Вероятная форма будущей войны
Оттолкнувшись от прочной основы, созданной уроками мировой войны, Дуэ делает «прыжок» в будущее, ища ответа на вопрос: «Какова же будет будущая война?» Воздушный фактор, родившийся во время этой войны и еще не достигший зрелости к ее окончанию, окажет глубокое влияние на характер будущей войны.
Чтобы убедиться в этом, надо исследовать общий характер будущей войны, действительность воздушных атак и влияние воздушного фактора на политику.
«Мы можем сразу же сказать следующее:
1. Будущая война вновь вовлечет целые страны со всеми их ресурсами, не исключая ни одного.
2. Победа улыбнется той стране, которой удастся сломить материальное и моральное сопротивление противника ранее {42}, чем последнему удастся сделать то же по отношению к ней.
3. Вооруженные силы предстанут тем более подготовленными встретить будущую войну, чем больше будет приближение, с которым будет дан ответ на вопрос: «Что представит собой будущая война?», и с чем большим приближением к действительным потребностям будущей войны будут организованы вооруженные силы.
4. В отношении войны на суше, рассматриваемой отдельно {43}, можно сказать, что она будет иметь позиционный характер, подобный минувшей войне, ибо причина, определившая тогда этот характер, остается в силе и на сегодняшний день, и даже еще усилилась и продолжает усиливаться...
5. Война на море, рассматриваемая отдельно {44}, будет иметь характер, аналогичный минувшей войне, учитывая, [46] что, помимо исключительных случаев, т. е. решительного превосходства с самого начала войны над неприятельским флотом, необходимо будет прежде всего решить исход борьбы на море.
...Победитель в войне на море будет обладать способностью прервать морские сообщения противника с помощью надводных средств, в то время как побежденный будет вынужден ограничить свои действия против неприятельских сообщений действиями подводных лодок. Победитель в войне на море будет вынужден защищать свои сообщения от подводной опасности.
Таким образом, в отношении войны на суше и войны на море, рассматриваемых отдельно {45}, поскольку ни одна из причин, определивших их характер в минувшую войну, не исчезла и не изменилась существенным образом..., можно логически сделать вывод, что они будут иметь характер, подобный характеру минувшей войны, ибо одни и те же причины вызывают одни и те же следствия» (апрель 1928 г.){46}.
Но невозможно впредь рассматривать отдельно наземные операции и операции воздушные. Новый факт — завоевание воздушного пространства — окажет глубокое влияние на будущую войну с двух различных точек зрения. Он изменит характер сухопутных и морских операций. А сверх того он перевернет весь характер войны. Сухопутные армии и морские флоты являются средствами косвенного подтачивания сопротивляемости враждебных наций. «Пространственное оружие» обладает способностью непосредственно истощать самые источники силы противника; оно может даже уничтожить их. Вместо того чтобы уничтожить батарею, воздушный флот может разрушить или повредить завод, изготовляющий орудия, т. е. очень уязвимый организм, менее дисциплинированный и неспособный выдерживать удары, а тем более отвечать на них.
Не может быть никакого сравнения между действительностью косвенного подтачивания, достигаемого сухопутными [47] армиями и морскими флотами, и действительностью непосредственных ударов, наносимых воздушными нападениями.
К тому же почти очевидно, что в противоположность наступлению на поверхности земли воздушное наступление имеет преимущество перед обороной.
«На войне, — пишет Дуэ, — оборонительный образ действий никогда не должен иметь целью только оборону; он всегда должен иметь единственной целью использование собственных средств с наибольшим коэфициентом полезного действия...
Наоборот, воздушная оборона имеет целью только защиту. Она ничуть не повышает коэфициента использования воздушного оружия, а даже уменьшает его до минимума. Таким образом, она представляет собой военно-техническую ошибку» (сентябрь 1928 г.).
Воздух, будучи однородной средой, не предоставляет никаких позиций, за которые можно было бы зацепиться; он не дает обороне никакой опоры. Этой опоры можно искать только на земле, откуда в настоящее время можно лучше всего наблюдать за воздухом.
Чтобы достигнуть своей цели, воздушная атака имеет в своем распоряжении множество путей, на которых она может быть уверена, что не встретит заградительных позиций, подобных оборонительным позициям на суше. Обороняющийся, не зная объекта атаки, с трудом и всегда с опозданием обнаруживая движения атакующего, окажется перед трудной задачей — найти противника и сосредоточить против него силы обороны.
Таким образом, в воздухе наступательный образ действий, несомненно, является самым легким. Наоборот, воздушная оборона представляет большие трудности.
Эти соображения позволяют нам установить классификацию различных образов действия.
Одни из них относительно легки: оборона на суше и на море, наступление в воздухе.
Другие трудны, так как требуют очень значительного превосходства сил: это — наступление на суше и на море.
