Глава 6.

Иллюстрации к концепции

Командир сообразуется с риском

Пример того, как командир определяет риск и решает, идти ли на этот риск или нет, дает книга генерала Эйзенхауэра «Крестовый поход в Европе», в которой рассматриваются события, приведшие к сражению в Арденнах.

В книге показано, как командир может попасть в рискованное положение: зная о грозящей опасности, не представлять себе ее степени. Книга также содержит примеры того, как командующий на театре военных действий быстро вовлекается в боевые действия чисто тактического характера вследствие неизбежного перехода ответственности за риск, непосильный подчиненному командиру, вверх по ступеням командной лестницы. И, наконец, в книге говорится о том, что верховный главнокомандующий знал действительную обстановку и обсуждал ее с генералом Брэдли, на участке которого создался наибольший риск.

Рассмотрение разведывательных сводок за этот период ясно показывает, что разведка действовала, не учитывая нужд командования, и что она не выполнила главную задачу — не выявила важнейшие элементы информации, то есть дислокацию и численность противника. Споры, возникшие после сражения, еще больше подчеркивают разницу в подходе к делу. Генерал Эйзенхауэр пишет{24}:

Цитата	Пояснения
«Весь конец ноября и начало декабря сильно растянутое расположение наших войск вызывало постоянное беспокойство, в особенности на участке Брэдли. [62]
Для того чтобы обеспечить наступление на двух направлениях, которые мы считали тогда важными, мы должны были сосредоточить имевшиеся войска на севере в окрестностях плотин на реке Рур и на юге по границе с Сааром. Это ослабляло войска, стоявшие на позициях и прикрывавшие Арденнское направление. В течение некоторого периода на фронте от Трира до Моншау протяжением около 75 миль у нас стояло только три дивизии, и мы так и не смогли прикрыть это направление более чем четырьмя дивизиями.
В то время как мой штаб самым внимательным образом занимался этой обстановкой, лично я неоднократно обсуждал положение с Брэдли.	Пример совещания между командирами для укрепления взаимного понимания и доверия.
Мы с ним пришли к выводу, что в Арденнах идем на определенный риск, но считали, что было бы ошибкой откладывать наши наступательные действия на всем фронте только для того, чтобы быть в безопасности, пока за счет прибывающих из Соединенных Штатов подкреплений не доведем до максимального уровня численность наших войск.
При обсуждении этой проблемы Брэдли специально обрисовал мне те факторы обстановки на его участке, которые, как он считал, благоприятствовали продолжению наступательных действий.	Верховный главнокомандующий размышляет и принимает решения, сознательно идя на риск. В этом сущность командования.
Я был полностью со всем этим согласен. Во-первых, он указывал на огромные выгоды, которые были у нас с точки зрения потерь: средние ежедневные потери противника в процессе нашего наступления были вдвое выше, чем наши собственные.
Во-вторых, он считал, что единственным местом, [63] где противник мог попытаться нанести серьезный контрудар, были Арденны.	Признание уязвимости в этом районе.
Между тем два пункта, в которых мы сосредоточили войска 12-й группы армий для наступательных действий, находились на флангах этого участка. Один, где командовал Ходжес, был как раз севернее, другой, где командовал Паттон, — южнее.
Поэтому Брэдли считал, что мы находились в наилучшем из всех возможных положений для нанесения ударов по флангам наступающих на Арденнском направлении сил, которые немцы могли попытаться бросить против нас.	Обдумывание и планирование противодействия самой сильной возможности противника.
Далее Брэдли считал, что если противник нанесет в Арденнах внезапный удар, то при попытке продвинуться до рубежа реки Маас у него возникнут большие трудности в снабжении. Если противник не сумеет захватить наши большие склады, то он очень скоро окажется в затруднительном положении, в особенности, когда наша авиация сможет действовать эффективно. Брэдли наметил на карте линию, до которой по его оценке могли бы проникнуть головные немецкие колонны.
Позднее подтвердилось, что его оценка была замечательно точной. Максимальная ошибка ни в одном месте не превышала пяти миль. В районе, который, по его расчетам, противник мог захватить внезапным наступлением, Брэдли расположил очень мало складов.	Командир может оценивать, строить догадки, предсказывать и вообще делать, что сочтет нужным, ибо он несет ответственность.
В Льеже и Вердене у нас были большие базы снабжения, но Брэдли был убежден, что ни один из этих городов не мог попасть в руки немцев. Брэдли также был уверен, что мы всегда сумеем предотвратить форсирование [64] немцами Мааса и захват ими наших главных баз снабжения, расположенных западнее этой реки. Любая попытка подобного наступления противника была бы бесплодной.
Наш общий вывод сводился к тому, что мы не могли позволить себе сидеть сложа руки и ничего не делать (в то время как немцы совершенствовали свои оборонительные позиции и готовили войска), только исходя из того, что противник, прежде чем он признает свое окончательное поражение, в один прекрасный день сделает попытку перейти в контрнаступление.	Старший и подчиненный достигают взаимопонимания в оценке риска и предпринимаемых действий.
В заключение Брэдли заявил: «Мы попытаемся захватить всех немцев в плен раньше, чем они смогут укрыться на линии Зигфрида. Если же они выступят оттуда и снова будут сражаться в открытом поле, тем лучше для нас». Мы оба, и Брэдли и я, считали, что для нас было бы самым невыгодным допустить стабилизацию фронта, перейти к обороне на всю зиму в ожидании подкреплений из США.
Ответственность за выделение для обороны Арденнского участка только четырех дивизий и за риск глубокого прорыва немцев на этом направлении полностью лежит на мне.	Риск и решение пойти на него — еще один пример сущности командования.
В любой момент, начиная с 1 ноября, я мог в ожидании подкреплений перейти на всем фронте к обороне и обеспечить абсолютную безопасность наших позиций при наступлении противника.
Но я решил продолжать наступление до последнего предела наших возможностей, и решение это было причиной поразительного успеха, достигнутого немцами в первую неделю их декабрьского наступления. [65]	Командующий предпочел пойти на риск, и положение осложнилось. Но командующий продумал обстановку и разработал план действий на этот случай.
В начале декабря генерал Паттон готовил свою 3-ю армию к возобновлению наступления в направлении на Саар.
Наступление должно было начаться 19 декабря. Паттон был уверен в решительном успехе.	Командир должен наметить план действий против любого варианта действий противника.
Однако Брэдли и я, решив избегать затяжных, нерешительных и дорогостоящих наступательных действий, пришли к выводу, что наступление 3-й армии должно или дать громадный успех в течение одной недели или быть приостановлено. Мы, конечно, знали, что если наступление будет успешным и принесет крупный выигрыш, то противник будет вынужден для организации противодействия снимать войска с других участков фронта.
Поэтому успех Паттона сулил бы увеличение нашей безопасности в других местах.	Понимание связанности действий вдоль всего фронта. Все командные инстанции должны понимать влияние таких действий
Но если бы нам пришлось связать значительное количество дивизий в дорогостоящем и затяжном наступлении, то мы не только добились бы очень немногого, но и оказались бы не в состоянии быстро противодействовать противнику на других участках фронта. Тем временем наступление 1-й армии в направлении плотин на реке Рур началось, как и намечалось, 13 декабря. Однако в наступлении участвовало сравнительно небольшое количество дивизий. В начале месяца погода, которая все время была переменной, резко ухудшилась. Туман и облачность практически не допускали ведения воздушной разведки, на возвышенных местах стал появляться снег, холода усиливались. 6-я германская танковая армия, которая появилась на нашем фронте, была самым сильным и наиболее [66] подготовленным подвижным резервом противника во всей Германии.
Прибыв на наш фронт, она сначала расположилась против левого фланга 12-й группы армий, по-видимому, чтобы не допустить форсирования реки Рур. Когда наступление американских войск на этом направлении было в начале декабря приостановлено, мы потеряли след 6-й танковой армии и не смогли вновь установить ее дислокацию никакими средствами.	Силы противника, известные, но дислокация которых не установлена, являются потенциально ударным кулаком. Они могут нанести удар в любом месте, в любое время, пока дислокация их вновь не будет установлена. Тогда можно снова определить более точно возможности противника.
В это время некоторые разведывательные сводки стали отражать растущее беспокойство в связи с нашей слабостью в Арденнах, где, как мы знали, противник увеличивал количество своих пехотных соединений. Ранее противник, так же как и мы, использовал этот участок фронта для отдыха потрепанных в боях дивизий.
Однако разведывательные сводки такого характера всегда поступают с того или другого участка фронта. Командир, прислушивающийся только к мрачным оценкам разведки, никогда не выиграет боя; он будет вечно бездействовать и со страхом ждать предсказанных ему катастроф. В данном случае я потом узнал, что человек, предсказывавший наступление немцев в Арденнах, полагал в критический его момент, что у немцев имеется еще шесть или семь свежих дивизий в резерве, которые и будут брошены в бой.	Командир не мог полагаться на оценки, делавшиеся разведкой. Он должен был сам оценить обстановку. Это одна из «неизбежностей». Командиру были нужны главные сведения, т. е. дислокация и численность противника. Если бы разведка добыла их, то тем самым она оказала бы величайшую помощь командиру в той обстановке. Только эти сведения могли уменьшить неизвестный риск командира.
Так или иначе, боевые действия в конце года развивались по плану, который я лично наметил. Мы продолжали наступление и для этого ослабили себя там, где считали возможным. Этот план дал немцам возможность предпринять наступление против [67] слабого участка нашего фронта.	Уменьшение неизвестного риска командира не означает, что командир обязательно изменит свое решение и наметит другой план действий.
Если историки осудят нас за то, что мы дали немцам такой шанс, то судить они должны только меня».	Просто командир будет лучше информирован и сможет принять решение на основании более ясной картины обстановки.

