"Сухопутные броненосцы"

Рождение богатыря

Отдыхать выпускникам Военной академии механизации и моторизации РККА после защиты дипломных проектов в СКБ-2 не пришлось. 27 февраля 1939 года было принято правительственное решение о постройке опытного образца однобашенного тяжелого танка КВ (названного в честь наркома обороны К. Е. Ворошилова). Дипломный проект слушателей стал исходным для работы по созданию нового танка — детища СКБ-2. Это будет первый серийный тяжелый танк с мощной броней, поступивший на вооружение Красной Армии.

Задание на проектирование КВ предусматривало, что в нем по сравнению с СМК будет применена однобашенная установка вооружения, что позволит выполнить более мощное бронирование, вместо бензиного двигателя будет установлен дизель.

15 марта 1939 года выпускники академии Павлов, Синозерский, Турчанинов, Переверзев, Касавин и Шпунтов в звании «военный инженер 3 ранга» вновь возвратились в Ленинград и приступили к работе в СКБ-2 уже инженерами-конструкторами.

В это время танк КВ-1 уже обретал жизнь. Ведущим инженером по нему был назначен Л. Е. Сычев. Бригаде Н. Ф. Шашмурина предстояло установить на КВ торсионную подвеску, использованную уже на СМК.

Работа по созданию нового танка шла весьма интенсивно. Это был период величайшего энтузиазма и напряжения сил в жизни СКБ-2. Вместо одной смены за чертежными досками люди проводили по полторы, а то и по две. Домой уходили, когда уже близилась полночь. Чтобы размяться, на остановке, дожидаясь автобуса, играли в снежки. Как ни уставали за день, настроение у всех было приподнятое.

А над миром уже нависла зловещая тень второй мировой войны. Поэтому руководителей нашей партии и Советского правительства, народных комиссаров особенно волновали проблемы развития оборонной промышленности, и в частности танкового производства. Решались сложнейшие вопросы выплавки и прокатки броневой стали, [161] литья танковых башен, организации выпуска мощных дизель-моторов. Конструкторам-кировцам предстояло наилучшим образом вписать свои замыслы в картину реальных возможностей не только своего, но и нескольких смежных заводов. В длинной технологической цепочке танкового производства многое находилось в стадии реорганизации и обновления. Вот в этот момент, в апреле 1939 года, Государственная комиссия и утвердила макет КВ. А в мае началась разработка чертежей танка.

Говоря о создании однобашенното тяжелого танка КВ-1, надо ответить на два принципиальных вопроса. Первый — чем отличался однобашенный танк, выполненный дипломниками Военной академии механизации и моторизации РККА, от тяжелого танка СМК? Второй — чем отличался реальный рабочий проект танка КВ-1 от дипломного проекта? Это важно потому, что в нашей исторической, мемуарной и художественной литературе эти вопросы трактуют неверно, подчас считая, что проект выпускников академии и проект КВ-1 это одно и то же.

Созданный кировцами тяжелый двухбашенный СМК для того времени был совершенно новым типом танка, потребовавшим разработки заново всех его основных узлов и агрегатов, что прежде всего относится к комплексу силовой части — моторной установки, трансмиссии, ходовой части. При создании СМК конструкторы Кировского завода встретились со многими трудностями, которые нужно было решить.

«В течение многих лет до этого все попытки конструкторов одновременно усилить броневую защиту и вооружение танка терпели неудачу. Вес танка намного увеличивался, скорость и маневренность снижались. Считалось, что попытки усилить броневую защиту и вооружение неизбежно вызовут ухудшение других боевых качеств. Надо было найти смелость и силы разорвать с общепризнанными традициями, пойти новой дорогой в танкостроении»,— писал уже после разгрома гитлеровской Германии В. А. Малышев.

Н. Духов, Н. Шашмурин и другие взяли на себя такую смелость, свидетельствует А. Бескурников. Первое — отказаться от тяжелого танка, каким его привыкли видеть — пятибашенным... Отказались и от проекта уже готового чуть раньше 55-тонного двухбашенного СМК.

Вот за какое нелегкое дело взялись конструкторы СКБ-2! А однобашенный тяжелый танк, выполненный на [162] уровне дипломного проекта слушателями академии, был производной конструкцией от СМК. Почти все в нем, за некоторым исключением с незначительными изменениями и уточнениями отнюдь не поискового характера, было заимствовано у проекта СМК.

Что же было в однобашенном танке выпускников академии «некоторым исключением?» Прежде всего установка дизеля вместо карбюраторного.двигателя, причем предусматривалась их взаимозаменяемость: элементы управления моторно-трансмиссионным отделением и новая планетарная коробка перемены передач.

Чем же отличался реальный проект танка КВ-1 от дипломного проекта? В своих воспоминаниях С. М. Касавин пишет:

«Наиболее существенным отличием танка KB от дипломного проекта явилась замена в нашем проекте планетарной коробки перемены передач обычной механической пятискоростной коробкой, созданной по схеме, предложенной И. Л. Духовым и выполненной конструктором И. В. Алексеевым».

Таким образом, в проекте танка KB планетарным остались бортовые передачи конструкции А. Д. Гладкова, заимствованные с танка СМК.

Удаление четырех башен (на Т-35 их было пять) сразу решило проблему массы. Толщина брони составляла 75 миллиметров. Этого было вполне достаточно, чтобы противостоять бронебойным снарядам вражеских танковых и противотанковых 37- и 50-миллиметровых пушек. Длина машины уменьшалась по сравнению с пятибашенной на 2 метра, высота — на 0,7 метра.

Танк «съежился» еще больше благодаря установке на нем дизель-мотора. Ведь для дизеля требовалось меньше горючего. На KB были установлены 76-миллиметровая пушка Л-11 Кировского завода и три пулемета: один спаренный, второй — курсовой (в лобовой плите корпуса) и третий — кормовой (в башне, в шаровой установке). Боекомплект составлял 114 снарядов и 3330 патронов.

Так в Ленинграде родился тяжелый танк КВ.

Когда в Харькове на стендах шли испытания двигателя, форсированного до 600 лошадиных сил специально для KB, участвовать в них был направлен конструктор Д, Д. Кикелидзе, а позднее туда выехал и Н. Л. Духов. [163]

История создания танка KB... Она примечательна, во-первых, тем, что речь идет о машине, не имевшей за рубежом ни себе подобных, ни даже отдаленных прототипов. А во-вторых, она создавалась на ленинградском Кировском заводе, где ни в 1938 году, ни раньше не имелось опытного танкового производства, зато здесь трудилось немало опытнейших рабочих-универсалов, которые умели делать все.

И когда перед заводом встали задачи по модернизации серийно выпускавшихся танков Т-28 и созданию совершенно новых машин — СМК и KB, опытное производство сумели наладить во втором механосборочном цехе (МХ-2), где делали серийную продукцию. В огромной степени это заслуга потомственного краснопутиловца К. Е. Титова. Еще в конце прошлого века на заводе работал его отец. Сам Кузьма Емельянович прошел путь от подсобного рабочего паровозной мастерской до начальника цеха сборки танков. Нелегкое дело изготовления опытных узлов и машин он воспринял как свое кровное. А ведь у него хватало хлопот и по плановым танкам Т-28.

Опытный образец KB был изготовлен в начале сентября 1939 года, и с этого момента начался жизненный путь этой машины с ее конструктивными достоинствами и недостатками, путь трудный, извилистый.

По своим тактико-техническим данным это был мощный для того времени танк. Масса его составляла 45 — 46 тонн. Толщина лобовой брони корпуса — 70 — 60 миллиметров, борта — 75 миллиметров, крыши и днища — 30 миллиметров. Башня была выполнена из броневых листов толщиной 75 миллиметров. Вооружение тоже относительно мощное. Если на СМК в большой башне устанавливалась пушка КТ-28 («Кировская танковая») с начальной скоростью 387 метров в секунду, то для КВ-1 предназначалась одна из двух пушек Л-11 или Ф-32, которые имели начальную скорость бронебойного снаряда 635 метров в секунду. КВ-1 имел 4 пулемета ДТ. Боекомплект этого танка состоял из 114 снарядов и 3000 патронов. Экипаж — 5 человек. Дизель мощностью 600 лошадиных сил позволял KB развивать скорость 34 километра [164] в час с запасом хода 180 километров. При максимальной массе 45 тонн удельное давление составляло 0,7 килограмма на квадратный сантиметр. Так в Ленинграде родился тяжелый танк КВ.

Закончив испытания на заводе, кировцы привезли танк на специальный полевой полигон. Опытный образец на первых порах показал себя неплохо. Но чем больше он «наматывал» километраж, тем чаще давали о себе знать конструктивные и производственные недоработки. Через сто километров пробега на нем вышла из строя коробка передач. И это забеспокоило кировцев. Автор коробки Николай Леонидович Духов утешал коллег:

— Ничего страшного, товарищи. Хорошо, что недоработка выявилась сейчас.

— Как же так? — допытывался механик-водитель Константин Ковш.— На стендовых испытаниях эта коробка проработала две с половиной тысячи километров, а тут — только сто...

— Очень просто,— засмеялся Духов, по-дружески обняв многоопытного танкиста.— У тебя, Костя, столько силы, что горы своротить можно, а не только танки ломать! — И серьезно добавил: — Все будет хорошо. Вернемея в Ленинград и будем дорабатывать.

Но дорабатывать танк не удалось. Был получен приказ отправить опытные образцы СМК и КВ-1 на подмосковный полигон для показа членам правительства. В КВ лишь успели заменить коробку перемены передач.

Подмосковный полигон

В конце сентября 1939 года, как раз в день, когда гитлеровские танковые дивизии подходили к Варшаве, танки СМК и КВ погрузили на железнодорожные платформы и направили на полигон.

В лесу, на обширной глухой поляне, примыкающей к берегу Москвы-реки, возвышалось только одно необычное сооружение — трибуна с крышей из свежевыструганных досок. На позиции, у дальней опушки леса, стояли в линию готовые к своеобразному соревнованию танки. На правом фланге — массивный, широкий, пугающий своим видом КВ-1, детище СКБ-2 Кировского завода. Рядом — его предшественник, двухбашенный СМК, и Т-100. Потом шли средние танки [165] харьковчан — колесно-гусеничный А-20 и гусеничный Т-32. Последний был заметно ниже и выделялся своей красивой обтекаемой формой и острыми углами наклона брони. В нем могущество сочеталось с гармонией линий, с легкостью, которая, казалось бы, и несовместима с такими понятиями, как «броня», «гусеницы», «орудийная башня».

На левом фланге стояли модернизированные танки Т-26 и БТ-7М, казавшиеся в этом ряду танков малютками. Правда, они кое в чем уже отличались от тех, которые составляли основу бронетанковых войск Красной Армии и в те дни совершали освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину.

Танки «сопровождали» начальники КБ. С ними были помощники и водители-испытатели. Ж. Я. Котин взял с собой на полигон ведущих конструкторов танков: КВ — Н. Л. Духова и СМК — А. С. Ермолаева, а также водителей-испытателей Константина Ковша и Василия Игнатьева. На танке Т-32 водителем-испытателем был Николай Носик.

День выдался по-осеннему теплый, солнечный. Ветерок от Москвы-реки сдувал с берез и кленов сухие пламенеющие листья, опускал их бережно на огромное поле, на танки, застывшие у лесной опушки.

Шурша листьями, из глубины леса выехали автомобили и, замедлив ход, остановились возле дощатой трибуны. Из одной машины вышел нарком обороны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, из другой — нарком машиностроения В. А. Малышев. Потом подъехали Н. А. Вознесенский, А. А. Жданов, А. И. Микоян, генералы из АБТУ.

Ворошилов легкой, покачивающейся походкой кавалериста взошел на трибуну, встал у перил, обвел глазами танковый строй и улыбнулся.

— Понравились, наверно,— произнес кто-то из испытателей, стоявших у танков.

На трибуну поднялись главные конструкторы, в чьих КБ были созданы все эти танки. Рядом с Ворошиловым стали Кошкин и Котин. Тут же был сын наркома Петр Ворошилов.

