Глава 9.

Возвращение

§34. Цена боевого опыта

После боя 1 августа 1904 г. в военных действиях на Японском море наступил перерыв. В ожидании подхода 2-й Тихоокеанской эскадры З. П. Рожественского, которая, как многие еще надеялись, могла решить успех войны в пользу России, Н. И. Скрыдлову в ноябре 1904 г. было приказано не допускать операций, грозивших кораблям риском повреждений. На кораблях изучали доставшийся дорогой ценой боевой опыт, выполняли ремонт, совершенствовали боевое вооружение, защиту и технику кораблей, готовили наградные списки{118}.

Силами мастерских Владивостокского порта переделывали и подкрепляли подъемные механизмы орудий, местными средствами, следуя рекомендациям МТК, пытались уменьшить визирные просветы в боевых рубках, устанавливали современные дальномеры Барра и Струда и оптические прицелы, полученные после долгих требований командующего флотом из Петербурга{119}. Переделывали шкалы ПУАО, «удлиняя» их за «предельные» (по довоенным меркам) 40 кб. И только один, но, наверное, главнейший из изъянов техники вооружения оставался до конца не осознанным — это качество русских снарядов. Даже жестокий бой и гибель «Рюрика» не могли полностью рассеять стойкое и повсеместное заблуждение (вспомним мнение С. О. Макарова) о превосходстве русских снарядов над японскими.

Еще в октябре в письме сослуживцу на эскадру З. П. Рожественского один из офицеров «России» сообщал, что «наши снаряды, не разрываясь на такое множество мелких осколков и имея трубки более медленные, нанесли им (японцам. — Р. М.) очень солидные повреждения» <9. С. 238>. По его словам, побывавший на наших крейсерах американский атташе «усиленно добивался знать, какими снарядами мы стреляли, — вероятно, ему были известны повреждения японцев». Да, американцы удивлялись, но, как вскоре выяснилось, не разрушительности повреждений, а их ничтожности. Первые сведения об этом стали известны от вернувшегося из плена священника «Рюрика» Алексея Оконечникова, рассказавшего об отверстиях правильной формы от русских снарядов, которые японцы аккуратно заделывали пробками. Медленный двухкапсюльный взрыватель системы Бринка в русских снарядах (как бронебойных, так и фугасных) был придуман для того, чтобы, пробив броню или иную преграду, снаряд мог разорваться уже внутри помещения, поражая в нем технику и людей. При попадании в тонкий борт такой снаряд часто не успевал разорваться, улетая за борт, а если и разрывался, то из-за малого содержания взрывчатки не мог нанести больших разрушений. Только тогда, после рассказа священника, у артиллеристов крейсеров возникло «полное подозрение» о низком качестве снарядов, но лишь Цусимская катастрофа придала [206] К. П. Иессену смелость организовать в отряде стрельбы для испытания действий всех снарядов. Акт испытаний, подтвердивший все самые худшие подозрения, К. П. Иессен в своем донесении назвал «прямо обвинительным и развертывающим ужасающую картину причин последовательных наших неудач и поражений на море в продолжение всей этой войны» <9. С. 246>.

Первыми в отряде крейсеров пришли и к осознанию бесполезности на больших кораблях множества 47- и 75-мм пушек, вместо которых на крейсерах добавили по четыре 152-мм орудия, доведя их число до 22. Бортовой огонь усилила и перестановка стрелявших ранее только по диаметральной плоскости погонной и ретирадной 152-мм пушек.

Перелом, произошедший в войне на море после боя 28 июля, давал японцам возможность перебросить под Владивосток значительную часть своего флота и армии. Угроза порту и крепости резко возросла. Вместе с усилением сухопутной и приморской обороны, повышением боеготовности крейсеров и миноносцев во Владивостоке готовили и новое средство ведения войны — подводные лодки. Вслед за «Дельфином» (первоначально миноносец № 113, затем № 150) — первой оправдавшей надежды конструкторов отечественной подводной лодкой (113 т, 1903), летом 1904 г. экстренно достраивали на Балтийском заводе и на специально построенных большегрузных железнодорожных транспортерах перебрасывали во Владивосток усовершенствованные подводные лодки типа «Касатка».

