Высоко в небе летит самолет. С земли он кажется крошечным. За ним тянется белый пушистый шлейф. Еще мгновение — и растает в беспредельной синеве серебристая точка, а длинный облачный хвост еще долго будет виден. Потом исчезнет и он. В воздухе, как и на воде, не остается зримых следов. И все же они остаются в памяти людей, истории техники. Было у нас немало дальних экспедиций, блестящих полетов и рекордных подъемов на высоту, которые навечно записаны в истории отечественной и мировой авиации. Советские летчики отважными делами подготовили нынешний расцвет авиации.
Об одном из них, человеке, оставившем немало следов в небе Родины, и будет наш рассказ.
Испытательный рейс
...»ИЛ-18» вырулил на старт. Получив по радио с командной станции разрешение на взлет, летчик дал полный газ. Серебристая сигарообразная машина пронеслась по бетонной дорожке и плавно оторвалась от земли. Сделав крут над аэродромом, самолет начал стремительно набирать высоту.
Когда дрожащая стрелка альтиметра дошла до отметки 8000 метров, летчик вывел машину на курс 95 градусов и включил автопилот. Теперь можно и закурить. Он откинулся на спинку мягкого сиденья, щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся горьковатым дымком сигареты. Вспомнились надоевшие слова врача: «Пора бросать курить, вам ведь пятьдесят с гаком»...
Плотные облака закрыли землю. Казалось, летели над замерзшим морем. Под крылом застыли облачные гряды, похожие на недвижимые волны. То тут, то там поднимались из «моря» воздушные скалы и утесы. [4]
Время от времени штурман кратко докладывал:
— Проходим над Уральским хребтом!
— Под нами Омск!
Четыре мощных двигателя турбовинтового лайнера ровно гудели, словно пели в унисон любимую всеми летчиками песню «Все выше и выше!» И вдруг чуткое ухо пилота уловило новую, визгливую ноту в знакомой мелодии. Он вопросительно взглянул на склонившегося к, нему бортинженера:
— Правый крайний сдает обороты, как бы не сгорел.
— Выключим!
— Нам ведь еще очень далеко... Может быть, лучше вернуться, командир?
— Пойдем на трех. Испытания предусматривают полет и на трех и на двух моторах. Правда, сегодня это сверх программы. Ну что ж, тем интересней. Только сообщите в Москву, генеральному...
Заболевший двигатель смолк, а три здоровых, казалось, заревели еще громче.
«ИЛ-18» шел по великой Транссибирской магистрали.
Летчик хорошо знал места, над которыми вел самолет. Не раз он проходил по этой воздушной дороге.
Постепенно облачность стала разжиженной, напоминающей утреннюю дымку. Сквозь белесую пелену мутно просвечивала земля. Затем дымка исчезла, и с восьмикилометровой высоты стала хорошо видна плоская Западно-Сибирская [5] равнина с замерзшими озерами и болотами. Вот и извилистая цепочка скованной льдами Оби. Где-то в этом районе летчику пришлось однажды выдержать жестокую схватку с циклоном.
...Было это в июне 1938 года, в памятный скоростной перелет на восток воздушного корабля «Москва». В те годы самолеты Гражданского воздушного флота расстояние между Москвой и Владивостоком покрывали за несколько суток. Летчик решил тогда доказать возможность перелета из столицы до любой, самой отдаленной точки советской земли за одни сутки. На его счету был уже ряд рекордных полетов на высоту, дальность и скорость. Вот эти основные факторы, двигающие вперед авиацию, суммированные вместе, и решили тогда успех перелета. «Москва» летела на дальнее расстояние, на большой высоте, со значительной скоростью.
Двадцать лет назад путь от столицы до района Владивостока, протяженностью в 7600 километров, был пройден за 24 часа 36 минут.
Маршрут лежал несколько севернее обычной воздушной трассы на Дальний Восток, над местами, где очень мало населенных пунктов, над тундрой и тайгой, над Яблоновым хребтом, горами Хингана. Погода не благоприятствовала перелету. Почти все время шли в облаках. [6]
Только часа три за весь дальний путь была видна земля, но штурман точно привел самолет к цели.
«Какой был штурман друг Саша! — с грустью подумал летчик. — Как радовался он, когда мы пересекли великую сибирскую реку точно в месте, намеченном на карте маршрута. Вот и сейчас внизу Обь...»
Со многими штурманами пришлось летать летчику, но память о первом товарище по дальним перелетам — Герое Советского Союза Александре Матвеевиче Бряндинском — никогда не изгладится. Бряндинский вскоре после рекордного перелета на Дальний Восток погиб при катастрофе, когда летел на поиски отважных летчиц В. Гризодубовой, П. Осипенко и М. Расковой... Нет Бряндинского, нет многих друзей — летчиков, механиков, штурманов, бортрадистов. Сколько их погибло в боях минувшей войны! Те, кто здравствуют и поныне, уже «отлетались», не смогли перешагнуть «возрастной барьер». Из товарищей, вместе с ним начинавших жизнь в авиации, кажется, только пять-шесть человек бороздят сегодня воздушный океан.
