Заключение{494}

Общий взгляд на кампанию 1914 г.

Мировая война 1914–1918 годов, взятая в целом, вследствие большого числа участвовавших в ней держав, ее длительности и огромных размеров охваченной ею территории в нескольких странах света, протекала при необычайно сложном сочетании политических и экономических условий, которые не только вызывали изменения в общих приемах ведения вооруженной борьбы, но и непосредственно влияли на боевые операции.

Кампания 1914 года почти вся прошла при твердой уверенности воевавших сторон, что война будет кратковременна и что поэтому цель, поставленная себе каждой из них, будет достигнута при тех же политических и экономических предпосылках, при которых эта война подготовлялась и началась. Ни одна из сторон, вступая в эту кампанию, не учитывала размаха предстоящей борьбы.

Уже вскоре после сражения на Марне Германия пришла к убеждению, что для достижения скорейшего успеха в борьбе с тройственным согласием необходимо привлечь на свою сторону еще одного союзника и поэтому вошла в переговоры с Турцией о выступлении последней на стороне центральных держав. В октябре 1914 года Турция, как известно, вступила в ряды воюющих государств. Привлечение на свою сторону этой державы имело для Германии весьма существенное значение: с одной стороны, оно отвлекало от важнейших европейских оперативных районов крупные массы русских и английских войск, которые нужны были для борьбы с турками в Закавказье и в Египте, а с другой — Турция могла послужить для центральных держав источником для снабжения их продовольственными запасами, а также разнообразным сырьем для промышленности.

Военные действия первого периода кампании (до Марны включительно) вызвали у обеих сторон столь сильное истощение боевого снабжения, что, начиная с конца сентября, оба противника начали принимать спешные меры для пополнения понесенного ими [305] расхода в оружии и огнестрельных припасах. А так как наличных запасов для этого не имелось и производительность государственных заводов оказалась недостаточной для удовлетворения возникших потребностей, то воюющие страны приступили к мобилизации промышленности.

Затяжка войны привела также к необходимости новых обширных формирований и к привлечению на фронт новых категорий военнообязанных, а следовательно и повлекла за собой участие в вооруженной борьбе более значительных масс населения, с отвлечением их от производительного труда со всеми проистекавшими из этого экономическими последствиями.

Эти новые политические и экономические условия выявлялись и оказывали свое действие постепенно. Использовать Турцию в экономическом отношении удалось германцам лишь значительно позже, в 1915 году, когда выступление Болгарии на стороне центральных держав и разгром Сербии дали возможность установить прочную связь между союзниками и приблизить естественные богатства Балканского полуострова и Малой Азии к важнейшим промышленным районам Германии. Новые формирования крупного масштаба (особенно создание Англией новой армии) были готовы не ранее лета 1915 года. Наконец, изготовление новых запасов оружия и других видов боевого снабжения в количестве, отвечавшем потребностям новых условий ведения войны, было налажено еще в более поздний период времени.

Позиционная война, сменившая собой после фландрского сражения войну маневренную, отличалась от последней не только по своим внешним приемам, но и по характеру своих задач и целей, к которым стремились обе стороны. Германцы временно отказались от наступательных задач на западном фронте и приняли решение предварительно разгромить Россию, направив против нее новые крупные силы. Таким образом, они совершенно изменили к этому времени свой первоначальный стратегический план, заключавшийся, как известно, в том, чтобы в первую очередь разбить Францию и только после этого броситься на Россию.

Может ли кампания 1914 года дать какие-либо ценные поучения для настоящего времени? Но умаляют ли значение ее боевого опыта четыре года последующей позиционной войны? На первый из этих вопросов я отвечаю утвердительно, а на второй — отрицательно. В дальнейшем изложении этой главы, при объяснении происхождения позиционной войны и ее отношения к маневренной, я постараюсь доказать читателю, что последняя вовсе не представляет собой отжившей формы боевых операций и что нет никаких оснований предполагать, что будущая война обязательно будет иметь позиционный характер. При таких условиях опыт боевых действий 1914 года, хотя бы и заслоненный более близкими к нашему времени явлениями позиционной войны, все же представляется для нас весьма ценным.

Боевые явления кампании 1914 года потому-то и представляются нам высокопоучительными и волнующими нас, потому-то они и имеют неувядающий интерес для каждого изучающего современную [306] войну, что они дают нам, во всем многообразии ее форм и замыслов, активную, смелую и гибкую природу вооруженной борьбы человеческих масс. В них нет того богатого использования технических средств, которое так характерно для периода позиционных операций. Но ведь не следует забывать, что никакая маневренная война не может иметь такого сложного технического снаряжения. Последнее неизбежно затрудняло бы ее боевые действия, замедляло бы ее движения, стесняло бы свободу ее маневра, и армия, обремененная этой тяжелой, в значительной мере бесполезной для нее ношей, уподобилась бы закованному в латы рыцарю, неповоротливому и малоподвижному, легко уязвимому для ударов более ловкого и подвижного противника{495}.

Подвижность и маневренность современных массовых армий

Перед мировой войной высказывалось мнение, что те огромные армии, которые будут выставлены в поле воюющими в будущей европейской войне, окажутся вследствие своего большого численного состава, значительного протяжения своего фронта и тяжеловесности тыла малопригодными для быстрых передвижений, для смелых маршей-маневров и вообще представят непреодолимые трудности для полководца, намеревающегося вести маневренные операции. Опыт войны, однако, не оправдал этих опасений; он доказал, что при известной доле предусмотрительности и искусном управлении войсками даже эти армии, несмотря на свои размеры и свою громоздкость, приобретают способность к весьма подвижному образу действий и могут проявить кипучую маневренную деятельность. Изученный нами период войны изобилует примерами, вполне подтверждающими это. Уже вторжение германцев в Бельгию и их группировка перед пограничным сражением ясно обнаруживают пригодность современных массовых армий к самому широкому маневру. Но еще ярче это проявляется в марше-маневре германских армий от бельгийской границы к Марне, когда корпуса 1-й армии ген. Клука, наступая ежедневно с боями, прошли в 12 дней около 300 км, или в среднем по 25 км в день (конница за тот же период времени проходила ежедневно по 27 км). Весь путь из района своего сосредоточения у Аахена до южного берега Марны, протяжением в 520 км, эта армия совершила в 24 дня, из коих лишь один день она стояла на месте (16 августа на Маасе); таким образом, она двигалась в среднем по 23 км в сутки. 3-я армия ген. Гаузена с 18 по 31 августа прошла 330 км, что дает почти такую же скорость движения; 2-я армия, ген. Бюлова наступала с такой же быстротой. Если принять во внимание, что для армии, состоящей из нескольких корпусов, средняя величина суточного перехода, при отсутствии боев, принимается обыкновенно в 15–17 км, при условии периодических дневок (через каждые 2–3 дня), то станет [307] понятным, насколько быстрым было движение германских масс{496}.

Значительный интерес, но совершенно в ином роде, представлят собой переброска Клуком своих корпусов с левого на правый берег Марны в дни сражения на этой реке, когда в течение трех суток, при непрекращавшихся боях на обоих берегах, 1-я германская армия переменила свой фронт под прямым углом, и притом движением не вперед, а назад{497}. Положительными образцами быстрых и искусных маршей, перегруппировок и развертываний крупных масс являются также передвижения войск обеих сторон после сражения на р. Эн, при беге к морю, а также сосредоточение и развертывание противников во Фландрии. Во всех этих случаях операции, охватывавшие большие пространства (от 100 до 200 км по фронту) и привлекавшие к себе значительные массы войск, принимали чрезвычайно подвижный, оживленный характер и выполнялись весьма быстро: корпуса за корпусами, армии за армиями появлялись то здесь, то там, то наступали, то оборонялись, то угрожали неприятелю с фронта, то пытались охватить его фланг или выйти на его сообщения.

На такую подвижность и стремительность операций, несомненно, оказало свое влияние широкое использование железных дорог и отчасти уже автотранспорта. В боевых действиях этого периода войны имеются примеры, когда войска подвозились в поездах непосредственно к полю сражения и высаживались под огнем противника; пользование же автотранспортом для переброски резервов и для подвоза подкреплений во время самого сражения встречается уже довольно часто, особенно во французских армиях. Вообще необходимо отметить, что ни в одной из прошлых войн средства и способы сообщения не были столь совершенны, как в эту войну, и никогда еще они не оказывали такого значительного влияния на оперативную деятельность войск. Но было бы несправедливо относить подвижность боевых действий этого периода войны исключительно на долю транспортных средств, потому что основной причиной все же необходимо признать наступательный, ярко активный характер операций и решительные цели, которые ставились в этот период войны армиям. В общем маневренная война на Западе в полной мере подтвердила все тактические и стратегические преимущества наступления и в связи с этим — огромное значение для боевого успеха инициативы и активного ведения войны и боя.

Оперативное управление современными массовыми армиями

С вопросом о подвижности и маневренности современных массовых армий тесно связан вопрос об оперативном управлении ими, [308] потому что от тех или других примеров этого управления, от той или другой формы проявления полководцем своей воли и своего оперативного замысла во многом зависит как усвоение подчиненными начальниками сообщаемых им указаний, так и быстрота и успешность их выполнения.

Раньше всего, пользуясь опытом кампании 1914 года, следует уяснить себе: что предпочтительнее в современных условиях для управления крупными массами войск (армейскими группами, армиями и группами армий) — директивы или приказы? То-есть общие ли только указания, заключающие в себе идею операции и постановку ее конечной цели, с предоставлением исполнителю полкой свободы в выборе средств и способов исполнения, или более подробные приказания, определяющие собой также и порядок выполнения поставленной задачи?

До мировой войны в этом отношении не существовало разногласий, потому что победы германцев в 1866 и 1870 гг., достигнутые ими при широком использовании директив, которыми Мольтке-старший управлял германскими армиями, как бы узаконили этот способ оперативного управления, считавшийся до 1914 года наиболее соответствующим новейшим условиям ведения крупных операций. Германцы вступили в мировую войну с непоколебимой верой в спасительность директив, и Мольтке-младший, следуя примеру своего знаменитого дяди, исключительно на них основал свое руководство боевыми действиями германских армий{498}. Однако, этот способ управления не оправдал себя в действиях германцев ни в пограничном сражении, ни в период преследования противник к Марне, а более всего — в марнском сражении, когда многие случаи боевых неудач или неполного боевого успеха германских армий происходили от несогласованности их действий, их излишней самостоятельности и недостаточной ориентировки.

Французский способ оперативного руководства в 1914 году отличался большой гибкостью и приспособленностью к обстановке. Французская главная квартира широко применяла обе формы оперативного волеизъявления полководца, то обращаясь ко всему фронту или к какой-либо группе армий, с указаниями общего, иногда даже ориентировочного характера, то посылая отдельным армиям частные, только к каждой из них относящиеся, приказания, которые касались совершенно определенного действия, ограниченного и во времени и в пространстве. И хотя в применении такой системы оперативного руководства французское главное командование нередко переступало желательные границы, стесняя инициативу и самодеятельность командующих армиями, тем не менее нельзя не признать, что французская система управления [309] оказалась в общем более соответствующей условиям современной войны, чем система германская.

Отличным испытанием для французской системы явились: во-первых, отступление союзных армий после пограничного сражения, сопровождавшееся несколькими попытками вернуться к активным действиям, и, во-вторых, неожиданный для германцев переход этих армий в общее наступление на Марне, с широким фланговым маневром со стороны Парижа. Изучив эти два периода боевых операций с достаточной подробностью, мы можем ясно представить себе, как трудно было в этих случаях согласовать между собою движения и действия этих крупных масс, расстроенных и потрясенных тяжелыми боевыми неудачами! Следует думать, что германские приемы оперативного управления не дали бы возможности справиться с этой задачей, потому что применение их являлось, вообще говоря, допустимым только до тех пор, пока сторона, применявшая их, не чувствовала на себе воздействия неприятельской воли. Так было с германцами в пограничном сражении и при их движения к Марне, но уже по-другому разыгрались для них события в марнском сражении, когда в грохоте неприятельских пушек и в настойчивом продвижении неприятельской пехоты они впервые в эту войну почувствовали независимую и твердую волю противника.

Мне кажется, что в современной войне и директива и оперативный приказ равно применимы, но лишь в известном сочетании друг с другом, в зависимости от обстановки и при непременном условии поддержания прочной связи между главным командованием и частными армиями, для возможности своевременного перехода от одного вида оперативного распоряжения к другому. Если бы в сражении на Марне такая связь существовала у германцев, то германское главное командование легко могло бы заменить неопределенные и не вполне ясные директивы, имевшиеся у правофланговых германских армий, точными указаниями о том способе действий, который соответственно общей обстановке следовало принять этим армиям в течение 8 и 9 сентября.

