Нора ищет «Нору»

– 3дравствуйте, я приехала из Новосибирска, меня зовут Норой.

Высокая, светловолосая женщина явно волновалась.

– Я названа в честь канонерской лодки. Нет ли в музее ее фотографии? Что это был за корабль? Где он находится сейчас? Мама рассказала мне только об одном походе...

Мы кое-что слышали об этой истории... Так вот она какая, Нора Васильева, дочь корабля!

Летом 1941 года на Неве стояло приземистое, тупоносое необычное судно. Ходовой мостик, труба, надстройки сосредоточены на корме, а две трети корпуса занимала большая прямоугольная яма... без дна, в ней струилась вода. Впрочем, достаточно было нажать в машинном отделении рычаг, и яма плотно закрывалась снизу стальными створками.

Это была морская грунтоотвозная шаланда водоизмещением в тысячу тонн. Землечерпалка поднимает со дна грунт я передает его на такое вот судно. Нагрузившись песком, глиной, галькой, камнями, оно выходит на глубину, раскрывает створки, и содержимое обрушивается в пучину.

На борту судна виднелось имя: «Нора». Рядом стояли однотипные «Зея», «Бурея», «Бира», «Селемджа». Каравану предстояло трудиться где-то в Татарском проливе, поэтому суда носили имена дальневосточных рек.

Но началась война, и поход на Тихий океан пришлось отложить.

Фашистские войска рвались к Ленинграду. Ожесточенные бои начались и на побережье Ладожского озера. Нужно было создать озерную военную флотилию. А где взять корабли? И тогда вспомнили о шаландах.

На «Нору» пришли рабочие-судостроители. Над ямой соорудили стальную платформу для пушек. Скоро доставили и пушки. Да какие! Пятидюймовые, как на самых новых эсминцах. А для отражения воздушных атак установили шесть скорострельных зенитных орудий и три крупнокалиберных пулемета.

Так же поступили и с другими шаландами. Суда получили звания канонерских лодок, на их мачтах взвились военные флаги.

В начале августа 1941 года «Нора» направилась в Ладожское озеро. В это время у Шлиссельбурга было жарко: командующий гитлеровской армией генерал-фельдмаршал фон Лееб приказал во что бы то ни стало захватить город, форсировать Неву и на правом ее берегу соединиться с финскими войсками.

Орудия «Норы» открыли огонь по фашистам. Канлодка помогала солдатам сдерживать страшный натиск врага. Фашистам не удалось «разгрызть Орешек» – захватить Шлиссельбургскую крепость.

Ленинград был в блокаде. С Большой землей его связывало Ладожское озеро. По этой водной «Дороге жизни» «Нора» перебрасывала в город войска, боеприпасы, продовольствие, медикаменты. А обратно везла ленинградских женщин, детей, стариков. И в каждом таком рейсе звучал и звучал ее корабельный колокол, объявляя боевую тревогу.

В октябрьский пасмурный день к трапу «Норы» вместе с другими подошла и работница Дарья Петровна Васильева. На руках у нее была малютка. Матросы помогли молодой матери подняться по трапу, устроили ее поудобнее в кубрике.

– Как зовут? – спросил седоусый мичман.

– Нету имени, не успела... На Большой земле метрики получу.

Матросы наперебой предлагали Дарье Петровне сгущенное молоко, чай, борщ, принесли теплое одеяло для девчушки.

Взяв на борт несколько сот ленинградцев, «Нора» отошла от берега. И сразу на палубе раздались сигналы тревоги. Корабль атаковали семь бомбардировщиков. Частые выстрелы зениток, треск пулеметов, разрывы бомб...

Когда все стихло, в кубрик спустился мичман.

– Как дочка? – спросил он у Дарьи Петровны. – Не испугалась? А то мы тут пошумели малость...

– Ничего, спала. Спасибо, что отбились от разбойников.

А через полчаса снова объявили тревогу, снова орудийная пальба, снова взрывы. Потом тишина. И опять, опять грохот бомбежки. В кубрике было слышно завывание пикировщиков, от близких разрывов корабль резко кренился с борта на борт.

Дарья Петровна крепко прижала малютку к груди. Она видела, как по внутренним помещениям пробежали матросы, слышала возгласы: «Пробоина! В трюме пробоина!»

Израненный корабль дошел до восточного берега озера. Поднявшись на палубу, ленинградцы увидели распростертых матросов и офицеров. Они погибли, спасая их жизнь. Разве забудешь такое!

Добравшись до Вологды, Дарья Петровна обратилась в местный Совет за метриками для ребенка.

– Какое имя дадите? – спросили ее.

– Нора! В память корабля...

А «Нора» продолжала сражаться.

Гитлеровцы еще недавно злорадно говорили: «Большевики пустили в Ладожское озеро лапти», а теперь прикусили язык. Кто бы мог подумать, что какие-то шаланды превратятся в озерные «линкоры».

Командующий воздушным флотом получил приказ из Берлина – уничтожить ладожские канлодки. 28 мая 1942 года против «линкоров» бросили лучшую эскадрилью пикирующих бомбардировщиков. И что же? «Нора» и другие канлодки сбили три пикировщика, а сами ушли.

Фашисты решили перебросить из Ламанша бронированные «суда вторжения». Они предназначались для десанта в Англию, но эту операцию с кодовым названием «Морской лев» пришлось отменить – слишком плохи были дела на Восточном фронте.

Тридцать «судов вторжения» были разобраны и доставлены по железной дороге в Карелию. Здесь их собрали и спустили на воду. Фашисты загодя потирали руки: теперь-то советским озерным «линкорам» придет конец. Один вид «кораблей вторжения» устрашит русских.

В августовскую ночь 1942 года «Нора» сопровождала пароходы с баржами. Караван держал путь к Ленинграду.

– Справа силуэты... – доложил сигнальщик и замялся, – каких-то странных плавучек...

Капитан 3-го ранга Павел Турыгин посмотрел по указанному направлению. Вдали действительно двигались диковинные сооружения.

– Полный вперед! – приказал он.

В эту секунду «плавучки» полыхнули огнем, над пароходами пронеслись снаряды.

«Нора» тотчас прикрыла караван дымовой завесой, ведя ответный огонь по врагу. А затем пошла навстречу ему.

О, то были плавучие крепости! На двух больших, оснащенных мощными моторами понтонах – широкий помост; в середине помоста рубка и дальномер, а по углам четыре скорострельных орудия с броневыми щитами. Ворочая то влево, то вправо, «форты» вели бешеную стрельбу.

Отряд «фортов» в десять раз превосходил «Нору» количеством орудий и все же, попав под снаряды канлодки, отступил.

25 сентября 1942 года в ставке Гитлера совещались по поводу ладожских дел. Фюрер разносил адмиралов и генералов за их неспособность уничтожить ладожские корабли.

«Фюрер снова указывает, – записано в журнале военных действий Верховного командования, – на сильное движение русских по Ладожскому озеру. Это недопустимо. Он потребовал постоянного наступления на город и против движения судов на Ладожском озере».

Неудачи гитлеровцев на Ладоге стали известны главарю фашистской Италии Муссолини. Дуче злорадно посмеялся над гитлеровцами. «Тоже моряки, не могут справиться с какими-то озерными судами, поучились бы у итальянцев...» Он приказал срочно отправить на Ладогу четыре торпедных катера, отличившихся на Средиземном море в боях с английскими крейсерами. Итальянцы покажут, как нужно воевать!

Туманным утром 22 октября 1942 года соединенная германо-итало-финская эскадра – около сорока кораблей – под прикрытием авиации взяла курс к небольшому островку Сухо, расположенному вблизи «Дороги жизни».

Артиллерийская батарея, расположенная на острове, и несколько небольших наших судов завязали артиллерийскую перестрелку с вражеской флотилией. На помощь им спешила «Нора». С дистанции шестьдесят кабельтов она открыла ураганный огонь по противнику.

Вскоре к месту боя подоспели наши бомбардировщики.

Фашистские плавучие «форты» взрывались, горели, тонули. Пошли ко дну и хваленые итальянские торпедные катера.

Потеряв шестнадцать судов, фашисты повернули назад.

Итальянцы, погрузив на железнодорожные платформы два уцелевших катера и благодаря бога за спасение, укатили в свои края.

В конце ноября Ладога стала. Раздвигая льдины. «Нора» беспрерывно перевозила войска и боевую технику: фронт готовился к прорыву блокады, ему нужны были боеприпасы. Взбираясь широким полубаком на лед, «Нора» крушила торосы, прокладывала фарватер для пароходов и барж.

Последний ледовый рейс «Нора» совершила 8 января 1943 года. История плавания на Ладоге не знала столь поздней навигации.

А летом следующего года неутомимая «Нора» помогла десантникам освобождать от фашистов острова Финского залива.

– Теперь будет о чем рассказать сыну. «Норой» можно гордиться. Ее фотография будет висеть у нас на самом видном месте, – сказала посетительница нашего музея, бывшая маленькая пассажирка шаланды.

– А кстати, у вас тезка есть, – вступил в разговор один из сотрудников музея. – 15 октября сорок первого на «Норе», во время переброски ленинградцев через озеро, родилась девочка. И мать тоже назвала ее Норой, об этом так и записано в вахтенном журнале.

А что же сталось с «Норой»?

После войны она снова стала грунтоотвозным судном. О военных годах напоминали лишь стальные заплаты на корпусе да медная доска, укрепленная на рубке. На этой доске рассказывалось об участии корабля в боях с фашистами.

Звезда на рубке

В музее хранится много пятиконечных звезд: золотые Героев Советского Союза, маленькие латунные с бескозырок отважных матросов, алые с рукавов комиссарских курток. А эту стальную, весом в несколько килограммов, носила на своей рубке подводная лодка «К-21». Но что означает в центре звезды вырубленная из меди цифра «17»?

В начале Великой Отечественной войны «К-21» действовала в Норвежском море. В один из дней подводники обнаружили фашистский транспорт. Тяжело груженный пароход под охраной сторожевиков плыл в прифронтовой порт. Заметив перископ, капитан судна резко изменил курс, стал уходить к берегу. Но торпеда настигла пароход, над морем взметнулось пламя, раздался оглушительный взрыв, судно переломилось и пошло ко дну.

Матросы ликовали: потопить транспорт водоизмещением в десять тысяч тонн – это значит пустить под откос десять железнодорожных эшелонов.

А спустя некоторое время «К-21» потопила еще одно фашистское судно. Правда, и сама чуть не погибла. Уходя от преследования конвойных кораблей, она ударилась о подводный риф. Люди попадали с ног, погас свет. А вокруг рвались глубинные бомбы. Несколько раз лодка пыталась всплыть, но подвергалась атаке самолетов. И только ночью, когда ей удалось подняться на поверхность, командир увидел за кормой масляную полосу: бомбы повредили топливную цистерну, соляр вытекал, выдавая местонахождение субмарины.

С таким «хвостом» на позиции оставаться нельзя, лодка взяла курс на базу.

Когда показались гористые и суровые очертания родного берега, командир приказал:

– Орудие к выстрелу изготовить!

Совсем немного прошло с начала войны, но на флоте сложилась новая традиция: при входе в базу оповещать гарнизон о торпедировании вражеских кораблей выстрелами из пушки. Сколько побед, столько и выстрелов.

Пушка «К-21» грохнула дважды.

Но когда подошли к причалу, встречавшие задали вопрос: много ли отправили на дно гитлеровских судов?

– Стреляли же, надо было слушать, – улыбались подводники.

А вопрос о том, сколько потопили, продолжали задавать матросы береговой базы, солдаты караульного батальона, рабочие судоремонтного завода... Вначале матросы охотно отвечали, а потом надоело. Чашу терпения переполнил напитай буксира, задавший этот вопрос. Моряки досадливо отмахнулись.

– На лбу у вас не написано, – обиделся капитан, – вот и спросил... Подводники задумались: как сделать, чтобы все видели, сколько побед одержал корабль? Летчики в знак каждого сбитого фашистского самолета рисовали на фюзеляже звезду. Артиллеристы наносили звездочки на стволы орудий – по числу потопленных кораблей или уничтоженных батарей. А если лодке действительно отмечать свои победы «на лбу», на боевой рубке, в центре красной звезды – символа верности Советской Родине?

Так и решили. Мотористы вырубили из медного листа цифру «2» и приклепали ее в центре звезды. И уже никто не спрашивал, сколько торпедировали фашистских судов, достаточно было взглянуть на звезду.

«К-21» продолжала сражаться, цифра на звезде росла.

Был такой случай: прикрывая подступы к своим базам, фашисты выпускали в море целые флотилии катеров и мотоботов. Беспрерывно рыская, они мешали лодкам всплывать для зарядки батарей, наводили на наши корабли авиацию. Стрелять по ним было нецелесообразно – торпеда стоила дороже. К тому же поразить их было очень трудно.

Как-то Лунин заметил, что катера исчезли.

– Наверное, совещаются в своей базе, – пошутил вахтенный офицер.

– Удобный случай покончить с ними одним махам, – серьезно ответил Лунин.

База вражеских катеров укрывалась в глубине узкого извилистого пролива, на берегах которого находились наблюдательные посты. «К-21» пробралась в бухту. Катера, тесно сгрудившись, стояли у причала. Лодка произвела торпедный залп. Вместе с причалами катера взлетели в воздух.

Но самая памятная цифра была заработана экипажем 5 июля 1942 года. В тот день в Северном Ледовитом океане разыгрались события, о которых историки и поныне пишут книги, а кинематографисты снимают фильмы.