На полигоне — препятствий не перечесть. Одно из них — ров шириной восемь и глубиной два с половиной метра, да еще и высокий земляной бруствер. Препятствие казалось непреодолимым. А другие? Эскарпы и ров, надолбы и ежи... И все приказано пройти. [166]

Шум двигателя двухбашенного, похожего на морской дредноут СМК вспугну я птиц, и они заметались над чащей. Этот танк первым двинулся по специальной трассе. Вслед за ним — КВ. Так началось соревнование двух тяжелых первенцев Кировского завода. А потом пошел вперед и Т-100, третий тяжелый танк, построенный на опытном заводе имени С. М. Кирова.

Все три машины на испытательной трассе показали себя неодинаково. СМК и Т-100 весили свыше 50 тонн каждая, имели экипаж 7 человек. Малоповоротливые, медлительные, но какая в них сила! Вести их механикам-водителям было тяжело. Возникли трудности и у командиров: непросто давалось управление стрельбой. Ведь в каждой из двух башен СМК было по пушке, да еще три пулемета.

Однобашенный КВ сразу же обратил на себя внимание удивительной для тяжелых машин маневренностью. Благодаря широким гусеницам он хорошо прошел по заболоченным участкам местности, вроде играючи преодолел трехметровый ров и крутой подъем, поутюжил камни, легко взял эскарп — отвесный срез холма. Огонь его 76-миллиметровой пушки разметал учебные цели. Мощный КВ, преодолев все препятствия на трассе, вызвал аплодисменты на трибуне. Ворошилов похлопывал Котина по плечу, смеялся. Улыбался и Малышев. Кошкин аплодировал тоже.

Однако настоящий триумф выпал на долю среднего танка Т-32. Красивая обтекаемой формы машина быстро преодолела все препятствия и неожиданно начала взбираться на прибрежный крутой холм. Ворошилов забеспокоился:

— Куда это водитель полез — разве можно взобраться на такую кручу? Не одолеет... Машина перевернется...— не то спрашивал, не то утверждал нарком.

Кошкин замер, упрашивая про себя Носика: «Гусеница держит цепко... Не меняй оборотов!..»

Но машина упорно шла наверх. Последнее усилие — и танк на вершине!

— Вершина! Он на вершине! — крикнул комкор Павлов раскатистым, счастливым голосом. И все зааплодировали. Ворошилов приветственно выбросил руку в сторону Т-32, который замер на вершине холма. Радовался и Малышев, но по-своему — тихо, сдержанно. Для него, полгода назад ставшего наркомом, которому подчинялись [167] и танковые, и дизельные заводы, правительственный смотр был тоже испытанием.

Накануне Малышев с Кошкиным несколько часов провел возле Т-32 и внутри его. Умная простота решений сложнейших технических проблем не могла не покорить его, недавнего конструктора. Ознакомившись с танком, он ощутил удовлетворение от того, что увидел совершенную по замыслу и безупречную по конструкторской разработке машину.

В необычной, не известной еще мировому танкостроению форме корпуса и башни, в самом расположении механизмов, узлов и деталей была глубокая осмысленность, целесообразность. И механизмы, и вооружение разместились компактно, не увеличивая размеров прежних танков, а по высоте машина оказалась даже ниже иностранных образцов. Малышев тут же отметил важнейшую ее особенность: возможность без реконструкции цехов наладить массовое производство.

Черты главного конструктора и его молодых друзей виделись Малышеву в машине. Их мысль, энергия, воля ощущались в гармонии ее частей и в том, что скрыто от понимания непосвященных,— в окрыленности поисков, вдохновенном угадывании гармонии.

По-хорошему завидовал нарком Малышев конструктору Кошкину.

— Машина ваша, Михаил Ильич, с исконно русским характером: проста, сильна, неприхотлива,— сказал он Кошкину еще накануне.

А Носик опять увеличил обороты двигателя, направил машину на высокую сосну у берега реки и ударил по ней. Сосна хрустнула звонко, сломалась и упала на танк. Машина потащила ее, как муравей соломинку. Потом спустилась к реке и двинулась вброд. Бурлящая вода разбивалась о танк, течение снесло с него сосну, и он без остановки вышел на другой берег.

Казалось, танк устал в схватке с берегом и рекой, а он постоял несколько секунд, развернулся, опять вошел в воду, снова пересек реку и вылез на крутой берег.

Отличился на этом показе и танк БТ-7М с двигателем В-2.

После такой яркой демонстрации высоких боевых качеств новых советских танков можно было смело утверждать, что наступил новый этап в развитии советского танкостроения — этап создания оригинальных отечественных [168] конструкций, превосходящих лучшие мировые образцы. Т-32 и КВ, повторим это еще раз, не имели даже отдаленных прототипов за рубежом. Но на полигоне были лишь их опытные образцы. Им предстояло еще пройти тернистый путь до серийного производства.

Правительственная комиссия по достоинству оценила работу конструкторов СКБ-2. Котин дословно помнил, что записал тогда в проекте решения К. Е. Ворошилов: «Из танков тяжелого типа КВ по своим данным является наиболее приемлемым образцом».

Маршал сделал осторожную запись. Действительно, танк произвел впечатление. Ни одна армия мира в тот период не имела подобной боевой машины. Она выгодно отличалась от двухбашенных СМК и Т-100.

Однако КВ был не без конструктивных недостатков. Не сложилось еще полной уверенности в надежной длительной работе дизеля В-2К, слабыми оказались тормоза и бортовые планетарные редукторы, барахлила коробка скоростей.

Результатом испытаний КВ на подмосковном полигоне было поручение Кировскому заводу срочно довести его опытный образец и поставить на серийное производство.

Танки вновь погрузили на платформы и отправили в Ленинград. Теперь кировцам предстояло заняться доработкой КВ-1.

Необычный эксперимент

Конструкторы мысленно перебрали все его узлы, искали, что в них ненадежно, усилили тормоза и бортовые планетарные редукторы, но коробку перемены передач не тронули. На полигоне в Подмосковье она не причинила особых хлопот. Бывает же так, что для того, чтобы какой-то узел показал свой «характер», нужно время, определенное количество часов работы. Нужно было такое время и для коробки передач. Только уже позже всем стало ясно, что ее вообще не удастся доработать...

И вот КВ-1 вновь повезли на заводской полигон для продолжения испытаний. На них в Ленинград приехал И. Я. Трашутин. Тогда он близко познакомился с конструкторами тяжелых танков Ж. Я. Котиным, А. С. Ермолаевым [169] и Н. Ф. Шашмуриным. С Н. Л. Духовым, как мы уже знаем, он встречался в Харькове.

Статный, с военной выправкой, молчаливый Котин. Застенчивый, приветливый, мягкий, с улыбкой на крупном лице Духов. Энергичный, живой и неугомонный Ермолаев. Обаятельный, инициативный и настойчивый Шашмурин... Пройдет совсем немного времени и их имена станут рядом с именами таких виднейших конструкторов военной техники, как Грабин, Дегтярев, Яковлев, Ильюшин и других...

На танкодроме Ермолаев горячо спорил с высоким, стройным, интеллигентным военным средних лет.

— Иван Яковлевич,— окликнул Ермолаев Трашутина,— идите к нам. Знакомьтесь: главный испытатель танков Красной Армии Евгений Анатольевич Кульчицкий...

— А мы давно знакомы...

Среди авиаторов нет, пожалуй, более благородной, возвышенной и героической профессии, чем профессия летчика-испытателя. Несмотря на то, что современная наука является сильным оружием в руках авиационного конструктора, все же первые полеты нового самолета таят в себе много неожиданностей. И задача летчика-испытателя выявить все то, что не поддается расчетам конструктора и научным экспериментам при проектировании. Летчик-испытатель первый поднимает в воздух новую машину. Но опасен не столько первый вылет, сколько последующая проверка максимальных скорости и высоты, испытание машины на прочность, вибрацию, штопор. Летчик-испытатель очень внимательно присматривается к поведению машины, ни на минуту не ослабляет бдительности, пока самолет детально не изучен. Недаром летчики-испытатели говорят, что с новым самолетом нельзя переходить на «ты» раньше времени.

Может быть, не каждому, но многим приходилось читать о выдающихся представителях этой профессии: В. П. Чкалове и М. М. Громове, А. К. Серове и В. В. Коккинаки, С. П. Супруне и С. Н. Анохине.

Но вряд ли читатель подозревает, что танки сейчас, как и раньше, подвергаются не менее трудным и беспощадным испытаниям. Танки заставляют преодолевать сложнейшие препятствия, совершать головокружительные маневры, по ним стреляют прямой наводкой фугасными и бронебойными снарядами. И среди испытателей танков есть и были свои знаменитости.

Если бы мне пришлось об одном из них писать в Военную энциклопедию, то я написал бы так. Кульчицкий Евгений Анатольевич (1901—1973), гвардии полковник. Член КПСС, испытатель танков, заместитель начальника научно-исследовательского полигона. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды, «Знак Почета», медалями.

Вот он каков, этот легендарный Кульчицкий — воин и инженер, человек, который на своем веку испытывал не только танки, но и самолеты, трамваи, мотоциклы, тракторы, вездеходы и аэросани, бронеавтомобили и просто автомобили. Да какие! Например, грузовой «Нортон» — дьявольски замысловатый. Вместо рулевой баранки у него диск, все четыре колеса ведущие и управляемые.

О танках и говорить нечего. Здесь Евгению Анатольевичу не было равных. Великое их множество прошло через его руки — и зарубежных, и отечественных. И каждый памятен, у каждого свой характер, и с каждым связана какая-либо история.

Испытатель первым берется за освоение новой техники, познавая ее «черты характера», о которых иной раз не подозревают даже в конструкторском бюро. Слово испытателя — на вес золота в буквальном смысле. Оно одно из самых весомых для государственной комиссии, решающей судьбу новой машины. Остаться ли ей в единственном экземпляре, так сказать, для истории? Или идти в серию — на танковые заводы, на вооружение — в танковые войска? Мнение испытателя приобретает государственное значение.

По складу недюжинного характера, по самому смыслу яркой жизни Кульчицкий был исследователем. И когда на повестке дня встал вопрос об испытании танка КВ-1, Кульчицкий оставался верен себе.

Предстояло проверить надежность усиленных тормозов и бортовых планетарных редукторов на поворотах и работу двигателя под максимальной нагрузкой.

— Афанасий Семенович! — обратился Кульчицкий к Ермолаеву.— Так что без испытаний танку я путевку в жизнь не дам, как вы хотели. Дадим машине нагрузку.

— Какую?

— К танку прицепим старый броневой корпус без катков [172] и гусениц и будем его волочить за собой. Вот и нагрузка.

Трашутин был ошарашен предложением Кульчицкого.

— Двигатель не потянет,— сказал он.

— Проверим,— спокойно настаивал Кульчицкий.— Тормоза бортовые, планетарные редукторы проверим, как положено,— с нагрузкой.

Завод запросил у наркомата разрешение на проверку КВ-1 способом волочения корпуса старого танка.

В гостиницу Трашутин поехал вместе с Кульчицким.

— Почему вы настаиваете на этом странном испытании?— спросил Трашутин Кульчицкого в машине.— Это ведь действительно опасно.

Кульчицкий помолчал, потом сказал:

— Не опаснее других вариантов. Что такое испытание? Конструкторский эксперимент. И вы, конструкторы и строители, по логике вещей должны быть заинтересованы в том, чтобы танк подвергался ему в наихудших условиях. Если испытания дадут хороший результат, совесть ваша будет спокойна: в бою машина не подведет! Исследование должно быть на уровне научной истины.

Некоторое время они ехали молча. И снова Кульчицкий заговорил:

— Меня жизнь не раз горько учила. Я в свое время был влюблен в «бетушки», уверовал в них, дал им превосходную характеристику. Они пошли в серию, как вы знаете. Но очень скоро я понял: «бетушки» с их бензиновым мотором и тонкой броней — это прошлое, вчерашний день. Эпилог дописала жизнь. Вот так-то, дорогой конструктор. Хотя шаманы и сегодня с яростью бьют в старые бубны, но заклинания «скоростью», «стремительным маневром», «кавалерийским наскоком» потеряли силу. Я хочу поверить Котину и вам, Иван Яковлевич, вашему дизелю. Вот почему я настаиваю на трудном испытании. Крайне трудном!

