Уезжал из полка Василий Георгиевич с какой-то особой легкостью на душе. Отошли на задний план колебания и сомнения, на смену им явилась твердая уверенность в правильности принятого решения и способов его выполнения.

Генерал-лейтенант Рязанов через начальника штаба дал необходимые указания войскам, в них специально была подчеркнута мысль о необходимости сочетания массированных ударов по вражеским тылам с рассредоточенными действиями небольших групп штурмовиков по переднему краю противника, используя для целеуказания данные воздушной и наземной разведок. В каждой группе штурмовиков рекомендовалось иметь ветерана боев, умудренного опытом прицельного бомбометания и противозенитного маневра. [319]

В ночь на 26 апреля командование немецко-фашистских войск, окруженных юго-восточнее Берлина, создав во исполнение приказа Гитлера сильную группировку в составе мотострелковой, трех пехотных и остатков танковой дивизии, начало наступление в направлении Лукенвальде. Создав здесь численное превосходство, гитлеровцы продвинулись вперед и заняли город Барут. Активное участие в отражении этого контрудара приняла наша авиация. Штурмовики, бомбардировщики, истребители непрерывно «висели» в воздухе, нанося врагу большой урон в людях и технике.

В это время 12-я армия гитлеровцев вновь предприняла наступление с запада в полосе Беелитц — Трейенбритцен. Здесь особенно усердно пришлось поработать летчикам 1-го гвардейского штурмового корпуса. Василий Георгиевич в течение двух суток почти не смыкал глаз. Все это время он находился на командном пункте 4-й гвардейской танковой армии. Фашисты с большим упорством атаковали позиции наших наземных войск.

От командиров танковых корпусов и стрелковых дивизий командиру корпуса штурмовиков непрерывно поступали данные о скоплениях живой силы и техники противника и просьбы об уничтожении их с воздуха. Генерал Рязанов следил, чтобы авиационные дивизии немедленно выполняли эти заявки.

Так, общими силами наземных войск и авиации были отбиты атаки пехоты и танков противника под Нимеком, Швабеком и Цаной. Наши войска перешли в наступление, заняли несколько населенных пунктов, но враг по-прежнему не унимался.

Сложная обстановка создалась в районе города Дана. На наш вырвавшийся вперед танковый полк обрушилась фашистская артиллерия, занимавшая позиции неподалеку от западной окраины города, на лесной опушке. «Тридцатьчетверки» вынуждены были отойти под защиту каменных зданий. Продвижение здесь задержалось.

Надо было немедленно подавить фашистский заслон. Цель была малоразмерная и находилась совсем близко от наших танков. Требовался опытнейший ас, который смог бы быстро отыскать цель и с большой точностью нанести бомбовый удар.

Генерал Рязанов вспомнил Ивана Драченко, посоветовал командиру дивизии направить его с восьмеркой «илов» на эту цель. Примерно через два часа комдив доложил о выполнений задачи. Удар был нанесен мастерски.

К концу этого дня наши наземные войска после основательной авиационной подготовки ворвались на окраину города

Виттенберг, а южнее его форсировали Эльбу и заняли Пратау. В те дни чуть ли не каждый штурмовик сделал по 20, а то и больше вылетов, а потери в летчиках и боевых машинах оказались незначительными. Вскоре генерал-лейтенант Рязанов и его подчиненные праздновали вместе со всем нашим народом светлый День Победы. Они праздновали его с чувством честно исполненного воинского долга.

За эти бои на завершающем этапе войны сотни летчиков 1-го гвардейского штурмового авиационного Кировоградского корпуса были отмечены высокими правительственными наградами. А их командир гвардии генерал-лейтенант авиации Василий Георгиевич Рязанов получил вторую «Золотую Звезду» Героя Советского Союза.

Хозяин неба

САВИЦКИЙ ЕВГЕНИЙ ЯКОВЛЕВИЧ

Евгений Яковлевич Савицкий родился в 1910 году в Новороссийске в семье железнодорожника. По национальности русский. Член КПСС с 1931 года. В Советской Армии с 1929 года. В1932 году окончил Военную школу летчиков. Командовал авиаполком, а с мая 1941 года авиационной дивизией.

В годы Великой Отечественной войны командовал истребительной авиадивизией, авиагруппой, а с декабря 1942 года 3-м истребительным авиакорпусом. Участвовал в боях под Москвой, Сталинградом, на Украине, в Белоруссии, в Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской операциях. Произвел 216 боевых вылетов, сбил 22 фашистских самолета лично и два — в группе.

Звание Героя Советского Союза Евгению Яковлевичу Савицкому присвоено 11 мая 1944 года. 2 июня 1945 года он удостоен этого звания вторично. Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны Е. Я. Савицкий окончил Академию Генерального штаба. 6 мая 1961 года ему присвоено звание маршала авиации. Он был депутатом Верховного Совета СССР шестого созыва. На XXII съезде партии избирался кандидатом в члены ЦК КПСС. В настоящее время находится на ответственной работе в войсках ПВО. Он заслуженный военный летчик СССР.

Сумрачным и холодным был этот весенний день. С северо-востока вот уже сутки дул сильный, студящий ветер. Он срывал сухую прошлогоднюю траву и со свистом выдувал песчаную пыль из-под железных плит взлетно-посадочной полосы. Клочья низких облаков закрывали солнце, а в воздухе мелькали легкие снежинки. Порывы ветра подхватывали их на лету, гнали вдоль взлетной полосы и, наигравшись вдоволь, опускали на землю. Погоды, как говорят летчики, не было.

В тесном стартовом домике многолюдно. Большинство из собравшихся — молодежь. Молча дымят папиросами, вслушиваясь в телефонный разговор командира с дежурными синоптиками. Ждут улучшения погоды.

— Всегда так бывает, — сокрушается широкоплечий, с открытым волевым лицом майор в кожаной куртке, — только соберешься молодых вывозить — откуда ни возьмись «сложняк» начинается. А когда ждешь «сложняк», как назло, полный штиль...

Не успел майор закончить, как в громкоговорителе раздался щелчок и отрывистый голос дежурного:

—  «Дракон», вас понял. Посадку разрешаю...

На лицах молодых летчиков появилось нескрываемое удивление: «Посадка? Кто это в такую погоду? Чей позывной?» Многие вопросительно посмотрели на майора, который уже проталкивался к выходу и на ходу басил:

— Хозяин неба прилетел. Сейчас будет классная посадка. Есть на что посмотреть.

Не поняв, о ком идет речь, но предвидя что-то интересное, молодежь повалила в маленькую дверь домика.

Издали доносился гул реактивного двигателя. С каждой секундой он становился все отчетливее и резче. Выскочив из [323] пелены облачности и пройдя над аэродромом, самолет исчез в серой мгле. Вскоре гул его снова стал нарастать, но уже с противоположной стороны, и над дальним концом аэродрома появился едва заметный, расплывчатый силуэт истребителя. Потом контуры стали отчетливее. Машина легко коснулась земли и побежала по взлетной полосе.

— Вот это посадка! — воскликнул кто-то восторженно. — В такую погоду и так сесть. Здорово! — и, словно сговорившись, несколько летчиков в один голос обратились к майору с вопросом: — Кто это прилетел?

—  «Дракон» — позывной нашего командующего. Его в войну так прозвали. А еще его звали хозяином неба. Фашисты знали позывной и чертовски боялись генерала. Смелый, отважный человек, дважды Герой, а биография самая простая...

Вот она, эта биография.

...В 1930 году комсомол послал Евгения Савицкого учиться летному делу. Путь, который прошел молодой летчик в армии, необычен по своему стремительному темпу и в то же время типичен для многих талантливых советских летчиков. В 1937 году старший лейтенант Савицкий командовал звеном. Прошло совсем немного времени, и ему доверили эскадрилью, а потом и полк. В 1941 году, будучи уже майором, он принял под свое командование авиационную истребительную дивизию.

Летный почерк Савицкого, не устававшего тренироваться в полетах, утвердился на Дальнем Востоке. Его самолет узнавали в воздухе не только по бортовому номеру, но и по чистоте полета, по умению летать увлекательно, красиво.

В полете он наслаждался скоростью и маневренностью своего истребителя. Мастерство Савицкого как летчика и воздушного стрелка было признано всеми, кто видел его в воздухе.

...Весть о войне застала Евгения Яковлевича Савицкого на далеких границах Родины. Опытный пилот, летающий на самолетах нескольких типов — бомбардировщиках, штурмовиках и истребителях, — он стал настойчиво проситься в действующую армию. Но ответ на его рапорт задерживался. Дни проходили, а приказа о новом назначении все не было.

Савицкий — тогда он имел большой налет — ходил молчаливый, угрюмый. Даже полеты, которые он так любил, не могли разогнать тревогу ожидания. Собранный, воспитавший свою волю командир и летчик, он сосредоточенно слушал сводки Совинформбюро, сообщения о зверских бомбежках мирных городов и сел, о положении на фронте. [324] Савицкий рвался туда, где кипели настоящие воздушные схватки, где решалась судьба Родины. Иначе он не мог: комсомол и партия учили Евгения Савицкого всегда быть там, где наиболее тяжело.

Прошел месяц, другой, третий. Незаметно подкралась и зима. Обжигающие ледяные ветры гуляли по восточным просторам, лютовали они и по лесам и полям Подмосковья. Морозные туманы окутывали изрытую воронками и траншеями землю, застилали по-зимнему бледный диск солнца. Не сумев взять Москву с ходу, фашистские полчища обошли ее плотным полукольцом. Враг готовился к осаде столицы.

Наконец из Москвы пришла долгожданная телеграмма. Савицкого переводили в часть, которой было поручено охранять воздушные подступы к сердцу Родины, ее промышленные объекты, жизнь и безопасность москвичей. То, чего так долго ждал Евгений Яковлевич и о чем он неустанно мечтал, сбылось.

Суровое это было время. Чтобы штурмовать Москву и подступы к ней с воздуха, гитлеровское командование формировало специальные соединения бомбардировщиков. Одно из них носило название «Легион кондор». В состав этого подразделения входили лучшие немецкие асы, «прославившие» себя зверскими налетами на города Западной Европы. С ними-то и предстояло встретиться Евгению Яковлевичу в московском небе.

Надолго останется у него в памяти один из первых воздушных боев за Москву. Вечерело. На заснеженном поле аэродрома в ожидании команды стояли замаскированные истребители. Неожиданно объявили тревогу.

Вражеские самолеты подходили к Можайску. Шли они плотным строем, группа за группой. Бомбардировщики пытались прорваться сквозь заслон ПВО. На перехват воздушных целей вместе с другими летчиками части вылетел и подполковник Савицкий.

Быстро темнело. В небе кое-где появились бледные лучи прожекторов. Грохотали зенитки. Временами сумерки разрывал холодный свет сигнальных ракет.

Группа Савицкого пронеслась в темноте неба. Летчикам передали направление движения самолетов противника. Первая волна бомбардировщиков шла несколько выше. Ломая строй неприятельской армады, раскалывая ее, завязывая воздушные бои с истребителями прикрытия, наши летчики старались заставить врага повернуть назад. Эфир наполнился треском, обрывками фраз, немецкой речью. [325]

Перехватчики действовали стремительно и точно. Савицкий пристроился в хвост одной из вражеских машин. Преследуя фашистский самолет, он бил по нему короткими очередями, но опытный враг упорно продвигался вперед, делая виражи и отвороты, уходя от огня. Расстояние между самолетами то уменьшалось до того, что столкновение казалось неизбежным, то увеличивалось, когда фашисту удавалось удачно выполнить маневр. Боевой азарт охватил Савицкого. Он до предела увеличил скорость и резко пошел на сближение. Еще одна, последняя очередь — и вражеская машина, вспыхнув желтым пламенем, свалилась на крыло и пошла вниз. Начало было положено!

Потекли дни воздушных сражений. Евгений Савицкий торопился наверстать упущенное. Его азарт возрастал с каждым полетом. Летал он много, летал днем и ночью, порой чаще рядовых летчиков, на самые различные задания. Часть, которой он командовал, выполняла роль ПВО, охраняя воздушные пространства объектов, поддерживала наземные войска, штурмовала вражеские позиции, сопровождала бомбардировщиков. Савицкий умело руководил частью, лично показывал пример во многих воздушных боях. Счет сбитых им самолетов противника непрерывно рос.

Шел второй год войны. Евгений Яковлевич все больше и больше познавал мастерство летчика-командира. Опыт его обогащался от сражения к сражению. После московских боев он дрался в небе Кубани, над Воронежем, в районе Сталинграда...

В конце 1943 года, после сражения у волжской твердыни, Евгению Яковлевичу Савицкому было присвоено звание генерал-майора авиации. Вскоре его назначили командиром 3-го истребительного авиационного корпуса, сформированного из опытных летчиков-дальневосточников.

На войне никому не бывает легко: ни рядовому, ни командующему. А вот забот, да и ответственности, у командира большого ранга, конечно, несоизмеримо больше. Он в ответе не за один бой, не за исход одного задания, если даже в его выполнении принимает участие большая группа самолетов, а за операцию в целом.

О размерах операций военных лет позволяют судить хотя бы такие цифры. Двухсоттысячная армия противника удерживала узловые пункты на Крымском плацдарме. Условия местности, неподступные оборонительные сооружения — все это затрудняло действия нашей пехоты. Надежда возлагалась на авиацию. В боях за Севастополь — только влечение одной недели с 5 по 12 мая — она провела 13 000 самолето-вылетов. Каждые [326] сутки на врага обрушивались многие тысячи бомб и реактивных снарядов. В воздушных боях и на аэродромах за это время было уничтожено более 500 неприятельских самолетов.

Велика заслуга в этой операции и летчиков, которыми командовал генерал Савицкий. Штаб корпуса провел большую подготовительную работу, наладил четкую связь со взаимодействующими частями...

И вот началось. Ожесточенные бои шли на земле и в воздухе. Южное небо, казалось, набухло от дыма пожарищ и пороховой копоти войны. В одном из воздушных сражений был подбит самолет Савицкого. Осколком снаряда генерала ранило в голову, но он продолжал бой. И только после того как в наушниках прозвучало: «В воздухе только наши!», генерал стал искать выход из тяжелого положения.

С большим трудом ему удалось посадить горящий самолет на нейтральной территории: между нашими и вражескими позициями. Немцы видели, где сел советский летчик, и открыли по этому месту ураганную стрельбу. Помогли наши минометчики, которые не только подавили огневые точки врага, но и сумели перенести раненого генерала в расположение своих позиций.

Сутки в штабе корпуса ничего не знали о судьбе командира. Когда же Савицкий после короткого пребывания в полевом госпитале вновь вернулся для командования частями соединения, его ожидала новость: ему присвоили звание Героя Советского Союза.

И снова схватки в воздухе. Вместе с наземными войсками 3-й авиационный истребительный корпус продвигался на запад.

С 1 декабря 1944 года корпус, которым командовал генерал Савицкий, вел боевую работу по поддержке войск 1-го Белорусского фронта. Савицкий отлично руководил частями корпуса и, несмотря на большую загруженность, сам много летал на боевые задания. За короткий срок он произвел 43 вылета и сбил 4 вражеских самолета. Своим мужеством, отвагой и героизмом генерал Савицкий вдохновлял весь летный состав корпуса на боевые подвиги. Именно в это время за смелость и дерзость в воздухе летчики прозвали его хозяином неба.

В период наступательных действий войск 1-го Белорусского фронта корпус генерала Савицкого во многих операциях должен был прикрывать танковые части. Успех наступления зависел как от общего господства наших истребителей в воздухе, так и от четкого взаимодействия танков и истребителей на всех этапах операции. Летчики не подвели. [327]

Последняя битва — битва за Берлин завязывалась на Висле. Исход исторического сражения решали прежде всего маневр и удар на уничтожение, глубина, размах и особенно темп наступления. В операции «Висла — Одер» особенно ярко проявилось военное мастерство генерала Савицкого.

План действия авиации разработали заранее. В нем было продумано все: сосредоточение танков, прорыв и первые дни их действий в глубине расположения противника. Во всех этих планах генерал Савицкий особое внимание уделял организации средств связи, управлению истребителями, аэродромному маневру и маневру частей аэродромного обслуживания.

В то время как танки стремительно продвигались вперед, истребители контролировали воздушное пространство над наступающими войсками и вели непрерывную воздушную разведку перед фронтом и на флангах полосы действия танков. Для ускорения передачи разведывательных данных передовым танковым отрядам была установлена специальная радиоволна — «разведчик». На эту волну настраивались радиостанции самолетов-разведчиков и танков.

Такая общность радиоволны давала истребителям возможность непосредственно помогать передовым танковым группам. Был, например, случай, когда самолеты-разведчики заметили наши танки, остановленные артиллерийским огнем противника. Летчики связались с танкистами по радио и сообщили им координаты батареи, препятствовавшей продвижению танков, а сами атаковали ее и подавили. Танкисты заняли очень важный опорный пункт.

Гитлеровцы не выдерживали ударов взаимодействующих наземных и воздушных боевых средств, и поэтому бои были скоротечными. Однако враг оказывал упорное сопротивление. Нередко обстановка на фронте ухудшалась. В эти тяжелые и горячие дни трудно было генералу Савицкому оставаться на командном пункте или в штабе соединения. Он рвался в небо, сам хотел водить на воздушные бои своих асов. Но обстоятельства «приковывали» его к земле. Он, командир, в ответе за действия многих. Умом он это понимал, но сердцем завидовал тем, кто, вернувшись после воздушного боя, не успев передохнуть и заскочить в столовую, вновь вылетал на очередное задание...

Много жестоких воздушных боев вели летчики на путях к Берлину. Операция «Висла — Одер» требовала от авиационных командиров смелых решений, гибкого маневра истребителей. Сложность здесь заключалась в том, что танки стремительно продвигались вперед, отрываясь от пехотных частей порою на 100 — 150 километров. [328] Такие большие расстояния требовали увеличения радиуса действий самолетов, ибо в полосе продвижения танков не было пригодных к эксплуатации аэродромов. Если же пойти на остановку танковых колонн, не брать рубежи с ходу, то это могло вызвать много жертв при дальнейшем движении вперед, и борьба за Берлин затянулась бы.

Несмотря на сложность обстановки, аэродромный маневр частей, возглавляемых генералом Савицким, был осуществлен успешно. Случалось даже так, что истребительные части занимали новые аэродромы задолго до того, как в этот район входила наша пехота. Командир корпуса понимал, что переброска целых полков в тыл врага, работа авиации с аэродромов, находящихся на территории противника, связаны с определенным риском, но другого решения быть не могло.

Успех наступления танковых колонн во многом зависел от того, насколько удачно будет организовано их прикрытие. Это учитывал и враг, поэтому схватки в воздухе не прекращались.

Танки уходили вперед. Перебазироваться и вести боевую работу авиации с захваченных аэродромов, которые находились, по сути дела, в глубоких тылах противника, становилось все сложнее. Большую помощь в охране действующих аэродромов оказывал технический состав авиационных частей и специально выделенные танковые подразделения. Техникам приходилось не только готовить самолеты к повторным вылетам, но и с оружием в руках защищать подступы к местам стоянок своих истребителей.

Однажды, когда зеленая ракета известила о немедленном взлете, обнаружилось, что бетонированная полоса аэродрома заминирована. Головная группа самолетов, которой предстояло срочно сделать несколько вылетов, не имела ни людей, ни специальных приспособлений для того, чтобы обезопасить взлет. Поле аэродрома сплошь покрывали глубокие воронки от бомб и снарядов. Однако выход был найден: истребители, рискуя повредить шасси или скапотировать на нос, взлетали и садились на узкую грунтовую площадку.

Генерал Савицкий вместе со своим командным пунктом следовал с передовыми группами. Его позывной «Дракон» был хорошо известен фашистам. Появление машины генерала в воздухе вызывало среди них панику. Вступать в единоборство с советским генералом хваленые асы не решались.

В одном из воздушных боев над Одером Савицкий встретился с фашистским самолетом незнакомой конструкции (позднее [329] выяснилось, что это был двухтурбинный реактивный истребитель МЕ-262, на который гитлеровское командование возлагало большие надежды). Генерал атаковал противника, но превосходство гитлеровца в скорости сразу сказалось. Огонь же с дальних дистанций по скоростной и маневренной машине был малоэффективен. Надо было что-то предпринимать. Расстреляв остатки боекомплекта, Савицкий продолжал преследовать и ложно атаковать новый немецкий самолет. Это была схватка вооруженного с невооруженным. Чувствуя свое преимущество, фашистский ас стал нападать смелее, но Савицкий искусно увертывался от огня. Рискуя столкнуться с машиной противника в воздухе или попасть в сферу действия его пушек, генерал вплотную приближался к самолету и фотографировал его во всех ракурсах. Фашист ушел, но снимки впоследствии помогли многим нашим летчикам изучить новую технику противника и найти методы борьбы с ней.

...Величайшее сражение на Берлинском направлении, между Вислой и Одером, затихало. Последний на его счету — 22-й фашистский самолет Савицкий сбил в конце войны в небе Берлина. Столицу Германии защищали тогда гитлеровцы из известных авиационных эскадр «Мелъдере» и «Удет». Советские соколы из корпуса генерала Савицкого сбили в боях за Берлин около 200 самолетов. Это только над Берлином. Всего же за время войны части корпуса произвели 28860 боевых вылетов и уничтожили 1653 вражеских самолета. На 216-м боевом вылете закончил войну Евгений Яковлевич Савицкий. Родина-мать снова высоко оценила его доблесть и наградила второй- «3олотой Звездой».

Давно отгремели залпы военных лет. Но летное мастерство генерала продолжает совершенствоваться. В 1948 году в День Воздушного Флота над Тушинским аэродромом в Москве пронеслась пятерка реактивных истребителей. Ее возглавлял генерал-лейтенант Савицкий. Над центром летного поля демонстрировался высший пилотаж — пилотаж нового качества. История авиации еще не видела подобного. Пять стремительных краснозвездных птиц взлетали, кружились, проделывали замысловатые фигуры и снова шли крыло в крыло, как нарисованные.

...Менялись марки реактивных самолетов, увеличивались высоты и скорости их полетов, сложнее становилось оборудование. И все это время Евгений Яковлевич Савицкий успешно познавал искусство пилотирования новых боевых машин. Любовь к летной профессии рождала все большее мастерство. В воздухе [330] он чувствовал, что сливается с машиной в единое целое, что ручка управления является как бы продолжением мускулов его крепких рук.

* * *

...Генерал вошел в стартовый домик, снял шлемофон и обвел взглядом летчиков:

— Что приуныли, орлы? Нет погоды? Летать можно и на земле.

И генерал стал показывать на макетах и моделях тактические приемы воздушного боя.

— Надо хорошо представлять каждый маневр и какой временной выигрыш он дает. Учитывать каждую секунду. Порой одной секунды достаточно, чтобы победить.

И он рассказал о бое с новым фашистским «мессершмиттом»...

Вот и вся простая биография маршала авиации, сына железнодорожного стрелочника, рабочего новороссийского цементного завода «Пролетарий».

Орел Заполярья

САФОНОВ БОРИС ФЕОКТИСТОВИЧ

Борис Феоктистович Сафонов родился в 1915 году в селе Синявино Плавского района Тульской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1939 года. В Советской Армии с 1933 года. В 1934 году окончил военную школу пилотов.

В период Великой Отечественной войны Б. Ф. Сафонов командовал сначала эскадрильей, затем полком истребителей. Авиаполк, которым он командовал, блестяще выполнил ряд сложных боевых заданий. В воздушных боях с немецко-фашистскими захватчиками Б. Ф. Сафонов сбил лично 22 вражеских самолета. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 сентября 1941 года ему присвоено звание Героя Советского Союза. 30 мая 1942 года, выполняя боевое задание командования, подполковник Б. Ф. Сафонов погиб.

14 июня 1942 года он посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. Его имя навечно занесено в список истребительного полка, в котором он служил.

Встречаться с Борисом Феоктистовичем Сафоновым во время службы на Северном флоте мне случалось не раз. Но из всех встреч особенно запомнилась одна — в начале февраля 1942 года.

По узкой улочке, поднимающейся в гору, шел Сафонов, такой, каким я привык видеть его всегда, — высокий, плечистый, в потертом реглане с меховым воротником. Открытое румяное лицо его было спокойно и приветливо.

Мы поздоровались, и я, что называется, с ходу атаковал Бориса Феоктистовича своими корреспондентскими просьбами: ко Дню Советской Армии и Флота готовилась радиопередача для Москвы. Кому же выступать в такой день от имени североморцев, как не Сафонову — прославленному летчику-истребителю!

— Ну вот еще что выдумал! — смущенно улыбнулся Борис Феоктистович. — Какой я оратор? Вы уж лучше сами про наши дела напишите.

Но я настаивал: разговор у микрофона будет недолгий, да и сам микрофон — вот он, рядышком, в радиостудии Дома флота, стоит только мост перейти. В конце концов Сафонов согласился, и вскоре мы очутились вдвоем в тесной комнате, задрапированной темной тканью. Перед микрофоном лежали две странички машинописного текста.

— Так, значит, прямо и читать, что мы с вами тут насочиняли? — озабоченно спрашивал Сафонов.

— Ну да, разумеется.

— А если споткнусь, оговорюсь?

— Не беда, еще раз перепишем. Пленки у нас много.

Но я, скажу по совести, тоже чувствовал себя неуверенно. Звукозапись в те годы велась на примитивном аппарате — иглой по уже использованной кинопленке. Звук получался глуховатый. [333] Не очень удачным казался и текст, подготовленный наспех, буквально на ходу.

Сафонов откашлялся, произнес первую фразу:

— Черными тучами налетали фашистские стервятники...

Он помолчал в раздумье, потом произнес:

— Хм-хм... Тучи, стервятники... Не больно хорошо.

Он поморщился, вопросительно глядя на микрофон, будто перед ним был живой собеседник. И вдруг, когда из аппаратной донесся голос техника: «Начинаем запись», заговорил размеренно и плавно, не глядя в текст, так, будто рассказывал задушевному другу о чем-то очень важном.

Запись продолжалась минуты четыре, и ни разу за это время Борис Феоктистович не оговорился, не сделал ненужной паузы. А когда кончил, вытер платком вспотевший лоб, вздохнул всей грудью, точно сваливая с плеч тяжелый груз.

— Вот ведь придумал работенку! Знаете ли, легче, привычней фашиста сбить, чем с докладами выступать.

Потом, когда мы прослушали пленку, Сафонов удивился:

— Неужели это я говорил? Голос какой-то чудной.

Что поделаешь, так удивляются все, впервые услышав свой голос в звукозаписи. Для меня, корреспондента радио, приятной неожиданностью было другое: при всех недостатках механической записи пленка полнозвучно передала сочный, низкий баритон Сафонова, с глубокими, полными значения интонациями, его неторопливую и вдумчивую манеру излагать свои мысли, умение коротко рассказывать о больших событиях.

Удивительно тепло, помнится, сказал он тогда о своих соратниках и подчиненных, почти не обмолвившись о себе. А ведь тогда лучших истребителей Заполярья звали «сафоновцами», ведь первой гвардейской частью Северного флота стал полк, которым незадолго до этого начал командовать он, двадцатишестилетний майор, два месяца тому назад — капитан, в начале войны — старший лейтенант.

...Первый бой Сафонова, его первая победа совпали с началом войны. На крайнем правом фланге великого фронта, в лощине меж сопок у незамерзающего залива, стояли в боевой готовности краснозвездные истребители. Машины были тщательно замаскированы в капонирах по обочинам летного поля. Летчики сидели на местах за откинутыми колпаками кабин.

Сигнал тревоги! Фантастической дневной звездой прочертила ракета хмурый небосвод. И тотчас один за другим взмыли над сопками истребители эскадрильи Сафонова. Скорее в море! Там фашистские бомбардировщики напали на наши корабли! [334]

Черные облачка дыма и золотистые вспышки разрывов поднимались над морем. Корабельные зенитчики отогнали «хейнкелей», с приближением истребителей фашистские бомбардировщики рассыпались кто куда. Сафонов выбрал себе один «хейнкель» и, когда тот пытался отвернуть к берегу, атаковал его. Но враг, неожиданно сделав боевой разворот, сам пошел в лобовую атаку и занял выгодную позицию.

Успех боя решали секунды. Прибор перед глазами Сафонова показывал максимальную скорость. Его ястребок круто взмыл вверх. «Хейнкель» переворотом через крыло пошел в отвесное пике, но Сафонов разгадал его маневр и, продолжая преследование, успел прошить фюзеляж длинной пулеметной очередью. Оставляя дымящийся след, «хейнкель» падал с обрубленным хвостом в скалы на берегу залива.

Так Борис Феоктистович открыл боевой счет североморских истребителей. Когда машина командира эскадрильи приземлилась на аэродроме, Сафонова обступили друзья с поздравлениями. Откинув колпак, Борис Феоктистович поднялся в кабине во весь рост, широко улыбаясь. Нет, недаром посвятил авиации свою жизнь он, паренек из-под Тулы. Недаром настойчиво учился сначала в аэроклубе, потом в знаменитой Качинской авиационной школе, близ Севастополя, перенимая у опытных инструкторов мастерство воздушного боя. Приятно было и то, что свидетелем первой победы стал испытанный друг Александр Андреевич Коваленко, вместе с которым Сафонов учился и начинал службу на Севере.

— Спасибо, Саша, спасибо, — ответил он на рукопожатие Коваленко. И, обведя сияющими глазами всех остальных летчиков, добавил уже другим, озабоченным и строгим тоном:

— Главное, не зазнаваться, друзья. Противник перед нами серьезный!

Да, в планах фашистского командования Крайний Север Страны Советов занимал видное место. Захватить незамерзающий порт Мурманск значило отрезать нашей Родине связи с внешним миром. Гитлеровское командование стремилось достичь этого одним молниеносным ударом. Вместе с дивизиями тирольских горных егерей, которые хвастливо именовали себя «земляками самого фюрера» и кичились победами в Норвегии и Греции, в Заполярье были стянуты ударные эскадры фашистской бомбардировочной и истребительной авиации. У врага было и численное превосходство, и немалый боевой опыт.

А в полк, где служил Сафонов, в его эскадрилью прибывало пополнение из молодежи — горячей, смелой, но еще не обстрелянной. [335] Сафонов учил молодых личным примером в боях, тщательным, всесторонним разбором каждой операции.

— Атаковать противника, навязать ему свою волю — первое условие победы, — говорил он. — Но кроме воли и .смелости нужна еще осмотрительность, хладнокровие. Хоть истребители — и одиночные бойцы в воздухе, нам, летчикам, надо всегда помнить не только о себе, но и о товарищах.

Крепко досталось однажды одному молодому летчику, когда тот вернулся на аэродром со множеством пробоин в хвостовой части машины.

— В бою вы смотрите только вперед, — укоризненно говорил ему Сафонов, — а внимание надо распределять по всем секторам. Вот и получилось, что «мессер» атаковал вас сзади. Такая неосмотрительность может стоить вам жизни.

Через несколько дней другой молодой летчик, лейтенант Максимович, увлекшись атакой против «юнкерса», не заметил, как его самого атаковали «мессершмитты». «Юнкерс» ушел в облака, «мессеры» наседали. У Максимовича кончился боезапас, он увертывался от врагов только маневрами.

А Сафонов тем временем сбил в бою уже два вражеских самолета. Его боезапас тоже был весь израсходован. Что делать?

С высоты Сафонов круто спикировал на одного «мессера» и обратил его в бегство. Затем пошел в лобовую атаку на второго. Самолеты стремительно сближались, еще секунда — и они столкнутся. У кого крепче нервы? Более крепкие нервы оказались у Сафонова. В самое последнее мгновение, когда столкновение казалось неизбежным, гитлеровец отвернул в сторону.

Взаимная выручка в бою стала неписаным законом в сафоновской эскадрилье. Однажды, прикрывая части нашей морской пехоты, Сафонов, летевший вместе с Коваленко и тремя молодыми летчиками, заметил вражеский разведчик и тотчас атаковал его. «Хеншель» скользнул в сторону, и тут вдруг из-за сопок выскочили два «мессера» — истребители прикрытия.

Охранявший командира Коваленко вовремя заметил «мессеров» и со своим звеном пошел на перехват. Один «мессер» тотчас скрылся, но другому уйти не удалось. Атакуя сверху, Коваленко пулеметным огнем прижимал гитлеровца до тех пор, пока тот не врезался в скалы. Сафонов тем временем уничтожил «хеншель».

Однажды в августе, белой ночью, фашистское командование послало в район Мурманска целую армаду — около 60 боевых машин. Их встретила над сопками эскадрилья Сафонова. Отличная [336] слетанность, искусный маневр, стремительные атаки сделали свое дело. 13 вражеских машин было уничтожено в бою, трех гитлеровцев подбила наша зенитная артиллерия. Эта крупная победа была отмечена в очередной оперативной сводке Советского информбюро.

А еще через месяц с небольшим жестокий воздушный бой разгорелся над сопками, вблизи линии фронта. В те дни гитлеровцы предприняли последнюю отчаянную попытку наступления на Мурманск. Наши армейские части и морская пехота упорно сдерживали натиск врага. Для прикрытия наземных войск в воздух были подняты североморские истребители.

Борис Феоктистович вел свою эскадрилью над серыми низкими облаками, которыми были покрыты сопки, занятые гитлеровцами. Противника в воздухе не было. Но когда наши летчики пробили второй слой облаков и поднялись на высоту до 4 тысяч метров, они увидели большую группу «мессершмиттов». Вскоре показались 30 «юнкерсов».

Сафонов вовремя разгадал тактический замысел гитлеровских асов: навязать истребителям бой и тем самым дать возможность «юнкерсам» бомбить наши наземные объекты.

По сигналу командира краснозвездные истребители скрылись в облаках, рассредоточились. Когда гитлеровские бомбардировщики уже приблизились к линии фронта, Сафонов и его летчики атаковали их с коротких дистанций.

В бой вступили и «мессершмитты». Но численное превосходство не помогло врагу. Молниеносные атаки североморцев следовали одна за другой. Атаковав врага, наши летчики тотчас скрывались в облаках, чтобы через секунду вынырнуть оттуда для новой атаки.

Свыше полусотни вражеских машин, направленных для атаки наших наземных войск, было рассеяно, обращено в бегство. Новыми победами увеличили тогда свой боевой счет Коваленко, Максимович, Покровский, Животовский, Семененко, Полковников — смелые орлята, достойные своего командира — орла Заполярья Сафонова. «Юнкерсы» в суматохе сбрасывали бомбовый груз на позиции своих же войск. И тогда-то в эфире раздались отчаянные вопли какого-то гитлеровского пирата: «Спасайтесь, мы окружены!.. В воздухе Сафонов!..»

Потерпев неудачу в «заполярном блицкриге», гитлеровцы окопались в сопках, перешли к позиционной войне.

Наступила ветреная и дождливая скоротечная осень, а за нею — долгая зима с двухмесячной полярной ночью. Только на три-четыре часа в сутки наступали серые предрассветные [337] сумерки. С моря ураганными зарядами налетала пурга. Липкий и холодный непроглядный туман плотно обволакивал побережье.

Еще труднее и опаснее стала служба североморских летчиков. Еще более сложные задачи решал теперь Борис Феоктистович Сафонов, командовавший уже не эскадрильей, а полком истребителей.

Сколь ни напряженны были боевые будни полка, командир всегда находил время, чтобы побеседовать с летчиками после боя, осмыслить опыт каждой операции. Умение разгадывать замыслы врага помогало Сафонову и его боевым товарищам побеждать в новых, усложнившихся условиях войны. Когда однажды под покровом темноты и непогоды три гитлеровских аса пытались незамеченными пробраться к Мурманску, их встретил в воздухе сам командир гвардейского полка в паре с молодым лейтенантом Реутовым. Два фашистских самолета были уничтожены в короткой схватке, третий обращен в бегство.

Сафонов открыл зимний боевой счет полка, а североморские истребители Амосов, Обувалов и самый юный в части пилот, недавно прибывший из училища младший лейтенант Николай Бокий, продолжили его.

Всего на счету гвардейцев к началу 1942 года было 112 сбитых в воздухе и 24 сожженных на земле, на вражеских аэродромах, фашистских самолета, свыше 2000 гитлеровцев, уничтоженных штурмовыми ударами по наземным частям, три потопленных транспорта, три подавленные артиллерийские батареи противника.

Так воздушные часовые Заполярья поддерживали наступление советских войск, которое развернулось в те дни под Москвой и ознаменовало великий перелом в ходе Отечественной войны на всех фронтах.

...Обо всем этом вкратце говорил Борис Феоктистович в своем небольшом выступлении по радио, записанном на пленку в Доме Северного флота. Эту пленку я вскоре увез в Москву, и голос Сафонова прозвучал на весь мир в праздничной передаче, посвященной Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота.

Весной, возвратившись в Заполярье, я по-прежнему часто встречался с Сафоновым: то на летном поле, у капонира, где стояла его машина со множеством маленьких звездочек на фюзеляже, означавших число сбитых вражеских самолетов; то на командном пункте полка, где на стенах висели оперативные карты, а на широком столе непрестанно звонили телефоны; то на вершине сопки, на НП, откуда в стереотрубу был виден гористый [338] передний край нашей обороны, — из-за этих сопок обычно показывались вражеские самолеты.

Сафонов встречал меня, как и всех своих гостей, всегда приветливо, но, поздоровавшись, шутливо спрашивал:

— Надеюсь, один, без микрофона?

И, получив от меня такой же шутливый ответ, говорил:

— Тогда прошу чай пить.

Разговорившись за чаем, он сообщал интереснейшие новости.

«Избегать боя с советскими истребителями во всех случаях, когда на нашей стороне нет очевидного численного превосходства», — предписывал своим подчиненным командующий гитлеровскими воздушными силами в Норвегии генерал Штумпф.

Приказ этот, перехваченный у пленного гитлеровца, Сафонов цитировал с особым удовольствием.

— Пообломали мы крылышки господину Герингу и его банде. Вот порадовали нас этим приказом фашистские вояки! Что ни говори, а признание врагом нашей силы — это тоже своего рода благодарность...

Став командиром полка, Сафонов кропотливо и настойчиво работал над взаимодействием истребительной авиации с боевыми кораблями и наземными частями: зенитной артиллерией и морской пехотой. Весной гвардейцы-истребители прикрывали высадку нашего десанта в тыл немецким горноегерским дивизиям, корректировали огонь североморских эсминцев, громивших укрепленные районы гитлеровцев в горах Заполярья.

Этот смелый десант, поддержанный кораблями и авиацией, нанес большой урон горноегерским дивизиям немецко-фашистской армии, сорвал в самом зародыше очередную — уже которую по счету! — попытку наступления на Мурманск.

Распростившись навсегда с надеждой захватить морские ворота Заполярья — Мурманский порт, гитлеровцы с наступлением весны усилили воздушные налеты. «Юнкерсы» обрушивали бомбы на причалы и склады порта, засыпали «зажигалками» жилые кварталы, атаковали гидростанцию, снабжавшую электроэнергией Мурманск и прилегающие к нему поселки.

Множество воронок от бомб зияло вдоль Кировской железной дороги, по которой на юг от Мурманска шли эшелоны с военными грузами. И, конечно, страдали от вражеской авиации транспортные суда, доставлявшие эти военные грузы в Мурманск из портов Англии и Америки. [339]

Однажды, после похода на эсминце навстречу кораблям союзников, я заехал к Сафонову и рассказал ему свои впечатления о воздушном бое, который наблюдал над морем.

— Наши дрались, — кивнул Борис Феоктистович и усмехнулся с сожалением, — только без меня. Меня теперь командование пускает в воздух не так уж часто. Даже скучновато становится порой.

Продолжая делиться впечатлениями, я высказал зависть к операторам кинохроники. Какие интересные эпизоды удалось им запечатлеть в море! А вот мы, радиорепортеры на флоте, не имеем пока такой портативной аппаратуры, чтобы вести звукозапись вне студии.

Борис Феоктистович хитро улыбнулся:

— А может, оно и лучше так-то... А то нашему брату и воевать станет некогда.

Смех смехом, но он заинтересовался моими планами: вот скоро у нас в радиостудии Дома флота смонтируют передвижной шоринофон, и тогда уж мы обязательно запишем радиорепортаж прямо тут, на аэродроме гвардейского полка.

— Вот шуму-то, треску-то будет в эфире! — рассмеялся Борис Феоктистович.

Наконец передвижная аппаратура была готова, мы с техником собрались на аэродром к Сафонову. Но в этот день в Кольский залив шел большой караван. Как всегда, его встречали и охраняли от вражеской авиации истребители-гвардейцы. В этот день радисты Северного флота в последний раз услышали в эфире голос Сафонова.

Втроем со своими однополчанами Покровским и Орловым Борис Феоктистович вылетел в море. Вдали показался караван, и одновременно с запада, со стороны Норвегии, — большая группа «юнкерсов». Ждать подкрепления означало рисковать потерей транспортов с ценным снаряжением, так необходимым фронту. И Сафонов, верный суворовскому правилу «врага не считают, а бьют», устремился в атаку.

Нырнул в пучину, подняв столб воды, «юнкерс», сбитый меткими очередями Покровского. Яростно атаковал врага Орлов. Сафонов поджег сначала один, потом второй «юнкерс».

— Подбил третьего, — вскоре радировал он на командный пункт. Через несколько минут там услышали его команду: «Прикройте с хвоста!»

Это фашистский истребитель, скрывавшийся в облаках, напал на Сафонова сзади. Верные друзья Покровский и Орлов вели в это время бой вдалеке и не слышали голоса командира. [340]

Весь боезапас Сафонова был израсходован. И тут сказались его бесстрашие, его самоотверженный рыцарский характер. Вместо того, чтобы отбиваться от истребителя, он отдал последние силы бою с бомбардировщиком и этим спас корабль, которому угрожали бомбы «юнкерса».

«Иду на вынужденную посадку», — после этого сообщения, принятого от Сафонова, связь с ним оборвалась...

30 мая 1942 года Борис Феоктистович не вернулся на свой аэродром. Гвардейцы-истребители отомстили за гибель своего командира. Обломки сотен «юнкерсов», «мессершмиттов», «хейнкелей», «фокке-вульфов» усеяли сопки Заполярья, берега бухт, аэродромы гитлеровцев в Финляндии и Норвегии. Следующей весной, в апреле 1943 года, ученик Сафонова — Николаи Вокий, впоследствии также Герой Советского Союза, сбил под Мурманском фашистского аса, который на допросе признал, что это он атаковал над морем Сафонова.

Герой Советского Союза гвардии подполковник Борис Феоктистович Сафонов, уничтоживший лично и в групповых воздушных боях 41 самолет противника, посмертно награжден второй «Золотой Звездой».

Бронзовый бюст установлен на родине дважды Героя, в тихой деревеньке Синявино, что под Плавском Тульской области. Там и сегодня немало односельчан помнят вихрастого паренька — коновода всей окрестной детворы Борю Сафонова.

Величественный памятник герою воздвигнут и там, где молодой туляк защищал от врага заполярные рубежи советской земли. Его именем назван один из ближайших к Мурманску поселков.

Мимо памятника, который возвышается над скалами, идут на промысел рыбачьи траулеры, возвращаются из Арктики ледоколы, а высоко в небе гудят двигатели реактивной авиации.

Слава Бориса Сафонова, первого дважды Героя Советского Союза среди морских летчиков, не ограничена только Заполярьем.

За смерть его мстили врагу и северяне, и балтийцы, и черноморцы: топили вражеские корабли, сбивали самолеты, уничтожали живую силу и технику — месяц за месяцем, год за годом, вплоть до великого Дня Победы.

Герои не умирают

СЕМЕЙКО НИКОЛАЙ ИЛЛАРИОНОВИЧ

Николай Илларионович Семейко родился в 1923 году в городе Славянске Донецкой области. По национальности украинец. Член КПСС с 1943 года. В Советской Армии с 1940 года. В 1942 году окончил Ворошиловградскую военную авиационную школу пилотов.

Свой боевой путь Николай Семейко начал совсем юным офицером. Был командиром звена, эскадрильи, штурманом полка. Участвуя в боях, он совершил 227 успешных боевых вылетов, в результате которых лично уничтожил и повредил 7 танков, 10 артиллерийских орудий, 5 самолетов на вражеских аэродромах, 19 автомашин с войсками и грузами, паровоз, взорвал 2 склада с боеприпасами, подавил 17 огневых точек зенитной артиллерии и уничтожил много другой боевой техники и живой силы противника. 19 апреля 1945 года Н. И. Семейко присвоено звание Героя Советского Союза.

20 апреля 1945 года гвардии капитан Н. И. Семейко геройски погиб, выполняя важное боевое задание. 29 июня 1945 года он посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами.

На одной из площадей города Славянска стоит на постаменте бронзовый бюст, под ним начертано золотом: «Николай Илларионович Семейко, 1923 — 1945 гг.».

В дни торжеств застывает у постамента пионерский караул. Как изваяние, стоит неподвижно у памятника и мать героя. Во взгляде женщины, в ее фигуре неутешное горе, безграничная любовь к сыну.

Чуть более 20 лет прожил воин, но он много успел сделать. Чтобы стать настоящим воздушным бойцом, надо было много приложить сил и энергии. И молодой коммунист не жалел их для этого.

Николай был человеком незаурядным. Его пытливый характер, влюбленность в небо, откровенность и смелость суждений нравились товарищам. Он быстро завоевал авторитет среди авиаторов и для многих стал примером, всегда настраивал только на победу, укреплял у каждого летчика веру в свои силы.

Недюжинные способности летчика обнаружились в боях за Левобережную Украину, под Мелитополем, когда немецко-фашистские полчища все еще пытались не допустить наши войска к Днепру.

Стремясь спасти свои войска от полного разгрома, гитлеровское командование спешно укрепляло свою оборону по реке Молочной. Над этой безвестной речушкой постоянно барражировали «мессершмитты» и «фокке-вульфы». Сплошная стена зенитных разрывов вставала перед нашими штурмовиками. И тогда все зависело от летчиков, их смекалки, выучки. [343] В один из дней Семейко повел группу штурмовиков для атаки артиллерийских батарей противника, мешавших нашим войскам при наступлении. Группу прикрывали истребители сопровождения.

Штурмовики летели на малой высоте. Под крылом уже промелькнула извилистая речушка, сполохом артиллерийского огня и веерами разрывов возвестила о себе линия фронта. И вдруг неожиданно из-за облаков вывалилось около десятка «мессеров». Фашисты пытались с ходу атаковать наши «илы», но истребители сопровождения были начеку. Завертелась, закружилась бешеная карусель. Не унимались и зенитки. Совсем непросто было атаковать врага. Семейко делает резкие развороты влево, вправо. Наконец ведущий находит вражескую артиллерийскую батарею. Палец левой руки на кнопке бомбосбрасывателя. Шесть «соток» посыпались вниз.

Примеру ведущего последовали ведомые летчики. Затем ведущий пошел на второй заход. Семейко учел обстановку и изменил первоначальный план. Сделав правый разворот, он повел свою шестерку в атаку с северо-востока, одновременно снизившись на предельно малую высоту.

Расчет оказался правильным. Зенитчики не успели открыть огонь по низко летящим штурмовикам.

Атака была стремительной, разящей. Пули и снаряды ложились точно в цель.

Заход следовал за заходом: шесть раз шестерка «илов» штурмовала артиллерийские батареи гитлеровцев. «Ильюшины» с ревом проносились у самой земли, нагоняя страх на гитлеровских солдат.

Тактический прием и манера атаки не могли быть не замеченными авиационным начальником. Комдин Токарев, находясь на передовом командном пункте, восхищался действиями летчиков:

— Молодец, Семейко!

На аэродром группа вернулась без потерь. Летчики были довольны своей работой: они подавили две батареи полевой артиллерии противника, сожгли несколько автомашин, уничтожили много гитлеровцев.

В результате ряда успешных операций наши войска освободили Левобережную Украину. Донбасс, близкий и родной Николаю Семейко шахтерский край, залечивал тяжелые раны. Был освобожден и родной город Николая — Славянск. [344]

Трудно передать словами, что думал Николай, какие чувства испытывал, когда узнал, что освобождена его Родина! Он вспоминал плачущую мать, провожавшую его в армию летом 1941 года. Жива ли она? Скоро он об этом узнает. Родной город освобожден! Это придавало летчику дополнительные силы.

Есть суровое очарование в скупом пейзаже фронтового полевого аэродрома, в его напряженной повседневной жизни. Сегодня над ним стоит низкий предрассветный туман. Сквозь него пробиваются желтые огоньки от работающих моторов. Штурмовики готовятся к вылету. С КП взвивается зеленая ракета. «Ильюшины», оставляя на росистой траве след колес, со стоянок устремляются к старту.

В воздух поднимается боевая шестерка. Ведет ее старший лейтенант Семейко, недавно назначенный комэском. Не каждому летчику можно доверить взлетать в такую погоду. Для этого полета отобраны лучшие летчики — Жабинский, Тараканов и другие.

Группе штурмовиков предстояло рано утром нанести удар по переправе врага, которая, по докладу разведчика, находилась севернее Каховки.

Фашисты обычно на день эту переправу разбирали, а понтоны маскировали. На этот раз переправа не разбиралась. Гитлеровцы, видимо, надеялись на нелетную погоду.

Опытный глаз ведущего быстро определил переправу. По ней шли автомашины. У Семейко появилось желание как можно быстрее совместить метки прицела с этой узенькой полоской, которая пересекала Днепр, побыстрее освободить бомбоотсеки, точно сбросить стокилограммовые фугасные бомбы.

В воздухе появилось много шапок зенитных разрывов. Самолеты ИЛ-2 хорошо защищены броней от осколков зенитных снарядов. И все же зенитки врага были серьезной угрозой для «илов». Об этом Семейко не забывал ни на секунду.

Подойдя ближе к переправе, группа перешла в атаку. Сброшены бомбы. Вывод из атаки и резкий разворот влево. Все внимание переправе. И какая радость охватила Семейко, когда он увидел, что она разрушена и разошлась на две части. Все, что было на ней, скрылось в кипучей пене Днепра.

Задание выполнено. Можно следовать на свой аэродром. В этот момент Николай почувствовал удар. Потемнело в глазах, онемела левая рука, она больше не подчинялась воле летчика. Но он нашел в себе силы, сумел вывести самолет из крена, собрал группу и взял курс на восток. [345]

При подходе к аэродрому Семейко приказал группе рассредоточиться и первым пошел на снижение. Он предупредил командира полка Ляховского, находившегося на земле: «Сажусь левее «Т», самолет поврежден».

Даже в этот момент Семейко не думал о себе, его больше волновали ведомые: если он сядет правее посадочного знака, то, развернувшись, загородит посадочную полосу для других, тем самым осложнит положение ведомых.

После приземления летчик сразу же выключил двигатель. В конце полосы машина остановилась, но летчик не открывал фонарь кабины. Воздушный стрелок Павел Кудрин тотчас бросился на помощь комэску. Командир был недвижим. Голова его беспомощно уткнулась в переднее бронестекло кабины.

Вытащив из кабины своего командира, стрелок позвал санитарную машину, на которой летчик и был отправлен в госпиталь.

К счастью, ранение оказалось не очень серьезным, и через несколько дней Николай вернулся в родной полк.

После освобождения Украины от фашистов Семейко принимал активное участие в освобождении Белоруссии.

Боец-коммунист, он предъявлял врагу обвинение за страдания и жертвы советского народа, которые принес фашизм. Каждым своим боевым вылетом увеличивал счет уничтоженных фашистов, умножал славу эскадрильи.

Шестерка «илов», взревев моторами, пошла на взлет. Это комэск Николай Семейко повел свою группу для выполнения штурмового удара по железнодорожной станции Толочин. К этому времени за плечами у молодого летчика было уже более сотни успешных боевых вылетов, грудь украсили четыре боевых ордена.

Полет к цели проходил на малой высоте. Когда показалась станция, ведущий прибавил газ. На путях стояли два эшелона вагонов по пятьдесят, паровозы под парами. Чуть набрав высоту, вся шестерка устремилась в атаку.

Вначале были применены реактивные снаряды, пушки и пулеметы. При выходе из атаки сбросили бомбы.

Опыт не подвел. С первого захода взорван паровоз, загорелось несколько цистерн. Белые клубы пара, перемешиваясь с черным, смоляным дымом горящих цистерн, заволокли небо.

Семейко сделал энергичный разворот и повел группу на повторную атаку. Ярким пламенем заполыхали оба железнодорожных [346] состава. Взорван второй паровоз. Все шесть самолетов встали в «круг», и каждый выбирал себе цель.

Николаю казалось, что он впервые с такой силой нажимал на гашетки пушек и пулеметов. Волнения не было, оно пришло позже, когда он совершил посадку на своем аэродроме и друзья поздравляли его с успешным выполнением боевого задания.

После освобождения Советской Белоруссии начались бои на территории Восточной Пруссии. Советские танкисты неудержимой стальной лавиной двигались вперед. Они стремились молниеносным ударом рассечь восточнопрусскую группировку фашистских войск и, выйдя к берегам Балтийского моря, севернее Эльбинга, отрезать им пути отхода на Померанию.

Фактор времени имел решающее значение. На помощь танкистам пришли летчики-гвардейцы штурмовой авиационной дивизии полковника Токарева. Поддержи они с воздуха танкистов, танки захватят Эльбинг, выйдут к морю; в противном случае враг успеет подбросить резервы, постарается удержать за собой прибрежную магистраль, тогда нашей пехоте потребуется много усилий, чтобы выбить гитлеровцев.

К решающим боям с врагом готовились летчики всех эскадрилий дивизий. Их возглавляли опытные командиры Герои Советского Союза А. Я. Брандыс, Л. И. Беда, А. К. Недбайло, Д. Жабинский. К этому времени молодой, энергичный Николай Семейко был назначен штурманом полка. Он получил задачу в качестве ведущего группы нанести удар по подходящим резервам противника.

Подготовив летчиков к полету, он четко отдал команду: «По самолетам!»

Через полчаса полета штурман обнаружил колонну автомашин противника с пушками. Он развернул свою группу на цель, и все шесть самолетов устремились в атаку. Понеслись вниз реактивные снаряды. Ведущий расстреливал фашистов из пушек и пулеметов. Сбрасывались бомбы. В результате внезапного удара было уничтожено много живой силы и техники врага.

Вслед за группой Семейко пришли штурмовики эскадрильи Жабинского, а затем — летчики Недбайло. И так продолжалось до позднего вечера.

Наши войска продвигались на Запад. Противник нес большие потери.

В боях за Восточную Пруссию с целью непрерывного воздействия на противника штурмовики часто дежурили в воздухе, [347] обычно шестерками. 20 апреля 1945 года Герой Советского Союза капитан Семейко во главе группы штурмовиков выполнял свой 227 боевой вылет.

Воздушная обстановка казалась спокойной: истребителей противника в воздухе не было.

Делая разворот, летчики снижались до 300 метров, все внимание уделяли береговой черте. Семейко внимательно просматривал каждый участок западнее Кенигсберга, стремясь обнаружить расположение зенитных батарей.

Время от времени до него доносился негромкий голос воздушного стрелка:

— Разрывы справа, ниже, — но откуда бьет зенитка, стрелок не видел.

— Разрывы слева, — торопливо передает он.

Семейко делает разворот, пристально смотрит на песчаную отмель залива, выводит самолет в горизонтальный полет и видит, как впереди самолета мелькают огоньки, в воздухе появляется несколько шапок зенитных разрывов. Летчик запоминает это место и пытается обнаружить зенитную артиллерию. Но как лучше построить боевой порядок группы? Построиться парами — значит создать лучшие условия для вражеских зенитчиков. Командир перестраивает группу в боевой порядок «круг одиночных самолетов», тем самым дает возможность прицеливаться каждому.

Внимание Семейко привлекает площадка недалеко от берега. Оттуда мелькают зловещие блики. Нет, это не фары автомашин.

В воздухе появляются разрывы. Развернувшись, ведущий вводит самолет в пикирование.

Перед глазами вновь мелькают знакомые блики. Ясно, что это зенитная батарея ведет огонь.

«Теперь от возмездия не уйдут», — решает Семейко, увеличивая угол пикирования. Еще несколько секунд, и ведущий откроет ураганный огонь из пушек и пулеметов.

В этот момент с земли передали разрешение на уход. Группа штурмовиков Анатолия Недбайло готова была сменить эскадрилью Семейко.

Казалось бы, штурману полка можно теперь уходить на свой аэродром, но не таков Николай Семейко. Его шестерка идет в атаку, ведя огонь из пушек и пулеметов.

Анатолий Недбайло, подошедший со своей группой, видел огонь зениток и стремительное пикирование штурмовика. Он спешил помочь товарищам быстрее подавить обнаруженную зенитную [348] батарею, ни на секунду не выпускал из виду пикирующий самолет.

— Выводи, врежешься в землю! — крикнул он в микрофон.

У ведущих групп штурмовиков было установлено такое правило: если увидел зенитку, немедленно подави ее, только тогда можешь считать, что совесть твоя чиста. И самолет Семейко пикировал на площадку, откуда продолжали бить зенитки. Были ясно видны стволы зенитных орудий, от них разбегались в стороны солдаты, которые, видимо, поняли, что подбитый штурмовик врежется в расположение батареи. Еще мгновение — и на земле взметнулся взрыв.

Летчик не воспользовался парашютом, не покинул боевой машины, до последнего дыхания продолжал борьбу с врагом, выполняя свой священный долг перед Родиной, оставив о себе бессмертную память.

И возвышается среди памятников, навеки поставленных нашим народом, бронзовый бюст прославленному сыну Советской Родины Николаю Семейко, коммунисту-воину, дважды Герою Советского Союза.

По дальним маршрутам

СЕНЬКО ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Василий Васильевич Сенько родился в 1921 году в селе Семеновка Черниговской области. По национальности украинец. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1940 года. В 1941 году окончил военную авиационную школу.

Во время Великой Отечественной войны сражался на Сталинградском, Ленинградском и других фронтах. В период с ноября 1941 года по январь 1943 года успешно совершил 154 боевых вылета, из них 144 — ночью, а всего за годы войны — 430 боевых вылетов.

Звание Героя Советского Союза В. В. Сенько присвоено 25 марта 1943 года. 29 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1952 году окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию. В настоящее время полковник В. В. Сенько продолжает службу в Военно-Воздушных Силах Советской Армии.

— Вашим новым штурманом будет младший лейтенант Сенько, — сказал командир полка лейтенанту Барашеву. И чтобы не бередить раны пилота, вдруг прервал разговор: — Идите, знакомьтесь с ним.

Едва ли что бывает тягостнее для летчика, нежели возвращение в полк без самолета, а еще горше — без экипажа. Кажется, только вчера сплелись в один узел шесть сильных, молодых рук, и трое поклялись друг другу сражаться вместе до последней минуты войны. И вот уже нет штурмана Травина, стрелка-радиста Андриевского и нет воздушного корабля. Дмитрий Барашев сам его сжег по ту сторону линии фронта.

Они летели восемь часов, а не хватило всего четырех минут. Из подбитого тяжелого бомбардировщика тонкой струйкой, как кровь, сочился бензин, а ветер предательски изменил свое направление. Спутал, сбил все расчеты штурмана и оказался коварнее врага. Кусочек непройденного маршрута вместил всю трагедию последнего полета. Оставшись после перестрелки с врагом один, Барашев преодолевал этот кусочек почти три педели. Бежал, полз, переплывал холодные сентябрьские реки, отстреливался и все же пробился к своим. Один из трех.

Встреча с врагом всегда разжигает ненависть к нему. На предложение командира полка отдохнуть Барашев ответил отказом. Он просил экипаж и корабль. Он рвался снова в полет.

Что же будет теперь? Новый штурман младший лейтенант Сенько не водил корабль по дальним маршрутам. Боевой опыт у него есть, но он с легкомоторной авиации. Сможет ли он заменить Травина?

Первые же полеты осенью 1942 года были не к берегам Шпрее и Дуная, как раньше, а к родной Волге. Это время — самое [351] трудное, самое напряженное за всю боевую историю полка. Начались тяжелые оборонительные бои в Сталинграде. Вражеские бомбардировки и артиллерийские обстрелы не прекращались и ночью. Весь город в огне. Был брошен клич, ставший девизом: «Выстоять!» Этот клич принял и полк дальних бомбардировщиков.

Первый вылет нового экипажа. К самолету шли молча, каждый переживал это событие про себя. Василий Сенько тихий, застенчивый и худенький, почти как Травин. Только лицо его белее и волосы — чистый лен. А глаза такие же светлые, разве только голубоватости больше. Радист Н. Подчуфаров смуглолицый, рослый, плотный, как Барашев.

Взлетели и вскоре увидели — впереди в полнеба пылало зарево. Подчуфаров спросил:

— Что это?

— Сталинград, — ответил Сенько.

На борту тишина. Внизу смутно проплывали извилистые берега Волги, черные пятна островов. Чем ближе подлетали они, тем явственнее видели потрясающую картину битвы.

После полетов во вражеский тыл резко изменились масштабы боевых действий тяжелых бомбардировщиков. Наши наземные войска местами стояли в нескольких десятках метров от гитлеровских войск. Экипажи сразу ощутили тесноту в небе. Была ночь, но на земле и в воздухе кипел бой. Мерцали зенитки, вспыхивали и гасли прожекторы, с левого берега беспрерывно била наша артиллерия. Вперехлест летели горящие трассы и целые снопы огня. Порой он смерчем ввинчивался в небо, и тогда, казалось, горели облака. А среди этого моря огня штурману надо отыскать световое «Т». Оно укажет на скопление вражеской пехоты и танков в одном из районов города.

Барашеву хотелось подбодрить Сенько, снять напряжение. Молчит — значит еще не видит «Т».

— Ну, смотри, штурман, смотри! Цель где-то близко...

Сенько чувствует уверенный лет корабля. Его радует искреннее желание Барашева помочь ему. Глаза его острее обшаривают с высоты пылающие кварталы города. Цели он еще не видит, но готовится к сбросу бомб. Уверен — курс взят правильно, и короткое «так держать!» он произносит спокойно и твердо...

На земле Сенько молча вышел из самолета. Барашев доволен новым штурманом, смотрит на него и думает: тихий, застенчивый, первый вылет, а бомбил здорово, и в такой сложной обстановке...

— Видел, куда упали бомбы? [352]

— В цель, штурман, в цель!

Потом Барашев перехватывает задумчивый взгляд Сенько:

— Ты что, штурман?

— О Сталинграде думаю. Тяжело там нашим.

Барашев думал о том же, о тяжелом единоборстве на берегах Волги.

— Друзья, не будем отдыхать. Подвесят бомбы — и на задание...

Предложение командира принято — экипаж отказался от отдыха. Подлетая к Сталинграду второй раз, Барашев спросил:

— Видели пулеметный огонь с воздуха в первом полете?

— Видели, — ответили Сенько и Подчуфаров.

— И нам бы надо к бомбам прибавить огоньку.

Сбросив бомбы, экипаж атаковал зенитные батареи врага, ударил по прожекторам. Это было дерзкое и неожиданное для гитлеровцев нападение. Воспользовавшись этим, другие экипажи наносили меткие бомбовые удары. Так в новой обстановке Барашев и Сенько стали использовать пулеметы как наступательное средство.

Уже после первой ночи Барашеву казалось, что они давно вместе летают. Ему нравилась точная работа Сенько. Минуты зря не потратит — как по ниточке проведет корабль.

На следующий день командир и штурман снова вели разговор:

— Вася, а сели-то мы еще в темноте...

— Да, рассвет едва-едва пробивался.

— А если пораньше взлететь?

— Выиграем время...

— Догадываешься — что это значит?

— Третий вылет?

— Да, третий...

— Подвеска бомб много времени отбирает.

— А мы их так, без лебедки, — Барашев двинул плечом, показывая, как он будет подвешивать бомбы. — Приказано изматывать врага — будем изматывать.

В очередную ночь они взлетели первыми. Вернувшись, шли к люкам, руками подвешивали «сотки». Заходили на посадку последние экипажи, а они уже снова взлетали. Так до самого утра. Выкроив время, в эту ночь они совершили три боевых вылета.

По примеру их экипажа группа летчиков и штурманов заявила командиру о своем желании летать трижды в ночь. Мощь бомбовых ударов полка возросла. [353] С быстротой молнии облетела весть о начале наступления Советской Армии под Сталинградом. В штабе на огромной карте каждый день отмечали флажками передний край. Летчики видели, как загибались фланги наземных войск. Где-то на Дону должно замкнуться кольцо окружения. Много было разговоров: скоро немцы попадут в мышеловку — много ли их там? Глубок ли снег? Пройдут ли по целине наши танки? И главное — куда теперь будут летать тяжелые бомбардировщики?

Отступая, гитлеровцы судорожно цеплялись за каждый клочок земли, переходили в контратаки, пытались остановить продвижение советских войск. Боевое напряжение полка росло. Экипажи летали с вечера до рассвета, громили зажатую в стальное кольцо вражескую группировку.

Как-то, вернувшись с третьего полета, Барашев подошел к Сенько.

— Штурман, смотри, — сказал он, указывая на тару от бомб. — А что если столько же свезем за два вылета. Пусть враги знают, что наши арсеналы полны, народ дает нам боеприпасов сколько нужно.

— Взлетим?

Уловив в светлых глазах Сенько поддержку, Барашев хлопнул крагами:

— Взлетим, Вася! Взлетим!

Так, в самый разгар сталинградского сражения Барашев и Сенько стали в полку зачинателями полетов с повышенной бомбовой нагрузкой. За одну ночь они сбрасывали на врага столько бомб, сколько совсем недавно возили пять воздушных кораблей.

И этот почин с энтузиазмом был воспринят однополчанами. Командир полка И. К. Бровко всячески поощрял экипажи, которые делали по три вылета в ночь, возили повышенную бомбовую нагрузку. Но это еще не все. Главная забота — точно бомбить, причинять врагу как можно больший урон. А тут особенно важно умение штурмана. И Сенько обладал им. Нанося удар, он засекал другие объекты в районе цели. В очередном полете метко обрушивал на них груз бомб.

Надо было летать и летать. Но, как назло, испортилась погода. Сперва легкая дымка растворила контуры самолетов. Потом плотная кисея закрыла аэродром. В небе, не успев появиться, пропадали первые звезды. А тут разведка сообщила: на одном из аэродромов скопилось много вражеских самолетов. Оттуда они прикрывали отступление своих войск. Разве можно ждать?! Опыта дневных полетов не было. Бровко задумался — кого послать? [354]

— Пробьетесь к аэродрому? — спросил он Барашева.

— Пробьемся! — твердо ответил летчик. — А Сенько не промажет.

Барашев не ошибся — Сенько даже в такую коварную погоду уверенно ориентировался в воздухе, вел корабль на цель. За Доном показались наши наступающие войска. Бесконечным потоком шли пехотинцы, тянулись танки, орудия. Потом увидели немцев. Они лежали у обочины дороги, уткнувшись в снег, чернели по всему полю. Самолет летел под облаками, то и дело прячась в них. Вот и аэродром. Немцы бросились к зенитным установкам. Сенько и Подчуфаров обстреляли их из пулеметов. Было хорошо видно, как метались и падали враги. Когда Сенько сбросил бомбы, возникли огромные взрывы, полетели в воздух обломки фашистских машин. Четыре гитлеровских самолета было уничтожено в тот раз.

А погода все портилась. Не только ночью, но и днем не прекращались метели и снегопады. Видимость 50 — 100 метров. Низкая облачность, туман и обледенение приковали авиацию к земле. Барашев и Сенько не могли спокойно сидеть без полетов. Не могли жить, чтобы не бить врага. Теперь Барашев понял, что с Сенько можно идти на любое задание. Это он на земле тих, а в небе точен и смел.

В один из дней Барашев подошел к летчику С. А. Харченко.

— Степан, а когда осенью в сорок первом летали, ведь тоже погоды не было?

— Неважная была погода. Облачность, дожди, снег... А летать летали.

— Днем?

— Днем.

И Харченко рассказал, как на бомбардировщике штурмовая врага под Тулой, у Ясной Поляны ж Косой горы.

Потом Барашев говорил с Паращенко и Красновым. О тех же полетах. Задумчиво ходил по стоянке, думал. В такую погоду можно скрытно подойти к цели, уйти, незамеченным проскользнуть перед носом вражеского истребителя... Воздушные корабли не могут под чехлами стоять на земле. Надо летать. Он твердо верил в то, что погода эта может стать союзником, если умело ее использовать. И он знал, что с Сенько он найдет любую цель — как бы ни бесилась погода и как бы, ни лютовал враг.

Барашев идет к командиру полка.

— Разрешите на задание?

— Да разве сейчас пройдешь? [355]

— Пройдем на бреющем.

Он стал доказывать, что при полете на высоте 15 — 20 метров самолет не обледеневает. Земля поглощает шум моторов, и противник не сможет сразу определить курс самолета. Зенитчики не успеют открыть огонь или будут стрелять под большим углом неприцельно...

Это был дерзкий налет. Не могли взлететь в небо ни истребители, ни штурмовики. Ни один самолет, экипаж которого не владел слепым полетом, не мог подняться в воздух. Облака давили землю, снежные метели слепили глаза.

На малой высоте даже в солнечный день нелегко определить место самолета. Внизу все сливается в сплошную мчащуюся назад ленту. С калейдоскопической быстротой меняются ориентиры, и можно проскочить цель.

А сейчас все утонуло в непроницаемой снежной мгле, и штурман только время от времени угадывал местность. Выручал опыт, добытый во всех прошлых полетах. Сенько и в этих условиях безошибочно вывел дальний бомбардировщик на вражеский аэродром и, как всегда, метко сбросил бомбы. Потом зашли на цель еще раз. Проштурмовали самолетные стоянки из пулеметов. В результате удара уничтожили три самолета, подожгли склад боеприпасов, а на обратном маршруте экипаж рассеял три больших обоза противника.

В тот же день Сенько положил точную серию бомб по железнодорожной станции. Огонь бортовых пулеметов завершил атаку эшелона с живой силой. А вскоре взлетел в воздух и другой эшелон, так и не успевший прибыть на фронт.

Погоды не было, а удары с воздуха продолжались. Горели танки, автомашины, заправщики. Когда наши войска выбили противника из этих мест, они увидели, что овраги завалены вражескими трупами, разбитыми танками и орудиями. Такой урон врагу нанесли экипажи тяжелых кораблей в дневных полетах.

Однажды Барашеву подали центральную газету.

— Дмитрий, прочти.

Примененный им новый тактический прием был расценен как пример выдающегося летного мастерства. О летчике-новаторе теперь знала вся дальняя авиация. Знала она теперь и о штурмане Василии Сенько.

Памятен весенний день 27 марта. Полку было присвоено наименование «гвардейский». Сенько и его командир Барашев награждены «Золотыми Звездами» Героя Советского Союза. [356]

В те дни газета авиации дальнего действия «Красный сокол» писала о штурмане Сенько: «Когда товарищи поздравляли его с высокой правительственной наградой, с присвоением звания Героя Советского Союза, он краснел и терялся в ответах. И все знали, что Василий Сенько растерялся впервые.

Кажется, что по натуре ему больше подходила его первая гражданская специальность: учить детей основам химии и зоологии. Но скрытый в его душе темперамент героя, энергия боевика заставили покинуть стены спокойной школы, своих внимательных учеников. Другое требовала душа: и он пошел в авиацию».

Сражаться с врагом Сенько начал под Ленинградом. Это его бомбы разрушили вражеский мост через водный рубеж. Он еще был в воздухе, когда в полк пришла благодарность от наземного командования. Сенько совершал посадку на партизанском аэродроме, доставляя оружие. Сбрасывал боеприпасы частям, находившимся во вражеском тылу. На Дону и под Сталинградом совершенствовалось его штурманское мастерство. Теперь у него было уже 200 боевых вылетов. Его самолет ни разу не сбивался с маршрута, а бомбы всегда поражали цель. Летая с Барашевым, Сенько проявил новые штурманские качества. Он стал лучшим фоторазведчиком в полку.

В ночь на 28 марта полк сделал три боевых вылета. Неутомимые Сенько и Барашев совершили четыре.

Раз Сенько с Барашевым пришли к самолету, а техник доложил:

— Ресурс кончился, товарищ командир, — выждав немного, добавил, — уже четвертый ресурс.

Четвертый. Как быстро бежит время. Глядя на механиков и мотористов, Сенько с командиром думали, какую же тяжесть вынесли они, земные труженики. С распухшими и растрескавшимися на студеном ветру руками, которые не заживали всю зиму, они готовили самолеты в бой. По четыре вылета в ночь!

— До получения нового самолета полетаем еще на этом красавце. Моторчики-то работают, — сказал Барашев. И экипаж летал еще несколько ночей.

Потом получили другой корабль. Командир полка не мог им отказать. Они ни разу не возвращались домой, не выполнив задания. За осень и зиму в полку никто не летал больше их. Никто не поднимал больше бомбовой нагрузки. Никто не сделал больше боевых вылетов. В славной когорте полка экипаж командира Барашева и штурмана Сенько задавал тон в боевой работе, и его примеру следовали все. [357]

Весной гвардейцы опять начали летать в глубокие тылы врага. Наносили удары по военно-промышленным центрам и крупным железнодорожным узлам. Опять вся страна, весь мир следили за этими героическими полетами, за мощными ударами экипажей дальней авиации.

Сенько склеил полетную карту, разложил ее на столе и удивился. Длинная, как простыня. На одном конце — свой аэродром, на другом — Германия. Обычная масштабная линейка казалась теперь игрушечной. Сколько надо было их, чтобы плотной линией соединить две точки, как бы олицетворяющие собой жизнь и смерть. Сенько обвел цель кружками и, как всегда, перекрестил ее красным карандашом. Черная, с редкими изломами линия упрямо шла на запад. Она пересекала десятки рек, множество городов и сел. Проходила над крупными лесными массивами и безлесьем, над безлюдным краем болот. Сначала — наша земля, потом — вражья.

Барашев посмотрел на ровные столбики цифр, что стояли справа от линии пути:

— Сколько?

— Восемь часов, — ответил Сенько.

Ему еще никогда не приходилось летать по такому маршруту.

Восемь часов зенитки и истребители врага будут подстерегать их корабль. Восемь часов Барашев будет держать в руках штурвал. Восемь часов Сенько, не видя земли, будет рассчитывать курс и скорость, чтобы не сбиться с пути и нанести бомбовый удар в заданное время. Восемь часов радист Подчуфаров будет вслушиваться в эфир и, не смыкая глаз, оберегать экипаж от истребителей врага.

И погода все восемь часов будет показывать свой коварный характер. Где-то на маршруте встретишь мощнокучевую, пронизанную молниями облачность и будешь искать «коридорчик». Где-то попадешь под ливневый дождь, а еще опаснее — обледенение.

Но на цель надо прибыть минута в минуту.

В таких полетах работа у штурмана самая напряженная. Чтобы своевременно выйти на цель, находящуюся в самой Германии, поразить ее и вернуться домой, он учитывает секунды, градусы и даже метры. Он ведет тончайшие расчеты полета, находясь в тумане, дождевых тучах и снежных зарядах. Он считает во вражеском огне и в те долгие минуты, а порой и часы напряженного беспокойства, когда экипаж скрытно и с коварной неотступностью преследуют ночные истребители врага. У штурмана все перегрузки в полете идут на мозг. Расчеты... [358] Расчеты... Расчеты... Успех всего полета — в точности работы штурмана и в согласованных действиях всего экипажа.

Едва ли где так прочно сходятся люди, как в экипаже дальнего бомбардировщика. Длительный полет над станом врага, вечный шанс быть сбитым огнем или разломанным свирепыми грозовыми тучами рождает в людях презрительное отношение ко всякого рода опасностям. На борту тяжелого корабля утверждается та необходимая здесь атмосфера, в которой нет места мучительным сомнениям, внезапному отчаянию и тревоге за жизнь, здесь властвует неколебимая вера друг в друга и в то, что ты победишь.

Корабль идет в густой дымке. Часто то там, то здесь бьют зенитки. Город, на который они летели, лежит внизу черным пауком. Притаился, молчит. И только когда посыпались первые бомбы, начал изрыгать огонь. Рыскающие по небу прожекторы создавали сплошные световые поля. Казалось, небо горело. Но ни зенитный заслон, ни слепящие прожекторы не могли остановить корабли. Подходя к цели, Сенько с огромной высоты увидел внизу всплески огня. Они разрастались в пожар большой силы. Вблизи загорелось что-то еще, потом он увидел взрыв и новые пожары. Это уже его бомбы.

Дальние маршруты... Путь от Волги до Вислы, Одера, Шпрее и обратно. Где-то в России, отстаивая в смертельных схватках с врагом каждую улицу и дом, каждый метр родной земли, бились сверстники Сенько. И до чего же им казалась далекой в то время немецкая сторона. А он вторгся в самое вражье логово. Частицей Родины был для него воздушный корабль.

И вот уже почти весь маршрут проходит над территорией противника. Усталость берет свое. Ноет спина, отекают ноги. Хочется хоть на минутку закрыть глаза и под монотонный рокот моторов немного вздремнуть. Но этого допускать нельзя. Враг где-то рядом, ищет тебя. И три пары глаз сверлят темноту.

В дальнем полете на учете каждый грамм горючего. Топливо ставило экипаж в строгие режимы. Малейшая ошибка, отклонение от маршрута — и уже нет гарантии, что вернешься на свою базу. Но штурман Сенько и по дальним маршрутам безукоризненно водил тяжелый бомбардировщик. С ним Барашеву было по плечу любое задание. Сенько, человек высокой культуры, пришелся Барашеву по душе — достойная замена Травину. Полеты в сложных метеорологических условиях закалили его. Он всегда с большой ответственностью относился к заданию. Сенько ни разу не ошибся в отыскивании цели, метко бомбил, [359] фотографировал. Авторитет его был высок. В полетах с Барашевым его штурманское искусство совершенствовалось, и он стал мастером самолетовождения.

Тысяча километров непроглядной ночи. Начиненное порохом небо. Ощетинившийся зенитными орудиями вражеский край. Летит он час, другой, не видя земли и звезд, обходя грозу и крупные города. Где-то на третьем или четвертом часу полета он должен безошибочно вырвать из темноты вражеский объект, по которому надо нанести бомбовый удар.

На этот раз цель — крупный железнодорожный узел в глубоком тылу врага. Сенько припал лицом к стеклу фонаря. Внизу расплывчатые, ни на что не похожие ориентиры. На дальних маршрутах даже при точных расчетах возможны отклонения от линии пути. Но он, лидер, должен в любом случае выходить на цель точно. Сенько уверен в расчетах. Наступил тот момент, когда землю он должен увидеть своими глазами. Позади него, совсем близко, идут полки, дивизии, корпуса. Каждый экипаж летит самостоятельно, и каждый штурман напряженно смотрит вперед, ждет сигнала Сенько. Лидер им должен указать цель.

Да, штурман уверен в расчетах, но дымка, съедающая очертания объекта, все же тревожит его. Исподволь закрадываются сомнения. Но верх берет вера в себя, в свои расчеты, в свой экипаж. Все же он решается сбросить пока только одну светящую бомбу. Она раскалывает темноту, и сквозь тонкие, словно проржавевшие облака Сенько видит сходящиеся линии железнодорожных путей. Расчеты подтвердились.

И вот накатывается на цель волна первых самолетов. Когда тяжелые корабли вставали на боевой курс, узел уже был освещен, как днем. Прожекторы рассекли небо, замерцали зенитные разрывы, тротиловая гарь проникла за обшивку корабля. Но вражеские зенитки и прожекторы были бессильны. Внизу фонтанировал огонь плотных серий тяжелых бомб.

Радостно возбужденный, Сенько видел, как рос, усиливался в небе наш крылатый плацдарм. Еще много раз Совинформбюро сообщало о действиях нашей дальней авиации по военно-промышленным центрам фашистской Германии. И часто лидером ходил двадцатидвухлетний лейтенант Василий Сенько.

В этих трудных полетах раскрылся весь боевой талант и мастерство штурмана. Барашев не ошибся в Сенько. Один из самых сильных летчиков АДД Дмитрий Барашев летал теперь с одним из самых сильных штурманов АДД. Потом Сенько выполнял задания с другим экипажем. Но лидером оставался до конца войны. [360] Василий Сенько — единственный в Военно-воздушных Силах штурман, дважды удостоенный звания Героя Советского Союза.

Он не может объяснить, когда в нем пробудился зов к небу, откуда взялась эта неукротимая страсть летать. Но одно, самое главное в жизни, для него всегда было ясно: он летал в бой за Советскую Родину. Гвардии полковник Сенько и поныне служит Отчизне в боевом строю.

Курс на цель

СИВКОВ ГРИГОРИЙ ФЛЕГОНТОВИЧ

Григорий Флегонтович Сивков родился в 1921 году в деревне Мартынове Кунгурского района Пермской области. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. В Советской Армии с 1939 года. В 1940 году окончил военную авиационную школу.

