2. Политическая цель войны

Экономические цели войны. Мировая война представляла громадное и сложное столкновение экономических интересов. Если непосредственный повод к ней дало столкновение Австро-Венгрии с Сербией, в котором экономические мотивы выступали не столь ярко, то весь ее характер и размах оказываются тесно связанными с тем обстоятельством, что за последние 25 лет Германия увеличила свой вывоз на 228% и таким образом обогнала Англию, которой удалось за тот же срок увеличить свой вывоз лишь на 87%. Война имеет экономические причины, ведется на определенной экономической базе, представляет бурно протекающий экономический процесс, иногда переходящий в экономическую революцию, и ведет к некоторым экономическим результатам. "Военная победа Антанты, необходимо, должна быть пополнена победой экономической, так как в противном случае она вскоре станет славным, но тщетным воспоминанием", гласил один из бюллетеней французской ставки. "Мы должны признать законность экономических целей даже при войне державы, представляющей интересы интернационального рабочего движения, с буржуазным миром. Необходимость преследования в борьбе негативных экономических целей будут отрицать только толстовцы. Но Этого мало. Действительно, поскольку каждый этап борьбы за мировую революцию не будет связан с достижением определенных экономических целей, с расширением экономического базиса стороны, которая противостоит буржуазии, с ослаблением экономической позиции капитализма, постольку он не может явиться серьезным успехом.

Война представляет арену действия не только вооруженных сил. Экономическая цель войны достигается, параллельно с борьбой вооруженных сил за свои военные цели, ожесточенной схваткой на политическом фронте, а также борьбой на экономическом фронте. В случае ожесточенного сопротивления неприятеля, победа потребует уничтожения, усилиями на этих трех фронтах борьбы, самых материальных предпосылок возможности сопротивления неприятеля.

В зависимости от затронутых войной интересов, от ожидаемого сопротивления противника, участия в борьбе невооруженных сил, представлений о характере будущей войны и военных возможностей, — определяется политическая цель войны, ориентирующая борьбу на вооруженном, классовом (а в экономически отсталых странах — национальном) и экономическом фронтах.

Формулировка политической цели. Первой обязанностью политического искусства по отношению к стратегии является выдвижение политической цели войны. Всякая цель должна быть строго согласована с имеющимися для достижения ее средствами. Политическая цель должна отвечать возможностям ведения военных действий.

Чтобы соблюсти это требование, политик должен иметь правильное представление об отношении своих сил к неприятельским, что требует чрезвычайно зрелого и глубокого суждения, знания истории, политики я статистики обоих враждующих государств и известной компетенции в основных военных вопросах. Окончательная формулировка цели будет сделана политиком лишь после соответствующего обмена мнений со стратегами: она должна помочь стратегии, а не затруднять стратегические решения.

Политическая база. В гражданской войне политическая цель поднимающей восстание стороны часто вначале будет заключаться в создании недостающей политической базы, т.е. в захвате власти в столице или особо важном провинциальном центре. Юлий Цезарь направил первые свои удары в гражданской войне не на легионы Помпея, находившиеся в Испании; оставив живую силу сената и Помпея в стороне, он с ничтожными силами перешел Рубикон и захватил Рим. Галлия, где находились его легионы и откуда он черпал необходимые для гражданской войны средства, являлась его экономической базой; но она нуждалась в политическом дополнении, которое давал Рим. Захватив Рим, Юлий Цезарь выступал уже, как защитник не партийных интересов, я общегосударственных. Сенат же утратил свою политическую базу, так как после своего бегства из Рима он уже потерял свой общегосударственный авторитет и являлся частным собранием эмигрантов.