Трашутин волновался. Дизель — это ведь почти две тысячи деталей, когда одна закапризничает, приходится снова разбирать иногда чуть ли не полдвигателя. Уже ведь разбирали, собирали, вновь проверяли. И подчас убеждались — какая-то деталь не годится. Каждый раз это, что называется,» начинай сначала. Начинали. Проходили часы, дни — до новых проб, ошибок и радостей [172] движения вперед. И вот теперь этот испытатель предлагает невероятное. Хитер он. Опытен. Прозорлив. И предельно честен: все его мысли не о собственном престиже, а о тех, кто сядет в танк и, может быть, будет вести бой. О людях думает Кульчицкий, о танкистах, о том, чтобы они в любых условиях могли победить врага.

Москва дала согласие на испытание танка способом волочения корпуса. Начали его рано утром. Дизель взревел натуженно, потом начал работать ровно, и «поезд» тронулся с места, сначала очень медленно, а затем стал совершать повороты то в одну, то в другую сторону.

Иван Яковлевич был обрадован результатами.

— Дизель-то — вот молодчага — потянул, родимый! Потянул!

Много еще было разговоров на заводе об этих испытаниях — и серьезных, и шутливых. Один из самых ярых противников «волокуши», Иван Яковлевич Трашутин, позднее, уже после войны, преподнес Кульчицкому подарок — полированную головку поршня двигателя с надписью: «Тов. Е. А. Волокушкину от главного конструктора по моторостроению И. Я. Трашутина». И с тех пор участники эксперимента частенько называли в шутку Евгения Анатольевича Волокушкиным.

Для себя Иван Яковлевич извлек из эксперимента Кульчицкого немалый урок. Ничего — на веру, ничего — без тщательных, многократных испытаний, проверок, самых трудных и самых мучительных. В Трашутине проснулось особое чувство испытателя. Вспомнил некогда прочитанные слова: Колумб был счастлив не тогда, когда открыл Америку, а когда открывал ее. Так, наверное, и в конструировании: радость и удовлетворение прежде всего приносит сам поиск, озарение. Новый танк, новый двигатель — лишь две из многих побед, а сколько других, попутных!

На линии Маннергейма

В ноябре 1939 года нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов, нарком тяжелого машиностроения В. А. Малышев и нарком среднего машиностроения И. А. Лихачев направили в Политбюро ЦК ВКП(б) сообщение о том, ,что советские танкостроители в короткий срок [173]

«добились действительно выдающихся результатов, сконструировав и построив танки, равных которым нет».

Что скрывалось за этой строкой, сжатой как пружина, не утратившей напряжения и силы и ныне, строкой, которая вобрала эпический сюжет судеб, проблем, целую историю в лицах, читатель уже знает. Откуда они взялись, эти танки, которым не было равных в мире, тоже уже известно.

Пожалуй, упомянутый документ — первая ступенька в огромной лестнице, вводящей одновременно и в историю жизни двух коллективов конструкторов — М. И. Кошкина, Ж. Я. Котина, и в определенную «главу» истории советского танкостроения. Ведь в сообщении трех наркомов речь шла и о среднем танке Т-34, созданном в Харькове, и о тяжелом танке КВ, созданном в Ленинграде. О третьей важнейшей новинке — дизельном двигателе В-2, сердце Т-34 и КВ, не упоминалось, так как он уже выпускался серийно. Рапорт трех наркомов в Политбюро ЦК был подан в канун советско-финляндской войны (она длилась с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года). КВ пришлось держать экзамен на прочность в боевых условиях. Что касается Т-34, то, как ни спешил коллектив его создателей в Харькове, в этот раз на фронт он не успел.

...Испытания, испытания, испытания... И вот теперь — в бою.

Первыми приняли участие в боевых действиях кировские модернизированные танки Т-28. С новой ходовой частью они продемонстрировали хорошую надежность и маневренность. Но артиллерия белофиннов выводила их из строя. Тогда на них начали навешивать «экран» — дополнительную броню. Бригады рабочих делали это прямо на фронте, успех был незначительный. Бои подтвердили, насколько своевременно кировцы занялись противоснарядными машинами.

В конце декабря первые три машины КВ, СМК и Т-100 пошли в бой. Экипаж КВ сформировали из механиков-водителей завода. Котин помнил их поименно: механик-водитель Ковш, заряжающий и моторист Эстратов, и только командир танка Качихин был кадровым военным. Пройдя в глубине укрепленного района Бабошино, танк встретил на своем пути широкий ров. По рации экипаж получил приказ свернуть с дороги влево и двигаться [174] вдоль рва. Противник открыл огонь по правому борту КВ. Все члены экипажа насторожились.

— Как будто кувалдой стучат по броне, — сказал Эстратов.

Снова удар за ударом, но машина шла вперед. Качихии скомандовал:

— Смотреть во все наблюдательные приборы, искать замаскированные доты!

— Впереди бугорок, из него высунулась труба и спряталась,— крикнул Ковш.

Заряжающий стал смотреть в том направлении и заметил на бугре жерди и поднимающийся рядом с ними легкий дымок.

— Это, наверное, дот. Прицел на жерди! Огонь! — скомандовал Качихин.

В это время снаряд снова сильно ударил по броне. Экипаж осыпало искрами, задрожала пушка. Танк остановился. Что случилось? Завели мотор, машина вновь пошла вперед. Слева увидели одиноко стоявший подбитый Т-28. Получив приказ, экипаж зацепил его тросом и благополучно вернулся к своим.

При осмотре КВ оказалось, что насквозь прострелен ствол пушки. Вот почему машина дрожала и сыпались искры! На броне много следов от попадания снарядов в борт, помято несколько звеньев гусениц, прострелен каток, но танк остался цел и сохранил способность передвигаться.

Эти результаты обрадовали ведущего конструктора КВ Николая Духова, теперь уже заместителя начальника СКБ-2. Ведь белофинны стреляли из мощной по тому времени шведской противотанковой пушки «Бофорс» калибром 40 миллиметров, и ее снаряды оказались бессильны против брони КВ.

Основное укрепление белофиннов — линия Маннергейма, пересекавшая весь Карельский перешеек,— имело общую длину 135 километров по фронту и до 90 километров в глубину. Эта линия насчитывала более двух тысяч деревоземляных и долговременных огневых сооружений и заграждений. Поэтому главным препятствием для наших частей на линии Маннергейма были доты, дзоты и противотанковые заграждения.

Как известно, для качественного усиления общевойсковых соединений при прорыве оборонительных полос противника в 1933 году был создан тяжелый танк Т-35.

Именно для замены этого танка, для выполнения тех же функций — дополнительного качественного усиления войск, прорывающих сильно укрепленные позиции противника типа «линии Маннергейма», и были созданы опытные танки Т-100, СМК и КВ-1.

Для поражения целей, встретившихся на линии Маннергейма, 76-миллиметровая пушка КВ-1 оказалась весьма слабой. Тогда-то и возникла мысль «втиснуть» в него более мощное орудие, чтобы поднять его огневую мощь.

В СКБ-2 для стрельбы прямой наводкой по дзотам и дотам разработали конструкцию новой башни под 152-миллиметровую гаубицу. Правда, она получилась немного выше, неказистой и могла служить для артиллерии противника хорошей целью...

Но война диктовала свои сроки. Конструкторы спешили. Первый выстрел по новой башне, по ее борту — наиболее уязвимому месту — произвели в заводском тире. Как только развеялся дым, исчезли и сомнения. Все было в порядке, прочность конструкции оказалась достаточной.

Так в кратчайший срок, в феврале 1940 года, на Кировском заводе был создан 52-тонный танк КВ-2, вооруженный 152-миллиметровой гаубицей. Этот танк мог вести огонь только с места, по существу являлся прообразом своеобразной самоходно-артиллерийской установки.

На одном из танков КВ-2 весь экипаж состоял из кадровых военных. Подробности первого боя хорошо запомнились его командиру З. Ф. Глушаку.

— Препятствия на линии Маннергейма,— рассказывал танкист,— были основательны. Перед нами высились в три ряда громадные гранитные надолбы. И все же для того, чтобы проделать проход шириной 6 — 8 метров, нам понадобилось лишь пять выстрелов бетонобойными снарядами. Пока взламывали надолбы, противник нас непрерывно обстреливал. Дот мы быстро засекли, а затем двумя выстрелами полностью разрушили его. Когда вышли из боя, насчитали на броне 48 вмятин, но ни одной пробоины.

Танки КВ-2 на Карельском перешейке участвовали в прорыве мощных укреплений, безнаказанно ходили по тылам противника, и несмотря на многочисленные попадания снарядов их броня оказалась непоражаемой.

И еще один отзыв о новом танке. Его дал Маршал Советского Союза К. А. Мерецков:

«Хорошо показал себя при прорыве укрепленного района на направлении Сумы опытный тяжелый танк КВ с мощным орудием... Он прошел через финский укрепленный район, но подбить его финская артиллерия не сумела, хотя попадания в него были... Мы получили неуязвимую по тому времени машину. Это было огромное достижение нашей промышленности, внесшей серьезный вклад в развитие боевой мощи армии. С тех пор я полюбил КВ и всегда, когда мог, старался иметь эти танки в своем распоряжении».

Опыт советско-финляндской войны показал, что действия танков в лесисто-болотистой местности бывают очень затруднены. Их передвижение обычно возможно только по дорогам, которые, как правило, противник минирует.

Поэтому перед конструкторами СКБ-2 зимой 1939/40 года была поставлена задача сконструировать танковые тралы.

Но не только мины беспокоили советское командование. Не менее остро встал вопрос эвакуации с поля бой подбитых танков.

...В декабре 1939 года опытные танки СМК и Т-100 во взаимодействии с тремя Т-28 в районе Терпок атаковали большой дот. Во время атаки СМК подорвался на фугасе.

Ж. Я. Котин вспоминает этот эпизод так:

«Когда мы отправили СМК на Карельский перешеек, на нем не хватало крышки люка водителя. Ведь танк проходил только заводские испытания. Получить крышку с завода, который делал броню, было некогда. И тогда мы сами срочно изготовили эту крышку из легкой углеродистой стали и поставили на петли, решив, что крышка из закаленной стали поспеет за танком в районе Терпок.

Однако танки с ходу вступили в бой. Финны стреляли по ним из 37-миллиметровых пушек «Бофорс», но ничего не смогли поделать. Тогда они попытались подорвать машину мощным фугасом. Разорвали гусеницу, но танк остался цел. Отбуксировать его к себе в тыл противник не смог — вокруг танка был поставлен плотный артиллерийский заслон. И тогда финские разведчики ухитрились снять злополучную крышку люка».

Эта крышка сыграла большую роль в выводах немецких советников в финской армии о наших танках. Но об этом читатель узнает чуть ниже. А пока нужно сказать, что подорванный СМК так и простоял на ничейной полосе до конца войны с белофиннами. И не был разбит артиллерией противника, несмотря на неоднократные попадания.

А простоял он на ничейной земле вот почему. Когда встал вопрос о его эвакуации, оказалось, что тащить 53-тонную машину нечем. Да и опыта эвакуации танков с поля боя в то время не было. Проблема должным образом оказалась не изученной, не разработанной.

Вот тогда кировцам и дали задание разработать тягач на базе танка КВ, который смог бы эвакуировать с поля боя танки типа СМК и Т-100 массой более 50 тонн.

Котин поручил разработку тягача С. М. Касавину. К сожалению, это задание было воплощено в жизнь только на бумаге. Военные действия на Карельском перешейке закончились соглашением о мире, и начатая работа была предана забвению. А жаль. Ведь во время обороны Ленинграда в период Великой Отечественной войны основное пополнение танкового парка фронта велось за счет эвакуации подбитых танков и их восстановления. Под тягачи фронтовики переоборудовали танки с вышедшими из строя башнями.

Теперь вернемся к злополучной крышке люка механика-водителя танка СМК, о которой вспоминал Котин.

На финском фронте было немало немецко-фашистских советников, да и разведчиков — тоже, которые хотели все знать о боевой технике Красной Армии. После того, как белофинны ухитрились снять крышку люка, немцы ее «обнюхали», попробовали «на зуб» и

«решили,— как пишет Котин,— что у русских танков сырая броня. Такой вывод их, естественно, больше устраивал, чем тот, который вытекал из анализа боя. Им было трудно допустить мысль,— особенно в канун нападения на СССР,— что у нас танки могут быть лучше, чем у них».

