События на Дальнем Востоке и борьба двух систем

Нет надобности доказывать, что СССР стоит в стороне от грызни империалистов за Манчжурию и Китай и не принимает в ней никакого участия. В Китае и в Манчжурии, как и везде, СССР не ведет империалистической политики, не стремится к территориальным захватам, не эксплоатирует трудящихся масс, не пытается овладеть естественными богатствами, не препятствует развитию производительных сил, не навязывает своей воли и не нарушает суверенитета страны. Советский союз добровольно отказался от перешедших к нему по наследству от царской России привилегий и неравноправных договоров. Советский союз превратил КВЖД из царской концессий в чисто коммерческое предприятие, в котором он сохраняет лишь законные финансовые и хозяйственные интересы (дорога построена на деньги народов СССР) и которое находится в совместном советско-китайском управлении. В Китае и Манчжурии, как и везде, Советский союз твердо придерживается своей неизменной политики мира, сохранения добрососедских отношений и уважения к заключаемым им договорам.

Эта политика СССР, само собой разумеется, исключает всякую возможность трактовать его как соперника в империалистической грызне за Китай и Манчжурию. Эта политика предопределяет соблюдение им строжайшего нейтралитета по отношению к нынешним событиям в Манчжурии, — нейтралитета, который сейчас не смеют оспаривать даже злейшие враги СССР. Подчиняя свою внешнюю политику главной задаче обеспечения строительства социализма,

«...советское правительство последовательно во всех своих отношениях с другими государствами проводит строгую политику мира и мирных отношений» (заявление [178] народного комиссара до иностранным делам т. Литвинова японскому послу Хирота 19 ноября 1931 г.).

Но в оценке любых событий послевоенной эпохи нужно исходить из определяющего характера борьбы двух систем.

«...Единого и всеохватывающего капитализма нет уже больше в мире. Потому что мир раскололся на два лагеря — на лагерь капитализма, во главе с англо-американским капиталом, и лагерь социализма, во главе с Советским союзом. Потому что международное положение все больше и больше будет определяться соотношением сил между этими двумя лагерями»{63}.

Это основное противоречие нашей эпохи испытывает наибольшее обострение в обстановке все углубляющегося кризиса капиталистического мира, оно лишь отчасти перекрывается, отчасти же диалектически усиливается обострением борьбы между империалистами.

«Лишь твердая политика мира, проводимая СССР, страх буржуазии перед, превращением империалистической войны в войну гражданскую, перед перспективой колониальных восстаний пока еще сдерживают вползание в войну и интервенцию» (резолюция XII пленума ИККИ).

Две линии, по которым развивается обострение противоречий, являются соперничающими в том смысле, что исторически еще не решено, какая из двух тенденций в развитии конфликта опередит другую и какая опасность войны — войны межимпериалистической или войны против СССР — реализуется раньше. Но они находятся вместе с тем в определенной взаимной зависимости: обострение противоречий между империалистами с тем большей силой толкает их на попытки разрешения этих противоречий за счет Советского союза, тогда как в самом процессе подготовки к контрреволюционной войне против СССР неизбежно происходит дальнейшее обнажение и обострение империалистических противоречий.

События на Дальнем Востоке не составляют исключения. Захват Манчжурии имел место в порожденной мировым экономическим кризисом обстановке явственного усиления агрессивности мирового капитализма по отношению к СССР, активизации всевозможных интервенционистских планов, лихорадочной подготовки реакционных фашистских и социал-фашистских кругов во всех капиталистических странах [179] к новым попыткам вооруженного сокрушения Советской страны. Это было важнейшей предпосылкой захвата Манчжурии, ибо не подлежит сомнению, что отношение империалистических держав к японскому вторжению в Манчжурию определялось в первую очередь надеждой и расчетом на перерастание ее в крупнейшую антисоветскую авантюру. Потенциальное значение захвата Манчжурии как пролога к войне против СССР на Дальнем Востоке, а стало быть и к международной интервенции, явилось, как мы видели, крупнейшим из тех факторов, которые обеспечили японскому империализму фактическую поддержку со стороны «великих» держав и тем самым расчистили путь японской агрессии. В том-то и дело, что расстановка сил в дальневосточном конфликте создает сугубо непосредственную заостренность этого конфликта против Советского союза. Характерно, что японский империализм широко использовал антисоветские аргументы и мотивы и в процессе подготовки захвата Манчжурии и в процессе его осуществления. В качестве образчика достаточно привести любое из выступлений платного японского агента Джорджа Бронсона Ри, редактора шанхайского журнала «Far Eastern Review»:

«Угроза со стороны России подходит все ближе и ближе к Японии, — писал он в октябре 1931 г., — и если бы эта последняя не двинулась с места на свою защиту, то ни Лига, ни международный трибунал, ни пакт Келлога, ни договор четырех или девяти держав (имеются в виду вашингтонские соглашения. — Н. Т.) не могли бы предотвратить катастрофы, ибо... Россия в войне со всем миром, в войне, которая началась через пятилетний план и экономическое наступление... Положение совершенно нетерпимо... Для Лиги наций вмешаться в подобный конфликт и своими действиями препятствовать самозащите Японии значит стать на сторону России».

Эта линия японской пропаганды продиктована не только тактическими соображениями; она отражает и настроения влиятельных элементов в среде правящих кругов Японии, требующих направления дальнейшей японской агрессии именно в сторону Советского союза.

Корни этих антисоветских агрессивных устремлений японского империализма многообразны. Прежде всего влиятельные группировки японского финансового капитала мечтают об овладении богатствами советского Дальнего Востока — его углем, нефтью, золотом, лесом и рыбой. Мечты [180] эти зародились не со вчерашнего дня: они вдохновляли японскую антисоветскую интервенцию 1918–1925 гг. Напомним, что еще в марте 1918 г., т. е. до начала этой интервенции, японское военное командование поставило белогвардейцу Хорвату, якобы представлявшему «русскую власть» на Дальнем Востоке, следующие требования: разоружение Владивостока, превращение его в незащищенный открытый порт, свобода рыбной ловли на всем побережьи, открытие всего Амура для плавания японских судов и признание за Японией преимущественного, т. е. исключительного, права на лесные и горные концессии. В процессе самой интервенции эти монополистические, захватнические устремления японского капитала получили разумеется еще более наглядное и практическое выражение.

Интервенция потерпела крах: японцы вместе с их белогвардейскими прихвостнями и пособниками были сброшены в море Красной армией и партизанскими отрядами рабочих и крестьян советского Дальнего Востока. Осенью 1922 г. Красная армия дошла до Тихого океана и вслед затем «буферная» Дальневосточная республика прекратила свое существование, объединившись с РСФСР. Прошло однако еще 2 ½ года, прежде чем японский империализм признал свое поражение: только весной 1925 г., после заключения советско-японского договора, японцами была окончательно очищена остававшаяся в их оккупации советская — северная часть Сахалина. При заключении этого договора японский империализм еще раз обнаружил свое вожделение к естественным богатствам советского Дальнего Востока, выторговал себе в качестве условий эвакуации угольные и лесные концессии на Сахалине. Но хотя изменившееся соотношение сил и в частности внешнеполитическая изоляция Японии после Вашингтонской конференции вынудили правящие классы этой страны пойти на соглашение с Советским союзом, наиболее агрессивные элементы в лагере этих правящих классов считали это соглашение лишь кратковременной передышкой и отнюдь не отказывались от своих захватнических планов. Японские рыбопромышленники пытались попрежнему бесконтрольно хозяйничать в наших дальневосточных водах. Даже после заключения рыболовной конвенции 1928 г., в которой Советский союз обнаружил готовность пойти на значительные уступки японским рыбопромышленным интересам, это хищничество, нередко поддерживаемое японским военным флотом, не прекратилось. Японские рыбопромышленники систематически [181] саботировали проведение в жизнь ограничительных постановлений этой конвенции, ежегодно пытались сорвать предусмотренные ею торги на рыболовные участки, отказываясь от выполнения своих финансовых обязательств и поддерживая агрессивную антисоветскую кампанию в контролируемой ими прессе.

