Последний этап обороны крепости
Свыше 200 дней прошло с тех пор, как Порт-Артур был отрезан от русской армии в Маньчжурии и окружен стотысячной армией врага с суши и флотом с моря. Порт-артурская земля [200] была обильно полита кровью русских солдат и матросов. Однако они упорно отражали атаки японцев и отбивали штурм за штурмом, изматывая силы врага. Гарнизон Порт-Артура приковывал к себе треть всех войск неприятеля, действовавших в Маньчжурии.
5 декабря японские саперы из заложенных ими ранее параллелей повели подкопы к батарее литера Б, Куропаткинскому люнету и даже к Китайской стенке. Генерал Ноги, очевидно, решил и укрепления полевого типа брать, как форты. Стало ясно, что японцы окончательно отказались штурмовать крепость.
Главные усилия их были попрежнему направлены против фортов № II и № III, работа сапер не прекращалась ни на час, несмотря на то, что с фортов в параллели противника скатывались морские шаровые мины, бросались гранаты и по ближайшим окопам велся артиллерийский огонь. Русские солдаты ясно слышали работу вражеских сапер под землей.
Днем 15 декабря японцы в занятой ими части контрэскарповой галлереи форта № II зажгли войлок, пропитанный неизвестным веществом. Удушающий газ, проникая всюду, вынудил защитников форта оставить всю галлерею. Генерал Кондратенко в этот день решил осмотреть форт и узнать, что за новое средство борьбы применил противник. Вечером он прибыл к командовавшему вторым отделом Восточного фронта подполковнику Науменко и вместе с ним в сопровождении других офицеров выехал на передний край обороны.
На форту № II генерала встретил комендант поручик Фролов. Он провел его в бетонный каземат, где жили офицеры, и доложил о состоянии форта. Кондратенко интересовался мельчайшими подробностями и даже пожелал видеть фельдфебеля, моряка с броненосца «Пересвет», который накануне с группой охотников, как докладывал Фролов, произвел вылазку в неприятельские сапы и, разрушив одну из них, обратил противника в бегство. Кондратенко расцеловал явившегося в каземат моряка и наградил его орденом.
После ухода фельдфебеля подполковник Рашевский доложил генералу о минных работах японцев против форта. Слушая, Кондратенко изредка делал замечания и давал указания. В это время снаружи послышался гул крупнокалиберного снаряда, раздались сильный удар и взрыв. С потолка посыпалась штукатурка, погасла свеча. Через пять минут последовал второй взрыв. Кондратенко продолжал слушать доклад Рашевского. После обмена мнениями было решено осмотреть форт. В сопровождении коменданта и Рашевского Кондратенко вышел из каземата и поднялся на парапет. В это время очередной гаубичный снаряд разорвался влево от форта, вслед за тем началась ружейная стрельба. Офицеры возвратились в каземат.
Шел десятый час. Склонившись над картой, генерал Кондратенко сидел за столом. Послышался гул очередного 11-дюймового снаряда, рядом раздался оглушительный взрыв... [201]
Оставшийся невредимым, прапорщик Квантунской саперной роты Берг так рассказывал об этом трагическом эпизоде:
«...Перед моими глазами мигнул какой-то ослепительный блеск, сопровождавшийся взрывом, после чего в каземате моментально стало темно и абсолютная тишина. Придя в себя, я выскочил во двор. Здесь меня обступили прибежавшие чины. Находившийся тут же один унтер-офицер доложил мне, что все офицеры перебиты, и ждал приказания.
Я приказал поднять на ноги всех людей форта, занять брустверы, ретраншемент и горжу (задняя часть форта) и быть готовыми к отражению штурма, если он последует со стороны японцев...» {160}.
Гибель Кондратенко была большой потерей для Порт-Артура. Если в свое время смерть вице-адмирала Макарова произвела на матросов и офицеров, только что начавших войну, тяжелое впечатление, то весть о смерти генерала Кондратенко для гарнизона крепости, находившегося в безвыходном положении, была потрясающей.
Скромный в жизни, крепко связанный с солдатами, сын солдата, спокойный и решительный в любой обстановке, Роман Исидорович был подлинно национальным героем.
Перед русско-японской войной Роман Исидорович Кондратенко получил в командование 7-ю Восточно-Сибирскую стрелковую бригаду, которая с началом военных действий развернулась в дивизию. За короткое время командир дивизии стал любимцем подчиненных; все силы и немалый к этому времени опыт он отдал для боевой выучки солдат и офицеров и сделал много; это подтвердила война.
