Доктрина Дуэ
В настоящей второй части доктрина Дуэ излагается нами совершенно объективно. Мы не будем высказывать личных суждений о ее положениях. Это будет только систематическая сводка материалов, разбросанных по всем сочинениям Дуэ. Порядок изложения будет следующий:
Уроки прошлого.
Вероятная форма будущей войны.
Общие основы доктрины.
Выводы доктрины относительно воздушных сил.
Необходимость полной переоценки ценностей.
Уроки прошлого
Чтобы выявить основные характерные свойства мировой войны, ген. Дуэ становится на самую общую точку зрения и «смотрит через толстый конец бинокля, отсчитывая время по часам, у которых часовая стрелка указывает месяцы».
Уроки заключают в себе общую философию войны и частные выводы, касающиеся, соответственно, сухопутных, морских и воздушных операций.
Войны, предшествовавшие мировой войне, обладали характерными свойствами, которые мало изменялись с течением века. Это были более или менее ожесточенные столкновения между более или менее мощными вооруженными [35] силами. Разрешение конфликтов возлагалось на сухопутные армии и морские флоты — специальные органы, созданные для этой цели. По молчаливому соглашению государства считали для себя обязательными результаты столкновения между армиями и флотами.
Главы государств оставляли за собой заботу создания вооруженных сил. Этими силами они завязывали борьбу, ставкой в которой были судьбы народов или династий. На исход борьбы оказывали влияние только вооруженные силы; народы оставались в стороне, хотя и становились участниками победы или поражения.
Игра велась только специальными шашками — армиями и флотами, которые передвигались на специальных столах для игры — театрах военных действий. Исход борьбы определялся количеством этих шашек, их качеством и искусством тех, кто управлял ими.
В период, непосредственно предшествовавший мировой войне, эти условия значительно изменились. Народам показалось нелепым ставить свою судьбу в зависимость от исхода сражения между профессионалами. Всеобщая воинская повинность увеличила массу вооруженных людей. Больше того: в игру была вовлечена вся совокупность ресурсов, которыми располагали народы, и ни один из этих ресурсов не смог остаться в стороне от конфликта.
Таким образом, мировая война приняла характер борьбы не на жизнь, а на смерть, между двумя коалициями народов.
«В мировую войну истинными шашками в игре были сами народы со всем богатством их духовных и материальных сил, а вооруженные силы были лишь одним из проявлений мощи участвующих в борьбе народов (у Вотье — «проявлений этих сил». — Ред. )... Они представляли собой лишь употребляемое народами оружие, которое оставалось крепким в руках народов до тех пор, пока крепкими оставались народы, — настолько, что, например, при потере германским народом сил{31} еще сильная и дисциплинированная [36] армия «сдала»; а нетронутый флот сдался неприятелю» (апрель 1928 г.){32}.
Решение не могло явиться результатом исключительно традиционной игры вооруженных сил: достижение его нельзя было возлагать исключительно на эти силы. Народы обеих группировок должны были сами вступить в борьбу. Катастрофа могла явиться только результатом работы над достижением материального и морального разложения всеобъемлющего характера, — работы, почти независимой от военных действий.
Этим и объясняется затяжной характер войны и то состояние истощения, в котором она оставила победителей и побежденных.
«Трудно представить себе, как германский Большой генеральный штаб мог думать, что Великую Германию можно основать на фундаменте военного маневра. Эта нелепость была следствием нелепой организации, создавшей своего рода несовместимость власти политической и власти военной. Всякое решение, принятое Большим генеральным штабом, принималось как исходящее от органа, заранее признанного компетентным. Правительство, заранее признанное некомпетентным в военных делах, могло только назначать и смещать главнокомандующего. Назначение и смещение включают суждение, которое принадлежало некомпетентному органу, на который в конечном счете падала ответственность за войну, т. е. правительству. Очевидно, народы должны были оплатить расходы этой странной пляски заранее признанных компетентности и некомпетентности» (апрель 1928 г.){33}.
Самым грандиозным последствием непонимания характера, который будет иметь война, была сама война. Германский генеральный штаб думал добиться быстрой и сравнительно [37] недорогой победы. Политические круги приняли эту теорию без рассмотрения, так как она исходила от органа, заранее признанного компетентным. Если бы люди, от которых зависело решение, не дали ослепить себя сиянием, испускаемым Большим генеральным штабом, они по всей вероятности лучше рассмотрели бы ничтожность шансов на победу, более точно подсчитали бы огромную стоимость игры «и, быть может, воздержались бы от того, чтобы бросить кости на стол» (апрель 1928 г.){34}.