В книге генерала Брэдли раздел, где описывается этот же самый период, непосредственно предшествовавший сражению в Арденнах, также показывает:

1) ненадежность признаков;

2) как командир определяет риск и идет на него;

3) разницу в подходе к оценке обстановки командиром и офицером разведки;

4) что офицеры разведки выражают свое личное мнение командному составу и пытаются отгадывать дальнейший ход событий;

5) что сведения о дислокации и численности противника были той составной частью информации, которой не хватало в картине обстановки накануне Арденнского сражения;

6) как командир, в данном случае генерал Брэдли, уяснил риск и разработал план противодействия противнику. Однако он не знал размеры риска и не мог их знать, потому что разведка не обеспечила его главными элементами информации;

7) важность сведений о численности и дислокации противника, а также важность мер по сохранению в тайне этих сведений;

8) обвинения, выдвинутые против разведки после сражения, которые подтверждают, что в настоящее время противника оценивают отдельные штабные офицеры и что оценка не является плодом коллективного труда.

Цитата	Пояснения
«В середине ноября{25} начальник разведки сообщил, что 6-я танковая армия СС была переброшена из района сосредоточения в Вестфалии [68] в район близ Кёльна.
Другая танковая армия (5-я), по сведениям, сосредоточивалась несколько севернее. Намерения Рундштедта атаковать нас во время форсирования Рура были настолько явны, что нам следовало отнестись к ним с известным недоверием.
Но если кто-либо на Западном фронте и усмотрел в этих приготовлениях намерение немцев ввести нас в заблуждение в отношении истинного направления их удара, то он, конечно, не поделился со мной своими подозрениями.	Признаки должны служить сигналом для проверки района, в котором они появились.
При оценке наступательных возможностей фон Рундштедта мы пришли к заключению, что любое его контрнаступление могло быть предпринято только с ограниченной целью на том участке, где можно было сорвать наше наступление к Рейну. Любые другие, более широкие планы, по нашим расчетам, значительно превысили бы возможности противника. Хотя мы и понесли тяжелые потери во время ноябрьского наступления, однако потери противника были еще больше. По данным разведки, потери противника, не считая военнопленных, составили за пять недель 100 тыс. человек. Только 3-я армия Паттона за время боев в Сааре взяла в плен 35 тыс. немецких солдат и офицеров; 22 тыс. немцев были захвачены в плен войсками Ходжеса и Симпсона.
Давая оценку обстановки на фронте на 10 декабря, начальник разведки 1-й армии писал: «Совершенно очевидно, что фон Рундштедт руководит боевыми действиями без интуиции, но с большим умением бережет свои войска, готовясь применить [69] все боевые средства на важнейшем направлении и в нужный момент, чтобы обеспечить оборону рейха западнее Рейна путем нанесения союзникам максимальных потерь.	По всем правилам разведки этот пример прекрасной оценки противника, сделанной в точном соответствии с принятыми взглядами. Вряд ли любой другой офицер разведки, пользующийся этой же системой, смог бы сделать что-нибудь лучшее.
	Но необходимо отметить разницу между подходом к делу здесь и тем, как подошли к вопросу генералы Эйзенхауэр и Брэдли. Оценка сделана офицером разведки, а не командующим армией. Это наглядный пример нынешней системы разведки, при которой штабной офицер оглашает свои соображения и «влияет» ими на других. Штабному офицеру нельзя позволять и тем более требовать от него этого. Оглашаться должны только выводы командующего. Есть разница между работой офицера разведки для всего командного состава и его работой для командира части. В последней роли он может заходить в своих умозаключениях так далеко, как этого пожелает командир части.
Есть основания полагать, что этим важнейшим направлением явится пространство между Рурмондом и Шлейденом, и сосредоточенные в этой вилке силы немцев будут брошены против армий союзников, которые, по мнению германского верховного командования, являются самой опасной угрозой для успешной обороны рейха». Под «вилкой» командование 1-й армии подразумевало 72-километровый участок, [70] простиравшийся от плотин Рура севернее Арденн до того места, где Рур впадает в Маас в полосе Монтгомери.
Оценив силы и средства противника, которые он мог выставить против 1-й армии, Ходжес сделал следующие выводы относительно возможных действий немцев:	Это были выводы офицера разведки за его подписью как начальника разведывательного отдела, а не как представителя командующего, действующего от его имени.
1. Противник может задержаться на рубеже, где он находится в данный момент, то есть на реке Рур и южнее, на линии Зигфрида. 2. Он может перейти в контрнаступление силами авиации, танков, пехоты, применив секретное оружие на одном из важнейших направлений в момент, когда сочтет это целесообразным. 3. Он может отойти на рубеж реки Эрфт, неширокой водной преграды между реками Рур и Рейн, а затем отступить за Рейн, самую неприступную оборонительную позицию в Западной Европе. 4. Он может признать себя побежденным и капитулировать. Командование 1-й армии пришло к выводу, что из всех этих четырех возможных вариантов наиболее вероятным является второй.
«Есть все основания полагать, — писал Диксон, — что, если наши главные силы форсируют реку Рур, не обеспечив контроль над плотинами, противник затопит долину Рура и перейдет в контрнаступление».	Выдержка из оценки офицера разведки.
Ожесточение, с каким фон Рундштедт отбивал наши атаки на плотины, свидетельствовало о том, что он ясно отдавал себе отчет в том, [71] какое мощное тактическое оружие держал он в своих руках.
Я согласился с выводами командования 1-й армии и стал изучать возможность решающего сражения, как только мы форсируем Рур.