Наконец, есть образ, действий, повидимому, соединяющий в себе все трудности: это — оборона в воздухе. [48]
Эффективность воздушных атак была показана Дуэ еще в 1921 г. в его труде «Господство в воздухе». В более поздних статьях он редко возвращается к этому, — по крайней мере, во всем объеме вопроса. К тому же Дуэ считает ее очевидной; особенно же он верит в действительность отравляющих веществ.
«Аэробомбы, — пишет он, — в противовес артиллерийским снарядам, в общем не нуждаются в большом количестве металла, так как они должны только падать... у снарядов, содержащих зажигательные или отравляющие вещества, относительное количество металла может быть доведено до минимума...
Бомбардирование с высоты, конечно, не может достигнуть меткости артиллерийской стрельбы, но это не имеет никакого значения, так как подобная меткость вовсе не является необходимой. Кроме исключительных случаев, цели, представляющиеся артиллерии, подготовлены к тому, чтобы выдерживать ее обстрел, в то время как цели, подходящие для воздушной бомбардировки, не рассчитаны на такую бомбардировку. Цели воздушных нападений должны быть всегда крупными...
Для разрушения таких целей следует пользоваться тремя типами бомб: фугасными, зажигательными и химическими, применяя их в надлежащем соотношении. Фугасные бомбы служат для производства первых разрушений, зажигательные — для создания очагов пожаров, химические — чтобы помешать людским усилиям в борьбе пожарами.
Действие отравляющих веществ должно продолжаться долгое время — целые дни...
...Воздушное нападение направлено против целей не только с наименьшей материальной сопротивляемостью, но и с наименьшей сопротивляемостью моральной» (1921 г.){47}.
В другом месте Дуэ уточняет несколько иное понятие, а именно, понятие эффективности некоторого определенного веса сброшенных бомб, которая достигает максимума, [49] когда эти бомбы сброшены за очень короткий промежуток времени.
«С апреля 1916 г. по конец октября 1918 г. на город... Тревизо было сброшено 75 т бомб... Сразу убеждаешься, что если бы эти 75–80 т бомб были сброшены все в один и тот же день, при надлежащей пропорции фугасных, зажигательных и химических бомб, город был бы совершенно разрушен, и лишь весьма немногим жителям удалось бы спастись» (1921 г.){48}.
«Разрушительное действие мировой войны было громадно, но народы выдержали его, так как оно было растянуто во времени, так что они смогли в течение продолжительного периода пополнять материальные и моральные потери, которые они последовательно несли, и получили возможность бросить на арену великой борьбы все свои ресурсы, вплоть до последнего. Здесь ни разу не было нанесено смертельного удара — широкой и глубокой раны, из которой кровь льется неудержимым потоком, создавая ощущение неотвратимой гибели... Несомненно, что половины разрушений, произведенных мировой войной, было бы достаточно, если бы они были осуществлены в течение трех месяцев; четверти их было бы достаточно, если бы они были произведены в восемь дней» (1921 г.){49}.
«Лично я считаю, что, если удастся сбрасывать по 300 т бомб в сутки на крупнейшие населенные пункты, на промышленные и торговые центры противника, победа будет достигнута гораздо меньше, чем в месяц, так как эвакуация этих центров может вызвать только быстрое и полное разрушение социальной структуры нации, подвергающейся таким неслыханным мукам» (июль 1928 г.).
По вопросу о концентрации отравляющих веществ, необходимой для заражения 1 кв. м поверхности, Дуэ считает, что это потребует 40 г, тогда как майор Тэрнер (Turner) и капитан Риттер полагают, что достаточно 10 г. Дуэ утверждает, что, таким образом, его нельзя упрекнуть в преувеличении, так как его подсчеты являются самыми [50] пессимистическими. И тем не менее именно он больше всех верит в действительность аэрохимических нападений.
«Я думаю, что, как бы ни хотели быть оптимистами, какую бы веру ни питали в моральную сопротивляемость населения и т. д. и т. д., следует согласиться с тем, что при современном положении вещей воздушно-химическое нападение обладает способностью сделать жизнь страны невыносимой, если это нападение будет осуществлено при помощи некоторого количества средств, которое нетрудно создать.
....Считаете ли вы, что при наличии такой возможности можно будет и дальше вести войну, придерживаясь традиционных критериев? Или вы не думаете, что нужно сделать все, в случае необходимости, чтобы избежать подобной возможности для нашей страны?» (апрель 1929 г.).
Позволительно задать себе вопрос, нельзя ли ограничить воздушную опасность международными соглашениями?
В Гааге и Женеве давно уже стараются ограничить боевые средства и запретить применение наименее гуманных. Похвальное и великодушное желание сделать войну более гуманной! Но как осуществить его перед лицом воздушной опасности? Неизбежна ли воздушная война? Удастся ли запретить ее?
Дуэ полагает, что нельзя доверять действительности запрещения химического оружия в будущей войне.
