В достройке
§9. «Рюрик» на Неве
Вместе с новыми и. новыми проверками и доработками ответственного спускового хозяйства, промерами на Неве, выполненными петербургским лоц-командиром, углублением спускового пути и фарватера присланной из Кронштадта землечерпалкой немалые хлопоты заводу и всему портовому начальству доставляла сама организация церемонии спуска. Спуск нового океанского крейсера должен был стать весомым политическим актом, подтверждением намерений России играть все более активную роль в международных делах. В соответствии с высшим рангом церемонии («в высочайшем присутствии») в Главном морском штабе (ГМШ), как это было и при спуске «Полярной звезды» и закладке «Рюрика», заново разрабатывались диспозиция кораблей на Невском рейде, готовились почетные караулы, уточнялись форма одежды, порядок салютования, состав и место распределения приглашенных и т. д. На завод возложили и обязанность заказать специальные пригласительные билеты (разного цвета сообразно рангу гостей). В императорской палатке, располагавшейся у ближайшей к воде оконечности стапеля (чтобы видеть прохождение корабля мимо), готовили убранство, чертежи крейсера и заказанную еще в декабре мастерским Морского музея модель «Рюрика» (впоследствии она, с согласия М. И. Кази, поступила в Морской кадетский корпус).
Накануне спуска на Неве заняли свои места по диспозиции салютующие корабли: паровые яхты Морского министерства «Марево», [39] «Стрела», пароходы «Нева», «Онега» и императорская яхта «Александрия».
Спуск состоялся в назначенное время — 22 октября 1892 г. в строгом соответствии с церемониалом, под грохот салюта кораблей, приветствовавших рождение первого из «серии крейсеров исключительно больших размеров», как квалифицировался корабль в одном из документов МТК. Ровно в 11 ч 30 мин «Рюрик», предварительно пересаженный со стапель-блоков на клетки спусковых дорожек, освободился от задержников и под уклон стапеля устремился к Неве. В считанные секунды на хорошо смазанных полозьях (со скоростью до 5—6 м/с) промчалась мимо царской палатки 5000-тонная громада крейсера и, вспенивая воду, врезалась в течение реки.
Загремели цепи сброшенных якорей, и корабль начал плавание — то постоянное, ни на миг не прекращающееся единоборство со стихией, которое не прощает его экипажу никаких изъянов техники и ошибок управления.
Спуск — это начало существования корабля как инженерного сооружения и неспроста повсеместно и до наших дней дата его постройки всегда отождествляется с датой спуска на воду.
Первую в жизни корабля дату зафиксировал строевой рапорт командира П. Н. Вульфа, который в тот же день докладывал управляющему Морским министерством о благополучно состоявшемся спуске «Рюрика» на воду. По исстари заведенной форме (специально для «Рюрика» отпечатанной типографски), содержащей по обычаям деревянного судостроения сведения об уровне воды в трюме и «перегибе при спуске», приводились в рапорте и данные о личном составе крейсера: 19 унтер-офицеров, 271 рядовой, 4 штаб-офицера, 13 обер-офицеров, 4 классных чиновника — все 18-го флотского экипажа. Вторым из четырех мичманов в обер-офицерском списке значился Петр Шмидт. Сын отставного контр-адмирала, он по ходатайству своего дяди вице-адмирала В. П. Шмидта (в 1887—1889 гг. командовал эскадрой Тихого океана) летом 1892 г. после отставки по болезни был вновь принят на службу. Так «Рюрик» стал кораблем юности Петра Петровича Шмидта, вошел в его биографию, в его сложный, но целеустремленный путь познания правды и борьбы за социальную справедливость, который спустя 13 лет привел его на палубу восставшего против царизма «Очакова»...
Итак, впереди — долгий, кропотливый и часто неблагодарный труд по достройке корабля, когда проектные изменения и переделки, заставляя «по-живому» резать уже сделанное, оборачиваются прямыми убытками и задержками работ. Немало ухищрений потребовало от наблюдающего осуществление запоздало созревшей в МТК идеи об установке на батарейной палубе «Рюрика» двух дополнительных броневых траверзов из плит толщиной 102 мм.
Прибавила забот и зима. До 13 ноября 1892 г., когда на Неве произошел ледоход, затянулось освобождение крейсера от полозьев и копыльев. Тут же под бортом крейсера пришлось вызволять из ледового плена застрявший после спуска водолазный барказ Петербургского порта, а вскоре и сам крейсер для погрузки изготовленных главных машин потребовал подвижки во льду вперед под заводской кран. Сложным оказался вопрос о выделении матросов для околки льда вокруг крейсера и своевременной уборке громоздившейся в палубах строительной щепы — напоминание об этом со стороны помощника начальника завода [40] лейтенанта И. Ф. Бострема{25} вызвало неудовольствие капитана 1 ранга П. Н. Вульфа, усмотревшего в обращении лейтенанта ущемление его командирских прав.
Продолжал докучать заводу и такой ретивый администратор, как утвержденный, наконец, командиром Петербургского порта контр-адмирал В. П. Верховский. На сей раз он вознамерился, несмотря на возражение М. И. Кази, высказанное еще 20 апреля 1893 г., вменить заводу в обязанности расточку отверстия под носовой минный аппарат. Пришлось снова объяснять адмиралу, что в этой работе, как и при расточке отверстий для дейдвудных валов, важно не формальное соблюдение размеров по чертежу, а согласование растачиваемого отверстия с присоединительными и конструктивными размерами. Металлическому заводу — поставщику аппарата — пришлось эту работу взять на себя.