Желая обеспечить своевременное прибытие подкреплений, достаточных для восполнения наших предполагаемых потерь, я дал О'Хэйру распоряжение запросить соответствующие инстанции о внеочередном направлении пополнений из Соединенных Штатов.	Мнение офицера разведки распространило свое влияние за пределы его собственного штаба.
Он должен был также настаивать, чтобы Вашингтон не ограничивал наших требований на пехоту и немедленно направил нам соответствующие пополнения. О'Хэйр должен был покинуть Люксембург 16 декабря и перед вылетом из Парижа побывать в верховном штабе экспедиционных сил союзников. Я согласился сопровождать О'Хэйра до Версаля, надеясь дать почувствовать верховному штабу, насколько серьезной была задача, возложенная на О'Хэйра. «Гром грянул в конце этого же дня: полковник из разведывательного отдела верховного штаба экспедиционных сил союзников вошел в комнату на цыпочках, где шло совещание, и подал шефу телеграмму. Генерал-майор Кеннет Стронг, английский начальник разведки в штабе Айка, взглянул на телеграмму и прервал совещание. В пять часов утра противник перешел в контрнаступление на пяти отдельных местах на участке фронта 1-й армии.
К вечеру уже не оставалось никаких сомнений относительно [72] характера контрнаступления немцев. Оно отнюдь не было демонстрацией.	Дислокация и численность противника не были до этого установлены.
Было установлено, что в контрнаступлении принимают участие восемь новых немецких дивизий.
Противник нанес удар на фронте 8-го корпуса Миддлтона, в глубине Арденн, на самом уязвимом участке всего фронта союзников»{26}. «Наступление фон Рундштедта захватило меня врасплох, но мое удивление возросло еще более, когда я узнал, что немецкий фельдмаршал выбрал для наступления столь маловажный участок, как Арденны. Пытаясь определить размеры грозящей нам опасности на обороняемом слабыми силами участке Арденн, я обсудил с Миддлтоном мотивы, которыми противник мог руководствоваться при выборе именно этого направления для удара».
«Если кто-либо переходит в наступление, — говорил я, — он делает это с целью либо уничтожить войска противника, либо захватить местность. В последнем случае он либо хочет сам использовать выгодную местность, либо не дать противнику возможности использовать ее».	Старший обсуждает риск с подчиненным. На этот счет должно быть полное взаимное понимание между всеми командными звеньями.
Ни одна из этих целей не могла быть достигнута в Арденнах. Нигде наши войска не были так растянуты, как на этом лесистом участке фронта; нигде на фронте союзников не было другого участка, лишенного в такой степени, как Арденны, промышленных ресурсов, коммуникаций и естественных рубежей, заслуживающих внимания. [73]
Я спросил Троя, сможет ли он воспрепятствовать прорыву противника на этом участке, не сулящем для немцев ничего хорошего. В ответ	План действий на случай одного из вариантов действий противника.
он показал на гористую местность, покрытую лесом, и провез меня по узким грязным и извилистым дорогам, пересекавшим его участок. «Если они прорвутся здесь, — сказал он, — мы можем отступить и вести сдерживающие бои до Мааса. Мы, конечно, измотаем их, а затем вы ударите с флангов».
Я доложил результаты своей рекогносцировки Айку. Айк заметил, что в Арденнах сложилась довольно опасная обстановка, однако он признал, что мы могли создать на этом участке прочную оборону, только отказавшись от подготовки к новому зимнему наступлению. —	В этом заключается существо командования.
«Но даже если немцам удастся прорваться до Мааса, — заметил я, — все равно в Арденнах нет цели, к которой им стоило бы стремиться»{27}. «Известие о немецком контрнаступлении застигло меня в верховном штабе экспедиционных сил союзников. Сначала я решил, что фон Рундштедт предпринял наступление с ограниченной целью, чтобы приостановить наступление Паттона в Сааре. Ибо Джордж Паттон в зимнем наступлении, продолжавшемся целый месяц, нанес противнику сокрушительный удар и теперь, вернув Лотарингию Франции, собирался прорвать линию Зигфрида. [74]
«Немец знает, что он сможет продержаться дольше только в том случае, если заставит Паттона несколько ослабить нажим в Сааре, — сказал я. — Если он прорвется через Арденны и вынудит нас перебросить на этот участок дивизии Паттона из Саара, он добьется своей цели: он хочет выиграть хотя бы немного времени».
Только после войны, когда при допросе военнопленных выяснились подлинные цели арденнского контрнаступления, мы узнали, как сильно я ошибался и в какой степени я недооценил намерения противника, приняв контрнаступление большого масштаба за отвлекающий удар»{28}.	Неприятельские командиры часто сами не знают свои возможности.
«И вот немецкое командование начало искать участок фронта, на котором не было бы глубоко эшелонированных позиций и где оно могло бы рассчитывать на молниеносный прорыв. Такой участок был найден в Арденнах, где немецкая разведка в деталях знала боевой состав и диспозицию наших войск.	Обстановка, диаметрально противоположная той, которая была перед вторжением в Нормандию. У противника были главные элементы информации, а у союзников их не было.
Более того, до тех пор, пока противник удерживал плотины на реке Рур, его северный фланг был надежно прикрыт от контратак союзников. Немцы знали, что мы не решимся форсировать Рур до тех пор, пока они владеют шлюзами плотин в горах Эйфель. А южнее Арденн противник мог положиться на укрепления линии Зигфрида»{29}.
«Первоначально. противник намеревался включить в состав группировки, [75] выделенной для контрнаступления, от 25 до 30 дивизий. Однако к 16 декабря ему удалось каким-то чудом сосредоточить гораздо большее количество войск: во всех четырех армиях насчитывалось 36 дивизий.	Союзная разведка не определила численность (и дислокацию) противника. А только эти сведения могли уменьшить неизвестный риск командующего.
