Жехэ и Северный Китай

После поражения, фактически понесенного японским империализмом в Центральном Китае, ближайшим объектом японской агрессии становится Северный Китай, непосредственно прилегающий к Манчжурии, ближайшей целью японской политики — «манчжуризация» этих северных провинций. В течение летних и осенних месяцев 1932 г. наблюдается заметное усиление подпольной работы японцев в Северном Китае. Уже выбор последнего представителя династии манчжурских императоров Пу-И в качестве главы Манчжурского государства диктовался несомненно планами возрождения монархического режима во всем Северном Китае — режима, который служил бы прикрытием японской оккупации. Столица Манчжоу Го Чанъчунь вместе с Дайреном и японской концессией в Тяньцзине становится центром японских интриг, направленных к образованию в Северном Китае «буферного государства», которое могло бы быть затем объединено с Манчжоу Го.

Главным орудием этих интриг, судя по сообщениям, проскальзывавшим в прессе, являлась клика аньфуистов во главе с Дуань Ци-жуем, через посредство которых японцы пытаются связаться с противниками и соперниками Чжан Сюэ-ляна (Фын Юй-сян, Ен Си-шань, Хан Фу-цзю) и некоторыми подчиненными ему генералами. Осенью 1932 г., в Северном Китае создается положение, предвещающее скорый «внутренний» переворот. Чрезвычайно показательным в этом отношении фактом явилась война в Шаньдуне между Хан Фу-цзю и генералом Лю Чже-няном, сторонником Чжан Сюэ-ляна. Война эта однако не получила дальнейшего распространения, и результатом ее явилась только ликвидация Лю Чже-няна. Видимая неудача закулисных происков японского империализма [71] толкнула его тогда на переход к прямой военной агрессии.

Подготовка к этому, переходу сигнализировалась повышенным вниманием с японской стороны к провинции Жехэ — буферной территории, отделяющей Манчжурию от остального Китая. Площадь Жехэ — 65 тыс. квадратных миль; население ее исчисляется от 3 ½ до 7 млн. человек. Провинция эта не имеет ни железных дорог (кроме одной небольшой ветки Пекин-мукденской дороги), ни крупных городских центров, ни промышленности; она представляет собою гористый земледельческо-скотоводческий район, прославленный преимущественно крупным производством опиума, обложение которого и торговля которым дают громадные доходы местным генералам и чиновникам. Географически Жехэ относится к так называемой Внутренней Монголии (вместе с провинциями Чахар и Суйюань), но с 1928 г. она была включена в административном отношении в состав Манчжурии (это была подачка Чжан Сюэ-ляну за то, что он признал власть нанкинского правительства). Жехэ до начала 1933 г. оставалась в стороне от японской оккупации, ибо, несмотря на давнишнее внимание, которое японский капитал уделял этой провинции, в ней не было никаких или почти никаких непосредственных японских интересов. Однако еще в середине 1932 г. японский военный министр Араки заявил, что

«...провинция Жехэ является частью нового Манчжурского государства. Включение провинции Жехэ в состав этого государства — вопрос только времени. Жехэ имеет для Японии особое, огромное значение. Вопрос о Жехэ — это вопрос существования Нашей империи».

Дело конечно не в «сказочных богатствах» самого Жехэ, хотя несомненно, что Япония рассчитывает на прибыльную эксплоатацию минеральных и скотоводческих ресурсов этой провинции. Дело в том, что Жехэ представляет собою стратегические ворота, ведущие из Манчжурии в Собственно Китай.

«Тот, кто господствует в Жехэ, — писал лондонский «Times» в январе 1933 г., — будь то японцы или китайцы, может использовать его гористые долины как исходный пункт либо для вторжения в северный район Собственно Китая, в котором расположен Бейпин, либо для того, чтобы наводнять Манчжурию войсками, агитаторами и пропагандистами».

Японская пропаганда подчеркивала, что Жехэ является [72] базой антияпонского фронта в Манчжурии; и что эта провинция, пока она остается в китайских руках, может явиться плацдармом контрнаступления против японцев, плацдармом для антияпонских выступлений, китайской агентуры американскогоимпериализма. Но действительная подоплека японского вторжения в Жехэ — другое: овладение Жехэ являлось для Японии ступенью к господству над всем районом Бейпина и Тяньцзина. Операции в Жехэ по самому существу своему были неотделимы от дальнейшего осуществления японских планов «манчжуризации» Северного Китая.

