Первый месяц войны
Что случилось в районе Майнилы
Внеочередная V сессия Верховного Совета СССР, начавшая свою работу 31 октября 1939 года, в первый же день заслушала доклад председателя Совета Народных Комиссаров и Народного комиссара иностранных дел товарища В. М. Молотова о внешней политике Советского Союза.
Сессия постановила единодушно одобрить внешнюю политику Советского Союза.
И вместе с избранниками народа всей душой, всем сердцем одобрили мудрую сталинскую политику Советского Союза в области международной 170 миллионов населения нашей Родины.
Одобрили всем сердцем, всей душой эту политику и 13 миллионов населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Полномочные представители Народных Собраний западных областей Украины и Белоруссии прибыли на сессию с декларациями о провозглашении советской власти и с просьбой принять эти области в состав Советского Союза. И в этом тоже звучала победа внешней политики социалистического государства.
В докладе товарища Молотова были с предельной ясностью освещены наши взаимоотношения с Финляндией. Шли переговоры. В условиях той международной обстановки Советский Союз не только имел право, но и обязан был принять серьезные меры для укрепления своей безопасности. Особенно в связи с тем, что Финляндия — это морской подступ к Ленинграду, а ее сухопутная граница в каких-нибудь 30 километрах нависла угрозой над городом Ленина.
Наши предложения Финляндии ограничивались тем минимумом, без которого невозможно было обеспечить безопасность СССР и наладить дружеские отношения с Финляндией. Мы начали переговоры с предложения заключить советско-финский пакт взаимопомощи, — Финляндия отказалась. [20]
Мы готовы были идти навстречу Финляндии в тех вопросах, в которых она была особенно заинтересована. В ответ на явное миролюбие и добрососедское заявление главы советского правительства товарища Молотова, сделанное им на сессии, — министр иностранных дел Финляндии Эркко выступил по сути с призывом к войне против СССР. Он угрожал Советскому Союзу, заявляя, что знает, на какие силы может опереться Финляндия, какие силы могут обеспечить «нейтралитет и свободу Финляндии».
Естественно, взоры всего советского народа, внимание каждого советского патриота были устремлены к городу Ленина, к северо-западным границам Родины.
От финляндских провокаторов войны, действующих по указке своих заморских хозяев, мы ждали в любую минуту всякой пакости. На советско-финской границе было усилено наблюдение за тем, что затевается там, у врага.
21 ноября, за пятидневку до провокации у Майнилы, я был на границе у моста через реку Сестру, на Выборгском шоссе. Журчала под бугром студеная зимняя вода. Там, за мостом, виднелись столбы и колья проволочных заграждений. Хмуро чернели на той стороне высокие ели, раскачивались под ветром кроны двух гигантских сосен. Словно мрачное воронье, торчали на сучьях сосен финские наблюдатели. Правее сосен, на бугре просматривалось бетонированное сооружение. Дорога за мостом упиралась в противотанковый ров. И еще было ясно видно: всюду следы, всюду большое движение — укрытое, тайное, ночное.
С бугра около Майнилы видна на той стороне реки Сестры деревня Тамисспена. Возвышается большое здание школы. Оно занято солдатами. Подход к школе замаскирован, укрыт свежесрубленными елками.
С товарищами мы прошли вдоль границы по-над берегом Сестры десяток-другой километров. И всюду дозорные сообщали о приготовлениях врага.
Над землей торжественно шествовала серебряно-голубая ночь. Казалось, можно было разобрать каждую хвоинку на соснах и елях. Из-за дерева вдруг мерцала синяя сталь штыка.
Дозор.
Хрусткая тишина. Напряженный слух вдруг поймал отдаленный стук.
Дозорный сообщает, что на той стороне каждую ночь рубят деревья — стучат топоры, с шумом падают сосны и ели. Белофинны все больше выставляют станковых пулеметов, противотанковых пушек. [21]
Враг готовился, затевал провокации. Население финских деревушек было выселено. Ни одного огонька.
А на нашей стороне — жизнь радостная, яркая. Приветливо светятся окна в домах сел и деревенек. Над зазубринами елового леса встает полная светлая луна. Искрится синий снег. И от этого сказочного леса, и от луны, и от звонкого мороза, от милых огней в домах моей Родины на душе радостно и легко, как в детстве.