Среди них были четыре первоклассные танковые дивизии СС, входившие в состав 6-й армии Зеппа Дитриха. 5-я танковая армия Хассо фон Мантейфеля, действовавшая левее 6-й танковой армии, состояла из трех обычных танковых и четырех пехотных дивизий. Всего фон Рундштедт сосредоточил для наступления 600 танков.
Я не думал, что немцы смогут сосредоточить силы с такой поразительной быстротой, и недооценивал наступательные возможности противника. Но впросак попал не только я и командующие армиями, но также Монтгомери и Эйзенхауэр. В начале декабря наша разведка считала, что за рекой Рур сосредоточено 10 танковых дивизий противника, 11-я танковая дивизия и 6 пехотных дивизий расположились южнее на участке Арденн. Хотя в Арденнах было сосредоточено гораздо больше сил, чем было необходимо Рундштедту для обороны этого участка, мы ждали контрнаступления немцев в направлении на реку Рур, не предполагая, что противник вынашивает гораздо более дерзкие замыслы.	Иначе не могло быть. Командующие по той или иной причине не получили полных данных по двум главным элементам информации, необходимым для определения возможностей противника, а именно данных о дислокации и численности. Отсутствие именно этих двух элементов помешало полностью выяснить картину обстановки.
Мы знали, что он может выиграть бой на этом участке, но не могли предположить, что он располагает достаточными силами, позволяющими предпринять стратегическое наступление. И намерения противника попытать счастья в Арденнах только в том случае [76] могли быть оправданы, если бы он ставил себе целью достижение таких стратегических объектов, как Антверпен и Льеж.
В то же время если считать, что пределом честолюбивых замыслов противника могло быть только наступление местного значения с целью сорвать подготовку к наступлению с нашей стороны, то, по нашему мнению, мы могли успешно отразить все атаки без серьезного ущерба для нашего фронта. Хотя мы и допустили ошибку в определении намерений противника, тем не менее, оценка его возможностей была произведена довольно правильно.
Последующие недели показали, что фон Рундштедту не доставало сил и средств для проведения стратегического наступления против столь мощной группировки, как наша. Более того, он настолько израсходовал свои резервы в Арденнах, что два месяца спустя, когда ему была поручена оборона фронта на реке Рейн, он уже не в силах был удержать этот важный речной рубеж. Стремясь отсрочить на несколько месяцев катастрофу, которая грозила ему на Западном фронте, Гитлер невольно ускорил развязку»{30}.	Возможности, о которых здесь говорится, являются скорее стратегическими, нежели тактическими. Тактические возможности немцев были больше, чем их оценивали. Но это получилось только потому, что командующие не были обеспечены сведениями о дислокации и численности противника.
«Как только немцы отошли за линию Зигфрида, союзники начали испытывать недостаток в сведениях, получаемых от секретных агентов. Во Франции, где немцы сражались на территории вражеской страны, французские патриоты сообщали нам [77] о передвижениях противника и укрывали наших агентов, заброшенных в его тыл.	Положение, обратное тому, которое существовало перед вторжением в Нормандию. В этих условиях германская разведка и контрразведка стали сильнее, чем у союзников. Немы могли легко добывать сведения о дислокации и численности союзных войск.
В Германии же, где противник был у себя дома, среди своего народа, нашими единственными информаторами здесь могли быть только предатели, а они встречались очень редко.
В итоге широкий поток разведывательной информации, шедший к нам из немецкого тыла, превратился в тонкую струйку.
Мы все больше и больше зависели от допроса военнопленных, данных войсковой и воздушной разведки.	Союзники не могли добыть сведения о дислокации и численности противника.
Успех контрнаступления зависел в основном от внезапности, поэтому, сосредоточивая свои войска для наступления в Арденнах, противник принял самые строгие меры по сохранению военной тайны.
Все командиры, посвященные в планы операции, подписали обязательство хранить тайну.	Германская контрразведка использовала все средства для скрытия от союзников главных элементов информации.
Какие бы то ни было намеки на подготовку к наступлению в переговорах по радио были воспрещены, письменная связь поддерживалась только через доверенных курьеров, и лицам, знающим о планах операции, было запрещено летать на самолете западнее Рейна. Войска должны были прибывать в районы сосредоточения в самый последний момент в ночное время. Был отдан приказ на период подготовки операции отправить в тыл с передовых позиций всех солдат ненемецкого происхождения.
Для сохранения скрытности подготовки командные пункты армий должны были оставаться на своих старых местах, поддерживая обычный радиообмен. В довершение всего, с целью отвлечь наше внимание [78] от Арденн к северу перед фронтом армии Симпсона был развернут ложный штаб.	Немцы скрывали истинную дислокацию и численность.
Когда пришло время начать переброску резервов на исходные позиции для наступления, на Западном фронте установилась погода, на которую рассчитывал фон Рундштедт. Солнце показывалось редко, и объективы фотоаппаратов самолетов-разведчиков ничего не могли зафиксировать на пленке, кроме сплошной облачности.
Мы забрасывали агентов в тыл противника, но они исчезали в зимних сумерках, и о них в дальнейшем не было никаких вестей.	Германская активная контрразведка обезвреживала агентов союзной разведки.
Однако, несмотря на все эти препятствия, разведке удалось обнаружить некоторые слабые признаки сосредоточения противником сил в Арденнах.
