Принимаю бой
– Он назывался «Туман»...
Так обычно начинают экскурсоводы рассказ о сторожевике Северного флота, вступившем в неравный поединок с тремя фашистскими эсминцами. А каким он был, этот корабль? Экскурсоводы называли водоизмещение, длину, ширину и осадку судна, мощность машин и скорость хода. Но цифры оставались цифрами, а люди хотели представить облик корабля-героя. К сожалению, у нас не было ни одной фотографии «Тумана», а сам он, искореженный вражескими снарядами, уже давно лежал на дне Баренцева моря под толщей холодных вод.
И вдруг «Туман»... появился в музее.
До Великой Отечественной он носил другое имя.
Когда фашисты нашали на нашу Родину, многих рыбаков-североморцев призвали в ряды военного флота, призвали вместе с их промысловыми судами. Мобилизационную повестку получил и траулер «Лебедка». Это было судно-труженик, около десятка лет оно бороздило полярные моря. И всегда возвращалось в Мурманск с трюмами, наполненными треской, пикшей, сельдью, морским окунем, зубаткой. «Лебедка» была передовым траулером, она перевыполняла планы по добыче рыбы. О ней писали в газетах, ее ставили в пример всем командам, награждали почетными грамотами.
На второй день войны с траулера сняли промысловое оборудование – тралы, сети, столы для разделки рыбы, выгрузили бочки. Поставили на палубу две пушки, на крылья мостика – два пулемета, а трюмы заполнили артиллерийскими снарядами и глубинными бомбами. Траулеру присвоили воинский чин – сторожевой корабль, дали новое имя – «Туман». 26 июня 1941 года на нем подняли военно-морской флаг.
А через три дня, находясь в дозоре, «Туман» принял первый бой с фашистскими бомбардировщиками. Снизившись, гитлеровцы хотели позабавиться расправой с бывшей рыболовной посудиной. «Туман» так метко полоснул пулеметными очередями, что «юнкерсы» бросились врассыпную.
Вскоре, взяв на борт более сотня солдат, «Туман» вместе с другими кораблями пошел туда, где фронт упирался в море. Вплотную к берегу подойти оказалось невозможно – мешали камни. Солдаты приготовились прыгать в ледяную воду. А ведь им после того предстояло идти в атаку...
Боцман Александр Саблин и матрас Филипп Марченко упредили пехотинцев, сами прыгнули за борт.
– Давай сходню! – крикнул Марченко...
Стоя по грудь в воде, они положили на свои плечи тяжелый, сколоченный из толстых досок, трап, и десантники, подняв пулеметы, ящики с патронами, начали высадку.
Противник обстреливал корабль. Осколком был ранен Марченко, его заменил старшина второй статьи Иван Волок.
Холод пронизывал моряков до костей, но трап на живых опорам действовал до тех пор, пока на сушу не сошел последний солдат.
– Спасибо, моряки! – кричали пехотинцы.
Такими были матросы с «Тумана».
В августе 1941 года «Туман» заступил в дозор – охранять подходы к Кольскому заливу между полуостровом Рыбачьим и островом Кильдин.
Фашистские корабли и самолеты не раз пытались проникнуть в залив: там на рейде стояли транспорты, там был Мурманск – главный порт советского Севера. Корабль-часовой давал отпор врагу. В вахтенном журнале об этих стычках записывалось кратко: «Обнаружена подводная лодка противника. Сброшено десять глубинных бомб», «Появились два самолета противника. Высота 1500 метров. Выпущено двенадцать снарядов каждым орудием».
Так было четверо суток. На пятые рано утром в облаках показался фашистский самолет-разведчик. Покрутился высоко над кораблем и ушел.
– Кого-нибудь вызвал, – определил командир «Тумана» старший лейтенант Лев Шестаков. – Бомбардировщиков или подводную лодку... Усилить наблюдение!
Прошло около часа.
– На горизонте дымы! – не отводя глаз от бинокля, крикнул помощник командира лейтенант Леонид Рыбаков.
– Наших кораблей там нет, – нахмурился Шестаков. – Это немец!
Моряки встали к орудиям, из погреба подали боезапас.
Вскоре показались мачты, мостики, трубы. К «Туману» приближалась тройка эскадренных миноносцев. Сверкнули вспышки орудийных выстрелов, над «Туманом» провыли снаряды.
«Обстрелян тремя вражескими эсминцами, – радировал лейтенант Шестаков в штаб. – Принимаю бой».
Это была последняя радиограмма с «Тумана»: осколок снаряда перебил антенну.
На каждом фашистском миноносце стояло по пяти 130-миллиметровых орудий, а на «Тумане» – две 45-миллиметровки. Эсминцы имели скорость 36 узлов, а сторожевик – 10. Но «Туман» принял неравный поединок.
Эсминец «Байтцен» попытался подойти к «Туману» на короткую дистанцию, но, получив несколько снарядов – видно было, как взметнулись обломки мостика, – бросился прочь.
На мостике головного фашистского корабля стоял адмирал.
– На траулере, однако, не торопятся спускать флаг, – проворчал он. – Спятили, что ли, – сопротивляться трем новейшим эсминцам!
«Туман» продолжал бой. Не давая фашистам пристреляться, он бросался то вправо, то влево, то стопорил ход, когда снаряды должны были падать по курсу, то давал самый полный, когда грозило накрытие.
Вокруг «Тумана» бушевал огненный смерч. Вдруг сторожевик дрогнул и осел: снаряд попал в палубу, изрешетил ходовой мостик. Командир и комиссар упали. Лейтенант Рыбаков склонился над ними. Убиты...
– Принимаю командование кораблем! – услышали моряки.
И снова ослепительная вспышка, грохот: снаряд снес трубу.