В годы Великой Отечественной войны Г. Ф. Сивков сражался на Южном, Северо-Кавказском, Закавказском, 3-м Украинском фронтах. Был командиром звена, эскадрильи, штурманом полка. Произвел более 240 боевых вылетов и уничтожил большое количество танков, бронетранспортеров, полевых и зенитных орудий, железнодорожной техники, а также живой силы противника. 4 февраля 1944 года Г. Ф. Сивкову присвоено звание Героя Советского Союза. 18 августа 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны Г. Ф. Сивков окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, затем адъюнктуру, стал кандидатом технических наук, доцентом. Работая в этой же академии, обучает и воспитывает офицеров Военно-Воздушных ч Сил Советской Армии.

Летом 1943 года гитлеровцы удирали с пресловутой «Голубой линии». Эскадрилья штурмовиков, ведомая капитаном Г. Ф. Сивковым, выполняла боевые задания по штурмовке вражеских колонн. Вот опять Сивков повел группу штурмовиков во вражеский тыл бомбить железнодорожную станцию, где находились эшелоны противника.

Сильным зенитным огнем встретил враг советских штурмовиков. Четверка «илов» упрямо прорвалась через огневую завесу противника. Бомбы посыпались на вражеские эшелоны. Разворот — и еще одна атака.

Вдруг самолет Сивкова резко тряхнуло. Машина «клюнула». Стало трудно удерживать ее в горизонтальном полете. Мотор натужно заревел, словно раненый, и вот совсем заглох. Самолет пошел резко вниз. Сивков посмотрел на землю, потом на карту.

«До линии фронта километров пятнадцать. Не дотянуть...»

Слева — камыш, прямо — небольшая площадка в тылу врага. Выбора нет, и Григорий посадил машину на эту площадку.

«Где свои?» — тревожно подумал он и, глянув вверх, обрадовался: два штурмовика заходили на посадку на ту же площадку. Но что это? У первого самолета не выпустились шасси, и он ушел в сторону. Второй снизился, потом взмыл вверх, развернулся вдали, зашел на посадку и подрулил к самолету Сивкова.

— Товарищ капитан, скорее! — кричал летчик, младший лейтенант Калинин.

Когда фашисты начали стрелять из минометов, Сивков сидел в кабине машины своего верного боевого товарища и вел штурмовик на взлет. Внизу, на полянке, он оставил свой разбитый, горящий самолет. [363]

— Вот я и безлошадный, — сказал он, вернувшись в часть, командиру полка.

— Война есть война, — успокоил его командир. — Машину дадим. Отдыхайте, капитан. Завтра опять в бой. Готовы? Нервы не шалят?

— Все в порядке, к вылету готов.

И вновь ведущий малых и больших групп штурмовиков капитан Сивков стал водить своих летчиков на штурмовку врага. Он летал в самую тяжелую погоду, умело отыскивал цели и метко поражал их.

Летчик-штурмовик Сивков в полку слыл мастером ударов. Он был зрелым, опытным штурмовиком. Войну Сивков начал еще на самолете СУ-2 — легком бомбардировщике — ив первые же месяцы боев с гитлеровцами отличился стойкостью, мужеством и мастерством. Не раз он попадал в трудные ситуации и всегда выходил победителем.

В один из весенних дней 1942 года, когда в степи еще лежал снег, с фронтового аэродрома, находившегося под Луганском, поднялась эскадрилья легких бомбардировщиков СУ-2. Крайним слева летел Григорий Сивков, молодой летчик-комсомолец, сын колхозника из-под Перми. Он уже успел побывать в боях, и потому командир поставил его крайним ведомым — замыкать строй. Это одно из самых тяжелых и ответственных поручений в боевом порядке группы. У линии фронта бомбардировщиков встретила и стала сопровождать четверка наших истребителей.

Внизу, под плоскостями, проплывала заснеженная донецкая земля. Вот и линия фронта. Заговорили фашистские зенитные пушки и пулеметы. Эскадрилья смело вошла в зону зенитного огня и стала сбрасывать бомбы. Они ложились точно вдоль шоссейной дороги, по обочине которой растянулась колонна вражеских танков, тягачей с пушками, бронетранспортеров с пехотой. Черные клубы дыма окутали вражескую колонну, а самолеты вновь и вновь повторяли заходы на цель.

—  «Мессершмитты», — услышал Сивков голос своего штурмана Петра Землякова.

Вражеских истребителей было более двух десятков. Одна группа «мессершмиттов» сделала попытку связать боем наших истребителей, а вторая устремилась на бомбардировщиков. На стороне фашистов было трехкратное численное превосходство. Эскадрилья сомкнула строй, летчики быстро приготовились к отражению атаки и, когда несколько «мессершмиттов» зашли в хвост, встретили их дружным огнем пулеметов. Отбита вторая, третья и четвертая вражеские атаки. [364]

Тогда гитлеровцы решили изменить тактику: они попытались отколоть от строя крайний самолет и уничтожить его. Это был самолет Сивкова. Григорий знал, что удержаться в строю — это значит победить. Несколько вражеских пулеметных очередей прошили фюзеляж и плоскости его машины. Рули стали тяжелыми в управлении, но Сивков не нарушил строя. А его боевой друг штурман Земляков посылал в фашистских стервятников одну за другой короткие пулеметные очереди. Так, отбиваясь от врага, и возвратилась эскадрилья на свой аэродром.

— Молодец, Сивков, стойко замыкал строй! — похвалил молодого летчика командир.

Похвала радовала, но обстановка на фронте была трудной: враг, оправившись после поражений под Москвой, Ростовом и Тихвином, вновь развертывал наступление.

«Крепче надо бить фашистов, — думал Григорий, — да вот самолет-то у меня не очень силен. На таком многого не сделаешь. Вот бы на «ил» пересесть...»

Об «илах» мечтал не один Сивков. Вскоре эта мечта сбылась: из далекого тыла прибыла партия самолетов-штурмовиков ИЛ-2.

В полку объявили приказ: сдать старые, видавшие виды самолеты, получить новые и в кратчайший срок пройти курс переучивания.

Эту весть встретили с нескрываемой радостью: все уже знали, какими замечательными качествами обладает новая машина. Летчики были довольны ее скоростью, радиусом действия, бомбовой нагрузкой, пушками и пулеметами, броневой защитой.

Изучив машину, летчики опробовали мотор, рулили по аэродрому, усваивая особенности поведения самолета, на котором вскоре предстояло подниматься в воздух каждому самостоятельно.

Изучая новую машину, Григорий Сивков много думал об изменении тактики штурмовых действий. Как-то во время очередного учебного полета Сивков снизился на высоту, меньше рекомендуемой. По поводу этого случая у него произошел серьезный разговор с командиром полка.

— Я не оправдываюсь, товарищ майор, — горячо говорил Сивков. — Только мне необходимо уяснить основы тактики наших боевых действий. Да и не только мне. Разрешите высказаться!

— Я вас слушаю, — согласился командир.

— В тактике штурмовиков основой успеха является принцип внезапности, — убежденно стал доказывать [365] Григорий. — Средством для достижения тактической внезапности служит так называемый бреющий полет. Но ведь по инструкции бреющий полет выполняется на высоте от 5 до 25 метров. Нам рекомендуют летать на высоте не ниже 25 метров. Мое мнение — полной внезапности на такой высоте мы не достигнем. Мы должны бороться за каждый метр, летать так, чтобы как можно теснее прижиматься к земле.

— А безопасность полета, — возразил майор, — какая гарантия безопасности?

— Безупречная техника пилотирования, — ответил Сивков.

И, подумав, добавил:

— Конечно, летать на высоте 5 — 10 метров — это риск. Но что такое риск? И можно ли обойтись без него на войне? Только риск должен быть не безрассудным, а осмысленным, грамотным.

Они долго беседовали в тот вечер. В результате пришли к выводу, что штурмовикам необходимо всемерно использовать рельеф местности, летать на минимальных высотах, что обеспечит внезапность атаки.

— Ну что ж, скоро в бой, — сказал в заключение командир, — постараюсь назначить вас ведущим группы. Увидим, каковы будут успехи.

— Дело покажет, — уверенно ответил Григорий.

Ведущий! Равняясь на него, группа преодолевает зону зенитного огня, выходит на цель и по его команде начинает и ведет штурмовку наземного противника. А если встречается воздушный враг, то ведущий должен оценить обстановку, принять решение и вести бой. Григорий понимал, какая ответственность легла на его плечи. И это его по-настоящему радовало.

Летом 1942 года разгорелись жаркие бои. Днем и ночью в воздухе не смолкал гул сотен моторов. Помогая нашей пехоте, советские штурмовики успешно громили укрепления, технику и живую силу врага. Летчик Сивков в те дни по нескольку раз в день поднимался в воздух и водил группы штурмовиков на задание.

— С высоты «175,0» ведет огонь вражеская дальнобойная артиллерийская батарея. Ее огонь мешает нашей пехоте. Точных координат батареи нет — она замаскирована. Вы должны найти батарею и уничтожить! — таково было очередное задание, полученное Сивковым.

Четверка тяжело нагруженных бомбами штурмовиков поднялась над аэродромом и полетела в сторону фронта. Сивков предварительно изучил район цели по карте и пришел к. выводу, что вражеские орудия находятся на западном склоне высоты. [366] Для того чтобы удар был внезапным, следовало подойти с тыла и на самой малой высоте. Это решение оказалось верным. Ведущий первым обрушил бомбовый груз на фашистских артиллеристов. Вскоре наземные войска сообщили: наши штурмовики на высоте «175,0» уничтожили вражескую батарею и наблюдательный пункт. Все, казалось, просто. Но сколько для этого потребовалось мастерства, умения действовать согласованно, точно, организованно!

С каждым вылетом крепло боевое мастерство Григория Сивкова. Ему поручались все более ответственные задания. В начале ноября 1942 года, когда фашисты рвались в глубь Кавказа, создалась очень трудная обстановка на одном из участков Южного фронта: вражеские танки прошли к важному пункту, где наших наземных войск почти не было.

Как остановить врага? В штабе командующего искали решения. Кто-то предложил поручить это штурмовикам. Командующий сначала поддержал идею, но, выйдя из блиндажа, сразу помрачнел: низко, над самой землей, скрывая цепи гор, плыли темно-серые облака. Ни единого разрыва, ни просвета. Моросящий дождь скрывал очертания даже недалеких строений. Да, полеты, безусловно, невозможны.

Командир штурмового авиационного полка собрал подчиненных.

— Приказа на вылет нет, — сказал он, — есть только просьба командующего сделать боевой вылет. Район цели вам известен. Там погода, пожалуй, еще хуже. А обстановка на фронте вам тоже известна. Словом, вам ясно, для чего нужен вылет.

— Лететь можно, товарищ подполковник, — твердо сказал Сивков. — Прошу поручить это задание мне.

...Через десять минут группа Сивкова поднялась с аэродрома и скрылась в темно-серой пелене дождя и тумана. Ведущий повел группу над узкой долиной, ориентируясь по вьющейся змейке дороги, что жалась к каменной гряде. Облака то снижались почти до самой земли, то расступались, и Сивков, оглядывая строй своих штурмовиков, с облегчением убеждался, что все самолеты целы.

На шоссе, что вилось в долине, показалась колонна автомашин. Сивков пропустил ее. Пролетели еще с десяток километров — показались коробки вражеских танков. Штурмовики атаковали их с ходу, сбросили бомбы и обстреляли реактивными снарядами. Несколько танков неуклюже развернулись и застыли на узкой ленте шоссе, загородив собой дорогу. [367]

Сивков повел группу дальше. В небольшой лощине развернулся и вскоре опять оказался над колонной вражеских танков. Снова штурмовка — и еще несколько стальных громадин загромоздили шоссе. Штурмовали автоколонну до полного израсходования боекомплекта.

Когда сели на свой аэродром, еле видимый в тумане, первое, что передали Сивкову, была благодарность от командующего наземным соединением. И было за что: вражеские танки не дошли до намеченного объекта.

— И на Южном фронте оттепель опять.

Тает снег в Ростове, тает в Таганроге.

Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать...

Так распевали летчики одну из полюбившихся песен в часы передышки между боями. А бои были тяжелые, кровопролитные. Трудно пришлось нашей пехоте, нелегка была служба и боевая работа воздушных бойцов.

Смелым и дерзким броском десантники заняли в тылу врага небольшой плацдарм в районе Новороссийска. Враг яростно обрушился на десантников, которые с безумством храбрых защищали плацдарм, названный «Малой землей». На помощь героям «Малой земли» пришли воздушные бойцы, и среди них — Григорий Сивков. В его наградном листе имеется такая лаконичная запись: «В период с 18 по 24 апреля 1943 года Г. Ф. Сивков восемь раз летал в район Новороссийска ведущим групп от 8 до 32 самолетов, помогая защитникам «Малой земли» отражать атаки вражеских войск. Несмотря на сильный огонь зенитной артиллерии и большую активность истребителей противника, все задания он выполнил отлично».

Разве можно забыть те дни боев за «Малую землю»? Прошли десятки лет с той поры, когда наступила, как пелось в песне, «и на Южном фронте оттепель опять», а Сивков и поныне помнит малейшие детали, любой эпизод той страдной весны. Ну разве забудешь такое?

В те ночи летчики засыпали на короткие часы и снова приступали к новому боевому дню с единственной тревожной мыслью: «Как там, на «Малой земле»? Держатся братки? Чем помочь им?»

21 апреля 1943 года погода обещала быть летной, и это радовало летчиков-штурмовиков 210-го штурмового авиационного полка. Техники, механики еще с вечера подготовили машины к боевому вылету, залатали пробоины, полученные над «Малой землей», подвесили бомбы, зарядили «под завязку» пушки и [368] пулеметы, залили баки горючим, маслом. Летчики быстро проверили состояние машин, и вот уже капитан Сивков доложил командиру полка гвардии майору Галущенко о готовности группы к вылету.

— Занять готовность номер один. Цели найдете на «Малой земле». Вылет — серия красных ракет, — поставил задачу командир полка.

Ждать сигнала долго не пришлось. Видно, с первым проблеском утренней зари на «Малой земле» началась баталия, и помощь «летающих танков» для наших десантников понадобилась немедленно.

Взвились в утренней дымке красные ракеты, и в ту же секунду аэродром наполнился гулом работающих двигателей. Сивков еще раз оглядел строй штурмовиков и повел первую четверку на взлет. За ней в тучах поднявшейся пыли пошла в воздух вторая четверка.

Это раннее утро 21 апреля 1943 года наверняка запомнили и защитники «Малой земли», герои-десантники. На них тогда обрушился шквал артиллерийско-минометного огня, который бушевал почти час, а после него перед траншеями десантников появились десятки фашистских танков. Враг хотел во что бы то ни стало ликвидировать плацдарм. В эти мгновения помощь с воздуха означала очень многое для наших наземных войск.

Еще на подходе к «Малой земле» Григорий Сивков по темным клубам дыма и всполохам взрывов определил, что в районе цели идет бой. Он знал, что объект атаки его восьмерки штурмовиков — вражеские танки, рвущиеся к окопам наших десантников. Быстро принял решение, с какого направления выгоднее всего их атаковать, как лучше угостить вражеских танкистов противотанковыми бомбами, имеющими прекрасное свойство сжигать броню. Построил маневр, стал выводить группу на боевой курс.

И в этот момент... еще раз подтвердилась истина, что нельзя врага считать глупым. Противник, конечно, предусмотрел вариант с вызовом на поле боя наших штурмовиков. В качестве контрмеры он сосредоточил в этом районе немало истребителей.

Сивков вовремя увидел воздушного врага. Он насчитал четыре четверки «мессеров», которые с разных направлений заходили в атаку на восьмерку штурмовиков. Что делать? Можно было встать в оборонительный «круг», построить крепкую защиту своих машин. Но ведь каждая секунда дорога для наших десантников, к окопам которых ползут танки. Сивков уже различал их на земле. И он сделал такой маневр группой, что дал [369] возможность стрелкам вести огонь по «мессерам» и в то же время выполнить главную задачу — нанести удар по танкам врага.

Десять минут восьмерка Сивкова обрабатывала наземные цели, отбиваясь от атак 16 «мессеров». В итоге — четыре сожженных танка врага и три бронемашины. Вражеская атака была сорвана. Восьмерка штурмовиков капитана Сивкова без потерь вернулась на свой аэродром, и летчики .стали готовиться к очередному вылету. Такое не забудешь!

Да, немало трудных заданий выполнил в годы войны Григорий Сивков. В боевой практике этого командира не было случая, чтобы он сбился с маршрута, ошибся в отыскании цели или, не выдержав огня вражеских зениток, отвернул в сторону. Курс на цель — это неумолимый закон, которому твердо следовал ведущий штурмовиков.

...После ожесточенных боев в районе озер Балатон и Веленце войска 3-го Украинского фронта прорвали вражескую оборону и неудержимо устремились на Вену. Наступление наших наземных войск поддерживалось с воздуха. Враг отступал.

Воздушная разведка установила, что возле моста у города Веспрем образовалась пробка. Сотни вражеских машин, танков, орудий и большое количество живой силы скопились на переправе. Наше командование выслало на эту цель 20 самолетов-штурмовиков. Группу вел капитан Сивков.

Под крылом — черные квадраты виноградников, небольшие хутора, нитки каналов, шоссе. Еще один взгляд на землю, затем на карту — скоро цель.

Как смерч, обрушились наши штурмовики на врага. Ведущий самолет сбросил серию бомб на голову колонны. Запылали машины и танки, заметались в страхе фашисты. Вот появились истребители врага. Не дрогнули, не испугались наши штурмовики. Продолжая бомбить колонну, они построились в оборонительный круг. Храбрецы воздушные стрелки отражали атаки «мессеров». Все новые и новые гигантские костры вспыхивали на Венском шоссе — то пылала вражеская техника.

Воздушное фотографирование показало, что первые же бомбы, сброшенные ведущим, угодили в цель. Эта и другие штурмовки, проведенные Сивковым, свидетельствовали о том, что он стал настоящим мастером своего дела, летчиком высокого класса, воином, который умеет добиваться победы в любой обстановке.

Таким, горячо любящим свою Советскую Родину, народ, готовым на любой подвиг во славу Отчизны, воспитала его Коммунистическая [370] партия. В ее ряды он вступил на фронте в 1943 году.

Более 240 боевых вылетов совершил Григорий Сивков за годы войны. Он штурмовал фашистские войска в Тамани и Донбассе, на Днепре и Дунае, возле Измаила и Тульчина, под Будапештом и на Балатоне, а закончил свой боевой путь в Австрии. Сначала он был ведущим звена, а потом целых групп, состоявших из 20 и более самолетов. 176 раз водил Григорий Сивков группы самолетов на штурмовку вражеских позиций. И после каждого штурмового удара его группы фашисты недосчитывались немало танков, автомашин, орудий, бронетранспортеров. Войну Сивков закончил майором, Героем Советского Союза. А вскоре после окончания войны, в августе 1945 года, он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Так наградила Родина своего верного сына за его доблестный ратный труд, за мужество и высокое мастерство, проявленные в боях.

...Почти каждый год в летний отпуск прославленный летчик — дважды Герой Советского Союза Григорий Флегонтович Сивков бывает в Перми, где он учился и где впервые ощутил радость полета. Он гостит в родном колхозе. Там живут его отец и мать — уважаемые в округе люди.

В каждый свой приезд в колхоз Григорий Флегонтович сообщает родителям какую-нибудь новость. Вот он познакомил родителей и односельчан со своей верной подругой — женой Екатериной Васильевной Рябовой, Героем Советского Союза, совершившей в годы войны около 900 боевых вылетов. Екатерина Васильевна после войны защитила диссертацию и получила ученую степень доктора наук. Вот он приехал уже слушателем Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского, затем — адъюнктом этой академии, а через три года — кандидатом технических наук.

Боевой летчик, инженер, ученый — это нынешний день нашей авиации, который наглядно олицетворяет Г. Ф. Сивков. И не случайно авиаторы говорят о нем и поныне:

— Ведущий!

Пять против тридцати

СКОМОРОХОВ НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ

Николай Михайлович Скоморохов родился в 1920 году в селе Белогорское Золотовского района Саратовской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года. В Советской Армии с 1940 года. Начал

службу курсантом Батайской авиационной школы пилотов, которую окончил в 1942 году. За годы Великой Отечественной войны Н. М. Скоморохов, сражаясь на Закавказском, Северо-Кавказском, Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах, совершил 605 боевых вылетов, участвовал в 143 воздушных боях, лично сбил 46 и в группе 8 вражеских самолетов. Звание Героя Советского Союза Н. М. Скоморохову присвоено 23 февраля 1945 года, 18 августа 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и Академию Генерального штаба. Ныне генерал-полковник авиации Н. М. Скоморохов продолжает служить в Военно-Воздушных Силах Советской Армии. Он заслуженный военный летчик СССР. Избирался депутатом Верховного Совета СССР шестого, седьмого и восьмого созывов.

После окончания Астраханского аэроклуба Николай Михайлович Скоморохов был направлен в военное училище летчиков. Он окончил его, когда Великая Отечественная война была уже в полном разгаре, и сразу же был отправлен на фронт. Встречи с противником не пришлось ждать: в первые же дни Николая послали на боевое задание.

Немецкая «рама» барражировала над нашими войсками, корректируя огонь своих артиллеристов. Николай первым заметил врага и дал знать об этом ведущему. На глазах у Скоморохова его командир звена лейтенант Владимир Евтодиенко в стремительной атаке сбил ФВ-189. Самолет, действительно напоминавший раму, неуклюже клюнул носом и пошел к земле.

Скоро открыл свой боевой счет и Николай Скоморохов. Точно такая же «рама» показалась над линией фронта. Фашисты, видимо, производили разведку. Вот как сам Николай Скоморохов рассказывает о первой победе:

«Я мечтал о встрече один на один с врагом. Этот момент пришел. И что же? Вокруг ничего не случилось... Сейчас будет первая схватка. Чем она обернется? Чью жизнь оборвет?

Нас, конечно, двое. Но это же проклятущая «рама». Мы знали: если сразу ее не сразишь — потом с ней трудно управиться.

Захожу в атаку сверху. ФВ-189 растет, растет в прицеле — пора открывать огонь. Расходимся метрах в двадцати. Иду на косую полупетлю, не выпускаю «раму» из поля зрения. А она, развернувшись, ухитрилась пристроиться в хвост Евтодиенко. На полной скорости захожу фашисту в лоб, бью из всех трех огневых точек. От «рамы» что-то отлетает, она у меня на глазах вспыхивает. Но еще держится в воздухе. Начинает уходить, [373] отбиваясь теперь от Евтодиенко. Видимо, немец решил, что я уже свое сделал, ушел в сторону.

Но я не выпускаю из своего поля зрения оба самолета. Снова завернул полупетлю, вышел прямо на «раму» и дал очередь по ее бензобакам. Клевок. Шлейф дыма. Удар о скалы.

Неописуемая радость охватила меня. Я что-то заорал во все горло, взвился свечой в небо.

А Евтодиенко, мой добрый командир и надежный товарищ, ходил в это время чуть в стороне и стерег меня. Он уже знал, что многие погибали именно в порыве беспечной радости от успеха в бою, и смотрел в оба.

А на земле он сказал Микитченко:

— Скоморохов уже сам может учить других воевать...»

Так была одержана первая победа.

Однако после успеха были и неудачи. Несколько дней подряд встречался Скоморохов с вражескими самолетами — и все безрезультатно. Один из воздушных боев был особенно напряженным. Несколько раз Николаю удавалось поймать в прицел «мессершмитт». Он нажимал на гашетки, следовали пушечные очереди, но враг ускользал как ни в чем не бывало.

Раздосадованный вернулся Николай на свой аэродром и отправился докладывать командиру эскадрильи Я. И. Микитченко.

И вот стоят друг перед другом два летчика: умудренный боевым опытом командир и еще совсем молодой пилот. Он упрямо насупился и с жаром доказывает:

—  «Мессершмитты» так бронированы, что их не пробьешь.

— А ты куда бил?

Николай, все еще взволнованный неудачей, широко развел руки и показал, как он сближался с противником.

— Вот она, твоя ошибка, — заметил Микитченко. — Брал малое упреждение, и все снаряды прошли за хвостом «мессершмитта».

Майор Микитченко еще до войны окончил военную академию и напряженно изучал технику боя, всесторонне анализировал каждое сражение. Его анализ был всегда конкретным и в то же время глубоко теоретическим. Это очень помогло Николаю Скоморохову. Он навсегда запомнил, как доходчиво растолковывал ему командир все детали воздушного боя.

Николай Скоморохов оказался способным учеником. Он настойчиво изучал опыт старших товарищей и быстро приобретал необходимые боевые навыки, которые ярко проявились в многочисленных воздушных боях. [374]

Жаркий воздушный бой разгорелся 14 июня 1943 года при отражении налета семи ФВ-190 и восьми МЕ-109 на аэродроме Нижняя Дуванка. В воздух по сигналу тревоги с аэродрома Буденновка и других соседних аэродромов было поднято 24 ЛА-5. Бой происходил на большом пространстве между отдельными группами. О мужестве и мастерстве наших летчиков свидетельствуют семь сбитых вражеских самолетов. В этом бою отличился и Скоморохов со своим ведомым В. М. Шевыриным.

Прошло немного времени, и Скоморохова назначили командиром эскадрильи. Он сам стал водить летчиков в бой. Хмурым ноябрьским днем возглавляемая им четверка истребителей летела на прикрытие наземных войск. Облака сверху, облака снизу. В лохматом белом туннеле две пары истребителей. Скоморохов не видит войск на земле, но он знает, что там сейчас идет сражение. Прорван еще один укрепленный рубеж врага, наши подвижные группы входят в прорыв. И если противник с воздуха попытается нанести по ним удар, нужно вступить в бой.

Пролетев некоторое время по прямой, Скоморохов стал разворачивать группу и тотчас увидел впереди и выше в разрывах облаков двух «фокке-вульфов».

— Атакую, прикрой! — скомандовал ведущий своему ведомому — младшему лейтенанту Б. И. Кислякову и боевым разворотом пошел вверх.

Как всегда, немного волнуясь, Скоморохов стал ловить самолет противника в прицел. Блеснув огнем, ударили пушки, и все разом было кончено: вражеский самолет накренился и задымил. Второй гитлеровец с переворотом ушел вниз.

Но опасность не исчезла. Набирая высоту, Николай увидел десять «фокке-вульфов», которые шли бомбить и штурмовать наши войска.

— Кисляков, прикрой! — снова приказывает Скоморохов и сверху мчится на фашистских истребителей. В строй вражеских самолетов врезается и вторая пара наших летчиков — Борис Горьков и Василий Гриценюк.

Фашисты рассыпаются и, сбросив бомбы вне цели, спешат уйти, скрыться от ее знающих страха советских летчиков.

Но к месту боя уже подходят две новые большие группы вражеских самолетов. Вверху над ними кружат 16 «фокке-вульфов», четыре «мессершмитта» — две группы.

— Горькову и Гриценюку атаковать первую, я атакую вторую, — передал летчикам Николай Скоморохов.

Не все сразу поняли его замысел. Казалось, распылять силы [375] не стоило. Но Скоморохов действовал уверенно. Он решил не допустить прицельного бомбометания. А этого можно было достигнуть лишь дерзкими, одновременными атаками обеих групп самолетов противника.

Короткие, как вспышки огня, атаки сверху чередовались с ударами под разными ракурсами снизу. Расчетливым оставался ум Николая и в эти вихревые минуты. Он видел все, что нужно было видеть воздушному бойцу и командиру. Взмывая вверх, он заметил, что Горьков зашел одному вражескому истребителю в хвост, а переходя в атаку, видел уже падающий в огне и дыму самолет противника, сбитый Горьковым.

Гитлеровец не выдержал атаки Скоморохова, метнулся вверх, но было уже поздно: через секунду он уже мчался к земле, прошитый короткой пушечной очередью. Произошло, казалось, невероятное: 20 самолетов противника отступили перед четырьмя советскими летчиками, бежали, сбросив бомбы на головы своих же солдат.

Это не первая и не последняя победа группы самолетов под командованием Н. М. Скоморохова.

«4.12.1943 года, выполняя задание на сопровождение ИЛ-2, в районе цели штурмовики были атакованы восемью самолетами противника МЕ-109.

Несмотря на численное превосходство противника, капитан Скоморохов смело вступил с ним в бой, В этом бою показал исключительные образцы храбрости и своим мастерством не дал возможности истребителям противника атаковать наших штурмовиков. Все штурмовики возвратились благополучно на свой аэродром. В этом воздушном бою тов. Скоморохов сбил два самолета противника. На аэродроме капитану Скоморохову за отличное прикрытие штурмовиков и проявленное мужество в бою была устроена торжественная встреча».

Это — лаконичные строки из личного дела Н. М. Скоморохова. Но сколько мужества, воинской доблести скрыто за этими скупыми фразами!

К началу Ясско-Кишиневской операции боевое мастерство Николая Скоморохова становится более зрелым, Высоко оценивают его боевые действия не только летчики, друзья Николая, но и пехотинцы, танкисты и артиллеристы — все, кому воздушные бойцы помогали одерживать победу над врагом. А для летчиков благодарность с поля боя была самой большой наградой.

Так, в районе Вишневки нашим танкистам преградила путь вражеская артиллерия. На помощь танкистам устремились летчики. Восьмерка истребителей во главе с Николаем Скомороховым [376] обнаружила тщательно замаскированные орудия противника. Прикрывая друг друга от внезапного воздушного нападения, наши истребители 40 минут штурмовали цель, уничтожая пушечным огнем вражескую технику и живую силу. Они заставили фашистские батареи замолчать и облегчили нашим танкистам продвижение вперед.

Еще более совершенными, тактически дерзкими были действия летчиков во главе с Николаем Скомороховым в освободительном походе советских войск, в небе пяти государств, на территории которых происходили заключительные схватки с немецко-фашистскими захватчиками.

Однажды — это было при освобождении Белграда — наши наземные войска старались захватить мост через реку Сава, но каждый раз гитлеровцы мощным огнем отбрасывали атакующих на исходные позиции. На помощь пришли летчики-штурмовики. Но на этот раз они столкнулись с непредвиденными обстоятельствами. Раскисший от дождей аэродром не давал возможности загружать «ильюшины» бомбами, приходилось штурмовать противника без бомб. Та же непролазная грязь на полевых аэродромах мешала работе наших истребителей, а вражеская авиация взлетала с бетонных полос и по количеству превосходила нашу.

Но советские летчики не спасовали перед трудностями. Отсутствие бомб они возместили увеличением времени нахождения над целью, бурными, стремительными атаками. А нехватку сил прикрытия с воздуха прекрасно восполнило блестящее мастерство группы истребителей, возглавляемой Николаем Скомороховым.

Появившись над целью, «илы» ударили по артиллерийским и минометным батареям противника. Часть из них удалось уничтожить, расчеты других попрятались в укрытия и прекратили огонь. Воспользовавшись этим, колонна наших танков и мотопехоты на полном ходу ворвалась на мост, проскочила его и через несколько минут завязала бой на другой стороне реки.

Штурмовики продолжали поддерживать атаку наземных войск. Они уже делали десятый или одиннадцатый заход на цель, когда в эфире раздался голос командующего воздушной армией, руководившего боем:

—  «Орлы»! «Орлы»! Возвращайтесь домой. За отличную работу объявляю благодарность.

Николай Скоморохов предупредил штурмовиков:

— Будьте внимательны, появились немецкие истребители.

Штурмовики уходили от цели на бреющем полете. А в это время Николай Скоморохов и его ведомые продолжали вести бой [377] с «месеершмиттами». Противник знал, что наши истребители уже долгое время находятся в воздухе, что у них вот-вот кончится горючее и, если их не удастся сбить, они сами упадут на землю. Чтобы затянуть бой, фашистские летчики устроили настоящую воздушную «карусель».

Скоморохов разгадал коварный замысел противника и с первой же секунды повел бой активно. Уже одна из первых атак увенчалась победой. Сраженный меткой очередью советского летчика, горящий «мессершмитт» врезался в землю. Остальные фашистские вояки пустились наутек.

Наши истребители взяли курс на свой аэродром. Топлива хватило только для посадки, Рулить на стоянку летчики уже не смогли, но они были рады сообщению, что все «илы» остались невредимыми.

По характеру боевой работы Николаю Скоморохову часто приходилось летать вместе со штурмовиками, и этот бой был не единственным, а может быть, даже не самым показательным с точки зрения высокого летного искусства при выполнении такой специфической задачи, как прикрытие штурмовиков над полем боя. Сам Скоморохов любит вспоминать другой воздушный бой. Он произошел позднее, но по результатам его справедливо можно поставить на первое место.

Аэродром, где базировались наши истребители, располагался почти у самой линии фронта. Сопровождение штурмовиков обычно организовывалось так: группа «илов» выходила на аэродром истребителей. Здесь уже стояли готовые к взлету самолеты ЛА-5. По команде они взлетали и занимали свое место, сопровождая штурмовиков до цели и обратно. После этого -садились на своем аэродроме.

Так было и 10 апреля 1945 года. Наши части находились на подступах к Вене. Скоморохов и Горьков уже побывали у линии фронта. Встретиться с врагом им не пришлось — в воздухе уже действовала группа летчика Михаила Савченко из эскадрильи П. Г. Якубовского и другие истребители. Они надежно прикрывали поле боя. Однако через несколько минут группа Савченко должна была уйти из района цели: кончилось горючее. На некоторое время небо над полем боя могло остаться без наших самолетов.

Скоморохов это знал и потому, возвращаясь на свой аэродром, думал о том, как лучше помочь наземным войскам. А в это время к линии фронта летела большая группа «илов» под прикрытием всего трех истребителей во главе со старшим лейтенантом В. И. Калашонком. В то время Скоморохов командовал [378] эскадрильей, и все остальные летчики, сопровождавшие штурмовиков, были его подчиненными. Командир эскадрильи принял решение вернуться к линии фронта, усилив группу сопровождения.

Скоморохов передал свое решение на КП и занял место в боевом порядке. Уже при подходе к цели наши летчики заметили 10 ФВ-190. Надеясь на прикрытие, штурмовики приступили к атаке, а в это время над ними разгорелся жестокий воздушный бой. К 10 фашистским самолетам присоединилась еще десятка «фоккеров», а к ним — еще 10 МЕ-109. Так 5 советских летчиков оказались против 30 фашистских самолетов. И только находчивость, мужество и мастерство советских воздушных бойцов обеспечили им победу. В этом бою было сбито семь вражеских самолетов. Три из них сбил Николай Скоморохов.

Скоморохов и его боевые друзья хорошо знали нехитрую схему совместной боевой работы истребителей со штурмовиками. Они не стали бесцельно кружиться вблизи прикрываемых штурмовиков, где скован маневр, а о наступательном бое не может быть и речи. Скомородов изменил традиционный боевой порядок и расставил свои силы так, что противник, с какой бы стороны он ни атаковал, должен был пройти через двойной заслон наших истребителей. В результате прикрывающие истребители из обороняющихся превратились в атакующих и навязали свою волю врагу. Кроме того, тесное взаимодействие со штурмовиками приносило несомненную пользу.

Скоморохов учил своих подчиненных всегда ставить себя мысленно на место летчика-штурмовика. Его положение очень тяжелое: нужно атаковать цель, прорываясь через зенитный заслон противника, а тут еще сверху угрожают огнем вражеские самолеты. Чтобы успешно справиться с поставленной: задачей, летчик-штурмовик должен быть уверен в надежной защите со стороны истребителей.

Иногда при подготовке истребителей к вылету на сопровождение штурмовиков можно было слышать такой разговор:

— Ты с кем сегодня летишь?

— С Кисляковым.

— В ударной?

— Да.

— Повезло!

— А ты чем недоволен?

— Опять назначили в группу непосредственного прикрытия. Скоморохов понимал таких летчиков. Им бы свободный маневр, стремительную догоню за противником, пока тот не загорится [379] от их пушечных очередей. А тут штурмовики — иди все время рядом с ними и не смей оторваться ни на минуту. Таким летчикам приходилось внушать чувство войскового товарищества, предупреждать их, чтобы при сопровождении штурмовиков они охлаждали свой горячий пыл, учились точным, расчетливым атакам при ограниченном маневре.

В течение всей войны Николай Скоморохов внимательно изучал каждого летчика и в зависимости от его личных качеств старался определять характер планируемых летчику заданий, его место в общем боевом порядке. Ведь и в его эскадрилье были такие летчики: давай им «свободную охоту», и уж тут-то они себя покажут. Но ведь приходится решать и другие боевые задачи. Где место такого летчика при сопровождении штурмовиков? Конечно, Скоморохов поставит его в группу свободного воздушного боя или в ударную.

А другим он уверенно поручал непосредственно прикрывать штурмовиков. Взять хотя бы такого летчика, как старший лейтенант Калашонок. Был такой случай. Калашонок летел ведомым у майора Н. Ковалева. Группа вела бой с истребителями противника. Ковалев атаковал. Калашонок прикрывал своего ведущего.

Фашистские летчики пошли на хитрость: решили атаковать самолет Ковалева с двух сторон одновременно, или, как говорят, «взять в клещи». Как бороться ведомому сразу с двумя вражескими самолетами? Но и здесь Калашонок остался верен своему воинскому долгу. Он успел отразить атаку одного МЕ-109, а когда увидел,-что со вторым это сделать не удастся, поставил свой самолет под пули врага, загородив ведущего.

Такими, как Василий Калашонок, были и Борис Горьков, и Леонид Маслов, и Борис Кисляков, и другие — все летчики эскадрильи Скоморохова. И не случайно в любом бою каждый из них мог продемонстрировать свои высокие морально-боевые качества.

Скоморохову со своими ведомыми приходилось вылетать и на «свободную охоту». Особенно частыми такие полеты стали к концу войны, когда разрозненные группы воздушного противника то тут, то там появлялись над нашими войсками.

В таких полетах Скоморохов старался передать весь свой богатый опыт подчиненным, воспитывать в них инициативу, находчивость, смелость.

Так было и в очередном полете. Летели Скоморохов и Кисляков. Пересекли Дунай и встретились с шестью МЕ-109. [380]

— Приготовиться к бою, — скомандовал ведущий и устремился на первую пару.

Не приняв боя, противник нырнул в облака.

— Повторим натиск, — сказал по радио Скоморохов и повел Кислякова на вторую пару «мессершмиттов».

У этих нервы тоже оказались некрепкими, и они предпочли бою трусливое бегство.

Силы стали равны: двое на двое, и тогда Скоморохов захотел посмотреть, как бьет противника его ведомый. Во время третьей атаки пара «мессершмиттов» раскололась. Один самолет пошел вниз, второй вверх. Советские истребители помчались за вражеской машиной, взмывшей в стратосферу. На высоте 5 тысяч метров заработали пушки. Вспыхнув, как метеор, вражеская машина полетела на землю. Мастерство и мужество советских летчиков принесли им очередную победу.

...Тяжелые бои пришлось вести советским летчикам в Венгрии. Здесь действовала сильная группа фашистской авиации «Удет», в которую входила и разрекламированная немцами «Бриллиантовая эскадра». С летчиками этой армады уже приходилось встречаться Скоморохову и его боевым друзьям. Один из гитлеровских асов еще над Днестром сбил опытного командира эскадрильи Н. И. Горбунова. На могиле боевого друга советские летчики поклялись нещадно бить врага до полной победы.

И вот снова «Бриллиантовая эскадра»...

В небе Будапешта Скоморохов одержал свою 41-ю победу. Он поверг на землю немецкий самолет новой марки — «Мессершмитт-109-ж». Победа далась нелегко. Опытный фашист выделывал такие замысловатые фигуры, что советскому летчику долго пришлось гоняться за врагом, прежде чем тот оказался в перекрестье его прицела. Короткая очередь на вертикали — и вражеский самолет разлетелся на части.

— Ты знаешь, Николай, — сказал Скоморохову после боя Виктор Кирилюк, — мне кажется, что это был кто-то из «бриллиантовых». Я их по почерку знаю.

— Возможно, — ответил Скоморохов, и о минувшем бое они больше не говорили.

Однако через несколько дней Николаю пришлось вспомнить начатый разговор и еще раз помериться силами с опытнейшим фашистским асом.

Воздушный бой начался на малой высоте. Скоморохов удачно отбил от хвоста самолета Маслова «мессера», неожиданно свалившегося сверху. Пошел на него в атаку, а тот снова [381] устремился вверх. Немец явно тянул советского летчика на высоту. «Ну что же, — подумал Скоморохов, — хочешь подраться один на один, я принимаю вызов». Маслову Николай приказал оставаться внизу, вместе со всей группой истребителей прикрытия, а сам устремился за наглым противником.

Два самолета — фашистский «мессершмитт» и советский «лавочкин» — упорно шли в стратосферу. Стрелка высотомера отсчитывала уже седьмую тысячу метров. «Что задумал противник?» — мелькало в голове Николая, и он внимательно следил за каждым действием врага. Вспомнил слова Виктора Кирилюка: «Я их по почерку знаю». Да, почерк немецкого летчика, за которым гнался Николай, чем-то напоминал полет недавно сбитого им «мессершмитта»: та же резкость маневра, та же тяга к высоте.

Высота продолжает расти. Даже в кислородной маске становилось трудно дышать. Покалывает в висках. «Ну что за черт передо мной, — думает Николай, — хватит идти у него на поводу, пора действовать». Он дает максимально возможные обороты двигателю и переходит в атаку. Скоморохов ловит в прицел осиное туловище «мессершмитта», нажимает на гашетку пушек и... поединок окончен.

...Пленный нехотя рассказывает, как две недели назад Скоморохов сбил его командира.

— Лучший ас эскадры, — подчеркнул он. — Погиб. Самолет взорвался...

— Ты понял? — кивнул Скоморохову допрашивавший немца полковник. — Тот, который взорвался, оказывается, был командир эскадры, а это его заместитель...

Трудно что-либо добавить, когда сам противник признает победу советского летчика.

После Балатонской операции наши войска приступили к решительному штурму Вены. 12 апреля сотни штурмовиков и истребителей, поддерживая наземные части, барражировали в воздухе и подавляли огневые точки врага. Летчики эскадрильи Николая Скоморохова не знали усталости, совершали по нескольку вылетов в день.

Бои, которые вели в небе Венгрии и Австрии советские летчики, вошли в историю нашей авиации как пример эффективного применения боевых самолетов против крупных группировок противника. В архиве Министерства обороны хранится документ о результатах боевых действий авиации и артиллерии 3-го Украинского фронта по уничтожению танков и самоходных артиллерийских установок врага в период боев в районе [382] озера Балатон. В этом документе записано, что половина вражеских танков была выведена из строя силами нашей авиации. В достижение этого результата большой вклад внесли летчики, водимые в бой бесстрашным советским асом Николаем Скомороховым.

В личном деле Н. М. Скоморохова есть такие слова: «В боевой работе не знает устали. Беззаветной храбростью и мужеством, победными боевыми делами показал свою преданность делу Коммунистической партии и социалистической Родине».

Командир коммунист Скоморохов, со славой пройдя сквозь годы Великой Отечественной войны, стал дважды Героем Советского Союза. На его боевом счету 46 вражеских самолетов, сбитых им лично, и восемь — в группе. Сам он ни разу сбит не был. Более того, за всю войну его самолет не получил ни одной пробоины. Каждая атака Скоморохова — это соколиный удар по врагу, стремительный удар наверняка.

Через всю войну

СЛЮСАРЕНКО ЗАХАР КАРПОВИЧ

Захар Карпович Слюсаренко родился в 1907 году в городе Змиев Харьковской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1929 года. В Советской Армии с 1932 года.

Шестнадцати лет пошел работать на Мерефский стекольный завод, где исполнял различные должности — от чернорабочего до машиниста электростанции. Его воспитали рабочий коллектив, комсомол и парторганизация завода.

В 1932 году по партийной мобилизации З. К. Слюсаренко был направлен в Орловскую бронетанковую школу, которую окончил с отличием. Участвовал в освобождении Западной Украины. Войну начал командиром тяжелого танкового батальона, затем командовал 49-м гвардейским танковым полком, 168-й и 56-й гвардейскими танковыми бригадами.

За образцовое выполнение боевых заданий и личную отвагу и геройство Президиум Верховного Совета СССР Указом от 23 сентября 1944 года присвоил З. К. Слюсаренко звание Героя Советского Союза. 31 мая 1945 года он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны З. К. Слюсаренко окончил академические курсы усовершенствования офицерского состава при Военной академии и Высшие академические курсы при Военной академии Генштаба. С 1965 года генерал-лейтенант танковых войск З. К. Слюсаренко находится в запасе, живет в Киеве, ведет большую общественную работу.

Память бывалого воина, как чуткие струны. Прикоснешься — и зазвенит в глубине души все прожитое и пережитое, побегут перед мысленным взором пути-дороги, что пролегли через самое сердце. В такие минуты Захару Карповичу кажется, что наяву видит он поля жарких сражений, лица боевых друзей, слышит рев танковых двигателей, лязг гусениц, свист бомб и снарядов, сухой треск пулеметных очередей.

Суровые грозные годы. Давно они стали историей, но даже время не в силах стереть их в памяти...

Разве забудешь первое испытание боем? Это произошло рано утром 26 июня 1941 года. 19-й полк 10-й танковой дивизии контратаковал крупные силы фашистов, занявших накануне населенный пункт Радзехув северо-восточнее Львова. Батальон капитана Слюсаренко, двигаясь в авангарде полка, обеспечивал развертывание его главных сил. Враг встретил плотным артиллерийским огнем. Танкисты выжимали из двигателей последние силы, чтобы быстрее преодолеть открытое поле, ворваться в Радзехув, откуда били тяжелые пушки, раздавить их. А навстречу уже выкатилась лавина фашистских танков. В бой с ними втянулись другие наши батальоны.

До четырех часов дня кипело, грохотало жаркое сражение.

Врагу был нанесен немалый урон — уничтожены 2 его батареи, 11 танков. Наши танкисты тоже понесли серьезные потери. Остался на поле боя и танк Слюсаренко. Из пяти членов экипажа двоим удалось покинуть горящий КВ.

Первый бой. Он не принес успеха. Более того, положение полка, дивизии, корпуса все ухудшалось. Превосходящие силы врага продолжали теснить наши части на восток. Отступая с боями, советские воины с болью в сердце оставляли землю [385] Западной Украины, свежие могилы боевых друзей, подбитую ж сгоревшую технику. Но не теряли веру в победу, в пекле сражений обретали стойкость, воинское умение, солдатскую находчивость.

Недалеко от Тернополя экипажи трех танков под командованием капитана Слюсаренко получили задачу не допустить переправу вражеских войск через реку. Заняв выгодную позицию, наши танкисты встретили гитлеровцев губительным огнем. Шесть часов продолжался бой, и переправа осталась в наших руках. Как-то ночью танкисты батальона, действуя из засады, уничтожили сразу 13 фашистских машин.

И опять отступление. Вот уже и Староконстантинов. В полку осталось всего пять танков. А тут донесение разведки: юго-западнее города расположилась на отдых потрепанная в боях танковая часть немцев.

— Сколько у них танков? — спросил командир полка подполковник Громадин.

— Двадцать пять.

В пять раз больше. Немцы обеспечены боеприпасами, да им и еще подвезут, а в наших танках всего по 17 выстрелов. И все же было решено нанести удар по врагу. Выполнение этой задачи поручили капитану Слюсаренко. Короткая атака не обеспечила полного разгрома врага, но на поле боя все же сгорело пять его машин...

За Днепром, в районе Пирятина, возобновили свое существование 10-я танковая дивизия и ее 19-й полк. Всего три дня дали комбату Слюсаренко на то, чтобы получить технику, укомплектовать экипажи, познакомиться с людьми. А на четвертый полк двинулся под Конотоп навстречу танковым колоннам Гудериана, спешившим обойти Киев с востока и соединиться с группой Клейста. Приказ краток: перерезать путь наступающему врагу, с ходу захватить важное в оперативном отношении село Царское.

По данным разведки, сил у немцев приблизительно, втрое больше. Комбат шел с ротой старшего лейтенанта Воздвиженского. Решил неожиданно ударить по врагу не с востока, а с запада. Остальные танки батальона должны были ложным маневром отвлечь на себя внимание противника. Предусмотрели, казалось, все до мелочей, но боевая обстановка полна неожиданностей. Только выскочили на возвышенность, налетели вражеские самолеты, заработала и артиллерия. Продвижение к Царскому задерживалось. А в наушниках требовательный голос Громадина:

— Быстрее прорывайтесь к шоссе, Задержать, уничтожить танковую колонну!

Вот и показалась она, эта колонна. Еще несколько минут, и вспыхнет танковый бой. Победа в нем всегда за тем, кто первым обнаружит врага, быстрее определит дистанцию и еще быстрее и точнее откроет огонь.

Танки приближаются. Сколько их? Восемь... Но это только заслон, который прикрывает движущиеся по шоссе основные силы... Быстро сокращается дистанция. В схватку не на жизнь, а на смерть вступают пушки. Капитан Слюсаренко уверен: батальон сейчас сильнее, чем в первых боях, хотя и техники у него меньше. Сильнее опытом, умением, духом. А врага уже начинает пугать активная тактика.

Вспыхнул первый немецкий танк. Его поджег младший лейтенант Яков Заваруха. Это опытный танкист. Дважды выбирался он из горящих машин и снова возвращался в строй. На какую-то долю секунды немецкий танк появляется в оптическом прицеле комбата. Мозг, руки, направляющие орудие, — все сливается в одно стремление: уничтожить врага. Определены дистанция, поправка на отклонение. Выстрел — и фашистский танк, будто напоровшись на выпущенную болванку, вспыхивает.

Из восьми танков у врага теперь осталось шесть. Два из них наваливаются на Слюсаренко. Выручает старшина Анастас Саакян. Он поджигает один танк, но и его «тридцатьчетверка» получила серьезное повреждение. Слюсаренко, подбив вторую машину, с тремя своими, оставшимися в строю, прорывается к Царскому. Только тут завязывается бой с главными силами фашистов. Хаты, узкие улицы стесняют маневр, но все же наши танкисты в нескольких местах намертво перекрывают шоссе. Где только удается, заходят в тыл врагу, вытесняют его на открытую местность, расстреливают...

В октябре начались решающие сражения за нашу столицу. Тяжелые бои вела в те дни на Орловско-Курском шоссе незадолго перед тем сформированная 133-я отдельная танковая бригада, одним из батальонов которой командовал капитан Слюсаренко. В районе Фатежа она отбила десятки вражеских атак, уничтожила свыше сорока его танков, отбросила два полка пехоты. Значительными были и наши потери.

Наконец немцам удалось охватить Фатеж. У них было явное превосходство в силах. Неравный бой продолжался двое суток. На третий день, под вечер, батальон Слюсаренко, оторванный от остальных подразделений бригады, оказался в глубоком мешке. Танкисты удерживали часть города, но их положение [387] ухудшалось с каждым часом. Надо отходить, иначе будет поздно. Выбор один из двух: или взорвать материальную часть и с наступлением темноты выйти из окружения, или пробиться через центр города, овладеть мостом и через него выйти на соединение с бригадой. Комбат избрал последнее.

Быстро сгустились осенние сумерки. Несколько смельчаков во главе с начальником штаба Андреем Кожемячко незаметно проникли к мосту, Основные силы батальона, выстроившись в колонну, двинулись через захваченный врагом город. Мощный поток света от фар танков и автомашин усыпил бдительность немцев — они приняли советских танкистов за своих. Около моста колонну ждала группа Кожемячко.

— Ну как? — спросил комбат.

— Все в порядке, — доложил начальник штаба. — Немецкие автоматчики там, — показал он в темноту, где под мостом катилась река. — Их оружие и документы у нас...

Так, не сделав ни единого выстрела, батальон вышел из окружения и соединился с бригадой. Оставляя Фатеж, не забыли взорвать мост.

В декабре 1941 года большой группе бойцов и командиров бригады, награжденных за боевые заслуги, вручали ордена и медали. Орден Ленина был вручен и командиру батальона майору Слюсаренко.

Первая и к тому же высшая награда Родины. С огромным волнением принимал ее прошедший десятки боев и сражений комбат. Думалось об одном: «Заслужил ли? Ведь этой наградой страна отмечала лучших из лучших. А кто такой он? В недавнем прошлом — обыкновенный рабочий из Мерефы, что под Харьковом, теперь — обыкновенный командир батальона».

Невольно вспомнилось тяжелое, безрадостное детство. Захар был тринадцатым ребенком в семье. В голодном 1921 году он вместе с младшей сестрой Тоней, наслушавшись рассказов старого шарманщика о чудесном городе Одессе, ушел из дому. С собой прихватил любимую гитару. Ведь в Одессе, как уверял шарманщик, все обожают музыку и песни, щедро платят тем, в ком видят талант.

Но профессия бродячих музыкантов не принесла желанной удачи. Пришлось вернуться из Одессы снова в Мерефу. Здесь Захар поступил на стекольный завод, прошел путь от чернорабочего до машиниста электростанции, настойчиво учился своей профессии, труду, жизни. Здесь крепко и навсегда подружился со старым большевиком, бывшим черноморским матросом Андреем Торяником. От него и его товарищей из заводской партячейки [388] воспринял рабочий паренек то великое и святое чувство, которое привело его сначала в комсомол, а потом в ряды Коммунистической партии. С сознанием партийного долга пошел он в бронетанковую школу, командовал взводом, ротой. Сознание долга перед Родиной, партией, народом ни на минуту не угасало в его сердце даже в самых жестоких боях.

И вот — награда. Орден Ленина. Захару Карповичу думалось, что эта честь оказана не ему, а всему батальону, боевым товарищам — и тем, кто отдал за Родину свои молодые жизни, и тем, кто завтра рядом с ним пойдет в новые бои.

Обо всем этом хотелось сказать майору Слюсаренко сейчас, получая орден, но волнение настолько захватило мысли и чувства, что в ответ на поздравление командира бригады полковника Полякова он произнес только три полных огромного значения слова:

— Служу Советскому Союзу!..

Летом 1942 года гитлеровцы двинулись на Сталинград. Их клин, образованный сотнями танков, прикрытый армадами самолетов, рассек оборону наших частей. Танковая бригада, в которую входил батальон Слюсаренко, находилась тогда в районе станции Шевченко, недалеко от Купянска. Утром на земле и в воздухе начал нарастать грохот. Вот появилась вражеская авиация, горизонт потемнел от силуэтов танков. Они приняли боевой порядок острым углом вперед и двигались неторопливо. Ждали, пока авиация «обработает» фланги. Противно выли бомбы, сотрясая землю глухими взрывами. В бинокль комбат видел, как взлетает в воздух земля, падают деревья, чернеет трава. Фашистские танки рванулись вперед. Но танкисты батальона Слюсаренко молчали.

— Огонь вести только по бортам, — передал комбат по рации.

С каждой минутой нарастало напряжение боя. Один танк шел прямо на машину Слюсаренко. Огонь! Танк остановился, окутанный клубами огня и дыма. А в наушниках голос комбрига:

— Что там у тебя, докладывай.

— Все в порядке.

Потери несут и немцы, и наши танкисты. Комбат насчитывает уже 13 пылающих вражеских машин. Неподалеку горят три наших «тридцатьчетверки», одна крутится на месте с перебитой гусеницей. В наушниках снова голос комбрига:

— Не нуждаетесь ли в помощи?

— Сами управляемся...

389

Большая группа фашистских танков прорывается через огневой заслон. Обогнув балку, она устремляется на луг, к тому месту, где за бугорком стоит машина старшины Ивана Королькова. Комбат поворачивает бинокль туда: выдержит ли этот опытный танкист неравную схватку? «Тридцатьчетверка» Королькова на минуту появляется из-за укрытия. Выстрел — и назад. Без промаха. Вражеский танк горит. Через минуту старшина повторяет свой маневр, и его снаряд точно поражает вторую цель. Да, скорострельность у наших танковых пушек выше, чем у фашистских, и если не медлить, то после выстрела всегда можно успеть уйти за укрытие. Это знает и умело использует Корольков. Да и не один он.

Более 40 часов с небольшими перерывами продолжался этот бой между свежими силами гитлеровцев и нашими измотанными непрерывными боями частями. Враг понес крупные потери. Только старшина Корольков со своим экипажем подбил 14 танков. Тот самый Корольков, который позже, под Берлином, стал подполковником, командиром полка, Героем Советского Союза...

1944 год. Война откатилась далеко на запад. Бои идут уже на Правобережной Украине. Гвардии полковник Слюсаренко получил новое назначение — командиром 56-й гвардейской танковой бригады. Бригада, сформированная в Иванове и укомплектованная в основном рабочими города и сельской молодежью области, уже имела опыт боев под Ленинградом, Тулой, освобождала Россошь, Чугуев, Харьков, совершила стремительный рейд к Днепру, участвовала в захвате Букринского и Лютежского плацдармов. Да и опыт нового командира этой славной части заметно пополнился в огне боев под Сталинградом и Ленинградом. Командовал он полком, был заместителем командира, а затем командиром бригады.

Короткая беседа с командующим 3-й гвардейской танковой армией генерал-полковником Павлом Семеновичем Рыбалко. Об обстановке на фронте, что проходит западнее Киева. О тактике не раз уже битого, но еще сильного врага. О месте командира-танкиста в бою. И напутствие командарма: воевать не. лбом, а умом. Героизм командира бригады — не в самопожертвовании, он — в грамотном руководстве, в том, чтобы умело направить усилия подчиненных на достижение главной общей цели.

Бригада снова в боях. Под Проскуровом, Тернополем. Через узкий пролом во вражеской обороне — так называемый Колтовский коридор — стремительный прорыв к Золочеву и Львову. Гитлеровцы бросали против бригады сильные подвижные резервы — танки, противотанковую артиллерию, не раз пытались отсечь [390] от основных частей армии. Но мужество, героизм и умение наших танкистов сокрушали сопротивление врага. Бригада вместе с другими частями 1-го Украинского фронта вступила во Львов.

...После больших дождей река вышла из берегов. Бурное течение несет обломки разрушенных мостов. Плывет перевернутая вверх днищем лодка. Она попадает в водоворот, останавливается, вертится на месте, задрав нос.

Висла. Комбриг Слюсаренко стоит на берегу. Рядом — начальник штаба, начальник политотдела, командиры танковых батальонов. Они тоже волнуются, глядя на реку. Дума у всех одна: как быстрее и с наименьшими потерями форсировать ее? Кто пойдет первым? Выбор падает на батальон майора А. И. Жабина. Почему? Комбриг знает: в боевой обстановке нет ничего опаснее слабоволия. А у Жабина воля особенная. Он сделает все, абсолютно все, чтобы достичь цели. Такие у него и подчиненные.

Переправа идет под непрерывным воздействием авиации противника. На противоположном берегу батальон Жабина с ходу вступает в бой по расширению плацдарма. Враг подтягивает резервы. Сил у него в два, а может, и в три раза больше, он предпринимает новые и новые контратаки. В боевых порядках батальона находится и комбриг. Он внимательно, чутко следит за ходом боя. Вот гитлеровцы обрушили на танкистов бомбовый удар с воздуха, вслед за ним двинулась армада «тигров» и «пантер». Казалось, ни броня, ни люди не могут выдержать этого ада. Но советские танкисты выдержали. Врагу не удалось даже потеснить их. Оставив на поле боя десятки подбитых и сгоревших танков, фашисты откатились.

Сандомирский плацдарм держится, живет жестокой и страшной жизнью войны. Вот большая группа бомбардировщиков под прикрытием истребителей обрушивает удар на бригады З. К. Слюсаренко, А. А. Головачева и Д. А. Драгунского. Следом — сильный минометный и артиллерийский обстрел. Неожиданно грохот обрывается. Из своего наскоро закопанного в землю танка, что стоит недалеко от блиндажа, только что разнесенного на куски, Захар Карпович смотрит на перелесок. Оттуда выползают танки. Набирая скорость, приближаются к позициям бригады.

Внимание и нервы комбрига напряжены до предела. За несколько секунд надо рассчитать все: скорость вражеских машин, место встречи с ними, направление, с которого можно ударить не в лоб, а по бортам. Подана команда на контратаку. Теперь [391] быстрее в третий батальон — там час назад тяжело ранило комбата. Механик-водитель делает короткую остановку на пригорке. Комбриг откидывает люк, осматривает местность, прислушивается. Сквозь гул моторов, грохот выстрелов улавливает: вражеские танки идут слева, как и предвидел, на батальон Жабина.

— Огонь по моему сигналу, — передает по радио. До фашистской колонны метров четыреста. Рассредоточившись, наши танки останавливаются.

— Огонь!

Немцы не ожидали этого. Их головной танк круто разворачивается и подставляет борт снаряду. Следом окутывается дымом еще один. Остальные обходят пылающие машины и продолжают путь. Что задумал враг? Ясно. Эта группа хочет сковать наших танкистов, чтобы дать возможность другим выполнить более важную задачу.

По приказу комбрига три «тридцатьчетверки» завязывают с этой группой бой, а сам он с остальными машинами устремляется наперерез главным силам врага. Фашисты остановлены. Они отходят, чтобы перегруппироваться и снова обрушить на наших танкистов и пехотинцев лавину огня...

Больше двух месяцев кипели бои на Сандомирском плацдарме. Перемалывая новые и новые вражеские дивизии, наши войска упорно продвигались вперед. В этих победах была "немалая доля и 56-й гвардейской танковой бригады, которой командовал гвардии полковник 3. К. Слюсаренко. Там, на плацдарме, в один из осенних дней командующий армией П. С. Рыбалко от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил ему первую «Золотую Звезду» Героя Советского Союза.

От Вислы к Одеру. Главное направление теперь — Берлин. Что такое направление будет, советские воины верили еще в первые дни войны, верили, когда враг дошел до Москвы, до Волги, до гор Кавказа. Теперь наступило оно, время близкой победы, во имя которой было пролито столько крови, отдано столько жизней, пережито столько страшного и трудного на фронте и в тылу.

Берлинское направление. Последние сотни километров войны. Как и все наши войска, бригада брала их в непрерывных ожесточенных боях. Форсировала водные преграды, проламывала и пробивала бреши в бесчисленных оборонительных рубежах, наносила жестокие поражения последним танковым резервам Гитлера, сама несла потери. Горели боевые машины, погибали в них танкисты, что еще вчера, сегодня, час или два назад шутили, [392] смеялись, пели песни, писали письма матерям, отцам, любимым, детям, жили мечтой о скорой встрече с ними... Осколок вражеского снаряда прервал жизнь командира соседней бригады дважды Героя Советского Союза полковника Александра Головачева. Большая, крепкая дружба связывала Слюсаренко с этим замечательным человеком. При каждой встрече Головачев с увлечением рассказывал о своих командирских замыслах, поражавших дерзостью, прозорливостью, расчетом. А закончив служебные разговоры, обязательно просил:

— Возьми-ка, Захар, гитару да сыграй...

Слушал внимательно, тихо подпевал, думая о чем-то своем. И всегда светилась в его больших умных глазах огромная любовь к жизни, к людям...

В этих последних боях комбриг Слюсаренко, как и всегда, появлялся на самых опасных участках, нередко сам водил батальоны в бой. Как-то подбили танк. К счастью, отделался легкими ожогами. В одном из боев, когда открыл люк, чтобы окинуть взглядом местность, вражеский осколок ударил прямо в орден Ленина, что находился против сердца. Был ранен и снова возвращался в строй. В районе Лаубана гитлеровцы неожиданно нанесли сильный контрудар и прорвались к штабу корпуса. С одним из батальонов гвардии полковник Слюсаренко поспешил на выручку. Штабу удалось уйти, но комбриг остался в окружении. Положение создалось такое, что пришлось вызывать огонь на себя.

И вот начался бой в пригородах Берлина, штурм последних рубежей фашизма. Дрожит земля от тысяч взрывов. Наша тяжелая артиллерия бьет по строениям северного берега Тельтов-канала, авиация наносит сильные бомбовые удары. В небо поднимаются тучи пыли, смешанной с пороховым дымом. Огрызаются и фашисты.

Ночью бригада вместе с другими частями прорвала оборону гитлеровцев, прикрывавшую Берлин с юга, и ворвалась в город. Еще один рывок, и падет последний бастион фашизма. Но не так легко его сделать. Враг в предсмертной лихорадке. Ожесточенные бои идут за каждую улицу, за каждый дом.

К исходу 27 апреля основные силы корпуса ушли на другое направление. Положение бригады еще больше осложнилось. На участке ее наступления у фашистов явное превосходство в силах: наших 500, а их тысячи, у нас 12 танков и 4 самоходки, у них 29 танков и 38 штурмовых орудий.

В бой с отчаянно сопротивлявшимся врагом комбригу пришлось бросить танкистов, оставшихся без машин, ремонтников, [393] хозяйственные подразделения, даже телефонистов. Гремит, грохочет сражение, все ближе оно к центру Берлина. Гвардии полковник Слюсаренко — вместе с танковыми ротами, В тяжелом кровопролитном бою воины бригады подбили и сожгли девять фашистских танков, много орудий, уничтожили около тысячи солдат и офицеров. На одном из участков противнику все же удалось прорваться к реке Хафель, но там его разгромили соседние части...

Берлин пал, но война продолжалась. В ночь с 2 на 3 мая 56-я гвардейская танковая бригада, как и весь 7-й танковый корпус, совершила 150-километровый марш-бросок к Дрездену, чтобы массированным ударом отрезать пути отхода засевшей в Чехословакии группировке гитлеровцев и освободить Прагу.

Эта операция потребовала от воинов бригады исключительной отваги, огромного мужества. Отстали тылы, тяжелое положение сложилось с горючим. А впереди — вершины Рудных гор, вражеские части прикрытия и узлы сопротивления. Бригада идет в передовом отряде корпуса, атаками и контратаками расчищает путь нашим основным силам. В сердце каждого танкиста будто стучит призыв восставших в Праге чехов, захвативших радиостанцию: «Помогите Праге», «Помогите Праге»...

Сопротивление врага все яростнее. Наперерез нашим танкам он бросает сильные подвижные резервы, из засад их встречают огнем «тигры» и самоходки, тяжелая и зенитная артиллерия. На перекрестках дорог, у населенных пунктов внезапно вспыхивают ожесточенные схватки. Комбриг всегда там, где танкистам всего труднее.

Вот и Рудные горы. Узкие извилистые дороги, проложенные по крутым склонам, а на них — лесные завалы. И все же танки с пехотой на броне пробиваются вперед и вперед. Наконец заняты перевалы, но это еще не значит, что Рудные горы преодолены. На их спусках у врага мощная противотанковая оборона: каменные завалы, надолбы, каменно-земляные заборы. И все они под огнем. Пробиться через все это танкистам помогли опыт, искусство механиков-водителей, неодолимое стремление к победе.

Когда наши танковые части ворвались в Прагу, в ее отдельных районах еще продолжались схватки между участниками героического восстания и эсэсовцами. Советские танкисты с ходу вступили в бой и выбили гитлеровцев из города. Прага была спасена от разрушений.

Славный боевой путь прошла гвардейская танковая бригада. Она получила почетное наименование Васильковско-Шепетовской, [394] была награждена орденами Ленина, Красного Знамени, Суворова и Кутузова 2-й степени. Ее командир гвардии полковник Слюсаренко был второй раз удостоен звания Героя Советского Союза.

* * *

Несколько лет назад генерал-лейтенант танковых войск Захар Карпович Слюсаренко уволился в запас. Живет он в Киеве. Недавно написал книгу воспоминаний. Посвятил ее благодарным сынам — преемникам боевой славы своих отцов Достойный пример молодому поколению — вся его жизнь.

Меч и щит

СМИРНОВ АЛЕКСЕЙ СЕМЕНОВИЧ

Алексей Семенович Смирнов родился в 1917 году в деревне Пальцево- Рамешковского района Калининской области в семье крестьянина. По национальности карел. Член КПСС с 1941 года. В Советской Армии с 1938 года. В том же году окончил военную школу пилотов.

В годы Великой Отечественной войны летчик-истребитель А. С. Смирнов воевал на Ленинградском, Волховском, Воронежском, Северо-Западном, Калининском, 1-м и 2-м Прибалтийских, 3-м Белорусском фронтах. Был командиром звена, затем командовал эскадрильей. Совершил 457 боевых вылетов, провел 72 воздушных боя, лично сбил 34 самолета противника.

28 сентября 1943 года А. С. Смирнову присвоено звание Героя Советского Союза. 23 февраля 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1947 году окончил Высшие офицерские летно-тактические курсы. С 1954 года полковник А. С. Смирнов находится в запасе, живет и работает в Москве.

То, что произошло в тот день, Алексею Смирнову казалось невероятным. Он был всегда уверен, что ни с ним, ни с его ведомым, Петром Углянским, ничего плохого не случится. И эта уверенность в себе, в своем ведомом и непоколебимая вера в победу над врагом помогали сражаться и выходить невредимыми из довольно сложных ситуаций воздушного боя. Но Смирнов знал и то, что на войне никто не огражден от смерти, сколько раз сам встречался с ней, на его глазах гибли товарищи, и все же верил в свою звезду...

Верил и после того злосчастного дня в первое лето войны, когда его ведомый, его щит, младший лейтенант Петр Углянский, был тяжело ранен.

В том бою Петр, прикрывая атаку Смирнова, вынужден был вступить в поединок с ведущим пары истребителей противника. Углянский сам навязал ему лобовую атаку, чтобы тот не помешал Смирнову сбить его напарника. Смирнов же увидел в стремительном сближении «чайку» и «мессершмитта», как только оторвался от прицела и огляделся вокруг, а сбитый им истребитель, сильно дымя, беспорядочно падал, объятый пламенем. Тут уж ведущий не мог помочь своему ведомому предрешить исход поединка в лобовой атаке, но, используя превышение в высоте, он направил «чайку» на предполагаемую точку встречи истребителей на тот случай, чтобы прикончить фашиста, если у того сдадут нервы и он попытается спастись неожиданным выходом из атаки, а Углянский не успеет в тот миг всадить в него решающую дозу огня.

Фашист оказался упорным и опытным. Стрелять не торопился. Не стрелял и Углянский. Смирнов, глядя со стороны, весь напрягся — через две-три секунды самолеты столкнутся и... [397] Они открыли огонь одновременно, немец и Углянский. «Чайка» от отдачи оружия при стрельбе на какую-то долю секунды резко потеряла скорость, словно кто придержал ее сзади, и эта доля секунды спасла ее от удара в нырнувшего под нее горящего «мессершмитта». Но и она, «чайка», тут же с разворотом на восток круто пошла на снижение.

Алексей догнал «чайку» Углянского, подошел к ней вплотную. Петр сидел в кабине какой-то обмякший, лицо бледное. Он глянул на своего командира, скупо улыбнулся, будто хотел сказать: «Ничего, брат, дотянем». Смирнов понял — с другом стряслась беда, а помочь ему невозможно. На земле раненного в бою можно перевязать, оттащить в укрытие, отправить в медсанбат. А в небе? Смирнов в отчаянии хотел жестом показать Углянскому: садись, мол, на вынужденную. Но ни под ними, ни впереди, ни по сторонам не было ни одной поляны, вокруг, сколько глаз охватит, — лес, лес и лес да небольшой пятачок круглого озера, от которого — ни дорог, ни стежек. И все же должна где-то тут близко быть поляна с пятачок, Алексей хорошо ее помнил. Они вышли на нее неожиданно над самыми макушками сосен. Углянский с ходу пошел на посадку, не выпуская шасси. Смирнов кружил над поляной и видел: машина Углянского проползла несколько метров по траве и загорелась. Петр с трудом выбрался из кабины, его подхватили на руки сбежавшиеся красноармейцы и унесли в лес, в сторону приютившейся у горы маленькой деревни.

Смирнов приземлился на своем аэродроме, доложил о случившемся командиру полка. Полковой врач и комиссар тут же выехали к месту посадки Углянского, но ни его, ни кого-нибудь из тех, кто спасал летчика, там уже не было. В деревне узнали, что летчику сделали перевязку и отправили машиной на санпоезд, но вряд ли довезут — ему «пробило грудь насквозь».

А на рассвете Смирнов снова ушел в бой. И потекли дни — один тяжелее другого. Немцы подошли к Ленинграду. Истребители чаще применялись для штурмовки войск и аэродромов противника.

Вернется, бывало, Смирнов с задания и пока докладывает на командном пункте о выполнении задачи, машина уже снова готова к бою: заправлена горючим и маслом, пробоины заклеены перкалью, подвешены четыре бомбы и восемь реактивных снарядов (РС), заполнены патронные ящики свежими лентами, даже щелчки успевают сосчитать оружейники — проверить синхронность спускового механизма оружия с вращением винта, чтобы летчик не прострелил в бою лопасть, ведь все четыре [398] сверхскорострельных пулемета стреляли через диск вращающегося пропеллера.

Быстрота и четкость работы технического состава ободряли летчиков. Механик даже помогал пристегнуть парашютные лямки. И садясь в кабину, Смирнов уже улыбался.

А через пятнадцать минут он снова в бою. На передовой земля кипела от взрывов. Все в дыму, гарь забиралась в кабину истребителя. Смирнов сбрасывал в скопления немецкой пехоты осколочные бомбы, реактивными снарядами подавлял огневые точки, бил из пулеметов по срывавшимся в атаку гитлеровцам. С бреющего полета хорошо видны падающие, скошенные им фигурки автоматчиков. Не видно лишь с первого захода, что немцы тоже стреляют по нему, — так быстро проскакивает он над ними. Затем второй заход сквозь море огня, и он уже видит, как захлебывается их атака и как поднимается в контратаку наша пехота, как стараются немцы сбить его, и он стреляет по ним, пока не умолкнут пулеметы. И так до восьми раз за день, до густых сумерек... И не каждый раз все возвращались домой.

Как только добирался до нар, падал замертво и спал до самого подъема беспробудно, без сновидений. А другой раз проснется среди ночи — не смыкаются глаза, да и только. И лезут в голову всякие мысли, особенно когда рядом пустая постель друга — вчера не вернулся с задания... Чего только не вспомнишь в ночной тиши, сквозь которую едва слышатся вздохи дальнобойных орудий с переднего края или приглушенный гул ночных бомбардировщиков. И все время перед глазами жена — Катю он видел в последний раз до войны — и мать. Как они теперь там без него? Отца он совсем не помнил, не стало его еще в восемнадцатом, когда Алеше было полтора года. А то вспоминается детство, тихая деревенька Пальцево, до которой отсюда, от полевого аэродрома, далеко-далеко. Комсомольская юность в Калинине, первые шаги в небо — аэроклуб, Одесская школа пилотов, боевое крещение на Карельском перешейке в лютую зиму тридцать девятого года... И снова суровая действительность Великой Отечественной, штурмовки, схватки с «мессершмиттами», отступление... И тут выплывал из темноты Петр Углянский и становился рядом с Катей и матерью, словно брат родной. «И жену Петра Катей зовут, — отмечал про себя Смирнов. — Сколько с ним поутюжил небо, сколько раз прикрывал меня Петр в минуты опасности...» А однажды, в первые дни войны, Алексей чуть не потерял Углянского при возвращении с боевого задания. На них из-за облаков напали два «мессершмитта». [399]

Начали драться на вертикалях. И вдруг Алексей заметил — при наборе высоты отстает от него ведомый. А бой идет, немцы не ждут, пока ведомый русской пары подтянется к своему ведущему. Минуту спустя Углянский совсем оторвался, на него тут же набросился противник. Смирнов поджег ведущего МЕ-109 и поспешил на помощь Углянскому.

. На земле попробовали разобраться: в чем дело, почему машина Углянского не добирала высоту на вертикалях?

Углянский не пользовался шагом винта. За одну горку он не добирал до пятидесяти метров высоты, вот и оторвался. А в бою и двадцать метров — большое дело...

Так проходили ночи, а на утро, едва брезжил рассвет, Смирнов сидел уже в кабине самолета и ждал сигнала на вылет. Любил он эту, лучшую тогда в мире по маневренности и по силе огня, но далеко уже не первоклассную, машину — биплан И-153, получившую имя «чайка». Изгибом верхнего крыла у кабины летчика она и впрямь напоминала морскую птицу. В скорости «чайка» уступала «мессершмитту» и уже снята была с производства, вытесняли ее, как и И-16, новые, более совершенные типы истребителей: «миги», «лагги», «яки» — красивые современные монопланы.

14 сентября 1941 года над Пулковскими высотами в воздушном бою с численно превосходящим противником Смирнов был подбит. На горящей машине, превозмогая боль от ожогов, рискуя в любую секунду взорваться, он дотянул до передовой и выбросился с парашютом. Приземлился в расположении своих войск сильно обгоревший и раненый. Его подобрали наши балтийские моряки, державшие оборону в этом районе, оказали первую медицинскую помощь и отправили в госпиталь. Вернулся из госпиталя в конце октября. И снова полеты на боевые задания, снова воздушные бои.

Под новый, 1942 год Алексея наградили орденом «Красное знамя», а в первых числах января его звено в составе М. П. Иванова, А. Т. Бобкова и А. Севрюкова направили на Волховский фронт для прикрытия с воздуха ледовой дороги через Ладожское озеро и обеспечения действий наземных войск. В середине марта, когда самолеты выработали полностью моторесурс, звено Смирнова отозвали в полк, который всем составом отбыл на переучивание.

Долго не было вестей об Углянском. Уже и зима пришла, и немцев разбили под Москвой, и погнали оккупантов на их участке фронта, от Тихвина, и Алексей Смирнов давно летал уже с другим напарником, а Углянского вспоминал каждый день. И в [400] бою, в самую трудную минуту схватки с «мессершмиттами», ему казалось порой, что атаку его прикрывает сзади не новый ведомый, а Петр, и это придавало ему больше уверенности, обеспечивало победу. Собственно, истребители парой — ведущий и ведомый — стали летать в их полку еще под Ленинградом. Лишь в первые дни войны летали звеньями, по три самолета — ведущий впереди, правый и левый ведомые по сторонам сзади. Но вскоре третий оказался лишним. В бою с «мессершмиттами» он сковывал свободу маневра. Да и самолетов с каждым днем становилось меньше.

В самую лютую пору зимы сорок второго, когда уже никто не ждал Петра Углянского и Алексей спел под гитару в память друга его любимую песню «В далекий край, товарищ, улетаем», из тылового госпиталя, с Урала, вдруг пришло письмо... от Углянского. Сначала его прочитали в штабе, потом дали Смирнову, а после пошло оно по всем землянкам. «Выжил, всем врагам назло, — писал Углянский. — Профессор сказал: «Небо будешь видеть только с земли». А я верю — отрастут крылья, еще повоюем...»

И снова след Углянского затерялся. Может, и писал Петр, и наверняка писал, но письма его где-то бродили по фронтовым дорогам и никак не находили адресата. Алексей послал запрос в госпиталь. Оказалось — выписался Углянский. Значит — жив, а в какие края подался, кто знает?

Весь личный состав полка, находясь в тылу, осваивал американские истребители «аэрокобры». Чего только не говорили об этих машинах: то на крутом выходе из пикирования хвост отвалился, то после каскада фигур высшего пилотажа фюзеляж деформировался. А вот кучность боя редукторной двадцатимиллиметровой пушки и двух крупнокалиберных синхронных пулеметов была хорошей. По скорости «кобра» незначительно уступала «мессершмитту», но наши летчики проявили находчивость: чтобы облегчить машину, сняли крыльевые пулеметы, а их было четыре, выбросили бездействующую из-за неукомплектованности радиостанцию и свинцовый противовес. Воевать на чем-то нужно было. Конечно, лучше бы дали наши «яки», а где их взять, чтобы всем полкам хватило? Американцы учли все же наши претензии — новые партии «аэрокобр» имели более прочный фюзеляж, действующую радиостанцию и тридцатисемимиллиметровую пушку.

Лето сорок второго. Воронежский фронт. Гудел липецкий аэродром, и гудело небо. От утренней зари до вечерней. Над летным полем висело густое облако пыли. «Кобры» взлетали, [401] «кобры» садились, И вдруг откуда ни возьмись на посадку зашел нежно стрекочущий У-2. Смирнов стоял возле своей машины в зоне ожидания, смотрел, как приземлялся учебный биплан, и на лице его было такое выражение, словно увидел он что-то родное, близкое его сердцу; вспомнился Калининский аэроклуб и первый полет вот на таком же добром, послушном У-2 — будто вчера это было, а пролетела целая вечность — четыре года! И он улыбался встрече со своей юностью, а эта юность уже рулила к нему, в зону ожидания, остановилась шагах в десяти, раза два чихнула мотором и стихла. Из кабины выскочил высокий, в синем комбинезоне пилот. Кожаный шлем обрамлял красивое, загорелое и до чертиков знакомое лицо.

— Углянский!

То был действительно Петр Углянский. Сбежались все, кто был в зоне ожидания. Объятиям и поцелуям, рукопожатиям и расспросам — откуда и как, где да зачем — не было бы конца, если б не взвилась зеленая ракета — сигнал звену Алексея Смирнова выруливать на старт.

Углянского поздравлял с возвращением в свою часть командир полка. И стал Петр осваивать «кобру», затем снова летать в паре со Смирновым, и до конца войны они были неразлучны — меч и щит. А как воевали!..