К подготовке этих операций японский империализм приступил, как только сезонное затишье партизанской войны в Манчжурии создало благоприятную для этого обстановку. С осени 1932 г. японские газеты в Манчжурии подняли кампанию, доказывая, что «Жехэ всегда считалась частью манчжурской территории, что японский народ даже не представляет себе Манчжурию без Жехэ» («Манчжоубао», Дайрен) и что «если бандитские вожди Китая будут чинить препятствия объединению Жехэ с Манчжоу Го, то им от этого будет хуже, чем они думают» («Шен-цзин-ши-бао», Мукден). Вслед за тем во всей японской прессе развернулась широкая кампания по поводу угрожающего характера деятельности китайских партизан в Жехэ и необходимости занятия этой провинции японскими войсками. В декабре 1932 г. начинается усиленная военная подготовка: подвозятся войска и амуниция, на границах Жехэ предпринимается повторная воздушная разведка; пограничные районы подвергаются бомбардировке с японских аэропланов.

Первый удар был однако нанесен японскими военными силами в другом направлении, а именно на Шанхайгуаяь, расположенный непосредственно к югу от китайской стены на Пекин-мукденской железной дороге, проходящей здесь по узкой низменной полосе вдоль морского берега. Стратегическое значение Шанхайгуаня огромно, ибо он закрывает проход из Манчжурии в Собственно Китай вдоль единственного железнодорожного пути. Шанхайгуаньские ворюга в Великой стене были захвачены японцами еще в январе 1932 г., но самый город, расположенный южнее, оставался в китайских руках, хотя тут же находился японский гарнизон, «охраняющий» железную дорогу на основании боксерского протокола 1901 г.

Еще 9 декабря 1932 г. в Шанхайгуаяе произошло [73] столкновение между японскими и китайскими войсками. 1 января 1933 г. «инцидент» был повторен в еще более крупном масштабе; под обычным предлогом нападения со стороны китайских войск японские военные силы, подвергнув Шанхайгуань одновременному обстрелу с суши, моря и воздуха, после трехдневных боев заняли город, оттеснив китайские войска к югу.

Захват Шанхайгуаня, расположенного заведомо за пределами Манчжурии, сам по себе означал перенесение войны на территорию Собственно Китая. Он открывал путь им для дальнейшего наступления вдоль железной дороги, ведущей в Тяньцзин и Бейпин, и стало быть представлял собой угрозу всему Бейпин-тяньцзинскому району. Японцы поспешили использовать этот захват, чтобы предъявить требование эвакуации китайских войск из порта Циньвандао, расположенного южнее по той же железной дороге, и добиться осуществления не соблюдающихся постановлений боксерского протокола 1901 г., которые воспрещали китайским войскам доступ в полосу этой дороги и в город Тяньцзин. В первую очередь однако захват Шанхайгуаня имел целью обеспечение японского фланга для дальнейших более крупных операций, подготовлявшихся против провинции Жехэ.

Эти операции начались лишь 21 февраля 1933 г. после чрезвычайно тщательной подготовки. В дело были двинуты кавалерия и специальные моторизированные части. В Китае эта подготовка к захвату Жехэ вызвала сильнейшее возбуждение. Под давлением масс нанкинское правительство, Чжан Сюэ-лян и губернатор Жехэ Тан Ю-лин должны были изображать героическую решимость, защищать Жехэ до последней капли крови. Но в этом деле китайская реакция еще раз с предельной наглядностью обнажила свое предательство, продемонстрировав, что она не может и не хочет вести действительную борьбу против японского империализма. Несмотря на весь шум, поднятый вокруг обороны Жехэ, эта оборона была возложена фактически на слабые местные силы. Больше того, она оказалась фарсом, так как местные генералы частью уклонялись от боя, частью попросту изменили после первых же столкновений. В результате китайское сопротивление, поскольку оно вообще оказывалось, было с легкостью сломлено японцами; поход в Жехэ превратился для последних в военную прогулку, и в какие-нибудь две-три недели наступавшие японские части достигли проходов в Великой [74] стене, которая служит границей между Жехэ и остальным Китаем. Столько же времени потребовалось им на овладение этими проходами, хотя здесь им и было оказано несколько более действенное сопротивление главным образом частями бывшей «народной армии» Фын Юй-сяна (войска Сун Чже-юаня и Сун Тянь-иня).

