Европейские империалисты в дальневосточном конфликте

Крупным, практически до сих пор даже решающим фактором развития дальневосточного конфликта — в противовес непримиримости американского империализма по отношению к японской агрессии — являлась фактическая поддержка последней со стороны европейских империалистов — Франции и Англии. Эта общая поддержка, неодинаковая в разных периодах, основывалась однако на различных предпосылках.

Для Франции восточноазиатский участок борьбы играет второстепенное значение; ее главные империалистические интересы концентрируются в Европе и Северной Африке; соответственно она играет на Дальнем Востоке второстепенную роль. В Китае, в частности в Манчжурии Франция не располагает торговыми или политическими позициями, которые мог ли бы итти в сравнение с позициями трех главных тихоокеанских держав. При всем том французский капитал, финансовая мощь которого значительно возросла за последние годы, активно ищет путей внедрения на Дальнем Востоке. Союз с Японией, восстанавливающий в новых условиях положение, аналогичное тому, которое существовало во времена франко-русского союза, обеспечил бы ему новую возможность экспансии на Дальнем Востоке с помощью чужих штыков; к тому же политика и интересы японского и французского империализма на Дальнем Востоке не расходятся. Курс на раздел Китая, взятый Японией, устраивает и Францию, которая не заинтересована в status quo в Китае и со своей стороны претендует на его юго-западные районы, прилегающие к Индо-Китаю, в которых она как раз во время манчжурских событий уже осуществляла интервенцию против китайской красной армии. Поддержка японской агрессии в Манчжурии гармонировала и с известным обострением в условиях мирового [148] кризиса франко-американских противоречий. Эта поддержка в сугубой степени отвечала антисоветским устремлениям французской реакции, выдвигавшимся до недавнего времени на первый план французской внешней политики.

Но вместе с тем эта дальневосточная политика французского империализма заведомо поставлена в рамки, предопределяемые потребностями имеющей для него гораздо большее значение европейской политики. Поддержка Японии осуществляется Францией постольку, поскольку она совместима с этими европейскими интересами. Отсюда довольно заметное охлаждение Франции к дальневосточным авантюрам, особенно антисоветским, с момента появления у власти германского фашизма и связанного с этим крайнего обострения всей системы версальских противоречий, уже повлекшего за собой известную перегруппировку сил в Европе.

В отличие от Франции английский империализм жизненно заинтересован в положении на Тихом океане, на котором расположены важнейшие его доминионы и колонии (события на Дальнем Востоке в той или иной степени затрагивают не только Индию и Малайю, но и Австралию, Новую Зеландию и Канаду. С другой стороны Англия является третьей и поэтому в некоторой степени решающей силой в тихоокеанском империалистическом конфликте. В отличие от Франции Англию разделяют с Японией глубокие и реальные противоречия. Экономическое соперничество на Тихом океане (в области торговли, судоходства и вывоза капитала) наиболее интенсивно именно между Англией и Японией. В Китае Англия располагает огромными и разветвленными интересами, которым непосредственно угрожает японская экспансия. Даже в Манчжурии, где английский капитал до конфликта имел определенные интересы, связанные с пекин-мукденской железной дорогой, торжество Японии повлекло за собой для него определенные потери. Дальнейшая японская экспансия угрожает всей британской колониальной империи на Востоке, не исключая тихоокеанских доминионов и Индии.

Отсюда следует, что сколько-нибудь длительный сговор между Японией и Англией, невозможен. Но если наступление Японии в Восточной Азии несет в себе определенную угрозу английскому империализму, то американская экспансия представляет собой еще большую угрозу Англии и притом не только на Тихом океане, но и во всем мире. Англо-японские противоречия перекрываются таким образом [149] их англо-американским антагонизмом. Что самое важное, — весь этот комплекс империалистических противоречий, развивается на основе и во взаимодействии с основным противоречием нашей эпохи — борьбой двух систем. Страх перед поднимающейся колониальной революцией на Востоке, одинаково угрожающей Японии и Англии, и их общие антисоветские тенденции толкают их к сближению, хотя по существу они остаются противниками. Будучи застрельщиками в борьбе мировой реакции с Советским союзом, английские твердолобого поддерживают Японию, ибо видят в ней международного жандарма, единственно способного, по их расчетам, воздвигнуть барьер между китайскими советами и Советским союзом и являющегося мощным орудием в борьбе с ними обоими.