Первые четыре лодки Балтийского завода прибыли во Владивосток в декабре 1904 г., за ними, по мере возврата транспортеров, следовали остальные, включая и приобретенные в США. Формировавшийся отряд лодок (к концу лета их было 13) под командованием старшего из командиров лейтенанта А. В. Плотто был включен в состав отряда крейсеров в Тихом океане. 29 января 1905 г. на «Громобое» состоялось совещание о методах боевого использования подводных лодок. Председательствовал К. П. Иессен, участвовали командир «России» капитан I ранга В. А. Лилье, временно командующий крейсером «Громобой» капитан 2 ранга А. П. Угрюмов, начальник отряда миноносцев капитан 2 ранга барон Ф. В. Раден, флаг-офицер штаба начальника отряда крейсеров лейтенант В. Е. Егорьев, командиры лодок лейтенанты А. В. Плотто, П. Г. Тигерстед, князь В. В. Трубецкой, Н. М. Белкин, А. Н. Пелль. Вследствие задержки с получением мин Уайтхеда предусматривалось передать на лодки часть мин с крейсеров. В отличие от существовавших в то время взглядов на лодки как на средство чисто оборонительное разработанные на совещании два варианта боевых операций лодок предусматривали их активные действия вблизи вражеского побережья: в Сангарском и Корейском проливах, куда лодки должны были выводиться на буксире судна-базы «Шилка» и миноносцев. Практически полное отсутствие в то время средств противолодочной обороны позволяло рассчитывать на успех таких дерзких операций.

Сложность и несовершенство техники этих первых, по существу, экспериментальных подводных лодок, организационные неурядицы, и тяжелые бытовые условия, огромная ответственность и большой риск, едва ли вознаграждавшийся полуторным, да и то не сразу установленным окладом денежного содержания, не останавливали энергии и энтузиазма прибывших вместе с лодками их молодых командиров. Следуя примеру и наставлениям, полученным на Балтике от своего учителя капитана 2 ранга М. Н. Беклемишева (ему самому вырваться на Дальний Восток так и не удалось), они настойчиво, мужественно ликвидируя случавшиеся в море аварийные ситуации, готовили к бой свои маленькие, но грозные корабли...

В апреле на стрельбу минами с глубины 5,5 м на лодке «Сом» выходил в море начальник отряда крейсеров К. П. Иессен. Для усиления командного состава на лодки перевели ряд офицеров с крейсеров и миноносцев, не раз выходил на лодках в море лейтенант В. Е. Егорьев, писавший отцу о своем желании перейти на них с крейсера. Обычно лодки несли дозорную службу у о-вов Русского и [207] Аскольд. В апреле лодка «Сом» (командир лейтенант князь В. В. Трубецкой) в 70 милях от Владивостока обратила в бегство два японских миноносца, обнаруживших ее маневрирование для выхода в атаку. Наличие лодок во Владивостоке стало новым весомым фактором обороны порта{120}.

Начавшуюся после двухмесячного ремонта боевую подготовку «Громобоя» сорвала авария на единственной в заливе Посьета банке Клыкова, остававшейся на время войны неогражденной. Доставляя батальон солдат для усиления оборонительных позиций, крейсер плотно «проехался» левой скулой по банке. Для ремонта поврежденных деревянной и медной обшивок пришлось срочно вводить корабль в док. Только 9 февраля 1905 г. «Громобой» вышел из дока, куда снова ввели «Богатырь», временно покинувший док.

3 апреля «Россия» и «Громобой» (уже под командованием Л. А. Брусилова{121}) провели стрельбы в районе мыса Циволько. Несколько раз испытывали в море привязные аэростаты — новое настойчиво внедрявшееся средство дальнего наблюдения. Выходили всегда предварительно протраленным фарватером, не затрагивавшим, однако, более дальнего японского заграждения, которое русские еще не обнаружили, — 715 мин, поставленных 2 апреля на очень большой для того времени 92-метровой глубине по линии от северной оконечности о-вов Римского-Корсакова до о. Аскольд.

Постановка мин, прикрывавшаяся эскадрой Камимуры, должна была помешать крейсерам выйти на соединение с эскадрой Рожественского. Однако по этому заграждению «Россия» и «Громобой» благополучно прошли и вернулись после предпринятого 25 апреля единственного в 1905 г. боевого похода к японским берегам. Поход с разрешения главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами, действующими против Японии, генерала Н. П. Линевича обосновывался необходимостью [208] испытать новые мощные радиостанции германской фирмы «Телефункен» и продолжить опыты с аэростатами. В трехдневном походе встретили и уничтожили четыре японские шхуны. У о. Римского-Корсакова 8 мая обнаружили сорванную с якоря японскую мину, но и это не стало сигналом тревоги.