Мешала работе и техническая, и организационная немощь Петербургского порта. В нем не хватало кранов, барж, буксиров, складских помещений, водолазов и много чего другого. Все эти нехватки в особенности должен был испытать на себе «Рюрик», строившийся на заводе, который, несмотря на казенный статус, в военном столичном порту числился на положении «чужого». Броневые плиты с Ижорского завода доставлялись на корабль поодиночке, так как взять больше не позволяла вместимость барж да и выделялись они портом скупо и нерегулярно. Нарасхват был и постоянно занятый портовый плавучий кран, а заказ нового, понятно, был еще далеко. Даже водолаза для установки пробок к забортным отверстиям в подводной части «Рюрика» (это было в ноябре 1893 г.) сразу получить не удалось: он был занят этой же работой на закончивших плавание судах порта. Таковы были привычные, никого особенно не удивлявшие будни невского рейда, на котором «Рюрик» достраивался больше двух лет.
В первую после спуска зиму 1892—1893 гг. вслед за установкой котлов и машин приступили к монтажу их арматуры, «навешиванию» и размещению вспомогательных механизмов, прокладке систем и приводов управления. Отступив от традиций прошлого, когда цилиндры машин поверх «жарозадерживающей обмазки» покрывали нарядными рейками красного дерева, МТК согласился на замену полагавшегося для этих целей по спецификации тика более практичными железными листами.
К началу марта 1893 г. устроили «Рюрику» еще один «ледовый поход», оттянув его по течению за выступ набережной, чтоб напором льда весеннего ледохода не сорвало крейсер со швартовов и не повредило его медную обшивку.
К лету 1893 г. в составе корпуса крейсера было 3400 т стали; в отсеках, снабженных полным комплектом из 58 бортовых и палубных иллюминаторов и крышек на горловины, продол/кались последовательные испытания их водонепроницаемости. Установленными на местах были плиты траверзной брони и почти все плиты (29 из 40) пояса брони. С Ижорского завода ожидали две последних (забойных) плиты. Но еще не было ни одной из 17 плит траверзов казематов в батарее — их собирались только еще заказывать по окончании сборки переборок под эти траверзы. [41]
Не было ростерных бимсов, фишбалок, кнехтов, якорных машинок, штатных сходных трапов и тамбуров над люками, ставней орудийных портов. В работе были водоотливная, пожарная системы и водопровод, а по вентиляции, паровому отоплению и фановым системам не было еще и чертежей. Только начинали установку дельных вещей и оборудование служебных помещений и кладовых. Вот так в течение 1893 и 1894 гг. продвигалось насыщение корабля устройствами, оборудованием, вооружением, тормозившееся бесконечными проволочками с утверждением чертежей, в которых еще современники видели одну из главных бед отечественного судостроения.
С осени 1893 г. работы вместо Н. В. Долгорукова (он уезжал в Данию для наблюдения за строительством императорской яхты «Штандарт») принял на себя один из ближайших помощников М. И. Кази инженер завода Н. Е. Титов, который, как можно предполагать, был по сути в должности заводского строителя крейсера. Еще до этого — с 1 июля 1893 г. — покинул завод М. И. Кази: он отказался от руководства заводом ввиду предстоявшей его полной передачи в собственность казны{26}.
Его борьбу с непрекращавшейся анархией проектирования (из-за сомнений, какими принимать 120- и 152-мм патроны — раздельными или унитарными, МТК снова потребовал прекратить работы по оборудованию погребов) продолжал оставшийся за начальника завода деятельный помощник лейтенант И. Ф. Бострем. Об этом говорила представленная им в ноябре 1893 г. справка о характере и трудоемкости четвертый раз (с августа 1891 г.) совершающихся почти полных переделок погребов.
И вот уже новый начальник С. К. Ратник{27}, используя опыт М. И. Кази, добивается неукоснительной выдачи специальных нарядов на каждую из работ, вызванных очередными переделками. Крупной из переделок, связанных с этим заказом, была ликвидация в марте 1894 г. (из-за предложенной МТК системы уборки аппаратов по-походному) двойных разборных офицерских кают (шпангоуты 85 1/2 — 89 1/2), выполненных, в свою очередь, ради другого изменения проекта по журналу МТК № 116 от 1 сентября. Тем самым общая вместимость офицерских кают «Рюрика» уменьшалась с 32 до 28 человек.
Не осталась без изменений и электротехника корабля. По расчету электрической нагрузки, установленной МТК (журнал по минному делу № 4 от 24 февраля 1893 г.), для питания четырех прожекторов (два — «открывать минную атаку издалека», два — «держать миноносец в лучах света»), вентиляторов и элеваторов подачи боеприпасов требовалось семь динамо-машин напряжением 70 В и силой тока 250 А. Для аварийного питания по существовавшим нормам предусматривались аккумуляторы — три группы по 40 элементов емкостью 200 А-ч.
Летом 1894 г. работы остановились из-за неготовности общих труб от магистралей вспомогательных механизмов, а затем — из-за принятого в ноябре решения МТК заменить предусмотренные спецификацией семь динамо-машин системы Сименса (Германия) на шесть более мощных системы фирмы «Сотер и Харле» (Франция). Причина — увеличенный [42] расход электроэнергии для лебедок только что сданной для «Рюрика» (11 июля 1894 г.) Металлическим заводом системы подачи 152-мм раздельных и 120-мм унитарных патронов в беседочных элеваторах.
Предварительно Металлическому заводу пришлось соорудите действующие макеты четырех таких систем в натуральную величину: элеваторов для подачи 152-мм унитарных патронов в вертикальном и горизонтальном положениях; элеватора для подачи 152-мм раздельных патронов и снарядов к ним в горизонтальном положении и элеватора для подачи их в вертикальных подвесках-беседках.
21 января 1894 г. эти системы в действии осматривали на заводе члены артиллерийского отдела МТК при участии корабельных инженеров Н. Е. Титова, Н. К. Глазырина, старшего офицера П. И. Серебренникова{28}, артиллерийского офицера крейсера лейтенанта Ф. Р. Скорупо, подполковника Л. И. Саноцкого и капитана К. Т. Дуброва. Собравшиеся, как затем и группа адмиралов во главе с управляющим Морским министерством Н. М. Чихачевым, признали наиболее подходящей систему беседочного элеватора, который почти при той же скорости подачи (14 патронов в минуту) требовал меньше прислуги и позволял изолировать шахту подачи водонепроницаемой дверью. Это решение и было принято на заседании МТК под председательством контр-адмирала С. О. Макарова (журнал по артиллерии № 13 от 25 января 1894 г.).