В этой связи стоит привести знаменательную телеграмму Рейтера из Лондона от 24 августа 1932 г. Анализируя позицию консервативного крыла английского парламента в дальневосточном вопросе, Рейтер замечает:

«Это крыло отдает себе отчет в тех затруднениях, которые Япония встречала за последние годы в своих отношениях с Китаем. И в то же время они усматривают в Японии единственный прочный барьер на Дальнем Востоке против советской политики мировой агрессии(!?), которая в настоящее время направлена главным образом против индийской границы и против границ восточных соседей России. Военные и морские круги поддержат любую акцию, способную противодействовать этой русской опасности».

Несмотря на различные предпосылки, линии французской и английской политики в дальневосточном вопросе с первых этапов конфликта и вплоть до весны 1933 г. почти буквально совпадали — и в том смысле, что обе эти державы одинаково решительно уклонялись от предлагаемых САСШ антияпонских демонстраций, и в том смысле, что обе они проявили одинаково активную заинтересованность в максимальном заострении японской агрессии: против Советского союза. Эта линия нашла себе яркое выражение в той весьма постоянной и последовательной позиции, которую заняли в манчжурском вопросе наиболее влиятельные органы реакционной печати в обеих странах. С первых дней газета «Matin», как и ряд других реакционных французских органов, имеющих прочные японские связи, использовала события в Манчжурии для бешенной травли Советского союза.

«Позади двух сторон, спорящих перед трибуналом [150] Лиги наций, — писал Стефан Лозанн в «Matin» в ноябре 1931 г., — стоит третья, командующая силами анархии, мастером которой она является, — Советская Россия. Это она стоит позади Китая. Это она вдохновляет его. Нельзя игнорировать ее зловещих махинаций, нельзя игнорировать ее искусства отравлять. Становиться на сторону Китая — значит становиться на сторону Советской России».

Даже во время шанхайских событий, когда, вообще говоря, отзывы мировой буржуазной прессы были наименее благоприятны для Японии, французские реакционные органы печати находили только слова сожаления по поводу допущенных Японией военных ошибок и по поводу того, что Япония оказалась слабее, чем ей следовало быть.

«Для Японии крайне необходимо немедленно добиться успеха, — озабоченно заявляет «Liberte». — Если Япония потерпит неудачу или пройдет слишком много времени, покат она добьется результатов, то это может вызвать тяжелые последствия для всего мира и для нее самой. Нужно действовать и действовать скорее».

В остальном французская реакционная пресса осталась верна своей позиции.

«Жаль разумеется, — философски замечает Сенбриз в газете «Journal» 21 февраля, т. е. в самый разгар шанхайских боев, — что усилия, направленные на достижение соглашения, в течение многих месяцев ни к чему не привели. Но что это доказывает, если не то, что в Китае есть может быть китайцы, способные использовать механизм Лиги, но что там нет правительства, способного обеспечить права иностранцев».

Позиция английской печати не менее характерна. Не только твердолобая пресса, главный тезис которой сводится к тому, что

«Япония оказывает хорошую услугу цивилизации, восстанавливая мир и порядок в Манчжурии и выполняя ту самую функцию, какую Англии приходится выполнять в Египте и в других местах» (передовица «Daily Mail» от 10 декабря 1932 г.»),

но и более ответственные («Times») и более умеренные («Observer») органы английского империализма вели и ведут хотя и уклончивую (отказ возложить все бремя ответственности на одну сторону — «Times») и полностью не солидарную с Японией, но явно благоприятствующую ей линию. [151]

«Если бы не Япония, — заявлял Гарвин в «Observer» 15 ноября 1931 г., — Китай вообще не имел бы доступа в Манчжурию, ибо она была бы захвачена Россией... Экономическое развитие Манчжурии явилось следствием: мира и безопасности, которые были установлены Японией, вместо анархии, бедствий и беспрерывной войны и бандитизма в Собственно Китае... Весь инцидент имел место в пределах территории, в отношении которой существуют претензии, до сих пор недостаточно определенные и разграниченные... Японские требования в большей своей части бесспорны юридически и неотвратимы фактически».