Под соснами собираются красноармейцы. В хрустально чистом воздухе задорно звенит молодой смех. Чеканно стучит движок. Начальник клуба с киномехаником спешат — налаживают экран между стволов.
Тут же разговаривают бойцы.
Пулеметчик Молчанов Дмитрий, рыбак с берегов Охотского моря, веско заявляет:
— Что делается за границей — это мы все понимаем. И все их гнездышки, пулеметные и другие, знаем по ракитам да по соснам!..
В голосе его чувствуется непоколебимая сила убеждения, ясность сознания, уверенность в правоте своего дела.
Проходит над землей ночь: в угрюмо злобных действиях там, на финской стороне, в живом и чудесном сверкании огней — на нашей.
Днем словно вымирала белофинская сторона. Только наблюдатели на вышках и деревьях чернели в своих тулупах зловещими сычами.
Так шли дни, вплоть до 26 ноября.
Это был обычный наш день на границе. К утру выпал легкий снежок. И воздух был особенно свеж.
В поле, в лесу шли обычные красноармейские занятия. Группа лыжников мчалась по равнине, стремительно спускалась с бугров и косогоров, взлетала на высотки.
И этот мягкий, бодрящий день, и румяные деловые лица красноармейцев, и легкий звон синиц в лесу, — все сливалось в одно светлое и легкое впечатление.
И вдруг оттуда, с угрюмой финской стороны, резко гукнула пушка. Еще и еще.
По воздуху с нарастающим воем пронеслись снаряды. Они разорвались на нашей, советской стороне. И на свежий снег брызнула кровь.
Так же внезапно, как и открыли огонь, замолкли на финской стороне пушки.
Лежали на снегу убитые наши товарищи. На лицах у них как будто навеки застыла печать недоумения. [22]
Раненым оказывали помощь. Превозмогая боль, говорили они, как предательски подверглись обстрелу, как снаряды разрывались прямо среди бойцов, занимавшихся учебой на вершине бугра около Майнилы.
Из подразделения в подразделение и на всю страну летела страшная весть.
— Провокация! Финская буржуазия начала стрелять по нашим людям, на нашей земле.
На землю падали синие сумерки. С Балтики рванулся сырой и тревожный ветер. Гулко зашумели сосны и ели, раскачивая Черными лапами.
Наступала ночь гнева и скорби. От Майнилы, от полянки, забрызганной кровью дорогих товарищей, мы шли из части в часть — говорили с красноармейцами, командирами, политработниками.
Пулеметчик Спокойчев Дмитрий — высокий и стройный, горячий, страстный — громко сказал:
— Когда выстрелы были — мое сердце огнем занялось! К бою я готов! Как и все мои товарищи! Так я хочу товарища Молотова попросить: «Давайте, товарищи правительство, приказ скорее. Время за все рассчитаться с врагами! Терпения нашего нет».
Всюду — жаркое волнение. Уже обсудили товарищи и сообщение ТАСС, и ноту советского правительства, направленную Финляндии. Всюду — одно: к бою готовы, не терпится, скорее бы приказ.
В кругу бойцов поднимается командир пулеметчиков лейтенант Яковлев, и все слушают его с огромным вниманием.
— Быть готовым — это правильно... Недалек час. А сколько мы перенесли от провокаций, от злобы врага. Я девять лет на финской границе. Провокациям счет потерял. Ну, скоро и провокаторам, и тем, кто ими там управляет, будет крышка...
Скоро утро. Не спят на границе. В сумерках рассвета на бугре около Майнилы чернеют разрывы вражеских провокационных снарядов, алеет кровь наших товарищей.
Вот что случилось 26 ноября 1939 года в районе Майнилы.
Накануне
Когда глядишь на ту сторону, за границу — все как будто спокойно: леса, холмы и деревья на пригорке. Но присмотришься глазами пограничника и видишь: на сосне примостился финский наблюдатель, за ветками прячется телефонист, а внизу еле заметны покрытые ветвями холмики — это брустверы окопов. Там, в земле — белофинны.
В прошлую ночь они суетились, пробирались ползком к границе и уходили обратно. Утром все стихло, но Выборгское шоссе перерезал свежий окоп, и по бокам в кустах выстроились замаскированные пулеметы.