Министр финансов нанкинского правительства Сун Цзевень, который во время этой кампании находился в Бейпине (Пекине) якобы для руководства всей обороной Жехэ, объяснял провал этой обороны недостатком китайской военной системы, которая «позволяет существование огромных армий плохо накормленных, плохо вооруженных и плохо обученных солдат, превращающихся в момент кризиса в беспомощную толпу». В своей обличительной декларации, опубликованной 5 марта в китайской прессе (судьба Жехэ к этому времени была уже решена), Сун Дзе-вень заявлял:

«Я видел армии без штабной работы, с генералами, которые прячутся далеко позади фронта, без транспорта или с таким транспортом, при котором нужны месяцы для доставки припасов на фронт, без связи между различными командованиями, без противовоздушных орудий, почти без артиллерии и с солдатами, которые обучены только примитивным основам пешего строя... Когда начинается битва и вражеские аэропланы, пулеметы и орудия сеют смерть, горные проходы, которые при правильной защите могли бы стать непроходимыми, превращаются в западню для их защитников».

Сун Цзе-вень нисколько не преувеличил технические и оперативные дефекты китайской армии по сравнению с японской. Он с полным основанием клеймил предательство северных генералов, занятых междоусобной борьбой за власть и озабоченных главным образом тем, чтобы не подставить под удар свои собственные войска, а, наоборот, дать японцам расправиться с войсками соперников. Но в том то и дело, что ответственность за сдачу Жехэ и Великой стены, так же как и за последовавшую сдачу огромной территории в Северном Китае и в Чахаре, полностью разделяют с этими генералами само нанкинское правительство и нанкинское главное командование в лице Чан Кай-ши, которые еще более цинично, чем в 1932 г. в Шанхае, всячески саботировали оборону. Нанкинское «руководство» и нанкинская помощь обороне Жехэ и Великой стены были таким же злостным фарсом, как и самая оборона. [75]

«Кто ответственен за это предательство?» — ставит вопрос вдова Сун Ят-сена — Сун Цзи-лин в статье, появившейся в радикальном американском журнале «Nation» весной 1933 г.: «Прежде всего Чжан Сюэ-лян, командующий войсками на Севере и представитель нанкинского правительства в Бейпине, который является главой всех опиумных генералов и который со своей теорией «непротивления» первый подвел базу под это предательство; а в дальнейшем это предательство заключалось уже в том, что просто не делали никаких приготовлений к военным действиям.

Вторым, кто является ответственным за «это предательство, — само нанкинское правительство. Это правительство направляло всю силу своей власти против китайского народа, оно назначало во главе командования генералов-предателей и тем самым заранее делало невозможным успешное продвижение их армий; оно мешало вооружению народа и организации добровольческой военной армии, которая одна является способной вести национально-революционную войну против японских империалистов».

Позорный исход кампании в Жехэ вызвал сильнейшее возмущение не только в массах, но и в буржуазном общественном мнении страны. Нанкин был вынужден принести в жертву Чжая Сюэ-ляна, которому пришлось 8-го марта выйти в отставку и уехать за границу; командование его войсками номинально перешло к нанкинскому штабу. Но и после этого в боях, завязавшихся на территории самого Северного Китая, Нанкин не давал ни подкреплений, ни оружия, ни денег. О степени цинизма этого саботажа можно судить хотя бы по следующему факту, разоблаченному шанхайским корреспондентом «Times» (от 26 мая 1933 г.). На суммы, собранные путем пожертвований и предназначенные на вооружение китайских защитников Жехэ и Великой стены, Нанкин поспешил приобрести 10 тыс. мечей большого размера, которые и были посланы войскам Чжан Сюэ-ляна и Сун Чже-юаня в качестве противовеса японским пулеметам, авиации и артиллерии! Равным образом не было сделано ровно ничего для использования огромных возможностей партизанской войны в тылу и фланге наступающих японских войск. Ключ к этому предательству Нанкина тот же конечно что и к маневрам северных генералов: оно предопределилось страхом перед массами, жаждой скорейшего [76] сговора с японским империализмом и наконец расчетами и потребностями феодальной междоусобной борьбы за власть.