Три момента отличали однако на предшествующих этапах дальневосточного конфликта позицию английской прессы от французской.

Во-первых, либерально-реформистский сектор английской: печати гораздо более активен в своих нападках на Японию, причем эти нападки явно диктуются не только заботой либералов и реформистов о сохранении пацифистских иллюзий в массах или о поддержании престижа Лиги Наций, но и сознанием угрозы, которую японская экспансия представляет для конкретных интересов английского капитализма на Востоке. За спиной этой политической оппозиции стоят к тому же влиятельные круги английской буржуазии (в частности круги, связанные с Манчестером и с текстильной промышленностью), испуганные угрозой, которую представляет для них японский демпинг.

Во-вторых, позиция консервативной печати также не оставляет сомнения в том, что поддержка Японии ограничена рамками манчжурского вопроса. В период шанхайских боев тон этой печати резко меняется, и сразу же обнажается Наличие обостренных англо-японских противоречий.

«Мы оправдывали действия Японии в Манчжурии, — заявлял «Observer» 31 января 1932 г., — но единоличное и произвольное нападение на Собственно Китай и особенно на Шанхай, где соприкасаются все международные интересы, это другой вопрос».

«Японский народ должен к этому времени начать понижать, — заявлял «Times» в передовице 3 февраля 1932 г., — что его морские и военные представите ли, в Китае быстро перевернут мировое общественное мнение против их страны... В Шанхае еще более чем в Манчжурии урегулирование вопроса должно быть международным. Другие [152] страны кроме Японии имеют огромные интересы в великом китайском торговом центре, и они не останутся бездеятельными в то время, как там насильственно создается привилегированное положение для Японии».

«Британские жизни и имущества уже находятся в опасности», —

заявляла объединенная декларация Генерального совета тред-юнионов и лейбористской партии, изданная в двадцатых числах февраля 1932 г., с требованием разрыва дипломатических отношений с Японией и применения к ней экономических и финансовых репрессий. Незадолго перед ее выпуском на страницах либеральной «News Chronicle» выступил секретарь объединенных британских торговых палат в Китае и Гонконге Гуль с заявлением, что

«...если Япония намерена развернуть пропаганду полной гегемонии в Китае, то... под угрозой оказались бы не только «открытые двери», но и безопасность наших торговых путей в Тихом океане и даже наших доминионов в Австралии и Новой Зеландии»

Коллективное письмо в «Times» от 18 февраля 1932 г. лорда Сесиля, экономиста Солтера и руководителей небезызвестной «China Association» (объединение английских промышленников, банкиров и купцов, связанных с Китаем), решительно возражает против утверждений, будто нынешний курс на Дальнем Востоке не затрагивает английских интересов. Напротив...

«Британская империя жизненно заинтересована» между прочим и потому, что «подчинение военной диктатуре Японии будет иметь катастрофические последствия для нас в Индии и вызовет сильнейшую тревогу в Австралии и Канаде». «Наступило критическое время и для Британской империи и для Лиги наций — заканчивают авторы письма. — Под угрозой Мир всего мира».

Напомним, что японские войска были выдворены из Шанхая главным образом усилиями именно английской дипломатии, правда ценой дальнейшего укрепления англояпонского сговора относительно Манчжурии. Как мы увидим ниже, этот момент сказывается и в связи с захватом Жехэ и главное японским вторжением в Собственно Китай.

В-третьих, применительно к Манчжурии даже твердолобые газеты неизменно оговаривали свои выступления в пользу Японии ссылкой на уверенность, что последняя, дескать, будет соблюдать принцип открытых дверей.

«Япония указывает, — пишет «Morning Post» в передовой [153] от 7 декабря 1932 г., — что новое манчжурское государство в отличие от гоминдана не имеет никаких антииностранных чувств, намерено соблюдать все международные обязательства Китая, поскольку они применимы к Манчжурии, и будет добросовестно соблюдать принцип «открытых дверей». Пока эти обещания не нарушены, мы согласны о Японией, что нужны терпение и симпатия».

