От Ялты до Потсдама

(Из воспоминаний о последних месяцах войны)

Родился 11 июля 1902 г. в Архангельской области. В Советском Военно-Морском Флоте с 1919 г. Участник гражданской войны. Член КПСС с 1925 г. Окончил в 1926 г. Высшее военно-морское училище, а в 1932 г. — Военно-морскую академию.

В 1933–1936 гг. командовал крейсером, затем был военно-морским атташе и советником в республиканской Испании, а в последующем — командовал Тихоокеанским флотом. С 1939 до 1946 г. был народным комиссаром Военно-Морского Флота СССР и главнокомандующим Военно-Морскими Силами, а в последующие, 1947–1956 гг. — военно-морским министром, первым заместителем министра обороны и главнокомандующим Военно-Морским Флотом. С 1956 г. Н. Г. Кузнецов в отставке.

Вспоминая о знаменательных победных месяцах и днях 1945 г., полезно хотя бы на мгновение оглянуться назад и посмотреть на пройденный до этого боевой путь. Несмотря на неожиданное для нас нападение гитлеровцев и тяжелый первый период войны, каждый день и час ковалась победа над фашистской Германией, В период вынужденного отступления далеко в глубь нашей территории никто не мог предсказать, сколько трудных месяцев пройдет, прежде чем начнется перелом в кровопролитной войне с сильным врагом. Но бесспорно одно: ни у кого не возникало и мысли, что советский народ может оказаться под пятой фашизма. Несмотря на временное превосходство противника и отступление, советские люди, не считаясь с жертвами, проявляли небывалый героизм. Уместно в этой связи привести слова Л. Н. Толстого, сказанные в «Войне и мире» об Отечественной войне 1812 г.: «Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит его [противника] до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью».

Враг, напавший на нас 22 июня 1941 г., был опытен и организован. Потребовались особая сила, умение и необычайная смелость, чтобы остановить его и заставить пятиться назад. Оправившись от первых поражений, наши войска нанесли ряд сильных ударов оккупантам. Они остановили противника под Москвой и Ленинградом, оказали ему упорное сопротивление в Одессе, Севастополе, Таллинне и других местах. Потом последовали тяжелые испытания лета 1942 г., когда фашисты рвались к Волге и на Кавказ, Но и в эти трудные для нас дни немецкие фашисты имели мало надежд на конечную победу. Советские бойцы все больше верили в свои силы, думая о дне торжества над захватчиками. Еще не было победных салютов, но каждый выстрел по врагу приближал нас тогда к 1945 г. Сталинградская и Курская битвы означали, что пробил наш победный час. Призыв «Ни шагу назад!» сменился лозунгом «Вперед, на Берлин!» Нелегким был путь к логову фашистского зверя. Но советские воины его прошли, неся свободу многим народам Европы, попавшим под фашистское иго. Обо всем этом нельзя ни на минуту забыть. Первый день войны и день последний, как бы разительно ни отличались они друг от друга, являются звеньями одной цепи.

1945 год начался в обстановке развернутого наступления Советских Вооруженных Сил и наших союзников на страны оси. Наши войска освободили всю временно захваченную фашистами советскую землю и вступили на германскую территорию. Высаженный западными союзниками в Нормандии десант осторожно, не рискуя большими потерями, продвигался по Франции. На Тихом океане, мобилизовав весь свой мощный потенциал, американские вооруженные силы угрожали уже непосредственно Японским островам. Но борьба еще продолжалась, враг упорно сопротивлялся.

Советский Военно-Морской Флот к этому времени, можно считать, «выполнил свой долг до конца». Он внес свой вклад в общие усилия в трудный первый период войны, обеспечивая фланги наших сухопутных армий и морские коммуникации, помогая советским войскам защищать военно-морские базы и приморские города. Теперь главные сражения развертывались на суше. Приморские фланги не потеряли своего значения, но уже не играли той роли, которая им выпала в 1941–1942 гг. Ставка Верховного Главнокомандования считала, что не следует рисковать крупными кораблями, когда исход последних сражений все равно решался не на море, а на суше. Именно так было, когда шли бои за Кенигсберг (Калининград) и Пиллау (Балтийск), в период освобождения Румынии и Болгарии. Верховный Главнокомандующий, заглядывая вперед, интересовался тем, каков будет состав советских флотов к концу войны, придавал большое значение нашей мощи на морях в дни Крымской конференции, пытался даже приобрести несколько крейсеров у США. Только на Дальнем Востоке наш Тихоокеанский флот готовился всеми своими силами участвовать в надвигавшейся войне с Японией.

Последние несколько месяцев Великой Отечественной войны богаты знаменательными событиями, которые оказали сильное влияние на последующее развитие международных отношений. Капитуляция фашистской Германии, конечно, — самое знаменательное из них. Заключительные крупные наступательные операции наших войск и занятие Берлина заслуживают специального подробного описания. О них, безусловно, еще много напишут те, кто принимал непосредственное участие в сражениях, добиваясь безоговорочной капитуляции противника.

Однако не только факт поражения Германии и подписание акта о капитуляции заслуживают быть отмеченными теперь, когда минуло четверть века и когда народы отмечают День Победы. Крымская и Потсдамская конференции, на которых мне как народному комиссару ВМФ довелось быть членом советской делегации, имели большое значение. На них принимались решения о совместных действиях союзников в войне и вырабатывались основы послевоенного устройства мира. С радостью и одновременно с огорчением теперь, через 25 лет, приходится вспоминать эти конференции. Сколько надежд, и, кажется, искренних, было высказано в те дни, и как много разочарований принесли нам последующие годы. Отнюдь не Советский Союз повинен в том, что открывшиеся после окончания войны возможности не были использованы. В Соединенных Штатах и Англии, которые вместе с Советским Союзом взяли на себя торжественные обязательства, возобладало влияние политических сил, помешавших реализовать все намеченные мероприятия.

В начале 1945 г., когда успешный исход войны уже был предрешен, но действия союзных армий и авиации нуждались еще в координации, появилась необходимость организовать встречу глав правительств Советского Союза, США и Англии. Предстояло наметить, решения политических проблем, которые уже вырисовывались и ожидании скорого окончания войны с Германией, на пороге завершающего этапа борьбы с Японией на Дальнем Востоке. В результате переговоров было достигнуто соглашение о проведении Крымской конференции, с описания которой я и хочу начать.

* * *

В январе 1945 г., примерно за две недели до конференции глав трех держав, меня известили о месте ее проведения и составе делегации. Местом конференции было выбрано южное побережье Крыма (бывшие дворцы Ливадия, Воронцовский, Юсуповский). Встречать американскую и английскую делегации было решено в Крыму. Кроме того, ожидалось прибытие американских и английских кораблей для обеспечения своих делегаций связью и для размещения части обслуживающего персонала. На мне лежала ответственность за подготовку аэродрома и места стоянки кораблей. Опасности немецкого нападения с воздуха практически уже не было, но принять меры предосторожности считалось все же не лишним.

На мою долю в деле подготовки конференции выпало обеспечение безопасности ожидавшихся самолетов с высокими представителями, посадки их на аэродроме в Крыму и надежного плавания американских и британских кораблей в районе Севастополя и Ялты, в те дни еще сильно засоренном вражескими минами. Командующему ВВС ВМФ генерал-полковнику С. Ф. Жаворонкову было дано указание немедленно вылететь на юг и заняться самой детальной подготовкой аэродрома с чисто военной и с технической точки зрения.