Захват Жехэ и Великой стены обеспечил Японии новый плацдарм для дальнейшего наступления. Разумеется с чисто военной точки зрения победа, одержанная японскими войсками в этой провинции, отнюдь не была завершена. В Жехэ получилось то же самое, что в свое время в Манчжурии: большая часть местных китайских войск не уничтожена и не вытеснена из провинции, а осталась во флангах и в тылу у японских частей. Правда, китайские генералы в Жехэ с еще большей легкостью поддавались «манчжуризации», чем их коллеги в трех восточных провинциях, и для них к тому же японцы вскоре нашли надлежащее применение, превратив их в авангард своего наступления в Чахаре и использовав их для выступлений в так называемой «нейтральной зоне», но лойяльность всех этих генералов по отношению к их японским хозяевам осталась более чем сомнительной, а оставшиеся в японском тылу раздробленные массы китайских солдат в Жехэ в значительной части возобновили борьбу, которая здесь также принимает партизанский характер. При этих условиях не может быть и речи о том, чтобы Японии в ближайшее время удалось освоить свою новую добычу в экономическом и политическом отношениях. Факт тот однако, что колониальный по своему существу манчжурский режим распространился на новую территорию и что захват Жехэ открыл японскому империализму путь для немедленного вторжения в Северный Китай, с одной стороны, и в глубь Монголии — с другой.

Японское наступление действительно сразу же форсировалось одновременно в обоих этих направлениях под теми же предлогами «нападений» со стороны китайских войск и «обеспечения безопасности» Манчжоу Го. По поводу этой мотивировки орган английских империалистов в Шанхае «North China Daily News» писал в середине марта 1933 г.: «Эта наивная доктрина протухла уже от слишком частых к ней обращений со времени японского выступления 18 сентября 1931 г.».

В этой новой кампании, как ЕС в походе в Жехэ японские войска, иногда выпускали вперед (и подгоняли сзади) небольшие манчжурские части, состоящие под командой японских же офицеров и унтер-офицеров, именуя их «манчжурскими партизанами», иначе говоря делалась попытка [77] произвести впечатление, что война эта есть конфликт между Манчжурией и Китаем, в котором Япония принимает только косвенное и вынужденное участие. Но эта уловка никого разумеется обмануть не могла, к тому же «партизаны» были только разведчиками, а войну продолжали вести регулярные японские войска.

С самого начала было очевидно, что японский империализм ставит своей конкретной и ближайшей целью «манчжуризацию» как Монголии, в каких пределах — это покажет будущее, так и всего Северного Китая, т. в. бассейна Желтой реки и в первую очередь района Бейпина и Тяньцзина. Характерно, что еще в разгаре операций в Жехэ Япония настойчиво продолжала выдвигать свое требование об уводе китайских войск из Тяньцзина, тем самым сознательно обостряя положение в этом городе. Характерно также заявление японского военного министра от 15 марта 1933 г., в котором указывалось, что

«...если китайская сторона не откажется от распространения измышлений и не перестанет злоупотреблять решением японских войск не переходить за Великую стену, то японские войска окажутся вынужденными «временно» отказаться от политических соображений и двинуться в наступление, возложив на Китай ответственность за последствия».

Планы японского империализма разбалтывались газетой «Хоци», центральным органом партии минсейто, в номере от 11 марта 1932 г.

«Япония и Манчжурское государство, — заявляет эта газета, — не могут относиться безразлично к положению в Северном Китае. Поскольку Северный Китай граничит с Манчжурским государством, последнее вместе с Японией в праве требовать, чтобы Северный Китай управлялся хорошо, ибо беспорядки в Китае представляют угрозу безопасности Манчжурского государства. Отсюда естественно желание Манчжурского государства, чтобы в Северном Китае было японофильское правительство».