Мины подстерегли «Громобой» 11 мая, когда крейсер под флагом К. П. Иессена, уже у о. Русский, отпустив тральщики, пересек линию минного заграждения. Взрыв под первой кочегаркой с левого борта вывел крейсер из строя за три дня до боя при Цусиме... До июля ожидали постановки в док, занятый все еще ремонтировавшимся «Богатырем», ремонт окончили в сентябре.

16 мая в бухту Стрелок пришел крейсер «Алмаз» (командир капитан 2 ранга И. И. Чагин), в бухту Наездник — миноносец «Грозный», а затем — «Бравый». Но радость жителей, восторженно приветствовавших первые корабли давно ожидавшейся 2-й Тихоокеанской эскадры, была преждевременной: других кораблей не было. В ночь на 18 мая «Россия» под флагом К. П. Иессена вышла к месту крушения четвертого из прорвавшихся к Владивостоку кораблей эскадры З. П. Рожественского — крейсера «Изумруд». Не дойдя до бухты Владимира, повернули обратно — «Изумруд» уже был взорван по приказу его поддавшегося панике командира. Не могли помочь имеющиеся крейсера и защите Сахалина.

Последним уроком войны на море стала встреча 5 сентября 1905 г. у залива Корнилова (порт Расин) «России», «Богатыря» и миноносцев «Бравый» и «Грозный» с японскими крейсерами «Ивате», «Нийтака» и миноносцами «Оборо» и «Акебоно». После совещания на «России» о деталях осуществления на море уже заключенного в Портсмуте (США) мирного договора, русские офицеры, сопровождавшие К. П. Иессена с визитом на «Ивате», увидели у трапа те самые, аккуратно заделанные отверстия от попаданий русских снарядов. Их — на небольшом расстоянии друг от друга — было семь. «Если бы русские снаряды рвались так, как японские, — писал В. Е. Егорьев, — попадания семи снарядов на таком ограниченном пространстве борта, вероятно, привели бы чуть ли не к сплошной дыре» <9>.

Но был и другой, несравненно более страшный для царизма урок — это ускоренная войной и захватывавшая также Дальний Восток первая русская революция. Неспокойно было и на крейсерах. Вслед за ушедшим накануне «Богатырем» 30 октября «Россия» и «Громобой» отправились из Владивостока в пост Александровский на Сахалине. Высадка русского гарнизона (до 1000 солдат) и жителей на освобождаемую японцами северную половину острова и доставка необходимых для них грузов задержались из-за сильной зыби и разыгравшегося затем шторма. В полдень 8 ноября шторм, сопровождаемый пургой, дошел до 10 баллов. Крейсера и транспорты экспедиции «Камчадал» и «Охотск» вынуждены были укрыться в Татарском проливе. Здесь на историческом рейде Де-Кастри была получена телеграмма командира Владивостокского порта контр-адмирала Н. Р. Греве, предписывавшая немедленное возвращение в Европейскую Россию. «Во Владивосток заходить [209] нельзя — крупные беспорядки», — писал адмирал. «Ни в коем случае», — добавлял он следующей телеграммой{*58}. Так вместо торжественных проводов крейсеров, прослуживших на Дальнем Востоке почти десятилетие, потерявших в жестоком бою своего боевого товарища — «Рюрика», царские власти выпроваживали их тайком, не дав возможности проститься с родными и близкими и закончить дела на берегу. Не разрешили даже заход в бухту Славянка, куда К. П. Иессен просил доставить запасы угля, которого не хватало даже на переход до Гонконга.