После тесного обложения крепости Роман Исидорович Кондратенко был назначен начальником сухопутной обороны. Но еще много раньше началась его неутомимая боевая деятельность, принесшая ему славу народного героя. Как начальник сухопутной обороны он был на своем месте. Офицер генерального штаба и инженер с высшей подготовкой, имевший знания и обладавший большой инициативой, Роман Исидорович был независим от чьего бы то ни было влияния и всегда действовал самостоятельно. Кондратенко постоянно находился среди защитников укреплений, он любил и высоко ценил русского солдата и офицера и в наиболее тяжелые минуты, как никто, умел ободрить людей и внушить им веру в свои силы.
Генерал Кондратенко был истинным руководителем и душой обороны Порт-Артура. Его тактика при отражении штурмов противника [202] заключалась в активной обороне, сосредоточении сил на угрожаемом направлении. Когда общего резерва нехватало, Кондратенко снимал войска с других участков оборонительной линии и усиливал атакуемый пункт. Используя все силы и средства, он всегда стремился контратаковать противника. В августе во время первого штурма он бросил все резервы на Восточный фронт, и непрерывными контратаками враг был отбит. Так было и в последующие штурмы японцев, вплоть до борьбы за Высокую.
Но Кондратенко был не только мастером тактических комбинаций, он предвидел ход развития войны в целом.
После сентябрьского штурма Кондратенко понял, что крепость от Куропаткина не получит поддержки и в этом случае, сколько бы она ни держалась, падет, что Порт-артурская эскадра погибнет и война будет проиграна. Он решил, что царь не знает обстановки, что его неверно информируют о ходе войны и что как только он узнает истинное положение, то пойдет на мир, не доводя дело до полного разгрома своей армии, и тем самым спасет честь России. Генерал написал по этому поводу письмо Стесселю:
«В настоящее время, пока Порт-Артур держится, наши неудачи на других театрах войны нельзя еще считать особенно унизительными. Но если к этим неудачам присоединится потеря Артура и находящегося здесь флота, то в сущности кампания безвозвратно проиграна и наш военный неуспех принимает унизительные для нашего государственного достоинства размеры. Рассчитывать на своевременную выручку Порт-Артура нашей армией или флотом едва ли возможно.
Единственным почетным выходом из такого положения является поэтому заключение теперь, до падения Порт-Артура, мирных условий, которые несомненно можно (до падения Артура) установить не унизительные для народного самолюбия. : Очень вероятно, что государю доносят о событиях, освещая их несколько вразрез с действительностью... Посему... не признаете ли, ваше превосходительство, возможным шифрованною телеграммою на имя его величества донести об истинном положении дел здесь, на Дальнем Востоке» {161}.
Кондратенко любил свою Родину и думал о чести России, предатель же Стессель заботился о своем личном благополучии. Письмо Кондратенко осталось лежать в бумагах Стесселя.
Оборона Порт-Артура по существу кончилась со смертью Кондратенко. После его гибели трусы и карьеристы воспрянули духом. Началась усиленная, ничем не прикрытая подготовка к капитуляции, возглавляемая генералами Стесселем и Фоком. [203]
Начальником сухопутной обороны вместо погибшего Кондратенко Стессель назначил своего единомышленника генерал-майора Фока. Кратковременная деятельность этого авантюриста, презиравшего все русское, плохо умевшего говорить по-русски, на посту начальника сухопутной обороны сводилась к тому, чтобы ускорить падение крепости. Все поведение, приказы и распоряжения Фока, относившиеся к обороне Порт-Артура и до и особенно после 15 декабря, объективно были предательскими. Объяснять их полной военной неграмотностью и невежеством, хотя и то и другое было присуще Фоку, ни в коем случае нельзя.
Стессель, понимая, что капитулировать было невозможно, пока солдаты стойко защищались и противнику не удавалось овладеть хотя бы одним долговременным укреплением крепости, не мешал своему ближайшему соучастнику Фоку разваливать оборону и сдавать врагу одну позицию крепости за другой. Стессель поощрял злодейские дела Фока, которые не расходились с его желаниями.
17 декабря на Восточном фронте происходила усиленная артиллерийская стрельба. Сотни крупнокалиберных снарядов противника рвались на фортах и на Орлиных гнездах. К вечеру у форта № II японцы внезапно прекратили минные работы. Можно было предположить, что они подготовили горны для взрыва. Все говорило о новом близком наступлении врага на этом направлении. Чтобы встретить неприятеля огнем и штыком, требовалось усилить гарнизон форта, подвести резервы, но Фок решил по-своему: из 275 человек, находившихся на форту, 135 он снял и отвел в тыл, мотивировав это тем, что при скученности людей они во время боя могут понести больше жертв. «Гарнизон форта № II в составе 275 человек я признаю при настоящем обстоятельстве чрезмерным» {162}, — писал Фок генералу Горбатовскому. — А потому предлагаю... гарнизон... уменьшить теперь же до 140 человек, разместив их так, чтобы они возможно меньше несли потерь от огня...» {163}. Казалось, что генерал жалеет солдат, а объективно он сознательно разоружал форт, который после этого становился легкой добычей неприятеля.