Чем дальше, тем все более откровеннее становились подобные высказывания, особенно со стороны японской печати в Манчжурии. Со второй половины апреля орган ЮМЖД «Manchuria Daily News» чуть не ежедневно выступал с предсказаниями скорого наступления «независимости» Северного Китая по образу манчжурской. Что касается Монголии, то японский военный министр Араки [78] еще в октябре 1932 г. заявлял (цитируем по английской «Manchester Guardian» от 18 марта 1933 г.):

«Япония естественно сожалеет о том, что к району, в котором она имеет столь жизненные интересы, примыкает дикая земля, какой является Монголия. Япония хотела бы, чтобы мир и порядок в Монголии были обеспечены навсегда. Она не позволит другой державе вторгнуться в Монголию. Есть все основания полагать, что Монголия окажегся еще большим препятствием на пути к осуществлению Японией ее исторической задачи обеспечения мира и порядка, чем была раньше Манчжурия. Мы не хвастаем попусту, когда заявляем, что мы вполне готовы устранить все, что стоит на нашем пути».

Операции в Северном Китае — провинция Хубей — начали развертываться еще до того, как японцы окончательно овладели проходами в Великой стене. Наступая от Шанхайгуаня, японские войска в середине апреля захватили всю крайнюю северо-восточную оконечность Хубейской провинции между Великой стеной, морем и рекой Луаньхэ. В этом районе было тотчас же учреждено «независимое правительство» во главе с одним из героев организованного японцами тяньцзинского «восстания» 1931 г. Японская авиация тем временем усиленно бомбардировала тыл китайской армии, включая пункты, расположенные у самого Бейпина. В конце апреля обстановка как будто переменилась, так как японцы внезапно начали эвакуацию района реки Луаньхэ, но это был только тактический и политический маневр: под предлогом новых китайских «нападений» наступление было возобновлено в начале мая по всему фронту, и через 10–15 дней японские войска овладели уже всей северной частью провинции Хубей между Великой стеной и Шанхайгуань-Тяньцзин-Пекин-калганской железной дорогой, которая частью была уже оккупирована ими, частью находилась под их ударом. Авангард японской армии стоял под самыми стенами Бейпина. Самый темп этого наступления свидетельствует конечно о том, что оборона Северного Китая была не на много лучше обороны Жехэ и что в отличие от прошлогодних шанхайских событий Японии не пришлось столкнуться здесь с серьезным сопротивлением.

«Отдельные отряды может быть и пытались сопротивляться, — писал английский твердолобый журналист Вудхэд в «Shanghai Evening Post», — но сообщения китайской прессы о мужественной обороне представляют собой [79] чистейший вымысел. Во всяком случае в районе реки Луань вовсе не было никаких боев, и китайские потери были следствием исключительно воздушной бомбардировки китайских войск с японских аэропланов».

Потери китайцев были тем не менее весьма значительны. Параллельно с этой кровавой «военной прогулкой» в Северном Китае японские и японо-манчжурские войска повели наступление и в глубь Внутренней Монголии. Тотчас после захвата Жехэ японские военные власти не замедлили обнаружить и во всеуслышание провозгласить, что, во-первых, безопасность Манчжурии и Жехэ требует «умиротворения» соседней провинции Чахар и что, во-вторых, население этой провинции жаждет «независимости» по образцу манчжурской. Уже 29 апреля японцами и их ставленниками был занят важный чахарский центр — город Долонор.

Чем объяснить столь разительный контраст между героической обороной Шанхая и позорной кампанией в Жехэ и в Северном Китае? Дела не в позиции гоминдановской верхушки и генералитета, ибо эта позиция в обоих случаях была капитулянтской. Контраст объясняется в первую очередь фактором, который был налицо в Шанхае, но отсутствовал в кампании 1933 г., — непосредственным участием в обороне Шанхая широких пролетарских масс этого крупнейшего промышленного центра Китая. Шанхайские пролетарии своим примером воспламенили солдат XIX армии, и только благодаря этому теснейшему, сотрудничеству с рабочими массами оборона Шанхая могла быть поднята на такую высоту. В отсталом Жехэ, как и в Северном Китае, это пролетарское ядро обороны отсутствовало, и печальный исход кампании лишний раз подчеркнул ведущую роль китайского пролетариата не только в революционном движении Китая вообще, но и в непосредственной борьбе с империалистическими угнетателями страны.

