Падение Циндао
Разрушение базы и крепости
Главный инженер морской базы X. Хартманн в своих воспоминаниях{206} пишет:
«С самого начала было решено: перед неизбежным падением крепости, что было только вопросом времени, основательно уничтожить всякое германское государственное имущество, в какой бы то ни было мере пригодное неприятелю для военных целей».
Выше мы видели, что это решение начали планомерно проводить в жизнь еще с сентября, когда у германского командования не осталось надежд на скорое окончание войны. Все, что не было необходимым для обороны, последовательно уничтожалось.
Первый большой обстрел Циндао 31 октября, который свидетельствовал о приближении штурма, послужил как бы сигналом для более ускоренной ликвидации всего того, что могло бы потом считаться японским трофеем. Несмотря на призыв японцев к «гуманности» и «божьей справедливости», немцы провели разрушение Циндао со всей тщательностью. Эта операция по методичности и обстоятельности напоминает работу по разрушениям, проделанную германской армией значительно позже на европейском театре, в районе Нуайон — Перрон, когда ей пришлось отойти на так называемую линию Зигфрид весной 1917 г. [217]
С другой стороны, сами японцы, очевидно, убедившись в том, что их призыв к гарнизону не имел успеха, перестали беречь сооружения базы и тем ускорили процесс разрушения Циндао. До тех пор ясно бросалось в глаза, что город, торговый порт и особенно верфь щадятся противником. Однако, уже с утра 31 октября во время первой генеральной бомбардировки на верфь начали падать снаряды.
Склад бочек с маслом и керосином загорелся после первого попадания. Пожар быстро принял такие размеры, что от тушения его отказались, тем более что среди китайских рабочих началась паника, и весь персонал верфи пришлось перевести в город.
Ввиду нехватки свободных людей разрушение доков, мастерских и даже кораблей было поручено немецкому составу самой верфи. Минное депо выделило незначительное число своих людей и весь остаток нештатных [218] взрывчатых веществ, который нельзя было уже использовать на фронте. Подрывного материала оказалось немного, почему он использовался очень продуманно и экономно.
31 октября большой плавучий док (16000 т) находился в притопленном состоянии в своем ковше. Для его разрушения были спущены под воду на глубину 12 м большие заряды с таким расчетом, чтобы они легли на палубу понтонов в наиболее ответственных местах (на переборки, кингстонные выгородки и трубопровод). После подрыва зарядов док затонул и лег с креном (в своем ковше) так, что во время отливов один из краев его обнажался немного из воды.
Следующим объектом в этот день был большой береговой кран (150 г), который от 40-кг заряда динамита упал в воду, попутно разбив строившийся на стенке портовой буксир.
Три котла, построенных для новых судов, были опрокинуты со стенки в бухту, причем предварительно с них сняли крышки горловин и арматуру и выбросили в воду в другом месте. Малый минный заградитель Т-2, стоявший на берегу в ремонте, был подорван там, где стоял.
В течение дня 1 ноября велись подготовительные работы для следующей серии разрушений на верфи. В ту же ночь и 2 ноября вечером были взорваны: две вагранки, плавильная печь, главная трансформаторная станция и аккумуляторная батарея, причем так, «что не осталось ни одной частицы, пригодной к употреблению или даже ремонту» (Хартманн).
То, что нецелесообразно было взрывать, уничтожено пожаром (склады, казармы и пакгаузы).
Грандиозный взрыв был подготовлен при помощи нескольких зарядных отделений торпед и одной мины, размещенных в главном корпусе машиностроительной мастерской. Один из станков пролетел по воздуху 80 м и пробил крышу конторы верфи. Как самое здание, так и станки и мостовые краны после взрыва представляли собой груду развалин.
Все штучные вещи топили в море; резали уцелевшие ремни; сжигали все, что может гореть. [219]
Только в одном случае дал отказ запал, а потом и заряд, когда взрывали доковый трансформатор, стоявший на берегу.