Так, после затяжного (более года) периода сомнений МТК решил вопрос в пользу принципа подачи боеприпасов в вертикальном положении — этим решением был отклонен имевший тоже немало сторонников принцип, скажем условно, горизонтальный. Подача в беседках — подвесных корзинах с поставленными вертикально патронами, хотя и казалась более естественной, надежной и безопасной, все же была тяжелее и не позволяла автоматизировать этот процесс, то есть сделать его непрерывным, что допускал горизонтальный принцип, воплощенный в нории. Конструкция нории, принципиально более простая (бесконечная лента с вставленными в ее гнезда параллельно один за другим патронами, как в ленте пулемета), открывала большие возможности для совершенствования, но требовала более высокой культуры производства и обслуживания и более длительной отработки; появлялась также опасность полного прекращения подачи при заклинивании или перекосах элементов системы. Времени (да и средств) на эту отработку и сравнительные испытания опытных образцов, как обычно, не оказалось. Вот почему на «Рюрике», а за ним и на остальных строившихся кораблях была принята подача боеприпасов в беседках, которая, как и орудия Канэ, утвердилась до конца дореволюционного периода русского флота. В выборе, возможно, сыграла роль и возможность заказа подачи такого типа «россыпью» из деталей, достаточно привычных в обиходе и изготовлении. Нория, в свою очередь, требовала агрегатной поставки.
Таким образом, и в этом случае на решение вопроса повлияли маломощность специализированных отечественных предприятий и, конечно, все те же соображения экономического характера, противоречившие подчас здравому смыслу. Весь комплекс хранения и подачи боеприпасов, заказанный в апреле 1894 г. Металлическому заводу (вначале и эту работу пытались навязать балтийцам), включал в себя 6 элеваторов (лифтовых подъемников) для раздельных патронов (снаряд и патрон отдельно) 152-мм калибра, 430 беседок (по четыре патрона со снарядами) и столько же тележек для этих снарядов, 2 элеватора 120-мм патронов, 200 беседок (по 6 унитарных патронов) и столько же тележек к ним. Поставку 34 литых из стали блоков беседочных элеваторов взял на себя Путиловский завод. Заказ на электрические лебедки только 31 августа был поручен ГУКиСом отечественной фирме «Дюфлон и Константинович», действовавшей по поручению французской фирмы (владельца патента) «Сотер и Харле».
В конце концов на долю Балтийского завода достались лишь действительно кораблестроительные работы: изготовление и установка элеваторных шахт и выгородок для них, оборудование бомбовых погребов и крюйт-камер для боеприпасов в беседках. В феврале 1894 г. по заданию С. О. Макарова на случай повреждения подачи предусмотрели выходящие в погреба и батарейную палубу дверцы в шахтах элеваторов, чтобы можно было извлекать беседки. [43]
Надолго, несмотря на заранее известный тип главного командного пункта корабля, затянулось обсуждение вопросов, касающихся конструктивного оформления и внутреннего устройства боевой рубки. Здесь определенно проявилось то опасное явление, когда сугубо военные вопросы решались с позиций мирного времени. Бороться с этим пытался, пожалуй, лишь один С. О. Макаров.
Именно в те годы под предлогом борьбы с перегрузкой корабля начинали снимать боевые рубки с первых, построенных в 1860 г. броненосцев и под влиянием своего рода отхода от принципов броненосного судостроения (воплощением их были сплошь покрытые броней и практически неуязвимые мониторы) все больше внимания стали обращать на бытовой комфорт, «удобства» управления кораблем в мирное время. Оттого и получилось, что элеваторы подачи боеприпасов оказались на «Рюрике» без броневой защиты. Зная о 305-мм стальной броне боевой рубки на «Бленхейме», толщину сталежелезной брони на «Рюрике» назначили вдвое меньше. Тоньше — 76 мм вместо 203 мм, принятых на английских аналогах, была и вертикальная труба, через которую выводились из рубки приводы и кабели управления.
По чертежу от 26 июня 1893 г. в рубке устанавливались паровой штурвал, машинные телеграфы, переговорные трубы и индикаторы для стрельбы минами Уайтхеда и автоматической стрельбы из 152-мм орудий (видимо, имелись в виду приборы А. П. Давыдова для производства залпа из всех орудий при замыкании контактов прибора в рубке). Такое значительное насыщение рубки приборами управления вызвало предложение Н. Е. Кутейникова предварительно макетировать их взаимное расположение, но в МТК решили обойтись без этого.
Проработка по требованию МТК расположения боевых указателей в рубке выявила необходимость увеличения ее 152-мм (по проекту) визирных просветов{*17}.
Оставшийся за командира старший офицер «Рюрика» — капитан 2 ранга П. И. Серебренников предложил вместо крайне трудоемкого вырезания (почти на треть длины окружности рубки) отверстий в броне поднять над ней всю крышку рубки, увеличив просвет до 254 мм. «Это, — писал он в МТК 28 марта 1894 г., — значительно облегчит управление судном из рубки». Покорившая всех своей простотой конструкция была принята безоговорочно и в течение последующих 10 лет беспрепятственно распространялась на все новостроящие корабли{29}. Рационализаторские идеи исходили и от управляющего Морским министерством Н. М. Чихачева. В очередное свое посещение крейсера (а их было несколько в год) он неожиданно выразил сожаление, что вновь установленные броневые траверзы перекрывают лишь пространство от верхней до батарейной палубы и не продолжены до жилой. Однако воплотить его запоздалую идею не удалось, поскольку это усугубило бы перегрузку корабля. Тогда он дал новое указание, ставшее для «Рюрика» весьма полезным: заменить ручной шпиль в корме паровым. Паровую приводную машину установили под бимсами батарейной [44] палубы, «перекроив», как обычно, расположение вокруг нее. Знакомое следствие половинчатых и фиктивно экономных решений! Ведь всего полтора года назад, рассматривая просьбу П. Н. Вульфа об установке ручного шпиля по примеру крейсеров «Память Азова» и «Адмирал Нахимов», МТК дал согласие на такую установку. Более того, МТК внес важное усовершенствование в расположенный в носовой части шпиль Гарфильда (журнал № 4 от 12 января 1893 г.), на котором вокруг баллера в батарейной палубе было предложено установить добавочный постоянный барабан с вельпсами для выхаживания перлиний. Но так же механизировать швартовку с другой оконечности крейсера, что предугадало бы указание адмирала, почему-то не попытались. Впрочем, не исключено, что все решила экономия.