Взрыв форта № II японцы произвели 18 декабря в 1 час 10 минут пополудни. В бруствере образовался проход, через который солдаты противника хлынули в атаку. Артиллерия в это время открыла шквальный огонь по окопам в районе форта и по ближайшим от него укреплениям, а также по тылу, чтобы не дать возможности русским перебрасывать резервы. На форту начались ожесточенные рукопашные бои. [204]
Первая группа японских солдат, появившаяся в числе 50–60 человек на бруствере, была скошена пулеметным огнем, вторая группа была уничтожена запоздалым взрывом под бруствером и, наконец, третья группа противника, бросившаяся к воронке, чтобы проникнуть на форт, попала под шрапнельный огонь артиллерии и залегла. 77 русских солдат, оставшихся в живых, вели по противнику огонь из неповрежденных двух пулеметов. Японцы не выдержали и отошли обратно в ров. Их артиллерия после этого сразу же перенесла свой огонь по форту.
Генерал Фок во время взрыва находился на командном посту начальника 2-го отдела подполковника Глаголева, после он перешел на Куропаткинский люнет и оттуда наблюдал за боем на форту. Не зная фактического положения и обратившись к Стесселю за разрешением очистить форт, Фок сейчас же получил согласие. Это решение командования было сообщено командующему Восточным фронтом генерал-майору Горбатовскому.
Горбатовский ответил, что он очистит форт тогда, когда удержать его будет уже невозможно. На форту к этому времени оставалось 20 солдат под командой коменданта капитана Кватц. На помощь ему Горбатовский направил роту моряков, но из роты до места назначения дошли всего 30 человек, а 18 выбыли из строя сразу же после прибытия. Кроме моряков, на форт была выслана рота пехотинцев, но и из ее состава до места добрались только 20 человек. Кватц получил приказ держаться во что бы то ни стало до темноты, когда ему будут присланы резервы, гранаты и фугасы. Японцы продолжали атаки, но ворваться на внутренний дворик форта не смогли.
С наступлением темноты к противнику подошли новые подкрепления, и только теперь положение на форту стало критическим. Генерал Горбатовский решил форт оставить.
Он выехал в штаб отдела для отдачи соответствующих распоряжений, предупредив по телефону коменданта форта, чтобы выносили раненых и готовились к взрыву. Запрошенный об окончании подрывных работ начальник инженеров ответил, что все будет готово около 2–3 часов ночи. Подъезжая к штабу Глаголева, Горбатовский в темноте встретил группу солдат, которые сообщили ему, что они идут с форта и что форт уже взорван.
Было только 11 часов вечера. В это время появился Глаголев и подтвердил, что форт очищен им по приказанию Фока. Командующий сухопутной обороной, замаскированный предатель, боясь противодействия своим черным замыслам со стороны фронтовых офицеров, одному из них говорил и писал одно, а другому приказывал исполнять прямо противоположное.
В последние часы форт № II защищали главным образом моряки с «Победы» и «Пересвета» под командой мичмана Витгефта, [205] сына бывшего командующего эскадрой; в его распоряжении была сухопутная рота, прибывшая из резерва. Матросы сражались насмерть: из 108 человек, находившихся под командой Витгефта, было убито и ранено 101.
Генерал Ноги, заняв развалины форта № II, достигнутого успеха не развивал. Битый много раз, он в эти дни действовал особенно осторожно. Командиры его дивизий окончательно примирились с мыслью, что любое укрепление осаждаемой ими крепости нужно сначала взорвать и развалить, а потом уже брать штурмом.
На фронте наступило затишье, продолжавшееся десять дней. Японские саперы в это время вновь рыли землю и к 28 декабря под бруствером форта № III проложили минные галлереи, заложив в них мины.
Положение Порт-артурского гарнизона ухудшалось: люди недоедали, устали и физически и морально. Количество цынготных больных возрастало; за первую половину декабря поступило в госпитали 71 офицер и 1790 солдат. В крепости почти не оставалось резервов. На позиции посылались солдаты, только что поднявшиеся с госпитальной койки. В эти тяжелые дни Порт-Артуру был нужен такой организатор, как Кондратенко, который мог бы руководить обороной крепости.
