Консервативная стратегия{185}

Автор великобританской стратегии

Моррис Фредерик Бартон — генерал-майор английской армии в отставке — родился в 1871 г., первый офицерский чин получил в 1892 г. В 1897–1898 гг. Бартон участвовал в походах в Индии на границе с Афганистаном, в 1899–1900 гг. он в должности командира роты участвовал в англо-бурской войне. В 1904 г. окончил академию генерального штаба. В начале империалистической войны Бартон работал в штабе 3-й дивизии; в 1915 г. он был переведен в военное министерство в оперативный отдел, в котором и работал до отставки в середине 1918 г.

Моррис был одним из наиболее близких помощников генерала Робертсона — начальника имперского генерального штаба. В связи с поражением английских армий в марте 1918 г. Робертсон должен был выйти в отставку, а Моррис опубликовал в прессе письмо, в котором обвинял кабинет министров в неправильном взваливании всей вины за катастрофу на армию ввиду того, что правительство держало в метрополии армию в несколько сот тысяч человек из опасения немецкого десанта. За опубликование этого письма Моррису предложено было выйти в отставку.

В течение долгого времени Моррис был вице-председателем «Британского легиона» (фашистский союз бывших военнослужащих).

Моррисом написаны книги: «40 дней 1914 года», «Роберт Ли как солдат», «Правительство и война» и, наконец, «Стратегия».

В своей «Стратегии» Моррис уделяет большое внимание взаимоотношениям главнокомандующего с правительством. Он указывает, что «в английской армии до сего времени очень живучи тенденции рассматривать войну с чисто военной точки зрения». Лично он, Моррис, «перед 1914 г. наряду со многими другими смотрел на стратегию с недостаточной широтой».

Очевидно, этим в немалой степени объясняются те трения, которые имели Моррис и его начальник с правительственными кругами. Моррис считает, очевидно на основании собственного опыта, [157] что и в будущем эти трения и трудности будут очень велики, что крайне вредно отражается на ведении войны. Несомненно, Моррис прав. В капиталистическом государстве вряд ли может создаться иное положение.

* * *

«Стратегия» Морриса сама по себе не представляла бы никакого интереса, если бы она не являлась полемическим произведением, противопоставленным Фуллеру, Лиддел Гарту и другим, и если бы не представляла собой официальной точки зрения английского генерального штаба. Совпадение установок «Стратегии» с официальными находит свое подтверждение в предисловии начальника генерального штаба фельдмаршала Мильна. Этот последний указывает, что стратегические положения Морриса целиком совпадают с английским Полевым уставом, а также подчеркивает, что «Стратегия» рисует правильные перспективы в отношении механизированных войск. Таким образом, критика кампании в пользу моторизации, проводимой Фуллером, Лиддел Гартом и другими, данная Моррисом, является критикой официальной.

Помимо этой критики, в книге Морриса нет почти ничего интересного. Несмотря на горделивое заявление Морриса, что он излагает не стратегию «вообще», а стратегию британскую, а фельдмаршал Мильн считает это положение особо ценным в книге Морриса, — все же на деле мы не находим в ней цельного изложения британской стратегии, если не считать отдельных, не всегда увязанных между собой мыслей.

Теория и практика блокады

Прежде всего необходимо отметить, что Моррис представляет себе войну, которую будет вести Великобритания, как коалиционную войну. Громадное значение отводит он делу блокады враждебного государства. Однако он считает, что дипломатически это нужно делать ловчее, чем делала Германия, объявляя Англии подводную войну. Так, «организуя экономическую блокаду Германии, английская стратегия неизменно вела эту блокаду в строго очерченных рамках, не нарушая морской коммерческой деятельности нейтральных государств». Следствием такой системы действий было то, что «английская блокада, вызвав почти голод в Германии, однако, не вызвала возбуждения какой-либо державы противников. Даже больше того — одно из самых важнейших нейтральных государств — Соединенные Штаты — примкнуло к союзникам».

Вполне оценивая значение морской войны для Великобритании, Моррис все же полемизирует со взглядами Бэкона, изложенными в сочинении последнего «Величие королевств и феодальных владений», считающего, что «решительное морское сражение решает мировые судьбы». Моррис указывает, что в новейшей военной [168] истории вовсе нет примеров, которые бы служили Подтверждением мысли Бэкона, и прибавляет: «Для того чтобы закрепить результаты Трафальгарского сражения, нужны были Лейпциг и Ватерлоо». Эту последнюю мысль о связи морской и сухопутной войн для Великобритании Моррис подчеркивает постоянно. Он считает, что сухопутную войну без использования морских коммуникаций Великобритания может вести лишь в двух случаях: во-первых, в случае десанта противника на побережье Великобритании и, во-вторых, на северо-восточных границах Индии, на которых сосредоточено достаточно сухопутной силы для участия в военных экспедициях. Другими словами, Великобритания только при действиях против СССР, по мнению Морриса, может обойтись без своего морского флота. Во всех же остальных случаях он подчеркивает «наиважнейшую британскую особенность, наитеснейшую взаимозависимость морской и сухопутной стратегии». Моррис считает, что в этом заключается основное различие великобританской стратегии от стратегии континентальных европейских стран.