Опыт кампании 1914 года ясно говорит о необходимости сводить частные армии в группы на более или менее продолжительное время, с целью образования некоторой промежуточной, оперативно-мощной инстанции между главных командованием и командующими армиями, потому что бывают случаи, когда ввиду сложной или часто меняющейся обстановки никакая, самая надежная связь между главной квартирой и штабами армий не в состоянии обеспечить армиям правильного и своевременного оперативного руководства со стороны верховного командования. Между тем, ни у германцев, ни у союзников групповая организация армии не была предусмотрена при стратегическом развертывании, почему с возникновением потребности в таковой приходилось прибегать к импровизации, временно подчиняя одного командующего армией другому и неоднократно вызывая этим нежелательные трения в личных отношениях между ними. К тому же при таком подчинении обыкновенно не имелось специального аппарата для группового командования, [310] что приводило во время боевых действий к техническим затруднениям при несении службы в штабах. Французы первые приступили к образованию групп, как постоянных организационных соединений, когда во время бега к морю они объединили три северные армии (2-ю, 10-ю и 8-ю) под командованием ген. Фоша, получившего и соответствующий оперативный орган для управления своей группой. Германцы же создали у себя групповое командование лишь с переходом на всем фронте к позиционной войне.

В ряду различных средств и способов связи, применявшихся в маневренных операциях 1914 года, беспроволочный телеграф менее других был пригоден для быстрого и систематического руководства боевыми действиями вследствие значительной потери времени на передачу и прием зашифрованных телеграмм, и, кроме того, он не обеспечивал тайны оперативных распоряжений{499}. Лучшими и наиболее надежными средствами связи оказались проволочный телеграф с так называемым прямым проводом и телефон. Широкое применение с первых же дней войны легковых автомобилей предоставило воюющим возможность организовать новый способ поддержания связи между штабами — командировкой на этих машинах офицеров генерального штаба с письменными или словесными приказаниями: ввиду наличия на бельгийско-французском театре густой сети отличных шоссейных и грунтовых дорог, этот способ сообщений оказывал часто существенную помощь оперативному руководству.

Нельзя также не упомянуть здесь об использовании стратегических резервов, которые дают возможность видоизменять группировку на фронте, питать живой силой ослабленные потерями части, возобновлять или развивать наступление, прикрывать отход и вообще придавать то или иное направление начатой операции. Однако, ввиду того существенного значения, которое имеет для действий массовых армий вопрос о стратегических резервах, связанный различными своими сторонами с целым рядом других явлений современной войны, я считаю более соответственным рассмотреть его более подробно в другом месте этой главы, а пока ограничиваюсь только сказанным.

Обыкновенно думают, что при современных условиях ведения войны личное воздействие полководца на войсковые массы, которыми он предводительствует, является уже невозможным. Конечно, этот вопрос в его современной постановке имеет очень мало общего с тем значением, которое имела личность полководца в прежние, особенно давно прошедшие, войны. В настоящее время полководец не имеет возможности ни окинуть взором своих войск перед сражением, ни проскакать по их боевым линиям в решительную минуту боя с целью воодушевить их, ни увлечь их своим личным примером... Всего этого уже не допускают ни численность сражающихся ныне войск, ни их боевые порядки, ни размеры полей сражения, ни скрытные приемы тактических действий, вызываемые [311] большой действительностью и силой огня современного огнестрельного оружия. И тем не менее личное воздействие вождя на боевую деятельность нынешних массовых армий является в известных случаях осуществимым. Оно может выразиться в посещении штабов и в беседах с начальствующими лицами с целью ориентировать их в обстановке, в посещении командных и наблюдательных пунктов поблизости боевых линий, а иногда и некоторых, более трудных и более важных в тактическом отношении боевых участков, на которых войска могут нуждаться в бодром слове авторитетного начальника; наконец, в объезде резервов и войсковых частей, вновь прибывающих к полю сражения из других районов.

Операции и сражения 1914 года во Франции дают нам немало примеров подобных действий старших начальников, особенно во французской армии.

Ген. Жоффр неоднократно посещал те участки фронта, где обстановка осложнялась и где личное вмешательство главнокомандующего в ход операции казалось ему необходимым. Из таких случаев наиболее знаменательны его поездки в английскую армию во время ее отступления к Парижу и в 5-ю французскую в период сражения у Сен-Кентена и Гиза — поездки, сопровождавшиеся самым решительным воздействием на распоряжения фельдм. Френча и ген. Ланрезака. Но наиболее ярким примером таких действий может служить деятельность ген. Фоша, этого бодрого, полного инициативы, решительного и вездесущего вождя, всех ободрявшего, всех побуждавшего к активности, внушавшего каждому веру в свои силы и грядущий успех.

Имея перед собой такие примеры, мы впали бы в заблуждение, если бы признали, что в условиях современной войны полководец должен быть прикован в своей ставке к телеграфному или телефонному аппарату и только по проволоке может чувствовать биение пульса боевой жизни вверенных ему армий. В действительности никакие обстоятельства не оправдывают подобного взгляда. Полководец современной эпохи не может быть уподобляем механической силе, управляющей лишь с известного расстояния при помощи сложной системы мертвых средств связи; он является живым творцом и носителем стратегических замыслов и великих решений, руководящим на полях сражений живыми силами своей страны, а потому и обязанным в минуту необходимости бросить на весы военного счастья свое личное воздействие на волю и состояние духа подчиненных ему войсковых масс.

Происхождение позиционной войны

Одним из весьма существенных вопросов, выдвинутых кампанией 1914 года, является выяснение природы позиционной войны, ее происхождения и отношения к маневренной войне.

В результате целого ряда оживленных боевых столкновений ярко маневренного характера боевые действия на бельгийско-французском фронте в 1914 году, постепенно утрачивая свою подвижность, неизменно принимали позиционный характер. То же явление [312] и с тай же последовательностью происходило и на остальных фронтах мировой войны, что, конечно, наводит на мысль, что все это вызывалось одними и теми же причинами. Это обстоятельство, в связи с тем условием, что продолжительность позиционного периода боевых действий значительно превосходила длительность маневренных операций и вследствие этого придала всей этой войне малоподвижный характер, способствовало установлению взгляда, будто бы современная война есть непременно война позиционная. Сложилось мнение, что при нынешних средствах вооруженной борьбы, при силе современного огня, при обилии и разнообразии новейших технических средств боевые столкновения обязательно должны привести к борьбе на укрепленным позициях и принять характер крепостных операций. Однако, так ли это в самом деле? Являются ли позиционные операции обязательной формой современной войны и неизбежным следствием каких-либо особенных свойств новейших боевых факторов? Представляет ли борьба на укрепленных позициях лишь одну из разновидностей современного боя, или она должна быть признана главной, преобладающей формой боевой деятельности нашего времени? Наконец, какие именно причины способствуют установлению позиционной войны?

Военные события изученной нами кампании 1914 года уже сами по себе служат свидетельством того, что позиционная война отнюдь не является господствующей формой вооруженной борьбы, что она ни в каком случае не является непосредственным результатом стратегических и тактических свойств современных войсковых соединений и их боевых средств. Если бы это было так, позиционная война началась бы с первых же дней войны, и сплошная линия укрепленных позиций опоясала бы театр военных действий уже у исходных линий, с которых наступали обе стороны вдоль их государственных границ. Между тем, известно, что потребовалось все бесконечное разнообразие боевых явлений маневренного периода, гигантское напряжение сил обеих сторон в борьбе в открытом поле, полный крах надежд достигнуть в ближайшее время поставленных себе целей, чтобы притти к необходимости зарыться в землю, опутаться проволокой и замереть в лабиринте окопов. Следовательно, для того чтобы позиционная война могла возникнуть и утвердиться на продолжительное время, необходима была наличность особенных, исключительных обстоятельств. И эти обстоятельства в действительности оказались налицо; они явились результатом своеобразных условий, в которых приходится вести войну современным массовым армиям, а также последствием целого ряда ошибок в ведении боевых операций, допущенных обеими сторонами.

Война быстро и сильно истощает моральные и материальные силы воюющих; обыкновенно уже после нескольких недель походных движений с боями, нескольких больших, многодневных сражений потери в людях, расход в огнестрельных припасах и утомление войск становятся настолько значительными, что является настоятельная потребность в отдыхе и пополнении потерь. [313]

Если же армия и тому же донесла за это время крупную боевую неудачу и была вынуждена к поспешному отступлению в неблагоприятных условиях, то расстройство и ослабление ее войск возрастают в значительной мере и достигают иногда такой степени, что без немедленного притока свежей живой силы и новых запасов боевого снабжения армия не в состоянии продолжать боевых действии. Это явление существовало, конечно, во все времена, и всегда ему принадлежало большое значение, но в настоящее время, с увеличением численности армий и продолжительности боевых столкновений, потребность в пополнениях и отдыхе принимает более значительные размеры и повелительнее, чем когда-либо, требует принятия скорейших мер для восстановления боеспособности войск. Благодаря развитию в наше время железнодорожных путей сообщения, автомобильного транспорта и различных технических средств связи является возможность до известной степени ускорить доставку пополнений на театр военных действий; однако, эта. возможность не возросла соразмерно увеличению численности войск, а тем более тем колоссальным цифрам, которых достигают ныне потери в живой силе и предметах боевого снабжения.

В прежнее время, когда армии были невелики, их боевые фронты незначительны, а средства связи и сообщения несовершенны, материальное и моральное истощение сторон приводило или к полному прекращению военных действий с подчинением потерпевшего поражение требованиям противника, или к временной приостановке операций путем расхождения воюющих в разные стороны: в глубь своей территории, за какую-либо трудноодолимую оборонительную линию или под прикрытие крепостей. При невозможности хотя бы частичного пополнения своих потерь в ближайшее время противники (особенно тот из них, который понес поражение) не могли оставаться друг перед другом в боевом соприкосновении. Совершенно иные условия имеются в настоящее время: широкое развитие путей сообщения и средств связи, давая возможность в сравнительно короткий срок доставлять армиям частичные пополнения, естественно, вводит в современные оперативные соображения известную долю расчета на скорое восстановление боеспособности войск на том или ином участке фронта, Понятно, что при этих условиях прекращение военных действий, путем ли капитуляции одной из сторон или увода своих войск из района боевых операций, представляется невыгодным даже для стороны, потерпевшей ряд неудач, почему каждый из противников пытается сохранить занятое им положение, надеясь в ближайшее время усилиться, окрепнуть и вернуться к активной деятельности. Сохранить же это положение, оставаясь в непосредственной близости от противника, часто даже под его огнем, возможно, лишь прикрывшись от него какими-нибудь оборонительными сооружениями, усилив свое расположение системой каких-либо укреплений, потому что временный недостаток живой силы и боевого снабжения, а также упадок духа необходимо восполнить усилением мертвых преград, разделяющих обе стороны. Таким-то вот путем сражающиеся и приходят к постепенному созданию укрепленных [314] позиций, представляющих собой как бы щит, за которым каждая из них временно укрывается от ударов противника, в расчете в скором времени опять выйти для борьбы с врагом в открытое поле{500}.

Тем не менее в действительности, как показывает опыт войны, такой расчет в большинстве случаев не оправдывается: современные армии так велики, их потребность в пополнениях столь значительна, что даже при теперешнем состоянии путей сообщения и средств связи представляется невозможным одновременное доставление пополнений для всего огромного фронта, занимаемого нынешними армиями, а потому ни одна из воюющих сторон не имеет возможности восстановить свою боеспособность сразу на всем фронте. И вот это обстоятельство и затягивает позиционную войну, предоставляя обеим сторонам возможность возобновить активные действия только на отдельных участках фронта; оно вынуждает их на прочих участках усиливать свое расположение, развивать свои укрепленные позиции, все глубже и глубже зарываться в землю. И чем дальше уходит время, тем труднее становятся для воюющих прорыв неприятельской укрепленной полосы и выход на простор маневренных операций; тем более что, расходуя, в силу необходимости, по частям притекающие с тыла подкрепления людьми и боевыми припасами, а также ввиду утомления войск окопной войной, каждый из них, даже и совершивший удачный прорыв, не обладает в данный момент достаточными силами для развития маневренных действий на широком фронте.

Таково происхождение позиционной войны и образование позиционного фронта в сложном процессе современной вооруженной борьбы. Как мы видим, ни тактические, ни стратегические свойства нынешних массовых армий, ни могущество современного огнестрельного оружия, ни новейшие технические усовершенствования не оказывают непосредственного влияния на возникновение этого явления, которое представляет собой лишь особое состояние вооруженных сил на театре военных действий, состояние временного истощения, влекущее за собой и временный отказ от активных операций. Это — лишь перерыв в военных действиях, временное бездействие, из которого каждый из воюющих старается выбиться при первой же возможности{501}.