Рыбаков приказал зажечь дымовые шашки. Укрыться в завесе не удалось – сильный, порывистый ветер мгновенно развевал ее.
Еще несколько попаданий. Корабль горел, в пробоины рвалась вода.
– Флаг! – раздался чей-то голос. – Сбит флаг!
Рулевой Константин Семенов быстро поднялся на грот-мачту, поймал конец перебитого фала, прикрепил бело-голубое полотнище. Иссеченный осколками, флаг снова реял над кораблем.
Фашисты нервничали. Адмирал стиснул зубы: эта посудина, которая по всем законам плавучести давно должна была уйти на дно, сражалась. Траулер не только задержал отряд, но и нанес кораблям повреждения.
– Не умеете стрелять, олухи! – гаркнул адмирал. – И это матросы фюрера!
Снаряды корежили корпус «Тумана». Почти половина команды погибла, но пушки... пушки все еще не умолкали.
Когда сторожевик погрузился почти до самой палубы, Рыбаков приказал матросам перейти на шлюпки.
Тридцать два моряка под огнем эсминцев направились к ближайшему берегу. Они молча смотрели на уходивший в пучину родной корабль. Прощай, «Туман», прощайте, погибшие герои...
Рыбаков записал координаты места гибели «Тумана»: «Широта 69 градусов, 31 минута северная, долгота 33 градуса, 39 минут восточная».
А из Мурманска вышли в погоню за эсминцами советские боевые корабли. В небе мчались наши бомбардировщики, мчались мстить за «Туман».
Настигнув эсминцы, самолеты спикировали. Тяжелая фугаска врезалась в палубу «Байтцена», корабль окутался клубами дыма. А бомбы продолжали падать...
Двадцать лет спустя – 10 августа 1961 года – из Кольского залива вышел новый, недавно спущенный с верфи сторожевой корабль. У него еще не было имени.
Разрезая острым форштевнем волны, сторожевик шел в район, где сражался и погиб «Туман».
Матросы и офицеры корабля были одеты в парадную форму.
Щелкнул динамик радиотрансляции, поступила команда:
– Личному составу построиться на верхней палубе!
Штурман доложил командиру:
– Находимся в точке гибели «Тумана».
Корабль лег в дрейф.
– В память моряков «Тумана», отдавших свою жизнь за свободу и независимость Советской Родины, – звучал голос командира, – флаг приспустить!
Флаг дрогнул и медленно пошел вниз.
Потом был зачитан приказ. Слова: «В честь корабля-героя присвоить сторожевому кораблю имя «Туман» – были встречены матросским «ура».
Раздались орудийные залпы, моряки сбросили на волны венки из живых цветов.
Однажды в музей пришел офицер, служивший на Краснознаменном Северном флоте.
– А хорошо бы сделать модель первого «Тумана», – оказал он.
Начальник модельной мастерской согласился, но прибавил, что для этого нужна техническая документация по бывшему рыболовному траулеру.
– Я нарисую, как выглядел «Туман», – предложил офицер и набросал на листе бумаги очертания корпуса, мачты, мостик, трубу...
– Э, нет, – улыбнулся начальник мастерской. – Мы строим модели только по чертежам самого корабля. А их-то и нет. Сколько ни пытались, не могли их найти. Наверное, погибли вместе с кораблем...
– Чертежи должны храниться в Мурманске, – заявил офицер. – Постараюсь их разыскать.
– Будут чертежи – будет и «Туман»!
Вскоре, к радости модельщиков, в музей прибыли чертежи «Лебедки». На «стапеле» началась работа.
И вот на музейном стенде появилась модель рыболовного траулера, вооруженного пушками и пулеметами. На его мачте развевается военно-морской флаг.
– Таким был «Туман», – с гордостью говорят теперь экскурсоводы, показывая посетителям музея модель корабля-героя.
На свехсрочной службе
– Ровно метр! – восхищенно воскликнул парень. – Никакой снаряд не пробьет.
Он измерял толщину борта, часть которого выставлена в музее. 256-миллиметровая броневая плита, около 600 миллиметров дубовой прокладки и снова сталь...
– Таким был русский броненосец «Петр Великий», заложенный в Петербурге в 1869 году, – сказал экскурсовод. – И представьте, он участвовал в обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны.
Помните, линейный корабль «Париж» бомбическвми 68-фунтовыми пушками громил в Синопской бухте турецкий флот? Но вскоре и эти мощные орудия устарели. На смену гладкоствольным, заряжавшимся с дула, пришли орудия с нарезными стволами. Они стали стрелять тяжелыми снарядами с острозаточенной передней частью. Такие снаряды были тяжелее ядер в пять-шесть раз. Поясок, надевавшийся на снаряд, при выстреле вжимался в нарезы ствола и, двигаясь по этим винтообразным канавкам, придавая полету устойчивость. Кучность стрельбы сразу возросла.
Увеличение ударной мощи артиллерии заставило «оковывать» корабли металлом. Так появились броненосцы.
Англия считала, что она превзошла другие страны в постройке «окованных» кораблей. Ее мониторы слыли самыми сильными в мире. И вдруг известие из России: на берегах Невы построен по проекту адмирала Попова невиданной мощи броненосец.
И действительно, «Петр Великий» был велик! Десять тысяч тонн водоизмещения – столь крупного корабля не было в мире. Низкобортные английские броненосцы с устаревшей гладкоствольной артиллерией казались маленькими и неуклюжими в сравнении с этим гигантом. Броневой пояс достигал 356 миллиметров; на английских кораблях – не более ста. А еще стеной возвышался броневой бруствер, защищавший основание дымовой трубы, котельные вентиляторы, рулевую рубку. Из двух бронированных башен глядели стволы четырех нарезных 12-дюймовых пушек. Поэтому броненосец называли брустверно-башенным.