К сожалению, эти признаки не были достаточно убедительными.	Признаки должны служить сигналом для проверки района, в котором они появились.
Что они означают? — спрашивали разведчики. — И что мы должны по поводу их предпринять? Нам казалось, что в сообщениях о передвижениях в горах Эйфель не было ничего тревожного, ничего особенного. Противник, подобно нам, использовал этот сектор для отдыха дивизий, потрепанных в боях, и для закалки вновь прибывших дивизий. Поэтому здесь могло совершаться гораздо больше передвижений, чем можно было бы ожидать в обычных условиях на таком тихом участке фронта.
Не располагая более убедительными доказательствами намерений противника, мы могли следующим образом объяснить его усиленную [79] деятельность в ночное время в районе массива Эйфель: или он сосредоточивал силы для контрнаступления в направлении на реку Рур, или создавал нам угрозу в Арденнах.	Это подтверждает, что только точные сведения о дислокации и численности противника могли обеспечить командующему понимание обстановки и дать ему возможность сделать другую оценку.
Первое предположение казалось более вероятным, так как на реке Рур мы подвергались большему риску, чем в Арденнах.
Идя на риск внезапного наступления противника в Арденнах, мы могли продолжать подготовку к зимнему наступлению, овладеть плотинами на реке Рур и заставить таким образом противника ввести в бой свои резервы западнее Рейна.	Принимая решение, командиры идут на риск.
Но если мы хотели полностью обезопасить себя в Арденнах, мы должны были отказаться от подготовки зимнего наступления, укрепить фронт 8-го корпуса Миддлтона, усилив его подкреплениями, необходимыми для отражения контрудара противника.
Совершенно очевидно, что у нас не было достаточно войск для того, чтобы одновременно готовиться к зимнему наступлению и усилить нашу оборону на других участках фронта. Мы стояли перед альтернативой: либо незамедлительно перейти в наступление, либо отложить его до весны.	Командиру все время приходится решать, на какой риск идти. Это неизбежно. Но разведка должна уменьшить неизвестный риск.
В тот момент только совершенно бесспорные данные о подготовке противником наступления в Арденнах могли заставить меня отказаться от зимнего наступления. А таких данных ко мне не поступало вплоть до 5 часов утра 16 декабря, когда противник начал артиллерийскую подготовку»{31}. [80]	Знание дислокации и численности противника может и не изменить решения командира и не привести к принятию другого плана действий. Но это знание даст командиру более ясное представление об обстановке для принятия решения. Его неизвестный риск будет уменьшен.
«Американцам, проникнутым убеждением в непобедимости американского оружия,	Это влечет за собой риск.
чрезвычайно трудно примириться с мыслью, что армия США также иногда не застрахована от поражения, несмотря на то, что она может мужественно сражаться до предела. Мы привыкли винить за все наши неудачи командование и разведку. Мы забываем, что даже армия США не гарантирована от просчетов и ошибок. Инициатива в бою может снова перейти к противнику, если только последний не разгромлен окончательно и мы не имеем подавляющего превосходства в силах.
Если мы хотим выиграть войну активными боевыми действиями, мы должны быть готовы идти на риск. Даже американскую разведку нельзя признать непогрешимой, тем более нельзя оказать этого об американском командовании.	Возможность риска.
В ходе Арденнского сражения штаб 1-й армии вынужден был постепенно эвакуироваться из Спа, и, словно желая вознаградить себя за перенесенное унижение, офицеры этого штаба после боев начали рыться в донесениях и подбирать цитаты, доказывающие, что 1-я армия предвидела опасность немецкого наступления, но ее предупреждения не были приняты во внимание в вышестоящем штабе, то есть в штабе группы армий. Такие утверждения 1-й армии являются чистой бессмыслицей, так как фон Рундштедту удалось ввести в заблуждение командование этой армии так же искусно, как и все остальное союзное командование. [81]	После сражения не должно быть никаких споров между командованием и разведкой и обвинений, что разведка ошиблась. Не должно быть никаких письменных предсказаний, чтобы потом их могли цитировать. Качество войсковой разведки проверяется не тем, «насколько правильными были ее предсказания», а тем, «насколько ей удалось уменьшить неизвестный риск командира».
Я полностью принимаю на себя ответственность за «разумный риск», допущенный нами в Арденнах, но я отвергаю обвинение в том, что я якобы не обратил внимания на какие-то предупредительные сигналы.
11 декабря я посетил Кортни Ходжеса в Спа. Некоторые офицеры штаба 1-й армии любят говорить, что они своевременно предупредили о грозящей опасности, но штаб группы армий из-за своей беспечности якобы не пожелал прислушаться к их словам. Если эти офицеры действительно предупреждали, то надо сказать, что им не удалось убедить своими доводами не только штаб группы армий, но даже и своего командующего армией. Ходжес не меньше нас был введен в заблуждение демонстративной подготовкой Рундштедта к контрнаступлению в районе реки Рур.	Разведка должна помогать командиру в определении степени риска. Командир не знает степени риска вплоть до момента, когда противник нанесет удар. Командир нуждается в сведениях о дислокации и численности противника, а не в предупреждениях и предсказаниях. Сочетание обманных действий противника с американской системой оценки «относительной вероятности действий» противника.
В течение последующих четырех дней 1-я армия получила некоторые дополнительные разведывательные сведения об усиленной деятельности противника в горах Эйфель.	Лучший источник сведений о дислокации и численности — это «тот, кто был там».
12 декабря военнопленный сообщил, что в этот «спокойный» сектор фронта прибыла отборная гитлеровская дивизия «Великая Германия».