Из исландского порта Рейкьявик в Советский Союз шел конвой – тридцать шесть транспортов в охранении двадцати одного боевого корабля. Гитлер направил на перехват конвоя эскадру во главе с новейшим линейным кораблем «Тирпиц». Узнав об этом, британское адмиралтейство немедленно отозвало свои конвойные силы, бросив транспорты на произвол судьбы. Гитлеровские самолеты и подводные лодки начали топить беззащитные суда. «Тирпиц» и сопровождавшие его корабли должны были довершить разгром каравана.

|»К-21» находилась в море, когда капитан 2-го ранга Лунин получил радиограмму о появлении германской эскадры. Лодка немедленно стала искать врага.

Фашистские корабли вышли из норвежского порта в 15 часов, а в 16 часов 33 минуты вахтенный гидроакустик «К-21» матрос Сметании засек их.

– Справа по носу нарастающие шумы винтов!

Лунин направил лодку на сближение с противником. Торпедисты изготовили к залпу все восемь торпедных аппаратов.

Гул винтов нарастал.

Лодка подвсплыла. Лунин поднял перископ. Показались эсминцы – их было девять, – затем тяжелый крейсер «Адмирал Шеер», за ним вспарывала волны двухсотметровая громада «Тирпица».

«Тирпиц» был новейшим германским линкором: 53 тысячи тонн водоизмещения, восемь 380-миллиметровых орудий главного калибра, двенадцать 150-миллиметровых, пятнадцать 105-миллиметровых, шестнадцать 37-миллиметровых пушек, шесть торпедных аппаратов, четыре самолета...

Лунин решил стрелять в «Тирпица». И он, и другие члены экипажа отчетливо осознавали опасность подобной атаки.

Опасаясь удара из пучины, гитлеровская эскадра шла зигзагом, то есть через определенные промежутки времени меняла курс, чтобы подводная лодка не успела прицелиться.

Почти полтора часа Лунин терпеливо маневрировал, выбирая наиболее выгодную позицию. Пятнадцать раз пришлось высовывать из-под воды головку перископа, чтобы уточнить расчеты. Наконец в 18 часов 01 минуту «К-21» выпустила четыре торпеды. Через 2 минуты 15 секунд подводники услышали два глухих взрыва.

«К-21» нырнула на глубину. Экипаж приготовился выдержать бешеную бомбежку. Но... эскадра внезапно повернула назад.

Ошеломленные дерзкой атакой подводной лодки, фашисты не рискнули продолжать путь. Тяжко поврежденный «Тирпиц» укрылся в норвежских шхерах; он надолго был выведен из строя.

23 октября 1942 года Советское правительство наградило «К-21» орденом Красного Знамени.

К концу Великой Отечественной войны на звезде краснознаменной подводной лодки была внушительная цифра – «17».

Операция «Страна чудес»

С какими только вопросами не обращаются к экскурсоводу!

– Вы смотрели «Лично известен» и «Чрезвычайное поручение»?

– Смотрел, интересные фильмы.

– А Тонунц? Гурген Тонунц хорош в роли Камо?

– Согласен, хорош.

– Так, – улыбались экскурсанты.

– А знаете ли вы, – в свою очередь улыбнулся сотрудник музея, – что он был моряком, служил на корабле «Семен Дежнев», участвовал в бою с фашистским линкором?

Экскурсовод, бывший морской офицер, подвел слушателей к большой географической жарте. Указка поднялась к самой северной точке советско-германского фронта, а затем метнулась по голубому полю Северного Ледовитого океана далеко вправо. И остановилась возле небольшого островка у входа в Енисейский залив.

– Вот здесь. Видите? Почти на меридиане Новосибирска...

Летом 1942 года Гитлер срочно вызвал к себе главнокомандующего военно-морским флотом Редера и группу адмиралов. Фюрер был не в духе: ни Мурманска, ни Архангельска захватить не удалось, а, как показывает аэрофоторазведка, эти порты принимают множество судов с военными грузами. Вот и сегодня получена шифровка из Японии: с Дальнего Востока Северным морским путем отправилось двадцать больших грузовых судов. Представляете, сколько оружия и боеприпасов доставят они на фронт? Фюрер ударил кулаком по столу – до каких пор германский флот будет терпеть движение русских транспортов по морям Ледовитого океана?

– Мой фюрер! – обратился Редер. – Мы пошлем в Ледовитый океан тяжелый крейсер «Адмирал Шеер», он встретит русский караван над куполом Сибири...

Адмирал Редер изложил план похода. Броненосный гигант скрытно подкрадется к острову Диксон, где находится основной опорный пункт судов, курсирующих по Северному морскому пути. Здесь они заправляются углем, здесь ждут ледоколов, здесь, наконец, мощный радиоцентр, штаб всей трассы. «Адмирал Шеер» окажется у Диксона в момент подхода туда дальневосточного каравана, он расстреляет суда, частично захватит в плен. Крейсер возьмет десантный отряд отборных эсэсовцев. Они высадятся на суда и заставят команды взять курс на наши базы. В трюмах пароходов могут оказаться самые неожиданные вещи. Известно, эта Сибирь – чудесная шкатулка: золото, пушнина, алмазы...

Адмирал Редер видел радужные картины. Несомненно, десантникам удастся захватить много золота, а также оружия, которое вывозится по Енисею из глубин Сибири. После разгрома, который учинит «Адмирал Шеер» на Диксоне, русские забудут свой Северный морской путь.

Каждая боевая операция ради секретности получает шифрованное название. Поход «Адмирала Шеера» закодировали – «Вундерланд», «Страна чудес». 16 августа 1942 года Гитлеру доложили: операция «Вундерланд» началась.

В тот день из норвежского порта Нарвик, захваченного фашистами, вышел большой военный корабль. Это был «Адмирал Шеер». Стоявший на его мостике капитан первого ранга Меенсен Больхен с гордостью поглядывал на орудийные башни. Скоро им придется крепко поработать!

«Адмирал Шеер» был специально построен для дальних океанских плаваний и считался одним из сильнейших кораблей гитлеровского флота: шесть 280-миллиметровых, восемь 150-миллиметровых, шесть 105-миллиметровых, восемь 37-миллиметровых орудий, восемь торпедных аппаратов, два самолета, экипаж – 926 человек. Его называли еще рейдером (от слова «рейд» – «набег»).

А какая громкая слава у «Адмирала Шеера»! Англичане боялись его как огня. Два года назад, действуя в Атлантическом океане (дальность плавания 21 500 миль, скорость 28 узлов), он потопил и захватил около двух десятков английских транспортов общим водоизмещением почти полтораста тысяч тонн. Фашисты часто передавали по радио магнитофонную ленту с записями сигналов бедствия английских судов, завидевших «Адмирала Шеера»...

«Адмирал Шеер», обогнув с севера Новую Землю, вышел в Карское море. Вскоре фашисты увидели ледяные поля. Взмыл самолет, его летчик нашел разводы, и корабль продолжал двигаться на восток.

Капитан 1-го ранга Меенсен Больхен предвкушал легкую победу. Внезапное появление крейсера в глубоком тылу – две тысячи километров за линией фронта – вызовет панику, русские разбегутся, а он войдет в порт, разнесет все в прах, захватит пленных, много пленных...

У Диксона в это время находился сторожевой корабль «Семен Дежнев». «Воинский чин» он получил в июне 1941 года, а прежде был обычным работящим грузо-пассажирским судном. Правда, и на «гражданке» у него был «чин» – он считался ледокольным пароходом.

Ледокол пробивает фарватер для торговых судов. А ледокольный пароход еще и груз песет на себе. Пояс из крепкой стали позволял «Семену», как дружески величали его моряки, сражаться со льдами в одиночку.

«Семен Дежнев» ходил в самые отдаленные места Арктики. В августе 1940 года (в те дни, когда в Атлантике пиратствовал «Адмирал Шеер») он даже открыл островок в море Лаптевых; по просьбе экипажа его назвали ласково: «Октябренок».

В начале Отечественной войны ледокольный пароход мобилизовали на военную службу: поставили четыре 76-миллиметровых и столько же 45-миллиметровых пушек, на борту вывели «СКР-19» – сторожевой корабль № 19.

В ночь на 27 августа он принимал уголь. Вдруг сообщение: к порту подходит враг. Боевая тревога!

Случилось так, что командир «ОКР-19» старший лейтенант Гидулянов находился в штабе. Но медлить нельзя было ни минуты. Помощник командира старший лейтенант Кротов приказал выходить на рейд.

Матрос Гурген Тонунц, совсем еще молоденький курсант училища, встал у пулемета, пристально вглядываясь в серую мглу. Сердце его билось учащенно: ведь предстоял первый бой.

Сильно и резко подул ветер, словно гигантской метлой сдвинув стену тумана, и Гурген увидел очертания... крейсера. Фашистский корсар открыл огонь. Вокруг сторожевика стали рваться снаряды. Осколок разбил пулемет. Тонунц бросился к пушке – помогать комендорам.

Орудия сторожевика заговорили. С кормы, где находились дымовые шашки, потянулся густой шлейф дыма.

«Адмирал Шеер» усилил огонь. Вокруг сторожевика все так и кипело. Вдруг чудовищный удар сотряс судно: прямое попадание в надстройку, повреждена палуба.

«СКР-19» продолжал двигаться вперед, закрывая дымовой завесой порт. Там, у причала, стоял пароход «Кара» – в его трюмах 250 тонн взрывчатки. Если в «Кару» угодит снаряд...

У орудия, к которому подбежал Гурген, вышел из строя почти весь расчет.

– Тонунц, снаряды! – крикнул единственный оставшийся в живых наводчик Никандров.

Вокруг сторожевика бушевал огненный смерч. Осколки хлестали по надстройкам, падали убитые, падали раненые. Тонунц подавал снаряды к орудию.

– Давай, давай! – кричал Никандров.

Тугая, горячая воздушная волна сбила Гургена с ног, он почувствовал жгучую боль в руке, закружилась голова, потемнело в глазах. Но пушка должна стрелять! Превозмогая боль, Тонунц подтаскивал снаряды.

– Молодец! – крикнул ему старший лейтенант Кротов.

Капитан 1-го ранга Меенсен Больхен, выглядывая в прорезь бронированной боевой рубки, недоумевал: тихоходный, вооруженный легкими пушками пароход... явно атаковал крейсер. Этот сумасшедший так надымил, что приходятся стрелять наугад.

А пароходик, накренившийся, с простреленными надстройками, с пробоинами в бортах, с горящей кормой, неумолимо сближался. Уж не на таран ли? Командир крейсера вдруг почувствовал страх.

– Весь огонь по судну! – приказал он.

Но пароходик, внезапно изменив курс, исчез за дымовой завесой. Но вот он как вынырнул да и рявкнул всеми пушчонками!

И вновь ушел под завесу. Орудия «Шеера» били вслед.

А через несколько минут сторожевик вынырнул из дымовой завесы в другом месте и клюнул «Адмирала Шеера» четырьмя снарядами.

С берега гулко ударило 130-миллиметровое орудие. Снаряд врезался в палубу крейсера...

И капитан 1-го ранга Больхен дрогнул. Он отдал приказ отходить.

– Посмотрите на эти огромные клубы дыма... – сказал он офицерам.

Может, он намекал: делать больше нечего – порт сметен с лица земли?

Дыма действительно было много: горело несколько бочек с соляром. А пострадало лишь одно сооружение – бревенчатая баня, в которой уже через три дня весело поддавали пару зимовщики.

Порт жил, порт работал. И вскоре он принял дальневосточный караван.

– У нас в музее, – продолжал экскурсовод, – хранится изрешеченный осколками снарядов флаг сторожевого корабля «Семен Дежнев».

– А что же с кораблем? – любопытствовали экскурсанты.

– Он получил свыше пятисот пробоин и, конечно, затонул бы, если бы не находчивость моряков: они посадили его на мель. Потом отремонтировали, и он до конца войны нес боевую вахту в Арктике. А потом «Семен» снова стал сухогрузом-работягой и по-прежнему вдоль и поперек бороздил Северный Ледовитый океан. Он ходил к Земле Франца-Иосифа, к мысу Арктический – самому труднодоступному месту океана. Не раз «Семен Дежнев» посещал и Диксон. Население встречало его цветами, а все стоявшие в порту пароходы приветственными гудками. Видели этот пароход и за границей – в Бордо и Руане, в голландском Роттердаме, в польском Гданьске, много где видели. И всюду тысячи людей приходили познакомиться с пароходом-героем... Конечно, старые раны и контузии давали себя знать, после войны он дважды «лечился» – капитально ремонтировался, один раз проходил «поправку здоровья» на благодатном юге, в итальянском порту Неаполе.

– Хоть бы глазком взглянуть на этот корабль, – вздохнула одна из девушек.

– А вы все наверняка его видели, – улыбнулся экскурсовод. – Как и Гурген Тонунц, который за тот бой получил медаль «За отвагу», он тоже стал кинозвездой. Фильм «Красная палатка» смотрели? Так вот роль парохода «Читта ди Милано» – плавучей базы экспедиции Нобиле – «исполнял» наш «Семен Дежнев». Он принимал на своем борту знаменитую итальянскую киноактрису Клаудию Кардинале, известных актеров – англичанина Петера Финча, немца Харди Крюгера... Вот какая у «Семена» судьба!

Выходила в океан «Катюша»

– Так вот как она выглядела, наша «катюша»!

Пожилой армейский полковник с множеством орденских ленточек на груди долго стоял перед фотографией подводной лодки.

– А нельзя ли положить возле нее в качестве трофея этот знак? – обратился он к сотруднику музея и показал кусочек латуни с надписью по-немецки: «За обморожение».

29 июня 1941 года над гранитными скалами Заполярья раздался грохот артиллерийских орудий: в наступление перешел горнострелковый корпус генерал-полковника Дитла. Несмотря на прохладный ветер, дувший с Ледовитого океана, егеря шли налегке, засучив рукава рубах. Зачем запасаться теплым обмундированием, генерал-полковник Дитл поклялся фюреру в три дня захватить Мурманск. Блицкриг есть блицкриг! Даже полевые кухни не взяли, выдали трехдневный сухой паек. В Мурманске ресторан «Арктика», масса продовольствия, там уж егеря попируют вовсю, – Дитл обещал отдать им город на три дня...