Конечно, такой «утюг» не сдвинули бы с места никакие паруса. На нем установили паровые машины мощностью в восемь с лишним тысяч лошадиных сил. Два трехлопастных винта двигали корабль со скоростью более четырнадцати узлов.
Английские броненосцы могли действовать лишь вблизи берега: даже при малом волнении амбразуры башен захлестывало и приходилось прекращать стрельбу. «Петр Великий», как бастион, возвышался над водой, он мог плавать в шторм. Команду корабля-великана составляли 440 моряков.
Лорды Адмиралтейства стали утверждать: русские не могли создать такой превосходный корабль, его спроектировал... английский инженер Рид. Достопочтенных лордов посадил в лужу сам Рид. 9 октября 1872 года он выступил в газете «Таймс»: «Позвольте мне опровергнуть сообщение, будто я составил проект русского броненосца «Петр Великий»... Это поразительное судно, самое могущественное во всем свете. Чертежей его я даже не видал... Было бы для нас пагубным самообольщением думать, что прогресс во флотах других держав исходит из Англии».
|»Петр Великий» много лет был флагманом отрядов броненосных кораблей Балтийского флота. В 1896 году на нем держал свой флаг командующий эскадрой вице-адмирал Степан Осипович Макаров.
Почти тридцать лет бороздил моря броненосец. Он уже устарел для морских сражений, на флоте появились более совершенные корабли. А что же было делать с «грозой морей»? Корпус ветерана, сработанный из уральской стали, по-прежнему был крепок. Корабль решили зачислить на сверхсрочную службу. Его капитально отремонтировали, на палубе установили новые артиллерийские орудия и назначили учебным кораблем. Каждый год в Финском заливе с весны до глубокой осени гремели его пушки. Тысячи и тысячи балтийских комендоров научились на нем искусству меткой стрельбы. Среди них были и моряки «Авроры», которые вечером 25 октября семнадцатого года произвели исторический выстрел, послуживший сигналом к штурму Зимнего.
Но и на этом его история не кончилась. Броненосцу еще пришлось ходить в атаки. Он атаковал... тяжелые льды.
В начале 1918 года германские войска стремились захватить суда Балтийского флота, стоявшие в Ревеле. Владимир Ильич Ленин приказал морякам немедленно перейти в Кронштадт. Финский залив был покрыт толстым ледяным панцирем, а ледоколов не хватало. И тогда в атаку пустили «Петра Великого». Могучим корпусом он крошил торосы, а вслед за ним двигались миноносцы, подводные лодки, сторожевики.
После гражданской войны многие корабли сдавались на слом: разоренной стране остро требовался метали. Дошла очередь и до «Петра Великого»: пятьдесят лет отплавал, из его «ровесников» давно уже никого не осталось. Но инженеры, осмотрев корпус, броненосца, нашли его в прекрасном состоянии. И ни у кого не поднялась рука на ветерана. Броненосец был вторично зачислен на сверхсрочную службу – плавучим минным арсеналом.
Каждое утро на нем поднимался флаг. Моряки строго несли дежурную и вахтенную службу, пожалуй, даже строже, чем на других кораблях: ведь в трюмах сотни мин, малейшая неосторожность приведет к непоправимой беде.
В первый день Великой Отечественной войны к борту ветерана подошли сторожевики и заградители. Непрерывно работали лебедки, поднимая из погребов массивные, начиненные взрывчаткой рогатые шары.
– Передайте Гитлеру «гостинцы» от дедушки! – шутили моряки.
– Не беспокойтесь: вручим в полной сохранности...
Корабли выходили на морские дороги и сбрасывали «подарки» в пучину.
На минах с «Петра Великого» подрывались и тонули фашистские подводные лодки, транспорты, катера.
Гитлеровцы, возможно, догадывались о назначении старого броненосца: слишком уж часто они обстреливали его из тяжелых орудий. А на защиту «Петра Великого» спешили кронштадтские форты – они подавляли огонь вражеских батарей.
23 сентября 1941 года над Кронштадтом нависло более двухсот фашистских бомбардировщиков. Бомбы падали рядом с броненосцем, но его корпус выдержал страшные удары взрывных волн.
Как и экипажи боевых кораблей, моряки плавучего арсенала получили за мужество и отвагу ордена и медали.
Окончилась война, на палубу ветерана снова поднялись инженеры. Они тщательно обследовали семидесятипятилетнего «старика», но, кроме царапин от осколков, на его корпусе ничего не обнаружили. «Здоров, годен к службе», – решила комиссия. И «Петр Великий» в третий раз был оставлен на сверхсрочную.
Почти век броненосец беспрерывно стоял на боевом посту. Однако настал день, когда к его борту подошел подъемный кран, приступили к работе газорезчики, такелажники. «Дедушка» не сдавался. Казалось, никакими усилиями не оторвать броневые плиты, со скрежетом отделялись переборки, шпангоуты.
Вскоре остатки броненосца отдали жаркому пламени мартенов, – металл пойдет на новые, грозные корабли ракетные.
А часть борта доставили в Морской музей.
«Незаможник»
– А помнишь, как он в августе сорок первого «подарил» нам три танка? А как устроил «Феодосийскую побудку»?
Старые моряки, стоявшие у рулевого штурвала с эскадренного миноносца «Незаможник», говорили о корабле, словно о живом человеке.
И в самом деле, корабли как люди: у каждого своя неповторимая судьба.
Летом 1941 года фашистские полчища подошли к Одессе.
13 августа вражеские танки с солдатами на броне прорвались к берегу Черного моря.
Командир танкового батальона радировал: «Гусеницы моих танков омываются волнами Черного моря».