Приводя цитату из нового Полевого устава: «Уничтожить вооруженные силы противника, опираясь на поддержку и взаимодействие морского флота и авиации», Моррис добавляет:

«В целях более рационального использования нашей сухопутной армии она должна быть переброшена на один из приморских театров войны. При этом без особой необходимости не следует отвлекаться от побережья в глубь неприятельской страны».

Анализируя организационные мероприятия, проведенные в германской армии между 1912–1914 гг., Моррис говорит, что они заслуживают самого пристального изучения, так как этим путем Великобритания сможет увеличить свою готовность к будущей войне с использованием массовой армии. Однако, считая необходимым для Великобритании выставление массовой многомиллионной армии, Моррис придерживается традиционного метода английской буржуазии — не рисковать чрезмерно своими силами.

«...Вследствие этого командование должно с величайшей внимательностью отнестись к использованию вооруженных сил, назначая для каждой задачи такое количество войск, которое действительно требуется для достижения поставленной цели».

Этой осторожности и экономии в силах Моррис придает огромное значение и полемизирует с Клаузевицем, который считал необходимым использование всех своих сил для достижения превосходства в решительных операциях.

Морис отказывается быть пророком

Фуллер, несмотря на крайнюю схоластичность своих теоретических построений о характере будущей войны, имеет то несомненное достоинство, что помимо изучения прошлого опыта он считает необходимым учесть все современные технические сдвиги и достижения и готовиться к формам не той войны, которая уже прошла, [159] а той, которая будет. Он говорит:

«До мировой войны офицеры генерального штаба работали, не думая научно. Они были рабами прошлого, а не господами будущего».

Он требует «заранее подумать о тактическом применении этого нового изобретения» с тем, чтобы, сделав все необходимые организационные выводы, извлечь из «этих нововведений наибольшую пользу».

Моррис к подготовке будущей войны подходит с другого конца. Он считает, что он не может быть пророком «совершенно определенных форм войны», так как считает, что «всякое определенное представление на этот счет не только неправильно, но и вредно». Он лишь снисходительно смотрит на тех авторов, которые стараются предугадать характер будущей войны.

Чувствуя шаткость своей консервативной позиции в вопросах подготовки будущей войны, Моррис делает множество оговорок, балансируя в разные стороны. Он указывает, что «важным явлением нашей эпохи является то, что мы с каждым днем все больше и больше опираемся на механизацию. Наша промышленность и, конечно, наше собственное бытие все больше и больше становится зависимым от фабрик и все меньше и меньше — от невооруженных машиной человеческих рук. В военном мире происходит точно такой же процесс». Моррис считает, что «современные экономические и культурные достижения общества глубоко влияют на характер войны». Но из этого обстоятельства он не делает вывода о необходимости соответствующей работы и подготовки; наоборот, постоянно возвращаясь к принципам стратегии, он старается доказать, что в основном ничего измениться не может, что нужно лишь быть готовыми применяться к новым обстоятельствам войны.

Консерватизм английского министерства проявляется в настоящее время весьма ярко. Несмотря на то, что именно в Англии за последние годы сделаны наибольшие успехи в конструировании танков, несмотря на то, что именно там найдены пути к их массовому производству, именно в Англии военное министерство ведет ожесточенную борьбу с новаторами в деле механизации и моторизации армии. Точно так же и во время империалистической войны великобританское военное министерство было наиболее консервативным в вопросах мобилизации промышленности и долгое время боролось против наиболее передовых и научных методов мобилизации промышленности путем кооперирования. Военные поставщики явочным порядком перешли к кооперированию, и тогда министерству пришлось согласиться с таким порядком вещей. Как известно, Фуллер в своем увлечении механизированной войной доходит до того, что считает будто бы одним налетом бомбардировочной авиации на политические центры противника можно достигнуть окончания войны в течение нескольких часов. Моррис совершенно основательно нападает на эту упрощенную фуллеровскую установку, но неудачно полемически разрешает этот вопрос, стараясь подковырнуть Фуллера, начиная с политических целей войны, безнадежно запутавшись в этом же самом вопросе, [160] критикуя Клаузевица и одного из германских писателей, адмирала Мальтцальма, Моррис считает неправильной формулировку последнего о том, что «вооруженный мир имеет целью подготовку, сил и средств для возможной войны в таком виде, чтобы государство, с политикой которого сталкиваются наши интересы, осталось бы, несмотря на это, в состоянии мира с нами, но с принятием наших условий». Моррис считает, что фуллеровская установка по подавлению политических центров противника является развитием этого самого положения.