Заметив подрывную работу на верфи, японцы, прекратившие было стрельбу по ней, возобновили обстрел шрапнельным огнем в расчете разогнать подрывную команду, но, несмотря на это, работа была доведена до конца.
К концу этой разрушительной работы остался только один буксир Фальке, оставленный для того, чтобы перевести подрывную команду в город.
В ночь с 1 на 2 ноября крейсер Кайзерин Элизабет был выведен в бухту на глубину в 45-55 м{207} и взорван несколькими большими зарядами.
В следующую ночь в том же месте была затоплена канонерская лодка Ягуар, последний из действующих кораблей. Теперь Циндао не имел ни одного, корабля{208}. [220]
Подрывные работы проводились ночью, чтобы противник не помешал их максимально тщательному выполнению. Он мог сделать это артиллерийским огнем, так как теперь уже не было места в базе, которое не поражалось бы осадной артиллерией.
Начиная с 3 ноября, впервые подверглась систематическому обстрелу главная городская электростанция и большие казармы, расположенные в черте города. В тот же вечер станция была повреждена, труба разрушена. После безуспешной попытки ремонта немцы сами окончательно уничтожили электростанцию.
Предвидя возможность этого, немцы приняли меры к сохранению имевшей для них важнейшее значение радиосвязи с Пекином (через Шанхай). Один из автомобильных моторов был приспособлен для генератора главной рации, благодаря чему она стала автономной. Сама станция продолжала работать до 4 час. утра 7 ноября, когда она была уничтожена по приказанию коменданта крепости.
Форт и батарея Сяонива были взорваны немцами в ночь с 4 на 5 ноября, предварительно расстреляв весь боезапас.
Остальные батареи были взорваны непосредственно перед захватом или сдачей их противнику в течение 6 и 7 ноября.
На фоне общей работы по уничтожению ценного имущества обращает внимание оставление продовольственных запасов и автомашин. Видимо, это должно быть объяснено апатией и утомлением, наступившими к утру 7 ноября, когда падение крепости стало уже совершившимся фактом.
Падение крепости
В связи с тем, что 6 ноября были пробиты проходы через передовой ров против фортов № 3, 4 и 5, а на остальных участках подступы к германской оборонительной линии были подведены вплотную, — с часу на час можно было ожидать штурма. Установка почти всей [221] осадной артиллерии была закончена, оборонительные сооружения крепости значительно разрушены, а германская артиллерия отвечала одиночными выстрелами. Летчики и главный наблюдательный пост доносили, что все корабли затоплены, верфь взорвана и начинают взрываться форты (Сяонива).
Казалось бы, обстановка была достаточно ясной Конечно, участь Циндао была предрешена и сдача его одним или двумя днями позже — совершенно неизбежна.
Однако, падение крепости утром 7 ноября явилось для японцев относительно неожиданным.
В этот факт необходимо внести полную ясность потому, что все германские источники и авторы, опирающиеся на германские источники, в один голос рассказывают о решительном штурме, в результате которого и под давлением несметных полчищ японцев крепость, расстреляв весь боезапас, вынуждена была сдаться.
Неожиданность для японцев падения крепости 7 ноября иллюстрирует уже отмечавшуюся нами степень осведомленности японского командования об истинном положении в крепости и еще раз подтверждает, что оно переоценивало силы и средства противника на всем протяжении операции.
Помимо свидетельства французского военного представителя при ставке ген. Камио и официальной версии, изложенной русским морским атташе на основании японской информации{209}, мы располагаем таким объективным показателем характера последних столкновений, как число раненых и убитых (см. стр. 236). Кроме того, совершенно очевидно, что японскому командованию также было выгодно приукрасить трудности овладения Циндао как для своего отечественного, так и для мирового общественного мнения и поддерживать германскую версию о решительном штурме. По сути дела это должно [222] было быть первым и последним крупным столкновением, оправдывавшим длительность операции и все расходы на нее.