Как-то под Старой Руссой Смирнов во главе четверки истребителей прикрывал боевые действия наших штурмовиков. Всего две пары: он и Углянский, Грачев и Родин. Когда возвращались с задания, Смирнов заметил восьмерку вражеских истребителей. Имея преимущество в высоте, четверка «мессеров» пыталась атаковать наши истребители. Но внезапной атаки не получилось. Звено по команде Смирнова энергично развернулось навстречу «мессерам». Однако лобовой атаки они не приняли, а встали в вираж, чтобы отвлечь внимание наших летчиков и дать возможность другой четверке «мессеров» атаковать их сверху. Этот маневр врагу также не удался. Наши летчики сумели быстро зайти первой четверке «мессеров» сзади и почти одновременно открыть огонь с близкой дистанции. В результате молниеносной атаки четверка Смирнова сбила четыре «мессера», не потеряв ни одного своего. Другая четверка вражеских истребителей не приняла боя и с большим снижением ушла на свою территорию.

Зимой в сорок третьем году группа наших истребителей прикрывала бомбардировщики. Над передним краем обороны появилась пара немецких истребителей ФВ-190. Чтобы не допустить их к бомбардировщикам, Смирнов и Углянский вынуждены [402] были связать их боем. По радио сообщили об этом на свой аэродром. Пытались навязать противнику лобовую атаку, но он не принял. Начали бой на вертикалях. Смирнов сбил ведомого. Углянский связался с ведущим. А тот вдруг сам пошел в лобовую атаку.

Надо сказать, что ФВ-190 впервые появились на Северо-Западном фронте в феврале 1943 года. Наши летчики еще не знали, какие у этих новых немецких машин уязвимые места, как их лучше бить. И то, что немец сам пошел в лобовую, несколько озадачило Углянского: неужели у него впереди броня? Вспомнил Углянский и ту роковую лобовую атаку сорок первого. И можно бы не рисковать, отпугнуть противника длинной очередью из тридцатисемимиллиметровой пушки или заставить его перейти на вертикаль. Но Углянский все же принял вызов.

Смирнов и на этот раз, заметив сближающиеся самолеты, не мог не вмешаться. Спросил Углянского по радио:

— Видишь?

— Вижу, — ответил Петр.

И понял Смирнов: Углянский не свернет. Фашист шел над нашими войсками, с востока, Углянский — над немецкими, с запада. Противник открыл огонь первым, когда между ним и Углянским расстояние было еще около 800 метров. Смирнову сбоку хорошо было видно — трасса ушла под машину Углянского. Вторую очередь немец дать не успел: Углянский ударил по нему из всех огневых точек, и «фокке-вульф» разлетелся на куски. Несколько обломков попало в «кобру», пробило лобовое стекло фонаря и забрызгало маслом. Углянский вынужден был посадить машину на лед Круглого озера, от которого — ни дорог, ни стежек. На свой аэродром доставили Петра на У-2. А бомбардировщики тем временем благополучно отбомбились и вернулись на свою базу без потерь.

Вскоре «секрет» немецкой новинки был разгадан. ФВ-190 сел на соседнем участке фронта, подбитый нашими летчиками. Его отремонтировали. Приехал летчик-испытатель И. Д. Селезнев, поднялся на нем в воздух и посадил на полевой аэродром. Летчики с любопытством осматривали бронированную машину, щупали узлы, оборудование кабины, интересовались вооружением и искали наиболее уязвимые места. В этом помог подполковник Селезнев. Оказалось: бензобаки не бронированы и находятся внизу, посередине. А бить «фоккеров» лучше снизу или сбоку, сзади, в ракурсе 15 — 30 градусов. Это открытие очень пригодилось нашим летчикам в воздушных боях с «фокке-вульфами». [403]

Смирнов по сей день помнит, как 15 марта 1943 года сбил два «фоккера». Правда, с первым пришлось повозиться. Встретились они один на один на лобовых. Но противник поспешил перейти на вираж. Смирнов тоже стал виражить. И получилось так, что немец никак не мог приблизиться к Смирнову, а Смирнов к нему, чтобы зайти в хвост. У обеих машин оказалось одинаковое время виража. И тогда Смирнов использовал свой богатый опыт в технике пилотирования. Он стал виражить с незначительным набором высоты, пустил в ход триммера, использовал прием внешнего скольжения, и ему удалось до предела сократить радиус виража, зайти в хвост «фоккеру» и сбить его. В тот же день в другом воздушном бою он уничтожил второго ФВ-190 на первой же минуте боя.

Однажды случилось так, что ФВ-190 зашел Смирнову в хвост. Алексей уже знал — у «фоккеров» плохой обзор вниз. И он использовал этот недостаток немецкого истребителя: тут же, как только заметил сзади себя противника, сорвал свою машину в управляемый штопор на полвитка и ушел из его поля зрения. Немец стал искать, сначала чуть опустил нос, потом дернулся вправо, влево и потерял высоту. А Смирнов тем временем вышел из штопора, занял выгодную позицию и сбил врага.

Был у немцев еще один тип «фокке-вульфов» — ФВ-189, двухмоторный, с двумя фюзеляжами самолет, прозванный нашими бойцами «рамой». Он применялся как разведчик и как корректировщик артиллерийского огня и считался неуязвимым. Летал он в одиночку на малой высоте. Имел хорошее вооружение и скорость и легко уходил от истребителей. Немало хлопот доставляла «рама» нашим войскам: появилась в небе, стала в «круг» — значит жди артобстрела или бомбардировщиков.

1хак-то ранней весной под Старой Руссой «рама» мешала провести скрытую перегруппировку наших войск. Наземное командование обратилось к летчикам с просьбой — убрать «глаза» противника. Задание казалось несложным. На его выполнение вылетела пара истребителей. Вскоре она вернулась. Летчики израсходовали все боеприпасы, а «рама» продолжала кружить в том же районе.

— Своими глазами видели прямые попадания, — виновато оправдывались летчики. — А ей хоть бы что.

Тогда послали две пары более опытных — Алексея Смирнова, на счету которого было уже свыше десяти сбитых немецких самолетов, и Юрия Чашшева.

— Бейте снизу по центроплану, связывающему два фюзеляжа, — наставлял командир полка, — и по моторам. [404]

Когда Смирнов с Углянским и Чаплиев со своим молоденьким ведомым Ваней Поляковым появились над передним краем, «рама» попыталась уйти. Начала заманивать истребителей в зону сильного зенитного огня. Отход ей удалось отрезать. Обе пары атаковали разведчика, как советовал командир, снизу. Первым открыл огонь Чаплиев, затем — Смирнов, вслед за ними — их ведомые. «Рама» изворачивалась, «огрызалась» бортовым оружием.

После боевого разворота повторили атаку. И снова первым ударил из всех огневых точек Чаплиев. И «рама» взорвалась от огня Чаплиева.

Вечером за ужином Смирнов увидел в столовой высокого капитана в общевойсковых погонах. Затем этот капитан появился в общежитии летчиков — веселый, энергичный, расспрашивал, как воюется, рассказывал, слегка заикаясь, забавные истории. Это был корреспондент «Красной Звезды» поэт Сергей Михалков. Некоторое время спустя в печати появилось стихотворение Сергея Михалкова «Смирновы». Над заглавием, справа, было напечатано: «Дружески посвящаю летчику-истребителю гвардии старшему лейтенанту Алексею Смирнову». Не было человека в полку, кто бы не прочитал строки поэта. А для Алексея были они настоящей наградой. Он читал про себя и тихо улыбался. А Петр Углянский декламировал вслух:

Немало людей,
Что фамилию эту
С достоинством носят
По белому свету.

Немножечко меньше их,
Чем Ивановых,
Но все-таки много
На свете Смирновых...

И есть среди многих
Смирновых — военных
Отличных бойцов,
Командиров отменных,

В одном из полков,
В боевой эскадрилье,
Лихой истребитель,
Смирнов по фамильи...

Из пушки своей,
Из своих пулеметов
Двенадцать немецких
Он сбил самолетов.

Народ уважает
И любит такого
Бесстрашного аса,
Гвардейца Смирнова. [405]

За несколько дней до публикации этого стихотворения имениннику было присвоено воинское звание гвардии капитана.

Хмурым осенним утром группа Смирнова прикрывала наземные войска от немецких бомбардировщиков в районе Невеля. Пришлось выдержать несколько тяжелых схваток с «мессершмиттами», но наши истребители все же заставили «юнкерсов» сбросить бомбы мимо цели. А на земле Смирнова ждала уже радостная весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

И снова в бой. Изо дня в день. Жаркие схватки в воздухе и обобщение опыта на земле, чтобы передать его молодым летчикам, только вступающим в войну. Смирнов записывает в тетрадь самые характерные победы свои и своих товарищей. Вернее, не сами победы, а как они достигаются. И вот в 1944 году с помощью сотрудников газеты «Соколы Родины» рождается маленькая книжечка Героя Советского Союза А. Смирнова «Слагаемые победы», в скобках — «Заметки летчика-истребителя». Очень пригодилась эта книжечка многим летчикам-истребителям. В ней было все самое необходимое, что нужно знать и уметь воздушному бойцу, — об автоматизме управления машиной, о применении виража, фигур высшего пилотажа, о маневре и огне, ракурсе, прицеливании, дистанции огня. И все на живых примерах.

Война близилась к концу. Наши войска освободили Украину, Белоруссию, Молдавию, вышли из войны Финляндия и Румыния. Бои шли за освобождение от фашистского ига Польши, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, а на севере оккупанты еще цеплялись за Прибалтику.

Углянский командовал эскадрильей, сам водил группы истребителей на задания, но часто по-прежнему ходил в бой в паре со Смирновым.

Зимой 1945 года, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота, заместитель командира 28-го гвардейского Ленинградского истребительного авиаполка гвардии майор Алексей Семенович Смирнов во главе большой группы самолетов возвращался из района Кенигсберга с боевого задания, не подозревая, что на аэродроме встречают его гвардейцы с полковым знаменем. Ему второй раз присвоено звание Героя Советского Союза.

После войны полковник Смирнов простился со своим боевым другом Петром Углянским. Петр уволился в запас и уехал в свой родной Липецк. Вскоре Смирнова отозвали продолжать службу в ВВС Московского военного округа. Летал на реактивных истребителях, получил звание летчика первого класса. А десять лет спустя полковник А. Смирнов по состоянию здоровья ушел в запас. Живет в Москве, работает. Один раз в году собираются однополчане на встречи, как на праздник. Минутой молчания почтят память павших. И вспоминают былые дни сражений.

Смирнова часто приглашают к себе рабочие, пионеры, комсомольцы, солдаты, слушатели академий, курсанты военных училищ, студенты:

— Алексей Семенович, расскажите, как воевали?

И он рассказывает о советском человеке на войне, о том, как и на земле, и в воздухе проявлялись, испытывались, закалялись и верность заветам Ленина, делу партии, Родине, и дружба советских народов, и любовь к Отчизне, и вера в победу, и взаимная выручка в бою, и массовый героизм, — о том, без чего невозможно было победить тогда и немыслимо строить здание коммунизма сегодня.

Воин-интернационалист

СМУШКЕВИЧ ЯКОВ ВЛАДИМИРОВИЧ

Яков Владимирович Смушкевич родился в 1902 году в местечке Ракишки (Литовская ССР) в семье портного. По национальности еврей. Член КПСС с 1918 года. В 1918 году добровольно вступил в Красную Армию. Участвовал в гражданской войне. С 1922 года — в авиации, вначале политработник, а потом командир эскадрильи, бригады. В 1931 году окончил Качинскую военную школу летчиков. В 1936 — 1937 годах сражался в рядах республиканских войск в Испании. В 1937 году окончил курсы усовершенствования начсостава при Военной академии имени М. В. Фрунзе. В 1939 году участвовал в боях на Халхин-Голе. В разное время до Великой Отечественной войны был начальником Военно-Воздушных Сил, помощником начальника Генштаба по авиации, генерал-инспектором ВВС. В июне 1940 года Я. В. Смушкевичу было присвоено воинское звание генерал-лейтенант авиации.

Президиум Верховного Совета СССР Указом от 21 июня 1937 года за выполнение спецзаданий присвоил Я. В. Смушкевичу звание Героя Советского Союза. 17 ноября 1939 года за подвиги, совершенные в период боев в районе реки Халхин-Гол, он был удостоен второй медали «Золотая Звезда».

Я. В. Смушкевич на XVIII съезде партии избирался кандидатом в члены ЦК, был депутатом Верховного Совета СССР первого созыва. Он оказался жертвой необоснованных репрессий и погиб в октябре 1941 года. В 1954 году Яков Владимирович Смушкевич был полностью реабилитирован.

На столе лежало личное дело — десятки страниц различных аттестаций, служебных и партийных характеристик и автобиография, начинавшаяся фразой: «Я, Смушкевич Яков Владимирович, родился в 1902 году...» Последним в личном деле лежал рапорт, в котором комбриг Смушкевич просил наркома обороны о посылке его, Смушкевича, в Испанию, в ряды интернациональных бригад, чтобы сражаться с фашистами. Послать как добровольца. Рапорт датирован декабрем 1936 года.

Корпусный комиссар, беседуя с Я. В. Смушкевичем, вспомнил несколько штрихов из его биографии: коммунистом стал в шестнадцать лет, в шестнадцать добровольно вступил в Красную Армию, будучи политработником, освоил самолеты, пять лет командовал 201-й легкобомбардировочной авиабригадой. Волевой, хороший организатор, напористый в достижении цели. «Да, такой в плен к врагу не попадет», — заключил про себя корпусный комиссар и, прервав молчание, произнес:

— Понятно, товарищ Смушкевич, понятно. Плен, конечно, исключен, но конспирация — дело великое, поверьте мне, старому подпольщику. Вам придется трудно, очень трудно, и не только на полях боев в Испании, а еще раньше, на пути следования. За добровольцами на всех дорогах охотятся фашистские ищейки. Ведь не только фюрер и дуче, но и западные миротворцы, провозгласившие предательский нейтралитет, едины в своей цели: преградить путь добровольцам-интернационалистам, блокировать республиканскую Испанию, потопить ее завоевания в крови народной. Будьте осторожны, генерал Дуглас, учите осторожности ваших боевых друзей. Желаю успеха, комбриг Смушкевич.

Подобные предостережения, полученные в разных ведомствах Смушкевичем перед его отправкой в республиканскую [409] Испанию, были далеко не лишними. Еще задолго до мятежа, поднятого генералом Франко, до того момента, когда 18 июля 1936 года радиостанция города Сеута с территории бывшего Испанского Марокко передала в эфир условный сигнал — «Над всей Испанией безоблачное небо», было ясно, что темные силы реакции и фашизма попытаются ликвидировать завоевания испанского народа, задушить республику за Пиренеями. Франко поднял мятеж, к нему незамедлительно прибыли подкрепления из стран, где господствовал фашизм: одним из первых в Испанию прибыл из Германии легион «Кондор», за которым последовали все новые и новые части, целые соединения по приказу фюрера и дуче.

Испанские республиканцы не остались в изоляции, по зову своих сердец, по долгу бойцов-интернационалистов к ним на помощь спешили добровольцы из многих стран, в том числе и из Советского Союза. Антифашисты 54 стран мира стекались со всех континентов в Испанию, чтобы скрестить оружие с ордами фашистских интервентов и мятежников. В числе добровольцев, прибывших в Мадрид из Советского Союза, был и комбриг авиатор Я. В. Смушкевич, по документам — Дуглас.

В тяжелое время прибыл Дуглас в Мадрид. Осенью 1936 года мятежники, прорвав оборону республиканцев, вышли к окраинам столицы, которую покинуло правительство Ларго Кабальеро, и только отвага и стойкость патриотов, возглавляемых коммунистами во главе с Хосе Диасом, Долорес Ибаррури и их сподвижниками, предотвратили катастрофу. Мадрид остался республиканским, но враг стоял буквально у ворот столицы.

Генерал Дуглас, советник по авиации, быстро вошел в курс оперативной обстановки на фронтах. Фронтов было несколько: северный, восточный, центральный, южный. Всюду требовалась авиация, а ее очень и очень не хватало. Дуглас узнал, например, что в сентябре 1936 года на центральном фронте защищали небо Мадрида от армад фашистских бомбардировщиков всего-навсего одиннадцать летчиков, в том числе трое русских. В ноябре республиканцы воспрянули духом — под Мадрид прибыло 25 советских самолетов И-15 и столько же летчиков. Небо Мадрида стало более надежно прикрыто от стервятников с паучьей фашистской свастикой.

В штабе генерала Миаха Дуглас быстро завоевал симпатии:, выше среднего роста, спортивной выправки, физически крепкий человек с открытым лицом, на котором, выделялись высокий лоб, обрамленный прядями вьющихся каштановых волос, и проницательные, умные глаза, он сразу проявил глубокое понимание

Задач, стоящих перед защитниками республики, знание тактики и способов использования авиации, умение работать сутками без сна и отдыха.

Должность советника по авиации генерал Дуглас понял по-своему, так, как ему диктовала совесть коммуниста. Прежде всего он сел в кабину «чайки», самолета-истребителя, и несколько раз слетал на боевые задания, доказав еще раз надежность и безотказность этой машины. Оценил особенности аэродромов на различных фронтах, помог выбрать несколько площадок для новых аэродромов, приблизив авиацию к наземным войскам. Наладил воздушную разведку войск противника. Организовал занятия с летчиками, причем сам рассказывал о технике врага — о самолетах «юнкерс», «хейнкель», «мессершмитт», «капрони», об их сильных и слабых сторонах, уязвимых местах, вырабатывал тактику воздушных боев, одиночных и групповых, выискивал способы нанесения бомбоштурмовых ударов по наземным целям. Его пятилетний опыт командира авиабригады явился бесценной сокровищницей для авиационных командиров и летчиков. Впрочем, не только для летчиков.

Как-то в кабинете командующего центральным фронтом генерала Миаха зашла речь о причинах неудавшихся контрударов наземных частей. Высказались командиры и комиссары — интернационалисты Мате Залка (генерал Лукач), Сверчевский (Вальтер), Луиджи Лонго, Штерн (Клебер).

— А что скажет авиация? — обратился Миаха к генералу Дугласу.

— Причин много, о них уже сказали. Укажу еще на одну: дисциплина не военная. Мы, добровольцы, прибыли сюда в гражданском одеянии, да так в нем и чувствуем себя. Дисциплина нужна крепкая везде — в штабах, в строю, в цепях атакующих. Анархизма много еще.

— Дуглас прав, как всегда, — сразу согласился генерал Миаха, — будем исправлять сей грех.

В боях крепли батальоны и бригады республиканцев, повышалось боевое мастерство летчиков, враг стал нести большие потери на земле и в воздухе. И тем не менее положение на фронтах оставалось тяжелым. Мятежники получали обильное подкрепление, фашистские государства и реакционные силы капиталистических стран щедро субсидировали Франко золотом, боевой техникой, пушечным мясом.

Весной 1937 года враг стал готовить новое наступление на Мадрид. Одержав победу под Малагой, враг бросил свои дивизии на Мадрид. Стало известно, что с южного фронта итальянцы [411] перебрасывают свой корпус к Мадриду, в район Сорил. Генерал Дуглас немедленно выслал несколько «чато» (так называли испанцы советские истребители И-16) на разведку. Слетал также сам, убедился, что дивизии итальянского корпуса находятся на марше, а одна из них подходит к узкому горному дефиле, ее колонны движутся по шоссе к Торихе.

Советник Дуглас немедленно внес предложение нанести массированный удар крупными силами авиации по вражеской моторизованной дивизии «Литторио» в дефиле у Торихи. Ему возражали: аэродромы — в плену весенней распутицы, погода нелетная, видимость по высоте меньше минимума, облачность десятибалльная, прогноз погоды плачевный. А он доказал, что массированный удар возможен и необходим, как воздух, а плохая погода не только враг, но и союзник: ведь итальянские чернорубашечники уверены в том, что погода нелетная...

Предложение генерала Дугласа было принято и выполнено в кратчайшие сроки.

Почти всю авиацию он собрал на аэродромы Алкала-де-Энарес и Гвадалахара. Бомбардировщики СБ, разведчики-штурмовики Р-5, истребители И-15 и И-16 — всего около 100 боевых машин — сосредоточились на этих аэродромах для массированного удара. И он состоялся. Генерал Дуглас сам повел первую группу самолетов на штурмовку колонны итальянской дивизии. Летели в облаках, разомкнутым строем. Над целью Дуглас снизился, нашел шоссе, а на нем вражескую колонну и обрушил на нее бомбы, огонь пулеметов. А вслед за его машиной выходили на боевой курс другие СБ, Р-5, И-15, И-16, и на шоссе продолжали рваться бомбы, ложиться трассы пулеметных очередей, уничтожая вражескую технику, живую силу.

Массированный удар авиации в узком дефиле, где шоссе зажато со всех сторон горами, организованный и проведенный генералом Дугласом, буквально выкосил колонны моторизованной дивизии «Литторио», и она больше недели не могла привести себя в порядок, зализывала раны. Это время республиканцы с успехом использовали для укрепления своей обороны под Мадридом.

Таков итог одной из воздушных операций, проведенных под началом генерала Дугласа. Подобных эпизодов боевой деятельности Дугласа по защите республиканской Испании было немало. Долгих десять месяцев пробыл он в рядах защитников завоеваний испанских трудящихся, в непрерывных боях с фашистами. Когда надо было, он поднимался в голубое небо на истребителе, вел с врагом воздушный бой, учил искусству победы [412] в воздухе своих боевых друзей, вселял в них веру в правоту великого дела коммунизма, вырабатывал решения на боевое использование авиации, искал новые тактические приемы, был неутомимым в своей многогранной деятельности, удивляя порой братьев по классу и оружию.

Разве забыть такое, как битва за чистоту неба Мадрида? Пользуясь большим численным превосходством, фашисты начали бомбить мирные кварталы Мадрида, уничтожая дворцы, музеи, больницы, скверы, убивая женщин, детей, стариков. Среди ясного дня появлялись «юнкерсы» и сбрасывали смертоносный груз на жилые кварталы.

Летчики-истребители встали на защиту Мадрида. Началась неравная битва за чистоту неба столицы. И хотя не так уж много было советских летчиков, взмывавших по сигналу зеленых ракет навстречу «юнкерсам», они сумели сделать свое дело. Сбив несколько десятков «юнкерсов» и «хейнкелей», они очистили небо Мадрида. Тогда враг пошел на крайность, он стал совершать налеты не днем, а ночью. Наши истребители летали только днем, для ночных полетов они не имели оборудования, да и аэродромы не были приспособлены к ночным полетам.

Как быть? Генерал Дуглас посоветовался с летчиками, инженерами, техниками. И выход нашелся. Решили поставить на аэродромы прожекторы для взлета и посадки, а летчикам разработали рекомендации по обнаружению воздушной цели ночью.

Первым в ночное небо Мадрида поднялся советский летчик Анатолий Серов и «срубил» воровски кравшегося к городу «юнкерса». Это был подвиг. Его повторил советский летчик Михаил Якушин. Потом стали летать ночью и другие летчики. Битва за небо Мадрида была выиграна, и генерал Дуглас в эту победу внес свой весомый вклад.

Десятимесячная боевая работа генерала Дугласа — комбрига Смушкевича — на фронтах республиканской Испании в опубликованном в газетах Указе ЦИК СССР именовалась как «специальное задание правительства», за успешное выполнение которого он был удостоен звания Героя Советского Союза.

По возвращении на Родину Я. В. Смушкевич был назначен заместителем начальника ВВС. Умудренный боевым опытом, зная авиационную технику агрессивных государств, зрелый авиационный командир, Я. В. Смушкевич с присущей ему энергией отдавал все свои силы и знания выработке новых Уставов и Наставлений, разработке теоретических вопросов применения авиации в бою. Его можно было видеть на важных совещаниях, [413] на диспутах в академиях, в строевых частях, на аэродромах а в небе, в кабинах боевых самолетов и опытных машин.

В апреле 1938 года Я. В. Смушкевич поднялся в кабине нового самолета Р-10, чтобы определить в воздухе, на что способна эта машина. На малой высоте неожиданно заглох двигатель, машина стала валиться на крыло. Летчик сделал все, чтобы спасти себя и самолет, но тяжелая авария оказалась неизбежной. Я. В. Смушкевич очнулся в госпитале. Разбита голова, перебиты обе ноги — это далеко не все травмы, полученные им в тяжелой аварии.

Врачи долгие месяцы вели сражение за жизнь Смушкевича, а он за то, чтобы быть в строю, летать. И победил, вернулся в строй, взлетел в небо, явив пример личного мужества.

Шел неспокойный год — 1939-й. Гитлеровская Германия готовилась развязать войну в Европе, в то время как англо-французские политиканы всемерно стремились направить фашистскую агрессию против Советского Союза. Активизировались и японские милитаристы. В мае 1939 года они вторглись на территорию Монгольской Народной Республики, рассчитывая в случае удачи продвинуться на север, перехватить Транссибирскую магистраль и отрезать Дальний Восток от остальных районов Советского Союза.

Советские воины пришли на помощь монгольскому народу в отражении агрессии на реке Халхин-Гол. Бои начались 28 мая, и с течением времени обе стороны наращивали численность войск. Японские милитаристы сосредоточили на Халхин-Голе 6-ю армию, советские войска были объединены в 1-ю армейскую группу под командованием комкора Г. К. Жукова. Нашей авиацией с первых же дней боевых действий на Халхин-Голе командовал комкор Я. В. Смушкевич.

Бескрайние песчаные степи Монголии. Жаркое солнце за долгий летний день накаляет землю, но вечером, едва скроется солнце, быстро становится холодно. В брезентовой палатке при свете «молнии» за небольшим походным столиком поздно вечером сидел, склонившись над картой, комкор Я. В. Смушкевич. Он просматривал боевые донесения из полков. Одно из них гласило: «8 июля 1939 года в воздушном бою, 10 — 15 км юго-западнее Хуху-Ундур-оба участвовало наших — 51 самолет, со стороны противника — 30. В результате боя сбит 21 самолет противника. Наши потери — 3 самолета. Командир полка Кравченко ж

Рано утром Смушкевич приземлил свой самолет на аэродроме, где базировался авиационный полк, которым командовал [414] Герой Советского Союза майор Г. П. Кравченко. Комкор приказал собрать командиров эскадрилий, звеньев, летчиков и, когда майор Григорий Кравченко доложил, что командный и летный состав полка собран, распорядился сделать разбор вчерашнего воздушного боя.

Первым доложил об итогах боя майор Кравченко. Невысокого роста, коренастый, широкоплечий здоровяк, любимец полка, майор рассказал, щурясь на утреннем солнце, как полк взлетал звеньями, как собирался на кругу, выстроился клином звеньев и, набрав высоту, пошел к переднему краю. Встретив первую группу вражеских бомбардировщиков, затем — вторую, полк вступил в бой, который распался на отдельные воздушные схватки и продолжался до того момента, когда запасы горючего в баках напомнили о необходимости идти на свой аэродром.

— Что скажут комэски, командиры звеньев? — спросил Смушкевич.

Выслушав их, он сделал заключение:

— Воюете храбро, молодцы. За два десятка сбитых вражеских самолетов благодарю. Но можно было и больше сбить, это — раз. Второе: потеряли своих три боевых экипажа и машины, это — минус. Давайте думать, как воевать, чтобы сбивать больше, а терять меньше.

Смушкевич попросил рассказать майора Кравченко, как он и его группы дрались с врагом на других фронтах, сам поведал об опыте воздушных боев в Испании, дал немало ценных рекомендаций. Комкор потребовал четче организовать управление экипажами и звеньями в бою, эшелонировать группы по высоте, отработать сигналы взаимодействия и целеуказания, повысить качество огневой выучки истребителей, открывать огонь с коротких дистанций. И еще: истребители должны уметь не только вести воздушный бой, но и штурмовать наземные цели.

Комкор позаботился о том, чтобы его указания были осуществлены. Майор Кравченко принял все советы и рекомендации Смушкевича, и полк сразу заметно повысил качество своей боевой работы. 23 июля полк сбил 11 вражеских самолетов, не потеряв ни одной своей машины. 29 июля майор Кравченко вывел 27 самолетов на японский аэродром. Летчики уничтожили 13 самолетов врага. Когда в августе настали решающие бои на Халхин-Голе, полк Кравченко только за восемь дней сбил 75 самолетов, произвел 18 штурмовок наземных войск противника. Пятнадцати летчикам этого полка присвоено звание Героя Советского Союза. [415]

20 августа 1939 года наши войска начали генеральное наступление с целью окружения и уничтожения японских войск в районе Халхин-Гола. Советская авиация к этому времени представляла здесь уже грозную силу и была способна выполнить сложные задачи предстоящего наступления.

Едва рассеялась над сопками предутренняя мгла и брызнули первые лучи восходящего солнца, как мощно заговорила наша артиллерия. Вскоре вражеские укрепления утонули в густой пелене дыма и пыли. В эти минуты с аэродромов по четко разработанному плану поднимались в воздух авиационные полки. Большие группы боевых машин устремились на вражеские позиции и тыловые объекты противника. На японских захватчиков обрушили бомбовый груз 150 бомбардировщиков, позиции врага штурмовали 100 истребителей. Наша авиация нанесла мощный массированный удар по врагу, чем обеспечила успех наступления наземных частей. Авиацией по-прежнему руководил комкор Смушкевич.

Так воспитывал, учил летчиков, организовывал боевую работу полков во время боев на Халхин-Голе Я. В. Смушкевич. Все дни и недели боев с японскими захватчиками он четко координировал действия авиации, держал постоянную связь с командующим армейской группой комкором Г. К. Жуковым, заботился о своевременном подвозе боеприпасов, горючего, воды, продовольствия для авиачастей, внедрял новые тактические приемы, растил мастеров воздушного боя и меткого огня. И когда закончились бои на Халхин-Голе, Родина достойно наградила верных сынов: трое авиаторов — комкор Я. В. Смушкевич, майоры С. И. Грицевец и Г. П. Кравченко стали дважды Героями Советского Союза, 100-я авиационная бригада удостоилась ордена Ленина, многие воины были награждены орденами и медалями.

Много лет спустя Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своих мемуарах «Воспоминания и размышления» так написал о летчиках, воевавших в небе Монголии: «Часто я вспоминаю с солдатской благодарностью замечательных летчиков товарищей С. И. Грицевца, Г. П. Кравченко, В. М. Забалуева, С. П. Денисова, В. Г. Рахова, В. Ф. Скобарихина, Л. А. Орлова, В. П. Кустова, Н. С. Герасимова и многих, многих других. Командир этой группы Я. В. Смушкевич был великолепным организатором, отлично знавшим боевую летную технику и в совершенстве владевшим летным мастерством. Он был исключительно скромным человеком, прекрасным начальником и принципиальным коммунистом. Его искренне любили все летчики». [416]

После боев в жарких песках Монголии комкор Смушкевич вернулся в.Москву, где получил назначение на должность начальника ВВС. В тот период начиналось перевооружение нашей авиации на новые самолеты — «миги», «лаги», «яки», создавались новые полки и дивизии, испытывалось новое оружие. Начальник ВВС тогда не знал отдыха, работал в своем кабинете, бывал на полигонах, аэродромах, в конструкторских бюро, участвовал в правительственных комиссиях. Энергии, напористости, знаний и опыта у комкора Смушкевича хватало вдосталь, и он сумел внести достойный вклад в укрепление советской авиации, повышение ее боевой мощи.

Боевой летчик, зрелый авиационный командир, воспитатель, мудрый военачальник — таковы главные черты Смушкевича, отдавшего всего себя родной авиации.

Крылатый витязь

СТЕПАНЕНКО ИВАН НИКИФОРОВИЧ

Иван Никифорович Степаненко родился в 1920 году в селе Нехайки Дробовского района Черкасской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1942 года. В Советской Армии с 1940 года. В 1941 году окончил Качинскую авиационную школу пилотов.

Во время Великой Отечественной войны воевал на Южном, Брянском, Сталинградском, Северо-Кавказском, 2-м Прибалтийском и Ленинградском фронтах. Был командиром звена, эскадрильи. Всего в годы войны совершил 414 боевых вылетов, участвовал в 118 воздушных боях, сбил лично 33 и в группе 8 вражеских самолетов.

Звание Героя Советского Союза И. Н. Степаненко присвоено 13 апреля 1944 года. 18 августа 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и Академию Генерального штаба. Ныне генерал-майор авиации Иван Никифорович Степаненко находится в рядах Советской Армии. Он заслуженный военный летчик СССР.

Безрадостным было детство у Ивана Степаненко. Мать умерла, когда ему исполнилось 10 лет. А вскоре похоронили отца. В тринадцать мальчик уже трудился в колхозе: пахал, боронил, пас скот. Нелегко было Ивану сочетать напряженную работу с учебой в школе. В 1936 году, когда он учился в седьмом классе, сестра, в семье которой жил Степаненко, предложила ему оставить работу, чтоб было полегче учиться. Он отказался.

Иван вступил в комсомол, стал агитатором.

В свободное от работы время или в минуты отдыха его окружали колхозники, чтобы послушать, о чем пишут газеты, о событиях в стране и за рубежом. Не только молодежь, но и умудренные опытом колхозники с интересом слушали своего агитатора. Особенно любил Иван рассказывать о делах и подвигах советских летчиков. С затаенным вниманием слушали односельчане о подвигах Якова Смушкевича, Сергея Грицевца, Ивана Еременко. И по тому молодецкому задору, с которым Иван Степаненко рассказывал об этих людях, легко было понять, что он по-настоящему влюблен в крылатых воздушных бойцов.

Однажды, вернувшись с работы, Степаненко написал письмо своему старшему брату, тоже Ивану, который работал на одном из заводов Украины. Вскоре получил ответ. Письмо было большое. Старший брат рассказывал о своем уже полюбившемся ему Днепродзержинске. Тепло отзывался о заводском коллективе, где умеют не только хорошо работать, но и интересно отдыхать. А в конце письма, как бы между прочим, приписал, что рабочих рук на заводе не хватает и «если надумаешь приехать, то будем трудиться вместе». [419]

Прочитав письмо, Иван-младший задумался. Уж очень он сроднился с просторами и привольем колхозных полей, а главное, с людьми, рядом с которыми учился жизни. Но, посоветовавшись с бывалыми колхозниками, с товарищами по работе и получив их поддержку, он отправился в город.

На заводе Степаненко-младшего встретили как старого знакомого. Оформление в ученики слесаря заняло немного времени, а через несколько дней, получив рабочую спецовку, немудреный инструмент, он приступил к делу.

Незаметно побежали дни и недели в заводском коллективе. Иван обзавелся друзьями, с которыми проводил свободное время, делился своими сокровенными мыслями.

Как-то, отработав смену, Степаненко вышел из заводских ворот и долго любовался парящими в небе самолетами. Он с завистью наблюдал, как учатся летать курсанты городского аэроклуба.

— Бывают же счастливцы! Порхают как вольные птицы! Вот бы чему научиться да полетать над Полтавщиной, над родным селом Нехайками, посмотреть сверху, как выглядят поля, сады, огороды...

То ли этот разговор дошел до комсомольского вожака завода, а может быть, он сам догадался о стремлении юноши, только вскоре он пригласил Ивана Степаненко для беседы. Поздравив его с успешной сдачей экзаменов на слесаря, секретарь комитета сообщил, что имеется возможность пойти на учебу в аэроклуб и если он согласен, то его будут рекомендовать.

Переждав минутное волнение, Степапенко сказал:

— Конечно, согласен! Очень прошу, чтоб послали меня. Я хочу быть летчиком.

Узнав об этой новости, Иван-старший улыбнулся, а потом, как бы заглядывая вдаль, сказал:

— Смотри, Ванюша, ради одной романтики такую профессию не приобретают. Хорошему слесарю больше почета; чем плохому летчику. Уж если быть, то быть первым, так учил нас отец.

Нелегко было молодому комсомольцу, отстояв за слесарным станком рабочую смену, ехать за город и изучать авиационное дело. А когда начались полеты, приходилось вставать в три часа и добираться на аэродром. Но Иван быстро привык и к этому распорядку.

И вот позади напряженный год учебы. Иван был чрезмерно [420] рад, что ему, успешно выдержавшему экзамены, предложили пойти в военную школу летчиков.

Так уже случилось, что зачисление Ивана Степаненко кандидатом прославленного Качинского училища произошло 13 апреля, в день его рождения. Конечно же он не мог думать, что ровно через четыре года, также 13 апреля, ему будет присвоено звание Героя Советского Союза.

На беседе с комиссаром школы Иван Степаненко держал себя достойно. Бойко отвечал на вопросы. Обстоятельно рассказывал о захватнической политике фашистской Германии в странах Европы.

А когда спросили, какую он ставит перед собой цель на время учебы в школе, Степаненко, не задумываясь, ответил:

— У меня одна цель. Поскорее стать военным летчиком, а затем бдительно охранять наше мирное небо.

По всему было видно, что ответ понравился военкому училища, и он, пожимая руку молодому курсанту, пожелал ему больших успехов в учебе и осуществления всех его желаний. Но жизнь внесла поправку. Государственные экзамены комсомолец Степаненко сдавал уже в те дни, когда гитлеровские полчища продвигались в глубь нашей Родины. И военному летчику сержанту Степаненко пришлось в боевой семье 4-го истребительного авиационного полка отражать пиратские налеты фашистских захватчиков.

Командир эскадрильи Анатолий Морозов, которому представился сержант Степаненко по случаю прохождения дальнейшей службы, не задавал ему стандартных вопросов, с которых обычно начинается знакомство. Поинтересовавшись самочувствием, кратко рассказал, что представляет часть, в которой ему предстоит воевать. Охарактеризовал некоторых его непосредственных командиров и, как бы подведя итоги беседы, сказал:

— О вас я все знаю, что нужно. Личное дело читал. Стремление — скорее в бой — тоже известно. Но спешить не будем. Война только началась, так что и полетать и подраться с врагом время будет. А чтоб из драки не выходить с разбитым носом, надо кое-что повторить, а кое-чему поучиться. Вот этим вы пока и займитесь.

Сержанту Степаненко снова пришлось сесть за учебники, за проработку инструкций и наставлений. Затем тренажи, полеты по кругу, в зону, контроль, проверка, новые задания.

Прошло немного времени, и комэск лейтенант Морозов решил с ним слетать сам. Сержант Степаненко заметно волновался, [421] хотя держался уверенно, с достоинством. А когда комэск предложил «воздушный бой», воспринял это как должное и, вкладывая все свое мастерство и умение, старался первым атаковать «противника».

Полетом лейтенант Морозов остался доволен. Его радовало, что Степаненко умеет выполнять стремительные перевороты, свободно выходить из длительного пикирования. Замечание было только одно: излишняя торопливость при боевых атаках, чрезмерное увлечение маневром.

Сержант Степаненко знал цену совету опытного командира, от меткой очереди которого сгорел уже не один фашистский самолет. А в одном из боев Морозову удалось уничтожить сразу два вражеских истребителя. Поэтому молодой летчик внимательно вслушивался в каждое слово командира.

Свое боевое крещение Иван Степаненко получил лишь в январе 1942 года, когда их полк выполнял задачу по прикрытию одного из важных объектов, расположенных на берегу Волги. Здесь, над просторами великой русской реки, началась его боевая деятельность.

За четыре месяца он успел совершить свыше 60 боевых вылетов. Смело вступал в воздушные бои, надежно прикрывал своего ведущего, способствуя ему одерживать победы над врагом, а вот самому открыть счет все не удавалось. Это заметно расстраивало и даже огорчало воздушного бойца.

Командир звена старший лейтенант Алексей Рязанов (ставший позже дважды Героем Советского Союза) понимал стремление молодого летчика. Он знал, что у Степаненко особый счет с гитлеровцами. Летчик мстил фашистам за погибшего в первых боях брата, за родную Полтавщину, где хозяйничали немцы. Командир звена всячески старался поддержать Ивана, вселить в него уверенность в достижении победы над врагом.

Как-то, подводя итоги очередному вылету, Алексей Рязанов хорошо отозвался о действиях летчиков звена и особо похвалил своего ведомого сержанта Степаненко, который проявил мужество и мастерство при отражении вражеских истребителей.

— Подвиг — это мастерство, — заявил командир звена, — а мастерство приобретается знанием и закрепляется опытом. Мне приятно отметить, что эти два качества так удачно сопутствуют нашему однополчанину Ивану Степаненко. Его мастерство крепнет, с каждым днем сокращая путь к подвигу.

Такая оценка еще больше окрылила воздушного бойца, и он делал все, чтобы оправдать ее своими ратными делами. [422]

14 июля 1942 года эскадрилья получила задачу преградить путь вражеским бомбардировщикам, которые пытались нанести бомбовый удар по нашим войскам в районе Землянска. Оценив обстановку, ведущий старший лейтенант Рязанов решил действовать двумя группами: одной четверке атаковать бомбардировщики, а второй — сковать боем вражеские истребители.

Иван Степаненко был в ударной группе ведомым у Алексея Рязанова. Подлетая к району цели, Степаненко первым заметил идущую с запада стаю вражеских самолетов — свыше двух десятков бомбардировщиков под прикрытием шестерки истребителей.

Силы были неравными. Но это не смутило советских летчиков. Используя преимущество в высоте, четверка Рязанова с ходу врезалась в строй «юнкерсов». С первой же атаки два вражеских бомбардировщика, объятые пламенем, рухнули на землю.

В карусели боя Степаненко старается не допустить ошибки, не проявить поспешности. Помня наставления командира, он подходит к вражескому самолету на дистанцию, когда отчетливо становится видна черная паучья свастика на крыльях, затем привычно поднимает нос своего краснозвездного «ястребка», «накладывает» перекрестие прицела на мотор «юнкерса» и нажимает гашетки. Степаненко отчетливо видит, как выпущенная им длинная очередь прошила мотор немецкого бомбовоза. Из-под капота «юнкерса» выплеснулось огненное пламя, самолет, словно наткнувшись на препятствие, дрогнул, неуклюже перевернулся через крыло и, мелькая черными крестами, пошел вниз.

— Молодец, Ваня! Поздравляю...

В наушниках слышались еще какие-то слова одобрения, но Степаненко увидел в этот момент, что на самолет Рязанова коршуном набросился «мессер». Иван сделал стремительный переворот через крыло и прицельной очередью преградил путь врагу. Наткнувшись на огненную трассу, фашистский летчик отвалил в сторону.

Бой продолжался. Степаненко заметил, как, выходя из атаки, один из вражеских самолетов на какое-то мгновение завис на развороте. Советский летчик сделал небольшой доворот, и гитлеровец оказался в прицеле. Пулеметная очередь достигла цели. Загорелся второй вражеский бомбардировщик и рухнул на землю.

Два самолета в одном бою! Хорошее начало для молодого летчика. Однополчане горячо поздравляли его с победой. [423]

В конце июля Иван Степаненко испытал новую большую радость. За 87 боевых вылетов и девять воздушных боев, в которых сбил два гитлеровских самолета, он был награжден орденом Красной Звезды.

Трудно было Ивану скрыть волнение. Радостью побед ему хотелось поделиться с родными и близкими, но одних уже унесла война, а другие томились в фашистской оккупации. И это еще больше разжигало в нем чувство ненависти к врагу, звало на новые подвиги.

В августе сорок второго года полк получил задачу передислоцироваться на Сталинградский фронт. День и ночь не затихали бои на земле и в небе Сталинграда. По четыре-пять вылетов в день делали отважные летчики, и в числе первых воздушных бойцов шел Иван Степаненко.

Гитлеровцы все время усиливали свой натиск на волжскую твердыню. Сотни вражеских бомбардировщиков висели в воздухе.

Перед авиаторами стояла задача не допустить фашистские бомбардировщики до наших объектов.

Однажды — это было 14 сентября — шестерка «яков», в составе которой был и Степаненко, получила задание на прикрытие наземных войск. Когда наши истребители были уже в районе патрулирования, с КП передали приказ:

— Большая группа «юнкерсов» идет курсом на железнодорожную станцию, необходимо преградить путь к цели.

Быстрая перестройка в воздухе, и «яки» легли на курс к новому объекту. Советские летчики увидели, что армада вражеских бомбовозов приближается к городу, намереваясь обрушить свой бомбовый груз на станцию, где разгружались эшелоны. Шестерке «яков» предстояло вступить в бой с более чем 40 вражескими самолетами. По команде ведущего советские летчики с ходу бросились на врага, врезаясь в его боевые порядки.

Ошеломленные смелым натиском, гитлеровцы метались из стороны в сторону, спасаясь от дерзостных атак «Яковлевых».

От меткой очереди командира группы загорелся бомбовоз ведущего первой девятки. Все попытки «мессеров» защитить «юнкерс» не приносили успеха.

Зная, что у ТО-87 в хвосте нет должной защиты, Степаненко приблизился к нему сзади и смело пошел в атаку. Огромное тело «юнкерса» стремительно увеличивалось в прицеле.

— Пора! — решил Степаненко и плавно нажал на гашетки пушки и пулеметов. Удар оказался настолько сильным, что [424] вражеский бомбовоз, словно спелый арбуз, раскололся в воздухе.

Бой нарастал. Настигаемые краснозвездными истребителями, гитлеровские бомбардировщики поспешно освобождались от бомбового груза и, яростно огрызаясь, пытались уйти. Степаненко решил атаковать еще одну вражескую машину. Но на его пути оказался «мессер». Огненная трасса фашиста, словно молния, полоснула по «яку». Самолет дрогнул, над головой засвистел ветер — в фонаре кабины зияла пробоина.

Только сейчас Степаненко почувствовал нарастающую боль в предплечье левой руки. «Ранен?» — подумал летчик. Теплые и липкие струйки крови медленно сползали по руке, стекая на колени. Но летчик продолжал атаки. Вот он заметил, как один из «юнкерсов» торопливо покинул строй и направился к охраняемому объекту.

«Нет, не пройдешь!» — воскликнул Степаненко и, бросив на крыло машину, оказался в хвосте «юнкерса». Гитлеровский ас начал маневрировать, но не тут-то было. Прицельная очередь — и вражеский бомбардировщик вспыхивает.

Только когда пираты, беспорядочно побросав бомбы, повернули на запад, Степаненко по команде ведущего занял свое место в строю и благополучно пришел на базу, но, как только самолет коснулся посадочной полосы аэродрома, летчик потерял сознание.

...Сорок третий год Иван Степаненко встретил уже опытным воздушным бойцом. Ему присвоили внеочередное воинское звание «лейтенант». Доверили командовать звеном. В канун Нового года коммунисты полка приняли отважного летчика в свои ряды.

В небе Сталинграда лейтенант Степаненко совершил еще 97 боевых вылетов, провел 17 воздушных боев, в которых сбил шесть самолетов противника лично и шесть в группе. К его боевым наградам прибавились ордена Красного Знамени и Отечественной войны 2-й степени.

С мая и до конца сорок третьего года полк, в котором воевал Степаненко, действовал на Северо-Кавказском, Брянском и 2-м Прибалтийском фронтах. Расскажу подробно об одном из боевых вылетов, совершенных в августе того же года.

Лейтенант Степаненко, уже будучи заместителем командира эскадрильи, возглавил семерку ЯК-9 для прикрытия наших наземных войск, действовавших на Брянском фронте в районе Мощеное. Не успели советские летчики сделать и круга над целью, как увидели идущую с запада стаю «юнкерсов» и «хейнкелей». [425]

Около шести десятков бомбардировщиков могли обрушить смертоносный груз на передний край нашей пехоты. Степаненко понимал, какой урон, могут нанести гитлеровцы нашим наземным войскам, и приказал своим ведомым помешать фашистским бомбардировщикам прорваться к цели. Он решил пойти на врага в лобовую атаку.

По команде ведущего семерка отважных бросилась навстречу бомбардировщикам врага.

Используя запас высоты и прикрываясь солнцем, Степаненко и его ведомый пошли в атаку на первую группу «юнкерсов».

Стремительно увеличиваются в размерах вражеские бомбардировщики. Видно, как подрагивают крылья бомбовозов, как четко вырисовываются черные кресты на фюзеляжах, как отсвечивают на солнце кабины летчиков.

А гитлеровцы продолжают идти на сближение. Но когда до столкновения остались считанные метры, нервы немца сдали. Он первым открыл огонь и, видя, что промазал, рванул машину вверх.

Степаненко будто ждал этого момента. Небольшой доворот — и он расстреливает врага.

Следуя примеру командира, мужественно атаковали врага и подчиненные. Гитлеровцев охватила паника. Они в спешке сбросили бомбы на свои же войска и покинули поле боя.

Коммунисту Степаненко доверили эскадрилью. Он с еще большей энергией стал драться с врагом.

К концу сорок третьего года в летной книжке лейтенанта было записано уже 18 вражеских самолетов, сбитых им лично и восемь в групповых боях.

В день освобождения родной Полтавы Степаненко в паре с младшим лейтенантом Богомоловым вылетел на «свободную охоту». Ему хотелось отметить эту дату новой победой над врагом. И удача сопутствовала отважным.

Невдалеке от переднего края они заметили идущую Ниже их четверку ФВ-190. Используя преимущество по высоте, наши летчики подожгли сразу двух «фоккеров».

— Это вам за мою Полтаву! — торжествовал Степаненко.

Оставшаяся пара пыталась спастись бегством. Преследуя врага, Степаненко со своим ведомым расстреляли и этих пиратов.

Возвращаясь на свой аэродром, они увидели стоящий под разгрузкой эшелон. Внезапная атака со стороны солнца, и на [426] железнодорожной станции возникли пожары. А когда заухали вражеские зенитки, краснозвездные «яки» были уже недосягаемы.

13 апреля 1944 года в полк пришла радостная весть. Командиру эскадрильи капитану Степаненко было присвоено звание Героя Советского Союза. В тот же вечер он написал письма в Нехайки. Ему хотелось порадовать сестру, своих земляков, заверить их в своем стремлении бить врага до полного уничтожения.

Подвигами отважного летчика гордились не только его сослуживцы. 19 апреля армейская газета «На страже Родины» поместила материал, в котором приветствовала и поздравляла крылатого героя. Концовку венчали такие поэтические строки:

Звезда Героя золотая
Тебе вручается страной,
Повсюду слава боевая
Летает в небе за тобой.

Ты водишь грозный истребитель,
Врагу готовя смертный час,
Привет тебе, крылатый мститель
И вдохновенный дерзкий ас.

Все это радовало воздушного бойца и вселяло новые силы. Словом и делом он воодушевлял подчиненных на новые победы над врагом.

27 августа 1944 года. В полк поступил приказ прикрыть штурмовиков, обеспечить им эффективный удар по вражескому объекту.

Задача эта была возложена на эскадрилью капитана Степаненко. Учитывая важность задания, комэск детально изучил с подчиненными каждый элемент действий летчика, от взлета до посадки.

Когда «иды» подошли к цели, на горизонте появилась большая группа вражеских истребителей. Имея численное превосходство, противник любой ценой хотел прорваться к штурмовикам, но шестерка «яков», возглавляемая капитаном Степаненко, прочно удерживала инициативу в своих руках.

В самый разгар воздушного боя пара истребителей противника выделилась из группы и решила прорваться к «илам» со стороны солнца, полагая, что наши летчики не заметят их. Однако Степаненко быстро разгадал замысел врага и со своим ведомым бросился наперехват фашистам. Гитлеровские летчики, заметив, что их преследуют, начали маневрировать, выискивая [427] момент для атаки. Степаненко неотступно следовал за «мессерами», чтоб ударить точно, расчетливо, наверняка.

Увлекшись маневром, гитлеровские асы отошли друг от друга на опасную дистанцию.

Воспользовавшись ошибкой врага, Степаненко разогнал скорость. Но в это время фашист в каком-то акробатическом броске сделал переворот и оказался в хвосте ведомого Степаненко.

Мгновение — и он мог бы расстрелять гвардейца. Однако наш летчик был начеку. Четкий переворот через крыло, и осиное тело «мессера» в прицеле. Длинная очередь из пушки и пулеметов — и, оставляя шлейф черного дыма, вражеский истребитель падает на землю.

Это была 26-я победа, одержанная летчиком во фронтовом небе. Но впереди предстояли новые бои и сражения.

Победный 1945 год Иван Степаненко встретил майором. К его наградам прибавились новые ордена и медали. О летчиках эскадрильи шла добрая слава, как о мастерах атак и прицельного огня, и основная заслуга в этом принадлежала опытному методисту, отважному командиру Ивану Степаненко.

15 марта 1945 года командующий 2-м Прибалтийским фронтом подписал представление на присвоение майору Степаненко Ивану Никифоровичу звания дважды Героя Советского Союза. В этом представлении, в частности, были такие строки: «...является лучшим летчиком, летающим в любых условиях, хорошим командиром эскадрильи, отличным организатором. За период командования эскадрильей с 21 ноября 1943 года на 2-м Прибалтийском фронте эскадрилья произвела 893 боевых вылета, участвовала в 50 воздушных боях, в которых сбила 40 самолетов противника».

Всего за годы Великой Отечественной войны Иван Никифорович Степаненко совершил 395 боевых вылетов и сбил лично 33 вражеских самолета.

В августе 1945 года коммунист Степаненко был удостоен второй медали «Золотая Звезда».

...В Нехайках, на родине героя, в тенистом парке против школы, в которой когда-то учился Степаненко, возвышается бронзовый бюст прославленного летчика, дважды Героя Советского Союза.

Когда Иван Никифорович приезжает в родные края, он в окружении своих земляков подолгу рассказывает им не только о своих делах и подвигах в минувшей войне, но и о том ратном труде, который выпал на его долю в послевоенные годы. И те, [428] кто встречается с боевым генералом, заслуженным военным летчиком СССР И. Н. Степаненко, с гордостью смотрят на этого летать рожденного человека.

И теперь, увидев в небе Полтавщины инверсионный след, оставленный сверхзвуковым самолетом, земляки летчика-героя долго не отрывают взгляда от голубого небосвода, им думается, что за штурвалом этой краснозвездной машины их крылатый витязь Иван Никифорович Степаненко.

Огненные строки

СТЕПАНИЩЕВ МИХАИЛ ТИХОНОВИЧ

Михаил Тихонович Степанищев родился в 1917 году в деревне Первое Колесово Задонского района Липецкой области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года. В 1938 году был принят в летную школу.

В годы Великой Отечественной войны сражался в небе Москвы, Сталинграда, над горами Кавказа, на Украине, в Крыму, Белоруссии, Литве, в Германии. Начав войну рядовым бойцом, закончил ее в звании гвардии майора. Всего за период войны совершил 234 боевых вылета, из них более 150 раз ведущим.

26 октября 1944 года М. Т. Степанищеву присвоено звание Героя Советского Союза. 29 июня 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В сентябре 1946 года смерть оборвала жизнь прославленного летчика.

Было это перед октябрьским праздником в сорок четвертом году. Полк артиллеристов получил пополнение в тылу и собирался снова на фронт. Бойцы сидели в полуразрушенном помещении, кое-как приспособленном под клуб, слушали политинформацию. Здесь же на столе лежала стопка листовок, принесенных из политотдела дивизии.

— Разрешите взглянуть, товарищ капитан, авось землячок найдется, — обратился к парторгу старшина, усатый кубанец.

Не успели разойтись листовки по рядам, как послышался радостный голос:

— Ребята! Да это же наш летчик!..

На листовке был помещен портрет летчика Михаила Степанищева, над портретом «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, лавровая ветвь в уголочке, остальное — краткий рассказ о подвигах воина в боях с фашистами.

Артиллеристы считали Михаила Степанищева своим летчиком с весны сорок третьего года, когда воевали в кубанских плавнях. Там шли изнурительные позиционные бои. В то время все наши попытки прорвать так называемую «Голубую линию» терпели неудачу, и фашисты трубили, будто она неприступна.

Весенний паводок поднял кубанские воды, выплеснул их далеко из берегов, превратив бескрайние камышовые заросли в непроходимые болота. Около болот враги поставили ряды колючей проволоки и устроили минные поля. Самый крошечный островок — крепость, в лоб не возьмешь. И обойти невозможно. Одна надежда на авиацию.

Летчики старались на совесть. В небе то и дело вспыхивали ожесточенные воздушные бои. Над головами стремительно проносились косяки штурмовиков, и тогда торжествующая пехота и артиллеристы били по вражеским позициям во всю мочь, [431] стремились выкурить гитлеровцев из укрытий и подставить их под бомбы, пушки и пулеметы «илов».

Солнечным весенним утром группа штурмовиков завертела очередную карусель над ближними гитлеровскими укреплениями. Гремели взрывы, воздух вспарывали пушечные и пулеметные очереди.

Артиллеристы получили приказ прекратить огонь, чтобы не поразить ненароком свои самолеты, деловито сновавшие у самой земли. Бойцы из укрытий наблюдали за небом. На их глазах четверка «мессершмиттов» подкралась к «ильюшиным». Казалось, не миновать беды. Но штурмовики сократили дистанции, круг стал плотным, непроницаемым. Воздушные стрелки вели огонь. Когда же один из «мессеров», несмотря на завесу огня, приблизился к «илам», малиновая трасса молниеносно впилась ему в брюхо, и он дымной кометой перечеркнул небо наискосок.

Почти в это же время один из «илов» выпал из вертящегося кольца и, быстро теряя высоту, потянул в тыл. За ним погнался «мессершмитт», но, натолкнувшись на стену заградительного огня наземных подразделений, нырнул в плавни и даже не взорвался. А наш летчик приземлил свой самолет на тоненькой жилке шоссейной дороги, чудом уцелевшей на небольшом участке. Машина, клюнув слегка, замерла у самого края глубокой воронки.

— Старший лейтенант Степанищев, — представился командир экипажа подошедшему артиллерийскому офицеру, чья батарея стояла неподалеку от дороги. — Прошу проводить меня в штаб. Телефон у вас поблизости найдется? В свой полк позвонить.

Вечером этого же дня экипаж уехал к своим. Подраненный «ил» уволокли тягачом.

Всего день гостили Степанищев и его воздушный стрелок у артиллеристов. Они отлеживались в ржавой жиже во время минометного обстрела. Стояли на хлипких кочках в одной цепи с солдатами, женщинами и подростками из ближайшей станицы, добровольно вызвавшимися помочь артиллеристам доставить снаряды к батарее. Снаряды бережно передавали из рук в руки (иного способа доставки в плавнях не существовало). Вместе с пушкарями летчики дружно налегали под обстрелом на колеса орудий, когда понадобилось срочно сменить огневую позицию.

— Нельзя сказать, братишки, что вам здесь весело и уютно. Сверху плавни поприветливей, — сказал Степанищев на прощание. — Считайте [432] нас своими должниками. Разрешите напоследок хоть разок пальнуть из пушки по фашистам, душу отвести. Через несколько дней, когда в небе над плавнями пронесся «горбунок», приветливо покачивая крыльями, на земле заулыбались:

— Гляди-ка! Наш опять полетел...

Завершились бои на Кубани, исчез с горизонта артиллеристов и Михаил Степанищев. А теперь вот объявился снова. Листовка сообщала, что штурман гвардейского штурмового авиационного полка капитан Степанищев Михаил Тихонович проявил доблесть и геройство в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. 127 раз вылетал он на своем штурмовике громить железнодорожные эшелоны с боевой техникой и боеприпасами, танковые и автомобильные колонны, артиллерийские и минометные огневые позиции, различные склады и скопления живой силы.

Артиллеристы сердечно поздравили своего друга с высокой наградой, пожелали ему заслужить вторую «Золотую Звезду», не подозревая, что пожелание окажется пророческим. Но об этом они узнали уже после войны.

Завидна боевая судьба Михаила Степанищева. Он воевал в небе Москвы и Сталинграда, над Кавказом и Кубанью, Украиной и Крымом, Белоруссией, Прибалтикой и над Берлином.

Сельский паренек из Задонья Липецкой области, Михаил Степанищев пришел в военную авиационную школу двадцати одного года от роду. Он принес с собой запахи степного ковыля и страстную влюбленность в бездонное небо. Товарищи ценили его за скромность, честность, неуемную жажду познания, природную склонность к анализу.

Как-то после выполнения очередного боевого задания Михаил выскочил из кабины самолета сердитый. Крикнул технику, ругавшему фашистов за пробоины в теле машины:

— Будет тебе считать дырки! Залепляй их, да поживее! Жадно отхлебнув воды из фляжки, спросил спокойнее:

— Как ты думаешь, если пару полусоток подвесить под консоли, машина потянет? Техник удивился:

— С чего бы это вас, товарищ командир, на рационализацию потянуло? Нужен точный инженерный расчет. Тут не только вес, а и увеличение лобового сопротивления надо учитывать. Особенно на взлете.

— Ну и рассчитывай, бесова душа. Сколько воюем — давно пора инженером стать. Понимаешь, бронепоезд ускользнул. [433] Из-под самого носа. На обратном курсе заметил его. Лечу гол как сокол, ни одной бомбочки, ни единого снаряда. А он, гад, выползает, точно змея из-под колоды.

— Подумать надо, — сказал техник, — может, и потянет.

Идея увеличения бомбовой нагрузки на штурмовике овладела и летчиками и авиационными специалистами полка. А тут еще командир майор Семенов Василий Стефанович подзадорил:

— Кое-где уже поднимают на целую треть больше. Да еще эрэсы приспособили.

На целую треть! Это значит, на подмогу наземным войскам можно будет послать, скажем, одновременно не три, а по существу четыре эскадрильи при одном и том же количестве самолетов. К тому же ИЛ-2, который за его мощную броневую защиту фронтовики прозвали летающим танком, станет еще и крылатой «катюшей».

Долго колдовали Степанищев и его товарищи у машин. Прикидывали так и эдак. Радовались: вроде что-то получается.

Степанищев одним из первых поднялся в воздух с шестьюстами килограммами бомб вместо расчетных четырехсот. Под плоскостями штурмовика грозно щетинились восемь реактивных снарядов. Все это нисколько не отразилось на боекомплекте пушечных снарядов и патронов.

Правда, прибавилось работы подразделениям аэродромного обслуживания — потребовалась более плотная взлетная полоса. Зато утяжеленная эскадрилья в первый же вылет с двух заходов разбомбила полевые инженерные сооружения врага, которые не поддавались прежним кассетным фугаскам меньшего калибра.

Увеличение калибра бомб и веса полезной нагрузки, использование реактивных снарядов для поражения наземных целей с воздуха расширяли боевые возможности штурмовиков. Они стали летать глубже в тыл врага, атаковать объекты, считавшиеся прежде неуязвимыми для этого рода боевых самолетов, наносить все более существенный урон противнику.

Естественно, это вынудило гитлеровское командование принимать ответные меры. Все больше истребительной авиации и зенитной артиллерии отвлекалось на усиление противовоздушной обороны объектов, оказавшихся в активной зоне действия советских штурмовиков.

Каким должен быть противозенитный маневр в глубине обороны противника? Как лучше согласовать действия штурмовиков [434] с действиями истребителей сопровождения над глубинными целями до и после штурмовых ударов? Эти и другие серьезные проблемы встали сразу же, как только были освоены полеты с новой бомбовой нагрузкой. Изменялись материальные средства ведения боя, изменялась и его тактика. В сложном процессе обновления непосредственно и самым активным образом участвовали воздушные бойцы, Степанищев и его товарищи.

Наступила весна сорок четвертого. Проливные дожди затруднили полеты. Самолеты застревали на рулежных дорожках. Приходилось использовать гусеничные тягачи, чтобы отбуксировать их на взлетную полосу. Разбухшая одежда сковывала движения. И тем не менее каждый день два-три боевых вылета.

В деревянных домиках, укрытых в рощице, не снимая меховых курток и унтов, отдыхают уставшие летчики. Но вот в репродукторах раздаются мелодичные позывные Москвы: «Широка страна моя родная...» И все немедленно вскакивают. Раньте от этой мелодии сжималось сердце, а теперь, когда идет великое наступление, она стала предвестницей радости.

— Что взяли, ребята? Опять котел?

Настроение у всех чудесное, боевое. Кажется, так бы и летал, не приземляясь.

Полк участвовал в разгроме гитлеровских дивизий, окруженных на Правобережной Украине. Михаил Степанищев с товарищами часто прорывался в тылы врага, выискивая его резервы, громил танковые и мотопехотные колонны фашистов на внешнем и внутреннем кольце котла, наносил сокрушительные удары по артиллерийским позициям и контратакующим боевым порядкам врага, крушил долговременные огневые сооружения.

Как правило, штурмовики уходили на задание с большим эскортом истребителей. Это облегчало боевую работу. Однако фашисты перенасыщали свою оборону мощными зенитными средствами, создавая невиданные ранее плотности заградительного огня. Приходилось чаще маневрировать по курсу и высоте.

Утром, чуть забрезжил рассвет, Степанищева вызвал командир полка. В блиндаже сидел подполковник из штаба стрелкового соединения.

— Садись, Михаил. Обстановка такая. Противник встречными клиньями пытается пробить кольцо окружения, — без предисловия начал командир полка. — На вершине каждого клина — крепкие танковые кулаки. Их прикрывают истребители. [435] Тебе с двумя группами штурмовиков необходимо прорваться сквозь зенитный заслон, выйти на танки, наступающие с запада в квадрате... и уничтожить. Вылет через двадцать минут.

Командир полка положил руку на плечо Степанищева и продолжал:

— Задание серьезное, Миша, Пробиться лучше на стыке. Не увлекайся. Береги людей. Но помни: очень тяжело там, внизу.

Штурмовики летели уступом вправо. Радиостанция наведения выдала пеленг. С вечера дождь перестал, видимость хорошая. Впереди небольшая возвышенность с жиденькой полуобгоревшей рощицей. Маскировка не ахти какая, но все же.

Штурмовики идут с резким снижением, делают разворрт на 60 градусов, проносятся над своим передним краем и со стороны солнца обходят ближайшие позиции зенитной артиллерии врага, которые в этот момент молчат под огнем наших «катюш». Но вот с земли несутся развернутые огненные конусы — бьют трассирующими счетверенные пулеметные установки и малокалиберные пушечные автоматы. Кажется, фашисты хотят накинуть на машины огненную сеть.

— Всем делать, как я! — командует Степанищев и выполняет «змейку» — испытанный противозенитный маневр. Далее следует доворот на 10 — 15 градусов. Штурмовики то и дело меняют высоту, не позволяя вражеским зенитчикам пристреляться.

Внизу украинские поля, кое-где изрезанные балками, на дне которых еще белеют узенькие полоски снега. А вот и вражеские танки. Они, как скорпионы, прячутся по щелям рельефа, ожидая своего часа. Степанищев отдает ручку от себя. Его самолет послушно переходит в пике. За ним следует вся группа.

— Внимание! Справа «мессершмитты».

—  «Мессеров» беру на себя, — входит в радиосвязь командир группы истребителей сопровождения.

Завязывается воздушный бой.

Штурмовики снова пикируют на серо-зеленые коробки. Молниями сверкают эрэсы. В гуще боевых порядков врага бушует огненная буря. «Илы» переходят на бреющий полет и расстреливают из пушек и пулеметов бегущую в панике пехоту...

Уже сделано семь заходов. При развороте на восьмой Михаил не заметил, что на него ястребом устремился «мессершмитт». [436]

— Берегись, командир! — успел крикнуть воздушный стрелок и замолчал.

Степанищев оглянулся и сразу бросил самолет на крыло влево. Вовремя! Пушечные трассы прошли справа совсем рядом. Затем между самолетом Михаила и «мессером» неожиданно возник силуэт. Фашист не успел отвернуть и врезался в крыло «ила», поспешившего на выручку командиру.

Холодный пот выступил на лбу Степанищева. В груди защемило.

— Прощай, друг, — промолвил он. — Спасибо тебе.

Пехотинцы, которым хорошо помогли летчики, горячо благодарили их. «Илы» уничтожили больше двух десятков танков и бронемашин. На поле боя осталось не менее батальона пехоты. Контакта между клиньями не получилось.

В апреле гитлеровцев зажали в Крыму. Они кричали на весь мир, что никакая сила не способна взломать их мощную оборону на Перекопском перешейке.

—  «Голубую линию» раздолбали, справимся и с серо-буро-малиновой, — уверенно говорил Михаил, перелетая на юг, куда после разгрома немцев на Правобережье Украины переправлялся весь полк.

Когда установилась погода, летчики забыли про отдых. В один из дней Михаил ушел в полет с особым настроением. Накануне вечером начальник политотдела вручил ему партийный билет. В тот памятный день с утра до ночи в воздух летели глыбы гранита, тучи щебня, осколки бетона, корежился и плавился металл.

Славно воевал за родную землю рядовой боец партии авиационный командир Михаил Степанищев. Он был там, где было жарче всего. Смерть ходила за ним по пятам каждый час, каждую минуту, но боялась его.

Неизвестно, получил ли Михаил то письмо, в котором артиллеристы в октябре сорок четвертого душевно поздравили его с высоким званием Героя. В архивах такого документа нет. Но там есть другое убедительное, хотя и косвенное свидетельство того, что их наказ он выполнил с честью.

Читаем сухие, лаконичные записи документов. Их много. Вот только малая толика, взятая из боевых донесений зимы 1945 года.

«14 января. Командуя группой, Степаншцев произвел сильный бомбардировочно-штурмовой удар по артиллерии и танкам [437] противника в районе Вилляйкемен. С высоты 400 метров, снижаясь до 50 метров, он сделал восемь заходов. В результате было уничтожено до десятка танков и три самоходных орудия и вызвано два сильных пожара».

«16 января. Группа штурмовиков под командованием майора Степанищева нанесла удар по артиллерии, танкам и живой силе противника в районе Бруттен, Скяшупен. Снижаясь до 150 метров, группа семью заходами уничтожила две минометные батареи, несколько автомашин с грузом и боеприпасами и до роты солдат и офицеров противника».

«18 января. Степанищев, сопровождая наши наступавшие части, произвел со своей группой штурмовиков в районе целей 16 боевых заходов и уничтожил много танков и орудий полевой артиллерии, взорвал склад боеприпасов...»

«7 апреля. Степанищев четыре раза водил группу штурмовиков на уничтожение живой силы и артиллерии противника, действовавших на южной окраине Кенигсберга. Несмотря на сильное противодействие вражеской зенитной артиллерии, группа Степанищева смелыми и решительными действиями уничтожила несколько артиллерийских орудий и взорвала три крупных склада с боеприпасами».

С понятной гордостью мы, артиллеристы, прочитали скромную заметку, опубликованную в январе сорок пятого года в газете «Красная звезда». Она сообщала, что Герой Советского Союза майор Степанищев активно участвует в широком авиационном наступлении на врага в Восточной Пруссии. Возглавляемая им группа штурмовиков нанесла удар по скоплению «пантер» и «королевских тигров», чем сорвала готовившуюся гитлеровцами контратаку.

Так артиллеристы получили еще одну весточку о «своем» летчике. А летом сорок пятого года, когда отгремела на Западе война, они узнали, что Михаилу Степанищеву вручена вторая медаль «Золотая Звезда». 234 боевых вылета совершил он на своем штурмовике. Многие десятки тонн металла обрушил на головы захватчиков, сдерживая их натиск, а затем сметая их с родной земли и, наконец, довершая разгром фашистского зверя в его логове. С первого дня он верил в окончательную победу, дрался за нее. И этот долгожданный день Победы наступил в мае 1945 года.

А потом пришел «звездный» день мужественного воздушного бойца. Ярко светит жаркое летнее солнце. Полк штурмовиков застыл на рулежной дорожке. Развевается гвардейское знамя. Объявляется Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении [438] Михаила Тихоновича Степанищева второй медалью «Золотая Звезда».

Под бурные аплодисменты однополчан мужественный летчик, печатая шаг, подходит к командующему. Тот прикрепляет ему на грудь вторую «Золотую Звезду».

— Служу Советскому Союзу! — торжественно раздается над аэродромом.

Минули годы. Пришло к жизни и активной деятельности новое поколение людей. С гордостью читает молодежь огненные строки биографий тех, кто боролся за свободу и независимость Родины, за их счастье, за счастье грядущих поколений.

Буревестник

СТЕПАНЯН НЕЛЬСОН ГЕОРГИЕВИЧ

Нельсон Георгиевич Степанян родился в 1913 году в городе Шуша Азербайджанской ССР. По национальности армянин. Член КПСС с 1932 года. В Советской Армии с 1941 года.

В годы Великой Отечественной войны, будучи командиром звена, эскадрильи, а затем штурманом авиаполка, уничтожил лично и в группе 53 различных судна противника.

23 октября 1942 года П. Г. Степаняну присвоено звание Героя Советского Союза. В декабре 1944 года, выполняя важное боевое задание, он погиб. 6 марта 1945 года подполковник Н. Г. Степанян посмертно удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами.

23 июня 1941 года Нельсон Степанян писал родным: «Пока в груди моей бьется сердце, мой священный долг — защищать до последней капли крови дорогую Родину, наш прекрасный советский народ, наши цветущие города и села. Мое место — в первых рядах защитников Отчизны».

Нельсон Степанян выполнил свой долг: он всегда был в первых рядах защитников Родины.

Лето 1941 года. Ожесточенные бои в районе Одессы. В составе группы штурмовиков Степанян вылетел на боевое задание. Самолеты на малой высоте подходили к линии фронта, когда Степанян увидел конницу противника, лавиной приближавшуюся к переднему драю обороны наших войск. Мгновенно оценив обстановку, он направил свой самолет навстречу коннице. Вслед за ним полетели товарищи.

Обезумевшие лошади шарахались, падали, сбрасывая всадников. Когда группа штурмовиков развернулась и снова зашла на кавалерию, летчики увидели, что лошади были без седоков: некоторые сброшены, остальные спрыгнули сами. Штурмовики сделали несколько заходов, направляя движение огромного табуна в сторону советских частей. Вскоре наши бойцы ловили и успокаивали взмыленных лошадей. Убедившись, что подарок попал в надежные руки, летчики развернули самолеты в сторону своего аэродрома: горючее было на исходе. Задание выполнено, наступление противника сорвано.

Уже в первых боевых вылетах младший лейтенант Степанян проявлял храбрость и мастерство. Сказывалась подготовка, полученная до войны. Недаром на курсах высшего пилотажа он считался одним из лучших инструкторов. Он много работал, [441] подолгу засиживался по вечерам над учебниками, стараясь лучше изучить самолет.

Нельсон любил свою трудную, полную опасностей и тревог профессию. Хорошее знание техники, особенностей своего самолета, выдержка и хладнокровие не раз помогали ему в сложной обстановке.

За год до начала войны с ним произошел такой случай. На одноместном самолете Степанян на небольшой высоте летел над городом. Внизу мелькали разноцветные крыши домов, зеленели деревья, видны были люди на тротуарах. Солнце ярко освещало улицы, и от этого они казались еще наряднее и веселее.

Внезапно все изменилось. Сначала Степанян не понял, что произошло. Он услышал несколько громких выхлопов, а потом вдруг наступила странная, гнетущая тишина.

«Отказал мотор, — понял Степанян. — Что делать? Посадить самолет некуда, повсюду дома. Прыгать с парашютом?» Да, по инструкции он обязан прыгать. Но это по инструкции... Он спасется, а неуправляемый самолет упадет на залитый солнцем город, на дома, на людей...

Нет, прыгать нельзя!

Секунда, вторая... Крыши домов все ближе. Самолет снижается. Степанян знал: секунда промедления, неверное движение — и гибель неминуема. Нужно было немедленно принимать решение, одно-единственное, самое правильное в данной обстановке. Посадить самолет. Но куда? В городе нет для этого подходящей площадки. Значит, нужно тянуть, лететь как можно дальше, И это не на планере, а на тяжелом самолете, который все больше и больше теряет высоту. Неотвратимо приближалась развязка...

Но недаром Степанян так тщательно изучал летные данные своего самолета. Неуловимыми, осторожными движениями педалей и ручки держит он теряющую высоту машину. Все ближе окраина города. Колеса уже почти касаются крыш. Впереди высокое здание. Рывок ручкой — и послушная машина, как будто натолкнувшись на невидимое препятствие, взмыла вверх, перелетела через здание и пошла к земле. В последнее мгновение Степанян успел выровнять самолет, и он, подпрыгивая, побежал по вспаханному полю...

Случаев, когда судьбу решали секунды, в летной жизни Степаняна было много. Число их неизмеримо увеличилось в годы войны. Его выручали бесстрашие, выдержка и мастерство. [442]

...Несмотря на огромные потери, противник продолжал наступление. Ночи стали светлыми от пожаров, а днем багровое солнце проглядывало сквозь дым тусклым шаром. Горели дома и склады, горела на полях неубранная пшеница, роняя тяжелые зерна. Но с каждым днем росло сопротивление врагу. Степанян стремился увеличить свой боевой счет. Смелыми, неожиданными ударами штурмовики уничтожали танки и автомашины, артиллерию и живую силу противника.

В начале сентября 1941 года Нельсон был ранен. Пришлось полежать в госпитале, затем его направили в Прибалтику.

На аэродроме недалеко от Ленинграда он неожиданно встретил старого друга Михаила Клименко, с которым вместе учился на курсах. Тот быстро шел к штабу и лицом к лицу столкнулся со Степаняном. Изумленно округлив глаза, он хлопнул его по плечу и воскликнул: «Нельсон, ты ли это? Как с того света явился!»

Степанян действительно выглядел еще неважно. Но радостная улыбка сразу сделала его снова похожим на прежнего Нельсона. Близкие знали его любимую шутку. Он часто говорил жене перед полетами:

— Если полеты вдруг прекратились и не слышно звука моторов, ты не волнуйся. Это не значит, что я уже разбился. Уже не могу быть долго без людей, поэтому прекращаю полеты. Прислушайся хорошенько, и ты услышишь мой смех. Ведь от нашего дома до аэродрома всего несколько километров!

Смеялся Степанян заразительно, весь отдаваясь веселой, остроумной шутке. Душевность и доброта удивительно сочетались у него с требовательностью, принципиальностью. Летчики знали это и очень любили своего инструктора.

Клименко восторженно смотрел на Степаняна и видел, что война наложила на этого всегда веселого молодого человека свой отпечаток: обозначились морщины около губ, что-то новое появилось в больших, всегда ласковых глазах, взгляд их стал жестче, сосредоточеннее.

— Нельсон, а ты, друг, здорово изменился, — проговорил он.

— Изменился, Миша, — ответил тот. — Злой стал, ух какой злой! Еле дождался, когда из госпиталя выпишут. Скорее бы в самолет!

Вся воздушная армия знала Нельсона. Летчики восхищались его мастерством, дерзкими ударами по врагу. [443] В каждом вылете Степанян старался применить что-то новое, обнаружить слабые стороны противника и использовать их.

Однажды он повел группу на штурмовку вражеского аэродрома. На малой высоте группа подошла к цели. Налет был настолько неожиданным, что зенитная артиллерия противника не успела открыть огонь. Штурмовики сбросили бомбы и стали уходить от аэродрома. Но тут Степанян увидел, что несколько вражеских самолетов остались неповрежденными. Возвращаться назад и нанести по ним удар было рискованно: ожили молчавшие до того орудия зенитчиков.

И все-таки Степанян решил рискнуть. Отвернув от своей группы, он направил самолет назад. Подходя к аэродрому, выпустил шасси. Зенитная артиллерия прекратила огонь, думая, что советский самолет добровольно садится на их аэродром. Бее ближе стоянки, на которых яркими кострами горят вражеские бомбардировщики. Около них суетятся фашисты, стремясь погасить огонь. Чуть подальше несколько неповрежденных самолетов.

Все ниже опускается советский штурмовик. Но вдруг вместо посадки Степанян дал газ, убрал шасси и сбросил бомбы. Он с радостью увидел, как один за другим вспыхнули три фашистских самолета, уцелевших при первом налете. Теперь домой! Дымные шапки разрывов окружили его самолет. Разъяренные гитлеровцы, дважды обманутые Степаняном, старались во что бы то ни стало сбить смельчака, но было уже поздно — штурмовик ушел невредимым, если не считать нескольких пробоин.

Но пробоины — дело привычное. Техники научились заделывать их так быстро, что к утру самолет был готов к вылету.

После удачного вылета Степанян становился прежним весельчаком, шутил с товарищами, рассказывал смешные истории.

Секретарь партийного бюро Нельсон Степанян был душой коллектива. К нему часто приходили летчики за помощью, за советом, просто поговорить со своим партийным вожаком. Живой и энергичный, он не терпел праздности и лени. И даже в минуты положенного отдыха говорил:

— Сейчас не время отдыхать. Если не летаем, нужно готовить себя к следующему полету.

При каждом удобном случае он старался передать летчикам свой опыт. Занятия, проводимые им, всегда носили творческий [444] характер. Степанян не навязывал своего мнения слушателям. Ему нравилось, когда молодой летчик спорил с ним, доказывал преимущества своего тактического приема. Правда, чаще всего оказывалось, что прав Степанян, но уже само стремление к новому, творческому было полезным. Он воспитывал у подчиненных уверенность в своих силах, бесстрашие и волю к победе и сам был для них примером.

...День стоял прекрасный. По высокому, голубоватому небу плыли легкие облака. Порой они закрывали солнце, но от этого не становилось темнее. Яркие лучи пронизывали сначала край облака, и оно розовело, потом наливалось светом. Проходило несколько секунд, и ослепительной вспышкой опять ударял в глаза солнечный свет.

