Хакер И.
Монография западногерманского историка Йенса Хакера (Ин-т восточного права Кельнского ун-та), посвященная одной из центральных тем западной политологии, основана на архивных материалах, документальных публикациях и научной и мемуарной литературе.
Автор отмечает, что западные исследователи «восточного блока», даже если они считают его возникновение следствием изменения соотношения сил в мире в результате второй мировой войны, склонны рассматривать период 1939–1945 гг. преимущественно в его военных аспектах, Автор ставит своей целью показать, что «СССР заложил краеугольный камень для создания впоследствии восточного объединения государств уже во время второй мировой войны», и более того — что «причинная цепочка» уходит еще глубже — к советско-германским соглашениям 1939 г. (с. XXII).
Предпосылкой создания «коммунистического объединения государств», пишет автора явилась «советская экспансия, [133] делящаяся на две фазы», о первой из которых легко забывают, поскольку она разыгрывалась как «беззастенчивый дуэт Сталина с Гитлером» на основе соглашений от 23 августа и 28 сентября 1939 г. (с. 2).
Как решающий поворотный момент к германо-советскому альянсу автор рассматривает март 1939 г., когда Польша из потенциального партнера Германии превратилась в серьезную помеху на пути экспансии последней на восток. После предоставления Великобританией и Францией гарантий независимости Польше и денонсации рейхом договора с последней о ненападении «Гитлер пришел к выводу, что «польский вопрос» может быть решен не по образцу Мюнхена»; а только «ценой риска войны с западными державами»; единственный путь снижения такого риска виделся ему в достижении «взаимопонимания с Советским Союзом» и объединения со Сталиным за счет Польши (с. 5). Положительная реакция Кремля на готовность к переговорам объяснялась, по мнению автора, тем, что после заключения Мюнхенского соглашения возможность продолжения «политики умиротворения» путем уступок Гитлеру со стороны Франции и Англии представлялась Сталину безграничной; при отсутствии непосредственной угрозы создания союза Франции и Великобритании с Германией против России нельзя было полностью исключить возможность того, что «при известных условиях западные державы предоставят Гитлеру свободу рук в Восточной Европе» (с. 6).
Существенно более важным, чем заключенный 23 августа сроком на 10 лет договор о ненападении, был «секретный дополнительный протокол, который СССР до сих пор официально не подтвердил и существование которого советские историки все еще должны отрицать» (с. 8), Даже если в этом протоколе отсутствует формула «сферы интересов», стороны были едины в том, что он подразумевает некую форму господства и даже прямую аннексию. До этого времени Советский Союз придерживался сформулированного Сталиным на XVI съезде КПСС принципа «ни пяди чужой земли»; «теперь Советская Россия вступила в эру территориальной экспансии» (с. 22). [134]
Сталин в первые дни сентября 1939 г. еще колебался» прежде чем начать действовать в полном соответствии с секретным протоколом, и считал необходимой политическую мотивацию военной оккупации районов Польши с преимущественно украинским и белорусским населением; лишь под дипломатическим давлением германской стороны и в условиях, когда военные операции вермахта развертывались уже в восточной части Польши, Советское правительство пошло на заявление о прекращении действия договоров между СССР и Польшей, вследствие фактического прекращения существования польского государства и правительства, и на оккупацию Западной Украины и Западной Белоруссии (17 сентября).
Обращаясь к подписанному 20 сентября наркомом обороны и начальником Генштаба СССР и представителями командования вермахта протоколу (которому, по мнению автора, историками не уделялось достаточно внимания), автор показывает, «до какой степени за этот промежуток времени Кремль перенял грубый тон немецкого руководства» и «преодолел всякие угрызения совести», на примере 8 5 протокола, в котором речь идет об обязательстве частей Красной Армии оказывать помощь частям вермахта «при уничтожении польских воинских частей или банд» (с. 13).
Заключение Договора о границе и дружбе от 28 сентября явилось следствием предложения Сталина германскому послу Шуленбургу о внесении изменений в секретный протокол от 23 августа и включении Литвы наряду с Латвией и Эстонией в советскую сферу интересов.