Из-за экономии пришлось отказаться от заманчивого предложения Балтийского завода изготовить из красного дерева (завод имел большие его запасы) мебель и калевки каютных щитов «Рюрика». И хотя, по журналу МТК от 10 декабря 1890 г, красное дерево разрешалось лишь на судах яхтенного типа, все же «Рюрику» его досталось немало. Первый в новой серии огромных океанских крейсеров, он оказался и последним крейсером, на котором еще предусматривалось парусное вооружение. И как последняя дань уходящей эпохе парусного флота красовались на «Рюрике» изготовленные из красного дерева кнехты для снастей бушприта на полубаке, кнехты на палубе вокруг всех трех мачт, кнехты с медными нащечинами для марса-фалов, сходная рубка; блиставшие медными приборами светлые люки и столь же нарядные с медными планками и также красного дерева восемнадцать сходных трапов на мостике и в палубах. Эту роскошь на просторной, какой не могли похвастаться и лучшие в мире фрегаты, палубе крейсера дополняли тиковая с медными планками обделка коечных сеток, тиковые кофель-планки, тиковые шкапики «для чистоты» (с принадлежностями для наведения чистоты) и другие изделия, включая сходные дубовые трапы в менее парадных местах.
Но все эти трогающие душу марсофлота{30} последние образцы уходящей парусной культуры властно оттеснялись на задний план атрибутами неудержимо наступавшей новой эпохи пара и электричества — «нашествием» торпед и мин, динамо-машин и рефрижераторов, патронных орудий и противоторпедных сетей, электрических рулевых указателей и индикаторов приборов управления артиллерийским огнем (ПУАО). Традиционными среди этой новой техники оставались, пожалуй, одни компасы — давнее, еще надолго единственное, не считая секстана, орудие мореплавателя.
Вместе с вентиляционными и переговорными трубами, магистралями и отростками пожарной и водоотливной систем, трубами паропроводов, парового отопления и водопровода, кабелями электрического освещения и проводов звонковой сигнализации, приводами машинного телеграфа и проводниками артиллерийской и минной сигнализации через палубы и переборки «Рюрика» начали прокладывать кабели невиданного еще на флоте новшества — телефона. Эти аппараты адмирал Н. М. Чихачев в сентябре 1894 г. разрешил установить на «Рюрике» «в виде опыта». [45]
Работы поручались лейтенанту Е. В. Колбасьеву — признанному специалисту, изобретателю надежной отечественной системы телефонных аппаратов и их станций. Другим, также не предусмотренным спецификацией новшеством, стали колокола громкого боя, которые командир капитан 1 ранга А. X. Кригер{31} считал (в рапорте 4 октября 1894 г.) необходимыми в обширных помещениях своего крейсера для вызова людей на боевые посты при тревогах и проверках расписаний. До этого, как, впрочем, и в дальнейшем (весь предреволюционный период), вызовы по унаследованной от парусного флота традиции осуществлялись сигналами на горне и барабане.
Не отменяя их, согласились «в виде опыта» установить «электрические колокола» фирмы Винтергальтера. Завершение этих и многих других работ приходилось откладывать на следующий период достройки: «Рюрик», осадка которого (6,65 м) к осени приблизилась к пределу, допускавшемуся глубиной Морского канала (6,7), готовился покинуть завод. 25 сентября «Рюрик» начал кампанию.
§10. Нильский триумф «Рюрика»
«Сего числа в 8 ч 20 мин утра крейсер «Рюрик» отвалил от пристани Балтийского завода для следования в Кронштадт...» — докладывал 12 октября 1894 г. Н. Е. Титов начальству. Углубление крейсера носом составляло 6,71 м, кормой — 6,8 м, водоизмещение 8827 т. Для дифферентовки в носовые отделения приняли около 210 т воды. По внешнему виду крейсер, не считая орудий и боевой рубки, имел вполне законченный вид. На борту его было 18 офицеров и 550 человек команды с багажом, включая и заводских рабочих. В переходе участвовал и контр-адмирал С. О. Макаров, еще остававшийся членом МТК, но уже с февраля 1894 г. получивший назначение на должность младшего флагмана Практической эскадры Балтийского моря. В его распоряжение для проведения испытаний и поступил «Рюрик». Не теряя времени, тут же, на переходе «Рюрика» в Кронштадт, адмирал развернул проверку водоотливных средств крейсера наполнением отсеков водой. После завершения перехода приступили к испытаниям. Въедливый адмирал, удрученный многими ошибками и грубыми нарушениями элементарных конструктивных требований и правил эксплуатации на «Гангуте» и «Наварине» (на этом броненосце внутренние ребра жесткости прямоугольной магистральной трубы вызывали огромное сопротивление движению воды), настойчиво добивался устранения всех недостатков на «Рюрике». По счастью, и офицерский состав крейсера смог преодолеть распространенное пренебрежение «строевиков» к трюмным делам. В итоге приемка доработанной системы комиссией под председательством старшего офицера П. И. Серебренникова состоялась спустя год после начала испытаний — 24 октября 1895 г. Другими главными работами в Кронштадте были монтаж вентиляции, брони боевой рубки, орудий, динамо-машин, элеваторов и рельсов подачи боеприпасов, электрического освещения, средств связи и сигнализации, оборудование кают, не считая множества других достроечных работ, перечни которых вместе с главными [46] насчитывали до сотни пунктов. Надеяться в основном приходилось только на собственные силы, которые, однако, в ноябре 1894 г. пополнились отрядом из 150 рабочих-балтийцев.