На высоте ветер был сильным. Облака одно за другим уходили к горизонту, сливаясь там в узкую сероватую полоску. Движение их чем-то раздражало Степаняна. «Попали в струю», — усмехнувшись про себя, подумал он, вспоминая распространенную среди летчиков шутку. Так что же — он тоже мечтает «попасть в струю», отдаться воле случая, жить тихо, безмятежно, без волнений, без борьбы... Нет! И в мирное время он не шел на такое, а сейчас, когда идет война, нельзя мириться ни с какой расхлябанностью. А ведь в полку появились любители послаблений. Не раз он слышал слова, что сейчас не до занятий и уставов. Нужно поговорить с коммунистами, решил Степанян.

Он сумел вызвать людей на разговор. Коммунисты откровенно высказывали свои мысли, оценивали сложившуюся обстановку, вносили предложения по укреплению дисциплины. И Степанян почувствовал, что коммунисты помогут устранить недочеты, укрепить дисциплину.

— Дисциплина и боевая выучка — две составные части успеха, — сказал Степанян на собрании.

Некоторые летчики, добившись первых успехов в боевых вылетах, решили, что им уже нечему учиться. Получалось подчас, что молодые летчики с большим желанием старались изучать боевой опыт, а их воспитатели, которые должны были подавать пример, относились к учебе на земле с прохладцей. Мол, умение само придет в бою.

Нельсон решительно выступил против таких настроений. На занятиях, во время подготовки к полетам он внушал подчиненным, что тот, кто ничего нового не узнал сегодня, начнет отставать уже завтра, личным примером показывал, как нужно подходить к решению каждой задачи, изыскивать новые,

445

более совершенные тактические приемы, изучать технику свою и противника, чтобы полнее использовать возможности и самолета, и наземных средств обеспечения полетов.

Одинаково требовательно относился командир как к рядовым летчикам, так и к их воспитателям. Никому не делал скидок. Наоборот, он требовал, чтобы командиры звеньев готовились более детально — ведь это их обязанность помогать подчиненным.

Степаняна настораживала обособленность отдельных летчиков, которые считали, что их дело — бой. Отлетал и ушел. Интересы коллектива как будто их не касались. Он рассказал о таких летчиках на партийном собрании.

— Среди летчиков не должно быть таких. Умеешь воевать — научи других, молодых, как тебя учили в свое время, — говорил Степанян.

Коммунисты поддержали его. Стали часто проводить совместные занятия специалистов наземных служб и летного состава. Это помогло обстоятельно знакомиться с работой каждого, выявлять и устранять недостатки, обобщать и распространять боевой опыт.

При полетах ночью на новых самолетах некоторые летчики испытывали трудности при посадке. Командир Степанян пришел на помощь. При малейшей ошибке или неточности он прежде всего искал ее причину. Ни одного нарушения не оставлял неразобранным. После объяснений на земле часто рам поднимался в воздух и показывал, как нужно садиться.

Степанян терпеливо учил на примере передовых, лучших летчиков, как нужно действовать при посадке. И добился успеха — ив бою и при посадках в сложных условиях ошибок стало меньше, да и потери уменьшились, повысилось летное мастерство.

После одного из полетов летчики прозвали Степаняна «Буревестником». Было это так. Стоял хмурый дождливый день. Огромные грозовые тучи перекатывались по небу, опускаясь до самой земли. Наполненный холодной влажностью ветер пронизывал насквозь. Темными тенями мелькали около самолетов техники. Нельсон должен был вылетать на задание.

— Неужто полетит в такую погоду? — переговаривались техники.

— Полетит? Да он в любую погоду полетит! Ты смотри, чтобы самолет был в готовности: что-что, а непорядка он не любит...

Их разговор прервал Нельсон. [446]

— Здравствуйте, орлы! — весело приветствовал он техников. — С хорошей погодой вас!

Ответив на его приветствие, один из техников нерешительно спросил:

— Полетите, товарищ командир? Ведь погода-то нелетная?

— Полечу, товарищ сержант. А погода самая подходящая, только и летать в такую погоду!

Через несколько минут самолет командира стремительно пронесся над аэродромом и растворился в облаках.

Нельсон Степанян вылетел на боевое задание один. Он должен был нанести удар по вражеским транспортам, обнаруженным воздушной разведкой. Но сведения разведки поступили давно. За это время погода ухудшилась, а транспорты не стояли на месте, и найти их сейчас в тумане было почти невозможно. Командование не хотело рисковать и предложило Степаняну послать для штурмовки один экипаж.

— Задание будет выполнено, — коротко ответил Степанян и вылетел сам.

На малой высоте проносился самолет над поверхностью Финского залива. Пенистые верхушки волн снежными валами белели внизу. Мелькание волн утомляло: минуты тянулись медленно. Но Степанян уверенно направлял самолет в намеченное место. Недаром он считался не только отличным летчиком, но и первоклассным штурманом. В любую погоду он быстро определял местонахождение самолета, замечал малейшие изменения, происшедшие на местности, над которой ему приходилось пролетать раньше.

Сейчас было труднее. Только самый опытный и отважный летчик мог решиться на этот вылет. Ведь кроме умения самостоятельно отыскать цель требовалось огромное мастерство, чтобы пилотировать самолет при такой погоде с расчетом возвратиться на аэродром. Сколько мужества должен иметь летчик, ведя тяжелый одномоторный самолет над морем! Малейшая неисправность, отказ двигателя, не говоря уже о повреждениях машины в бою, — и гибель неминуема. Степанян любил жизнь, но сейчас не думал о ней. Стремление обнаружить транспорт противника заслонило в сознании все остальное.

Вот Степанян заметил впереди на воде расплывчатые силуэты кораблей. Транспорты! Наконец-то он нашел их! И летчик уверенно направил штурмовик на самый большой из них.

На прицеливание оставались секунды. Но ему хватило и их. Самолет стремительно пошел на сближение. [447]

Ясно видны солдаты противника, стоящие у борта. Взрывы зенитных снарядов тусклыми вспышками замелькали со всех сторон. Ближе, еще ближе... Главное — не спешить. Ведь стоит на мгновение раньше сбросить бомбы, и они упадут в воду, не причинив вреда транспорту. Уничтожить же врага нужно с первой атаки. Степанян видел, что вторично зайти не удастся — противник настороже, и одиночный самолет будет сбит прежде, чем подойдет к кораблям. Сжав руками штурвал, он ждал. Еще секунда... Пора!

И он сбросил сразу четыре бомбы. Корпус транспорта вздрогнул. Потом небольшой желтый язык пламени поднялся с палубы. Вдруг середина корабля вспучилась, окуталась тонкой пеленой дыма, а потом ослепительно яркий столб пламени разорвал тусклую серость пасмурного дня. Самолет подбросило, и Степанян с трудом выровнял его. Гигантская волна поднялась снизу. Мелькнула вздыбленная корма и исчезла под водой. Транспорта водоизмещением не менее 3000 тонн не стало.

Так стойко и умело, не щадя своих сил и самой жизни, сражался с врагом Нельсон Степанян.

Шел четвертый военный год. Утром 14 декабря 1944 года разведка обнаружила в районе Либавы скопление кораблей противника. Большая группа штурмовиков вылетела, чтобы нанести удар по врагу. Вел ее Герой Советского Союза подполковник Нельсон Степанян. При подходе к порту навстречу группе вылетели гитлеровские перехватчики. Истребители прикрытия вступили с ними в бой, штурмовики продолжали полет. Цель была уже видна, когда противник открыл сильный зенитный огонь. Разрывы вспыхивали со всех сторон. Группа продолжала полет. Ничто не остановило ее стремительного движения — ведь управляли машинами воспитанники Степаняна, который научил их стойкости. Бомбы упали точно. Шесть транспортов противника было потоплено. Штурмовики вернулись на свой аэродром. Но вернулись они без Степаняна. Этот бой был для него последним. Нельсон Степанян погиб смертью героя.

Второй медалью «Золотая Звезда» он был награжден посмертно.

В ноябре 1945 года неподалеку от Лиепаи небольшое рыболовецкое судно долго оставалось на месте: трал зацепился за что-то и освободить его никак не удавалось. Наконец трал подняли и увидели в нем часть фюзеляжа самолета. На место этой находки вызвали водолазов, и они подняли на поверхность штурмовик с останками летчика в кабине. [448] Открыли фонарь кабины и по имевшимся в кармане погибшего документам установили, что пилотировал машину известный советский летчик Нельсон Георгиевич Степанян.

Память об отважном летчике свято хранят в тех местах, где он воевал. Судостроители Клайпеды присвоили его имя большому рыболовному траулеру. Из рижского порта «Нельсон Степанян» отправляется в океан на промысел. В корабельном салоне его помещен большой портрет героя.

На огненных рубежах

СТОЛЯРОВ НИКОЛАЙ ГЕОРГИЕВИЧ

Николай Георгиевич Столяров родился в 1922 году в Казани в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года. В апреле 1941 года добровольно вступил в ряды Советской Армии. В том же году окончил ускоренные курсы Свердловской военной авиационной школы летчиков. В годы Великой Отечественной войны воевал на Калининском, Воронежском, Степном, 2-м Украинском и 1-м Украинском фронтах. Был командиром звена, эскадрильи, штурманом полка. Произвел 185 успешных боевых вылетов на штурмовку и бомбежку боевой техники и войск противника.

За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество, отвагу и геройство Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1944 года Н. Г. Столярову присвоено звание Героя Советского Союза. 27 июня 1945 года за новые боевые подвиги он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны Николай Георгиевич Столяров окончил Краснознаменную Военно-воздушную академию, а затем продолжал службу в ВВС.

С 1956 года подполковник Н. Г. Столяров находится в запасе, живет в Москве.

Стоял июль, жаркий и душный. Для командира эскадрильи старшего лейтенанта Столярова, будь это не середина лета в Прикарпатье, а даже глубокая осень где-нибудь на севере, жара не была бы слабее. Летать приходилось днем и ночью, да еще по нескольку раз. А к тому же новые бои всегда кажутся горячее прежних.

Столяров вышел из самолета и никак не мог освободиться от пережитого: в ушах — гром пушечных залпов, рев «ила», перед глазами — мчащиеся горящие и перевернутые бронированные машины. И небо в огне. Атака... Еще и еще... И таких четыре вылета подряд, до самых сумерек.

Комэска окружили летчики.

— Ну и день сегодня...

— День как день, обыкновенный — суббота, 15 июля 1944 года.

— И немцы обыкновенные?

— Озверели... Чем больше бьешь, тем злее становятся...

— Дали им прикурить...

— Ну, видел, как танки переворачиваются?

— А когда смотреть — зевнешь и с землей поцелуешься...

— Завтра опять, пожалуй, полезут.

— Посмотрим...

Разгоряченные боем, летчики шумно делились впечатлениями о боевом вылете, курили, наслаждаясь минутами отдыха. Они были очень молоды — кому перевалило за двадцать, а кому и нет. Одни с опытом, а другие только начинают войну. Смотрит на них комэск, и память уводит его к тому времени, когда в сводках Совинформбюро назывались Вязьма, Сталинград, Белгород... Тогда ему тоже было двадцать. [451]

Когда Николай Столяров получил пригнанный с заводского аэродрома ИЛ-2, он удивился совпадению: пошли с конвейера первые штурмовики, а он начал первые учебные полеты. Столяров спешил скорее закончить школу, надоедал начальству рапортами с просьбой отправить на фронт. И уже работая пилотом-инструктором, вырвался-таки в боевую часть.

Штурмовик называли летающим танком. Скорость, маневренность, броня, огонь восхищали молодого пилота. Особенно поражала живучесть. После иного боя десятки пробоин находили в стальном теле машины. Случалось возвращаться, как в песне поется, «на честном слове и на одном крыле». А взлетали с таких площадок, что на другом самолете ни за что бы не смогли.

После первых полетов на «иле» механик спрашивал:

— Какие замечания о работе техники, товарищ командир?

— Нет замечаний. Моторы работают, пушки стреляют... Кажется, пробоины есть... Подлатай.

Поставь механик вопрос несколько по-иному, Столяров, может, и сказал бы ему, что у него на душе, а тут уходил молча, не договаривая. Не чувствует од в руках летающего танка. Вот комэск, наверное, чувствует. А он — нет. Взлетает — хочется идти вверх, к облакам. Даже формула такая есть: «Хозяин высоты — хозяин боя». Так нет же, плети головокружительную карусель у самой земли. Бывает так тесно в небе — дыхание спирает. Глаз и так не успевает схватывать поле боя, а еще — огненная метель малокалиберных зениток и пулеметов. Только поспевай уворачиваться.

Боевые вылеты — один за другим. И каждый — школа для Николая Столярова. Он скоро убедился, что владеет боем тот, кто все видит и быстро действует. А быстрота и внезапность нередко заменяют число. Местность он должен знать как свои пять пальцев. Уметь разгадывать хитрости противника. Звериные повадки его узнал: не открывает огонь, молчит — это еще не значит, что его нет. Волков без зубов не бывает.

Раз на штурмовики напали «мессершмитты». Сперва они хотели взять внезапностью, но это им не удалось. Штурмовики держались плотно, и вражеские истребители не смогли расколоть строй. «Илы» смело приняли воздушный бой. Они все вернулись на свой аэродром, а «мессершмитты» своих недосчитались. Видать, вправду говорят: дружные чайки и ястреба забьют.

Однажды Столяров вернулся с боевого задания, а навстречу инженер:

— Как дела, летчик? [452]

— Нормально, товарищ инженер.

— Пушки стреляют?

— Стреляют!

— А бомбы как?

— Броню рвут.

Всегда спокойный, уравновешенный, на этот раз Столяров не удержался от восторга:

— Вот это оружие!

На самолет были поставлены пушки повышенного калибра, а против танков появились специальные бомбы. Еще раньше на борту занял боевой пост воздушный стрелок — подберись теперь к штурмовику сзади!

В этом полете Столяров подбил два танка, поджег две автомашины и бензоцистерну.

К лету 1943 года Николай Столяров имел уже несколько десятков боевых вылетов. В каждый новый полет он уходил с желанием нанести немецко-фашистским захватчикам как можно больший урон. Он подавлял вражеские огневые точки, уничтожал опорные пункты, наносил меткие удары по хваленым немецким «тиграм», «пантерам» и «фердинандам». Рос и боевой счет сбитых самолетов. И Столяров уже чувствовал в своих руках летающий танк.

Как-то на рассвете сквозь редеющий туман он увидел широкую голубую ленту. С песчаными отмелями, зелеными островами. Днепр! Он напомнил ему реку детства — родную Волгу.

От Ягодной Слободы, что на окраине Казани, дороги вели к ее берегам. Исходил и избегал эти красивейшие места босоногий мальчик. В одну сторону далеко-далеко, к самому горизонту, уходили луга, а по другую — манящее, как небо, полноводье реки. Сколько ни смотри — не наглядишься. Весной плывут ледяные эскадры на юг, а навстречу слепящей синеве летят птицы. Летом Николай любил слушать перекличку пароходов и смотреть, как купаются в реке облака. Рассветы над Волгой всегда волновали мальчишеское сердце. Солнце будто поднималось из воды, река становилась розовой, и в эти минуты солнечным казался весь мир.

18 весен встретил здесь Николай Столяров. Для него все начиналось отсюда, от отчего дома. Первая учительница, первые друзья, первая любовь. Здесь рождалась и мечта о небе.

Теперь, отстаивая в боях самый главный отчий дом — Советскую Родину, Николай Столяров отстаивает и свой дивный Приволжский край. Спокойно, мужественно, с чувством сыновнего [453] долга. И хоть молод годами, а хватке боевой могут позавидовать многие.

Вот он стоит среди своих пилотов. Снял шлемофон, подставил свежему ветру лицо. Волосы густые, темные. Под широкими бровями спокойные глаза. Взгляд прямой, добрый и чуточку застенчивый. От него отдавало какой-то простотой и той скрытой силой, которая вела его от одной боевой удачи к другой.

Сегодня Герой Советского Союза Николай Столяров, как всегда, привел группу без потерь. Опять благодарила пехота. Но самое главное — вражеская танковая дивизия, по которой и они наносили удар, так и не дошла до переднего края. Она была разгромлена прежде, чем могла сделать хоть один выстрел.

Столяров радовался боевой удаче вместе со своими летчиками. Но его все время не покидала мысль, что их ждут полеты не менее трудные. Буквально сейчас — ночью, утром, днем...

Обстановка была сложной. Вчера войска начали наступление на львовском направлении. А сегодня, начиная с полудня, авиация почти пять часов отражала контрудар сильного вражеского резерва в районе Золочева. Оборону противника наши войска прорвали на узком участке. Четыре — шесть километров. Еще раньше, летая на разведку, Столяров сам видел скопление вражеских войск у Колтува и Белого Камня. Теперь они угрожающе нависли оттуда. Ох и дел будет у матушки пехоты! Ну, а где пехота, там и штурмовики.

Столяров уточнил передний край по последним данным в штабе. Изучил местность, возможные цели, смотрел, как лучше зайти, если поведет группу к Белому Камню, Колтуву или опять к Золочеву, как сегодня. Этого же он требовал от летчиков своей эскадрильи.

Он думал о многом, но того, что случилось наутро, не мог даже предположить.

Через образовавшийся узкий «коридор» перед самым носом у немцев вводилась в сражение 3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко. А это до невероятности обострило обстановку, накалило ее. Противник еще более ожесточился. Немецко-фашистские войска остервенело бросались в атаки. Мобилизовали все силы, чтобы перекрыть дорогу, закрыть образовавшуюся в их обороне брешь.

И вот сюда ведет свою эскадрилью Николай Столяров. Внизу тугие волны перезревших хлебов, вывернутые с корнем пирамидальные тополя, сгоревшие хаты. Впереди горизонт заплыл клубящимся дымом и пылью. Там наши танки острым клином вонзались в трещину вражеской обороны. Противник буквально [454] под крылом — и справа, и слева. А танки двигались по одному маршруту. Дорога насквозь простреливалась.

Многое теперь зависело от летчиков-штурмовиков. Командир штурмового корпуса выдвинул свой командный пункт в самое узкое место «колтувского коридора» у деревни Нуще. Он хорошо видит противника и указывает летчикам цели, которые больше всего мешают движению танков.

Столяров быстро ориентируется на местности. С ходу пикирует на артиллерийские батареи врага. Самолет идет, как по ухабам. Снаряды рвутся справа и слева. Совсем рядом. Кажется, еще мгновение — и попадут в самолет. Он замечает, как огненные струи тянутся к нему откуда-то сбоку. Но внимание его приковано к вспышкам орудий, стреляющих по танкам, и он неудержимо идет к земле. Еще секунду... Вторую. Идет, чтобы точнее прицелиться и сбросить бомбы. Когда Столяров вышел из пикирования, орудие уже не стреляло.

Потом эскадрилья наносит удар из пушек. Столяров снова ведет свой штурмовик у самой земли.

Кажется, вот-вот врежется в откос, где засели гитлеровцы. Но нет, летчик отлично владеет «илом». Самолеты, штурмуя позиции врага, не дают ему подняться.

Третий заход... Четвертый... Пятый... Уже 20 минут эскадрилья на огненном рубеже, а Столяров заходит вновь и вновь, снижаясь все ниже и ниже. Стремительный бег земли утомляет глаза. Выручают безошибочный расчет, выдержка и хладнокровие. Летчики бьют по ожившим и новым огневым точкам, пехоте.

Еще заход... Еще. Нет, со своими пилотами он не оставит поле боя, ни .за что не уйдет, пока не придет смена.

Комэск доволен пилотами, которые хорошо его понимают, самолетом, который безукоризненно слушается его. Он уходит на аэродром, когда в воздухе, над полем боя, появляется новая группа штурмовиков.

Четыре-пять вылетов в день. И каждый — адское напряжение нервов. Вот Столяров снова приводит свою эскадрилью. Замелькали брустверы окопов, желтые воронки от снарядов и бомб, сгоревшие остовы танков и автомашин. Он не слышит железного урчания наших танков, но видит — они продолжают идти в тыл врага через узкий «колтувский коридор». Радостно бьется сердце. Прибавляется сил. Эскадрилья снова встает в боевой круг.

Гитлеровцы бросают в бой все новые и новые части. А советские танки идут! [455] Утром следующего дня вслед за 3-й гвардейской в прорыв пошла 4-я танковая армия. «Коридор» надежно оставался в руках советских войск.

Потом, спустя годы, военные историки запишут: «Ввод в сражение двух танковых армий в такой узкой полосе при одновременном отражении сильных контратак противника на флангах является единственным примером в истории Великой Отечественной войны. Он свидетельствует о высоком искусстве советских генералов и офицеров, об их железной воле, их умении добиваться поставленной цели в самой сложной обстановке».

Танки прорвались на запад. Комэск уже собрал летчиков.

— Из штаба сообщили: бродская группировка окружена. Где вероятнее всего будем наносить удар?

— У Белого Камня.

— Почему?

— Вы говорили, что там у немцев много живой силы и техники.

— Что может предпринять противник?

— Будет вырываться из мышеловки.

— То-то же. Давайте-ка раскроем карты.

Цели и задачи могут быть разные. Но Столяров приучал летчиков самостоятельно мыслить, оценивать обстановку, знать район боевых действий так, будто здесь вырос. Враг хитер, а чтобы его побеждать, надо быть хитрее его, знать больше и уметь лучше.

Летчики заметили — чем сложнее обстановка, тем решительнее их командир. В воздухе слово скажет — как узлом завяжет. И все ясно, только действуй. Иногда журил за излишний риск. Летчики удивлялись. Да и как же не удивляться: идет в самое пекло, а называет это — отводить удар ударом. Порой предупреждает: не везде сила — где умение, где терпение, а где смекалка.

На другой день, когда обе танковые армии уже находились во вражеском тылу, испортилась погода. Тучи плыли низко. Пошел дождь, туманом заволокло низины. Взлететь почти невозможно.

Глядя на необычную летом сумеречность неба, Столяров вспомнил полет, который никогда не забудет. Тогда было не лучше. Непогода приковала авиацию к аэродрому. А надо было лететь.

Случилось это во время Корсунь-Шевченковской операции. Немецко-фашистские войска рвались из окружения. Кругом белым-бело, сыплет снег, ветер крутит метели, кажется, небо смешалось [456] с землей. Вот и хотел противник использовать сложную метеорологическую обстановку и выскользнуть из кольца.

Командир полка внимательно посмотрел на Столярова, спросил:

— Сможешь пробиться?

— Все будет в порядке, — ответил командир звена.

Он надеялся на хорошее знание местности. И на погоду: исключена встреча с истребителями врага, а малая высота позволит внезапно появиться над целью.

И Столяров вылетел в паре с И. А. Антипиным. Косые снопы снежных зарядов вставали то там, то здесь. Внизу все сливалось в сплошную серую массу. Редко где просматривалась земля. Трудно вести ориентировку.

Скоро цель — вражеские танки. Напряжение растет. В воздухе прояснилось. Чутье подсказывает — где-то близко должна быть станция Киселевка. Но где она? Тревожные минуты и даже секунды кажутся вечностью. А земля бежит, как гигантский конвейер.

И вдруг мелькает станция. И вот уже видны танки. В мыслях одно — атака. Внезапность и решительность сделали свое дело. Штурмовики наносили удар за ударом до полного расхода боеприпасов. Врагу уйти не удалось.

На обратном пути погода стала еще хуже. Снег повалил еще сильнее. Видимость еще больше ухудшилась. Другие аэродромы и посадочные площадки совсем закрылись. А горючее на исходе. «Сможем ли вернуться домой?» — забеспокоились летчики. Но ведущий был следопытом. Он точно вышел на свой аэродром. И он и его ведомый благополучно приземлились. Позже в его боевой характеристике командир запишет:

«Тов. Столяров — замечательный летчик-штурмовик, проявляющий при каждом вылете мужество и героизм. Он наносит противнику огромный урон в живой силе и технике. Как самый опытный и бесстрашный летчик, каждый раз посылается на самые сложные и ответственные боевые задания».

Вспомнил Николай Столяров тот трудный полет и тут же сопоставил его с обстановкой, которая сложилась сейчас. Уж очень много схожего. Опять непогода. Опять враг окружен. Опять он будет хитрить, ловчить, а где и лезть напролом. Много схожего. Но только с той зимней поры выросло умение Николая Столярова побеждать врага: в проведенных боях у него не было потерь в людях и боевой технике.

И вот наконец вылет.

— Куда? [457]

— К Белому Камню.

У немцев оставалась последняя надежда вырваться из котла. И бои приняли здесь особо ожесточенный характер. У Белого Камня действовали бомбардировщики, истребители и штурмовики. Столяров со своей эскадрильей опять сеял страх, панику и смятение в стане врага. Воодушевлял свою пехоту, огнем прокладывал ей путь. На третьи сутки сопротивление врага было сломлено.

— Какой сегодня день? — спрашивали летчики, смахивая пот с лица.

— Обыкновенный, суббота, 22 июля.

Позже, разбирая свои проигранные сражения, уцелевшие гитлеровские генералы не раз вспомнят в своих мемуарах «черную смерть», как они называли наши знаменитые штурмовики ИЛ-2.

Ущерб, нанесенный врагу, можно измерить. Николай Столяров уничтожил лично 8 гитлеровских самолетов, 52 танка, 24 артиллерийские батареи, более 200 автомашин и много фашистских солдат и офицеров.

Еще шли бои за Львов, а Николая Столярова уже звали огненные рубежи Сандомирского плацдарма.

Наши передовые части, форсировав Вислу, закреплялись на ее левом берегу. Противник сосредоточил против них крупные силы пехоты. При поддержке танков гитлеровцы остервенело бросались в контратаки, чтобы не дать закрепиться нашим войскам, хотели сбросить их в Вислу. Упорные бои разгорелись не только на земле, но и в небе. На помощь сражавшимся на плацдарме советским пехотинцам, артиллеристам и танкистам пришли летчики.

Николай Столяров со своей эскадрильей снова штурмовал вражеские позиции. Днем и ночью он увеличивал счет подбитых, сожженных и уничтоженных танков, бронемашин и живой силы противника. Плацдарм был закреплен, небо над ним было завоевано.

Отсюда, от берегов Вислы, освобождая братскую Польшу, советские войска устремились к границам фашистской Германии. Меткими бомбовыми ударами, пулеметно-пушечным огнем им прокладывал путь и Николай Столяров со своими боевыми друзьями.

Свое мастерство он особенно проявил в берлинском сражении. Капитан Столяров был назначен штурманом полка, он водил в бой 44 самолета. А когда стало известно о восстании в Праге, он полетел на помощь чехословацким братьям. [458]

Николай Столяров воевал до того дня, когда небо расцветили салютные залпы.

— Какой сегодня день?

— Необыкновенный, 9 мая 1945 года. День Победы.

Всему миру известна скульптура в Москве «Рабочий и колхозница». Она — у входа на ВДНХ и является творением знаменитого советского скульптора В. И. Мухиной. После войны скульптор создала бюст воина, отважного сокола, коммуниста. Дважды Героя Советского Союза Николая Столярова. Он установлен в Казани, на виду у Волги, реки его детства.

За счастье народа

СУПРУН СТЕПАН ПАВЛОВИЧ

Степан Павлович Супрун родился в 1907 году в селе Речки Белопольского района Сумской области в семье рабочего. По национальности украинец. Член КПСС с 1930 года. В Советской Армии с 1929 года. В 1931 году окончил военную школу пилотов.

До Великой Отечественной войны С. П. Супрун прошел большую школу летного мастерства, испытывая боевые самолеты, поступавшие на вооружение советской авиации. 12 декабря 1937 года С. П. Супрун был избран депутатом Верховного Совета СССР от Севастопольского избирательного округа. Участвуя в боях против японских захватчиков, он совершил ряд боевых подвигов. 20 мая 1940 года Указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоено звание Героя Советского Союза. Командир истребительного авиаполка подполковник С. П. Супрун погиб в первые дни войны — 4 июля 1941 года. За совершенные подвиги Президиум Верховного Совета СССР 22 июля 1941 года посмертно наградил Степана Павловича Супруна второй медалью «Золотая Звезда».

Степан Павлович Супрун собрался на морскую прогулку. Воскресное июньское утро ласкало своей прохладой, шумели волны. Не терпелось быстрее спустить лодку, прыгнуть в нее и, покачиваясь на волнах, всей силой своих крепких рук нажать на весла, уйти далеко в море. Степан был не один. На берегу рядом с ним находились отдыхающие санатория. Всего несколько дней, как Степан Павлович приехал сюда. Но, как и везде, его сразу окружили люди. Он прекрасно плавал, ловко играл в волейбол, красиво «гасил» мячи, с увлечением танцевал.

Всюду он приносил с собой заразительный смех и веселье. И сейчас, вложив весло в уключину, он бросил какую-то смешную фразу. Раздался взрыв хохота. Никто не заметил, как к ним подошел военврач. Лицо его было бледным.

— Товарищи, товарищи! — тревожным голосом сказал он. — Германия напала на нашу Родину...

Воцарилась мертвая тишина. Прерывая ее, Степан, стараясь быть спокойным, сказал:

— Вот и отдохнули.

Быстро уложив вещи, он поехал на ближайший аэродром. К вечеру еле удалось устроиться на попутный самолет. Машина взяла курс на Москву. Внизу еще шла мирная жизнь: по-прежнему колосились тучные хлеба, дымились трубы заводов, по тонким стальным нитям бежали поезда. И все это хотят уничтожить, растоптать! Супрун оторвался от окна. Ему казалось, что самолет летит очень медленно: не терпелось домой, в Москву. А потом — не медля пересесть на истребитель...

У Супруна был немалый опыт: почти восемь лет как он летчик-испытатель; летал на самолетах 140 типов. Многому

научился у своего наставника В. П. Чкалова, под руководством которого не раз поднимался в воздух. В 1936 году Степана Павловича за успешное испытание новых боевых машин наградили орденом Ленина.

В Москве, заскочив на минуту к сестре, Степан позвонил своему другу Петру Стефановскому. Но того не оказалось на месте. «Наверное, уже на фронте», — решил Супрун.

Возникали различные планы выезда на фронт. «Но сначала напишу наркому», — думал Степан. Однажды, когда японские империалисты нарушили мир на наших дальневосточных границах, Степан Павлович уже обращался к наркому. Тогда он писал в своем письме: «Военный летчик-испытатель должен быть прежде всего хорошим воздушным бойцом, ему нужна практика, боевой опыт, тогда он сможет более полно оценивать качества испытуемых машин и вносить в эту работу много нового и ценного».

Тогда нарком разрешил Супруну и еще нескольким его товарищам выехать в район боевых действий. В течение короткого времени они уничтожили 36 японских самолетов и накопили интересный опыт по тактике, по ведению ночного боя. Советское правительство высоко оценило заслуги Степана Павловича Супруна, присвоив ему звание Героя Советского Союза.

«А теперь? Как быть теперь? Письмо — слишком долго», — подумал летчик.

На аэродроме Супрун встретил Стефановского и других летчиков-испытателей. Тут же начался деловой разговор. Степан убежденно говорил:

— Очень важно, чтобы опытные люди проверили, как поведут себя новые машины в бою, что в них усовершенствовать и улучшить. Думаю, что надо создать несколько боевых групп из летчиков-испытателей и послать их на фронт. Они будут бить фашистов и продолжать испытательную работу с большой пользой.

Летчики-испытатели НИИ горячо поддержали предложение Супруна.

— Ты, Степан, депутат Верховного Совета, поезжай в Кремль и доложи все это непосредственно наркому, — посоветовал Стефановский.

На том и порешили.

Герой Советского Союза генерал-майор в отставке Петр Михайлович Стефановский вспоминает разговор, который состоялся тогда после возвращения Супруна из Кремля. [462]

Он сообщил, что обратился к И. В. Сталину с просьбой разрешить ему сформировать из летчиков-испытателей полк и немедленно вылететь на фронт. На это Сталин ответил:

— Это очень хорошо, что испытатели готовы помочь нам и на фронте. Но одного полка мало. На войне нужны десятки, сотни полков. Постарайтесь организовать в НИИ возможно больше добровольцев...

На формирование полков было дано трое суток. Последовали и соответствующие распоряжения.

Через некоторое время в Кремль пошло донесение: на базе НИИ и Наркомата авиапромышленности можно создать шесть авиационных полков — два истребительных на МИГ-3, один штурмовой на ИЛ-2, два бомбардировочных на пикирующих ПЕ-2 и один дальнебомбардировочный на ТБ-7 (ПЕ-8). Командирами этих частей соответственно предлагались С. П. Супрун, Н. И. Малышев, А. И. Кабанов, В. И. Жданов, В. И. Лебедев и П. М. Стефановский.

На третий день Супрун, Кабанов и Стефановский были вызваны в Кремль, где они доложили о ходе формирования частей. Штаб ВВС присвоил авиаполкам особого назначения свою нумерацию. Они подчинялись непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования.

Ночью 30 июня 1941 года поступил приказ — полкам вылетать на фронт в пункты назначения.

Вскоре С. П. Супрун стоял в кабинете начальника. Он слушал и записывал его указания. По некоторым тут же мысленно принимал решения. Ведь времени на подготовку к вылету оставалось совсем мало.

Отдав распоряжения о подготовке к перелету, Степан вырвал из блокнота небольшой листок и торопливым почерком написал:

«30.6.1941 г.

Дорогие родные! Сегодня улетаю на фронт защищать свою Родину, свой народ. Подобрал себе замечательных летчиков-орлов. Приложу все свои силы, чтобы доказать фашистской сволочи, на что способны советские летчики. Вас прошу не беспокоиться.

Целую всех. Степан».

Глазами пробежал записку. Теплая волна сыновьего чувства подкатилась к сердцу. Вспомнились мать, отец. Война нарушила их спокойную мирную жизнь, которой они так долго добивались. Отец в 1911 году, гонимый нуждой и голодом, выехал вместе с другими, такими же, как он, обездоленными крестьянами-украинцами [463] в Канаду, искать счастья. Жизнь здесь оказалась еще безрадостнее и тяжелее, чем в царской России. В 1924 году семья Супруна вернулась на родину, в Советскую Россию. Здесь-то они и нашли свое настоящее счастье и радость. Поселившись в родных местах, в городе Сумы, отец работал на машиностроительном заводе. Дети приобрели специальность, получили высшее образование. Степан поначалу пошел на завод, к отцу в механический цех. А потом комсомол, общественная работа, призыв в армию, летная школа... Началась новая интересная жизнь. Но ее прервал вероломный враг.

Солнце клонилось к закату. Дневной зной быстро спадал. Становилось как-то тише, и все отчетливее слышались раскаты орудийных залпов, гудение моторов, стрекотание пулеметов. Казалось, что бой идет совсем рядом с лесным аэродромом Зубово в Белоруссии, куда два часа тому назад приземлился 401-й истребительный авиационный полк особого назначения.

Остроносые МИГ-3 стояли в глубине опушки леса, окаймлявшего летное поле с трех сторон. Летчики, техники, механики — все готовились к боевому вылету, к первой встрече с врагом. Подполковник С. П. Супрун, приехав от командира дивизии, беседовал с летчиками.

— Вражеские танки и пехота рвутся в глубь нашей Родины. Фашистов надо остановить. И мы, летчики, должны для этого сделать много, — говорил Степан Павлович. — Еще до войны наши истребители испытывались для штурмовых действий, значит, кое-какой опыт у нас есть. Теперь нам нужно как можно лучше использовать его на поле боя.

В небе вдруг послышался монотонный гул. Супрун поднял голову, и в голубой дали, где по-прежнему спокойно плыли белые облака, увидел маленькую точку. Она приближалась и росла.

— Фашистский разведчик, — сказал кто-то из летчиков, — идет курсом на наш аэродром!

— А мы ему сейчас покажем! — бросил Супрун товарищам и, схватив лежащие рядом шлем и очки, устремился к своему самолету.

Новый советский истребитель по многим своим качествам превосходил лучшие иностранные самолеты этого класса. Он имел максимальную скорость 655 километров в час, быстро набирал высоту. Супрун, взлетев, мгновенно поднялся выше вражеского разведчика и зашел ему в хвост со стороны солнца. Фашист, видимо, его не замечал и преспокойно шел прежним курсом. Только когда Супрун атаковал разведчика, фашистский [464] стрелок открыл огонь. Но было уже поздно — короткая очередь советского летчика сразила гитлеровца. Разворот — снова атака. И вот вражеский самолет, скользнув на крыло, пошел к земле...

Ночь была теплая и тихая. Но Степан Павлович не мог уснуть. Первая стычка с врагом возбудила его. Он думал о Родине, о горе, которое принесли ей фашисты. В эти первые дни войны враги вели себя нагло: ночью жгли костры, бои старались вести точно по расписанию. Вдруг Супруну пришла в голову мысль: «А если посмотреть, что делается на переправе, по которой мы должны завтра утром нанести удар?» Он встал, подошел к столу, зажег свет, раскрыл планшетку и снова начал рассматривать карту, уже изученную до мельчайших подробностей. Синюю ленту реки, вьющейся среди зеленого леса, карандашные кружки, обозначающие места сосредоточения гитлеровских войск, — все это он знал на память. Но ему захотелось побывать здесь еще раз. «Полечу, посмотрю переправу», — решил Степан Павлович.

— Вызовите первого, — приказал он дремавшему рядом телефонисту.

Командир дивизии тут же ответил. Он тоже не спал. Степан доложил свой план и получил разрешение на вылет.

Вскоре механик сообщил, что самолет готов. Степан Павлович отдал нужные распоряжения начальнику штаба и заместителю по политической части и отправился на разведку. Теперь ему пригодился опыт ночных полетов, приобретенный в боях с японскими захватчиками.

Рассвет еще не наступил, а личный состав полка поднялся, хотя никто никого не будил, — все ждали возвращения командира. Начальник штаба часто поглядывал на часы: время, на которое был рассчитан запас бензина в самолете Супруна, истекало, поэтому он начинал беспокоиться. Наконец кто-то крикнул:

— Вон он, идет!

...Супрун энергично спрыгнул на землю, сбросил парашют и пошел навстречу начальнику штаба, идущему к нему с группой командиров.

Он сообщил, что фашисты наводят переправу, подтягивают к ней танки и машины с войсками.

— Какие будут приказания? — спросил начштаба.

— Подвесить бомбы, пополнить боекомплект, заправить и хорошо осмотреть машины, накормить людей.

Посмотрев на часы, Супрун добавил:

— Полетим через два часа, когда фашистов [465] скопится там побольше, вылетим на штурмовку всем полком. А сейчас — командиров эскадрилий ко мне.

Вскоре командир излагал план действия полка, давал последние указания.

— Вот здесь, на реке, — говорил Супрун, показывая карандашом на карту, раскинутую на каком-то ящике, — находится переправа, справа и слева дороги, в лесу, — танки, машины, пехота. Бомбовый удар нанесем по переправе, заходить будем вот отсюда, — и он провел по карте карандашом, указывая направление. — Потом раза два-три пройдем вдоль дороги и прочешем из пулеметов. Держаться всем дружно, оберегать друг друга в бою.

Атака началась успешно — бомбы ложились точно в цель. Начали рваться загоревшиеся автомашины с боеприпасами и горючим. У переправы поднялась паника, но вскоре фашисты открыли огонь. Супрун собрался было подать команду уходить, но вдруг увидел, как от попадания зенитного снаряда, пикируя на цель, взорвался самолет старшего лейтенанта Кругликова.

— Еще раз дадим по фашистам, братцы! За Кругликова!

И Супрун резко ввел свою машину в пикирование. С такой же яростью ударили по врагу остальные летчики, хотя горючее и боеприпасы были уже на исходе.

День был напряженным: летчики совершили по нескольку вылетов, вновь штурмовали вражеские войска, вели воздушные бои. А вечером командование сухопутными частями благодарило летчиков за то, что они вовремя разрушили переправу и тем самым помогли нашим наземным войскам задержать продвижение крупных сил противника.

Супрун подвел итоги боевого дня. Подробно разобрав штурмовые действия, заключил:

— Нужно серьезней подумать об использовании истребителей в качестве штурмовиков. Пусть бьют по автоколоннам, паровозам, мостам. Результат будет хороший! Надо как следует обобщить тактику штурмовок с истребителей и распространить ее среди других авиационных частей.

В те дни полк Супруна вел напряженные бои в небе Белоруссии. Советские летчики не знали устали. Они совершали по 10 — 12 вылетов в сутки. Умение и мужество, непрерывные поиски новых приемов позволяли им в самых трудных условиях побеждать врага. Открыли и умножили свой боевой счет летчики-испытатели А. Г. Кубышкин, Л. М. Кувшинов, В. И. Хомяков и другие. В один из июльских дней полк сбил семь вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего. [466]

В полку стало правилом каждый день подводить итоги боев, делиться опытом, обобщать его. И командир был здесь первым. На одном из разборов он говорил:

— Фашисты ничего нового еще не придумали. Машины те же. Вы их знаете. Правда, пока у них самолетов больше. Но наши заводы с каждым днем увеличивают выпуск новых самолетов, которые превосходят гитлеровские. Так что у нас есть полная возможность побеждать. Для этого надо полнее использовать возможности своих истребителей.

Далее Степан Павлович рассказал ряд эпизодов из своей боевой практики.

— Вот пример — вчерашний бой с МЕ-110. Интересный бой. Я атаковал фашиста сзади. С первого захода не сбил и проскочил вперед. Он — за мной. Жарит вслед из всех шести точек. Я — вверх: ведь в наборе высоты ему за мной не угнаться. Но фашист-то этого не знал, лезет и лезет вверх. Ну, думаю, надо ему показать, где раки зимуют. Сбавил скорость и давай его на высоту заманивать. А он уже обрадовался. «Догоняю», — думает и ведет огонь без передышки. А я — рядом, прямо над его кабиной. Лечу и жду: ведь, как только он захочет прицелиться, ему обязательно надо сильно задрать нос машины, а я в это время отхожу дальше. Ну и получается, как в пословице: близок локоть, да не укусишь. А фашист в такой азарт вошел, что увлекся, передрал машину, потерял скорость и клюнул носом вниз. Я только того и ждал. Развернулся, настиг его и одной очередью сбил. Вот вам преимущество нашей машины перед вражеской!

Супрун постоянно заботился о том, чтобы обобщенный в полку опыт стал достоянием всех строевых летчиков. С этой целью летчики-испытатели бывали в других боевых частях и передавали там новые приемы воздушной борьбы с гитлеровцами.

Многие из этих приемов были разработаны подполковником Супруном. Вот один из них. Заметив как-то, что фашисты летают по одной трассе, он стал устраивать своеобразные воздушные засады. Группы «воздушных охотников», ведомые самим командиром, вылетали наперехват и уничтожали врага. Такие «воздушные охотники» вскоре появились и в других авиационных частях.

— Степан Павлович Супрун, — рассказывает П. М. Стефановский, — человек необыкновенной храбрости. Он участвовал в каждом вылете, смело вступал в бой с большими группами гитлеровских истребителей и почти ежедневно сбивал по одному [467] самолету врага. Летчики 401-го авиаполка только за два дня, 2 и 3 июля, сбили восемь самолетов противника.

Слава о Степане Супруне, о его смелых и мужественных летчиках уже широко разнеслась по фронту. Не 4 июля 1941 года стало известно, что Степан Павлович не вернулся с боевого задания. Никто не хотел верить, что командир полка погиб. Лелеяли надежду на его возвращение. Время шло. Поиски летчика и самолета в районе, где предположительно он мог быть сбит, не увенчались успехом. Вскоре этот район был оккупирован немецко-фашистскими войсками.

В июле 1941 года Президиум Верховного Совета СССР посмертно наградил депутата Верховного Совета СССР подполковника Степана Павловича Супруна второй медалью «Золотая Звезда».

401-й истребительный авиационный полк особого назначения продолжал сражаться до тех пор, пока летчиков-испытателей не отозвали с фронта. Командование полка после гибели С. П. Супруна принял его заместитель К. К. Коккинаки, ныне1 Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии, заслуженный летчик-испытатель СССР, мировой рекордсмен.

За три месяца войны летчики полка, продолжая традиции своего боевого командира, сбили 54 фашистских самолета.

Когда Советская Армия освободила Белоруссию от гитлеровцев, розыски дважды Героя Советского Союза С. П. Супруна были возобновлены. Долгое время они оказывались безрезультатными. Лишь летом 1960 года удалось обнаружить самолет С. П. Супруна и останки летчика. Газета «Правда» рассказала, как это было.

После длительных поисков в материалах архива Министерства обороны было найдено донесение бывшего командира 23-й авиадивизии В. Е. Нестерцева. В нем указывалось, что С. П. Супрун погиб в районе города Толочина. Через некоторое время в толочинской районной газете «Ленинец» было опубликовано письмо с просьбой оказать помощь в розысках летчика. На второй день в редакцию пришел из деревни Сурневка колхозный кузнец Михаил Ефимович Покатович. В начале войны он служил в частях воздушного наблюдения. 4 июля М. Е. Покатович дежурил на наблюдательном посту. Он явился свидетелем воздушной схватки одного советского истребителя с шестью вражескими самолетами. В этом неравном бою советский летчик сбил фашистский истребитель, но и его самолет оказался подожженным и стал снижаться. За машиной тянулся шлейф дыма... [468]

— Вместе с начальником поста, — рассказывал Михаил Ефимович Покатович, — мы поспешили к деревне Монастыри, где приземлился горящий самолет. В нем мы увидели обгоревший труп летчика. Левая рука его лежала у борта кабины, сжимая какой-то рычаг. На ней еще держались потемневшие часы. У открытой раны на сердце блестела «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, значок депутата Верховного Совета СССР.

Позже нашли и примерное место захоронения летчика. Но никто точно не знал, где могила летчика. Местные жители Д. П. Василевский и А. Е. Акулович, которые похоронили его 5 июля, погибли в годы фашистской оккупации. Из бесед с колхозниками выяснилось, что, опасаясь гитлеровцев, они спешили и не могли сделать гроб. Выкопали неглубокую могилу, положили на дно лист металлической обшивки самолета, на него — останки летчика и сверху еще один, такой же лист. Затем все сровняли с землей.

Могилу нашли. Тут же были обнаружены и детали самолета — это был МИГ-3 — самолет С. П. Супруна.

Останки героя перевезены и захоронены в Москве, на Новодевичьем кладбище.

* * *

В городе Сумы в Петровском сквере возвышается бронзовый бюст Степана Супруна. Сотни людей — старые кадровые рабочие и молодежь машиностроительного завода им, Фрунзе, где работал Степан Супрун, жители улицы, носящей его имя, пионеры, колхозники и воины — приходят сюда. Мужественный образ героя призывает их быть такими же верными Родине, каким был их славный земляк, отдавший свою жизнь за счастье народа.

Воспитанник Качи

ТАРАН ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ

Павел Андреевич Таран родился, в 1916 году в селе Шолохове Никопольского района Днепропетровской области в семье крестьянина. По национальности украинец. Член КПСС с 1942 года. После окончания школы ФЗО работал электриком на Никопольском металлургическом заводе. Без отрыва от производства учился в аэроклубе. В 1937 году был принят в Качинскую военную авиационную школу летчиков. Участвовал в освобождении Западной Украины.

Когда началась Великая Отечественная война, П. А. Таран командовал авиазвеном, затем командовал эскадрильей, гвардейским бомбардировочным авиаполком. Участвовал в боях на Украине, в Крыму, Белоруссии, Прибалтике, водил самолеты в глубокий тыл врага, вплоть до Берлина. Всего за годы войны совершил 386 успешных боевых вылетов. 20 июня 1942 года П. А. Тарану присвоено звание Героя Советского Союза. 13 марта 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны успешно окончил Академию Генерального штаба. Ныне генерал-лейтенант авиации П. А. Таран продолжает службу в Советской Армии.

С дважды Героем Советского Союза Павлом Андреевичем Тараном, ныне генерал-лейтенантом авиации, мы служили вместе в последний год Отечественной войны и хорошо знали друг друга. Но случилось так, что начиная с середины сорок шестого года наши служебные пути неожиданно разошлись. И с тех пор мы ни разу не виделись.

И вот встреча через многие годы. Смотрю на Павла Андреевича, и кажется, что он совсем не изменился. Все та же веселая улыбка, молодцеватый вид.

Павел Андреевич пригласил меня в свой кабинет. В руках он держал книгу «Крылья Качи».

— Только что прочитал. Очень интересная книжка о Качинском авиационном училище. В 1938 году после Никопольского аэроклуба и мне посчастливилось его закончить, — воодушевляясь, сказал генерал. — Я горжусь этим! Горжусь потому, что на качинском летном поле получили путевку в небо покоритель штопора Арцеулов, главные маршалы авиации Жигарев и Вершинин и маршалы авиации Руденко, Скрипко, Судец, Жаворонков, прославленные летчики Покрышкин, Амет-Хан Султан, Дмитрий Глинка и многие другие. Читаешь их летные биографии, и сердце наполняется гордостью за нашу славную авиацию...

Качинское училище для П. А. Тарана — начало его богатой авиационной биографии. Потом первые шаги в строевой части и первый бой на Карельском перешейке. Тогда ему было всего 23 года. За смелые и дерзкие налеты на объекты врага командир воздушного корабля Павел Таран был удостоен первой правительственной награды — ордена Красной Звезды. [471]

— Великую Отечественную войну начал командирой звена, — продолжает рассказывать Павел Андреевич. — Затем стал командиром эскадрильи. Остальное сам знаешь...

Остальное — это напряженная боевая работа над просторами Украины, в небе Крыма и Северного Кавказа, над лесами Белоруссии и на других участках советско-германского фронта. Остальное — это сложнейшие и опаснейшие удары по важнейшим военным, стратегическим объектам, требовавшие высшего летного мастерства, храбрости, исключительного напряжения всех моральных и физических сил.

Павел Андреевич — скромный человек, он не любит рассказывать о себе. Родился на Днепропетровщине в бедной крестьянской семье. Простоту и скромность унаследовал от отца Андрея Андреевича. Как и отец, Павел не любит высокопарных фраз, кичливости, а слова «героизм», «отвага» в применении к себе терпеть не может.

При разговорах о боевых полетах чаще всего употребляет слово «работа»: «За Днепром, под Киевом и Запорожьем довелось поработать немало», «Над Керчью, Данцигом и Варшавой пришлось здорово попотеть!..» Слушаешь его, и кажется, что речь идет об обыкновенном будничном деле человека мирной профессии.

Боевую работу Павел Таран начал на второй день Великой Отечественной войны. Эскадрилья поднялась по тревоге и взяла курс на запад. Экипажам тяжелых бомбардировщиков предстояло необычное задание — нанести бомбовый удар по скоплению танков в населенных пунктах западнее Ровно. Таран вел в том полете одно из звеньев. Ни атаки вражеских истребителей, ни заградительный огонь зениток не остановили мужественных авиаторов. Они вышли точно на цель. И штурман лейтенант Быков поджег два танка, которые загорелись, словно факелы.

Другие экипажи и звенья также действовали смело и решительно. Они подожгли несколько танков и автомашин. Врагу был нанесен ощутимый урон. Но не успели бомбардировщики отойти от цели, как на них набросились истребители противника. Завязался воздушный бой. Павел Таран умело маневрировал, и стрелок-радист сержант Сытник сбил «мессера». Еще две победы в бою одержали другие экипажи. За действиями звена наблюдал в воздухе командир полка майор Микрюков. После посадки он поздравил Тарана с успехом и сказал:

— Хвалю за умелые и смелые действия. Так держать и дальше, старший лейтенант! [472]

И офицер Таран с честью и достоинством выполнял свой воинский долг.

Фронт борьбы становился все шире и шире. Не только полк, но подчас даже эскадрильи стали выполнять разные задачи: одни бомбили скопление войск в населенных пунктах и на дорогах, другие летали на разведку, третьи уничтожали живую силу и технику врага на железнодорожных станциях и узлах. Павел Таран и его боевые товарищи понимали, что все задания трудные, для их выполнения необходимы не только смелость и решительность, но и умение, находчивость каждого члена экипажа. И они настойчиво учились в боях.

В очередной полет Павел Таран повел пятерку бомбардировщиков, чтобы уничтожить крупный склад боеприпасов противника. Штурман точно вывел группу на поворотный ориентир, откуда самолеты должны были взять боевой курс на цель. Таран подал команду:

— Боевой! Группе сомкнуться для удара! Как только бомбардировщики развернулись, из-за облаков со стороны солнца показалась девятка вражеских истребителей.

— Справа впереди истребители, — немедленно предупредил Таран. — Приготовиться к отражению атаки!

Летчики заняли строй для боя. Пока штурманы вели боковую наводку и прицеливание по дальности, воздушные стрелки-радисты прильнули к прицелам. И когда фашистские летчики ринулись в атаку, их встретили дружным огнем. Два «мессера» из ведущего звена загорелись и стали падать на землю. Атака других не имела успеха. Тем временем штурманы вывели бомбардировщики на объект. Бомбовый залп пришелся по территории склада, и тотчас языки пламени взметнулись высоко вверх.

— Молодчина! — крикнул штурману Таран.

Повторные атаки «мессеров» стоили им еще двух истребителей. Пятерка, ведомая Тараном, вернулась на базу в полном составе.

Но не всегда шло так гладко, как бы хотелось. Однажды группа бомбардировщиков получила задачу нанести удар по скоплению живой силы и техники противника на шоссе возле города Дубно. И вот, придя в район цели, звенья растянулись, некоторые экипажи увлеклись индивидуальным бомбометанием. Неожиданно налетели истребители врага. В неравном воздушном бою в экипаже Тарана был убит штурман лейтенант Быков и смертельно ранен стрелок-радист сержант Сытник. Правая плоскость самолета загорелась. [473]

Фашистские летчики считали, видимо, что с бомбардировщиком все покончено, они развернулись и ушли на запад. Таран стал бросать самолет вниз, в стороны и резким скольжением сбил пламя. В этот момент отказало управление. Машину резко накренило влево, и она стремительно пошла к земле. Павел открыл колпак, и его, как пылинку, вышвырнуло из кабины. На низкой высоте он дернул за кольцо парашюта и приземлился недалеко от упавшего самолета. С помощью прибежавших из деревни колхозников летчик отыскал останки дорогих ему людей — Быкова и Сытника и похоронил их на окраине села в братской могиле.

Через три дня Таран был уже в родном полку. Он получил другой самолет. Штурманом в его экипаже стал старший лейтенант Федор Дудник, радистом — старший сержант Женя Ермоленко, а воздушным стрелком — Степан Бондаренко. Экипаж коммуниста Павла Тарана, как и другие экипажи, по нескольку раз в день вылетал на боевые задания, огнем фугасок и зажигалок, меткими пулеметными очередями уничтожал живую силу и технику врага. Постепенно экипаж освоил полеты ночью, стал выполнять самые сложные задачи.

Как-то разведка донесла, что у одного населенного пункта сосредоточилась танковая колонна, скопилось несколько батальонов пехоты. Необходимо было нанести бомбовый удар. Командир выделил для этого полета пятерку экипажей, ведущим которой назначил Павла Тарана. Ставя задачу, командир предупредил:

— Погода на маршруте и в районе цели плохая. Удар придется наносить с минимальной высоты.

Сделав круг над аэродромом, группа легла на заданный курс. Низкая облачность и моросящий дождь затрудняли ориентировку. Но, несмотря на это, Таран вместе со своим штурманом Федором Дудником точно вывели самолеты на цель, и пятерка под его командованием с ходу ринулась на врага.

Нервы у летчиков были напряжены до предела, под огнем врага штурманы вели боковую наводку и прицеливание. «Только бы не промахнуться», — стучало в голове офицера Дудника. А навстречу, будто светлячки, уже летели пучки трассирующих пуль. Несмотря ни на что, он энергично делал довороты самолета. Нажата боевая кнопка — и тут же вниз в гущу танков посыпались бомбы. Ведомые экипажи сбросили бомбы, выполнив прицеливание индивидуально, что значительно повысило эффективность удара. [474]

По команде Тарана группа быстро сомкнулась. После разворота летчики вновь атаковали противника.

Выполнив задание, наши бомбардировщики вернулись на свой аэродром в полном составе.

Вскоре в полк от командующего наземной армией пришла телеграмма: «Благодарим за смелый и точный бомбовый удар. Соединение переходит в контрнаступление. Ходатайствуем о представлении участников полета к правительственным наградам».

Такая оценка боевого полета, полученная от наземного командования, окрыляла воздушных воинов, и они с еще большим желанием рвались в бой. Пока летчики отдыхали, техники осмотрели и заделали пробоины в плоскостях и фюзеляжах самолетов, заправили их горючим, боеприпасами. И когда наступили сумерки, Таран и его товарищи на этих же боевых машинах ушли в дальний полет бомбить железнодорожный узел, на котором скопилось много воинских эшелонов с техникой и живой силой противника.

И так почти каждый день.

Никогда не забудется в памяти Павла Тарана день 21 июня сорок второго года. На рассвете экипаж ушел на разведку. После фотографирования объектов встретился в воздухе со звеном вражеских истребителей. Ведя огонь и маневрируя по высоте и скорости, экипаж вырвался из клещей и благополучно прилетел на свою базу.

Во второй половине дня в составе эскадрильи Таран вылетел на бомбежку наступающего на юге противника. Поздно вечером экипажи вернулись с задания. Как только самолет зарулил на стоянку и летчик вылез из кабины, его окружили однополчане и горячо поздравили с присвоением ему звания Героя Советского Союза. Павел Андреевич старался быть спокойным, но такую радость трудно было сдержать.

— Друзья, товарищи! — взволнованно говорил он. — Вместе с вами радуюсь я этому событию и от всей души благодарю партию и правительство за высокую оценку нашей с вами боевой работы...

Вскоре звание Героя Советского Союза получили летчики полка Василий Осипов, Степан Кретов и Василий Давыдов. Многие летчики, штурманы, радисты, воздушные стрелки были награждены орденами.

Ордена Ленина был удостоен штурман эскадрильи Федор Дудник.

— С Федором Федоровичем, — вспоминает Павел Андреевич, — мы [475] совершили около 150 боевых полетов. Бесстрашный он человек, не жалел себя, лишь бы бомбы угодили в цель. Ушел из эскадрильи с повышением.

В глубокий тыл врага П. А. Таран летал с майором Акимом Павловичем Карпенко, который, по словам Павла Андреевича, был превосходным тактиком, настоящим мастером самолетовождения и бомбометания. У Карпенко особенно проявились эти качества при бомбометании военно-промышленных объектов врага. В сложнейших погодных и навигационных условиях выводил он бомбардировщик на заданный объект и метко поражал его. Под стать ему были стрелок-радист Селиванов и воздушный стрелок Ахтырский.

...Полк бомбардировщиков подготовился к налету на железнодорожный узел и порт Кенигсберг. Экипажи полка один за другим стартовали с аэродрома в ночное небо. Майор Таран поднялся в воздух одним из первых и тут же попал в сплошные облака. Так и летели до линии фронта вне видимости земли. Самолет все время бросало из стороны в сторону. Таран с трудом удерживал на заданном курсе нагруженный бомбами и горючим самолет. От напряжения немели ноги, штурвал вырывался из рук. А облачности и болтанке, казалось, не будет конца. Но экипаж настойчиво пробивался к заданному объекту.

Постепенно облака стали редеть, и через некоторое время на небе показались звезды. Пока летчик и штурман уточняли силу и направление ветра и договаривались о своих дальнейших действиях, стрелок-радист запросил от разведчиков погоду в районе Кенигсберга. Оказалось, что над целью облачность позволяла выполнять задание.

Со времени взлета прошло уже больше четырех часов. Самолет в составе боевого порядка полка продолжал полет на запад. Штурман Карпенко снимал пеленги боковых радиостанций, прослушивал позывные радиомаяков и полученные данные наносил на карту. Все это делалось для того, чтобы как можно точнее определить свое действительное место, чтобы меньше уклониться от линии заданного пути.

— Через пятнадцать минут выйдем на берег Балтийского моря, — доложил Карпенко.

— Селиванов, Ахтырский, усильте наблюдение за воздухом, — распорядился Таран.

Впереди показался Кенигсберг. Павел Андреевич хорошо видел, как над городом, железнодорожным узлом и портом одна [476] за другой повисли на парашютах осветительные бомбы. Над объектами удара появились первые взрывы. «Молодцы ребята», — отметил майор Таран, а вокруг Кенигсберга уже виднелся целый лес прожекторов. К самолетам тянулись трассы зенитных снарядов.

Самолет Павла Тарана благополучно миновал первую зону ПВО. Вот он уже в центре огненного кольца, подошел к цели. Здесь настоящее пекло. Но летчик в эти секунды как бы забыл о возможности маневра. «Только бы выдержать боевой курс, только бы обеспечить меткое попадание бомб», — думает командир.

Аким Карпенко поглощен боковой наводкой и прицеливанием. Ему также очень хочется ударить как можно точней, подбавить на железнодорожный узел еще огоньку, и он нажимает боевую кнопку. Идут томительные секунды... Удар пришелся по центру цели, вверх кометой взметнулся взрыв огромной силы.

Как только штурман сказал: «Сбросил», Таран начал энергично маневрировать. Вот летчик делает резкий разворот влево, и зенитные снаряды рвутся сбоку. Внезапно он убирает газ, и теперь целый шквал снарядов рвется впереди. Так же неожиданно для вражеских зенитчиков Павел увеличивает скорость, и разрывы снарядов происходят уже за хвостом самолета. Наконец зона зенитного огня остается позади. Экипажу удается избежать встречи и с ночными истребителями.

Овладев мастерством бомбометания, Павел Таран умело применял новые тактические приемы, учил подчиненных успешно выполнять каждое боевое задание. Именно поэтому результаты его бомбовых ударов всегда были высокими и эффективными.

К концу сорок третьего года, как отмечалось в одном из документов, «по удостоверенным данным, экипажем П. А. Тарана уничтожено: складов с боеприпасами — 13; складов с горючим — 17; железнодорожных цистерн — 23; железнодорожных эшелонов — 3; автомашин с грузами — 48; автомашин с войсками — 14; боевых кораблей — 2; переправ и мостов — 7; отмечено прямых попаданий в здания — 27; вызвано взрывов — 147; пожаров — 203; в воздушном бою и на аэродромах уничтожено 23 самолета противника». Примечательно здесь то, что и другие экипажи его эскадрильи были лучшими снайперами не только в полку, но и в соединении. [477]

В марте сорок четвертого года в полк пришла радостная весть: командир эскадрильи майор Павел Таран Указом Президиума Верховного Совета СССР награжден второй медалью «Золотая Звезда». Из однополчан в тот же день звание дважды Героя получил капитан Василий Осипов. Героем Советского Союза стал и штурман Павла Тарана Аким Павлович Карпенко.

На высокую награду Родины коммунист Таран ответил еще большим усилением боевой работы. Вместе с летчиками полка он продолжал наносить мощные бомбовые удары по военно-промышленным объектам, железнодорожным узлам, аэродромам да территории фашистской Германии.

Последний боевой полет, уже будучи командиром полка, Павел Таран совершил на фашистскую столицу Берлин. Получив из штаба соединения задание, он собрал на КП летные экипажи и сказал:

— Поступил приказ готовиться к полету на Берлин. Идут тяжелые и решающие бои. Нашим наземным войскам каждый метр территории приходится буквально прогрызать. Под ударами тяжелых бомбардировщиков с воздуха и ударами с земли должны быть разрушены последние бастионы немецкой обороны, прикрывающей логово фашистов — Берлин.

Командир вынул из планшета боевое распоряжение штаба соединения и продолжал:

— Нам приказано поднять в воздух все самолеты с максимальной бомбовой нагрузкой и ударить по долговременным оборонительным точкам, по скоплению живой силы и техники противника. Начальник штаба руководит полетами с КП, я — в воздухе, в боевом порядке полка.

После командира взял слово комиссар полка. В торжественной тишине зачитал он обращение Военного совета 18-й воздушной армии по случаю штурма фашистской столицы. Призывом прозвучали заключительные слова комиссара:

— Крепче ударим по Берлину!

Команда «По самолетам!» словно вихрем подняла летные экипажи. В считанные минуты они уже были у своих воздушных кораблей, занялись последними приготовлениями к полету.

В тот апрельский вечер все командиры кораблей стремились как можно скорее поднять свои краснозвездные машины в воздух и направить их к логову фашистского зверя. В ту ночь на Берлин шли экипажи многих полков и дивизий дальних бомбардировщиков. И среди них давние боевые друзья Павла Андреевича Тарана — дважды Герои Советского Союза Василий [478] Осипов, Александр Молодчий, Евгений Федоров и многие другие летчики и штурманы.

Полк, возглавляемый П. А. Тараном, летел над Польшей, над территорией, освобожденной советскими войсками от фашизма. Показался Берлин. Над городом повисла первая серия светящих бомб, за ней вторая, третья. И как только обозначились контуры промышленных объектов, с самолетов посыпались фугасные и зажигательные бомбы. Весь свой боевой опыт, накопленный за время войны, вкладывали экипажи в выполнение этого задания. Увидев на земле мощные взрывы и пожары, подполковник Таран громко кричал своему штурману:

— Поддать надо, поддать жару фашистам!

А бомбардировщики сплошной лавиной шли на гитлеровскую столицу. Группа за группой подходили они к заданным целям. Вспыхивали все новые и новые очаги огня. Громадные языки пламени рвались к небу. Дым пожаров стал застилать Берлин, участь которого была уже предрешена...

Прошли многие годы. Генерал-лейтенант авиации Павел Андреевич Таран окончил Академию Генерального штаба и по-прежнему служит в авиации. Летая на реактивных бомбардировщиках, он умело передает свой богатый боевой опыт и знания молодым авиационным командирам.

Герой-полководец

ТИМОШЕНКО СЕМЕН КОНСТАНТИНОВИЧ

Семен Константинович Тимошенко родился в 1895 году в селе Фурмановка Измаильского района Одесской области в семье крестьянина-бедняка. По национальности украинец. Член КПСС с 1919 года.

Участник первой мировой войны. В ноябре 1917 года вступил в ряды Красной гвардии. Командовал взводом, затем эскадроном, полком, бригадой, дивизией в составе Первой Конной армии. В 1922 году окончил Высшие военно-академические курсы, а в 1930 году — курсы командиров-единоначальников при Военно-политической академии. До войны работал заместителем командующего и командующим войсками ряда военных округов, был наркомом обороны.

В годы Великой Отечественной войны С. К. Тимошенко был заместителем народного комиссара обороны и главнокомандующим войсками Западного, позднее Юго-Западного стратегических направлений, командовал войсками Западного, Юго-Западного, Северо-Западного фронтов. Являлся представителем Ставки Верховного Главнокомандования по координации действий войск ряда фронтов и Черноморского флота.

В мае 1940 года С. К. Тимошенко присвоено звание Маршала Советского Союза. Он дважды удостоен звания Героя Советского Союза (21 марта 1940 г. и 18 февраля 1965 г.), награжден также многими орденами и медалями, в том числе орденом «Победа». После Великой Отечественной войны командовал войсками ряда военных округов. Избирался кандидатом в члены ЦК КПСС, был депутатом Верховного Совета СССР семи созывов. С 1963 года являлся председателем Советского комитета ветеранов войны.

В 1970 году С. К. Тимошенко умер.

Декабрь 1920 года. VIII Всероссийский съезд Советов. На трибуне Владимир Ильич Ленин. Он поднимает руку, ожидая, когда смолкнет гром аплодисментов. Но буря овации нарастает. Наконец наступает тишина. С неослабным вниманием слушают делегаты съезда речь вождя победившей революции. Широко открытыми глазами следят за каждым его жестом, стараются глубоко вникнуть в смысл каждого ленинского слова. Среди делегатов немало военных — героев Каховки, Перекопа и Чонгара. О них с любовью и гордостью говорит Ильич: «Вы знаете, конечно, какой необыкновенный героизм проявила Красная Армия, одолев такие препятствия и такие укрепления, которые даже военные специалисты и авторитеты считали неприступными. Одна из самых блестящих страниц в истории Красной Армии — есть та полная, решительная и замечательно быстрая победа, которая одержана над Врангелем».

Участником этого исторического съезда Советов был двадцатипятилетний командир 4-й кавалерийской дивизии Первой Конной армии Семен Константинович Тимошенко. На его широкой груди поблескивали три ордена Красного Знамени — свидетели ратных подвигов в сражениях с контрреволюцией и интервентами.

Высокий ростом, атлетического сложения, с мужественным, волевым лицом, он заметно выделялся из окружающих. Может быть, поэтому Владимир Ильич в перерыве подошел к нему.

«Владимир Ильич, — вспоминал С. К. Тимошенко, — расспрашивал меня о наших бойцах. Я сказал ему, что они не только храбро сражались, но и много раз подсказывали мне правильные решения. [481] Мои слова понравились Ленину, и он посоветовала; «Вот и опирайтесь на них, они всегда подскажут. Главное — быть среди бойцов, в массе»».

Мне довелось впервые встретиться с Семеном Константиновичем летом 1919 года в боях под Царицыном. В те дни я получил назначение на должность начальника разведывательного отдела штаба конного корпуса С. М. Буденного. Прибыв в корпус, я познакомился с Буденным — уже тогда личностью известной и популярной. Человек лихой отваги и большого воинского мастерства, он с восхищением рассказывал о своих бойцах и командирах. Комбриг Тимошенко пользовался у него особым почетом.

Семен Михайлович вспомнил бой под Камышевахой на реке Маныч весной 1919 года (в то время С. М. Буденный командовал 4-й кавалерийской дивизией).

— Положение было настолько тяжелым, — рассказывал он, — что моментами казалось: не выдержим натиска огромных масс белоказаков, сомнут нас враги, прижмут к разлившейся реке, потопят. На главном направлении удара белогвардейцев билась бригада Тимошенко. Дрались его конники геройски, и впереди их, в самом пекле боя, возвышаясь своей богатырской фигурой, сражался молодой комбриг Тимошенко. Он рубил направо и налево так отчаянно, что, казалось, от одного его удара падали на изрытую копытами коней землю несколько белогвардейцев...

Слова похвалы в адрес комбрига вызвали у меня желание увидеть его в бою. В один из погожих летних дней в районе станицы Островской бригада Тимошенко получила приказ разгромить пластунскую бригаду генерала Сутулова и части белогвардейской конницы. Операция была сложной и трудной. Всем было ясно, что если наша конница проиграет бой, то 10-я армия вынуждена будет отходить на север. В случае же ее успеха части армии смогли бы перейти в контрнаступление. Командир корпуса приказал мне выехать в бригаду Тимошенко.

— Части Тимошенко будут действовать на главном направлении удара пехоты противника, — сказал Буденный. — Поезжайте к нему и покажите, чему вас учили в академии. Помогите командиру бригады.

В штабе бригады находилось все командование: комбриг, его помощник, серб Данило Сердич, и комиссар Н. В. Бахтуров. И помощник, и комиссар — оба под стать комбригу, такие же рослые, крепко сбитые. [482]

Сидели за столом, накрытым картой. Рядом, на подоконнике, стоял полевой телефон, по которому комбриг отдавал приказания командирам полков.

— С чем пожаловали? — спросил Тимошенко. Я рассказал.

— Хорошо.

Семен Константинович жестом пригласил меня к карте и продолжал:

— Мы уже получили приказ и изучаем обстановку. Задача ясна. Трудная. Но, надеюсь, не подкачаем, выполним.

Условились, что Сердич поедет в один полк, Бахтуров — в другой, а мы с комбригом останемся на командном пункте бригады.

Когда все было детально обсуждено, комбриг пригласил всех на ужин. Мы направились в соседнюю хату и попутно зашли в сарай, где стояли, похрустывая сеном, лошади комбрига и комиссара.

— Какой из коней лучше? — повернувшись ко мне, спросил Тимошенко.

Я показал на рыжего статного донца, который, как оказалось, принадлежал Бахтурову.

— А этот, серый?

— Тоже неплохой.

Бахтуров засмеялся, лукаво посматривая на Тимошенко. Природный донской казак, он понимал толк в лошадях и знал, что конь комбрига резвее. Но надо же было использовать момент, чтобы подтрунить над Тимошенко, безмерно гордившимся своим четвероногим другом.

— Ишь захихикал, обрадовался, — с напускной серьезностью повысил на него голос Тимошенко. — А ведь мой конь обгоняет его барбансона. Верно я говорю, комиссар?

— Было такое, — ответил Бахтуров.

— Ну, то-то, — примирительно сказал Семен Константинович.

За ужином разговор шел об операции, наступление противника ожидалось утром и было о чем подумать.

Вскоре комиссар и помощник комбрига уехали. Коротать ночь перед боем мы остались вдвоем. О многом переговорили, ближе узнали друг друга. В жизни у нас было немало общего. Как и он, я служил в царской армии и воевал тоже в кавалерии.

Скупо Тимошенко рассказывал о себе. Предо мной прошла тогда еще совсем короткая, но насыщенная событиями жизнь [483] молодого человека, военные дарования которого раскрыла революция.

Я узнал, что Семен Константинович родился в семье бедного крестьянина села Фурманки в Молдавии. С юных лет познал он тяжелый труд и лишения. Окончил только сельскую приходскую школу. Хотел поступить в городское училище, но не удалось. Тринадцати лет ушел из дому батрачить к кулакам и помещикам.

В 1914 году разразилась первая мировая война. На следующий год Тимошенко досрочно призвали в царскую армию и зачислили рядовым запасного батальона, расквартированного в городе Николаеве. Через шесть месяцев молодого способного солдата откомандировали в 1-й пулеметный полк, находившийся в городе Ораниенбауме, где готовились инструкторы пулеметного дела, а после окончания курса направили в одну из кавалерийских дивизий действующей армии. Началась военная страда. Не раз отличался Тимошенко в боях, и его назначили исполняющим обязанности фельдфебеля пулеметного эскадрона.

Воевал Семен Константинович хорошо, но любили его товарищи не только за бесстрашие в бою. Он был подлинным другом солдат, вместе с ними переживал несправедливости, которых было немало. Его возмущало презрительное отношение некоторых офицеров к рядовым, называвших солдат «серой скотиной». Нарастала ненависть к порядкам царского самодержавия, зрело революционное сознание.

После Февральской революции Тимошенко избрали в солдатский эскадронный комитет. Он борется против реакционного офицерства, выступает за прекращение империалистической войны, а когда грянула Великая Октябрьская социалистическая революция, вместе со своими пулеметчиками, не колеблясь, пошел за большевиками.

4-я кавалерийская дивизия старой армии перешла на сторону Советской власти и по указанию В. И. Ленина была переброшена с Западного фронта на Дон для борьбы с мятежом атамана Каледина. После разгрома калединцев дивизию направили в Москву и расформировали. Многие солдаты вступили в Красную гвардию. С. К. Тимошенко пошел добровольцем в 1-й Красногвардейский Черноморский отряд. Его избрали вначале командиром взвода, а затем командиром эскадрона. Как рассказывал мне позже бывший член Крымского ревкома и председатель Центробалта П. Е. Дыбенко, этот отряд являлся одним из самых дисциплинированных и боеспособных. [484]

Из Крыма Семен Константинович вместе с отрядом был направлен на защиту Советской власти в Кубанскую область. Здесь отряд реорганизовался в 1-й Крымский конно-гвардейский полк, который вел ожесточенные бои с белыми в районе Ейска, Тихорецка, Батайска.

Однако ликвидировать очаги контрреволюции на Кубани не удалось. Трудная обстановка создалась в связи с изменой главкома советских войск на Северном Кавказе Сорокина. Крымский полк под командованием Тимошенко остался верным Советской республике и пробился к Царицыну на соединение с 10-й красной армией. Прибытие полка как раз было кстати. Защитники Царицына находились в тяжелом положении. Со всех сторон на них наседали белоказаки.

В первых же боях конники Крымского полка проявили бесстрашие и героизм. Тимошенко наградили орденом Красного Знамени. В состав полка был включен интернациональный отряд под командованием серба Данилы Сердича. Затем к полку присоединился Качалинский казачий отряд Павла Васильевича Бахтурова. Крымский полк преобразовали во 2-ю бригаду 4-й кавалерийской дивизии Буденного. Тимошенко назначили командиром бригады, Сердича — помощником, Бахтуров стал комиссаром. Командование было опытное, боевое, дружное. Бригада не знала поражений.

Засиделись мы с Семеном Константиновичем допоздна. Он много говорил о бойцах и командирах, об их доблести и бесстрашии. Хвалил интернационалистов.

— Надежные друзья и хорошие воины. На них можно смело положиться в любом деле.

Потом он попросил меня рассказать о себе, где я служил и воевал, и поподробнее о моей встрече с В. И. Лениным, об учебе в академии.

Заснули мы на исходе короткой ночи. С рассветом загрохотала артиллерия противника. Вражеская пехота перешла в наступление. На линии сторожевого охранения завязался бой.

Полки бригады были тотчас же подняты по тревоге и заняли исходные рубежи. Мы с Семеном Константиновичем вскочили на коней и через несколько минут уже находились на наблюдательном пункте. Комбриг быстро уяснил обстановку и отдал распоряжение командирам полков.

— Будем действовать, как решили, — сказал Тимошенко. — Дадим пехоте противника переправиться на левый берег Хопра, скуем ее здесь огнем, а затем стремительным ударом во фланг и тыл отрежем от реки. [485]

Я заметил, что план рискованный: соотношение сил не в нашу пользу. В случае наступления крупных частей белогвардейской конницы задачу не выполнить.

Комбриг успокоил меня:

— Не волнуйтесь. У нас есть хорошие пулеметчики и артиллеристы. Прикроемся справа дивизионом, усиленным пулеметами и пушками. Кроме того, — добавил Тимошенко, — я просил начдива поддержать бригаду ударом по пластунам слева.

Задача решалась правильно, хотя с явным, но вполне оправданным риском,

В середине дня пехота противника форсировала Хопер и медленно наступала, сдерживаемая с фронта сковывающей группой бригады.

Но вот наша артиллерия перенесла огонь по левому флангу врага. Это было сигналом к атаке. Через полчаса мы увидели, как конная лавина 23-го полка бригады устремилась в тыл вражеской пехоты. Заметили также, что белогвардейцы вначале поодиночке, а затем целыми группами начали отступать.

— Все как надо, — заключил Тимошенко, — Оставайтесь здесь, а мне пора.

Он пришпорил коня и, возглавив второй полк бригады, врезался в гущу белогвардейцев.

Пластунская бригада генерала Сутулова была разбита наголову. Конники Тимошенко взяли в плен около 1500 белогвардейцев, захватили несколько пулеметов и артиллерийскую батарею.

С большим удовлетворением я докладывал комкору о боевых успехах бригады и доблести ее командира.

Буденный усмехнулся в усы и сказал:

— Ничего нет удивительного. У нас все добровольцы, сознательные бойцы. Любая наша бригада может с успехом громить казачью дивизию.

Мне не раз пришлось в дальнейшем убедиться, что Семен Михайлович был прав.

А комкор продолжал:

— И особенно бригада Тимошенко. Он сам отличный пулеметчик и умело использует мощную силу пулеметного огня. В его бригаде много бывших пехотинцев, обученных владеть шашкой. Они хорошо стреляют и неплохо владеют холодным оружием.

От меня, как бывшего драгуна, знавшего конницу царской армии, не ускользнули и другие причины успеха красных конников. Создавалась другая конница, и рождалась ее новая тактика. [486] Творцами этой тактики были талантливые красные командиры, в том числе и С. К. Тимошенко.

Судьба моя сложилась так, что до конца гражданской войны я неоднократно видел Семена Константиновича в боях, оставался с ним в близких дружеских отношениях многие годы. Он был прост и доступен, умел подбодрить людей веселой шуткой, вовремя похвалить за инициативу и смекалку, проявлял трогательную заботу о бойце.

Уже в те годы все знали, что Семен Константинович не любит дешевый авторитет, добытый подлаживанием под массы, не терпит разгильдяев и паникеров, не милует за нерадивое отношение к лошади. Не раз мне приходилось слышать, как Тимошенко требовал от подчиненных строжайшей дисциплины и самоотверженности в борьбе, вплоть до самопожертвования, если этого требует обстановка. Бойцы любили его. Когда он появлялся среди них в тяжкую минуту, слабый становился сильным, робкий — героем. Одним взмахом шашки он приводил в движение эскадроны.

Он обладал поразительной выносливостью, мог без сна и отдыха долго находиться в седле, а потом часами сидеть над картой, изучая прошедший бой или разрабатывая новую задачу. Это имело особое значение, когда конница совершала изнурительные переходы и стремительные броски.

Быстро росла командирская слава Тимошенко. В возрасте 24 лет он уже командовал прославленной 6-й кавалерийской, впоследствии Чонгарской Краснознаменной дивизией. Его конники героически сражались против лучшей белогвардейской конницы генералов Мамонтова и Шкуро, освобождали Воронеж и Касторную.

Помнится тяжелый, исключительно напряженный и ожесточенный бой 6-й дивизии на подступах к Ростову. В течение двенадцати часов шло яростное сражение у Генеральского моста и села Большие Салы. На дивизию обрушились превосходящие по численности силы врага, поддержанные танками и бронеавтомобилями.

Начдив Тимошенко был неутомим. Он лично водил полки в атаки и контратаки, а если натиск конников не завершался успехом, прикрывал их отход огнем пулеметов и артиллерии. После огневых ударов полки 6-й дивизии вновь переходили в атаку в конном строю, глубоко вклиниваясь в боевые порядки противника, В одной из атак С. К. Тимошенко со штабным эскадроном ворвался на огневые позиции вражеской артиллерии. Белые артиллеристы растерялись и стали просить пощады. [487]

— Повернуть орудия и стрелять по белогвардейской нечисти! — скомандовал начдив.