Изучая подробности событий 6 и 7 ноября, можно с достаточной ясностью восстановить следующую картину.
Ген. Камио и его штаб, несмотря на работу семи разведывательных самолетов, которые беспрепятственно летали над Циндао, несмотря на наличие китайской агентуры и главное — опыта 70-дневной операции, дававшего богатый материал для анализа, — продолжали переоценивать возможности противника.
Предполагалось:
1) что немцы берегут снаряды для решительной огневой контратаки в момент штурма, тогда как у них оставалось по несколько выстрелов на пушку, да и то не у всех батарей;
2) что на переднем крае оборонительной полосы будет оказано отчаянное сопротивление{210};
3) что в глубине придется прорывать вторую линию обороны, оборудованную уже в процессе осады{211}, и
4) что Мейер-Вальдек имеет в городских казармах резервы, которые будут использованы в решительный момент.
Относительно резервов выше уже было сказано, что они почти иссякли 1-3 ноября, так как были переданы на промежуточные участки фронта. Последние 250 чел. были влиты в состав частей фронта 6-го вечером. Японская же дальнобойная артиллерия продолжала обстреливать пустые казармы Мольтке и Бисмарк, считая, что она поражает резервы, а в момент первой атаки значительная часть батарей поставила отсекающие завесы на выходах из города к фронту для парализации несуществующих подкреплений. [223]
Поэтому атака 6 ноября была разведкой с боем пехотных укреплений с целью вскрыть систему охранения, выяснить силу сопротивляемости их и нащупать места для прорыва.
Когда же разведывательные части заняли центральное укрепление без боя, то дальнейшее наступление на гору Ильтис было предпринято по инициативе командира участка, который увидел, что дорога по сути дела открыта.
Между атакой разведывательных частей и подходом к месту прорыва основных сил произошла заминка, так как такой легкий прорыв был непредвиден, и части не были подготовлены к нему.
Дальнейшую судьбу столкновения решили белые флаги, поднятые на германских фортах.
Это произошло в то время, когда Камио был готов последовательными атаками пробивать оборонительную систему противника в течение нескольких суток и, если это окажется нужным, 9 ноября взорвать форты подведенными минами{212}.
Большая часть осадной армии вошла в Циндао церемониальным маршем. Крепость пала от первой атаки разведывательных частей и передовых батальонов.
Японская официальная версия, созданная, конечно, после операции, характеризует намерение ген. Камио в такой неопределенной формулировке:
«В 4 часа пополудни (6.11.14) главнокомандующий осадных войск дал приказ готовиться к внезапному штурму и по окончании работы (очевидно, подготовки — И. И.) — ждать окончательного приказа о наступлении»{213}.
Когда был дан этот исполнительный приказ, как и кому были сформулированы задачи и был ли вообще такой приказ, — выяснить не удалось. Ни один из союзных представителей такого приказа не видел и о нем не слыхал. [224]
Решение этой проблемы можно найти только в том, что
«падение крепости уже утром 7 ноября явилась для японцев несколько неожиданным»{214}.
То же самое утверждают англичане, которые в 1926 г. — довольно нескромно по отношению к своим бывшим союзникам — опубликовали следующую версию критического момента операции:
«7 ноября противник выкинул белые флаги, что было приятной неожиданностью (the pleasant surprise) для атакующей армии, которая рассчитывала яа лродолжятельвую осаду»{215}.
Самые события развивались так.
Вечером 6 ноября командование экспедиционными силами отдало приказание об усиленной ночной разведке всех пяти номерных укреплений. Помимо целей, указанных выше, это должно было демаскировать; на каком участке предполагается в будущем главный удар. Была тихая, ясная погода, светила полная луна.
Для решения задачи было выделено по две роты на каждый форт из состава частей соответствующих секторов осадной диспозиции{216}.