Генерал Ноги не рассчитывал более штурмовать крепость, он решил брать ее измором, по частям. Через десять дней после взрыва и занятия форта № II он решил проделать то же с фортом № III, под бруствер которого было уже заложено 12 зарядов динамита общим весом свыше 6 тонн. Форт мог стать в любую минуту братской могилой. За несколько часов до его падения 28 декабря комендант капитан Булгаков в рапорте Стесселю, докладывая об обстановке, писал, что противник днем и ночью обстреливает форт 11-дюймовыми снарядами, днем и ночью ведет минные работы; из гарнизона давно выбыли смелые и опытные солдаты, а на пополнение присылают из госпиталей и околотков людей с опухшими ногами и незалеченными ранами; все блиндажи разрушены, и солдаты несут большой урон.
Не успел еще Булгаков отправить свой рапорт по назначению, как на форт обрушился небывалый ливень снарядов. Вскоре раздался оглушительный взрыв под землей, который, однако, оказался неудачным: забивка вылетела через галлерею в ров к противнику. Через два часа взрыв повторился. Дым, тучи песку и пыли заволокли форт; в напольном бруствере образовались две воронки; многие уже полуразрушенные блиндажи от сотрясения рухнули; развалились помещения для солдат; вспыхнул пожар.
Во время катастрофы на форту находилось 240 рядовых и офицеров, из них 58 моряков. Часть гарнизона погибла, а остальные [206] были настолько деморализованы происшедшим, что не могли оказать должного сопротивления.
После взрыва форт был сразу же атакован. В это время Булгаков донес в штаб крепости, что бруствер занят неприятелем и гарнизон держится на второй линии. На форт были немедленно посланы подкрепления и организована артиллерийская поддержка, но солдаты противника упорно продвигались вперед, закрепляя каждый захваченный метр мешками с песком.
Генерал Горбатовский приказал коменданту немедленно очистить от японцев бруствер, но наличными силами это сделать не удалось. Тогда Горбатовский прислал роту моряков с броненосца «Ретвизан», но и это не помогло: форт получал из резерва роты, а японцы бросали в бой полки.
В пятом часу пополудни неприятельские солдаты бросились лавиной в атаку и с ходу захватили вторую линию обороны — линию батарей. Русские отступили к казарме и, отстреливаясь, закрепились. Около 6 часов туда подошла полурота моряков с «Севастополя». Булгаков рассчитывал дождаться темноты, чтобы выбить неприятеля с форта, и просил Горбатовского помочь ему артиллерийским огнем.
Неприятель продолжал накапливать силы. Начальник отдела подполковник Гандурин обратился к генералу Горбатовскому с просьбой дать разрешение оставить форт, пока еще не взошла луна. Гандурин писал, что ручаться даже за несколько часов борьбы трудно, гарнизон находится в каземате, почти окруженном японцами. Горбатовский доложил об этом в штаб крепости, и в 10 часов 30 минут вечера Стессель приказал форт оставить. Русские обороняли его развалины одиннадцать часов. Отступая, они зажгли все, что могло гореть. Японцы взяли в плен только трех раненых солдат. Сами же они за день боя потеряли убитыми и ранеными свыше тысячи человек.
После падения форта № III для Порт-Артура создалось угрожающее положение: неприятель на этом направлении мог ворваться в город. Фок в докладе Стесселю заявил о том, что положение крепости безнадежное. Все предыдущие акты предательства Стесселя и его подручных — Фока и Рейса — привели крепость к состоянию, когда можно было доказать, что положение ее действительно безнадежно. Со смертью Кондратенко у предателей были развязаны руки для завершения их гнусного дела. Смирнов не мог им помешать, так как он сам был участником вредительских актов против гарнизона крепости. Стессель решил, что наступил момент, когда можно открыто заявить о капитуляции.
На совете Стессель ни слова не говорил о положении крепости, да истинного состояния ее и не знал. Обратившись к присутствовавшим, он предложил высказаться «что делать». Хотя Стессель не поставил вопроса прямо, сдавать крепость или продолжать оборону, офицеры поняли, что он собрал их именно для этого. По обычаю говорили сначала младшие чином. Взявший [207] слово начальник штаба 7-й дивизии капитан Головань заявил, что нужно продолжать воевать. Подполковник Дмитриевский, начальник штаба 4-й дивизии, говорил нерешительно, но в выводах все же заявил, что обороняться еще можно, а сколько времени — это будет зависеть от активности неприятеля. Подполковник Поклад коротко заявил: «Держаться необходимо на 1-й позиции». Его поддержал подполковник Хвостов, добавив: «До последней крайности». Категорически высказался против сдачи крепости полковник Петруша, заявив, что отказываться от дальнейшей обороны несвоевременно. «Положение тяжелое, но только относительно... — сказал он. — Если нам тяжело, то и им не легче; если [208] нас мало, то и их мало Они понесли очень тяжелые потери, и дух их также подорван{164}. Безусловно отказаться от дальнейшей обороны еще несвоевременно».