Повинуясь властному приказу, белые торопливо исполнили волю Тимошенко и ударили по своим. Это ошеломило врага. Еще нажим — и противник начал беспорядочный отход.

Несмотря на усталость бойцов и приближение темноты, Семен Константинович решил развивать достигнутый успех. По заснеженной степи 6-я дивизия неотступно преследовала белогвардейцев и ворвалась в Ростов.

Всю ночь с 7 на 8 января 1920 года в городе шли уличные бои. Многие белые офицеры сразу не могли разобраться в.обстановке, и дело доходило до курьезов. Штаб 6-й кавдивизии разместился в помещении бывшего начальника ростовского гарнизона белых. Не зная этого, белогвардейские офицеры из своих квартир звонили и спрашивали, что им делать.

— Оставаться на местах и ждать указаний, — невозмутимо приказывал Тимошенко, отвечая на телефонные звонки....

К утру Ростов был полностью очищен от белогвардейцев.

Блестящее боевое мастерство талантливого военачальника С. К. Тимошенко продемонстрировал в многодневном сражении с деникинцами в районе станций Торговой, Белой Глины, Среднего Егорлыка и станицы Егорлыкской. Особенно поучительным был встречный бой у Среднего Егорлыка. Части дивизии столкнулись с донским белоказачьим корпусом и буквально смяли противника, захватив все его пулеметы и артиллерийские орудия. Успех был достигнут опять же искусным использованием артиллерии и пулеметов на тачанках, которые двигались в голове дивизии. Прежде чем враг обнаружил их, сильный огонь смешал и расстроил его боевые порядки. Конникам оставалось лишь завершить разгром белоказаков.

Через два дня 6-я кавалерийская дивизия во взаимодействии с 4-й, 11-й кавалерийскими и 20-й стрелковой дивизиями нанесла сокрушительный удар по сильной группировке деникинцев в районе станицы Егорлыкская и станции Атаман. Это было одно из крупнейших сражений конницы, когда одновременно с обеих сторон сходились в жестокой сече свыше 40 тысяч всадников. И вновь начдив 6-й кавалерийской Тимошенко — в массе конников, воодушевляя их примером личной храбрости, доблести и геройства.

Здесь, как и в других боях и сражениях, ярко проявилось свойственное Семену Константиновичу чувство товарищеской помощи соседям. В бою за станицу Егорлыкскую атака частей 4-й кавдивизии захлебнулась, и они вынуждены были отходить [488] в исходное положение. Белоказаки в это время устремились в контратаку. Наступил критический момент. Это заметил начдив 6-й кавалерийской и немедленно частью сил нанес удар во фланг противнику. Контратака белогвардейцев была сорвана. Затем 4-я кавдивизия снова перешла в наступление и достигла окраин станицы. И опять неудачно. Белоказачий офицерский полк при поддержке сильного пулеметного огня контратакой расстроил боевые порядки 4-й дивизии и начал ее теснить. Тогда Тимошенко, возглавив одну из своих бригад, бросился в атаку на врага, и от офицерского полка осталось лишь несколько лошадей, метавшихся на поле боя.

К вечеру станица Егорлыкская и станция Атаман были в руках конармейцев. Разбитые и деморализованные белогвардейцы в панике отступали, бросая раненых, обозы с оружием и боеприпасами.

За большие заслуги в боях против конницы Шкуро и Мамонтова при освобождении Донбасса и Ростова С. К. Тимошенко удостаивается второго ордена Красного Знамени.

Не успела еще Красная Армия полностью разгромить войска ставленника империалистов Деникина, как на западе нависли грозные тучи белопольского нашествия. Международный империализм предпринимал новую попытку задушить молодую Советскую республику. Вопреки воле польских трудящихся буржуазное правительство Полыни, подстрекаемое империалистами Англии, Франции и США, двинуло свои войска на Украину и в Белоруссию. Одновременно в помощь белополякам была подготовлена к активным действиям армия генерала Врангеля в Крыму.

Коммунистическая партия и Советское правительство приняли меры по организации отпора интервентам и ликвидации врангелевщины. На польский фронт были направлены с востока и Северного Кавказа закаленные в боях соединения Красной Армии, в том числе из района Майкопа — Первая Конная армия, и в ее составе 6-я кавалерийская дивизия Тимошенко. За короткий срок в весеннюю распутицу, по разоренной войной украинской земле красные конники совершили 1000-километровый марш в район города Умань, ликвидировав по пути банды Махно и атамана Куровского. Этот изнурительный поход конармейцев сам по себе представлял подвиг.

Но еще более изумительным, до основания потрясшим войска и особенно правящие круги панской Польши, явился прорыв Конармией белопольского фронта южнее местечка Сквира. [489]

Впервые в истории военного искусства красная конница самостоятельно прорвала заблаговременно подготовленную оборону противника, разрушила в его глубоком тылу коммуникации, средства связи и разгромила штабы. И в этом была немалая заслуга 6-й кавалерийской дивизии С. К. Тимошенко. Обеспечивая в прорыве действия 4, 11 и 14-й кавалерийских дивизий, 6-я дивизия совместно с бронепоездами нанесла отвлекающий удар на город Липовец. Семен Константинович выполнил поставленную перед ним задачу с успехом, достойным самой высокой оценки. Он так «громогласно» организовал наступление дивизии, что противник был полностью дезориентирован и начал спешно перебрасывать в район Липовца крупные силы, ослабив оборону на направлении скрытно подготовленного главного удара Конармии. Это позволило быстро и с наименьшими потерями осуществить прорыв оборонительных позиций врага и, не задерживаясь, двинуться на его глубокие тылы — к Проскурову и Житомиру. Белополяки вынуждены были оставить Киев и спешно отходить на Коростень.

В сражении под Львовой погиб один из замечательных героев-конармейцев Ф. М. Литунов. Его преемником на посту начальника 4-й кавалерийской дивизии стал Семен Константинович Тимошенко. Под его командованием дивизия разорвала кольцо вражеских войск, пытавшихся окружить Первую Конную армию в районе Замостья, устранила угрозу, нависшую над главными силами армии, разгромила врага и захватила в плен до 2000 солдат и офицеров противника.

Мужество и отвага С. К. Тимошенко на Юго-Западном фронте получили высокую оценку. Он был награжден почетным революционным оружием.

Заключив перемирие с Польшей, Советское правительство сосредоточило все усилия на ликвидации Врангеля и освобождении Крыма. Совершив 700-километровый марш в осеннюю непогоду, Первая Конная армия по приказу командующего Южным фронтом М. В. Фрунзе в конце октября 1920 года сосредоточилась в районе Береславля и Каховки. Отсюда, с берегов Днепра, конармейские дивизии прорвались в глубокий тыл белогвардейских войск и преградили им путь отхода в Крым через Чонгарский перешеек.

Возглавляемая С. К. Тимошенко 4-я кавалерийская дивизия овладела Ново-Алексеевкой и Геническом, разрушила участок железной дороги Мелитополь — Сальково и развернулась фронтом на север.

В это время врангелевцы, преследуемые советскими войсками [490] с севера, хлынули к Чонгарскому перешейку. Наиболее значительная масса их наступала против 4-й кавалерийской дивизии. В течение трех дней кипели невиданные по ожесточению бои.

4-я кавдивизия изнемогала. Начдив скакал на коне из полка в полк, появляясь там, где всего труднее.

«Ни шагу назад!» — гремел его зычный голос. И конармейцы сражались, стиснув зубы, стояли насмерть, пока руки держали оружие.

Тимошенко был ранен в ногу. Бойцы усадили начдива на пулеметную тачанку. Но пока перевязывали рану, противник пулеметным огнем перебил лошадей в упряжке, а Семен Константинович получил второе ранение. Его перенесли в автомобиль, и он остался в дивизии, продолжая командовать.

Штурмом овладев Перекопом и Чонгарским полуостровом, советские войска, в том числе 4-я кавалерийская дивизия Тимошенко, ликвидировали в Крыму остатки войск Врангеля, победоносно завершив гражданскую войну.

В эту всемирно-историческую победу Советской республики внес весомый вклад и бывший батрак Семен Тимошенко. Подвиги и боевые заслуги начдива получили глубокое признание конармейцев, пославших его своим делегатом на VIII Всероссийский съезд Советов. И самой дорогой наградой за верную службу народу была встреча Семена Константиновича на этом съезде с великим вождем трудящихся Владимиром Ильичем Лениным.

За проявленное мужество при ликвидации врангелевщины и разгроме банд на Украине и Северном Кавказе С. К. Тимошенко был награжден третьим орденом Красного Знамени.

Наступила мирная жизнь, ради которой ленинская партия, советский народ и его Вооруженные Силы отстаивали первое в мире рабоче-крестьянское государство. Мобилизуя трудящиеся массы на социалистическое строительство, наша партия вместе с тем призывала помнить, что от всякого нашествия мы всегда на волоске. «Взявшись за наше мирное строительство, — говорил В. И. Ленин, — мы приложим все силы, чтобы его продолжать беспрерывно. В то же время, товарищи, будьте начеку, берегите обороноспособность нашей страны и нашей Красной Армии, как зеницу ока...»

Выполнению этой благородной задачи и посвятил себя С. К. Тимошенко. В октябре 1921 года он поступает на Высшие академические курсы, подводит под свой богатый боевой опыт теоретические знания, которые использует в своей дальнейшей деятельности по обучению и воспитанию войск.

В 1933 году С. К. Тимошенко командируют за границу, где он знакомится с армиями капиталистических государств.

В тридцатые годы Советские Вооруженные Силы на основе достижений социалистической индустрии оснащались передовой боевой техникой и вооружением. Разрабатывались и принимались новые уставы и наставления, совершенствовались командные кадры Красной Армии. Как один из способных военачальников, Тимошенко выдвигается на высшие командные должности. Он был заместителем командующего и командующим войсками ряда военных округов, в том числе крупнейшего Киевского особого военного округа.

Коммунистическая партия и советский народ оказывают С. К. Тимошенко высокое доверие. Его избирают депутатом Верховных Советов СССР и Украинской ССР, членом ЦК и Политбюро ЦК Компартии Украины. На XVIII съезде ВКП(б) он избирается членом Центрального Комитета партии. За большой вклад в дело укрепления Красной Армии С. К. Тимошенко награждается орденом Ленина.

В конце тридцатых годов резко обострилась международная обстановка, прокатилась волна актов агрессии в Европе, Азии и Африке. Наиболее опасный очаг агрессии запылал в Западной Европе, где фашистская Германия при попустительстве других империалистических держав развязала вторую мировую войну. К середине сентября 1939 года под ударами немецко-фашистских войск потерпела поражение панская Польша. Перед угрозой гитлеровской оккупации оказались Западная Украина и Западная Белоруссия. В связи с этим Советским правительством было принято решение взять под свою защиту братские народы этих западных областей. С. К. Тимошенко назначили командующим войсками Украинского фронта. Возложенную на него миссию он выполнил успешно. 17 сентября 1939 года части Красной Армии перешли границу и освободили Западную Украину и Западную Белоруссию. Затем эти области воссоединились с Советской Украиной и с Советской Белоруссией. Мне, участнику этого освободительного похода, помнится, как много Семен Константинович уделял внимания политической работе в войсках и среди населения.

В конце 1939 года империалисты спровоцировали на войну против нашей страны финскую военщину. В марте 1940 года финские войска потерпели поражение. В организации их разгрома [492] большую роль сыграл командующий Северо-Западным фронтом С. К. Тимошенко. За образцовое выполнение заданий Советского правительства по руководству войсками он был удостоен звания Героя Советского Союза.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 мая 1940 года С. К. Тимошенко был назначен народным комиссаром обороны. Одновременно ему присвоили воинское звание Маршала Советского Союза.

Боевая слава и высокое должностное положение не вскружили голову С. К. Тимошенко. Как и прежде, он оставался добросердечным, внимательным и доступным. Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, рассказывая о встрече с Семеном Константиновичем в 1940 году, писал: «Вспомнилось мне начало тридцатых годов — 3-й кавалерийский корпус, которым тогда командовал С. К. Тимошенко и где я был командиром 7-й Самарской имени английского пролетариата кавдивизии. Комкор у всех пас, конников, пользовался уважением. Больше того — любовью. И на высоком посту наркома он сохранил ту же простоту в общении и товарищескую доступность».

Занимая большой пост, Семен Константинович приложил много усилий для укрепления обороноспособности Советского государства и повышения боеготовности Красной Армии. Под его руководством осваивался современный боевой опыт. Во всех округах, и прежде всего в западных военных округах, проводились учения и маневры войск.

В те годы Наркомат обороны проделал большую работу по мобилизации ресурсов, проявляя заботу о перевооружении армии новейшими типами танков и самолетов, лучшими образцами артиллерийских орудий.

Центральный Комитет Коммунистической партии и Советское правительство внимательно следили за действиями Германии и учитывали возможность нападения на СССР. Хорошо это сознавал и народный комиссар обороны С. К. Тимошенко.

22 июня 1941 года гитлеровская Германия вероломно нарушила договор о ненападении и немецко-фашистские войска вторглись на территорию Советского Союза. Народный комиссар обороны С. К. Тимошенко выехал на фронт. По решению Государственного Комитета Обороны он был назначен главнокомандующим Западным направлением и одновременно командующим Западным фронтом. Положение создалось чрезвычайно тяжелое. Под напором бронированных вражеских полчищ советские [493] войска отступали. В ходе боевых действий С. К. Тимошенко пришлось создавать фронтовое управление, устанавливать связь с войсками, всеми силами сдерживать стремительное наступление превосходящего по численности и боевой технике противника.

В сентябре Семен Константинович возглавил командование Юго-Западным фронтом. И здесь положение было тяжелым. Войска фронта отступали. Через некоторое время командующему фронтом удалось сбить темпы наступления противника и провести ряд наступательных операций: нанести поражение немецкой танковой армии Клейста под Ростовом, разбить правое крыло группировки противника на Ефремовском направлении и освободить Елец, а также нанести контрудар в районе станции Лозовая.

К осени 1942 года усложнилось положение на Северо-Западном фронте, которым было поручено командовать С. К. Тимошенко. Он руководил здесь войсками, окружившими группировку гитлеровцев в Демянском выступе, угрожавшую ударом на Ленинград и на Московском направлении. К марту 1943 года вражеские войска в районе Демянска были разбиты.

В последующем Ставка Верховного Главнокомандования поручила Семену Константиновичу координировать действия Ленинградского и Волховского фронтов. В июне 1943 года он направляется с такой же миссией на Кубань, где осуществляет взаимодействие Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота. При активной помощи С. К. Тимошенко советские войска разгромили гитлеровцев на Кубани и Таманском полуострове, десантными операциями форсировали Керченский пролив и захватили берег Крыма.

Учитывая приобретенный С. К. Тимошенко опыт по координации действий фронтов, Ставка Верховного Главнокомандования в 1944 году направила его своим представителем на 2-й и 3-й Прибалтийские фронты. В июле он посылается координировать действия 2, 3 и 4-го Украинских фронтов, развернувших мощное наступление на Украине и в Молдавии. Здесь С. К. Тимошенко также успешно справился с поставленными перед ним задачами и оставался на этих фронтах до победоносного завершения Великой Отечественной войны. Старый коммунист и опытный военно-политический деятель, Семен Константинович многое сделал для укрепления братской дружбы и интернациональной солидарности освобожденных от фашизма народов.

За выдающиеся заслуги перед Родиной в годы борьбы против немецко-фашистских захватчиков С. К. Тимошенко был награжден [494] орденом «Победа», тремя орденами Суворова I степени и многими медалями.

После разгрома гитлеровской Германии Маршал Советского Союза Тимошенко командовал войсками ряда военных округов. С 1963 года в течение семи лет он был председателем Советского комитета ветеранов войны.

Такими людьми, как Семен Константинович Тимошенко советский народ гордится. В 1965 году, в день его 70-летия он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». На родине дважды Героя Советского Союза Семена Константиновича Тимошенко установлен бронзовый бюст как дань народного почета талантливому полководцу, патриоту и коммунисту.

Генерал Орленко

ФЕДОРОВ АЛЕКСЕЙ ФЕДОРОВИЧ

Алексей Федорович Федоров родился в 1901 году в Днепропетровске. По национальности украинец. Член КПСС с 1927 года. Активный участник гражданской войны.

В 1938 году был избран первым секретарем Черниговского обкома КП(б)У. На этом посту его и застала Великая Отечественная война.

С первых же дней гитлеровской оккупации А. Ф. Федоров по решению ЦК КП(б)У остался в тылу врага. Сначала он был секретарем Черниговского, затем Волынского подпольного обкома партии. Партизанские отряды и соединения, которыми он командовал, осуществили ряд смелых операций в тылу врага. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1942 года А. Ф. Федоров удостоен звания Героя Советского Союза. В апреле 1943 года ему присвоено звание генерал-майора, а 4 января 1944 года второй раз был награжден медалью «Золотая Звезда-». Награжден также многими орденами и медалями.

После войны А. Ф. Федоров учился в Академии общественных наук при ЦК КПСС. В настоящее время он живет в Киеве, работает министром социального обеспечения УССР. Депутат Верховного Совета СССР седьмого, восьмого и девятого созывов. Он автор книги «Подпольный обком действует».

Я сейчас уже не припомню, когда именно впервые увидел командира нашего соединения — партизанского генерала Алексея Федоровича Федорова...

Самых дорогих нам людей, товарищей трудных военных лет, мы вспоминаем по часам и минутам, проведенным рядом — пусть молча, — но в бою.

В эти бесконечно долгие часы и минуты страшного напряжения без всяких расспросов и рассказов мы узнавали друг о друге все подробности, проникали в самые сокровенные уголки души...

Кажется, вот оно, перед глазами, то ясное летнее утро, которое застало наше партизанское соединение в небольшом местечке Перелюб на Черниговщине.

Операция по уничтожению гитлеровского гарнизона, расположенного в этом местечке, подходила к концу. Догорали подожженные в бою строения. Реже и реже раздавались выстрелы. К берегу речки Ревна, что текла по окраине, почти у самых домов неторопливо стягивался партизанский обоз. Погромыхивали на бревенчатом настиле мостика хорошо смазанные, обмотанные тряпками колеса пулеметных тачанок. Приглушенно, сквозь сжатые зубы стонали на повозках раненые. Угрюмо опустив голову, шагали пленные. Конвоиры с трудом сдерживали толпу селян, жаждавших расправиться со своими мучителями.

Партизаны вполголоса переговаривались, пересмеивались, припоминая перипетии боя, нетерпеливо поглядывали на зубчатую полоску леса, синевшую на горизонте. В лесу их ждала горячая пища и недолгий партизанский сон...

И вдруг все насторожились: послышался звук, похожий на комариный писк. Звук нарастал, приближался, перешел сначала [497] в гул, потом в рев. В нем уже различался глухой шум мощных моторов и звонкий лязг гусениц...

По партизанам прошелестело страшное слово: «танки!».

Страшен танк для партизан, когда они в поле, далеко от леса! Что противопоставить бронированному чудовищу, кроме легкого оружия — пулемета, автомата? Куда укрыться от танка? Но паника — враг пострашней танков. И он уже суетился среди нас, этот враг, сжимал сердца, мутил разум, подзуживал бросить все и — бежать, бежать.

Первым желанием каждого, кто стоял в тот момент на окраине села, было как можно скорее добраться до леса. Ездовые спешно снимали с лошадиных морд торбы с овсом, затягивали супони, подпруги. Раздались резкие выкрики командиров, собиравших людей. Кое-кто, послабее духом, кинулся на дорогу, ведущую к лесу.

И тут раздался властный голос, сразу покрывший все звуки:

— Стой! Ложись! Занимай оборону!

И люди остановились: Столько было уверенности, спокойствия, силы в этих словах.

— Обоз, санчасть, пленные — к лесу! — продолжал тот же голос. — Быстрей!

А на сельской улице уже появились два легких немецких танка с черно-белыми крестами на камуфлированных стальных боковинах. На танковых башнях замелькали багровые вспышки пулеметов. Засвистели, защелкали пули. За танками, перебегая от дома к дому, двигалась пехота.

— Не стрелять без приказа! — прогремела еще одна команда.

Танки подошли к речке и двинулись вдоль нее, поливая наш берег из пулеметов. И вдруг с командного пункта резко хлопнул одиночный выстрел ПТР. За ним — другой, третий... На боковине головного танка вспыхнула ослепительно-яркая звездочка. А через минуту танк уже пылал дымным хвостатым пламенем. Раскатились партизанские пулеметные и автоматные очереди. Под градом пуль гитлеровская пехота залегла на пологом берегу, начала отходить на огороды, жаться к строениям.

Взревел мотор второй машины. Вместо того чтобы двинуться через мост, она поспешно откатилась под защиту сельских строений.

— Мин боятся! — крикнул кто-то.

В партизанской цепи повеселело. Появилось то радостное чувство уверенности в своих силах, которое всегда предшествует [498] победе. На военном языке это называется «захватить инициативу».

С командного пункта, расположенного в кустах, пригибаясь, побежали в разные стороны связные. Одна из рот правого фланга спешно снялась и двинулась куда-то в обход, вниз по течению реки. Спустя 40 минут позади вражеских позиций вдруг раздались взрывы. Огонь гитлеровцев сразу ослабел, а потом и совсем стих. Мы видели, как, перебегая от хаты к хате, они удирали прочь от реки, к бугру, за которым догорали грузовые машины, доставившие их к месту боя.

Настала пора уходить. Кусты на командном пункте зашевелились, и из них поднялся невысокий, но кряжистый широкоплечий человек в военной гимнастерке без знаков различия, крест-накрест перечеркнутой на груди ремнями, в защитной фуражке с матерчатым козырьком и с автоматом в руках. Это был Алексей Федорович Федоров. Коновод подвел ему коня. Но Федоров покачал головой. — Нет. Верхом не поеду, — медленно, устало проговорил он. — Подгоните тачанку...

II тогда я понял, что спокойствие и хладнокровие, с которыми он только что командовал нами в бою и которые ободрили нас, вселили в нас уверенность в своих силах и рассеяли всякие сомнения, — это спокойствие и хладнокровие дается вовсе не легко...

Мастерство партизанского командира, опыт нелегальной работы в тылу врага пришли к первому секретарю Черниговского обкома партии Алексею Федоровичу Федорову не сразу. Особенно трудно дались первые шаги. Их пришлось делать в одиночку, без товарищей по обкому, с которыми военная судьба на долгих два месяца разлучила при переходе линии фронта в случайной стычке с врагом.

Федоров на каждом шагу видел страшные следы хозяйничанья оккупантов — повешенных, расстрелянных, сожженных людей. И каждая встреча с гитлеровцами — в селе или на дороге — могла обернуться для секретаря обкома гибелью.

По проселкам и большакам оккупированных районов от зари до зари пылили нескончаемые толпы беженцев, советских солдат

1 Три члена Черниговского подпольного обкома КП(б)У — Н. Н. Попудренко, В. Е. Яременко и С. М. Новиков — ушли в партизанский лагерь вместе с областным партизанским отрядом 26 августа 1941 года, а А. Ф. Федоров, В. Л. Капранов, И. Д. Компанец и Н. А. Петрик отходили с нашими войсками до границы Черниговской области, и при переходе линии фронта в тыл врага 16 сентября 1941 года Федоров оказался оторванным от своей группы [499] и офицеров, отставших от своих частей или бежавших из плена, погорельцев и разного иного люда, сдвинутого с места войной и принужденного странствовать. Среди этой разношерстной, двигающейся по всем направлениям массы Федоров до поры не привлекал внимания. До той поры, пока в селах и местечках на стенах домов и на заборах не запестрели листовки, подписанные «генералом Орленко», пока люди не узнали в исхудавшем, заросшем бородой человеке в обтрепавшейся одежде первого секретаря обкома, депутата, которого они избирали в Верховный Совет СССР. И слух о том, что Федоров не ушел, а остался в тылу врага вместе с народом, со своими избирателями, покатился по всей округе.

Но не столько слухи, сколько оживление партизанской борьбы во всех местах, где проходил Федоров, обеспокоило гитлеровских начальников. За голову Федорова была назначена крупная награда. Несколько человек, на беду оказавшихся внешне похожими на Алексея Федоровича, гитлеровцы повесили на центральной площади Чернигова, всякий раз приделывая к груди повешенного доску с надписью: «Сталинский бандит Федоров...» Но настоящий Федоров был неуловим. Всюду его укрывали люди. Он не спеша двигался к цели — областному партизанскому отряду, который, как он знал, обосновался в северных районах области. Отыскивал связных, рассылал их в окрестные села и местечки. Сейчас это было главным: Федоров видел, как далеки от идеала оказались и он, и его товарищи по обкому, когда готовили подполье. Система связи с райкомами и с подпольными райкомами, продуманная, казалось бы, до мелочей, во многих случаях нарушалась. Да и сама структура подполья, которая фактически копировала областную партийную организацию мирного времени, как выяснилось, была мало приспособлена к реальным условиям вражеского тыла.

Некоторые подпольные организации, потеряв связь с райкомом, затаились и бездействовали, ожидая лучших времен. Часть явочных квартир исчезла: их хозяева погибли или бежали. Один из партизанских отрядов фактически существовал только днем: партизаны приходили в лагерь к восьми утра, «отбывали службу» до вечера, а перед заходом солнца вновь расходились по домам. Был даже такой партизанский командир, который и вовсе распустил отряд, считая, что в этой войне главное — выжить.

Все это: связь, деятельность партизан, утраченные явки и пароли — надо было восстановить, наладить заново. И Федоров, шагая от села к селу, подбирал людей, устанавливал явки и пароли, [500] «обирал распущенных по домам партизан и сам учился, набирался опыта борьбы в тылу врага. В этом ему помогали товарищи — Павел Днепровский, Павел Плевако, Василий Зубко и Надежда Беляевская, которые составили под руководством Федорова обкомовскую группу...

Если бы в мою задачу входило рассказать только о личных качествах Алексея Федоровича, все было бы куда проще.

Стоило бы только написать, как, посмеиваясь в усы, читал он расклеенные повсюду объявления гитлеровского командования, которое обещало крупное вознаграждение «за голову большевистского главаря Алексея Федорова». Как, сжимая в кармане «лимонку», сиживал он на сельских сходах под дулами немецких автоматов. Как в критический момент во главе ударной группы прорывал кольцо вражеского окружения. Как обходил, не кланяясь пулям и осколкам, жидкую линию партизанской обороны...

Сколько было их — подобных случаев, передававшихся из уст в уста среди партизан и среди населения, случаев, многие из которых звучали почти как легенда!

Но как рассказать о Федорове-полководце, о Федорове — партизанском вожаке, о Федорове — секретаре обкома?! Как рассказать о той его деятельности, которая проходила скрыто от посторонних глаз и внешне почти никак не проявлялась? А ведь именно эта малоприметная часть деятельности военачальника, да еще партизанского, да еще секретаря обкома, и составляет самое главное и самое трудное в нелегких его обязанностях. Куда более главное и трудное, чем личная, всем видная храбрость!

Партизанский отряд, действующий в глубине вражеского тыла, в какой-то мере напоминает военный корабль. И там и тут, и для рядового матроса или партизана, и для самого старшего командира мера опасности одинакова. Пока корабль сохраняет плавучесть, пока отряд существует, и у того и у другого есть возможность продолжать борьбу, наносить урон противнику.

Федоров понимал это и всегда, во всех случаях прежде всего заботился о сохранении в целости нашего партизанского соединения.

Ради этого приходилось идти на риск, жертвовать людьми... Нелегко было командиру, и тем более партийному руководителю, принимать такие решения, выдерживать на себе вопрошающие взгляды людей, которые не знали и поэтому не понимали причин, вызвавших риск и жертвы.

В июне 1942 года наше соединение после неудачной попытки прорваться через Десну в лесные партизанские массивы Брянщины [501] вынуждено было вернуться назад в мелкие, худосочные черниговские перелески.

Это было тяжелое время. Днем мы дрались с фашистскими карательными отрядами, которые следовали за нами по пятам. Ночью совершали длинные и утомительные марши к следующему леску. Как только добирались до первых кустиков, наскоро готовили еду и засыпали мертвым сном. Но сон бывал недолог. Следы в поле скрыть трудно, враги скоро находили их и без труда догадывались, в каком именно перелеске располагался наш бивак.

К полудню разведчики доносили о приближении грузовиков с солдатами. Еще через полчаса первые автоматные очереди и разрывы гранат на опушках, где стояли наши заставы, возвещали, что начался очередной бой... Пока было светло, об отходе нечего и думать: в поле, на открытом месте силы были бы слишком неравны. Приходилось оставаться под защитой зеленых стен леса, отбивать одну за другой вражеские атаки, с нетерпением ждать конца долгого летнего дня. Вечером мы прорывали кольцо окружения, унося на руках раненых. И опять — долгий марш до следующего леска... Все повторялось сначала.

Тяжелее всех доставалось раненым. Тряские дороги, по которым нам приходилось передвигаться, бередили их раны, причиняли невыносимую боль. К физическим страданиям добавлялось постоянное напряжение, вызываемое ощущением полной беспомощности.

В середине августа 1942 года мы добрались наконец до так называемых Софиевских лесных дач — сравнительно большого леса, расположенного на границе трех республик: РСФСР, Украины и Белоруссии.

В этих лесах мы надеялись передохнуть, принять самолеты с Большой земли с оружием, боеприпасами, питанием к нашему верному «Северку» — партизанской рации, медикаментами, письмами. Надеялись отправить раненых товарищей.

Словом, когда слегка тронутые первой осенней желтизной своды Софиевских лесных дач сомкнулись над нашими головами, все мы облегченно вздохнули.

А радоваться-то было нечему. Не знали мы, что фашисты готовят нам здесь ловушку. Все расположенные поблизости города — Чернигов, Гомель, Новозыбков, Злынка, Климов — были наводнены гитлеровскими войсками.

Вокруг нашего лагеря, расположившегося между селами Софиевка и Великие Ляды, сомкнулось вражеское кольцо. Ночью мы предприняли отчаянную попытку прорваться через небольшой, [502] затерянный в лесу поселок Новый Путь. По сведениям, которые принесла наша разведка, здесь было далеко не самое слабое место вражеской обороны. Путь через соседнее болото, хоть и оно, ежели немцы засекут нашу колонну, не спасет от вражеских пулеметов, — куда более надежен, чем через поселок, в котором фашисты отрыли окопы полного профиля, установили артиллерию, тяжелые минометы и держали в полной боевой готовности несколько танкеток и тяжелых бронемашин, готовых в любой момент взять под контроль лесную проселочную дорогу. Из-за этой дороги командир соединения и решил пробиваться через поселок Новый Путь. Шестьдесят повозок, на которых лежали притихшие, напряженно вслушивавшиеся в тревожную лесную тишину раненые, стояли в голове вытянувшегося на поляне партизанского обоза, готовые в случае успеха группы прорыва ринуться в образовавшуюся брешь...

Группа прорыва — лучшие наши хлопцы, посуровевшие, серьезные — собрались вокруг штабной повозки.

Прежде чем начать говорить, Алексей Федорович долго вглядывался в каждого из этих хлопцев, многим из которых — все это понимали — не суждено было дожить до утра...

О чем думал командир? Каждый из тех, кому предстояло спустя какой-нибудь час нанести первый удар по немцам, дорог ему, как сын, как брат. С каждым связано немало пережитого.

Может быть, в этот последний, прощальный момент Алексей Федорович вспоминал все это? А может быть, просто хотел оттянуть еще на несколько минут отдачу боевого приказа, который — это тоже все знали — обязательно будет отдан. Приказ, который бросит дорогих и близких ему людей в неравный истребительный бой.

— Есть решение обкома, — глухо, но твердо начал наконец Алексей Федорович. — Мы подбирали поименно каждого. Но если кто не согласен... Имейте в виду: только добровольно!

Через час, когда совсем стемнело, грянул бой. Группе прорыва удалось выбить врагов из окопов и зацепиться за дома поселка. Но силы были слишком неравны. Обоз еще не подошел к опушке, как фашисты обрушили на горстку партизан шквал артиллерии. В бой пошли танки. Кольцо окружения, прорванное с таким трудом, вновь сомкнулось. Прорыв не удался...

И тогда по колонне пробежал новый приказ:

— Бросить повозки, перейти на вьюки. Раненых нести на руках.

Черт его знает, как нам удалось в кромешной тьме кое-как смастерить вьюки, как удалось сделать носилки из жердей, [503] плащ-палаток, одеял и домотканых крестьянских ряден! Как бы там ни было, все было сделано. И вот незадолго до рассвета головная походная застава осторожно ступила в болотную трясину. Следом за ней двигался взвод прикрытия, а дальше 60 носилок, каждые из которых несли четверо.

60 носилок — 240 носильщиков...

Не буду рассказывать, как пересекли мы болото. Может, задержись мы еще на сутки в Софиевских дачах, наш болотный марш закончился бы трагически. Гитлеровцы, видимо, просто не подозревали, что мы, потерпев неудачу под Новым Путем, тут же предпримем новую попытку вырваться из кольца...

Рассвет застал нас в мелком орешнике в каком-нибудь десятке километров от места ночного боя. Опасность ничуть не уменьшилась: враг был совсем рядом и не скрывал своего присутствия. До нашего слуха то и дело доносились возгласы немецких часовых, лязг гусениц и шум танков, патрулировавших по дорогам. Со стороны Ново-Сергеевки, в которой, по всем признакам, располагался немецкий штаб, несмотря на ранний час, слышались даже звуки музыки. Гитлеровцы явно не сомневались, что уничтожение нашего соединения — дело нескольких часов.

Мокрые, окончательно выбившиеся из сил, не выпуская из рук оружия, люди повалились там, где их застала команда «привал». Не спали только часовые. И еще командир.

Может быть, такие минуты и есть самые трудные в жизни командира, и тем более секретаря обкома? Предстояло принять решение, от которого зависело, быть или не быть нашему соединению, зависела судьба не только партизан, но и многих тысяч советских людей — жителей сел, местечек, городов того обширного района, в котором наше соединение было в то время единственным светлым островком Советской власти среди черного разлива гитлеровской чумы. И этот островок поддерживал в людях надежду на то, что фашистская ночь обязательно кончится, что освобождение не за горами.

И Федоров — командир соединения и секретарь обкома партии — нес полную меру ответственности за судьбу партизан и за судьбу жителей перед своей совестью, перед Родиной, перед партией...

День тянулся долго. Я и сейчас помню бесконечные минуты страшного напряжения. Каждый звук, малейший шорох заставляли нас вздрагивать и крепче сжимать в руках оружие. Минуты, проведенные лежа (стоя нас могли заметить) и молча [504] (говорить, и то шепотом, разрешалось лишь командирам в самых исключительных случаях), минуты, в которые было запрещено шевелиться, курить, кашлять. Партизаны лежали и смотрели вверх, в бездонное голубое небо, по которому ползли праздничные белые кучевые облака, освещенные ярким солнцем.

В этот день нам не пришлось отбивать вражеских атак, прижиматься к земле под пулеметным огнем или под артиллерийским обстрелом, не пришлось ходить в штыки и кричать «ура». Ни одного раненого, не говоря уже об убитых, не принес этот день. И все-таки, если меня спрашивают, что было самое страшное на войне, в моей памяти неизменно встает именно этот день: кусты орешника, хлопотливо пошевеливающие листьями, белые облака в небе. И разъедающее душу ожидание. Ожидание первого выстрела. Неравного боя...

Многие, в том числе и старые, бывалые партизаны, не понимали, почему для остановки были выбраны именно эти низенькие кустики, едва доходившие до плеча. Правда, кроме Софиевских дач, кругом не было крупных лесных массивов. Зато немало рощиц и перелесков, в которых росли настоящие, высокие деревья. Был, наконец, в нескольких километрах и небольшой, но густой Зеленицкий лес, не раз служивший пристанищем небольшим партизанским группам. Так почему же мы остановились в этом орешнике?

Около одиннадцати дня гитлеровцы начали артиллерийскую подготовку. Они стреляли по тому месту, на котором мы располагались накануне. Стреляли долго: видимо, не хотели нести потери в наступлении, рассчитывали без боя ворваться в наш лагерь и взять в плен уцелевших партизан. Артподготовка, которую начал враг, нас обрадовала: она означала, что наш ночной марш через болото враг не обнаружил.

Но вот смолкли орудия. А потом по дорогам начали рыскать взад и вперед фашистские танки и бронемашины, каждую рощицу враги прочесали по два, по три раза. Но ночной дождь смыл наши следы. А низкие кустики, служившие нам убежищем, не вызвали подозрений у вражеских начальников. И когда наступил вечер, все, в том числе и те, кто роптал, что эти хилые кустики станут местом нашего последнего боя, поняли, как верен и мудр командирский расчет...

Да, тяжек был этот долгий день.

И все-таки вечер оказался еще тяжелее.

Сначала, как всегда, мы почувствовали облегчение. Впереди ночь — самое партизанское время. За короткие ночные часы [505] можно успеть перебраться в более безопасное место, выбрать подходящий лесок, позицию поудобнее. И вдруг, как электрическая искра, по партизанам пробежала невероятная новость: принято решение уходить без раненых.

Разумеется, каждый из нас в течение долгого дня думал о судьбе раненых. Мы понимали, что ночью с носилками далеко не уйдешь и тем более не оторвешься от преследователей. И все-таки никому не приходило в голову оставить наших боевых товарищей на произвол судьбы.

Тем не менее приказ был предельно ясен: оставить раненых, с небольшой охраной на месте, остальным — немедленно выступать.

Никогда не забуду, как сгрудились мы вокруг наших хлопцев, которые беспомощно лежали на земле. Раненые молчали. Но каждый из тех, кто был здоров, чувствовал на себе их взгляды. Взгляды, в которых застыл укор...

Только человек, пользующийся абсолютным доверием среди партизан и в то же время непоколебимо уверенный в правильности своего решения, чистый перед совестью и людьми, — только такой человек мог отдать этот приказ.

Алексей Федорович Федоров был именно таким человеком.

Еще раз обращаясь к партизанам, сгрудившимся вокруг носилок, он негромко повторил:

— Да, раненые остаются. Но ненадолго, мы скоро встретимся, товарищи, не падайте духом.

Лицо командира бледно. А глаза, запрятанные под строго сведенными бровями, в сумерках догоравшего дня невозможно разглядеть...

Почти не таясь, с боями, совершая по пути налеты на фашистские гарнизоны и диверсии на железных дорогах, пересекли мы железную дорогу Гомель — Брянск, вдоль которой чуть ли не через каждые 100 метров стояли немецкие посты, форсировали реки Ипуть и Беседь и укрылись в чащобах Клетнянского леса...

Расчет командира полностью оправдался: гитлеровские карательные отряды ринулись следом за нами. Как птица уводит лису от гнезда, командир соединения увел карателей прочь от места, где расположились раненые, и враги так и не обнаружили их. Прошло небольшое время, и почти все раненые вернулись в соединение. Те, кто выздоровел, снова встали в партизанский строй. Остальные улетели на Большую землю — в советский тыл. [506]

В то время, когда мы дрались в тылу врага, по ту сторону фронта, не было учебников тактики и стратегии партизан. Этот раздел военной науки в боях создавала партия, ее люди, оставленные для борьбы в тылу врага. И они, эти люди, многие из которых до нападения Германии на Советский Союз были сугубо штатскими, превзошли в умении воевать хваленых фашистских генералов, так и не сумевших выполнить приказ Гитлера — ликвидировать партизан или хотя бы ослабить партизанское движение...

Алексей Федорович Федоров был одним из тех, кто создавал стратегию и тактику партизан.

Выучке, жестокости и мощному вооружению врага Федоров — партизанский генерал — противопоставил множество хитростей и уловок. А с лживой гитлеровской пропагандой Федоров — секретарь обкома — сражался пламенным, правдивым словом большевистского агитатора, умением повести за собой людей, подсказать, что надо делать в лихую годину. Ни единого случая поговорить с народом, помочь, объяснить, посоветовать не упускал Алексей Федорович. С открытым сердцем, с великой убежденностью в правоте дела партии шел он к людям. И люди понимали его, верили ему. И там, где проходило наше соединение, вырастали новые партизанские отряды, новые подпольные ячейки и группы, и ярче разгорался огонь всенародной войны во вражеском тылу.

Быть может, в этом и заключена наиболее важная часть деятельности Алексея Федоровича Федорова — партийного вожака.

И мы, бывшие партизаны Чернигово-Волынского партизанского соединения, больше всего любим и уважаем нашего командира именно за его глубокую партийность, за то, что он всегда и при всех обстоятельствах являл собой великолепный пример солдата партии, коммуниста.

202 боевых задания

ФЕДОРОВ ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ

Евгений Петрович Федоров родился в 1911 году на станции Стрельна Ленинградской области в семье батрака. По национальности русский. Член КПСС с 1932 года. В Советской Армии с 1930 года. В 1933 году окончил военную школу летчиков и летнабов.

Во время советско-финляндского конфликта Е. П. Федоров успешно произвел 24 боевых вылета, за что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 апреля 1940 года удостоен звания Героя Советского Союза. В период Великой Отечественной войны он командовал подразделениями и частями бомбардировочной авиации. 178 раз вылетал на бомбежку крупных вражеских объектов.

29 июня 1945 года Е. П. Федоров удостоен второй медали «Золотая Звезда». Он награжден также многими орденами и медалями.

В 1948 году, окончив Краснознаменную Военно-воздушную академию, продолжал службу в ВВС. С 1958 года генерал-майор авиации Е. П. Федоров находится в запасе и работает в Ленинградском аэропорту.

Новогодняя ночь 1942 года выдалась ясная и холодная. Приглушенно работают моторы. Бомбардировщик идет на малой высоте. На земле, внизу, чернеют пятна лесных массивов. Изредка, когда попадаются высокие холмы, на вершинах под луной серебрятся верхушки сосен. На изгибах реки Свислочь кое-где поблескивает лед. И снова леса с огромными пролысинами снежных полей. Позади осталась линия фронта, обозначенная гигантской цепью траншей и воронок. Далеко в стороне стелются зловещие космы пожарищ. Справа по курсу начинается туманная дымка.

Командир корабля Евгений Петрович Федоров крепко сжимает штурвал бомбардировщика. Самолет идет все глубже, все дальше в тыл врага.

По темно-синему холодному небу проходят легкие белые облака. Вот и район Мигдаловичи! Никто не отрывает глаз от земли: там впереди, в лесу, должна быть небольшая площадка...

За несколько дней до Нового года, 25 декабря, экипаж бомбардировщика ИЛ-4 в составе командира Е. П. Федорова, штурмана Ф. С. Пономарева и воздушного стрелка-радиста старшины И. Д. Иващенко вызвали в штаб соединения для получения информации и особого задания. Суть его заключалась в следующем.

В течение последних дней в захваченном фашистами Минске произошли тревожные события. Вражеская контрразведка и карательные отряды эсэсовцев раскрыли и выловили ряд наших подпольных групп. Причины провала не были известны. Попытки установить связь с оставшимися подпольными группами кончались неудачей. Два раза сбрасывали [509] парашютистов с транспортного самолета, и оба раза безуспешно.

Обстановка усложнялась. Дорог был каждый час. Командование нуждалось в скорейшем установлении связи. Предстояло доставить в район Минска новую группу.

Обговорив детали задания со штурманом, Федоров предложил следующий план. Чтобы не привлечь внимание врага, выброску парашютистов произвести не с транспортного самолета, а с бомбардировщика. Появление его не будет для фашистов неожиданностью: в этом районе в течение вот уже двух месяцев — ноября и декабря 1941 года — действовали наши «илы». В кабину радиста предполагалось взять четырех человек (больше, к сожалению, не помещалось) и сбрасывать их с парашютами с небольшой высоты. Правда, это было связано с известным риском, но экипаж гарантировал успех,

Грузы решили бросать в мягкой упаковке, без парашютов, так, чтобы они упали недалеко один от другого. Евгений Федоров взял с собой шесть бомб небольшого калибра. Расчет был прост. Предполагалось, что после каждого захода будут бомбардировать находящиеся недалеко железнодорожные станции или перегоны. Это отвлечет внимание фашистов от десантников.

В ночь под Новый год экипаж и вылетел на это задание. Новогодняя ночь была выбрана не случайно: фашисты встречали 1942 год, и луна всходила в 22 часа 30 минут и заходила утром...

5 часов 58 минут продолжался этот рискованный полет, Восемь заходов сделал Федоров на своем «иле», выбрасывая в глубоком тылу врага десантников и груз, а когда утром он докладывал о выполнении задания, ему сообщили, что сброшенная им группа собралась и действует успешно, радиосвязь с Москвой установлена.

Сколько боевых заданий выполнил со своим экипажем Евгений Федоров за время войны! Сколько раз он попадал в сложные переделки, но ни разу не дрогнула рука летчика, не бросила штурвал самолета. Бывали случаи, когда казалось, что уже ничто не может спасти от близкой и неизбежной гибели. В эти тяжелые минуты не страх пробуждался в душе летчика, а сожаление и обида. Горько становилось при мысли, что он, сын простого рабочего, обученный летному делу и воспитанный партией Ленина, должен погибнуть вместе со своими товарищами и самолетом, когда есть еще столько дел, сил, энергии и знаний, чтобы бороться и побеждать. [510] В авиацию Федоров пришел по зову X съезда комсомола, по велению сердца из депо Ленинград-Финляндский, где он работал слесарем-арматурщиком. Окончил школу летчиков.

С первых дней Великой Отечественной войны Евгений Петрович находился в действующей армии. Его экипаж одним из первых начал полеты на ночную «охоту». Вылетая в районы крупных вражеских железнодорожных узлов, летчики бомбили эшелоны на перегонах, создавая тем самым пробки, блокировали аэродромы ночной авиации противника, с которых совершались налеты на Москву. Обычно машина, ведомая Федоровым, скрытно следовала за фашистским самолетом до вражеского аэродрома. Как только ему освещали для посадки аэродром, экипаж Федорова производил точное бомбометание. Те, кто воевал вместе с Федоровым, знают, что даже в самых тяжелых боях никогда не колебалась в этом человеке вера в победу. Бомбардировщики его бесстрашной эскадрильи наносили сокрушительные удары по далеким административным центрам и военно-промышленным объектам противника. Отыскивая бреши в системе вражеской обороны, а порой прорываясь сквозь ее заслоны, бомбардировщики выходили ночными тропами в район Данцига, Инстербурга, Варшавы и других дальних целей.

8 августе 1941 года в связи с систематическими налетами фашистской авиации на Москву и Ленинград Верховное Главнокомандование приняло решение нанести ответные удары по Берлину. Для первых вылетов была выделена группа 1-го бомбардировочного авиационного полка ВВС Краснознаменного Балтийского флота, которую возглавил командир полка полковник Е. Н. Преображенский. В ночь на 8 августа эта группа совершила первый налет на фашистскую столицу.

Но не только морские летчики наносили удары по объектам Берлина. Ответственное и чрезвычайно сложное задание выполняла и 2-я гвардейская авиационная дивизия особого назначения АДД, которой командовал генерал В. Г. Грачев, и, в частности, эскадрилья Героя Советского Союза капитана Е. П. Федорова.

9 сентября 1942 года в составе нескольких экипажей Федорову впервые предстояло вылететь на Берлин. Задание обрадовало: в боевой жизни Евгения Петровича это была новая ступень, экзамен на летную зрелость. Бомбежка столицы гитлеровской Германии, когда враг кичился своими успехами, была еще одним подтверждением силы, мощи и непобедимости нашей Родины. [511] Летчики знали, что их цель — весь Берлин, с заводами, складами, главными штабами врага. Но, обдумывая поставленную задачу, каждый хранил в глубине сердца заветную мечту: найти на огромной площади свою цель. Каждый хотел, чтобы его бомбы попали непременно в рейхстаг — штаб-квартиру гитлеровского рейха.

...Осенний день клонился к вечеру, когда экипажи занимали свои места в кабинах. Все готово. Снаружи доносится хлопок сигнального выстрела. В потемневшем небе повисает зеленая ракета. Нарастает звенящий рев моторов, и тяжело нагруженные машины через определенные промежутки времени поднимаются в воздух.

Самолеты легли на курс и вскоре уже летели над территорией, занятой врагом. Где-то в стороне прошли наши истребители. Но вот они отстали, и бомбардировщики продолжали свой грозный полет, не видя друг друга, все дальше и дальше углубляясь во вражеский тыл.

Стрелка высотомера показывает одно из конечных делений, но это чувствуется и так. Пальцы Федорова, крепко держащие штурвал, стынут, в сердце легкое покалывание. Несмотря на то что летчики в кислородных масках, каждое движение на этой высоте дается с трудом. Радует лишь мысль о том, что с каждой минутой бомбардировщик приближается к самому центру фашистского логова.

В полете экипаж Федорова попал в очень тяжелое положение.

Позже Евгений Петрович рассказывал об этом полете: «В районе Данцига самолет был атакован истребителем, оборудованным радиолокационным прицелом, впервые появившимся тогда у немцев. Атака была внезапной, в темной ночи между двумя слоями облаков. Применив противоистребительный маневр по высоте и курсу, я ушел в облака. Но разрывы снарядов, выпущенных из пушек истребителей, снова заставили маневрировать. Стрелок не мог стрелять, ибо он не видел врага, и это самое неприятное, когда по тебе стреляют, а ты не знаешь, откуда и когда будет очередной залп. Этот неравный бой длился 30 минут. Мой самолет получил 10 пробоин, но был еще способен продолжать полет, и я, убедившись, что истребитель меня потерял или у него кончились боеприпасы, продолжал полет на цель. Задание было выполнено».

Советские летчики не знали на войне слова «невозможно». Так было и в этот раз. Несмотря ни на что, Федоров продолжал вести самолет по курсу. С нетерпением поглядывал он на часы. [512]

Бесконечно долгим казался этот ночной полет. Но вот Пономарев сообщил, что они подходят к цели. В районе Берлина фашисты открыли по бомбардировщикам зенитный огонь, но никакого вреда не причинили. Фугасные бомбы полетели вниз, где обозначились огненными шапками разрывов. В небе заметались лучи прожекторов, потянулись пунктиры трасс зенитных пулеметов, но экипажи уже уходили в сторону. Любоваться иллюминацией не было ни времени, ни желания...

Никакие вражеские силы, никакая опасность не смогли помешать экипажу Федорова выполнить ответственное задание и возвратиться на свой аэродром. Усталое лицо, потемневшее от солнца и ветров, озарялось победной улыбкой, и летчик спокойно и коротко докладывал:

— Задание выполнено!

Гитлеровцы не ожидали в то время столь дерзких налетов на центральные города Германии. Лживая пропаганда Геббельса усиленно распространяла версию о разгроме и уничтожении советской авиации в первые дни войны. И вдруг такое.

Фашисты были озадачены. Не один и не два советских самолета прорвались в центр Германии. Десятки советских бомбардировщиков, преодолев заслоны вражеской противовоздушной обороны, наносили дерзкие удары с воздуха по городам Германии. Никто не решался доложить Гитлеру всю правду факта. Геббельс предпочел приписать налеты англичанам. Одно из официальных сообщений звучало так:

«Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Сбито шесть английских самолетов...»

Такое сообщение заинтриговало самих англичан. В своей радиопередаче они ответили, что это сообщение интересно и загадочно, так как английская авиация в указанные дни налетов на Берлин не производила.

Кстати о сбитых самолетах. Во время налетов на Берлин был потерян всего один бомбардировщик.

Вместе со своими боевыми товарищами: штурманами-гвардейцами подполковником Пономаревым и подполковником Червяковым, стрелками-радистами Иващенко, Пикалевым и Пруном — Федоров бомбардировал железнодорожные узлы, места скопления войск и техники противника в районах Смоленска, Орла, Курска, Витебска, Минска, Ростова-на-Дону, Керчи, Севастополя. Евгений Петрович участвовал в прорыве, а затем и снятии блокады с родного Ленинграда.

В 1944 году он 11 раз вылетал лидирующим большой группы бомбардировщиков с заданием отыскать цель и осветить [513] ее светящими бомбами. Один из таких налетов был совершен на порт Галац. Самолеты стартовали ночью. Погода усложняла выполнение задания.

Изучив район во время предыдущих полетов, Федоров уверенно вел группу. У линии фронта облачность снизилась до 200 — 300 метров. Видимость еще уменьшилась. В этих условиях роль ведущего особенно велика.

В такую погоду хорошо пересекать линию фронта, уходить от вражеских истребителей, незаметно проскальзывать в глубокий тыл и наносить там неожиданные удары, но искать цель ночью, да еще закрытую плотным слоем облачности, в условиях сильного бокового ветра — очень и очень трудно.

В первом заходе экипажи сбросили бомбы в стороне от цели. Сильный заградительный огонь ПВО противника вставал на пути бомбардировщиков сплошной огненной стеной. А где-то внизу в темноте замер порт, заполненный военными и транспортными судами врага, различными грузами.

Машина Федорова выходит вперед и, несмотря на ураганную стрельбу вражеских зениток, сбрасывает, на этот раз уже над целью, две серии осветительных бомб. Разрывается темнота. На темном фоне воды резко обозначаются причалы, корабли, строения. Один за другим бомбардировщики точно сбрасывают свои боевые грузы.

...Близится победа. Но самолет Федорова опять в воздухе. Он прямым попаданием взрывает авиабомбой склады с боеприпасами противника на станции Аккерман, топит транспорт в южной бухте Севастополя. И снова полеты по дальним маршрутам, ночью, в сложных метеоусловиях, зачастую исключающих возможность всякого полета. Зенитки врага бьют довольно метко. Когда экипаж возвращается на аэродром, техники насчитывают в фюзеляжах и плоскостях самолета до 50 пробоин. А на следующий день — новое задание.

Сколько их было, боевых заданий, в годы войны! Днем, ночью, в снежные бураны, назойливые осенние дожди уходили бомбардировщики 2-й гвардейской авиационной дивизии особого назначения громить врага.

И не было двух одинаковых или хотя бы похожих один на другой вылетов. Не было и легких побед. Над Ростовом бомбардировщик Федорова попал под ураганный огонь зениток. Фюзеляж содрогался, град осколков ударял по плоскостям. Казалось, еще мгновение — и снаряд обязательно угодит в самолет.

«Отвернуть от заданного курса? Сбросить бомбы, не доходя до цели?» Нет, такие мысли не приходили. Командир корабля, [514] штурман, стрелок-радист — все они думали одинаково: «Надо! Приказ есть приказ».

Они привыкли делить поровну суровые тяготы боевых дней и радость общих побед. Из самоотверженности, мужества и стойкости каждого в экипаже складывался успех в небе войны.

Над Керченским проливом самолет Федорова получил тяжелое повреждение. «Раненая» машина стала проседать. Тяжесть бомбовой загрузки усугубляла положение. Но экипаж шел к цели. Никто не думал тогда о грозящей опасности, не думал о том, что трудно, а может быть, и вовсе невозможно будет вернуться на свой аэродром. Всех волновало одно — надо долететь «туда», обязательно долететь и выполнить задание...

...23 марта 1945 года генерал-лейтенант авиации Е. Ф. Логинов подписал представление к награде на заместителя командира 2-й гвардейской авиационной дивизии гвардии подполковника Федорова Евгения Петровича. Лаконичен этот простой документ. Но короткие фразы военной реляции говорят о многом: «Отличный летчик, волевой и культурный командир. В совершенстве владеет ночными полетами и техникой пилотирования в сложных метеоусловиях. С большим желанием выполняет боевую летную работу, своим личным примером воодушевляет летный состав частей дивизии на боевые подвиги. В боевой обстановке проявляет исключительную инициативу, отвагу, мужество и настойчивость. Делу партии и социалистической Родине предан.

Достоин высшей правительственной награды — звания Героя Советского Союза».

Когда представление отправляли в вышестоящий штаб, гвардии подполковник Федоров находился в полете, совершая свой 178-й вылет. Задание было не из простых, но никто не сомневался, что оно будет выполнено.

...Мирное небо Ленинграда. Ни днем, ни ночью не умолкает гул реактивных пассажирских лайнеров. Одни идут на посадку, возвращаясь из дальних рейсов, другие после стремительного разбега скрываются в туманной дымке, нависшей над Невой. Он провожает их пристальным взглядом, чуть сощурив усталые глаза. Поседела голова. Сам он несколько погрузнел. Годы!

Я гляжу на него, склонившегося к микрофону у пульта управления Ленинградского аэропорта, и мне вспоминается совсем иное небо. Вспоминается оно и ему.

Мастерство и мужество

ФЕСИН ИВАН ИВАНОВИЧ

Иван Иванович Фесин родился в 1904 году на хуторе Муравлев Белокалнтвенского района Ростовской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1929 года В Советской Армии с 1926 года.

В 1930 году окончил Владикавказскую пехотную школу, а в 1941 году — Военную академию имени М. В. Фрунзе.

В период Великой Отечественной войны участвовал в боях на Северо-Западном, Западном, Воронежском, Степном, Юго-Западном, 3-м Украинском фронтах. Командовал полком, бригадой, дивизией.

1 марта 1943 года И. И. Фесину присвоено звание Героя Советского Союза. 1 ноября 1943 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». В ноябре того же года ему присвоено звание генерал-майора. Награжден многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны генерал И. И. Фесин окончил Академию Генерального штаба, защитил кандидатскую диссертацию, а затем на протяжении нескольких лет продолжал нести службу в рядах Советской Армии, обучая и воспитывая новое поколение офицеров Советских Вооруженных Сил. С 1965 года находится в запасе.

— Полк, смирно! Равнение на средину...

Дрогнув, застыл недвижно строй. По тому, как ладно, в единый такт выполнили команду бойцы, можно было без труда узнать кадровых воинов, прошедших добрую школу строевой выучки.

Перед строем легким, пружинящим шагом прошел майор, встал точно в центре, повернулся лицом к бойцам, громко поздоровался и, когда в недалекой роще замерло эхо раскатистого ответа, подал команду «вольно». Майор был среднего роста, крепкого сложения. Висящий на ремне пистолет, командирская полевая сумка да бинокль говорили о том, что перед майором была задача, далекая от парадов.

— Через несколько дней, товарищи бойцы, мы с вами пойдем в бой, — начал свою речь перед строем майор, — Наш полк только что сформирован, и я должен познакомиться с вами. Вам надо знать, кто вас поведет в бой, кто вами будет командовать от имени нашей Родины, от имени народа. Фамилия моя Фесин, Иван Иванович. Родился на Дону. Есть такой в Ростовской области хутор Муравлев. Вот в этом хуторе в семье бедняка и прошло мое детство. А если правду сказать — не было у меня детства. С девяти лет пошел я к кулаку-куркулю скот пасти. Батька мой в четырнадцатом году погиб на войне от немецкого штыка, мать от нужды да горя умерла в восемнадцатом. Остался я пятнадцатилетним хлопцем, начал батрачить. Ну, какое же это детство?

Бойцы внимательно слушали нового командира, и чувствовалось, что эта речь сейчас очень нужна полку. Она убеждала людей в том, что перед ними — человек, взращенный Советской [517] властью, плоть от плоти народа, его сын и защитник. Такому верить можно!

Конечно, майор Фесин не обо всем рассказал бойцам. Да и невозможно это было сделать. Ну разве расскажешь о многотрудной работе на шахте, где Ивану Фесину довелось быть и коногоном, и забойщиком, и крепильщиком? А как поведать о бессонных ночах, проведенных полуграмотным деревенским батраком и шахтером над книгами, в полковой школе, а затем в пехотном училище? И как трудно далась трехлетняя учеба на заочном факультете академии. Он одолел эти трудности запоздалой по возрасту учебы, жадно впитывая и общеобразовательные и военные науки.

Теперь ему предстояло все свои знания отдать борьбе с сильным и коварным врагом. Было это в тяжелые августовские дни 1941 года в районе Старой Руссы. Сюда, навстречу наступавшим гитлеровцам, и привел майор Фесин из тыла свой полк.

Леса, болота, речушки. Еще на марше полк получил боевое крещение: около 50 «юнкерсов» с нудным завыванием сирен пикировали на рассредоточенные повзводно колонны, и бойцы вынуждены были лежать на обочинах дорог, в заболоченных кюветах, в еще горячих от взрыва воронках. И прямо с марша под вой пикирующих «юнкерсов» полк вступил в бой за деревню Григорово, где до войны было около 200 добротных колхозных домов.

Приказ гласил: уничтожить гитлеровцев, укрепившихся в Григорове, занять этот населенный пункт.

Прежде всего, разведка — глаза и уши полка. Фесин заставил ее действовать активно и непрерывно. В течение нескольких дней, с того момента, как полк вступил в так называемое непосредственное соприкосновение с противником, полковые разведчики не знали покоя: они неустанно вели наблюдение, несколько раз ходили в тыл врага, захватили «языка», опрашивали местных жителей. В итоге командир полка точно знал силы и средства противника, его сильные и слабые стороны.

Полк — сложный боевой организм. В распоряжении командира не только стрелковые батальоны с их так называемыми «активными» штыками, но и подразделения минометчиков, артиллеристов, саперы, свой тыл. И задача командира так использовать огневые и маневренные возможности каждого подразделения, чтобы добиться от них максимального эффекта. Тогда удар будет стремительным, монолитным, сокрушающим. [518]

Организуя наступление, майор Фесин поставил перед каждым подразделением четкую задачу. Он вывел небольшие группы командиров подразделений на передний край и тут, залегая в стрелковых ячейках, вдыхая прелые запахи влажной болотистой земли, под частые очереди автоматов еще раз уточнил задания.

Командир решил атаковать врага, укрепившегося в Григорове, с фронта и с фланга, причем главный удар предполагалось нанести по наиболее уязвимому месту — по флангу.

Майор Фесин находился в узкой траншее на небольшой высоте рядом с телефонистом. Он только что проверил готовность подразделений к бою. Вот минутная стрелка часов медленно подползла к условной черте. Фесин вскинул руку с ракетницей и выстрелил. Рассыпая золотистые искры, взвилась, описывая полукружье, красная ракета, и сразу же дрогнула земля от десятков пушечных и минометных выстрелов. Началась артиллерийская подготовка.

Взводы поднялись на врага дружно. Фесин перешел в батальон, наступавший с фланга, и отсюда стал управлять боем. Бойцы смяли ошеломленного противника и вырвались к крайним домам деревни. Откуда-то слева появились вражеские мотоциклисты-пулеметчики и открыли яростный огонь по нашим бойцам. Майор Фесин передал артиллеристам приказ, и через минуту группу мотоциклистов разметали черные снопы взрывов.

Метр за метром отвоевывали бойцы родную землю. Командир знал, что с каждым часом враг будет наращивать силы, подтягивать резервы. Вот в воздухе завыли пикирующие «юнкерсы». Они шли девятками, группа за группой, пытаясь прижать атакующих к земле. И это им удалось: цепь наступающих залегла.

Чутьем боевого командира Фесин понял, что именно сейчас наступила та критическая минута боя, которая определяет его исход. Отдав нужные приказания, он бегом устремился туда, где под нависшей тучей пыли лежали бойцы. В голове была только одна мысль: любой ценой поднять бойцов, не дать погаснуть, захлебнуться атаке!

— За Родину! Вперед! — сквозь звуки взрывов и выстрелов раздался призывный возглас майора.

Его услышали, подхватили десятки бойцов, увидевших своего вожака. Они вскочили, чтобы сделать еще один бросок вперед. Вот и крайние домики с зияющими пустыми окнами, с полуразрушенными крышами. [519]

Фесин ведет за собой подразделения полка все дальше и дальше, в глубь населенного пункта, уничтожая сопротивляющегося врага.

Промелькнула еще одна улица. Вот большой кирпичный дом — это середина, центр деревни. И, уже обгоняя Фесина, бойцы помчались дальше, мимо брошенных гитлеровцами пушек и минометов, мимо замолчавших огневых точек.

Когда раненого майора Фесина бойцы подняли с земли, Григорово было освобождено, а дружное «ура» раздавалось уже далеко за околицей деревни. Боевой приказ был выполнен.

...На руке рана зажила, а на правой лопатке оказалась более коварной: рука плохо слушалась, и врачи записали свой приговор: ограниченно годен.

После госпиталя командование послало Фесина на учебу в Академию Генштаба. Еще один факультет, ускоренный, фронтовой, еще одной военной академии остался позади. И вновь формирует офицер Фесин воинскую часть, чтобы с нею идти на фронт. Только теперь это был не полк, а мотострелковая бригада.

В затемненной, по-фронтовому притихшей Москве, на Зубовской площади, перегороженной стальной щетиной ежей, построил он вновь созданную часть перед уходом из столицы. В строю стояли и безусые юнцы, и видавшие виды кадровые рабочие с заводов, и бухгалтеры, и артисты. Всех их объединил строй...

Зазеленел, задышал первым летним зноем июнь 1942 года. Но солдатам некогда было любоваться красотами наступившего лета: на фронте шли кровопролитные бои. Ускоренным маршем бригада Фесина по приказу командования пришла под Тулу, к Белеву, и начала бои по уничтожению крупной группировки врага.

Вместе с танкистами одного из соединений мотобригада подполковника Фесина после двухчасовой артиллерийской подготовки обрушилась на вражескую оборону, смяла ее, острым клином глубоко вошла в расположение противника, как снег на голову обрушилась на резервную группировку гитлеровцев и перемолотила ее в трудном, многодневном бою. Оперативные замыслы врага на этом участке были сорваны. За эти бои офицер Фесин был награжден орденом Красной Звезды.

В начале осени бригада, получив пополнение, вела бои в районе Козельска. В разгар боев Фесин получил приказ: выйти с бригадой в тыл, сдать участок фронта другим частям. Смену частей организовали так, что враг не заметил этого маневра. [520]

А бригада Фесина, темной осенней ночью выйдя из боя, пополнилась людьми и техникой, а затем очутилась уже на Воронежском фронте, под Кантемировкой.

Лютые морозы наступили уже в ноябре. Дороги замело; сугробы и снежные заструги избороздили донскую степь. Тяжело, очень тяжело было бригаде двигаться по степи — от железной дороги к новому пункту сосредоточения. Всю длинную зимнюю ночь шли взводы, роты, батальоны, таща за собой поставленные на лыжи станковые пулеметы и минометы. А когда восток начинал бледнеть робкой утренней зарей, колонны останавливались в хуторах и станицах и усталые, замерзшие бойцы валились на пол в хатах, чтобы забыться коротким сном. До 50 километров делала бригада за ночь, стремясь как можно скорее и незаметнее подойти к линии фронта. И она пришла, заняла свое место в строю атакующих. А в середине января 1943 года вновь поднялась в наступление в памятной Россошанской операции.

Наступление радовало Фесина. Он не знал устали, не спал по нескольку ночей кряду. Бригада получила наиболее трудное задание — быть на правом фланге наступавшей группировки. Вырвавшись далеко вперед, она должна была сама позаботиться о прикрытии своего правого фланга, тянуть за собой почти всю группу.

Бои разгорелись стремительные, трудные, под стать вошедшим в историю боям на Волге.

Впереди лежала Россошь. Бригаде предстояло освободить этот город, превращенный фашистами в мощный узел сопротивления. Было известно, что в нем обороняется эсэсовский полк и еще несколько частей. Кроме того, станционный узел, находившийся в четырех километрах от города, также обороняли значительные силы.

Фесин хорошо изучил местность, силы противника, продумал свое решение до мелочей. Перед атакой лично дал подчиненным подразделениям задания, указал, как лучше их выполнять, по каким улицам двигаться, где может встретиться очаг сопротивления, как блокировать опорные пункты и т. д.

Россошь атаковали в три часа ночи, когда гитлеровцы спали. На врага обрушились неожиданно с трех сторон. Стремительный бой в городе длился с ночи до четырех часов дня. Наши бойцы отразили все вражеские контратаки. Многочисленный гарнизон противника был частью уничтожен, а значительные его силы — пленены. В колоннах пленных насчитывалось около 18 тысяч солдат и офицеров. [521]

Отдыхать бригаде было некогда. Стремительное наступление развивалось. С боями пошла она на Каменку, на Валуйки, к Харькову. Под Каменкой в жарком бою Фесин был еще раз ранен. Наскоро перебинтовав рану, он продолжал вести бригаду вперед. В населенном пункте Безлюдовка бригаду бешено контратаковали два батальона эсэсовцев, но им не удалось остановить наступавших. Здесь командир бригады получил еще одно ранение. На этот раз пришлось лечь в медсанбат.

Находясь в одном из московских госпиталей, офицер Фесин узнал радостную весть: ему присвоено высокое звание Героя Советского Союза...

Днепр. Пресловутый «восточный вал», разрекламированный гитлеровцами, на котором фашистское командование рассчитывало остановить летнее наступление русских в 1943 году. Но не суждено было сбыться планам врага.

К великой реке Украины — Днепру вывел свою дивизию полковник Фесин, вернувшись из госпиталя. Решить огромной трудности задачу по форсированию Днепра Фесину помогли опыт командира-фронтовика, умение разгадать замыслы врага, выбрать верное решение, знание своих бойцов.

Ночь — верная союзница атакующих; этого правила придерживался Фесин. И хотя ночной бой организовать, а потом провести во много раз сложнее, результаты его оправдывают эти трудности с лихвой.

В ночь на 26 сентября дивизия, стремительно преследуя врага, вышла к Днепру. К полковнику Фесину подошел ординарец и, подав котелок, полный до краев воды, сказал:

— Попейте, товарищ полковник. Водица — из самого Днепра...

— Днепровская водица? С удовольствием, — полковник припал к котелку и, напившись, стал в бинокль рассматривать противоположный берег. Вон там, за оврагами, раскинулось большое село Аулы, левее — Сошиновка, между ними — высота «134.4». Все это опорные пункты врага.

В прибрежных оврагах и кустарниках кипела работа: бойцы собирали плоты, разыскивали лодки; разведчики, артиллеристы уточняли задачи.

С наступлением темноты Фесин проверил готовность дивизии к форсированию. В половине второго ночи от левого берега бесшумно отчалили первые лодки десанта.

Сначала к правому берегу подплыла группа разведчиков лейтенанта П. П. Шпаковского. Она заняла небольшой участок берега и сообщила необходимые сведения о противнике. Получив [522] их, командир дивизии дал приказ ускорить переброску групп.

На небольших бревенчатых плотах, прикрепленных к лодкам, на правый берег было переправлено несколько 45-миллиметровых пушек и других орудий, минометов, станковых пулеметов и необходимое количество снарядов и мин. Остальную артиллерию сосредоточили на левом берегу для ведения огня прямой наводкой и с закрытых позиций.

Уже не горстка разведчиков, а целый отряд на лодках и плотах поплыл на правый берег. И в тот момент, когда лодки достигли середины реки, гитлеровцы осветили их ракетами. Дробно залились пулеметы. Но к этой неожиданности советские воины были готовы: на врага обрушился взвод разведчиков лейтенанта Шпаковского, который оставался не замеченным фашистами.

Вспенилась от взрывов темная гладь реки, загрохотало, ожило Приднепровье. Бой разгорелся мгновенно; на небольшой клочок земли, захваченный разведчиками Шпаковского, один за другим высадились подразделения отряда.

Бойцы пошли в ночную тьму на вспышки выстрелов; с ходу ворвались в Сошиновку, на улицу села Аулы. А с левого берега отплывали все новые и новые паромы, лодки с людьми, пушками, пулеметами, ящиками с боеприпасами. Советские части наступали.

Утром, едва Днепр очистился от тумана, сквозь пулеметную трескотню Фесин услышал далекий гул танков: враг предпринимал контратаку. Полковник приказал запросить командира отряда и командира разведчиков Шпаковского. С плацдарма ответили:

— Идут танки с высоты «134,4». За танками — пехота.

Фесин коротко приказал радисту:

— Передайте обоим: благодарю за стойкость, организую помощь.

Радист быстро передал слова командира.

Полковник приказал поставить неподвижный заградительный огонь. В Заднепровье с воем полетели снаряды. Стало ясно: вражеские танки не пройдут!

А вскоре Фесин обосновал свой наблюдательный пункт уже на правом берегу Днепра. Вражеские контратаки становились все более мощными, яростными. Только за один день боев гитлеровские танки и автоматчики шесть раз пытались сбросить бойцов с плацдарма в воду.

Невиданная стойкость воинов, мастерство командиров, руководимых [523] полковником Фесиным, помогли советским бойцам удержать в многодневных боях этот важный оперативный плацдарм, расширить его, закрепить.

Далеко на правобережье Днепра, когда дивизия, развивая наступление, шла впереди оперативной группировки войск, освобождала села и города Украины, генерал-майор Иван Иванович Фесин получил телеграмму от командующего войскам! 3-го Украинского фронта Родиона Яковлевича Малиновского, Командующий поздравлял боевого генерала с высокой наградой; Родины — со второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

Эту телеграмму генерал Фесин прочел в разгар боя на своем наблюдательном пункте. Впереди на расстоянии всего лишь одного километра находился противник, справа и слева — также. Верный своей тактике, генерал Фесин стремился развить наступление, не опасаясь за фланги: ведь наступать надо и со слабо прикрытыми и даже с открытыми флангами. Таково требование маневренной войны. И это требование глубоко понял генерал Фесин. На десятки километров уходили клином его полки в глубь вражеской обороны, деморализовали тылы противника, истребляли его резервы, не давая врагу возможности закрепляться на промежуточных рубежах.

Автору этих строк довелось побывать на командном пункте генерала Фесина в тот памятный день, когда он получил радостное известие о награждении его второй «Золотой Звездой». На небольшой высотке, возле здания железнодорожной станции, в наскоро вырытых окопах разместился штаб, а вернее сказать, группа управления полками дивизии. Генерал выглядел усталым от бессонницы и тревоги многодневных боев, но глаза его весело блестели.

Глухие взрывы раздавались спереди, справа и слева, но особенно часто где-то сзади. Казалось, враг зашел в тыл, окружает. Что думает по этому поводу генерал?

— Это фашисты нас пугают. Мы ведь наступаем почти с открытыми флангами и забрались далеко вперед. А сбоку и сзади у нас остались недобитые группы фашистов. Вот они и хотят нас держать «за хвост», обстреливают, хотя силенок у них там маловато.

Потом, через годы после войны, когда генерал И. И. Фесин будет возглавлять прославленное училище имени Верховного Совета, он напишет и будет читать лекцию на тему «Наступление с открытыми флангами», в которой обобщит опыт многих боев, проведенных им на полях сражений. А пока оп на своем командном пункте зорко следит за поведением вражеских групп, [524] «проталкивает» свои батальоны вперед, обеспечивая их огнем, все учитывает, взвешивает, анализирует. В этом — мастерство и мужество командира.

Много дней спустя генерал Фесин выкроил несколько часов для того, чтобы ответить своим начальникам, друзьям-фронтовикам, родным и близким на поздравления по случаю высокой награды.

И снова — в бой!

Наступление ширилось, росло. Советские войска окружали большие и малые группировки врага, дробили их, уничтожали, продвигаясь все дальше на запад. Наши полки и дивизии приближали победу, и вели их замечательные военачальники, верные сыны народа, подобные генералу Ивану Ивановичу Фесину.

Смелость маневра

ФОМИЧЕВ МИХАИЛ ГЕОРГИЕВИЧ

Михаил Георгиевич Фомичев родился в 1911 году в деревне Слобода Белевского района Тульской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1939 года. В Советской Армии с 1933 года.

В 1937 году окончил Орловское танковое училище имени М. В. Фрунзе, а в 1941 году — Военную академию механизации и моторизации Советской Армии.

В годы Великой Отечественной войны М. Г. Фомичев участвовал в боях на Южном, Юго-Западном, Брянском и 1-м Украинском фронтах. С мая 1944 года командовал танковой бригадой. За образцовое выполнение боевых заданий командования, за мужество и геройство Президиум Верховного Совета СССР Указом от 23 сентября 1944 года присвоил Михаилу Георгиевичу Фомичеву звание Героя Советского Союза. За новые боевые подвиги 31 мая 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны М. Г. Фомичев окончил Академию Генерального штаба и продолжал службу в рядах Советской Армии. С 1972 года генерал-лейтенант танковых войск М. Г. Фомичев находится в отставке.

Заложив руки за спину, гвардии полковник Фомичев ходил взад и вперед около своего «виллиса». Он только что вернулся от командующего армией и сейчас сосредоточенно думал о разговоре с ним.

Шел третий день боев, но до сих пор они не приняли того размаха, какой предусматривался планом операции. И хотя ничто уже не могло остановить нашу устремившуюся на запад танковую армию, противник все еще силился как-то уменьшить размеры надвигавшейся на него катастрофы. Вот и сегодня к утру он сумел закрепиться на новом оборонительном рубеже, подбросил танки и противотанковую артиллерию. Наступление застопорилось.

Командарм потребовал прорвать эту оборону. На плечи танкистов бригады, которой командовал полковник Фомичев, легла нелегкая задача. Им предстояло занять опорный пункт Якторув и, действуя в передовом отряде, стремительно продвигаться на запад, к исходу дня выйти в район Львова и при благоприятных условиях овладеть этим важным узлом дорог и крупным промышленным центром. И Фомичев думал о том, как лучше и быстрей решить эту задачу.

Комбриг понимал: просто так Якторув не возьмешь. В деревне до десятка танков — хорошо замаскированных, укрытых, молчащих до поры до времени. Можно застрять, а ведь надо без задержки идти на Львов. Как же быть?

Фомичев всматривался в возвышенность и черневшую на ней полоску леса. Там было тихо и спокойно. Противник ничем не обнаруживал себя. Комбриг еще раз взглянул на карту: гряда высот, покрытая лесом, ни одной дороги; пунктиром обозначены только тропинки и просеки. И все-таки он решил рискнуть — пройти [527] через этот гористо-лесистый район. Ведь не мог же противник и там укрепиться так же, как здесь, в Якторуве. Да и что ему укреплять, если там нет даже мало-мальски приличной дороги? Только после того как все было взвешено, Фомичев принял окончательное решение.

Спустя короткое время командир бригады был уже у командира 2-го танкового батальона капитана П. В. Чиркова. Этому батальону предстояло обойти противника через лес, выйти ему в тыл и, не ввязываясь в бой, наступать на Ляходув.

В назначенный срок по опорному пункту был открыт ураганный огонь. Враг ожидал решительной атаки. И она состоялась. Часть наших танков атаковала деревню, но потом умышленно отошла. Окрыленный этой «победой», враг стал ещё упорнее защищать Якторув.

А тем временем танковый батальон капитана Чиркова незаметно для врага втянулся в лес. Не встречая противника, танкисты двинулись вперед. Узкая лесная дорога не позволяла танкистам развернуться по-настоящему. Танки ломали деревья, преодолевали подъемы, спуски, частые и крутые повороты. Они медленно шли вперед. И самое главное — враг их не замечал. Когда же он обнаружил нашу колонну, было уже поздно. За 2-м батальоном двинулись остальные силы бригады. Немцам ничего не оставалось, как начать поспешный отход. Вскоре танки Фомичева вышли на окраину Львова.

—  «Киев», «Киев»! Я «Самара»! Достиг окраины «Розы», продолжаю выполнять задание, — докладывал комбриг командиру корпуса генералу Е. Е. Белову.

63-й гвардейской танковой бригаде полковника Фомичева уже и раньше приходилось действовать в передовом отряде.

Немало городов брали танкисты. Брали по-разному, в зависимости от обстановки. В марте того же сорок четвертого года бригада успешно действовала в передовом отряде и овладела городом Каменец-Подольским. Овладела просто и оригинально.

К городу подошли ночью. Валил густой мокрый снег. Ни зги не было видно. Конечно же враг не ждал наступления в такое время. И действительно, трудно было двигаться в темноте без света. Тогда Фомичев решил ворваться в город на большой скорости, на полном ходу, с зажженными фарами, но без стрельбы. Этот дерзкий прием был не нов, но применили его вовремя. И он принес успех. Враг был ошеломлен, деморализован, рассеян без сопротивления.

Во Львове этого не получилось. Правда, с ходу танки прорвались далеко в город. 2-й и 3-й танковые батальоны по улице Зеленой [528] дошли почти до площади Мицкевича, но здесь и остановились. В городе оказалась сильная вражеская группировка. Здесь было много штабов, тыловых частей, резервных формирований. Во Львов стягивались и отошедшие войска противника.

Тяжело танкам вести бой в городе. Им нужен простор, широта, размах. Там, на просторе, в поле, танкисты широко применяют обходы противника, глубокий маневр. В городе же танк лишен возможности использовать свою маневренность, подвижность. Ограничено применение его пушечного огня: не по всякому объекту можно выстрелить из танковой пушки.

Во Львове Фомичев создал из имевшихся у него сил самостоятельные боевые группы. Основу каждой группы составлял танковый батальон. Он усиливался ротой мотострелков или автоматчиков, двумя-тремя противотанковыми орудиями, двумя тяжелыми танками. Имея впереди себя взвод автоматчиков, такая группа могла самостоятельно вести бой на одной из улиц. Так бригада одновременно наступала в двух-трех направлениях. Фронт действий расширялся. Это вынуждало противника рассредоточивать свои силы.