И вдруг испуганный возглас:
– Корабли! Русские корабли!
Впереди шел трехтрубный, низкобортный эсминец. Он сделал поворот, и с его палубы раздались частые орудийные выстрелы. Снаряды угодили в самую гущу машин. А корабль усилил стрельбу. Взлетали обломки моторов, гусеницы, орудийные башни. Пытаясь вырваться ив огневого капкана, танки сталкивались и загорались.
И тут послышалось мощное «ура!» – в атаку ринулась морская пехота. Фашисты бросились наутек, подальше от моря.
А вскоре на эскадренный миноносец «Незаможник» – это он вместе с другими кораблями навес удар по врагу – поступило сообщение с берега: подбито двенадцать фашистских танков, три уведены нами в Одессу на ремонт – они будут использованы в боях; уничтожено и рассеяно свыше двух рот вражеской пехоты; поддержка с моря позволяла занять важную позицию, захвачено более двухсот автоматов, винтовок. «Молодец «Незаможник»!» – заканчивалась депеша.
А «Незаможник» спешил в Одессу пополнить запас снарядов. У моряков было приподнятое, бодрое настроение. Когда подходили к порту, командир корабля улыбнулся:
– Внимание! Проходим вблизи своей бывшей могилы.
Стоявшие на мостике тоже заулыбались.
– Когда же все-таки «Занте» пойдет бить красных?
Генерал вперил тяжелый взгляд в стоявших перед ним офицеров белогвардейского флота.
– Ваше превосходительство, мы не можем укомплектовать экипаж: матросы к большевикам перешли...
– Обойдемся без них, – отмахнулся генерал. – Завтра получите полторы сотни самых лихих казаков, юнкеров, офицеров.
– Рабочие из рук вон плохо устанавливают механизмы...
– А нагайки зачем? – отрезал генерал.
Белым не терпелось поскорее ввести в бой эскадренный миноносец «Занте». Названный так в память победы адмирала Ушакова в 1798 году на острове Занте в Ионическом море, этот корабль был спущен на воду в 1916 году и находился в достройке. Оставалось закончить монтаж вспомогательных механизмов, и новехонький эсминец, вооруженный дальнобойными пушками, пойдет громить красных...
На «Занте» прибыли чубатые казаки, перетянутые ремнями юнкера, офицеры в сапогах с кавалерийскими шпорами. Новое место службы им сразу не понравилось: во-первых, палуба скользкая, того и гляди, нос расквасишь, эти мастеровые, конечно, нарочно полили ее машинным маслом; во-вторых, ничегошеньки обладатели нагайки не понимали в корабельном чреве, наполненном множеством каких-то сложных механизмов и приборов.
А Красная Армия быстро приближалась к Одессе. Белогвардейское командование распорядилось затопить «Занте», чтобы он не попал в руки большевиков. Казаки и юнкера с остервенением ломали надстройки, приборы, механизмы, бросали гранаты в котельные и машинные отделения. И вблизи Одессы отправили корабль на дно.
Два года лежал эсминец под водой. Осенью 1921 года обросший ракушками, облепленный илом корпус подняли, привели на Николаевский завод. Но как раздобыть средства на достройку эсминца? Время было тяжелое, в стране царила разруха. И тогда украинские крестьяне-незаможники (бедняки) взяли шефство над кораблем. Они послали рабочим и морякам хлеб, мясо, сахар, засеяли сотни «морских» гектаров пшеницы.
В марте 1923 года корабль был готов к боям и походам. На его корме сияли медные буквы: «Незаможник», – разве моряки могли забыть тех, кто, отрывая от себя по рублю, собрал деньги на достройку корабля!
Вся Одесса пришла в порт встречать «Незаможник». Играли духовые оркестры. Тысячи незаможных крестьян побывали на корабле.
В мировой печати появились сообщения о подъеме и восстановлении бывшего «Занте». Недобитые белогвардейцы, окопавшиеся за рубежом, пришли в ярость. Стали искать тех, кому было поручено уничтожить «Занте». Казаков обвинили в... »большевизме». Те твердили одно: не может быть, чтобы «Занте» восстановили, корабль был покалечен так, что его отремонтировать невозможно.
Но в 1925 году «Незаможник» пришел с дружественным визитом в Турцию, затем посетил Италию. Белые с нескрываемым изумлением глядели на сверкающий корабль.
Гитлер приказал взять Одессу к 20 августа 1941 года. В германском генеральном штабе было все рассчитано: пятикратное превосходство в живой силе, почти двадцатикратное в артиллерии. Начальник генерального штаба Гальдер торопил: «Войска, действующие в районе Днепра и Киева, требуют в среднем 30 эшелонов в день (боеприпасы, горючее). Эти грузы должны быть доставлены в течение 10 дней после занятия Одессы. В портах Варна и Бургас (на кораблях) имеется 65 тысяч тонн боеприпасов...»
На защиту Одессы встал «Незаможник». Ураганным артиллерийским огнем он поддерживал действия полков морской пехоты, уничтожал артиллерийские и минометные батарея.
Прошел август, сентябрь, начался октябрь, а «Незаможник» продолжал защищать Одессу.
Семьдесят три дня длилась героическая оборона Одессы, и все это время «Незаможник» был в боях. Фашисты яростно бомбили корабль. От близких разрывов бомб деформировалась бортовая обшивка, внутрь корабля поступала вода. Матросы, несшие вахту в котельном отделении, стояли по колено в воде, смешанной с мазутом, но держали нужное давление пара.