Порядок атаки: двумя эшелонами, вторые роты в затылок первым в качестве резерва. Начало атаки — 1 час ночи 7 ноября. Атаке предшествовал интенсивный артиллерийский обстрел с суши и с моря, который мало отличался от предыдущих.
Положение обороны в этот момент, по официальной германской версии, представляется следующим:
«Уже 6 ноября в 11 час вечера был дан приказ батарее горы Бисмарк расстрелять последние гранаты и шрапнели, сохраненные для штурма»{217}. «Пехотные укрепления и все батареи сильно пострадали от непрерывного гранатного и шрапнельного огня в течение [225] ночи с 6 на 7 ноября. После почти полного разрушения линьи огня командам укреплений пришлось отойти в казематы. Наши батареи продолжали стрелять для облегчения положения пехоты, пока не был расстрелян весь боезапас». «В 1 час ночи вдруг пришло сообщение о внезапном захвате укрепления № 3, одновременно взвод 5-й роты, который искал убежища в казематах интервалов, также был захвачен»{218}.
Таким образом, прорыв произошел в центре против укрепления № 3 на участке 56-го японского пехполка.
Еще с вечера, под прикрытием огня осадной артиллерии, саперы расширили два прохода в проволочном заграждении шириною в 5 м каждый.
Боевой порядок отряда, который должен был разведать с боем укрепление № 3, был такой.
По каждому из проходов параллельно двигались две группы{219}:
пять охотников (дозор) с ручными гранатами (по три на человека), задача — атака пулеметов, если они откроют огонь;
отделение сапер (10 чел.) для резания проволоки во внутреннем рве, установки лестниц и «разоружения германских механических приспособлений»{220}, 1-е, 2-е и 3-е стрелковые отделения взвода — в правой колонне (4-е, 5-е и 6-е — в левой); главная задача — захват пулеметов после атаки их гранатами.
Отстояние поддерживающих рот неизвестно, но ясно только, что непосредственная поддержка для захвата форта была на большом удалении или не предполагала атаковать, так как вышла на форт только через два часа после захвата его разведывательным взводом.
Что касается вторых эшелонов, которые должны были идти в прорыв, то либо они вовсе не были выделены, либо в расчете на длительное сопротивление противника их должны были подтянуть значительно позже. [226]
Совершенно неожиданно для себя японские взводы не встретили никакого сопротивления до казармы укрепления включительно. Окруженный караул форта (20 чел.), а затем и гарнизон (около 130 чел.) сдались в казематах, не зная, какой численности подразделению они сдаются.
Перерезав германские провода, японские части сигнализировали назад и после подхода остальных подразделений начали распространяться по фронту, сбивая или захватывая части прикрытия интервалов, вылезавшие из блиндажей{221}.
На других участках фронта крепости было оказано сопротивление, и разведывательные части возвратились в исходное положение.
Дальше официальное японское описание событий сообщает, что после того как стало ясным, что центральный участок занят прочно:
«Офицер, командующий 2-м центральным отрядом, увидев достигнутое преимущество, предпринял атаку на восточное укрепление Тайтуншань (укрепление № 2), так как (теперь. — И. И.) он рассчитывал на безусловный успех. В 4.15 он дал приказ о немедленной атаке форта; в 4.30 2-й центральный отряд начал атаку... после сопротивления в 5.15 укрепление было занято».
Из того же описания видно, что понадобилось три часа для того, чтобы принять решение об атаке на смежном участке того же сектора{222}.
Далее мы читаем:
«Командующий 2-м отрядом центра решил взять боевое укрепление противника и с разрешения старшего командования послал штурмующие отряды против фортов Мольтке, [227] Бисмарк и Ильтис... Они достигли подножия Ильтис. в 530..., а между 6.15 и 6.20 высота Ильтис была занята...»{223}.