Тем временем Главный морской штаб и я занимались с Генеральным штабом подготовкой вопросов, намеченных к решению на конференции и относящихся к флоту. Основным из них для нас, моряков, был вопрос об усилении Тихоокеанского флота. На западе война как для нас, так и для союзников приобретала сухопутный характер: кольцо вокруг Германии сжималось, и на морях немецкий флот уже не представлял серьезной угрозы. На Дальнем же Востоке надвигалась неизбежность вступления в войну Советского Союза против Японии, и Тихоокеанскому флоту предстояло выполнять сложные и ответственные задачи в прибрежном районе Японского моря, на Сахалине и островах Курильской гряды. Японский флот, правда, уже сильно ослабленный в борьбе с ВМС США, еще продолжал представлять серьезную опасность. О размерах необходимой нам помощи и сроках поставки кораблей и шла в первую очередь речь в беседах между мной и первым заместителем начальника Генштаба генералом армии А. И. Антоновым. Он также был назначен членом советской делегации и вместе с Верховным Главнокомандующим маршалом И. В. Сталиным готовился выехать в Крым.

Не буду рассказывать о том, какие политические вопросы решались в Крыму, — об этом уже многое известно. Ограничусь лишь изложением впечатлений о ходе рассмотрения более близких мне военных дел.

Я приехал в Севастополь за неделю до начала конференции, чтобы исподволь проверить, как выполняется указание о встрече самолетов и кораблей союзников.

Был конец января, дул холодный северный ветер, на земле лежал еще снег, и только в полдень чувствовалось, правда, довольно робкое, приближение весны. Так было в Севастополе и на аэродроме. Зато на южном берегу Крыма погода была совсем иной. В Ялте уже стояли теплые дни, и помнится, приехав туда, мы тут же сбросили шинели и потом все время ходили в кителях. Отличной, как теперь, дороги из Симферополя в Ялту еще не было, и я ехал через Байдарские ворота. Едва мы проехали арку ворот и спустились немного вниз, как почувствовали весну. Нельзя было не остановиться и не взглянуть на голубое небо и ласковое Черное море. Именно здесь нашим войскам приходилось с боями отступать осенью 1941 г., именно здесь, через Байдары, партизаны «неведомыми» тропами пробирались в тыл врага. О недавних боях напоминали еще не расчищенные завалы и разрушенные дома в городах и селах. Однако я не мог долго задерживаться у моря: мне надо было поскорее вернуться на аэродром. 2 февраля в Ялту прибывали глава нашей делегации И. В. Сталин и наркоминдел В. М. Молотов.

3 февраля 1945 г. британская и американская делегации, находившиеся уже на Мальте, где они вырабатывали общую линию поведения, должны были прибыть в Крым. Еще накануне аэродром был полностью готов к приему высоких гостей. Раскинутые там палатки позволяли нам укрыться от резкого ветра. Несмотря на холодную погоду, все выглядело строго, торжественно. Флаги союзных держав были подняты и развевались на мачтах около палаток. Наблюдатели зорко следили за небом.

Точно в обусловленный час в воздухе показался четырехмоторный воздушный лайнер «С-54», на борту которого находился английский премьер-министр У. Черчилль. Коренастая, тучная и в то же время энергичная, подвижная фигура главы английского правительства показалась на трапе, едва самолет остановил моторы и стюардесса открыла двери кабины. За ним следовала его дочь Сарра в военной форме. Она упросила отца сопровождать его в эту важную и весьма интересную для нее поездку.

Сам У. Черчилль в черном драповом пальто и полувоенной флотской фуражке обошел строй почетного караула, пристально заглядывая в глаза советским бойцам. Ему как бы хотелось разгадать, в чем же кроется секрет стойкости нашего народа и воинов Красной Армии. Затем английский премьер скрылся в палатке, где его ожидали русская водка и икра.

Мне предстояло встретить английского адмирала флота Э. Кэнингхэма и взять над ним шефство. Заочно мы были знакомы. В Баренцевом море наши флоты взаимодействовали, обеспечивая движение союзных конвоев в Мурманск или Архангельск. Я, признаться, представлял его другим. Пожилой, среднего роста, с красными воспаленными глазами, главнокомандующий английским флотом внешне не был представителен, но за его плечами, бесспорно, имелся огромный опыт.

Вскоре в небе показался самолет, на борту которого находился американский президент Ф. Рузвельт. Все вышли на летное поле, в том числе и У. Черчилль, не пожелавший покинуть аэродром до его прибытия.

Ф. Рузвельта мне предстояло видеть впервые. Самолет «С-54» коснулся колесами бетонной полосы и остановился. Моторы были выключены. Ф, Рузвельта с помощью специального лифта-кабины спустили на землю. Два рослых человека осторожно перенесли его на «виллис». Слуга-негр заботливо укутал его парализованные ноги. Машина медленно двинулась вдоль строя почетного караула. Запомнилось бледное лицо президента. Он был уже тяжело болен, и такая поездка требовала от него особого напряжения сил.

Главы западных держав выехали на машинах через Симферополь в Ялту, а мы с Э. Кэнингхэмом немного задержались, чтобы встретить главнокомандующего американскими ВМС адмирала флота Э. Кинга. Знакомство с ним и установление деловых отношений имели для меня важное значение. Я понимал, что именно от него больше всего зависит решение вопроса о быстром получении из США кораблей для усиления нашего Тихоокеанского флота. Высокий пожилой спортивного вида, с красным обветренным лицом, Кинг с первого взгляда производил впечатление настоящего «старого морского волка».

Хотя И. В. Сталин уже находился в Ялте, сам он не встречал глав делегаций. Говорили, что Черчилль и Рузвельт были несколько обижены этим, но какие-то соображения заставили Сталина поступить именно так. Позади остались тяжелые годы борьбы один на один с фашистской Германией. Как известно, все попытки в 1941–1943 гг. побудить союзников открыть второй фронт встречали нежелание рисковать, особенно со стороны английского премьера. И, очевидно, Сталин не мог этого забыть.

Советский Союз не нуждался в военной помощи. Более того, застрявший в Арденнах фельдмаршал Б. Монтгомери попросил в январе 1945 г. через Черчилля, чтобы наши войска облегчили положение его войск. И это было сделано, как и подобает союзникам. Красная Армия перешла в наступление, не считаясь с погодой и не ожидая, когда у солдат выделенных для этого соединений будет «пришита последняя пуговица». Именно в дни Крымской конференции части Красной Армии форсировали Одер, оттягивая на себя с запада немецкие дивизии. Можно предполагать, что все это и обусловило поведение Сталина.

В бывших царских апартаментах в Ливадии разместились американцы, а во дворце, выстроенном графом Воронцовым в английском стиле, поселился У. Черчилль со своими спутниками. Советская делегация остановилась в Юсуповском дворце в Кореизе.

4 февраля состоялись официальное открытие этой исторической конференции и первое пленарное заседание всех делегаций в полном составе.

За длинный эллипсоидальной формы стол сели главы делегаций со своими помощниками, советниками и переводчиками. Победа была не за горами, но вопрос, как покончить с Германией, стоял на повестке дня первым. Ведь гитлеровцы отчаянно сопротивлялись и угрожали применением новых, страшных средств борьбы. Но убежденные в успешном исходе борьбы, союзные правительства уже думали о том, как и на какой основе восстановить независимость порабощенных фашистами стран и наладить их хозяйство, как превратить побежденную Германию в миролюбивое демократическое государство и каким путем взыскать законные репарации за произведенные фашистами разрушения. Много внимания предполагалось уделить польскому вопросу. Но не только европейские дела занимали собравшихся. США воевали с Японией. Им еще предстояло преодолеть сильное сопротивление на пути к основным Японским островам, пересекая с боями всю ширь Тихого океана. Естественно поэтому возникал вопрос о вступлении Советского Союза в войну с Японией. Вот коротко те проблемы, которые предстояло обсудить на конференции.

Советскую делегацию возглавлял И. В. Сталин. В нее входили нарком иностранных дел В. М. Молотов, а также А. Я. Вышинский, А. А. Громыко, Ф. М. Гусев и И. М. Майский. По военной линии старшим в составе делегации был генерал армии А. И. Антонов. Помогали ему маршал авиации С. А. Худяков и автор этих строк.