А потом была оборона Севастополя. Гитлер приказал командующему 11-й армией Манштейну взять Севастополь к 22 декабря 1941 года. Манштейн – в переводе «человек-камень» – уверенно ответил: будет сделано. На штурм города генерал бросил лучшие дивизии, они лезли напролом, не считаясь с потерями. Ряды защитников Севастополя таяли, Манштейн готовился доложить Гитлеру о захвате города. План «человека-камня» был сорван. 20 декабря «Незаможник» вместе с другими кораблями в Новороссийске принял части 79-й морской стрелковой бригады и направился в Севастополь.
Манштейн бросил против корабля армаду бомбардировщиков. У мыса Фиолент «Незаможник» атаковало свыше десятка «юнкерсов». Отстреливаясь, корабль шел сквозь столпы темно-зеленых всплесков. Прорвавшись в Севастополь, он высадил морских пехотинцев и тотчас открыл огонь по врагу.
Ни одна крупная боевая операция на Черном море не обходилась без участия «Незаможника». В том числе и знаменитая Феодосийская десантная...
Захватив этот курортный крымский городок, фашисты готовились к встрече нового, 1942 года. Гитлеровцы были уверены в безопасности – русские не рискнут выйти в зимнее штормовое море. К тому же подходы к порту минированы, а на берегу множество артиллерийских орудий, прожекторов.
29 декабря около четырех часов утра фашистов разбудил грохот орудийной канонады. Огонь был с моря... А затем произошло невероятное: «Незаможник» и другие корабли подошли прямо к причалам и высадили десант...
«Незаможник» сражался с фашистами все 1418 дней войны. Он одним из первых входил в освобожденные Севастополь и Одессу, помогал выбивать врага из портов Румынии. Все офицеры, старшины и матросы корабля были награждены орденами и медалями. И было за что: «Незаможник» прошел с боями 45 тысяч миль, участвовал в конвоировании 60 транспортов и танкеров. Артиллеристы эсминца потопили танкер противника, уничтожили 6 минометных и артиллерийских батарей. Зенитчики отравили более 60 воздушных атак, сбив 3 фашистских самолета.
8 июля 1945 года Советское правительство за мужество и отвагу экипажа наградило корабль орденом Красного Знамени.
После войны «Незаможник» еще долго плавал по Черному морю, на нем обучались молодые матросы.
9 мая 1948 года в день 25-летия вступления корабля в строй, на него пришли украинские комсомольцы – сыновья и дочери тех незаможных крестьян, что в трудные годы помогли возродить корабль. Они вручили экипажу шефское знамя.
Орденоносный корабль-ветеран верно служил Советской Родине, пока не сдал боевую вахту ракетоносцу. Частица «Незаможника» – рулевой штурвал был передан в музей на вечное хранение.
Старый «Меднис»
О буксирном пароходе «Меднис» на Краснознаменном Балтийском флоте ходили легенды. Это он в начале Отечественной войны выручил крейсер «Киров», проведя его по мелководному каналу. В другой раз «Меднис» бесстрашно подошел по минному полю к подорвавшемуся эскадренному миноносцу и отбуксировал его в базу...
И почти всегда, когда говорили об этом корабле, вставляли словечко – «старый».
Так вот, старый «Меднис», осыпаемый бомбами, доставлял боевым кораблям снаряды, под носом у гитлеровцев, окопавшихся в Петродворце, проводил в Ораниенбаум баржи с оружием. Словом, маленький мирный буксир оказался самым расторопным и неутомимым помощником линкоров, крейсеров, миноносцев, подводных лодок.
«Хорошо бы достать с «Медниса» какую-либо реликвию», – думали мы. И в том, что это необходимо, окончательно убедились, встретив в музее армейского генерала, Героя Советского Союза.
– Не скажете ли, – спросил он, – жив ли старый «Меднис»?
Снова «Меднис»... И конечно, старый... Откуда генералу известно об этом буксире?
– Как же мне не знать и не помнить старого «Медниса»? Да он, можно оказать, спас наш стрелковый полк...
Осенью 1941 года полк с тяжелыми боями отходил к берегу моря. Вскоре бойцы услышали грохот волн, разбивавшихся о гранитные скалы.
Фашисты торжествовали, сбрасывали с самолетов листовки: «Сдавайтесь в плен! Положение безвыходное».
И вдруг кто-то из красноармейцев закричал:
– Моряки идут! Подмога!
Вдали показался буксирный пароходик с цепочкой барж. Дул сильный порывистый ветер, начинало штормить, пароходик то взлетал на гребни, то скрывался, и тогда виднелся лишь кончик его мачты.
Борясь с волнами, пароходик подошел к берегу. Это был «Меднис». И по внешнему виду – палуба и надстройки поблекли, словно поседели от морской соли, – и по тому, как надтреснуто-хрипло, совсем по-стариковски звучал его гудок, как натужно стучала машина, чувствовалось: судно на плаву много-много лет.
Красноармейцы сразу окрестили буксир «самоварчиком» – за обилие до блеска начищенных медных кранов и краников, за то, что внутри что-то урчало, пыхтело и тонко присвистывало, как в старом бабушкином самоваре.
– Капитан Руткис! – представился командиру полка широкоплечий моряк. – Мы очень спешили. Начинайте погрузку.
Гитлеровцы заметили караван, вокруг «Медниса» стали рваться снаряды. В воздухе вновь появились вражеские самолеты.
Капитан Руткис невозмутимо отдавал приказания, а его матросы действовали деловито-спокойно, будто и не слышали грохота и воя смерти. Бойцы уважительно посматривали на экипаж «самоварчика»: храбрые ребята, видали всякие виды: не одну бомбу приняли на себя – вон сколько заплаток-то на корпусе.
Бойцы грузили пушки, минометы, пулеметы; баржи все глубже оседали в воду.
– Может, прекратим погрузку имущества? – обратился к Руткису командир полка. – Остальное уничтожим.