§35. Путь на Родину

Закончив выгрузку в Александровске и вернувшись в Де-Кастри для последнего обмена телеграммами с Владивостоком, корабли утром 11 ноября вышли в море. В 155 милях миновали Владивосток, но он на радиовызовы не отвечал. Утром 15 ноября на месте Цусимского боя 14—15 мая отслужили панихиду по погибшим. Вспомнили, конечно, и «Рюрика»... В полдень, имея в ямах по 100—200 т угля, пришли в Нагасаки, чтобы принять на корабли Полные запасы угля, получить корреспонденцию и часть имущества, которые К. П. Иессен просил переслать из Владивостока. Но и здесь доктор медицины Руссель «и много других агентов пропаганды» вызвали революционные выступления чуть ли не всех возвращавшихся из плена русских. Пароход «Воронеж» с 1500 матросами на борту был «усмирен» лишь с помощью двух японских миноносцев с приготовленными к выстрелу торпедами. Находившийся на пароходе З. П. Рожественский с его штабом вынужден был перебраться для возвращения в Россию на транспорт «Якут». 22 зачинщика бунта были свезены на берег. Только после их отправки в Россию были разрешены увольнения на берег с крейсеров. 18 ноября на пароходе «Меркурий» отправили во Владивосток и тех матросов, которые на крейсерах «дурно влияли на настроение команды»: с «России» — одного, с «Громобоя» — 12, с «Богатыря» — 13{*58}. Всеми мерами стремясь остановить волнения, командование развернуло занятия по обучению грамоте, поставив задачей, как было объявлено в приказе командующего, доведение ее к приходу в Россию до 100%. Практиковались и лекции на политические темы. Так, 21 ноября, уже после расстрела в Севастополе восставших на крейсере «Очаков», старший флаг-офицер штаба лейтенант Б. И. Доливо-Добровольский выступил на флагманском (с 20 ноября) «Громобое» с объяснением «значения высочайшего манифеста 14 октября», которым, как известно, царь Николай II, напуганный размахом революции, обещал дать стране конституционные свободы. Лекция, как отмечалось в историческом журнале отряда, произвела «очень благоприятное отрезвляющее впечатление на команду». Поход продолжался. [210]

По-видимому, первыми заметили командиры возвращавшихся русских кораблей на пришедшем из Сасебо японском крейсере «Акицусима» (во время обмена визитами) зарядный станок для тренировок экипажа в быстроте и автоматизме навыков заряжания орудий. Такие станки с натурным замком орудия были оценены и вскоре стали обязательной принадлежностью русских кораблей. Отсутствие на японском крейсере видимых следов повреждений наши офицеры пытались объяснить тем, что корабль, вероятно, мало участвовал в боях.

В отношении к русским простого люда никаких особых перемен в Нагасаки (кроме нескольких случаев) не заметили: «по-прежнему масса торговцев ездила на суда, так же были приветливы, так же шипели и кланялись»{*60}.

Отголоском падения престижа царизма в мире стал случай на рейде Гонконга, где, празднуя по традиции тезоименитство царя 6 декабря, иностранные корабли расцветились флагами вместе с русскими, но вместо императорского салюта в 31 выстрел (его из иностранцев произвел только «Фюрст Бисмарк» — крейсер лояльной тогда к России Германии) ограничились 21 выстрелом. Не случайным был и отказ всех официальных властей Гонконга от приглашения на прием, проводившийся на «Громобое». Кампания вражды подогревалась и местной прессой, не раз помещавшей тенденциозные, а то и прямо клеветнические сообщения о [211] русских кораблях. Так, в Сингапуре пришлось заставить местную газету опровергнуть измышление о том, что выход «Громобоя» в море 19 декабря для определения остаточной девиации якобы был вызван казнью очередного «бунтовщика». Неспроста, очевидно, из маршрута плавания отряда при утверждении его в ГМШ были исключены средиземноморские порты.

Путь отряда осложняли постепенно «сдававшие» после напряженной службы механизмы. На «России» из-за проседания гребных валов приходилось несколько раз подрезать подшипники, совсем ненадежны стали котлы. О маневрировании нечего было и думать. «Россию», по просьбе командира капитана 1 ранга В. А. Лилье, на случай непредвиденных задержек и отставания поставили в строю концевой. В ответ на высказываемые из Петербурга неудовольствия медленностью движения К. П. Иессен телеграфировал: «Котлы «Громобоя», «России» требуют постоянных починок. Могу идти от порта до порта, везде починяясь и не более 10 узлов»{*61}. Но как два года назад контр-адмирал З. П. Рожественский неустанно понукал А. А. Вирениуса, бедствовавшего в Красном море с неисправными миноносцами на пути в Порт-Артур, так теперь А. А. Вирениус, став начальником ГМШ, не переставал торопить К. П. Иессена с его изношенными кораблями и наполовину сменившимися экипажами.