Особенно энергично высказались за дальнейшую борьбу боевые полковники Семенов и Мехмандаров.
Начальник артиллерии генерал-майор Белый заявил, что снарядов еще достаточно и можно отбить два больших штурма.
За дальнейшую оборону энергично высказался полковник Ирман, который заявил: «Пусть у нас теперь 8 тысяч, будет 4 тысячи, 2 тысячи, наконец 500 штыков — все продолжать оборону».
После полковника Ирмана выступил полковник Рейс — начальник штаба укрепленного района. Нет сомнения, что его выступление было заранее подготовлено и согласовано со Стесселем. Рейс сказал, что «вопрос состоит лишь в том, что лучше — оттянуть ли сдачу крепости на несколько дней или даже часов, или спасти жизнь двух десятков тысяч безоружных людей. То или другое решение вопроса, конечно, есть дело личного взгляда, но казалось бы, что последнее важнее, и потому, раз второй линии будет угрожать серьезная опасность, этой линией следует воспользоваться как средством для возможности начать переговоры о капитуляции...» {165}. Рейс убеждал офицеров, что крепость являлась главным образом убежищем флоту, а раз флот погиб, следовательно, отпала необходимость и дальнейшего сопротивления, что крепость оттягивала на себя сто тысяч солдат противника, чтобы дать возможность Куропаткину сосредоточить армии в Маньчжурии, и что эта необходимость тоже отпала. Наконец, Рейс, как и Фок, заявил, что, сколько ни сопротивляйся, выручки не будет и в конце концов крепость падет.
Но Рейс не нашел среди офицеров единомышленников. Его никто не поддержал. Выступавшие после него генералы и адмиралы считали необходимым продолжать оборону. Генерал-майор Горбатовский заявил: «Мы очень слабы, резервов нет, но держаться необходимо и притом держаться на передовой линии» {166}. Его поддержал генерал-майор Надеин. Генерал-майор Никитин подверг критике аргументы Рейса и заявил, что прошло уже два месяца, как противник подошел к фортам и не может продвинуться дальше, и что если русские отойдут даже на вторую линию, [209] японцы поведут против нее инженерные работы, так как штурмовать они не способны. Дальше Никитин сказал, что на второй линии можно держаться месяц, снаряды еще есть и личный состав крепости может сражаться.
Генерал Фок заявил, что все позиции крепости, кроме Китайской стенки, ничего не стоят и поэтому оборонять их не нужно. Он сказал, что пехотой оборонять укрепления вообще нельзя, хотя фактически основной силой обороны крепости была пехота, которая, как правило, и отражала все штурмы противника.
Комендант крепости генерал-лейтенант Смирнов заявил, что о сдаче крепости не может быть и речи до тех пор, пока есть продовольствие, которого может хватить примерно на полтора месяца.
Высказывания большинства офицеров за дальнейшую борьбу отразили общее настроение гарнизона крепости. Что касается капитулянтов, то они никакой поддержкой среди действующих войск [210] не пользовались. Наоборот, известно много случаев, когда солдаты и матросы заявляли, что они опасаются как бы генералы не отдали Порт-Артур японцам. Это было верное предчувствие, но оказать противодействие внутренним врагам солдаты не могли: предатели держали всю власть в своих руках и действовали замаскированно, обманом.
Стессель был уверен, что на военном совете многие в той или иной форме выскажутся за капитуляцию, но он ошибся. Поскольку Стессель не нашел единомышленников, кроме своих старых соучастников Рейса и Фока, в заключительном слове он сказал, что, пока будет возможно, нужно держаться. Говоря так, Стессель обманывал офицеров, ибо еще накануне, 28 декабря, он написал, а после совета 29 декабря сразу же отправил царю телеграмму, подготовляя его к сдаче крепости: «Крепость продержится лишь несколько дней, у нас снарядов почти нет. Приму меры, чтобы не допустить резни на улицах. Цынга очень валит гарнизон. У меня под ружьем теперь 10–11 тысяч, и они нездоровые» {167}.
Телеграмма была отправлена с капитаном 2 ранга Елисеевым, который на шлюпке под парусами доставил ее в Чифу.
После решения военного совета Стессель не имел права посылать такую телеграмму, так как она противоречила решению совета. Он доносил неправду, сообщая, что снарядов почти нет{168} и что под ружьем только 10 тысяч нездоровых солдат.