– Увезем все! – заверил капитан.
Дошла уже очередь до походных кухонь и повозок.
– Увезем ли? – снова забеспокоился командир полка. – Буксир-то, простите, не первой молодости...
– За пятьдесят, – улыбнулся Руткис. – Но здоровье, слава богу, хорошее.
Командир полка, в прошлом моряк, знал: веку буксиров – два, от силы три десятка лет, а этот полстолетия пенит воду...
Наконец все было погружено.
Капитан Руткис что-то крикнул в переговорную трубу. «Меднис» засопел, выпустил султан черного дыма, крутанул винтом – за кормой забурлила вода, еще раз крутанул, – вода забурлила быстрее. «Упряжка», толстый металлический трос, натянулась, и караван отошел от берега.
А шторм крепчал. «Меднис» зарывался носом в волны, буксирный трос то провисал, то натягивался в струну. Волны с громадной силой ударяли в низкие борта барж, перекатывались через палубы, потоки воды обрушивались в трюмы. Красноармейцы непрерывно «отливались» ведрами, котелками, касками.
Многие опасливо косились на «самоварчик». Казалось, буксир надсадно стонет, выгребая против встречной волны. Часто его нос проваливался между волнами, корма приподнималась, винт обнажался, и караван останавливался. А что, если старая машина не выдержит и шторм вынесет баржи на берег, прямиком в лапы противника? Кое-кто из армейцев уже подвязал к поясу гранаты, набивал карманы патронами, готовясь к последнему, решительному...
Но «Меднис» опять натягивал «упряжку» и опять ломил сквозь толчею волн, упрямо вел караван вперед. Однако баржи, заливаемые водой, оседали все ниже и ниже. Командир полка – он находился на одной из барж – подозвал матроса-сигнальщика.
– Передайте капитану: может, помочь буксиру – выбросить за борт часть груза?
С мостика «Медниса» тотчас сообщили: «Меднмс» выполнит боевую задачу. Капитан предлагал встать бойцам плотным строем на наветренном борту и преградить доступ воды на палубу.
Красноармейцы и командиры выстроились вдоль борта, встали на края плащ-палаток и натянули их до груди. Позади встала другая шеренга, крепко подпирая первую. И белогривый вал, ударив в этот сплошной людской вал, откатился.
– Приготовиться! – раздалось на баржах. – Волна!
И снова люди приняли на себя стремительный натиск.
С мостика «Медниса» передали флажным семафором: «Молодцы, так держать волну».
Отфыркиваясь, как морж, буксир дотащил баржи до порта. Пехотинцы с ходу отправились на передовую...
– Досадно, очень досадно, что у вас в музее ничего нет о старом «Меднисе», – взволнованно говорил генерал. – Ведь это ж настоящий герой войны!
Тогда мы и решили отыскать хоть что-нибудь с «самоварчика». Хоть какую-нибудь малость, потому что, как мы думали, самого-то кораблика давно уже нет: как-никак, а два десятка лет прошло со дня окончания Великой Отечественной войны. «Меднису» теперь было бы за семьдесят, а таких «старцев» никто на флоте не встречал.
Ни на что, собственно, не надеясь, мы позвонили в Балтийское государственное морское пароходство, спросили, нет ли какой-либо реликвии с «Медниса»?
– А что конкретно вы хотели бы получить? – спросили на другом конце провода.
– Рулевой штурвал, переговорную трубу, деталь машины, судовой колокол...
В трубке послышался смех.
– Много захотели! А как ему ходить без штурвала и переговорной трубы? «Меднис», товарищи, в строю. Экипаж перевыполняет план грузоперевозок, вот так-то.
Через три года мы снова напомнили о своей просьбе.
– Рановато, – был ответ. – Наш «Меднис» – долгожитель. Его моряки взяли новые социалистические обязательства.
Так музей и не получил ничего с «Медниса», потому что сам «Меднис» балтийские моряки решили сделать... музеем.
В дни, когда наша страна праздновала двадцатипятилетие Победы, радио Риги сообщило:
– Все корабли, стоявшие на рижском рейде, салютовали гудками буксиру «Меднис», когда на нем спускали Государственный флаг Советского Союза: закончился срок службы судна.
«Меднис» плавал около восьмидесяти лет. Война застала буксир в Риге. Вместе с другими торговыми судами он ушел в Ленинград, и все 900 дней и ночей блокады, как скромный солдат, служил героическим защитникам города. Его экипаж во главе с капитаном Артуром Руткисом участвовал во многих дерзких операциях Краснознаменного Балтийского флота.
Буксир поставили у берега седой Даугавы. На судне будет открыт музей боевой морской славы.
Ошибка фон Баумбаха
Фотография изображала громадный военный корабль, корпус которого был, казалось, из одних стальных заплат. Надстройки испещрены глубокими шрамами, а дымовая труба, изрешеченная осколками, напоминала решето. На палубе не было видно ни одного человека. Но на корме развевался военно-морской флаг! Когда же мы пристальнее всмотрелись в снимок, увидели – из стволов тяжелых орудий курятся дымки. Корабль стрелял...
В музей эта фотография попала так.
Изучая действия советского Военно-Морского Флота в боях с фашистами, мы решили еще раз познакомиться с планом разбойничьего нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Гитлер назвал его «планом Барбаросса» – кличкой средневекового немецкого императора Фридриха I Барбароссы, стремившегося подчинить окружающие государства. Конечно, фашисты считали план тайной из тайн, только после войны он попал в наши руки.
В этом документе, утвержденном Гитлером, ставились задачи сухопутным армиям, воздушным эскадрам, военно-морским флотам. Но что это? «Штаб особого назначения». Какова его роль? Почему даже в таком сверхсекретном документе это засекречено? Заинтересовало нас и другое – этот «штаб» должен был выполнить приказ до начала нападения на СССР. И еще: «штаб» стоял в «плане мероприятий» на пятом месте, что говорило о важности операции.