В Коломбо, куда пришли 5 января 1906 г., встретили возвращавшегося из плена лейтенанта К. П. Иванова. С его слов во флагманском журнале отряда записали о замечательной организации беспроволочного телеграфирования в японском флоте в минувшую войну. Уже по пути с места боя 1 августа 1904 г. были переданы в Сасебо подробные радиограммы о характере полученных в бою повреждений. Немедленно по прибытии к кораблям подошли краны с застропленными орудиями для замены поврежденных. С барж, подошедших к другому борту, началась погрузка также заказанных по радио угля и боеприпасов.

Неотъемлемы от уроков военных были уроки политические и социальные. Царизм, потерявший голову от позорной для режима военной катастрофы и ускорившей ее революции, вымещал свою злобу на жертвах войны — экипажах кораблей отряда Н. Н. Небогатова, сдавшегося в плен утром 15 мая 1905 г. после Цусимского боя{122} из-за невозможности защищаться. Без следствия и суда все офицеры и матросы этих кораблей, находясь еще в плену, были лишены воинских чинов. Несмотря на официальные запреты некоторые из офицеров крейсеров «нашли возможным», как отмечалось в историческом журнале, «проводить время со сдавшимися офицерами», возвращавшимися на том же пароходе, что и К. П. Иванов, и пытались узнать правду о трагедии при Цусиме.

Но если большинство офицеров еще можно было держать в повиновении запретами, то среди матросов, несмотря на удаление «зачинщиков», волнение нарастало. Война окончилась, а призванных из запаса продолжали держать на службе. Возмущение такой несправедливостью могло выплеснуться, как это было на «Потемкине», революционным восстанием, и К. П. Иессен решил разрядить обстановку и немедленно [212] отправить на родину всех подлежавших увольнению в запас. Не имея возможности зафрахтовать пароход в Коломбо, где тогда стоял отряд, он приказал «Богатырю» доставить всех увольняемых в Порт-Саид и там, если удастся, найти подходящий пароход, отправить запасных в Одессу, не ожидая подхода отряда. 17 января К. П. Иессен простился с запасными, приветствовавшими адмирала с борта уходящего «Богатыря». Справедливость была восстановлена, опасность бунта устранена{123}. Но иначе посмотрела на дело петербургская бюрократия.

Придя в себя от шока после событий 1905 г., утопив в крови восстание на «Очакове», царизм взял курс на оголтелую реакцию и начал подтягивать гайки своей военной машины. В отставку была отправлена чуть ли не вся верхушка командования Черноморским флотом, не сумевшая справиться с «Потемкиным», массовым репрессиям подверглись все офицеры Черноморского флота, не поддержавшие усмирителя Севастопольского восстания Г. П. Чухнина; в назидание другим отправили в отставку даже героя «Варяга» флигель-адъютанта В. Ф. Руднева, не пожелавшего стать жандармом. Гроза нависла и над «свиты его величества» контр-адмиралом К. П. Иессеном. «Крайне недоволен, что в столь серьезном деле, как списание запасных и отделение «Богатыря» от отряда, вы не спросили разрешения и тем лишили отряд практики совместного плавания. Значит, вам крейсер не нужен для совместного плавания...»{*62} — упражнялся в ханжестве морской министр А. А. Бирилев, сообщая К. П. Иессену в Джибути, что теперь «Богатырю», ожидавшему отряд в Порт-Саиде, приказано следовать дальше самостоятельно. Так «воспитывал» своих адмиралов первый морской министр, призванный «реформировать и обновить» флот и Морское ведомство.

Опыты радиосвязи с уходившим 17 января из Коломбо «Богатырем» оборвались на дальности всего 2 мили. Для налаживания в отряде столь быстро «сдавшей» техники была создана комиссия под председательством командира «России». На пути в Джибути дальность довели до 8—14 миль, на подходе к Суэцу — до 16—18 и уже в Средиземном море в переговорах с немецкой станцией на африканском берегу достигли дальности 150 миль. Расходясь в пути, проверяли действие дневных и .ночных сигналов с помощью флагов и прожекторов, продолжали учения, отрабатывали быстроту маневра «Человек за бортом». Суэцкий канал прошли без остановки, освещая путь и берега собственными прожекторами. В Порт-Саиде почти борт о борт с нашими кораблями оказался английский крейсер «Минерва», поразивший исключительной организованностью службы, была оценена также защитная по-военному темно-шаровая окраска корабля, в том числе и медной обшивки. «Крейсер, видимо, подтянут и выдраен и представляет большой контраст с нашими крейсерами «Россия», и особенно «Громобой»...» — с горечью записывали в историческом журнале отряда. «Драить», конечно, умели и русские офицеры, но наши корабли были измотаны в боях и тяжелых переходах и обстановка для этого была совсем неподходящей. [213]