День за днем глядят пограничники через реку Сестру, и каждый день на том берегу «новости».
Вчера у моста были видны следы свежей земли, и в гору змеей потянулся кабель. Сегодня у сараев можно разглядеть новые окопы.
Потом прогремели выстрелы провокаторов у деревни Майнила.
Никто не созывал людей. Бойцы, командиры, политработники сами собрались на поляну к землянке-клубу.
Трибуной служила автомашина. Начался митинг.
Первым говорил знатный танкист Федор Дудко.
— Нашему терпению пришел конец. Ждем от правительства боевого приказа, чтобы раз и навсегда обуздать зарвавшихся поджигателей войны!..
Младший командир Луппов пошел к трибуне. Не дойдя до нее, он в нетерпении крикнул:
— Чего много говорить? Пошлите наш экипаж первым в бой...
По-прежнему день за днем глядели пограничники через реку. Маскируясь, возились в земле белофинны. Напряжение все возрастало.
Бойцы и командиры целыми днями ощупывали и осматривали каждую деталь своих танков, протирали и смазывали пушки и пулеметы. [24]
Радиоприемники в землянках не переставали работать круглые сутки. Если люди ложились спать, обязательно оставляли дежурного у радиоприемника.
День 29 ноября, с утра туманный, начался обычно. Продолжали боевую учебу, а к вечеру мылись, чистились, брились.
Наступали сумерки. Снег падал большими хлопьями на деревья, на танки...
В штабе бригады шло совещание. Командиры и комиссары частей, выслушав приказ Военного Совета Ленинградского военного округа, по телефону приказали собрать коммунистов и комсомольцев, а через полчаса весь личный состав. И вот по лесу понеслось:
— Коммунисты и комсомольцы на собрание!
Навстречу ответственному секретарю бюро комсомольской организации Бергангу бросился механик-водитель Иванов.
— Товарищ секретарь! Наверно, приказ получен?
— Еще ничего не знаю, — ответил Берганг.
Собрались быстро, все как один. Землянка полна. Растет нетерпение.
Вдруг дверь распахнулась. В землянку вошли командир батальона капитан Ушаков, комиссар старший политрук Бекасов и представитель политотдела. Стало тихо. Керосиновая лампа еле мерцала в темноте, освещая тусклым светом потемневшие от ветра лица.
Все внимательно слушают: — перейти границу, разгромить финские войска, раз и навсегда обеспечить безопасность города Ленина — колыбели пролетарской революции, безопасность северо-западных границ нашей Родины.
— За нашу любимую Родину! — крикнул комсомолец Самойлов. — За великого Сталина! За главу Советского правительства Вячеслава Михайловича Молотова! Ура!
«Ура» прокатилось из землянки по лесу. Все встали и запели «Интернационал». Бойцы, собравшиеся группами у землянок, еще не зная в чем дело, подхватили пролетарский гимн, и казалось, что поют не только люди, — поет лес, земля, поет небо.
Принята короткая резолюция. Вскакивает с места комсомолец Васин. Говорит воодушевленно:
— За любимую Родину, за великого Сталина буду громить врага, не пожалею своей молодой жизни. Пошлите нашу машину первой в бой!..
— Становись! — раздалось в ротах.
В темноте батальон быстро собрался на митинг. Валил густой снег. Начало подмораживать. Тусклый свет фонаря едва освещал лица ораторов. Гремело красноармейское «ура»...
Ожидали приказа о выступлении в бой. [25]
В 23 часа у комиссара батальона тов. Бекасова появилась в блокноте запись:
«Настроение личного состава боевое. Все рвутся в бой. 82 человека подали заявления о приеме в партию».
Приказано всем спать. Накопить силы для боя. Улеглись, но разве можно уснуть в такую великую ночь.
Кажется, все уже спят, но вот мы входим в землянку, и сразу все открывают глаза.
— Товарищ командир, встаем? Выступать?
— Да спите же, товарищи, спите спокойно, пользуйтесь отдыхом.
Снова все закрывают глаза, будто спят, и только кто-то, не выдержав, глубоко вздыхает и говорит недовольным тоном:
— Чего тянуть, и так уж выспались. Кажется, все уже спят, но вот окрик часового и еще, еще... Караульные окликают водителей. Водители один за другим идут к танкам.