В телеграмме Стессель умолчал о том, что на позициях находилось еще несколько тысяч крепостных, полевых и морских артиллеристов, которые могли, в крайнем случае, защищаться и штыками; могли пойти на позицию тысячи выздоравливающих и до тысячи нестроевых солдат и денщиков.
В докладе коменданта крепости генерал-лейтенанта Смирнова об обороне Порт-Артура приведены данные о личном составе крепости, резко отличные от указанных Стесселем в телеграмме царю. Смирнов писал:
«Наши силы и средства ко дню сдачи были следующие: на верках крепости штыков (стрелков и моряков) 12 1/2 тысяч, артиллеристов (крепостных, полевых и морских) 5 тысяч, инженерных войск 1/2 тысячи, нестроевых 1 тысяча. Итого 19 тысяч» {169}.
По определению следственной комиссии ко дню сдачи Порт-Артура на верках крепости и в резерве насчитывалось около 28000 стрелков, артиллеристов, сапер, моряков, нестроевых и пр. [211]
Эти данные более верны. Они подтверждаются тем, что после сдачи крепости на сборный пункт военнопленных явилось свыше 25 тысяч русских солдат и офицеров.
Стессель решил капитулировать еще до того, как он собрал военный совет. Это впоследствии было подтверждено материалами следствия по делу о сдаче Порт-Артура. В пункте 10 предъявленных Стесселю обвинений записано:
«Состоя начальником укрепленного Квантунского района и старшим начальником в осажденной японскими войсками крепости [212] Порт-Артур, с подчинением ему коменданта ее, он задумал сдать крепость японцам, для чего, вопреки мнению военного совета, состоявшегося 16 декабря{170} 1904 г., на котором громадное большинство членов его высказалось за продолжение упорного сопротивления, к чему представлялась полная возможность, и не созвав, в нарушение 62 ст. полож. об управл. креп. (приказ по военному ведомству 1901 г., № 358), нового военного совета, между 3–4 часами пополудни 19 декабря 1904 г. отправил к командовавшему японскою армиею генералу Ноги парламентера с предложением вступить в переговоры о сдаче крепости Порт-Артур, не исчерпав всех средств обороны, так как численность наличного гарнизона и количество боевых и продовольственных запасов обеспечивали возможность продолжения ее, — после чего согласился на предложение начальника сухопутной обороны генерала Фока очистить без боя Малое Орлиное гнездо, Куропаткинский люнет и батарею литера Б, что значительно ослабило силы обороны крепости, а на следующий день, 20 декабря, уполномочил своего начальника штаба, полковника Рейса, окончательно заключить капитуляцию крепости»{171}.
Между тем на переднем крае обороны продолжались упорные бои. Организация была вновь изменена. Расположение русской пехоты к этому времени было следующее: первый отдел Восточного фронта имел до 1200 человек, которые занимали позиции на Сигнальной горе у бухты Тахэ и далее редут Тахэ, форт № 1 и окопы между этими пунктами до батарей литера А; второй отдел Восточного фронта имел также до 1200 человек, которые были расположены на укреплении № 2, батарее литера Б, Куропаткинском люнете и на Китайской стенке примерно до Малого Орлиного гнезда; третий отдел имел свыше 2 тысяч человек, оборонявших Китайскую стенку против капонира № 2 — впереди Заредутной батареи — левее и позади форта № III — правее укрепления № 3 и от Курганной батареи до железной дороги, а также Большое Орлиное гнездо, Скалистый кряж, Курганную батарею и укрепление № 3. В резерве Восточного фронта состояло до 200 человек, а всего на позициях Восточного фронта — около 5 тысяч солдат и офицеров.
Войска Северного и Западного фронтов в основном стояли на позициях, занятых ими после боев у горы Высокой. Здесь было до 7 тысяч человек вместе с резервом, насчитывавшим 600 штыков. В общем резерве крепости было четыре роты моряков — это был так называемый комендантский резерв.