Мы посоветовались с историками. Они сказали:
– Вице-адмирала Александра Герасимовича Ванифатьева знаете? В сорок первом году он командовал этим «штабом».
А Ванифатьев показал нам фотографию корабля.
– Вот он, пункт пятый «плана Барбаросса»...
В один из дней 1939 года в Германии, на судостроительном заводе в Киле, звучали бравурные марши. Спускали на воду тяжелый крейсер «Лютцов», водоизмещением шестнадцать тысяч тонн. Стальная громада медленно сползла со стапеля в воду.
В Англии с тревогой гадали, насколько быстро немцы введут «Лютцов» в строй. Фашистские крейсера-рейдеры уже успели нанести немалый урон судоходству «владычицы морей». Только броненосец «Дейчланд» в первые недели войны потопил и захватил в плен несколько пароходов. А «Лютцов» – это сорок орудий, двенадцать торпедных аппаратов, три самолета, скорость тридцать два узла.
Но внезапно Германия объявила о продаже «Лютцова». Корабль приобрел Советский Союз. В Англии облегченно вздохнули...
В майский день 1940 года буксиры втянули недостроенный крейсер в Неву. Он получил имя «Петропавловск».
А вскоре в Ленинград прибыла группа немецких инженеров и техников, чтобы участвовать в достройке корабля. И в тот же день приехал из Москвы германский военно-морской атташе капитан первого ранга фон Баумбах. Он долго о чем-то беседовал с немецкими специалистами. Сначала со всеми вместе, потом с каждым в отдельности, потом опять собрал всех. И, судя по выражению его лица, уехал он из Ленинграда в отличнейшем настроении.
«Лютцов» начали достраивать. Впрочем, работал лишь экипаж, а германские специалисты вдруг дружно... захворали. У одного объявился радикулит, у второго – ревматизм, у третьего – необычайно острый гастрит. Немцы часами толкались в поликлинике, кряхтели, стонали, охали и, если врачи не находили болезни, требовали консилиума. А те, кто не жаловался на состояние здоровья, просто слонялись по кораблю.
Советские моряки напоминали специалистам о договорных обязательствах, но те, что называется, и в ус не дули. «Ну и сачки! – возмущались наши матросы. – Вот тебе и хваленая немецкая аккуратность!»
А далеко, в Берлине, уже стряпали «план Барбаросса». Пятый пункт его предусматривал обезвреживание крейсера «Лютцов». Немецкий генеральный штаб зорко следил, чтобы корабль не вступил в строй.
С весны сорок первого года бездельники инженеры стали упаковывать чемоданы и поспешно убираться восвояси. К июню на корабле не осталось ни одного «спеца».
Фон Баумбах доложил в Берлин: задание выполнено. Это означало – в руках русских все! о лишь небоеспособный корпус. И в «плане Барбаросса» против пятого пункта поставили жирную «птичку».
А на «Петропавловске» вспыхивали огни электросварки, раздавалась неумолчная дробь пневматических молотков. Устанавливались орудия, монтировалась электростанция, механизмы подачи снарядов в артиллерийские башни. Судостроителям помогали шестьсот человек экипажа.
Представителя немецких фирм, когда они «работали» на крейсере, выражали крайнее недовольство чрезмерным, по их мнению, усердием моряков в сборке механизмов. Даже прятали от них чертежи. «Ваше дело принять готовый корабль», – фальшиво улыбаясь, говорили они.
Но балтийцы и тогда не теряли времени даром. И теперь трудились, не жалея сил.
И вот в начале сентября 1941 года, когда фашистские войска вышли на подступы к Ленинграду, с «Петропавловска» направились на сушу корректировщики артиллерийского огня.
7 сентября с наблюдательно-корректировочного поста сообщили: «На перекрестке дорог скопление фашистских танков, орудий и автомашин. Просим огня».
Крейсер дал залп, второй, третий...
– Отлично! – сообщали корректировщики. – Снаряды ложатся точно!
Крейсер усилил огонь. И хотя многие системы, многие механизмы смонтировали буквально за несколько часов до боя, действовали они безотказно.
Новое сообщение корректировщиков: в 35 километрах от Ленинграда, на железнодорожной станции, сгружается фашистский полк.
Пушки крейсера вновь загремели.
– Состав разбит и горит, много убитых и раненых, – сообщили с поста.
И так изо дня в день. От частой стрельбы на стволах орудий даже краска вспучилась.
Командование 18-й фашистской армией, штурмовавшей Ленинград, всполошилась – что за корабль наносят столь тяжелый урон частям вермахта? Воздушная разведка донесла: крейсер «Лютцов» стоит в Угольной гавани Ленинградского морского порта.
Командующий войсками немедленно сообщил об этом в Берлин. Там не поверили: ведь в «плане Барбаросса» против пятого пункта стоит «птичка», начертанная не кем иным, как главнокомандующим военно-морским флотом адмиралом Редером. Затем приказали: уничтожить крейсер немедленно.
Крейсер начали зверски бомбить. Самолеты шли с разных сторон на разных высотах. Но зенитные орудия корабля били так кучно и так дружно, что бомбовозы сворачивали с боевого курса.
Пушки «Петропавловска» продолжали посылать тяжелые снаряды по войскам. Дистанция стрельбы сокращалась. Двадцать пять, двадцать, десять и, наконец, три километра. Крейсер оказался на переднем крае обороны города. С палубы видно было, как скапливались немецкие танки и войска. Корабль стрелял прямой наводкой.
Из Берлина запрашивали – когда наконец будет потоплен «Лютцов»?