Котин рассказал также о другом случае. У одного подбитого КВ-2 кто-то весьма опытный в танковых делах попробовал вытащить новинку — торсионный вал. Это был тревожный сигнал. Кто это мог быть? В дотах могли оказаться и немецкие инструкторы, и как это ни удивительно, [178] офицеры французского генерала Вейгана, ослепленного ненавистью к Стране Советов. Значит, там, на Западе, очень интересовались советской боевой техникой. Значит, им это нужно...

Что касается советских военных специалистов, то они пришли к выводу, что на Карельском перешейке KB успешно прошли боевые испытания.

Первое боевое крещение, если это можно так назвать, KB и СМК получили 17 декабря 1939 года, а через два дня, 19 декабря, вышло постановление Комитета обороны при СНК СССР о принятии KB на вооружение Красной Армии и об организации производства этих машин на Кировском заводе, предварительно устранив дефекты, выявленные при испытаниях.

В момент принятия решения о серийном производстве KB не имел ни одного испытательного пробега на километраж. Их удалось провести лишь в мае — июне 1940 года по настоянию заказчика. А к этому времени заводу уже пришлось приступить к производству танка, чтобы в течение 1940 года выпустить 50 машин.

Этим же постановлением танк Т-28 снимался с производства.

4 февраля 1940 года завод получил новое распоряжение Комитета обороны, которым его обязали выпустить 9 танков установочной серии не к концу мая, а к 25 марта. Фактически к 1 апреля смогли выпустить только 5 танков, из них 3 машины приняли участие в войне против белофиннов.

Таким образом, 19 декабря 1С39 года был окончательно решен вопрос: первым отечественным танком противоснарядного бронирования, принятым на вооружение Красной Армии, стал КВ.

Война с белофиннами показала, что для прорыва обороны противника, насыщенной дотами и дзотами, бронированными колпаками, железобетонными искусственными препятствиями и т. п., необходимы тяжелые танки с мощным вооружением, и их нужно срочно выпускать серийно. Все понимали, что ленинградский Кировский завод один не в состоянии дать для армии необходимое количество таких танков. Нужен завод, который мог бы выпускать их на конвейере.

Бывший директор ЛКЗ И. М. Зальцман в своей биографии [179] пишет:

«По итогам войны на Карельском перешейке мы собирались в ЦК, и было принято решение: [179]

l. О производстве на ЛКЗ танков КВ.

2. О подготовке ЧТЗ (Челябинского тракторного завода.—Д. Я.) к производству танков КВ.

3. О срочном строительстве, проектировании и организации на ЛКЗ мощных дизелей как для авиации, так и для танков. Опытные образцы были изготовлены и испытаны, а серийное производство нам еще не удалось организовать».

Теперь, когда танк был принят на вооружение Красной Армии, предстояло сделать все возможное, чтобы повысить его качество. На ЛКЗ срочно началась доработка KB для серийного производства. Предварительно была назначена Государственная комиссия по испытанию KB на заводском полигоне. В нее вошли: майор Н. Н. Ковалев, военные инженеры 3 ранга П. К. Ворошилов и М. С. Каулин, капитан И. И. Колотушкин. Начали гонять машины по полигону, а завод вступил в стадию перестройки.

Ветеран ЛКЗ, работавший в тот период в ОТК, Петр Ильич Салакин вспоминает:

«Приступили к производству танка КВ. В ходе производства отрабатывалась конструкция и технология. Расширялись производственные площади, был построен новый корпус, где разместился цех сборки и сдачи танков. Часть номенклатуры изделий передали цеху № 4. На площадке, где размещалась сборка и сдача танков в МХ-2, были установлены станки. Это был огромный цех, имевший 15 производственных участков, хорошо обеспеченных станочным оборудованием и оснасткой».

Десятки различных цехов действовали в составе Кировского завода. Разнообразной была их продукция, но вся она в конце концов шла в сборочный.

Много заводов-смежников также изготовляли различные изделия, без которых не могло быть танка КВ. Тут и его корпус с башней, поступавшие с Ижорского завода, и его сердце — дизель-мотор В-2К, и его пушка, и пулеметы, и приборы и прочее. Все это также поступало в цех главной сборки. Именно здесь происходило чудесное превращение: из бесчисленного множества больших и малых комплектующих изделий и элементов образовывался грозный танк.

Понятно, что раз все цехи и все смежники работали на главную сборку, то именно она и задавала ритм работы, являлась показателем ее интенсивности. Количество [180] КВ, выдаваемых главной сборкой за сутки,— было основным показателем многоотраслевого производства Кировского завода, а через него — и всей большой кооперации предприятий.

Отсюда и то большое внимание, которое уделяли сборочному цеху партийный комитет и дирекция завода. Это внимание распространялось на организацию работ, на подбор руководящих кадров и обеспечение всех участков цеха достаточным количеством специалистов. Внимание уделялось технологическим вопросам, поиску наиболее рациональных методов и порядка сборки тех или иных систем и установок на танке, оснащению сборочных и контрольных операций различными приспособлениями. Словом — непрерывный поиск решений, сокращающих трудозатраты на один танк, позволяющих увеличить выпуск КВ.

На главную сборку работали все. В то же время сам коллектив сборщиков, понимая свою роль и ответственность, трудился самоотверженно.

Из сборочного цеха танки перегоняли в сдаточный цех. Здесь КВ заправляли горючим, обкатывали его и производили отстрел оружия на заводском полигоне. На территории предприятия были вырыты капониры на 2 — 3 машины. В танк садился артиллерист и производил три выстрела из пушки. Мишенью служила гора песка на расстоянии 100 — 150 метров от капониров.

После этого танк вновь загоняли в сдаточный цех, где производились регулировка тяг, бортовых фрикционов, управления, коробки перемены передач, натяжение гусениц. Ветеран Кировского завода Николай Павлович Ефимов, работавший испытателем-приемщиком ОТК, вспоминает, что «бывало, придет со сборки машина, а передачи не включаются. Нужно все эти огрехи сборки устранять в сдаточном цехе».

И вот КВ начинал заводскую обкатку-пробег. В машину садились двое — заводской механик-водитель и испытатель-приемщик ОТК. Обычно утром они получали машину и гнали ее до Средней Рогатки, примерно 30 километров от завода.

«Около Средней Рогатки (это был наш хороший уголок),— вспоминает Н. П. Ефимов,— в лесочке стоял бревенчатый домик, в котором было три комнаты: столовая, комнаты отдыха. Недалеко от домика рос кустарник и простиралось редколесье ольхи. Сюда в термосах для [181] испытателей привозили обед. Испытатели там находились обычно час-полтора, ждали, когда остынет машина, регулировали бортовые фрикционы, подтягивали гусеницы, не обходилось и без ругани между механиками-водителями и испытателями-приемщиками ОТК. Нередко в этот домик заглядывал директор завода И. М. Зальцман, главный конструктор Ж. Я. Котин, его заместитель Н. Л. Духов, военпред капитан П. К. Ворошилов».

Обратно на завод, как правило, вел машину испытатель-приемщик ОТК. Танк снова загоняли в сдаточный цех и производили дефектовку. После устранения недостатков приемщики ОТК сдавали машину военпредам, и она снова пускалась в пробег, но уже более дальний, протяженностью 50 километров. Теперь в танке находились трое: механик-водитель, испытатель-приемщик ОТК и представитель военной приемки, который сам садился за рычаги и не щадил машину, бросая ее то вправо, то влево, то разгоняя, то тормозя.

После возвращения из испытательного пробега с военпредом машина ставилась на отделку. Она промывалась, красилась и комплектовалась запасными частями и инструментом.

И только после этого танки получали военные экипажи. Понятно, что никакие заводские испытания, которые проводились перед запуском танка в серию, ни испытания серийных машин перед отправкой их в войска, не могли выявить всех их боевых возможностей. Лишь испытания боем могли проверить танк всесторонне, показать, чего на самом деле он стоит, подтвердилось ли все, что было задумано конструкторами? «В реальном соприкосновении с противником выявляется многое, чего в никаких других условиях не заметишь»,— говорил один из известных испытателей.

Труд кировцев по созданию КВ Советское государство отметило высокими наградами. Михаил Иванович Калинин вручил награду заводу. Тысячи людей собрались на митинг.

— За двадцать два года Советской власти,— говорил Калинин,— вы получаете третью награду. Это доказывает, что близость между рабочими Кировского завода и Советским правительством очень большая. Симпатии и [182] любовь проявляются не только внешним образом, например в такие праздничные дни, как сегодня. Они проявляются особенно ярко в самые острые политические моменты, когда силы старого мира хотят схватить за горло новое общество...

«Всесоюзный староста» вручил награды работникам завода. Директор завода И. М. Зальцман и начальник СКБ-2 Ж. Я. Котин были удостоены звания Героя Социалистического Труда. В числе первых было названо и имя Духова. Он был награжден орденом Ленина. В Указе Президиума Верховного Совета СССР отмечалось: «За успешную работу и проявленную инициативу по укреплению обороноспособности нашей страны».

Во многих источниках подчеркивается если не главная, то ведущая роль Н. Л. Духова в создании танка КВ. Вот свидетельство о Духове И. М. Зальцмана, директора Кировского завода:

«С Николаем Леонидовичем я познакомился еще в 1933 году. Он быстро завоевал репутацию талантливого конструктора и расчетчика. Его вклад в создание танка КВ настолько значителен, что я считаю Духова автором этой могучей машины».

С началом 1940 года у Духова дел прибавилось: его назначили заместителем начальника СКБ-2.

Награды воодушевили кировцев на новые производственные подвиги. По их настойчивой просьбе народный комиссариат тяжелого машиностроения (НКТМ), которому подчинялся ЛКЗ, определил им на 1940 год увеличенную программу: выпустить 130 КВ-1 с 76-миллиметровой пушкой и 100 КВ-2 со 152-миллиметровой гаубицей.

Приказ о программе выпуска КВ-1 и КВ-2 на 1940 год НКТМ продублировал в своем приказе председатель Комитета обороны К. Е. Ворошилов. Оба эти приказа были развитием, детализацией постановления СНК СССР от 28 мая 1940 года, предусматривавшие увеличение выпуска КВ на ЛКЗ. Принимая это постановление, правительство исходило из того, что машина полностью отработана.

Более того, 19 июня 1940 года было издано постановление СНК СССР о создании второй базы по производству тяжелых танков на Челябинском тракторном заводе (ЧТЗ). Это было необычайно дальновидное решение, значение которого стало ясным в ходе Великой Отечественной войны. Своим постановлением правительство обязало [183] кировцев передать ЧТЗ 10 комплектов отработанной чертежной документации на танки КВ-1 и КВ-2.

Что же на самом деле представляли собой КВ-1? В чем заключается их значение для развития танковой техники? Они впервые определили дальнейшие пути развития тяжелых танков как однобашенных боевых машин, большая огневая мощь которых обеспечивается применением одной мощной пушки, а броневая защита обеспечивает надежную защиту от основных калибров противотанковых и танковых пушек противника. Давайте сравним данные танков СМК, опытного и серийного танков КВ-1. Масса СМК — 55 тонн, опытного КВ-1 — 42 тонны, серийного КВ-1 (образца 1941 года) — 47,5 тонны. Экипаж СМК — 7 человек, опытного КВ-1 — 5 человек, серийного КВ-1 — 5 человек. Калибр пушек у всех одинаков — 76,2 миллиметра. Броня: башня (лоб, борта) СМК — 60 миллиметров, опытный КВ-1 — 75 миллиметров, серийный КВ-1—до 105 миллиметров; корпус (соответственно) 60, 75, 100-75.

Из приведенных данных следует, что переход на однобашенную конструкцию позволил существенно улучшить бронирование танка при значительном уменьшении боевой массы. Танки КВ-1, за исключением небольшой первоначальной серии, имели 76,2-мм пушку Л-11 с начальной скоростью 635 метров в секунду. Постановлением Комитета обороны от 26 января 1940 года на вооружение танков КВ и Т-34 была введена пушка Ф-32 конструкции В. Г. Грабина с начальной скоростью 662 метра в секунду.