Это впрочем лишь принципиальная установка, ибо те же органы прессы отнюдь не реагируют на общеизвестный и неоспоримый факт полнейшей монополизации манчжурского рынка японскими оккупантами»{59}.

Позиция английского империализма выявлялась также на всем протяжении конфликта в тех немногих, но типичных высказываниях по дальневосточному вопросу, какие имели место со стороны представителей английского правительства и парламента. С поразительным постоянством министр иностранных дел Англии Саймон каждый раз находил новые предлоги для того, чтобы избежать резкой постановки вопроса.

В этой связи нужно также остановиться с точки зрения политических интересов Англии на той экономической войне, которая на деле происходит между Японией и Англией. Мы уже говорили выше в разделе о японском кризисе. Здесь нужно подчеркнуть, какое значение имеет проблема японской конкуренции для английского капитала. Вот несколько цифр, характеризующих общую тенденцию в развитии англо-японской экономической борьбы за последние два десятилетия, в частности на китайском и индийском рынках. В 1909–1913 гг. Англия ежегодно вывозила в Китай и в Гонконг 587 млн. линейных ярдов хлопчатобумажной ткани; в 1929 г. она вывезла 210 млн. ярдов, в 1930 г. — только 69 млн. Одной из важнейших причин этого падения английского вывоза [154] являлась японская конкуренция: в 1913 г. Англия вывезла в Китай и Гонконг мануфактуры в 4 раза больше Японии, а в 1930 г. — в шесть раз меньше. В 1913 г. импорт в Китай серого шертинга из Англии составлял 85% всего импорта; в 1930 г. импорт в Китай серого шертинга и шитинга из Японии составлял 73%о всего импорта{60}. Двадцать лет назад Англия поставляла 97,5% всего индийского импорта хлопчатобумажных тканей, который в свою очередь составлял 68% индийского потребления мануфактуры, но в 1932 г. Индия ввезла только 21% своего потребления, которое за эти двадцать лет увеличилось не намного (3766 млн. кв. ярдов против 3574 млн.), и в этом импорте на долю Англии приходилось только. 49% и на долю Японии — 44%{61}.

Эта общая тенденция особенно сказывается конечно за последние годы в связи о японским валютным демпингом. Бешеное торговое наступление Японии развивается сейчас на гораздо более широком фронте, чем раньше; на всех рынках Британской империи, на всех вообще восточных рынках, в Южной Центральной Америке и даже на европейском континенте, оно охватывает также гораздо более широкую номенклатуру товаров. Английская печать то и дело с возмущением сообщает о предложении на том или другом из этих рынков японских товаров по ценам, исключающим всякую возможность конкуренции. Обесценение иены является важным, но не единственным фактором этого демпинга: огромное значение имеет и колониально низкий уровень зарплаты и общие условия труда в Японии. В бюллетене, выпущенном 1 апреля 1933 г., известная фирма Монтегю в Лондоне приводила следующее сравнение зарплаты на фабриках искусственного шелка в Англии и в Японии. В переводе на английскую валюту японский рабочий получает 2 шилл. в день, английский — 12 шилл. 10 ½ пенсов; японская работница получает 1 шилл. ¼ пенса, английская — 5 шилл. 8 пенсов. При этом на японских фабриках рабочий день составляет не меньше 10 часов, на английских — 8 часов. Таким образом; зарплата на японских фабриках примерно в пять раз ниже английской, не считая более продолжительного рабочего дня. Английские фабриканты понимают, что у них нет возможности довести уровень жизни английского рабочего до [155] уровня японского рабочего, ибо подобная попытка была бы чревата огромными политическими опасностями для английского капитализма.

Особенную тревогу вызывает конечно в Англии положение на рынке хлопчатобумажных изделий.

«Имея менее 9 млн. веретен, Япония экспортирует больше, чем Ланкашир, насчитывающий 50 млн. веретен, — пишет лондонский «Times». — В 5 лет Япония может совершенно вытеснить нас с рынка...»,

между тем

«...если ланкаширская промышленность перестанет быть конкурирующим фактором в международной торговле, то последствия этого так разорят нас в финансовом отношении и так подорвут наш торговый баланс, что это нанесет ущерб большему количеству людей, чем сейчас занято в этой индустрии».