Захватнические планы японских капиталистов в отношении советского Дальнего Востока особенно активизировались разумеется после японского вторжения в Манчжурию, знаменовавшего переход к политике открытых военных авантюр. Высказывания различных органов японской прессы за последние два года содержат множество ярких свидетельств, что соответствующие заинтересованные круги японского капитала рассматривают советский Дальний Восток как свою добычу, овладение которой является только вопросом времени и должно последовать тотчас за укреплением японского господства в Манчжурии.

Итак нападения на СССР и аннексии советского Дальнего Востока активно добивается прежде всего определенная часть японских капиталистов в целях прибыльной эксплоатации естественных богатств и трудящегося населения этой советской территории. Но к нападению на СССР призывает также оголтелая японская реакция, испытывающая животный страх перед подымающейся революцией в Китае, перед надвигающейся революцией в самой Японии и охваченная слепой ненавистью к Советскому союзу как «первопричине» угрожающей ей революционной опасности. Нападения на СССР домогается военщина в лице именно той группы «молодых», откровенно фашистских представителей японского генералитета, которая как раз за последние два года стоит во главе руководства всей японской армии и играет особенно активную роль в Манчжурии. Эта военщина ищет авантюр более широкого масштаба, которые позволяли бы ей окончательно установить в Японии свою собственную диктатуру. Эта военщина считает также, что овладение советским Приморьем и Камчаткой необходимо ввиду последующего неизбежного столкновения Японии с САСШ, что советский Дальний Восток должен быть превращен в японский плацдарм для нанесения удара на Аляску. Наконец антисоветские устремления японского империализма связаны и со всей проблемой направления дальнейшей империалистической экспансии Японии. Не отказываясь от политики военных авантюр, в которой они видят единственный выход из переживаемого японским [182] каптализмом кризиса, влиятельные элементы в лагере японских правящих классов испытывают вместе с тем серьезный страх перед возможностью антияпонской коалиции империалистов в случае дальнейшего внедрения Японии в Собственно Китай. Эти круги усматривают стержень японского внешнеполитического успеха в сохранении фактического союза с Англией. Не даром японская пресса время от времени проповедует вторичное оформление этого союза, доказывая, что он позволит Англии держать все свои морские силы в Европе и на Атлантическом океане и тем колоссально укрепит позиции английского империализма по отношению к европейским странам и Америке. Эти круги боятся неизбежной трещины и даже возможного срыва этого союза в случае, если Япония будет и дальше проникать в английскую сферу влияния в Китае. Эти круги считают, что если уже играть ва-банк, то нужно действовать в направлении, обеспечивающем активную поддержку Японии со стороны английского империализма, со стороны всей мировой реакции.

Разумеется все эти вопросы разрешаются в недрах правящего Японией буржуазно-помещичьего блока по-разному, вокруг них кипит борьба. В лагере тех же правящих классов Японии имеются и элементы, которые с крайней тревогой смотрят на перспективы всего нынешнего курса авантюристической внешней политики Японии и которые в частности считают нападение на СССР не только рискованным, но даже безумным предприятием (каким оно несомненно и окажется для японского империализма). Позиция этих кругов подкрепляется конечно фактом огромного укрепления внешнего и внутреннего положения Советской страны и значительного роста ее военной мощи. Борьба эта продолжается, но к сожалению ход событий свидетельствует о том, что японская политика все в большей мере направляется авантюристическими кругами, возглавляемыми военщиной.

Генеральный план наступления японского империализма на азиатском континенте, развернутый в меморандуме Танака, предусматривал и нападение на СССР, хотя эта часть плана была повидимому оставлена для Дальнейшей проработки.

«В программу нашего национального роста входит повидимому необходимость снова скрестить наши мечи с Россией на полях Манчжурии и Монголии в целях овладения богатствами Северной Манчжурии... Манчжурия [183] и Монголия являются теми восточными странами, которые еще совершенно не развиты. Раньше или позже нам придется здесь воевать с Советской Россией», —

говорится в этом меморандуме. Это писалось за четыре года до начала японского вторжения в Манчжурию.

В дальнейшем ярким, наглядным свидетельством агрессивных антисоветских настроений и планов явились ставшие достоянием гласности зловещие документы, исходившие от представителей японских высших военных кругов и заключавшие в себе конкретные планы нападения на СССР и захвата его территории. Японское правительство и японская пресса не пытались даже оспаривать подлинность этих документов, выдержки из которых появились в свое время в советской печати.

«По вопросу о том, следует ли Японии начинать войну с Советским союзом или нет, — гласит выдержка из одного из этих документов, опубликованных в советской печати в начале марта 1932 г., — считаю необходимым, чтобы Япония стала на путь твердой политики в отношении Советского союза, будучи готова начать войну в любой момент. Кардинальная цель этой войны должна заключаться не столько в предохранении Японии от коммунизма, сколько в завладении советским Дальним Востоком и Восточной Сибирью».

«Японо-советская война, — заявляется в другом документе, — должна быть проведена как можно скорее. Я считаю необходимым, чтобы императорское правительство повело политику с расчетом как можно скорее начать войну с СССР... Разумеется нам нужно будет осуществить продвижение до Байкальского озера. Что же касается дальнейшего наступления на запад, то это должно быть решено в зависимости от общей обстановки, которая создастся к тому времени, и в особенности в зависимости от состояния государств, которые выступят с запада. В том случае, если мы остановимся на Забайкальской железнодорожной линии, Япония должна будет включить оккупированный Дальневосточный край в состав владений империи...»

Эти документы были опубликованы весной 1932 г. Что они нисколько не устарели, свидетельствует нижеследующее признание японского делегата в Лиге наций Мацуока. Оно было сделано им в речи, произнесенной на собрании Лиги наций в декабре 1932 г., и затем повторено в предисловии к брошюре «Japan's Case», излагающей японскую [184] официальную точку зрения на манчжурский вопрос и изданную в официальном же порядке японской делегацией в Женеве 1933 г.

«В отношении СССР у нас существуют две точки зрения, — говорит Мацуока. — Одна заключается в том, что эта страна представляет собой угрозу Японии вследствие усилий распространить советизм по Дальнему Востоку и военной подготовки внутри Советского союза. Те японцы, которые озабочены этим сочетанием военного укрепления и пропаганды, считают, что наша страна должна ударить по СССР раньше, чем полностью осуществится потенциальная угроза со стороны последнего».