В авангарде наступал полк, в котором когда-то ефрейтором служил Гитлер. Солдаты орали его любимую песню:

И мир весь, стуча костями,

Изъеденными червями,

Трепещет пред нашим маршем...

Операция по захвату Мурманска называлась «Серебристая лисица».

Генерал-полковник Дитл был уверен в успехе: фашисты имели двукратное превосходство в живой силе и четырехкратное в артиллерии. А какие солдаты! Они брали и Крит и Нарвик...

И вдруг осечка... В первом же бою корпус потерял более тысячи егерей и вынужден был остановиться. А дальше каждый метр давался такой кровью, что у реки Западная Лица егеря совсем выдохлись.

Гитлер в ярости потребовал от Дитла немедленного, мгновенного захвата Мурманска, «однополчанам» же пригрозил смертной казнью. А егеря ни с места. Пришлось доставить полевые кухни – ресторан «Арктика» не присылал ни закуски, ни обедов.

Наступила осень, пошли дожди, задули холодные ветры, егеря мерзли. Дитл телеграфировал в Берлин: срочно требуется теплое обмундирование. Ударили морозы, закружила пурга, а в гранитных скалах не окопаться. «Однополчане» фюрера завопили о помощи.

13 января 1942 года из Кольского залива в Баренцево море направилась советская подводная лодка «К-22». Ее называли «катюшей»: перед номером у нее стояла буква К – крейсерская.

Штормило. Брызги воды застывали на рубке, поручнях, палубе. Когда «катюша» обрастала льдом настолько, что была похожа на айсберг, командир лодки капитан 2-го ранга Виктор Котельников подавал команду: к погружению. Лодка уходила на глубину, там уж лед оттаивал.

Так шел день за днем.

– Горизонт чист, – докладывал вахтенный офицер, наблюдая за морем в перископ.

И утром, и днем, и вечером слышалось: «Горизонт чист». А ведь должны ж быть вражеские корабли, должны: флотская разведка все время засекала радиопереговоры гитлеровцев.

И вдруг ночью на фоне берега означился силуэт транспорта. «Катюша» бросилась к нему, но пароход успел скрыться в бухте.

Котельников понял: гитлеровцы перешли к тактике «перетекания»; опасаясь атак советских подводных лодок, они ходили лишь по ночам, прижимаясь к скалистому берегу, а днем укрывались в небольших бухточках под защитой дозорных кораблей и береговой артиллерии. Так, «прыгая» в потемках из одной бухты в другую, транспорты добирались до прифронтового порта.

– Пойдем в самое логово! – объявил экипажу командир.

Днем 19 января «катюша» в подводном положении прошла узкий пролив. Котельников поднял перископ. Так и есть – в глубине бухты стоял на якоре большой транспорт. «Катюша» выстрелила в него торпедой, подводники услышали глухой взрыв. Лодка подвсплыла. Котельников прильнул к окуляру перископа и удивленно присвистнул: пароход стоял на месте.

Моряки задумались: может быть, торпеда взорвалась при ударе о подводную скалу?

– Кренится! – вдруг закричал Котельников. – Попали! Только тонет, стервец, плохо. Интересно, что он везет – перины, что ли, для егерей? – И, посмотрев еще раз в перископ, добавил: – Если он так будет тонуть, фашисты успеют завести пластырь на пробоину. Всплывем и расстреляем из пушек.

Подводной лодке вступить в артиллерийский бой с транспортом всегда рискованно: вдруг это судно – ловушка... Под фальшивыми надстройками могут скрываться торпедные аппараты, скорострельные орудия, а на корме – запас глубинных бомб.

Но у «катюши» четыре пушки: две стомиллиметровых и две «сорокопятки».

Едва на поверхности моря появилась палуба, как из люка выскочили комендоры и развернули стволы мокрых, облепленных водорослями орудий на транспорт.

Но в этот момент из-за парохода вывернулся вражеский сторожевой корабль.

– По сторожевику! – крикнул Котельников. – Всеми орудиями!

Четырехдюймовый снаряд «катюши» снес у него ходовой мостик, на палубе заплясало пламя. Сторожевик тотчас закрылся за дымовой завесой, а подводники перенесли огонь на транспорт. Вдруг рядом с лодкой раздался взрыв снарядов, поднялись высокие всплески.

– Стреляет береговая батарея, – доложил сигнальщик.

Бухта небольшая, уклоняться от снарядов стометровому подводному крейсеру нелегко – в два счета наскочишь на камни. Нужно быстрее уничтожить транспорт и уходить. Уходить на простор, в открытое море.

Подводники усилили огонь. Снаряды попадали в цель, но проклятый транспорт все держался на плаву.

– Заколдованный он, что ли? – рассердился Котельников. – Бейте под ватерлинию!

А тут еще «очнулся» сторожевик: фашисты потушили пожар и открыли по лодке орудийную стрельбу.

Подводники били и по транспорту, и по сторожевику. Через несколько минут сторожевик, осев на корму, скрылся в пучине.

Повалился на борт окутанный клубами дыма и пара транспорт. Но когда пелена рассеялась, моряки увидели: транспорт стоял на месте, стоял без крена, целехонький, будто в него не попало ни одного снаряда. Только вроде бы стал корпусом короче и мачты ниже.

– Да это ж второй! Второй пароход, товарищ командир! – доложил вахтенный офицер. – Он скрывался за корпусом другого. А тот утонул, и вот видите...

– Ну, широкая спина была у «покойника»...

Комендоры «катюши» открыли стрельбу по второму пароходу, и этот тонул медленно, нехотя. Только после пятнадцати залпов он скрылся под водой.

– К бухте приближается дозорный корабль! – послышался голос вахтенного.

Но фашистский сторожевик вдруг резко изменил курс и бросился наутек. «Не захотел связываться с «катюшей», – смеялись моряки.

Лодка вышла в море.

– Теперь держись, ребята! – предупредил Котельников. – Фашисты, конечно, узнали о разгроме логова.

Командир оказался прав: не прошло и часа, как гидроакустик услышал шум винтов фашистской подводной лодки. И почти тотчас моряки заметили белый, пенистый след торпеды. «Катюша» резко отвернула, торпеда прошла вдоль борта.

Гитлеровская субмарина не унималась: в сторону «катюши» протянулись следы еще трех торпед. Котельников успел произвести маневр, торпеды проскользнули за кормой.

Разъяренный неудачами фашист допустил ошибку: его лодка показала рубку, и «катюша» мгновенно открыла по ней огонь.

На пути домой подводники подсчитывали «убытки» врага. Самый крупный из потопленных транспортов был никак не менее десяти тысяч тонн водоизмещения. Такое судно «тянет» на борту десятки средних и тяжелых танков, за один рейс перебрасывает целую дивизию солдат или двухмесячный запас продовольствия для трех-четырех дивизий.

– Вряд ли танки, – вздохнул Котельников. – Вспомните, как тонули пароходы... С танками-то они бы сразу к рыбам...

На пирсе подводников встречал командующий Северным флотом адмирал Арсений Григорьевич Головко. Он поздравил экипаж с победами, крепко пожал руку каждому моряку.

– А знаете, товарищ Котельников, что везли транспорты, которые вы потопили? – спросил он.

– Нет, товарищ командующий.

– Норвежские патриоты-подпольщики сообщили нам по радио: тридцать тысяч полушубков, тридцать тысяч валенок, тридцать тысяч шапок, тридцать тысяч рукавиц и другие теплые вещи – все для гарных егерей. Да вы же целый корпус раздели, по вашей милости плясать теперь егерям на морозе!

– Пусть попляшут, – улыбнулся Котельников. – Не мы эту «свадьбу» затеяли.

«Однополчане» Гитлера отморозили себе руки и ноги, ходили с распухшими носами и ушами, клянчили в лазаретах вату для утепления тощих шинелей, из автопокрышек мастерили огромные боты, а из брезентовых орудийных чехлов – штаны и куртки.

Генерал Дитл издал приказ: морозы переносить стойко. И сообщал, что обратился в Берлин, что вот-вот пришлют новое теплое обмундирование. Фюрер не забудет героев-егерей.

Каждый день в ставку Гитлера передавались сводки о числе обмороженных. Цифры угрожающе росли. Дитл просил тулупы, полушубки, валенки.

Наконец из Берлина ответили: фюрер рассмотрел просьбу егерей, ждите. И фашистские егеря дождались: самолет доставил в штаб корпуса запечатанные мешки. В них оказались... медали «За обморожение».

– Здорово тогда «катюша» насолила фашистам, – рассказывал полковник. – Когда мы погнали гитлеровцев на запад, в разгромленном штабе нашли целый мешок таких медалей. А пленный офицер сказал, что награды пришли слишком поздно...

Командировка вокруг света

В сентябрьский день 1942 года к подводной лодке «С-56», стоявшей во владивостокской бухте Золотой Рог, подошел штабной катер. На палубу поднялся адмирал. Его встретил капитан-лейтенант Григорий Щедрин.

– Лодка в полной боевой готовности! – доложил он.

Адмирал и сопровождавшие его офицеры придирчиво осмотрели корабль. 78-метровый корпус лодки блистал свежей краской. Только что вступившая в строй «С-56» обладала высокими боевыми качествами. Имея подводное водоизмещение более тысячи тонн, она легко ныряла на стометровую глубину, несла шесть торпедных аппаратов, а на палубе два орудия. Мощные дизеля позволяли ей развивать надводную скорость до двадцати узлов.

Адмирал осматривал отсек за отсеком.

– Как настроение команды?

– На фронт «рвутся, – сказал капитан-лейтенант. – Разрешите узнать, не рассматривался ли и мой рапорт?

Адмирал улыбнулся, потом сказал:

– Собирайтесь в командировку, вместе с кораблем...

Адмирал не назвал пункта назначения: экипаж узнает о нем в море. «Наверное, пойдем на одну из баз Тихого», – думали матросы. Но когда на лодку доставили «проездные документы» – морские карты, – все ахнули: в люк спустили рулон, второй, третий, четвертый, пятый... Затем стопки лоций, подробно рассказывающих об особенностях плавания в различных морях, – о мелях, подводных камнях, течениях, о подходах к портам и устьям рек.

Как и всякому командировочному, кораблю выдали продовольственный паёк. И снова матросы удивлялись: такого количества мясных консервов, сухарей, сахара, чая, сушеных фруктов и овощей лодка не принимала никогда.

Грузили запасные части к двигателям, электромоторам, насосам. Командир лодки озабоченно расхаживал по отсекам, проверяя, все ли готово к командировке.

На рассвете 6 октября 1942 года «С-56» вышла в плавание. У многих членов экипажа остались во Владивостоке жены, дети, невесты, друзья. Но никто не провожал: время выхода корабля в море всегда секрет.

Когда за кормой скрылся Владивосток, Щедрин объявил:

– Идем в Петропавловск-Камчатский.

После небольшой стоянки на Камчатке лодка вышла в океан. И лишь тогда командир объявил:

– Пункт назначения – Мурманск. По приказу Советского правительства идем на помощь Северному флоту.

На фронт! Бить фашистов! Из отсеков послышалось «ура».

Командир объявил и срок командировки: до полного разгрома врага. И в ответ опять «ура».

Но вместо того чтобы повернуть на север и через пролив Беринга идти прямехонько в Баренцево море, лодка взяла курс на Алеутские острова.

– Северный морской путь закрыт тяжелыми льдами, – объяснил командир. – Пойдем через два океана – Тихий и Атлантический.

Так вот зачем понадобилось так много «проездных документов»: лодке предстояло одолеть семнадцать тысяч миль!

«С-56» шла самой полной скоростью, штурман менял карты, менял лоции. Тихий океан, Панамский канал, Карибское и Саргассово моря, Атлантический океан, Северное, Норвежское, Баренцево моря.

Были и зеркальные штили, и бешеные тайфуны, когда вахтенные на мостике надевали легководолазные костюмы. Была и тропическая жара, и пронзительный ветер полярных широт.

И на каждой миле лодку подстерегала опасность атак фашистских субмарин. В проливе Акутан в ее борт ударила вражеская торпеда, сорвала лист обшивки, но, к счастью, не взорвалась.

В феврале 1943 года «С-56» прибыла на главную базу Северного флота – Полярное.

После такой долгой и тяжелой «пробежки» полагалось бы отдохнуть, но где там – экипаж спешно готовился к охоте за гитлеровскими пиратами.

Вскоре вышли в боевой поход. Встретив суда, перевозившие войска, пушки, боеприпасы, лодка торпедировала самый крупный пароход.

А через несколько дней – утром 14 апреля 1943 года – гидроакустик опять «поймал» шум винтов.

Щедрин нажал кнопку, загудел электромотор, из лодки вверх поползла длинная стальная труба – перископ. Когда его кончик высунулся из воды, Щедрин увидел отряд фашистских судов. Три глубоко осевших в воду транспорта шли в окружении шести сторожевых кораблей и четырех катеров.

– Ого, вот это конвой! – воскликнул Щедрин. – Видать, ценный «товар» везут.

Чтобы выпустить торпеды в упор, он решил прорвать кольцо охранения. Лодка поднырнула под ближайший сторожевик и подняла перископ. И то ли солнечный луч блеснул в оптике перископа, то ли бурунчик выдал – фашисты обнаружили «С-56». Круто повернув, два сторожевика ринулись на лодку. Подводники слышали бешено нарастающий шум, затем тяжелые шлепки о воду: корабли бросали глубинные бомбы.

Началось... Взрывы раздавались справа и слева, над лодкой и глубже ее, отдаваясь острой болью в ушах. Корпус вибрировал, с подволока сыпалась пробковая крошка. Замигали и погасли в отсеках лампочки. А разрывы всё ближе. Словно гигантская кувалда обрушивалась на лодку.