Развитие событий после заключения договоров от 23 августа и 28 сентября свидетельствует о том» «как настойчиво стремился Сталин довести дело до конца в той сфере интересов, которая досталась ему по договору с Гитлером» (с. 19). Сюда относится, в частности, заключение договоров с Эстонией (28 сентября), Латвией (5 октября) и Литвой (10 октября), конечной цепью которых была «советизация прибалтийских государств»; «трагизм положения этих трех стран заключался в том, что они без какой-либо поддержки со стороны западного мира не могли оказать никакого сопротивления советским намерениям» (с. 17). Поведение Сталина весной 1940 г. не оставляло уже никаких сомнений в том, что он не удовлетворится тем, чтобы считать три прибалтийских государства лишь формально принадлежащими к сфере интересов СССР.
Автор рассматривает присоединение Северной Буковины, с одной стороны, как свидетельство того, «сколь серьезно Сталин относился к согласованному с Гитлером разделу сфер интересов в Юго-Восточной Европе» (с. 20), а с другой — как шаг, выходящий за рамки советско-германских договоренностей 1939 г., где «не было ни слова» о притязаниях СССР на Буковину, «которая никогда не принадлежала России» (с. 22).
Столкновение интересов Германии и СССР на Балканах, не урегулированное договором о ненападении, являлось, по мнению автора, неизбежным; его следствием стали территориальные уступки, которые сделала Румыния под влиянием Германии в пользу Венгрии и Болгарии в августе-сентябре 1940 г. в обмен на предоставленные Германией гарантии неприкосновенности границ Румынии. Эти гарантии Советское правительство расценило как нарушающие статью 3 договора от 23 августа и направленные против СССР. Осложнения в советско-германских отношениях вызвала также информация о предстоящем заключении трехстороннего договора между Германией, Японией и Италией, а также германо-финское соглашение о транзите германских войск в Норвегию.
Эти трения в отношениях с СССР, наряду с пониманием невозможности военной победы над Англией, заставили Гитлера искать возможностей обеспечить более тесный союз со Сталиным. Предложение о присоединении СССР к Тройственному пакту между Германией, Италией и Японией от 27 сентября 1940 г., выдвинутое германской стороной во время переговоров Молотова в Берлине 12–13 ноября предполагало дальнейший раздел сфер интересов и переориентацию внимания СССР на юго-запад Азии. Хотя Молотов «принципиально не отверг присоединения СССР к [136] трехстороннему пакту», он подчеркнул, что первоочередным для Москвы является «урегулирование еще не решенных вопросов в Европе» (с. 27) и что для Советского Союза речь идет в меньшей степени о планируемом Гитлером разделе интересов в Азии, а о «дальнейшей консолидации советских аннексий в Европе» (с. 28),
Соглашаясь с характеристикой плана привлечения СССР к Тройственному пакту как «мертворожденного», автор приходит к выводу, что, хотя 26 ноября Молотов передал германскому послу условия, на которых Советский Союз был готов присоединиться к договору между Германией, Италией и Японией, Гитлеру уже было ясно, «что больше не имело смысла прилагать усилия к тому, чтобы сгладить противоречия со Сталиным» (с. 30).
Давая общую оценку советско-германским отношениям накануне и в первый период второй мировой войны, автор высказывает мнение, что осуществленные на основе соглашений между Сталиным и Гитлером территориальные изменения «существенно облегчили возникновение впоследствии коммунистического объединения государств под руководством СССР» (с. 31).
Обращаясь к советской историографии советско-германских отношений этого периода, автор выделяет ее главный постулат: заключение пакта о ненападении между СССР и Германией в августе 1939 г. было не только правильным, но и неизбежным шагом. Это положение является «не только в высшей степени неполным, но и прямо фальсифицированным» (с. 32).
Анализируя деятельность польского и чехословацкого правительств в изгнании в первый период второй мировой войны, автор выделяет в качестве основной идеи этой деятельности, нашедшей отражение в совместном заявлении о будущем сотрудничестве от I ноября 1940 г., задачу создания по окончании войны политической и экономической ассоциации, «которая могла бы стать основой нового порядка в Центральной Европе и гарантией его стабильности» (с. 43). При этом, отмечает автор, если для поляков сближение с Чехословакией включало в себя и аспект, [137] направленный против СССР, т. е. на возвращение территорий, отторгнутых в результате советско-германских договоренностей в августе-сентябре 1939 г., что чехословацкие политики с самого начала стремились исключить какое бы то ни было впечатление, будто их намеченное сотрудничество с Польшей направлено против СССР. «Главная цель политики Бенеша заключалась, естественно, в том, чтобы аннулировать Мюнхенское соглашение от 29 сентября 1938 г., в заключение которого Советский Союз участия не принимал» (с. 44).