Гоминдановская реакция выжидала лишь подходящего момента для капитуляции. Эта капитуляция произошла в форме заключения «перемирия», переговоры о котором завязались — сначала в глубокой тайне — еще около 15 мая, но которое было окончательно подписано 31 мая. Согласно этому перемирию китайские войска были отведены на линию Яньцин — Чанпин — Гаолиин — Шуньин — Тунчжоу — Сянхэ — Линьтин — Нинхэ — Лутай, обязавшись не выходить за эти пределы и «воздерживаться от провокационных действий [80] «. Японские войска получили право контроля над выполнением этого обязательства, в случае соблюдения которого они обещали — не указывая однако срока — отойти к Великой стене. Вся территория провинции Хубей к северу и северо-востоку от названной линии была объявлена «нейтральной зоной», в которую китайские войска не имеют права доступа. В результате следовательно японский империализм добился: 1) фактического отказа нанкинского правительства от Манчжурии, ибо вести против японцев военные действия в Манчжурии нельзя иначе, как пройдя названную «нейтральную зону»; 2) господства над огромной территорией в 13 тыс. кв. км, в которую имеют доступ японские, но не китайские войска, и 3) контроля над стратегически важной железной дорогой от Шанхайгуня через Тяньцзин и Бейпин на Калган, которая частью оказалась в сфере японской оккупации, частью оставалась под ударом японских войск. В Бейпин японские войска не вошли, но таково уже своеобразие условий борьбы в Китае, что город, который, был видимой целью японского наступления, в действительности уже находился под фактическим контролем японского гарнизона. Как раз в дни интенсивного японского продвижения с севера, сопровождаемого воздушной бомбардировкой китайских войск, понесших тяжелые потери, этот японский гарнизон в Бейпине, базирующийся на экстерриториальном «дипломатическом квартале», беспрепятственно получил с востока  — по железной дорогеиз Тяньцзина — крупные подкрепления и мог бы таким образом в случае надобности ударить в тыл китайским войскам. В Тяньцзине, до которого также не докатилась волна японского наступления от Великой стены, равным образом сосредоточены крупные японские силы.

Капитуляционная сделка 31 мал 1933 г., вызвавшая огромное возмущение в самых широких слоях китайской буржуазной общественности, не говоря уже о трудящихся массах Китая, была дополнена новым соглашением, заключенным в Дайрене 4 июля 1933 г. и касавшимся обеспечения японского господства в нейтральной зоне. Это соглашение нанкинское правительство не решилось даже опубликовать. Вскоре вслед за этим японское военное командование объявило об эвакуации японскими войсками нейтральной зоны ввиду выполнения китайской стороной взятых ею на себя обязательств. В действительности однако, в этой зоне остались, во-первых, немалые японские гарнизоны, впоследствии еще усиленные, а во-вторых, многочисленные [81] отряды «манчжурских партизан, т. е. милитаристических и просто бандитских отрядов, действующих по японской указке и нередко под непосредственным командованием японских офицеров. Следует подчеркнуть при этом, что в сфере непосредственной и официальной оккупации японских войск остались все проходы в Великой стене, г. Шанхайгуань и фактически весь район между Великой стеной, морем и рекой Луаньчжоу. В итоге не приходится удивляться, что не только этот район, но и вся нейтральная зона фактически превратилась в японскую колонию.

Положение в этой зоне как нельзя лучше рисуется в сообщении корреспондента американского агенства «United Press» в Бейпине Экинса от 11 августа 1933 г.:

«Накануне второй годовщины японской оккупации Мукдена, 18 сентября 1931 г., китайцы отдают себе отчет, что японцам практически удалось создать между Манчжурией и Собственно Китаем буферное государство, которое находится под японским господством, — пишет Экинс. — Настроенные реалистически, китайские журналисты откровенно называют район между Бейпином и Тяньцзином, с одной стороны, и Манчжоу Го, с другой, буферной территорией. Этим богатым сельскохозяйственным районом управляют чиновники, назначенные хубейским провинциальным правительством с согласия Нанкина. Но власть свою они осуществляют под контролем японской Квантунской армии. Китайские регулярные войска не допускаются в этот район, хотя со времени последних военных действий там значительно развился бандитизм и процветает незаконная торговля опиумом и кокаином.