Помимо всего этого, позиционная война даже не представляет собой чего-либо нового, до сих пор небывалого: не говоря уже о том, что она встречается еще в войнах XVII и XVIII столетий, когда вызывалась, конечно, совершенно другими обстоятельствами, но и в новейшее время она уже имеет свою историю; хотя и в незначительных [315] размерах, она появилась впервые в Южной Африке во время борьбы англичан с бурами, когда последние, вследствие своей слабости и малой пригодности к наступательным действиям и пользуясь своим превосходством в огнестрельном бою, занимали широкие боевые фронты, соответственно укрепляя их. Гораздо большее применение получили укрепленные позиции в манчжурскую войну, где большие, многодневные сражения периодически истощали обе стороны и вынуждали их временно, до получения необходимых подкреплений, переходить к позиционной борьбе. Тем не менее все важнейшие стратегические вопросы этой войны были решены операциями маневренного характера. Наибольшее же развитие позиционные действия получили в мировую войну, потому что и войсковые массы, и их потери в боях, и длительность этих боев были тоже, сравнительно с прежними, наибольшие. Но это еще вовсе не доказывает того, что это явление неизбежно должно повторяться в будущих войнах, а тем более увеличиваться в своих размерах. Позиционная война в будущем представляется неизбежной лишь настолько, насколько перволинейные вооруженные силы сторон не будут в состоянии вследствие тех или других условий обстановки решить в маневренных операциях исход войны в свою пользу.

Не следует забывать, что позиционный фронт явился в значительной степени следствием оперативных ошибок германской стратегии, лишивших германцев с первых же недель войны того подавляющего превосходства в силах над противником и того чрезвычайно выгодного стратегического положения, которыми они обладали, начиная войну; эти ошибки, не исправленные во-время, очень скоро установили равновесие в силах обеих сторон, а следовательно и придали боевым операциям нерешительный характер, бесполезно истощавший сражавшихся и приводивший их в конечном результате к сидению на укрепленных позициях. Если бы германцы, ведя войну на два фронта, обладали решимостью осуществить в полной мере план последовательного разгрома сначала Франции, а затем России и не отвлекли бы значительных сил на восточный фронт и для осады крепостей в тылу своих армий, то, по всей вероятности, сражение на Марне окончилось бы для них решительной победой, и тогда, конечно, не было бы ни надобности для них, ни возможности для союзников прибегать к содействию укрепленных позиций{502}.

Решение германцев перейти от маневренных действий к позиционной войне объясняется, между прочим, также и изменением их оперативных планов в отношении восточного фронта, а именно — сосредоточением после сражения во Фландрии их усилий на этом фронте для разгрома русских армий. При таких условиях, естественно, активные операции на Западе должны были прекратиться.

Ко всему сказанному выше необходимо добавить, что иногда трудно бывает определить ту грань, которая отделяет один от другого эти два вида войны, — до такой степени незаметно они переходят [316] один в другой, так часто они сливаются своими боевыми явлениями в сложную, беспрестанно видоизменяющуюся систему боевых действий. Собственно говоря, маневренная война в чистом виде сохранялась в 1914 году на французском театре только до отступления германцев к р. Эн, а в дальнейшем она уже постепенно осложнялась зарождавшимися в ней элементами позиционной войны, пока не была окончательно подавлена ими.

Восстановление боеспособности современных армий

Опыт мировой войны показывает, что частичное восстановление боеспособности современных войсковых масс может происходить весьма быстро и до той поры, пока не наступит в армиях то общее истощение, которое приводит обе стороны к позиционной войне; отдельные группы войск, даже после тяжелых поражений, не только оказываются способными спустя непродолжительное время к стойкому сопротивлению, но и нередко возвращаются к активной боевой деятельности. И в этом отношении современные армии проявляют значительно большую живучесть и упругость, чем армии прежнего времени. Потому-то в наше время никогда нельзя быть уверенным в том, что неприятель, отступивший с поля сражения после проигранного им боя, не окажется в состоянии через несколько дней атаковать победителя и в свою очередь нанести ему поражение; следует признать, как общее правило, что если противник не уничтожен на поле сражения или во время преследования, он в скором времени оживет и усилится. Это явление объясняется как особенностями оперативной деятельности современных армий, так и усовершенствованием путей сообщения и вообще тыловой службы. Широкие фронты, занимаемые ныне войсковыми соединениями, затрудняют нанесение противнику общего поражения, вследствие чего часто бывает, что в то время, когда на одном участке поля сражения неприятель поставлен в тяжелое положение, на другом, удаленном от первого, он одерживает успех; результатом этого является то обстоятельство, что противник, даже вынужденный по тем или другим причинам признать себя побежденным и покинуть поле сражения, все же уводит свои войска неодинаково расстроенными и ослабленными, нередко сохраняя в числе своих частей и такие, боеспособность которых не утрачена и которые, естественно, могут быть в скором времени вновь введены в бой. Протяженность боевых фронтов и обширность полей сражения дают возможность потерпевшему поражение легче, чем прежде, уйти из-под ударов противника, потому что в его распоряжении имеется больше путей отступления. И как только ему удастся оторваться от противника и отойти на некоторое расстояние в тыл, к его услугам железные дороги и автомобильный транспорт, которые быстро подвезут ему необходимые подкрепления. Конечно, не всегда обстановка окажется столь благоприятной для восстановления боеспособности войск, потерпевших, неудачу, однако в условиях современной войны заключается несравненно больше возможностей для этого, чем было в условиях прежних войн. И кампания 1914 года на французском фронте дает нам немало [317] доказательств справедливости этого положения. Наиболее ярким из них является восстановление наступательной силы англо-французских армий через десять дней после тяжких поражений, понесенных ими в пограничном сражении, и тотчас же по окончании поспешного отступления, которое велось под натиском противника; особенно же — приведение в порядок и усиление английских войск, которые, как известно, сражением у Монса и последующими отступательными боями были доведены до полнейшего расстройства. Еще 28 августа английские корпуса были совершенно небоеспособны, а уже через восемь дней, 5 сентября, английская армия, пополненная, устроенная и даже усиленная одним корпусом, стояла в боевой готовности к югу от Марны.

Длительность современных боевых столкновений

Мировая война вполне подтвердила мнение, сложившееся на основании опыта манчжурской кампании, что боевые столкновения в будущем должны будут отличаться большой продолжительностью. И хотя бои и сражения исследуемого нами периода войны далеко не достигали той длительности, которая отличает последующие боевые операции на укрепленных позициях, тем не менее и они должны быть признаны весьма продолжительными по сравнению с боями последних войн XIX столетия. При этом их продолжительность увеличивается с течением времени: пограничное сражение продолжалось четыре дня, бои на Марне — шесть дней, бои у Арраса — около двух недель, сражение во Фландрии — около месяца. Эта длительность современных сражений объясняется, с одной стороны, большой численностью войск, принимающих в них участие, а с другой — упорным характером нынешних боевых столкновений, являющимся результатом силы и действительности современного огня. Большие массы сражающихся требуют для своих движений и маневров обширных пространств, заключающих в своих пределах обыкновенно разнообразную местность, а следовательно, и представляющих в этих пределах разнообразные тактические условия. Эти последние, естественно, и придают боям, развивающимся на этих необъятных полях сражений, тот нерешительный, колеблющийся, смешанный характер, которым отличаются современные боевые столкновения: успех — в одном месте, неудача — в другом; там — оборона, здесь — наступление; один фланг обходит неприятеля, другой — сам обойден противником. Такое разнообразие частных боевых явлений делает нынешние сражения затяжными, потому что каждое из этих явлений вследствие значительного расстояния, отделяющего его от других, развивается самостоятельно, мало влияет на остальные и до поры до времени слабо отражается на общем ходе сражения, пока, наконец, равнодействующая всех усилий одной из сторон не даст боевым действиям какого-нибудь решительного направления. Эти условия приводят, между прочим, к тому, что в настоящее время на нынешних полях сражений осуществление так называемого принципа частной победы (введение в дело превосходных сил на решительном пункте в решительную минуту) достигается с затратой значительно [318] большего времени и больших усилий, чем в прежнее время.

Значение всех этих обстоятельств, влияющих на характер современного боя, еще более усиливается упорством нынешних боевых столкновений даже небольших отрядов. Огонь современного скорострельного и дальнобойного оружия значительно увеличил силу сопротивления мелких войсковых соединений, придав им известную оперативную самостоятельность. В настоящее время сторона, поставленная в неблагоприятные тактические условия, потерпевшая поражение, отступающая после проигранного сражения, все же имеет возможность благодаря этой особенности современных войск организовать неприятельскому натиску более длительное противодействие, чем это было возможно в прежнее время, когда самостоятельное тактическое значение принадлежало только крупным соединениям. Естественно, что боевая стойкость войск, проявляемая в действиях каждого мелкого тактического организма, боевая упругость, развиваемая в каждой почти точке обширного поля сражения, должны в сильной степени способствовать увеличению длительности современных боев.

Боевая деятельность отдельных родов войск

а) Пехота

В отношении боевой деятельности отдельных родов войск современная война дает нам немало поучительных указаний.

Пехота осталась попрежнему главным родом войск, имеющим преобладающее, решающее значение во всех моментах, во всех явлениях современного боя; на своих плечах она выносит главную тяжесть боевых действий, она несет наибольшие потери, она более других родов войск подвергается всем тягостным воздействиям современной боевой обстановки. Все это приводит к тому, что пехота обыкновенно нуждается в наибольших пополнениях.

Огонь пехоты является в настоящее время одним из важнейших боевых средств как при наступлении, так и при обороне; однако, такое его значение должно быть отнесено, главным образом, на долю пулеметного огня. Обильное снабжение пехотных частей пулеметами и широкое использование их в боевой обстановке несколько уменьшило относительное значение ружейного огня в общем огневом напряжении современного боя; кроме того, опыт маневренной войны на Западе дает применение ружейного огня чаще с близких и средних, чем с дальних, дистанций, как бы суживая полосу огневого действия.

Эти же причины вызывали, между прочим, и другое явление, как будто бы даже противоречащее возросшему значению огня, а именно — частое применение холодного оружия в многочисленных рукопашных схватках, происходивших в боях и сражениях этого периода войны. Это представляется весьма характерным для боевых действий на французском фронте, особенно в эпоху столь могущественного развития огнестрельного оружия. И объяснение этому следует искать, конечно, единственно лишь в высоких моральных [319] качествах сражавшихся, в их смелом стремлении во что бы то ни стало добиться победы.

Современная война обнаружила также весьма большую подвижность пехоты, ее способность к быстрым и продолжительным походным движениям. Следовательно, не оправдалось сложившееся до войны мнение, будто бы западноевропейские армии, как комплектуемые в значительной мере жителями городов, рабочими фабрик, заводов, рудников и копей, но привыкшими к продолжительной ходьбе и физически слабыми, не будут в состоянии проявить в походах военного времени ту энергию и ту выносливость, которыми отличалась пехота в прежних войнах, когда в ее составе был меньший процент городского и фабрично-заводского населения. Война доказала, что в этом вопросе, как и во многих других вопросах военного дела, моральным факторам принадлежит преобладающее значение: твердая воля начальников и высокий моральный подъем войсковой массы, одушевленной горячим желанием победы, делали слабых людей сильными, вызывали в них могучее физическое напряжение, заставляли их забывать утомление. И потому-то некоторые марши-маневры, исполненные германскими и французскими войсками в маневренных операциях этой войны, по энергии своего выполнения, по своей быстроте и по размерам пройденных расстояний не уступают лучшим маршам суворовских и наполеоновских войск.

б) Конница

Опыт кампании 1914 года дает нам возможность сделать некоторые ценные выводы о тактической и стратегической деятельности конных масс. Эта кампания подтвердила, как общее правило, что кавалерия в отношении боевых действий в конном строю была вытеснена с общих полей сражений, из сферы тактической деятельности крупных отрядов; в сражениях 1914 года, правда, встречаются единичные случаи небольших кавалерийских боев, но эти частные эпизоды никогда не принимали значительных размеров и не оказывали никакого влияния на исход этих сражений. Вообще же конница обеих сторон избегала боевых столкновений в конном строю, а если таковые и происходили, то чаще принимали характер рыцарских турниров, чем боев уничтожающего значения. Опыт войны показал, что тактическая деятельность конницы на общих полях сражений может получить широкое развитие только при действиях в спешенном строю, когда вследствие тех или других оперативных условий кавалерия является заместительницей пехоты{503}. И действительно, боевые столкновения маневренного периода мировой войны изобилуют примерами подобного использования конницы, которое встречается все чаще и чаще, по мере того как боевые действия постепенно принимают позиционный характер. Особенно велико было оперативное значение спешенных боев кавалерии в сражении на Марне во время бега [320] к морю и во Фландрии, где целые кавалерийские дивизии и даже кавалерийские корпуса атаковали и оборонялись в пешем строю в общей боевой линии пехотных частей.