В отношении действий на суше мировую войну можно разделить на два периода: первый — от начала войны до сражения на Марне, второй — от образования непрерывного фронта до конца войны.
Первый период, по видимости, носит характер, почти подобный характеру предыдущих войн.
Германский план, безупречный со схоластической точки зрения, был основан на маневрировании по внутренним линиям: разбить французскую армию до вступления в дело русской армии.
Французский план, чисто наступательный, выражался формулой: «Вперед и верьте в победу!» «Ни одному человеку, жившему в XIX веке, веке положительной науки, не пришло бы в голову доверить судьбу родины такой упрощенной идее... Действительно, французские армии были развернуты от бельгийской до швейцарской границы, имея резервную армию в тылу за центром. Они получили задачу наброситься на противника, упредить его и разгромить его прежде, чем он успеет предпринять какой-либо{35} маневр. Едва развернувшись, французские армии должны были атаковать всеми своими наличными силами одновременно на обоих флангах. Конечно, французский генеральный штаб не оставался в неведении о германском замысле обхода его левого фланга, но он считался с ним лишь весьма относительно. Если бы произошел проход германцев через Бельгию, французскому левому флангу нужно было бы наступать более точно на северо-восток. Вот и все! Французская [38] атака остановилась после первых мимолетных успехов... французская Главная квартира отдала приказ об отступлении на 100 км... Но бог не захотел так ужасно покарать Францию, и произошло сражение на Марне, а затем бег к морю, закончившийся созданием сплошного фронта» (апрель 1928 г.){36}.
С этого момента начинается второй период, продолжавшийся до конца войны: период стабилизации фронта.
Произошел полный разрыв с прошлым: единое сражение на протяжении сотен километров не прекращается ни на минуту. Война приобрела позиционный характер. Она ведется между странами, а не между армиями. Маневр невозможен. Стратегии больше не существует. Нет больше тактики. Нет больше военного искусства.
Возможности образования сплошного фронта, резко противоречившего всему образу мышления штабов, никто не предусмотрел. В войну вступают новые государства, и немедленно образуется новый сплошной фронт.
Какова же причина этого столь же грандиозного и всеобщего, сколь и неожиданного явления? «Эта причина... заключается в громадной эффективности, достигнутой огнестрельным оружием, в особенности малокалиберным. Необходимо помнить, что всякое повышение эффективности огнестрельного оружия, в особенности оружия малых калибров, повышает ценность обороны» (апрель 1928 г.){37}.
Отсюда — огромное значение, которое приобрели оборонительные сооружения. С этого времени наступательный образ действий оказывается невыгодным ввиду огромного превосходства сил, необходимых для того, чтобы наступление имело шансы на успех.
Между тем, все ожидали обратного: усовершенствование огнестрельного оружия должно было дать преимущество наступлению. На всех маневрах довоенного времени наступление торжествовало.
Когда образовался непрерывный фронт, все традиционные правила оказались несостоятельными, одна стена встала [39] перед другой, борьба распылилась и не приводила к развязке. За отсутствием возможности добиться стратегических результатов стали добиваться результатов тактических, придавая им большое значение.
Время от времени предпринимали наступления крупного масштаба, требовавшие огромного расхода людей и снарядов и приводившие лишь к ничтожным перемещениям линии фронта. Прорванный фронт всегда снова смыкался.
Решения можно добиться только наступлением; это правда, но когда наступление оканчивается неудачей, оно обходится наступающему дороже, чем обороняющемуся. Умы были проникнуты настолько идеей наступления, что создалась даже французская теория «прогрызания» (grignotage). Эта теория, основанная на убеждении в собственном большом численном превосходстве, привела к полному крушению военного искусства и поставила под вопрос исход войны.
«Весной 1917 г. ... час был... трагичным... для союзников. Ген. Петэн, преемник Нивеля, опасаясь близкого крушения России, перешел к политике экономного расходования людей и укрепления морального состояния, избегая бесполезных наступлений» (апрель 1928 г.){38}.
Последний период войны ознаменовался коренным изменением метода.