Броневой корпус с самого начала производства танка изготавливался сварным способом. При этом он имел только 30 основных деталей, что упрощало его производство. Башня тоже изготавливалась сварной. Но еще до начала войны была разработана и опробована в производстве конструкция литой башни. Это явилось важной технической новинкой. Ясно, что сделать литую башню массой 7 тонн, с толщиной брони 95 миллиметров и обеспечить ей высокую снарядостойкость — задача очень сложная. Ее успешное решение привело к тому, что во время войны производство башни не лимитировало выпуск танков. Заказы на литые башни для танков КВ и Т-34 были размещены еще в сентябре 1940 года.

КВ-1 — первый тяжелый танк, на который ставился мощный дизель. Торсионная подвеска не только была защищена [184] от поражения, не и обеспечивала возможность сравнительно простого ее ремонта в полевых условиях.

Для сравнения отметим, что в Германии торсионные подвески начали применять для 20-тонных танков типа Т- III в конце 1939 года и только в конце 1942 года они появились на фронте на тяжелых танках типа «тигр».

Широкие гусеницы КВ-1 обладали хорошими сцепными свойствами. Удельное давление на грунт не превышало 0,7 килограмма на квадратный сантиметр, что обеспечивало высокую проходимость танка.

Таким был тяжелый танк КВ-1, который принес немало хлопот кировцам.

Развитие событий в Западной Европе в мае 1940 года не могло не привлечь внимание Советского правительства к положению дел в нашем танкостроении. Наряду с постановлением от 28 мая 1940 года «Об увеличении программы по выпуску танков КВ на 1940 год» Комитет обороны издал постановление 5 июня 1940 года «О проектировании и изготовлении танка СП — сопровождения пехоты».

В тот же день был издан приказ НКТМ, который обязывал ЛКЗ к 1 сентября 1940 года изготовить два опытных образца танка СП. Однако ни конструкторских сил, ни возможностей опытного производства для выполнения этого заказа не хватило.

И вновь испытания

Испытательный полигон... Там проверяются не только боевые возможности машины, но и личные качества ее создателей. Там правда фактов порой вступает в противоречие с идеями, рожденными воображением, волею обстоятельств конструктор из творца превращается в исследователя. Каждый вновь добытый факт порождает творческую реакцию — стремление применить только что полученные знания для улучшения конструкции.

В испытаниях участвовали два танка КВ-1 и один танк КВ-2. В качестве вспомогательных машин были привлечены несколько Т-28. Испытательная база расположилась в районе Красного Села. Рядом с базой были раскинуты палатки, в которых и жили испытатели.

Коллектив подобрался дружный, все горели желанием наиболее объективно оценить выявленные недостатки. [185]

Дать рекомендации конструкторам по их устранению. Работа спорилась, сроки были сжатыми.

Ежедневно на полигон приезжал Котин. Духов теперь вообще редко бывал в конструкторском бюро. Чаще его тоже видели на полигоне в комбинезоне танкиста. Вместе с испытателями он гонял машины по сложной, пересеченной местности, посещал и Карельский перешеек, где механики-водители тренировались, преодолевая препятствия, оставшиеся на бывшей линии Маннергейма, Работал он наравне со всеми: менял катки, торсионы, снимал и натягивал гусеницы. И не только давал советы, как лучше поступить в той или иной ситуации, но и сам охотно выслушивал испытателей.

Уже тогда у Духова выработалось правило: только зная свою машину как воин, конструктор может усовершенствовать ее как инженер.

Как-то на испытаниях возник спор: сможет ли механик-водитель, не покидая танка, пролезть из боевого отделения в трансмиссионное, если там возникнет неисправность. Ведь между этими отделениями еще расположен двигатель. Духов в тот момент был не в комбинезоне, а в обычном костюме и белой рубашке с галстуком. Не тратя времени на высказывание словесных доводов, он снял пиджак, забрался в танк, пролез через все три отделения и с радостной улыбкой высунул голову из люка трансмиссии. Наградой ему были общие аплодисменты.

Часто на полигоне бывал и директор завода И. М. Зальцман, и руководящие работники наркомата обороны.

Машины ходили по двенадцать часов в день. Ночные часы использовались для их технического обслуживания. Машины гоняли по пыльным дорогам нещадно. Так, например, танк, на котором работал Касавин, за 14 дней прошел 1915,8 километра. Из них по шоссе — 432, по целине — 521,8 и по проселку 552,2 километра. Средняя скорость — 20 километров в час.

Испытания, которые должны были завершиться за 8 — 10 дней, за которые танки нарабатывали двухтысячный километраж, затянулись на 20 сменных дней. По свидетельству некоторых участников событий, это объясняется тем, что дефекты выявить с ходу не удавалось, особенно те, которые были заложены в саму конструкцию машины. Они «вылезали» внезапно, уже в процессе испытаний, [186] когда танк на трассе попадал в условия, способствовавшие «выползанию» этих дефектов.

Касавин, опираясь на свои дневниковые записи, замечает:

«Основными дефектами на испытаниях оказались: слабая надежность ходовой части. Опорные катки часто выходили из строя, особенно передние. За указанный выше километраж вышли из строя три левых передних катка, два правых, две гусеницы. За время пробега заменили пять торсионных валов, другие узлы и детали. Ненадежно работали двигатели и коробки передач».

На Кирговских высотах танк КВ-1 подвергли специальным испытаниям. Механик-водитель Василий Игнатевич преодолел высоту крутизной 31 градус. Машина в умелых руках мастера вождения хорошо двигалась и маневрировала на косогоре.

Участники испытаний с благодарностью вспоминают отважную работу людей, обслуживавших машины, и особенно бригады мотористов и трансмиссионщиков. Дефекты, выявленные при испытаниях, подвергались тщательному анализу под руководством Котина. Тут же намечались мероприятия по их устранению, и сразу же за дело брались производственники.

Бывший заместитель председателя Государственной комиссии по испытаниям танков КВ, представитель АБТУ РККА капитан И. И. Колотушкин вспоминает:

«Я много испытывал машин на своем веку, но такого коллектива никогда не видел. Иным разработчикам толкуешь, толкуешь о замеченных в машине недостатках, а они с пеной у рта защищали свое изобретение, стараясь доказать безгрешность конструкции. Духову и его помощникам стоит только слово сказать, и они тотчас же постараются выяснить, не конструкция ли виновата».

Надо сказать, что «болезни торсионов» устранили довольно-таки быстро. Дело в том, что в начале выпуска танков КВ торсионы для них ковались. Метода контроля их качества не было, поэтому иногда трещины, образующиеся при ковке, не замечали. Когда же внедрили ультразвуковой дефектоскоп, который обеспечивал стопроцентный контроль качества торсионов, бракованные детали уже перестали попадать на сборку. В дальнейшем торсионы стали катать с последующей высадкой головки на ковочной машине, тем самым в 4 — 5 раз сократили цикл их изготовления. После этого брак почти прекратился.

Намного хуже прошли испытания танка КВ-2, машины с большой башней, как называли его тогда, Ведь что такое КВ-2? Это тот же КВ-1, но вместо башни с 76-миллиметровой пушкой на том же корпусе со всей его начинкой и ходовой частью устанавливалась новая башня огромных размеров со 152-миллиметровой гаубицей. Эта башня с орудием делала танки на 5 тонн тяжелее, чем КВ-1. Добавочные тонны приходились на тот же дизель 600 лошадиных сил и ту же ходовую часть. Естественно, следовало заметное перенапряжение в узлах и деталях трансмиссии и ходовой части.

В одном из актов комиссии перечислены десятки неполадок при испытаниях КВ-2. Вот только некоторые из них:

«При испытании машины с большой башней воздухоочиститель работал менее 1,5 часов, двигатель из-за этого вышел из строя через 20,5 часа. Температурный режим двигателя: 20 — 30 градусов воздуха, вода 85 — 100 градусов, масло 95 — 105 градусов. Не предусмотрен спуск масла и промывка маслобака. Перетираются трубки топливной и масляной системы. Монометр масла отказал два раза».

Заключение, сделанное комиссией, гласило:

«В основном по тактико-техническим характеристикам машина не плохая, хотя войсковые испытания не проходила, корпус не расстреливался».

Нужно сказать, что беспокойство за качество танков КВ не покидало НКО и НКТМ, а впоследствии, когда был создан народный комиссариат танковой промышленности (НКТП), и его — тоже. Не прошло и трех месяцев со дня окончания работы комиссии, как была назначена следующая, которая работала с 1 по 10 октября 1940 года. Она также проверяла факты конструктивной недоработки машины. В акте комиссии указано, что КВ-1 не прошел гарантийный километраж по причинам выхода из строя: коробки передач, бортовых фрикционов и траков. В коробке передач слабыми оказались шестерни 2 — 4 передач, валы, поэтому наработать двухтысячный километраж не удалось. Коробка передач за время этих испытаний дважды вышла из строя, бортовые фрикционы отказали в работе. Неполадки были и в системе охлаждения: температура воды достигала 107 градусов, масла до 110 градусов, то есть и вода, и масло в системе охлаждения кипели...

Кончилась война с белофиннами, начался выпуск [188] танков КВ-1 и КВ-2 серийно. Начались и их испытания. Крепость брони не вызывала сомнений. Пушка 76-миллиметрового калибра танка КВ-1 также удовлетворяла, так как на полигоне после ее выстрелов по деревянным мишеням от них оставались только щепки. Это тоже впечатляло и вызывало восторг!..

В начале Великой Отечественной войны, когда наши войска отступали, танки КВ-1, как правило, действовали из засады. Немецкие же танки, прыгнувшие через нашу границу, имели броню максимальной толщины лба корпуса и башни 50 миллиметров, а бортов — 30 миллиметров. Да и то не все были защищены броней такой толщины.

Конечно, для того чтобы пробить броню 50-миллиметровой толщины, стреляя из засад, 76-миллиметровые пушки КВ-1 были довольно-таки эффективны. Ну а мощная броня корпуса и башни этого нашего танка с предельных расстояний немецко-фашистскими танковыми и противотанковыми пушками той поры не пробивалась.

Несмотря на полученные повреждения, например ходовой части или выхода из строя двигателя, КВ-1 способен был постоять за себя, продолжать боевые действия, пока есть снаряды. Понятно, почему танкисты в начале войны так высоко ценили это свойство КВ-1.

Конфликт

Читатель уже знает, как создавалась пушка Ф-32 для танка КВ-1. Ее приняли на вооружение, запустили в серийное производство на Кировском заводе в Ленинграде. Тщательно отработанная конструкция пушки и техническая документация на нее позволили избежать частых выездов на завод сотрудников КБ В.Г. Грабина.

Казалось бы, все обстояло хорошо, и грабинцы должны быть довольны результатами своей работы: КБ приобрело новую специальность «танковых пушкарей», их «первый блин» испекся удачно. На танке КВ, развивающем скорость до 35 километров в час и имеющем броневую защиту в 75 миллиметров (по этим двум показателям он превосходил все существующие танки мира), пушка Ф-32 не «смотрелась». Конструктивная схема, выгодно отличавшая этот тяжелый танк от всех подобных ему в мире, никак не соответствовала его огневой мощи даже с новой грабинской пушкой. [189]

К сожалению, КБ Грабина, создававшее танковые н противотанковые орудия, не имело исчерпывающих сведений о фактическом состоянии такого же вооружения у вероятного противника.

К осени 1939 года, когда стали известны уроки Испании, отгремели бои на озере Хасан, у реки Халхин-Гол, когда уже вермахт маршировал по дорогам Польши, Грабину и его сотрудникам стало ясно, что сегодняшняя недооценка артиллерийского вооружения вообще и танкового в частности завтра обернется напрасными жертвами. Впоследствии В. Г. Грабин писал: «Весь вопрос сводился только к тому, когда именно настанет это завтра...» Его партийный и гражданский долг, его обязанности конструктора оборонной техники заставляли пристально смотреть в это «завтра», предвидеть развитие танковой техники противника и уже сегодня предусмотреть средства борьбы с ними. Василий Гаврилович не мог удовлетвориться достигнутым, успокоиться на том, что его пушка Ф-32, созданная для танка КВ, выдержала конкуренцию с пушкой Л-11 Ленинградского Кировского завода и уже находится на пути в армию.