На предварительных испытаниях 23 октября 1894 г. крейсер при осадке носом 6,8 м и кормой 7,87 м достиг на четырех пробегах средней скорости 18,8 уз. Общая мощность машин составила 13 701 л. с., частота вращения — около 83 об/мин, давление пара в начале пробегов было около 9,1 атм, а на четвертом пробеге — 7,7 атм. В числе мер по усилению тяги в котлах и подъему их паропроизводительности, по предложению С. К. Ратника, было и увеличение высоты дымовых труб. Совершенствовали и рулевое устройство, в котором для управления золотником рулевой машины применили электропривод фирмы князя Тенишева. На испытаниях, проведенных на якоре в декабре 1894 г., устройство исправно перекладывало руль на заданный угол, но потребовало изменений в электрической схеме. До конца 1894 г. продолжались заказы на еще отсутствовавшие детали, включая и весь комплект противоторпедных сетей. 120 железных блоков для них В. П. Верховский заказал «заводчику Иолко», трубчатые шесты для поддержания сетей — Ижорскому заводу, а более длинные из них — до 7,2 м — Обществу русских трубопрокатных заводов.
В ноябре 1894 — апреле 1895 г. оформили последние крупные заказы: Ижорскому заводу — на 11 плит брони гласисов вокруг машинных люков (их задерживали в ожидании опытной проверки конструкции на броненосце «Гангут»), Обуховскому — на броневые трубы защиты проводников из боевой рубки, Металлическому — на систему подачи 152- и 120-мм патронов. Начали переговоры о поставке из Франции разрешенных МТК (по просьбе командира) «ледоделательной машины» и рефрижераторной камеры.
В эти дни пришло неожиданное известие о предстоящем летнем походе в Германию на торжества открытия Кильского канала. Задача ускоренного завершения всех работ казалась невыполнимой, но отступать было нельзя: об участии «Рюрика» в торжествах уже сообщили в Германию. Форсировать готовность крейсера требовала и международная обстановка, неустойчивая на Западе (Вильгельм II не прекращал попыток разрушить складывавшийся в те годы русско-французский союз) и грозившая войной на Востоке. Здесь на глазах всего мира Япония энергично пожинала плоды свой агрессии против Китая. Вторгшись в 1894 г. на его территорию и оккупировав Корею, японцы в ноябре 1894 г. захватили Порт-Артур (Люйшунь), а в феврале 1895 г. — Вей-Ха-Вей (Вэйхай), что открывало им путь во внутренние районы Китая. Эта агрессия и кабальный мирный договор, который Япония навязала побежденному Китаю, создали опасный очаг напряженности на Дальнем Востоке. Нельзя было допустить ни отторжения Кореи от Китая, ни передачи Японии Порт-Артура, что означало бы постоянную угрозу китайской столице и быстрое подчинение китайских правителей японскому диктату. Создавалась прямая угроза и русским интересам, и русским территориям в Азии.
Было решено поддержать Китай и поставить заслон японской экспансии на материке. Германия и Франция, каждая исходя их своих интересов, согласились на совместное с Россией дипломатическое выступление против Японии. Но это не снимало опасности столкновения с хищником, у которого отнимали уже схваченную добычу. На подкрепление эскадры Тихого океана под командованием контр-адмирала Е. И. Алексеева спешно перебрасывалась Средиземноморская эскадра контр-адмирала С. О. Макарова (он принял ее сразу после испытаний [47] «Рюрика», в конце 1894 г.), а для общего начальствования над этими Соединенными эскадрами Тихого океана и Средиземного моря телеграммой от 24 января 1895 г. назначался вице-адмирал С. П. Тыртов. Одновременно формировался и отдельный отряд судов Балтийского моря для похода в Киль. Видимо, не исключалась возможность того, что в крайнем случае и он мог быть двинут на восток.
Состав отряда уточнялся еще рая в марте 1895 г., участие «Рюрика» было решено безоговорочно. Главному командиру Кронштадтского порта вице-адмиралу Н. И. Казнакову предложили обеспечить готовность кораблей к середине мая и форсировать их комплектацию офицерами (строго по табели, без сверхкомплектных), при этом было указано отдавать предпочтение знающим иностранные языки. Начальником отряда назначили контр-адмирала Н. И. Скрыдлова{32}.
В течение апреля на «Рюрике», закончив сборку главных механизмов (после их ревизии и замены поршней заново изготовленными стальными), продолжали усиление системы вентиляции для обеспечения форсированной тяги в топках при герметично закрытых машинных люках, а также установку броневой защиты этих люков. В Ораниенбаум с Обуховского завода привезли недостававшие штыровые основания пяти 152-мм орудий, чтобы с первым пароходом доставить их на «Рюрик». Монтеры электротехнической мастерской Кронштадтского порта вели прокладку по всему кораблю цепи ПУАО и сети приборов для гальванической стрельбы (залпом){33}. По чертежам, разработанным в минной чертежной Кронштадтского порта, прокладывали и крепили приборы палубного и боевого электрического освещения, укладывали провода фирмы «Сименс и Гальске» к десяти электрическим лебедкам артиллерийских элеваторов, устанавливаемым Балтийским заводом. Мастерская лейтенанта Е. В. Колбасьева занималась установкой порученных ему 12 телефонов. Назначенный на 1 мая подъем флага из-за обилия работ и большого числа рабочих (их в те дни было до 1000 человек, и подкрепления еще прибывали) отложили до 5 мая. Крейсер оставался у стенки Средней гавани, находясь по-прежнему в распоряжении рабочих Балтийскрго завода. От экипажа на корабль назначались дежурные.