Спровоцированное Гитлером вступление СССР в войну и связанное с ним создание антигитлеровской коалиции «переместило центры тяжести» в Европе в том смысле, что с этого момента значение «младших союзников» Великобритании и США существенно снизилось, поскольку стало очевидно, что Советскому Союзу не только в ходе войны, но и после разгрома нацистской Германии будет принадлежать центральная роль в Европе (с. 45). Это, естественно, должно было отразиться и на польско-чехословацком сотрудничестве. Польское правительство в изгнании питало в связи с началом войны между СССР и Германией определенные надежды на то, что соглашения между Сталиным и Гитлером от 23 августа и 28 сентября 1939 г. будут аннулированы. Однако заключенное в Лондоне в результате «активной дипломатической деятельности и грудных переговоров», к которым подключилась и английская дипломатия, соглашение между СССР и Польшей от 30 ню-ля 1941 г., по которому Правительство СССР признавало утратившими силу советско-германские договоры 1939 г. относительно территориальных изменений в Польше, не гарантировало возвращения Польше после войны тех районов, которые Советский Союз занял на основании аннулированных договоров, «К большому разочарованию польского правительства в изгнании Советское правительство не было готово вернуть добычу, которая досталась ему благодаря советско-германским договорам от 23 августа и 28 сентября 1939 г., и недвусмысленно признать территориальный статус-кво анте» (с. 47). [138]
Присоединение 24 сентября 1941 г. СССР и Польши, наряду с другими государствами, к провозглашенной 14 августа 1941. г. Соединенными Штатами и Великобританией Атлантической хартии обусловливалось тем, чтобы принципы последней отвечали обстоятельствам, потребностям и историческим особенностям всех этих стран; однако это ограничение универсального действия Атлантической хартии, замечает автор, «касалось не щекотливых советско-польских отношений, а позднейшего урегулирования «германского вопроса» (с. 49). Тогда же в связи с Атлантической хартией была опубликована чехословацко-польская декларация, в которой впервые выражалось намерение создать после войны конфедерацию двух стран; позднее, II ноября 1941 г., появилось, несмотря на неурегулированность вопроса о границе между двумя странами, новое совместное заявление о детальной разработке принципов будущей конфедерации. Со стороны СССР в этот период возражений против создания подобной конфедерации не возникало.
23 января 1942 г. было опубликовано соглашение между польским и чехословацким правительствами в изгнании о намерении создать конфедерацию, в которую могли бы войти и другие страны, связанные жизненными интересами с Польшей и Чехословакией; целью конфедерации было сотрудничество в области внешней политики, обороны, экономики и финансов. Эта договоренность имела лишь ограниченное значение. По мнению чехословацкой стороны, обязательный с международно-правовой точки зрения договор не мог быть подписан правительствами в изгнании. Впрочем, считает автор, даже если бы договор был заключен в полном соответствии с нормами международного права и имел бы, таким образом, обязательную силу, и в нем были бы конкретно определены формы сотрудничества, реальные шансы на создание предполагаемого союза государств были чрезвычайно малы.
Обеими англосаксонскими державами сотрудничеству с СССР и, соответственно, учету интересов Сталина отдавался абсолютный приоритет; в вопросе о советско-польской [139] границе они были полностью «на стороне Кремля»; против воли СССР они не согласились бы и на создание польско-чехословацкой конфедерации, хотя формально поддерживали ее. 16 июля 1942 г. советское руководство заявило о своем вето на планы создания конфедерации на востоке Центральной Европы. Даже если у Советского правительства летом 1942 г. и не было еще четкой концепции послевоенного европейского порядка, оно все же с самого начала было категорически против «любой формы форсированного сотрудничества между Польшей и Чехословакией» (с. 59).
В то же время «международное положение Чехословакии существенно улучшилось в течение лета 1942 г. « (с. 59); так, Молотов заверил Бенеша в признании Советским Союзом домюнхенских границ Чехословакии, а Идеи заявил в палате общин, что его правительство рассматривает Мюнхенское соглашение как несуществующее.