У читателя не должно сложиться впечатление, что помыслы конструкторов и производственников артиллерийского завода, равно как и самого Грабина, были направлены на то, чтобы выиграть соревнование с киров-цами. Отнюдь не так. Им нужно было дать Красной Армии современную, мощную, надежную танковую пушку. А выиграть соревнование с кировцами было чисто формальной задачей, которая могла показаться главной лишь в том случае, если вывести «за скобки» международную обстановку тех дней. А это невозможно.

Предгрозовая атмосфера, сгущавшаяся над миром, стала частью личной жизни каждого советского человека, особенно — работника оборонной промышленности. Хроника международных событий обсуждалась конструкторами чуть ли не ежедневно и близко принималась к сердцу. Патриотические чувства каждого откликались в делах. Коллектив Грабина не мог удовлетвориться тем, что его танковая пушка находится на пути в армию. Заглядывая в «завтра», как известно читателю, Грабин не только писал в Генштаб РККА, но он, не ожидая указаний, предпринял практические шаги для того, чтобы вооружить танк КВ как минимум 85-миллиметровой [190] пушкой мощностью 3000 тонно-метров, а в перспективе предусмотрел переход на калибр 107 миллиметров. КБ развернуло широкие проектные работы по этим танковым пушкам с тем, чтобы, как только они понадобятся...

Собственно, «как только понадобятся» — не то выражение. Они уже нужны были для КВ сегодня, сейчас.

Теперь уже уместно рассказать о новой очень важной инициативе Василия Гавриловича. На одном из заседаний Комитета обороны, на котором рассматривался вопрос о создании тяжелого танка, более мощного, чем КВ-1 и КВ-2 (о нем будет рассказано дальше), Грабин предложил установить в КВ-1 уже созданную в его КБ 85-миллиметровую пушку.

Но это предложение было отклонено и заказчиком (военными), и заводом. Особенно настойчиво от этого предложения отбивался Котин, поддержанный маршалом Г. И. Куликом. Мотивы — «эту пушку не разместить в танке, кроме того, существующая 76-миллиметровая пушка обеспечит решение всех боевых задач».

Надо сказать, у Грабина был железный характер, волевой, напористый. Сейчас приходится удивляться, каким образом Василий Гаврилович (честь ему и хвала) добился получения образца танка КВ-1. Он установил в его башне 85-миллиметровую пушку и испытал на полигоне. Результаты оказались блестящими.

Грабин понимал, что наш танк своей мощной пушкой должен поражать танки врага с предельных дистанций, сам же оставаться неуязвимым.

Да, очень жаль, что предложение Грабина не нашло воплощения в жизнь. Ведь 85-миллиметровая пушка была первым мощным специальным орудием в мире, созданным специально для тяжелого танка, которое было готово для серийного производства еще в 1940 году. Поставь Котин в КВ 85-миллиметровую пушку и надежную коробку передач, это был бы самый мощный танк в мире и наряду с Т-34 благополучно прошел бы всю Великую Отечественную войну. Безусловно, как и Т-34, совершенствуясь.

Грабин — этот впередсмотрящий конструктор артиллерийского вооружения — в целях дальнейшего усиления танкового оружия разработал еще более мощную пушку — калибра 107 миллиметров. Котин и ее отверг. Конечно, [191] Котин не по злому умыслу это делал. Видимо, у него на этот счет были свои резоны.

По прошествии полсотни лет задумываешься, почему же здоровая, технически обоснованная инициатива одних натыкалась на косность других? Ответить на этот вопрос не просто.

Учитывая опыт войны с белофиннами, руководство наркомата обороны понимало, что КВ-1 по огневой мощи как тяжелый танк слаб. Поэтому в авральном порядке был создан КВ-2. Но и существенная прибавка массы этого танка за счет установки 152-миллиметровой гаубицы и создания специальной башни для нее привело к дополнительной нагрузке на двигатель. Это понимали все.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко 13 июня 1940 года направил в три адреса: в ЦК ВКПб), СНК СССР и Комитет обороны при СНК СССР докладную записку о ходе испытаний новых образцов танков, в которой он писал:

«Принятые на вооружение танки КВ и Т-34 в настоящее время вооружаются:

а) танк КВ № 1 одной 76-мм пушкой Л-11 и 3-мя пулеметами ДТ;

б) танк КВ № 2 одной 152-мм гаубицей М-10 и 3-мя пулеметами ДТ;

в) танк Т-34 № 1 одной 45-мм пушкой и 2-мя пулеметами ДТ;

г) танк Т-34 № 2 одной 76-мм пушкой Л-11 и двумя пулеметами ДТ.

Изготовленные образцы танка КВ № 1 в количестве 13 штук испытаны и дали положительные результаты. До конца 1940 года промышленность, получившая заказ, должна выпустить 130 танков.

Танк Т-34 испытания прошел и пущен в серийное производство с выпуском в 1940 году в количестве 600 штук.

Танки КВ предназначаются как танки прорыва и по своему бронированию должны снимать снаряды до 76 мм, а вооружение танков должно быть способно пробивать броню до 80 — 100 мм.

Проведенные испытания пушки 76-мм Л-11 показали, что она способна пробивать броню до 50 мм с дистанции 500 метров при угле встречи 30°, а 152-мм гаубица М-10 способна пробивать броню до 90 мм с дистанции 900 метров. Кроме того, 152-мм гаубица М-10 дает незначительное [192] количество выстрелов в единицу времени, а 76-мм пушка Л-11 при стрельбе с углами склонения больше 5° работает не вполне надежно.

Пулеметы ДТ не дают необходимой скорострельности, и стволы их быстро изнашиваются.

Такое вооружение танков КВ и Т-34 не соответствует предъявленным к ним требованиям и требует замены.

Докладывая о вышеизложенном, считаю необходимый внести следующие изменения в вооружение танков КВ и Т-34:

1. Танк КВ № 1 вооружить 76-мм зенитной пушкой образца 1931 г., способной пробивать броню до 80 мм с дистанции 1000 — 500 метров и по своей конструкции — скорострельной.

2. Танк КВ № 2 вооружить 107-мм пушкой М-60, способной пробивать броню 100 — 110 мм с дистанции 1000 — 500 метров.

3. Танк Т-34 вооружить 76-мм пушкой Ф-34 с пулеметами ДС с утолщенными стволами.

Танк Т-34 № 1 на 1940 год ввиду недостачи пушек Ф-32 вооружить 45-мм пушкой, а танк Т-34 № 2 вооружить пушкой Ф-32.

До изготовления в достаточном количестве 76-мм пушек Ф-32 и пулеметов ДС на 1940 год оставить на вооружении танков 76-мм пушки Л-11 и пулеметы ДТ...»

Поэтому АБТУ выдало СКБ-2 ЛКЗ техническое задач ние на создание еще более тяжелого танка — КВ-3.

Объект 220

Начало этой работе было положено ровно за год до нападения фашистской Германии на Советский Союз. Проектирование танка КВ-3, нареченного объектом 220, началось после издания постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 5 мая 1940 года. Постановление определяло и тактико-технические данные будущей машины. Это должна была быть машина-гигант: масса 67 — 68 тонн, броня: лоб — 115 — 120 миллиметров, башня — 115 миллиметров, борта — 90 миллиметров. Вооружение — 107-миллиметровая пушка с начальной скоростью снаряда 800 метров в секунду. Дульная энергия этой пушки была 1200 тонно-метров. Пулеметов столько же, как на КВ-1, Размеры танка предполагались [193] внушительными:7,85 X 3,41 X 2,95, клиренс: 0,45. Диаметр башни по свету равнялся 1,67 метра. Максимальная скорость передвижения — 30 километров в час. Боекомплект составлял 50 снарядов 107-миллиметрового калибра, 44 диска для пулемета и 1000 патронов для автомата ППШ. Двигатель — дизель мощностью 850 лошадиных сил. Экипаж 6 человек.

Надо сказать, в макет танка КВ-3 пришлось поставить 85-миллиметровую пушку, тогда как оговоренная в техническом задании 107-миллиметровая пушка уже существовала.

О проектировании этого танка имеются материалы Госархива и весьма интересные воспоминания участников его создания, например С. М. Касавина. Он пишет об этом танке:

«Как помнится, в 1940 году в КБ велись большие работы над объектом 220, это был танк с усиленным вооружением — 85-мм пушкой и броней в 100 мм, штампованной башней, с двигателем в 850 л. с. и новой коробкой передач.

Наша группа военных: Б. П. Павлов, В. Л. Сннозерский, Л. Н. Переверзев работали над планетарной КПП. Эту идею поддержал Котин. Работа нами была доведена до рабочих чертежей. Но, к сожалению, началась война и мы не успели закончить работу, в которую вложили много сил и энергии. Планетарную КПП и сервопривод проектировал Переверзев. По тому времени подобная конструкция трансмиссии была значительным шагом вперед, так как обеспечивала большие запасы прочности и имела отличную динамику».

Но опять произошло поистине удивительное и невероятное. Опять же камнем преткновения стала коробка перемены передач. Наряду с планетарной КПП, изготовляемой на перспективу группой военных, Котин поручил Л. Е. Сычеву и Ф. А. Маришкину разработать и обычную. Уже вся документация проекта танка находилась в производстве, когда вдруг выяснилось, что новая КПП непригодна в связи с наличием в ней конструктивных недостатков.

Еще в начале проектирования новой машины Н. Ф. Шашмурин, наряду с основным заданием, опять-таки в инициативном порядке, самостоятельно разработал новый вариант КПП. Однако, как при создании КВ-1, Котин отклонил этот проект и категорически запретил им [194] заниматься. Позиция начальника СКБ-2 была совершенно непонятна.

Корректный, интеллигентный, всегда деликатный Николай Федорович не стал перечить. Но убежденный в том, что принятый к производству вариант КПП, разработанный Сычевым и Маришкиным, непригоден, днем в КБ, ночами в домашних условиях продолжал дорабатывать свой проект. И это несмотря на чрезвычайную перегрузку основным заданием. Своего он добился.

Здесь вновь обращусь к воспоминаниям С. М. Касавина. Он пишет:

«В этой связи следовало бы остановиться на одном небольшом эпизоде... В КБ, как я говорил, велись работы над 220 объектом. В частности, отделом трансмиссии под руководством Ф. А. Маришкииа и Л. Е. Сычева выпускались рабочие чертежи обычной трехвальной КПП.

Подготовка производства под эту коробку в основном была завершена. Но конструирование этой коробки в КБ шло с большим скрипом, было много нетехнологических деталей. Особенно этим грешили узлы и детали управления КП, да и сама схема и габариты ее не удовлетворяли требованиям, предъявленным к танковым трансмиссиям.

В это время (примерно, в августе месяце) Н. Ф. Шашмуриным была предложена новая схема КПП, более простая, с лучшей динамикой, большим запасом прочности, меньшими габаритами. Несмотря на сжатые сроки, машина должна была быть собрана к ноябрьским праздникам, то есть через три месяца. Ж. Я. Котин принял, как мне казалось, рискованное решение, потому что времени оставалось очень мало. Он отдал приказ прекратить работы над КПП, разработанной Маришкиным, а немедленно разработать КПП по схеме, предложенной Шашмуриным. Вот тут-то и свершилось чудо. Через три месяца, что является в настоящее время рекордным сроком, коробка заработала на стенде».

Радоваться и в самом деле было чему. Ведь не только новый танк получал работоспособную надежную КПП с системами управления, но и КВ-1 мог быть оснащен ими. И не только вновь выпускаемые экземпляры, а и те, что уже находились в армии. По решению Ленинградской партийной организации на одном из заводов приступили к подготовке производства для выпуска этой модификации КПП специально для танка КВ-1.

Коробка перемены передач, конечно, частная задача. [195]

Главное — новый танк, КВ-3. С огромным напряжением сил были изготовлены его первые образцы, изданы соответствующие постановления и приказы об их испытании, принятии на вооружение Красной Армия и организации серийного производства. Разумеется, с последующим сокращением выпуска танков КВ-1 и КВ-2.

Что касается испытаний, то первый образец КВ-3 прошел полный их объем. Шашмуринская КПП работала безотказно. Иначе и быть не могло, потому что конструктивные достоинства стали очевидными еще в чертежах. Тем более она подходила для КВ-1 — танка с меньшей массой, с меньшей мощностью двигателя.