Стратегическая деятельность конных масс в кампанию 1914 года во многом не дала того, чего от нее ожидали. Стратегическая разведка, на которую так рассчитывали в мирное время, не оправдала себя; между тем, условия современной войны вызывают более настоятельную потребность в ней, чем обстановка прежних войн, потому что большое протяжение фронтов, на которых развертываются, наступают и обороняются нынешние массовые армии, и обширность полей сражений создают теперь небывалое обилие и разнообразие предметов для разведывания. Нигде конница не могла прорвать завесы неприятельских передовых частей и проникнуть в глубь расположения противника или выполнить широкую разведку в обход одного из неприятельских флангов. Встречая на своем пути пехоту или спешенную конницу неприятеля, она ввязывалась в затяжные бои или вынуждена была отходить. Малорезультатны были также попытки кавалерийских частей угрожать тыловым сообщениям противника; ни 1-й германский кав. корпус во время сражения у Сен-Кентена и Гиза, ни 5-я французская кав. дивизия на р. Урк, в дни марнского сражения, ни 10-я французская дивизия у Сиссона, во время боев на р. Эн, не могли создать в тылу неприятельских боевых линий настолько грозной обстановки, чтобы оказать какое-либо заметное воздействие на ход боевых действий на фронте и на решения неприятельского командования. Ни разу в течение всей кампании 1914 года конница не достигла в этом отношении никаких значительных успехов, хотя благоприятных случаев для этого представлялось немало: для германской кавалерии — при наступлении германцев к Марне, для французской — в сражении на этой реке и во время преследования противника к р. Эн, а для конницы обеих сторон — во время бега к морю. В чем же следует искать объяснения этого неожиданного явления: в природе ли современной войны, в боевых ли качествах нынешних кавалерийских масс или в приемах оперативного руководства ими? Я думаю, что вернее всего — в первом, как в причине более общего и более постоянного значения. При силе современного огня различных видов, а вследствие этого и силе сопротивления современных оборонительных сооружений, организованный, снабженный охраной войсковой тыл является трудно уязвимым объектом для конных набегов{504}.

Замечательно то, что наиболее ценную услугу своим армиям конница обеих сторон оказала во второй половине кампании 1914 года, в период бега к морю и операций во Фландрии, т. е. не тогда, когда ей представлялось широкое поле для действий и простор для маневра, а в операциях более ограниченных. Повидимому, в новейших условиях ведения войны стратегические задачи оборонительного характера легче выполнимы для конницы, чем [321] задачи наступательные, что может быть объяснено более широким и разнообразным применением в них тактической обороны, т. е. более широким использованием местных условий и огнестрельного оружия, более действительной связью со своей пехотой и артиллерией и меньшим утомлением и расстройством кавалерийских частей, совершающих менее продолжительные движения и несущих более легкую разведывательную и сторожевую службу. Вместе с тем необходимо заметить, что подвижность современных кавалерийских масс мало превосходит таковую же пехоты, что, естественно, должно отражаться неблагоприятно на всех видах их стратегической деятельности{505}.

Конница обеих сторон вышла на театр военных действий не вполне приспособленная по своей боевой подготовке, вооружению и организации к условиям современного боя, почему под влиянием постепенно накапливаемого опыта она (в особенности французская) претерпела заметную эволюцию в течение кампании 1914 года. Важнейшими моментами этой эволюции являются: усиление стрелкового боя, более частое применение спешенных строев, образование при дивизиях пеших эскадронов, более широкое использование артиллерии, введение штыка и лопаты, упразднение пики и упрощение обмундирования (особенно головных уборов) для уменьшения потерь от неприятельского огня. Опыт войны показал, что сильные кавалерийские дивизии более соответствуют потребностям стратегической и тактической деятельности конницы в современных условиях. Состав таких дивизий должен быть, примерно, следующий: 3 бригады по 2–4 полка каждая, 2–3 стрелковых батальона, сильная артиллерия (до полевой тяжелой включительно), технические войска (саперы, понтонеры, техническая связь различных видов, подрывные команды и т. п.) и авиационный отряд. Иногда может потребоваться придача к кавалерийской дивизии и более крупной пехотной части, как это неоднократно бывало в кампанию 1914 года. Кавалерийские корпуса, составленные из 2–3 дивизий, вполне оправдали свое назначение, облегчая оперативное руководство конными массами и разведку на широком фронте. Что касается участия конницы в преследовании отступающего неприятеля, то в этом отношении роль ее представляется в настоящее время незначительной{506}. Было время, когда эксплоатация победы как на поле сражения, так и на театре военных действий составляла специальную задачу кавалерийских частей, но теперь эта задача стала для них уже непосильной, потому что большая сопротивляемость даже малых отрядов и движение отступающего весьма широким фронтом создают теперь для конницы чрезвычайные затруднения как для тактического, так и для стратегического преследования. [322]

в) Артиллерия

Боевая деятельность леткой артиллерии не представляет в условиях этой войны каких-либо существенных особенностей, которые не были бы нам известны из прошлых войн, особенно манчжурской{507}. Правда, с тех пор были введены в легкой артиллерии некоторые технические усовершенствования: батареи были снабжены новыми приборами для наводки и управления огнем, были выработаны новые приемы стрельбы, но в общем все эти частичные изменения не оказали заметного влияния на тактическое применение легких батарей, потому что система легких скорострельных орудий мало изменилась в последние годы перед мировой войной, организация же легкой артиллерии не подверглась никаким изменениям. Единственными вопросами боевого использования этой артиллерии, которые в кампанию 1914 года получили новое освещение, являются закрытые позиции и расход огнестрельных припасов. Опыт войны показал, что встречавшееся раньше мнение, будто бы закрытые артиллерийские позиции, впервые появившиеся в Манчжурии в 1904 году, обязаны своим возникновением позиционной войне и в маневренных операциях не найдут себе широкого применения, оказалось неправильным; даже во время наиболее подвижных боевых действий 1914 года батареи ставились на закрытые позиции, расположение на которых сделалось при всякой боевой обстановке нормальным для артиллерии. На это повлияла, помимо необходимости укрывать орудия от неприятельского огня и наземных наблюдателей противника, также необходимость прятать их и от воздушной разведки; последнее вызвало, между прочим, потребность маскировать расположение батарей, что являлось иногда, смотря по условиям местности, даже более важным, чем занятие закрытых позиций.

Современные длительные бои в связи с новейшими приемами тактического употребления артиллерийского огня (устройство завес, ведение ураганного огня) привели к небывалому расходу огнестрельных припасов, выпускаемых в огромном количестве в кратчайший срок; это в свою очередь потребовало значительного увеличения подвижных артиллерийских запасов и сильно осложнило артиллерийское снабжение нынешних массовых армий.

Полевая тяжелая артиллерия получила в эту войну выдающееся применение. Уже первые признаки грядущего пришествия крупных калибров на поля сражений появились в южно-африканской войне; они сделались более явными в боевых действиях в Манчжурии 1904–1905 годов, хотя в этих обоих случаях введение в дело тяжелых орудий объясняли обыкновенно условиями позиционной борьбы. И потому-то в Западной Европе до последней войны еще не установился определенный взгляд на вероятное значение тяжелой артиллерии в полевом маневренном бою. Только одни германцы ясно сознавали в то время крупное значение этого нового боевого фактора, почему только одна германская армия и выступила [323] на войну с тяжелыми батареями; союзники же, повидимому, не доверяли указаниям боевого опыта внеевропейских войн. Между тем, опыт боевых операций в Бельгии и Франции очень скоро объединил в сражавшихся армиях воззрения на этот вопрос в пользу тяжелых калибров.

Уже с первых же дней войны ясно обнаружилось преимущество германских взглядов на значение полевой тяжелой артиллерии, наличность которой в составе германских войск давала германцам значительное превосходство в артиллерийском огне. Конечно, в дальнейшем ходе борьбы союзники постепенно приспособились к этому новому явлению, но все же в течение всего маневренного периода, когда они еще не успели снабдить свои армии достаточным числом тяжелых орудий, полевая тяжелая артиллерия германских армий являлась весьма тягостным для них фактором в боевой деятельности противника.

Интересно, однако, отметить то обстоятельство, что тяжелый артиллерийский огонь в условиях маневренной войны имел гораздо более моральное, чем материальное значение: в полевом бою сравнительно редко встречались цели для такого огня, общее количество потерь от него не превышало того же от огня легких батарей, но зато впечатление от действия снарядов крупных калибров оказывалось потрясающим, особенно на войска, еще не подвергавшиеся тягостным воздействиям современного артиллерийского боя.

С течением времени участке тяжелой артиллерии в полевых, маневренных операциях приобретало в армиях обеих сторон более широкие размеры и сделалось настолько необходимым явлением, что в настоящее время невозможно представить себе нормальную организацию полевой армии без того или иного количества тяжелых батарей.

г) Технические войска

Укрепленные позиции применялись в полевых боях еще редко, почему и полевое инженерное искусство не получило в них широкого развития; оно заняло одно из первых мест в боевой деятельности противников лишь в последующий, позиционный период войны. В маневренных операциях наибольшее применение получили технические войска, служившие для поддержания связи, т. е. автомобильные колонны, мотоциклетные команды, телеграфные, телефонные и радиотелеграфные части, потому что подвижная боевая деятельность войск, с частыми переменами стоянок, форсированными маршами, беспрерывными перегруппировками, естественно, придавала особенно важное значение всем мерам и всем техническим приспособлениям, которые способствовали установлению прочной связи между войсками в боевых линиях, штабами и ближайшим тылом.

Служба авиационных частей имела в 1914 году применение, главным образом, для разведывательных целей; у германцев при каждом штабе армии и при каждом активном корпусе состоял отряд [324] из шести самолетов; у французов такие отряды имелись при штабах армий и при некоторых кавалерийских дивизиях. Употребление самолетов для корректирования артиллерийской стрельбы и для фотографирования неприятельских позиций началось лишь в середине сентября, в боях на р. Эн, когда боевое расположение обеих сторон сделалось более устойчивым. Бомбометание и воздушные бои самолетов случались в этот период войны весьма редко. Вообще авиация в то время еще не вполне приспособилась к обстановке и не успела ориентироваться в тех тактических и технических возможностях, которые допускала боевая действительность. Воздухоплавание было представлено мощными дирижаблями (управляемыми аэростатами) системы Цеппелина, предназначенными для метания бомб и стрельбы из пулеметов, и привязными змейковыми аэростатами, служившими для корректирования артиллерийского огня и наблюдения за неприятельскими батареями. Боевая ценность цеппелинов была вообще незначительна, потому что, будучи легкоуязвимыми для артиллерии противника, они были вынуждены совершать свои полеты исключительно по ночам, когда и разведка и бомбометание вследствие темноты становились малодействительными. Впрочем, весьма велико было моральное впечатление, производимое на войска ночными посещениями этого воздушного чудовища, временами загоравшегося среди облаков лучами какого-то таинственного света и нарушавшего тишину ночи зловещим грохотом своих взрывавшихся бомб.

Встречные бои

Маневренная война на Западе изобиловала встречными боями, которые составляли большинство боевых столкновений во всех операциях от начала военных действий до сражения во Фландрии. Эта чрезвычайно характерная особенность кампания 1914 года резко отличает ее от прежних войн, когда встречные бои случались значительно реже. Это явление не зависит, конечно, ни от численности войсковых масс, выведенных обеими сторонами в поле, ни от вооружения современных армий, ни от каких-либо новых тактических приемов; оно есть результат весьма деятельного характера боевых действий, введенных противниками, результат их одновременного сильного стремления к достижению поставленных себе оперативных целей. Те же внутренние, моральные двигатели, которые оживляли, ускоряли и разнообразили оперативную деятельность обеих сторон, а именно активность их стратегии, их пламенное стремление к победе, их могучая воля, напрягавшая все усилия к достижению этой цели, — они же направляли и на нолях сражений враждебные армии с такой силой и стремительностью навстречу друг другу.

Преследование (эксплоатация победы)

Ни стратегическое, ни тактическое преследование разбитого и отступающего противника, несмотря на все значение, придаваемое им теорией военного искусства, не получили широкого применения [325] в кампанию 1914 года. Даже германцы, ставившие своим войскам весьма решительные задачи, считавшие, что важнейшей целью всякой военной операции является уничтожение противника и что за победоносным боем безусловно должно начаться немедленное преследование{508}, даже они не дали в этом отношении ничего заслуживающего внимания. В течение всей этой кампании три раза преследование принимало более значительные размеры и ставило себе широкие задачи: во время наступления германских армий от границ Бельгии к р. Марне, при движении англо-французов вслед за германцами от Марны к р. Эн и при отступлении бельгийцев из Антверпена к р. Изеру. Из этих трех случаев важнейший, конечно, первый, как по числу войск, принимавших участие в преследовании, так и по энергии исполнения. Однако, и в этом случае преследование не дало никаких решающих результатов: через десять дней после пограничного сражения союзники, как известно, настолько восстановили свою боеспособность, что сами перешли в наступление.

Движение германских армий от бельгийской границы к р. Марне представляет собой, вообще говоря, замечательное явление, как марш-маневр современной массовой армии, выполненный с поразительной быстротой и обнаруживший высокую маневренную подготовку германских войск, но собственно как преследование, как эксплоатация победы, это движение не заключает в себе ничего поучительного; по истечении нескольких дней этого преследования германцы даже потеряли соприкосновение с противником, что, между прочим, повлияло весьма неблагоприятно на положение их дел на нижней Марне при завязке сражения на этой реке. Ничтожны были также результаты преследования союзниками германцев от Марны к р. Эн и германцами бельгийцев после падения Антверпена: в обоих случаях преследуемый благополучно достиг намеченного для себя оборонительного рубежа и остановил противника, что в известной степени было облегчено для него и в том и в другом случае удачным выходом из-под ударов неприятельских войск.