Но под угрозой находится и ряд других отраслей британской промышленности, как и промышленности других: стран, экспортирующих промышленные изделия.

Как известно английский империализм противопоставляет этой угрозе и всему японскому торговому наступлению таможенные мероприятия, создающие обстановку экономической войны. Эта война ширится по мере дальнейшего распространения антияпонских торгово-политических мероприятий по периферии Британской империи. В лагере английской буржуазии все громче становятся голоса, требующие полного изгнания японских товаров с рынков империи. Проекты соответствующих резолюций уже демонстративно предлагались (в июле 1933 г.) на заседаниях английского парламента. На конференции консервативной партии в Бирмингеме 7 октября 1933 г. при обсуждении такой же резолюции, которая из политических соображений была отвергнута, лорд Плимут, товарищ министра колоний, признал, что

«японская конкуренция является самой большой опасностью, с какой нам сейчас приходится иметь дело».

По поводу англо-японской конференции в Симле по вопросу о вывозе хлопчатобумажных тканей в Индию консервативная и в прошлом хорошо к Японии расположенная газета «Daily Expresse» писала:

«Необходимо вежливо напомнить японским представителям, что они имеют делю с Британской империей, а не с небольшой ее частью, и что если они приставят дуло к виску правительства, то нам придется прибегнуть к [156] более суровым ответныым мерам, чем те, которыми мы надеялись ограничиться».

В ноябре месяце 1933. г. в английском парламенте имел место ряд энергичных выступлений депутатов-консерваторов, связанных о интересами Ланкашира, требовавших борьбы с японским демпингом. Соответствующая поправка была предложена к ответному адресу на тронную речь при открытии ноябрьской сессии. Новейшая резолюция того же содержания, внесенная в конце ноября, была даже принята правительством, впрочем лишь с целью повлиять на ход торговых переговоров в Индии. (Согласно традициям английской палаты общин резолюции, принятые по средам, носят необязательный, чисто демонстративный характер.)

Серьезное значение этих экономических противоречий между Англией и Японией не может вызвать спора. Ясно также, что англо-японский конфликт на мировых и в частности на имперских рынках не представляет собой на данном этапе чего-либо преходящего. По мере обострения внутренних противоречий японского капитализма он будет находиться все в большей зависимости от внешних рынков. Чем глубже увязает японский капитализм в его китайской и вообще континентальной авантюре, тем большую важность для него будет представлять беспрепятственное развитие демпинга на этих внешних рынках, с помощью которого Япония только и может выправлять свой расчетный баланс, обремененный огромным импортом оружия, военных материалов и сырья для военной промышленности. С другой стороны, в условиях мирового кризиса капитализма мирный и благополучный раздел рынков ко всеобщему удовольствию является утопией и мифом; напротив, англо-японская борьба будет неизбежно обостряться и дальше. На обозреваемый период времени она останется важным и перманентным фактом англо-японских отношений.

Все однако указывает на то, что она не является фактором решающим и что она по всей видимости не заставит британский империализм отказаться от принятого им политического курса по отношению к Японии, курса, который определяется как антиамериканскими, так и в первую очередь антисоветскими устремлениями этого империализма. Позиция английского правительства в острейшем вопросе о японском демпинге остается уклончивой, соглашательской позицией. Позиция английской дипломатии в вопросе об экономическом и политическом продвижений Японии в [157] Собственно Китай равным образом остается сдержанной и соглашательской. Курс, которому следует не только твердолобая пресса, но и руководящие консервативные органы во главе с «Times», опять-таки не оставляет сомнений в том, что представленные ею круги при всех обстоятельствах не хотят отказываться от пресловутой старой дружбы, хотя она и была в некоторых отношениях разорительной. Бесспорно, что одной из важнейших политических задач английского империализма является приостановка японского наступления. Однако в Лондоне разрешения этой задачи ищут не в разрыве, а в сближении с Японией, не в аннулировании англо-японского сговора, а, наоборот, в его укреплении. В обмен на соответственный сговор, за возможность использовать и поощрять японскую агрессию в желательном для английской реакции направлении, против китайской революции и против СССР, эта реакция готова пойти на определенные материальные жертвы. Надо ведь учесть, что японская конкуренция бьет почти исключительно по легкой индустрии Великобритании, тогда как решающие круги и в нынешнем правительстве и в консервативной партии связаны с тяжелой индустрией, непосредственно не испытывающей серьезных потерь от японского демпинга. Это обстоятельство несомненно облегчает министру торговли Ренсимену неблагодарные попытки убедить ланкаширских промышленников, что их дела не так плохи, как они думают. Но суть дела в доминирующем значении политических моментов.