Ну а какую же оценку получил КВ-3?

Касавин пишет:

«Танк КВ-3 (объект 220) успешно выдержал с этой коробкой все испытания и был принят на серийное производство до начала войны».

Приказ НКТМ устанавливал первоначальный план производства танков на Кировском заводе: КВ-1 — 400, КВ-2 — 100, КВ-3 — 500. Причем выпуск КВ-3 намечалось начать с августа 1941 года.

Надо сказать, что в момент издания приказа о начале производства танка КВ-3 с августа 1941 года на серийном производстве не было ни пушки, ни двигателя, поэтому первоначальный план выпуска КВ-3 устанавливал серию в 100 машин.

Касавин, продолжая рассказ о создании КВ-3, пишет: «Но война не позволила развернуть производство этих новых танков вместо танка КВ-1».

Нужно к этому еще добавить. Широта взглядов, беспокойство за судьбу КВ-1, созданного коллективом, в котором он работал, исключительная благожелательность к товарищам заставили Шашмурина поставить перед собой более сложную задачу: новая КПП должна не только работать в новом КВ-3. С системами управления она обязана «лечь в прокрустово ложе» танка КВ-1. Когда проект был уже завершен, никто не верил в такую возможность. Но Шашмурину это удалось.

Как удалось — сказано в воспоминаниях Касавина:

«Работать приходилось крайне много. Небольшой коллектив конструкторов, возглавляемый Н. Ф. Шашмуриным, в который входили я, Алексеев, Спиридонов, Федорчук, Струков и другие, выпуская рабочие чертежи, [196] тут же передавали их на станки. При этом линейные увязки (увязки размеров) проводились одновременно с изготовлением коробки. Конструкторы и технологи цеха МХ-1, работая совместно над этой коробкой, не выходили из цеха по нескольку суток. Через три месяца после принятия схемы КПП были собраны и обкатаны».

Не надо думать, что все обошлось сразу же благополучно. Даже у самых талантливых и грамотных конструкторов не бывает сразу же без сучка и задоринки. С новой КПП пришлось тоже повозиться, и немало.

Касавин дальше пишет, каким изнурительным трудом оказалось устранение дефекта, связанного с выходом из строя одного подшипника.

«Помню, мы с Шашмуриным не покидали цех несколько суток, пока не установили причину выхода из строя подшипника ведущей конической шестерни. Дело оказалось в том, что крышка картера КПП была недостаточно жесткой, поэтому появился дефект — изменение зазора в подшипниках конической шестерни. Зазоры в подшипниках этой шестерни замерялись при снятой крышке. В собранной КПП подшипник зажимался, зазоры в нем выбирались и при испытаниях он выходил из строя».

Казалось бы, такой пустяк — зазор в несколько сотых миллиметра, а сколько хлопот он доставлял конструкторам. До двух десятков раз пришлось снимать КПП со стенда для тщательного анализа причин ее выхода из строя. И какая была радость, когда причину дефекта удалось устранить и коробка прекрасно заработала.

И, надо сказать, хорошо, что не поставили КВ-3 на серийное производство. Для такого вывода есть основания. Если на опытном КВ-3 башня была сварно-литейная, то серийные машины предстояло выпускать со штампованными башнями. Но как ни «облизывали» башню, масса КВ-3 оказалась предельной — 62 тонны, хотя по техническому заданию она должна была составлять 67 — 68 тонн. Уменьшилась же масса за счет установки пушки меньшего калибра с меньшей башней. Если бы КВ-3 поставили на серийное производство, то его не на чем было бы развозить по фронтам, так как предельная нагрузка на железнодорожные платформы того периода допускала не более 55 тонн. А в войну масса танка возросла бы еще за счет грубой обработки, увеличения допусков. [197]

Бывший начальник ОКМО и директор опытного завода имени С. М. Кирова Н. В. Барыков как-то рассказал об уроке, который ему преподнес Сергей Миронович Киров.

«Вспоминаю, что в 1931 году мы начали строить тяжелый по тем временам танк Т-35. Как всегда, началом этих работ интересовался Киров. В Смольном, при очередном вызове, Сергей Миронович задал вопрос: знаю ли я грузоподъемность наших и зарубежных мостов и веса паровозов?

Не подумав, я ответил, что на командирских курсах изучал, как взрывать мосты и паровозы, а весами и грузоподъемностью не интересовался.

Киров посмотрел на меня так, что я почувствовал себя неловко и пожалел о своей неосведомленности.

Он достал с полки какой-то справочник и сказал: «Посиди в соседней комнате, перепиши себе все данные. Нельзя строить тяжелые танки, не зная грузоподъемности мостов».

Такие уроки запоминаются на всю жизнь.

Но вот СКБ-2 получило новое задание: спроектировать еще более тяжелый танк. О нем следует рассказать, потому что в процессе формирования взглядов на будущие сверхтяжелые танки выявились разные подходы к их вооружению и тому, каким он должен быть.

Сверхтяжелые

На основании постановления правительства в апреле 1941 года был издан приказ НКТП по вопросу усиления брони путем установки экранов на КВ-1 и КВ-2, о вооружении и усилении бронирования танка КВ-3 и проектировании танков КВ-4 и КВ-5. Этот приказ обязывал ЛКЗ с 1 июня 1941 года все танки КВ-1 и КВ-2 выпускать с экраном. На танки же, находящиеся в войсках, поручалось также установить экраны и закончить эту работу к 1 января 1942 года.

Экранировку брони танков КВ-1 и КВ-2 предстояло осуществить путем введения дополнительных 30-миллиметровых экранов для лба и бортов сварных башен и лба корпуса. Толщина у этих узлов броневой защиты впервые в истории танковой техники доводилась до 105 миллиметров. [198]

Этот же приказ обязывал ЛКЗ спроектировать и изготовить по тактико-техническим характеристикам НКО танк КВ-4 с удлиненной базой, вооруженный 107-миллиметровой пушкой ЗИС-6, с основной броней толщиной 125 — 130 миллиметров, а наиболее уязвимые башня и лоб корпуса должны быть толщиной 110 — 150 миллиметров. СКБ-2 ставилась задача к 15 июня 1941 года разработать технический проект, а к 1 сентября изготовить опытный образец танка.

Определялось проектирование и изготовление к 3 сентября 1941 года КВ-5. Лоб и башня планировались толщиной брони 170 миллиметров, борта — 150 миллиметров. Вооружение танка — та же 107-миллиметровая пушка. Двигатель — 1200 лошадиных сил. Ширина машины не должна была превышать 4,2 метра. К 1 августа 1941 года заводу поручалось предъявить макет и технический проект КВ-5 на утверждение НКО. Ижорскому заводу вменялось в обязанность к 10 октября 1941 года изготовить его корпус и башню.

Главному конструктору ЛКЗ по моторостроению ставилась задача спроектировать дизель 1200 лошадиных сил на базе моторов М-40 и М-50. Аналогичное задание получил и Харьковский завод.

Главному конструктору артиллерийского завода предписывалось спроектировать и изготовить пушку ЗИС-6 107-миллиметрового калибра с начальной скоростью снаряда 800 метров в секунду и унитарным патроном массой 18,8 килограмма.

Масса танка предварительно определялась 100 тонн. Гигант!

Надо сказать, что появлению приказа НКТП о создании танков КВ-4 и КВ-5 предшествовали весьма интересные события, о которых следует рассказать.

...Рано утром в один из пасмурных мартовских дней 1941 года в кабинет главного конструктора артиллерийского завода В. Г. Грабина зашел военпред Главного артиллерийского управления и сообщил:

— Василий Гаврилович, в наш город приехал Маршал Советского Союза Кулик. Он просит прибыть к нему в любое удобное для вас время.

— Какой вопрос интересует маршала? — споосил Грабин.

— Об этом он ничего не сказал...

Обычно, когда Г. И. Кулик приезжал на завод, его [199]

интересовало производство — количество и качество выпускаемых пушек. На заводе дела шли неплохо: бесперебойно выпускались танковые пушки Ф-34 для Т-34, осваивалась противотанковая ЗИС-2. Грабин терялся в догадках: может быть, маршала интересуют опытные работы? Но почему в таком случае он назначил встречу в своем салон-вагоне на вокзале, а не приехал на завод?

Когда Грабин прибыл в салон-вагон, заместитель наркома обороны, поздоровавшись, без всяких предисловий сказал, что приехал посоветоваться по вопросу вооружения танка КВ-1. Выглядел маршал встревоженным. Только теперь Грабин понял причину приезда начальника ГАУ с группой военных.

Г. И. Кулику были известны взгляды и самого Грабина, и его конструкторов на вооружение тяжелого танка. Раньше они не вызывали у маршала особого интереса. Видимо, теперь что-то изменилось. Грабин ответил, что он готов принять участие в обсуждении этого вопроса.

Кулик начал издалека. Говорил о вероятном противнике, прямо назвав фашистскую Германию.

— Танки, находящиеся на вооружении вермахта,— продолжал он,— по своей бронезащите и вооружению значительно уступают нашим. Но перспективы танкостроения в Германии внушают очень серьезные опасения. В этой связи особенно беспокоит вооружение нашего танка КВ-1 76-миллиметровой пушкой Ф-32, которая по мощности уступает даже пушке Ф-34 среднего типа. КВ-1 нужно срочно перевооружить...

Грабин изложил свою точку зрения на танковое вооружение (читателю она уже известна из предыдущих глав).

— Я с вами согласен,— выслушав Грабина, сказал Кулик.— У некоторых из нас сложилось неправильное представление о танковой пушке. Она действительно должна быть специально создана для данного типа танка.

Грабин внутренне сиял. Наконец-то дошло... Дошло до самых ярых противников перевооружения танка КВ-1 мощной пушкой.

Заручившись принципиальным согласием Грабина на создание новой мощной танковой пушки, маршал Кулик отбыл в Ленинград на Кировский завод. [200]

...Прошло некоторое время после отъезда Г. И. Кулика в Ленинград, как туда же поехал и Грабин, но с иной целью. Ему нужно было прочитать участникам конференции в Ленинградском институте усовершенствования инженерно-технических работников лекцию о методах скоростного проектирования. Когда Василий Гаврилович находился в аудитории, где проходила конференция, его вдруг пригласили к телефону:

«Странно,— подумал Василий Гаврилович. — Кто здесь может мне звонить?»

— Куда мне идти? — осведомился Грабин у незнакомца, который звал его к телефону.

— Оденьтесь и пойдемте со мной.

Незнакомец привез Грабина в Смольный. Как только он переступил порог кабинета секретаря обкома, ему протянули телефонную трубку. Грабин сразу узнал голос Поскребышева, который предупредил, что с ним будет говорить Сталин.

Грабин заволновался. Значит, случилось что-то важное, не терпящее отлагательства.

Процитирую диалог между Грабиным и Сталиным по воспоминаниям самого Василия Гавриловича:

— Здравствуйте, товарищ Грабин,— послышался в трубке голос Сталина.— Я хочу с вами посоветоваться. Есть мнения, что тяжелый танк вооружен маломощной .пушкой, не отвечающей задачам тяжелого танка. В настоящее время рассматривается вопрос о перевооружении его: вместо 76-миллиметровой пушки предлагается поставить мощную 107-миллиметровую, Хотелось бы знать вашу точку зрения по этому вопросу. Возможно, вам трудно будет оценить это предложение, так как тяжелый танк вооружен вашей 76-миллиметровой пушкой.

— Я готов высказать свое мнение.

— Пожалуйста, я вас слушаю.

— Когда нашему конструкторскому бюро ГАУ выдало тактико-технические требования на 76-миллиметровую пушку для тяжелого танка, мы тщательно изучили вопросы, связанные с танками и их вооружением, и пришли к выводу, что 76-миллиметровая пушка для тяжелого танка неперспективна и не отвечает требованиям даже сегодняшнего дня. Мы считали, что тяжелый танк следует вооружить более мощной пушкой, снаряд которой пробивал бы броню, равную по мощности броне [201] своего танка, с дистанции в тысячу метров. Свое мнение высказали руководству ГАУ и АБТУ, но с нами никто не согласился.