Политическое наступление и оборона. Постановка политической цели должна включать указание на то, преследует ли война интересы политического наступления или политической обороны. Еще в XIV столетии феодал де Куси докладывал французскому королю Карлу V о том, что "англичане слабее всего у себя дома, и нигде их нельзя так легко победить, как у них на родине". Монтескье соглашался с этим и признавал, что народы-империалисты — карфагеняне, римляне, англичане — развертывают все свое могущество в наступательных предприятиях, где их силы складываются воедино военной властью и дисциплиной, тогда как на родине эти силы разделяются политическими и социальными интересами. Наполеон разделял эти иллюзии и утверждал, что мир когда-нибудь будет очень удивлен, узнав, с какой легкостью победит Англию высадившаяся на ее берега армия. Отсюда у многих рождается представление о спасительности политического наступления, которое заставит замолчать собственные внутренние распри и одновременно позволит нам иметь дело не с неприятельским государством в целом, а с отдельными политическими партиями. Нам такой взгляд на войну, как форму, в которую выливается политическое наступление, представляется в корне неправильным. Нельзя переоценивать чисто внешнего эффекта прекращения забастовок и нападок оппозиции, кажущееся единомыслие, устанавливающееся с началом войны. Война представляет не лекарство от внутренних болезней государства, а серьезнейший экзамен здоровья внутренней политики. Только на базе прочного господства определенных классов внутри страны возможна длительная наступательная политика и стратегия. И Куси, и Монтескье, и Наполеон ошибались относительно сопротивления, которое бы встретил десант на берегах Англии. Политическое наступление выливается из исторического наступления, является следствием сложного политико-экономического процесса и не может рассматриваться лишь, как более выгодный технический метод политической борьбы. Внутренняя слабость государства скажется при наступлении еще скорее, чем при обороне. Трагедия германского ведения войны в 1914-1918 г.г. заключалась в том, что при сложившихся условиях Германия могла выиграть эту войну только, как политически оборонительную. Между тем, эта точка зрения была усвоена Германией лишь в августе 1918 года, когда все силы были уже исчерпаны и предстояла сдача на капитуляцию. Германская стратегия вышла за пределы политической обороны, нарушив нейтралитет Бельгии в августе 1914 года, излишне углубившись в Россию в 1915 году (мечты Людендорфа о захвате Прибалтики), объявив в начале 1917 года подводную блокаду Англии (выступление Америки), заняв недостаточно примирительную позицию по отношению к русской революции (наступление летом 1917 года, Брест-Литовск), затруднив своей требовательностью положение дипломатии, обратившись в марте-июле 1918 года к стратегии сокрушения. Не отвечая идее политической обороны, отдельные частные успехи Людендорфа являлись лишь этапом к конечному проигрышу войны. Что же касается выгод, которые вытекали для ведения войны из занятия новых территорий и удаления военных действий от германского отечества, то к ним надо относиться весьма скептически. Еще Руссо заметил: "я разбил римлян, — писал Ганнибал — пришлите мне войск; я наложил контрибуции по всей Италии — пришлите мне денег". Вот что означают Те Deum'bi, иллюминации и восторг народа при триумфе его хозяев".

Развитие идеи политического наступления. Задача политического наступления должна быть обрисована политической целью возможно рельефно. Стратег должен знать, сводится ли дело к тому, чтобы сразить под корень неприятельский режим, выпустить его последнюю каплю крови (saigner an blanc, по выражению Бисмарка) или же допускается возможность и компромисса с врагом.

Постановка наступательной политической цели должна придти на помощь стратегии, когда последней предстоит действовать против крупного государства или значительной коалиции малых. Такой противник, оставаясь в единении, почти не может быть сокрушен. Но при ближайшем рассмотрении всегда у противника могут быть обнаружены политически слабые места, облегчающие торжество над ним. Иногда это будут политические стыки; удар по политическому стыку савойской и австрийской армий открыл в 1796 году победную карьеру Бонапарта. Против Германии и Наполеон I, и Наполеон III, и Фош намечали всегда удар по стыку между южной и северной Германией, исторически, политически и экономически складывавшихся в различных условиях.

Такая политическая цель — раскола неприятельского государства на отдельные политические глыбы, сводится к Занятию внутреннего политического положения. Иногда, наоборот, политическая цель будет заключаться в политическом окружении неприятеля, к чему, очевидно, вели усилия английского правительства после русско-японской войны в отношении Германии.

Если противник представляет единый государственный организм, как Франция, то столица его имеет огромное значение, являясь политической базой, сосредоточением всей политической жизни государства и борющихся в нем политических сил. Таковой является для Франции Париж. Вся политическая воля французского государства сосредоточивается в Париже. И всегда Париж являлся целью вторжения во Францию, гак как захват Парижа обессиливал господствующий класс и открывал простор действующим против него силам. Власть над Парижем позволяла заключить с Францией, бессильной для дальнейшего сопротивления, мир. Период обострения политической борьбы во много раз увеличивает политическое, а следовательно, и военное значение столицы.