Все это, конечно, не следует объяснять какими-нибудь случайными обстоятельствами; все эти явления, несомненно, вызываются некоторыми общими причинами, которые кроются в особенных условиях современной войны. Уже в русско-японскую войну, когда войсковые массы значительно увеличились в численности, а поля сражений стали обширными, уже тогда обнаружилось, что для преследования после боя обстановка становится менее благоприятной, условия делаются более затруднительными. В настоящее время это обнаруживается еще яснее, еще ярче. Преследование тактическое на поле сражения затрудняется ныне длительностью и упорством боевых действий, истощающими решительно все резервы, после чего победитель оказывается настолько утомленным и физически и морально, что немедленное движение за отступающим [326] не только всеми своими силами, но даже частью сил является для него в большинстве случаев невозможным; к тому же боевая стойкость даже малых войсковых соединений при современном вооружении дает возможность отступающему еще на поле сражения надолго задерживать продвижение противника. В свою очередь стратегическое преследование вне поля сражения затруднено, с одной стороны, многочисленностью путей, по которым обыкновенно отходит в настоящее время отступающая на широком фронте армия, а с другой стороны — возможностью для отступающего использовать железные дороги и автотранспорт для переброски своих войск в тыловые районы. Эти же тактические и стратегические обстоятельства, между прочим, лишают в настоящее время конницу ее былого решающего значения в преследовании разбитого противника как на поле сражения, так и вне его, почему самое преследование в современной войне выполнимо, вообще говоря, лишь отрядами, составленными из всех родов войск.

Сильное развитие воздушного флота и большая подвижность его боевых единиц побуждали воюющих еще во время мировой войны к использованию самолетов для преследования. И хотя эта война ни в одном из своих периодов не дала в этом отношении благоприятных результатов, тем не менее можно считать, что отряды самолетов могут быть с пользой употреблены для этой цели. Однако, необходимо иметь в виду, что всякое преследование должно ставить себе самые решительные задачи, клонящиеся к уничтожению живой силы противника, понимаемому, конечно, не в смысле поголовного избиения врага, а разрушения его военной организации, с удалением его из пределов театра военных действий или района данной операции (например, путем пленения или оттеснения на неприятельскую территорию). Но никакой воздушный флот, независимо от числа и боевой годности своих аппаратов, не в состоянии выполнить этого{509}; стрельбой и метанием бомб с самолетов он может нанести противнику значительные потери и произвести большое расстройство в его рядах, но это ни в какой мере не отвечает тем требованиям, которые предъявляются военным искусством к эксплоатации победы. Противник, хотя и ослабленный потерями от воздушного нападения и морально потрясенный, спустя некоторое время приведет себя в порядок и попрежнему будет продолжать отступление, не говоря уже о том, что ночное время может до известной степени уберечь его от нападений подобного рода. Принимая все это во внимание, мы можем с уверенностью сказать, что преследование воздушными отрядами как самостоятельное предприятие не может иметь никакой оперативной ценности и является целесообраным лишь как вспомогательное средство для налетов на некоторые пункты, лежащие на пути отступления противника (мосты, железнодорожные станции), бомбардировка и [327] разрушение коих может задержать отступающего и поставить его в тяжелое положение.

В заключение все же необходимо сказать, что и в настоящее время преследование при благоприятных условиях может привести к решительному результату и дать стороне, победившей на поле сражения, весьма существенные оперативные преимущества. Тем более, что при живучести современных войсковых масс и их способности быстро восстанавливать свои силы эксплоатация победы, добивание разбитого в бою противника, стремление к его уничтожению приобретают в нынешних условиях еще большее значение, чем прежде. Достижение всего этого теперь труднее, чем когда бы то ни было, но тем настойчивее следует стремиться к облегчению в будущей войне этой трудной задачи всеми доступными нам мерами: соответствующим воспитанием войск, подготовкой командного состава и установлением твердых, определенных взглядов на значение и приемы преследования.

Маневренные комбинации и их относительное значение

Наиболее употребительной формой маневра в операциях 1914 года являются обходы и охваты, вообще предприятия, направленные против флангов неприятельского боевого порядка. Особенно часты они в боевых действиях германцев: почти в каждом боевом столкновении германцы обходили (охватывали) или пытались обойти (охватить) один или оба фланга противника. В этом отношении, помимо других обстоятельств, о которых будет сказано ниже, имел большое значение общий характер германских приемов наступления, которые простейшим образом приводили к так называемому выигрыванию неприятельского фланга, т. е. к постановке наступающего в отношении этого фланга в тактически выгодное положение. Германцы, вообще говоря, предпочитали наступление широким фронтом, имея все корпуса в армиях на одной линии. При этих условиях охват одного или обоих флангов противника, если последний занимал более узкое расположение, происходил сам собой, не требуя никаких дополнительных передвижений; только желание совершить дальний обход могло вынудить германцев к тому или другому перемещению своих фланговых колонн. Обходы и охваты в этой войне представлялись для германцев тем более выполнимыми, что главный их противник, французы, придерживался в большинстве случаев несколько иных приемов наступления: французские войска двигались обыкновенно в более сосредоточенном порядке, более узким фронтом, эшелонированные в глубину, в расчете, что в минуту необходимости им удастся развернуть свои силы и направить свой главный удар в том направлении, в котором потребует обстановка. Но опыт войны показал, что французы неизменно запаздывали в исполнении своего маневра и что германский метод наступления вернее обеспечивал успех, особенно во встречных сражениях.

Несомненно, что многочисленность фланговых операций в этой войне вызывалась также и затруднительностью фронтальных атак вследствие могущества современного огня. Немалую роль сыграл [328] в этом отношении и общий характер боевых операций этого маневренного периода, эта подвижная, деятельная война, полная наступательного порыва, до крайности напрягавшая все физические и моральные силы сражавшихся, постоянно побуждавшая их изощрять свои творческие способности с целью создать для врага более тяжелую боевую обстановку.

Из обходных комбинаций французов в кампанию 1914 года наиболее широкое применение получили: так называемый маневр Аустерлица — удар по хвостам обходящих неприятельских колонн и маневр Бауцена — обход одного из неприятельских флангов с угрозой тыловым сообщениям{510}. Первый из них, окончившийся неудачно, был применен французами во время их наступления в Арденны в первые дни войны (3-я и 4-я французские армии в пограничном сражении), а второй с полным успехом был осуществлен ими на нижней Марне. Обходный маневр германцев, применявшийся ими на всем пути их наступления до Марны, не находит себе примеров в наполеоновском оперативном искусстве и является порождением новейших приемов наступления массовых армий гигантским живым валом, сплошной стеной армий, сомкнувшихся плечом к плечу. Обходные маневры бега к морю, несмотря на весьма настойчивое обращение к ним обеих сторон, не выявили, однако, в достаточной мере своей оперативной природы вследствие одновременного их применения противниками навстречу друг другу, что суживало их размах, замедляло их выполнение и делало малоотчетливыми их внешние формы.

Естественно, что при столь широком развитии фланговых операций прорыв неприятельского фронта не мог найти себе широкого применения в маневренной войне, тем более что и объективные условия современного боя на фронте, т. е. могущество огня и оборонительная сила современных позиций, не благоприятствовали этому. Однако, нельзя не отметить, что широкий, растянутый фронт наступления германских армий предоставлял в некоторых случаях союзникам возможность направить все свои усилия к прорыву с известной вероятностью на успех. Но для выполнения такой операции нужен был, конечно, более решительный, более смелый способ действий, чем тот, который обыкновенно применялся союзниками; для этого необходимо было наступающему обладать способностью, пренебрегая опасностью, угрожавшей на флангах, и, быстро сосредоточив свои силы на фронте, нанести противнику в заранее избранном направлении стремительный и сокрушающий удар.

За весь период маневренных операций в Бельгии и северной Франции мы только два раза встречаемся с прорывом в широких размерах, хотя и не использованным ни разу в оперативном отношении: первый раз — в сражении на Марне, прорыв германцев у Майи на правом фланге 9-й французской армии, и второй — в сражении на р. Эн, прорыв французских войск в районе Краона. [329]

В обоих случаях прорыв не привел к решительным результатам: у Майи — вследствие событий на нижней Марне, сильно видоизменивших общую обстановку, а также и недостатка сил у германцев; у Краона — вследствие своевременного прибытия на поле сражения германских резервов. Операции во Фландрии велись в условиях, побуждавших обе стороны стремиться к прорыву неприятельского фронта, но ни германцам, ни их противнику, несмотря на крайнее напряжение их сил, не удалось достигнуть этого; хотя во многих боевых столкновениях местного значения германцы и овладевали небольшими участками неприятельских позиций, продвигаясь в глубь боевого расположения союзников, но в конечном результате общий фронт их противника оставался ненарушенным. Во всяком случае, опыт кампании 1914 года дает нам право высказать предположение, что в условиях современной маневренной войны выполнение обходных операций имеет значительно больше шансов на успех, чем прорыв неприятельского фронта.

Стратегические резервы

Вопрос о стратегических резервах вызван к жизни появлением массовых армий и теми широкими фронтами, на которых эти массы сражаются в настоящее время, в связи с длительностью современных боевых столкновений, предоставляющей противникам время для перегруппировок и подвоза подкреплений. Как и многие другие новейшие вопросы стратегии и тактики, этот вопрос впервые обозначился еще в русско-японскую войну, когда стратегические фронты обеих сторон получили небывалое до тех пор протяжение, а бои и сражения — небывалую продолжительность; еще тогда протяженность фронта вызвала необходимость дальних перебросок свободных резервов, а длительность боев обусловила возможность таких перебросок во времени. Мировая же война добавила ко всему этому еще и широкое использование рельсовых путей, что привело к деятельному участию железных дорог в стратегических перегруппировках, выполняемых ныне не только при подготовке операции, но и в разгар самых напряженных боевых действий. Мы видели, что неоднократно в целом ряде боевых операций 1914 года обе стороны нуждались в крупных резервах, без содействия которых они не могли продолжать боев, не могли развивать достигнутого ими успеха, не были в состоянии восстановить утраченного в боях положения. Во многих случаях обстановка вынуждала обе стороны подвозить эти резервы издалека, перебрасывать целые корпуса на огромные расстояния. Так было у французов в сражении на р. Марне и у германцев — на р. Эн; это составляло характерную особенность боевых действий обоих противников между р. Уазой и морем: наконец, такие переброски составляли предмет их особенной заботы во время боев во Фландрии. Отсутствие стратегического резерва у германцев в сражении на Марне лишило их возможности склонять победу на свою сторону: во-первых, им нечем было заполнить разрыв, образовавшийся между 1-й и 2-й армиями, и, во-вторых, у них нехватило сил, чтобы развить свой успех у Майи и Фэр-Шампенуаз и довершить поражение [330] правого фланга 9-й французской армии. Обратно, на р. Эн, благодаря наличности стратегического резерва и своевременному прибытию его на важнейший участок поля сражения, тяжелое положение германцев в районе Краона было быстро облегчено. В период бега к морю обе стороны с необыкновенной быстротой и энергией перебрасывали крупные массы войск с востока на запад, последовательно усиливая ими те новые участки фронта, которые создавались в результате настойчивых попыток обойти свободный фланг противника. В боях же во Фландрии только такой последовательной переброской войск то к р. Изеру, то в район Ипра и та и другая сторона питали это многодневное сражение, проявляя удивительное упорство в достижении поставленных себе целей.

Стратегические резервы по своему происхождению могут быть двух видов: или их образуют свободные войска, оставляемые в тылу в непосредственном распоряжении главного командования и располагаемые на железнодорожных линиях, ведущих к фронту, или они составляются из тех войсковых частей, уже занимающих боевые участки, которые могут быть в данное время выведены из боевых линий и переброшены куда-либо вдоль фронта. Опыт кампании 1914 года показывает, что более надежным и более удобным орудием стратегического маневра являются резервы первого вида, как обеспечивающие наибольшую быстроту переброски войск к назначенному для них району действий. Войска, находящиеся в боевых линиях, могут быть настолько связанными боями с противником, что выход их из боя явится весьма затруднительным; кроме того, передвижение таких войск в близком расстоянии от неприятеля может представить настолько значительные неудобства, что своевременное прибытие их на тот участок фронта, где решается судьба операции, окажется невозможным. Так, например, в сражении на Марне все германские армии настолько были втянуты в упорные бои с англо-французскими войсками, что ни один из их корпусов не мог быть выведен из боевой линии для переброски к р. Урк. С другой стороны, в сражении на р. Эн, хотя германцы и имели возможность снять с позиций 3-й и 4-й армий крупные силы и перебросить их к правому флангу 2-й, тем не менее не эти войска решили судьбу этого сражения, а те корпуса, которые подошли с тыла, потому что смена крупных частей на позициях и передвижение их вдоль фронта потребовали продолжительного времени.