Другое мнение, по свидетельству Мацуока, заключается в том, что спорные вопросы между двумя сторонами могут быть разрешены мирным дипломатическим путем.

«Общеизвестно, — добавляет в своих комментариях к этому заявлению корреспондент «Manchester Guardian» (16/III 1933 г.), — что точка зрения желательности превентивной войны против СССР — это точка зрения всесильной в Японии военной партии, тогда как противоположного взгляда придерживаются сравнительно умеренные японцы, потерявшие всякое влияние».

Но дело не только в этих захватнических планах и воинственных устремлениях части японских правящих классов. Повторяем, вторжение Японии в Китай стало возможно в значительной мере именно потому, что в лагере всей международной буржуазии под влиянием тяжелого экономического кризиса усилилось стремление к сговору против Советского союза и к попытке вооруженным путем разрешить вопрос «кто кого». Хотя соответствующие империалистические круги Японии готовы играть роль передового отряда на фронте антисоветской интервенции, силы, противостоящие нам на этом фронте, — это силы всей мировой реакции, и, в ряде факторов, толкающих Японию на антисоветские авантюры, крупнейшее значение имеет бесспорно давление извне. Чем дальше заходит обострение противоречий между империалистами на Тихом океане, столь резко усилившееся в результате самой же японской интервенции, тем настойчивее становятся усилия третьих сил, направленные на переключение японской интервенции в Китае в антисоветскую авантюру. Что может быть характернее следующего факта. Когда лейборист Ленебери в прениях в английском парламенте 27 февраля 1933 г. процитировал приведенное выше заявление Мацуока и указал, [185] что в Японии есть люди, которые хотят напасть на Советский союз, на скамьях консерваторов раздались одобрительные аплодисменты. И разве можно сомневаться, с другой стороны, что в эпизоде с разрывом торговых отношений с СССР под предлогом судебного процесса английских инженеров-вредителей и шпионов сказалась ее только слепая ненависть к Советской стране, но и сознательное стремление, елико возможно, обострить международное положение СССР на Западе, для того чтобы поощрить Японию к антисоветской агрессии на Востоке. Мы не знаем в точности, какие обещания давали английские твердолобые японцам в процессе закулисных переговоров в апреле и мае 1933 г., имевших целью отвратить угрозу захвата японцами Бейпина и Тяньцзина, но мы имеем все основания полагать, что речь шла об изменении направления японской агрессии. Недаром не только безответственная ультратвердолобая пресса, но и официозный «Daily Telegraph» устами своего дипломатического корреспондента повторно и цинично рекомендовал Японии искать разрешения всех ее проблем «на Севере и на Северо-востоке». Английский империализм, заинтересован в антисоветской авантюре, поскольку борьба против СССР есть вместе с тем борьба против китайской и колониальной революции, борьба за сохранение и укрепление пошатнувшегося уже господства империализма на всем колониальном Востоке.

Еще более откровенную и активную, хотя в силу обстоятельств пока что и менее серьезную, роль поджигателя войны на Дальнем Востоке играет конечно германский фашизм. Германия не имеет на Дальнем Востоке ни колоний (отобранных у нее по Версальскому договору в пользу Японии, Англии и частично Китая), ни военных сил, ни значительных самостоятельных интересов; она лишь жаждет восстановить там нечто подобное ее довоенным позициям. Германия не является следовательно серьезным политическим фактором дальневосточной ситуации. Но германский фашизм всю свою политику строит на бешеной подготовке к новой войне, в первую очередь войне против Советского союза. В этих антисоветских планах германского фашизма крупнейшая роль уделена японскому империализму, нападение которого на СССР на Дальнем Востоке, по фашистским рассчетам, должно расчистить путь соответствующему нападению на западные границы СССР с руководящим участием Германии как застрельщика единого [186] антисоветского фронта всей мировой реакции. Фашистская германская пресса так же, как и органы английских твердолобых неоднократно уже выбалтывала эти расчеты. Ясно, что германский фашизм делает решительно все, что в его силах, для ускорения и форсирования японских антисоветских авантюр на Дальнем Востоке.

Интервенция и война в Манчжурии, у самых наших дальневосточных границ были и остаются источником величайшей военной опасности для Советского союза. Манчжурия в состоянии хаоса, военные действия в непосредственной близости советских границ, наличие огромных белогвардейских кадров, готовых на любую авантюру, лишь бы она была хорошо оплачена, — все это создает на Дальнем Востоке обстановку, исключительно благоприятствующую всевозможным антисоветским провокациям. Серия этих провокаций действительно началась чуть ли не с первых дней японской интервенции в Манчжурии.

В период до занятия Харбина, в феврале 1932 г., эти провокации (в частности распространение самим японским штабом лживых сообщений о помощи, якобы оказываемой со стороны СССР генералу Ма, оборонявшему от японцев Цицикар) имели повидимому значение по преимуществу тактического маневра, в котором японское военное командование усматривало полезное прикрытие для его собственных операций в Северной Манчжурии и вместе с тем испытанное средство популяризации этих операций в глазах французских, английских и даже американских реакционеров.

В последующий период, весной 1932 г., провокации приняли однако такой характер, что их приходилось уже расценивать как свидетельство настойчивых устремлений японской военщины в Манчжурии, использующей в своих целях также русских белогвардейцев, форсировать конфликт с Советским союзом и толкнуть более благоразумные правящие круги Японии на путь прямой агрессии по отношению к СССР. Под эгидой этой японской военщины Северная Манчжурия стала питомником активных белогвардейских заговоров и диверсионных актов, включая вооруженные нападения на КВЖД. Вся мировая пресса сообщала об огромном оживлении белогвардейского движения, которое создает «новый опасный очаг волнений на советской границе» (Берлинская «Börsen Zeitung» от 28 февраля 1932 г.), и о массовой вербовке японцами белогвардейцев, отправляемых целыми транспортами из Европы на Дальний Восток. [187]

Уже 24 февраля 1932 г. советское правительство вынуждено было обратить специальное внимание японского правительства на деятельность белогвардейцев. Тем временем усилилась провокационная антисоветская кампания в японский и японо-белогвардейской печати в Манчжурии. Вновь возродилась легенда о советской помощи китайским партизанам, в частности тому же генералу Ма, якобы сбежавшему в Благовещенск (эта провокация была в корне пресечена: мерами, принятыми советским правительством против китайского консула в Благовещенске, распространявшего сообщения и воззвания от имени этого генерала). В начале апреля 1932 г. белогвардейцами была организована целая серия провокационных террористических актов на КВЖД (попытка взрыва моста, взрыв японского воинского поезда), которые затем приписывались японской и белогвардейской полицией в Харбине «коммунистам» и повлекли за собой массовые аресты среди советских граждан. Все более широкое развертывание антисоветской кампании в самой Японии создавало в совокупности с этими провокационными актами обстановку, указывающую на самую непосредственную и активную подготовку к войне. Угроза этой войны не реализовалась весной 1932 г. Правящие круги в Токио вынуждены были одернуть зарвавшуюся военщину в Манчжурии, которой видимо принадлежала инициатива в создании описанной обстановки. В речи, произнесенной в Осака во второй половине апреля, военный министр Араки счел нужным подчеркнуть, что

«...СССР находится в дружеских отношениях с Японией и в праве рассчитывать на уважение и международную дружбу».