30 декабря японцы весь день обстреливали Порт-Артур из тяжелой артиллерии. Утром 31-го они взорвали горны под укреплением № 3 и разрушили бруствер наружного ската; вторым взрывом был уничтожен почти весь гарнизон укрепления. Заняв развалины [213] и установив на них пулеметы, противник открыл огонь по Китайской стенке и Курганной батарее; сюда же перенесла огонь и артиллерия. Крайне тяжелое положение создалось на Курганной батарее, понесшей большой урон в людях. Генерал Горбатовский, особенно проявивший себя в последние дни обороны, срочно выделил было на помощь курганцам охотничью команду, но об этом узнал Фок. Он немедленно приказал Горбатовскому возвратить команду в безопасное место: «Люди нам дороги, а мы их зря губим. Я приказывал не увеличивать гарнизон укрепления...» {172}. Около полудня японские солдаты атаковали Китайскую стенку в районе форта № III. Завязались ожесточенные бои, которые продолжались весь день. Командующий отделом подполковник Гандурин в четвертом часу пополудни сообщил Горбатовскому, что если артиллерия противника не уничтожит всех людей, то до вечера у Китайской стенки можно будет держаться. Генерал сообщил об этом в штаб сухопутной обороны и немедленно получил ответ от начальника штаба Рейса: «Начальник района {173}, — говорилось в телефонограмме, — разрешает очистить Китайскую [214] стенку до Большого Орлиного и Скалистого кряжа и отойти на вторую позицию» {174}.
Горбатовский не просил разрешения оставлять Китайскую стенку, но Фок решительно осуществлял свои планы и ни с чем и ни с кем не считался. На запрос коменданта генерала Смирнова, почему очищается первая линия обороны, Фок ответил, что оставления Китайской стенки якобы потребовал Горбатовский и Стессель разрешил это сделать. Это была ложь, так как Горбатовский ни к кому по этому вопросу не обращался.
С наступлением темноты поредевшие стрелковые роты, оборонявшие Китайскую стенку и Скалистый кряж, оставили свои окопы и траншеи и отошли на линию: Курганная батарея — Владимирская и Митрофановская горы — Большое Орлиное гнездо — участок Китайской стенки за фортом № II и Куропаткинский люнет; отошли в порядке и без потерь.
Наступило 1 января 1905 года, 156-й день обороны Порт-Артура. Утром генерал Фок побывал в районе Орлиных гнезд и сообщил вновь назначенному начальнику 2 отдела подполковнику Лебединскому: «...Полагаю, что сегодня ничего серьезного не будет — сегодня они только составят план для завтрашних действий» {175}. Сразу же после получения Лебединским этой телефонограммы японцы атаковали Скалистый кряж. Одновременно с Курганной батареи и с батареи литера Б донесли, что два полка неприятельской пехоты, заняв Китайскую стенку, двигаются на Заредутную батарею.
В это же время осадная артиллерия открыла шквальный огонь по укреплениям второй линии обороны, а пехота противника атаковала Большое Орлиное гнездо. Небольшой гарнизон укрепления мужественно отбил атаку, потеряв 64 солдата из 70. К началу второй атаки противника на Большое Орлиное гнездо подошли подкрепления, и неприятель снова был отбит. Уцелевшие японские солдаты укрылись в ямах, а на укрепление посыпались снаряды 11-дюймовых гаубиц. В это время в штабе обороны было получено донесение: «Орлиное пока держится... Все окопы срыты, орудия подбиты. Ни одно не действует; пулеметы тоже...» {176}.
Положение ухудшалось, японцы атаковали волнами, не считаясь с потерями. Горбатовский отправил на Орлиное гнездо последний резерв — роту моряков. После полудня комендант укрепления капитан Галицинский донес, что Большое Орлиное гнездо засыпается снарядами — «надеюсь на бога да на русского солдата»{177}. После этого солдаты и матросы отбили еще пять атак. [216]
Но участь Орлиного гнезда была предрешена; резервов больше не было. Снять роты с неатакованных участков Западного фронта, как это делал Кондратенко, Фок не хотел, да это и противоречило бы его намерениям. Около 3 часов дня в штабе крепости была получена телефонограмма от начальника штаба Восточного фронта: «Орлиное очищено нами...» {178}
Последними оставили Орлиное гнездо фельдфебель десантной роты с «Победы» Булыгин и матрос Назимов. Уходя, они вынесли тяжело раненого командира своей роты лейтенанта Тимирева.
После падения Большого Орлиного гнезда генерал Фок заявил Стесселю, что удержаться нельзя ни на второй, ни на третьей линиях. Иными словами, — нужно, пока не поздно, капитулировать.
После этого Фок, минуя генерала Горбатовского, послал предписание подполковнику Лебединскому немедленно очистить Малое Орлиное гнездо, Куропаткинский люнет, батарею литера Б и все участки Китайской стенки, которые еще находились к этому времени в руках русских. Лебединский о полученном приказании сразу же доложил Горбатовскому, как своему непосредственному начальнику. Горбатовский ответил: «Ни в коем случае не исполнять этого приказания» {179}.
Вскоре Горбатовский получил телефонограмму из штаба Фока, в которой говорилось, что следует удерживать Курганную, Лаперовскую, морские батареи на второй линии и что это на сегодня крайне важно. Вслед за телефонограммой прибыл посыльный и привез письмо, в котором сообщалось, что к японцам послан парламентер с письмом Стесселя о капитуляции.