Сокрушение и измор. Подробную характеристику этих категорий действий на вооруженном фронте мы сделаем в дальнейшем, в главе о формах ведения военных действий. Но уже здесь мы должны заметить, что эти категории не представляют что-либо, присущее только борьбе на вооруженном фронте или только нашей эпохе. Измор и сокрушение вытекают непосредственно из динамики любой борьбы; мы их можем наблюдать в боксе так же, как и в сложнейших условиях национальной и классовой борьбы. Мышление выдающихся политиков, несомненно, имело в виду эти категории. Разве не имел в виду Карл Маркс категории сокрушения в своей речи 29 ноября 1847 г. по польскому вопросу, который он рассматривал, как часть театра общей освободительной борьбы, притом как часть второстепенную: "Из всех стран в Англии наиболее развились противоречия между пролетариатом и буржуазией. Победа английских пролетариев над английской буржуазией имеет поэтому решающее значение для победы всех угнетенных над их угнетателями. Польша ввиду этого будет освобождена не в Польше, а в Англии. Вам, чартистам, поэтому незачем высказывать благочестивые пожелания об освобождении угнетенных наций. Разите своих собственных внутренних врагов, и вы тогда сможете питать гордое сознание, что поражаете при этом все старое общество".

У Ленина в различные периоды его деятельности мы можем найти политическое маневрирование различного порядка, в соответствии с требованиями изменявшейся обстановки. Весной 1920 г. Ленин устремлял линию политического поведения на измор и громил в брошюре "Детская болезнь левизны в коммунизме " доктринеров, настаивавших, при отсутствии необходимых предпосылок, на политическом сокрушении. Это левое доктринерство характеризовалось Лениным, как отказ от промежуточных ограниченных целой, как стремление одним прыжком достигнуть конечной пели, как наивное желание выставить собственное нетерпение в качестве теоретического аргумента, если есть желание перескочить через промежуточные этапы, то, значит, и дело в шляпе. Лозунг "вперед, без компромиссов, не сворачивая с пути" — это слепое, подражательное, некритическое перенесение одного опыта на другие условия, в иную обстановку: это трудное восхождение на неисследованную гору с предварительным решением — никогда не идти зигзагом, никогда не возвращаться назад, никогда не отказываться от раз выбранного направления и не пробовать другие; это облюбование одной определенной формы, установление панацеи, непонимание ее односторонности, это боязнь увидать ту крутую ломку, которая стала неизбежной в силу объективных условий; это повторение простых заученных, бесспорных в отвлеченной форме, истин: три больше двух. Это детский страх перед маленькой трудностью, которая предстоит сегодня, и непонимание неизмеримо более значительных трудностей, которые необходимо будет преодолеть завтра; это неподготовленный штурм.

"Таранной", сказали бы мы, форме политики своих противников Ленин противопоставлял ясную постановку конечной цели, непрерывное к ней устремление и в то же время постоянный труд над решением ограниченных практических задач, завоевание одной отрасли, одной области за другой, максимальную гибкость в выборе пути к конечной цели — компромиссы, соглашательство, зигзаги, отступление, уклонение от боя в невыгодной обстановке. Ленин исходил из признания невозможности победы над буржуазией без долгой, упорной, отчаянной войны не на живот, а на смерть, — войны, требующей выдержки, дисциплины, твердости, непреклонности и единства воли. Политическая деятельность — не тротуар Невского проспекта; общие рецепты представляют нелепость; нужно иметь собственную голову на плечах, чтобы разобраться в каждом отдельном случае; нужно овладеть всеми средствами и приемами борьбы, которые имеются или могут быть у неприятеля. Ленин видит не только последний решительный бой, он переносит центр тяжести политики на борьбу за выгоднейшую группировку всех классовых сил, за занятие исходного положения для последнего натиска.

Приведенной характеристики, мы полагаем, достаточно, чтобы иллюстрировать значение вопросов сокрушения и измора в оценке момента политической борьбы. Эти вопросы составляют существенную часть руководящих идей политического руководства.