Началась конференция с любезностей. И. В. Сталин предложил Ф. Рузвельту открыть заседание, а последний, взяв в руки «бразды правления», заявил, что считает большой честью открыть такое заседание. Рузвельт сказал, что обсуждения требует многое, фактически вся карта Европы. Он закончил свое вступительное слово выражением уверенности в победе.

Вопросы, которыми занимались политические деятели и дипломаты, выходят за рамки моих воспоминаний. Мне приходилось принимать участие в подготовке военных решений. Только на пленарных заседаниях делегации собирались в полном составе. В остальные дни военные и морские представители союзных держав заседали отдельно. Их задачей было обсудить и внести предложения главам правительств, как скорее и более организованно, с меньшими жертвами закончить войну на востоке и на западе. Ранее было установлено союзниками, что фашистская Германия — это враг № 1, а достижение ее безоговорочной капитуляции — первостепенная задача на пути к окончанию войны.

Обстановка на Восточном фронте была изложена от имени Генерального штаба генералом армии А. И. Антоновым на первом пленарном заседании. Он начал с того, что намеченное на конец января 1945 г. наступление Красной Армии началось раньше ввиду неожиданной атаки немцев в Арденнах. Далее Алексей Иннокентьевич по разложенной на столе большой карте охарактеризовал действия советских войск, перешедших в наступление на всем фронте, от реки Неман до Карпат, протяженностью более 700 км. Он отметил, что наиболее мощный удар был нанесен армиями фронтов Г. К. Жукова, И. С. Конева и К. К. Рокоссовского на линии Остроленка — Краков длиной 300 км. При этом генерал Антонов подчеркнул, что с нашей стороны войска имеют огромную насыщенность артиллерией: 220–250 орудий калибра от 76 мм и выше на каждый километр участков прорыва вражеского фронта. Отметил он и силу удара наших армий. После прорыва они продвигались в среднем на 25–30 км в сутки. Мне думается, и сейчас полезно напомнить, в какой большой степени это наступление наших армий повлияло на спасение частей английского фельдмаршала Монтгомери.

Никто из присутствовавших не мог отрицать успехи Красной Армии. Контрастом к докладу А. И. Антонова прозвучало сообщение американского генерала Д. Маршалла. По его словам, «последствия немецкого наступления в Арденнах ликвидированы» и союзнические войска перегруппировываются, т. е. пока решают задачу сохранения старого положения. От англичан выступил адмирал флота Э. Кэнингхэм, а не фельдмаршал А. Брук, как мы ожидали. В докладе английского адмирала звучала еще пессимистическая нотка. Он говорил о трудностях борьбы с немецкими подводными лодками и просил нас, хотя бы косвенно, помочь в этом Британии. Он отметил уменьшение угрозы со стороны немецких подводных лодок, но ввиду того, что немцы приступили к строительству новых, есть основания ожидать вспышки борьбы за Атлантику. Как потом выяснилось, речь шла об усовершенствованных немецких подводных лодках, имевших специальное оборудование, позволявшее лодкам заряжать свои батареи, не всплывая на поверхность. Э. Кэнингхэм сказал, что с такими лодками морским силам «будет трудно бороться». Указав, что они строятся главным образом в Данциге (Гданьск), он закончил свое выступление словами: «Как моряк я хочу, чтобы русские поскорее заняли Данциг».

Важность нашей помощи союзникам в этом была подтверждена и вопросом Рузвельта, обращенным к Сталину. Президент просил уточнить: близко ли к Данцигу находятся советские войска? На что последовал ответ Сталина: Данциг находится еще вне досягаемости нашей артиллерии, но есть надежда, что скоро это произойдет. Ответ очень обрадовал У. Черчилля. Надо сказать, что положение Данцига в дни Крымской конференции было уже безнадежным: с суши к городу подходили наши сухопутные части, а Балтийский флот своими подлодками нарушал единственный путь отступления — морем.

Да, наши армии уже неудержимо двигались к Берлину! Военно-Морской Флот действовал на море и во взаимодействии с частями, наступавшими вдоль побережья. Несколькими днями раньше паша подлодка «С-13» потопила немецкий лайнер «Вильгельм Густлов». Как выяснилось позднее, немцы уже эвакуировали Данциг и на «Густлове» находились лучшие немецкие подводники. Гитлер, вторично после Сталинграда, объявил трехдневный национальный траур.

День закончился приемом у президента Ф. Рузвельта, на котором хозяйкой была дочь тогдашнего американского посла в СССР А. Гарримана Кэтлин.

Какими же вопросами занимались военные руководители в то время, как дипломаты обсуждали политические проблемы? Расскажу, к примеру, об одном совещании военных, которое состоялось 6 февраля. На нем присутствовали, кроме генерала армии А. И. Антонова и автора этих строк, генерал-лейтенант Грызлов и капитан 3-го ранга Костринский. От США на совещании были: Леги, Маршалл, Кинг, Кутер, Кук и Дин. От Англии — Брук, Порталл, Кэнингхэм, Вильсон, Исмэй, Сомервил и Арчер.

А. И. Антонов любезно предложил кресло председателя адмиралу флота В. Леги как старшему по званию и положению. Уже в ходе состоявшихся совещаний глав правительств военным было поручено разобраться и выработать план совместных действий авиации союзников над Германией. Объяснялось это тем, что к февралю 1945 г. налеты союзной авиации значительно расширились, а объекты бомбежек нашей авиации и союзников располагались уже совсем недалеко друг от друга. Важно было своевременно установить разграничительную линию, дабы исключить ошибки с тяжелыми последствиями. Помнится, по поводу разграничительной линии разгорелся горячий спор. Все точки над «i» поставить не удалось. Приняли каучуковую формулировку: «дать указания военным миссиям США и Англии в Москве держать более тесную связь с нашим Генеральным штабом и чаще информировать о действиях авиации».

Возникал также вопрос о базировании американской авиации на аэродромах, уже освобожденных нашими войсками и расположенных поближе к Вене и Будапешту. Наше руководство, однако, не видело в этом большой нужды.

Главы правительств к 6 февраля уже договорились о перспективах войны на Дальнем Востоке, и военные получили возможность в конце совещания перенести свои взоры с запада на Тихий океан. Докладывал американский адмирал флота Э. Кинг. Начал он с того, что нужно добиваться скорейшего разгрома Германии, а после этого «получить подкрепления с европейского театра, занять позиции и начать решительное наступление на Японию». Здесь полезно напомнить, что атомной бомбы еще не было, американцы постепенно продвигались к Японским островам, но были все еще далеки от победы над Японией. Участие Советского Союза в войне с ней западные союзники считали крайне желательным.

Кинг на этом совещании сказал: «Передовая линия, удерживаемая нами, в настоящее время проходит по Атту, Марианским островам и Луссону». Говоря о будущих планах и, в частности, о захвате одного из островов Курильской гряды, адмирал откровенно пояснил, что «отсутствие средств делает маловероятным осуществление таких операций в 1945 г., если не будут изысканы дополнительные ресурсы». Для продолжения борьбы с Японией требовались прежде всего людские ресурсы. Англия их выделить не могла. Подобно тому как перед конференцией потребовалась наша помощь в Арденнах, так в предвидении упорного сопротивления японцев на последнем этапе борьбы союзники не мыслили обойтись без вступления в войну Советского Союза. Их крайне заботил вопрос о сроках вступления Советского Союза в войну с Японией. Чем скорее, тем лучше — таков был лейтмотив рассуждений наших коллег. Как известно, Советское правительство дало обещание через два-три месяца после окончания войны в Европе начать военные действия на Дальнем Востоке. И это обещание было точно выполнено.

В дни конференции меня беспокоил один вопрос: получение из США по ленд-лизу некоторого количества кораблей для Тихоокеанского флота. Окончательно решить его могли только главы делегаций СССР и США. Шли дни, а самый животрепещущий для меня вопрос не решался. Видимо, горячие споры по политическим проблемам отодвигали его на задний план. Выбрав удобный момент, я как-то обратился к Сталину по этому поводу, но он уклончиво ответил, что не пришло еще время. И только несколько дней спустя я узнал, что Сталин и Рузвельт в принципе договорились о поставках Советскому Союзу кораблей и мне следует окончательно уточнить детали с американским главнокомандующим ВМФ.