— Зачем вы пришли сюда?
— Как зачем? Машину посмотреть.
Людей нельзя удержать в землянках. Мороз становился крепче. Всем хотелось убедиться, не застыло ли масло. Почуяв мороз, потянулись из землянок и водители колесных машин.
— Я снаряды подвожу и патроны. Мне надо все проверить, — говорит Михайлов.
— А у меня горючее, бензин в цистерне, — говорит Алексеев. — Замерзнет радиатор, что я буду делать?
— Я с продовольствием, — говорит Митрофанов. — Не подвезу продовольствия, — вы голодные будете.
Всю ночь кипела работа. Командиры не спали. Они внимательно изучали исходные позиции, боевой курс, переправу. Уточняли боевую задачу.
И всю ночь работала разведка.
Бойцы поднялись по тревоге. Зашумели моторы, люди еще и еще раз проверяли себя и свое оружие, каждый мысленно прикидывал, как будет форсировать реку, преодолевать рвы, надолбы, уничтожать вражеские противотанковые орудия и пулеметы.
Мимо танков проходили части, подтягивались резервы, шел второй эшелон.
Связисты непрерывно проверяли линию. Ночью прошла тяжелая артиллерия — туда, к самой границе. У реки в лесу, широко по фронту, рассыпалась пехота.
Танкисты ожидали сигнала. Забрезжил рассвет. Было без пяти минут восемь. Все стихло вокруг...
Без одной минуты восемь. Бледнеет восток. Ни звука. И вдруг разом в тысячах мест блеснули зарницы гаубиц, заревели тяжелые дальнобойные орудия. Непрерывно свистели и разрывались [26] снаряды. Глухо били крепостные орудия. Это вступили в бой Кронштадт и его форты.
Небосклон стал краснеть, потом вспыхнуло яркое пламя. Горел финский кордон. Белофинны стали отвечать из пулеметов. Запели пули. Артиллерия белофиннов, едва успев сделать три выстрела, была раздавлена ураганом металла.
Стихла канонада. Двинулась вперед пехота. Зашумел, закачался лес. Это стальная лавина танков, преодолев реку, устремилась на врага. На башнях было написано: «За Родину, За Сталина!» [27]
Так началось
Получив 24 ноября разрешение командира взвода, я взял лыжи и ушел кататься. Первая в ту зиму лыжная прогулка была продолжительной, но я не чувствовал усталости. Возвратившись в подразделение, я протер лыжи и поставил их на место. В казарме было весело и шумно. Время подходило к ужину. После ужина — кино.
— Товарищ отделенный командир, вас вызывают в штаб, — сообщил мне дневальный.
Я шел и раздумывал. Положение на границе напряженное. Что-то меня ожидает в штабе?
Явился к командиру батальона капитану Аксенову.
— Товарищ Кравченко, поручаю вам выполнение ответственной задачи, — сказал мне капитан Аксенов. — Нам известно, что белофинны предпринимают различные военные меры против нас. Ваша задача: вести самое тщательное наблюдение за белоостровским железнодорожным мостом. Все, что увидите, записывайте и обо всем докладывайте мне. Командир роты выделит вам отделение бойцов. В случае боевых действий задача вашего отделения — захватить мост, не допустить, чтобы его взорвали. Действуйте решительно и смело. Задача ясна?
— Ясна, товарищ капитан!
Это была первая порученная мне боевая задача.
Вернувшись в казарму, я принял отделение. Мы взяли необходимые для наблюдения приборы и двинулись в путь. Перед уходом я написал записку своему товарищу: «Петя! Смотреть кинокартину сегодня не буду. Иду выполнять боевой приказ. Подробности узнаешь после. С комсомольским приветом. Константин...»
Но только через несколько дней я получил боевое крещение. Когда заговорила наша могучая артиллерия, я скомандовал своим окопавшимся бойцам:
— Отделение, вперед, за мной! — и мы бросились на железнодорожный мост. [28]
Белофинны открыли по мосту пулеметный огонь. Наша артиллерия уничтожила пулеметное гнездо. Враг был сбит и стремительно отступал. Мы осмотрели мост и полотно — все было целым. Белофинны при отступлении не успели его взорвать.