В Алжирском порту, согласно маршруту, стояли с 18 февраля по 2 марту. Здесь корабли перекрасили: из белого цвета, в какой они были окрашены перед уходом из Владивостока, — в защитный шаровый цвет, теперь уже окончательно принятый на русском флоте. Взявший на себя эту инициативу К. П. Иессен мотивировал ее соответствием условиям военного времени, от которых никогда не следует отклоняться, и удобствами поддержания краски в чистом виде при малочисленной команде крейсеров.

Учебная стрельба по буксируемым щитам, проведенная в море на пути к Шербургу (Шербур), не дала удовлетворительных результатов. Крейсера, занятые ремонтом и посыльно-транспортной службой, .не стреляли из орудий уже около года, для более чем половины комендоров, заменивших на «Громобое» ушедших старослужащих, это была вообще первая стрельба, осложнившаяся и впервые примененными оптическими прицелами.

Серьезные недостатки в организации службы на «Громобое» выявил и проведенный К. П. Иессеном 10 марта смотр кораблям отряда. Старшему офицеру было поставлено на вид, многим офицерам объявлялись выговоры, мерам по наведению порядка посвящался ряд приказов командующего отрядом. Но не так просто было восстановить ту творческую обстановку в кают-компании, то особое рвение офицеров к службе, которое только одно, передаваясь матросам, создает душу корабля и делает его действительно боеспособным. Офицерский состав крейсеров, значительно обновленный, испытывал глубокий духовный надлом, вызванный военными поражениями и сгущавшейся над страной реакцией деградирующего самодержавного режима. На «Богатыре» дошло до того, что пришлось списать и отправить в Россию старшего офицера флигель-адъютанта капитана 2 ранга К. А. Бойсмана, ранее состоявшего в адъютантах у наследника цесаревича. Неслыханным был и тот факт, что на стоянке в Сабанге только кают-компания «России» собралась вместе встретить Новый год.

Безрадостной была встреча с Либавским портом, его огромной и такой пустынной теперь гаванью, всего чуть больше года назад провожавшей на В.осток армаду контр-адмирала З. П. Рожественского. Следуя непрекращавшимся призывам из Петербурга «всячески ускорить прибытие» в Либаву, К. П. Иессен привел отряд вечером 26 марта. Здесь его уже поджидал вице-адмирал Н. И. Скрыдлов, имевший поручение провести отряду инспекторский смотр. Архивные документы сохранили множество вариантов того выговора, которым бюрократия спешила отблагодарить единственного в той войне адмирала, сумевшего привести на родину свой с честью воевавший отряд. Припомнили ему все его своевольства (опустив только, но подразумевая историю с К. А. Бойсманом) и медленность движения, которая не могла быть оправдана «никакими исключительными соображениями», и пренебрежение полученными указаниями торопиться, о которых он не счел даже нужным объявить в приказе по отряду. Указывались и выявленное смотром «неудовлетворительное состояние судов отряда как в отношении их боевой готовности, так и внешней чистоты и порядка, а также низкий уровень воинской [214] дисциплины и знаний в командах отряда...». Все это было отнесено «к недостаточно внимательному и серьезному отношению к своим обязанностям командующего отрядом, не поставившего себе целью создать из судов вверенного ему отряда внушительную военную силу»{*63}. После доклада А. А. Бирилева Николай II выговор К. П. Иессену утвердил. Ответом на эту постыдную комедию был незамедлительный рапорт К. П. Иессена об отставке. Изношенные, с трудом добравшиеся до родины корабли, никак не могли представлять тогда «внушительную военную силу». Переведенные в Кронштадт, они быстро растеряли и офицерский состав, и команды, и были поставлены на длительный ремонт. История Владивостокского отряда крейсеров закончилась.