Сравнительно еще недавно стратегия не признавала резервов, сохраняя свой прежний, строго линейный характер и осуществляя в полной мере принцип одновременного введения в дело всех своих сил. В то время, когда войсковые массы были не так велики, как ныне, когда они вели бои не на столь широких фронтах и не столь продолжительное время, стратегические резервы были не нужны, потому что сражения кончались раньше, чем могли прибыть издалека подкрепления, которые к тому же должны были пользоваться средствами сообщения менее совершенными, чем в настоящее время. При таких условиях все войска, оставляемые в качестве резервов вдали от вероятного поля сражения, оказывались в нужную [331] минуту неиспользованными. Ввиду этого, направляя свои армии или корпуса навстречу противнику, полководец принимал все допустимые в данной обстановке меры для того, чтобы подвести их к месту боевого столкновения и ввести в дело по возможности одновременно. Ныне эти условия изменились коренным образом. Продолжительность боев, с одной стороны, и усовершенствование путей сообщения — с другой, значительно облегчают теперь переброску крупных сил на большие расстояния и допускают выделение их из общей массы войск, развернутых в боевых линиях, до тех пор, пока боевая обстановка не укажет, куда следует направить их для развития и закрепления достигнутого успеха или для восстановления своего положения в случае неудачи.

Роль железных дорог в связи с устройством тыла{511}

Мне уже пришлось отметить в этой главе то огромное значение, которое имеют в современной войне железнодорожные пути сообщения, способствующие увеличению подвижности нынешних массовых армий. Однако, роль железных дорог в настоящее время далеко не исчерпывается этим и заключается в выполнении следующих разнообразных задач: а) перевозок по мобилизации и стратегическому развертыванию армий, где железные дороги являются движущей силой, поднимающей нынешние миллионные массы со всей территории государства и быстро передвигающей их в исходное положение для завязки вооруженной борьбы с противником; б) перевозок по снабжению армий всем необходимым для жизни и для ведения операций с первого и до последнего дня войны, определяющих собой значение железных дорог как путей подвоза (или путей эвакуации), и в) перевозок, связанных с различного рода перегруппировками войск на фронте, соответственно стратегическим, оперативным, а иногда и тактическим задачам, кот да железные дороги, непосредственно осуществляя свое боевое назначение, служат орудием маневра.

Роль, которую сыграли железные дороги в период мобилизации и развертывания армий в 1914 году, а также их работа при выполнении обеими сторонами перегруппировок и перебросок, столь многочисленных в этой кампании, уже в достаточной степени выявлены при изложении событий в обоих томах этого сочинения, а потому едва ли есть надобность вновь говорить здесь об этом. Нам остается, следовательно, обратиться к рассмотрению лишь вопроса о том, как были использованы в 1914 году железные дороги в качестве коммуникационных путей.

а) У французов

Вся железнодорожная сеть Франции подразделялась на два района: внутренний и армейский: первый находился в ведении военного министра, второй — главнокомандующего. Все железные дороги армейского района подчинялись начальнику тыла, который [332] руководил их деятельностью через директора железных дорог, непосредственно распоряжавшегося перевозками. Каждый железнодорожный путь подвоза (который мог состоять не из одной, а из двух-трех железнодорожных линий) имел исходные пункты двоякого рода: сборные станции в пределах каждого корпусного округа, на которых сосредоточивались все грузы, отправляемые из корпусных депо, и общие склады предметов снабжения (интендантских, артиллерийских, инженерных, санитарных, авиационных и др.), ближайшие к расположению сборных станций. Каждый из этих коммуникационных путей имел в ближайшем тылу фронта так называемую распорядительную станцию, одну на каждую армию (в редких случаях — одну на две армии); эти станции избирались в расстоянии от 70 до 100 км от боевых линий, для того чтобы на их деятельности не отражались частичные колебания фронта. На распорядительных станциях производилась сортировка грузов соответственно группировке войск в боевых линиях и потребностям того или другого боевого участка, и отсюда во вновь сформированных поездах эти грузы отправлялись далее, к конечным выгрузочным станциям, именовавшимся станциями снабжения; с этих последних грузы развозились к войскам средствами автотранспорта и конных обозов. Назначение поездов делалось только до распорядительных станций, где дальнейшим продвижением грузов распоряжались так называемые распорядительные железнодорожные комиссии. На каждой распорядительной станции содержался на всякий случай однодневный неприкосновенный запас продовольствия и некоторое количество артиллерийского, санитарного, инженерного и прочего имущества, причем часть такового была погружена в вагоны для быстрой доставки по назначению. С продвижением фронта в ту или другую сторону на более или менее значительное расстояние менялись и распорядительные станции, что представляло собой очень сложную и трудную операцию.

По мере того как устанавливалась позиционная война и выяснялась колоссальная потребность в различных новых предметах снабжения, а следовательно и новых грузах (увеличение количества огнестрельных припасов, материалы для оборудования окопов, ремонта дорог, постройки узкоколейных железных дорог и т. п.), распорядительные станции уже не могли выполнять своего назначения при той организации, которую они имели в период преобладания маневренных действий. Явилась необходимость расширить их деятельность, что и было выполнено распределением их работы по нескольким смежным станциям, из коих каждая ведала приемом и отправлением грузов какого-либо одного рода; кроме того, от станций снабжения пришлось построить к позициям сеть узкоколейных железных дорог и шоссе.

Распорядительные станции имели также большое значение и при перевозках маневренного характера, разделявшихся на две категории: тактические, когда войска перевозились на небольшие расстояния, не выходившие за пределы действий одной распорядительной станции, и оперативные — на более значительные расстояния. В первом случае они производились распорядительными [333] железнодорожными комиссиями, а во втором — или так называемыми линейными комиссиями, если перевозка производилась до одной железнодорожной линии, или особыми органами, назначавшимися директором железных дорог и объединявшими действия нескольких комиссий. Однако, в обоих случаях большая работа приходилась и на долю распорядительных станций посадки и высадки войск.

Для выполнения маневренных перевозок в широком масштабе и с наибольшей скоростью французы устроили к октябрю 1914 года несколько, пока еще слабо оборудованных, железнодорожных линий вдоль фронта (так называемых рокадных): четыре — между р. Соммой и правым флангом и две — севернее Соммы; все эти линии были связаны поперечными путями, причем большинство из них проходило через Амьен, что придавало особенно важное значение этому железнодорожному узлу.

После отхода германцев к р. Эн французами была выполнена большая работа по восстановлению разрушенных неприятелем железных дорог; в ноябре 1914 года, за исключением Лотарингии, на всех прочих участках фронта движение по таким железным дорогам уже было восстановлено, главным образом при помощи различных временных сооружений. Для работ по постройке и восстановлению железных дорог, а отчасти и для эксплоатации их, служили особые железнодорожные войска: 62 роты железнодорожных сапер и формируемые по мере надобности рабочие роты. Саперные роты комплектовались железнодорожными агентами, рабочими металлического и деревянного дела и землекопами и подразделялись на роты первой линии, обладавшие большей подвижностью, и территориальные.

Для того чтобы дать читателю общее представление о тех размерах, которых достигала в 1914 году потребность в подвозе для союзных войск, я приведу следующие цифры: в периоды, когда боевые действия не достигали большого напряжения, в среднем для всех армий требовалось в сутки: 80 поездов с продовольствием, 40 — с огнестрельными припасами, 32 — с инженерным, санитарным и авиационным имуществом, 16 — с грузами для железных дорог и 25 — с укомплектованиями, что составляло ежедневно 550 паровозов и 30 000 вагонов{512}. В период напряженных боевых действий сильно возрастало число поездов с огнестрельными припасами и санитарных.

В общем французские железные дороги в течение кампании 1914 года удачно выполняли все задачи, которые ставит современная война этому средству сообщения; особенно же хорошо была решена ими задача маневрирования, благодаря чему союзные армии и могли оказать такое успешное противодействие неприятельскому наступлению на берегах Марны, в беге к морю и в многодневных боях во Фландрии. Во всех этих оперативных кризисах, [334] во все эти тяжелые моменты напряженной борьбы железным дорогам принадлежит наравне со всеми родами войск и своя доля участия в достигнутых успехах и своя доля славы в общих победах.

б) У германцев

У германцев вся железнодорожная сеть западного театра военных действий (т. е. неприятельских областей, занятых германскими войсками) находилась в ведении главного начальника военных сообщений, входившего в состав германской главной квартиры. Для сношений с армиями и местными тыловыми учреждениями последний имел своих уполномоченных при штабах армий и при армейских этапных инспекциях, объединявших всю этапную службу на тыловых путях. Главному начальнику военных сообщений подчинялись два военно-железнодорожных управления, между которыми были распределены все рельсовые пути театра военных действий; для непосредственного же заведывания перевозками на железнодорожных линиях находились линейные комендатуры.

Вопрос об использовании железнодорожной сети во Франции и Бельгии являлся для германцев более сложным и трудным, чем для их противников, потому что, во-первых, им приходилось иметь дело преимущественно с железными дорогами, разрушенными неприятелем при отступлении, а потому и требовавшими немало времени и средств для своего восстановления; во-вторых, эти пути, пролегая по неприятельской территории с населением, враждебно настроенным к германским войскам (особенно в пределах Бельгии), требовали значительного расхода войск для охраны{513}, и, в-третьих, вследствие эвакуации противником почти всего подвижного состава бельгийских и французских железных дорог из занятых германцами областей, последним приходилось перегонять на эти железные дороги свой подвижной состав из пределов Германии.

Железнодорожные пути, которыми пользовались германские армии во время своего наступления к Марне, могут быть подразделены в отношении их технического состояния и провозоспособности на две группы: железные дороги восточной Бельгии и железные дороги более южных районов. Первая группа подверглась сравнительно меньшим разрушениям со стороны противника, главным образом вследствие быстрого наступления германского правого фланга; вторая же группа оказалась поврежденной более серьезно вследствие как более медленного наступления здесь германцев, так и пересечения этих путей столь значительной водной преградой, как р. Маас, железнодорожные мосты на которой были почти везде разрушены. Вообще же все железные дороги в тылу германских армий обладали слабой провозоспособностью ввиду невозможности в короткое время восстановить их разрушенное техническое оборудование [335] (телеграф, телефон, сигнализацию, водоснабжение, паровозные депо, платформы для посадки и высадки и т. п.).

К началу сражения на Марне германские армии имели нижеследующие этапные железнодорожные линии:

1-я армия — Аахен, Льеж, Брюссель, Валансьен, Камбрэ, Сен-Кентен и далее в направлении на Нуайон;

2-я армия — Аахен, Льеж, Намюр, Шарлеруа, Фурмье;

3-я армия — Мальмеди, Комблен, Льеж, Намюр, Шарлеруа, Мариенбург и далее узкоколейная дорога в направлении на Рокруа, к железнодорожной линии Гирсон, Мезьер;

4-я армия — Трир, Люксембург, Арлон, Либрамон и далее узкоколейная дорога в направлении на Седан;

5-я армия — Диденгофен, Люксембург, Монмеди.

Из этого видно, что в Льеже скрещивались этапные линии трех правофланговых армий, что вызывалось разрушением моста через Маас у Намюра и, конечно, сильно затрудняло движение ввиду недостаточного развития железнодорожной станции в Льеже. В наилучших условиях находились тыловые сообщения 1-й армии, которая пользовалась сплошным рельсовым путем до Сен-Кентена, доведенным к 9 сентября даже до Компьена. Гораздо труднее было положение армий, наступавших между Самброй и Маасом. Так, 2-я армия по достижении южного берега Марны оказалась в 150 км от своих конечных железнодорожных станций Фурмье и Анор (в 4 км к юго-востоку от Фурмье); подобно этому в невыгодном положении оказалась и 3-я армия ввиду очень слабой провозоспособности узкоколейной дороги, проложенной от Мариенбурга на юг. В несколько лучшем положении находились 4-я и 5-я армии, имевшие широкую колею. Вследствие большого разрушения железных дорог южной группы положение центральных армий было вообще более тяжелым. Тем не менее при наступлении к Марне войска не испытывали ни в чем недостатка; лишь одна армейская конница ввиду своего значительного удаления от конечных железнодорожных станций испытывала недостаток в зерновом фураже. Вообще же состояние тыловых сообщений не оказывало в это время замедляющего влияния на ход операций.

Восстановление движения на различных участках перечисленных выше железных дорог происходило с достаточной быстротой. Так, например, на железнодорожной этапной линии 1-й армии оно было восстановлено: до Монса — 29-го, до Валансьена — 30-го, до Камбрэ — 31 августа, до Перона — -3-го, до Сен-Кентена — 4-го, до Нуайона — 8-го и до Компьена — 9 сентября. 1-я армия во время своего наступления к Марне никогда не находилась далее 75 км от своей головной железнодорожной станции. Однако, линия Диденгофен, Либрамон, Намюр, важнейшая для перебросок вдоль фронта, была восстановлена для сквозного движения значительно позже, потому что железнодорожный мост у Намюра был закончен лишь к 30 сентября. Поэтому, когда в первых числах этого месяца потребовались крупные перевозки из 6-й и 7-й армий к правому флангу, их приходилось производить, ввиду различных затруднений бессистемно. Для этих перевозок пришлось пользоваться [336] сквозной линией по весьма кружному направлению: Трир, Герольштейи, Аахен, Льеж, Лювен, Брюссель, Монс, Камбрэ, Сен-Кентен. Частично пользовались и упомянутой выше двухколейной линией Диденгофен, Либрамон до разрушенного моста у Намюра, откуда войска должны были следовать далее походным порядком.