Гитлеровцы «засекли» лодку, в бомбежку включались новые корабли. Неужели отказаться от атаки? А что, если нырнуть под головной пароход, укрыться под ним от бомбежки, вынырнуть с другого борта – и по концевому транспорту ударить кормовыми торпедными аппаратами?

– Держать глубину тридцать метров! – приказал Щедрин. – Кормовые аппараты к выстрелу изготовить!

Лодка пошла под головной пароход. Сторожевики яростно месили бомбами море, а Щедрин, вынырнув с противоположного борта, поджидал концевой транспорт. Вот он появился в прицеле.

– Залп!

Из аппаратов вырвались две торпеды. Раздались взрывы, лодку качнуло. Пароход накренился и, показав покрытое ржавчиной днище, пошел ко дну.

За четыре часа преследования сторожевики сбросили более двухсот глубинных бомб, но лодка улизнула.

А вскоре «С-56» обнаружила новый караван. По морю важно шествовали огромный танкер и транспорт; их эскорт составляла восьмерка сторожевых кораблей и тройка самолетов.

«Такой танкер «напоит» топливом целую бронетанковую дивизию», – подумал Щедрин, разглядывая конвой.

Лодка поднырнула под конвой, командир лишь на несколько секунд поднял перископ – уточнить расчеты, и торпеды забуравили воду. Взрыв, еще один – танкер и сухогруз потоплены.

Взбешенные потерей судов, фашисты неистовствовали: бомбы сыпали десятками. От сотрясения на лодке стали выходить из строя приборы, корпус дал течь. Неужели конец? В мрачных глубинах океана лодка бросалась из стороны в сторону, стараясь уйти от преследования.

И вдруг бомбежка прекратилась. Акустик докладывал: сторожевик ходит совсем рядом. Но почему ж он не бомбит?

Через некоторое время лодка всплыла на перископную глубину. И тогда стало понятно молчание фашистов: лодка находилась рядом с... огнем. Горел разлившийся по воде бензин из торпедированного транспорта. Над волнами приплясывали огненные языки, все кругом было окутано клубами пара и дыма. Фашистские корабли не осмеливались приблизиться к пылавшим волнам, под которыми затаилась лодка.

Победы не давались легко. Однажды фашисты преследовали Щедрина двадцать шесть часов кряду. В отсеках иссяк кислород, моряки задыхались, но продолжали стоять на боевых постах, и лодке удалось уйти от врага.

В другой раз «С-56» запуталась в снастях транспорта, который она потопила накануне. Щедрин сумел вырвать корабль из цепкой ловушки.

Берлинское радио объявило: «Большевистская подводная лодка, пришедшая в Баренцево море из Азии, уничтожена». На этот преждевременный «некролог» моряки отвечали словами Марка Твена: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».

А затем решительно опровергли «некролог» – потопили еще несколько гитлеровских кораблей.

Когда закончилась война, экипаж «С-56» стал готовиться к возвращению во Владивосток.

– Не торопитесь, придется продлить вашу командировку, – сказали морякам в штабе Северного флота. – Идет молодое пополнение, надо передать боевой опыт, а у вас есть чему поучиться.

Несколько лет лодка плавала в полярных морях. Ветераны боев обучали новичков искусству меткой торпедной стрельбы, плаванию в тумане, в шторм, ночью.

Но, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Настал день возвращения. И снова на лодку грузили тяжелые рулоны «проездных документов».

Выйдя из Полярного, «С-56» взяла курс на восток. Путь домой лежал по морям Северного Ледовитого океана.

Было стылое безмолвие Карского моря, проходы сквозь льды, пурга. Были встречи с белыми медведями и моржами.

Когда «С-56» вернулась во Владивосток, экипаж отчитался за командировку.

Совершено кругосветное плавание. Пройдено (с учетом боевых действий) около 80 тысяч миль.

Потоплено 10 и повреждено 4 фашистских корабля общим водоизмещением 85 000 тонн.

За боевые заслуги перед Советской Родиной лодке присвоили гвардейское звание и вручили орден Красного Знамени.

Командир лодки Г.И. Щедрин стал Героем Советского Союза и первым кавалером ордена адмирала Нахимова на Северном флоте.

Личный состав получил более трехсот орденов и медалей...

В примечании к отчету говорилось: «В период командировки по просьбе Центрального Военно-морского музея ему передан на вечное хранение гвардейский Краснознаменный флаг, под которым экипаж сражался с фашистскими захватчиками в Баренцевом море».

В 1972 году дальневосточники отмечали 30-летие начала командировки «С-56» вокруг света. По просьбе рабочих и служащих, моряков Краснознаменного Тихоокеанского флота Министерство обороны СССР и Владивостокский городской Совет депутатов трудящихся решили сделать лодку мемориальным кораблем. Знаменитая путешественница поднялась на вечный пьедестал на Корабельной набережной Владивостока.

Как закалялась сталь

На черноморском катере «МО-065» была небольшая библиотечка. Одну из книг матросы особенно любили и берегли. А попал этот томик на корабль необычно.

12 января 1942 года после сурового боевого похода катер зашел в Сочи.

– Пойдемте, друзья, в гости к Николаю Островскому, – предложил командир.

В доме №47 по Ореховой улице моряков приветливо встретили сотрудники музея-квартиры писателя-бойца. Они провели их в комнату, где несколько лет назад, тяжело больной, прикованный к постели, лишенный возможности двигаться и видеть, Николай Островский по четырнадцать часов в сутки трудился над книгой.

– Не забыли? – Сотрудница музея сняла с полки томик «Как закалялась сталь» и негромко прочитала: – «Медленно, строчка за строчкой, рождались страницы. Все, что писал, он должен был помнить слово в слово... Ему приходилось по памяти читать целые страницы, иногда даже главы...»

Матросы с волнением слушали рассказ о бурной комсомольской юности Николая Островского, о его жизни-подвиге.

– А что за корабль, на котором вы служите? – полюбопытствовали в музее.

– Малый охотник за подводными лодками. Но мы всё делаем: и десанты высаживаем, и с авиацией сражаемся, и вражеский берег обстреливаем...

– Словом, катерок ваш маленький, да удаленький, – улыбнулась сотрудница. – Надеюсь, мы еще услышим о нем...

На прощание сказала:

– Николай любил моряков. Его учителем был «обветренный морскими шквалами» большевик, балтийский матрос Федор Жухрай.

Морякам вручили книгу «Как закалялась сталь» с надписью на обложке: «Пограничному кораблю от Музея Н. Островского».

– Будьте такими, как Павел Корчагин.

Книгу Островского моряки хранили как драгоценность. В перерывах между походами ее читали вслух, многие места матросы знали наизусть. И не уставали восхищаться Павкой Корчагиным. Какой отважный парень! Как беззаветно любил свою Родину, свой народ!

Стоянки в базах были недолгими, катер почти беспрерывно выполнял боевые задания. Сражался под Севастополем, Керчью, Новороссийском. На молодых, почти мальчишеских лицах залегли суровые складки. Матросы уже не «кланялись» вражеским снарядам и бомбам, дрались хладнокровно, расчетливо. У многих на форменках сверкали ордена и медали. А командир катера старший лейтенант Павел Сивенко упорно продолжал закалять моряков. Мало того, что они отбивали атаки фашистских бомбардировщиков, он беспрерывно тренировал комендоров в наводке орудий, даже когда катер находился в базе и моряки могли бы отдохнуть.

Весной 1943 года катер конвоировал к линии фронта транспорты с войсками, оружием и боеприпасами, танкеры с топливом для самолетов. Было трудно... Переходы совершались по ночам, в штормовую погоду. Большим судам качка не помеха, а «МО-065» как скорлупка прыгал по волнам, черпая бортами воду. Мокрые с головы до ног, матросы помногу часов выделывали ногами замысловатые па, чтобы сохранить равновесие и удержаться на ногах у орудий и пулеметов. И при этом неотрывно наблюдать за морем и воздухом, а часто вести бой с катерами и самолетами.

Когда было особенно тяжело, Сивенко напоминал морякам: «А ты забыл, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли-таки наперекор всему?»

И настал день, когда экипаж «МО-065» тоже одержал победу «наперекор всему».

25 марта 1943 года катер получил приказ отконвоировать в прифронтовую базу транспорт «Ахиллеон» с оружием и три шхуны с боеприпасами. Всю ночь конвой без огней двигался к месту назначения, всю ночь под леденящим, порывистым ветром стояли моряки у орудий.

Утром послышался гул моторов, из-за облаков показалась восьмерка самолетов с черными крестами на крыльях. Гитлеровские бомбовозы стали заходить в атаку на транспорт. Катер, находившийся в сотне метров от судна, мог бы стрелять со своей позиции. Но командир направил его почти вплотную к «Ахиллеону» – оттуда лучше бить по самолетам, когда они бросятся в пике.

Катер шел под бомбы, шел, чтобы принять удар врага на себя.

Фашистские самолеты напоролись на кинжальный огонь, один «юнкере» задымил и ушел в сторону моря, остальные не рискнули пикировать, бомбили с высоты.

Вокруг маленького кораблика рвались тяжелые фугаски, осколки дырявили корпус.

Едва успела отбомбиться первая группа, как на горизонте появилась вторая. Несколько «юнкерсов» устремились к транспорту. Перед ними тотчас встали бурые облачка разрывов – стрелял «МО-065». Его орудия били в упор – в моторы, в кабины летчиков. И гитлеровцы не выдержали, отказались от пикирования.

Самолеты кружились среди облаков, сбрасывая бомбы. Одна из них взорвалась рядом с «морским охотником», его подбросило, горячая воздушная волна смела несколько матросов в воду. Контуженные, оглушенные, они, борясь с волной, подплыли к катеру, забрались на борт и снова встали к орудиям и пулеметам.

Действовали все, даже тяжело раненные. Одни отбивали атаки, другие заделывали пробоины в корпусе, третьи тушили пожар.

К конвою подошло еще тридцать бомбардировщиков. Шестерка самолетов теперь занялась только катером – видимо, летчики предыдущих групп предупредили по радио командира полка. Ведя пушечно-пулеметный огонь, «юнкерсы» заходили на кораблик то с кормы, то с носа.

«МО-065» защищался только маневром – командир бросал его то вправо, то влево, а орудия и пулеметы неистово били по самолетам, бомбившим транспорт.

Катер принял на себя сотню фугасок. Разрушены рубка и мостик, разбит мотор, перебита мачта, повреждена рация... Корабль погружался в воду. Неужели конец?

«Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца?»

Сквозь завывания моторов моряки услышали голос командира:

– Приказываю сражаться до конца!

Из двадцати двух членов экипажа восемнадцать были ранены, но продолжали драться.

У боцмана Дмитрия Антоненко осколки прошили обе руки, но он вел огонь из пулемета до тех пор, пока не упал, обессилев от потери крови, а пулемет принял тяжело раненный секретарь партийной организации лейтенант Яков Мазлер.

Командир отделения минеров старшина второй статьи Григорий Куропятников получил осколки в грудь и голову. Кровь заливала глаза, струилась по лицу, но моряк продолжал вести огонь из пулемета. Вдруг он вскрикнул: осколок оторвал левую руку выше локтя. Пулемет умолк лишь на секунду – прижавшись к нему всем туловищем, Григорий стрелял одной правой рукой.

С кормы потянуло едким дымом. Куропятников оглянулся: горели дымовые шашки, находившиеся возле глубинных бомб. Если бомбы взорвутся, катер разнесет на куски.

«Спасти корабль, спасти во что бы то ни стало...» Оставляя на палубе кровавый след, Григорий, превозмогая боль, дополз до нормы. Он попробовал правой рукой сбросить шашки за борт, но безуспешно – они были закреплены по-штормовому. А ножа с собой не было. Тогда моряк стал зубами рвать пеньковый конец. Он задыхался от дыма, пламя обжигало лицо, мутилось в глазах, но он рвал и рвал трос, пока не освободил шашки. Столкнув их головой за борт, Куропятников потерял сознание.

Когда «МО-065» подняли на берег для ремонта, в нем насчитали около 1600 пробоин.

В советском Военно-Морском Флоте гвардейское звание присваивалось дивизионам катеров. Для «МО-065» сделали исключение, единственное за всю Великую Отечественную войну, – его удостоили этого звания персонально.

Всем двадцати двум морякам были вручены боевые ордена и медали. На груди старшины второй статьи Куропятникова засверкала Золотая Звезда Героя Советского Союза.

В бою с фашистской авиацией каюта, в которой находилась корабельная библиотечка, получила повреждения. Был «тяжело ранен» и томик «Как закалялась сталь»: осколок пробил книжку, обложка ее обгорела, листы обагрились кровью героев.

Черноморцы передали книгу-оружие в Морской музей.

Балтийский «Варяг»

Однажды я встретил в зале музея рослого капитан-лейтенанта.

Он задумчиво рассматривал материалы о подводной лодке «Щ-408».

Где же я видел это открытое лицо, этот внимательный прищур глаз?

Осенью 1961 года позвонили из горсовета: сказали, что есть намерение назвать новую улицу в Кировском районе именем моряка, погибшего в боях за город Ленина. И предложили узнать мнение ветеранов минувшей войны: чьим именем назвать?

В тот же день в музее собрались убеленные сединами участники боев на Балтике – подводники, катерники, морские пехотинцы, летчики.

Обсудили несколько кандидатур, потом постановили: просить Ленинградский горсовет присвоить новой улице имя капитан-лейтенанта Павла Семеновича Кузьмина.

Прошло немного времени, и на фасадах многоэтажных жилых домов, школ, детских садов, построенных на южном берегу Финского залива, появились таблички: «Улица подводника Кузьмина».