§36. «Россия» и «Громобой» на Балтике

Без малого четыре года пробыли корабли в ремонте: «Россия» — на Балтийском заводе, «Громобой» — в Кронштадтском порту. На кораблях обновляли практически все: корпус, механизмы, системы, устройства, оборудование, вооружение. Машину экономического хода, относительно которой на «России» так и не собрали систематизированных и объективных показателей ее эффективности (хотя еще в Порт-Артуре ряд механиков доказывал ее экономичность), все же демонтировали, освободившееся помещение заняли под мастерскую, установили дополнительные кипятильники. По механизмам «Громобоя» основную работу вел Франко-Русский завод в кооперации по некоторым поставкам с Балтийским и Кронштадтским пароходным заводами. Изменился и внешний вид кораблей — они стали двухмачтовыми.

«Россия» закончила ремонт в 1909 г. и была зачислена в отряд первого резерва. В августе она вместе с линейными кораблями «Цесаревич» и «Слава» и крейсерами «Адмирал Макаров» и «Рюрик»{124} приняла участие в больших маневрах в Балтийском море. В 1910 г. крейсер плавал в составе Учебно-артиллерийского отряда, в 1911 г. вошел во вновь организованную бригаду крейсеров в составе «Богатыря», «Олега», «Авроры», «Дианы». 9 ноября крейсер вступил в вооруженный резерв.

«Громобой» вышел из капитального ремонта весной 1911 г. со значительно усиленной броневой защитой орудий. В мае крейсер участвовал во встрече в Кронштадте американской эскадры из четырех линейных кораблей, включавших первый дредноут флота США «Южная Каролина», вооруженный восьмью 305-мм орудиями. Первым из крейсеров «Громобой» получил радиостанцию повышенной мощности принципиально нового («звучащего») типа, позволявшую уверенно переговариваться со станциями Черноморского флота.

В сентябре 1912 г. «Россия» с учениками школ строевых унтер-офицеров и юнгов уходит в учебное плавание в Атлантику с заходом на о-ва Мадейра, Канарские, Виргинские и Антильские. В марте 1913 г. крейсер возвращается на родину, затем с крейсерами «Олег» и «Аврора» совершает [215] поход в Копенгаген, участвует в торжествах открытия в Кронштадте памятника адмиралу С. О. Макарову. В сентябре «Россия» выходит в новое учебное плавание в Атлантический океан и Карибское море. В январе 1914 г. крейсер в Ньюпорт-Ньюсе меняет поврежденную на переходе крышку цилиндра низкого давления правой машины. На пути в Брест корабль выдерживает сильный шторм с порывами ветра до 10—11 баллов и размахами качки до 36°. Высота волн доходила до 14 м, но крейсер лишь дважды черпнул бортами, а на полубак во время всего штормового десятисуточного (2400 миль) перехода до Азорских островов попадали только изредка гребни волн. Прибыв в Либаву 28 февраля, «Россия» уже 9 марта уходит в новое заграничное плавание, на этот раз в Средиземное море с заходом в Тулон.

В первой мировой войне «Россия» — флагманский корабль второй бригады крейсеров Балтийского моря. В январе 1915 г. крейсер выполняет самую сложную часть искусно спланированной и удачно проведенной минно-заградительной операции на путях германского флота из Кильской и Мекленбургской бухт в Балтийском море. После почти 500-мильного пути из абосских шхер (под прикрытием шедших в 15 милях сзади крейсеров первой бригады «Рюрик», «Адмирал Макаров» и «Баян») «Россия», пройдя линию германских дозоров, за о. Борнхольм и к северу от мыса Аркона (о. Рюген) выставила банками 10-мильное заграждение из 100 мин. Для маскировки заграждения сбросили оправдавшие себя имитаторы перископов подводных лодок. Восточнее о. Борнхольм «Россия» присоединилась к поставившим в этом районе еще по 100 мин «Богатырю» и «Олегу». Через 11 дней на этих необнаруженных заграждениях подорвались германские крейсера «Аугсбург» и «Газелле» (его уже в строй не вводили). [216]

В октябре 1915 г., сняв практически всю мелкокалиберную артиллерию (осталось по два-три пулемета и по две 47-мм пушки для салютов), число 203-мм орудий довели до шести (на «России» для этого срезали полубак); 152-мм орудий на «России» стало 14, а на «Громобое» — 20.