В уличных боях особенно пригодились тяжелые танки. И не случайно комбриг придал их каждому батальону. Там, где средним танкам было не под силу выбить противника, пускались в ход тяжелые. Их мощный огонь крушил любые укрытия. Так, дом за домом, квартал за кварталом город отвоевывали у врага.

Все напряженней становились бои в городе. Сопротивление противника не ослабевало. И хотя к этому времени части Советской Армии прорвались в район западнее Львова, овладели Перемышлем, враг не собирался складывать оружие или уходить из города. Это было закономерно: впереди была Висла. Удерживая Львов, немецко-фашистское командование рассчитывало выиграть время и на Висле — этом выгодном естественном рубеже — остановить наши войска. Вот почему наше командование стремилось как можно быстрее овладеть Львовом. Борьба усложнялась. На исходе были боеприпасы, кончалось горючее в баках машин. Экипажам было приказано как можно реже запускать двигатели, ничего не оставлять на вышедших из строя машинах.

Лицо комбрига осунулось. Он выглядел гораздо старше своих 33 лет. Три дня и три ночи он не спал — удавалось лишь подремать считанные минуты.

Фомичев стоял у своей машины с микрофоном в руках. Он пристально следил за развитием событий. Порой ему казалось, что люди исчерпали все свои силы. Но они продолжали бой. Фомичев поднял голову. По улице плыла смесь дыма и пыли. [529] Внимание комбрига привлек шпиль какого-то высокого здания. То была городская ратуша. «Немедленно знамя туда!» — пронеслось в голове.

И вот уже полетела команда в эфир, а вслед за ней — «тридцатьчетверка» с гордым именем «Гвардия» устремилась к центру города. Танком командовал лейтенант А. Н. Додонов, вел машину механик-водитель Ф. П. Сурков. Наводчик А. А. Мордвинцев огнем из пушки и пулемета расчищал дорогу машине. В экипаже был радист А. П. Марченко, до войны он жил в этом городе. Ему и приказали провести танк к ратуше и водрузить на ней Красное знамя.

Скрипнули тормоза, Сурков искусно остановил танк у самого подъезда ратуши. Марченко с группой автоматчиков с ходу уничтожили охрану. Отважный комсомолец ринулся наверх. Еще минута — и Красное знамя трепетало над городом. Гитлеровцы были поражены дерзостью советских танкистов. Они обрушили на ратушу и танк ураганный огонь. Марченко уже спускался вниз. Вражеская пуля обожгла ему грудь. Он зажал рукой рану и побежал дальше. Вот уже рядом друзья! Но в эту секунду около танка рванулось желтоватое пламя. Марченко упал. Рана оказалась смертельной. А танк «Гвардия» еще почти неделю бился с врагом, уничтожил и подбил восемь танков, до сотни гитлеровцев. В бою погиб лейтенант Додонов, были тяжело ранены наводчик Мордвинцев и механик-водитель Сурков. На шестой день боев в город вошли другие части корпуса. Совместными усилиями Львов был окончательно очищен от фашистских захватчиков.

За мужество и отвагу, проявленные в боях при освобождении Львова, несколько воинов 63-й гвардейской танковой бригады были удостоены высшей правительственной награды — звания Героя Советского Союза. И среди них — командир этой бригады гвардии полковник М. Г. Фомичев и гвардии старшина Ф. П. Сурков.

В городе Львове, на улице Ленина, на высоком постаменте стоит памятник — танк. Это дань уважения мужеству тех, кто освобождал город от фашистских захватчиков в 1944 году.

...Сандомирский плацдарм. Поздняя погожая осень 1944 года. Части Советской Армии готовились нанести отсюда еще один мощный удар по врагу. Предстояло разгромить немецко-фашистские войска в Центральной Польше и освободить многострадальный польский народ от фашистского рабства.

В пожелтевших лесах укрылись танки. Как и всегда в перерывах между боями, части получали пополнение, ремонтировали [530] боевые машины. Танкисты напряженно занимались. Они изучали проведенные бои, строго судили свои действия, вскрывали ошибки и анализировали их причины.

Фомичев еще в начале осени говорил своему начальнику штаба подполковнику Баранову:

— Яков Михайлович, запланируйте для занятий побольше огня и вождения. Похоже на то, что нам снова придется идти в передовом отряде. Надо к этому готовиться.

Стремительность, широкий маневр в сочетании с мощным и точным огнем танков — вот первейшее условие успеха действий передового отряда. И нужно, чтобы механики-водители в совершенстве владели всеми приемами вождения боевых машин. Без этого вряд ли можно серьезно думать о высоких темпах наступления, о стремительности маневра. А тут еще надвигалась зима. Условия ведения боя усложнялись.

Передовой отряд подвижен. Но ведь и враг выдвигает против него, как правило, подвижные войска, танковые части. Передовому отряду часто приходится с ходу вступать с ними в бой. Нужна точность и большая сила огневого удара, чтобы одолеть такого противника.

Именно поэтому в районе сосредоточения днем и ночью ревели танковые моторы. Где-то впереди по ночам вспыхивали зарницы редких артиллерийских выстрелов. То был передний край. А здесь, в тылу, тоже рвались снаряды, не умолкая, строчили пулеметы. Шла напряженная боевая учеба. Комбриг Фомичев учил своих танкистов водить грозные боевые машины на высоких скоростях, метко стрелять и днем, и в ночное время.

Наступило 12 января 1945 года. Ранним морозным утром лес наполнился гулом артиллерийской подготовки. Так началось мощное зимнее наступление Советской Армии.

63-я танковая бригада гвардии полковника Фомичева прокладывает путь на запад Уральскому добровольческому танковому корпусу.

В ночь на 14 января бригада сделала решительный рывок вперед — она прошла более 50 километров, с ходу форсировала реку Чарна-Нида, захватила Хенцины, небольшой городок, к которому, однако, подходило несколько дорог. Благодаря этому основным силам 24-го гитлеровского танкового корпуса, и в частности его 17-й танковой дивизии, были отрезаны пути отхода на запад.

Казалось бы, отрезать пути отхода противнику — это обычное дело танкистов, их обязанность, вытекающая из боевых качеств и возможностей столь подвижного рода войск. Но это [531] легко дается, когда противник разгромлен, в беспорядке бежит. Здесь же передовой отряд встретился с основными силами 17-й танковой дивизии противника, которая контратаковала части корпуса. Она уже развернула свои части и подразделения. Завязался жестокий встречный бой.

Искусство командира передового отряда в подобных случаях состоит в том, чтобы не дать противнику втянуть отряд в бой; сковать врага, лишить маневра. Фомичеву удалось этого достичь. Были использованы два благоприятных фактора: темнота и местность. Ночь и лесной массив явились надежными союзниками танкистов. Обойдя в темноте боевые порядки противника, наши танки углубились в лес. Когда наступил рассвет, они были уже далеко в тылу врага. Лес надежно прикрывал их.

Вот и Хенцины. Танки 1-го батальона капитана Егорова ворвались на окраину. Тут путь им преградили деревоземляные завалы. Тогда лейтенант Бирюков пошел на таран кирпичного здания. Пробив одну, а затем другую стену, его танк пошел в обход. За ним прошел взвод и весь батальон капитана Егорова. Враг был ошеломлен дерзостью русских танкистов. Спустя два часа город был освобожден. Все дороги, ведущие к Хенцинам, перехватили танковыми засадами. Отступать врагу было некуда.

Так в бригаде Фомичева прошли первые два дня наступления, развернувшегося с Сандомирского плацдарма. А несколькими днями позднее передовой отряд, пройдя более 150 километров, стремительной атакой захватил у противника исправную переправу через реку Варта. Опять главным силам корпуса был открыт путь на запад.

В боевой жизни бригады был в те дни такой эпизод. Танкисты непрерывно преследовали противника. Рано утром 21 января, еще в темноте, подошли они к городу Шильдбергу. Приданный артполк немного отстал — зимой часто это случается. Что было делать? Ждать артиллерию, упустить время? Нет. На это нельзя было пойти.

И Фомичев решил обеспечить атаку своими силами, огнем своих танков. Один танковый батальон по приказу командира бригады открыл мощный огонь по противнику. Остальные танки с ходу на больших скоростях ворвались в Шильдберг. Эта внезапная атака увенчалась успехом. В 7.00 город был в наших руках.

Все дальше уходили танкисты на запад. За десять дней они прошли с боями более 400 километров. Темп передового отряда

в отдельные дни достигал 70 — 80 километров в сутки. Такой стремительности наступления в условиях зимы еще не было за годы войны.

...Апрель победного 1945 года. В разгаре Берлинская операция. И танкисты-гвардейцы снова в боях. Яростно сопротивляется враг. В бой брошены последние резервы. Но все напрасно. Судьба Берлина и всей фашистской Германии предрешена.

К исходу 24 апреля танковая бригада Фомичева завязала бои за Тельтов-канал, а на другой день овладела юго-западным пригородом Берлина — Целендорфом.

Но участвовать в штурме самого Берлина танкистам Фомичева не довелось. Командованию стало известно, что в районе Бабельсберга находится большой концентрационный лагерь. В нем томились прогрессивные деятели различных стран. Гитлеровцы намеревались уничтожить всех заключенных. Надо было предотвратить это чудовищное злодеяние.

Фомичев направил в Бабельсберг 3-й танковый батальон гвардии старшего лейтенанта Н. Г. Акиньшина. Танки Акиньшина с десантом автоматчиков прорвались в Бабельсберг, к концентрационному лагерю. И вот уже одна из бронированных машин резко затормозила у ворот лагеря. Затем она круто развернулась. На месте ворот осталась груда обломков. Из люка башни показалась фигура танкиста. Он замахал красным сигнальным флажком.

Из бараков к советским танкам бежали сотни людей. Они обнимали своих освободителей, что-то радостно кричали. Один из узников Бабельсберга, немолодой француз, настойчиво добивался встречи с командиром, солдаты которого освободили его. Фомичев только что задремал в своем «виллисе». Шофер разбудил его.

— Кто мне спас жизнь? — спросил его через переводчика француз.

— Уральцы, сибиряки, — ответил ему Фомичев.

— О, спасибо! — И он горячо обнял Фомичева. — Россия — великая страна, русские — благородные люди!

Это был видный государственный деятель Франции Эдуард Эррио.

30 апреля бригада вела бон уже в новом районе. Танкисты контратаковали противника из района Требин в общем направлении на Лукенвальде. Здесь прорвалась часть войск окруженной франкфуртско-губенской группировки. Не считаясь с потерями, противник шел напролом по лесам и полям, по дорогам и без дорог. Его надо было остановить. [533]

В бой пошли батальоны Акинынина и Пупкова. Танки 1-го батальона Фомичев оставил в своем резерве. Завязались ожесточенные бои. Все дальше углублялись танки в расположение противника. Гитлеровцы стали обходить батальон И. С. Пупкова. В районе Добриков наши танкисты попали в тяжелое положение: трудно было разобраться, где свои, где чужие. Здесь-то и пригодился оставленный комбригом 1-й батальон. В решающий момент Фомичев ввел его в бой, и обстановка разрядилась.

Стояла солнечная, удивительно теплая погода. Словно на крыльях неслись танкисты на юг, к Праге, на помощь своим чешским братьям. В наушники шлемофонов танкистов врывался призыв пражан:

— Говорит радиостанция восставшей Праги! Говорит радиостанция восставшей Праги! Мы обращаемся к Красной Армии — помогите нам, дорогие товарищи!

В те дни не предполагалось, что бригада Фомичева будет идти в передовом отряде. Но, видно, такой уж характер ее командира и всех воинов — не любят они двигаться сзади. И уже через несколько часов они вновь выходят вперед.

На маршруте, проходившем по гористо-лесистой местности, противник создавал всевозможные препятствия. 8 мая бригада на перевале через Судетские горы встретила подожженный лесной завал. Надо было сбить огонь. Командир отдельного разведывательного дозора гвардии лейтенант Гончаренко смело ринулся в огонь. Рискуя в дыму сорваться в ущелье, он провел взвод по обрыву. В 18.00 перевал был преодолен, и танки ринулись на юг.

На рассвете 9 мая танкисты вышли к Праге. «Стремительно преследуя противника, бригада совершила в течение 8-го и в ночь на 9 мая 130-километровый марш и в 3.00 9. 5.1945 года ворвалась на северо-западную окраину города Праги и завязала уличные бои», — доносил комбриг Фомичев командиру корпуса.

Жители Праги не спали в ту тревожную ночь. Фашисты наседали: подвезли артиллерию, начали обстрел города, бомбили восставшие районы с самолетов.

И вдруг радостная весть: на северо-западной окраине Праги появились танки Красной Армии!

— Трудно передать словами, что происходило в то время в городе, — вспоминает генерал Фомичев. — Мы подъехали к одной из баррикад. Несмотря на то что гитлеровцы еще оказывали упорное сопротивление и вели обстрел, нас сразу обступила толпа народа. Многие были вооружены. Это и были участники восстания. [534]

— Наздар! Красная Армия, наздар! — гремела толпа.

Но враг сопротивлялся. И танки шли по городу, сокрушая баррикады, уничтожая вражеские огневые точки. Вот мост через красавицу Влтаву. Фашисты не успели его взорвать. По нему идут «тридцатьчетверки» взвода лейтенанта Гончаренко, того самого, кто в Судетах ринулся на горящий лесной завал. Затем они поворачивают на набережную и мчатся по ней.

Молниеносная вспышка выстрела. Безжизненно замирает головной танк. Лейтенант Гончаренко, только что улыбавшийся в ответ на приветствия жителей, медленно опустился в люк. Он был сражен вражеским фаустпатроном из подвального окна здания. Убит в день, когда народ торжествовал победу.

А через несколько часов в городе наступил настоящий праздник. Толпы людей заполнили все улицы и площади. Слышался радостный гул человеческих голосов.

Народ с любовью смотрел на своих освободителей, на их грозные боевые машины. Так вот они какие, советские танкисты! Кое-кто подходил и трогал руками броню танков. Крепкая броня!

На одной из улиц остановился танк Фомичева. Он вышел из машины. Вытер платком вспотевшее от жары лицо, снял с головы фуражку. Стряхнул пыль с защитных очков. Бархатный околыш фуражки из черного превратился в фиолетовый. Солнце и пыль сделали свое дело. Через всю войну прошел в этой фуражке Фомичев. Она была немой свидетельницей и горьких дней поражения, и радостных побед. Потому и не хотелось с нею расставаться.

...За умелое руководство боевыми действиями бригады в период Висло-Одерской операции, в боях за Берлин, за стремительные и решительные действия по освобождению города Праги гвардии полковник М. Г. Фомичев был награжден второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

...Идут годы. Бывшие танкисты не теряют связи со своим боевым командиром и старшим товарищем. Многие пишут ему письма. И Фомичев, человек чуткой души, откликается на каждое обращение друзей-однополчан.

Уральский горняк

ХОХРЯКОВ СЕМЕН ВАСИЛЬЕВИЧ

Семен Васильевич Хохряков родился в 1915 году в селе Коелга Еткульского района Челябинской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1939 года. В Советской Армии с 1937 года. В 1939 году окончил Военно-политическое училище имени В. И. Ленина. Участвовал в боях на Халхин-Голе.

В годы Великой Отечественной войны С. В. Хохряков, после окончания Высшей офицерской бронетанковой школы, командовал танковым батальоном на 1-м Украинском фронте. Его отличало большое мужество, организаторские способности. 24 мая 1944 года ему присвоено звание Героя Советского Союза. 10 апреля 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами.

17 апреля 1945 года, выполняя важное боевое задание командования, майор Семен Васильевич Хохряков погиб смертью храбрых.

До начала Великой Отечественной войны Семен Хохряков служил несколько лет в танковых частях. Но случилось так, что первый бой с врагом ему пришлось вести в пешем строю.

У фашистов были танки, пушки, самолеты. Наши бойцы, защищавшие белорусский город Барановичи, имели лишь легкое оружие. Пятеро суток, несмотря на неравные силы, не отдавали советские воины город врагу. Так и не овладев Барановичами, немецкие войска обошли город стороной и двинулись дальше. Подразделение Хохрякова оказалось в окружении.

Надо было выбираться к своим. Предстоял трудный многокилометровый путь по территории, захваченной фашистами.

Первое время продвигались круглосуточно. Однако по мере приближения к линии фронта тактику пришлось изменить. Частые дневные стычки с противником отняли последние патроны. Увеличилось число раненых. От постоянной нехватки пищи поубавились силы.

Решили идти только ночью. Днем люди спали. Впереди шли самые мужественные, самые выносливые, которые и составили ведущую группу. Среди них был политрук Семен Хохряков. От ведущей группы зависел успешный выход в расположение наших войск. Пока бойцы отдыхали, надо было разведать маршрут, по которому предстояло пройти ночью, позаботиться о продуктах, перевязать раненых. Большая ответственность лежала на политруке. Люди доверяли Хохрякову, его опыту. Семену приходилось встречаться с врагом в бою и раньше. Только прежде он сражался с японскими интервентами на Халхии-Голе. Теперь противник был иной — неизмеримо сильнее, хитрее, опасней. [537]

Хохряков — волевой командир, образцовый политрук, им гордились, его любили бойцы. Он обладал необыкновенной силой убеждения. Его слово доходило до сердца, ободряло, вдохновляло. Мало сказать о Хохрякове, что он всегда и во всем показывал личный пример, бесстрашно шел навстречу опасности, первым был в цепочке солдат, принимавших бой, вместе со всеми делил все тяжести и горести поражения, отступления, прорыва к своим. Хохряков удивительно просто как бы проникал в душу каждого бойца.

Тревожный краткий привал для отдыха. Сыро в лесу. Горят костры. Вокруг них усталые, сосредоточенные солдатские лица, Семен Хохряков обходит бойцов, подсаживается у костра.

— Знаю, — говорит он, — думаете: когда выйдем из окружения, далеко ли проникли в глубь страны немцы, скоро ли найдем дорогу к своим? Один вряд ли дошел бы до своих, а все вместе обязательно вырвемся из окружения. Слабый духом не выберется и из неглубокой ямы, сильный и смелый пробьется с боем.

Внимательно слушают бойцы своего командира-коммуниста. Слова его, как доброе семя: брось в землю — обязательно взойдет. Светлеют лица. Да, с таким командиром не пропадешь.

Уверенность Хохрякова в превосходстве советского воина над фашистами передавалась бойцам. Он добивался того, чтобы окруженцы превратились в боевой отряд, способный не только выйти к своим, но и нанести врагу возможно больший урон. Одиночные вылазки бойцов отряда Хохрякова отличались продуманными действиями.

Чтобы успешнее наносить удары по врагу, Хохряков принимает решение пополнить отряд оружием. Разработали план нападения на вражеский обоз. В числе смельчаков, осуществивших эту операцию, был и Семен Хохряков. После нее отряд в одном из населенных пунктов уничтожил немецкий гарнизон. К Хохрякову вливаются группы из других подразделений, также ищущих выхода из окружения. На вооружении отряда отбитые у противника автоматы, пулеметы и даже легкая пушка. Но Семену все кажется мало оружия. Он мечтает отбить у фашистов и танк...

Закончилось 12-дневное отступление. Советские воины вышли из окружения. Хохряков получил новую боевую машину.

...Действующая армия. Калининский фронт. Ожесточенные бои, уже непохожие на бои первых военных недель. Есть на чем и чем драться с врагом. Накапливается опыт ведения танковых [538] боев. Постепенно Семен Хохряков Становится первоклассным танкистом.

В мае 1942 года во время наступления в районе Велижа его ранило в ногу и плечо. Госпиталь в Москве. Раны заживают медленно. Врачи долго не позволяют встать с постели. А вести с фронта неутешительные.

И Хохряков решается на крайность. Не добившись от врачей выписки, он договаривается с друзьями и с их помощью самовольно покидает госпиталь. Фронтовая обстановка, по его мнению, — лучшее лекарство. Может быть, кто-то и осудил тогда Семена Хохрякова за самовольство, но факт побега из военного госпиталя не вычеркнешь из его боевой биографии. Было ему тогда 27 лет.

В своей вышедшей из окружения с боями части Хохряков сражался до мая 1943 года, затем после учебы в Высшей офицерской бронетанковой школе был направлен на 1-й Украинский фронт, где стал во главе 1-го батальона 54-й танковой бригады.

1944 год. Невиданное наступление наших войск по всему фронту. Враги пытаются приостановить стремительное движение советских частей вперед. На отдельных участках фронта противник сосредоточивает большое количество техники. Бои здесь особенно жестокие. И именно на этих участках воюет Семен Хохряков.

В ратной жизни воинов бывают дни исключительные по своей напряженности, требующие от них неожиданных и своеобразных действий, решительности и героизма. Такими были для Хохрякова дни боев в районе Старо-Константиново. Его танковый батальон прорывал оборону немцев. Противник хорошо укрепился: на пути стояли немецкие самоходные орудия и танки «тигр». Почти четыре часа штурмовал батальон Хохрякова вражеские позиции.

Сам Хохряков так вспоминал этот бой:

«Мы почти целый день бились. Ночью — маленькая передышка. На рассвете снова бой с 25 немецкими танками. А у нас лишь четыре танка и снаряды на исходе. Мне удалось подбить три вражеские машины. Но и мой танк пострадал: пушку разбило, командира танка ранило, все болты развалились, стрелять нельзя было».

Пополнившись новыми машинами, батальон Хохрякова с боями шел вперед. Он настигал отступавших фашистов. Батальону представлялись случаи одерживать легкие победы над мелкими вражескими группами. Но Хохряков постоянно [539] помнил, что в задачу передового отряда входит облегчение действий главных сил и поэтому в мелкие бои ему ввязываться нецелесообразно.

В биографии славного танкиста особо отмечена операция под Проскуровом. Был получен приказ перерезать шоссе Проскуров — Волочиск, удерживать занятые позиции. Танки Хохрякова взяли под контроль один из участков важной проездной магистрали. Фашисты переполошились. Одни рассчитывали почти беспрепятственно дойти до водного рубежа, уничтожив стоящее на этом участке советское подразделение. И вдруг, откуда ни возьмись, появились семь русских танков. Сдерживая продвижение фашистов, танки Хохрякова давали нашей пехоте возможность переправиться через речку и отойти в район сосредоточения наших войск, откуда должен был начаться новый этап наступления.

Гитлеровцы направили против советских воинов свои танки. Хохряков принял бой с превосходящими силами противника. Немецким «тиграм» удалось вывести из строя пять наших танков. На поле боя продолжали действовать две советские боевые машины, в том числе танк Хохрякова. Отступать было нельзя: еще не все наши части переправились через речку. Надо было прикрывать оставшихся. И Хохряков продолжал неравный бой. Хорошо используя местность — небольшие холмы, обступавшие шоссе, он не давал немецким танкам приблизиться. Маневрируя своей машиной, он пушечным огнем сдерживал рвущегося к переправе врага. Это дезориентировало фашистов. Сколько же у русских танков? Где они?

Три часа длился поединок. Исключительное мужество и отвагу показал в этом бою Семен Хохряков. Когда не осталось ни одного снаряда и кончалось горючее, он решил увести свои танки на противоположный берег реки. Враги преследовали его нерешительно, осторожно. Это позволило ему поставить танки в овраг, снять с них пулеметы и залечь возле переправы в ожидании врагов. Когда те подошли совсем близко, танкисты открыли пулеметный огонь и заставили фашистов остановиться.

Вскоре враг снова перешел в наступление, стремясь выиграть бой до подхода основных советских подразделений. Хохряков тем временем получил пополнение — танки. Однако бой вести стало труднее, враг усилил натиск. Атаки гитлеровцев продолжались непрерывно, днем и ночью, то на флангах, то в центре. Положение становилось все серьезнее. В распоряжении Хохрякова осталось всего два танка и четыре самоходных орудия, когда противник бросил в наступление 40 танков. И опять выручило мастерство молодого танкиста, быстрая оценка обстановки, искусство ведения боя в особо сложных условиях. Он использовал складки местности — бугры, за которыми был почти недосягаем для вражеского огня; быстрый маневр позволял ему появляться на неожиданных для противника участках и вести оттуда губительный огонь. Это был фантастический по ловкости бой: Хохряков подбил восемь танков, и враг не выдержал. Атака была сорвана.

Сам Хохряков вспоминает: «Атаки мы отбили. Мой танк вышел из строя, но все же передвигался. Меня ранило. Осколки попали в грудь, спину, обе руки. Кровь пошла из ран, и не знаю уже, как меня спасли».

За проявленный героизм гвардии майор Семен Васильевич Хохряков был удостоен звания Героя Советского Союза.

Известие о присвоении высшей военной награды Хохряков получил в госпитале.

Друзья поздравляли его.

«Дорогой товарищ, — писали ему однополчане. — Командование и личный состав воинской части с большим удовлетворением и радостью встретили сообщение о награждении Вас высшей правительственной наградой — званием Героя Советского Союза... Сердечно поздравляем Вас и желаем скорого выздоровления и возвращения в родную часть...» Это письмо глубоко взволновало и обрадовало раненого воина. Ему не терпелось вернуться на фронт.

Друзья-однополчане. В этих словах видел Хохряков и трогательную солдатскую дружбу: последняя папироса — пополам, единственный оставшийся сухарь — на две части, чистая рубаха — раненому; и товарищескую взаимопомощь: если другу нужны в бою патроны — поделись, ранен — помоги, на ученье — окажи помощь в быстрейшем освоении техники; и непоколебимую верность солдатскому долгу — когда товарищу нужен пример дисциплинированности, преданности Родине, подвиг во имя победы.

Семен Хохряков обладал цепкой памятью. Он знал каждого бойца по имени и фамилии, знал о нем, как говорят, всю подноготную. Танкисты не просто уважали своего командира, они всегда видели в нем своего старшего товарища, друга. От Хохрякова трудно было что утаить, скрыть. Заметил, что танкист захандрил, приуныл, отдаляется от товарищей — тотчас спешит на помощь. В дружеском разговоре обязательно дознается до истины. И тут же поддержит танкиста. Иногда нужна и шутка, а иногда и строгость, напоминание о воинской дисциплине. [541] Хохряков был требовательным командиром, беспощадным к нарушителям воинского порядка.

В батальоне, которым командовал Хохряков, все танкисты были отличными солдатами, задушевными товарищами. Дружба сцементировала танковый батальон в единый броневой ударный кулак, сокрушительную тяжесть которого многократно чувствовали на своей шкуре враги.

— В моем батальоне кого ни возьми — Илья Муромец, но действует этот Илья Муромец не легендарной дубиной, а уничтожает врага с помощью современной военной техники, — говорил Хохряков о своих танкистах соседям по госпиталю.

Однако состояние здоровья Хохрякова долгое время оставалось тяжелым: он потерял много крови.

Но Хохряков не падал духом. В госпитале он продолжал битву, но на этот раз битву за самого себя, за свое здоровье, за возвращение на фронт — ведь война еще не кончилась... И герой выиграл эту битву.

...На фронте Хохрякова ожидали новые боевые дела. Многих однополчан он не застал в живых. Погиб один из самых близких и дорогих ему людей — командир взвода Субботин. Каждый бой уносил друзей. И к этому нельзя было привыкнуть, с их утратой невозможно было смириться.

Снова начались бои, длившиеся иногда по нескольку дней беспрерывно. Наступил 1945 год. Бои шли по всему фронту. 15 января 1945 года танковый батальон Хохрякова был включен в головной отряд бригады наступающих войск 1-го Украинского фронта. На следующий день, к вечеру, батальон совместно с моторизованным батальоном автоматчиков ворвался в город Ченстохов.

На освобождение хорошо укрепленного фашистами города батальон под командованием Хохрякова был послан первым.

Сражения в городе требуют особенно высокого боевого искусства. Вражеский огонь мог последовать из самых неожиданных и труднодоступных мест: из подъездов, окон, подворотен, с крыш.

Так и было.

Гудела земля от взрывов снарядов. Огненные полосы стелились вдоль улиц и площадей. Прямой вражеский огонь отовсюду: спереди, сбоку, сверху, сзади. Густой дым заволакивал дома, скрывая прячущегося противника.

Чтобы победить врага в подобной схватке, мало бесстрашия. Надо обладать мастерством. Хохряков умел воевать. Недаром Семену Васильевичу доверили командование танковым батальоном. [542] Не зря фронтовые товарищи единодушно признали его своим боевым учителем.

В сражениях за Ченстохов в полной мере проявилось еще одно замечательное качество характера Семена Васильевича — его гуманизм. Хохряков прекрасно понимал, что до дня окончательной победы над фашистской Германией остаются считанные недели, что уже следует думать о мирной жизни. Освобождая от фашистов Ченстохов, советский воин думает о будущем польского города и его жителях.

Выбить врага из укрепленных домов-крепостей — основная цель. Но Хохряков ставит перед воинами и другую задачу: уничтожить противника, а сам город — его материальные и культурные ценности — по возможности сохранить. Это был не приказ, а наказ. И воины величайшей армии-освободительницы с честью выполняли наказ своего боевого командира.

Настойчиво, шаг за шагом, дом за домом, улица за улицей овладевали танкисты Хохрякова городом. Завершающие часы боя шли у металлургического завода, у ткацкой фабрики, у бумажно-вискозного комбината. 17 января к 15.00 Ченстохов был полностью освобожден от противника. Враг потерял 1200 солдат и офицеров, восемь «пантер» и «тигров», 25 полевых пушек и много другого вооружения. Каждая цифра этого сухого перечня — подвиг, совершенный воинами ради блага человечества.

За боевые подвиги Семен Васильевич Хохряков был награжден второй медалью «Золотая Звезда».

Каждый выигранный бой приближал победу над врагом, а сбереженная для мира минута сохраняла человеческие жизни. Все советские воины понимали это и ничего не жалели для приближения долгожданной победы.

Уральский горняк Семен Хохряков, бесстрашный гвардеец-танкист, на знаменитой «тридцатьчетверке», изготовленной уральскими рабочими, продолжал громить врага.

Бой за город Ченстохов был одним из последних сражений Хохрякова. Несколько дней не дожил герой до заветной победы: 17 апреля, выполняя боевое задание, он погиб.

Есть лишь одна цена жизни человека, погибшего ради счастья своего народа. Цена эта — признание народа, память о герое. Вечная благодарность советских людей дважды Герою Советского Союза С. В. Хохрякову отлита в бронзовый бюст, установленный на его родине — в поселке Коелга Челябинской области.

Вечная ему слава!

Военачальник советской закалки

ХРЮКИН ТИМОФЕЙ ТИМОФЕЕВИЧ

Тимофей Тимофеевич Хрюкин родился в 1910 году в городе Ейске Краснодарского края в семье рабочего-каменщика. По национальности русский. Член КПСС с 1929 года.

Трудовой путь Т. Т. Хрюкин [544] начал рано; был грузчиком, молотобойцем, рабочим депо. В 1926 году вступил в комсомол. Работал секретарем Каневского райкома комсомола Краснодарского края. После окончания рабфака поступил в сельскохозяйственный институт. В 1932 году по партийному набору был принят в Луганскую авиационную школу. Участвовал в боях в Испании. Незадолго до начала Великой Отечественной войны он окончил оперативные курсы при Академии Генерального штаба, а затем курсы усовершенствования высшего комсостава при этой же академии. В годы войны сражался на Карельском, Юго-Западном, Сталинградском и других фронтах. Авиационные части под командованием генерала Т. Т. Хрюкина особенно отличились при разгроме немецко-фашистских оккупантов в Крыму и Восточной Пруссии.

22 февраля 1939 года Т. Т. Хрюкину присвоено звание Героя Советского Союза; 19 апреля 1945 года он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В послевоенный период генерал-полковник авиации Т. Т. Хрюкин отдавал много сил дальнейшему укреплению советской авиации. В июле 1953 года после продолжительной и тяжелой болезни он скончался.

Казалось, совсем недавно курсант Тимофей Хрюкин сдал последний экзамен в авиационной школе, выполнил зачетный полет на учебно-боевом самолете. Еще свежи в памяти воспоминания о выпускном вечере, на котором зачитали приказ народного комиссара обороны, добрые напутствия командования, школьных преподавателей и инструкторов.

— Летной вам погоды, друзья!

Да, все это было недавно, если измерять прожитое только временем. Но если оглянуться и прикинуть, сколько военных путей-дорог пройдено за эти годы, то срок неизмеримо удлиняется. Военный летчик Хрюкин не сгибался под самым сильным ветром, не прятался от самых суровых бурь. Он был все время на переднем крае.

Уже вскоре после того как окончил школу, Тимофей Хрюкин по зову своего сердца оказался среди тех, кому довелось скрестить оружие против японских милитаристов, помогая китайскому и монгольскому народам в их справедливой освободительной борьбе. А спустя некоторое время он был уже на западе, водил свой бомбардировщик в небе героической Испании, нанося удары по войскам фашистских мятежников и интервентов.

Имя этого несколько сурового на вид человека с «Золотой Звездой» Героя на мундире было известно всей стране. Генерал авиации был очень молод: ему едва перевалило за тридцать.

Начало Великой Отечественной войны застало генерал-майора авиации Хрюкина в пути. Он закончил высшие курсы Академии Генерального штаба и направлялся к своему месту службы в качестве командующего военно-воздушными силами 12-й армии. Вверенные Хрюкину авиасоединения были быстро приведены в полную боевую готовность. Авиационную технику [545] и личный состав удалось переместить на запасные аэродромы. И сразу же в воздухе развернулись ожесточенные бои.

Обстановка на фронте менялась быстро. Хрюкин организовывал противовоздушную оборону Киева, дрался за Умань, за Канев. В течение месяца руководимые им летчики самоотверженно помогали армии Р. Я. Малиновского сдерживать натиск мощной ударной группировки Клейста, пытавшейся форсировать Днепр. Командование армии проявило большое искусство, срывая все попытки врага строить переправы. В распоряжении командующего были значительные силы, и он сосредоточил их для уничтожения скоплений вражеских войск перед переправой. Авиация наносила непрерывные массированные удары по подходящим группировкам противника.

Особенность ее действий заключалась в том, что генерал Хрюкин использовал имевшиеся силы сосредоточенно, что было довольно необычным для того времени, тем более что самолетов пока еще не хватало. Часто по этому поводу возникали ожесточенные споры, высказывались резкие возражения. Но генерал отличался настойчивостью и непреклонностью. Он не различно убеждался в преимуществе массированных ударов авиации перед действиями рассредоточенных групп самолетов, поэтому горячо отстаивал свою точку зрения, убеждал сомневающихся. Иногда по решению командующего в воздух поднималась одновременно треть или половина всех сил авиации и наносила сокрушительный удар по наиболее уязвимому месту врага, где намечалось главное направление его наступления.

Тесное взаимодействие авиации с наземными войсками в немалой степени способствовало тому, что группа Клейста, несмотря на неоднократные попытки, так и не смогла переправиться через реку под Днепропетровском. Клейст был вынужден перебросить войска из этого района на север, к Кременчугу.

Выигрыш времени в тех условиях имел очень большое значение для срыва замыслов Гитлера. Все возрастающее сопротивление Советской Армии, особенно на направлении группы немецких армий «Юг», спутало карты агрессоров.

В жестоких боях накапливался опыт ведения борьбы с сильным и коварным врагом.

В августе 1941 года генерал Хрюкин получил новое ответственное назначение — командующим военно-воздушными силами вновь создаваемого Карельского фронта. Ему предстояло организовать прикрытие с воздуха Мурманска и Кировской железной дороги. [546]

Вспомним, что в планах Гитлера намечалось осуществить в кратчайший срок захват Мурманска с его незамерзающим портом, а также прекратить движение по жизненно важной для нашей страны Кировской железной дороге. С этой целью гитлеровцы сосредоточили здесь отборные войска. Среди них были и гренадеры-эсэсовцы, и горные егеря, штурмовавшие Крит, и тирольские стрелки, овладевшие Нарвиком. Эти войска победным маршем прошли по Франции, Греции, Норвегии. Сюда устремились все силы 5-го воздушного флота Германии. В распоряжении гитлеровских летчиков была удобная аэродромная сеть, созданная немцами еще до войны в Норвегии и Финляндии. На север, в Баренцево море, фашистское командование перебросило значительные силы своего военно-морского флота, в том числе линкоры «Тирпиц», «Шарнгорст», крейсер «Принц Евгений», десятки миноносцев, подводные лодки, вспомогательные суда.

Все эти силы нацеливались на Мурманск, на Советскую Карелию, на Кировскую железную дорогу. В случае успеха гитлеровские войска вышли бы в район Вологды и стали наступать на Москву с севера.

Совместно с наземными соединениями нашей авиации предстояло сорвать эти замыслы врага. Авиация должна была помимо надежного прикрытия с воздуха всего района боевых действий и железнодорожной магистрали совместно с Северным флотом охранять и корректировать движение судов, которые шли из Англии. И все это ВВС фронта приходилось делать, испытывая острый недостаток боевых машин.

Генерал Хрюкин принимал самые экстренные меры, чтобы немедленно расширить самолетный парк, подобрать кадры, которые могли бы правильно оценить сложившуюся обстановку и действовать энергично, проявляя максимум инициативы и расторопности. Трудности отнюдь не уменьшились, когда в его распоряжение стали поступать боевые машины.

Дело в том, что при крайней нужде в современных для того времени скоростных истребителях потребности ВВС Карельского фронта не могли быть удовлетворены полностью отечественными самолетами. В армию приходили самолеты из США и Великобритании. И вот когда самолеты наконец поступали, то оказывалось, что к ним нет сборочных механизмов или в некомплекте соответствующее оборудование. Затруднения возникали и при освоении незнакомых самолетов, потому что никому из советских летчиков до этого не приходилось летать на подобных машинах. Но медлить было нельзя. [547]

Ряд трудностей обусловливался особенностями самого театра военных действий. Местность здесь безориентирная, глазу летчика, как говорят, не за что зацепиться: населенные пункты редки, ландшафт однообразный. Аэродромов не хватало. Да и те, что имелись, не всегда были удобны для выполнения боевых заданий.

В таких условиях командующему и его штабу приходилось решать множество неотложных дел. Генерал Хрюкин непосредственно занимался и учебой личного состава, и перевооружением частей, и организацией аэродромной сети, средств радионавигации и светомаяков, и другими вопросами. Даже такой вопрос, как планирование работы частей и самого руководства, приобретал здесь особое значение. Летом день на Севере длится непрерывно. Значит, нужно строго спланировать, в какие часы отдыхать командиру части и в какие — заместителю. На каждый боевой самолет командующий решил прикрепить по два экипажа летчиков: одни бодрствуют в первую половину суток, другие — во вторую. Так обеспечивалась круглосуточная боевая готовность без увеличения количества частей.

Удалось увеличить и число действующих аэродромов. Новые аэродромы строили в виде посадочных полос между гор и в тундре. Сооружали деревянные решетчатые полосы, превращая таким образом топкие болота в аэродромы. Делали и насыпные площадки: срезали холмы и этим грунтом засыпали овраги. Через глубокие и широкие овраги перекидывали деревянные эстакады, которые, соединив два обрыва, превращались в полосы для взлета и посадки.

Так самоотверженным трудом командующего, его помощников и всего личного состава в неимоверно трудных условиях создавались военно-воздушные силы Карельского фронта. Генерал Хрюкин проявил себя как блестящий организатор и умелый военачальник, осуществлявший гибкое и умелое руководство боевыми действиями авиации. Авиация, действовавшая на Карельском фронте, наносила серьезные удары по аэродромам противника, не раз неожиданно для врага с большой эффективностью штурмовала его крупные аэродромы.

Немецко-финским войскам, несмотря на большое превосходство в боевой технике и людях, так и не удалось осуществить планы захвата Советского Заполярья. Провалилась и их фронтальная атака на Мурманск, и попытки прорваться южнее — на Кандалакшу и Лоухи, чтобы перерезать Кировскую железную дорогу. Во всем этом сыграла свою роль авиация Карельского фронта, которой руководил генерал Хрюкин. [548]

В бесплодных попытках к наступлению враг потерял десятки тысяч солдат и офицеров и вынужден был перейти к обороне. После этого фашисты хотели путем интенсивных ударов с воздуха блокировать железнодорожную магистраль и Мурманский порт. На Карельском фронте развернулись огромные воздушные бои, настоящие воздушные сражения, в которых участвовало по 100 — 200 самолетов с каждой стороны. И снова замыслы противника сорваны. Летчики генерала Хрюкина уничтожили в небе Заполярья лучшие кадры 5-го немецкого воздушного флота. Порт Мурманск продолжал работать без каких-либо существенных перебоев, а по железной дороге шли и шли советские поезда.

Бои на Карельском фронте были очень серьезной проверкой сил и способностей каждого бойца и командира. Авиационный генерал Хрюкин с честью ее выдержал.

В начале июня 1942 года Хрюкина вызвали в Москву. Там генерала ожидало новое ответственное назначение.

К весне 1942 года гитлеровское командование, оправившись после зимних поражений и пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, стало концентрировать силы для нового крупного наступления на советско-германском фронте. На этот раз Гитлер намеревался нанести свой удар на Юго-Западном фронте, захватить междуречье Волги и Дона и Кавказ. По его расчетам, в результате летнего наступления гитлеровские войска должны были не только выйти к берегам Волги, но и форсировать ее и, таким образом, перерезать важнейший путь снабжения Советской Армии и всей нашей страны. Овладев Кавказом, Гитлер надеялся пополнить запасы нефти, в которой Германия испытывала острую нужду.

На Юго-Западном фронте для Советской Армии создалась весьма сложная обстановка. Гитлеровские войска овладели Харьковом, вышли к Ростову.

Именно в это время Верховное командование приказало генерал-майору авиации Т. Т. Хрюкину возглавить военно-воздушные силы Юго-Западного фронта.

Немецко-фашистские войска начали свое летнее наступление к берегам Волги. Подготовив плацдарм, противник устремился на Валуйки, Купянск, Новый и Старый Оскол. Командующему, как и на Севере, пришлось руководить боевыми действиями авиации, одновременно занимаясь реорганизацией и перевооружением армии на новую материальную часть. На вооружение поступали истребители «яки» и «лагги», бомбардировщики ПЕ-2, штурмовики ИЛ-2. Осваивая новую для себя технику, [549] летный состав с ходу вступал в бой. Но учеба и поиски наилучших приемов использования авиации не прекращались даже в самый разгар боев.

Командующий 8-й воздушной армией, используя накопленный опыт борьбы, придерживался принципа массированного применения сил на направлениях главного удара. Под Купянском, например, Клейст бросил в сражение около 500 танков. С воздуха их прикрывала отборная эскадра гитлеровской авиации. Чтобы сорвать этот удар, с нашей стороны в бой было введено до 180 истребителей. Противник в итоге боя потерял не менее 90 самолетов. Эскадра «Питкус» практически полностью потеряла боеспособность, и гитлеровское командование вынуждено было отвести ее в тыл на переформирование.

Здесь же, в боях на подступах к Сталинграду, в 8-й воздушной армии родился новый метод действий штурмовой авиации. До этого «ильюшины», как правило, сбрасывали с бреющего полета бомбы замедленного действия. При таких условиях замедление было неизбежно, чтобы обезопасить при взрыве собственные самолеты. Однако это давало возможность и противнику спрятаться в укрытиях или удалиться на безопасное расстояние.

А нельзя ли бомбить на «ильюшиных» с пикирования? Тогда можно применить взрыватели мгновенного действия.

Командующий поставил этот вопрос перед специалистами. Получив согласие, генерал сам выехал к штурмовикам, побеседовал с летчиками, обсудил в частях, как это практически лучше осуществить, а затем приказал применить новый метод в бою. В результате эффективность штурмовых ударов значительно возросла.

С середины июля 1942 года генерал Хрюкин возглавил воздушную оборону Сталинграда. В оборонительный период численность нашей авиации была относительно невелика, если учесть, что противник имел здесь 4-й воздушный флот в полном составе. Поэтому нашим летчикам приходилось вылетать по три-четыре и даже пять раз в день.

Генерал Хрюкин прилагал все силы, чтобы обеспечить наибольшую согласованность в действиях авиации и наземных частей. Его командный пункт до последней возможности оставался в городе, на правом берегу Волги, — там, где находились командующие наземными войсками. Но когда передний край оказался в 800 метрах от КП, руководство авиацией пришлось осуществлять, переместившись на противоположный берег. Тут же располагались танкисты и артиллеристы. Командующие [550] каждый день тщательно согласовывали между собой планы действий своих частей и соединений. Батареи гвардейских минометов, артиллерия и авиация совместно обрушивали свои удары на боевые порядки противника, уничтожая его живую силу и боевую технику. Неся огромные потери, враг был вынужден вводить в бой все новые и новые дивизии.

И так каждый день на протяжении всей героической обороны Сталинграда, до того момента, пока Советская Армия не перешла в решительное контрнаступление.

В период боев за ликвидацию окруженной гитлеровской группировки генерал Хрюкни предложил план блокады ее с воздуха. Его летчики совместно с авиацией 16-й воздушной армии, руководимой генералом С. И. Руденко, сумели наглухо захлопнуть «крышку» над котлом, в который попали 22 вражеские дивизии.

Хвастливые заверения Геринга о том, что он сумеет обеспечить снабжение окруженных войск с воздуха, потерпели полный крах. За время блокады советские летчики сбили свыше 450 фашистских самолетов, пытавшихся прорваться к своим войскам, и не менее 400 самолетов противника было уничтожено и повреждено на аэродромах. Большую помощь оказала авиация наземным войскам и в разгроме группировки фельдмаршала Манштейна, пытавшегося разорвать кольцо окружения извне.

8-я воздушная армия, которой командовал генерал Хрюкин, в Сталинградской битве решала боевые задачи в тесном взаимодействии с сухопутными войсками и авиаторами других соединений и объединений Военно-Воздушных Сил. Вскоре после завершения гигантского сражения в междуречье Волги и Дона Военный совет 62-й армии писал: «Празднуя победу, мы не забываем, что она завоевана также и вами, товарищи летчики, штурманы, стрелки, младшие авиационные специалисты, бойцы, командиры и политработники объединения т. Хрюкина. Те восторженные отзывы о нашей победе, которыми пестрят страницы газет, в равной мере относятся и к вам... С самых первых дней борьбы за Сталинград мы днем и ночью беспрерывно чувствовали вашу помощь с воздуха... В невероятно трудных и неравных условиях борьбы вы крепко бомбили и штурмовали огневые позиции врага, истребляли немецкую авиацию на земле и в воздухе... За это от имени всех бойцов и командиров армии выносим вам глубокую благодарность».

Славными вехами боевого пути прославленного авиационного соединения в Отечественной войне после Сталинграда [551] стали его героические действия по поддержке наших наземных войск при взятии Ростова, освобождении Донбасса, прорыве мощной обороны на реках Миус и Молочная. Летчики надежно сопровождали пехоту, танки и конницу в стремительном наступлении в Крыму.

Авиаторы 8-й воздушной армии под командованием Т. Т. Хрюкина проявили образцы боевого мастерства и отваги. И не случайно в память о героях-летчиках 8-й воздушной, отдавших свою жизнь в боях за Родину, в городе-герое Севастополе, на Малаховом кургане, воздвигнут памятник.

В июне 1944 года Т. Т. Хрюкин возглавил 1-ю воздушную армию. Используя богатый опыт, накопленный в предыдущих операциях Отечественной войны, он с честью сумел справиться со своими нелегкими обязанностями в сражении за освобождение Белоруссии и Литвы. Летчики 1-й воздушной армии надежно прикрывали с воздуха наземные войска 3-го Белорусского фронта, которыми командовал талантливый советский полководец, дважды Герой Советского Союза генерал армии И. Д. Черняховский.

Восточно-Прусская операция и штурм Кенигсберга венчали славный боевой путь Т. Т. Хрюкина.

...На второй день операции по овладению Кенигсбергом перед авиационными соединениями была поставлена задача наращивать удар, чтобы ускорить продвижение наземных войск. С этой целью части авиации должны были бомбить вражескую крепость днем. Впервые такая задача поручалась тяжелым бомбардировщикам. И генерал Хрюкин сделал все, чтобы надежно обеспечить их помощью своих истребителей и штурмовиков. Небо над Кенигсбергом было очищено от фашистских самолетов. Наши войска ворвались в город с севера и с юга.

Непрерывно, днем и ночью, продолжался этот всесокрушающий штурм. В ночь с 9 на 10 апреля остатки гарнизона крепости и города Кенигсберг капитулировали. После окончания героического штурма десятки и сотни отличившихся воинов всех родов войск были отмечены высокими правительственными наградами. Правительственных наград удостоились многие летчики воздушной армии. А ее командующему генералу Хрюкину была вручена вторая «Золотая Звезда».

Генерал Т. Т. Хрюкпн заботливо и терпеливо воспитывал и растил кадры, поощрял и выдвигал на должности авиационных командиров наиболее достойных. В двух воздушных армиях, которыми он командовал в годы минувшей воины, выросла целая плеяда известных всей стране советских асов, таких, как дважды [552] Герои Советского Союза А. В. Алелюхин, Амет-Хан Султан, Л. И. Беда, П. Я. Головачев, В. С. Ефремов, В. Д. Лавриненков.

В годы Великой Отечественной войны имя генерала Тимофея Тимофеевича Хрюкина слышал, пожалуй, каждый советский человек. Неоднократно упоминалось оно в приказах Верховного Главнокомандующего, где назывались командиры и полководцы, части и соединения, отличившиеся в боях. Генерал-полковник авиации Хрюкин — военачальник советской закалки, коммунист-боец — все свои силы, талант, творческую энергию неутомимого организатора отдал своей Родине. И Родина достойно оценила его подвиг.

В небе двух морей

ЧЕЛНОКОВ НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Николай Васильевич Челноков родился в 1906 году в Иркутске в семье железнодорожника. По национальности русский. Член КПСС с 1940 года. В Советской Армии с 1928 года. Окончил военную школу летчиков.

В годы Великой Отечественной войны, будучи командиром частей истребительной авиации, участвовал в боях в составе военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского и Черноморского флотов. В ходе войны его эскадрилья уничтожила большое количество боевой техники и живой силы противника.

Н. В. Челноков лично потопил один транспорт, торпедный катер, сторожевой катер и 2 десантные баржи. В вылетах с группой он уничтожил 12 торпедных катеров, 8 сторожевых катеров и 20 десантных барж.

14 июня 1942 года Н. В. Челнокову присвоено звание Героя Советского Союза. 19 августа 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. В 1949 году ему присвоено звание генерал-майора авиации. Н. В. Челноков избирался депутатом Верховного Совета СССР второго созыва. После войны окончил Академию Генерального штаба и до 1954 года продолжал службу в Военно-Морском Флоте.

В июле 1974 года Н. В. Челноков скончался.

«Как выполнено задание?» Этот вопрос командир дивизии уже дважды задавал командиру полка морских штурмовиков. И каждый раз, стараясь говорить спокойно, командир полка отвечал:

— Самолеты еще не вернулись.

— Связь с ведущим есть?

— Прервалась полчаса назад.

— А вы уверены, что задание будет выполнено?

— Уверен. Группу повел Челноков.

— Челноков? — переспросил далекий голос. — Да, Челноков должен выполнить... Как выясните обстановку, доложите немедленно.

— Слушаюсь.

Беспокойство авиационных командиров о судьбе группы морских штурмовиков было понятно. Задание, на которое они отправились, было трудным и важным. Предстояло в тумане, при низкой облачности, отыскать в море вражеские корабли и, преодолев огонь зениток, уничтожить их. Вел группу Николай Васильевич Челноков — один из опытных и смелых летчиков полка.

И когда все самолеты вернулись на свою базу, командир полка сообщил об этом командиру дивизии.

— Я же говорил, что задание будет выполнено, раз летал Челноков. Его вся Балтика знает!

Действительно, в грозные годы ленинградской блокады все авиаторы знали имя этого бесстрашного морского летчика-штурмовика. Он одинаково метко поражал цели на суше вдоль побережья и далеко в белесых космах волн Финского залива.

— Я воюю в дважды родном небе, — говорил Челноков своим однополчанам, и в этом был глубокий смысл. [555]

...Трудовая жизнь Николая Челнокова началась на ленинградской земле. Еще мальчиком познал он первые радости и невзгоды самостоятельной жизни. Работая сначала грузчиком, потом штукатуром, он напряженно учился. Стал комсомольцем. Советская власть открыла перед Николаем Челноковым, как и перед тысячами других рабочих парней, широкие двери к знаниям. Однако окончить Ленинградский электротехнический институт ему не пришлось. Стране нужны были молодые специалисты — и электрики, и химики, и транспортники. Но еще больше нужны были летчики. Надо было крепить оборону Родины, создавать авиацию. Комсомол взял шефство над Военно-Воздушным Флотом. И Николаю в райкоме комсомола вручили комсомольскую путевку.

Двадцатидвухлетним пришел Николай Челноков в авиацию. В Севастопольской школе морских летчиков он впервые сел в самолет Р-1. Шли годы. Николай Челноков не только выработал в себе первоклассные летные качества, но и научился воспитывать подчиненных. В дружной и творческой армейской семье сформировался и закалился характер молодого летчика. Будучи инструктором, командиром звена, а потом и командиром отряда, Челноков познал всю силу войскового товарищества.

Когда над Родиной начали сгущаться военные тучи, он был уже авиационным командиром.

И вот грянула Великая Отечественная война. С первых ее дней капитан Челноков командир эскадрильи, оказался на страже Ленинграда — города, где началась его комсомольская юность.

Враг рвался к городу. Челноков поднял эскадрилью в воздух. Ни вражеские истребители, ни сплошной зенитный огонь не могли помешать выполнить боевое задание. Группа бомбардировщиков под командой капитана Челнокова пробилась к цели и точными бомбовыми ударами уничтожила более 10 танков противника и 14 фургонов с войсками. Танковый маневр врага был сорван.

Эскадрилья, которой командовал Челноков, стала грозой для вражеских танков, артиллерии и пехотных полков. Днем и ночью, в туман и непогоду в ленинградском небе, над водами, Финского залива и Балтийского моря отважно летал Челноков, нанося сокрушительные удары по неприятельским портам, железнодорожным станциям, вражеским войскам на дорогах, ведущих к Ленинграду.

Говорят, что у добрых вестей легкие крылья. Так и весть о боевых делах бесстрашного воздушного рыцаря вскоре широкой [556] волной разнеслась по Северо-Западному фронту, защищавшему подступы к городу Ленина.

На вооружение стали поступать новые самолеты — штурмовики. Челноков быстро освоил машину, полюбил ее и на ней воевал до конца войны. В его руках «ильюшин» был грозой для фашистов не только на суше и в воздухе, но и на море.

Да, на море! Поначалу «илы» считались машиной, предназначенной для штурмовки наземных целей. Немало штурмовок провел Челноков по вражеским колоннам. Впервые он испытал превосходные боевые качества новой машины под Кременчугом, на правом берегу Днепра. Потом на подступах к Ленинграду. Только за восемь месяцев боев Челноков уничтожил десятки вражеских танков, множество автомашин с боеприпасами и пехотой. Он быстро овладел тактикой штурмовых ударов.

Теперь он хотел применить новую машину для штурмовых ударов по морским целям. И вскоре на практике доказал, каким грозным оружием являются «илы» на морском театре военных действий.

Когда Челнокову присвоили звание Героя Советского Союза и назначили командиром гвардейского штурмового полка, он стал еще более требовательным к себе. К выполнению каждого боевого задания подходил творчески. Этого неустанно требовал и от своих подчиненных.

— Напал на цель — добей до конца, — не раз говорил оп молодым летчикам. — Мало поразить — надо уничтожить врага. Не шаблон, а четко разработанная схема каждого удара обеспечивает победу.

Этому золотому правилу Челноков следовал всюду, где бы ни приходилось ему воевать.

Летом сорок третьего года он получает новое назначение: бесстрашно сражается за Керчь, Феодосию и Севастополь. Здесь, в небе Черноморья, с особой силой проявилось неутомимое новаторство Челнокова-штурмовика. Это он нашел и впервые применил тактические приемы бомбоштурмовых ударов по морским транспортам противника. Так зародилось прицельное бомбометание с малых высот. Этот прием нашел убежденных сторонников среди морских летчиков и, по существу, решил исход борьбы с феодосийской группировкой фашистских кораблей.

Под натиском штурмовых ударов противник вынужден был отказаться от дневных операций на коммуникациях Новороссийск — Анапа — Керчь. Но советские летчики успешно громили врага и ночью. [557] До этого бытовало мнение, будто транспорты — цель только для бомбардировщиков, а отнюдь не для штурмовиков. Это подтверждала и тактика фашистов: они держали свои корабли в радиусе действия штурмовиков.

В боях за освобождение Севастополя челноковцы опровергли и это мнение: они потопили 24 транспорта и несколько танкеров противника, доказав, что не только малые, но и крупные корабли могут быть доступны «илам».

К Николаю Челнокову, пожалуй, больше всего относились слова популярной во время войны песни: «Смелого пуля боится...» Во многих боях участвовал он и каждый раз выходил победителем и даже невредимым. Боевые друзья говорили ему:

— Под счастливой звездой родился, Николай!

Находились даже шутники, утверждавшие, что Челноков летает на самолете, специально построенном для него, и других подобных машин в соединении нет.

— Машина моя обыкновенная, серийная, никаких особенных приспособлений на ней нет. Люблю я ее, знаю хорошо, вот она и слушается меня, — говорил он.

Челноков не раз подчеркивал, что для успеха в бою надо верить в машину, уметь в совершенстве управлять ею.

— Даже в минуты опасности не уходи от врага на полном газу, — любил говорить он. — Главное — сумей обмануть врага, найди выгодную позицию и сбей его...

...Серебрится морская гладь, лениво перекатываются волны, играя в лучах утреннего солнца. Для морского летчика эта игра цветов на утренней заре — большая дополнительная трудность: с высоты летящего самолета очень сложно различить цель на более темном фоне морского залива. Зная это, противник старается использовать для продвижения своих транспортов именно ранние часы.

Еще затемно командиры групп Челнокова прибыли на тряской полуторке к своим самолетам, возле которых добрых полночи трудились механики, мотористы, оружейники. Придирчиво осмотрели летчики машины. И эта придирчивость не обижала авиаспециалистов: летчик идет в бой, он должен быть уверен в своем самолете, в оружии.

— Пятый, взлет! — услышал Челноков лаконичную команду.

Он дал полные обороты двигателю, и машина, содрогаясь, сначала медленно, а потом, набирая скорость, пошла от линии старта вперед, в утреннюю дымку, прикрывавшую аэродром. [558]

Вскоре группа легла на боевой курс. Район цели — небольшой квадрат морского залива, отмеченный на карте красным карандашом. Здесь рано утром должен пройти вражеский конвой кораблей. Его надо уничтожить.

Скрылись из виду очертания родных берегов; внизу, под крылом, — унылая и однообразная картина. Челноков смотрит на приборы и определяет время. Да, через несколько минут должны показаться фашистские корабли.

Штурмовики идут в строю «правый пеленг». Челноков еще раз смотрит на часы: пора! Он пристально глядит вниз, на синевато-серебристую гладь моря, пытаясь увидеть цель. Ее нет. Челноков передает команду изменить курс на 90 градусов и вводит свой самолет в разворот.

Опять пристальный взгляд на рябоватую поверхность залива и опять разворот...

— Цель слева! Атакую, — первым обнаружив едва различимые силуэты вражеских транспортов, передал Челноков команду группе.

И в то мгновение, когда он, отдав ручку от себя, повел свой самолет на флагман вражеского конвоя, рядом с «илами» возникли черные шапки взрывов зенитных снарядов.

С нарастающим ревом мотора «ил» стремительно мчался вниз, навстречу морской пучине. Растет и скорость, падает высота. Но вот Челноков начинает выбирать на себя ручку управления, и послушный «ил», почти задевая мачты вражеского флагмана, выходит в горизонтальный полет, а за какое-то мгновение до этого летчик успевает нажать на кнопку электросбрасывателя бомб.

Внизу белое облако пара, перемешанное с черными космами дыма, окутывает фашистский корабль.

Краснозвездные «илы» один за другим атакуют фашистские корабли. Челноков разворачивается и опять ведет свою группу в атаку. Вот самолет вздрогнул, ручка управления стала тяжелой, малопослушной. «Повредили самолет», — решает Челноков, но из боя не выходит. Он продолжает атаки, сбрасывает на вражеский конвой все бомбы, ведет огонь из пушек. И так действуют все экипажи его группы.

Через несколько минут штурмовики, собравшись, легли на обратный курс. И, словно в отместку за дерзкие атаки, за три пущенных ко дну транспорта, в небе появляются «мессершмитты».

«В круг!» — лаконично приказывает Челноков, и «илы» из «пеленга» быстро перестраиваются в так называемый оборонительный круг. Воздушные стрелки держат «мессеров» на почтительном [559] расстоянии. Так, отбиваясь от фашистских истребителей, группа штурмовиков возвращается на свой аэродром.

Летчики идут докладывать о результатах налета, а техники и механики — подсчитывать количество пробоин и повреждений в боевых машинах. Авиаспециалисты торопятся: они знают, что с наступлением сумерек Челноков опять пойдет на боевое задание. И так будет и завтра, и послезавтра, и через месяц, до тех пор, пока не будет разбит враг...

Герой Балтики, герой Черного моря. В августе сорок четвертого года на его груди заискрилась вторая золотая медаль Героя Советского Союза.

После освобождения Крыма Челноков снова на Балтике. Теперь он командир Краснознаменного Ропшинского авиационного соединения. Новое положение ко многому обязывало, но зато и в значительной мере расширяло круг боевой деятельности. Челноков оставался верен своему правилу: действовать не по шаблону, а по строго разработанному плану каждого боевого задания.

Вскоре по прибытии на Балтику был получен боевой приказ: уничтожить отряд кораблей, состоявший из 14 вымпелов и прикрывавший левый фланг вражеских войск, упиравшихся в Нарвский залив. Отряд фашистских кораблей нес дозорную службу в заливе. Не раз наши летчики обрушивали свои удары на этот отряд, но он, как заколдованный, оставался невредимым. Хорошо организованная зенитная оборона не давала нашим самолетам возможности нанести прицельные удары.

Челноков возглавил группу. Умело маневрируя, штурмовики неожиданным ударом со стороны солнца парализовали зенитную оборону противника и в несколько заходов почти полностью разгромили отряд сторожевиков. Фланг войск противника со стороны залива был оголен.

И снова бои, но теперь бои, поддерживающие грозное наступление Советской Армии, прокладывающие путь к окончательном победе над врагом. Нарвский залив, остров Эзель, Кенигсберг, Пиллау, Данциг — всюду, где в небе проносились машины, ведомые Челноковым, враг ощущал карающую руку воинов-освободителей.

...Отгремели бои. Великая победа была завоевана ратными подвигами славных сынов Родины. В рядах первых среди них был Николай Челноков, отважный советский воин, человек большой воли и мужества.

Прошли годы. По состоянию здоровья Николай Васильевич Челноков ушел в запас. Он часто ездил в Ейск, где прошла его [560] молодость. Здесь, в школе летчиков, он всегда бывал желанным гостем, присутствовал на торжественных церемониях принятия военной присяги курсантами. Николай Васильевич беседовал с будущими морскими летчиками, рассказывал им о славных боевых подвигах ее многочисленных воспитанников, об истории их школы, делился своим боевым опытом. И курсанты, и преподаватели школы видели в генерале Н. В. Челнокове своего искреннего друга и душевного наставника. Славная боевая эстафета старшего поколения передана в надежные руки.

Человек воинского долга

ЧЕРНЯХОВСКИЙ ИВАН ДАНИЛОВИЧ

Иван Данилович Черняховский — видный советский военачальник. Он родился в 1906 году на Украине в городе Умань в семье железнодорожника. По национальности украинец. В Советской Армии с 1924 года. Член КПСС с 1928 года.

В том же году окончил артиллерийскую школу в Киеве, а в 1936-м — Военную академию механизации и моторизации РККА.

В годы Великой Отечественной войны командовал танковым корпусом, одной из общевойсковых армий Воронежского, а затем 1-го Украинского фронта, войсками 3-го Белорусского фронта. Успешно провел ряд операций в Белоруссии, Литве; под его командованием наши войска в октябре 1944 года первыми ворвались в Восточную Пруссию, вышли на подступы к Кенигсбергу. 18 февраля 1945 года в районе города Мелезак генерал армии И. Д. Черняховский был тяжело ранен и в тот же день скончался.

Родина высоко оценила боевые заслуги Ивана Даниловича Черняховского. 17 октября 1943 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза; 29 июля 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями. В знак признания заслуг генерала армии И. Д. Черняховского в освобождении Литовской ССР от немецко-фашистских захватчиков в Вильнюсе ему воздвигнут памятник. Город Инстербург Калининградской области переименован в Черняховск.

Среди самых дорогих реликвий Великой Отечественной войны, собранных в Центральном музее Советской Армии, хранятся воспоминания товарищей, личные вещи, документы дважды Героя Советского Союза генерала армии Ивана Даниловича Черняховского. Они повествуют о жизни, полной мужества, героизма.

В июньском бою 1941 года с фашистами полковник Черняховский командовал танковой дивизией, которая уже прославилась изумительной стойкостью, дисциплинированностью, сплоченностью ее бойцов. В своем последнем сражении — в феврале 1945 года — генерал армии Иван Данилович Черняховский командовал войсками 3-го Белорусского фронта. Его полководческая биография ярко отражает рост командных кадров Советской Армии. Тридцатидевятилетний командующий фронтом удачно сочетал в себе стремительность и отвагу молодости с мудрым опытом управления войсками, с обширными военными знаниями. Он не знал страха в борьбе с врагами Отечества. Его поступки и решения были смелы и дерзки, но в них всегда присутствовал строгий расчет и осмотрительность, коллективный опыт и всестороннее изучение успехов и неудач. Иван Данилович кропотливо работал над подготовкой каждой операции. Он вкладывал в них новое, что рождалось в боях, он отшлифовывал все до мелочей.

Черняховский прямо глядел в лицо опасности, он не страшился противника, но и не пренебрегал им, а терпеливо изучал волчьи повадки фашистов и наносил стремительные удары в самые чувствительные места, в самое неожиданное время. Гитлеровцы следили за Черняховским. И там, где появлялся он со своими орлами, враг немедленно совершенствовал и дополнительно [563] укреплял свою оборону. Военный талант Ивана Даниловича расцвел в сражениях за освобождение Украины и Белоруссии, в подготовке блестящей операции по разгрому противника в Восточной Пруссии, где воин и пал смертью храбрых на передовой линии фронта.

Достойный полководец и после смерти живет в сердцах солдат, вдохновляя их на новые подвиги. В полевой сумке партийного организатора, погибшего на территории Германии в 1945 году, под населенным пунктом Буркфельд, было найдено письмо, которое старшина не успел отправить своим товарищам — ленинградским рабочим. В этом письме говорилось: «Мы теперь воюем с другим генералом, но боевой дух Черняховского всегда с нами...»

Боевой дух Черняховского! Как этим много сказано о полководце-коммунисте. Солдаты любили генерала за требовательность к себе и другим, за точность и строгую дисциплину, за человечность и отеческую заботу о них. Для Ивана Даниловича армия была жизнедеятельным организмом, состоящим из ярких индивидуальностей — людей с разными характерами, привычками, стремлениями, привязанностями, но спаянными сознательной воинской дисциплиной, святым долгом перед Родиной.

Полководцу был присущ широкий творческий ум, глубокая гуманность, человечность коммуниста. Он многих воинов знал в лицо, помнил их, гордился ими.

В 60-й армии, которой командовал Черняховский, работали курсы лейтенантов. Однажды Иван Данилович беседовал с выпускниками о задачах советского офицера. Среди окруживших его офицеров он заметил лейтенанта Зоркина.

— Я же вас помню, — произнес он, обращаясь к молодому командиру. — Под Льговом мы с вами дрались. Вы хорошо тогда провели операцию в Нижних Деревеньках. Помните? — И Черняховский, загоревшись, уже рассказывал курсантам об этой операции, о военном мастерстве лейтенанта, о просчетах гитлеровцев.

Воины с интересом слушали Ивана Даниловича. Они могли и сами многое рассказать о любимом военачальнике. Одни встречались с ним в окопах и блиндажах передовой, когда командующий проверял питание солдат, их обмундирование, расспрашивал о том, как они намерены действовать в бою, какое возьмут направление при атаке.

Другие видели его в сражении под Житомиром. Фашисты потеснили там части армии. И тогда Черняховский сел в танк и лично повел солдат на гитлеровцев. После пронесся слух о [564] том, что Иван Данилович получил замечание от начальства: командующему армией в атаку ходить не разрешается. Может, это и правильно, но солдаты знали: активное вмешательство Черняховского в тяжелую минуту спасло тысячи жизней, отвело большую беду. Враг тогда был остановлен и опрокинут.

Многие помнили Ивана Даниловича с первой встречи с фашистами. 24 июня 1941 года он мастерски провел танковое сражение, заставив гитлеровцев топтаться на месте. От рубежа к рубежу отходили солдаты Черняховского, но только по приказу, без паники, с боями. Эти приказы дивизия, ведущая круговой бой, получала с вымпелами, сбрасываемыми с самолетов.

«Мы часто теряли связь с корпусом. Положение складывалось тяжелое. Техники становилось все меньше, — вспоминает гвардии подполковник Василий Евдокимович Челомбитько. — Но Черняховский не падал духом. Он в синем комбинезоне танкиста появляется в самых угрожаемых местах. Воротник комбинезона расстегнут, чтобы были видны знаки различия. Настроение у него приподнятое. Он даже чаще, как мне казалось, улыбался. Был таким же собранным и требовательным, словно видел грядущий разгром врага. Когда Черняховский говорил, то его внутренняя убежденность передавалась людям. Он заставлял верить в то, во что верил сам».

Иван Данилович никогда не кривил душой, не шел на компромисс в оценке людей, их поступков. Он был по-коммунистически непримирим, по-человечески чуток. В штабе дивизии, которая обороняла Новгород в пешем строю, ему дали характеристику на командира 2-го танкового батальона Алексеева. Черняховский согласился с ней. «Да, капитан Алексеев — бесстрашный, умный командир, — похвалил он и тут же вспомнил о тех, кто плохо выполнял свой воинский долг. — Но почему мы не говорим честно и прямо о плохих командирах, например о командире 3-го танкового батальона?» И Черняховский со всей прямотой сказал: «Этот — паникер и трус!»

Уже в тяжелых оборонительных боях Иван Данилович скрупулезно изучал противника, его тактику, опыт наших воинов и смело применял то новое, что рождала боевая жизнь. Он принадлежал к той славной плеяде советских воинов, воспитанных партией, которые не терялись перед лицом любого врага, а изматывали и обескровливали его и с первого дня войны готовили разгром гитлеровской армии.

Боевой путь генерала пролегал на активнейших участках советско-германского фронта. Он отмечен талантливыми операциями от Воронежа до Тернополя, от Орши до Кенигсберга. [565] Они не похожи друг на друга. Черняховский всегда искал неожиданных для противника, дерзких и смелых решений. Так было в боях за Воронеж, при форсировании Днепра, в операциях по изгнанию фашистов из Белоруссии.

— Необходимо учиться, пополнять знания, осмысливать опыт, применять его, — говорил он. — Без этого трудно командовать, невозможно победить...

И, урывая от сна скудные часы отдыха, он продолжает изучать теорию, записывает наблюдения, обобщает все ценное, что дал бой. Делает он это основательно и добротно. Такой у него был характер: если брался за что-нибудь, то делал это только хорошо. Его товарищи по Военной академии на всю жизнь запомнили такой факт. Курсанты совершали на лыжах переход Москва — Наро-Фоминск. Мартовский снег, пропитанный водой, был рыхлым. Идти было трудно, почти все сошли с лыжни и сели на машины. А Черняховский продолжал идти на лыжах.

— Слушайте, — спросили его у финиша, — почему вы не сели в машину?

Черняховский в упор посмотрел на товарища. Спокойно ответил:

— На войне может быть всякое. Там машину не подадут...

Даже в спорте он воспитывал и развивал у себя упорство и настойчивость, стремление преодолевать трудности, а не уходить от них.

Приказ для Черняховского был святая святых. Он требовал беспрекословного и инициативного выполнения. Гвардии подполковник Челомбитько вспоминает случай, происшедший с ним. Челомбитько не успел выполнить задание по тактике и перенес обстановку на свою карту с карты майора Попова.

На занятиях Иван Данилович поинтересовался, все ли поработали самостоятельно и нанесли схемы расположения частей.

— Я признался, что задания не выполнил, — рассказывает Челомбитько, — и объяснил, что задержался на инструктивном докладе, пришел поздно ночью и просто физически не смог выполнить этого задания.

Первую половину объяснения Черняховский слушал спокойно, поблескивая карими глазами. Но когда Челомбитько произнес: «Физически не смог», Иван Данилович вспыхнул, на скулах даже проступил румянец, он ожег Челомбитько потемневшим взглядом, но голоса не повысил.

— Как же это понять — «физически не смог»? — спокойно спросил он. — Был же приказ! [566]

Иван Данилович всю жизнь считал, что для воина при выполнении задания оправдания «физически не смог» не существует.

Сам Иван Данилович выполнял приказы точно, инициативно, смело. Таким он и запомнился всем, знавшим его. В районе Воронежа армия Черняховского наносила рассекающий удар группировке противника. 25 января 1943 года его войска разгромили части прикрытия и полностью освободили Воронеж. В боях за Киев вновь сверкнул полководческий талант Черняховского. Как известно, главную роль в разгроме 4-й фашистской танковой армии в районе столицы Украины и в освобождении города сыграли войска под командованием генералов К. С. Москаленко и И. Д. Черняховского, танкисты генерала П. С. Рыбалко и летчики генерала С. А. Красовского.

Сохранилось письмо, написанное Иваном Даниловичем к дочери в те суровые дни:

«Нилуся, дорогая, здравствуй. Очередное сухое письмо. Тебе все кажется, что я не тепло пишу. Нилусенька, дел-то много, все кажется, что не успеваю многое сделать. Нилусенька, дела-то какие!!! Смотри, что совершают наши чудо-богатыри. Итак, Днепр наш. Читай газету за 17.10 о присвоении звания Героя Советского Союза, найдешь своего папку. Вот как я сдерживаю свое слово. А ты? Посмотрим, это покажет первая четверть. Нилусенька! Все 306 героев, напечатанных в газете, — это мои герои, чудо-богатыри. Какие замечательные люди!»

В скупых строках фронтового письма к дочери — весь Черняховский: и нежный, заботливый отец, и непреклонный, суровый воин, и выдающийся полководец, гордящийся подвигами своих солдат, и человек высокого долга, помыслы которого устремлены к беззаветному служению Родине.

К лету сорок четвертого года большая часть советской земли была очищена от оккупантов. Наши армии вышли к юго-западным границам страны, вступили на территорию Румынии. Гитлеровцы всеми силами пытались удержать Белоруссию в своих руках. Это было понятно: открывался путь советским воинам в Германию. Вот почему в те дни на территории Белоруссии было сосредоточено 1 200 000 гитлеровцев.

В истории Великой Отечественной войны белорусская операция выделяется своим гигантским размахом. Наступление было начато на фронте протяжением в 500 километров, а завершено на фронте протяженностью в 1300 километров. Глубина продвижения наших войск составила до 600 километров. Эту операцию осуществляли войска четырех фронтов: 1-го Прибалтийского [567] под командованием генерала армии И. X. Баграмяна, 3-го Белорусского под командованием генерал-полковника И. Д. Черняховского,.2-го Белорусского под командованием генерал-полковника Г. Ф. Захарова и 1-го Белорусского, которым командовал Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Готовилась белорусская операция еще в майские дни 1944 года. Она носила условное название «Багратион». В Ставке Верховного Главнокомандования в присутствии командующих фронтами тогда были установлены сроки наступления, определены силы и средства. Большое значение придавалось тесному взаимодействию между фронтами. К проведению операции кроме сухопутных войск четырех фронтов и поддерживавших их воздушных армий привлекались Днепровская военная флотилия, части дальней авиации и белорусские партизаны.

В дни боев по освобождению Белоруссии Иван Данилович записал в своих черновиках: «...это же классический образец прорыва фронта, он произведен в нескольких местах сразу... участки прорыва далеко отстоят друг от друга... Сколько тут преимуществ у наступающего...»

В этих боях войска Черняховского в тесном взаимодействии с соседями успешно разгромили врага в районе Витебска и Орши. За два дня наступления воины Черняховского вышли на подступы к Орше, а подвижные соединения — на реку Березину, севернее Борисова. К 3 июля фашисты, которые отступали с боями перед воинами 2-го Белорусского фронта, оказались в мешке. К этому времени Ставка Верховного Главнокомандования приказывает Черняховскому наступать дальше — на Молодечно, Вильнюс, чтобы к 10 — 12 июля освободить эти города и, совершив бросок к Неману, с ходу захватить плацдармы на западном берегу реки.

Генерал талантливо выполняет приказ. Его воины к 9 июля окружают в Вильнюсе до 15 тысяч гитлеровских вояк. Группа армий «Север» попадает в тяжелое положение. Фашисты бросают в бой большие танковые силы, но все бесполезно. 13 июля воины Черняховского штурмом освобождают столицу Советской Литвы — Вильнюс, а через два дня форсируют Неман на участке Алитус — Друскининкай.

Неман — последний крупный водный рубеж на подступах к Восточной Пруссии. Иван Данилович проходил по старым местам боев; проходил, как хозяин, очищая землю от фашистских сорняков. Гитлеровцы бросают против Черняховского еще 11 дивизий, в том числе 6 танковых, 2 пехотные бригады и до 40 отдельных полков и батальонов. Иван Данилович бдительно [568] следит за врагом, упреждает его маневры, наносит удары, срывая все его попытки выбить советские войска с захваченных ими плацдармов.

В восьмидневных кровопролитных боях противник обескровлен и измотан. Черняховский смелым, рассчитанным ударом опрокидывает гитлеровские заслоны, переходит в наступление и к 1 августа освобождает Каунас. «Черняховцы», как называли себя его солдаты, наступают вдоль реки Шешупе и выходят к границам Восточной Пруссии.

Пруссия! Гнездо немецкой военщины, где села — крепости, дома — долговременные огневые точки! Воины Черняховского первыми ступили на землю врага, и генерал готовит новую операцию по разгрому фашистов в Пруссии, Весь жар своего сердца, опыт военачальника, всю инициативу солдат и офицеров, накопленную в походах и боях, все свои знания вкладывал он в подготовку этой операции.

Штурм вражеского логова готовился тщательно. Черняховский проверяет выполнение своих приказов. Его видят и в окопе автоматчиков, и среди разведчиков в штабе части, и в районе учений штурмовых групп. Он беседует то с замполитом батальона, то с коммунистами роты. Он расспрашивает солдат о жизни, настроении, семьях и, главное, о том, как воины понимают «свой маневр на поле боя».

Политическим работникам Иван Данилович советует хорошо знать людей, внимательно относиться к нуждам воинов. На совещании политработников рассказывает о задачах политической работы. Он внимателен к материалам фронтовой газеты, к письмам, которые идут в газету от солдат и офицеров.

Как всегда, Иван Данилович требователен и глубоко человечен. Накануне февральских боев 1945 года он проверял готовность одной из армий. На совещании командного состава говорил о предстоящем штурме, давал указания.

«Они содержали настолько важные конкретные советы по военному делу, — вспоминает бывший начальник политуправления 3-го Белорусского фронта генерал С. Б. Казбинцев, — что нам казалось, будто мы слушаем прекрасную лекцию о подготовке к наступлению. Черняховский умел самый маленький вопрос рассматривать и решать в свете больших, перспектив».

Вечером он обнаружил какие-то недоделки в предстоящей операции. Остался очень недоволен и отчитал одного из командиров соединений. Уловив минутку, потихоньку попросил начальника политуправления: «Ты, как комиссар, подушевней поговори с ним, пусть не падает духом...» [569]

Самообладание и огромная воля во всем отличали Ивана Даниловича. 13 февраля 1945 года войска фронта возобновили наступление в Восточной Пруссии. В одном из домов города Шталуненен расположился наблюдательный пункт командующего. Сильный туман мешает наблюдать за ходом операции. Иван Данилович волнуется, но внешне спокоен и собран. Оставаться на крыше дома бесполезно, и все спускаются вниз. Черняховский то и дело подходит к окну. Метрах в пятидесяти от дома растет высокое дерево: вершина его то появляется, то скрывается в ползучем тумане. Командующий следит за густотой тумана, он весь там, со своими солдатами, ведущими огневой бой. Черняховский беспокоится, но, чтобы скрыть это и не посеять нервозности у подчиненных, между делом непринужденно беседует о достоинствах романа Михаила Шолохова «Тихий Дон».

С трех сторон войска Черняховского пробивались к Кенигсбергу. Утром 18 февраля Иван Данилович выехал на левый фланг фронта, чтобы проверить подготовку частей к уничтожению ранее окруженного противника. Это было в районе Мелезака, в Восточной Пруссии. «Мы уже объехали участок фронта, — рассказал шофер командующего, — а ему все мало. Он, Иван Данилович, такой, что залезет в каждый блиндаж, в каждый окоп. Вернулись к замаскированной машине и поехали. На фронте тихо. Неожиданно сзади разрывается снаряд. Осколком пробивает кузов и тяжело ранит командующего».

