Назревшие реформы

При современных армиях, представляющих вооруженные народы, когда каждая мобилизованная войсковая часть состоит наполовину и даже на три четверти из людей только что призванных из запаса, корпус офицеров приобретает несравненно большее значение, чем прежде. При быстрой и непрерывной смене нижних чинов одни только офицеры являются настоящим кадром армии, хранителями ее вековых традиций и боевых преданий. Посреди массы граждан, отбывающих воинскую повинность лишь по обязанности, корпус офицеров должен составлять как бы рыцарское братство, служащее по призванию. Только такие офицеры, увлекающиеся своей специальностью, фанатически преданные ей, могут быть полезными для дела.

Особенно важны хорошие офицеры для русской армии вследствие того, что наш солдат гораздо менее развит и менее способен к самостоятельной деятельности, чем солдат других, более культурных наций.

Откуда же получает русская армия своих офицеров? Большая часть их выходит из юнкерских училищ, куда стекаются обыкновенно неудачники всех профессий. Неокончивший реалист, выгнанный классик, полуграмотный семинарист, недотянувший до конца ученик земледельческого, технического или коммерческого училища — вот обычный контингент, которым пополняются юнкерские училища. Все эти люди в огромном большинстве случаев идут на военную службу, не чувствуя к ней ни малейшего призвания, только потому, что им некуда деться. Откровенные родители так и объясняют: «Ваня [313] глуп или Ваня не хочет учиться — придется отдать в юнкера».

Другую, значительно меньшую часть своих офицеров русская армия получает из воспитанников кадетских корпусов и военных училищ. Эти офицеры имеют законченное общее (7 лет корпуса) и достаточное специальное (2-3 года училища) образование. Однако между ними мало встречается людей, чувствующих призвание к военному делу.

Этот факт объясняется очень просто. Десяти лет отдают мальчика в кадетский корпус и тем наперед предопределяют его будущую карьеру. Положим, каждый окончивший семь классов корпуса имеет право наравне с реалистами держать конкурсный экзамен в любое из высших технических учебных заведений. Однако для семнадцатилетнего мальчика, семь лет выдержанного в стенах кадетского монастыря, оставить верную проторенную дорогу и избрать себе самостоятельный, рискованный путь не так-то легко, особенно при полном отсутствии денежных средств, как это обыкновенно бывает. В результате вся масса кадет, за редкими исключениями, идет в военные училища и оттуда производится в офицеры.

Незадолго до войны, с целью еще более затруднить выход на сторону, в военном министерстве было даже проектировано такое понижение курса кадетских корпусов, которое сделало бы для их питомцев невозможным поступление и высшие гражданские учебные заведения (?!).

Первые годы после производства н офицеры проходят в наслаждении непривычной свободой, но затем для очень многих наступает разочарование, они чувствуют, что попали не на свою дорогу. Применяемая в корпусе военная дрессировка (притом весьма слабая) не в состоянии возместить отсутствие призвания, подобно тому как воспитание в гражданском учебном заведении не смогло заглушить в Скобелеве и Тотлебене вложенного в них самой природой влечения к военному делу.

Итак, большинство офицеров русской армии поступает на военную службу, не имея никакого призвания к ней.

Дальнейшая деятельность строевого офицера обставлена так, что она не только не может развить в нем любовь к военной специальности, но, наоборот, неизбежно должна внушить отвращение. Живое, интересное дело воспитания солдата и подготовки войск к войне сведено у нас к формалистике и мертвечине.

Весь порядок занятий точно, в подробностях регламентирован уставами, наставлениями, инструкциями, приказами, расписаниями и т.п. Мало того, желая в чем-нибудь проявить свою деятельность, все старшие начальники, помимо указанных [314] подробных правил, предъявляют еще свои личные требования. При этом так как командный состав нашей армии в значительной мере состоит из людей невежественных, не только не знающих современного военного дела, но по малому общему развитию даже и неспособных его понять, то все их требования носят чисто внешний, детальный характер. Даже в способах достижения поставленных целей строевому офицеру не предоставляется никакой свободы. Седовласый ротный командир в конце своей карьеры слышит наставление о том, как нужно учить новобранцев, и получает выговоры за то, что опоздал на занятия на четверть часа.