Внешне крейсер приобрел полностью законченный вид: внушительный рангоут, удлиненные дымовые трубы, вытянутый по всем правилам такелаж, ряды грозно блиставших орудий, только что закрепленное и уже вызолоченное носовое украшение. Лишь кое-где снаружи борта, по верхней палубе и на мостиках завершали последние малозаметные работы. Установили прожекторы Манжена. Во внутренних помещениях все силы были брошены на отделку жилых помещений: наводили последний лоск в офицерских каютах, развешивали драпировку, полировали мебель, стелили клеенку и линолеум на палубах, крепили шкафы ротного имущества, собирали пирамиды для винтовок и музыкальных инструментов, подвешивали обеденные столы для команды. День и ночь продолжавшиеся авральные работы позволили 12 мая — с опережением срока — перевести экипаж из береговых казарм на корабль. С музыкой и песенниками (койки и чемоданы следовали на барже по каналу) матросы «Рюрика» прошли через Кронштадт к стенке Средней гавани на свой крейсер. Начались вахты и освоение матросами своих боевых постов по заведованиям. [49]
17 мая, когда была закончена большая часть работ, связанных с береговым обслуживанием, крейсер вывели на рейд. Ненадолго для пробы машин и определения девиации под флагом контр-адмирала Н. И. Скрыдлова выходили в море. Завершив оборудование крюйт-камер, бомбовых и патронных погребов с их стеллажами, освещением, рельсовыми путями для подвески беседок и элеваторных шахт, начали проверку системы подачи.
Действие этой системы проверялось в сборе на Металлическом заводе, однако на корабле она не сработала: после снятия нагруженной патронами беседки с подъемной рамы элеватора последняя под действием амортизирующей пружины приподнималась выше, чем следовало, и тем расстыковывала ее рельс с рельсами батарейной палубы или погреба. Следовавшие друг за другом предложения конструкторов Балтийского завода не давали результата, в поиск решения включились артиллерийские офицеры и, наконец, прибывший на крейсер главный инспектор артиллерии контр-адмирал К. К. Деливрон{34}. Остановились на предложенной адмиралом конструкции стопорных планок с рессорной пружиной. Установить их успели в нескольких шахтах — длившиеся три дня и три ночи авральные приборки, очистки, мытье и окраска всех помещений, оборудования, артиллерии (для этой тонкой работы старший офицер выпросил у С. К. Ратника маляров-балтийцев) прекратили на корабле все другие работы.
19 мая начальник отряда — контр-адмирал Н. И. Скрыдлов, подняв свой флаг на канонерской лодке «Грозящий», отправился в Петербург, где принял командование кораблями, собранными на Невском рейде для торжеств спуска «в высочайшем присутствии» ряда кораблей, а также закладки на Балтийском заводе крейсера «Россия» и учебного судна «Верный». Вернувшись, он снова взялся за порядок на «Рюрике», не стесняясь в «фитилях» и разносах и добиваясь скорейшего приведения корабля в «щегольской вид».
Комплектация «Рюрика» на время плавания пополнилась с .17 мая принятыми на довольствие 41 машинистом и кочегаром Балтийского завода, назначенными в плавание до Киля и обратно. Управляющий Морским министерством потребовал, чтобы они были одеты в форменную матросскую одежду и имели бы по возможности военный вид. Для отличия их от матросов С. К. Ратник предложил одобренную Н. М. Чихачевым особую форму: «пиджаки или кафтаны со светлыми пуговицами, но без погон и фуражки без кантов». На правах офицеров (с соответствующим довольствием) шли в поход и заводские «вольные механики» — Папа-Федоров, Я. С. Степанов, С. А. Калинин и на правах чиновника подмастер Михаил Семенов{*18}.
Императорский смотр отличался особой торжественностью. Новый император — Николай II, сменивший своего «в бозе почившего» державного родителя Александра III, впервые «осчастливил» посещением свой флот в Кронштадте.
С появлением на Малом рейде царской яхты «Александрия», шедшей под императорским брейд-вымпелом, контр-адмирал Н. И. Скрыдлов на «Грозящем» отправился ей навстречу, а на «Рюрике» по обычаю, сложившемуся на парусных кораблях, послали команду по реям, чтобы в соответствии с уставом шестикратным «ура» приветствовать императора. С «Александрии», отдавшей якорь за [52] кормою «Рюрика», на катер «Петергоф» перебрались Николай II с императрицей Александрой Федоровной и ее фрейлиной, великая княжна Мария Павловна, великие князья Алексей Александрович и Александр Михайлович, а также управляющий Морским министерством вице-адмирал Н. М. Чихачев.
На нижней площадке трапа «Рюрика» гостей встречали поставленные фалрепными мичманы Ф. А. Матисен и А. В. Колчак{35}. У палубных фалрепных мичманов Белого и князя С. Л. Урусова в руках были живые цветы для высочайших визитерш. Когда во время осмотра крейсера дошла очередь до элеваторов, то (записывал в своем дневнике лейтенант П. Н. Головнин) беседка, поднятая из патронного погреба, к общему ужасу, не подошла к рельсу, и управлявший ею старший артиллерийский офицер Ф. Скорупо незамедлительно спустил ее вниз. По приказанию генерал-адмирала беседку снова подняли, чтобы опять пустить по рельсу, и она, закачавшись, попала-таки на свою «железную дорогу» и с грохотом понеслась в корму, изрядно перепугав там царицу, стоявшую около люка. Все сошло благополучно{*19}.
30 мая специальным перечнем последних законченных работ при участии представителя государственного контроля подтвердили полную готовность «Рюрика» к плаванию. С подошедших барж принимали только что доставленные из Петербурга боеприпасы и множество других все еще не укомплектованных запасов. 31 мая после определения в море девиации встали у входной бочки, ожидая отправившего по срочному вызову в Петербург адмирала. Входивший в отряд «Грозящий» ушел в Гамбург еще 23 мая, где должен был ожидать начала торжеств. В час ночи 1 июня с прибытием Н. И. Скрыдлова на флагманский броненосец «Император Александр II» вышли в море.