Из плана осады видно, что район Мольтке — Ильтис был вне разграничительных линий 2-го сектора. Вторая часть атаки — эксплуатация прорыва — оказалась импровизированной по инициативе командира сектора, так как такого легкого успеха никто не ожидал.
Из последующих действий ясно, что события не управлялись японским командованием, а протекали почти стихийно, вплоть до того, что, когда начальник штаба экспедиционных сил ген. Яманаси в 8 час. утра прибыл в казармы Мольтке для оформления сдачи, он не знал, что японские части проникли в город, а англичане уже обогнали его и разместились в артиллерийском депо.
Столкновения затихали сами собой по мере того, как отдельные германские части и форты начали сдаваться после приказания коменданта, отданного между 5 час. и 5 ч. 15 м.
На других участках было оказано незначительное сопротивление, кроме левого германского фланга, занимаемого OMD, где из-за позднего получения приказания коменданта о сдаче войска продолжали сопротивляться. Здесь японцы понесли наибольшие потери, причем тогда, когда на остальных фортах уже был поднят белый флаг. После занятия японцами укреплений № 4 и 5 англичане заняли Тайтуншань и беспрепятственно проследовали в город{224}.
В 5 час. утра комендант (он же губернатор) отдал приказание о прекращении сопротивления. В 5 ч. 15 м. оно было передано на те объекты, с которыми уцелела проволочная связь.
В 5 ч. 30 мин. взлетели на воздух батареи горы Бисмарк, взорванные своей командой перед самым подходом [228] противника, а вслед за этим были уничтожены и все остальные батареи{225}.
В 5 ч. 10 м был занят форт № 2
В 6 ч. 45 м. японцы заняли форт № 1.
Огонь на флангах продолжался. Тогда были подняты белые флаги, кроме фортов, также и на сигнальной горе и обсерватории{226}. Одновременно был выслан в Тайтуншань старший адъютант коменданта в качестве парламентера с письмом к генералу Камио.
Мейер-Вальдеку не удалось сразу прекратить боевых действий, так как светало около 6 час, и первое время белые флаги не были видны.
Таким образом, некоторый период действия сторон были как бы неуправляемыми. Вследствие этого произошел ряд недоразумений Парламентер коменданта (майор фон-Кайзер) со свитой, перейдя на японскую сторону, попал под германский обстрел с форта № 5. На одном участке японцы всей ротой кланялись в пояс германскому офицеру, выражая ему этим древним ритуалом свое уважение, а на другом участке японские бойцы связали схваченных германских офицеров и прикладами погнали их в тыл.
В 7 час с ординарцем дошло письменное приказание о сдаче командиру левого крыла, который в 7 ч 15 м. в бинокль увидел белые флаги уже на всех фортах и прекратил сопротивление.
В 7 час. на горе Ильтис уже развевался японский флаг.
В 7 ч. 30 м. раздался последний выстрел, и германская колония на Дальнем Востоке перестала существовать.
Надо отметить, что там, где противник подошел вплотную раньше, чем подоспело приказание коменданта о сдаче, германские подразделения дрались упорно. Были случаи, когда дрались врукопашную, а один из офицерских корректировочно-наблюдательных постов [229] горы Бисмарк, выдвинутый к переднему краю, был зарублен саперными лопатками. Но крупных столкновений не было. Команда укрепления № 4 успела взорвать главную казарму перед самой сдачей. В последний момент бойцы ломали винтовки и пулеметы.
Сгущенные краски официальных реляций обеих сторон об «убийственном и ураганном огне обороняющихся» и о «страшном штурме несметных полчищ атакующих» приобретают свой истинный смысл после ознакомления с приводимыми ниже цифрами.