Одним словом, в продолжение всей своей службы в полку наш строевой офицер находится под постоянной опекой; его деятельность лишена всякой самостоятельности, малейшей доли творчества и инициативы.

При подобных условиях интерес к военному делу исчезает даже у тех немногих, у коих он был перед поступлением на службу. Большинство наших офицеров служит лишь по принуждению, апатично, иногда даже с отвращением, выполняя постылое, противное дело. За единичными исключениями военной наукой никто не занимается, никто ничего не читает, ни за чем не следит... Этим русское воинство резко отличается от других культурных армий, где офицеры увлекаются своей специальностью, а воспитание и обучение солдата возведены в своего рода культ.

Система служебного возвышения, которая в других армиях является могучим средством для возбуждения соревнования между офицерами и для выделения более достойных, у нас зачастую приводит к обратным результатам.

Вся карьера нашего строевого офицера находится в руках командира полка и начальника дивизии. От их усмотрения зависит провести ли капитана в подполковники сравнительно быстро, «вне правил», или же замариновать его в капитанском чине до предельного возраста. Практика жизни показывает, что при этом выборе зачастую руководствуются не столько пользою службы, сколько совершенно посторонними соображениями: скорее всего проходят в штаб-офицеры не самые способные и самостоятельные, а наиболее пронырливые и искательные. Бывали даже случаи (некоторые факты установлены официально), когда, желая избавиться от плохого ротного командира, начальство представляло его к производству в подполковники, дабы скорее сплавить в другую часть.

Должность батальонного командира и чин подполковника [315] составляют обыкновенно венец карьеры армейского пехотного офицера. Далее в командиры полков и даже отдельных батальонов попадают лишь единичные личности, так как эти должности почти исключительно замещаются офицерами гвардии, Генерального штаба и разных центральных учреждений.

Как общее правило, все преимущества имеют те офицеры, которые на некоторое время выходят из строя, поступая в воспитатели кадетских корпусов, делопроизводители воинских начальников и т.п., а затем снова возвращаются в ряды войск. Приведу следующий случай. Из военных училищ в 1883 году было выпущено много портупей-юнкеров (лучших учеников) в разные армейские полки. В начале этой войны огромное большинство их было еще капитанами; затем во время военных действий некоторые из уцелевших были произведены в подполковники, а другие и до сих пор еще сидят в капитанском чине. В том же году из военного училища вышел в армию один юнкер, не особенно сильный в науках. Прослужив три года в строю, он поступил воспитателем в кадетский корпус, за выслугу лет быстро попал в подполковники, возвратился обратно в строй, получил отдельный батальон, был произведен в полковники, а во время войны в виде простой очередной награды получил генеральский чин и бригаду Другой пример из одного армейского полка ушел очень плохой штабс-капитан на должность начальника тюрьмы Там он был произведен в капитаны и, вернувшись обратно в строй, принял роту, обогнав всех своих даже самых выдающихся сверстников. Спрашивается, как должны влиять подобные порядки на строевых офицеров !

Говоря об условиях службы главной массы нашего офицерского корпуса — армейской пехоты, нельзя не упомянуть о том хамстве, которое проявляется в отношениях начальников к подчиненным. Крик, грубые, обидные выражения, иногда даже ругательства — явление обычное. Иной раз во время какого-нибудь учения на городской площади в присутствии толпы народа начальник дивизии или командир полка позволяют себе по ничтожному поводу с грязью мешать старого заслуженного капитана. Такое пренебрежительное отношение к офицеру роняет в глазах общества достоинство офицерского звания

В самом дисциплинарном уставе проведены унизительные взгляды. Например, каждый офицер, начиная от молодого подпоручика и кончая старым полковником (если только последний не пользуется правами начальника отдельной части), может быть подвергнут аресту на гауптвахте в дисциплинарном порядке, то есть по простому усмотрению начальства. Такая [316] средневековая мера совершенно не соответствует современным воззрениям. Для офицера не может быть других наказаний, кроме замечаний и выговоров; тот же, на которого эти меры не действуют, должен быть удален из армии.