Решимость Сталина не возвращать Польше территории, отошедшие к СССР в результате договора с Германией 1939 г„ автор объясняет его стремлением не допустить возвращения в Польшу того правительства, которое никогда не согласилось бы с этой аннексией. Резкое обострение и без того напряженных советско-польских отношений в связи с сообщением нацистов 13 апреля 3. 943 г. об обнаруженных массовых захоронениях расстрелянных в 1940 г. польских офицеров в Катыни и требованием польского правительства в изгнании о проведении Международным Красным Крестом расследования этой трагедии Сталин использовал как повод для разрыва дипломатических отношений с лондонскими поляками (25 апреля 1943 г.). «С этого момента Сталин получил свободу рук для того, чтобы создавать будущую Польшу в соответствии со своими представлениями, поскольку теперь он готов был сотрудничать только с польскими коммунистами» (с. 64).
Среди результатов Московской конференции министров иностранных дел стран антигитлеровской коалиции 18 октября — 1 ноября 1943 г, автор отмечает «важные предварительные решения» о будущей судьбе Чехословакии и [140] позднее включенных в сферу советских интересов государств Юго-Восточной Европы. По мнению автора, на этой конференции был подготовлен хороший плацдарм для действий Сталина в Тегеране, увенчавшихся «большим успехом», поскольку именно там Рузвельт и Черчилль дали ясно понять, что «советская свобода действий в восточноевропейском регионе не будет ограничена» (с. 69). Сталин придавал большое значение достигнутому в Тегеране согласию союзников о том, что Польше придется примириться с возмещением ей территориальных потерь на востоке территориальными приращениями на западе. Впервые в Тегеране Сталиным было выдвинуто (и принято союзниками) требование о передаче части Восточной Пруссии с Кенигсбергом не Польше, а Советскому Союзу, и сделано заявление о готовности признать «линию Керзона» в качестве советско-польской границы.
Отношения Советского правительства с чехословацким правительством в изгнании во время второй мировой войны — «в сравнении с отношениями СССР с другими правительствами в изгнании были не только достаточно корректными, но и очень интенсивными». Э. Бенеш рано пришел к выводу, что «за Советским Союзом после военного поражения Германии будет решающее слово именно в тех вопросах, которые касаются востока Центральной Европы» (с. 74), Советское правительство, со своей стороны, на протяжении длительного времени «отдавало Бенешу... предпочтение перед группой Готвальда» (с. 75). Всем этим объясняется, по мнению автора, что после советского вето на создание польско-чехословацкой конфедерации Бенеш предпринял попытку заключения хотя бы трехстороннего пакта между Чехословакией, СССР и Польшей. Однако последовавший разрыв дипломатических отношений между СССР и польским правительством в изгнании заставил Бенеша обратиться к идее заключения двустороннего чехословацко-советского договора.
Не оставлявшее еще весной-летом 1943 г. надежды ограничить советское влияние в Восточной Европе британское руководство пыталось удержать чехословацкое [141] правительство от заключения двустороннего союза с СССР. Только на Московской конференции советской стороной было получено согласие Идена на заключение советско-чехословацкого союза, который «должен был быть направлен против любого рецидива агрессивной войны со стороны Германии» (с. 78). После такого решения, снявшего необходимость обсуждения «чехословацкой проблемы» в Тегеране, 1. 2 декабря 1943 г. в Москве был подписан Договор о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве между Чехословацкой Республикой и Союзом ССР. Заключением этого пакта Советский Союз продолжил «начатую им еще весной 1939 г. «политику разграничения сфер интересов» (с. 80), Этот договор, по мнению автора, противоречил идее коллективной безопасности и способствовал формированию блока под советским руководством, даже если внешне он примыкал к старому советско-чехословацкому договору 3. 935 г. В то время как советская политика в период между мировыми войнами строилась по формуле «безопасность через ненападение и нейтралитет», договор с ЧСР 1943 г. положил начало блоковой политике СССР, будучи «направлен против Германии и против всех тех государств, «которые связаны с ней агрессивными действиями в Европе» (с, 81). В отличие от договора 1935 г. он не зависел от третьей державы — Франции, и содержал обязательство обеих сторон не заключать никаких союзов и не вступать ни в какие коалиции, направленные против партнера по договору. Он не ограничивался обязательствами оказания взаимной помощи, но постулировал широкое развитие экономических отношений и всяческую экономическую взаимопомощь после войны.
Важный, по мнению автора, дополнительный протокол к договору оговаривал возможность подключения к нему третьей страны — жертвы германской агрессии.