Для восстановления разрушенных железных дорог, а также постройки и эксплоатации узкоколейных у германцев имелись железнодорожные войска в составе 105 рот, подчиненные главному начальнику военных сообщений.

Вследствие всех указанных мною выше затруднений тыл германских армий до отступления их к р. Эн был недостаточно устроен и требовал еще большой работы для того, чтобы иметь возможность удовлетворять постепенно возраставшие потребности в подвозе. До сражения на р. Эн это слабое оборудование тыла мало отражалось на ходе боевых операций, главным образом потому, что германские войска еще находили в неразоренных неприятельских областях необходимые им местные средства, а вопрос о подвозе боевого снабжения еще не стоял так остро, как в последующие месяцы кампания. К тому же обстановка на театре военных действий до первых чисел сентября не требовала массовой переброски войск вдоль фронта, которая представляет собой одну из труднейших задач для современного тыла, особенно в неприятельской стране. Но уже с началом бета к морю все эти условия резко изменились в неблагоприятную для германцев сторону; в особенности же трудным оказалось их положение в отношении перебросок своих войск в сентябре и октябре за р. Уазу и во Фландрию, чем и следует объяснить то обстоятельство, что ни разу в течение этих операций германцам не удалось настолько предупредить противника в развертывании своих войск на новом фронте, чтобы приобрести какие-либо существенные выгоды для решающего маневра на неприятельском фланге.

Кризис боевого снабжения

В ряду различных видов снабжения, которые были необходимы для существования и боевой службы вооруженных сил обеих сторон в кампанию 1914 года, одно лишь боевое снабжение войск ввиду особых условий встретило значительные затруднения и вследствие этого вызвало со стороны главного командования обоих противников чрезвычайные меры для своей правильной постановки. Возможность для воюющих использовать еще имевшиеся в пределах театра военных действий запасы предметов небоевого назначения (продовольствия, обмундирования, санитарного имущества и т. п.) облегчала в известной степени разрешение общих вопросов снабжения, в зависимости от передвижения войск и транспортных возможностей данного момента. Но вопрос о снабжении полевых армий предметами боевого назначения, т. е. оружием и огнестрельными припасами, уже вскоре после начала военных действий неожиданно принял для обеих сторон неблагоприятный и даже тревожный характер. [337]

В начале этой главы я уже говорил о том, что ни одно из государств, принимавших участие в войне, не предусмотрело ни затяжного характера этой борьбы, ни огромного расхода боевых припасов в современных сражениях, а потому обе стороны оказались недостаточно обеспеченными боевым снабжением, даже для этой одной кампании.

Уже во время преследования германцев к р. Эн у французов обнаружилось истощение боевых припасов: в боях на Марне французские батареи израсходовали свои последние запасы снарядов, и в течение 12 и 13 сентября многие из них уже не могли получить пополнения. Следует ли удивляться этому, если принять во внимание, что боевой мобилизационный комплект во французской легкой артиллерии составлял всего лишь 1700 патронов на пушку, тогда как уже в августовских боях расход этих патронов доходил иногда до 1000 в день на орудие! Вследствие этого преследование противника после Марны не могло вестись с необходимой энергией. В конце сентября, с целью сбережения огнестрельных припасов для более крупных боевых столкновений, французская главная квартира установила на пушку комплект в 300 выстрелов (включая сюда и запасы корпусных и армейских парков); кроме того, с той же целью было приказано по возможности ограничиваться отражением неприятельских атак, а наступление производить только с разрешения главного командования. Для наблюдения за выполнением этих мер и для учета огнестрельных припасов в каждую армию был назначен особый офицер из состава главной квартиры. В октябре некоторые армии, стоявшие на спокойных участках (например, 6-я), были еще более ограничены в размерах боевого комплекта для легкой артиллерии, а именно — до 100 патронов на пушку. Максимальный же размер боевого комплекта был установлен в 500 выстрелов (из них 250 находились в распоряжении главного командования).

У англичан недостаток огнестрельных припасов обнаружился с первого дня сражения на р. Эн; запасы, доставлявшиеся из Англии, покрывали не свыше половины действительной потребности, а с октября стали еще меньше вследствие отправления крупных партий боевого снабжения в Дарданеллы.

Что касается германцев, то хотя уже в сражении на р. Эн германское командование признало необходимым потребовать от войск бережливого расхода огнестрельных припасов, о чем неоднократно подтверждалось и в течение последующих операций 1914 года, тем не менее кризис боевого снабжения в германских армиях далеко не имел такого катастрофического характера, какой он принял к союзных армиях в последние два месяца кампании. Кроме того, этот кризис ограничивался у германцев недостатком снарядов и ручного оружия, тогда как у союзников он распространялся почти на все виды боевого снабжения. Все это, мне кажется, может быть объяснено тем обстоятельством, что англо-французские войска, в противоположность своему противнику, понесли крупные потери в предметах боевого снабжения в неудачных боях и отступлениях до сражения на Марне. [338]

Вследствие изложенных мною выше явлений, уже в течение сентября и октября воюющие начали принимать ряд мер для увеличения производства своих государственных заводов и для привлечения к выделке предметов боевого снабжения частных предпринимателей, что и положило начало так называемой мобилизации промышленности, получившей, однако, свое полное развитие лишь в последующие годы. Во Франции военный министр Мильеран созвал 20 сентября в Бордо крупнейших представителей металлургической промышленности и, обрисовав перед ними создавшееся положение, предложил им немедленно организовать производство боевого снабжения и в первую очередь — изготовление патронов для легкой пушки. Несколько позже в Англии было образовано особое министерство снабжения, объединившее в себе все мероприятия по обеспечению боевым снаряжением английских вооруженных сил. В Германии уже с первых дней войны были приняты некоторые меры для увеличения рабочей силы в военной промышленности (так, например, сверхурочные работы, привлечение на заводы женщин и малолетних, установление работы ночью и в праздничные дни и др.). Что же дали все эти мероприятия для боевого снабжения французских и германских армий до окончания кампании 1914 года?

Французы, начиная войну, рассчитывали, что ежедневное изготовление 14 000 снарядов для леткой пушки покроет боевую потребность их артиллерии и что производство в таком именно размере нетрудно будет установить на казенных заводах. Между тем, в начале сентября это производство упало до 7 000 снарядов в день вследствие занятия противником некоторых городов, где находились казенные мастерские; первые же сражения обнаружили столь значительный расход огнестрельных припасов, что не могло быть никакого сомнения в недостаточности даже первоначальных расчетов. Поэтому 17 сентября французское главное командование потребовало от военного министерства увеличения производства, по крайней мере, до 40 000 в день, а после сражения на р. Эн эта норма была значительно повышена — до 100000 снарядов. Тем не менее до окончания кампании не удалось даже и приблизиться к этим цифрам: за четыре месяца, с августа по ноябрь, общее количество вновь изготовленных снарядов для легкой пушки достигло всего лишь 2 035 000, т. е. немногим превзошло расчеты, составленные еще в мирное время. Таким образом, в этом важнейшем вопросе боевого снабжения мобилизация промышленности не дала пока французам никакого благоприятного результата.

У германцев по мобилизационному плану мирного времени ежемесячный расход огнестрельных припасов для всех армий был предусмотрен в следующем размере: для легкой пушки — 200000 снарядов, для легкой гаубицы — 70 000, для тяжелой гаубицы — 60 000, и для 21-см мортиры — 12 500. Однако, уже ко времени отступления германских армий к р. Эн эта норма снабжения, особенно для легкой пушки, оказалась далеко недостаточной, что вынудило военное министерство принять ряд решительных мер для усиления производства с привлечением частных заводов. С октября 1914 года [339] ежемесячная норма изготовлений снарядов была повышена до 460000 для легкой пушки и 310000 для легкой гаубицы, но и это еще не решало вопроса ввиду происходивших в это время напряженных боев во Фландрии. Лишь к концу декабря, т. е. к концу кампании, указанные выше цифры удалось довести соответственно до 1 250 000 и 360 000.

В отношении снабжения орудиями легкой артиллерии французы находились в первые дни войны в сравнительно благоприятном положении, имея на 700 орудий больше, чем требовалось для формирования полевых армий; ввиду этого первоначально не предполагалось изготовлять легких пушек в военное время. Но так как в августовских и сентябрьских боях потери в артиллерийских орудиях оказались весьма значительными, то в скором времени весь запас легких пушек был израсходован, и таковых уже нехватало для новых формирований. В конце сентября частным заводам Крезо и Сен-Шомон было заказано каждому по 20 легких пушечных батарей, что, однако, не могло быть выполнено до конца года, почему единственным пополнением, поступившим в этот период времени на фронт, было лишь около сотни легких пушек, к изготовлению которых приступили еще значительно раньше. Несмотря на то, что в первых же боях выяснилось важное значение тяжелой артиллерии, которой почти совсем не было во французских армиях, изготовление тяжелых орудий и огнестрельных припасов к ним вследствие различных технических затруднений не могло быть налажено в течение этой кампании (до конца года было изготовлено лишь 60 орудий калибра 10,5 см); это обстоятельство вынудило французов к использованию в полевых армиях некоторых крупных калибров, взятых из крепостей и других укрепленных пунктов.

Германцы, ведя преимущественно успешные бои, почти совсем не теряли орудий; кроме того, к началу военных действий артиллерийский резерв в Германии состоял из 67 легких батарей и 17 батарей легких гаубиц. Вследствие этого явилась возможность ограничиться изготовлением небольшого числа новых орудий: в первые 2–3 месяца войны — не свыше 15, а к концу года — до 100 орудий в месяц. Изготовление тяжелых орудий было налажено лишь к началу 1915 года, за всю же кампанию 1914 года таковых было изготовлено не более 20. При огромном превосходстве германцев над своим противником в тяжелой артиллерии столь незначительное производство в этом виде боевого снабжения не могло иметь для германцев никаких неблагоприятных последствий.

Вскоре после сражения на Марне обе стороны стали испытывать острую нужду в ручном оружии вследствие больших потерь, понесенных ими в первых сражениях, и слабого производства государственных заводов. У французов к ноябрю 1914 года все запасы винтовок были израсходованы, а изготовление новых еще не удалось организовать к этому времени. У германцев, несмотря на то, что явилась возможность использовать большое количество неприятельских винтовок, захваченных как в сражении под Таненбергом, так и в боях на французском фронте, все же трудно было [340] вооружать новые формирования, и нередко приходилось отправлять на фронт пополнения невооруженными, в расчете снабдить их винтовками, собранными в госпиталях.

Ввиду того что государственные заводы Германии не могли удовлетворить быстро возраставшей потребности в ручном оружии, пришлось оборудовать два новых завода и, кроме того, раздать частным мастерским изготовление отдельных частей винтовки, сборка которых производилась на казенных заводах.

Ни у французов, ни у германцев не имелось пулеметных запасов, если не считать небольшого количества пулеметов, находившихся при запасных частях для обучения пополнений, а также в крепостях. Под давлением необходимости пришлось отправлять на фронт и те и другие. Германцам удалось к концу боевых операций 1914 года установить у себя производство этого оружия в размере до 200 пулеметов в месяц, французам же — около 150. Понятно, столь незначительное число пулеметов, к тому же доставленных на фронт с таким запозданием, ни в какой мере не способствовало разрешению этого вопроса, особенно в армиях союзников, где потеря в оружии были значительно больше, чем у германцев.

Единственным предметом боевого снабжения, в котором ни один из противников не испытывал недостатка, являлись ружейные (пулеметные) патроны, потому что запасы, предусмотренные в мирное время, оказались достаточно значительными (у германцев — немного больше миллиарда, у французов — 1300 млн.{514}), и, кроме того, производство новых патронов было организовано своевременно и удачно (у французов к концу октября изготовлялось по 3,5 млн. патронов в день).

Крепости в их современном значении

В совершенно новом, во многом неожиданном для нас освещении представляется нам в кампании 1914 года вопрос о стратегическом значении крепостей. Еще задолго до войны, принимая ряд мер по усилению и усовершенствованию крепостной обороны, во Франции и Бельгии были уверены, что крепостная война, опирающаяся или на отдельные крепости, или на сопротивление крепостных фронтов, должна будет принять широкие размеры и приобретет крупное значение в боевых операциях. Действительность, однако, не оправдала этих предположений, и крепостная война не получила того развития, которого так ожидали творцы и строители бельгийских и восточных французских крепостей. Наоборот, война на Западе обнаружила два неожиданных обстоятельства: во-первых, возможность для наступающего без большого ущерба для своего стратегического положения обходить не только отдельные крепости и форты, но и целые линии крепостей, оставляя их под своим наблюдением, и, во-вторых, подавляющее превосходство современных [341] артиллерийских средств атаки над оборонительной силой крепостей, приводившее к небывало быстрому падению последних.