К описанным выше тяжелым условиям службы армейского офицера присоединяется чрезвычайно стесненное материальное положение. Кроме мизерных квартирных окладов, на которые нигде хоть сколько-нибудь подходящей квартиры нанять нельзя, наши офицеры получают: подпоручик — 600 р., ротный командир — 1.200 р. и батальонный командир — 1.740 р. в год. Возможность существовать на эти средства, особенно в большом городе, для человека семейного, да еще при необходимости поддерживать некоторую представительность, составляет неразрешимую математическую задачу.

Более четверти века тому назад в одной из своих реляций генерал Скобелев указывал на офицерский вопрос как на самую слабую сторону русской армии. С того времени, если не считать небольшой прибавки жалованья, совершенно поглощенной вздорожанием жизни, в этой сфере ничто не изменилось.

Положение офицера в обществе даже ухудшилось. Наш век есть время самого грубого материализма, откровенного преклонения перед золотым тельцом. Положение в широких общественных кругах дают почти исключительно деньги, причем никто не интересуется способом их приобретения. Добыты ли они воровством при постройке железных дорог, грязными адвокатскими делами или темными коммерческими спекуляциями — это безразлично, лишь бы деньги были. При таком мировоззрении военная служба с ее скудным материальным вознаграждением, с ее странными для современных дельцов идеалами патриотизма и самоотвержения представляется каким-то донкихотством. Уважением в этих кругах пользуются лишь офицеры нескольких гвардейских полков, так как большинство их принадлежит к богатому дворянству, и офицеры Генерального штаба, потому что в них видят будущих военных и гражданских сановников. <...>:

Ни в одном из слоев русского общества наша офицерская корпорация не находит себе симпатий.

Итак, мы разобрали всю обстановку жизни армейского офицера: тяжелые условия службы, гнет материальной нужды, приниженное положение в обществе.

Что же удивительного, что при такой обстановке офицеры (к тому же в большинстве не чувствующие ни малейшего призвания к военному делу) стремятся уйти из строя. Те из них, [317] которым не удалось попасть в одну из военных академии, уходят в воспитатели, в интенданты, в акциз, в полицию, в пограничную стражу, в жандармы, на разные административные должности — всюду, где лучше платят или где легче дышится.

В результате, если бы России пришлось мобилизовать все ее вооруженные силы, то она сразу натолкнулась бы на огромный некомплект офицеров, то есть оказалась бы к войне неготовой.

Из числа строевых офицеров все более способное, самостоятельное и предприимчивое постепенно находит себе выход на сторону. Остаются в рядах войск, кроме редких любителей военного дела, по преимуществу самые неразвитые и инертные. Вследствие этого средний уровень младших офицеров всегда бывает выше ротных командиров, а этих последних выше, чем батальонных командиров. Таким образом, в то время как в иностранных армиях по мере служебного возвышения производится постепенное процеживание офицеров, причем все неспособное удаляется, у нас подобный же отбор производит сама жизнь, но только в обратную сторону.

Однако справедливость требует признать, что во время последней войны, несмотря на всю совокупность перечисленных выше неблагоприятных условий, наши строевые офицеры в общей своей массе проявили немало самоотвержения. Во многих случаях им не хватало умения, но доблести было достаточно, что, бесспорно, доказывается огромным процентом убыли офицеров, значительно превосходящим относительные потери нижних чинов.

Некомплект офицеров в строевых частях и огромный недостаток их в запасе заставили в военное время прибегнуть к суррогату офицеров в виде прапорщиков запаса и зауряд-прапорщиков.

Первая категория, набранная из вольноопределяющихся первого разряда, оказалась совершенно непригодной для дела. Часть прапорщиков запаса сумела еще в России разными темными способами уклониться от исполнения своего гражданского долга, другие уже по прибытии на театр войны предусмотрительно устроились в тылу, и лишь немногие попали в строй, где они, за единичными исключениями, обнаружили не только полное незнание дела (что, конечно, неудивительно), но и совершенное нежелание рисковать своей жизнью, что оказывало на простых солдат развращающее влияние.

Наоборот, зауряд-прапорщики, произведенные из фельдфебелей и унтер-офицеров, гордые полученным отличием, вели себя с замечательной доблестью и самоотвержением. [318]

Из сделанного очерка видно, в каком плачевном состоянии находится в русской армии офицерский вопрос.