Между тем русские продолжали удерживать на первой линии обороны Малое Орлиное гнездо, Куропаткинский люнет и батарею литера Б, но положение войск было тяжелое, и они несли большие потери. По существу, они были окружены. Около 6 часов начальник отдела подполковник Лебединский донес Фоку, что Горбатовский не разрешил очистить батарею литера Б. Тогда Фок послал Горбатовскому следующее приказание:
«...Предписываю немедленно отдать распоряжение об очищении литера Б. Не заставьте меня принять побудительные к тому меры...» {180}.
В то время, когда Фок, ревностно выполняя приказы Стесселя, очищал укрепление за укреплением, отдавая их неприятелю и грозил своим подчиненным, не желающим отступать, сам Стессель завершал акт измены родине — отправлял парламентера с заранее заготовленным письмом о капитуляции к генералу Ноги. Об этом предательстве хорошо знали и Фок и Рейс.
Глубокой ночью русские оставили первую линию обороны. [218]
О сдаче крепости Вирен узнал от Стесселя раньше, чем был официально об этом уведомлен Рейсом днем 1 января. В письме ему предоставлялось право делать с кораблями то, что он найдет нужным. Под давлением офицеров Вирен отдал приказ взрывать уже затопленные из-за его бездействия броненосцы и крейсеры. Вечером с Золотой горы были поданы условные сигналы для уничтожения кораблей. Взрывы продолжались всю ночь. Были подорваны, но не приведены, снова по вине Вирена, в полную негодность броненосцы «Ретвизан», «Победа», пять миноносцев, два минных крейсера и другие. Корабли оказались неподготовленными к уничтожению; приказ об этом адмирал отдал, но исполнение его не проверил.
Матросы, солдаты и офицеры, естественно, не желали увеличивать трофеи японцев, и поэтому, несмотря на приказы Стесселя и других предателей ничего не портить, они уничтожали корабли, судовой док, минные и артиллерийские склады флота, мастерские порта и многие орудия и батареи на суше.
В ночь на 2 января Порт-Артур и его окрестности были охвачены сплошным пожаром. На рейде горел броненосец «Пересвет», в проходе на внешний рейд пылал пароход — буксир «Силач». Громадный костер представлял собой «минный городок». Много пожаров наблюдалось на Тигровом полуострове. За Золотой горой сжигался порох: время от времени там вздымались к небу огромные клубы ярко-розового дыма, озаряя многострадальный, израненный город. Всюду матросы и солдаты ломали приборы, сжигали заряды, бросали в воду и зарывали в землю снаряды.
Чтобы затруднить японским кораблям вход в гавань, на фарватере были затоплены крейсеры «Джигит» и «Разбойник» и другие суда. На внешнем рейде, как уже говорилось, был потоплен броненосец «Севастополь» и взорвана канонерская лодка «Отважный».
Для спасения полковых знамен, секретных документов и разных ценностей был назначен миноносец «Статный».
Ночь на 2 января выдалась пасмурной, дул ветер. Ожидая русские корабли в море, японцы усилили дозорную службу. Но это им не помогло. В течение ночи «Статный» трижды встречался с японцами. Искусно маневрируя, он обманул их и благополучно достиг китайского порта Чифу. Знамена и архивы были спасены.
Без особых усилий прорвались через блокаду миноносцы «Смелый», «Властный», «Сердитый» и «Бойкий» и несколько минных и паровых катеров. Ни один из них не погиб и не был захвачен противником.
Прорыв миноносцев свидетельствовал о том. что с неменьшим успехом это могли сделать и другие корабли. Но предатели, как известно, уготовили им другую участь. 6 декабря Вирен не без ведома Стесселя не разрешил вывести корабли в море, и они после падения Высокой горы были потоплены во внутренней гавани [219] артиллерийским огнем с суши. Впоследствии большинство кораблей японцы подняли из воды и отремонтировав их ввели в строй своего флота.
2 января 1905 года Порт-Артур пал. Крепость была сдана неприятелю преждевременно. Еще держали оборону боеспособные части, были вполне исправны 610 орудий (из них 287 морских), имелось 207855 снарядов (нехватало крупного калибра){181}, не ощущалось острой нужды в хлебе и сухарях, наконец, было для убоя 2944 лошади, после капитуляции сталось до 50 тысяч пудов муки и много другого продовольствия.
Из 59 укрепленных узлов крепости было потеряно не больше 20. Еще можно было сражаться, сковывая у Порт-Артура истекающую кровью стотысячную армию Ноги, но царские генералы Стессель, Фок и другие предали героев крепости.