Рождение новой улицы в музее почувствовали сразу. Кто был Кузьмин? Откуда родом? Где учился и работал до военной службы? Какой подвиг он совершил? Эти вопросы задавали многие посетители, а с улицы Кузьмина в музей приходили семьями, классами, пионерскими отрядами.

Мы решили подготовить стенд, посвященный герою-подводнику. Но откровенно сказать, мы мало знали о довоенном Кузьмине.

– У Павла Семеновича была жена и сын, – оказал кто-то. – Они как будто бы здесь, в Ленинграде.

С помощью старых моряков мы нашли адрес Кузьминых. В старинном доме на улице Рубинштейна нас встретила Мария Оскаровна.

– Еще немного, и не застали бы нас, – сказала она. – Переезжаем в новый дом на улице Кузьмина.

В комнату вошел молодой человек, представился: Валерий Кузьмин, сын Павла Семеновича.

Рассказать о юности мужа? Мария Оскаровна задумалась. Самая обычная... Родился на Северном Кавказе, в школе стал пионером, потом комсомольцем. Окончив десятилетку, работал машинистом на электростанции в городе Орджоникидзе. Как видите, ничего особенного... Правда, там, в Орджоникидзе, Паша уже показал, что он человек не робкого десятка. Сам-то не рассказывал, я уж после от его друзей узнала...

Случилось так, что на электростанции вышла из строя топка котла, предприятиям города грозила остановка. И тогда Павел Кузьмин надел асбестовый костюм, густо намазал лицо вазелином и полез в пышущую жаром «преисподнюю». Обжигая легкие раскаленным воздухом, он работал там до тех пор, пока не исправил повреждение.

Об остальном мы знали. Кузьмин обратился в обком комсомола с просьбой о путевке в военно-морское училище. Окончив его, плавал на балтийских кораблях. В начале Великой Отечественной войны Павла Кузьмина назначили командиром подводной лодки «Щ-408».

– Ну, а ты, Валерий, какой курс в жизнь возьмешь?

Он не раздумывал ни минуты:

– Хотелось бы подводником...

Заговорили о музейном стенде. Передать в музей вещи мужа? Мария Оскаровна развела руками: лодка была для Павла Семеновича родным домом, а то, что было на берегу, погибло в годы блокады.

– Осталась одна реликвия – медаль «За оборону Ленинграда». Павел получил ее перед последним походом, весной 1943 года. Ему тогда было двадцать девять лет...

Корабли умирают по-разному. Одни в жестоком бою, другие на судо-разделочной базе.

«Щ-408» погибла от удушья. Несколько суток висела над ней восьмерка фашистских сторожевиков. В лодке нечем было дышать, концентрация углекислоты достигла предела. Моряки едва передвигались, жадно хватая ртом остатки воздуха. В отсеках было сумрачно, лампочки мерцали тусклым красноватым светом. Аккумуляторы так «сели», что нельзя было запустить помпу, трюмы наполнялись водой...

Вот уже две недели, как «Щ-408» покинула кронштадтскую гавань. Опасности подстерегали ежечасно: лодку обстреливали вражеские береговые батареи, бомбили самолеты и корабли.

Перед походом Кузьмина предупредили: фашисты поставили в Финском заливе более десяти тысяч мин. Напуганные большими потерями, понесенными от советских подводных лодок в минувшем году – сорок с липшим транспортов лежали на дне Балтики, – они перебросили в залив полторы сотни дозорных кораблей.

Но то, с чем встретился экипаж, превзошло все ожидания. Гитлеровцы перегородили Финский залив двумя рядами тяжелых стальных сетей, опущенных до самого дна. На поверхности воды их держало множество металлических бочек, поставленных на якоря. У этих «заборов» день и ночь дежурили сторожевики с полным запасом глубинных бомб.

И все-таки лодка, прижимаясь ко дну, шла вперед. О ее борта скрежетали минрепы, где-то высоко, у поверхности воды, рвались мины.

Как обнаружили лодку фашисты? После войны в наши руки попали трофейные документы: оказывается, «Щ-408» заметил гидросамолет по масляному следу. Вероятно, от близкого разрыва мины дала течь топливная цистерна, и за кораблем увязался масляный шлейф. Тогда-то я накинулась на нее эта проклятая восьмерка.

Утром 22 мая 1943 года, когда над морем висела туманная дымка, лодка на минуту всплыла, и радист быстро отстукал в штаб флота депешу: «Противник непрерывно бомбит, не дает возможности всплыть для зарядки. Прошу оказать помощь авиацией».

Заметив лодку, фашистские корабли бросились к ней, стреляя из орудий и пулеметов. «Щ-408» легла на дно. Началась бомбежка. Взрывные волны приподнимали и с силой ударяли лодку о камни.

А моряки задыхались, некоторые теряли сознание. Неужели конец? Погибнуть от удушья... Нет, лучше всплыть и дать последний, решительный бой, погибнуть, но нанести врагу урон.

Корабли кружили над лодкой, сбрасывая бомбы. Потом стопорили машины, ожидая ее всплытия. И снова бомбили.

Вдруг к глухим раскатистым взрывам «глубинок» прибавились частые выстрелы орудий, резкие взрывы авиабомб. Наша авиация! Пора...

– К всплытию! – раздался голос Кузьмина. – Комендоры, к бою!

Стрелка глубиномера показала двадцать, десять, пять метров... Кузьмин рывком приподнял крышку люка, в глаза брызнуло солнце, голова закружилась от свежего воздуха.

Гитлеровцы прекратили стрельбу: наконец-то русские сдаются. Сторожевики бросились к лодке, каждый стремился подойти к ней первым – поднять флаг со свастикой.

А на палубу лодки выскочили комендоры. Они молниеносно развернули пушки в сторону ближайшего катера.

– Огонь! – скомандовал Кузьмин.

Раздались выстрелы, и тотчас же море потряс сильный взрыв: снаряд попал в глубинные бомбы, лежавшие на корме сторожевика. Корабль разнесло в щепки.

Фашисты растерялись. Но вот и они открыли огонь.

На лодке было две пушки, у врага – двадцать восемь. И еще четырнадцать пулеметов. Но первый успех окрылил моряков. Даешь, балтийцы!

Заработали дизели, «Щ-408» пошла. На маленьком флагштоке трепетало бело-голубое полотнище.

Вокруг лодки рвались снаряды, падали сраженные комендоры, на их место вставали другие.

Воздух дрожал от гула моторов и выстрелов. Советские самолеты снижались чуть не до палуб вражеских кораблей – и бомбили, бомбили... Два сторожевика запылали.

Лодка, маневрируя, продолжала бой. Комендорам удалось поразить еще один корабль. Накренившись, он быстро погружался.

Но и «Щ-408» получила много прямых попаданий. Рубка и надстройки были искорежены, корпус пробит, внутрь врывалась вода. По палубе прокатывались волны, но комендоры стреляли до тех пор, пока лодка с развевающимся флагом не ушла под воду.

Как стало известно после войны, фашистские гидроакустики двое суток слышали звуки ударов: экипаж «Щ-408» заделывал пробоины, боролся за жизнь корабля.

И все это время лодку бомбили. Гитлеровцы надеялись, что она всплывет, запросит пощады.

Подводники не сдались, они погибли.

«Щ-408» назвали балтийским «Варягом».

– Не узнаете? – улыбнулся капитан-лейтенант, подойдя ко мне. – Валерий, сын Павла Семёновича. Подводник Кузьмин с улицы подводника Кузьмина.

Кораблик

Вот это флаг! Не флаг, а флажище – больше пятидесяти квадратных метров! Бело-голубое полотнище закрывает почти всю стену музейного зала. В годы войны оно развевалось над самым большим кораблем Краснознаменного Балтийского флота – линкором «Октябрьская революция».

А рядом флаг размером в четверть метра. Его носил один из самых маленьких кораблей Балтики – катер-тральщик, или, сокращенно, КТЩ. Он настолько мал, что по водоизмещению тысяча таких составила бы один линкор.

Когда комсомольца старшину Григория Давиденко назначили командиром КТЩ, он приуныл. Мечтал о линкоре, крейсере или миноносце, мечтал о «солидном» корабле, а тут – пожалуйте на скорлупку с экипажем в шесть душ. Даже безымянная скорлупка, лишь номер на борту. А вооружение? Один пулемет.

Но Давиденко огорчался напрасно: на флоте важны все классы кораблей, каждый решает свою боевую задачу. Линкор «Октябрьская революция» дальнобойными орудиями громил фашистские батареи, укрепления, уничтожал живую силу и технику, а КТЩ...

Катер-малыш был кораблем на все руки: он высаживал десанты в тыл врага, нес дозор, выслеживал фашистские суда, доставлял боеприпасы на острова, возил почту... Но главное – тралил вражеские мины.

За катером шли канонерские лодки, сторожевики, плавучие базы, шли спокойно, уверенно. Знали: маленький кораблик надежно расчистит фарватер.

В июле 1944 года Григорию Давиденко за боевые подвиги была вручена Золотая Звезда Героя Советского Союза. А месяц спустя он устроил знаменитый кронштадтский «парад».

19 августа 1944 года по главной улице крепости плелась колонна пленных фашистов. Трусливо косясь на жителей города-крепости, по булыжной мостовой шагали офицеры, фельдфебели, матросы. Вид у гитлеровцев был жалкий: мокрые, взъерошенные, выпачканные мазутом. Несколько часов назад всю эту братию выудили из воды.

В те летние дни сорок четвертого года наши войска, стоявшие на побережье Финского залива, готовились к освобождению Эстонии. Их должны были сопровождать канонерские лодки. Гитлеровцы из кожи лезли, чтобы задержать выход советского флота в Балтику. Каждую ночь, крадучись, фашисты сбрасывали сотни мин.

18 августа катер главного старшины Давиденко находился у входа в Нарвский залив. Минувшей ночью здесь были замечены силуэты фашистских кораблей: наверное, опять ставили мины. И теперь матросы зорко приглядывались к неспокойному морю.

– Прямо по курсу неизвестный предмет! – доложил сигнальщик.

Давиденко вскинул бинокль: меж волн приплясывала металлическая бочка. Откуда здесь буй? Вчера его не видели...

Давиденко подвел катер к бочке. Точно, немецкий буй...

– А что, если фашисты поставили его на границе своего минного поля, чтобы в следующую ночь не напороться на собственное заграждение? – произнес Давиденко.

– Вроде приметного столбика, – сказал моторист Николай Хаевский. Он улыбнулся и добавил: – Давайте-ка перенесем этот столбик на минное поле? Пусть они свои мины поцелуют. А?

– Верно, – согласился командир. – Только вот якорь-то у этого буя, наверное, будь здоров!

– А у нас табун добрых коней, – пошутил моторист. – Выжмем из двигателя до последней лошадиной силы.

О риске подорваться на минах не говорили: риск, понятно большой, да ведь волков бояться – в лес не ходить.

Завели швартов, дали ход. Стальной трос как струна, а буй ни с места. Тогда мотористы увеличили число оборотов.

– Пошел! – закричали матросы. – Пошел!

На поверхность всплыли водоросли – якорь, волочась по дну, вырывал их с корнями. Буй оттащили на четыреста метров, потом выбрали швартов и ушли.

А ночью гитлеровское командование направило в Нарвский залив четыре новейших эскадренных миноносца типа «ягуар», каждый нес по шестьдесят мин. Корабли и покрашены были под хищников – борта и надстройки в темных пятнах и кольцах.

Когда отряд подошел к Нарвокому заливу, командир флотилии Копенгаген приказал отыскать буй. Сигнальщики обнаружили его, и вскоре на корабли поступила команда ставить мины.

И вдруг под днищем головного «ягуара» раздался взрыв. Эсминец повалился на правый борт, люди, мины, шлюпки – вое полетело в воду. Через минуту корабль исчез в пучине.

Остальные корабли застопорили ход, но поздно. Под бортом второго миноносца полыхнула багровая вспышка, корабль переломился. Наскочил на мину и третий.

По воде разлилась горящая нефть, повсюду носились обломки и барахтались немецкие моряки. Борясь с волнами, они поплыли к оставшемуся «в живых» четвертому «ягуару», но тот с покривившейся мачтой и вмятинами в бортах – ему тоже крепко досталось – взял курс на запад, ничуть не заботясь о спасении утопающих.

Но и этому «ягуару» далеко уйти не удалось – тоже напоролся на мину.

А со стороны южного берега Финского залива, роя носом волну, к месту гибели вражеской флотилии мчались советские катера. Рискуя жизнью, они вышли на минное поле, стали поднимать из воды немецких моряков, оказывать помощь раненым.

– Гитлер капут! – кричали пленные. – Гитлер капут!

Спасли сто семь человек, вытащили из воды и командира флотилии офицера Копенгагена. Пленных повезли в Кронштадт.

Так маленький катер с экипажем в шесть моряков отправил ко дну четыре больших корабля.

«Потонувшие миноносцы построены в 1942–1943 годах и принадлежат к наиболее современным кораблям этого типа, – сообщало Советское информбюро 21 августа 1944 года. – Скорость миноносца – 34 узла (свыше 60 километров в час). Каждый из них имел следующее вооружение: четыре 105-миллиметровых орудия, два автоматических 37-миллиметровых орудия, три 20-миллиметровых орудия и шесть торпедных аппаратов. Команда миноносца – 190 человек».

Эта история имеет свое продолжение.

После окончания Великой Отечественной войны катера-тральщики еще много лет воевали с «рогатой смертью». Они бесстрашно шагали по минным полям, открывая голубые дороги пассажирским, грузовым и рыболовным судам.

Но однажды в Нарвском заливе рыбаки неожиданно обнаружили несколько плавающих немецких мин. На Краснознаменном Балтийском флоте объявили тревогу: волны могли вынести «рогатую смерть» на главный фарватер, по которому суда ходят из Ленинграда в Таллин, Ригу, в зарубежные страны. Отряд катеров-тральщиков был послан на поимку сорвавшихся «с привязи» взрывчатых шаров.