Союзники старались оттянуть решение, чтобы выиграть время до прибытия американских подкреплений. Центральные империи старались добиться решения как можно скорее до прибытия этих подкреплений.
Кроме того, союзники поняли, что лучше предоставить противнику вести наступление, чтобы затем, когда он остановится вследствие истощения сил, самим перейти в контрнаступление. Ведение войны стало сообразовываться с этой идеей, которая и привела к решению войны.
«Обладать инициативой операций не означает обязательно атаковать, но означает быть в состоянии сделать то, что более выгодно, — даже дать себя атаковать, когда это для нас выгодно» (апрель 1928 г.){39}. [40]
Союзники с запозданием избрали эту линию поведения, так как до того их мысли были затемнены миражом наступления. Они уже раньше должны были бы стараться оттянуть решение до того времени, когда они будут располагать средствами, наиболее подходящими, чтобы добиться решения войны в свою пользу. В этом-то и заключалась истинная инициатива операций.
Поэтому надо было бы создать под прикрытием фронтов грозные силы, которые действовали бы потенциально до того дня, когда они могли бы быть введены в дело.
Изучение морских операций также показывает неправильную оценку другого технического средства.
Подводная лодка не получила должной оценки. Со времени опытов Фультона и до мировой войны офицеры британского флота не сумели отдать себе отчет в значении подводного оружия; они видели, главным образом, условия, ограничивающие возможность его применения, а между тем подводная лодка была реальностью, существующей и осязаемой.
Эти предвзятые мысли не были опровергнуты даже потоплением крейсеров «Хог», «Кресси» и «Абукир», ибо, как говорили, эти корабли были, потоплены при исключительных условиях, чрезвычайно благоприятных для действий подводных лодок.
Только после потери линейного корабля «Одэйшöс» («Audacious»), у северо-западного побережья Ирландии, в нескольких сотнях миль от германских баз, начали понимать возможности нового оружия.
Дело принимало опасный оборот. Англия теряла свое господство на морях.
Весной 1917 г., когда подводная война давала максимальный эффект, в английских официальных кругах распространилось мнение, что можно проиграть войну из-за подводной войны.
Подводная война не достигла своей цели по нескольким причинам:
1. Разрушительное действие подводных лодок уравновешивалось строительной работой верфей всего мира. [41]
2. Германия во-время не оценила значения нового средства; в середине 1917 г. она ни разу не имела в британских водах более 35 лодок одновременно.
3. До января 1917 г. немцы не решались начать беспощадную подводную войну; это промедление дало союзникам время наладить противолодочные мероприятия.
В этой великой борьбе морская война представляет одну особенность, которая была, однако, ложно истолкована.
Поверхностному наблюдателю кажется, что она сводилась исключительно к нападениям на торговый флот и к его защите и что столкновения между военно-морскими силами не имели никакого значения. Поэтому главной задачей морского флота в будущем явится, как будто бы, защита своего торгового флота и нападение на торговый флот противника.
В настоящее время это совершенно неверно и может повести к серьезным ошибкам.
В начале мировой войны значительное превосходство морских сил союзников и их географическое и стратегическое положение заставили военные флоты противников признать себя побежденными до начала борьбы.
«Английский Большой флот действовал потенциально, поскольку его потенциальная способность к действию привела противника к решению запереть свои морские силы и отказаться от своих морских сообщений, не дожидаясь, чтобы эта потенциальная способность превратилась в действие.
Если бы у германцев не было сознания решительной превосходства английского флота, это не имело бы места. Поэтому заблуждаются те, кто... с легкостью утверждают, будто бы во время минувшей войны большие надводные флоты... не пригодились ни на что...».
«Напротив, именно большие надводные флоты выиграли морскую войну в тот самый момент, в который война была объявлена, без единого выстрела, исключительно в силу их потенциальной способности... [42]
Неприятель был, таким образом, вынужден использовать исключительно подводное оружие. Последнее могло бы опрокинуть создавшееся положение, но это обстоятельство ни в малейшей мере не уменьшает значения морской победы на поверхности воды...
Нормальным случаем явится случай столкновения между двумя противниками, силы которых не разнятся чрезмерно, т. е. таковы, что ни один из двух не чувствует себя вынужденным объявить себя побежденным еще до начала борьбы. В этом случае неизбежно должна будет развиваться борьба на море в настоящем смысле слова с целью достижения победы на море.