Полиция в этом буферном районе состоит из бывших солдат генерала Ли Цзи-чжуна, китайского ренегата, который помогал японцам и манчжурским войскам в их наступлении к воротам Бейпина. В апреле этого года генерал Ли восстал против гоминдановского правительства. Сейчас он призван в качестве китайского чиновника, который получает деньги от Китая, а распоряжения от Манчжоу Го».

Свое господство в нейтральной зоне японский империализм использовал для дальнейшего политического и экономического наступления с целью подчинения своему контролю всего Северного Китая. Это наступление развертывается одновременно несколькими параллельными методами. [82] Нейтральная зона превращена в своеобразный питомник бандитских и «партизанских» отрядов, финансируемых, вооружаемых и снабжаемых из Манчжоу Го и выступающих в роли японской агентуры. В районе реки Луань из этих банд создана уже довольно крупная сила под названием «Объединенная армия Восточной Азии». Деятельность этих банд заметно усиливается каждый раз, когда Японии нужно оказать новое давление на нанкинское правительство и северо-китайские власти в противовес давлению Америки или Англии. Банды представляют собой ценное орудие японского политического шантажа. В будущем этим нерегулярным силам, созданным себе на потребу японским империализмом, будет принадлежать вероятно еще более активная роль.

С деятельностью бандитов внутри нейтральной зоны и на ее границах смыкаются провокационные японские интриги среди бесчисленных «серых» генералов Северного Китая — интриги, имеющие целью расширение генеральской свалки и создание новых предлогов для непосредственной японской интервенции. Эти интриги привели уже к двум вооруженным выступлениям, имевшим место в Северном Китае летом и осенью 1933 г. Тотчас же вслед за подписанием перемирия в Тангу и Калгане произошло выступление Фын Юй-сяна, который объявил себя «главнокомандующим антияпонскими силами» в Чахаре. Хотя войска его действительно заняли и недели 3 держали в своих руках город Долонор (вновь оккупированный японо-манчжурскими войсками 13 августа), но по существу его выступление было попыткой возобновления генеральской войны в Северном Китае и стало быть целиком соответствовало японским планам. Не получив однако поддержки со стороны других милитаристов, на которую он рассчитывал, Фын Юй-сян вынужден был вновь сойти со сцены. Выступление двух бывших его подчиненных, генералов Фан Чен-у и Цзин Хун-чана, в сентябре и октябре 1933 г. было еще более очевидным проявлением японской провокации.

Проникнув из Чахара в нейтральную зону, эти генералы объединились там с частью руководимых японцами бандитских отрядов и в течение некоторого времени создавали непосредственную угрозу Бейпину.

Для роли японской военщины наиболее характерно то, что японское военное командование заявило бейпинским властям формальный протест против выступления названных [83] генералов, но отказалось допустить в нейтральную зову верные Нанкину войска для военных действий против бунтовщиков. Следует подчеркнуть еще, что это выступление было приурочено к тому моменту, когда в нанкинском лагере обострилась борьба между проводниками взаимно враждебных империалистических влияний САСШ, Англии, и Японии, и явилось таким образом шахматным ходом Японии в этой общекитайской игре. Выступление Фан Чен-у и Цзин Хуи-чана кончилось ничем, но оно оказало свое влияние на политическую ситуацию в Нанкине и в Северном Китае, а японцы кроме того использовали это выступление для усиления своих гарнизонов а якобы «эвакуированной» нейтральной зоне.

К этим разнообразным методам японской политики шантажа (сюда же нужно отнести имевшую место еще в мае новую демонстративную попытку японских ставленников совершить переворот в Тяньцзине) присоединяется постоянная и реальная угроза нового японского вторжения в район Бейпина и Тяньцзина.

В том же Тяньцзине строится огромный аэродром, усиливаются японские укрепления и создана база для возобновления японских операций.