24 апреля командующий прибывшей в Манчжурию японской дивизии Хиросе заявил, что нет никаких оснований обвинять советские власти в причастности к взрывам на КВЖД, к которым они никакого отношения не имеют, и подчеркнул, что в

«...Северной Манчжурии необходимо поддерживать дружественные отношения с СССР» и что «японское командование совершенно не намерено какими бы то ни было действиями нарушать советские интересы в Северной Манчжурии».

Последовательная мирная политика советского правительства еще раз победила. Все же опыт весны 1932 г. и тот факт, что при величайшей сдержанности и миролюбии советской внешней политики, без какой бы то ни [188] было ответственности со стороны СССР на Дальнем Востоке могло в течение нескольких недель создаться исключительно напряженное положение, непосредственно угрожающее войной, остаются наглядным свидетельством тех опасностей, которыми чреваты события на Дальнем Востоке для мирного строительства Советского союза.

Некоторое время после этого советско-японские отношения носили по внешности более нормальный характер, о чем говорило в частности заключение нового соглашения по некоторым вопросам, связанным с японским рыболовством в советских водах, а также заключение крупных и обоюдно выгодных сделок по вывозу в Японию советской нефти. Смягчение тона японской прессы в отношении СССР явилось новым свидетельством того, что последовательная мирная политика. СССР затрудняет подготовку японского общественного мнения к антисоветским авантюрам. Все это не означало однако реальных сдвигов. В действительности опасность войны на Дальнем Востоке ни на иоту не уменьшилась. В самом деле, японская военщина на каждом шагу обнаруживает, что она заведомо не отказалась от агрессивных устремлений по отношению к Советскому союзу. Японское правительство упорно отказывается от подписания предлагаемого СССР с декабря 1931 г. пакта о ненападении. Японская реакционная пресса то и дело пестрит грубыми выпадами против СССР. Подобные же выпады не чужды и японской дипломатии. Возобновление советско-китайских отношений в декабре 1932 г., представлявшее собой нормальное следствие проводимой СССР политики дружественных отношений со всеми странами, дало повод для новых ярых антисоветских выступлений видных японских политических деятелей, включая представителей министерства иностранных дел и военного, и для соответствующего шума в японской прессе. Тогда же, в декабре 1932 г., имело место уже упомянутое выше двусмысленное выступление японского делегата в Лиге наций Мацуока.

На рубеже 1932/33 г. японское военное министерство, несмотря на тягчайший финансовый кризис, огласило и начало проводить в жизнь свой двухлетний план перевооружения японской армии. Характер этого перевооружения (моторизация и механизация, усиление боевой авиации, особенно усиление противовоздушной обороны в самой Японии и т. д.) ясно говорил о том, что оно рассчитано на континентальную войну с гораздо более сильным противником, [189] чем китайские войска, а этим противником, по мнению японской военщины, может быть только Советский союз. Об этих же агрессивных антисоветских установках японской военщины говорит и характер диспозиции и операций японских войск в Манчжурии.

«Единственно чем можно объяснить многое в японских крупных операциях в Манчжурии, — это приготовление к чему-то большему, к операциям, в которых им придется иметь дело не только с китайцами», —

пишет американский автор статьи в журнале «China Weekly Review» 25 марта 1933 г.

То же самое нужно сказать о железных дорогах, строящихся японцами в Манчжурии.

Весной 1933 г. развернулась новая серия антисоветских провокаций в Манчжурии. Восточная ветка КВЖД, по которой грузы идут на советский Дальний Восток транзитом через него, подвергается систематическому разгрому со стороны бандитов. Нападения эти остаются безнаказанными, и японские и манчжурские власти, в остальном столь озабоченные «умиротворением» Манчжурии, не принимают против них никаких мер. Усиливается террор по отношению к советским гражданам, рабочим и служащим дороги. Одновременно манчжурские наймиты японского империализма предъявляют заведомо неосновательное требование возвращения дороге ей вовсе не принадлежащих, а составляющих собственность Советского союза паровозов (они были закуплены в свое время русским правительством и задержались на КВЖД, не числясь даже в ее инвентаре), а также вагонов, в нормальном порядке обмениваемых между КВЖД и советскими дорогами. Под этим предлогом в японской и японо-белогвардейской печати в Манчжурии развертывается бешеная антисоветская кампания. В апреле 1933 г. японо-манчжурские власти насильно прерывают сообщение между КВЖД и Забайкальской дорогой и прекращают тем самым прямое грузовое и транзитное сообщение с Сибирью, а в конце мая они в том же насильственном порядке прерывают оставшуюся связь КВЖД с Уссурийской ж. д., несмотря на наличие между этими дорогами специального коммерческого соглашения. В ответ на протесты советского правительства манчжурские власти нагло отрицают бесспорное право собственности СССР на КВЖД, японо-белогвардейская пресса призывает «игнорировать» Пекинское и Мукденское соглашения, на которых основывается нынешний статут дороги, [190] а в японских дипломатических кругах делают вид, что Японии весь этот конфликт не касается.

Провокации этим не ограничиваются. Японские телеграфные агентства распространяют в мае лживые сообщения о восстании на советском Дальнем Востоке, подогревая этим интервенционистские и авантюристические настроения в лагере японских правящих классов. Одновременно возрождаются старые басни о «красных хунхузах», о том, что СССР якобы поддерживает манчжурских партизан, ведущих борьбу с Японией. С этим обвинением выступает в конце апреля 1933 г. не кто иной, как начальник штаба Квантунской армии, оперирующей в Манчжурии, генерал-лейтенант Койзо.

На протяжении всего нынешнего кризиса на Дальнем Востоке Советский союз многократно давал убедительные доказательства своей политики мира и невмешательства. Советское правительство не поддавалось ни на японо-белогвардейские, ни на китайские провокации. В мае 1933 г. эта мирная политика СССР получила новое и яркое выражение в форме предложения советского правительства продать КВЖД манчжурским властям.

«Наше предложение является еще одним проявлением советского миролюбия, — заявил т. Литвинов в своем интервью 12 мая, подчеркнув, что «после Октябрьской революции КВЖД утратила для народов бывшей Российской империи свое завоевательное значение... Я уверен, что возражать против этого предложения могут только те, кто почему-либо заинтересован в обострении советско-японских и советско-манчжурских отношений»{64}.

«Предложение продать дорогу Японии или Манчжоу Го является новым свидетельством искреннего желания [191] советского правительства избежать какого бы то ни было вовлечения в японо-китайский конфликт, — писала в передовой 9 мая газета «Japan Advertiser», — ...предложение является максимально миролюбивым шагом».