9 или 10 февраля я встретился с Э. Кингом. Оказалось, он получил указание от своего президента о передаче нам такого количества кораблей, которое найдет возможным военно-морское командование США. Кинг обещал полностью удовлетворить нашу заявку, но окон чательный ответ отложил до возвращения в Вашингтон. Мы подробно обсудили вопрос о месте передачи кораблей. Кинг назвал бухту Коулд-бей на Алеутской гряде. Оспаривать было трудно, хотя мне и не нравилось это глухое место. Но, очевидно, желание избе жать массовых встреч американских и советских моряков побудило Кинга принять именно такое решение.

По прибытии в Вашингтон Кинг телеграфировал мне, что наш Тихоокеанский флот получит 30 фрегатов, 24 тральщика типа «АМ», 36 тральщиков типа «УМС», 56 больших охотников за подводными лодками, 48 торпедных катеров и ПО различных десантных судов. Сформированные нами команды для этих кораблей немедленно направлялись во Владивосток, а оттуда на попутных или специальных транспортах попадали в далекую и неуютную бухту Коулд-бей.

10 февраля конференция закончила свою работу. Президент Рузвельт на следующий день выехал на машине в Севастополь, чтобы провести ночь на своем корабле связи «Кэтоктин» и вылететь на родину.

Черчилль улетел немного позднее. Он решил осмотреть в Севастополе известное «английское кладбище», сохранившееся с времен осады города в прошлом веке. Там был похоронен один из его родственников, знаменитый Мальборо.

Неся ответственность за пребывание гостей в Севастополе и отправку их с аэродрома, я выехал туда. Когда последние иностранные самолет и корабль оставили наши территорию и воды, я облегченно вздохнул. Такие обязанности на первый взгляд не представляют сложностей, а все же доставляют много беспокойства.

12 февраля отбыл из Крыма глава советской делегации. Я оставался там еще сутки для обсуждения различных вопросов с командованием Черноморского флота, затем выехал в Москву. Как в Севастополе, так и на пути следования уже бросались в глаза не только разрушения, но и восстановительные работы: война отступала на запад, страна, не теряя времени, переключалась на мирный созидательный труд. Еще не была подписана безоговорочная капитуляция фашистской Германии, еще не полностью ликвидировали курляндскую группировку немцев в районе Либавы, но существовала полная уверенность, что конец войны близок. «Они хотели молниеносную — они ее получили», — писала «Правда» 4 апреля 1945 г. События последующих недель подтвердили это. 24 апреля на заседании XI Сессии Верховного Совета СССР был принят бюджет первого мирного года. Страна залечивала раны и думала о дальнейшем развитии народного хозяйства. В конце апреля открылась первая конференция ООН, на которую тогда возлагались огромные надежды.

После Крымской конференции события стали развиваться быстрее, чем ожидалось. Наши войска, преодолевая сопротивление врага, двигались по направлению к Берлину. Туда же спешили и союзники.

После Крымской конференции усилия союзников были направлены на скорейшее окончание войны с Германией, чтобы потом разбить и Японию.

Балтийский флот вместе с частями армии был занят освобождением военно-морских баз, еще находившихся в руках противника. После занятия Данцига, а немного позднее Пиллау в руках немцев оставалась еще Либава. Курляндская группировка немцев оказывала сильное сопротивление.

Однако отрезанная от главных сил и блокируемая с моря, она не представляла большой опасности. Судьба гитлеровской империи решалась на берлинском направлении. Ставка не требовала проводить рискованные операции с моря, хотя, помнится, однажды и зашел разговор о высадке десанта. Неудержимо двигавшиеся вперед сухопутные армии уже не нуждались в большой помощи флота даже при освобождении приморских городов, и морские коммуникации врага стали теперь главным объектом для балтийцев. Из Либавы в порты южной Балтики шли транспорты: сначала немцы подвозили пополнение и снабжение для окруженной группы армий «Север», а когда со положение было признано безнадежным, началась эвакуация морем того, что еще можно было спасти.

Черноморский флот к этому времени получил возможность часть своих сил вернуть в Севастополь, Одессу и заняться очищением моря и бухт от мин. Дунайская флотилия с боями и при самом тесном взаимодействии с сухопутными частями двигалась вверх по Дунаю к Будапешту и Вене.

Главной задачей Северного флота в 1945 г. было обеспечивать движение союзных конвоев и вместе с частями фронта теснить немцев с территории Финляндии и Норвегии. Правда, в портах Северной Норвегии немцы еще имели более 30 подводных лодок, около десяти эскадренных миноносцев и около 150 самолетов. Немецкое морское командование еще пыталось атаковать конвои. Но сил, обеспечивающих их движение, было теперь значительно больше — по конвойному кораблю на транспорт, а в более опасных зонах число охранных кораблей доходило до трех-четырех на каждый транспорт, и поэтому атаковать их становилось с каждым днем все труднее и труднее.

Кроме пополнения Северного флота кораблями и самолетами, построенными нашей промышленностью и переведенными из других районов, «северяне» к концу войны получили в качестве трофеев из полагавшейся нам части итальянского флота один линкор, крейсер, восемь миноносцев и четыре подводные лодки. Мне запомнился весь процесс переговоров, освоения и перевода этих судов в Мурманск. Когда летом 1945 г. мне довелось посетить линкор «Архангельск», мы уже в довольно спокойной обстановке вспоминали, как союзникам в 1944 г. не хотелось делить трофейный итальянский флот, на чем справедливо настаивало наше правительство, и как взамен были предоставлены другие корабли. Когда И. В. Сталин спросил мое мнение но этому поводу, я высказался за этот вариант.

Факт передачи кораблей из трофейного итальянского флота подтверждал наше право на определенную долю кораблей побежденной Италии. К тому же больше всего мы нуждались в пополнении на Северном флоте, а бывшие итальянские корабли переводить туда было еще сложно. Такое решение облегчало и обеспечение конвоев. Да и союзники к этому времени получили возможность выделять нужные средства. Фашистская Германия уже потеряла надежды выиграть «битву за Атлантику» и, понимая, что основная угроза продолжает надвигаться с востока, придавала еще значение морским коммуникациям, связывающим США, Англию, Канаду с СССР. С января до конца мая 1945 г. в порты Кольского залива и Белого моря прибыло 136 транспортов, из которых немцам удалось потопить всего три. Кстати говоря, опасность для плавания продолжалась еще некоторое время и после капитуляции Германии — отдельные фашистские лодки до конца мая пиратствовали в Атлантике и Северном Ледовитом океане.

Весной 1945 г. Тихоокеанский флот уже готовился к выполнению намеченных операций в Японском море, на Сахалине и Курильской гряде. Настал его черед. Самое тесное взаимодействие с частями армии ожидалось как в прибрежном районе Японского моря, так и при высадке десантов на острова Курильской гряды и Сахалин, Флот пополнялся всеми нужными для предстоящих операций кораблями, и крупные военачальники переводились на Дальний Восток, чтобы передать свой опыт. Но рассказ о финале войны и капитуляции Японии выходит за рамки данной статьи. Об этом будет сказано особо.

До полной капитуляции противника оставалось всего четыре месяца. На берлинском направлении шли тяжелые бои. Мне думается, Верховным Главнокомандованием не было потеряно ни одной недели для достижения конечной цели — победы над Германией. Ставка самым внимательным образом взвешивала соотношение сил, уточняла сроки наступления и ежедневно следила за ходом сражений. Подготовка к наступлению на Берлин была особенно тщательной. В командование 1-м Белорусским фронтом вступил маршал Г. К. Жуков, с конца февраля 3-м Белорусским фронтом командовал маршал А. М. Василевский. Ставка сочла нужным и возможным взять на себя функции координирования действий фронтов. Не мне, моряку, рассказывать о том, что происходило на сухопутных фронтах, но я хочу лишь подчеркнуть, что столицу Германии нельзя, видимо, было занять ни одним месяцем раньше, но опасно было и медлить, чтобы враг не успел собраться с силами, закрепиться или выиграть время для дипломатических маневров.