Такое запрещение бессильно, так как оно не может коснуться подготовки химического оружия, которая чрезвычайно легко поддается маскировке. Действительно, химическая промышленность мирного времени может быть легко превращена в военную промышленность. Поэтому-то в начале войны все воюющие государства будут обладать — одни в большей, другие в меньшей степени — военно-химической мощью. В будущей войне будут использованы все силы и все ресурсы каждой страны. Возможно ли предположить, что боевая мощь отравляющих веществ останется неиспользованной, как бы нейтрализованной? [51]
Конечно, нельзя. Одна из воюющих сторон бросит ее на свою чашку весов, чтобы нарушить равновесие в свою пользу. Другая сторона, хотя бы она и протестовала, вынуждена будет последовать этому примеру.
«Нейтральные страны окажутся в очень затруднительном положении, чтобы судить о том, кто начал первый. Каждая воюющая сторона будет обвинять в этом другую, а нейтральные ограничатся тем, что будут продавать свои химические продукты той или другой, в зависимости от того, кто больше предлагает» (февраль 1929 г.).
«Ибо ребячеством было бы предаваться иллюзии: все ограничения, все международные соглашения, которые могут быть установлены в мирное время, будут сметены, как сухие листья, ветром войны. Тот, кто сражается не на жизнь, а на смерть — а в настоящее время нельзя сражаться иначе, — имеет священное право пользоваться всеми средствами, какими он располагает, чтобы не погибнуть. Нельзя квалифицировать военные средства как цивилизованные или варварские. Варварской будет война; средства же, которые в ней применяются, можно различать одни от других лишь по их эффективности, по их мощи и по урону, который они могут нанести противнику. А поскольку на войне необходимо наносить противнику максимальный урон, всегда будут применяться средства, наиболее пригодные для этой цели, каковы бы они ни были. Безумцем, если не отцеубийцей, можно было бы назвать того, кто примирился бы с поражением своей страны, лишь бы не нарушить формальных конвенций, ограничивающих не право убивать и разрушать, но способы разрушения и убийства. Ограничения, якобы применяемые к так называемым варварским и жестоким военным средствам, представляют собой лишь демагогическое лицемерие международного характера; и действительно, отравляющее оружие повсюду продолжает совершенствоваться и уж безусловно не с чисто научными целями.
Именно вследствие его ужасной эффективности отравляющее оружие будет широко применяться в будущей войне.
Таков грубый факт, которому нужно смотреть прямо [52] в лицо, без ложной стыдливости и без расслабляющей, подобно морфию, сентиментальности» (апрель 1928 г.){50}.
К тому же соблюдение договоров, запрещающих воздушно-химическую войну, ведет, по словам Дуэ, к неожиданной необходимости еще в мирное время усиливать свое воздушно-химическое вооружение.
«...Предоставить противнику почин использования воздушно-химического оружия, чтобы узаконить наши ответные аналогичные действия, равносильно предоставлению противнику возможности предупредить нас.
Я не буду оспаривать, что, может быть, уместно по каким-нибудь другим соображениям предоставить противнику это преимущество, так как этот вопрос выходит за пределы технического исследования воздушно-химической войны, но если мы собираемся предоставить противнику такое преимущество {51}, то мы должны постараться компенсировать это иным путем. Поэтому надо стать еще сильнее в воздухе, чем это было бы необходимо, если бы мы не желали предоставить почина противнику. Следовательно, чем тверже мы решаемся не прибегать к воздушно-химическому оружию, тем сильнее мы должны вооружаться в этой области. Это кажется парадоксом, но это так» (ноябрь 1928 г.).
Воздушная опасность оказывает также большое влияние на политику. Одна только воздушная, угроза может произвести переворот в системах союзов и общей экономике Европы.
Особенно типичным представляется пример Англии.
Вот уже 300 лет, как политика Британской империи заключается в том, чтобы использовать свое столь выгодное положение «европейского острова», ища союза со второй по силе военной державой материка против первой. Военные мероприятия, проводившиеся для поддержки этой политики, заключались преимущественно в содержании великолепного, сильнейшего в мире морского флота. И в [53] течение 300 лет эта политика и этот флот без отказа обеспечивали процветание и славу империи.
Сохранилась ли база этой политики после революции, вызванной появлением «пространственного оружия»?
Революция, совершающаяся в форме и характере войны, не только грандиозна, но и влияет на международную политику.
По мнению Дуэ, позиция Англии опрокинута. Чтобы защитить Англию, чтобы обеспечить ее существование, уже недостаточно надводного и подводного флотов; необходимо иметь воздушный флот. Последний еще необходимее первого. Англия больше не может считать себя островом. Поэтому Англия должна стараться выиграть пространство; для своей обороны она должна обратиться к материку и объединиться с ним.
Безопасность империи требует политики военных соглашений, а по очевидным причинам такие военные соглашения могут быть заключены только с Францией. Последняя располагает значительной воздушной мощью и удобным пространством для маневрирования; кроме того, она обладает ценным для Англии преимуществом — она расположена на берегу Средиземного моря.
Таким образом, заключает Дуэ, «пространственное» оружие вызвало двойную грандиозную революцию: отняв у Англии ее неоспоримое господство на море, оно спаяло ее с материком Европы.