Под рельсами у самого моста мы обнаружили хитро замаскированные мины. Быстро вытащили их, сложили под откосом и поставили знак.
Не теряя времени, отделение вместе с ротой направилось вперед. Сквозь лес мы разглядели белый дом финской пограничной комендатуры. Из окна застрочил пулемет. Дом был сразу окружен, и пулемет замолчал.
Командир взвода лейтенант Лехтовецкий, взяв с собой шесть человек (в их числе был и я), повел нас к комендатуре. Взломали прикладами дверь и окно, вошли внутрь. На окне стоял станковый пулемет с лентой. Вскоре мы нашли и пулеметчика: он спрятался в шкафу под висевшей там одеждой. Это был первый шюцкоровец, взятый нами в плен...
После обеда командир роты приказал произвести разведку приморского шоссе, и если обнаружим мины, — уничтожить их.
Продвигаясь вперед по шоссе, мы внимательно осматривали дорогу и перекрестки. Один перекресток показался подозрительным. Из-под снега кое-где виднелась солома. Осторожно разгребая снег руками, я нашел мину, похожую на кастрюлю. Вспомнив порядок расстановки мин, я уже без особого труда определил, где находится вторая.
Мина была незнакомой системы. Посредине — медный стержень. Металлическая оболочка выкрашена в коричневый цвет. Тщательно осмотрев мину, я увидел, что стержень вывинчивается. Это и был взрыватель. Так мы открыли простой секрет финской (английской) мины.
Узнав, как обезвреживать эти «сюрпризы», бойцы начали расчищать минное поле. На сравнительно небольшом участке мы вынули 40 замаскированных мин, разрядили и уничтожили их.
После небольшого отдыха я направился с отделением в Териоки. Город уже был занят батальоном капитана Угрюмова. Небольшие группы белофиннов еще держались в отдельных домах и в церкви, встречая проходившие части и обозы пулеметным огнем. Эти группы вскоре были уничтожены.
За два дня боев с белофиннами мое отделение не только выполнило задачу по захвату моста, ознакомилось со многими видами препятствий, но и научилось быстро их преодолевать под огнем противника. Эта наука первых боевых дней принесла нам впоследствии громадную пользу. [29]
Через реку Сестру
Где-то раздался первый выстрел, и через секунду воздух грохотал от беспрерывной орудийной стрельбы. В первые минуты без привычки охватывает какое-то оцепенение. Не знаешь, куда деваться, кажется, вот тебя воздухом оторвет от земли. Но это лишь в первые минуты, а дальше свыкаешься.
Я иду с начальником штаба в район постройки моста через реку Сестру. Артиллерийская подготовка продолжается, через головы летят сотни снарядов. Ощущение такое, что снаряд вот-вот заденет голову. Первое время от каждого пролетающего снаряда ложимся, а потом надоедает, поднимаемся и идем во весь рост. Вот и граница. До цели метров двести, осталось лишь пробежать поляну и спуститься вниз к мосту. С финской стороны слышится треск пулемета. Броском преодолеваем поляну, и мы у моста. Мост уже строится. Бойцы с исключительным воодушевлением выполняют первую боевую задачу. Человек пятнадцать бойцов стоят по пояс в холодной воде, у всех желание скорее окончить мост и дать артиллерии и танкам возможность двинуться вперед и громить врага.
Получаю задачу перейти реку Сестру с группой бойцов и организовать охрану строящегося моста. Мы занимаем рубеж обороны. Впереди, метрах в двухстах, здание пограничной финской заставы. Не слышно ни звука. Вот мост построен. Саперы организуют пропуск грузов, регулируют движение, помогают втягивать в гору орудия, повозки и т. д.
С группой командиров идем на заставу финнов. Всюду заметны следы поспешного ухода врага. Вот лежат оставленные брюки, фуражки, даже на столе стоит только что открытая бутылка ликера. Открыли, а выпить не успели.