Предложение это было в принципе принято японским правительством и его манчжурскими агентами, и в Токио завязались переговоры — формально между СССР и «Манчжоу Го», представленным на этих переговорах японцем Охаси. Но японская военщина и прочие авантюристические элементы в лагере японских правящих классов, мечтающие о захвате советской территории, отнюдь не были заинтересованы в успехе этой конференции и в приобретении КВЖД по соглашению с его собственником — советским правительством и за справедливую цену. С первых шагов переговоры натолкнулись на форменный саботаж со стороны манчжурской делегации, которая пыталась оспаривать признанное всем миром и никогда не вызывавшее ни малейшего сомнения{65} право собственности Советского союза на КВЖД и предложила в качестве выкупной цены за эту дорогу сначала совершенно смехотворную сумму в 50 млн. иен, а позднее не менее неудовлетворительную сумму в 70 млн. иен, которую, кстати сказать, судя по сообщениям японских газет, предполагалось первоначально сделать исходной манчжурской позицией и которая поэтому не представляла никакой реальной уступки. Заведя таким образом конференцию в тупик, японские авантюристы занялись подготовкой новых антисоветских провокаций на КВЖД. Они пытались использовать фикцию «независимости» Манчжоу Го, за действия которого японское правительство будто бы не отвечает. Поставленные при этом цели сводились к осуществлению фактического захвата дороги. [192]

Имея в своих руках документальные доказательства как самой подготовки этого фактического захвата, так и прямой ответственности за него японского правительства, советское правительство через замнаркоминдела т. Сокольникова (заявление японскому послу в Москве Ота 21 сентября 1933 г., повторенное полпредом СССР в Токио т. Юреневым японскому министерству иностранных дел) предупредило, что оно осведомлено о готовящейся провокации и что

«...не Манчжоу Го, которое бессильно и неспособно отвечать за события в Манчжурии, а японское правительство, являющееся действительным хозяином в Манчжурии, должно нести прямую ответственность за все нарушения договоров на КВЖД, как и за подготовляющийся захват дороги».

Несмотря на это предупреждение, японские империалисты приступили к осуществлению своих провокационных и захватнических планов. 24 сентября японскими манчжурскими чинами полиции был арестован ряд ответственных сотрудников КВЖД. Аресты были произведены якобы, на основании требования главного контролера КВЖД (подданного Манчжоу Го), который является однако не должностным лицом манчжурского правительства, а лишь служащим коммерческого предприятия КВЖД, подчиненным ревизионному комитету дороги и обязанным согласовать свои действия с управляющим дорогой. Советские сотрудники дороги были арестованы якобы за какие-то «злоупотребления доверием», о которых однако ни правлению, ни управлению дороги ничего не было известно. Вслед за этими арестами японо-манчжурская сторона незаконно, вопреки существующим договорам, пыталась на место арестованных советских граждан посадить манчжурских подданных. Таким образом выяснилось с полной очевидностью, что действительной целью арестов были: устранение ряда ответственных работников дороги — советских граждан, замена их японскими ставленниками и стало быть начало практического осуществления захвата КВЖД.

В новом заявлении, которое было сделано 28 сентября полпредом СССР т. Юреневым японскому мининделу Хирота, подчеркивалось, что, по неопровержимым данным, находящимся в распоряжении советского правительства,

«...эти мероприятия представляют собой начало осуществления детально разработанного плана, принятого в Харбине на ряде совещаний при японской военной миссии [193] с участием ответственнейших японских руководителей манчжурской администрации».

«Советское правительство, — заявил т. Юренев, — в случае надобности опубликует полностью эти документы, устанавливающие с исчерпывающей полнотой метод действия японского военного командования в Манчжурии и японской администрации в Манчжурии».

Поскольку с японской стороны не последовало удовлетворительного ответа на его протесты, советское правительство вынуждено было предать гласности часть находившегося в его распоряжении документального материала. 9 октября в советской прессе был опубликован текст четырех официальных японских документов: три донесения японского посла в Манчжоу Го Хисикари (он же главнокомандующий японской армией в Манчжурии), министру иностранных дел в Токио от 4 и 9 сентября и донесение японского генконсула в Харбине японскому послу от 19 сентября. Из этих документов явствует с неопровержимой очевидностью, что 1) арест советских работников КВЖД отнюдь не был вызван какими-либо их «преступлениями» или «злоупотреблениями», а представлял собой лишь один из многих элементов разработанного японским правительством и осуществляемого его агентами плана захватнических действий на КВЖД; 2) что японский план, хотя и связанный формально с намерением оказать давление на токийские переговоры и даже предпринятый по инициативе «манчжурской делегации» в лице того же Охаси, имел своей целью именно осуществление захвата дороги (заявление Хисикари: «В качестве предварительных мер, ввиду возможного захвата дороги, проводится мобилизация служащих, военной полиции и пр., а также производится и примерная расстановка сил»); 3) что провокация на КВЖД и ее захват подготовлялись и осуществлялись по прямому распоряжению японского правительства, что все эти мероприятия обсуждались с участием представителей японского посольства и японской военной миссии и что конкретный план действий был утвержден в Токио и окончательно оформлен на месте японскими чиновниками и военными чинами на заседании, созванном японской военной миссией в Харбине.

Опубликование советским правительством этих документов раскрыло перед всем миром истинную подоплеку событий на КВЖД. Оно неопровержимо установило полную ответственность японского правительства за эти события. [194]

Оно разоблачило японскую политику антисоветских авантюр в Манчжурии. Оно вместе с тем лишний раз раскрыло перед всем миром серьезность положения, создаваемого антисоветскими захватническими планами и агрессией японского империализма на Дальнем Востоке.

Эти разоблачения застали японских империалистов врасплох и вызвали в их лагере сильнейшую растерянность. Японское правительство так и не решилось официально на них реагировать. Осуществление дальнейших актов, предусмотренных планом захвата КВЖД, временно приостановилось. Само собой разумеется однако, что на этом история японских антисоветских авантюр на Дальнем Востоке далеко не закончилась. В любой момент в эту историю могут быть вписаны новые, еще более зловещие страницы, ибо опять-таки совершенно ясно, что захват КВЖД является лишь первой ступенью в осуществлении захватнических планов японского империализма, предусматривающих войну с целью отторжения советского Дальнего Востока.

Если эта нависшая над Советским союзом и его территорией угроза, создаваемая авантюристскими элементами японского империализма при подстрекательстве и при всяческом содействии всей мировой реакции во главе с английскими твердолобыми, до сих пор не реализовалась, то это в основном объясняется сочетанием неоспоримой и ярко выраженной мирной политики Советского союза с его не менее явной готовностью к обороне.

Последовательного мирного характера внешней полигаки Страны советов не смеют отрицать даже ее злейшие враги., Эта политика полностью распространяется и на Дальний Восток.

«Советское правительство, — указывал т. Молотов на III сессии ЦИК 6-го созыва, — последовательно проводит на Дальнем Востоке политику невмешательства и строгого нейтралитета в отношении других стран. Мы продолжаем и теперь твердо стоять на этой позиции и будем так же последовательно проводить ее впредь, как и раньше, в интересах мира».

Но огромные успехи этой мирной политики Советского союза во всем мире (подписание ряда пактов о ненападении, в том числе пакта о ненападении с Францией, принятого единогласно французской палатой; возобновление Берлинского договора с Германией, несмотря на общеизвестные антисоветские тенденции германского фашизма; заключение [195] нового кредитного соглашения с Италией; возобновление отношений с Китаем, отмена английским правительством эмбарго на советские товары, заключение по инициативе СССР серии международных соглашений, утверждающих советское определение нападающей стороны, наконец признание советского правительства со стороны Соединенных штатов), равно как и успехи в деле сохранения до сих пор мира на Дальнем Востоке — объясняются конечно в первую очередь тем, что своей базой эта политика имеет

«...наш внутренний рост, рост сил советской власти, результатом которого является значительное укрепление политики Советского союза» (Молотов).