В конце марта я выехал на Балтийский флот. 3-й Белорусский фронт готовился к проведению операции по разгрому кенигсбергской группировки. Балтийскому флоту (командующий В. Ф. Трибуц, член Военного совета Н. К. Смирнов и начальник штаба А. Н. Петров) надлежало «содействовать наступавшим вдоль морского побережья войскам своей авиацией, артиллерийским огнем. Флот должен был также высаживать десанты, продолжать уничтожение в Балтийском море боевых кораблей и транспортных судов противника».

Основные события развертывались в южной части Балтики. Мы с командующим флотом адмиралом В. Ф. Трибуцем на машинах проехали из Таллинна в Ригу, а оттуда в Палангу. В этом районе проходили коммуникации курляндской группировки. Торпедные катера и подводные лодки наносили удары по конвоям противника. Авиация Балтийского флота бомбила порты, где сосредоточивались немецкие транспорты.

Надолго оставались в памяти города и села, разоренные фашистами. Казалось, потребуется очень много времени для их восстановления, но темпы послевоенного развития нашего народного хозяйства превзошли все ожидания. Народу, победившему в небывалой войне, естественно, оказалось под силу в невиданные сроки превысить довоенный уровень буквально во всех отраслях народного хозяйства.

С наступлением весны 1945 г. темп наступления наших войск ускорился. В оперативных сводках уже давно появились названия немецких городов. Определилось и берлинское направление как последний этап борьбы. На Балтике продолжали действовать подводные лодки и авиация. 2-й Белорусский фронт очищал от противника побережье в южной части Балтийского моря и готовился занять остров Борнхольм совместно с моряками-балтийцами. Подводные лодки и торпедные катера действовали на путях начавшейся эвакуации войск курляндской группировки.

На Черном море было более спокойно. Все побережье контролировалось флотом, и лишь Дунайская флотилия оказывала всемерное содействие сухопутным частям при их продвижении вверх по Дунаю до столицы Австрии — Вены. Днепровская флотилия продвигалась на запад вместе с передовыми частями 1-го Белорусского фронта, готовилась плести свою лепту при наступлении на Берлин. Северный флот продолжал обеспечивать морские коммуникации от немецких подводных лодок и вместе с армией теснил противника на его самом крайнем северном фланге.

Празднование 1 Мая 1945 г. проходило в условиях, когда наши войска вели бои на улицах Берлина. Как бывало не раз, после парада состоялся скромный обед на даче Сталина, в Кунцеве. Выдался теплый день, и человек 30 приглашенных уселись за столом на открытой лужайке. Всем было известно, что идут последние бои за Берлин. Долго ждали мы этого дня. Он пришел через четыре года тяжелых испытаний. Все чаще и чаще в Москве раздавались победные салюты. Это сказывалось на настроении присутствовавших на обеде у И. В. Сталина. Хорошее расположение духа пришло не сразу, как и победа над фашистской Германией. Вспоминались трудные лето и осень 1941 г., напряженный 1942 г., вспоминались слова, что «и на нашей улице будет праздник». Теперь этот праздник был совсем близок.

Тостом «за Победу» начался обед. Но И. В. Сталин, не любивший громких слов, предпочел переключиться на деловые разговоры. Он, по существу, продолжал работать. То и дело ему приносили телеграммы, на которые он давал нужные ответы. Он, всегда придававший значение секретности и редко говоривший лишнее, на этот раз вел себя по-иному. Запомнились две телеграммы: поздравительная от В. М. Молотова, находившегося в тот день в Сан-Франциско, и от маршала Г. К. Жукова, доносившего из Берлина о попытках нового фашистского руководства уже фактически разгромленной Германии вести мирные переговоры. Эти телеграммы Сталин прочел вслух, явно довольный ходом дела. Потом мы говорили о мирном строительстве и планах на будущее.

Такие обеды никогда не затягивались: через два часа уже все разъезжались по своим делам. Так было и на этот раз. Я отправился в наркомат, чтобы заслушать последние сведения с флотов.

На следующий день — 2 мая — капитулировал Берлин, а в ночь с 8 на 9 мая была подписана безоговорочная капитуляция Германии. Закончилась война в Европе. Однако Япония продолжала упорно сопротивляться. Части Красной Армии спешно направлялись на Дальний Восток. Главный морской штаб в эти дни полностью переключился на планирование и подготовку боевых действий Тихоокеанского флота.

Как бы ни был очевиден скорый конец войны, какой бы высокий наступательный дух ни владел тогда всем личным составом, флоты и соединения требовали неослабного внимания и руководства. Начальник ГМШ адмирал С. Г. Кучеров почти непрерывно находился на своем посту и следил за выполнением отданных распоряжений. Жизнь продолжала бить ключом, и ее нужно было направлять. Потери в канун окончания войны досадны и непростительны там, где они уже не вызывались крайней необходимостью. В этой связи мне запомнились наши колебания относительно использования в конце войны крупных надводных кораблей в южной части Балтийского моря. Командование флотом под напором боевого порыва командиров кораблей и соединений склонялось к проведению надводными кораблями боевых операций. Главный морской штаб со своей стороны находил этот риск необоснованным; такое же мнение было высказано и в Ставке. Рассказываю об этом факте потому, что и после войны на сей счет высказывались противоречивые взгляды. Я считал правильным использование даже линкора для поддержки защитников Севастополя, ибо это было необходимо. Но в конце войны условия были иные.

Вечером 8 мая мне довелось выезжать из Кремля через Спасские ворота. Красная площадь, запруженная народом, ликовала. Ожидали очередного крупного салюта. Качали встречавшихся военных: летчиков, танкистов, офицеров и рядовых. Неподдельные чувства радости охватили в эти минуты всех без исключения.

Поздно ночью мне позвонил А. Н. Поскребышев, обычно скупой на разговоры даже с друзьями, и сообщил, что капитуляция Германии подписана. Я тут же счел необходимым продиктовать поздравительную телеграмму Военным советам флотов. Хотелось в самых теплых выражениях поделиться радостью с теми, кто все годы войны находился на переднем крае борьбы и своими усилиями ковал победу.

Несмотря на поздний час, это стало известно многим наркомам, и они звонили мне. И. И. Носенко, человек эмоциональный, сначала удостоверился в правильности этой новости, а затем, не скрывая своих чувств, сказал: «Обнимаю и крепко жму руку, моряки были не в последних рядах». «Спасибо, спасибо», — волнуясь отвечал я всем, кто звонил, искренне уверяя, что их доля в победе не меньше.

День 9 мая прошел особенно оживленно. Всюду царило ликование. Первыми зашли ко мне адмирал флота И. С. Исаков, начальник Главного политуправления И. В. Рогов и тогдашний начальник Главного морского штаба адмирал С. Г. Кучеров. Утренний доклад об обстановке на флотах то и дело перебивался звонками телефонов. Установить обычный распорядок дня было невозможно, да и не хотелось. Докладывались только особо важные дела и подписывались исключительно спешные телеграммы. Все командующие флотами считали своим приятным долгом позвонить мне по ВЧ и поздравить с победой.

В кабинет заходили офицеры из управлений наркомата: одни по делам, другие, без стеснения, под наплывом чувств, просто поздравить. Возникала непринужденная шумная беседа. Всех объединяло одно: мы одолели врага и в данном случае не так уж важно, кому и где довелось принимать участие в борьбе. Незабываемый день! Кажется, вся Москва, вся страна жили тогда одними чувствами, забывая пережитые невзгоды. Победа!