Первое объясняется главным образом огромным протяжением стратегических фронтов, на которых развертываются и наступают современные массовые армии. Эти фронты так обширны, эти массы так велики, что ни отдельная крепость, ни даже система нескольких крепостей не в состоянии задержать этого могучего движения миллионных войск; эти массы обходят их, нисколько не нарушая этим цельности своего наступательного плана и не подвергая даже большой опасности свои тыловые сообщения, потому что эти огромные армии, охватывающие своими боевыми действиями целые государства, обладают очень широким тылом и большим числом ведущих к нему путей. Как известно, германцы обошли с севера линию восточных крепостей Франции, оставив против нее небольшой заслон, который с течением времени постепенно ослаблялся и сохранял до окончания войны преимущественно пассивный характер. Подобное явление, конечно, будет повторяться и впредь, потому что ни одно государство не в состоянии отгородиться от своих соседей такой стеной укрепленных пунктов, которую нельзя было бы обойти, заключив союз с какой-либо соседней державой или нарушив ее нейтралитет.

Я не имею в виду отрицать того, что в современной войне укрепленным пунктам принадлежит известное оперативное значение; несомненно, что крепости Франции и крепости Бельгии сыграли какую-то роль в общей борьбе с германским наступлением: они кое-кого задержали, в одном месте отвлекли на себя некоторое количество неприятельских войск, в другом вынудили противника изменить направление своего движения. Но вопрос о современной стратегической роли крепостей ставится мною отнюдь не в том смысле, имеют ли крепости вообще какое-либо оперативное значение в настоящее время, а несколько иначе: окупаются ли те колоссальные денежные расходы, те силы и средства, которые затрачиваются государством на постройку и вооружение, на последовательное усовершенствование и в нужный момент на оборону укрепленных пунктов, теми выгодами и преимуществами, которые предоставляют обороняющемуся в современной войне эти заблаговременно создаваемые укрепления? Не является ли более целесообразным использование этих сил и средств на увеличение численности и на улучшение боевой подготовки полевой армии? Не выиграла ли бы Франция, если бы те средства, которые она затратила на укрепление своей восточной границы, были употреблены на усиление и боевое усовершенствование ее полевых войск и развитие железнодорожной сети с целью предупредить наступление германцев и внести войну в неприятельские пределы? Возможно, что это избавило бы ее от разорения, причиненного ей вторжением противника, от которого все же не могла спасти ее даже могучая стена ее восточных крепостей. Быть может, скажут, что одно не исключает другого: что государству нужна и хорошая армия, нужны и сильные крепости; между тем, действительность показывает [342] нам, что ни одна страна не в состоянии вынести тяжести расходов, связанных с одновременным выполнением и той и другой задачи{515}.

Помимо всего этого, широкое развитие крепостных взглядов в области идей, относящихся к государственной обороне, кладет свой отпечаток на общий характер ведения войны и в данное время. При исследовании боевых действий в Бельгии я уже говорил о том, что на всей системе бельгийской государственной обороны и на всей совокупности стратегических приемов бельгийской армии ярко отражалось это преобладание крепостных настроений. Вопреки требованиям военно-политической обстановки, бельгийцы, вместо того чтобы с первых же дней войны в тесном единении со своими союзниками принять участие в маневренных операциях в поле, приступили к самостоятельной обороне своей территории, защищая свою страну, как крепость, расположенную на фланге неприятельской операционной линии. Мы знаем, что действительность покарала их за это: крепости не только не спасли их, но они же, главным образом, привели бельгийскую армию к тому критическому положению, из которого ее вывело лишь крайнее напряжение сил ее союзников в боях на р. Изере и у Ипра.

Падение крепости, как всякое проигранное сражение, естественно, производит некоторое видоизменение в стратегической обстановке, большее или меньшее, в зависимости от размеров, оборонительной силы, величины гарнизона и географического положения укрепленного пункта. Последнее условие является обыкновенно важнейшим, сильнее других влияющим на оперативную роль крепостей, почему нередко бывает, что укрепленный пункт, менее значительный по силе своих верков и численности своего гарнизона, вследствие благоприятного своего стратегического положения (в узле железных дорог, у важной переправы через реку, в горном проходе и т. п.) приобретает несравненно большее значение, чем другие, хотя и более обширные укрепленные пункты, но расположенные менее удачно. Так, например, падение Льежа имело для обеих сторон гораздо большее стратегическое значение, чем падение Антверпена, потому что оно вызывало более глубокие изменения в относительном положении противников и было теснее связано с ходом главных боевых операций.

До сих пор я касался лишь стратегических факторов, влияющих на оперативную роль крепостей, но последняя, как всякая вообще оперативная деятельность, находится также в тесной зависимости и от факторов тактических. Все атакованные в эту войну германцами бельгийские и французские укрепленные пункты пали с поразительной быстротой; при разборе боевых действий под Антверпеном я указал на причины быстрой сдачи этой крепости, а именно — на огромное превосходство артиллерийского огня над силой сопротивления современных фортификационных сооружений, на особенности устройства фортовой линии и на широкое применение [343] атакующим приемов полевого боя. В общем, те же обстоятельства привели к падению и французские укрепленные пункты, хотя слабое развитие фортовых промежутков было выражено у них и менее резко. Подавляющее превосходство современного артиллерийского огня дало возможность в эту войну осуществить в полной мере старую идею ускоренной атаки крепостей, не находившую до сих пор применения в крепостной войне вследствие недостаточной силы артиллерийского нападения. Только теперь, при наличии этих могущественных орудий, не встречающих никаких препятствий для своего разрушительного действия, только теперь оказалось возможным избежать медлительных и трудных приемов постепенной атаки и свести борьбу под крепостью к двум решительным актам: к быстрому уничтожению артиллерийским огнем всех мертвых преград, с моральным потрясением находящейся за ними живой силы противника, и к штурму пехотных масс на широком фронте для одновременного овладения большими участками разрушенной крепостной позиции{516}.

Боевые действия под крепостями в эту войну отличались большой скоротечностью. Замечательно то, что в то время, когда новейшие условия привели к значительному увеличению продолжительности боевых столкновений в поле, крепостные бои сделались менее длительными. В прежнее время армия наступающей стороны, имевшая некоторое превосходство над противником в материальных и моральных силах, обыкновенно быстро продвигалась в полевых операциях, разыгрывая бои в течение 1–2 дней, а иногда даже в течение нескольких часов, но зато, остановленная на пути своего наступления крепостью, она надолго задерживалась перед нею. В настоящее же время крепости, а тем более отдельные укрепления, не только не останавливают общего движения массовых армий, но даже не задерживают на продолжительное время тех отрядов, которые назначены для непосредственных против них действий{517}. Столкновение же этих масс в открытом поле в большинстве случаев приводит к продолжительной остановке обеих сторон, а на некоторых участках фронта — даже к полному прекращению наступления.

Это новое, противоположное прежнему, соотношение в длительности крепостного и полевого боя является раньше всего результатом того обстоятельства, что действительность современного артиллерийского огня несравненно в большей степени возросла для целей неподвижных, обширных, легко наблюдаемых, подверженных перекрестному сосредоточенному обстрелу (каковые встречаются, главным образом, в условиях крепостной войны), чем для подвижных, трудно уловимых, плохо наблюдаемых целей полевого боя. [344]

Как бы искусно ни были применены к местности крепостные сооружения, но так как расположение укрепленных пунктов, построенных в мирное время, всегда более или менее известно противнику, то для последнего не представляет больших затруднений сосредоточить против атакуемых укреплений превосходные силы своих осадных батарей: для этого требуются только два условия: наличность сильной артиллерии и разобщение атакуемой крепости от своей полевой армии. Современная война убеждает нас в том, что если эти условия существуют, то атакованная крепость становится легкой добычей противника.

Вот это последнее и придает в настоящее время особенное значение для атакованного укрепленного пункта поддержанию прочной тактической связи со своей полевой армией. Опыт мировой войны показывает, что если крепость не потеряла этой связи, если она ведет оборону не в качестве изолированного пункта, доступного неприятельской атаке со всех сторон, а как участок в общей оборонительной линии фронта, то она способна к весьма упорному и продолжительному сопротивлению. Пример Вердена служит лучшим доказательством этого. Верден ни разу за всю войну не был атакован, собственно, как крепость, неизменно сохраняя теснейшую связь с полевыми войсками, располагавшимися по сторонам его, а потому ни разу атакующий не имел возможности создать для себя тех благоприятных условий, которые необходимы были для того, чтобы использовать в борьбе с крепостью все свое артиллерийское превосходство. Конечно, сохраняя тактическую связь с полевой армией, составляя своими укреплениями лишь один из более сильных участков общего фронта полевых укрепленных позиций, крепость уже не выполняет в полной мере той издавна установленной для нее инженерным искусством классической роли, для которой собственно и создавались до сих пор долговременные укрепления.

Из всего сказанного здесь о стратегическом значении крепостей мы должны притти к выводу, что эти три типичные особенности их — малая задерживающая сила Для нынешних широких фронтов наступления, слабая сопротивляемость артиллерийской атаке и стремление к сохранению тактической связи с полевой армией — неизбежно должны повлиять в ближайшем будущем на характер крепостного строительства и на всю подготовляемую еще в мирное время систему обороны государств в инженерном отношении. Необходимо эти вопросы привести в большее соответствие с состоянием новейших боевых средств и современными стратегическими условиями, для того чтобы результаты боевых действий под крепостями могли оправдать те крупные расходы и те тяжелые жертвы, которые несут народы в продолжение многих лет глубокого мира для достижения будущих целей войны.

Основные положения военного искусства в освещении опыта кампании 1914 года

В заключение своего труда я хочу высказать несколько принципиальных соображений. Я считаю, что общий смысл и принципиальное [345] значение главных элементов и важнейших факторов стратегической и тактической деятельности войск и в новых условиях ведения войны остались прежними. Относительное значение различных родов войск, соотношение между огнестрельным и холодным оружием, влияние численности на успех боевых столкновений, значение морального элемента, роль огня в ряду других средств поражения, влияйте технических усовершенствований на ведение войны и боя, принцип сосредоточения сил на решительном пункте в решительную минуту (так называемый принцип частной победы), роль резервов, свойства операционных линий, значение флангов, влияние укрепленных позиций на ведение полевого боя, важность тыловых сообщений, роль инициативы в боевых операциях, значение маневра и другие принципиальные положения и понятия, из которых сложен остов стратегии и тактики, нашли себе блестящее подтверждение в богатом, разностороннем боевом опыте этих первых месяцев мировой империалистической войны. И даже те из них, которые по своему внешнему значению сделались более заметными, более влиятельными факторами в общем ходе современных боевых явлений, как, например, влияние техники, роль огня (особенно артиллерийского), значение укрепленных позиций, — все эти факторы обнаружили свою крупную ценность в тактическом и оперативном отношениях еще задолго до наших дней, в операциях южноафриканской и манчжурской войн. Следовательно, даже в этих случаях мы имеем дело лишь с последовательной эволюцией определенных военных явлений, почему говорить о каком-либо перевороте в области военного искусства, вызванном новейшими условиями вооруженной борьбы, конечно, невозможно{518}.

Тем не менее в способах применения к делу этих теоретических положений, в методах использования тех или иных свойств стратегических и тактических факторов новые условия войны, несомненно, внесли много частных изменений, обусловливающих собой и несколько иную внешнюю форму современных боевых операций и современных боев. Особенное влияние в этом отношении оказали военно-технические усовершенствования, достигшие в этой войне значительного прогресса и вследствие этого способствовавшие созданию некоторых новых тактических и оперативных приемов в боевой деятельности войск.

Однако, признавая за военной техникой столь существенное значение, я далек от мысли считать ее важнейшим, преобладающим фактором современного военного дела, как это принято, к сожалению, новейшими взглядами. И те военные события, которые нами изучены, те маневренные операции, которые так широко, так ярко и бурно развернулись в 1914 году на полях Бельгии и Франции, лучше всего доказывают нам, что в решении всех важнейших, основных вопросов войны и боя как в наше время, так и во все времена техническим средствам принадлежит второстепенная [346] и вспомогательная роль; эти события показывают нам в необыкновенно ярком освещении все могущественное значение наступательного порыва, инициативы и моральных сил, воплотившихся в этих маршах-маневрах, наступлениях и отступлениях, в этих упорных, напряженных боях, в которых обе стороны оспаривали друг у друга победу. Правда, техническим усовершенствованиям суждено было получить широкое применение в последующем позиционном периоде войны, но все же, несмотря на всю свою материальную силу, они не были в состоянии преодолеть могучей инерции, сковавшей в то время боевую деятельность обеих сторон. И те вопросы, которые не могла решить маневренная война с ее оперативным творчеством, активной боевой деятельностью и крайним напряжением энергии противников, не разрешила и война позиционная со всем своим материальным могуществом. Эти вопросы уже пришлось разрешать значительно позже новым факторам совершенно другого порядка, зародившимся и выросшим уже не в области стратегических и тактических явлений, а на почве социально-политических потрясений, явившихся результатом страданий и бедствий, принесенных с собой народным массам этой продолжительной и упорной борьбой.