За время боевых действий с ночи 6 ноября и до конца операции атакующая армия на фронте в 5,5 км понесла потери убитыми 1 офицер и 35 солдат и ранеными 4 офицера и 178 солдат{227}. [230]
При этом более 50% потерь приходится на долю не участка прорыва, а левого фланга и укрепления № 5, где из за позднего получения приказания сопротивление оказывалось до 7 ч 15 м утра
После 1 ноября в действиях Мейер-Вальдека все время чувствуется главная забота сдать крепость так, чтобы не посрамить германского оружия и выйти с честью из очень трудного положения.
Что крепость обречена, ни у кого никаких сомнений не оставалось еще с начала сентября, когда выяснился результат сражения на Марне. Настроение команд и материальная обеспеченность Циндао позволяли продержать крепость до решительной атаки, чему содействовали и особо осторожные действия японцев. Однако, драться врукопашную на тех руинах, которые представлял собой Циндао после 1 ноября, было явно нецелесообразно. Теперь уже речь шла не о защите Циндао, а о сохранении авторитета армии и флага.
Верный слуга своего кайзера, Мейер-Вальдек понимал, что даже отданный японцам Циндао должен помочь германской армии если из его падения можно создать легенду о небывалом героизме всего гарнизона, дравшегося до конца с противником, располагавшим 5-6 кратным превосходством в силах, то в Германии эта легенда поможет поднять настроение фронта и тыла.
Приурочив сдачу к моменту начала штурма, надо было показать, что крепость держалась до последнего снаряда, и в то же время не допустить бесцельных избиений. С другой стороны, опасно было перетянуть струну, чтобы части гарнизона сами не начали сдаваться, чем испортили бы весь эффект последнего «хода» Мейер-Вальдека. Что это было возможно, показывает случай со сдачей караула и гарнизона укрепления № 3.
Мейер-Вальдек своей цели добился.
Кровопролитные столкновения на горе Ильтис и на левом фланге произошли помимо воли коменданта, когда он уже отдал приказ о сдаче, но приказания еще не дошли до исполнителей.
Донесения, отчеты и последующая историческая обработка документов буржуазными военными историками [232] воздали должное защитникам, прибавив сверх того много небылиц и многое приукрасив в совершенно определенных целях.
Мешала этому еще одна неувязка: сравнительно небольшие потери гарнизона, которые не вязались с «сопротивлением до последней крайности». Здесь на помощь пришлось призвать уже неземные силы!
«Крепость, истощив все средства обороны, после прорыва в центре, пала во время штурма. Укрепления и город сильно разрушены{228} девятидневной непрерывной бомбардировкой с суши самыми тяжелыми орудиями, до 28 см, поддержанной сильным огнем с моря; артиллерийская мощь (крепости) под конец совершенно сломлена. Потери точно не выяснены, но каким-то чудом оказались значительно меньшими, чем можно было предполагать...»{24.
Так доносил Мейер-Вальдек своему кайзеру. Последний оценил заслуги губернатора.
«С горячей признательностью за геройскую защиту Циндао жалую я капитану 1-го ранга Мейер-Вальдеку железный крест 1-го класса и оставляю за собой щедро наградить офицеров и команду крепости, так же как и храбрецов с Кайзерин Элизабет. Но все они найдут лучшую награду в безграничном восхищении, которое им выражает родина».
Последняя фраза телеграммы Вильгельма показывает, что было теперь главным для руководящих кругов империалистической Германии: на безрадостном ноябрьском фоне операций на западном театре Циндао послужил тем материалом, на основе которого была развита националистическая пропаганда (многочисленные брошюры, фотоснимки, открытки, статьи и воспоминания участников и т. п.), подобно тому как в сентябре 1914 г. такую же роль сыграло потопление в один день подводной лодкой U-9 трех английских крейсеров Хог, Кресси и Абукир. [233]
В то же время на другой стороне, на стороне победителей, тоже шло ликование и щедро раздавались награды.
Главные цели японского империализма в этой операции были достигнуты.