Слово Победа у всех было на устах. Оно произносилось с одинаковым чувством радости и гордости за нашу Родину. Оно никогда не теряло своего значения. С новой силой оно осознано нами в день 25-летия капитуляции фашистской Германии в 1970 г. Нет сомнения, что пройдут века, а эта знаменательная дата не померкнет в летописи самых значительных событий нашей страны. Она будет вселять законную уверенность советского человека в могуществе и непобедимости социалистического государства и одновременно служить предостережением тем, кто готов забыть прошлое и попытаться начать новую войну.

С различными вопросами обращались ко мне в тот день корреспонденты, но чаще всего им хотелось узнать, «что больше всего запомнилось мне, что ускорило поражение Германии». Ответить в короткой беседе было трудно. Зерна поражения немцев сеялись везде. И тогда, когда мы еще отступали: в Либаве, Таллинне, Одессе, Севастополе. Героизм моряков на кораблях, летчиков флотской авиации и морских пехотинцев помог сначала остановить врага, затем измотать его и начать наступление. Упорная оборона моряков вместе с сухопутными армиями на наших приморских флангах сыграла исключительную роль в деле достижения победы. К этому сводилась роль Военно-Морского Флота в первый период войны.

На память приходили выдающиеся события на морях. Борьба за Ирбенский пролив в начале войны, тяжелый прорыв Балтийского флота из Таллинна в Кронштадт, «огненные» походы кораблей Черноморского флота для поддержки Приморской армии в Одессе и успешная эвакуация войск в Крым. Как особая эпопея — борьба за Севастополь. Позднее — оборона Керчи и Новороссийска. Критические дни для Северного флота в июле-августе 1941 г. с угрозой для главной базы — Полярного. Нельзя забыть о самых первых воздушных таранах над Ханко и незабываемых полетах на пределе физических сил на Берлин или Плоешти флотской авиации. Все это относилось к первому периоду, когда еще не было победных салютов и решительного перелома в ходе войны.

Вспоминалось, как с облегчением вздохнула вся страна в 1943 г., после разгрома армии Паулюса под Сталинградом и контрнаступления наших войск на Курской дуге. До победы еще предстояло пройти длинный путь, но все понимали, что самое трудное осталось позади. Наступил новый период войны. Он характеризовался продвижением наших войск по всему фронту от Черного и до Баренцова моря. Военачальники всех степеней могли проявить и проявляли свои способности не только в обороне, но и в наступлении. Пришла пора, когда немецко-фашистские армии оказывались в окружении, обреченные на гибель. Страна была уже в состоянии снабдить войска нужной и самой современной техникой.

В середине мая 1945 г. (кажется, 14-го) я был вызван в кабинет Сталина в Кремле. Обсуждался вопрос о переброске войск на Дальний Восток. Докладывал начальник Генштаба А. И. Антонов. Немного позднее прибыл начальник тыла Красной Армии А. В. Хрулев С ним мы встречались часто, можно сказать, дружили. После обсуждения основного вопроса я доложил о мероприятиях Наркомата ВМФ по усилению Тихоокеанского флота. Зашел разговор о Германии. К этому времени прибыл маршал Г. К. Жуков. Было принято решение отпраздновать победу особым парадом, как это делалось в старину.

Несколькими днями позже Главный морской штаб согласовал с Генштабом состав сводного морского полка, выделенного на парад Победы. Вице-адмирал Владимир Георгиевич Фадеев, участник обороны Севастополя, человек, отдавший всю жизнь флоту, был утвержден командиром этого полка и вскоре приступил к подготовке моряков.

Нет нужды подробно описывать парад Победы. У всех видевших его он остался навсегда в памяти. Невозможно забыть те минуты, когда советские воины, проходя мимо Мавзолея В. И. Ленина, бросали к его подножию поверженные вражеские знамена.

И. В. Сталин, имевший привычку занимать определенное место на Мавзолее, не изменил ей и на сей раз. Не часто улыбавшийся и малоразговорчивый, он в этот день был приветлив и охотно говорил го всеми находившимися там. И все же, присматриваясь к нему, я не мог заметить лишних эмоций и выражения восторга.

После парада члены правительства и военачальники были приглашены на чашку чая в небольшой зал, расположенный в здании у самой Кремлевской стены. Все направились туда. Хотелось погреться после длительного стояния на дожде и, конечно, не одним чаем. Получился импровизированный банкет. Было, правда, тесновато, но царила непринужденная обстановка. Именно здесь возникла мысль внести предложение о присвоении Сталину звания Генералиссимуса, о награждении его орденом Победы и присвоении звания Героя Советского Союза. Чтобы оформить внесенные предложения, присутствовавшие там военачальники потом собрались в Наркомате обороны и изложили свои соображения в письменном виде, направив их в Политбюро ЦК партии. Позже я узнал, что этот вопрос официально стоял на Политбюро, что И. В. Сталин возражал, но в конце концов согласился.

* * *

С победой над фашистской Германией связана Потсдамская конференция, начавшаяся 17 июля 1945 г. Мне пришлось участвовать в ней в качестве члена советской делегации.

В первой половине июля 1945 г. мне позвонил начальник Генерального штаба генерал армии А. И. Антонов и предупредил, чтобы я готовился к вылету в Берлин. Собрав нужные материалы и прежде всего о немецком флоте, я 14 июля вылетел в Берлин. Было еще темновато, когда самолет оторвался от взлетной дорожки Центрального аэродрома и взял курс на запад. Прошло менее десяти лет с тех пор, как с этого же аэродрома в 1936 г. я отправлялся в Испанию и делал короткую остановку в Берлине. Гитлер уже заявлял свои претензии на «жизненное пространство» и помогал Франко установить фашистский режим на Пиренейском полуострове. Мне предстояло увидеть иной, чем в 1936 г., Берлин, когда фашистские молодчики, чеканя шаг, вскидывали руки вверх, по-военному отдавая команды даже на гражданском аэродроме.

Летели на небольшой высоте. Повсюду хорошо просматривались разрушенные города и села: здесь прошел фашизм, пытавшийся установить «новый порядок». Приближаясь к Берлину, невольно вспоминалось и начало войны. Летчики Балтийского флота первыми нанесли бомбовые удары по городу в августе 1941 г. Затем на несколько лет он стал недосягаем для наших самолетов, но в 1945 г. к нему подошли наши армии и он оказался в огненном кольце.

На Потсдамской конференции предстояло зафиксировать поражение нацистской Германии и наметить пути к возрождению нового, миролюбивого немецкого государства. В те дни еще никак не укладывалось в голове, что пройдет менее трех десятилетий и бывшие нацисты получат возможность не только носить свои заслуженные при Гитлере «железные кресты», но и претендовать на места в бундестаге. К сожалению, это так!

Мы приземлились на аэродроме Темпельгоф, где наши люди обеспечивали прием советских самолетов. Без задержки отправились в Бабельсберг - предместье Потсдама. Город был сильно разрушен в последние военные недели. Разноречивые чувства возникали при виде разрушенных кварталов жилых домов: с одной стороны, это заслуженная кара тем, кто вверг мир в пучину войны, но, с другой, было по-человечески жаль погибших под развалинами женщин, детей и стариков.

Ближе к Бабельсбергу — больше зелени, озер. Это дачные места с множеством небольших особняков. Здесь меньше и следов войны: по-немецки аккуратно ухоженные садики перед домами, не тронутые снарядами парки с бегающими по деревьям ручными белками.

Нас встретил командующий Днепровской флотилией В. В. Григорьев. Корабли этой флотилии участвовали в наступлении на Берлин. Приятно было сознавать, что речные корабли и бронекатера сопровождали сухопутные войска до самого Берлина и внесли свою посильную лепту в окончательный разгром врага.

Главу советской делегации ожидали через два-три дня, и у меня было время осмотреть Берлин. Наши «старьте берлинцы» из Днепровской флотилии охотно взялись показать нам рейхстаг, на котором развевалось Красное знамя как символ окончательной победы, Бранденбургские ворота, бывшую канцелярию Гитлера. Проехали по широкой Унтер-ден-Линден, где распустившиеся свежими листьями, некогда красивые деревья чередовались: совсем целое, поврежденное огнем или снарядом и вырванное с корнем сильным взрывом.