Для правильного разрешения его, на мой взгляд, необходимо принять следующие меры:

1. Закрыть теперешние юнкерские училища, через которые в армию проникают неудачники всех профессий. Упразднить кадетские корпуса, представляющие из себя ловушки, куда завлекают детей в том возрасте, когда они еще не в состоянии относиться сознательно к выбору профессии. Взамен этого создать военные училища с трехгодичным курсом, в которые принимать всех имеющих диплом какого-либо среднего или высшего учебного заведения. Так как при соблюдении указанных ниже условий желающих будет, несомненно, больше, чем вакансий, то при приеме следует установить конкурс.

2. Дать военным приличное содержание, дабы сделать карьеру обыкновенного строевого офицера не менее выгодной, чем карьера инженера, врача, юриста и т.п. Хотя последние и затрачивают на свою научную подготовку два лишних года, но зато они не несут того риска, который выпадает на долю офицера во время войны. Иногда приводят в пример Японию, которая платит своим офицерам меньше, чем Россия, а между тем имеет хороший офицерский корпус. Однако при этом упускают из вида, что важна не абсолютная, а относительная величина вознаграждения. Японские офицеры получают мало, но столько же, если не меньше, получают японские инженеры, юристы и т.д. Нигде не существует такого огромного несоответствия между содержанием офицеров и представителей других профессий, как в России. В Северо-Американских Штатах старший инженер самой крупной железной дороги (длиною в пятнадцать тысяч верст) получает содержания всего 11.500 руб. в год, а между тем наши путейцы сплошь да рядом вознаграждаются десятками тысяч.

3. Нужно дать армии хороший пенсионный устав, вроде того, который принят теперь в Германии. Выслуга пенсии должна начинаться уже после десяти лет службы и затем за каждый последующий год следует прибавлять известную долю до тех пор, пока не будет выслужен полный оклад. Такой пенсионный устав даст возможность в каждый данный момент, без всякого сострадания, удалять из армии непригодных для нее офицеров. При теперешнем же порядке, когда выслуга пенсии начинается лишь после 25 лет, поневоле приходится терпеть на службе и неподходящий элемент.

4. Рядом строго обдуманных мер необходимо гарантировать, [319] насколько возможно, справедливость оценки служебных достоинств офицера, ограничив теперешнее единоличное усмотрение начальства.

5. Дать достойным строевым офицерам возможно быстрое служебное движение, для чего уничтожить привилегии гвардии, ограничить преимущества Генерального штаба и постановить, чтобы лица, раз ушедшие из строя на какие-либо иные должности, затем уже обратно в строй возвращаться не могли.

6. Урегулировать скорость производства строевых и нестроевых офицеров таким образом, чтобы первые всегда имели преимущество. Установить положительным законом, что никогда, нигде и ни при каких условиях нестроевой офицер не может обогнать своих сверстников, оставшихся в строю.

7. Необходимо установить строгое соответствие между чином и должностью. В настоящее время все нестроевые должности занимаются лицами в несообразно высоких чинах. Недавно еще мы видели генерал-лейтенанта смотрителем музея, другого генерал-лейтенанта — учителем черчения, генерал-майора — библиотекарем и т.п. В прямое нарушение закона начальники отделений разных главных управлений военного министерства производятся в генералы; казначей — генерал;

смотритель зданий — тоже генерал; в последнее время инспектора классов в кадетских корпусах тоже повышены в генералы и так далее в этом роде. Подобные порядки должны быть изменены, причем для каждой должности определен известный чин подобно тому, как это существует в строю.

8. Вывести столь глубоко укоренившееся в русской армии хамство, преследуя не только дерзость младшего по отношению к старшему, но также и всякую грубость начальника относительно подчиненного.

9. С возможною точностью определить те результаты, кои желательно получить при обучении роты, батальона, полка и других строевых частей. В деле достижения поставленных целей, т.е. в способах и приемах обучения, предоставить строевым начальникам полную свободу. Контролю должны подлежать лишь результаты, причем начальники не имеют права устанавливать какие-либо личные требования.