На следующий день офицеры, допрашивавшие военнопленных, напали	Использование того, «кто был там».
на след еще одной танковой дивизии, переброшенной в район массива Эйфель. Это была 116-я танковая дивизия, снятая с участка фронта перед Симпсоном. 14 декабря немецкий осведомитель сообщил Миддлтону, что понтонно-переправочное имущество сосредоточивается у границ Люксембурга [82] на восточном берегу реки Ур.
Штаб 1-й армии следующим образом комментировал это сообщение:
«Донесение представляет большой интерес. Сосредоточение войск подтверждается данными тактической воздушной разведки и опросом военнопленных. Учитывая наличие большого количества инженерных частей с переправочно-мостовым имуществом, можно предположить, что противник готовится не к оборонительным, а к наступательным действиям».	Цель войсковой разведки — уменьшить неизвестный риск командира. Признаки должны служить сигналом к проверке района их появления, к проверке в этом районе дислокации и численности противника.
Но какими бы важными ни казались эти выдержки из донесений сегодня, в то время в штабе группы армий они не привлекли особого внимания. Надо сказать, что тогда мы были просто завалены противоречивыми сообщениями о передвижениях противника вдоль всего фронта. Если 1-я армия в своей оценке обстановки попала в точку, как это утверждают сейчас некоторые офицеры ее штаба, то в то время она и сама не подозревала своей правоты. 15 декабря начальник разведывательного отдела штаба 1-й армии следующим образом резюмировал сложившуюся обстановку на фронте:
«Усиленные разговоры в войсках противника о наступлении объясняются стремлением немецкого командования поднять боевой дух войск. Тем не менее не исключена возможность наступательной операции местного значения, приуроченной к рождеству, с целью одержать моральную победу, предназначенную для гражданского населения.	Вся задача войсковой разведки должна состоять в том, чтобы уменьшить неизвестный риск командира. В какой мере отвечает этой цели приведенное здесь резюме?
За последнее время многие военнопленные говорят [83] о предстоящем наступлении, которое якобы начнется между 17 и 25 декабря. Некоторые рассказывают об обещании отвоевать Ахен, чтобы преподнести его в качестве рождественского подарка фюреру». В этот критический момент сплошная облачность не позволяла воздушной разведке Вандерберга вести наблюдение, и фон Рундштедт в течение трех дней сосредоточивал свои войска, не опасаясь, что их обнаружат с воздуха. Правда, в донесении начальника разведки 1-й армии содержался ряд важных разведывательных данных.
Однако он не сумел дать им правильной оценки и не вскрыл подготовку немцами контрнаступления в Арденнах, так же как не смогли этого сделать и другие пророки в штабе армии, которые впоследствии задним числом кичились своей проницательностью. Хотя донесения 1-й армии и можно было истолковать в том смысле, что командование армии считалось с возможностью наступления противника в Арденнах, тем не менее эти предупреждения были чрезвычайно расплывчаты. Они не обладали достаточной убедительностью, для того чтобы заставить нас перенести сроки зимнего наступления и начать подготовку к отражению новой угрозы. Я знал Монка Диксона как одного из наиболее способных и проницательных разведчиков американской армии. Он был у меня начальником разведки в Африке, Сицилии и при вторжении на континент. Но подобно большинству офицеров разведки, он был склонен к пессимистическим оценкам и к неоправданной тревоге. [84]	Необходимы были сведения о дислокации и численности противника. Эти замечания командующего весьма ясно показывают, что офицер разведки думает не так, как командир, и не помогает командиру анализировать риск. Командующий, в сущности, говорит, что он часто был вынужден пренебрегать выводами разведки, чтобы добиться выполнения задачи. Если бы разведка подходила к делу с точки зрения командира, то не было бы панических выводов и не было бы такого расхождения в мыслях и действиях.
Если бы я принимал меры предосторожности всякий раз, когда Диксон или другие разведчики кричали: «Волк! Волк!» — мы никогда не отважились бы начать многие рискованные действия, которые значительно ускорили приближение победы. Донесения 1-й армии не произвели должного впечатления и на начальника разведки моей группы армий бригадного генерала Зиберта, который поэтому не счел нужным предупредить меня о назревающей угрозе. В то время под моим командованием находилось почти три четверти миллиона человек на фронте протяжением 370 километров, — я просто физически был не в состоянии изучать разведывательные сводки всех подчиненных мне соединений. Поэтому в отношении информации о возможностях и замыслах противника всецело полагался на моего начальника разведки и на командующих армиями. Ходжес ни слова не сказал Миддлтону, одному из своих командиров корпусов, о тревожных признаках на Арденнском участке, он ни разу не сообщил о них и мне по телефону до самого начала наступления.
Действительно, во всей группе армий не нашлось человека, который пришел бы ко мне и предупредил об угрозе контрудара именно на этом участке.	Это можно определить только на основании главных элементов информации.
Спустя неделю после рождества, отвечая на праздничное поздравление генерала Маршалла, я писал: «Я не могу обвинить в случившемся ни моих командиров, ни мой [85] штаб, ни самого себя.
Мы сознательно шли на риск, и немцы нанесли нам более сильный удар, чем мы предполагали».	Риск неизбежен для командира.
До сих пор я не изменил своего мнения. Я во всех случаях предпочитаю смелость осторожности, хотя осторожность иногда и бывает лучше»{32}	Это связано с еще большим риском. Командиру постоянно приходится решать, на какой риск он готов идти.