...Летчик взял с собой в дорогу заинтересовавшую его недочитанную книгу. Он делает это всегда. Ведь могут быть непредвиденные задержки в пути, да и во время стоянок, когда заправляется машина, неплохо за стаканом крепкого чая прочесть несколько страниц — прекрасный отдых! Книжка в оранжевой мягкой обложке торчит из кармана драпового пальто летчика, в ней ровной карандашной линией подчеркнуты понравившиеся строки.
«Пилот усмиряет своей мускулистой рукой воздушные вихри — это каторжный труд. Но, сражаясь со стихиями, пилот содействует укреплению человеческих связей, он служит людям. Сила этой руки сближает людей, которые любят и ищут друг друга».
«Земля людей». Автор ее — французский писатель-летчик Антуан де Сент-Экзепюри. Его герои — пилоты почтовой авиации...
Мысли летчика вновь и вновь возвращаются к рекордному перелету на Дальний Восток. Тогда высота колебалась от 100 до 7000 метров, а средняя скорость равнялась 307 километрам в час.
А теперь? Три двигателя уверенно мчат новую «Москву» со скоростью 700 километров в час.
И тот, и этот самолет конструктор назвал одинаково [7] — дорогим именем великого города. Хорошее имя для крылатой машины, призванной своим стремительным полетом далекие расстояния делать близкими, соединять людей разных стран.
Эти два самолета, каждый для своего времени, были самыми совершенными машинами, но они так же мало похожи друг на друга, как советская столица тридцатых годов на Москву конца пятидесятых...
Внутри старой машины был на виду весь ее «скелет» — лонжероны, стрингеры, бегающие по роликам стальные рулевые тросики. И без того тесная кабина загромождалась дополнительными баками с горючим. В самолете было холодно. Отправляясь в рейс, летчик надевал шерстяное белье, плотный свитер, кожаный костюм на беличьем меху, обувался в высокие собачьи унты, на голове у него был теплый шлем с вязаным подшлемником. На высоте пяти километров приходилось прибегать к кислородной маске.
В «ИЛ-18» за просторной пилотской кабиной вытянулись вместительные пассажирские салоны на 95 мест, искусно отделанные пластмассовыми панелями, имитирующими ценные породы дерева. Благодаря прекрасной герметизации, несмотря на высоту, в корабле дышится так же легко, как и на земле. Тепло. Летчик скинул пиджак и остался в шелковой безрукавке, а термометр показывал, что за окном сорок семь градусов ниже нуля.
Внизу, под крылом, багровое солнце опускалось в тайгу Восточной Сибири. Сумерки быстро сгущались, и вскоре самолет уже плыл в плотной тьме. Летчик был доволен — иркутяне не увидят, что новая машина прилетела к ним только на трех моторах.
Вот и засверкали огни большого города на берегу Ангары. Цепочка красных фонарей обозначила взлетно-посадочную полосу.
На сибирской земле стоял лютый мороз. Когда, выйдя из теплой кабины, летчик коснулся рукой металлических поручней трапа, обожгло, как огнем. Пока он и свободные члены экипажа коротали время в новом красивом здании аэровокзала, механики хлопотали у больного мотора.
Через два часа все было исправлено.
По старой привычке, поплевав на ладони, летчик положил руку на штурвал. [8]
С борта самолета запросили о погоде Петропавловск-на-Камчатке. Оттуда ответили:
— Погода ниже минимума, но вас принимаем!
На Камчатке уже знали, кто летит к ним в гости.
Новый запрос и малоутешительный ответ:
— Погода ухудшается. Видимость минимальная!
Самолет продолжал свой путь по маршруту.
Выйдя на приводную радиостанцию аэродрома, летчик спросил разрешения на снижение.
— У нас пурга. Видимость ниже предела, — с тревогой сообщал Петропавловск.
— Прошу обеспечить прием, — ответил летчик. — Посадку гарантирую!
Самолет стал пробивать густые, зловеще-темные облака. Чем ближе земля, тем бешеней круговорот слепящих снежных вихрей. Ни одного огонька не видно.
С ювелирной точностью выполняя схему захода по системе слепой посадки, летчик вывел машину на край полосы и мягко приземлил ее. Он видел перед собой только крошечный кусочек занесенной снегом бетонной дорожки. А ведь небольшое отклонение в сторону могло привести к серьезным неприятностям: аэродром окружен высокими сопками, совсем рядом огромные конусы двух вулканов.
Пурга бушевала, ревела, по-разбойничьи свистела...