Эти взгляды Грабина на пушку тяжелого танка воплотятся в жизнь, но уже после того, как урок преподнесет война, а сейчас им пока не суждено было сбыться.

Далее Грабин вспоминает:

— Значит, у вас давно сложилось мнение о недостаточной мощности 76-миллиметровой пушки для тяжелого танка?

— Да, товарищ Сталин.

— Вы уверены, что 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк? — повторил он свой вопрос.

Я хорошо знал, что если Сталин задает несколько раз один и тот же вопрос, то это означает проверку, насколько глубоко проработан вопрос собеседником и насколько убежден человек в своем мнении.

— Да, товарищ Сталин, я глубоко убежден, что 107-миллиметровую пушку можно поставить в тяжелый танк,— еще раз подтвердил я.— Если я правильно вас понял, эта пушка по своей мощности должна быть выше 107-миллиметровой модернизированной?

— Вы правильно меня поняли. То, что вы уже имеете опыт по установке 107-миллиметровой пушки в тяжелый танк — прекрасно. Значит, мощную 107-миллиметровую пушку мы установили в тяжелый танк?

— Да, товарищ Сталин.

— Это очень важно, товарищ Грабин. До тех пор пока мы не вооружим тяжелый танк такой пушкой, чувствовать себя спокойно мы не можем. Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка. Скажите, не смогли бы вы быть завтра в Москве? — продолжал Сталин.— Вы нам здесь очень нужны.

Уже в «Красной стреле» Грабин обдумывал разговор со Сталиным и его слова: «Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка».

Начальник АБТУ генерал-лейтенант Я. Н. Федоренко встретил Грабина словами:

— Василий Гаврилович, как вы вчера меня подвели?! [202]

— Как только Грабин даст пушку, танк будет готов,— ответил Котин.

Жданов обратился к Грабину:

— Товарищ Грабин, когда вы сможете дать пушку?

— Через сорок пять дней,— ответил Василий Гаврилович.

— Товарищ Грабин,— сказал Жданов,— мы собирались здесь, чтобы серьезно решить вопрос, а вы шутите.

Но Грабин не шутил, ему было не до шуток. Он хотел получить возможность проверить свое умение и готовность работать так, как потребуется в условиях войны. Так и записали в проект решения: «Срок изготовления опытного образца танка и пушки установить в 45 дней с момента подписания решения».

На следующий день, 6 апреля 1941 года, проект решения был утвержден ЦК ВКП(б) и СНК СССР.

Первый выстрел новой 107-миллиметровой танковой пушки ЗИС-6 должен был прозвучать 15 мая 1941 года. Но он прозвучал на день раньше. Пушку установили в танк КВ-2. Последние сомнения были развеяны.

19 мая 1941 года Грабина опять вызвали в ЦК, к Жданову. Фашистские дивизии уже стояли у границ страны. Жданов после обсуждения интересующего вопроса спросил:

— Что со 107-миллиметровой танковой пушкой?

— Пушка в металле, заводские испытания подходят к концу, результаты хорошие.

— Неужели за 45 дней создали?

— Опытный образец готов 14 мая. Затратили всего 38 дней,— с гордостью ответил Грабин.

А через 77 дней после начала проектирования завод начал выпускать мощные танковые пушки серийно.

Грабинцы свое задание выполнили, дело было за конструкторами тяжелого танка, а у них пока дело не шло на лад.

Надо признать благом, что танк не был создан, хотя СКБ-2 разработало огромное количество вариантов (около 20) проекта сверхтяжелого, многобашенного танка КВ-4. Большинство из них скорее могло сойти за прототип будущего немецкого сверхтяжелого танка «Мышонок», созданного Фердинандом Порше в 1944 году. КВ-4 весил 100 тонн! Какие мосты и железнодорожные платформы могли его выдержать! А ведь еще недавно было [205] принято решение (при оценке танков СМК и Т-100) отказаться от подобных проектов.

Надо отметить, что единственным вариантом КВ-4 в однобашенном исполнении был танк, разработанный Шашмуриным. Николай Федорович 107-миллиметровую пушку большой мощности ЗИС-6 установил по схеме будущего СУ-152. Котина этот проект буквально взбесил. Как же: Шашмурин превратил «танк в повозку для пушки», нашелся «еще один Грабин».

Но Зальцману почему-то решение Шашмурина понравилось, и ему была выдана премия в сумме 1000 рублей.

Разумеется, ни один из указанных проектов СКБ-2 реализован не был. Не прибавили они и опыта на будущее. А силы и энергию конструкторов отвлекли от основной машины, которую должны были серийно выпускать два завода: ЛКЗ и ЧТЗ. Если еще учесть, что до этого многим конструкторам пришлось разрабатывать и внедрять в производство легкий танк СП — Т-50 — дефектный, не выдержавший конкуренции со своим прототипом, разработанным и принятым на вооружение на другом заводе, то можно себе представить, сколько драгоценного времени пришлось потерять.

Вот почему ЛКЗ крайне медленно готовил чертежи КВ-1 для Челябинского тракторного завода. В то время некоторые инженеры на ЛКЗ считали КВ-1 грубой машиной, для которой особенная точность в чертежах ни к чему. В технологических картах встречались приписки: «Подогнать по месту», «Приварить», «Обработать по месту» и т. д.

Согласно постановлению ЦК ВКПб) и СНК СССР от 19 июня 1940 года на ЧТЗ предстояло выпустить опытную партию КВ-1 в количестве 5 штук. Из-за задержки чертежей в 1940 году ЧТЗ не успел выпустить ни одного танка КВ. Детали на сборку первого танка были поданы только 27 декабря 1940 года. Поэтому челябинцы изготовили свой первый танк только 10 января 1941 года. Это означало, что создание второй базы по производству тяжелых танков затягивалось. Строительство отдельного корпуса для сборки боевых машин на ЧТЗ только наметилось. А пока выпуск КВ продолжался на Кировском заводе в Ленинграде.

Профессия танкостроителя раскрыла такие способности Николая Леонидовича Духова, о которых он и [206] сам не подозревал. Она же обострила его гражданское чувство, сделала трезвым политиком. Он понимал: если столкновение с фашизмом неизбежно, то победу в схватке с этим сильным и жестоким врагом голыми руками и быстро не добудешь. Ее надо терпеливо, буднично подготовить, в том числе и материально. Сознание личной ответственности за судьбу Родины и народа привело его в ряды коммунистов. В протоколе заседания парткома Кировского завода от 2 апреля 1941 года есть запись, в которой отразилось главное для конструктора событие:

«Решение партийной организации СК.Б-2 утвердить — принять тов. Духова Н. Л. в члены ВКП(б)».

Чуть больше 600 танков KB Кировский завод дал Красной Армии до начала войны (в 1940 году 243 и в первом полугодии 1941 года — 393). Такой техники у фашистов не было. Но ее было мало для огромного фронта от Черного до Баренцева моря.

Постановление Государственного Комитета Обороны предусматривало резкое увеличение производства танков. К этому привлекались новые заводы. В их числе Челябинский тракторный, на который возлагалась организация выпуска тяжелых машин КВ-1. Николаю Леонидовичу предстояло возглавить на ЧТЗ коллектив конструкторов-танкостроителей. И. М. Зальцман в своей биографии пишет:

«В первые дни Великой Отечественной войны я в составе комиссии Малышева (зам. председателя СНК СССР.— Д. И.) был направлен в Челябинск для проверки состояния дел с организацией выпуска тяжелых танков KB... Завод оказался совершенно неподготовленным. По возвращении в Москву, после доклада комиссии, было принято развернутое решение о быстром развитии производства танков на ЧТЗ. Ленинградский Кировский завод оказал ЧТЗ максимальную помощь кадрами во главе с зам. главного конструктора Н. Л. Духовым, материалами».

Но Зальцман в биографии не пишет вот о чем. Комиссией было принято решение на Кировском заводе продолжить выпуск танков КВ-1, а на Урале развернуть производство танков КВ-3. При этом не надо забывать, что на ЧТЗ, плохо или хорошо, но уже год велась подготовка к производству танков КВ-1.

Эшелон с образцом танка -КВ-3, конструкторской и технологической документацией в сопровождении группы [207] конструкторов и технологов во главе с Духовым вышел из Ленинграда на Урал 4 июля 1941 года. В составе этой группы находился и Шашмурин. Пока эшелон добирался до Челябинска, обстановка на фронте настолько обострилась, что о выпуске на ЧТЗ КВ-3 не могло быть и речи. Ведь для подготовки производства этого танка требовалось минимум 3 — 4 месяца. Единственно разумным решением было форсировать выпуск танков КВ-1. Такое решение и последовало из Москвы.

Но требовалось еще одно, сравнительно простое, но отчаянно нужное решение: на новом месте для танка КВ-1 запустить в производство новую коробку перемены передач. Бывший военпред на ЛКЗ и ЧТЗ до войны и во время войны Н. Н. Плаксин выразился так: «Если бы была новая, надежная КПП, то машина КВ-1 была бы — первый сорт».

Ведь на ЧТЗ только начиналась раскачка. Вся документация по новой КПП находилась с Шашмуриньш. Оставалось принять решение Котину, который считался главным конструктором тяжелых танков. Но он от этого решения уклонился. Не хватило смелости на это и Духову. К чему это приведет, об этом чуть позже.

Одним из тех, кто в мемуарах высказывал самое лестное отношение к танку Т-34 и пренебрежение к проектам, не учитывающим боевого опыта, и стремлению создать «сверхтанк», был генерал Д. Д. Лелюшенко, во время Великой Отечественной войны командовавший танковыми соединениями и объединениями. Дмитрий Данилович описывает эпизод своего знакомства с В. А. Малышевым. Оно состоялось в Кремле. Малышев, узнав, что Лелюшенко прибыл с фронта, пожелал с ним познакомиться. Они представились друг другу.

— Присядем,— предложил Малышев,— хотелось бы кое-что спросить у вас. Скажите, как показали себя в боях наши Т-34?

— Очень хорошо,— последовал тут же ответ Лелюшенко.— Танки противника T-IV с их короткоствольной 75-миллиметровой пушкой по силе огня, маневренности и броневой защите не идут с тридцатьчетверками ни в какое сравнение.

— А как БТ и Т-26?

— Эти явно устарели. Еще до начала войны мы, танкисты, предлагали надеть на них дополнительную броню. Приходилось приспосабливать к этим машинам так называемые [208] экраны, даже своими силами в походных мастерских. Помню, в экранизированный таким образом танк Т-26 попало во время финской кампании 12 снарядов. И ни один не пробил броню! Но это разумное предложение не было осуществлено,— с огорчением произнес Лелюшенко.

— Решение в свое время было принято, но оно не доведено до конца,— с неменьшим огорчением сказал Малышев.— Вот конструкторы предлагают новые проекты танков, более мощных, чем Т-34 и КВ. Хотите посмотреть одну из этих моделей?

— Конечно... Но меня могут вызвать в Ставку...

— Найдут — это рядом.

Дальше приведу дословный диалог между Малышевым и Лелюшенко из воспоминаний:

«Мы поднялись наверх. У входа в кабинет на табличке читаю: «Заместитель председателя Совнаркома В. А. Малышев». Я даже вздрогнул, но вида не подал.

В кабинете Вячеслав Александрович взял со стола увесистую модель неизвестного мне танка. Из башни глядели два пушечных ствола. Внешне машина чем-то напоминала тридцатьчетверку, только башня была перенесена к корме.

— Как подсказывает боевой опыт? — спросил Малышев.

— Честно? — Я с пристрастием разглядывал модель.

— Совершенно честно, как думаете.

— Тут две 76-миллиметровые пушки. Значит, нужно иметь двух наводчиков, двух заряжающих. Не много ли? Габариты танка от этого увеличатся. Увеличится и вес машины, а следовательно, замедлится маневр. Может быть, лучше поставить одну пушку, но дать к ней побольше боеприпасов, посильнее сделать броню, особенно в лобовой части корпуса и башни. Побольше иметь горючего.

— Соображения серьезные, над этим следует подумать,— сказал Вячеслав Александрович».

Ту модель, которую показал Малышев генералу Лелюшенко, была одним из вариантов танка КВ-4, разработанного в СКБ-2 Кировского завода. Боевой генерал-танкист в деликатной форме отверг проект этого танка. [209]