Различие в подходе к делу командира и начальника разведки

Из высказываний самих командиров и разведчиков видно, как командиры исходят в своих действиях из риска и как разведчики держатся принципа предсказаний и оценки «относительной вероятности действий» противника. Не может быть единства усилий при наличии такого расхождения в подходе к делу. Штабной офицер должен понять, что нужно командиру, и подчинить этому всю свою работу. Командиру нужна помощь штаба, и разведчики могут сделать это лучше всего, если помогут командиру в максимально возможной мере уменьшить неизвестный риск.

Мы не утверждаем, что лучшее знание дислокации и численности противника заставило бы командующих изменить их решения или предотвратило бы Арденнское сражение. Однако мы полагаем, что в этом случае командующие были бы лучше информированы и их неизвестный риск был бы меньше. Командующие могли принять те же самые решения даже и с более полным знанием размеров риска, но это не меняет того подчеркиваемого нами положения, что задача офицера разведки состоит в уменьшении неизвестного риска командира. А этого нельзя сделать путем предсказаний, догадок или оценки «относительной вероятности действий» противника. Неизвестный риск можно уменьшить только путем обеспечения командира главными элементами информации, а не путем обременения его массой несущественных сведений. [86]

Главное о противнике одинаково для командований всех степеней

Сведения о дислокации и численности противника имеют важнейшее значение не только для высших командных инстанций. Они также важны и для всех низших звеньев, для каждого солдата.

Чтобы посмотреть, как обстоит дело в низших звеньях, приведем выдержки из статьи «Где противник?», появившейся в мае 1950 года в журнале «Милитэри ревью» (Командно-штабной колледж){33}. Автор статьи полковник К. Никольс пишет о встречном бое, в котором он сам участвовал, во время второй мировой войны:

Цитата	Пояснения
Окончательный результат (встречного боя) был следующим:	Пояснение в скобках добавлено.
наши войска разбили немецкие колонны на отдельные разрозненные группы, которые, в конце концов, собрались в совершенно неорганизованные части.
Только к 7 сентября (1944 год) удалось сопоставить все сводки и донесения и вывести обоснованную и более или менее точную цифру взятых в плен немцев. Около 5 тыс. пленных захватила 3-я танковая дивизия, и 17 149 пленных прошло через сборные пункты 1-й дивизии. Кроме того, тысячи немцев были уничтожены в боях обеими дивизиями.	Даты в скобках добавлены.
Когда я вспоминаю эти события, я думаю, что случилось бы, если бы это не было преследованием, и если бы противник был лучше организован? Что если бы подобный эпизод случился в будущей войне, когда в известном районе (южнее бельгийской границы) были бы сброшены воздушно-десантные армии и обстановка менялась бы также быстро? В районе не более 10 миль в поперечнике [87] сосредоточилось около 30 тыс. немцев, и никто из нас не знал, что они здесь.	Дислокация противника является первым главным элементом информации, его численность — вторым. Неизвестный риск у американских командиров был огромен. Задача войсковой разведки — уменьшить неизвестный риск командира.
Через этот район прошла наша танковая дивизия, за ней следовал усиленный пехотный батальон. Однако примерно в середине района неожиданно завязался ожесточенный бой. Наконец с противником столкнулась пехотная дивизия. Во всех частях были обычные органы разведки, которые действовали обычным образом. Не менее важно, что в это время действовало очень много тактической и разведывательной авиации. Предполагалось, что противник дезорганизован и поспешно отступает. И все же немцы не были обнаружены...
«Посмотрим теперь, как обстояло дело в батальоне. На этом уровне нужно видеть не только деревья, но и лес. Здесь вопрос «где противник?» приобретает исключительную важность. Вопрос о том, что делает противник и каковы его возможности, теряет в большой мере свое значение, когда батальон или его противник переходит в атаку. В этот момент люди ищут во что им стрелять, другими словами, стремятся сблизиться с противником и уничтожить его.	Командиру небольшого тактического подразделения нужны в первую очередь сведения о дислокации противника. В этих условиях быстро обнаруживается, что именно является действительно необходимым.
С нашими принципами тактических действий, нашей высокой техникой добывания сведений и нашим методом обработки информации не трудно получить ответ на этот важный вопрос. Воздушная и наземная разведка, всевозможные органы, разрывы снарядов и электронные приборы дают нам возможность выяснить [88] местоположение противника. Все эти средства кажутся простыми и эффективными. Однако если читать отчеты о боях между строк, а еще лучше откровенно поговорить с бывшими командирами батальонов, то очень скоро выяснится, что до настоящего соприкосновения с противником точная его дислокация определялась очень редко.{34}	Совершенно верно. Но сначала мы должны признать важность такой информации и посвящать добыванию ее большую часть усилий нашей войсковой разведки. Это говорит командир. Он хочет, чтобы неизвестный риск командиров был уменьшен путем предоставления им главных элементов информации — «где противник?»!