Лучшей опорой нашей внешней политики являются бесспорно гигантские успехи социалистического строительства в Советском союзе — завершение пятилетки в четыре года. Постройка серии гигантов социалистической промышленности, успешное осуществление лозунга т. Сталина об овладении техникой, полная победа социализма не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве, ликвидация кулачества как класса, победа генеральной линии партии по всему фронту против правых и левых оппортунистов, дальнейшее сплочение монолитной партии рабочего класса под руководством т. Сталина, наконец огромные успехи большевистского сева и большевистской уборочной кампании этого года, — вот та реальность, перед лицом которой были поставлены организаторы и поджигатели интервенции, вдохновители вредителей и саботажников.

«Из страны слабой и не подготовленной к обороне Советский союз превратился в страну могучую в смысле обороноспособности, в страну, готовую ко всяким случайностям, в страну, способную производить в массовом масштабе все современные орудия обороны и снабдить ими свою армию в случае нападения извне» (Сталин).

«Вы слышали о наших дальневосточных соседях, — говорил т. Каганович на первом съезде колхозников-ударников. — И там были такие группы империалистов, богачей, генералов, которые хотели и сейчас еще мечтают о нападении на нас. Что же вы думаете — они не напали на нас из-за наших прекрасных глаз?.. Они охотно помешали бы нам, но они прекрасно понимают, что если бы они напали на нас, то мы дали бы им жестокий отпор; они поняли, что порох в нашей пороховнице увеличился, что если они нападут на нас, то мы дадим им сдачу». [196]

Мирная политика Советского союза подкрепляется его готовностью к обороне, сдерживающей империалистов, работающих над подготовкой нападения на Советскую страну.

В частности обороноспособность советского Дальнего Востока была и остается одной из постоянных забот советского правительства и советской общественности.

Но при всей исключительной выдержанности нашей политики мира и нейтралитета на Дальнем Востоке, при всех успехах этой политики на базе укрепления экономической и военно-политической мощи Союза опасность нападения на нас со стороны Дальнего Востока остается грозной реальностью. Недооценивать ее — значило бы обнаруживать слепоту.

«Дальний Восток продолжает оставаться участком, требующим неослабного внимания нашей страны», —

говорил т. Ворошилов в речи на первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г. Он заявил:

«Нас не может не беспокоить тот факт, что некоторые достаточно видные политические, общественные и главным образом военные деятели Японии открыто выступают в печати и на публичных собраниях о возможности, а иногда и прямо необходимости войны с нами. Как на всех прочих участках, так и на Дальнем Востоке мы ведем неуклонную политику мира, абсолютного невмешательства в чужие дела и развития дружественных связей со всеми нашими соседями. Уже более года назад мы предложили японскому правительству заключить с нами пакт о ненападении по примеру других стран. Мы неоднократно напоминали и напоминаем об этом нашем предложении. Но японское правительство видимо больше прислушивается к мнениям воинственных империалистов, чем к разумным голосам тех довольно многочисленных японских деятелей, которые хотят мира и улучшения экономических и прочих связей с Советским союзом. Так или иначе, японское правительство отклонило пока наше предложение о заключении пакта с нами, и мы не можем не учитывать этого тревожного обстоятельства в наших мероприятиях, в частности по обороне советских дальневосточных границ».

Весь ход событий последнего времени ясно говорит о необходимости дальнейшего всемирного усиления этой бдительности и готовности к обороне. Серьезность положения как нельзя лучше явствует из речи, произнесенной [197] т. Молотовым на торжественном заседании пленума Московского совета 6 ноября 1933 г. Отметив неизменность мирной политики СССР и указав на серию антисоветских провокаций в Манчжурии, т. Молотов заявил:

«Когда мы читаем изо дня в день сообщения из японской и манчжурской печати о смехотворных планах некоторых видных японских деятелей насчет захвата Сибири, насчет отторжения Приморья, когда эти планы и рассуждения становятся все более откровенными и наглыми, — мы вынуждены насторожиться, тем более что события на КВЖД и в пограничных районах свидетельствуют о том, что господа авантюристы все более склонны переходить от слов и стадией к провокационным действиям и выступлениям. При этом мы заявляем открыто то, что известно всему миру: бессильное правительство Манчжурии не является серьезной величиной в этих вопросах. Всем известно, что ответственность за эти действия целиком ложится на японское правительство как на действительного хозяина Манчжоу Го.

Мы не можем также не считаться с откровенными высказываниями некоторых авторитетных японских деятелей, издевающихся над «глупостью» европейцев, которые считают необходимым перед началом военных действий «объявлять войну». Эти господа из японских деятелей держатся другой точки зрения и откровенно говорят о необходимости напасть на СССР, неожиданно и притом поскорее.

Все это заставляет нас быть в полной готовности к серьезным нападениям. Мы уже это должным образом учли и должны сказать в связи с этим следующее: если сейчас мы видим главную свою задачу в разоблачении всяких авантюр, направленных к срыву мира, и в заботе об укреплении Красной армии и нашей обороны при неуклонном проведении и в дальнейшем мирной политики и линии на укрепление нормальных отношений с нашими соседями, то в случае нападения на СССР мы будем видеть нашу задачу только в одном: эта задача — полный разгром противника и победа нашей Красной армии. (Бурные аплодисменты.)

Мы с особым вниманием следим за событиями, которые происходят на Дальнем Востоке. Мы уверены в том, что вместе с общим укреплением СССР выросла и окрепла наша Красная армия. Мы должны усилить внимание к Красной армии и заботу о ней, и мы уверены в том, [198] что нападающая сторона скоро поймет, что значит иметь дело с непобедимой Красной армией». (Аплодисменты.)

Организаторы захватов пытаются валить с больной головы на здоровую.

С некоторых пор японские военные круги изобрели новый жупел для запугивания японского общественного мнения и для обоснования форсируемого ими лихорадочного вооружения Японии на суше и на море. Жупелом этим являются оборонительные мероприятия, предпринимаемые Советским союзом на его дальневосточной территории. В середине августа газета «Мияко» в качестве наиболее тревожного момента, создающего опасность для мира на Дальнем Востоке, считает «сообщение о том, что Советский союз укрепляется на Амуре и сосредоточивает свои войска на границе Манчжоу Го, что угрожает независимости последнего и благополучию Дальнего Востока». Почти одновременно Иназо Нитобе, имеющий амплуа представлять японский империализм на таких международных собраниях, куда нужно являться вполне причесанным и с деликатной улыбкой на устах, выступая на конференции Института тихоокеанских сношений в канадском городке Банффе, объявил, что «Москва бесспорно готовится к войне». 13 сентября состоялось знаменательное выступление японского военного министра Араки. Мотивируя на заседании японского высшего военного совета политику усиленных вооружений, Араки упомянул о положении в Китае и об американской морской программе, а по вопросу, о Советском союзе заявил следующее:

«Если обратиться к СССР, территория которого соприкасается с Манчжоу Го, то мы находим, что Советский союз не только не прекратил военную подготовку на границе, но продолжает ее усовершенствовать. Разумеется я не утверждаю, что СССР явно намеревается спровоцировать Японию на войну, однако, если СССР не желает воевать, то только потому, что полагает, что Япония обладает достаточным вооружением, и СССР считает, что, начав войну, он не имел бы никаких шансов на победу. Если бы СССР обнаружил прорехи в подготовленности в вооружениях Японии, то неизвестно, какую он занял бы позицию».