Было бы ошибочно понимать сокрушение и измор, как моменты, могущие существовать в борьбе одновременно, как имеют место одновременно наступление одной стороны и оборона другой. Если сокрушение — реальная возможность и осуществляется одной стороной, то и противная сторона вынуждена организовать свое противодействие в борьбе в соответствии с логикой сокрушения. Если сокрушение не осуществимо, то, хотя бы обе стороны клялись Наполеоном и составляли только сокрушительные планы, — несмотря на массу тщетно затраченных усилий, борьба войдет в колею измора. Так было в мировую войну, когда все генеральные штабы, мыслившие только логикой сокрушения, потерпели жестокое фиаско.

Но борьба на вооруженном фронте представляет только часть общей политической борьбы. Необходимо установить строгое согласование между политикой и стратегией. Этого не было в 1920 году, когда Ленин круто взял в политике линию измора, а в стратегии мы продолжали развивать не его мышление, а те самые лево-доктринерские уклоны, которые Ленин громил на фронтах дипломатической, профсоюзной, партийной и экономической работы.

Итак, задачей политики является определение будущей войны не только как обороны или наступления, но и как измора или сокрушения.

Бисмарк в 1870 г. весьма опасался вмешательства во франко-прусскую войну других держав, считая выгодные политические условия, в которых находилась Пруссия, только преходящим моментом, и потому выдвигал требование — скорейшего сокрушения Франции, не блокады, а атаки Парижа.

Стратеги старой школы обычно указывали, что всякое промедление на войне идет во вред наступающему. Это справедливо, если мы будем иметь в виду лишь стратегию сокрушения и понятие наступления будем ограничивать исключительно фронтом вооруженной борьбы. Однако, если мы под наступлением будем понимать преследование позитивных целей, в отличие от обороны, преследующей негативные цели, то уясним себе возможность политического и экономического наступления, которое для оказания воздействия на противника часто потребует длительного времени и которому затяжка войны может пойти на пользу. Все попытки русских нанести сокрушительный удар Дагестану оказывались неудачными; но когда русские организовали последовательную борьбу на измор и оторвали от Дагестана кормившую его хлебом Чечню, — Шамиль был побежден, и Дагестан был завоеван. Антанта преследовала в мировой войне против Германии самые активные цели, стремясь совершенно обезоружить ее в военном и экономическом отношениях, но применяла методы измора, и время работало в пользу не Германии, а политически наступавшей Антанты.

То обстоятельство, что борьба на измор может стремиться к достижению самых решительных конечных целей, до полного физического истребления противника, ни в коем случае не позволяет нам согласиться с термином — война с ограниченной целью. Стратегия измора, действительно, в противоположность стратегии сокрушения, задается, до момента конечного кризиса, операциями с ограниченной целью, но цель самой войны может быть далеко не скромной.

Уточнение указания на выбор между сокрушением и измором при постановке политической цели имеет громадное значение для ориентировки всей военной деятельности; но еще важнее оно для правильного выбора политической линии поведения и организации экономической подготовки; последняя может направляться по совершенно противоположным путям в зависимости от того, готовимся ли мы к бурному развитию максимальной энергии, короткой вспышке или к развитию длительных, последовательных усилий. Война на сокрушение будет вестись преимущественно за счет запасов, накопленных в мирное время; заграничные заказы, для экстренного их пополнения перед войной, могут быть чрезвычайно уместны. Борьбу же на измор большое государство может базировать исключительно на работе своей промышленности в течение самой войны; военная промышленность может развиваться исключительно за счет военных заказов, и отнимать у нее работу в мирное время, передавая заказ за границу, это — больше, чем преступление, это — ошибка. Подготовка войны на сокрушение может быть проведена путем такого чрезвычайного усиления военного бюджета, которое остановит или даже подорвет развитие производительных сил государства. Подготовка же войны на измор должна, главным образом, заботиться об общем, пропорциальном развитии и оздоровлении экономики государства, так как больная экономика тяжелых испытаний измора, конечно, выдержать не может.