Применение метода к действиям военно-морских сил

О важности сведений относительно дислокации и численности противника можно судить также на примере действий английских морских сил в Дарданелльской операции в 1915 году. На этом примере видна возможность широкого применения предлагаемой нами системы. Он показывает, как командир определяет риск и как риск влияет на решения командира даже тогда, когда он создается дислокацией и численностью не только живой силы противника, но и таких его средств, как минные поля. Выдержка взята из книги капитана английского флота Джона Кресуэлла «Генералы и адмиралы». Кресуэлл пишет об обстреле английскими и французскими линейными кораблями турецких фортов в проливе 18 марта 1915 года{35}.

Цитата	Пояснения
«Хотя атака 18 марта была исключительно успешной по своему воздействию на турецкие форты, которые были сильно повреждены и почти истощили свои боеприпасы, однако она окончилась так обескураживающе, что в конечном итоге привела к отказу от чисто морской операции. Около 2 часов пополудни взорвался [89] и затонул один из французских линкоров, а через два часа «Инфлексибл» подорвался на мине и поврежденный вышел из боя.
Два старых английских линкора тоже подорвались на минах и впоследствии затонули.	Командир не знал, что ему угрожает, и не мог определить размеры риска.
Все это случилось, несмотря на тщательно проведенное траление. Таинственность событий вызвала подавленность. Не страшно идти на известный риск, но эта операция, казалось, вступала в область неведомого. Потери приписывались или осцилляторным минам, дрейфовавшим вниз по Дарданелльскому течению, или торпедам, пущенным из укрытых на берегу аппаратов.
Думалось, что нельзя предугадать, какой еще ущерб может быть причинен таким путем.	Дислокация и численность противника неизвестны.
В действительности все эти потери были причинены минами, поставленными за десять дней до этого не поперек пролива, как все прочие линии минных заграждений, а вдоль одного берега.	Вариант действий противника, против которого не было ни подготовлено, ни принято никаких мер.
Вследствие этого линия не была обнаружена тральщиками, которые работали, исходя из предположения, что в тех местах, где на фарватере пролива нет мин, их нет и вдоль его берегов.	Знать истинное положение дел было невозможно, потому что были неизвестны дислокация и численность противника. Командир хочет уменьшить риск.
Но в то время о действительном положении дел ничего не было известно, и после долгих размышлений де Робек решил, что продолжать попытки форсировать пролив невозможно, не высадив на берег на одной стороне пролива армию, которая подавила бы все подвижные турецкие орудия; тогда можно было бы провести самое тщательное траление и постоянным наблюдением уменьшить угрозу береговых торпедных аппаратов и позиций для спуска мин. Это мероприятие, а [90] также подавление огнем корабельной артиллерии фортов в проливе должны были сделать проход достаточно безопасным как для боевых кораблей, так и для транспортов.
По мнению де Робека, никакие другие меры обеспечить это не могли».	Меры для достаточного уменьшения риска.

Разведка должна работать для командира и вместе с командиром

Почти во всяком историческом труде можно заметить, что командиры всегда взвешивают свой риск и непрерывно стремятся уменьшить или полностью устранить как известный, так и неизвестный риск. Но чтобы достичь этого, они должны располагать главными элементами информации.

Мы видели, как относились к разведке два высших в Европе командующих.

В сущности каждый из них говорит, что ему часто приходилось игнорировать разведывательные оценки обстановки. Генерал Эйзенхауэр писал: «Командир, прислушивающийся только к мрачным оценкам разведки, никогда не выиграет боя; он вечно будет бездействовать и со страхом ждать предсказанных ему катастроф»{36}. В этом же духе писал генерал Брэдли: «Если бы я принимал меры предосторожности всякий раз, когда Диксон или другие разведчики кричали: «Волк! Волк!» — мы никогда не отважились бы начать многие рискованные действия, которые значительно ускорили приближение победы»{37}.

Такое отношение к войсковой разведке можно изменить, но изменить его должны сами разведывательные органы. Разведка — сама себе наибольший враг. В значительной мере ее трудности являются следствием ее нечестности. Необходимо внести следующие два важных изменения. Во-первых, разведка должна стать честной по отношению к самой себе; во-вторых, разведка должна подходить к делу так же, как командир, и действовать в духе его действий. Разведка существует для командира.

Она должна работать так, чтобы принести командиру максимальную пользу. [91]