Куда в первую очередь устремлено это заявление генерала Араки, как и сопутствующая ему кампания части японской прессы, должно быть ясно всякому. Чтобы провести свою программу перевооружения армии и морского [199] строительства, чтобы навязать стране новые тяжкие финансовые жертвы, чтобы преодолеть растущее недовольство самых широких слоев населения, японские военные круги стремятся напугать общественное мнение страны внешними опасностями, якобы неминуемо угрожающими Японии, если она не будет вооружена до зубов. Но когда генерал Араки пытается отыгрываться в этом смысле за счет Советского союза, когда он изображает политику СССР как фактор, угрожающий миру на Дальнем Востоке, то он заведомо для себя и заведомо для всего мира валит с больной головы на здоровую.

* * *

В течение двух с лишним лет японский империализм осуществляет у самых наших границ авантюру, которая к настоящему времени привела уже к фактической изоляции Японии от всего остального мира. Было бы смешно требовать от советской общественности, от народов Советского союза сочувствия этой авантюре. Но советское правительство в осуществлении своей неизменной мирной политики с самого начала занимало и продолжает занимать позицию строжайшего нейтралитета и невмешательства в манчжурские дела. Этот факт многократно официально подтверждайся самими японскими властями, не исключая того же военного министра.

Несмотря на это, Советский союз за истекшие два года множество раз подвергался грубейшим провокациям со стороны японской агентуры в Манчжурии. Обязательства, данные японским правительством советскому правительству при вводе японских войск в Манчжурию, относительно того, что советским интересам не будет причинено никакого ущерба, неоднократно оказывались грубо нарушенными. Таким грубым нарушением этого обязательства явились в частности жестокие разрушения, причиненные КВЖД и приведшие к дезорганизации ее коммерческой работы вообще и работы ее восточного направления, конкурирующего с ЮМЖД, в частности. Таким еще более грубым и открытым нарушением является происходящая ныне наглая попытка манчжурских властей захватить КВЖД путем одностороннего изменения ее административного статута и насилий и террора по отношению к работникам дороги.

Японское правительство пытается отклонить от себя ответственность за эту попытку, ссылаясь на то, что «Манчжоу Го [200] является независимым и суверенным государством». Весь мир знает однако, что эта отговорка является лицемерной уверткой. Еще комиссия Литтона установила, что в Манчжоу Го «главная политическая и административная власть находится в руках японских чиновников и советников» и что «японское правительство располагает во всех случаях возможностью осуществления давления, которому нельзя сопротивляться». Появившаяся недавно в «Times» (11 и 12 сентября 1933 г.) корреспонденция из Манчжурии констатирует, что «не только в столице, но и во всех важных центрах все дела направляются исключительно японцами». Ко всему этому остается добавить тот показательный факт, что действия манчжурских властей в отношении КВЖД были заранее предуказаны им японской печатью. 19 августа выходящая на английском языке газета «Japan Times» (рассматриваемая многими как официоз японского министерства иностранных дел) поместила вместо передовой статью органа японской ЮМЖД — «Mandchuria Daily News», в которой заявлялось буквально следующее:

«Говоря простым языком, все это означает, что советское господство над железнодорожной собственностью фактически кончилось. Отныне она будет управляться как манчжурская железная дорога. Манчжурия будет управлять Североманчжурской железной дорогой, как деловым предприятием под манчжурским управлением и без признания права двойственного управления...»

Итак официозные японские органы обнаружили поразительную осведомленность относительно предстоявших полтора месяца спустя действий «суверенного независимого государства» Манчжоу Го. Перед нами таким образом лишь специфическое проявление двойной бухгалтерии, практикуемой японским империализмом в его агрессивных действиях по отношению к КВЖД и к советским интересам в Манчжурии.

На занятую Советским союзом позицию невмешательства в манчжурские дела японский империализм отвечает грубейшим насильственным нарушением прав и интересов СССР в Манчжурии. На советское предложение о продаже КВЖД, явившееся новым убедительным свидетельством миролюбия СССР и его готовности доброжелательно урегулировать все спорные вопросы, японские агенты, выступающие в роли представителей Манчжоу Го, отвечают назначением издевательски низкой цены и отказом пойти навстречу разумным требованиям советской [201] стороны. Многократные настойчивые предложения СССР заключить пакт о ненападении были отклонены японским правительством под давлением сторонников антисоветских авантюр. Мирной политике Советского союза повторно противопоставляется со стороны Японии политика совершенно противоположного качества — политика авантюристическая. Эта политика имеет своим ближайшим объектом интересы Советского союза в Манчжурии, но она теснейшим образом связана и с заведомо агрессивными устремлениями некоторых японских кругов в отношении соседних советских территорий.

Генерал Араки, голословно обвиняющий СССР в воинственных намерениях, не найдет ни в советской печати, ни в выступлениях советских политических деятелей решительно никаких подтверждений подобных намерений. Напротив, в некоторых японских кругах открыто высказываются именно такие взгляды в отношении советской территории на Дальнем Востоке.

В журнале «Гайко Дзихо» (Димпломатическое обозрение) не далее как в апреле 1933 г. появилась статья видного японского политического деятеля, одного из руководителей партии «Кокумин Домей» Накано Сейго на тему о «блистательном одиночестве» Японии. В статье этой мы читаем:

«Представление о Японии как о стране с незначительной территорией и бедной ресурсами — ошибочная идея, заимствованная из устаревших учебников географии. Собственно Япония, Формоза, Корея, Сахалин, Манчжурия и Монголия в совокупности обладают богатыми естественными ресурсами, которые можно сравнить с ресурсами любой мировой великой державы. К тому же за узкой полосой воды находится Китай, а также Приморская область и Камчатка. В Китае... несколько длинных рек несут огромное количество важных продуктов к портам, расположенным на побережье, противостоящем Японии. Естественный закон экономики и транспорта требует, чтобы Япония использовала эти богатые источники снабжения. То же самое относится к естественным богатствам Приморской области и Камчатки. Северное море, Японское Море, Китайское море и Западный Тихий океан находятся под полным контролем нашего флота, тогда как жизненная линия на азиатском континенте находится под абсолютным господством нашей армии. В случае, если державам придет [202] в голову осуществлять экономическую блокаду Японии, в нашей власти будет использовать естественные стены и барьеры азиатского континента и блокировать Китай, Манчжурию и Монголию, Приморскую область и Камчатку против держав, так что воды между Японским архипелагом и континентом станут японским озером... Китай, Манчжурия, Монголия и Приморская область являются многообещающими землями». (Подчеркнута везде нами. — Н. Т.)

Трубадур японского империализма объединяет в своих мечтаниях Китай, Манчжурию и территорию советского Дальнего Востока как одинаковые объекты японского господства. Можно было бы привести бесчисленное множество других примеров этого рода. Нужно ли доказывать, что реальную угрозу миру на Дальнем Востоке представляют именно эти захватнические устремления японских империалистов, столь тесно связанные с политикой антисоветских провокаций в Манчжурии и с политикой безудержных вооружений, подготовляющих новые конфликты.