Нарочитыми недомолвками о численности своих войск (тем более, что это хорошо вязалось с требованиями военной цензуры), преувеличением германских сил и средств, их хитрости и упорства, описанием климатических трудностей и т. д. японские официальные сообщения о последних днях Циндао «подогрели» общественное мнение страны.
Еще раз японская армия оказалась «непобедимой». При каких конкретных условиях, — это неискушенному японцу трудно было выяснить.
Сдача
Мейер-Вальдек в своих воспоминаниях резонно замечает:
«Японцы приняли условия передачи; фактически же нечего было больше сдавать — крепость и город были уже в руках японцев».
Понимать, конечно, надо так, что японцы согласились на переговоры о сдаче, а не об условиях, так как условия диктовали они. Но остается не совсем понятным, для чего нужна была вся эта церемония.
Началась она с письма коменданта, доставленного в ставку парламентером в 7 или 8 час. утра 7 ноября 1914 г.
«СЕКРЕТНО. Ваше превосходительство. Так как средства защиты у меня истощились, я готов вступить в переговоры, о сдаче отныне незащищенного города. Если Ваше превосходительство согласны на мое предложение, то я прошу назначить уполномоченных для предстоящих переговоров, а также определить время и место для встречи уполномоченных обеих сторон. Первым уполномоченным с моей стороны назначаю начальника штаба капитана 1-го ранга Заксер.
Имперский губернатор Мейер-Вальдек»{229}. [234]
В тот момент, когда японские части уже хозяйничали в городе, а немцы фактически сдали все уцелевшее ручное вооружение, т. е. потеряли какую бы то ни было боеспособность, в 16 час. в помещении казармы Мольтке встретились представители сторон.
Первое, с чего начал германский уполномоченный,- это с просьбы прекратить грабеж города. К великому неудовольствию ген. Яманаси это подтвердилось.
Японское командование вынуждено было отвести все части назад за линию гор Мольтке — Бисмарк — Ильтис. У входа в город были поставлены усиленные наряды полевой жандармерии, а немцам было разрешено иметь 200 чел. вооруженной охраны из полицейских и солдат до момента перехода охраны в японские руки.
Что касается условий сдачи, то японцы прибыли с готовым текстом:
«Содержание протокола почти буквально повторяло условия сдача Порт-Артура и при данном положении вещей ничего в нем изменять не приходилось»{230}.
Прения вызвал только один пункт — отобрание оружия у офицеров. Базой для дискуссии опять же служил прецедент Порт-Артура. Однако, командование осадных сил не взяло на себя разрешить этот вопрос.
Переговоры кончились в 23 часа.
Были назначены следующие комиссии: военная, морская, интендантская, «по удалению опасных предметов»{231}, по военнопленным, по санитарному и административному ведомствам.
Однако, реализация работ этих комиссий 8 ноября оказалась невозможной, так как в неразберихе, творившейся у японцев, кто-то распорядился арестовать всех германских чиновников и отправить их с другими пленными за пределы крепости. Одновременно выяснилось, что пленные плохо размещены, и питание их поставлено неудовлетворительно. [235]
Работу передаточно-приемных комиссий удалось начать только с 9 ноября. В тот же день пришла телеграмма микадо с разрешением вернуть оружие германским офицерам.
В 16 час. состоялось погребение погибших немцев на городском кладбище, перекличка всех оставшихся в городе и проверка списков погибших.
10 ноября состоялась торжественная встреча ген. Камио с Мейер-Вальдеком, во время которой губернатор просил освободить от военной службы и плена десять наиболее крупных коммерсантов Циндао. Позже, с обоюдного соглашения, были оставлены в городе не только эти коммерсанты, но и чины полиции и старшие мастера бойни, водопровода и электростанции.
Ген. Камио был крайне возмущен, когда германское командование предъявило акт об убытках, причиненных японским грабежом 7 ноября. Он отвел его, грозил репрессиями и успокоился только тогда, когда акт был передан не армии, а представителю японской полиции. [236]