Но если таким образом на первых этапах дальневосточного конфликта позиции обеих руководящих европейских держав практически совпадали, причем французская поддержка Японии носила еще более активный характер, чем английская, то в процессе дальнейшего развития событий в дальневосточной политике этих держав наметились и продолжают намечаться некоторые сдвиги. Эта политика эволюционирует в разных направлениях.

В политике Франции решающим фактором является наступившее с начала 1933 г. крайнее обострение международно-политического положения в Европе. Угроза, которую представляет собой германский фашизм с его программой насильственного пересмотра договоров для европейской гегемонии французского империализма и для всей системы его европейской политики, воздействует на дальневосточную политику Франции одновременно по трем линиям. Она, во-первых, ослабляет на известном этапе собственную заинтересованность [158] французского империализма в дальневосточных и тихоокеанских делах. Она, во-вторых, делает Францию более податливой по отношению к Америке, которая в отличие от Японии имеет веское слово в европейских делах. Обострение версальских противоречий — при одновременном усилении противоречий между Францией и Англией — на почве маневров последней по отношению к Германии — создает большие, чем раньше, предпосылки к франко-американскому сближению и сговору. Во всяком случае Франция в этой обстановке менее склонна к каким-либо открытым выступлениям в пользу Японии и стало быть против Америки. Помимо этого конкретная и близкая опасность насильственной постановки Германией вопроса об «аншлюссе» (присоединении Австрии к Германии), о пересмотре границ (за счет Польши и Малой Антанты — французских союзников) создает у всей французской группировки заинтересованность в максимально четком утверждении принципа территориального status quo, который на Дальнем Востоке поддерживается Америкой и нарушается Японией,  — что опять-таки сближает Францию с САСШ и отдаляет ее от Японии. В третьих наконец, та же германская угроза по адресу Польши создает положение, при котором французский капитал на данном этапе в известной мере теряет свою прежнюю заинтересованность в антисоветских авантюрах в Европе, что должно сказаться и на ее отношении — опять-таки на данном этапе — к антисоветским планам японского империализма на Дальнем Востоке{62}. Все эти тенденции находятся еще в процессе становления; судить об их совокупных последствиях еще рано, но что они имеют определенное влияние на французскую дальневосточную политику, в этом не может быть сомнения, особенно после выхода Германии из Лиги наций и окончательного провала конференций до разоружению в октябре 1933 г.

Из этого никак не следует однако, что французский империализм не заинтересован или пассивен в дальневосточных делах. [159]

Наоборот, именно в 1933 г. в связи с все более напряженной обстановкой на Тихом океане французский империализм по разным направлениям усиливает свою активность. Франция объявила об аннексии ею ряда Коралловых островов, расположенных между Филиппинскими островами и французским Индо-Китаем и имеющих не столько экономическое, сколько военное значение потенциальных баз для воздушного и подводного флотов. Этот акт вызвал официальный протест Японии и сильно встревожил японскую печать. В самое последнее время Франция занялась усиленным укреплением своих дальневосточных владений, в частности Индо-Китая (постройка новых военных аэродромов, усиление наличных военно-воздушных сил). Эти мероприятия находятся конечно в связи с фактом заметного сближения между Японией и фашистской Германией. Но с другой стороны — именно за последнее время имели место предварительные шаги со стороны французского капитала в деле разведывания возможности французских инвестиций в Манчжурии (о результатах впрочем пока еще судить рано).

