Год 1905-й
Ксению Полбину разбудил кашель мужа. Под утро Семен всегда кашлял — долго, надсадно, хрипя и задыхаясь.
Потом, когда она на минуту забылась, кто-то постучал в окно избы. Окно было занесено снегом, — ничего не разглядеть. Широкая голубая тень прошла по стеклам. Снаружи заскрипел под ногами снег.
— Там будто не один топчется, — сказал Семен, повернув на подушке худое лицо со свалявшейся рыжеватой бородой. — Кого это принесло ни свет ни заря?
Стук повторился. От сильного удара по раме отскочили и упали на подоконник сосульки, вылетела обмерзшая тряпица, торчавшая в уголке стекла.
— Кто там? — наполняясь тревогой, спросила Ксения. Сунув ноги в заплатанные валенки, она накинула на плеча шубенку и подошла к окну.
— Открывай, — приказал незнакомый голос. — Стражники!
Их было трое. Толстые, в перепоясанных ремнями черных шинелях, натянутых на полушубки. На глаза нахлобучены заиндевевшие от дыхания башлыки.
Двое, стукнув длинными саблями, стали у дверей, третий распустил башлык и сел на лавке у стола.
Из разбитого стекла тянуло холодом, и стражник, недовольно оглянувшись, провел рукой по своей толстой шее.
— Ты, что ли, Ксения Полбина?
— Ну, я, — сказала Ксения. — Дверь притворите, дует.
— Ничего, намерзнешься еще. На сходке была?
— На какой сходке-то?
— Не дури. Речи против царя говорила?
Ксения молчала, стараясь пересилить дрожь.
— Сказывай, откудова знаешь, что в Санкт-Петербурге расстрел рабочих был? Ну!
— Люди говорят...
— Кто?! — стражник ударил по столу кулаком. Подпрыгнули, жалобно звякнув, деревянные ложки в немытой с вечера миске.
— Разные люди, прохожие... Откуда знать?
Стражник провел толстыми пальцами по усам, оторвал и сбросил на пол кусочек льда.
— Та-ак. Отпираться, значит... Одевайся!
Семен закашлялся и, шумно дыша, сказал:
— Куда вы ее? Насносях она, через месяц рожать Да и я не встаю, воды подать некому...
— Помолчи!
Голос у стражника был зычный, густой, а у Семена слабый, как у мальчика.
Острая жалость сдавила сердце Ксении. Она сказала:
— Обещала нынче в обед Надежда зайти. Попроси Сеня, чтоб присматривала.
Когда сани проезжали мимо деревянной церкви. Ксения взглянула на площадь. Большой темный круг был вытоптан на снегу.
Здесь вчера собирались сельчане. Кого-то еще взяли?
Лошади бежали резво. Избы Ртищево-Каменки скоро остались позади, показался помещичий лес. Спустя некоторое время в морозном тумане замаячили каменные дома имения Анненкова.
Везли в Симбирск. Значит, в тюрьму.
В тюрьме у Ксении родился сын. Мальчик был здоровый, крепкий, голосистый. Он не понимал, куда уходит мать, которую продолжали вызывать на допросы, и кричал во всю силу легких, требуя еды. Мать возвращалась, кормила его, и он жадно глотал молоко, не замечая, что иногда оно приобретало солоноватый привкус.
Мать плакала.
Сердце ее сжималось от боли, когда она видела, как ребенок, научившийся различать свет, тянулся ручонками к грязному окну, разделенному на квадраты ржавыми прутьями.
Только через год Ксению выпустили из тюрьмы. Ребенка записали жителем Ртищево-Каменки и окрестили Иваном.
На крестины пригласили родственников. Распили штоф водки, закусив кислой капустой из общей миски.
Ванятка сидел в деревянном корыте, укутанный тряпьем, и весело разговаривал сам с собой. Мать с нежностью смотрела на него.
— Не первый у нас, — сказала она. — Уже две могилки на погосте, все маленькие умирали. А этот, сердце вещует, будет жить.
— Тоже хлебнет горя, — мрачно отозвался Семен, обводя глазами свое убогое жилище. — Вон злыдни какие ему оставляю. Батраком будет спину гнуть, а то на заработки, на чугунку со мной пойдет...
Наперебой заговорили гости. Кабы земли побольше, может, и выбился бы в люди, стал бы крестьянствовать... Да где ее, землю-то, брать? Бог не подаст, Анненков-помещик добром не уступит. Так что не миновать Ивану трудных мужицких мозолей, горба на спине. Хоть бы кусок черного хлеба в избе всегда был, и то счастье...
— А если царя-то скинут? — сказала Ксения.
Серые, чуть запавшие глаза ее смотрели куда-то за окно, в дальнюю даль, как будто она видела там своего сына сильным, смелым, свободным...
Не обманулось материнское вещее сердце.