Желая проявить гостеприимство, командование флотилии приготовило для моряков особняк около старого Потсдама. Оказалось, владельцами этого дома была чета Адлон, известная своими фешенебельными отелями во многих столицах Европы. Как рассказывали, строя этот особняк на берегу озера, Адлоны хотели удивить своих соседей применением всех последних новинок строительной техники. К нашему прибытию дом не тронула ни одна бомба, но в нем размещались проходившие воинские части, внесшие известные «поправки» в первоначальный проект и обстановку. Старик Адлон умер незадолго перед падением Берлина, а старуха-хозяйка жила где-то поблизости от своего владения и даже вела негласное наблюдение за ним. Она с каждым днем становилась смелее и, как рассказывали мне охранявшие дом матросы, даже спрашивала у них: когда же советские войска освободят помещение, а пока просила держать все в порядке и особенно крышу. Какая бережливость к своему добру, когда в развалинах лежали тысячи городов и сел! Какая судьба в дальнейшем постигла старуху Адлон и ее, некогда модный, особняк? Мне не пришлось воспользоваться приготовленным домом в Потсдаме. В Бабельсберге для всех членов делегации были подготовлены небольшие особняки, где разместилась и морская группа. В особняке, где расположился начальник Генерального штаба генерал армии Л. И. Антонов, я увидел маршала Г. К. Жукова. Нам предстояло встретить советских руководителей. Встреча состоялась 16 июля. За полчаса до прибытия поезда на перроне были: Г. К. Жуков, Л. И. Антонов, А. Я. Вышинский, я и другие военачальники. Оцепленный и тщательно охраняемый вокзал был пуст. Среди разрушенных зданий выделялся только что отремонтированный перрон. За маленьким столиком с телефонами мы вели приватные разговоры; комендант регулярно докладывал о движении этого специального поезда.

Точно в назначенный час паровоз с несколькими вагонами, пофыркивая, прибыл к платформе. Мы подошли к вагону, в котором находились И. В. Сталин и В. М. Молотов. Глава советской делегации, одетый в свой обычный серый китель, был в хорошем расположении духа и тепло поздоровался со всеми. Не задерживаясь на вокзале, он вместе с Г. К. Жуковым направился в Бабельсберг, а мы последовали за ними.

Вечером того же дня состоялись первые встречи глав союзных делегаций. Аппарат готовился к открытию конференции. В Бабельс-берге все выглядело строго и торжественно: каждой делегации был выделен отдельный район, и только легкие шлагбаумы, охраняемые специально подобранными военными, разделяли места пребывания представителей союзных стран.

Недалеко от нашего «местожительства» располагался дворец Цецилиенгоф. Там было уже все готово. По установленной процедуре в зал нижнего этажа одновременно из разных дверей должны были войти делегации Советского Союза, США и Англии. Приближался торжественный я ответственный момент. Союзникам предстояло наметить пути послевоенного устройства мира и заложить фундамент для новой, миролюбивой Германии. Теперь, четверть века спустя, обнаружилось, какие трещины дали стены здания, которое призваны были построить страны-победительницы. И в этом виновны западные державы, уже тогда взявшие курс на «холодную войну». Но в день открытия конференции все были полны радужных надежд.

По составу участников Потсдамская конференция мало отличалась от Крымской. И. В. Сталин и В. М. Молотов представляли Советский Союз. У. Черчилль и А. Иден возглавляли делегацию Англии. От США вместо умершего в апреле 1945 г. Ф. Рузвельта на конференции был Г. Трумэн с министром иностранных дел Д. Бирнсом. В состав советской делегации входили от военных Г. К. Жуков, А. И. Антонов, я и другие. Моими коллегами по переговорам были старые знакомые по Ялте адмиралы флота Э. Кинг и Э. Кэнингхэм.

Журналисты осаждали Цецилиенгоф. Никто из них не хотел упустить возможность запечатлеть это историческое событие. По подсчетам Черчилля, их было более 180. Щелкание фотоаппаратов и вспышки «блицев», очевидно, продолжались бы все дни конференции, что, кажется, соответствовало желаниям Черчилля ввиду надвигавшихся в Англии выборов. Однако И. В. Сталин на второй день конференции поставил вопрос об ограничении их деятельности, Трумэн согласился. Не мог возражать и Черчилль. Было решено: «Журналистов впредь во дворец не пускать и к этому вопросу больше не возвращаться».

На первом заседании, по предложению И. В. Сталина, председательствовал Г. Трумэн. Уже в первые часы работы конференции нельзя было не заметить вырисовывавшиеся огромные трудности в решении ряда политических вопросов. Это относилось прежде всего к управлению Германией в период оккупации, к установлению ее новых границ и размеров репараций. Именно здесь выявились острые разногласия, которые не позволили с полной ясностью зафиксировать все решения конференции. Я не собираюсь вспоминать подробно ход конференции. Он теперь хорошо известен по опубликованным протоколам. Расскажу лишь об одном эпизоде, коснувшемся непосредственно меня.

Еще в Москве мне было известно, что на конференции будет поставлен вопрос о трофейном немецком флоте. Об этом мне однажды сказал И. В. Сталин. Более подробно мы обсуждали это с А. И. Антоновым.

Я знал, что И. В. Сталин еще во время испанских событий 1936–1939 гг. начал заниматься проблемой будущего советского флота. Надвинувшаяся война вынудила свернуть ужо осуществлявшуюся программу судостроения. Но едва кончилась война с Германией, как Сталин вновь стал интересоваться перспективами военно-морских дел. Еще в апреле 1945 г., когда был взят Данциг, где немцы строили подводные лодки, он вызвал меня и с пристрастием спрашивал, какие корабли нам удалось захватить там. Потом он спросил, занимаемся ли мы, моряки, подготовкой новой судостроительной программы, и дал указание представить ее при первой возможности. А в сентябре 1945 г., когда я находился на Дальнем Востоке, он по телефону предложил мне выехать в Москву, спросив, готова ли программа.

Ожидая серьезных разногласий в Потсдаме по вопросу о трофейном флоте, Главный морской штаб старался уточнить число и местонахождение захваченных немецких боевых и торговых судов, а я готовился доложить собранные данные И. В, Сталину.

Этот вопрос возник на одном из первых пленарных заседаний, еще во время уточнения повестки дня конференции. Поднял его И. В. Сталин. Помнится, У. Черчилль очень болезненно воспринял даже самую постановку такой проблемы. Он считал, что ее не существует, и тем более не допускал мысли о делении трофейного немецкого флота на равные части между союзниками. Мотивировал он это огромными потерями английского флота от немецких подводных и надводных кораблей. Его козырем было и то обстоятельство, что к моменту капитуляции Германии большая часть немецкого флота оказалась в портах Англии или запятых ею военно-морских базах Германии, Дании, Норвегии и Франции.

Между Сталиным и Черчиллем возник горячий спор. Мне до итого никогда не приходилось видеть их такими рассерженными. Если Сталин во время полемики сидел, то Черчилль, не выдержав, нетал, бросая резкие реплики. Не оставалось ничего другого, как отложить решение этого вопроса на последующие заседания конференции. «Мы к этому вопросу обязательно вернемся», — сказал мне в перерыве В. М. Молотов. Не зная, когда он будет поднят, я все относящиеся к нему документы постоянно носил в папке. Но шли дни за днями, обсуждались и решались другие вопросы, а о немецком флоте как бы забыли.