— Неужели все? Неужели я убит? — произнес Иван Данилович и потерял сознание.

Ранение было тяжелым, врачи не смогли спасти Черняховского. 18 февраля 1945 года талантливого полководца, коммуниста-ленинца не стало. Он погиб в бою, как солдат.

И для тебя и для меня Он сделал все, что мог. Себя в бою не пожалел, А Родину сберег.

Народ помнит и чтит своего верного сына. Со стенда Центрального музея Советской Армии глядит фотография улыбающегося человека богатырского телосложения. Улыбка у Ивана Даниловича открытая, очень приятная. Черняховский красив — плотный и коренастый, с черными вьющимися волосами, мужественным лицом, крутым лбом, волевым подбородком и острыми карими глазами. В движениях Иван Данилович был сдержан, строг, но это была не медлительность, а мудрая неторопливость, [570] позволявшая ему находить самые точные, самые правильные решения. С ним всегда было легко. Он был прост, заботлив, требователен к людям, но никогда не подавлял человека, не унижал его достоинства.

Свой путь полководец Иван Черняховский, а по-сельскому просто Ясек, начал в 14 лет. С детства он любил шумные, веселые игры, особенно военные. В 1920 году, как вспоминают сельчане, в Вапнярку на постой направлялся эскадрон белополяков. Ваня собрал своих одногодков — пастушков — мальчишек из села Вербово, вооружил всех обрезами, которых тогда в селах Украины было много, и засел в лесу, у дороги. Когда кавалеристы приблизились, ребята по команде Вани дали дружный залп из обрезов. Солдаты подумали, что натолкнулись на настоящую засаду, и ускакали прочь... Ясек с друзьями торжествовали.

Восемнадцати лет Иван Черняховский уже добровольно служил в Советской Армии. 27 августа 1928 года комиссар Киевской артиллерийской школы Ганжа дал молодому воину первую в его жизни характеристику. В ней сказано: «Общее и политическое развитие хорошее. Трудолюбив и добросовестен. Дисциплинирован и выдержан вполне. Инициативой обладает. Воля сильная. С товарищами живет хорошо. В общественно-политической работе участие принимает. Авторитетом пользуется... К воспитательной работе подготовлен».

Не ошибся старый комиссар в оценке своего воспитанника. Он сумел в молодом воине разглядеть орла. Таким он, Иван Данилович Черняховский, и запомнился всем тем, кому посчастливилось знать этого мужественного человека высокого долга.

«Генерал штурм»

ЧУЙКОВ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ

Василий Иванович Чуйков родился в 1900 году в селе Серебряные Пруды Московской области в семье крестьянина. По национальности русский. Член КПСС с 1919 года. Участник гражданской войны. В 1925 году окончил

Военную академию имени М. В. Фрунзе. Участвовал в освобождении Западной Белоруссии в 1939 году.

В годы Великой Отечественной войны командовал 62-й армией, которая сыграла большую роль в героической обороне Сталинграда, в битве за Днепр, в операции по освобождению Правобережной Украины, Западной Польши, в Висло-Одерской и Берлинской операциях.

19 марта 1944 года Василию Ивановичу Чуйкову присвоено звание Героя Советского Союза, 6 апреля 1945 года он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями, в том числе иностранными.

После войны Маршал Советского Союза В. И. Чуйков был главнокомандующим советскими войсками и председателем Советской контрольной комиссии в Германии, затем командующим войсками Киевского военного округа, главнокомандующим сухопутными войсками — заместителем министра обороны СССР, начальником гражданской обороны СССР. В настоящее время — на ответственной работе в министерстве обороны СССР.

С 1952 года В. И. Чуйков — кандидат в члены ЦК КПСС. На XXII, XXIII, XXIV съездах избирался членом ЦК КПСС; депутат Верховного Совета СССР восьми созывов. Он автор нескольких книг, в их числе «Начало пути», «180 дней в огне сражений», «Беспримерный подвиг», «Гвардейцы Сталинграда идут на запад», «Конец третьего рейха».

Наступило жаркое лето 1942 года. В большой излучине Дона запахло гарью, синеватая дымка степного зноя начала багроветь, вдоль дорог застолбилась рыжая пыль, а над глубокими извилистыми балками засновали самолеты с паутиной фашистской свастики на плоскостях: сюда двигались отборные силы гитлеровских войск, назревала великая Сталинградская битва.

Сюда же, в большую излучину Дона, стали прибывать резервные части Советской Армии. В разных концах излучины начали разгораться жестокие бои. Перевес в силе и технике, особенно в авиации, был на стороне немцев. Гитлеровские пираты охотились в воздухе за легкой добычей. Но однажды, это было в десятом часу утра 23 июля, юго-восточнее Суровкина завязался необычный воздушный бой.

Немецкий двухмоторный разведчик Ю-88 шел на восток в разведку. Вдруг перед ним показался наш. У-2, летевший, как потом выяснилось, с задачей проследить за выдвижением резервных частей на оборонительный рубеж. Бронированный «юнкерс» с двумя пулеметами и скорострельной пушкой сделал боевой разворот и пошел в атаку. Фашистский летчик, вероятно, рассчитывал быстро, с одного захода вогнать в землю и самолет и экипаж. Но что такое?! У-2, этот фанерный биплан, на вооружении которого было всего-навсего два пистолета, увернувшись от первой очереди пулеметов, не собирался удирать от грозного хищника, а, кажется, сам готовился перейти в лобовую атаку. Еще один заход «юнкерса», и У-2, чуть снизившись, пошел на крутые виражи перед самым носом противника. И начался бой, напоминавший игру кота с мышью. Однако добыча оказалась не такой уж легкой. Гитлеровский пират израсходовал почти все боеприпасы, но сбить русский самолет, умело маневрировавший [573] у самой земли, не смог. Наконец, выпустив длинную очередь из пушки, фашист повернул обратно на запад и скрылся за горизонтом — разведка сорвалась. У-2 с поврежденным мотором, приземлившись, разломился пополам. И когда сюда, к месту аварии, подскочил на машине офицер связи 62-й армии старший лейтенант А. И. Семиков, то увидел рядом с пилотом плечистого, внешне угрюмого — черты лица очень крупные — человека, который стоял возле разбитого самолета и отсчитывал пульс, проверяя работу своего сердца.

— Нормально, как всегда, шестьдесят восемь! — сказал он, и полные добродушные губы тронула едва заметная улыбка; затем, увидев подбежавшего к нему офицера, пояснил:

— После боя с «юнкерсом» занимаюсь самоконтролем...

Это был генерал-лейтенант Василий Иванович Чуйков, командующий армией, части которой прибывали на фронт из резерва Ставки Верховного Главнокомандования. Это по его приказу летчик перешел на крутые виражи и угрожал фашистскому пирату лобовым ударом.

— Атаковать в лоб! — приказывал генерал.

Так боевым крещением в воздухе началась для Василия Ивановича битва на Волге. До этого он находился на военно-дипломатической работе. За его плечами был немалый опыт боевой жизни: в годы гражданской войны он девятнадцатилетним юношей командовал полком; в борьбе с колчаковцами его полк дерзкими ночными рейдами и штурмовыми ударами доставил немало огорчений белогвардейцам. За храбрость и отвагу в гражданской войне В. И. Чуйков был награжден двумя орденами Красного Знамени, золотым оружием и золотыми часами. Однако в начале великой Сталинградской битвы он чувствовал себя новичком и старался поскорее увидеть, как действует противник на поле боя, и затем, если позволит «обстановка», предложить ему что-то свое. Под словом «обстановка» подразумевалось: «Если не погибну в бою».

Много дней провел Василий Иванович в частях, на командных пунктах полков и дивизий.

Перед его глазами день за днем повторялись похожие одна на другую, как две капли воды, схемы наступательной тактики противника. На передний край в первую очередь обрушивалась авиация. Бомбовыми ударами она глушила огневые точки, рвала, крушила, перемешивала с землей плохо оборудованные окопы и траншеи, уничтожая в них живую силу и технику. Оставшиеся в живых защитники разбитых позиций вынуждены были вести бой на открытом месте или откатываться назад. [574]

Вслед за авиацией выступала артиллерия, затем танки с пехотой. Взаимодействие родов войск противника было отработано хорошо, и они, как правило, наносили удары мощными кулаками. Смяв одну линию обороны, враг наносил удар по другой...

Как и чем нарушить эту четко отработанную схему взаимодействия родов войск противника? По какому звену надо нанести контрудар, чтобы она разрушилась? Ясно, что по авиации — она главный козырь наступательной тактики. Но как?

Над этими вопросами Чуйков думал дни и ночи. А линия фронта уже продвинулась в междуречье Волги и Дона. Размах сращения нарастал с каждым днем. Гудела земля, небо заволокло черными тучами дыма. Холмистая степь горела от горизонта до горизонта. Над городом поднялись гигантские, будто налитые кровью грибы вспыхнувшей нефти. Их было видно за десятки километров. В эти дни Чуйков командовал южной группой войск на левом фланге фронта. Там, на реке Аксай, имея в своем подчинении две дивизии, одну бригаду и один кавалерийский полк, он применил несколько неожиданных для противника контрударов, коротких, но сильных и точных, как снайперский выстрел, и гитлеровцы, понеся значительные потери, остановились. Левый фланг был прикрыт прочно, но он не являлся решающим участком фронта. Душой и сердцем Чуйков находился на главном направлении удара гитлеровских войск, он готовил себя к решению более серьезных задач, у него созревал интересный план.

И вскоре, будто зная об этом, командующий и член Военного совета фронта вызвали Чуйкова на беседу. Это было 11 сентября, когда гитлеровские войска уже вплотную подошли к стенам Сталинграда, местами прорывались на его улицы. Там оборонялись войска 62-й армии.

— Будут приняты все меры, чтобы город не сдать, — обещал в этой беседе Чуйков. — Клянусь, оттуда не уйду. Мы отстоим город или погибнем там.

Утром 12 сентября В. И. Чуйков был уже на Мамаевом кургане — в центре своих войск перед острием главного направления удара основных сил противника. Да, задача ему была ясна, он готов был защищать город именно на главном направлении. Но когда увидел реальную обстановку — город утопал в море огня, а командный пункт армии от взрывов тяжелых бомб трясло вместе с Мамаевым курганом, как неслежавшийся стог сена, связь без конца рвалась, — закралось минутное сомнение: «Не переоценил ли я свои силы, заверив Военный совет фронта, что отстоим город?..» Но сомнение длилось лишь минуту. [575]

Начальник штаба армии Николай Иванович Крылов, опытный генерал, участник обороны Одессы и Севастополя, быстро ознакомил его с положением дел, доложил о численном составе частей, и Чуйков принял твердое решение:

— Будем стоять насмерть! Ни шагу назад!

Этим решением жили все воины. Партийные организации-армии, возглавляемые энергичным и твердым по характеру членом Военного совета армии Кузьмой Акимовичем Гуровым, вели большую работу в частях. С первой же встречи с Гуровым Чуйков увидел в нем верного помощника, волевого и сильного политработника. Тотчас же на командный пункт армии были вызваны командиры частей и соединений, оттянувшие свои штабы далеко в тыл. Им было приказано немедленно выдвинуть штабы и КП вперед, к самому переднему краю.

Вначале трудно было понять, зачем потребовалось тянуть штабы чуть ли не в солдатские окопы, под пули немецких автоматчиков. Но мнение В. И. Чуйкова горячо поддержал К. А. Гуров.

— Когда солдат знает, что штаб полка находится рядом с ним, да еще убедится, что за его действиями следит командир полка или дивизии, у него появляются уверенность и новые силы, — говорил он.

Но вот в траншеях появился командующий армией. Помню, он пришел туда в плащ-накидке, угрюмый и по-солдатски простой.

— Ну как, взводный, трудновато?

— Противник накапливается уже вон там, за канавой...

— Подпускай еще ближе.

— Как, разве можно?

— Подпускай, подпускай! На бросок гранаты, и тогда бей изо всех сил, бей, чтоб залег. Будет окапываться — не мешай. Соберется отходить — не отпускай. Как? Просто: бей по задам из пулемета или садись ему на плечи и преследуй, пока не остановится. И опять держи на бросок гранаты. Понятно?

И хотя сперва было не очень понятно, зачем Чуйков требует сокращать нейтральные полосы до броска гранаты, по вскоре все стало ясно: это была новая тактика — тактика ближнего боя без авиации. Бомба не пуля — в яблоко не попадешь. К тому же немецкие бомбардировщики не отличались точностью попаданий. Целясь в наши окопы, они попадали в свои. И в конце концов они отказались бомбить передний край! Участники той битвы помнят, какое это было облегчение. С тех пор передний край нашей обороны в городе приобрел невиданную упругость. [576]

Теперь перед армией Чуйкова выдвигалась новая задача — держать остановившиеся силы противника в напряжении, навязывать им затяжные бои и тем выигрывать время для развертывания резервных армий и соединений, прибывающих с разных концов страны.

По всему было видно, что Ставка готовит контрудар или даже контрнаступление. Но для того чтобы сковать маневр больших сил противника, надо было активизировать действия обороняющихся частей. Контратаковать и контратаковать беспрерывно, на разных участках, наносить удары по живой силе всеми средствами днем и ночью, вышибать захватчиков из занятых кварталов и улиц города, привлекать к себе внимание Паулюса, который, выполняя задание Гитлера взять Сталинград во что бы то ни стало, не мог доносить своему фюреру о потерянных позициях. Однако для осуществления такого замысла армии требовались свежие полки и дивизии, переправа которых через Волгу была сопряжена с огромными трудностями: Волга простреливалась насквозь орудийным, а местами и пулеметным огнем. Значит, надо было больше надеяться на имеющиеся силы. Но как и каким путем увеличить боеспособность армии? Где ключ к решению такой задачи?

Чуйкову вспоминалось, как еще года за три до революции, работая учеником в шорной мастерской в Питере, он бывал у своих старших братьев — моряков Кронштадта и слушал беседы большевиков о Ленине, о ленинской вере в народ. Ленин доверял простым людям самые сокровенные мысли, полагался на их ум и талант, без оглядки и страха звал на большие дела. И как известно, это помогло партии открыть целый вулкан революционной энергии в народе. Окрыляющую силу ленинского доверия к рядовым людям Чуйков испытал в первые годы Советской власти, когда ему, малограмотному юноше, доверили целый полк людей с тысячью сабель и тысячью штыков. Сколько бессонных ночей провел он тогда, чтобы оправдать доверие партии! И оправдал.

Сила в людях — ключ к решению поставленной задачи. А донесения, поступавшие из гвардейской дивизии А. И. Родимцева, сражавшейся в центре города, рассказы участников боев за вокзал, где отрезанные от главных сил гвардейцы одиночками или группами по два-три человека продолжали вести борьбу, били фашистов с тыла и флангов, истребляли их ночью и днем, помогли ему найти верное решение. Солдат — вот главный герой войны. Ему раньше всех приходится сталкиваться с врагом лицом к лицу. Он тоже изучает характер врага. Изучает, подчеркивал [577] Чуйков, потому что природа дала ему ум, сердце, способность мыслить и не только понимать волю своего командира, но и оценивать обстановку и замысел противника. Конечно, он меньше знает о войсках противника, чем штабные командиры, но по поведению солдат противника на поле боя, при столкновении с ними в атаке или контратаке он больше, острее других чувствует моральные силы врага. А знать моральные силы врага не вообще, а непосредственно на поле боя — это в конечном счете главный, решающий фактор любого боя. Даже в самом горячем бою хорошо подготовленный воин, зная, что моральное состояние противника слабое, не боится количественного превосходства его сил.

В уличном бою солдат порой сам себе генерал. Надо дать ему только верное направление и облачить его «генеральским» доверием. Нельзя быть командиром, если не веришь в способности солдата...

Эти мысли Чуйков высказывал командирам частей и соединений. О них узнали в ротах, взводах, отделениях. И десятки тысяч солдатских умов стали искать и нашли такие тактические приемы, что потом ни один гитлеровский стратег не мог разгадать, что за крепости настроили большевики на берегах Волги...

В ротах и батальонах появились мелкие штурмовые группы. Они коренным образом обновили тактику уличного боя. Чуйков ждал и знал, что должна появиться новая тактическая единица, и, не задумываясь, смело пошел на ломку структуры подразделений, на ломку старых тактических установок оборонительного боя в городе.

Мелкая штурмовая группа позволила армии перейти от обороны к штурмовым действиям, к беспрерывным контрударам. Раньше под словами «активная оборона» подразумевались контратаки батальонов, полков и более крупных соединений; теперь в контратаку шли одиночки или мелкие группы. Раньше контратакующие батальоны и полки нередко залегали с большими потерями перед одним-двумя пулеметами — цель-то для противника была видна, и по ней он мог бить без промаха, а теперь фашистский пулеметчик не видел контратакующих и, не успев открыть огонь, получал гранату или прицельную очередь из автомата. На глазах захватчиков произошло что-то небывалое: советские солдаты не давали им покоя ни днем ни ночью, держали в напряжении целые полки, неожиданными ударами с флангов и тыла изматывали нервы, вышибали с выгодных позиций то в одном, то в другом месте. [578]

И были дни, когда на один дом, ё котором действовала группа сержанта Якова Павлова, наступало до двух пехотных батальонов при поддержке танков. Они считали дом замаскированной крепостью с многочисленным гарнизоном, по крайней мере два-три взвода. А у Павлова было всего-навсего 10 — 12 бойцов. Если днем гитлеровцам удавалось прорваться в подвал дома, ночью сюда летели гранаты, а подход свежих сил отрезался огнем пулеметчиков, оставшихся в засаде. За 59 дней захватчики потеряли в боях за дом Павлова столько, сколько не потеряли при взятии Парижа. Вот какие силы с помощью партийных организаций армии удалось открыть Чуйкову в своих войсках. Вера в способности и высокий дух воинов помогли ему втянуть как можно больше сил противника в уличные бои.

— Штурмовать, штурмовать! — требовал он от воинов. — Сближайся с противником траншеями, двигайся ползком, используй воронки и развалины, готовься к броску в атаку скрытно, без шума: автомат бери на шею, захвати 10 — 12 гранат — тогда время и внезапность на твоей стороне.

— Врывайся в дом вдвоем — ты да граната; оба будьте одеты легко — ты без вещевого мешка, граната без рубашки. Врывайся так: граната впереди, а ты за ней; проходи весь дом опять же с гранатой — граната впереди, а ты следом...

И чем яростнее фашистские войска бросались на развалины, тем больше сил чувствовал в себе Чуйков. Узкая полоса земли вдоль берега Волги приобрела стратегическое значение: в борьбу за овладение городом втягивались все новые и новые дивизии Паулюса, а тем временем резервы Ставки начали занимать исходные позиции.

Штурмовые действия частей 62-й армии привели гитлеровских генералов в бешенство. Накануне знаменитого контрнаступления советских войск, окруживших 330-тысячную группировку врага, Паулюс вынужден был бросить в атаку на один лишь заводской район города пять пехотных и две танковые дивизии. Эта атака началась в 6 часов 30 минут 11 ноября. Снова, как в сентябре и октябре, десятки тысяч бомб превращали в песок кирпичи развалин. Горела земля, лопались камни, а защитники волжского берега — их будто огонь не брал — наносили штурмовые контрудары то с флангов, то с тыла. Семь дивизий на фронте шириною около 5 километров (от Волховстроевской улицы до оврага Банный) наступали на заводы «Баррикады» и «Красный Октябрь». Им удалось лишь отрезать от главных сил армии дивизию Людникова и продвинуться на несколько сот метров. [579] И Чуйкову стало ясно, что армия успешно справляется с поставленной перед ней задачей.

В этот вечер Василий Иванович ответил на письмо жены: «Все в порядке, Валентина Петровна, мы выстояли». В каждом письме жена подбадривала его хорошими вестями о трудовом подвиге тружеников тыла и ни на что но жаловалась, хотя тяжело болела младшая дочка Ирина. Об этом Валентина Петровна не писала мужу. Такие уж наши советские женщины, они забывают о своих болях и страданиях, если знают, что их мужья заняты большими делами...

Поблагодарил Василий Иванович и своего отца — семидесятилетнего Ивана Ионовича, председателя колхоза в Серебряных Прудах Московской области, организовавшего обоз хлеба в фонд обороны страны.

Прошло еще немного дней, и советские войска, сосредоточившиеся севернее и южнее волжской твердыни, перейдя в наступление, окружили 330-тысячную группировку противника.

Чем закончилась эта исполинская битва, известно всему миру. Теперь оборонительная упругость войск «генерала штурма» — так назвали солдаты 62-й армии своего командарма — приобрела наступательную энергию, подобно расправляющейся после долгого сжатия пружине...

На пути к Берлину встречалось немало сильно укрепленных позиций и крепостей, но ни одна из них не смогла удержать штурмовые группы. Их тактика основывалась на быстроте действий, натиске, широкой инициативе и дерзости каждого бойца.

В наступлении Чуйков часто говорил своим воинам:

— Ворвавшись в лабиринт укреплений, занятых противником, встретишься с массой неожиданностей, но не теряйся. Здесь вступает в силу неумолимое правило: успевай поворачиваться. На каждом шагу тебя подстерегает опасность. Не беда — в каждый угол гранату и вперед. Очередь из автомата по убегающим, мало — гранату и опять вперед. Поворот — еще гранату! Противник может перейти в контратаку. Не бойся. Ты уже взял инициативу, она в твоих руках. Действуй гранатой, автоматом, ножом и лопатой. Не зевай!

Запорожье, форсирование Днепра, Никополь, Одесса, Люблин, форсирование Вислы и завоевание плацдарма на ее западном берегу, Познаньская цитадель, Кюстринская крепость — вот пункты, через которые прошла армия Чуйкова, прокладывая себе путь неотразимыми штурмовыми ударами.

В обороне Берлина не было флангов, она была круговая. Гитлер и его генералы рассчитывали надолго оттянуть конец [580] войны, дескать, сначала русские будут искать фланги, затем, поняв, что их нет, начнут маневрировать, а тем временем противоречия между советским командованием, с одной стороны, и американо-английским, с другой, дойдут до прямых столкновений войск. К тому у Гитлера были серьезные основания: Черчилль уже дал секретную директиву Монтгомери собирать оружие разгромленных фашистских войск и сохранять живую силу противника, с тем чтобы в дальнейшем вернуть оружие фашистам и бросить их против Советской Армии, — и, таким образом, война для Германии может окончиться на почетных условиях.

Но план Гитлера рухнул после первого же удара советских войск. Круговая оборона дала трещины.

На главном направлении фронта, наносившем основной удар по Берлину, действовала гвардейская армия «генерала штурма». Мелкие штурмовые группы теперь переросли в штурмовые отряды. На вооружении отряда здесь были не только гранаты и автоматы, но и штурмовые танки, орудия, минометы и много других средств разрушения оборонительных сооружений противника. Штурмовой отряд имел все, что было в наземных войсках Вооруженных Сил СССР, поэтому командиров таких отрядов Чуйков называл «главкомами».

— Вы теперь вроде главкомов, — говорил он им перед началом штурма берлинских укреплений, — и действуйте по-главкомовски, так, чтобы все рода войск были в ходу и подчинялись одному богу — взаимодействию. Не обращайте внимания на фланги, рассекайте оборону противника и двигайтесь вперед. Проламывайте стены, как проходчики в шахтах. На улицах и площадях вашим отрядам нечего делать — не превращайте себя в хорошо уязвимые цели. Штурмуйте с ходу, без остановки, не давайте противнику передышки ни на час!..

Не прошло и двух недель после начала штурма Зееловских высот, как армия Чуйкова оказалась у стен Тиргартена, в центре Берлина, в 600 метрах от имперской канцелярии.

В ночь на 1 мая — это исторический факт, о чем нелишне напомнить нынешним реваншистам из Западной Германии! — на командный пункт Чуйкова пришел с белым флагом начальник генерального штаба Германии генерал Кребс! Он пришел просить от имени Геббельса и Бормана о прекращении огня в Берлине, чтобы начать переговоры об условиях капитуляции.

Перед Кребсом стояла задача добиться признания нового правительства Германии во главе с Деницем, Геббельсом и Борманом, которые намеревались затеять односторонние переговоры о перемирии с Советским правительством, без Англии и [581] Америки, в то время как Гиммлер уже установил контакт с командованием союзных войск на западе. Кребс настойчиво добивался своего, но ничего не получилось.

Главы правительств СССР, Америки и Великобритании договорились обо всем еще на Ялтинском совещании, и с нашей стороны последовал категорический отказ:

— Только безоговорочная капитуляция...

И когда Кребс узнал, что с ним разговаривает тот самый генерал, армия которого сыграла решающую роль в трагической судьбе Паулюса, ему стало ясно, что другого ответа он здесь не добьется. В глазах начальника генерального штаба сухопутных войск Германии появился нескрываемый страх, затем мольба о пощаде.

На командный пункт Чуйкова прибыл заместитель командующего 1-м Белорусским фронтом генерал армии В. Д. Соколовский, который продолжил переговоры с Кребсом от имени советского командования. В документе за подписью Геббельса и Бормана, переданном Кребсом, официально сообщалось о самоубийстве Гитлера и об образовании нового правительства Германии.

В ходе переговоров Кребсу было заявлено, что прекращение военных действий возможно только при условии безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск перед всеми союзниками. При этом всему гарнизону гарантировалась жизнь, сохранение орденов, личных вещей, а офицерам — сохранение еще и холодного оружия...

После этого генерал Кребс отбыл для доклада Геббельсу. В 18 часов 1 мая Геббельс и Борман ответили, что они отклоняют требования о безоговорочной капитуляции. В тот же час вся артиллерия, участвовавшая в штурме города, нанесла мощный огневой удар. Войскам 8-й гвардейской армии Чуйков приказал продолжать штурм Тиргартена. В ночь на 2 мая остатки гарнизона, оборонявшие подступы к имперской канцелярии, были расчленены. В 00 часов 40 минут 2 мая радиостанция 79-й стрелковой дивизии 8-й гвардейской армии приняла на русском языке радиограмму, в которой враг просил прекратить огонь и сообщал о высылке парламентеров.

Прибывший на командный пункт Чуйкова начальник штаба 56-го корпуса полковник фон Дуфвинг сообщил от имени своего командования о прекращении сопротивления и капитуляции корпуса. Вскоре сюда прибыл и комендант Берлина генерал Вейдлинг. Он тут же написал приказ: «Каждый час борьбы увеличивает ужасные страдания гражданского населения Берлина [582] и наших раненых. Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву. По согласованию с Верховным командованием советских войск требую немедленного прекращения борьбы». Этот приказ был доведен до войск берлинского гарнизона через немецкие радиостанции и связными Вейдлинга.

К 15, часам 2 мая гарнизон Берлина капитулировал. Всюду: в ямах и воронках от бомб, на площадях и посреди улиц Тиргартена и Темпельгофа — валялись гильзы без снарядов, танки без башен, каски, словно сама земля здесь перевертывалась, выворачивалась наизнанку с одной лишь целью — вытряхнуть и оставить полыми все эти атрибуты фашистской армии. Смотрите, люди: здесь прошли советские воины, воины гвардейской армии «генерала штурма»!

Вечером того же дня Василий Иванович Чуйков вышел на площадь перед имперской канцелярией. И вдруг неожиданно, как обвал, нарастая и усиливаясь, загремело русское «ура». Оно неслось со всех сторон площади. Василий Иванович не чувствовал под ногами землю. Взлетал над головами гвардейцев раз, другой, третий... десятый! Ему хотелось стать на ноги, но он не мог, этого не давали сделать десятки сильных рук боевых друзей, пришедших с ним сюда по фронтовым дорогам от огненных берегов Волги. Знали бы они, солдаты Сталинграда, его верные боевые друзья, как ему хотелось обнять их всех и благодарить, благодарить по-отцовски, по-братски за все, что ими сделано!

— Вы главные герои войны! Вам слава и почет навеки за великий подвиг в борьбе с фашистскими силами. Земной поклон вам за освобождение Европы от гитлеровской чумы!.. Великая партия коммунистов — мудрость и гордость нашего народа — провела нас по этому пути!..

Морской снайпер

ШАБАЛИН АЛЕКСАНДР ОСИПОВИЧ

Александр Осипович Шабалин родился в 1914 году в деревне Юдмозеро Онежского района Архангельской области в крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1943 года.

В 1936 году Александр Осипович Шабалин был призван в ряды Советской Армии.

В годы Великой Отечественной войны командовал торпедным катером, а затем отрядом торпедных катеров на Северном и Балтийском флотах. Потопил несколько кораблей и транспортов противника с военными грузами и войсками.

За образцовое выполнение боевых заданий командования, за мужество и отвагу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1944 года Александру Осиповичу Шабалину было присвоено звание Героя Советского Союза. 5 ноября 1944 года за новые боевые подвиги он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

В 1951 году окончил Каспийское высшее военно-морское училище, а в 1955 году — академические курсы офицерского состава при Военно-морской академии.

В настоящее время контр-адмирал А. О. Шабалин находится на ответственной работе в рядах Военно-Морского Флота.

Рыболовный траулер «Краб» шел на промысел по Кольскому заливу. Матросы готовили снасти. Капитан, присматриваясь к знакомым мыскам, вел судно по фарватеру. Низкое серое небо, черные берега, птичьи стаи над скалами — все это было ему знакомо и привычно, как запах рыбы, пропитавший «Краб» от киля до кончика невысокой мачты.

— Держи левее, вправо не ходить! — сердито сказал он рулевому, завидев силуэты судов. Потом вдруг изумленно крякнул, торопливо обернулся к корме:

— Шабалин! Давай на флаг... Не видите, черти, что ли?

Но уже все видели. Строго выдерживая равнение, с чуть откинутыми назад стройными мачтами, по заливу шли невиданные еще здесь, на Севере, корабли — эскадренные миноносцы. Ярко горела надраенная медяшка. У орудий замерли краснофлотцы. Разрезанная острыми форштевнями вода выворачивала голубую подкладку.

Это было в 1933 году. Страна поднимала на Севере города и заводы. Как страж великой стройки пришли сюда с Балтики первые эсминцы — ядро Северного флота.

И, стоя на корме «Краба», приспустив флаг своего суденышка, восторженно вглядывался в боевые корабли Саша Шабалин — рыбак. Так флот встретился с одним из своих будущих героев.

Александр Шабалин родился в маленькой северной деревушке Юдмозеро на реке Онеге. Отец его был сплавщиком. Собирался стать сплавщиком и Саша.

Но как-то в гости к Шабалиным приехал родственник, потомственный помор Федор Валявкин. Целый вечер он рассказывал о море, походах, о морском промысле. Саша сидел за столом взволнованный, строгий и внимательный. [585]

В 1931 году семнадцатилетним юношей Александр Шабалин уехал в Мурманск и поступил юнгой на рыболовный траулер. Море испытывало молодого рыбака штормами, изнурительной качкой, трудной работой. Но он оказался упрямым, и, когда пришло умение, хмурое Баренцево море, словно в награду, раскрыло перед Сашей свои скромные красоты: прелесть тишины, сменившей шторм, игру красок на горизонте...

Замечательно было возвращаться в Мурманск с полным грузом рыбы после трудного рейса. Город встречал рыбаков деловитым шумом новостроек.

Но земля казалась отчаянно твердой, и в первые дни после плавания побаливали ноги.

На судне Сашу любили. Он ловко шкерил рыбу, был весел и, если попросить, мог с легким сердцем отстоять вахту за товарища. Он любил смотреть на море, изучал его повадки, запоминал направление ветров и течений. В памяти отпечатывались очертания отлогих холмов Кильдина, хребтов Рыбачьего, берега острова Медвежьего, встающие из воды отвесно, как стены крепости. Знать о море хотелось больше и больше. Александр поступил в морской техникум.

В 1939 году, когда Шабалина призвали служить во флот, он был уже опытным, видавшим виды моряком.

Служить Шабалин начал на Балтике в учебном отряде, в команде торпедных катеров.

Это были интересные корабли. Маленькие, серые, плотно начиненные взрывчатой силой моторов, они стояли в тесных гнездах эллинга, как патроны в обойме. Приходил приказ. Грохот сотрясал воздух. Распластав белопенные крылья, катера мчались навстречу «противнику».

Вскоре Шабалин стал боцманом торпедного катера. Он изучил свой корабль до винтиков, до каждой заклепки. Катер сиял чистотой. А когда Шабалину приходилось сменять на руле уставшего командира, им овладевало удивительное ощущение: словно он сливался с кораблем и чувствовал, как сила моторов становится его силой, а воля Шабалина — волей небольшого, но грозного корабля. На берегу Шабалин, вспоминая, как маневрировал командир, вычерчивал схемы.

Через некоторое время старшина Шабалин был переведен на Северный флот, в родное Баренцево море. И вот он снова ходит знакомыми фарватерами, вглядывается в привычные очертания берегов. Все как прежде — и все по-иному. Теперь он этих мест страж и защитник.

Тревожные предгрозовые годы. Пожар войны все ближе подбирается [586] к нашим границам. Шабалин настойчиво учит экипаж своего катера, упорно учится сам.

...Третий месяц войны. Бои под Одессой, Киевом, Вязьмой... Линия советско-германского фронта северным флангом уперлась в гранитный хребет Муста-Тунтури, где морская пехота сдерживает «натиск немецких егерей. Подкрепления для своей северной армии «Норвегия» фашисты перебрасывают морем. Между портами Варде, Вадисе, Петсамо, Киркенес скользят немецкие конвои. Но звено торпедных катеров, в которое входил Шабалин, еще ни разу не было в деле. И вот в штаб соединения торпедных катеров поступило донесение нашей воздушной разведки...

— Светов и Шабалин! К начальнику штаба!

Они шли торопливо и молча, надеясь, предчувствуя, но еще не веря. Однако, когда, поднявшись навстречу, начальник штаба сказал: «Товарищи командиры, прошу к карте», оба окончательно поняли: впереди бой.

Карандаш начальника штаба неторопливо скользил по светло-голубому полю морской карты.

— В конвое пять вымпелов. Три часа двадцать минут назад он был здесь... — карандаш остановился у мыска Маккаур, — сейчас он здесь. Значит, курс на Петсамо. Пойдете вдвоем. Светов — головным. Атакуете здесь... Да что вы улыбаетесь, Шабалин? Дело серьезное...

— Есть серьезное!

Резко зазвонил телефон. Выслушав сообщение, начальник штаба хмуро положил трубку.

— Час назад конвой лег на обратный курс...

Что за странность? Неужели отменят выход? Светов закусил губу. В комнате воцарилось молчание. Шабалин смотрел на карту.

— Правильно! — сказал он вдруг. И торопливо, словно опасаясь, что догадка, внезапно пришедшая к нему, может так же внезапно ускользнуть, разъяснил:

— Они ночи будут дожидаться в фиорде. Береговая с Рыбачьего их баржу потопила? Теперь немцы хотят в темноте мимо батареи пройти...

Он помолчал и закончил уверенно:

— С темнотой конвой двинется дальше. Опасности противник будет ожидать со стороны моря. Мы выйдем на позицию раньше, прижмемся к скалам, ударим от берега...

В 19 часов 30 минут катера отошли от причала и скрылись за горизонтом. [587]

...Море спокойно, почти не дышит. Белой полоской отливает в лунном свете мелкая рябь. Это вдали, мористее. А здесь, под тенью высокого мыса Крампенес, в нескольких десятках метров от норвежского берега, под которым, застопорив моторы, притаились два катера, вода кажется черной. Очень тихо. Прямо над катерами, на скалах, — немецкие посты. Где-то неподалеку — вражеская батарея.

— Идут, товарищ командир! Идут! — шепотом доложил боцман.

Шабалин вскинул бинокль. Конвой приближался. Впереди — эсминец. За ним, глубоко осев в воду, двигался тяжело груженный транспорт. Три сторожевых корабля прикрывали транспорт со стороны моря.

С этого мгновения время уплотнилось, стало напряженным и динамичным. Счет пошел на секунды.

Как было решено еще на берегу, первым в атаку рванулся катер Светова. Шабалин медлил, определяя, какой объект он выбрал для атаки.

«Ясно. Идет на эсминец. Значит, транспорт мой!»

Взревели моторы. Транспорт начал быстро расти, увеличиваться в размерах. Но фашисты обнаружили катера — сначала Светова, а затем и Шабалина. Заговорили орудия. Им откликнулись крупнокалиберные пулеметы. Изогнутые спицы светящихся трасс перекрестились над морем. Вот они ударили в глаза Шабалину. А он вел катер вперед.

— Еще немного, немного, еще...

— Время!

Катер дрогнул. Стальные торпеды скользнули в воду. Шабалин резко изменил курс. Теперь пулеметы били в спину.

— Ноль четыре. Ноль пять. Ноль шесть...

И Шабалин, и боцман, отстреливавшийся из пулемета, и мотористы в жарком отсеке — все отсчитывали секунды, ждали взрыва. Достигнут ли торпеды цели? Не окажутся ли напрасными все их старания?

— Ноль семь... Ноль восемь...

И все же взрыв показался неожиданным. Оглянувшись, Шабалин увидел тонущий транспорт и два фашистских сторожевых корабля, неотступно преследующих катер. Еще через несколько мгновений снаряд одного из сторожевиков разорвался в моторном отделении. Катер резко сбавил ход. Сторожевики начали приближаться, охватывая катер с двух бортов...

Пока мотористы, обжигаясь, исправляли пробитый маслопровод, пока оба пулемета огрызались на наседавших сторожевиков, [588] Шабалин думал не о первой удаче и не о возможной гибели, а лишь об очередном маневре. Подбитый катер отворачивал от всплесков снарядов.

Это были тяжелые минуты. Но не зря Шабалин так настойчиво учил своих мотористов, проводил десятки тренировок. Когда сторожевики почти зажали катер в тиски, повреждения были исправлены. Шабалин дал «самый полный» — бросил катер вперед, затем круто повернул к берегу, в тень, застопорил моторы. Фашистские корабли проскочили мимо...

На берегу поздравляли с первой победой. Однако в штабе на тактическом разборе Шабалин заявил:

— Мне кажется, что мы действовали не совсем верно. Выходить в атаку нужно одновременно обоим катерам. Для этого заранее распределять цели. Внезапность — грозное оружие!

...Октябрьским вечером два торпедных катера снова вышли в море. Головным шел Шабалин. Они отправились на «свободную охоту». Море штормило. Ветер хлестал по лицам. Соленая водяная пыль слепила глаза. Шабалин вел катер в глубь Варангер-фиорда, опять к самому берегу противника.

Транспорты и два сторожевика противника обнаружили уже на подходе к Киркенесу. Учтя опыт прошлого боя, Шабалин заранее распределил цели. Первый транспорт атакует ведомый. Шабалин выходит на второй. Атака одновременная. Расчет — на скрытность. Скорость малая, чтобы катера не демаскировали себя ревом моторов и хорошо видным даже в ночи белым пенистым следом.

И вот снова растут, увеличиваются в размерах вражеские корабли, разделяется на струны путаница такелажа. На этот раз — молчаливая атака. Противник не видит, не замечает. Шабалин подвел катер на близкую дистанцию, выпустил торпеды. Только когда уже грохнул взрыв и окутанный клубами пара большой, в 6 тысяч тонн водоизмещением, транспорт начал тонуть, фашисты спохватились, зашарили прожекторами, открыли огонь. Но было поздно...

Внезапность, точный расчет в сочетании с дерзостью стали отличительной чертой морских атак Шабалина. О его атаках заговорили во флоте, у него перенимали опыт другие командиры. Правительство наградило офицера орденом Ленина.

Но Шабалин оставался таким же, каким его знали и любили товарищи, — простым, веселым, общительным. Возвратившись на базу после выполнения очередного задания, скупо рассказывал о себе, жадно выспрашивал подробности о боевых успехах друзей. [589]

О настоящих моряках говорят: «В море — дома, на берегу — в гостях». Особенно это верно было в войну, когда необходимость очередного ремонта, переборки моторов, а следовательно, и отсрочка выхода в море, навстречу врагу, навстречу смертельной опасности, но туда, где еще одним усилием, еще одним боем можно реально приблизить желанную победу, любая такая отсрочка воспринималась командирами и экипажами кораблей как беда, как несчастье.

Но все же база есть база. Она принимала возвратившихся с моря радушно, встречала теплом натопленных кубриков плавбазы, треугольничками писем от родных и близких, бережно разложенных в изголовьях матросских коек, вестями о товарищах, о событиях на фронте и на других флотах... Главная база Северного флота была для моряков частичкой большой Родины, олицетворением ее.

Вечерами офицеры подолгу засиживались в кают-компании. Шабалин любил эти дружеские беседы. Здесь вспоминали мирные дни, мечтали о победе, спорили о тактике, однажды заговорили о героизме.

— Нет, друзья, — сказал Шабалин. — Я не совсем согласен. Герои не рождаются в бою. В бою лишь проявляется то, что заложено в человеке раньше — всей его предыдущей жизнью, воспитанием, дружбой, работой, учебой. Бой — это экзамен. Конечно, может выпасть и счастливый билет, но все же «пятерку» получает тот, кто подготовлен.

Суровые «экзамены» следовали один за другим. То Шабалин вел свой катер к вражескому побережью, высаживая разведгруппы на укрепленном и бдительно охраняемом берегу, то в трудных штормовых условиях шел с нашими катерами-охотниками к базам врага, обеспечивая постановку активных минных заграждений.

В 1943 году Александр Осипович Шабалин вступил в партию. Вся его жизнь, смелая и честная, была подготовкой к этому шагу. Став членом Коммунистической партии, Александр Шабалин с еще большей яростью продолжал сражаться с врагом. 22 декабря 1943 года, вскоре после того как Александр Шабалин получил партийный билет, наша авиационная разведка донесла о вражеском конвое. В конвое было только три транспорта, но охраняли их около 20 боевых единиц. Видимо, груз был особенно ценен.

Кроме того, противник выбрал для перехода штормовую погоду, считая, что советским торпедным катерам при таком ветре и волне в море не выйти. [590] Но они вышли... Катер Шабалина покинул базу последним. В одиночку пробивался он сквозь шторм, догоняя товарищей. И опоздал.

В квадрате предполагаемой встречи с противником над морем висели осветительные снаряды, перекрещивались трассы пулеметных очередей.

«Ничего, — подумал Шабалин, — сейчас главное — выждать. Здесь добычи хватит и на нашу долю».

Он вывел катер на выгодную для атаки позицию и сбавил ход. Бой стихал. Погасли осветительные снаряды. Темнота вновь сгустилась над морем. Потрепанный противник, решив, что самое опасное позади, начал выравнивать строй, ложиться на прежний курс.

И тут взревели моторы катера Шабалина. Стремительный и неудержимый, рванулся он к вражескому конвою. Две торпеды, направленные точно в цель, поразили фашистский эсминец и сторожевик... Два боевых корабля противника потоплены катером в одной атаке. Именно с этих пор за ним закрепилось имя «хозяин моря».

Звено торпедных катеров, которым командовал Шабалин, обнаружило на подходе к Петсамо конвой противника. Восемь охотников прикрывали два больших транспорта — видимо, груз был очень ценным. Действовать скрытно на этот раз оказалось невозможным. Но в том и заключалась сила шабалинских атак, что они никогда не строились по шаблону.

На большой скорости Шабалин первым бросил свой катер навстречу каравану. Белая пена, демаскируя катер, ложилась за кормой. Пулеметы катера били трассирующими очередями по врагу. Изумленные и обескураженные фашисты сосредоточили огонь всех сторожевых кораблей на дерзком катере. А Шабалин этого и добивался.

Пока фашисты стреляли по юркому суденышку, другие катера под прикрытием поставленной Шабалиным завесы сблизились с конвоем на «пистолетный выстрел» и торпедировали оба транспорта. Это и был шабалинский стиль.

Шабалин подбирался к самому каравану, повторяя прожектором позывные, которые сигналили с вражеских кораблей, и, пока немецкие сигнальщики путались и разбирались, посылал врагу свои торпеды или, наоборот, резко и упрямо шел напролом, через стену огня. Иногда, отрываясь от преследования, он выжимал всю мощность из моторов, а бывало так, что уводил катер прямо к вражескому берегу, под яростный огонь немецких береговых батарей. Но туда не смели сунуться преследовавшие [591] Шабалина корабли... Каждая атака была творчеством — дерзким и вдохновенным.

Когда в феврале 1944 года капитан-лейтенанту Александру Шабалину было присвоено звание Героя Советского Союза, на рубке его торпедного катера значилась цифра «7». Семь фашистских кораблей отправил Шабалин на дно Баренцева, моря.

Все дальше на запад отодвигалась линия фронта. Советская Армия изгоняла врага из священных пределов нашей земли. В первых числах октября 1944 года началось наше наступление на Севере. Преодолевая бешеное сопротивление врага, взбираясь на ледяные кручи Муста-Тунтури, советские войска теснили противника. Чтобы отрезать горным егерям пути отхода, было принято решение высадить в гавань Линанхамари десант.

Длинный узкий фиорд. По его берегам — немецкие батареи, прожекторы.

Пулеметы простреливают всю водную поверхность... Кто проведет сквозь этот огненный коридор корабли?

— Пойдет Шабалин, — решили в штабе флота.

Темной ночью 13 октября 1944 года больше десяти катеров с десантниками на борту вышли из базы. На головном катере, крепко сжав штурвал, стоял Александр Шабалин. Над полуостровом Рыбачьим полыхали зарницы. Советская морская пехота штурмовала врага.

Десант был обнаружен на подходе к фиорду. Прожекторы полоснули по воде, и она вспыхнула ослепительным голубым светом. Предостерегающе загрохотали орудия. Шабалин маневрировал. Вырываясь из кольца прожекторов, он резко отворачивал влево, вправо и упрямо вел катера в глубину фиорда. Идущим позади катерам было легче: дымовая завеса, поставленная Шабалиным, скрывала их движение...

Прорвавшись в гавань, Шабалин направил катер к причалу, но передумал.

— Нет, к причалу подходить не следует. Фашисты наверняка заминировали его...

Форштевень зашуршал о грунт. Десантники быстро спрыгнули в воду, пригнувшись, побежали наверх, навстречу пулеметным очередям. А морской снайпер, замечательный советский моряк Шабалин снова повел свои катера сквозь «огненный коридор», [592] погрузил подкрепления и опять успешно прорвался к Лянанхамари...

5 ноября 1944 года Советское правительство наградило Александра Шабалина второй медалью «Золотая Звезда»

Контр-адмирал Александр Осипович Шабалин и поныне в строю. Все свои знания, умение, опыт он отдает подготовке молодых офицеров флота. Ему есть о чем рассказать, есть чему научить.

Три полета в космос

ШАТАЛОВ ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ

Владимир Александрович Шаталов родился в 1927 году в городе Петропавловске в семье бывшего бортмеханика Красного Воздушного Флота. По национальности русский. Член КПСС с 1953 года. До Великой Отечественной [594] войны вместе с родителями жил в Ленинграде. После окончания восьмилетки поступил в Липецкую спецшколу ВВС, находившуюся в Караганде. В 1945 году был принят в Качинское военное авиационное училище летчиков, в котором провел восемь лет, вначале курсантом, затем летчиком-инструктором. В 1953 году поступил в Краснознаменную военно-воздушную академию. После окончания академии служил в Одесском военном округе. С января 1963 года в отряде космонавтов.

22 января 1969 года за успешное выполнение космического полета и обеспечение первого в мире перехода космонавтов из одного космического корабля в другой во время орбитального полета кораблей «Союз-4» и «Союз-5» В. А. Шаталову присвоено звание Героя Советского Союза. 22 октября 1969 года за успешное осуществление группового полета космических кораблей «Союз-6», «Союз-7» и «Союз-8» он награжден второй медалью «Золотая Звезда».

В апреле 1971 года командир космического корабля «Союз-10» В. А. Шаталов вместе с бортинженером А. С. Елисеевым и инженером-исследователем Н. Н. Рукавишниковым провели первые совместные испытания транспортного корабля «Союз» и орбитальной станции «Салют». Ныне генерал-майор авиации В. А, Шаталов продолжает службу в Военно-Воздушных Силах. Он депутат Верховного Совета СССР девятого Созыва.

Несколько лет назад, в канун 51-й годовщины Великого Октября, лента журналистского диктофона зафиксировала рассказ командира корабля «Союз-3» Георгия Берегового, только что возвратившегося из четырехсуточного полета. «Вместе со мной, — говорил он, — все детали полета отрабатывали и другие товарищи. Они были подготовлены так же, как и я. Один из них появился в группе космонавтов примерно на год раньше меня. Высокий, золотоволосый и синеглазый, он при первой встрече чем-то напомнил Сергея Есенина — такое же открытое, русское лицо с чуть застенчивой улыбкой. Он великолепно знает и любит космическую технику, толково разбирается во всех ее тончайших деталях».

Сказано это было о будущем командире «Союза-4» Владимире Шаталове. В январе 1969 года вместе со своими товарищами Борисом Вольтовым, Евгением Хруновым и Алексеем Елисеевым он вписал славнейшую страницу в летопись отечественной космонавтики, став одним из создателей первой в мире экспериментальной космической станции. Тогда два советских корабля, поднявшись на орбиту, подобно песчинкам в бескрайних просторах Вселенной, нашли друг друга, сблизились. Над бездной открытого космоса Елисеев и Хрунов перешли из корабля в корабль. Такого еще не знала космонавтика!

Припоминается, как вскоре после полета Юрия Гагарина нам, журналистам, пришла в голоду мысль написать сценарий художественного фильма под названием «Космонавт Тринадцать». В ту пору довелось побывать в гостях у академика С. П. Королева. Поинтересовались: как ему представляется, что бы смог сделать герой такого фильма, кто из знакомых исследователей космоса мог бы пойти в подобный полет? Ученый, [595] хорошо знавший всех космонавтов, располагающе усмехнулся и, как всегда, не спеша заметил:

— Наверняка он сделает больше, чем те, кто слетает до него. И случится это скорее, чем думается...

Командир «Союза-4» Владимир Шаталов и оказался Космонавтом Тринадцать — не литературно-кинематографическим, а настоящим. Так жизнь опередила журналистскую попытку заглянуть вперед.

Впервые корреспондентская стезя привела к нему в давний день, когда Юрий Гагарин, знакомя нас, с юморком сказал:

— Самым рослым — самые высокие орбиты...

Шутка шуткой, но Юрий Алексеевич оказался прав: Владимиру Шаталову довелось выполнить в космосе труднейшие задания, и не в одном полете, а в трех.

Родился Владимир Шаталов в декабре 1927 года в степном Петропавловске, в Северном Казахстане, в семье бывшего бортмеханика Красного Воздушного Флота, а затем железнодорожника Транссибирской магистрали. Отец, Александр Борисович, мать, Зоя Владимировна, перебравшись в годы первой пятилетки в Ленинград, много внимания уделяли воспитанию единственного сына. С Васильевского острова всей семьей Шаталовы в праздничные дни вышагивали к Петропавловской крепости, к Зимнему дворцу, ездили в Смольный и к Финляндскому вокзалу, где в 1917 году с броневика выступал В. И. Ленин, бывали на крейсере революции — «Авроре». В их доме нередко собирались интересные люди — приятели отца по гражданской войне, но работе.

Учиться Владимир начал в средней школе № 4, на Среднем проспекте Васильевского острова. Вечерами 1 Мая и 7 Ноября вместе со сверстниками бродил по набережным Невы, разглядывая празднично иллюминированные корабли. Многие друзья, дети моряков и судостроителей, собирались пойти на флот, а Володю Шаталова тревожили другие мечты. Его привлекала романтическая профессия летчика, о которой много рассказывал отец. И в пятом, и в шестом классе он настраивался на авиационную волну, читал книги, уже тогда готовился к поступлению в аэроклуб.

Но все мечты разрушила огневая буря Великой Отечественной войны. Отец ушел на прифронтовые магистрали. Некоторое время с ним был и сын. Потом Владимир вместе с матерью уехал в Петропавловск. Там он окончил восьмилетку и поступил в спецшколу Военно-Воздушных Сил, находившуюся в Караганде. От отца с фронта приходили короткие письма. Он [596] сообщал о подвигах товарищей и почти ничего не писал о себе. И вдруг на праздник 26-й годовщины Октября в газете появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о том, что начальнику поезда № 1 по ремонту связи Александру Борисовичу Шаталову присваивается звание Героя Социалистического Труда. Володя в тот же день написал матери, что постарается прожить жизнь, достойную жизни отца.

Летом года Победы он поступил в Качинское училище военных летчиков и провел на его аэродромах — сначала курсантом, а затем летчиком-инструктором — восемь лет. Требующая внимательности к людям работа летчика-инструктора нравилась. Но хотелось приумножить знания — поступить в военно-воздушную академию. Мысли эти разделяла и жена, Муза Андреевна, специалист по субтропической флоре.

Три года учебы в академии пролетели быстро. После завершения высшего военного образования началась интересная работа, связанная с освоением новой техники: сначала он был командиром эскадрильи, затем заместителем командира полка, а потом летчиком-инспектором. Новая служба протекала на юге. Приходилось часто и много летать над сушей и морем, на сверхзвуковых самолетах, в стратосферном режиме. С каждым годом росло мастерство. Владимир Шаталов стал первоклассным летчиком. Но неуспокоенность достигнутым не оставляла возмужавшего офицера, ставшего куда более опытным. Появились мысли о космонавтике — деле новом, заманчивом. И вдруг вызов к начальству:

— Подбираются кандидатуры для зачисления в группу космонавтов.

Тут же были названы желательные, кроме всех иных, отправные данные, которым должна удовлетворять кандидатура: рост, возраст, образование.

— Так это я и есть, — невольно вырвалось у Шаталова.

А как обстоит дело со здоровьем? «Хотя бы один шанс из сотни — все равно надо дерзать», — решил офицер и тут же подал рапорт.

Медицинская комиссия не нашла никаких изъянов в его организме, закаленном в трудных и сложных полетах.

Он пришел в Звездный городок в пору подготовки к совместному полету Валерия Быковского и Валентины Терешковой. Июньские дни 1963 года, когда стартовали «Восток-5» и «Восток-6», провел на одной из станций слежения. Подобную работу он вел и позднее, будучи уже подготовленным специалистом, — во время полета экипажа «Восхода», возглавляемого Владимиром [597] Комаровым, и «Восхода~2», с борта которого в открытое космическое пространство смело шагнул Алексей Леонов.

Когда командир «Союза-3» Георгий Береговой вернулся с орбиты, пожалуй, никто столь внимательно не вслушивался в его рассказ о всем увиденном и пережитом в космосе, как Владимир Шаталов, который готовился к этому полету в качестве дублера, а в период самого полета был главным оператором связи с космическим кораблем. Ровным почерком вписывая в толстую тетрадь все самое существенное, он спешил осмыслить впечатления и выводы Георгия Берегового, правильно считая, что опыт товарища — лучшее подспорье в подготовке к следующему полету. Он знал — скоро придет и его черед подняться в космос.

Январские дни 1969 года. На космодроме, в просторном зале, уставленном длинными столами, покрытыми сукном, собрались ученые, конструкторы ракеты и многочисленных систем корабля, специалисты космонавтики. Жужжали камеры кинооператоров. Яркий свет «юпитеров» освещал открытое лицо Владимира Шаталова, волнистые пряди золотистых волос и синие глаза.

Председатель Государственной комиссии предоставил слово Главному конструктору кораблей «Союз». Доклад был краток: программа полета, готовность техники. Затем комиссия утвердила командиром корабля «Союз-4» Владимира Шаталова. Космонавт, благодаря за оказанное доверие, сказал:

— Как коммунист, заверяю — программа будет выполнена четко...

Время на космодроме летело быстро. Утро 14 января выдалось морозное. Всходило солнце, а в южной части неба висел полумесяц. В назначенное время Владимир Шаталов прибыл на стартовую площадку. После короткого доклада председателю Государственной комиссии поднялся на верхнюю площадку ферм обслуживания ракеты, вошел в корабль. Начался предстартовый отсчет времени. Все меньше людей оставалось у ракеты. И наконец наступила минута, ради которой было затрачено так много труда и энергии больших коллективов:

— Пуск!

Ракета поднялась. Громко звучали голоса специалистов, следивших за полетом:

— Произошло отделение первой ступени...

— Работает вторая ступень...

— Третья ступень вышла на режим...

— Ракета летит нормально!

«Союз-4» вышел на орбиту. Но не этот момент стал «красным [598] часом» Владимира Шаталова. Для него он наступил через сутки, когда была выполнена стыковка корабля «Союз-4» с «Союзом-5», управляемым экипажем Бориса Волынова. В тот день миллионы людей наблюдали на экранах телевизоров, как сближаются два корабля, соединяются на орбите в единое целое. Потом, в районе приземления, Владимир Шаталов сказал, что в полете самыми яркими для него были два момента: когда напряженная операция ручной стыковки была закончена и встреча с друзьями в орбитальном отсеке.

А тогда, в полете, выполнив стыковку и готовя корабль к приему друзей, он вплыл в орбитальный отсек «Союза-4» и крупно фламастером написал на поролоновой стенке: «Добро пожаловать!» Приветственная надпись предназначалась Евгению Хрунову и Алексею Елисееву, которые, покинув кабину «Союза-5», начали переход в открытом космосе на борт «Союза-4». Вскоре они по-братски обняли Владимира Шаталова, передали ему привезенные с Земли свежие газеты. В номере «Правды», доставленном на орбиту, в числе других материалов, посвященных полету «Союза-4», он прочитал заметку с добрыми пожеланиями своей семьи. «Дерзай, сын, — писал отец, — серьезное задание поручила тебе Родина. Уверен: справишься, не подведешь...»

Четыре с половиной часа летала над планетой первая в мире экспериментальная космическая станция. Космонавты провели серию важных наблюдений и исследований. Затем, как и предусматривалось программой, «Союз-4» и «Союз-5» расстыковались, разошлись по своим маршрутам и благополучно приземлились. Взлетев один несколько дней назад, Владимир Шаталов вернулся с орбиты вместе с Евгением Хруновым и Алексеем Елисеевым.

А через девять месяцев, в октябре 1969 года, новый полет Владимира Шаталова. Накануне стартовали «Союз-6», на котором ушли в космос Георгий Шонин и Валерий Кубасов, и «Союз-7» с Анатолием Филипченко, Владиславом Волковым и Виктором Горбатко. Следом поднялся на орбиту «Союз-8», на борту которого рядом с Владимиром Шаталовым трудился инженер Алексей Елисеев. Перед самым стартом из динамика раздался голос Владимира Шаталова. Далеко окрест, по всему космодрому разносились его слова о том, что новый групповой полет трех кораблей «Союз» экипажи посвящают 100-летию со дня рождения В. И. Ленина.

Трое суток находилось в космосе созвездие «Союзов». Полсотни космических зорь встретили на орбите семеро отважных — «Космическая [599] Большая Медведица», как назвали их поэты. Корабли выполнили в общей сложности более трех, десятков маневров. С Земли можно было видеть, как среди звезд проплывали три светлые точки — «Союз-6», «Союз-7» и «Союз-8». С борта «Союза-8» слышался уверенный командирский голос Владимира Шаталова, отдававшего распоряжения двум другим экипажам. Корабли многократно сближались, подходили друг к другу.

Каждый экипаж пробыл на орбите по пять суток. Ученые, подводя итоги группового полета трех «Союзов», заявили, что он дал космонавтике много нового, значительно расширил перспективы изучения и освоения космического пространства и, в частности, приблизил возможность создания долговременных орбитальных станций.

Один за другим корабли приземлились неподалеку от Караганды. Ступив на заснеженную землю, Владимир Шаталов сказал встречавшим:

— И радостно вернуться на Землю, и грустно расставаться с космосом. Теперь уже не трое, как в первый раз, а пятеро суток пробыл на орбите. И все-таки мало, хочется полетать еще...

Незадолго до праздника 52-й годовщины Октября не по-осеннему солнечная Москва в девятый раз встречала исследователей космоса. Они прилетели в столицу на ИЛ-62. Красавец гигант подошел к Внуковскому аэропорту в сопровождении эскорта истребителей. Приземлившись и прорулив по бетонке, лайнер замер возле традиционной красной ковровой дорожки.

Для встречи экипажей трех «Союзов» ковровую дорожку сделали вдвое шире. Большой группой во главе с Владимиром Шаталовым космонавты двинулись по ней для доклада Центральному Комитету КПСС и Советскому правительству. Какой длинной и широкой дорогой в космос стала та узкая тропинка, которую впервые проторил коммунист Юрий Гагарин!

Владимиру Шаталову и его друзьям-героям горячо рукоплескали ученые, конструкторы, инженеры, рабочие — создатели: космической техники. Невольно припомнилось, как однажды, сверкнув светлой улыбкой, Юрий Гагарин, говоря о тех, кто отдает свои силы развитию отечественной космонавтики, заметил:

— В этом смысле у нас, космонавтов, — легион дублеров.

...И вот знаменательный апрель 1971 года. Кремлевский Дворец съездов. Среди нескольких тысяч делегатов XXIV съезда КПСС, съехавшихся в столицу со всех концов нашей Родины, нет-нет да и мелькнут фигуры Валентины Николаевой-Терешковой, Георгия Берегового, Андрияна Николаева, Владимира Шаталова, [600] Алексея Елисеева. Вместе с коммунистами — рабочими, колхозниками, инженерами, врачами, учеными, партийными работниками, писателями, военными они поднимают свои делегатские мандаты, единодушно голосуя за ясную линию ленинского Центрального Комитета партии во всех наших делах, за новые планы дальнейшего строительства коммунизма.

В перерыве между заседаниями Владимир Шаталов, застенчиво улыбаясь, раздает автографы горнякам Донбасса, хлеборобам Сибири, хлопкоробам Туркмении. Идет оживленный обмен добрыми пожеланиями. И мало кто знает, что пройдет немного времени и этот замечательный человек прямо отсюда, со съезда партии, направится на космодром и вновь будет стартовать к звездам. Со своим другом Алексеем Елисеевым и новым космическим однополчанином Николаем Рукавишниковым...

Через несколько дней после завершения работы XXIV съезда партии наша страна, прогрессивные люди всего мира торжественно отметили десятилетие первого полета человека в космос, свершенного Юрием Гагариным. Владимира Шаталова и некоторых других исследователей просторов Вселенной на этих торжествах не было — на космодроме развернулись работы по подготовке к полету корабля «Союз-10». Но в этот день — 12 апреля — все, кто находился в Байконуре, побывали на памятных, «гагаринских» местах: в «домике космонавтов», где Юрий Алексеевич провел ночь перед своим легендарным рейсом; на бетонной площадке, с которой стартовал первый «Восток». Многие принесли полевые цветы к высящемуся возле стартовой площадки каменному обелиску с выгравированным на нем именем Юрия Гагарина. Положил сюда небольшой букетик красных тюльпанов, собранных в степи, и Владимир Шаталов.

Сложную задачу выдвинула отечественная космонавтика перед экипажем «Союза-10». Предстояла стыковка с научной станцией «Салют». Следовало, поднявшись в космос, проверить в полете усовершенствованные бортовые системы транспортного корабля, произвести дальнейшую отработку ручной и автоматической систем управления в различных режимах полета, выполнить серию медико-биологических наблюдений.

В предстартовые дни экипаж, находясь под свежими впечатлениями только что закончившегося XXIV съезда партии, трудился особенно интенсивно. Владимир Шаталов, делясь со стартовиками этими впечатлениями, говорил:

— Там, во Дворце съездов, я с особой силой осознавал свою принадлежность к многомиллионной армии коммунистов. Вся наша страна была виднее, чем с космической орбиты. Недалеко [601] от меня сидела колхозница. О чем она думала? Конечно, о своих полях и фермах, о том, как бы, приехав со съезда, получше организовать работу. Сталевар видел свой цех; горняк — шахту; конструктор — чертежи. А мы, космонавты, — Байконур...

Когда журналисты в беседе с экипажем «Союза-10», происходившей возле подготавливаемой к старту ракеты, спросили Владимира Шаталова, труднее ли, чем прежние, ему кажется новый, третий полет в космос, он, лукаво улыбнувшись, заметил:

— Втрое труднее. Сначала на «Союзе-4» я взлетал один, потом на «Союзе-8» — вдвоем, а теперь — втроем...

Не этой шуткой, разумеется, определялись сложности предстоящего рейса. Каждый полет в космос отличается присущими только ему особенностями, в каждом полете — свои трудности, новые открытия, новые проблемы. Задачи, поставленные перед экипажем «Союза-10», требовали от командира большого опыта, глубоких знаний, незаурядного мужества и воли. Владимир Шаталов, отлично проявивший свои способности в полетах на «Союзе-4» и «Союзе-8», в полной мере отвечал этим требованиям. И он с честью оправдал оказанное доверие.

23 апреля 1971 года в 2 часа 54 минуты московского времени могучие двигатели в вихрях пламени подняли ракету-носитель с «Союзом-10» от стартового устройства и устремили его на орбиту. Через двое суток корабль, полностью выполнив полетное задание, плавно опустился на родную землю неподалеку от Караганды — города, где протекали юношеские годы Владимира Шаталова, города, который уже дважды первым встречал героя-космонавта после возвращения с орбиты.

За двое суток трудоемкой вахты на орбите экипаж «Союза-10» выполнил работу большого технического значения. Одним из главных звеньев этой работы явился совместный полет с орбитальной научной станцией «Салют», проведение комплекса исследований по проверке работоспособности усовершенствованных систем взаимного поиска, дальнего сближения, причаливания, стыковки и расстыковки космического корабля и автоматической станции. Полет космической системы «станция — корабль» в состыкованном состоянии продолжался 330 минут. После выполнения намеченных экспериментов экипаж «Союза-10» произвел расстыковку и отвод корабля от научной орбитальной станции, приступил к решению других заданий.

Вернувшись с орбиты, космонавты поделились с встречавшими их специалистами своими впечатлениями. [602]

— Сначала на далеком, потом на близком расстоянии, — сказал Владимир Шаталов, — мы с волнением любовались этим замечательным сооружением, хотя еще на Земле хорошо изучили его. После сближения с «Салютом» при помощи автоматики, когда включили ручное управление, все наше внимание было направлено на то, чтобы плавно подойти к станции, состыковаться с нею. Основные зрительные эмоции возникли уже после завершения программы совместного полета с «Салютом», когда мы расстыковывались, «зависли» и начали из иллюминаторов «Союза-10» осмотр деталей станции, ее узлов, всего, что находится на поверхности. Почти полтора часа летели рядом на очень близком расстоянии. Красивейшее зрелище!

—  «Салют» выглядел изумительно, — добавил бортинженер Алексей Елисеев, так же, как и командир корабля, оказавшийся в космосе уже третий раз, — на фоне далеких звезд плывет над Землей сооружение с огромным количеством приборов, всевозможных антенн, узлов. И крупными буквами на его борту написано: «СССР»... Этот момент никогда не сотрется в памяти.

— Станция долго шла за нами, — говорил инженер-исследователь Николай Рукавишников, — наклоненная в пространстве, зеркально сверкая своими элементами, неподвижная относительно нас, не вращаясь. А под ней глубоко, в голубой дымке, скользил земной материк, покрытый облаками, и синел Тихий океан. Потрясающая картина!

Посадка корабля происходила ночью, в темноте. В голубых и розовых огнях раскаленной плазмы, подобно комете, шел он из космоса через плотные слои атмосферы. Затем в темном небе раскрылся купол гигантского парашюта, бережно опустившего корабль на карагандинскую степь.

Гвардеец

ШИЛИН АФАНАСИЙ ПЕТРОВИЧ

Афанасий Петрович Шилин родился в 1924 году в селе Петропавловка Новоузенского района Саратовской области в семье рабочего. По национальности русский. Член КПСС с 1944 года. В Советской Армии с 1942 года, В 1943 году окончил курсы 2-го Томского артиллерийского училища.

В годы Великой Отечественной войны А. П. Шилин командовал огневым взводом, затем был начальником разведки дивизиона артполка на Юго-Западном, 3-м Украинском и 1-м Белорусском фронтах.

За боевые подвиги Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1944 года А. П. Шилину присвоено звание Героя Советского Союза. 24 марта 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны А. П. Шилин окончил Высшую артиллерийскую школу, артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского, Высшие академические курсы при Военной артиллерийской академии, Академию Генерального штаба. Ныне генерал-майор артиллерии А. П. Шилин продолжает служить в Советской Армии.

Октябрь 1943 года. Враг еще силен. Советские войска отбрасывают гитлеровцев на запад, очищая от них священную землю своей Родины. И вот вышли к Днепру.

Тихо вокруг. Только небольшие волны мягко набегают на берег, шуршит трава. Изредка ветер доносит хлопок выстрела — и опять тишина. Офицеры с досадой посматривают на небо: хоть бы тучи надвинулись, а еще лучше — туман. Это намного облегчит операцию.

Группа офицеров стояла у самой воды на левом берегу Днепра. В полночь намечено форсировать реку. Противник прочно закрепился на противоположной стороне, и было ясно, что обороняться он будет ожесточенно: позиция выгодна для врага — высокий крутой берег давал возможность просматривать реку, чтобы нанести удар по наступающим войскам, когда они будут находиться на воде. Враг настороже, и это надо было учитывать.

Когда совсем стемнело, спустили на воду лодки и понтоны. Старались не нарушать тишины. Вполголоса подавались команды. Изредка неосторожный боец стукнет прикладом о борт или, оступившись, плеснет водой. И снова тишина, ежеминутно готовая взорваться громом выстрелов.

Ближе к полуночи тучи закрыли небо. Сигнал — и советские лодки беззвучно отчалили от берега. Началось форсирование Днепра...

Есть события, память о которых вечна. Таким было и форсирование Днепра 27 октября 1943 года. Никогда не забудет советский народ имена героев, отдавших свою жизнь, выполняя это задание. [605]

На одной из первых лодок среди разведчиков и радистов находился артиллерист гвардии лейтенант Афанасий Шилин. Вместе с пехотой он должен был укрепиться на правом берегу и оттуда указывать координаты целей и корректировать огонь своих орудий.

Враг обнаружил лодки, когда они были уже на середине реки. И тотчас сотни ракет взвились в воздух, грохот орудийных выстрелов расколол тишину. Быстрее пристать! Яростно взлетают весла, вспенивая воду. Но чем ближе к вражеским позициям, тем сильнее огонь. Светло, как днем. Сплошной огненной полосой сверкают вспышки на берегу. Снаряды поднимают огромные фонтаны воды около лодок. Слышны крики и стоны. Все ближе правый берег. Вот уже не больше 30 метров остается до него. В этот момент сильный удар по корме подбросил лодку, и она стала наполняться водой.

Вместе с бойцами прыгает в воду Шилин. Ноги не достают дна, мешает плыть автомат, который висит на шее. Афанасий отчаянно борется с волнами. Еще взмах, еще... наконец ноги коснулись дна. Рывком выскочил из воды. Сердце бешено колотится в груди. Но, охваченный порывом, Шилин с пехотинцами карабкается вверх по крутому обрыву. Все больше бойцов подплывает к берегу. Слышится «ура».

Шилин одним из первых прыгнул в траншею. Увидел перед собой перекошенное страхом и злобой лицо фашиста и дал короткую очередь из автомата. Перешагнув через труп, побежал дальше. Бой перешел в рукопашную схватку. Она продолжалась недолго. Враги не выдержали и откатились ко второй линии траншей.

В период затишья Шилина разыскал радист и доложил, что радиостанция повреждена осколком снаряда. Шилин снова поплыл на лодке через Днепр.

На войне не бывает абсолютно похожих ситуаций, много разных неожиданностей готовит обстановка, но со временем воины приобретают навыки действовать энергично и настойчиво, чувствовать себя частицей коллектива, и не просто человеком с оружием в руках, а настоящим воином, бойцом. Особенно нужны эти качества при форсировании, водных преград, когда каждый на какое-то время чувствует себя одиноким — взводы и роты распадаются на отдельные группы, по лодкам, плотам, а то и один солдат, уцепившись за бревно или доску, плывет под ревущим, звенящим небом, когда пули и осколки со злобным шипением впиваются в воду и впереди огнем встречает занятый врагом берег. Теряются силы, вода затягивает [606] вглубь тяжелеющее тело, и кажется, даже смерть не так страшна на земле, когда под ногами твердая опора. Вот в такие моменты и проверяется боец, его стойкость, вера в победу, в товарищей и в свои силы.

Шилин возвращался на правый берег на лодке с другой рацией. Солдаты гребли самодельными веслами, а он — доской, взятой на берегу. Хотелось скорее к своим, чтобы можно было направлять оттуда огонь артиллерии, чтобы можно было прижаться к земле, укрыться в лей, потом дать очередь из автомата и видеть, что попал и что слева и справа — твои товарищи и друзья.

А тут, на воде, видно, как сыплются шальные осколки, лодка будто еле движется, бесконечно тянутся минуты и охватывает мерзкое чувство беззащитности и беспомощности. С завистью смотрел Шилин на пролетающие над ним самолеты — сейчас бы крылья! Правда, теперь уже плыть было веселее — лодки, понтоны, плоты сплошным потоком двигались по воде. Шилин наклонился над рацией, своим телом прикрывая ее от осколков...

Расположившись в траншее одной из стрелковых рот, Афанасий сразу приступил к пристрелке рубежей, откуда можно было ожидать фашистов.

С рассветом начались контратаки гитлеровцев. Одну за другой отбивают их наши бойцы. Шилин корректирует огонь артиллерийских батарей по противнику. Но слишком неравны силы. Редеют ряды защитников плацдарма. Кончаются боеприпасы. Бойцы собирают патроны у убитых. Отбиты одиннадцатая, двенадцатая контратаки. Действуя штыками и прикладами, небольшая группа советских солдат укрепилась на берегу, недалеко от двух каменных зданий, в одном из которых расположился с радиостанцией Шилин. Он сообщает артиллеристам цели, и снаряды накрывают притаившегося врага.

Гвардейцы стреляют точно. Разрывы мин и снарядов, автоматные очереди — все слилось в один оглушающий шум. Воздух наполнен дымом и гарью. Всюду чувствуется кисловатый пороховой запах. Шилин прилег около радиостанции. Стучит в висках, временами красная пелена закрывает все перед глазами.

Пересыхают губы, тело ноет от усталости. Но рядом друзья, и это придает силы.

— Спокойно, экономить патроны! — ровным голосом командует заместитель командира по политчасти майор Иотько. [607]

Опять разрыв, совсем рядом. С визгом разлетаются осколки. Шилин видит, как высокий сержант бинтует голову майору. Кровь пропитывает марлю.

Но вот враги рядом. Шилин собрал вокруг себя оставшихся в живых и повел их в атаку. И столько ярости и презрения к смерти было в этих обессиленных боем, израненных людях, что фашисты не выдержали и отступили. Шилин снова у радиостанции.

Появились немецкие танки. Последние гранаты летят под гусеницы. И танки не могут сломить мужества советских людей.

День заканчивается. Только бы продержаться до подхода основных сил дивизии, не уступить плацдарм врагу.

Фашисты прорвались к реке. Теперь они всюду. Кончаются патроны в пистолете, последней гранатой Шилин задерживает врагов около самой стены дома. Но связь с огневыми позициями продолжается. Нужно, чтобы около него собралось больше фашистов. Обливаясь кровью, один за другим падают обороняющиеся. Не слышно голоса майора Иотько, рядом с Шилиным с простреленной головой упал связист, продолжая сжимать побелевшими пальцами свой автомат, в котором не осталось ни одного патрона. Шилин выстрелил из пистолета. Еще один гитлеровец упал. Десятый или одиннадцатый, сраженный им... А сколько их уничтожено артиллерийским огнем! Ведь управлял огнем он, лейтенант Шилин!

Враги снова подходят ближе, как хорошо, что есть связь! Пусть побольше фашистов соберется около наблюдательного пункта...

Пора! Шилин скомандовал: «Огонь на меня!» Убедившись, что команда принята, Афанасий успокоенно вздохнул. Через мгновение снаряды уничтожат фашистов, окруживших его. Погибнет и он. Но долг комсомольца-патриота должен быть и будет выполнен.

Тяжело умирать в 19 лет. Родной шахтерский городок, друзья, родители — никого он больше не увидит. Не увидит и этого неба, на котором уже стали видны звезды, — ничего, никогда. Ну что ж!.. Только бы снаряды упали точно...

На фоне потемневшего неба взметнулся огненный фонтан там, где стоял дом. Когда рассеялись дым и пыль, стала видна бесформенная груда обломков. Гвардейцы стреляли точно. Десятки фашистов нашли здесь свою могилу. Артиллерийский налет отбросил немцев от берега.

Плацдарм был спасен героическим сопротивлением гвардейцев. [608] Командир полка приказал разыскать тело Шилина. Из-под обломков здания с трудом вытащили лейтенанта и с радостью обнаружили, что он жив, но ранен и потерял сознание.

Афанасия отправили в госпиталь.

Только на следующий день Афанасий пришел в себя. Раненный и контуженный, он беспомощно лежал на кровати. Врачи с изумлением и восхищением смотрели на этого юношу, чудом оставшегося в живых. Все окружающие уже знали о его подвиге.

Шилин понимал, что для достижения победы в бою мало храбрости: нужно умение, знания. И он старался приобретать их. Изучал, анализировал опыт товарищей, советовался с ними, искал новые приемы и способы действий в различной обстановке.

Когда лежал в госпитале, много читал, стараясь использовать свободное время.

Выздоровевший Шилин снова встал в строй. «Золотая Звезда» Героя Советского Союза украсила его грудь. Высокая награда не изменила молодого офицера. Он остался таким же скромным и приветливым, каким знали его раньше. Шло время. Советские войска продолжали наступление. Продвигался на запад и артиллерийский полк, в котором служил гвардии старший лейтенант Шилин. Командир полка гвардии майор Землянский знал, что, если разведку ведет Шилин, цели будут обнаружены, как бы искусно ни маскировал их противник. И снова Шилин показал себя достойным высокого звания Героя, когда полк находился в Румынии.

Смелым ударом вражеские войска были выбиты с заранее подготовленных позиций. Не успели наши части прийти на помощь передовым отрядам, как немцы пошли в контратаку. Нужно было во что бы то ни стало задержать врага, пока наши основные силы вступят в бой.

Шилин в первых рядах отражал контратаку. Вдруг он заметил неподалеку немецкое орудие и ящик с боеприпасами. Он подбежал к орудию вместе с автоматчиками и стал разворачивать его в сторону наступавших врагов. Автоматчики продолжали отстреливаться, а когда огонь стал сильнее, пригнувшись, укрылись за бруствером окопа. Шилин остался один около орудия. Он уже взял в руки снаряд, но тут увидел, что у орудия нет замка. «Забрали с собой», — мелькнула у него мысль. Нет, под ногами блеснула знакомая деталь, в стороне валялась другая. За несколько минут замок был собран, не хватало только ударного приспособления. [609]

— Неужели ничего не выйдет?

А враги уже близко. Шилин увидел недалеко от орудия молоток. Прицелился через ствол, зарядил орудие, затем взял шомпол от винтовки, брошенной отступавшими гитлеровцами. Вставил шомпол вместо ударного приспособления и ударил по нему молотком. Раздался выстрел. Было видно, как несколько фашистов упало. Радость охватила Афанасия. Не чувствуя усталости, он стрелял, управляясь за весь расчет. Более 50 снарядов выпустил Шилин, уничтожая врагов из их же орудия. И они отступили.

Об этом случае рассказывали в войсках. Бойцы и офицеры с восхищением смотрели на невысокого, но крепкого и подтянутого молодого офицера с «Золотой Звездой» Героя на груди. Об Афанасии Шилине создавались легенды. Вера в правое дело, ненависть к врагу, любовь к своей Отчизне делали Шилина богатырем.

Он понимал, что храбрость не заменит знаний, и неустанно изучал военное дело, учился у опытных артиллеристов искусству меткой стрельбы, перенимал у разведчиков умение обнаружить противника. Энергичный и быстрый, храбрый до самопожертвования, когда это нужно, Шилин мог целыми днями почти неподвижно находиться в укрытии, разыскивая замаскированные цели.

Был случай, когда он восемь суток наблюдал за одним объектом. Гитлеровцы собрались эвакуировать склады горючего в свой тыл. Но цистерны были так хорошо замаскированы, что обнаружить их никак не удавалось. И вот однажды Шилин после долгого и терпеливого наблюдения заметил движение на наблюдаемом им участке. «Это, наверное, цистерна с горючим, которую сдвинул с места подошедший паровоз», — предположил он. И не ошибся. После первых снарядов, которые упали в намеченное место, море огня поднялось там. Склад горючего был уничтожен.

С каждым днем росло мастерство. В самые тяжелые минуты, когда положение казалось безвыходным, Шилин не терял присутствия духа. Он страстно любил жизнь, но, не задумываясь ни на минуту, готов был отдать ее, если это требовалось для победы. И Афанасий Шилин еще раз доказал это 14 января 1945 года.