Для Бенеша существовал ряд мотивов, по которым он стремился заручиться покровительством СССР; сильное недоверие к обеим англосаксонским странам после Мюнхена; страх перец «вечной германской угрозой»; неизбежность решающей роли СССР в послевоенной Европе. Не только [142] Бенеш, но и другие видные чехословацкие политики связывали с договором большие надежды на то, что, с одной стороны, он обеспечит Чехословакии союзника на случай возобновления агрессии Германии, с другой — что он обяжет Советский Союз в международно-правовом порядке воздерживаться от вмешательства во внутренние дела Чехословакии. «Уже в декабре 1943 г. Бенеш должен был испытывать немалое недоверие к Сталину; он исходил из того, что советскому руководству будет труднее нарушать международно-правовой договор, чем ни к чему не обязывающую двустороннюю декларацию» (с. 84). Критики политики Бенеша в отношении СССР утверждают, что ему следовало заключать пакт со Сталиным, лишь имея в тот же время на руках другой документ, по которому Чехословакия могла бы заключить союз с одной из западных держав. Однако при этом, замечает автор, «тактично умалчивается», что ни Соединенные Штаты, ни Великобритания «не готовы были взять на себя договорно закрепленные гарантии в отношении одного из государств, находящихся в будущей советской сфере влияния» (с. 85).
Дипломатические маневры Советского правительства по вопросу о советско-польской границе в конце 1943 — начале 1. 944 г. свидетельствовали как о нежелании реально обсуждать с польской стороной вопрос о «линии Керзона», так и о стремлении окончательно отвергнуть всякую возможность сотрудничества с польским правительством в изгнании.
После создания 22 июля 1944 г. люблинского правительства советское руководство «в головокружительном темпе» стало форсировать заключение с ним договора о советско-польской границе, с тем чтобы исключить какое-либо участие своих партнеров по антигитлеровской коалиции в окончательном решении «польского вопроса». Переговоры в Москве закончились подписанием секретных соглашений от 26 и 27 июля 1944 г.
В соответствии с первым из них, регулирующим отношения между советским Верховным командованием и польскими властями после вступления Красной Армии на [143] территории Польши, люблинскому правительству передавалось управление польскими территориями западнее Буга. «Сталину могло быть достаточно такого непрямого контроля для того, чтобы знать, что западный сосед СССР надежно на его стороне» (с. 97).
Второе соглашение, определявшее западную и восточную границы Польши, автор считает существенно более важным. Оно составляло с первым «логическое единство», поскольку определяло территорию, на которую распространялось польское управление. Не заинтересованность Сталина в осложнении отношений с Черчиллем и Рузвельтом заставила сохранять это соглашение в секрете, поскольку в нем Сталин распорядился Восточной Пруссией и Кенигсбергом без консультаций с союзниками и без их согласия.
Оба соглашения послужили Сталину надежным средством для того, чтобы поставить Польшу под свой контроль. При этом, согласившись по предложению Черчилля на признание лондонского польского правительства в ответ на признание западными союзниками люблинского правительства, Сталин в беседах с представителем лондонского польского правительства «не проронил ни слова» об уже заключенных за три дня до того договоренностях, хотя почти буквально изложил их содержание в качестве своего плана решения «польского вопроса» (с. 99).
На Московской конференции в октябре 1944 г. и затем — окончательно на Ялтинской конференции руководители США и Англии признали «линию Керзона» с незначительными отклонениями в пользу Польши в качестве восточной польской границы. Окончательного признания западной границы Польши по Одеру-Нейсе Сталину в Ялте добиться не удалось. Однако гораздо более важным для дальнейшей судьбы Польши являлось «создание «демократического» правительства и срочное проведение свободных выборов» (с. 104). Фактическое признание руководителями западных держав Временного правительства, возглавляемого коммунистами, в качестве «ядра нового правительства национального единства» означало, что польскому правительству в изгнании отказано в поддержке. Таким образом, [144] «развитие событий с 1945 г. и до окончательного прихода коммунистов к власти в Польше... было предопределено уже в Ялте» (с. 105).
Поспешное заключение 21 апреля 3. 945 г. Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между польским Временным правительством и СССР автор связывает с возникшими после смерти президента Рузвельта опасениями по поводу того, что с приходом Трумэна может возобладать более жесткий и бескомпромиссный курс США в отношении СССР. Это заставило советское руководство поспешить придать достигнутым в отношениях с Польшей договоренностям необратимый характер.
Встреча «большой тройки» в Потсдаме уже не могла, считает автор, внести каких-либо изменений в решение «польского вопроса».