Одним из конкретных проявлений этой угрозы является непрекращающаяся активность на Дальнем Востоке белогвардейских наймитов, состоящих на службе у перспективных интервентов. Информация об этой подпольной деятельности белогвардейцев время от времени проскальзывает в японскую и иностранную дальневосточную печать. Вот для примера типичное сообщение японского же агентства «Ниппон Демпо» из Мукдена от 8 января текущего года:

«Русские белые в Манчжурии организуют движение с целью создания независимого государства на Дальнем Востоке. Русские белые прибывают сюда в растущих количествах со времени основания нового государства, причем большинство их селится в Харбине и Чан-чуне. Некий православный архиепископ прибыл недавно в Чан-чунь из Харбина и совещался с генералом Нобуеси Муто, командиром Квантунской армии и японским послом в Манчжоу Го. Передают, что русский священник ходатайствовал о японской помощи в создании независимого государства для белогвардейцев.

Неизвестно, обещал ли генерал Муто поддержать это движение, но есть серьезные основания полагать, что архиепископу были даны рекомендательные письма к ответственным представителям японского правительства в Токио. Сообщают, что предполагаемое независимое государство будет основано в Восточной Сибири у самых [203] границ Манчжоу Го и затем распространится на Приморскую область».

Из самих же японских кругов, не исключая официальных, нередко исходят заявления, открыто выражающие агрессивные намерения в отношении Советского союза. Выступая на страницах полуофициозной «Japan Times» в порядке «свободной дискуссии» по вопросу о заключений с Советским союзом пакта о ненападении, некий Тедзума Гасимото, которого редакция рекомендует как «известного патриота», следующим образом аргументировал недопустимость заключения этого пакта:

«Пакт о ненападении не означает, что после его заключения Советская Россия будет проявлять дружественность по отношению Японии. Наоборот, он означает, что Япония не будет иметь других средств воздействия, кроме дипломатических протестов, не подкрепленных военной силой, даже когда Россия будет действовать против интересов Японии в вопросах о Манчжурии, коммунистической пропаганде, рыболовстве и т. д.»

«Известный патриот» считает таким образом само собой разумеющимся, что японский империализм может и должен разрешать спорные вопросы с Советским союзом (в том числе чисто экономические вопросы — рыболовные) военной силой. Это не индивидуальное мнение. Это целая школа японской агрессии, японского бронированного кулака по адресу не только Китая, но и Советского союза. Наличие этой школы было совершенно официально признано не кем иным, как представителем Японии в Лиге наций Мацуока.

Мы могли бы в этой связи вспомнить о тех японских документах, выдержки из которых были опубликованы в советской прессе весной 1932 г. и которые содержали в себе прямой конкретный призыв к скорейшей войне с Советским союзом. Подлинность этих документов, кстати сказать, никогда не опровергалась или хотя бы оспаривалась японской стороной. Но доктрина бронированного кулака по отношению к СССР и сейчас провозглашается почти открыто и притом с гораздо более высокой трибуны. Только что в нью-йорской газете «Herald Tribun» опубликована беседа с тем же японским военным министром генералом Араки, датированная 28 августа. Генерал Араки буквально сказал следующее:

«Нам надоедает коммунистическая активность, как например арест ГПУ ни в чем неповинных рыбаков, и так [204] называемые бандитские наступления на севере Манчжоу Го. Россия вероятно могла бы по собственному почину положить конец этим неприятностям, прежде чем последует удар со стороны Японии. Если же она этого не сделает, то нам придется прибегнуть к дезинфекционным средствам».

Сущность и значение этого выступления не в тех претензиях, которые предъявляет генерал Араки и которые остаются голословными и смехотворными, а в тех совершенно недвусмысленных угрозах, которыми они сопровождаются. Достаточно одного этого заявления, для того чтобы весь мир понял повелительную необходимость сохранения высокого уровня обороноспособности советского Дальнего Востока, в котором генерал Араки собирается заниматься «дезинфекцией». Заявление Араки от 28 августа дает убедительный ответ на его собственные «недоумения» от 13 сентября. Но и без этих неуклюжих антисоветских выпадов действительное соотношение политики Японии и политики Советского союза на Дальнем Востоке очевидно для всего мира. В лондонском «Times», который никак нельзя причислить к закадычным друзьям Советского союза, мы находим (в номере от 11 сентября) следующий вывод относительно дальнейших перспектив в развитии дальневосточной ситуации:

«Будущее Манчжоу Го — опасная тема для догадок. Трудно представить себе, что японская сфера континентальных интересов, в которой военные держат в своих руках власть, не получит дальнейшего распространения.

В конце концов есть только два фактора, способных сдержать японские притязания в Азии,  — состояние японских финансов и качество Красной Армии». (Подчеркнуто нами. — Н. Т. )

* * *

Мы отдаем себе конечно полный отчет в том, что в этих и подобных оценках сквозит страстное желание империалистических соперников Японии и врагов Советского союза вызвать японо-советское столкновение на Дальнем Востоке в целях максимального ослабления и Японии и СССР. В настойчивой подпольной работе, которая ведется извне в этом направлении и точкой приложения которой является Токио, а не Москва, как раз и заключается одна из наиболее зловещих черт дальневосточной ситуации. [205]

Советский союз не имеет конечно ни малейшего намерения выступать в роли заслона, который империалистические соперники и противники Японии могли бы противопоставлять этой последней. Советский союз тем менее склонен заниматься перевоспитанием или «сдерживанием» империалистических хищников, верных своей природе и идущих без его помощи к своей неотвратимой судьбе. На Дальнем Востоке Советский союз стоит на страже только своей собственной безопасности, своих законных интересов и дела мира. Было бы не только преступлением, было бы смехотворной глупостью, если бы перед лицом антисоветских авантюр в Манчжурии, могущих перерасти в авантюры против советского Дальнего Востока, правительство СССР не приняло элементарных мер предосторожности, единственно способных повидимому охладить чересчур горячие головы «известных патриотов» и других глашатаев политики захвата, угроз, шантажа и провокации по отношению к Советскому союзу. Но мероприятия, осуществляемые в пределах самой советской территории и направленные исключительно к укреплению ее обороноспособности, не угрожают никому, кроме тех, кто мечтает об антисоветских авантюрах, и то поскольку они эти авантюры собираются осуществлять. Названные мероприятия являются не отрицанием и не, отступлением, а подкреплением и подтверждением неизменной мирной политики Советского союза.

Кто поверит генералу Араки, что Советский союз, который с одинаковым доброжелательством и готовностью укрепляет свои отношения со всеми своими соседями, готовится напасть на Японию и не осуществляет этого намерения только из страха перед японскими пушками? Общественное мнение всего мира знает цену этим россказням для маленьких детей. Мы не сомневаемся в том, что им не поверит и общественное мнение Японии.

В этом убеждении Советский союз будет продолжать свою неустанную борьбу за мир и за добрососедское урегулирование всех и всяческих спорных вопросов, не отказываясь, само собой разумеется, от необходимых мер предосторожности и самозащиты и не отступая от исторических слов т. Сталина:

«Ни одной пяди чужой земли не хотим, но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому». [206]