Стрелковые части стремительно наступали. В первых рядах вместе со своими разведчиками находился Афанасий Шилин. Он обнаруживал цели и передавал команды на огневые позиции. Недалеко от реки Пилицы, притока Вислы, были сооружены [610] два дзота, которые, по замыслам врага, должны были приостановить наступление наших войск на этом участке. Один из них был уничтожен артиллерией. Но не успел Шилин дать команду на перенос огня, как связь прекратилась. Когда наступающие приблизились к дзоту, фашисты открыли огонь из амбразур. На подмогу находящимся в дзоте из леса выбежала группа гитлеровцев. Увидев их, Шилин с разведчиками бросились туда же, чтобы не дать возможности новому подкреплению занять оборонительный рубеж.

Враги были рядом. Завязался рукопашный бой. Один за другим валились фашисты от метких выстрелов гвардейцев. Остатки вражеской группы отходили к дзотам. Вдруг один из фашистов обернулся и поднял автомат. Жгучая, пронизывающая боль свалила Шилина. Перехватило дыхание, казалось, грудь разлетится в куски от боли, наполнившей ее. Шилин, напрягая все силы, выстрелил.

Скошенный очередью, гитлеровец упал. Но несколько фашистов успели юркнуть в дзот, и сейчас же оттуда застрочил пулемет. Медлить нельзя. Превозмогая нестерпимую боль, Шилин подготовил связку гранат. Невероятным усилием воли заставил себя вскочить, подбежал к дзоту и бросил связку в амбразуру.

Он не слышал разрыва — потерял сознание. Не слышал отважный боец и криков «ура», раздавшихся позади. Огонь из дзота прекратился. Путь для наступления был свободен.

Санитары подобрали Шилина. Вражеская пуля прошла в двух с половиной сантиметрах от его сердца. Афанасия отправили в госпиталь.

Окончилась великая освободительная война. Новые города и села выросли на месте разрушенных и сожженных; в безвестных, заросших бурьяном могилах истлели кости фашистских грабителей, поднявших меч на миролюбивый и непокоренный советский народ.

Дважды Герой Советского Союза Афанасий Петрович Шилин продолжает служить в армии, передавая молодым артиллеристам свой богатый боевой опыт, воспитывая верных защитников мирного труда советских людей.

Воин без страха и упрека

ШУРУХИН ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ

Павел Иванович Шурухин родился в 1912 году в селе Соленый Ерик Быковского района Волгоградской области в крестьянской семье. По национальности русский. Член КПСС с 1940 года. В Советской Армии с 1931 года. В 1934 году окончил Орджоникидзевскую военную школу.

В период Великой Отечественной войны, командуя стрелковым батальоном, а с июля 1943 года полком, участвовал в боях на Западном и 1-м Украинском фронтах. В боях был дважды ранен, но снова возвращался в строй. В ходе наступательных операций войсковые части под командованием П. И. Шурухина освободили более 50 крупных населенных пунктов и нанесли противнику значительные потери в живой силе и технике.

За боевые подвиги, мужество и отвагу, проявленные при выполнении боевых заданий на фронте, П. И. Шурухину 23 октября 1943 года присвоено звание Героя Советского Союза, а 24 марта 1945 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

После Великой Отечественной войны П. И. Шурухин окончил курсы командиров стрелковых дивизий, затем командовал полком, дивизией. Избирался депутатом Верховного Совета СССР второго созыва. В 1953 году ему присвоили звание генерал-майора.

В 1956 году Павел Иванович Шурухин после тяжелой болезни скончался.

Павел Иванович Шурухин мечтал написать большую книгу о том, как он, простой крестьянский сын из волжского села Соленый Ерик, в тридцатых годах пришел в Советскую Армию рядовым и стал боевым генералом, которого Родина отметила многими наградами.

— В этой книге, — не раз говорил Шурухин своим близким, — хочу показать силу Коммунистической партии, которая поднимает людей на вершины жизни, будит жажду подвига, пламень творчества, великую любовь к человеку.

Написать такую книгу Шурухин не успел. Остались лишь разрозненные тетрадочки фронтовых записей. С одной из них жена героя, Капитолина Федосеевна, любезно познакомила меня. Зеленоватая, в черную клеточку обложка тетради захватана, края ее замусолены и обтрепаны. Записи карандашные, почерк круглый. Строки то ясны и выпуклы — заносились спокойно, тетрадь лежала на столе, то еле заметны, отрывисты и корявы — писал, как видно, на планшете, положенном на колено, или стоя, прислонившись к брустверу, окопа.

Эти тетради — свидетели размышлений, дум, планов и замыслов командира полка Шурухина. Все в них кратко, конспективно, почти зашифровано. Многое не понять, многое, пожалуй бы, не разобрал и сам автор заметок, сделанных в боевой обстановке.

Среди пометок есть такие: «Составить план тревоги сегодня же!», «Проверить партийно-политическую работу в батальонах». Записывалось и, казалось бы, совсем отвлеченное: «Больше десяти миллионов советских людей находится на территории иностранных государств в рабстве». А рядом с этой записью я читаю: «Партия отвечает за все!» Павел Иванович Шурухин как бы подчеркивает, что он лично и коммунисты полка в ответе [613] за то, что советские люди еще находятся в гитлеровском плену. Об этом Шурухин говорил на собрании коммунистов, перед тем как принять решение о «нанесении главного удара правым флангом первого стрелкового батальона при поддержке артиллерийского полка». О какой операции идет речь в записях этой страницы, мы не знаем. Их проведены сотни. Но краткие пометки в фронтовой тетради напоминают о том, как тщательно командир полка готовился к боям, как внимательно он все рассчитывал.

Он любил и берег солдат. Тетрадь пестрит записями: «Организовать баню для личного состава»; «Проверить тылы, какая забота о воине?»; «Командир должен прежде накормить бойца, а потом уже кушать сам»; «Поработать с новичками, передавать пополнению боевой опыт». И тут же указываются фамилии тех, кто должен это сделать: Дмитрий Барашкин, Михаил Тихонов, Моращук из пульроты. Ниже следует большая запись, сделанная после посещения передовой: «Надо же беречь и уважать солдата! Местами траншеи вырыты неправильно. Плохо оборудованы ячейки для станковых и ручных пулеметов. Огневые средства расставлены безграмотно. Почему все пулеметы фронтального действия? А где пулеметы фланкирующего и косоприцельного огня? Где?! В 7-й стрелковой роте пулеметчик Иванов в пяти метрах от себя ничего не видит. Как же ему поражать врага? Пищу солдатам носят в глиняных горшках. А где термосы?»

Любовь к человеку, одетому в серую шинель защитника Родины, заставляла Павла Ивановича быть требовательным к себе и своим помощникам. Он не прощал обмана, когда речь шла о солдате.

Один из командиров не выполнил приказа Шурухина и обманул Павла Ивановича, надеясь исправить ошибку в ходе боя. Командир полка строго наказал провинившегося. От суда трибунала нарушителя спасли боевые заслуги. Именно тогда в тетради Шурухина появилась запись: «Ложь — самое большое зло в жизни, а на войне — особенно».

Строгая взыскательность, как вспоминают знавшие Шурухина, сочеталась у него с большевистской чуткостью к человеку. Он никогда не забывал отметить отличившегося, поставить его в пример. «В бою смело вели себя, хорошо воевали Муравецкий, Турчинский, Мартыненко, Молчанов, Петухов. Поставить их в пример Щатуле и Гагаркину, которые воевали вяло».

В ожесточенных наступательных боях за Днепр полк Шурухина, как говорится, сидел на плечах противника. Воины умело [614] и быстро сбивали фашистов с рубежей, на которых они пытались закрепиться. Нашим бойцам надо было выиграть время для организованной переправы частей на правый берег Днепра. Нет, не тихой была украинская ночь в сентябре 1943 года! Она гремела взрывами, полыхала пожарами; ее прошивали автоматные очереди, рвали осколки авиабомб, освещали разноцветные ракеты; она была насыщена запахами дыма, гари, крови, пороховых газов. Временами Павлу Ивановичу казалось, что вся страна поднялась и огневым смерчем плеснула в лицо врагу. Смертельный вал выметал захватчиков с родной земли, и он, советский офицер, был на гребне этого стремительного вала.

В эти дни войска Воронежского фронта, в состав которого входила 40-я армия под командованием генерала К. С. Москаленко (частью этой армии являлся и полк Шурухина), наступали в общем направлении на старинный город Переяславль-Хмельницкий, расположенный севернее излучины Днепра, в среднем его течении. Уже форсированы многие степные речушки, и войска фронта дробят 4-ю танковую армию фашистов на мелкие группы. Уже в районе села Липовая Долина линия обороны гитлеровцев разорвана; в ней пробита брешь, в которую ринулись советские полки.

Воины видят своего командира на трудных и опасных участках. Шурухин на глазах солдат. Невысокого роста, подвижный, поблескивая умными глазами, он и в смертельную минуту не теряет присутствия духа: весел, остер на шутку, быстр в решениях, стремителен в действиях. У небольшой высотки плотный огонь фашистских пулеметов прижал солдат к земле. Командир ранен, заместитель убит, командует младший лейтенант Петров. Он смел до безрассудства, неопытен. Офицер бравирует своей храбростью, он в полный рост поднимается под огнем, кричит: «За мной!» — но солдаты как прилипли к земле.

Шурухина беспокоит и злит безрассудство офицера. Он быстро, где бегом, а где ползком — автоматчики не поспевают за ним, — пробирается в боевые порядки батальона. На местности учит неопытного офицера военной хитрости, маневру. Удар наносится с тыла и флангов. Фашисты катятся с высотки и попадают под фланкирующий огонь заранее выдвинутых вперед пулеметов.

В тесной хатенке степного хуторка Шурухин разбирал проведенную операцию по захвату высоты. «Командир должен бояться трусости, — говорил он офицерам. — Храбрость нужна. Без нее не обойдешься. Храбр тот, кто не пожалеет жизни для выполнения приказа. Но народу нужна не смерть солдата или [615] офицера. Стране нужна победа. Я буду строго взыскивать за браваду и безрассудство, взыскивать, как за трусость в бою. Побеждайте малой кровью».

В боях на подступах к Днепру появилась в шурухинской тетради и такая запись: «Прежде чем отдать приказ своему подчиненному, отдай-ка его себе. И когда осмыслишь, что приказ выполним, тогда отдавай со спокойной совестью и добивайся решительно, настойчиво его выполнения». В одном из боев Павел Иванович наблюдал, как растерявшийся офицер отдавал солдатам приказы — один необдуманнее другого. Подразделение топталось на месте, несло большие потери, а боевая задача оставалась нерешенной. Тогда Шурухин вмешался, подправил командира, помог ему выполнить боевой приказ. А после боя долго беседовал с ним.

Все ближе Днепр. Ветер уже доносит на поле боя влажное дыхание могучей реки. Командиру полка известна задача, которая поставлена перед войсками Воронежского фронта. Они должны не останавливаться на левом берегу Днепра, а с ходу форсировать реку, захватить плацдармы и удержать их. Такой приказ получен и его полком, который выходил на днепровский берег южнее Киева и севернее Канева.

Задолго до выхода к Днепру Павел Иванович готовил людей к переправе через широкую водную преграду. Солдаты уже имели опыт в преодолении речных рубежей. В полку давно утвердилось неписаное правило: если впереди река, то операция считается законченной при условии захвата плацдарма на противоположном берегу. Так было, например, на реке Псел. Но теперь предстояло форсировать не Псел, а Днепр. Все думали о том, как форсировать, на чем, на каких средствах. Ясным для всех было одно: врываться на правый берег выгоднее всего с ходу, преследуя противника.

Выполняя приказ командования, Шурухин все плотнее прижимается к врагу, непрерывно атакует, не отпускает его от себя, обходит заслоны и узлы сопротивления, рвется вперед и вперед.

Однажды ночью, проверяя боевые порядки части, Павел Иванович за густым лозняком услышал приглушенные голоса.

— Дурья голова! — сдержанно гудел кто-то. — Для гражданских Днепр — это сын Валдайской возвышенности, третья по величине река Европы, а для солдата — водная преграда. Не больше. Приказано преодолеть ее с ходу...

Басистым говорком кто-то разъяснял, как лучше на подручных средствах преодолевать водную преграду, как окапываться на берегу и огнем поддерживать плывущих товарищей. Павел [616] Иванович улыбнулся: приказ волнует солдат, глубоко понят ими. Он подошел ближе.

В пулеметной ячейке лежали трое: усатый сержант и двое молодых, из пополнения.

— Что впереди? — спросил Шурухин, подсаживаясь к солдатам.

— Трогается фашист...

— Откуда это видно?..

Бывалый воин посмотрел на комполка и уверенно ответил:

— Приметы есть: стрельба дежурная... пожары полыхают... Жгет проклятый...

Сержант рукой ткнул в темноту. По горизонту светились дымные огни. Строчили автоматные очереди. Они захлебывались и снова трещали. «Сержант, пожалуй, прав», — подумал комполка. Он поднял по тревоге резервный батальон, бросил его в преследование. Этой ночью полку не пришлось отдыхать.

Батальоны, втянувшись в преследование противника, сбили его с последних рубежей и без остановки гнали к Днепру. Солдаты захватили понтон и лодки, переправлялись на них и на подручных средствах — наскоро сбитых из досок плотах, на пучках связанного камыша, на старых автопокрышках. Все шло в дело. Одним из первых на правый берег вышел Шурухин с оперативной группой. Полк уже глубоко вклинился в расположение противника. Шурухин останавливает увлекшихся преследованием солдат, заставляет их глубоко окапываться. Он торопится до рассвета зарыть полк в землю, продуманно расположить огневые средства, построить жесткую оборону, расставить людей наиболее выгодно для отражения контратак.

Они начались с рассветом. Над плацдармом завыли фашистские штурмовики, поливая огнем узкую полоску земли. Загрохотали разрывы снарядов, мин. За огневым валом шли фашистские танки с пехотой. Шурухинцы стоят насмерть. Они отбивают первую контратаку. За ней следует вторая, третья, четвертая. К южной стороне плацдарма прорывается фашистский танк. Он утюжит окопы, не дает поднять солдатам головы. Создалось критическое положение. К танку метнулась задымленная фигура воина. Взрыв потряс воздух, и танк загорелся. Но гитлеровцы успели приблизиться к окопам. Они шли под прикрытием огня своей артиллерии, танков. В траншеях замешательство. Страх опасности подполз к сердцам воинов. Еще мгновение — и все попятятся назад. Смолк пулемет: убит пулеметчик Васильев. Реже автоматные очереди. До гитлеровцев

с полсотни шагов. Медлить нельзя. Шурухин легко вскакивает на бруствер и бросается вперед:

— Коммунисты, за мной! — далеко разносится его звонкий голос. Странное дело: среди солдат был десяток коммунистов, а поднялась вся сотня. Яростным шквалом налетели шурухинцы на фашистов, смяли их. Где пулей, а где и ножом крушили врага в рукопашной схватке.

После атаки Шурухин сидел в окопе и перевязывал царапину на руке. Он полушутя, полусерьезно укорял воинов:

— Устав службы забыли… Замешкались и чуть не погибли... Солдатам неудобно перед комполка, они стыдятся минутной слабости и прячут смущение за шуткой:

— И товарищ командир устав нарушил: вам не положено ходить в атаку, а пошли...

Шурухин улыбнулся.

— Признаюсь, что нарушил. Но... всякое бывает, — многозначительно посмотрел он на уставших, израненных, таких родных и близких ему людей.

— И у солдата, товарищ комполка, так... Всякое бывает.

В этом слышалось и признание вины и клятва, что «всякое» больше не повторится. Шурухин понимает это и уже по-командирски строго говорит:

— Не будем нарушать устав?

— Не будем, товарищ комполка!.. — слышится в ответ.

Подразделение за пять суток отбило до 40 контратак противника. И никто не дрогнул. Иной раз Шурухину казалось, что огонь все смешал и землю поднял дыбом к небу. Но стоило фашистам подняться в атаку, как оживала рыжая, опаленная огнем, политая кровью днепровская земля.

Об этих героических днях битвы на плацдарме командир 42-й гвардейской краснознаменной дивизии генерал-майор Бобров в своем представлении к награде П. И. Шурухина писал так:

«При форсировании реки Днепр полк с задачей справился хорошо, сохранил материальную часть и понес незначительные потери. Вклинившись в оборону противника на правом берегу реки Днепр, полк товарища Шурухина в течение пяти суток отбивал яростные атаки гитлеровцев. Они в течение дня по шесть — восемь раз контратаковали наши части. Но благодаря умело построенной обороне и правильному расположению боевых порядков все атаки противника были отбиты. В тяжелые моменты боя товарищ Шурухин находится в боевых порядках. Огнем артиллерии и пехоты полк Шурухина за эти дни уничтожил [618] четыре тяжелых и два средних танка, 32 станковых пулемета и свыше полутора тысяч фашистских солдат и офицеров».

Все дальше на запад продвигались наши войска. Полк Героя Советского Союза Павла Ивановича Шурухина неделями не выходил из боя. Лобастый, с упрямым подбородком, Павел Иванович, сжав полные губы, склонился над новой картой, которую положил перед ним начальник штаба.

— Серьезный участочек... — произнес штабист — усталый, невыспавшийся, с покрасневшими веками человек. Он постоял немного и вышел из блиндажа, оставив командира наедине со своими мыслями.

В эту фронтовую ночь Павел Иванович изучал карту местности, по которой ему приказано вести свой полк.

Карпатские горы образуют вместе со своим продолжением — Трансильванскими Альпами — громадную дугу, выпуклую к северо-востоку. О Карпатах Шурухин слышал еще в детстве. Старый солдат, сосед Карпо Емельяныч, усадит, бывало, на колени любознательного мальчонку и ведет неторопливый рассказ о Карпатах, коварных пропастях, узких ущельях, о колючих кустарниках да густых лесах. «Все преодолевал русский. Все! — говорил Карпо Емельяныч. — И горы, и смерть. Может, тебе, сынок, когда придется побывать у Дуклинского перевала либо у Стрый-Мункача. Поклонись! По этим скалам кости русских солдат лежат. Не дрогнули они. Не посрамили воинской чести».

Вглядывается Павел Иванович в зеленое с коричневыми пятнами высот полотнище карты и видит крутые горы, глубокие пропасти, бурные потоки, узкие тропинки и вспоминает рассказы старого солдата Карпа Емельяныча. Местность труднопроходима для техники. На ней не проведешь с ходу широкого маневра. Все привязано к дорогам. А они перекрыты бетоном и огнем. «Да, — рассуждает Шурухин, — придется штурмовать группами, находить пути в обход, бить с тыла. Воевать ночью и вечером».

Командир полка разъясняет предстоящую задачу. Он уточняет, кто из солдат и офицеров знаком с горами. Ставит их во главе штурмовых групп. Полк с боями продвигается все ближе к перевалам. А у высоты «379,2» натыкается на сильные укрепления и останавливается.

Немудрящая это высота на первый взгляд. Но она прикрывает важную дорогу, которая проходит юго-западнее деревни Боанань. На высотке 15 дотов и дзотов. Они врыты в землю. Сразу их не заметишь. А стоит подняться в атаку, как свинцовые струи, вырываясь из-под скал, косят воинов. Павел Иванович с вечера посылает штурмовые группы в обход. Он перегруппировывает огневые средства, нацеливает их на обнаруженные амбразуры. По сигналу разгорается ночной штурм. Укрепления атакуются с тыла и в лоб. К рассвету все кончено: гарнизон частью уничтожен, частью пленен.

И никто не ожидал, что в час штурма в тыл нашим воинам ударит притаившийся пулемет врага. Солдаты залегли. Шурухин вовремя направил огонь артиллерии по языкам пламени. Пулемет был подавлен. А командир полка уже среди штурмующих. Громко звучит его спокойный веселый голос:

— Я с вами, мои друзья! Вперед, сыны России!

Разорвавшаяся мина заглушила слова. Но батальоны уже шли в атаку, штурмовали высоту.

Месяц полк Шурухина не выходит из боя. Выполняя приказ командования, Шурухин искусно маневрирует, обходит узлы сопротивления и выходит к границам Венгрии. Поступает донесение:

— Впереди укрепленная высота «1510». Ее не миновать. Подошли незаметно. Какой будет приказ?

Это был один из бастионов оборонительной полосы в системе пограничного укрепленного района. Шурухин принимает смелое решение: немедленно штурмовать ключевую позицию. Штурмовые группы, поддержанные всем полком, захватывают высоту. В одном из дотов нашли донесение, которое фашисты не успели отправить. В нем говорилось: «В районе укрепленной полосы замечены русские разведчики».

— Внезапность, смелость, решительность — это половина успеха, — говорил Шурухин на совещании офицеров после взятия высоты. — Но не только это решает бой, — предупреждал он и доставал свою тетрадочку. Читал запись, сделанную в часы боев за плацдарм на Днепре: «Бой есть не только состязание с противником в знаниях, в опыте, в воинском умении, но и состязание в силе воли, в силе упорства».

Старые офицеры согласны с командиром полка. Они понимают и знают по собственному опыту, что такое сила волн, сила упорства, сила сознания солдата. Но молодежь, которая пришла в полк недавно, принимает слова Шурухина как отвлеченный теоретический вывод...

А вот бой за высоту «955» показал и им, насколько важно учитывать «силу воли, силу упорства, силу сознания солдата». Высота прикрывала село Ристолица, мимо которого проходила шоссейная дорога. По ней противник подвозил боеприпасы, [620] пополнение, маневрировал резервами. Если захватить Ристолицу, то части дивизии выйдут в тылы противника.

Дерзким штурмом полк ворвался в первую линию траншей на высоте и удержал их. Но дальше за два дня не продвинулись ни на шаг. Что делать? Противник опытный, упорный. Все это учитывает Шурухин, но он знает и другое: настроение у фашистов плохое, лишь страх расстрела держит их в окопах.

Офицеры, с которыми Шурухин совещается перед тем как принять решение, склонны перегруппировать силы, а потом атаковать высоту. Павел Иванович отклоняет это предложение. Он подтягивает огневые средства, лично руководит штурмовыми группами. Противник, решивший, что русские займутся перегруппировкой сил, застигнут врасплох.

На чем основывалась уверенность Шурухина? На глубоком знании противника, его психологии, морального состояния. На точном расчете. На широком маневре огнем и силами. На уверенности в своих солдатах.

— Противник был опытным. Посмотрите его систему огня. Умелый враг. А мы его опрокинули. Почему? У нас крепче сила воли, крепче упорство, выше моральное состояние солдат... — учил на этом примере командир своих помощников.

43 дня вел полк бои в горах. Полк с боями прошел 250 километров. И, оглядываясь на оставшиеся позади горы, Павел Иванович Шурухин говорил, словно мог его услышать старый солдат: «Не посрамили и мы, Карпо Емельяныч, воинской славы отцов и дедов наших. Приумножили ее в боях за Родину».

Воин без страха и упрека, человек высокой дисциплины, железной воли, опытный офицер — таким знали Павла Ивановича Шурухина однополчане. Они радостно встретили весть о награждении командира своего полка второй «Золотой Звездой» Героя Советского Союза. Он ушел от нас молодым, в расцвете творческих сил. В одной из его записей есть такая фраза: «Достоинство офицера прежде всего заключается в его преданности пароду». Таким он и был — скромный советский офицер Павел Иванович Шурухин.

По дорогам войны

ШУТОВ СТЕПАН ФЕДОРОВИЧ

Степан Федорович Шутов родился в 1902 году в поселке Глуша Глусского района Могилевской области Белорусской ССР в семье крестьянина-батрака. По национальности белорус. Член КПСС с 1924 года. В Советской Армии

с 1924 года. В 1927 году окончил Объединенную военную школу имени ВЦИК, в 1930 году — Военно-политические курсы, в 1932 году — Ленинградские бронетанковые курсы усовершенствования и в 1937 году — академические курсы усовершенствования при Военной академии механизации и моторизации. До войны командовал танковой ротой, батальоном. С первых дней Великой Отечественной войны С. Ф. Шутов — на Западном фронте. Он защищал подступы к Москве осенью 1941 года, затем воевал на Волховском, Воронежском, 2-м Украинском и других фронтах, командовал танковым батальоном, бригадой, затем был заместителем командира мехкорпуса.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года С. Ф. Шутову было присвоено звание Героя Советского Союза.

13 сентября 1944 года он удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями.

С сентября 1945 года полковник Степан Федорович Шутов находился в отставке. В 1963 году он после тяжелой болезни скончался.

— Вот вам личные дела, Андрей Григорьевич, выбирайте для 20-й бригады командира. Все хлопцы хорошие.

С такими словами командующий бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта генерал А. Д. Штевнев положил на стол перед командиром 5-го гвардейского танкового корпуса несколько нетолстых папок.

Уже немало повоевавший генерал-танкист А. Г. Кравченко просматривал каждое дело по нескольку раз. И наконец, остановившись на одном из них, сказал:

— Давайте мне полковника Шутова, он старый мой знакомый. Под Москвой в сорок первом по соседству воевали. Надеюсь, бригаду Степан Федорович освоит быстро, а то ведь скоро в бой.

Командиру корпуса хотелось сразу встретиться и поговорить с новым комбригом, но он торопился к командующему фронтом генералу Ватутину и отложил встречу на более поздний срок. Через несколько дней полковник Шутов прибыл представляться командиру корпуса.

— Садись, Степан Федорович, — предложил генерал Кравченко, — вот и снова встретились, воевать, значит, будем вместе. Здоровьице-то как?

— Отличное, товарищ генерал, — ответил Шутов, — очень рад, что под вашим началом теперь придется воевать. Жду ваших указаний.

— Добре, — сказал Кравченко и повел речь о 20-й бригаде, в которую Шутов назначен командиром.

— ...Имей в виду, Степан Федорович, она у нас гордость всего корпуса, первой замыкала кольцо окружения вокруг [623] немцев на Волге. Да и в боях под Воронежем хлопцы дрались храбрейте, — заключил Андрей Григорьевич.

— Да, с боевыми делами бригады я уже познакомился. Дела у нее славные, — подтвердил Шутов.

— Видно, скоро и здесь наступят горячие дни, — продолжал Кравченко и неожиданно спросил: — Да, кстати, о «тиграх» что-нибудь слыхал?

— Слышать приходилось, но, честно говоря, видеть этих «зверей» не видел, — ответил Шутов.

— Такая возможность скоро, наверное, представится, — заметил Кравченко. — Только я рекомендовал бы самому заранее с ними познакомиться лично и хорошенько познакомить экипажи. А то ведь слухи всякие ходят; находятся чудаки, которые утверждают, что наша «тридцатьчетверка» вроде не берет фашистского «тигра». Опыт показывает, что наш экипаж, хорошо владеющий оружием, свободно разделывается с ним. Одним словом, надо, чтобы люди знали уязвимые места «тигров» и били по ним.

С этого дня самым главным в деятельности нового командира 20-й гвардейской бригады стала личная учеба и подготовка экипажей к предстоящим боям. Командир учил своих танкистов стойко обороняться и стремительно наступать, проявлять хитрость и находчивость в борьбе с новыми фашистскими танками.

Начала вражеского наступления долго ждать не пришлось. Гитлеровцы всю весну 1943 года выбирали момент, чтобы предпринять реванш за поражение на Волге. На рассвете 5 июля 1943 года они предприняли наступление на курском выступе, избрав направлением удара небольшой, но важный в оперативном отношении город Обоянь. Броневым тараном противник хотел смять оборону советских войск и достичь намеченной цели: окружить советские войска, находившиеся в выступе западнее Курска.

Уже на второй день ожесточенных оборонительных боев советских войск в действие был введен 5-й гвардейский танковый корпус.

5 августа столица Родины Москва салютовала нашим войскам, овладевшим городами Орел и Белгород. Танкисты 5-го гвардейского корпуса теперь в общем потоке советских войск устремились на запад, к Днепру, а там и к столице Украины Киеву. Головной в корпусе двигалась 20-я бригада полковника Шутова. Это ему, танкистам его бригады генерал Кравченко поручал выполнять самые сложные и трудные боевые задания. [624]

Враг отступал, но свирепо огрызался, и гвардейцам-танкистам приходилось не только стремительно атаковывать и преследовать противника, но и действовать из засад, уничтожать его группами, расстреливать контратакующие танки противника в упор.

В конце сентября 5-й гвардейский танковый корпус уже находился северо-восточнее Киева в районе станции Бровары. Здесь он был временно остановлен для пополнения людьми и боевой техникой.

Советские войска уже подходили к Днепру и форсировали его. В 20-й бригаде всех волновал вопрос: скоро ли будем наступать на Киев? Полковника Шутова не покидало желание одним из первых ворваться на знакомые улицы близкого сердцу Киева. Не раз на эту тему он исподволь пытался затеять разговор с Андреем Григорьевичем Кравченко. Генерал мечтательно улыбался и говорил:

— Не торопись, Степан Федорович, вот накопим сил и рванем вперед. Наше еще все впереди. Командование фронтом в решающий момент о нас не забудет, не беспокойся, готовь людей лучше.

И вскоре командир корпуса сам приехал в бригаду, по-хозяйски осмотрел все танки, побеседовал с экипажами, а потом уселся с командиром бригады на лавочку под столетним дубом и повел разговор о том, что еще надо доделать. Потом совершенно неожиданно сообщил о том, что вот-вот последует приказ фронта о совершении марша.

— А где примерно будем действовать, товарищ генерал, если не секрет? — спросил полковник у Кравченко.

Генерал одобрительно ответил:

— Вопрос законный. Мы, танкисты, должны заранее знать направления наших действий. Вероятнее всего, товарищ Шутов, мы в ближайшие дни будем вызволять столицу Украины, родной Киев.

— Это было бы очень здорово, товарищ генерал! — вырвалось у Шутова.

Его спокойное, волевое лицо озарилось радостью. Генерал это увидел и с присущим ему тактом заметил:

— Вы же, насколько я знаю, служили до войны в Киеве. Хорошо знаете город?

— Да, служил, товарищ генерал. С Киевом меня не только это связывает, семья у меня там осталась — жена, два сына...

Генерал дружески пожал ему руку и пожелал доброго боевого пути и личного счастья. [625]

Проводив генерала, полковник Шутов глубоко задумался. Сколько воспоминаний будил Киев в сердце Степана Федоровича! Здесь он начинал свою службу танкиста. В этом городе он мужал, становился настоящим, зрелым командиром. Страшно верить: по Киеву ходят и ездят фашисты. Народ стонет и истекает кровью под их игом. Семья, друзья, знакомые киевляне — что с ними? И оттого, что он был теперь почти рядом с Киевом, сердце еще сильнее сжималось от беспокойства за близких. Хотелось скорее в бой, скорее узнать правду, пусть даже горькую.

...В ночь со 2 на 3 октября 5-й гвардейский корпус получил задачу вечером 4 октября переправиться через Десну и сосредоточиться в районе деревни Новоселки, а затем переправиться через Днепр и во взаимодействии с частями 38-й армии наступать в обход Киева, на запад и юго-запад.

На коротком совещании командиров бригад, состоявшемся на рассвете 3 октября, генерал Кравченко подчеркнул, что от танкистов потребуется большая выдержка и выносливость, а от командиров — высокие организаторские способности. Впереди две большие реки, а переправочных средств никаких нет и в ближайшее время не предвидится. Расчет был на смекалку, самоотверженность и находчивость танкистов. И очень скоро он оправдался.

У танкистов родилась очень рискованная идея — преодолеть Десну танками вброд.

Но как это сделать? Вскоре нашлись смельчаки — механики-водители, командиры танков. Все сошлись на одном: промерить глубину реки и отыскать наиболее мелкие места. Комсомольцы Иван Горбунов и Семен Кривенко спустились в ледяную воду и поплыли к западному берегу, то и дело опускаясь на дно, чтобы прощупать ногами твердую опору. На помощь танкистам пришли местные жители-рыбаки. Не прошло и часа, как брод был провешен. Его маршрут извивался змеей, длина достигала 300 метров, а глубина в отдельных местах — двух метров. Это значительно превышало возможности танков по преодолению водных преград вброд. Командирам и механикам-водителям танков предстояло проявить большую смелость, находчивость, выдержку, взаимную выручку. Особенно трудна была задача командиров бригад. На них лежала ответственность за своевременность выполнения приказа, а также за сохранность жизни экипажей.

Полковник Шутов в эти сутки находился на самом ответственном участке. Он руководил разведкой и работами на марш-

руте. Появлялся он и там, где танкисты готовили боевые машины к необычному переходу через большую водную преграду.

В самый разгар переправы в бригаду полковника Шутова приехал командующий 38-й армией генерал Н. Е. Чибисов. Увидев, как старательно работают танкисты, пренебрегая опасностью простудиться в ледяной воде, генерал не мог удержаться от похвал, благодарности за большой и смелый труд. Командующий армией подозвал к себе генерала Кравченко, находившегося тут же неподалеку.

— Андрей Григорьевич, и что за народ ваши танкисты! — восхищался он. — За свою многолетнюю службу я видел немало солдатской храбрости, но такое вижу в первый раз. Люди часами не выходят из воды. А как рискуют жизнью механики-водители, перегоняя танки на противоположный берег!

В течение суток более 70 советских танков прошли через широкую и довольно глубокую реку без всякого моста и паромов. Это было подлинное новаторство.

В ту же ночь, после завершения переправы через Десну, танкисты 5-го гвардейского корпуса устремились к Днепру. К тому времени на западном его берегу был уже небольшой плацдарм, захваченный в конце сентября войсками 38-й армии. На плацдарме шли ожесточенные бои. Советским пехотинцам приходилось очень трудно. Враг контратаковал их танками. А у наших подразделений танков не было, да и артиллерии было совсем мало. Танки на правом берегу Днепра были очень нужны для удержания и расширения плацдарма.

И снова встал вопрос: как их туда переправлять? Никаких инженерных средств для этого не было. Решили перевозить танки на подручных переправочных средствах. На помощь снова пришли местные жители. Они подсказали выход из создавшегося положения: предложили извлечь со дна реки брошенные гитлеровцами баржи. Под непрерывной бомбежкой и артиллерийским обстрелом саперы, танкисты и рыбаки-колхозники подняли со дна реки несколько барж, затопленных фашистами при отходе за Днепр, и быстро приспособили их под паромы для переправы.

Танкисты бригады полковника Шутова переправлялись первыми. Полковник Шутов был в хорошо знакомых ему местах. Здесь он в былые годы проводил не один лагерный сезон, не раз учил своих танкистов умению вести бой в пересеченной лесистой местности. Теперь враг был рядом. Гитлеровцы давали о себе знать каждую секунду то разрывом артиллерийского [627] снаряда, то сотрясающим землю грохотом авиационной бомбы, то близкой пулеметной очередью. По ночам боевое охранение противника беспрерывно освещало свои позиции огнем сотен ракет. Враг опасался проникновения наших разведчиков через передний край или внезапной ночной атаки.

Вскоре весь корпус генерала Кравченко сосредоточился на Лютежском плацдарме. Генерал оценивал обстановку. За это короткое, но нелегкое время он хорошо узнал полковника Шутова, убедился, что не ошибся в своем выборе. В новом командире сочетались отличное знание танкового дела, храбрость, организаторский талант. В ожесточенных боях за удержание и дальнейшее расширение Лютежского плацдарма командир корпуса посылал бригаду на самые ответственные направления. Большой опыт ведения боев танками и пехотой в лесистой местности, накопленный полковником Шутовым на Западном фронте, а затем под Ленинградом, в районе Синявинских высот, очень пригодился ему в боях под Киевом.

В середине октября 20-я танковая бригада получила задачу в составе корпуса наступать северо-западнее Киева. Танкисты должны были ударом в обход Киева перерезать шоссе, идущее из Киева на Житомир. Направляющей шла бригада полковника Шутова. Он вел своих танкистов по лесным тропам, там, где гитлеровцы и не ждали появления советских танков. Противник был застигнут врасплох и бежал, бросая технику, орудия, боеприпасы. С ходу были захвачены мосты через реку Ирпень и перерезана железная дорога Киев — Коростень. А через сутки полковник Шутов уже докладывал командиру корпуса о том, что его танкисты держат под огнем своих пушек шоссе Киев — Житомир.

Однако вскоре противник большими силами обрушился на Лютёжский плацдарм с северо-запада. Стрелковые дивизии 38-й армии не могли с ним справиться, потребовалась немедленная помощь танкистов. Последовал приказ: вернуть танковые бригады 5-го гвардейского корпуса в исходное положение на плацдарм. С болью в сердце отдавал это распоряжение о возвращении бригад генерал Кравченко. Шутов неоднократно запрашивал генерала по радио: «Не ошибка ли это, ведь наступление развивается очень успешно». Но нет, это не было ошибкой!

Отвод танков назад был действительно крайне невыгоден. Противник, заметив движение советских танков на северо-восток, сосредоточил по переправам на реке Ирпень мощные бомбовые удары своей авиации. И снова танкистам пришлось идти [628] на хитрость. Создав несколько ложных пунктов переправ на реке Ирпень, они ускользнули от авиации противника. Возвращение танков на плацдарм и их контратаки по вражеским войскам стабилизировали положение. Началась усиленная подготовка войск к наступлению на Киев непосредственно с севера, через густые лесные массивы.

Этот путь был короче, но и труднее: местность изобиловала балками с лесами и кустарником. В этих условиях танки могли успешно действовать только в самой непосредственной близости со своей пехотой. Иначе их могли уничтожить танки противника, хорошо замаскированные в лесу.

Сроки подготовки наступления на Киев были очень короткими. Танкисты 5-го гвардейского корпуса вместе с пехотой частей 38-й армии заняли исходное положение для наступления в первом эшелоне. На решающее направление генерал Кравченко снова поставил бригаду Шутова.

— Вам, Степан Федорович, и книги в руки. Вы тут, можно сказать, местный житель, — полушутя, по-дружески говорил командир корпуса. — На вас возлагаю большие надежды.

Полковник Шутов ответил коротко:

— Товарищ генерал, доверие оправдаем.

Наступление советских войск на Киев началось рано утром 3 ноября. После мощной артиллерийской подготовки танки вместе с пехотой и артиллерией стремительно рванулись вперед. Противник оказывал упорное сопротивление.

Полковник Шутов шел в боевых порядках своей бригады. Он появлялся то в одном, то в другом батальоне, выводя их на нужные направления по лесным тропам. Бои в лесной чаще не приостанавливались ни на одну минуту. К утру 4 ноября танкисты Шутова уже прошли лес в районе дачного пригорода Киева — Пуща Водица. Правее начали движение части танковой армии генерала Рыбалко. Это окрыляло и танкистов Шутова. Они теперь видели, что сил у нас много и враг сопротивляться долго не сможет.

Полковник Шутов жил только одним желанием: скорее в Киев, Что с семьей? Живы ли ребята, если их нет в городе, то где искать их?

Степан Федорович торопил танкистов.

Ночь с 4 на 5 ноября была решающей в боях за Киев. Танкисты получили команду идти в атаку на оборону противника с зажженными фарами. Гитлеровцы были ошеломлены неожиданным появлением перед их окопами большой массы ярких вздрагивающих огней. По мере приближения к окопам танки [629] усиливали стрельбу из пушек и пулеметов. Автоматчики, двигавшиеся вплотную за танками, группировали пленных. Полковник Шутов направлял их на командный пункт генерала Кравченко. Наши солдаты в полутьме говорили:

— Не тот стал фашист, обмяк, укатали мы его.

В ночь с 5 на 6 ноября танкисты полковника Шутова вели бои уже на улицах Киева. Дом за домом, квартал за кварталом переходили в их руки. К часу ночи 6 ноября они сражались уже на подступах к центру города. Вот он, Крещатик. Кругом развалины, гарь, паутина порванных проводов.

К утру город был очищен от врага. Это был хороший подарок советских воинов Родине в канун праздника Великого Октября. Степан Шутов был в родном для него городе.

Воспользовавшись небольшой передышкой в боях, полковник Шутов попытался найти семью по старому адресу. Но там никого не оказалось. Соседи сообщили, что жена, скрываясь от фашистов, ушла с детьми куда-то в деревню... Оставив соседям номер своей полевой почты, он вернулся в бригаду. Танкисты продолжали преследовать противника. Мысли о семье не оставляли Степана Федоровича. И когда генерал Кравченко распорядился вывести 20-ю бригаду на сутки в резерв, чтобы заправить и осмотреть танки, полковник попросил у него разрешения снова наведаться в Киев. На этот раз ему удалось встретить жену и маленького сына. Радость их была омрачена тем, что, возвращаясь назад из деревни, жена потеряла Володю, старшего сына.

И радостным, и огорченным вернулся в бригаду полковник Шутов. Бригада снова пошла в бой. Навстречу танкистам, устремившимся на юг от Киева, двигался поток освобожденных из фашистского плена женщин, стариков, детей. Степан Федорович внимательно всматривался в толпы людей, надеясь на счастливый случай...

Только что закончился горячий бой за очередной населенный пункт. Танкисты стремительной атакой подавили вражескую артиллерию и минометы на огневых позициях, захватили в плен не успевших удрать гитлеровцев. Несколько наших танков остановились в центре села. Из погребов и подвалов выбегали жители, обнимали и целовали советских воинов.

Вперед, вплотную к танкам пробились мальчишки. Степан Федорович беседовал в сторонке со стариками и временами поглядывал на кучку ребят. Вдруг совсем рядом он услышал:

— Папа! Папочка!

К нему, радостно сияя глазами, перепачканный, бежал сын. [630]

— Володя! Сынку!

Степан Федорович не сдержал слез. Толпа, изумленная, расступилась. Многие тоже плакали.

Но и эта встреча была короткой. С трудом удалось уговорить сына вернуться домой.

Жаркие бои кипели на Правобережной Украине зимой 1944 года. Фашистские генералы, провозглашавшие на весь мир, что они создали неприступный оборонительный вал на Днепре, хотели вернуть Киев обратно.

Вражеские войска предпринимали многочисленные контратаки то из района Белой Церкви, то из-под Житомира. В этих боях танковый корпус генерала Кравченко перебрасывали с одного участка 1-го Украинского фронта на другой.

Танкисты бригады полковника Шутова по-прежнему умело и мужественно продолжали бить врага.

В один из февральских дней, когда после завершения разгрома окруженной группировки фашистских войск под Корсунь-Шевченковским бригада стояла на отдыхе, Степана Федоровича срочно вызвали в штаб 6-й танковой армии. Здесь он узнал, что его приглашает к себе генерал Кравченко для вручения награды.

Степан Федорович вошел в дом, где размещался командарм. Генерал поднялся из-за стола, вышел навстречу полковнику, по-братски обнял его и сказал:

— С первой «Золотой Звездой» поздравляю тебя, Степан Федорович! Родина отблагодарила тебя за Днепр и Киев. Полковник несколько растерялся:

— Спасибо, товарищ генерал...

Потом, собравшись с мыслями, в шутку спросил:

— Только как это понимать, товарищ генерал, с первой? Вы что, собираетесь меня поздравить и со второй?

— Это от вас зависит, — отшутился генерал.

...Впереди был еще большой боевой путь. Предстояло завершить освобождение Украины. Прихода Советской Армии ждали порабощенные народы Восточной Европы. Созданная накануне Корсунь-Шевченковской операции 6-я танковая армия отлично выполнила не одну боевую задачу. Теперь она готовилась к новому наступлению на юг от Киева.

Новая операция была рассчитана на большую глубину. Предстояло форсировать три реки — Южный Буг, Днестр и Прут.

Весеннее наступление 1944 года на Правобережной Украине протекало в тяжелых условиях распутицы, по бездорожью. II на этот раз танкисты полковника Шутова показали хорошую

выучку, выносливость и сноровку. Преследуя отходящие части противника в направлении Умань — Могилев-Подольский — Бельцы — Яссы, они одними из первых вышли на реку Прут. С выходом советских войск на подступы к Яссам развернулись упорные затяжные бои на румынской земле. 5-й гвардейский корпус в этих боях непосредственного участия не принимал. Он пополнялся танками и. личным составом, готовился к новому наступлению.

Приходило новое пополнение и в 20-ю гвардейскую бригаду. С. Ф. Шутов много сил отдавал обучению молодых танкистов, подготовке подразделений к действиям в горнолесистой местности.

Настойчиво учился и сам командир бригады. Особенно запомнилось учение, проводившееся генералом Кравченко в начале июня 1944 года по вероятному плану предстоявшей Ясско-Кишиневской операции.

Командарм требовал от командиров бригад принятия смелых решений, умения действовать в отрыве от своей пехоты.

Полковнику Шутову во время этого учения надо было действовать на правом фланге танковой армии и «овладевать» нефтяным районом Румынии Плоешти.

Командарм не говорил определенно, будет ли операция проводиться именно так. Но при подведении итогов занятия намекнул полковнику Шутову:

— Степан Федорович, ваше направление очень ответственное. Противник будет за него крепко драться...

Ясско-Кишиневская операция началась ранним утром 20 августа 1944 года. Атаке войск первого эшелона предшествовала мощная артиллерийская и авиационная подготовка. Бригада полковника Шутова, как и другие бригады двух корпусов 6-й танковой армии, стояла в это время в исходном положении, готовая войти в прорыв в составе подвижной группы. Экипажи сидели в боевых машинах, ожидая сигнала.

В полдень 20 августа раздался сигнал для танкистов 6-й танковой армии. Танки вытянулись в мощные колонны и двинулись вперед. К 4 — 5 часам вечера лавина советских танков по нескольким маршрутам неудержимо катилась на юг, обтекая город Яссы с запада.

Уже первый день операции принес танкистам крупный успех.

Полковник Шутов, шедший со своей бригадой на правом фланге танковой армии, непрерывно подбадривал танкистов. Он хотел, чтобы они засветло переправились через реку Бахлуй, [632] а ночью с ходу взобрались на хребет Маре, лежащий за ее долиной.

Утром 21 августа танкисты 20-й бригады преодолели занятый противником хребет Маре и ворвались в район Попешты — Скобилицы.

За два дня было пройдено более 100 километров. Это способствовало охвату ясско-кишиневской группировки войск противника с юго-запада.

К концу дня 27 августа танкисты, преследуя отходящего противника, с ходу прорвали его оборону в районе «Фокшанских ворот». 30 августа танкисты бригады полковника Шутова совместно с танкистами других бригад 5-го гвардейского танкового корпуса после упорных боев заняли Плоешти, лишив гитлеровскую Германию не только важного оперативно-стратегического пункта, но и одного из основных источников топлива для танков и авиации.

Теперь путь танкистов 6-й танковой армии лежал на Бухарест, а затем на запад, в Трансильванские Альпы, и далее в Венгрию. В первых числах сентября 1944 года они отправились в этот большой поход. Во время боев в Трансильвании до Степана Федоровича Шутова дошла новая радостная весть: его наградили второй медалью «Золотая Звезда». Старшие командиры и боевые товарищи горячо поздравляли Степана Федоровича Шутова с высокой наградой, желали новых успехов, отменного здоровья.

Генерал Кравченко и на этот раз, поздравляя Степана Федоровича с наградой, пожелал, чтобы она была не последней.

Вскоре после этой встречи с командующим армией в бригаду пришел приказ о назначении полковника Шутова на должность заместителя командира 9-го гвардейского механизированного корпуса той же 6-й гвардейской танковой армии. Степан Федорович в ходе боев вступил в новую должность.

Части корпуса вели ожесточенные бои в горах западнее города Турда, в Трансильванских Альпах.

Полковник Шутов прибыл на командный пункт генерала Волкова.

Скупой на слова генерал выслушал короткий доклад и произнес:

— Слышал о вас как о храбром офицере. Ну, а сейчас могу сказать одно: рад, что будем вместе воевать, работать...

Генерал тут же вызвал офицера оперативного отделения и приказал:

— Подробно ознакомьте полковника Шутова с обстановкой, [633] а с наступлением сумерек отправитесь с ним к подполковнику Михно, в танковую бригаду. Она у нас наступает на ключевом направлении. Там нужен наш зоркий глаз.

Через 10 минут полковник Шутов уже сидел, согнувшись над картой, в блиндаже оперативного отделения.

Масштабы работы и ответственность теперь еще более повысились. Но стиля руководства войсками на поле боя полковник Шутов не менял.

Танкисты, пехотинцы, артиллеристы и теперь видели его на самых боевых и ответственных участках. Он руководил ночным боем танков в горах, переправой колонн через быструю горную реку, организовывал атаку по взятию крупного населенного пункта.

В одном из ночных боев С. Ф. Шутов был ранен. Оказалась перебитой кость руки. Срочную операцию по ампутации руки делал румынский хирург-профессор.

После операции С. Ф. Шутова отправили в Москву. По пути самолет сделал остановку в Киеве. Здесь на аэродроме удалось повидаться с семьей. В Москве в госпиталь навестить Степана Федоровича пришел генерал Яков Николаевич Федоренко, прежний начальник и задушевный товарищ и друг. Вначале речь зашла о положении на фронте, потом друзья вспомнили первую встречу в Киеве, когда Яков Николаевич был заместителем командующего военным округом по бронетанковым войскам, а Степан Федорович находился у него в подчинении, служа в одной из частей в Киеве.

— С тех пор я хорошо запомнил твой упрямый белорусский характер, — сказал Федоренко. — Помнишь, ты написал рапорт, что хочешь идти воевать на финский фронт? Я вызвал тебя, говорю: «Садись, товарищ Шутов». Ты сел, смотришь на меня, молчишь. Говорю: «Ну, что там у тебя такое, выкладывай». А ты: «Я, мол, все сказал в рапорте», — и вскочил по всем правилам устава. И опять: «Ничего, кроме того, что написал, сказать не могу». Думаешь, я не понимал тогда твоего душевного состояния? Хорошо понимал. Это ты не понимал, что не только ты, но и все мы, тысячи командиров, хотели быть на фронте, драться за Родину. Расстались мы тогда добрыми друзьями, пожурил я только тебя за твой упрямый характер...

Лицо Шутова осветилось тихой улыбкой.

— Помню вашу резолюцию на рапорте красным карандашом: «Ждать, пока пошлют...» — сказал он и, посмотрев на генерала, подумал: «Постарел-то как за эти годы! Видно, нелегко приходится в новой должности». [634]

На прощание Федоренко крепко пожал Шутову руку и сказал:

— Добре ты повоевал, Степан Федорович, теперь восстанавливай свои богатырские силы. О делах не беспокойся, войну скоро закончим полной победой!

— Ничего, Яков Николаевич, ничего, у меня еще много сил, повоюем! — ответил Шутов. — Я и теперь в строю.

Федоренко еще раз пожал ему руку, посмотрел в глаза и сказал:

— За это я и люблю тебя, Степан Федорович, ты настоящий воин Страны Советов.

Да, таким Степан Федорович Шутов, труженик воины, отважный командир-танкист, был до последних дней своей жизни.

Часовые стоят на посту

ЯКУБОВСКИЙ ИВАН ИГНАТЬЕВИЧ

Иван Игнатьевич Якубовский родился в 1912 году в деревне Зайцеве Горецкого района Могилевской области в семье крестьянина. По национальности белорус. Член КПСС с 1937 года. Службу в Советской Армии начал с [635] с 1932 года. Участвовал в освобождении Западной Белоруссии и в боях на Карельском перешейке по время советско-финляндского конфликта. В годы Великой Отечественной войны И. И. Якубовский, продолжая службу в танковых войсках, командовал батальоном, полком, бригадой, был заместителем командира танкового корпуса. Участвовал в боях на многих фронтах.

Звание Героя Советского Союза И. И. Якубовскому присвоено 1.0 января 1944 года. 23 сентября этого же года он был удостоен второй медали «Золотая Звезда». Награжден также многими орденами и медалями Советского Союза и других государств, он герой Чехословацкой Социалистической Республики.

После войны И. И. Якубовский окончил военную Академию Генерального штаба, командовал дивизией, армией, был главнокомандующим Группы советских войск в Германии, командующим войсками Киевского военного округа. На XXII, XXIII и XXIV съездах избирался членом ЦК КПСС. Он — депутат Верховного Совета СССР шестого, седьмого, восьмого и девятого созывов; был депутатом Верховного Совета Российской Федерации второго, четвертого и пятого созывов.

В 1967 году И. И. Якубовскому присвоено звание Маршала Советского Союза. Он — первый заместитель министра обороны СССР и главнокомандующий Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского Договора.

За два года до первой мировой войны и за пять лет до Октябрьской революции в семье белорусского крестьянина Игната Леоновича Якубовского родился сын Иван. Ничем не примечательно было рождение еще одного, шестого ребенка в низенькой четырехстенной избе, самолично срубленной и покрытой соломой его отцом, бессменным пастухом села Зайцеве Горецкого уезда на Могилевщине.

Мать, Акулина Андреевна, скончалась в семнадцатом. Домашние заботы о большой крестьянской семье легли на плечи жены старшего сына, Никиты, Агафьи Захаровны, положившей немало бескорыстного труда для воспитания детей.

Если глянуть вперед, невозможно обойти молчанием двух братьев Якубовского — рядового Александра, погибшего в боях в сорок первом, и Кирилла, комиссара полка, павшего в сорок втором в боях под Ржевом. В 1944 году за связь с партизанами гитлеровцы расстреляли Агафью Захаровну вместе с двадцатилетней дочерью Аксиньей. Четыре трагические смерти только на одну семью простых белорусских крестьян!

Первый класс школы совпал для младшего сына семьи Якубовских с первым мирным годом после гражданской войны. Осенью в холстинной рубахе, в лаптях, с букварем мальчик отправляется в школу. 10 километров каждый день в один конец с краюхой ржаного хлеба, в любую погоду...

Семь классов закончены. Семья еле-еле перебивается с хлеба на квас. Отец поговаривает: «Не пора ли кончать, Ваня?»

В тридцатом село стало колхозным. В 17 лет комсомолец Иван Якубовский избирается секретарем кустовой ячейки Макарьевского сельсовета. [637] Не сразу становилась колхозная жизнь. Но год за годом она улучшалась. Молодежь потянулась к учебе. У большинства крестьян кожаных сапог не было. Обувка добывалась в лесу. Из лыка плели лапти, которые называли слипами. В такой обуви пришел в уездный город Горки Иван Якубовский и сдал документы в старейшую белорусскую сельскохозяйственную академию.

— Не удалось мне выучиться на агронома, и не потому, что я не мог бы сдать приемные испытания, — вспоминает маршал, — хорошо прошел я по физике и химии, и, возможно, все было бы по-другому, да подоспели другие дела. Жизнь была трудная. Пришлось пойти работать на кирпичный завод. Позже райком комсомола послал меня на учебу в Оршу, в педагогический техникум, и я готовился стать учителем. Прошло два года. Меня, в то время кандидата партии, вызвали в райком и сообщили волнующую весть о том, что посылают в армию, что есть решение об укреплении армейских рядов партийными командирскими кадрами. Прошел отборочную и медицинскую комиссии, а на мандатную поехал в Минск. Можете представить мое изумление, когда я неожиданно увидел за столом комиссии героя гражданской войны С. К. Тимошенко. Ну, думаю, если сам Тимошенко приехал, значит, важное дело. Приподнятое настроение сменилось сомнением — вдруг не подойду. Однако подошел. На комиссии мне сказали, что педтехникум придется оставить и пойти по дороге Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Якубовского зачисляют в Объединенную Белорусскую военную школу имени М. И. Калинина. Добросовестно, упорно овладевает он первоначальными знаниями военной профессии. Молодой курсант становится приметен даже внешне — у него прекрасная выправка, высокий рост, гибкое тело мускулисто и стройно. Его считают лучшим спортсменом.

Как выпускнику, с отличием окончившему школу, Якубовскому было предоставлено право выбора места службы. Место могло быть любым, а вот род войск он назвал артиллерию.

Молодой командир приезжает в 27-й артиллерийский полк, входивший в состав 27-й Омской Краснознаменной имени Итальянского пролетариата дивизии, дислоцированной в Витебске, которой командовал известный военачальник, кавалер четырех орденов Красного Знамени С. С. Вострецов, а затем К. П. Подлас. Руководство дивизии учитывает достоинства выпускника-отличника, изложенные в характеристике, и назначает [638] его командиром учебного взвода. У него в подчинении 35 человек. На вооружении — четыре 122-мм гаубицы. Командир дивизиона Кабатчиков дает отличный отзыв молодому комвзвода, отмечает прочные знания, требовательность и к самому себе, и к бойцам и его педагогическую жилку. Вскоре взвод выходит на первое место в полку и дивизии.

Якубовского направляют на Ленинградские Высшие Краснознаменные бронетанковые курсы усовершенствования командиров РККА.

За семь напряженных месяцев он овладевает мастерством вождения танка, искусством стрельбы и управления танковыми подразделениями.

В 23 года в 16-й легкотанковой бригаде Якубовский командует танковым взводом, а затем ротой учебно-танкового батальона. Отныне его страстью, его заботой, радостью и горем, его жилищем становится тесная коробка боевой машины. В дружном коллективе этой бригады он был принят в члены Коммунистической партии.

В тревожное время шло становление будущего маршала. Вооруженный конфликт с Финляндией. Жестокая зима, снегопады. Якубовский командует танковой ротой. Он расширяет свой командирский кругозор.

А потом пришел день 22 июня 1941 года. Иван Якубовский — командир танкового батальона, затем танкового полка 26-й танковой дивизии. Тяжелые бои за Минск, Могилев на Западном фронте. Он проявляет личную храбрость и инициативу. Позднее в должности командира полка и заместителя командира 121-й танковой бригады участвует в боях на Брянском и Южном фронтах. Защищает Москву.

Совершенствуются командирские качества И. И. Якубовского: разумная храбрость, военная хитрость, сноровка, способность быстро решать в сложной обстановке боевые задачи.

Весной 1942 года Иван Игнатьевич назначается командиром 91-й отдельной танковой бригады, которая начинает формироваться в марте. 20 июня направляется на Юго-Западный фронт. Там резко ухудшилось положение, и наши войска, утомленные боями, вынуждены были отходить.

Бригада перебрасывается в Волоконовку. Ей было приказано занять оборону и прикрывать 169-ю стрелковую дивизию 28-й армии, отходившую на восточный берег Оскола.

Обеспечивая отход стрелковых частей, бригада вела бой с открытыми флангами, так как соседей рядом не оказалось, что весьма усугубляло положение. На узком участке танкисты сдерживали [639] натиск гитлеровской дивизии, постоянно подвергаясь ударам вражеских бомбардировщиков.

1 июля противник провел мощную бомбежку с пикирования и под штормовым накатом артиллерийского огня осуществил комбинированную атаку пехоты и танков. Но вражеские машины наткнулись на минное поле, заложенное ночью мотострелками, повернули и подставили свои борта под прицельный огонь наших противотанковых пушек и бронебойщиков. Советские бойцы не дрогнули, подпустили машины врага поближе и с пользой применили свое оружие. Танки горели. Гитлеровцы вызвали авиацию и продолжали атаки.

Подоспело испытание твердости духа. Мужественно сражалась молодая бригада, не сделав ни шагу назад. Батареи дрались до последнего снаряда, мотострелки бросались в рукопашную. Были моменты, когда танки противника доходили до командного пункта.

Итог первого боя — кровью заполненный паспорт соединения. В последующие схватки с врагом бригада шла, окрыленная трудными первыми успехами, верившая в свои силы. Но все больше мужества требовалось для борьбы с захватчиками.

Скорбные вести доходили на клочках бумаги и по проводам полевой связи. К концу дня почти полностью погибли все боевые расчеты противотанковых пушек. Был убит командир батареи лейтенант Тимофей Михайлович Слабожанинов и почти все подчиненные ему командиры. Наполовину поредел мотострелково-пулеметный батальон. Пал смертью храбрых его комиссар политрук Владимир Петрович Царьков, тяжело ранен комбат майор Савва Павлович Каталкин.

Такой бой могли выдержать люди, скрепленные не только одной дисциплиной. Многие, впервые увидевшие лицом к лицу врага, бледневшие при первых бомбах, стали героями. Командир бригады проявлял сильную волю, хладнокровие, умение и опыт. Он доверял бойцам не меньше, чем они доверяли ему. Беспрекословно выполнялись все его команды. Все знали: комбриг вместе с ними, рядом командует, значит, верит в победу.

Дружба в первом бою скрепляет до гроба. Первые павшие твои товарищи — это то, что пронзительно остро хватает за сердце, и даже потом череда лот не притупляет чувство потери. Весь длинный июльский день бригада истекала кровью. И когда сгустились сумерки и вражеские атаки завяли, Якубовский принял решение переправиться на восточный берег Оскола и укрепиться на нем. [640]

Прикрывал отход основных сил бригады 345-й танковый батальон капитана Я. А. Хоменко. Майору Г. Н. Ильчуку со своим 344-м танковым батальоном и зенитками было приказано переправиться через Оскол и с восточного берега огнем помогать выходу ядра бригады.

Отход бригады по балке длиной в четыре километра прошел скрытно и, казалось, удачно, но... авангардные танки Ильчука не нашли моста, его уже взорвали. Надо было искать брод, а боевая разведка противника просочилась к переправе. Машины втягивались в заросли приречного лозняка. Противотанковая мина взорвалась под левым задним скатом автомобиля. Якубовский был контужен, получил первую помощь и всю ночь с 1 на 2 июля руководил переправой, пока батальон Хоменко дрался с противником, рвавшимся к реке. Бригада и арьергардный батальон Хоменко закончили переправу только на рассвете. Последним на лодке переплыл реку комбриг.

Волоконовский бой сплотил бригаду. 30 танков, 50 автомашин, полторы тысячи солдат оставил противник на поле брани всего за один день. Из необстрелянных бойцов выросли мужественные воины. Кое у кого, совсем молодых, засверкали белые нити в чупринах и резче очертились рты. И сам командир стал другим: исчезла округлость щек, углубились глаза. Таким его запомнили у Оскола.

Это были тяжелые сражения наших войск с врагом на дальних подступах к Сталинграду.

Началась величайшая битва в междуречье Волги и Дона, равной которой не знала мировая история. Напряженность вооруженной борьбы возрастала с каждым днем. Центром ее стал Сталинград. Сражаясь под девизом «За Волгой для нас земли нет!», советские войска отбили ожесточенный натиск врага и нанесли всесокрушающий ответный удар. Силами трех фронтов — Юго-Западного, Донского и Сталинградского 330-тысячная группировка Паулюса и Гота была окружена и разгромлена.

Достойный вклад в разгром фашистских захватчиков в битве у стен волжской твердыни внесла и 91-я отдельная танковая бригада, которая сражалась здесь более четырех месяцев. Боевая летопись бригады пополнилась именами многих ее славных питомцев. Сотни солдат, сержантов и офицеров были отмечены высокими правительственными наградами. Танкисты лейтенант А. Ф. Наумов, старшина П. М. Смирнов, младшие сержанты П. М. Нарицын и Н. А. Вялых, уничтожившие только за один день 21 января 1943 года 15 пулеметных гнезд, 5 землянок [641] с боеприпасами и до 120 солдат и офицеров противника и погибшие в подожженном танке, были удостоены за подвиг высокого звания Героя Советского Союза посмертно.

О самом комбриге командарм 65-й генерал П. И. Батов в книге «В походах и боях» отзывался так: «Иван Игнатьевич Якубовский... в те памятные дни был молодым офицером, очень скромным, он больше прислушивался к другим, чем говорил сам, и отличался исключительной исполнительностью. Подчиненные любили его за партийную прямоту. Свою грозную технику он знал отлично и вскоре приобрел на Донском фронте популярность...»

Весной 1943 года 91-я отдельная танковая бригада вошла в 3-ю гвардейскую танковую армию генерала П. С. Рыбалко, которая стяжала себе славу во многих операциях войны. А зарождалась эта слава в летнем наступлении на Курской дуге. Соединения 3-й гвардейской танковой армии сыграли большую роль в борьбе с противником на Орловском направлении. Они активно содействовали войскам Брянского и Центрального фронтов в разгроме мценской, кромской и орловской группировок врага. 91-я отдельная танковая бригада не раз получала ответственные боевые задачи и с честью их выполняла.

Курская битва переросла в грандиозное стратегическое наступление советских войск. Началось освобождение Левобережной Украины. Стремительный многосуточный марш своим ходом — и передовые соединения Рыбалко форсировали Днепр плечом к плечу с храбрецами общевойсковых армий.

Южнее Киева, против Великого Букрина, возник плацдарм. Войска сходились в яростных атаках. Гитлеровцы сжимали подкову опасного для них плацдарма, не щадя людей, не жалея металла.

Бригада Якубовского на плацдарме — частица большого и единого целого.

Генерал-фельдмаршал Манштейн познал советских танкистов и под Сталинградом, и на Курской дуге. Теперь они нацелились на Киев. Манштейн рассуждал так: советский Верховный не посылает танковую гвардию на второстепенные участки. Удар по Киеву будет отсюда, только отсюда! Манштейн перебрасывает к Великому Букрину свои главные силы: 24-й и 48-й танковые корпуса, пять пехотных дивизий, артиллерию, свежую танковую дивизию эсэсовцев «Райх».

Букринский плацдарм удерживается двумя армиями — 27-й под командованием С. Г. Трофименко и 40-й — Ф. Ф. Жмаченко, Танковая армия П. С. Рыбалко тайно от противника снимается [642] с плацдарма вместе с 7-м артиллерийским корпусом прорыва и устремляется к Лютежу, где намечено главное направление удара по киевской группировке. Противник не сумел разгадать гибкой стратегической мысли советского командования и по-прежнему бросал резервы к Букрину.

Лютеж! Отсюда решено нанести массированный удар с целью освобождения Киева и разгрома заднепровской группировки. Никогда не забыть Ивану-Игнатьевичу встречу с командующим фронтом генералом армии Н. Ф. Ватутиным на Десне в ночь на 29 октября в районе Свиноеды, где сосредоточилась не только 91-я отдельная танковая бригада, но и многие другие соединения .и части. Предстояла переправа через Десну и Днепр. Здесь должна быть строжайшая дисциплина.

— Я поручаю под вашу личную ответственность большой участок сосредоточения соединений, частей, боевой техники, — сказал Н. Ф. Ватутин. — Строжайшая маскировка, чтобы противник не сумел разведать район... — и, изучающе вглядевшись в молодого полковника, добавил: — Введите такую же дисциплину маскировки, какую ввели в своей бригаде, и этого вполне хватит. Нам удалось обмануть немцев, давайте доведем успех до конца.

Гитлеровцы не смогли проникнуть в тайну Н. Ф. Ватутина о броске на Лютеж. Ничто не просочилось к ним.

Вечером 2 ноября наши танки зашевелились. По заранее наведенным мостам армия переправилась через две реки. Танковая бригада И. И. Якубовского, открывшая ночной марш, спряталась в лесу южнее Лютежа.

Освобождение Киева, как известно, заняло всего трое суток, с 3 по 6 ноября. Это была блестящая операция, проведенная в стремительном темпе, неожиданная, массированная, не разгаданная противником, несмотря на крупное сосредоточение советских войск. 3-я гвардейская танковая армия решительными действиями перерезала пути отхода противнику на запад, создала угрозу его окружения в районе Киева. Танковые соединения стремительно развивали наступления на юг — на Васильков и Фастов.

Фастов — крупный железнодорожный узел, как бы центр коммуникационных нервов. Простого взгляда на карту достаточно, чтобы понять его значение.

...Рыбалко выдержал паузу, вглядываясь пытливо и мягко в лица вызванных им командиров, к которым питал доверие и любовь. [643]

— Надо взять Фастов, товарищи Панфилов и Якубовский. Нужно, — подчеркнул он. — И в срок. Наступать будет вся армия. 7-й корпус — на Васильков, 6-й корпус и 91-я отдельная — на Фастов! Якубовский — в первом эшелоне.

Рыбалко спросил Панфилова:

— Когда можете выступить?

— В восемь ноль-ноль!

— Якубовский?

— В восемь ноль-ноль! Подумав, командарм приказал:

— Выступите в шесть ноль-ноль! До Фастова около 70 километров, в пути всякое может случиться. Район слабо разведан...

И. И. Якубовский зарекомендовал себя беззаветно отважным и, кроме того, — что не менее важно — вдумчивым, инициативным и организованным офицером. Одиннадцатый год он принадлежал к боевому строю, выработал свой ритм поведения: чем опаснее обстановка, тем он спокойнее и увереннее. Не каждому так удается. У него сильная воля, но, требуя от подчиненных, он никогда не покушается на их личное достоинство. Он верит бойцам и офицерам и разумно бережет их, и ему отвечают суровой солдатской любовью.

К тому времени, а ведь шел уже третий год войны, у Якубовского сложился и свой индивидуальный «почерк»: за ним укрепилась слава мастера дерзких танковых рейдов.

В маневренной войне Якубовский смог развернуть свои недюжинные способности. Танковые соединения, которыми он командовал, не раз были использованы как сокрушительный стальной клин, рассекающий тыл противника, раздвигающий путь для последующих броневых валов танкового потока.

Передовой отряд устремляется на Фастов. «Юнкерсы» успели разнюхать след. Солнечный, безоблачный день при первом хрустком морозце — погода, надо сказать, никудышная для маскировки. Все больше «юнкерсов», гуще грозди бомб, которые летят мимо цели благодаря плотному огню подвижных зенитных средств колонны. Сломаны заслоны у рек Ирпень и Бобрицы, на рубеже Белгородки, Заборья и Кожуховки. Танки Якубовского рассекли вражескую оборону и с ходу расстреливают отступающие части.

В полдень бригада с марша жестко прочесала село Плесецкое и открыла прямой путь к Фастову. Погода круто изменилась. Шквалистый, студеный ветер нагнал тяжелые, низкие [644] тучи, хлынул дождь. Если раньше под траками хрустело, теперь кипело. Темп марша немного замедлился, и только к шести часам вечера, в темноте, авангардный батальон капитана Гусева достиг восточной окраины города и был встречен плотным огнем поставленных на прямую наводку зенитных орудий.

Лезть напролом бессмысленно.

Приказ был — взять Фастов! Оставалось решить — как? Якубовский направляет мотострелковый батальон майора Хадыр Гасан-оглы Мустафаева, танковый батальон капитана П. В. Луста, роту противотанковых ружей и самоходки для удара с тыла. А капитан Гусев со своим 345-м батальоном активно демонстрирует удар с фронта.

Предпраздничная фастовская ночь досталась нелегко. Полна тревог, неясностей, как бывает всегда в бою. А ведь в городе сосредоточена зенитная дивизия, которая в системе вражеской ПВО прикрывала подступы к Киеву, до полка пехоты с двумя десятками танков и штурмовых орудий.

Тайный охват удался. Западная окраина окрасилась заревом боя. Это батальоны Мустафаева и Лусты ворвались в город. Звуки переместились к центру. Комбриг выделяет из общей гаммы мажорные аккорды орудий любезных его сердцу «тридцатьчетверок». Здесь, по фронту, гаснут зенитки, их было не меньше шестидесяти, теперь многие умолкли.

И. И. Якубовский садится в самоходку. Возле вокзала появляется П. В. Луста:

— Докладываю...

— Все ясно! Спасибо! — Комбриг обнимает боевого друга.

Бывший член Военного совета 1-го Украинского фронта генерал К. В. Крайнюков в своей книге «От Днепра до Вислы» так характеризует действия комбрига И. И. Якубовского в тот период: «91-я отдельная танковая бригада, возглавляемая энергичным и мужественным полковником И. И. Якубовским, к 18 часам 6 ноября достигла Фастова, являвшегося крупным узлом железных дорог и важным опорным пунктом обороны противника, и ворвалась на окраину города. О полковнике Иване Игнатьевиче Якубовском, ныне Маршале Советского Союза и первом заместителе министра обороны СССР, уже тогда шла молва как о бесстрашном искусном командире».

Дальнейшее развитие событий позволило увидеть в Якубовском не только мастера танковых рейдов. Когда противник, сосредоточив крупные силы танков, хотел вернуть город, Якубовский организовал воистину стальной оборонительный пояс и выдержал трехдневные отчаянные атаки превосходящих [645] сил 25-й танковой дивизии врага, поддержанные массированными налетами бомбардировщиков.

11 ноября Иван Игнатьевич передал «ключи города» подошедшим частям 38-й армии генерала К. С. Москаленко, и бригада ушла в полосу 60-й армии генерала И. Д. Черняховского, где завязались упорные, кровопролитные бои с противником, усилившим натиск на Киев. Вместе с 23-м и 30-м стрелковыми корпусами бригаде пришлось отбивать ожесточенные атаки в районах Каменный Брод, Кайтановка, Радомышль, Беж, Киселевка. Не удалось гитлеровцам вернуться к Днепру.

Десять питомцев бригады стали Героями Советского Союза. Вот наградной лист на полковника И. И. Якубовского, подписанный командующим 3-й гвардейской танковой армией генерал-лейтенантом П. С. Рыбалко и членом Военного совета армии генерал-майором С. И. Мельниковым:

«Командуя 91-й отдельной танковой бригадой с первых дней ее организации (с марта 1942 года), тов. Якубовский много приложил силы и энергии по сколачиванию личного состава бригады и по подготовке ее к боевым действиям.

В Орловскую операцию армии на Брянском и Центральном фронтах (июль — август 1943 года) бригада под руководством тов. Якубовского все боевые задачи выполнила. В операции армии по форсированию р. Днепр и в боях по овладению г. Киев и Фастов тов. Якубовский постоянно следовал в боевых порядках бригады, умело управлял бригадой в самых сложных условиях боя. Бригада под руководством тов. Якубовского смелыми, решительными действиями овладела 6.11.43 г. г. Фастов, нанеся противнику большие потери в живой силе и технике, за что бригаде присвоено наименование «Фастовская»».

Уточняя, почему Якубовский заслуживает присвоения звания Героя Советского Союза, Рыбалко писал:

«В оборонительных боях с 7.11.43 г., несмотря на превосходящие силы противника, бригада отбила ряд ожесточенных контратак танков противника, нанеся ему большие потери, и удержала занимаемые ею рубежи. Участвуя в боях с 21 по 29.11.43 г. на участке 60-й армии, бригада отбила ряд крупных контратак противника и восстановила положение частей 60-й армии, чем оказала огромную помощь частям армии и нанесла противнику крупные потери».

Первая Звезда Героя Советского Союза увенчала ратный труд человека, день и ночь, сутки и месяцы проводившего либо в танке, либо на бронетранспортере или в самоходке, либо на верткой штабной машине. Он ел из общего котла, спал под брезентом, [646] согреваясь еще сохранившимся после боя теплом танка. На нем чаще был кожаный шлем, чем фуражка, и наготове пистолет, пара «лимонок» на случай и автомат со снаряженным диском. Офицер всегда был готов к решению самых неожиданных и сложных задач, всегда был устремлен к победе.

Потом были бои за Коростень, Житомир, в ознаменование освобождения которого бригада удостоилась ордена Красного Знамени, за Проскуров, Ярмолинцы, Тернополь, десятки городов и сотни селений Правобережной Украины. Это было зимой и весной 1944 года.

И вот Львовское направление. Наступление наших войск началось 14 июля. Шли проливные дожди, разверзлись «хляби небесные», разлились реки и речушки, создались непроходимые участки, затопленные и раскисшие. 3-я гвардейская танковая армия, преодолев узкий «колтувский коридор», устремилась на Львов.

В соответствии с решением Военного совета 1-го Украинского фронта танковой армии П. С. Рыбалко предстояло стремительно выйти в район Яворов, Мостиска, Судовая Вишня, перерезать главную коммуникацию на Перемышль, закрыть врагу отдушину на запад. Это означало, что танковое объединение должно было, не вступая в затяжные бои за Львов, глубоко обходить город с севера и северо-запада.

В то время И. И. Якубовский был заместителем командира 6-го гвардейского танкового корпуса, который, действуя впереди главных сил армии, ушел в глубокий рейд, освободил намеченные пункты и перерезал коммуникации противника от Львова на Ярослав и Перемышль.

6-й гвардейский танковый продолжал смелый марш-маневр на Перемышль. Город, расположенный на реке Сан, был крепостью, известной еще со времен первой мировой войны. Как бы то ни было, а все же укрепления сохранились. Модернизированные и приспособленные к условиям современности, они отвечали понятию «крепкий орешек», который просто не разгрызть.

53-я гвардейская танковая бригада Героя Советского Союза полковника В. С. Архипова, действовавшая как передовой отряд корпуса, не смогла с ходу ворваться в Перемышль. Противник успел взорвать мост через реку Вяр. Началась подготовка к решающему штурму города.

И. И. Якубовский предлагает командиру корпуса военную хитрость. Пусть перед фронтом, ощетинившимся жерлами орудий, демонстрирует бой бригада В. С. Архипова, а [647] другую, 51-ю гвардейскую танковую полковника И. И. Чугункова и 22-ю гвардейскую мотострелковую полковника Н. Л. Михайлова повернуть на юг, найти брод в районе деревни Лучицы и взять крепость.

Бой в городе продолжался всю ночь. Утром 27 июля над крепостью взвивается алый стяг. В освобождении Перемышля отличились также части танковой армии генерала М. Е. Катукова, конно-механизированной группы генерала В. К. Баранова и других соединений.

Полковник И. И. Якубовский награждается орденом Красного Знамени. Танковый вал без промедления катится к Висле. Методика наступления прежняя: не ввязываться в промежуточные бои, преследовать бегущего врага, не давать ему передышки, разить. Действовать дерзко, стремительно, но не безрассудно. Нельзя забывать о продовольствии, о боеприпасах, об утомлении войск, о раненых...

Руководить переправой передовых частей армии через Вислу было приказано И. И. Якубовскому. Он принимает полномочия от П. С. Рыбалко взять на себя обязанности коменданта переправы танковой армии на знаменитом Сандомирском плацдарме, куда, в район местечка Баранув, подходили две танковые и две общевойсковые армии.

Полноводная, широкая Висла была успешно форсирована. Но враг не смирился, создал угрозу плацдарму у Баранува не только с фронта, но и с тыла. Сюда шли немецкие танковые дивизии, оставшиеся на левобережье Вислы. Они рвались к переправе. И. И. Якубовский мог бы взорвать ее. Собственно говоря, к этому дело и клонилось. Но, взорвав с таким трудом наведенный мост, не подвергнешь ли случайностям перешедшие на ту сторону и продолжавшие бой свои части. И вот комендант переправы по собственной инициативе принимает решение убрать восточную половину моста, оттянуть понтоны к западному берегу.

Под яростными бомбежками с воздуха военно-инженерные части принимаются за дело. И вовремя. Подскочившие сюда немецкие танки беспомощно мечутся по берегу, куда приближается армия генерала А. С. Жадова, сломившая сопротивление немецких танковых дивизий.

И. И. Якубовский восстанавливает переправу, и гвардейцы 5-й армии вливаются на плацдарм. Идет борьба за его расширение.

В своих «Записках командующего фронтом. 1943 — 1944 гг.» Маршал Советского Союза И. С. Конев [648] рассказал:

«2 августа, переправившись через Вислу у Баранува... я решил проверить характер действий наших войск по расширению плацдарма. Меня главным образом интересовал правый фланг нашей группировки. Здесь командармом 3-й гвардейской танковой армии генералом П. С. Рыбалко в направлении Опатува был выдвинут передовой отряд под командованием полковника И. И. Якубовского.

Въезжая на высоты у Сташува, я увидел стоящего у дороги рослого танкиста. Я остановил свою машину и выяснил, кто он и какую имеет задачу. Это и оказался полковник И. И. Якубовский. Он доложил, что является командиром передового отряда... и имеет задачу выдвинуться в район Сташува, чтобы обеспечить правый фланг 3-й гвардейской танковой армии и уничтожить группировку противника, которая недавно контратаковала здесь части 13-й армии.

Полковник И. И. Якубовский очень обстоятельно доложил обстановку, а его решительность и уверенность в выполнении поставленной задачи производили хорошее впечатление. Приятно было сознавать, что нашими танкистами командуют такие смелые, надежные и дельные офицеры».

23 сентября 1944 года объявляется Указ Президиума Верховного Совета СССР. П. С. Рыбалко на том же Сандомирском плацдарме вручает И. И. Якубовскому вторую «Золотую Звезду».

Последний акт великой битвы. Снова рейд. Впереди — Берлин! Якубовскому присвоено звание генерал-майора. Он — заместитель командира 7-го гвардейского танкового корпуса. Корпус готовится к штурму Берлина. Одним из организаторов стремительного продвижения танковых частей на Берлин с юга был генерал И. И. Якубовский.

Вюнсдорф! Один из множества немецких городков. Якубовский здесь ненадолго. Личная проверка частей корпуса, встреча с командирами, уточнения, напутствия.

Вюнсдорф обстреливается. Случайный снаряд разрывается близко от Ивана Игнатьевича. Шофер обращает внимание — порван сапог, много крови. Машина остановлена. Генерал пытается встать, но не может. Его везут в полевой госпиталь...

После штурма Берлина И. И. Якубовский снова в боевом строго. 3-я гвардейская танковая армия, а в ее составе и 7-й гвардейский танковый корпус, совершает форсированный [649] марш на Дрезден и, преодолев Рудные горы, устремляется на помощь восставшей Праге. Враг разгромлен!..

Война окончена, но военная служба продолжается. И. И. Якубовского направляют в военную Академию Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова. Его боевой опыт помогает глубже проникнуть во многие тайны той мудрости, которую еще Суворов назвал «наукой побеждать»...

Прошло четыре десятилетия беззаветного служения Родине в рядах Советских Вооруженных Сил. Человек большого сердца, коммунист, патриот, благодарный сын Отчизны, дважды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза И. И. Якубовский по-прежнему на боевом посту.