«Со своих укрепленных позиций в проходах через Великую стену японская военщина контролирует все сообщение между Манчжурией и Китаем и отсюда же она может в любой момент захватить важнейшие города Северного Китая, от которых японцы отделены только территорией, где китайцам не разрешается содержать даже оборонительные силы»,

— указывал Экинс в своей уже цитированной выше корреспондении от 11 августа 1933 г. Около этого же времени китайская буржуазная газета «Ченбао», выходящая в Бейпине, заявляла:

«Районы Бейпина и Тяньцзина в настоящее время находятся в том же положении, что Мукден накануне событий 18 сентября 1931 г. Нужно откровенно признать, что Бейпин и Тяньцзин стали передовой линией национальной обороны в Северном Китае. Если мы будем игнорировать этот факт, то нас может захватить врасплох второй мукденский инцидент, — на сей раз на другой территории».

Ко всему этому нужно добавить немаловажный экономический момент: господствуя в нейтральной зоне, японский империализм обеспечил себе возможность беспрепятственного [84] и беспошлинного проталкивания в Северный Китай японских товаров из Манчжоу Го. С помощью этой контрабанды Япония вновь начинает вытеснять своих конкурентов о северокитайского рынка.

В результате Северный Китай уже превратился в японскую сферу влияния. Отнюдь не отказываясь от планов формального отрыва его от остального Китая и объединения с Манчжоу Го под «властью» манчжурской династии в лице Пу И, японский империализм тем временем завязал тесные связи с северокитайской администрацией, ставшей оплотом японского влияния. Во главе этой администрации с начала мая 1933 г. стоит Хуан Фу, обнаруживший себя за последние месяцы откровенным японским ставленником. С помощью Хуан Фу и его ближайших соратников постепенно происходит основательная чистка всего правительственного аппарата, причем все сколько-нибудь сомнительные о японской точки зрения элементы заменяются прямыми японскими агентами. Японская пресса заявляет, что политика Японии заключается в всемерной поддержке нынешнего северокитайского правительства (газета «Чугай Сиошо» в начале августа 1933 г.). В Свою очередь группировка Хуан Фу и связанные с нею остатки старых догоминдановских группировок в Китае (Дуань Ци-жуй и др.) являются японским орудием в борьбе за влияние в общекитайском масштабе.

Тем временем японская интрига все глубже проникает во Внутреннюю Монголию. Японский военный атташе в Бейпине заявил в конце августа, что Япония настаивает на распространении существующей нейтральной зоны на запад, в пределы Чахара и Сюйюаня. Японские эмиссары через подкупленных ими монгольских князьков развертывают в обеих этих провинциях движение за «независимость» и подготовляют отложение их от Китая и присоединение к Манчжурии.

Северный Китай является таким образом ареной все углубляющихся японских военно-политических интриг. Положение в этом районе было неплохо подытожено американо-китайским журналом «China Weekly Review» 26 августа 1933 г. как слагающееся из следующих элементов:

«1) Япония, установившая свою неоспоримую военную власть в манчжурских провинциях и в Жехэ, ныне занята распространением своего военного контроля на Чахарскую провинцию;

2) опираясь на свои позиции в Манчжурии, Жехэ [85] и Чахаре, Япония активно осуществляет свой план создания нового марионеточного государства, которое захватит обширные районы Монголии;

3) северокитайские провинции, бассейн Желтой реки — Хубей, Шандунь, Шанси и Суйюань образуют собой сферу японского военного влияния и будут использованы как база для дальнейшего распространения японского военного контроля над всем: Китаем;

4) всякая администрация, которую Китай может создать в северной части своей страны, окажется в подчинении японской военщины, и главные китайские порты к северу от устья р. Янцзы — Циньдао и Тяньцзин — станут главными центрами торгового проникновения Японии».

Нет надобности доказывать, что ход событий в Северном Китае показывает стремление Японии создать себе на слуг чай войны с СССР спокойный тыл и плацдарм для нападения на Советский Дальний Восток и означает новое резкое нарушение существующего в Китае соотношения сил между империалистами. Этот ход событий означает следовательно не только территориальное расширение, но и значительное углубление и обострение междуимпериалистического конфликта на Дальнем Востоке. [86]