Кораблик Григория Давиденко нашел среди волн две мины. Обе были «хвостатые»: волочили за собой большой кусок ржавого минрепа – стального троса, который совсем недавно удерживал их на якоре. Мичман подошел к ним на «тузике» – маленькой лодочке, – привязал к рогам подрывной патрон, поджег запальный шнур и скорее обратно, к своему КТЩ... Над морем прокатилось два взрыва.

«Откуда они здесь появились?» – думал Давиденко. Ведь Нарвский залив тралили очень тщательно, не должно быть «огрехов». Уж не повинны ли в этом те «ягуары», что наскочили на собственные мины в августе 1944 года?

На кладбище немецких кораблей спустились водолазы. Один из них коснулся тяжелыми свинцовыми ботами какого-то предмета, который тотчас ушел из-под ног в сторону. А через секунду в иллюминаторе скафандра показалась... мина. Моряк облегченно вздохнул: хорошо, что не наступил на ее рога...

Искореженные корпуса «ягуаров» были усыпаны минами. Рогатые смертоносные шары покачивались и вокруг кораблей на минрепах, размотавшихся на три, четыре, пять, десять метров.

Вдруг рядом с бортом спасательного корабля всплыла мина. Моряки оттолкнули ее шестом.

– Немедленно прекратите трогать мины! – приказали по телефону водолазам.

– Мы к ним не прикасаемся, – был ответ. – Они всплывают сами – рвутся проржавевшие минрепы.

Так была разгадана тайна Нарвского залива.

В штабе флота задумались: как уничтожить подводный минный арсенал? Тралить невозможно, обезвреживать каждую мину в отдельности и долго, и опасно.

«Кладбище» решили взорвать. Его оградили буями, ориентируясь по ним, самолеты-пикировщики сбросили тяжелые фугаски. Одновременно со взрывами бомб взрывались и мины.

Потом над местом гибели «ягуаров» прошли катера – «морские охотники». Они сбросили глубинные бомбы. Море гудело от взрывов, на поверхность выбросило спасательные круги, обломки деревянных трапов.

Когда водолазы вновь спустились на дно, они увидели лишь груды металлического лома: все мины сдетонировали.

Колокол с «речного танка»

Бом! Бом! Бом!

Израненный осколками и пулями, колокол прозвучал в музейном зале громко, тревожно, призывно. Как тогда, в грохоте июля сорок четвертого...

Пожилая женщина, с лицом строгим и скорбным, склонила голову. Это по ее просьбе я пробил в колокол – Юлии Владиславовне Ольховской очень хотелось услышать голос бронекатера № 92.

Олег Ольховский жил в Ленинграде, недалеко от Нарвской заставы. Отец его Петр Ефимович, служил механиком на судах торгового флота. Мальчишка любил слушать рассказы о дальних плаваниях. Где только не побывал Петр Ефимович: и в Северном Ледовитом, и в Атлантике, и в Индийском океанах. На знаменитом ледоколе «Красин» участвовал он в спасении экспедиции итальянского ученого Умберто Нобиле, летавшего на дирижабле к Северному полюсу.

В 1936 году летом Олегу исполнилось семь лет. Обычно отец в такой день дарил ему игрушки и книжки с яркими картинками. А в этот раз он подарил Олегу... морское путешествие. Самое настоящее – на теплоходе «Пионер», по маршруту Ленинград – Гамбург – Ленинград.

Капитан повесил на Олега тяжеленный морской бинокль, с которым юный мореплаватель не расставался даже ночью. Часами всматривался Олег в очертания берегов, разглядывал идущие пароходы. Спускался и в машинное отделение, где отец показывал ему, как работают механизмы.

Кильским каналом «Пионер» вышел из Балтийского моря и около сотни километров плыл по реке Эльбе. Какой огромный, шумный порт этот Гамбург! Олег с интересом смотрел, как могучие краны быстро разгружают суда. Вдруг послышалась команда. По причалу, стуча сапогами, шел отряд – все в коричневых рубашках, на рукавах повязки со знаком, похожим на паука. Молодчики горланили какой-то марш.

– О чем они поют? – спросил Олег у отца.

– Хвастаются, что завоюют весь мир.

После путешествия Олег окончательно решил стать моряком. Но вот началась война, отец ушел на фронт, а Олег с матерью эвакуировались из осажденного Ленинграда под Кострому.

Петр Ефимович служил механиком на бронекатере Волжской военной флотилии. Писал редко: шла великая битва за Сталинград. Из газет Олег знал, что бронекатера доставляли оружие и боеприпасы, обстреливали фашистов из пушек и пулеметов.

Весной сорок третьего года Олег узнал: в Костроме набирают ребят в Бакинскую школу юнг.

– Мама, ты же знаешь мою мечту...

Юлия Владиславовна поняла сына. Быстро собрала вещички, Олег помчался в город.

В Баку плыли по Волге. Олег не уходил с палубы: в последнем письме отец сообщал, что его отряд стоит на Волге, ремонтируется.

Горький, Казань, Ульяновск, Куйбышев, Сызрань... На подходе к Саратову Олег увидел у берега похожие на утюги корпуса бронекатеров. Вот они «речные танки», на каждом по две артиллерийских башни да еще пулеметы... Забилось сердце: не отцовский ли отряд?

Когда пароход подошел к пристани, Олег бегом бросился к катерам.

На кораблях шел ремонт: матросы чистили стволы орудий, подкрашивали борта и надстройки.

– Кого ищешь, парень? – спросил вахтенный.

– Ольховского, Петра Ефимовича!

Вахтенный поднялся на палубу, крикнул в люк:

– Товарищ гвардии старший инженер-лейтенант, вас спрашивают!

Отец и сын крепко обнялись.

– Возьми меня юнгой на свой бронекатер, – попросил Олег. – В бою не подведу!

Командиру «БК-92» – так назывался корабль – старшему лейтенанту Чернозубову стройный, крепкий мальчишка с задорным блеском глаз понравился. Но чтобы зачислить в экипаж, требовалось разрешение командира дивизиона.

– Покажи-ка документы, – нарочито строго сказал комдив и, заметив недоуменный взгляд Олега, уточнил: – Справку об успеваемости.

В табеле по всем предметам была оценка «отлично».

– Молодец, – сказал комдив и, положив руку на плечо Олега, добавил: – Только помни: наш дивизион гвардейский. Ты не просто юнга, а гвардии юнга. Заниматься в школе между боями будешь?

– Честное пионерское!

– Боцман, выдать юнге бескозырку!

Еще несколько месяцев бронекатера стояли в Саратове, экипажи устраняли повреждения, полученные в Сталинградском сражении. Олег с утра уходил в школу, а после занятий изучал оружие, – его назначили помощником пулеметчика.

В январе 1944 года «речные танки» погрузили на железнодорожные платформы, эшелон направился в Киев, там корабли спустили в Днепр.

И снова Олег до обеда занимался в школе, а потом, выполнив в боевой рубке домашнее задание – отец строго проверял Олега, – шел к пулемету.

«Дорогая мамочка, – писал Олег Юлии Владиславовне, – учусь на «отлично». Служить на корабле мне очень нравится...»

«Экипаж полюбил Олежку, – сообщал ей Петр Ефимович. – Мальчик трудолюбивый, старательный...»

Самыми лучшими друзьями Олега были пулеметчик Алексей Куликов и парторг бронекатера комендор Набиюла Насыров. Первому исполнилось лишь двадцать лет, а на груди уже сверкала Золотая Звезда Героя Советского Союза. Разведчик, он уничтожил не один десяток гитлеровцев. А Насыров дрался под Одессой, у Севастополя – вся грудь в медалях.

Летом сорок четвертого года войска фронта начали наступление. Бронекатера поддерживали пехоту. Гвардейский дивизион вышел по реке Березине на подступы к городу Бобруйску, вокруг которого фашисты соорудили многочисленные огневые точки.

24 июня стрелковые части пошли на штурм города. На «БК-92» зазвучал колокол, призывая моряков на боевые посты. Бронекатер прорвался по реке в тыл противника и стал в упор расстреливать гитлеровцев.

Враг бешено огрызался, пулей ранило пулеметчика Косарева.

– Юнга! – крикнул командир. – Давай к пулемету! Бей гадов!

Из-под земляного холмика засверкали вспышки, пули защелкали по борту бронекатера. Юнга прицелился, нажал гашетку, пулемет затрясся в его руках. Длинная очередь – и дот замолчал.

Олег заметил – фашисты выкатили на берег орудие, зарядили. Мгновение, и они выстрелят по катеру. Еще одна длинная очередь – и вражеский расчет уничтожен.

По бронекатеру били танки, самоходные орудия, минометы. Над рекой стоял грохот разрывов, вокруг корабля вздымались столбы воды, обрушивались на палубу. А юнга стрелял и стрелял.

Когда Бобруйск был освобожден, газета Днепровской военной флотилии писала: «Даже бывалые, видавшие виды бойцы и те были удивлены храбростью своего юнги».

А парторг «БК-92» Насыров сделал такую запись в своем дневнике:

«Перед выходом на Бобруйск юнга Олег Ольховский поместил в «Боевом листке» заметку, – клялся Родине в любую минуту встретить врага смертельным свинцом. Замечательный наш юнга, любимец всех матросов сдержал слово. Он вел меткий огонь. В траншеях и укреплениях мы нашли немало мертвых фашистов. Все они погибли от пуль Олега».

Потом дивизион совершил по реке Припять рейс к городу Пинску.

Гитлеровцы превратили Пиоск в мощный узел сопротивления: десятки рядов колючей проволоки, множество артиллерийских и минометных батарей, пулеметных точек. Матросы решили прорваться на кораблях по Припяти в самый центр города и высадить там стрелковый полк, который ударит по врагу с тыла.

В ночь на 12 июля сорок четвертого года «БК-92», приняв на борт группу пехотинцев, рванулся вперед. Находившиеся на берегу фашисты открыли по нему огонь, но Олег Ольховский короткими очередями уничтожал расчеты вражеских орудий и пулеметов. Когда бронекатер подходил к центру города, Олег увидел группу автоматчиков, засевших за штабелем бревен. Юнга молниеносно повернул ствол пулемета и застрочил. Десант без потерь сошел на берег.

Бой с бронекатером вели три танка типа «тигр» и два самоходных орудия. Они маневрировали между кустами, ведя частый огонь.

Пушки бронекатера изрыгали пламя. Загорелся, свалился в канаву «тигр». К танку подбежало несколько фашистов. Олег срезал их пулеметной очередью. В машинном люке показалась голова отца. Он с гордостью наблюдал, как Олег расправлялся с гитлеровцами.

– Молодец, сынок!

Бронекатер стрелял из всех пушек и пулеметов. Загорелся и взорвался еще один фашистский танк, уничтожена самоходка.

Но и в «БК-92» попало несколько снарядов. Корабль накренился, в артиллерийской башне бушевал пожар.

Взрывная волна смахнула раненого командира за борт; на помощь ему бросился в воду матрос Лебедев. Фашисты тотчас открыли по ним огонь. Олег меткой очередью уничтожил автоматчиков.

Место командира занял механик Ольховский.

– Продолжать бой! – услышал юнга его голос.

Вдруг он увидел: отец упал на палубу.

– Папа! – закричал Олег. – Папочка! Я сейчас...

Он подбежал к отцу. Петр Ефимович был убит.

Из груди Олега вырвалось глухое рыдание, он бросился к пулемету. Слезы застилали глава, а он бил, бил... Прощай, отец, мы отомстим! Пулемет строчил и строчил.

Снаряд ударил в корму, заклинило руль. Течение сносило горящий корабль к берегу, занятому врагом. Фашисты высыпали к воде, взять в плен оставшихся в живых моряков, но с палубы раздалась длинная пулеметная очередь. Оставляя трупы, гитлеровцы кинулись в кусты.

Раздалось громкое «ура», десантники пошли в атаку. Когда солдаты поднялись на палубу приткнувшегося к берегу корабля, они увидели юнгу: пронзенный осколком, он повис на рукоятках умолкшего пулемета, не отняв руки от гашетки.

Однажды Юлия Владиславовна Ольховская пришла в музей необычно взволнованная.

– Только что приехала из Пинска, – сказала она. – И знаете где я там была? На «БК-92».

Трудящиеся Пинска разыскали героический корабль, отремонтировали его и водрузили на постамент, вблизи от места, где его экипаж совершил свой подвиг.

Юлия Владиславовна побывала на улице Ольховских и улице Набиюлы Насырова.

Она принесла в музей две красных коробочки, в них лежали ордена: Отечественной войны I степени – им посмертно был награжден Петр Ефимович, Отечественной войны II степени – орден сына.

Ордена теперь лежат рядом с колоколом.

«U-250» идет на дно

Известный художник-маринист разглядывал трофей с фашистской подводной лодки «U-250».

Задумав картину, он расспрашивал меня о подробностях потопления фашистской субмарины, а я советовал ему обратиться к одному художнику-иллюстратору, который...

– Зачем это? – недовольным тоном перебил он меня. – Я, знаете ли, сам тридцать с лишним годков в искусстве!

Летом 1944 года премьер-министр Великобритании Черчилль, выступая в Лондоне, говорил:

– Немецкие подводные лодки, вооруженные новым секретным оружием, нанесли нашему судоходству серьезные потери... Но, слава богу, под ударами кораблей его величества многие из них вынуждены покинуть Атлантику и уйти в свои базы.

И верно: немцы оставили Атлантический океан. Но они ушли не в свои гавани – они держали курс на Финский залив, на Кронштадт, на Ленинград...