Постановка политической цели войны, столь не хитрая по видимости, представляет в действительности труднейшее испытание для мышления политика. Здесь возможны самые крупные заблуждения. Вспомним хотя бы постановку наступательной цели Наполеоном III для войны с пруссаками в 1870 г., или постановку целей сокрушения всеми генеральными штабами в начале мировой войны. Особенную трудность представляет именно выбор между сокрушением и измором. Подавляющее большинство военных и экономистов перед мировой войной жестоко ошиблось, полагая, что она протянется около 3 и не более 12 месяцев; только Мольтке старший и Китченер не впали в это заблуждение. Ошибка лежала в плоскости применения формальной логики: исключительно дорогая и разорительная война должна скоро кончиться. Диалектика же истории гласит, что если война так разорительна и поглощает столько средств, то, при известной длительности, разорение одной стороны и выдержка другой, последний пуд хлеба явятся средством победы; именно дороговизна войны и ее разлагающее действие на государственность и осмысливает войну на измор. Так было в начале XVI века, когда из-за появления наемников и артиллерийской техники стоимость войны очень возросла, и такие же основания явились и во второй половине XIX века, когда техника вновь очень осложнилась, а массы сильно выросли. Трудность уяснения характера будущей войны приведет на практике, вероятно, к тому, что в политическом задании, устанавливающем политическую цель, будет предлагаться компромисс — и краткое сокрушение, и длительный измор; задача подготовки к войне получит такое же компромиссное решение, заключая в себе и стремление к подготовке быстрых операций части сил, и противоположную тенденцию обеспечить возможность длительной борьбы.

Характер и длительность войны являются результатом условий, складывающихся на всех трех фронтах войны. Слабый в классовом отношении противник может быть побежден уничтожением его вооруженной силы; но линия наименьшего сопротивления к победе, может быть, идет через некоторую затяжку войны, могущую вызвать у врага политический развал. Сильное в классовом отношении и значительное государство едва ли может быть опрокинуто приемами сокрушения без длительной подготовки путем измора. При слабой подготовке государства к сухопутной войне (Англия, Соединенные Штаты) момент его высшего стратегического напряжения очевидно, не может совпадать с первыми неделями войны, а будет отнесен на 1, 2 или 3 года позднее. Государства, имеющие слабые армии в мирное время, ведут долгие войны. Перенос центра тяжести на мобилизацию военной промышленности ведет к тому же. В военном отношении несходство двух противников — морская и сухопутная державы — ведет к измору (Англия и Россия); удаление двух государств, имеющих возможность вступить в борьбу лишь на отдаленном театре войны, отрезанном морями или расстоянием от важнейших центров воюющих государств (Япония и Россия), конечно, препятствует борьбе принять сокрушающий характер. Военное равновесие также приводит к отказу от сокрушительных целей.

Военная подготовка, доведенная до возможности немедленного максимального напряжения своей боеспособности, обширная сухопутная граница с перерезающими ее хорошими путями сообщений, значительное превосходство сил, политическая постройка неприятельского государства по образу колосса на глиняных ногах, это — условия, благоприятствующие сокрушению и позволяющие закончить войну в короткий срок и с минимальным расходом материальных средств и человеческих жизней. Поскольку военные бюджеты, несмотря на свой рост, отстают от роста производительных сил, и максимум стратегического напряжения становится ныне достижимым лишь через полгода после окончания экономической мобилизации, т.е. не раньше второго года войны, постольку мы в будущем, вероятно, будем иметь преимущественно длительные войны.

Если бы указание о сокрушении было вовсе опущено в политической ориентировке, то экономическая подготовка, предоставленная соображениям преимущественно экономического фронта борьбы, естественно направилась бы в русло борьбы на измор. Но такое упущение было бы неправильно, несмотря на большую вероятность длительной борьбы в будущем. Подготовка экономики на измор, может быть, не вполне отвечала бы чисто военной подготовке: из-за нее, быть может, пришлось бы отказаться от возможности решить борьбу одним ударом, от следования кратчайшим путем к конечной цели, по примеру великих полководцев. Априорное решение, не считающееся с условиями данной войны, недопустимо. На что послужит подготовка к десятилетней войне, если она не столько пойдет в ущерб первому же нашему военному усилию, что противник, действуя методами сокрушения, сумеет в два-три месяца достигнуть своей политической пели? Если политика потребует молниеносного удара по одному из соседей, то соответственным образом должны быть приняты и экономические решения.

Политическая цель и программа мира. Война не является самоцелью, но ведется в целях возможности заключить затем мир на определенных условиях. Политик, определяя политическую цель войны, должен иметь в виду те позиции на военном, общественном и экономическом фронтах борьбы, захват коих поставит его в выгодные условия для ведения мирных переговоров. Чрезвычайно важно не добиваться на мирных переговорах каких-либо новых преимуществ, а выступать, как сторона, располагающая уже тем, что ей надо, или обладающая дорогим залогом, который может быть обменен на то, что ей нужно. Если бы мировая война закончилась без катастрофы для Германии, последняя могла бы рассчитывать получить все или часть своих колоний в обмен на оккупированную немцами Бельгию.