Английская политика тоже находится под воздействием нескольких тенденций и притом тенденций противоречивых. Непрерывное дальнейшее углубление мирового экономического кризиса принесло с собой за последние месяцы значительное обострение экономических противоречий Англии как с САСШ (долги, валютная война, провал мировой экономической конференции), так и с Японией (японский демпинг, антияпонские торгово-политические мероприятия на периферии Британской империи, рост антияпонских настроений в лагере английской буржуазии).

Эти экономические противоречия соответственно отражаются и в сфере политической. Наглядным свидетельством этого является новейший сдвиг в Англии в сторону еще более лихорадочного роста морских и воздушных вооружений. Влияние каждой из этих тенденций в отдельности на английскую политику на Дальнем Востоке не требует комментариев.

Противоречивые тенденции вырастают и из развития событий в самом Китае: обострение революционной ситуации в этой стране дополнительно сближает Англию и Японию, тогда как вторжение последней в Собственно Китай делает особенно настоятельной для Англии задачу локализации конфликта на Дальнем Востоке (т. е. задачу остановить японское наступление на юг в направлении, [160] угрожающем английским интересам). В этом последнем отношении характерно заявление газеты «Observer», вообще говоря, целиком поддерживающей Японию (передовая 15 января 1933 г.), о том, что вторжение в Жехэ и угроза, нависшая над Северным Китаем, — «это самый огромный к самый опасный факт сегодняшней мировой действительности» и что «мы должны решительно отказаться от признания Манчжоу Го и сосредоточить все усилия на попытке отговорить Японию от прорыва Великой стены». После того как этот прорыв имел место, известный английский твердолобый журналист в Китае Вудхэд требовал, чтобы Японии не было оставлено никаких иллюзий относительно серьезности положения, которое создается в случае распространения ее нынешних военных действий на район Бейпина и Тяньцзина, а сдержанный «Times» в передовой 22 апрели 1933 г. заявляет: «Руки Японии: полны; она набирает в них все больше, и в один прекрасный день окажется, что она захватила больше, чем может удержать». Перемирие в Северном Китае (весна 1933 г.) вызвало в английской консервативной прессе большое удовлетворение, но в Лондоне отдают себе конечно отчет в том, что задача остановить японское наступление в Северном Китае отнюдь еще не разрешена. Следует подчеркнуть, что именно за последние месяцы английский империализм, как и американский, заметно активизирует свое наступление в Собственно Китае (в частности см. ниже о «технической помощи» со стороны Лиги наций), где это наступление заостряется естественно в первую очередь против Японии. Кризис на Дальнем Востоке на своих последних этапах вскрыл и обнажил тот факт, что борьба против СССР является на данном этапе основной линией мировой политики английских твердолобых. С самого начала этого кризиса английская политика поддержки Японии была заострена против СССР еще более, чем против Америки; с самого начала английский империализм руководствовался расчетом на переключение японской агрессии в сторону СССР. Не случайно в разгаре дальневосточной авантюры японского империализма английское правительство вступило на путь открытой антисоветской политики (расторжение торгового соглашения, наглая позиция, занятая в связи с процессом английских шпионов и вредителей, установление эмбарго на советские товары, снятое впоследствии). Не случайно также германский фашизм, пришедший [161] к власти с программой не только пересмотра Версаля, но и «экспансии на Востоке», т. е. нападения на СССР, присылает своих эмиссаров именно в лондонский штаб твердолобых, ставший Меккой для всех антисоветских сил. В основе соответствующих антисоветских плаунов лежит все тот же расчет на вторжение Японии в СССР на Дальнем Востоке, которое устранит на время хотя бы угрозу английским интересам в Северном Китае и вместе с тем послужит, по расчетам английских и японских империалистов, сигналом для антисоветской интервенции и в Европе. Вполне закономерно поэтому, что английские твердолобые одновременно являются к настоящему времени и главной силой, поддерживающей Японию, и руководителями мирового антисоветского фронта. Это подтверждено и выступлением лорда Ротермира с разработанной программой интервенции против СССР и раздела советских территорий. [162]