Все аэродромное начальство встретило летчика:
— Это у нас первый случай, чтобы приняли самолет в такую погоду, — сказали ему. — А таких красавцев, как ваш, мы еще не видели.
— Погодка, конечно, нелетная, — ответил летчик. — Ну, ничего, — добавочное испытание для машины.
Камчатского пейзажа экипаж самолета так и не увидел. В пургу прилетели, в пургу и улетели.
Одной из целей испытательного полета была проверка поведения нового самолета в условиях низких температур. Поэтому летчик, вольный выбирать себе маршрут, решил, как он выразился, «податься в Арктику».
Над Охотским морем самолет попал в долгожданное обледенение. Пусть не смущает необычное сочетание слов «долгожданное» и «обледенение». Страшный бич полетов в сложных метеорологических условиях — обледенение [9] еще недавно вызывало катастрофы. Быстро нарастающий слой льда резко менял аэродинамические качества машины, утяжелял ее, начиналась сильная вибрация, которая иногда приводила к тому, что самолет разваливался в воздухе. А тут летчик обрадовался, когда стекла фонаря начало затягивать ледяной коркой. На лобовой части крыльев быстро нарастал лед. Включили мощную электро-тепловую антиобледенительную систему. Лед постепенно стал таять и срываться блестящими кусками. Ясно — обледенение не страшно новому воздушному лайнеру.
Вот и Арктика! В бледном свете начинающегося полярного дня видно, как плывут под крылом бесконечные нагромождения торосов, черные разводья между треснувшими льдинами, ледяные поля, густо изрезанные трещинами, рисунок которых напоминает гигантскую паутину.
«Все меньше остается на карте Центрального полярного бассейна неисследованных белых пятен, а в небе над льдами — нехоженых воздушных дорог», — подумал летчик, и, как бы отвечая на его мысли, штурман сообщил, что под ними дрейфующая научная станция «Северный полюс-6».
На 86-м градусе северной широты самолет пошел на снижение. Вот уже отчетливо видны маленькие домики на льдине, радиомачта с красным флагом, четко выделяющимся на белоснежном фоне. Самолет сделал круг над самым северным поселением советских людей, приветственно качнул крыльями.
Летчик от имени экипажа послал радиограмму полярникам. Тотчас пришел теплый ответ от начальника станции Серлапова.
Радист самолета не отрывал руку от ключа. Эфир, казалось, был предельно насыщен точками и тире.
Петропавловск запрашивал, как протекает полет.
Порт Тикси сообщал погоду.
Вот тебе и безмолвная Арктика!
Разворот — и взят курс на Большую Землю.
Каких-нибудь двадцать лет назад подобная воздушная «прогулка» в высокие широты была бы сложнейшей экспедицией, к которой готовились бы долго и тщательно. Ведь когда Водопьянов весной 1937 года вел воздушные [10] корабли на штурм Северного полюса, понадобилось ровно два месяца, чтобы долететь от Москвы до сердца Арктики. Тогда не столько летали, сколько ждали погоды. А теперь?
...Северный аэропорт Тикси гостеприимно встретил воздушных путников. Непродолжительная стоянка для заправки горючим, и самолет поднялся в ночное небо.
«Улыбка Арктики» — северное сияние играло в пылающем небе, украшало дальнейший путь. Прозрачная колеблющаяся вуаль затянула весь небосвод. Волны алого, зеленого, бледно-розового, густо-фиолетового цветов, мгновенно сменяясь, проносились из края в край неба. Длинные золотистые лучи пронзали фантастическую завесу. Они то складывались в гигантский веер, то соединялись в пучок в беспредельной вышине. Феерическая картина. Нельзя было ею не залюбоваться!
От Тикси до Москвы примерно 5000 километров, и на всем протяжении пути, несмотря на ночь, угадывались признаки нового на северной земле. С высоты виднелись огни металлургического Норильска, угольной Воркуты, нефтяной Ухты. Там, где совсем еще недавно были редкие поселки, стояло электрическое зарево над новыми городами.
При хорошей погоде долетели до столицы.
Так ранней весной 1958 года протекал один из множества пробных полетов, проведенных шеф-пилотом — испытателем «ИЛ-18».
На заводском аэродроме, несмотря на ранний час, первым встретил летчика генеральный конструктор:
— Как леталось, Владимир Константинович?
— Нормально. Маршрут, правда, был трудный и с правым крайним пришлось повозиться...
— Поехали вместе в город. По дороге расскажете. Я сяду за руль, вы устали. Доставлю с ветерком!
После обстоятельной беседы Ильюшин, прощаясь с Коккинаки, спросил:
— А сегодняшний полет не юбилейный? Вот-вот должно исполниться тридцать лет, как вы стали летчиком.
— Я не в ладах с хронологией, — улыбнулся в ответ Коккинаки, — и юбилеев не люблю... Значит условились, что будем делать завтра. [11]