10. Снять военный мундир с полиции и жандармов, которые по роду своей службы ничего общего с армией не имеют. Переименовать в гражданские чины тех офицеров и генералов, которые занимают должности в других ведомствах, например, в министерстве двора, министерстве внутренних дел, в государственном коннозаводстве, ведомстве учреждений императрицы Марии и т.п. [320]

11. Лишить отставных офицеров права ношения военной формы, ибо многие из них своим неопрятным видом, несоответственным родом занятий, а иногда даже и неприличным поведением подрывают уважение к мундиру; серьезный же контроль над ними на практике невозможен. Нигде нет того, чтобы лица, ушедшие со службы, носили форму. Даже германские офицеры, у которых корпоративное чувство развито гораздо сильнее, чем у наших, при выходе в отставку снимают мундир. Кроме того, необходимо сократить число отставных генералов. В настоящее время почти каждый воинский начальник и смотритель провиантского магазина увольняется в отставку с производством в генерал-майоры. На 1.400 генералов, состоящих в России на действительной службе, приходится чуть ли не 10 тыс. отставных. Подобный маскарад подрывает значение генеральского чина. Полковников, прослуживших известное число лет, можно увольнять с генеральскими пенсиями, но без производства в генералы.

12. Ввести суды общества офицеров во всех тех корпорациях и учреждениях военного ведомства, где служащие носят военный мундир.

13. Следует значительно усилить для гражданских лиц судебную репрессию за оскорбление офицера или нижнего чина в тех случаях, когда будет доказано, что оно было направлено не против личности, а против звания военнослужащего. При нахождении оскорбленного в строю и вообще при исполнении обязанностей службы наказание должно еще более повышаться. Нужно установить тот взгляд, что в указанных случаях оскорбление наносится не известному лицу, а правительственной власти. С другой стороны, следует беспощадно карать офицеров и солдат за всякое самоуправство по отношению к мирным гражданам, особенно если оно сопряжено с употреблением оружия.

14. Необходимо до самого крайнего предела ограничить случаи употребления войск против граждан. По самой идее армия, комплектуемая на началах всеобщей воинской повинности, есть учреждение государственное, а не орудие господствующей политической партии. Вследствие этого, рассуждая отвлеченно, вооруженную силу можно употреблять лишь против врагов государства, а не против врагов известного режима. На практике осуществление этого принципа в полной мере, конечно, трудно; но во всяком случае нужно избавить армию от исполнения обязанностей полиции. Войска следует вызывать не для [321] того, чтобы они были зрителями разных демонстраций и уличных беспорядков, подвергаясь при этом совершенно незаслуженным оскорблениям, а лишь при открытом восстании, когда правительство решило действовать оружием. Применяемый в настоящее время способ употребления вооруженной силы приносит неисчислимый вред: он порождает антагонизм между народом и армией, приучает толпу не бояться войск, а в этих последних подрывает дисциплину и чувство воинского достоинства.

Из перечисленных выше мер 2-я и 3-я вызовут крупные расходы. Однако средства для них найдутся в пределах самого военного министерства. Для этого прежде всего можно сократить срок службы в войсках на один год, увеличив в то же время на год срок пребывания в запасе. Вследствие этого военная численность армии не изменится, мирная же численность уменьшится на целый контингент (т.е. в пехоте — на одну четверть), что даст огромное уменьшение расходов.

Кроме того, значительная экономия получится от указанного выше закрытия кадетских корпусов.

Затем следует уничтожить разные ненужные учреждения вроде фельдъегерского корпуса, всевозможных комитетов и комиссий; упразднить многочисленных генералов, состоящих в распоряжении высших военных сановников (при одном главном артиллерийском управлении их несколько десятков); уничтожить должности бригадного командира в пехоте и кавалерии, дивизионера в артиллерии и т.п.

Сокращение срока действительной службы на один год нисколько не отразится на обучении и воспитании войск, если только в связи с этим армия получит хороший корпус офицеров и не менее как по шести надежных, хорошо оплачиваемых сверхсрочных унтер-офицеров на роту.

В случае проведения указанных реформ, в состав нашего офицерского корпуса будут попадать люди, получившие не только законченное общее и прекрасное специальное образование, но — что еще важнее — чувствующие призвание к военному делу, свободно избравшие его своей специальностью в таком возрасте, когда наклонности человека уже вполне определились.

При таком составе офицеров все дело подготовки войск в мирное время и управления ими на войне примет совсем другой характер.