С французской эскадрой встретились, как и было запланировано, утром 5 июля. Сигналом по международному своду «Рад встрече [53] с друзьями» и салютом наций «Император Александр II» приветствовал флагманский французский броненосец «Хох». На «Рюрике», когда он поровнялся с крейсером «Дюпюи де Лом», для приветствия послали команду по реям: этот корабль, по программе встреч с союзниками, становился кораблем-побратимом русского крейсера. Совместный приход отрядов двух наций символизировал прочность русско-французского союза.
Как рассказывали участники, «программа празднеств была разработана до мелочей, на все были правила и на всем лежал официально-военный отпечаток».
Пруссия уже более 20 лет продолжала владеть отнятыми у Франции ее исконными территориями — провинциями Эльзас и Лотарингия. Теперь, создав империю и претендуя на роль лидера Европы, она демонстрировала миру свою военную и промышленную мощь, порядок и дисциплину. Не составлял секрета и «внутренний» прицел празднеств: внушительное зрелище совершеннейших кораблей мира должно было поколебать общественное мнение Германии, склонить его в пользу создания мощного океанского флота для колониальных захватов, сломить оппозицию рейхстага, который не раз отказывал в ассигнованиях на флот.
Именно в то время адмирал А. фон Тирпиц, став с 1892 г. начальником штаба германского ВМФ, по личному заданию кайзера разрабатывал стратегию флота открытого моря, перестраивал боевую подготовку, создавал на флоте, что он считал главным своим достижением, «военный дух», готовил, в отличие от прежних идей крейсерской войны, планы строительства линейного флота{*20}. И сам канал, и устроенные при его открытии торжества были очередным шагом на пути осуществления германских планов передела мира.
Перед началом церемонии малые корабли под флагами своих адмиралов собрались в Гамбургском порту. К ним присоединились яхты высших чинов и аристократии германской империи. Утром 7 июня 1895 г. в строгом соответствии [56] с программой церемониала во главе всего кортежа встала яхта «Гогенцоллерн» под штандартом германского императора. В полдень, пройдя по Эльбе, кортеж прибыл к западному устью канала у Брунсбюттеля. Здесь состоялась церемония открытия канала, а затем кортеж проследовал по каналу до Рендсбурга, где около 6 ч вечера гостям был представлен парад местного гарнизона. Утром следующего дня продолжили плавание по каналу. Эффект внушительного, прорезавшего высокие берега гидротехнического сооружения шириной более 100 м с поражавшими воображение шлюзами и мостами, переброшенными выше рангоута [57] океанских кораблей, дополняло выстроенное в конце канала здание для торжественного обеда в виде громадного трехдечного корабля с полным рангоутом и парусами. Кульминацией торжеств стал проведенный Вильгельмом II парадный смотр международной эскадры, составленной из нескольких десятков кораблей 15 стран мира. Праздник омрачили сильная гроза, а также то, что «Грозящий» и ряд других кораблей из-за не везде доведенных до проектных отметок глубин канала сели на мель, расстроив движение.
«Все шесть дней были рядом беспрерывных военных парадов, смотров, представлений, встреч, официальных визитов и обедов»{*21}. Безукоризненное состояние кораблей и их шлюпок и катеров, выучка команд, четкость сигналопроизводства, налаженность службы — во всем проявлялся установившийся на эскадре дух соревнований. Катера с обменивавшимися визитами офицерами или с группами для осмотра кораблей сновали по рейду почти непрерывно.
«Рюрик» — новейший, самый большой, с парусным рангоутом — был постоянно в центре внимания. Журналисты по справедливости оценили его как «жемчужину Кильской эскадры». Велико было и доставшееся ему бремя представительства: приемы гостей с кораблей, журналистов, обмены делегациями офицеров и матросов, отправка катеров на берег в распоряжение прибывшего в Киль генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича и на «Гогенцоллерн» для представления группы офицеров «Рюрика» вместе с контр-адмиралом Н. И. Скрыдловым германскому императору. В постоянно демонстрировавшемся русско-французском альянсе (офицеры с офицерами, матросы — с матросами) приходилось уделять внимание и хозяевам праздника — броненосцу «Баден», опекавшему «Александра», и броненосцу «Вейссенбург», опекавшему «Рюрика» и «Грозящего».
Должное внимание уделялось и изучению новинок техники на кораблях других держав: офицерам заранее были розданы перечни вопросов, интересовавших МТК и ГМШ. В Киле для ознакомления с состоянием судостроения в Германии по договоренности с хозяевами торжеств был оставлен прибывший с эскадрой корабельный инженер Г. Ф. Шлезингер. В походе на «Грозящем» участвовал лейтенант Н. Н. Апостоли{36}, который привез хорошую коллекцию фотографий.
Кильский триумф «Рюрика» стал по справедливости и триумфом отечественного судостроения. По опыту своего плавания на крейсере из Киля в Кронштадт генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович докладывал царю, что он близко ознакомился с «хорошо соображенными и тщательно выполненными подробностями» устройства «Рюрика» и «отличными его ходовыми качествами», благодаря которым он по справедливости может быть назван «первым, вполне удавшимся, нашим крейсером и наиболее сильным из ныне существующих судов этого типа»{*22}. По его ходатайству Н. Е. Кутейникову, особенно отличившемуся при разработке проекта «Рюрика», .была выдана денежная награда в размере 3000 руб. «из остатков текущей сметы Морского министерства». [58]
§11. Прощай, Кронштадт!
Вечером 13 июня 1895 г. «Рюрик» под брейд-вымпелом генерал-адмирала, совершив по его приказанию пробег полным ходом, вернулся в Кронштадт. По пути заходили в Либаву, где приняли на борт проверявшего работы по сооружению порта вице-адмирала Н. М. Чихачева и его адъютанта капитана 2 ранга С. П. Шеина. Высокие гости, не мешкая, перебрались на поджидавшие их яхты — великий князь на «Стрелу», Чихачев на пароход «Нева» — и отбыли в Петербург.