Он указывает, что на основании пакта Келлога государства, подписавшие его, «обсуждают войну как средство для разрешения международных споров и отказываются от применения ее как инструмента национальной политики в своих отношениях друг к другу».

Моррис говорит, что «британское правительство за последнюю сотню лет никогда не рассматривало войну как продолжение своей собственной национальной политики» и что поэтому положение пакта Келлога целиком соответствует традиционной политике Великобритании.

Однако вся эта болтовня, использованная в целях полемики Фуллера, немедленно отпадает, как только Моррис говорит о характере британской стратегии. Ссылаясь на то, что географические и политические условия Британской империи весьма своеобразны и что эти условия требуют особой системы британской стратегии, он приводит, между прочим, следующую цитату из английского Полевого устава:

«Нация должна охранять свои жизненные интересы. Вследствие этого она должна быть в состоянии диктовать свою волю в сношениях с другими нациями».

Моррис прибавляет к этому:

«В соответствии с вышеизложенным стратегия должна рассматриваться как искусство употребления всех национальных сил и средств для того, чтобы достигнуть цели войны. Подобная общая стратегия должна включать политическую, морскую, военную и авиационную стратегии».

О роли воздушного флота

В критике Фуллера по вопросу использования военно-воздушных сил Моррис не ограничивается одной лишь «моральной» стороной вопроса. Он переходит в дальнейшем к «деловой» стратегической критике. Получается чрезвычайно интересная картина. Видный английский генерал пишет стратегию современной войны, и при этом британскую стратегию, и вместе с тем вопрос об использовании военно-воздушных сил ставится не в разрезе положительного их использования, а исключительно через призму критики положения Фуллера, под углом зрения отрицания исключительной силы военно-воздушных сил.

Моррис не ищет новых путей использования воздушных сил, путей преобразования сражений и операций. Методы войны в основном [161] неизменны, нужно лишь применить к Мим дополнительный новый ресурс — могущественный воздушный флот. Моррис, конечно, не отрицает возможности использования воздушного флота в совершенно самостоятельных операциях и при этом подчеркивает возможности использования его как в любой сухопутной, так и в любой морской операции. Но тем не менее основное изложение Морриса идет под углом зрения следующего положения:

«Многие энтузиасты могут быть более смелыми в своих суждениях о перспективах для воздушных сил, но эти энтузиасты не связаны определенной ответственностью за свои смелые предсказания».

Касаясь предсказания относительно сокрушительных ударов воздушного флота, он разбирает два отстаиваемые его противниками положения: 1) нейтрализацию военно-морских сил и 2) изолирование сухопутных войск от коммуникационных линий и от баз.

Опровергая эти два положения, Моррис по первому из них указывает, что ввиду недостаточной точности бомбометания авиация не сможет состязаться с более усовершенствованной морской артиллерией, и поэтому его вывод таков:

«Бронированный корабль является гегемоном военно-морского флота и, по-видимому, останется на таком высоком положении еще некоторое время».

Зато в области борьбы с коммерческим морским флотом Моррис предсказывает громадную роль воздушного флота и тем самым высказывается за применение его в целях блокады и борьбы на растянутых морских коммуникациях.

По вопросу о разрушении сухопутных коммуникаций Моррис считает, что конница проделала в истории значительно большие дела по разрушению, чем это может сделать авиация. Он говорит:

«Мало вероятно, чтобы самолеты, двигающиеся с громадной скоростью, могли произвести большие разрушения, чем люди, специально работавшие для этого на земле».

В отношении противовоздушной обороны баз Великобритании Моррис считает, что несколько портов-баз, как это имело место в последнюю войну, является значительной гарантией, и добавляет:

«Наше господство на море дает возможность свободно избирать необходимые порты для баз».

Большую трудность для противовоздушной обороны Моррис видит в сохранении морских баз, которые «обладают громадными машинами и специальными сооружениями, совершенно точно приноровленными к определенному району». Однако на опыте неудачных воздушных атак Брюге (базы германских подводных лодок) Моррис считает, что нет оснований особенно опасаться и за морские базы.

«Короче говоря, — добавляет он, — мы пока не имеем серьезных оснований заключать, что развитие военно-воздушного флота коренным образом изменяет принципы и метод ведения войны».

«С чисто британской точки зрения, — говорит он далее, — важное преимущество, которым обладает современная авиация по сравнению с другими родами войск, пожалуй, заключается в ее способности быстро открывать и вести самостоятельные экспедиции против малокультурного противника». [162]

Моррис согласен признать и то, что «воздушные силы, брошенные для преследования уже разбитого противника, смогут решительно повлиять на исход войны».