И вот гитлеровцы подтянули в район Лигова несколько тяжелых батарей, которые открыли по крейсеру бешеную стрельбу. Корабль не имел хода – машины не были смонтированы, – он защищался, стоя на якоре. Орудия противника были скрыты в лесу, «Петропавловск» вел огонь по вспышкам выстрелов.
Фашистам все же удалось пристреляться. Корпус крейсера вздрагивал от ударов бронебойных снарядов. Но и фашисты теряли одно орудие за другим.
– Морякам – «ура»! – передали солдаты, наблюдавшие эту дуэль.
Гитлеровцы подтащили в район боя новые орудия. Крейсер получил сорок пять прямых попаданий только из 8-дюймовых орудий.
Падали сраженные осколками офицеры, старшины, матросы. В пробоины рвалась вода, в верхних помещениях бушевал пожар. Пламя подбиралось к снарядному погребу, нависла угроза нарыва. И тогда, чтобы спасти корабль, командир приказал открыть кингстоны. Крейсер лег на грунт, над водой возвышались лишь орудийные башни, надстройки, мостик.
«Лютцов» потоплен»,– доложил в Берлин командующий 18-й немецкой армией. Против пятого пункта «плана Барбаросса» была поставлена вторая жирная галочка.
Между тем в Германию проникли слухи, что крейсер «Лютцов» нанес войскам фюрера большой ущерб. Эти слухи были крайне неприятны фашистским правителям. В газетах появилось «опровержение». А чтобы немцы забыли о продаже большевикам крейсера «Лютцов», его имя присвоили броненосцу «Дейчланд».
«Броненосец «Лютцов» готов сразиться с советским флотом», – хвастались фашистские газеты.
Со стороны казалось, что крейсер действительно мертв. Но моряки не покинули корабль, они лишь до времени притаились. Стоило на верхней палубе появиться матросу, как фашисты открывали орудийный и минометный огонь.
Внутри же, в незатопленных отсеках, шла упорная борьба за жизнь крейсера. Его буквально на глазах врага надо было поднять, отвести в Неву и снова всю мощь корабельных пушек обрушить на гитлеровцев.
Не знали тогда фашисты, что на «мертвом» крейсере, под самым носом, совершались невиданные дела. В глухие, темные ночи к кораблю подходили буксиры, сгружали насосы, сварочные аппараты, продовольствие. Водолазы опускались на дно и заделывали пробоины.
Однажды фашисты, видимо, что-то заметили, над крейсером появился самолет и «на всякий случай» сбросил 200-килограммовую бомбу. Она пробила палубу, разорвалась внутри корабля. К счастью, потерь в людях не было.
Наконец все исправлено. Моряки дожидались темной, беззвездной ночи. И когда она пришла, пустили в действие водоотливные насосы, которые в течение часа выбросили из корабля 1600 тонн воды.
Стальная махина – 212 метров длины, 22 метра ширины – дрогнула и медленно оторвалась ото дна. С буксира тотчас подали металлические тросы. Скорее в Неву! Но тут крейсер вдруг накренился и стал тонуть: в трюм поступало большое количество воды.
Быстро опустили водолазов. Оказывается, в той части днища, которая ранее упиралась в грунт, – пробоина. Пока заводили пластырь, забрезжил рассвет. Фашисты могли заметить приподнявшийся крейсер. Поступила команда: открыть кингстоны. Крейсер вновь лег на дно, точно в прежнем положении, а буксиры поспешно удалились в Неву.
Через несколько суток, дождавшись глухой безлунной ночи, опять заработали насосы. Крейсер всплыл, пять буксиров впряглись и потащили его. И снова неудача: через сотню метров корабль сел на мель – фашисты так перепахали бомбами и снарядами дно гавани, что изменился его рельеф.
С мели крейсер сняли лишь в три часа ночи, до рассвета вывести его из-под обстрела не удалось бы. Пришлось возвращаться на старое место и открывать кингстоны...
И только через неделю, в дождливую, пасмурную ночь, крейсер в третий раз оторвали ото дна и увели в Неву.
Утром фашисты оторопело рассматривали дамбу гавани: «Лютцова» не было...
А «Петропавловск» вскоре подал голос с Невы.
15 января 1944 года, когда войска Ленинградского фронта начали бои за полное освобождение Ленинграда от вражеской блокады, крейсер открыл огонь по Красному Селу – крупному узлу сопротивления противника. Расчищая дорогу наступавшей пехоте, он громил доты, уничтожал батареи, штабы, истреблял живую силу.
Десять суток подряд «Петропавловск» вел огонь по врагу. В эти дни он выпустил более тысячи крупнокалиберных снарядов, больше чем какой-либо другой корабль Краснознаменного Балтийского флота.
За мужество и отвагу все офицеры, старшины и матросы «Петропавловска» получили боевые награды.
А капитану первого ранга фон Баумбаху дорого обошлась ошибка. Как пишет в своих воспоминаниях бывший народный комиссар Военно-Морского Флота СССР Герой Советского Союза Н.Г. Кузнецов, в годы войны в германской печати проскользнула заметка, в которой говорилось, что фон Баумбах расстрелян по приказу Гитлера за неправильную информацию о советском флоте.
Что же с фашистским броненосцем «Лютцов» – бывшим «Дейчланд»?
В конце войны его разбомбили самолеты у города Свинемюнде. Оставшиеся в живых так поспешно бежали с корабля, что бросили флаги. Советские солдаты на лодках добрались до броненосца и забрали флаги. Один из них – громадное полотнище, увенчанное изображениями свастики, железных крестов и орлов, штандарт военного министра и главнокомандующего вооруженными силами фашистской Германии, – был прислан в Морской музей.