Вечером, собравшись в штабе, делимся впечатлениями первого боевого дня. У всех хорошее настроение. Батальон хорошо справился с первой боевой задачей. Все три моста через реку Сестру были построены в срок. Саперы батальона в один день расчистили десятки километров дороги от мин. Но вот входит помощник старшины 1-й роты Давыдкин. На лице его тревога. [30]
Он объявляет: убит старший лейтенант Виноградов. Все поражены, — это первая жертва в войне. Не хочется верить. Еще несколько часов назад Виноградов со своей ротой строил мост, помогая то той, то другой группе бойцов в работе. И вот этого командира не стало, он подорвался на мине, расчищая путь для наших войск. Все встали и в напряженном молчании отдали последний долг командиру, погибшему на боевом посту.
Потянулись боевые дни. Штаб часто менял место расположения. Вот мы уже на третьем месте в Кирке Кивеннапе. Этот красивый поселок дотла сожгли отступавшие белофинны. Уцелели лишь редкие сараи или бани. Штаб занимает сеновал. Осматриваем пепелище. Догорает большой лесопильный завод. Останавливаемся у скотного двора; здесь лежат обуглившиеся коровы. Отступая, белофинны зверски истребляют скот, домашнюю птицу — все, что можно предать огню. В штаб приводят пленного офицера. Расспрашиваем его. Он из резерва, учитель, сапер. Ставил минные поля. Рассказывает, что к этой работе привлекалось мирное население.
Идем дальше. Всюду одна и та же картина. Пламя и дым пожарищ. Враг предал огню все, рассчитывая этим задержать наше продвижение. [31]
Первая схватка
За окнами красноармейских землянок стояла зима — ранняя, но суровая, вьюжная. Батальон капитана Марченко находился в пограничном с Финляндией поселке Стеклянном. Чувствовалось, что на зарубежной стороне что-то замышляется. Мы знали, что финны хотят спровоцировать наши войска и вызвать пограничный инцидент.
Как сейчас помню настороженные, взволнованные лица красноармейцев. Все ждали решающих событий. Даст ли Советское правительство приказ о переходе границы? Этот вопрос обсуждался около радиорепродукторов, в ленинских уголках, при чтении свежих номеров «Правды».
Наглые белофинны осмелились напасть на наши пограничные посты. Они убили нескольких наших родных братьев-бойцов. Неужто все это останется безнаказанным?!
29 ноября нас, командиров и политработников, вызвал к себе командир полка майор Гноевой. Он разъяснил сущность событий, указал на необходимость быть в полной боевой готовности. Командир полка заканчивал уже свою речь, как вдруг открылась дверь землянки и вошедший красноармеец доложил:
— Товарищ майор, вам срочный пакет из дивизии. Майор быстро вскрыл конверт, прочитал его, затем встал из-за стола и, волнуясь, сказал:
— Товарищи командиры, получен боевой приказ. Правительство приказало войскам Красной Армии перейти государственную границу. О часе выступления будет объявлено особо...
В землянке воцарилась полная тишина...
Майор продолжал:
— Товарищи командиры! Еще раз проверьте боевую готовность своих подразделений...
Началась усиленная подготовка к походу.
Поздно вечером из штаба дивизии сообщили: «Приказано перейти границу в 8 часов завтра, 30 ноября». [32]
Нужно было выспаться, отдохнуть, но где там — сон не шел. Мы сознавали выпавшую на нашу долю ответственность перед всей страной, которая ждет от нас самоотверженного выполнения долга.
Ночью состоялось партийное и комсомольское собрание, а затем митинг в нашей полковой батарее.
Никогда до этого я не видел таких собраний. Докладов не было. Речи — короткие, ясные, точные. Слова, идущие от сердца. И сама собой родилась не резолюция, а торжественная, единым порывом рожденная клятва — победить или умереть.
Один за другим поднимаются бойцы. В их речах горячая любовь к великому Сталину, клятва верности Родине...
Так проходит ночь.
Еще темно. Влажный северный ветер пригибает верхушки сосен. Лес шумит... Беззвучно двигаются бойцы к границе, бесшумно занимают огневые позиции, выбирают укрытия, ложатся у пулеметов и минометов. За черной стеной леса не видно врага. Тихо, будто вымер лес, обезлюдел...
На горизонте появилась светлая полоска. Зарозовело небо, вспыхнули отблески далекой холодной зари. С нетерпением смотрят бойцы на часы...
7 часов 40 минут, 7 часов 45, 7 часов 50...
Осторожно, чтобы не производить шума, люди проверяют затворы винтовок...