Во всем ходе изложения применения авиации Моррис делает бесконечные оговорки. Он готов признать громадную роль авиации в деле разведки, но добавляет:

«Впрочем, нужно всегда учитывать, что результат авиационной разведки зависит от состояния атмосферных условий».

Он готов признать, что авиация может нарушить оперативную связь в тылах у противника, но и здесь следует то же самое, «впрочем», с целым рядом оговорок и т. д.

В общем и целом по вопросам использования авиации, по вопросам влияния строительства воздушных сил на организационные, тактические и оперативные методы ведения войны мы не находим в «Стратегии» Морриса решительно ничего интересного и поучительного, кроме старческого брюзжания против увлекающихся новаторов.

По вопросам о моторизации армии и влиянии ее на характер будущей войны ген. Моррис является такой же брюзгой, как и по вопросу об авиации. И это брюзжание является выражением официального взгляда британского генерального штаба, начальник которого в предисловии к книге говорит:

«Обращаю внимание на главу этой книги, трактующую о подвижности. Эта глава рисует правильные перспективы в отношении механизированных войск».

Моррис, конечно, «не возражает» против моторизации, он готов даже признать, что «в будущей войне надежды в значительной степени возлагаются на усовершенствование машины». Он даже гордится тем, что англичане являются пионерами в деле применения танков и т. д., но... «наше стремление к маневренности, которая является основной целью механизации армии, было затуманено той дискуссией, которая разгорелась по вопросу о значении брони». Моррис упирает на то, что танки явились порождением позиционной войны и «как стремление преодолевать гигантскую силу современного огня и таким образом приобрести свободу действий».

Конечно, Моррис признает громадное значение брони на танке, но... «броня отяжеляет танк» и т. д. и т. п.

Для Морриса несомненно, конечно, что танки явились большой внезапностью во время империалистической войны для немцев, но... «такой внезапности уже не будет в будущей войне». Почему Моррису представляется, что этой внезапности не будет? Да потому, что он видит войну в ее старых формах, он не видит возможности путем массового внедрения танков изменить методы ведения боя и операции, не видит возможности создавать для противника внезапные условия развития операции путем этих нововведений. По Моррису, война должна развиваться по-старому, и существенного отличия в использовании нескольких десятков или сотен танков в сражении от использования их многими тысячами он не видит и видеть не хочет. И это несмотря на то, что Моррис должен [163] все же признать, что современная большая промышленность играет такую же роль, какую играли большие батальоны у Наполеона. Успехи автомобильной промышленности, шестиколесного автомобиля и танкостроения, возможность производить танки громадными массами, для чего требуется высокоразвитая промышленность, не наводят все же Морриса ни на какие определенные соображения, и он, боясь быть «пророком», воздерживается от подготовки новых форм войны, веря лишь в то, что видел, в то, что привычно, в то, что испытано. По выражению Фуллера, это — типичный «раб прошлого».

Моррис «в порыве справедливости» готов даже признать, что в будущем не исключена возможность повторения маневра в наполеоновском стиле. Он говорит:

«Представьте себе только на одну минуту такое положение, когда с одной стороны действует механизированная армия, не встречающая со стороны неприятеля никаких противотанковых средств сопротивления. Разве в этом случае не создаются широкие возможности для стремительного прорыва фронта противника, как это в свое время практиковал Наполеон».

Но это только временный порыв. В основном же Моррис отмечает, что «большинство великих полководцев, как, например, Кромвель, Мальборо, Фридрих Великий, Наполеон, генерал Ли, всегда обращали значительное внимание на создание и поддержание в своих армиях подвижного рода войск». И Моррис будет рад, если взамен старого подвижного рода войск — конницы — в составе армии будет хорошо организованный и подвижной род войск, в котором осуществлена проблема механизации.

Точно так же как и для воздушного флота, Моррис видит широкое применение моторизованных войск в колониальных войнах Великобритании.

* * *

Итак, в «Стратегии» Морриса мы не находим ничего поучительного и практически полезного. Наибольший интерес она представляет с той точки зрения, что вскрывает внутреннюю борьбу, происходящую в армии британского империализма, которая, весьма возможно, вызывается не столько личной склонностью тех или других генералов или офицеров к новым или старым родам войск, сколько тем, интересы каких промышленных групп они отражают. Не говорят ли интересы промышленников, изготовляющих артиллерию и снаряды, устами ген. Морриса и фельдмаршала Мильна. И не отражаются ли интересы автомобильной и авиационной промышленности во взглядах Фуллера, Лиддел Гарта и других «новаторов».

Было бы крайне интересно вскрыть и проанализировать экономическую подоплеку этого, казалось бы, чисто теоретического спора.