В июле 1916 г. «Громобой» с «Дианой» в сопровождении восьми эсминцев вышли из Люма{125} для операций против торговых судов противника вблизи Норчепингской бухты{126}. Шедшие впереди в разведке наши эсминцы вступили в перестрелку со встретившимися германскими эсминцами и начали отходить, чтобы навести их на наши крейсера. Утром восемь немецких эсминцев вышли в атаку на два русских крейсера, выпустив с дальней дистанции до 20 торпед. Накрытые метким огнем, они спаслись лишь благодаря выпущенным дымовым завесам.

Как и все почти население России, подавляющее большинство личного состава крейсеров, не исключая и офицеров, приветствовало февральскую революцию 1917 г. В считанные часы был положен конец незыблемой, казалось, так недавно отметившей свое 300-летие династии Романовых. В небытие ушел последний из российских самодержцев, навлекший на страну позор массовых казней лучших ее сынов, и окончательно дискредитировавший режим безобразной вакханалией распутинщины.

Уже в 1913—1914 гг. на «России» действовала подпольная большевистская организация под руководством Тимофея Ивановича Ульянцева, возглавившего в 1915 г. главный судовой коллектив Кронштадтской военной организации РСДРП. В апреле 1917 г. легальная большевистская организация крейсера насчитывала 50 человек. 1 мая 1917 г. вторая бригада крейсеров («Россия», «Громобой», «Аврора», «Диана») показала флоту пример подлинной революционной демократии, [217] избрав, несмотря на противодействие Временного правительства, начальником бригады прежнего командира «Дианы» капитана I ранга М. В. Иванова. Под его командованием вместе с новыми выборными командирами кораблей вторая бригада крейсеров сумела установить действительно революционную дисциплину, где в равной мере уважались гражданские права как матросов, так и офицеров и где не было ни позорных самосудов, ни анархии.

5 июля представители судовых комитетов кораблей второй бригады вместе с Центробалтом принимают резолюцию о передаче власти Советам. В сентябре, подняв боевые красные флаги, корабли присоединяются к требованию флота, предъявленному Временному правительству: объявить официально об учреждении Российской федеративной демократической республики. 24 октября 1917 г. команда крейсера «Россия» (председатель корабельного комитета мичман В. Калинин, секретарь Симонов) принимает поддержанную командами стоявших в Гельсингфорсе крейсеров «Диана» и «Громобой» резолюцию протеста против решения Временного правительства об аресте В. И. Ленина. Моряки второй бригады заявили о своей решимости всеми силами защищать своих вождей и проводить в жизнь лозунги «Вся власть Советам!» и «Да здравствует диктатура пролетариата!».

Великая Октябрьская социалистическая революция победила, и в декабре 1917 г., выполняя приказ Центробалта, «Россия» вместе с крейсерами «Диана», «Аврора» и линейным кораблем «Гражданин» совершают во льдах переход из Гельсингфорса в Кронштадт. Месяцем раньше его совершил «Громобой». Опыт этого похода, доказавшего возможность зимнего перебазирования кораблей в Финском заливе, подготовил успех последующего Ледового похода Балтийского флота, состоявшегося в 1918 г. и спасшего для страны (вместе с отрядом «России») 240 кораблей. По временному боевому расписанию флота Балтийского моря на 1918 г. «Россия» и «Громобой» вместе с «Авророй», «Дианой», «Гражданином» составили отряд морских сил Кронштадта, а к концу 1918 г. были переданы на хранение в порт. Своими экипажами, перешедшими на другие корабли или в уходившие на фронты отряды, своими орудиями, установленными на батареях и кораблях флотилий на реках, морях и озерах, «Россия» и «Громобой» продолжали участвовать в гражданской войне. Установлено, что часть 152-мм орудий крейсеров в 1919 г. была передана флотилии Советской Латвии для обороны Риги. Близкой была судьба кораблей, похожими оказались и их последние дни. Проданные на слом в Германию в 1922 г., оба крейсера во время своего последнего, но уже без экипажей, совместного перехода штормом были выброшены на берег. «Россия», выброшенная на банку Девельсей у Таллина, была снята и отведена в Германию, «Громобой», разбившийся об аванпорт Лиепаи, был разобран на месте. [218]