...Основная задача морского флота заключается в завоевании господства на море посредством борьбы на море. Вплоть до того момента, пока исход этой борьбы не будет решен, ни один флот не рискнет отделить часть своих сил от всей своей массы для обороны морских сообщений своей страны или нападения на сообщения противника. Это произойдет позднее. Тот, кто завоюет господство на море..., одним этим фактом прервет неприятельские сообщения, но должен будет, в свою очередь, защищать свои собственные от подводной опасности» (апрель 1928 г.){40}.
Из взгляда, брошенного на мировую войну, можно сделать следующие выводы:
1. Мировая война была войной стран, целиком захватившей все участвовавшие в ней народы.
2. Победа осталась за той группировкой, которой удалось сломить материальное и моральное сопротивление противника прежде, чем успело истощиться ее собственное сопротивление.
3. Сухопутные, армии действовали как орудия измора, а морские флоты, смотря по обстоятельствам, — как орудия измора или как средства снабжения.
4. Война на суше приобрела позиционную форму в результате большой действительности автоматического оружия, создавшего максимальные преимущества для обороны. [43]
Исход войны на суше был решен только после полного истощения одной из групп стран.
5. Морская война была выиграна еще до того, как она началась: она свелась к наблюдению со стороны союзников и к бесконечному сидению в засаде со стороны центральных империй. Союзники прервали морские сообщения противника, но были вынуждены защищать свои собственные.
6. Вследствие ошибочной оценки значения технических средств борьбы и армии и флоты выступили в войну плохо подготовленными и были принуждены заняться импровизацией.
Поскольку ни одна из этих причин не изменилась со времени мировой войны, можно было бы сделать вывод, что будущая война будет носить тот же характер, что и минувшая.
Но этого не будет, так как произошло важное событие, которое должно перевернуть общий характер войны в целом, а также изменить специфический характер войны на суше и войны на море.
Новым событием явилось то, что воздух стал доступен для воздушных операций.
Это событие резко и внезапно ломает основные характерные черты, которые имела война с древнейших времен.
До появления «оружия пространства» война могла развиваться только на поверхности. Она по существу заключалась в столкновении двух воль, из которых одна стремилась занять какую-нибудь область, а другая — помешать этому; поэтому война укладывалась в две задачи: защитить то, что находится в тылу, от наземных сил противника; разбить наземные силы противника, чтобы поразить то, что находится у них в тылу.
Завоевав воздушное пространство, человек разбил тысячелетний характер войны; теперь больше нет необходимости прорывать наземный фронт, чтобы поразить то, что находится в тылу. Одна из задач наземных или надводных [44] сил больше не может быть целиком выполнена этими силами.
Следовательно, «оружие пространства» должно вызвать революцию в военном искусстве.
С этих пор поле сражения распространяется на всю территорию и на все моря участвующих в борьбе стран. Не может быть больше никаких различий между сражающимися и несражающимися. Таким образом, «оружие пространства» не носит характера простого усовершенствования.
Кривая, представляющая эволюцию войны, теряет свою последовательность и принимает совершенно иное направление. Тот, кто дал бы увлечь себя по продолжению прежней кривой, рисковал бы немедленно оказаться вне действительности.
Появление химического оружия делает это нарушение последовательности кривой еще более резким. Прежнее оружие имело характер мгновенности и линейности; чтобы быть пораженным им, надо было находиться на траектории камня или пули. Действие отравляющих веществ объемно и длительно. Необходимо ожидать применения отравляющих веществ во всем объеме предоставляемых ими возможностей. Не верить этому — значило бы предаваться иллюзиям.
Во время войны применялись и самолеты и отравляющие вещества; но средства эти были мало известны, и никто не знал, как их использовать.
На сегодняшний день, независимо от обстановки на поверхности земли, самолет дает возможность наносить в любом пункте неприятельской территории удары, превосходящие своим масштабом все удары, которые можно было себе представить до сих пор. Именно сегодня, а не завтра.
«До настоящего времени противники покрывались броней и наносили друг другу свирепые удары, стремясь обоюдно разбить броню противника. Однако, пока последняя выдерживала, сердце оставалось в безопасности.
Сегодня уже не то. Сегодня броня потеряла свое защитное значение, так как она не может более защищать [45] сердце, которое воздушное оружие может достичь, а отравляющее оружие — парализовать» (апрель 1928 г.){41}.