7 часов 55 минут...
Шепотом передают командиры команду — изготовиться к бою.
8 часов. С треском взлетают в небо ракеты, озаряя слепящим блеском черные стволы деревьев. В то же мгновение прокатывается орудийный гром, умноженный и повторенный лесным эхом. Началась артиллерийская подготовка.
На финской стороне реки Сестры видны разрывы снарядов. Лежа в снегу, мы наблюдаем за разрушениями, производимыми нашей артиллерией.
8 часов 30 минут. Огонь стихает.
Неожиданно наступившую тишину заполняет мощный гул моторов танков и тракторов. За танками идет пехота, движется полковая артиллерия. Вот видно, как головной танк разрывает проволочное заграждение, легко ломает колья, рвет, как тонкую нитку, колючую проволоку. Танки втаптывают гусеницами проволоку и расширяют проход для пехоты...
Под натиском танков финны пускаются в бегство. Они спешно минируют дороги на пути следования наших войск.
Пограничный столб: «СССР — Финляндия», остался позади. Наша пехота продвинулась далеко вперед, но артиллерии не так-то легко пройти. Сразу же после границы начались болота. Артиллеристам довелось не только встретиться с врагом, но и познакомиться с суровой финской природой. [33]
Перед нами лежало непроходимое четырехкилометровое болото. Кони с трудом тянут полковые пушки. Одно орудие за другим начинает вязнуть в болоте. На помощь коням приходят бойцы, в ход пускаем лямки, бросаем под колеса сучья, хворост. Но предательское болото лишь изматывает силы лошадей и бойцов...
Решено строить мосты. Стали рубить огромные деревья, укладывать жерди, настилать хворост, на себе перенося по шатким бревнам снаряды, повозки и даже пушки.
Преодолев болото, наша батарея догнала передовые части. Не успели мы открыть огонь, как белофинны снова стали отступать. Наш полк преследовал их по пятам.
К вечеру, когда в лесу стало темно, завязалась первая схватка...
Заметив нашу разведку, белофинны стали обстреливать ее из пулеметов, минометов, орудий.
Мы принимаем боевой порядок, открываем артиллерийский огонь по противнику.
Огненные столбы вырастают на вражьей земле. Точный огонь наших орудий вынуждает противника отступить. Он отходит к поселку Пуннус. Поселок, подожженный белофиннами, объят пламенем.
Смелой атакой батальон капитана Марченко сломил сопротивление врага. Наши войска вступили в поселок...
Было уже за полночь. В черном небе полыхали языки пламени. Догорали последние дома селения. После двухдневной борьбы мы мечтали об отдыхе. Замерзшие бойцы грелись в пламени пожара. Говорили уже о том, как бы расположиться в поселке на ночлег.
Осторожный капитан Марченко, однако, приказал оставить поселок, отойти на опушку леса и окопаться в снегу.
Стали занимать опушку леса. Некоторые бойцы не понимали, зачем надо было уходить из поселка. Но вскоре они увидели, насколько был прав капитан, разгадавший финский маневр. Враги хотели заманить нас в поселок и бить по пристрелянному месту из орудий. Не прошло и тридцати минут, как заговорила финская артиллерия. Снаряды точно ложились по поселку. То и дело взлетали вверх горящие балки домов и строений...
Как хорошо, что мы вовремя очистили Пуннус...
Белофинны долго еще обстреливали поселок, а мы лежали в снегу и усмехались.
— Пусть себе стреляют, снаряды расходуют...
Только через несколько часов огонь стих. После короткой паузы он возобновился. На этот раз противник стал бить наугад по лощине. Снаряды ложились метрах в пятидесяти от нас. [34]
Мы рванулись было к орудиям, чтобы ответным огнем подавить вражескую артиллерию. Но приказ капитана Марченко заставил нас остановиться.
— Без разрешения не стрелять. Нельзя обнаруживать свое расположение.
Израсходовав безрезультатно десятка два снарядов, белофинны прекратили огонь.
После трех дней боев и изнурительного похода капитан Марченко объявил, наконец, об отдыхе. Некоторые заснули прямо на снегу. Зоркие часовые охраняли короткий сон бойцов. К утру, когда в морозном тумане взошло солнце, мы уже были готовы к новому бою. [35]