В Кронштадт, где находился штаб Краснознаменного Балтийского флота, непрерывно поступали донесения разведки: десять новейших лодок противника быстро продвигались северной частью Финского залива к Карельскому перешейку.

За подводной десяткой внимательно следили в Берлине. Сам Гитлер ежечасно интересовался, когда же наконец лодки подойдут к Карельскому перешейку. Фюрер был раздражен: советские корабли в наступательных боях активно помогают сухопутным войскам. От прямых попаданий снарядов морских орудий бетонные доты раскалываются как орехи. Подводные лодки должны как можно скорее расправиться с русскими кораблями.

Субмарины спешили. В их рубках стояли самые опытные командиры, понаторевшие в атаках на английские и американские суда.

Впереди двигалась недавно построенная восьмисоттонная «U-250». Капитан-лейтенант Вернер Шмидт был очень горд: его лодка несла новое секретное оружие – «крапивник». Да, этот «крапивник» пребольно ожег английский и американский флоты, отправив на дно Атлантики множество боевых кораблей и транспортов. Сам гросс-адмирал Денниц сказал, что «крапивник» завоевал лавровый венок. А разгадать секрет «крапивника» ни англичане, ни американцы, как ни старались, не могли – для этого нужен сам «крапивник». Но чтобы иметь его, нужно «достать» подводную лодку. Англичане бросали на поиск германских субмарин, вооруженных секретным оружием, целые эскадры, но терпели фиаско. Теперь с «крапивником» предстоит познакомиться русским. Конечно, в мелководном Финском заливе действовать сложнее, чем в Атлантическом океане с его огромными глубинами. Но он, Шмидт, покажет, как нужно топить русских. Он уже имеет два Железных креста и здесь, несомненно, добудет третий. Может быть, очень может быть, рыцарский, с дубовыми листьями...

Размышления Вернера Шмидта прервал возглас вахтенного офицера:

– Русский дозорный катер!

– Срочное погружение! – приказал Шмидт.

Длинное стальное тело лодки моментально ушло под воду. Шмидт подошел к перископу.

– Записывайте! – крикнул он вахтенному. – Итак: «30 июля 1944 года. 12 часов. Обнаружен сторожевой корабль противника». Да, да, сторожевой корабль, – строго повторил он, заметив недоумение офицера. – «Крапивник» к выстрелу изготовить!

В это время в бухточке поселка Койвисто, на Карельском перешейке, стоял катер-охотник за подводными лодками «МО-103»: небольшой, деревянный, водоизмещением меньше шестидесяти тонн, с двумя 45-миллиметровыми орудиями и парой пулеметов. Он имел также гидроакустическую аппаратуру, которая «засекала» шумы подводных лодок, а на корме два десятка глубинных бомб – черных металлических цилиндров, начиненных взрывчаткой.

День выдался солнечный, тихий. Экипаж отдыхал после похода: одни писали письма, другие читали книги, третьи «забивали козла». Командир катера старший лейтенант Александр Коленко оформлял «Боевой листок» – офицер увлекался рисованием.

В 12 часов 40 минут раздался взволнованный голос сигнальщика Вяткина:

– Столб дыма в районе дозора!

Одновременно донесся глухой раскат взрыва.

Все вскочили как по тревоге: там, в море, нес вахту катер «МО-105». Неужели подорвался на мине?

Из штаба прибежал запыхавшийся матрос: Коленко срочно вызывал командир дивизиона.

– «Сто пятый» потоплен фашистской подводной лодкой, – сказал комдив. – Немедленно в море: уничтожьте врага!

Спустя минуты «МО-103» полным ходом направился к линии дозора. На полпути он встретил посыльный катер, подобравший несколько моряков с погибшего «Сто пятого».

– Мы обнаружили перископ подводной лодки и атаковали ее глубинными бомбами, – волнуясь, рассказывал командир отделения рулевых Иван Мартемьянов. – А вскоре под нашим днищем произошел оглушительный взрыв...

Коленко чертыхнулся: совсем осатанели гитлеровцы – стреляют торпедами по катерам.

– Отомстите за наш корабль! – крикнул вдогонку старшина.

«Сто третий» пришел на место гибели дозорного катера. Кругом плавали обломки, виднелись большие пятна бензина.

– Внимательно слушать море, – наказал Коленко гидроакустикам.

Смертельная опасность подстерегала катер: враг находился где-то рядом. «Почему ж не заметили следа торпеды? – думал Коленко. – На «Сто пятом» служили опытные, бывалые моряки...»

Несколько часов «МО-103» резал штилевое море, все матросы, кроме мотористов, пристально вглядывались в поверхность воды.

Вдруг с небольшого катера, находившегося в двух милях от «Сто третьего», в воздух взлетела белая ракета: сигнал опасности. Морской охотник пошел на помощь.

– Только что под нами прошла подводная лодка, – волнуясь, доложил командир катера Павлов. – Я сам видел очертания корпуса...

Коленко взглянул на карту. Субмарина уходила к глубоководному желобу, образованному подводными скалами.

– Есть контакт с подводной лодкой! – доложил гидроакустик Певцов. – Дистанция семь кабельтовых

– Атака! – подал команду Коленко. – Бомбы приготовить! Глубина взрыва – пятнадцать метров!

Катер лег на боевой курс, за корму полетели бомбы, и там, где они рвались, море пучилось белопенными холмами.

Сбросив десяток бомб, «Сто третий» отвернул. Коленко увидел пузырчатый след, он тянулся к вражескому берегу. Значит, субмарина повреждена, она уходит под прикрытие своей береговой батареи. Катер помчался по следу, бросая бомбы.

Спустя несколько минут воздушные пузыри пенили воду лишь в одном месте: лодка застопорила ход. Может быть, фашисты задумали подняться на поверхность и вступить в артиллерийский поединок с катером? Моряки направили стволы орудий и пулеметов на кипящий водоворот. Но лодка не всплывала. «Сто третий» сбросил еще две бомбы. Тотчас из пучины с сильным хлопком вырвалось несколько больших воздушных пузырей, по поверхности воды разлилось масляное пятно.

– Всплывают! – закричали вдруг сигнальщики. – Фашисты всплывают!

В воде барахтались гитлеровцы. Они то и дело вскидывали руки вверх, давая знать, что сдаются в плен.

В этот момент на вражеском берегу ухнули орудия, рядом с катером стали рваться снаряды. «МО-103» дал ход. Фашисты отчаянно завопили.

– Не бойтесь, не оставим! – крикнул Коленко.

Под ураганным огнем катер подошел к фашистам, матросы бросили им спасательные круги. Первым на палубу поднялся офицер; он был покрыт соляром, волосы у него слиплись.

– Капитан-лейтенант Вернер Шмидт, – представился он, заикаясь.

Фашистская береговая батарея неистовствовала: снаряды ложились всё ближе к катеру. Свистели осколки, но моряки не ушли, пока не выловили всех немцев.

Поставив веху на месте потопления лодки, «Сто третий» вернулся в базу.

«30 июля 1944 года. 19 часов 40 минут, – записывал Коленко в вахтенный журнал.– Потоплена фашистская подводная лодка. Взято в плен шесть человек».

На поверхность воды через входной люк выбрались лишь те, кто находился в центральном отсеке: командир, помощник, боцман, рулевые. В других, наглухо задраенных, отсеках оставалось еще сорок шесть человек, которые могли быть живы. Советские моряки решили спасти команду субмарины. К месту ее гибели тотчас вышли два спасательных судна, шесть водолазных ботов, три буксира. Но едва они легли в дрейф у вешки, как фашистская береговая батарея открыла по ним бешеный артиллерийский огонь. Пришлось отойти. Только поздней ночью водолазы обследовали лодку. Корабль лежал на глубине двадцати семи метров, на гребне гранитной скалы. Нос и корма зависли над глубокими обрывами. Опоздай «Сто третий» с атакой, лодка спряталась бы в этих подводных лабиринтах.

Весть о гибели «U-250» вызвала в германском штабе переполох. «Крапивник» в опасности! Гросс-адмирал Дениц срочно собрал совещание. Было решено немедленно отозвать из восточной части Финского залива все подводные лодки: русские, несомненно, извлекли с «U-250» секретные карты, коды и шифры.

Дениц хмурился: Вернер Шмидт оказался скверным солдатом фюрера, жаль, что гестапо не распознало его раньше... Скверно, очень скверно, что береговая батарея позволила советскому катеру подобрать сдавшихся в плен подводников. Но пока секретное оружие находится на дне, надо его во что бы то ни стало ликвидировать.

Адмиралы, недавно разрабатывавшие операцию по прорыву «U-250» к морским воротам Ленинграда, теперь думали, как уничтожить «U-250».

В Берлине приказали непрерывно обстреливать место гибели лодки из тяжелых орудий – для водолаза опасен даже отдаленный взрыв.

Из Ленинграда выслали в поселок Койвисто несколько машин «скорой помощи» с самыми опытными врачами.

В Берлине предложили направить в район гибели «U-250» флотилию торпедных катеров: она сбросит на нее глубинные бомбы, которые разнесут лодку вместе с «крапивником» на куски.

Из Ленинграда в Койвисто мчалась машина с кислородными подушками.

В Берлине приказали и днем и ночью атаковывать спасательные корабли с воздуха.

В Ленинграде готовили госпиталь для приема пострадавших подводников.

Судоподъемные работы проводились в тяжелых условиях. Спасательные суда жестоко обстреливались. Наши корабли вели жаркие бои с фашистскими катерами, пытавшимися пробиться к месту подъема «U-250». Ожесточенные сражения происходили и в воздухе: балтийские летчики уничтожали германские бомбардировщики, стремившиеся прорваться к месту спасательных работ.

Водолазы рисковали жизнью. У матроса Сироткина, находившегося под водой, осколками перебило воздушный шланг, моряка едва успели спасти.

Над местом подъема лодки непрерывно стоял дымный столб высотою пятьсот метров, диаметром в две с липшим мили – специальные катера ставили плотную завесу, чтобы лишить противника возможности прицельно стрелять и бомбить спасательные корабли. Видимость была такой, что нередко с носа корабля не видели кормы. У моряков слезились глаза, першило в горле.

Под субмарину завели стальные концы, затопили четыре двухсоттонных понтона – большие металлические цистерны. С бортов спасательных судов словно змеи потянулись шланги, подававшие воздух в понтоны, застучали компрессоры.

Внезапно начался шторм. Стропы перетерлись, понтоны вылетели на поверхность, ветер понес их в сторону противника. Фашистская батарея открыла огонь по севшим на камни цистернам.

Темной ночью моряки на шлюпках подобрались к понтонам, сняли их с камней, прибуксировали к месту гибели лодки и снова затопили.

Наконец море забурлило, среди волн появилась изуродованная глубинными бомбами палуба подводной лодки.

«U-250» отвели в док. Из ее отсеков вынесли сорок шесть трупов.

А в Берлине совещались.

– На лодке осталось двадцать верных солдат фюрера, – многозначительно говорил гросс-адмирал Дениц. – О местонахождении многих из них не знает никто, кроме тех, кто их инструктировал... Они никогда не сдадутся в плен, как этот мерзавец Шмидт. Они будут стоять до конца и погибнут вместе с «крапивником»...

Советские специалисты приступили к обследованию лодки.

– Осторожнее, – предупреждал Шмидт. – «Крапивник» имеет камуфлеты – замаскированные устройства, вызывающие взрыв при попытке разоружения.

Это и были те «солдаты», на которых уповал Дениц. Одни притаились под кожухом торпедного аппарата, другие – в машинах. Наши моряки обнаружили более двадцати таких «часовых», но все они были «убиты» или «контужены» глубинными бомбами. Ни один камуфлет не сработал.

«Крапивником» оказались акустические самоуправляемые бесследные электрические торпеды. Они шли на шум винтов корабля и взрывались.

О том, что моряки Краснознаменного Балтийского флота потопили и подняли фашистскую лодку с «крапивником», узнали англичане. Черчилль обратился к Советскому правительству. Он сообщал, что этим оружием за короткий срок «было потоплено или повреждено 24 британских эскортных судна», и просил незамедлительно передать одну из торпед для изучения и выработки средств борьбы с нею.

«Я уверен, что Вы признаете ту большую помощь, которую советский Военно-Морской Флот может оказать Королевскому военно-морскому флоту, содействуя немедленной отправке одной торпеды в Соединенное королевство».

Англичанам дали возможность изучить «крапивник», и вскоре на вооружении британских кораблей, действовавших в Атлантическом океане, появились буксируемые на длинном тросе акустические буи, получившие название «хитрец». Они громко имитировали звуки судовых машин и винтов. Обманутый «крапивник» мчался к «хитрецу» и взрывал его. Тогда корабль опускал за корму следующий буй.

Так победа «МО-103» спасла жизнь многим английским и американским морякам.

– Напрасно вы обиделись, – сказал я маринисту. – Художник, к которому я советовал обратиться, и есть тот самый Александр Коленко, что командовал «МО-103», ныне капитан 2-го ранга в запасе. А кто же лучше его расскажет о том бое?

Герой Арктики

Посетители музея остановились у большой фотографии атомохода «Ленин».

– Да, первоклассный корабль, – проговорил высокий, седовласый человек. И обернулся к экскурсоводу: – А вот, знаете ли, был еще и ледокол «Ленин». Не слыхали? А мы его когда-то называли героем Арктики. Сколько караванов провел он через тяжелые полярные льды! Помню май сорок второго года. Наш пароход вез в Архангельск с Дальнего Востока оружие для фронта. Путь пробивал «Ленин». И вдруг – шестерка фашистских бомбардировщиков. Ну, думаем, не дойти до порта: фарватер во льду узкий, уклоняться от бомб невозможно. Выручил «Ленин». Он и лед крушил, и вел огонь по самолетам, да такой, что они, побросав бомбы куда попало, быстро скрылись...