Будущее Чехословакии представлялось Бенешу после заключения договора с СССР обеспеченным, а его последовательная политика сотрудничества между Востоком и Западом — оправдавшей себя. Однако западные державы отказались в апреле 1944 г. заключить с Чехословакией соглашение, которое регулировало бы отношения между чехословацкими властями и вооруженными силами страны на освобожденных территориях, и «оставили будущую судьбу Чехословакии полностью в руках СССР» (с. 111).
8 мая 1944 г, в Лондоне чехословацкое правительство в изгнании и советское руководство подписали соглашение об управлении освобожденными Красной Армией района» ми, т. е. тем самым было выражено согласие на освобождение Чехословакии Советскими Вооруженными Силами. Отказ западных держав от участия в военных действиях в Чехословакии, подтверждал, что последняя остается исключительно зоной боевых действий Красной Армии. «Таким образом обе западные державы признавали не только военное, но и — сами того не желая политическое господство СССР над Чехословакией» (с. 112).
Рассматривая процесс распространения «советской зоны влияния» на Румынию, Болгарию и Венгрию, автор отмечает, что Сталин стремился к дипломатическому [145] решению судьбы восточноевропейских стран, связанных с Германией, «в своем духе» уже на ранних стадиях войны: в 1943 г. эта проблема обсуждалась на Московской, затем на Тегеранской конференциях.
«Тяжелейшие последствия» для будущего Европы имел, по мнению автора, «распространенный британским правительством и с благодарностью принятый советским руководством план» разделения части Южной Европы на «зоны боевых действий» и затем на сферы влияния (с. 127), послуживший исходным пунктом для британо-советских договоренностей июня 1944 г., по которым Румыния относилась к советской, а Греция — к британской зоне боевых действий. В результате условия подписанного 12 сентября 1944 г. в Москве договора о перемирии между странами антигитлеровской коалиции, с одной стороны, и Румынией — с другой, были «продиктованы» Советским Союзом (с. 135) и предусматривали создание союзнической контрольной комиссии, в которой решающая роль оказалась за советской стороной. Подобным же образом характеризует автор договоры о перемирии с Болгарией (28 октября 1944 г.) и Венгрией (20 января 3. 945 г.), которые он связывает с советско-британскими договоренностями, достигнутыми в октябре 3. 944 г., по которым Румыния, Венгрия и Болгария отходили к «зоне влияния» СССР. Все эти договоры включали в себя кроме военных также и политические, экономические и финансовые обязательства и сводили до минимума суверенитет стран, оказавшихся в советской зоне влияния.
Советское руководство уже на последней фазе войны создавало в занятых советскими войсками странах предпосылки для того, чтобы привести там к власти «просоветские режимы и положить начало далеко идущим политическим, экономическим и социальным изменениям» (с. 158).
Анализируя «особое положение» Албании и Югославии, автор склонен объяснять его полной не заинтересованностью Сталина в отношении первой и неординарным поведением Тито в том, что касается второй. Вразрез с договоренностями о разделе сфер влияния между Черчиллем и [146] Сталиным и вопреки ожиданиям обеих западных держав, что Тито предпочтет не подчиняться балканской политике СССР, югославский лидер обратился за военной помощью к Сталину; однако в совместном коммюнике, опубликованном 28 сентября 1944 г., уже предусматривался отвод советских войск из Югославии после выполнения ими своих задач. Тито, отмечает автор, был единственным из всех коммунистических лидеров Восточной Европы, который воспрепятствовал военной оккупации всей своей страны Красной Армией и возложил на советские войска лишь временные и ограниченные полномочия.
11 апреля 1945 г. в Москве был подписан договор между СССР и Югославией о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи в послевоенное время, направленный, как и советско-польский и советско-чехословацкий договоры, против Германии в случае возобновления ею и ее союзниками агрессивной политики. Хотя договор документально подтверждал, с одной стороны, «солидарность Сталина с Тито», а с другой — усиление «восточной ориентации югославского правительства во главе с Тито», «Сталин имел все основания с подозрением относиться» к Тито, программа которого не отвечала планам и представлениям диктатора (с. 176).
Во время второй мировой войны Сталин вел «исключительно дальновидную политику» (с. 194). В результате второй мировой войны, к которой привело «империалистическое партнерство» между Германией и Советским Союзом, «коммунизм и советское руководство» смогли осуществить «крупнейшую экспансию в своей истории» (с. 202).
Т. И. Дудникова