Поспешность была понятна: обстановка на Дальнем Востоке грозила взрывом. Там, в китайском порту Чифу, готовясь к бою, и впервые перекрасив корабли в защитную окраску, второй месяц находились обе русские эскадры — Средиземноморская и Тихоокеанская. На случай войны подкреплением этих Соединенных эскадр должны были стать готовившиеся в Кронштадте для похода корабли «Рюрик», «Наварин», «Грозящий» и «Дмитрий Донской». На них занимались спешным устранением недоделок, а на «Рюрике» — еще и выявленных при походе неполадок. Всего таких работ (в основном по механизмам и корпусу) в перечне П. И. Серебренникова от 23 июня набралось около 80.
По артиллерии, например, прокладывали рельсы для подачи 203-мм снарядов, проверяли правильность движения патронных беседок по рельсам в палубах и патронных погребах, так же как и на французском броненосце «Хох», сделали качающимися откидные части рельсов у подачных труб, заканчивали оборудование погребов, устройство кранцев первых выстрелов. В машинных и котельных отделениях прокладывали магистрали их аварийного освещения от аккумуляторных батарей.
Во Францию на завод фирмы «Сотер и Харле» направили заказ на упрочненные валы артиллерийских лебедок, в Которых обнаружились и другие конструктивные и технологические дефекты.
16 июня «Рюрик» встал на клетки Константиновского дока, набранные под наблюдением плотничного мастера Алексея Иванова, на корабле приступили к исправлению изрядно помятых (вплоть до оторванных медных листов) деревянной и медной обшивок. Вдоль двух борозд, прочертивших днище на длину до 60 м, помяло несколько обделочных фланцев от кингстонов. Такова была обратная сторона применения защитных деревянной и медной обшивок, которые не выдерживали прикосновений к камням и отмелям. Оторванный или отогнутый лист меди, обнажившееся дерево тормозили движение, «съедая» лишние пуды угля; металл корпуса создавал с медью гальваническую пару, вызывавшую его электрохимическую коррозию. Все это требовало постоянного поддержания медной обшивки в полной исправности.
Положение на Востоке к этому времени разрядилось: Япония согласилась отказаться от своих территориальных притязаний к Китаю, и русские Соединенные эскадры 27 июня покинули Чифу. Надобность в немедленной отправке подкреплений отпала. Поэтому, учитывая необходимость получения опыта при постройке последующих крейсеров, решили подвергнуть «Рюрика» более обстоятельным испытаниям, задержав его в Кронштадте.
После ряда пробных выходов в море под флагом контр-адмирала К. К. Деливрона 5 сентября провели главный пробег в присутствии всех членов комиссии. Крейсер имел осадку на ровный киль ?,18 м, что соответствовало водоизмещению 11 566 т. Непрерывным полным ходом [59] крейсер «гоняли» в течение пяти часов. При открытых входных люках и дверях котельных отделений и работавших паровых вентиляторах давление пара в котлах держалось на уровне от 8,9 до 8,4 атм (рабочее 9,1 атм). Как было записано в акте комиссии, «все 4 машины действовали удовлетворительно и без нагревания трущихся частей, но вода была пущена на все главные части». Средняя частота вращения винтов за все время испытаний составила 83,14 и 82,14 об/мин. Суммарная мощность всех четырех машин, равная 13326 л. с., превысила контрактную (13250 л. с.), средняя скорость четырех пробегов на мерной линии составила 18,84 уз.
Акт комиссии от 4 ноября был утвержден журналом МТК № 133 по механической части от 11 ноября 1895 г. Констатировав успех испытаний, МТК признал, что «по отношению механизмов крейсера 1 ранга «Рюрик» условия спецификации выполнены.Балтийским заводом удовлетворительно». 10 октября корабли отряда К. К. Деливрона (броненосцы «Наварин», «Адмирал Ушаков», крейсера «Рюрик», «Дмитрий Донской» и канонерская лодка «Грозящий»), закончив каждый свои испытания, представлялись перед уходом за границу на традиционный высочайший смотр.
16 октября подписанием акта комиссии о проверке всех «инвентарей» состоялось фактическое принятие крейсера в казну. На следующий день, взяв с «Дмитрия Донского» девиаторов, «Рюрик» на три часа ходил в море для определения девиации. 24 октября контр-адмирал К. К. Деливрон простился с «Рюриком», а 28 октября на крейсере вновь подняли контр-адмиральский флаг: «Рюрик» стал флагманским кораблем отряда, уходившего на Дальний Восток под командованием недавнего младшего флагмана Черноморского флота контр-адмирала Л. К. Кологераса{37}. Большинство офицерского состава (20 человек) и все 573 матроса крейсера принадлежали к 18-му флотскому экипажу, одному из тех береговых формирований, из состава которых комплектовали плавающие корабли.
В 10 ч утра 29 октября на борт «Рюрика», стоявшего на Большом кронштадтском рейде, поднялся главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал Н. И. Казнаков. Недавний командующий эскадрой Атлантического океана (в 1893 г. он ходил с отрядом крейсеров в США на празднование 400-летия открытия Америки Колумбом), адмирал отправлял теперь «Рюрика» и «Дмитрия Донского», (участник похода в Америку) в плавание к другому — Тихому океану. Короткая напутственная речь адмирала — и провожаемый салютом по уставу Н. И. Казнаков направляется на катере к «Дмитрию Донскому». В 2 ч дня два корабля, два будущих героя грядущей войны, покидают Кронштадт. С крепости гремит прощальный салют контр-адмиральскому флагу «Рюрика», с крейсера отвечают уставными 13 выстрелами. «Последним прости» родных берегов и Балтийского флота трепещет на осеннем ветру флажный сигнал главного командира на мачте морского телеграфа: «Желаем счастливого плавания». С кораблями вместе трогается назначенный для провожающих портовый пароход «Ижора», но вот отстает и он и уже не различить лиц тех, кого уходящие корабли обрекают на долгую разлуку. «В два с четвертью оба крейсера прошли входные [60] бочки, в три часа в строе кильватера прошли Толбухин маяк и стали скрываться из виду, а в три с четвертью часа их совсем не было уже видно»{*23}.
«Рюрик» покидал Балтику навсегда.