В конце июля 1945 г. произошли изменения в составе английской делегации. 25 июля в особняке, занимаемом У. Черчиллем, состоялся прием. С советской стороны на нем присутствовали И. В. Сталин, В. М. Молотов, А. И. Антонов и автор этой статьи. Такие приемы уже были у И. В. Сталина и Г. Трумэна, Они обычно кончались рано, по на этот раз мы засиделись. На следующий день в Англии должны были состояться выборы. Все были уверены, что Черчилль останется у власти. Но события повернулись по-другому. Черчилль и Идеи больше не вернулись в Потсдам. В английской делегации и раньше находился К. Эттли, вероятный премьер-министр, на случай победы лейбористов. Три дня вынужденного перерыва — и с Британских островов в качестве новых руководителей английской делегации прилетели Эттли и Бивен.

Мне казалось, что теперь легче пройдет рассмотрение вопроса о трофейном флоте, но смена правительства в Англии не внесла особых перемен в ее внешнюю политику. К. Эттли занял ту же позицию, что и Черчилль. В вышедшем в ходе конференции «Сообщении о Берлинской конференции трех держав» раздел о немецком флоте был сформулирован так: «Конференция согласилась в принципе относительно мероприятий по использованию и распоряжению сдавшимся германским флотом и торговыми судами. Было решено, что три правительства назначат экспертов, которые совместно выработают детальные планы осуществления согласованных принципов». Это меня тревожило. «Если на конференции не будет зафиксировано деление трофейного флота на три равные части между союзниками, дело может бесконечно затянуться», — рассуждал я, и при случае высказал это мнение главе нашей делегации. Он согласился, и главы делегаций решили уточнить эти принципы тут же, на конференции, а выработанный документ немедленно представить на утверждение.

31 июля вечером состоялось совещание старших военно-морских начальников — членов делегаций. Там были Э. Кинг, Э. Кэнингхэм и я. Кроме того, присутствовали дипломатические советники и военно-морские специалисты.

Сразу же встал вопрос, кому председательствовать на этом совещании. Мне хотелось предложить на эту роль американского адмирала флота Э. Кинга. Однако он опередил меня и назвал мою фамилию, мотивируя это тем, что, мол, адмирал Кузнецов старше остальных по чину, поскольку он еще и морской министр.

Видя в этом лишний шанс на успешное решение вопроса, я не возражал, но шутя заметил, что возьмусь за почетное дело председателя только при одном непременном условии. «Мы не выйдем из этого помещения, пока не придем к определенному решению», — с улыбкой сказал я. Все рассмеялись, приняв мое предложение.

Начались дебаты. Они явились продолжением тех споров, которые начались за столом конференции сначала с У. Черчиллем, а затем с К. Эттли. Как и там, в зале нижнего этажа дворца Цецилиенгоф американский представитель Кинг активности не проявлял. Я бы сказал, не особую активность по складу своего характера выявил и английский адмирал Э. Кэнингхэм. Удивительным упорством отличался английский дипломат Робертсон.

Уже год или два спустя он как-то на приеме в Москве подошел ко мне и предложил тост за «умелое ведение совещания», признав тем самым успех советской делегации. Я с удовольствием осушил бокал. Треть трофейного немецкого флота к тому времени была уже в наших военно-морских базах. Англичане, уже имевшие в своих руках много кораблей бывшего немецкого флота, не хотели принимать конкретного и ясного решения, не желая фиксировать на бумаге деление трофейных кораблей на три равные части и осуществлять его в определенные сроки. Желая выиграть время, англичане говорили; «Пусть наши представители сначала на месте осмотрят все корабли выработают предложения». Нетрудно догадаться, сколь долго тянулись бы переговоры, если бы не были поставлены все точки над «i» на самой Потсдамской конференции. Я помнил указание: «Постараться добиться четкого решения» и поэтому не согласился с предложением англичан. «Ну как разбить на три равные части немецкие корабли, когда там всего один линкор, два крейсера», — твердили английские коллеги. Дело, казалось, зашло в тупик. Ничего не оставалось, как предложить необычное решение: поручить нашим представителям разделить корабли; на приблизительно равные группы, а затем кинуть жребий. «Кому-то повезет, а кому-то нет», — можно было бы сказать в данном случае. Но мне никто не давал права полагаться «на судьбу» в таком важном деле, и это беспокоило меня. А что было делать!

Американец Кинг соглашался пойти на любой вариант, лишь бы скорее решить вопрос. Было далеко за полночь. Кэнингхэму пришлось сдаться. И когда уже светало, было принято решение: разделить немецкий трофейный флот на три равные части. К 12 часам наступившего дня мы должны были представить проект документа главам своих правительств.

Не без волнения ждал я, как отнесется к нему Сталин. «Что, удалось вам разделить флот?» — спросил он меня. Я издалека начал рассказывать, как сопротивлялись англичане и почему в конце концов пришлось пойти на такой необычный шаг. Сталин промолчал, и я принял это за одобрение своих действий.

В большой спешке, уже накануне закрытия конференции оформлялось наше решение. На основании его была немедленно создана тройственная комиссия, в которую от Советского Союза был назначен адмирал Г. И. Левченко, от США контр-адмирал В. Пзрри и от Англии вице-адмирал Д. Майкле. Нужно было торопиться. Корабли оставались без присмотра.

Вызванный в Потсдам Г. И. Левченко получил нужные указания и приступил к работе. 14 августа комиссия в полном составе уже заседала в Берлине. Она прежде всего разбила все корабли на три группы. В первую вошли исправные корабли, во вторую — требующие ремонта, в третью — все остальные. Затем начался самый сложный этап, из-за которого ломали копья в Потсдаме. Комиссия делила различные корабли на три приблизительно равные части и, назвав их X, Y, Z, кидала жребий. Когда Г. И. Левченко прибыл для доклада в Москву, я спросил его, как вел себя мой старый знакомый, адмирал Майклс. Оказывается, он «с удовольствием предложил свою фуражку», когда предстояло тянуть свернутые в трубочки бумажки. Комиссией было установлено, что в августе-сентябре 1945 г. в составе немецкого флота числилось 2032 боевых корабля, из них 1188 подводных лодок. 768 подводных — лодок, по сведениям комиссии, были потоплены во время боевых операций и 225 затоплены или повреждены на базах. 30 подводных лодок были разделены, а остальные как мало пригодные затоплены. Из вспомогательных судов было зарегистрировано 2109, из которых 1339 подлежали разделу. Советский Союз получил 155 боевых кораблей, в числе которых находились крейсер «Нюрнберг», четыре эсминца, шесть миноносцев, несколько подводных лодок.

Целый год заняли приемка и доставка всех трофейных кораблей в наши порты и базы. Конечно, они не представили большой боевой ценности, но оказали известную помощь флотам как учебные и вспомогательные корабли.

Прямое отношение к победе над Германией имеет первое после войны в Европе празднование Дня Военно-Морского Флота. Вспоминаю, как на майском параде 1939 г. на Мавзолее В. И. Ленина при прохождении курсантов военно-морского училища в присутствии Сталина зашел разговор об учреждении, но примеру празднования Дня Воздушного Флота, подобного дня и для моряков. Вскоре было принято решение партии и правительства. 24 июля на всех флотах и в Москве мы впервые отметили этот день показом достижений моряков в боевой и политической подготовке.

В 1945 г. этот праздник выпал на воскресенье 26 июля. Было решено, что поздравительный приказ подпишет не нарком ВМФ, как обычно, а Верховный Главнокомандующий. Для личного состава флотов было очень важно знать его отношение к боевым действиям моряков. Вместе с начальником Главного морского штаба адмиралом С. Г. Кучеровым мы тщательно проверили его содержание, и я лично доложил о нем Сталину. Он внимательно прочитал его и, не внеся ни одной поправки, подписал. В приказе высоко оценивались действия нашего флота в годы войны. «Флот до конца выполнил свой долг перед Родиной», — подчеркивалось в нем. Эта высокая оценка была с восторгом воспринята на всех флотах.

Советский народ всегда будет отдавать должное тому поколению, на долю которого выпали тяжелые годы войны. Но оно познало и радость Победы. Героические дела этого поколения — яркий пример для наших потомков.