Значит, у могучего современного атомохода был предшественник, носивший великое имя. Что ж это за корабль?

Человек, который о нем вспомнил, более ничего рассказать не мог; он попросил написать ему в Свердловск о судьбе судна.

В литературе, к сожалению, мы ничего не нашли о ледоколе.

Обратились к архивным документам, к ветеранам-морякам.

20 августа 1921 года английский порт Эдинбург был оцеплен конной и пешей полицией. Усиленные наряды еле одерживали огромную толпу докеров, собравшихся у ворот. Вдруг с борта стоявшего у стенки ледокола раздались звуки «Интернационала». Толпа дрогнула, качнулась, смяла полицейскую цепь. Сдергивая на бегу кепки, докеры устремились к ледоколу, на мачте которого под звуки пролетарского гимна медленно поднимался красный флаг с серпом и молотом.

Корабль был построен на британской верфи по заказу России, за него уплатили золотом Но четыре года английские заправилы не возвращали молодой Советской Республике ледового богатыря. А Россия очень нуждалась в ледоколе. Страна голодала, железные дороги едва действовали, задерживая доставку сибирского хлеба в рабочие центры. Нужно было скорее открыть сибирскому зерну морской путь. Но без ледокола пароходам не одолеть ледовые баррикады.

А британские лорды уперлись: у большевиков, дескать, нет капитана, способного водить судно во льдах; сухопутной России, мол, нечего делать в Арктике; красные-де утопят судно при первой встрече со льдом.

И все же ледокол пришлось отдать законному владельцу. Было лишь приказано закрыть порт в момент поднятия советского флага на корабле, само имя которого внушало капиталистам страх: «Ленин».

По тем временам это был отличный корабль: водоизмещение 5620 тонн, длина – 85,6 метра, ширина – 19,45, высота борта – 9,7, осадка – 6,5. Мощность машин – 7500 лошадиных сил. На чистой воде судно развивало скорость до 15 узлов.

Ледокол пошел в Северный Ледовитый океан. С его помощью пароходы вывезли из сибирских портов тысячи и тысячи тонн хлеба для голодающих районов. Так началась трудовая биография ледокола «Ленин». Он без устали ходил в самые далекие районы Арктики, прокладывая путь караванам с грузами для новостроек, полярных станций, рыбацких становищ.

Сколько раз «Ленин» выручал попавшие в ледовый плен пароходы. «Гибель, казалось, неминуема, – рассказывал нам капитан дальнего плавания Левин. – Ледовые поля мертвой хваткой стиснули корпус, с треском вылетали заклепки, борта вдавливались, палуба прогибалась, трюм наполнялся водой. Но пришел «Ленин», разломал ледяной панцирь, освободил судно».

«Ленин» плавал и в Балтийском море, – в суровые зимы он проводил сквозь льды Финского залива пароходы в Ленинград.

Великая Отечественная война застала его на Севере. Фашисты стали охотиться за ледоколом. Тогда судно вооружили тремя пушками и несколькими крупнокалиберными пулеметами. В первом же бою «Ленин» метким огнем не только прикрыл себя, но и защитил шедшие за ним пароходы.

С самого начала войны по Северному морскому пути в Мурманск и Архангельск шли транспорты с грузами для фронта. С Дальнего Востока везли оружие, боеприпасы; из портов Печоры, Енисея, Оби – уголь, продовольствие, снаряжение для войск. Вместе с другими ледоколами «Ленин» проводил караваны сквозь льды. Он участвовал и в проводке боевых кораблей, пришедших на помощь северянам с Тихого океана.

Гитлеровское командование посылало бомбить ледокол лучших воздушных асов. У кромки льда судно стерегли гитлеровские субмарины. Но бесстрашный экипаж, отбивая ожесточенные атаки, вел суда к фронту.

За военные годы «Ленин» доставил в прифронтовые порты более пятисот кораблей. Зенитчики отразили 24 воздушных налета. Корабль получил около сотни пробоин в корпусе и надстройках.

В феврале 1945 года ледокол был награжден орденом Ленина.

После войны ледокол продолжал трудиться в Арктике.

В конце пятидесятых годов со стапеля Ленинградского Адмиралтейского завода сошел атомный ледокол «Ленин».

А что же с паровым ледоколом?

«Ледоколу дали имя «Владимир Ильич», – написали мы в Свердловск. – Почти сорок лет он трудился в Арктике, его корпус устал. «Владимир Ильич» совершил переход вокруг Европы на юг. В Азовском и Черном морях он стал проводить суда через льды, образующиеся вблизи берегов. Еще целых десять лет орденоносный корабль прорубал дороги во льдах Днепро-Бугского лимана, в Азовском море.

Старому ледоколу поручали сложные задания. Однажды он буксировал с Балтики на Черное море гигантский док.

И все время экипаж ледокола «Владимир Ильич» соревновался с командой атомохода «Ленин».

Будильник для мин

В музее можно встретить самые удивительные предметы с боевых кораблей. Вот этот, длиною в два с лишним метра, похож на миниатюрную подводную лодку. А взята эта «лодочка» с тральщика «Гафель» {5} , с ее помощью он устраивал... »побудку» фашистским минам.

Но в самом начале Великой Отечественной войны моряки «будили» вражеские мины в прямом смысле слова голыми руками...

Утром 23 июня 1941 года, когда тральщик шел Финским заливом, командир, старший лейтенант Евгений Шкребтиенко, заметил на поверхности моря, прямо по курсу, цепочку из семи черных точек, которые то исчезали за гребнями волн, то появлялись. Рыбацкая снасть? А может, дикие утки? Но идет война, на море опасен любой неопознанный предмет. Шкребтиенко объявил боевую тревогу. Тральщик застопорил ход, от борта отвалила шлюпка.

Вот так «птички»... На волнах покачивались полускрытые в воде новенькие, еще не успевшие обрасти ракушками, фашистские якорные мины. Гитлеровцы плохо знали глубину в этом месте, мины всплыли.

Шлюпка осторожно подошла с подветренной стороны, иначе можно навалиться на мину, и матросы, удерживая вытянутыми вперед руками «рогатую смерть», прикрепили к ней подрывные патроны из литого тротила.

Мина плясала в полуметре от шлюпки, малейшая неосторожность грозила гибелью. Наконец зажжен фитиль.

– Весла на воду! Навались!

Отойдя на сотню метров, матросы легли под банки. Раздался оглушительный взрыв, просвистели осколки.

Шлюпка направилась к следующей мине.

Когда над морем прогремело шесть взрывов, с мостика «Гафеля» замахали флажками: последнюю взять «живьем».

– «Язык» потребовался, – сказал старшина.

Это значило разоружить мину, узнать секреты ее конструкции.

Допрос «языка» был сопряжен со смертельной опасностью: многие мины имели хитроумные устройства, производившие взрыв при попытке узнать их тайну. Но недаром моряки «Гафеля» настойчиво учились в предвоенное время. Точно рассчитанными движениями они свинтили зловещие колпаки, заглянули внутрь: новейшая, с ранее не известными особенностями...

Много таких встреч с «незнакомками» было у моряков «Гафеля».

Еще до нападения на Советский Союз фашисты сосредоточили вблизи Финского залива полсотни кораблей, приспособленных для постановки мин. Эта флотилия называлась «Кобра». С середины июня сорок первого года она выползала по ночам в наши воды и сбрасывала, сбрасывала смертоносный груз на фарватеры. А в ночь на 22 июня гитлеровцы уже открыто заградили Финский залив минами. И ставили их потом каждый день.

«Целью военных действий на Балтийском море было блокировать русский флот путем сильного минирования Финского залива», – заявил фашистский гросс-адмирал Дениц на допросе 17 июня 1945 года.

Тогда, в сорок первом, берлинское радио захлебывалось: «Финский залив перекрыт!», «Большевистский флот закупорен в своих базах!»

История морских войн не знала столь плотных заграждений, как те, которые соорудили гитлеровцы на подступах к Кронштадту. Ставились так называемые контактные мины: они взрываются при ударе о корпус корабля. Десятки тысяч рогатых шаров, привязанных стальными тросами – минрепами к якорям, мерно покачивались в пучине, дожидаясь «контакта» с советскими кораблями.

У «Гафеля» не было желания «контактироваться» с невидимым врагом. В паре с другим тральщиком он, волоча за собой «невод» из металлических тросов и острых резаков, подсекал мины, они всплывали; комендоры расстреливали их из орудий.

Но часто приходилось управляться с «рогатой смертью» вручную. Фашисты использовали мины не только собственного производства, но и захваченные в оккупированных портах, приобретенные задолго до войны в других странах. Голландские, французские, английские, итальянские, финские, испанские, датские, бельгийские... И от каждого «племени» надо было брать «языка».

Фашистские адмиралы всполошились: в Балтийское море прорываются кронштадтские подводные лодки, они топят транспорты с военными грузами. А ведь совсем недавно Берлин утверждал, что скорее верблюд пройдет сквозь игольное ушко, нежели красный корабль через минные заграждения. И фашисты стали готовить новые загадки для «Гафеля».

В весенние ночи 1942 года более трехсот вражеских самолетов совершили налет на кронштадтские рейды. Одни сбрасывали на парашютах в воду какие-то большие черные предметы, другие в этот момент яростно бомбили и обстреливали береговые наблюдательные посты, чтобы советские моряки не засекли места приводнения шелковых куполов.

Но матросы заметили, куда опустились «небесные гости». Водолазы подняли одного из них. В большом черном стальном цилиндре находилась три с половиной центнера взрывчатки и несколько каких-то приборов.

Конечно, это были мины. Но как их обезвредить? Все дно не обшаришь – водолазов не хватит; к тому же мины быстро покрываются илом, найти их трудно.

На «Гафеле» волновались: скоро подводные лодки должны выйти в море топить фашистские корабли, а морские ворота Кронштадта закрыты «замком» неизвестного типа. Трал, находившийся на вооружении «Гафеля», не годился для борьбы с дойными чудовищами.

В майский день на «Гафеле» в динамиках радиотрансляции раздался голос дежурного по кораблю:

– Всему личному составу собраться в кубрике!

Наконец-то командир скажет, что из себя представляют новые мины врага, как их умертвить.

– Сенсаций не будет! – улыбнулся Шкребтиенко. – Кто из вас имел в школе отличные и хорошие оценки по физике?

Несколько матросов поднялись со своих мест.

– Молодцы! Без знания физики в наше время обойтись невозможно.

Матросы увидели в руках командира... учебник по физике.

– Сегодня темой нашего занятия будет магнетизм. Как известно, стальная масса корабля имеет собственное магнитное поле определенного направления...

На этом принципе фашисты и создали секретную магнитную мину. В стальном цилиндре, кроме взрывчатки, был еще прибор с электромагнитным реле, который замыкал боевую цепь мины, когда над ней проходил корабль.

На помощь «Гафелю» пришли ученые. Они предложили обмотать корпус тральщика кабелем, по которому пропустить электрический ток. Тогда образуется новое магнитное поле, равное по величине начальному, но противоположное по направлению. Они взаимно уничтожат друг друга, и тральщик сможет сколько угодно ходить над минами – прибор не сработает.

Но так «Гафель» спасал лишь себя, а он был призван спасать других. Тогда на его борт доставили небольшой плотик с электромагнитными катушками. В море тральщик спускал его за корму, буксировал на длинном тросе, посылая в катушки по облаченному в резиновую оболочку кабелю электрический ток. Создававшееся вокруг плотика магнитное поле вызывало взрыв мины.

Фашисты прибегали к хитростям. Однажды мина «проснулась» спустя сутки после того, как «Гафель» прошел над ней с тралом. Взорвалась, к счастью, под небольшим катером, который мчался так быстро, что не пострадал. Это действовал установленный в мине прибор срочности с часовым механизмом, включавшим ее в боевое положение спустя сутки или более после приводнения. А за это время – по мысли гитлеровцев – «Гафель» и ему подобные закончат траление и доложат: фарватер чист...

В другой раз мина рванула после того, как над ней благополучно прошло более десятка судов. «Сыграл» прибор кратности, он «разрешил» мине «проснуться» только после определенного количества воздействий на электромагнитное реле.

«Гафель» утюжил море до тех пор, пока в минах не срабатывал прибор кратности. И тогда корпус корабля содрогался от близкого взрыва.

Гитлеровцам, несмотря на все их ухищрения, не удалось закупорить подводные лодки в кронштадтских гаванях. Подводники вышли в море и потопили в сорок втором году свыше сорока вражеских судов.

Фашисты не раз подвергали «Гафель» яростным артиллерийским обстрелам и бомбардировкам.

За боевые успехи «Гафелю» первому из советских тральщиков было присвоено гвардейское звание.

А в штабе гитлеровского флота думали над тем, чтобы загадать советским тральщикам еще одну загадку. В ход было пущено новое «оружие фюрера» – акустические мины. Находящийся в них прибор с микрофоном улавливал шум корабля и с нарастанием силы звука включал в боевую цепь электробатарею, воспламенявшую десять центнеров взрывчатки. Такие «слушающие» мины были особенно опасны для подводных лодок, которые, опасаясь «контакта» с якорными, часто прорывались в Балтийское море, идя почти по самому дну.

Фашисты потирали руки: у русских, конечно, нет средств борьбы с подводными «слухачами».

И снова фашисты ошиблись: «Гафель» взял на вооружение буксируемый акустический трал, похожий на миниатюрную подводную лодку. С корабля на него подавался ток, приводивший в действие агрегат, звук которого был настолько оглушителен, что лопались «барабанные перепонки» у мин, находившихся далеко за фарватером. «Подводная лодочка» шла глубоко в воде и все время грохотала, грохотала... То тут, то там раздавались взрывы, над морем поднимались высокие столбы воды.

До самого конца войны и еще несколько лет «Гафель» ходил по Балтийскому морю, устраивая «побудку» фашистским минам.