Особенно важно практическое значение программы требуемых от войны достижений в случае борьбы на измор. Англия в мировую войну затратила сотни тысяч бойцов и громадные материальные средства на непосредственное овладение всеми германскими колониями; и такое решение больше удовлетворяло чисто английские интересы, чем если бы она избегала траты миллиардов на колониальную войну и направляла те же средства на европейские театры, имея в виду, что участь колоний будет решена победой над германской метрополией и они достанутся без всяких усилий, как спелый плод с дерева. Русский империализм, мечтавший о Босфоре, едва ли стоял политически на правильном пути, полагая, что ключи к Босфору находятся в Берлине, удовлетворяясь обещаниями союзников и не предпринимая непосредственных действий против Босфора. Каждый раз намоченные для этой операции силы отвлекались в общий котел Антанты, на германо-австрийский фронт. С логикой русских действий можно было бы согласиться лишь в том случае, если бы борьба шла на сокрушение. При действительных же условиях мировой войны она лишь иллюстрировала недостаточно яркое представление о преследуемых целях и недостаточное волевое устремление к ним, что характеризует несамостоятельную политическую позицию России в мировой войне.

Превентивная война. Крупную роль в истории играют превентивные войны; таковыми являются войны, провоцируемые одним государством в виду того, что усиление соседа угрожает ему в будущем войной, которую придется вести в условиях худших, чем те, которые складываются в настоящий момент. Превентивная война характеризуется, таким образом, положением политической обороны и стратегического наступления. Слабеющий государственный организм Австрии вел такую предупредительную войну против Пьемонта в 1859 г., чтобы помешать объединению Италии, и в 1914 г. против Сербии, чтобы преодолеть разлагавшую Австрию силу великосербского движения. После разгрома Франции в 1870 г. прусский генеральный штаб неоднократно предлагал (в середине семидесятых и восьмидесятых годов) обрушиться на Францию, чтобы не позволить ей оправиться. В 1905 г. граф Шлиффен настаивал на такой превентивной войне, чтобы разгромить Францию, воспользовавшись бессилием России, связанной войной на Дальнем Востоке и революционным движением. Источником войн является, таким образом, не только усиление одних политических группировок, но и остановка роста или ослабление других. Усиление рабочего движения и в частности СССР легко может также поставить буржуазию перед вопросом о превентивной войне.

Превентивные войны имеют особое значение при применении стратегии сокрушения, молниеносные удары которой позволяют быстро изменить положение, до вмешательства других государств. В 1756 г. Фридрих Великий начал Семилетнюю войну, как превентивную, ввиду полученных им сведений о формировании большой коалиции. Но, применяя стратегию измора, он смог лишь оккупировать Саксонию и уничтожить саксонскую армию. Если бы ему была доступна стратегия сокрушения, он сумел бы нанести главному своему врагу — Австрии — смертельный удар, прежде чем вмешались бы Россия и Франция.

Политика определяет важнейший театр войны. Выдвижение тех или иных политических целей не является платоническим напутствием для работы стратегии, но определяет главные линии войны. Всем ясно, что, например, при войне СССР с Польшей, в зависимости от тех или иных политических целей, центр тяжести действий на западе может переложиться с Белоруссии на Украину, и наоборот. Политические соображения имеют в этом отношении несравненно важнейшее Значение, чем военно-технические.

Выдвижение определенной политической цели является не только заданием для деятельности вооруженных сил, но и директивой для политической подготовки войны, подготовки, широко охватывающей вопросы внутренней и внешней политики.

Интегральный полководец. Войну ведет верховная власть государства; слишком важны и ответственны решения, которые должно принимать руководство войной, чтобы можно было доверить его какому-либо агенту исполнительной власти.

Наши представления о руководстве извращаются применением термина "верховный главнокомандующий"; мы связываем его с лицом, которому подчиняются действующие армии и флот, и которое объединяет всю власть на театре военных действий. В действительности, такой главнокомандующий не является верховным, так как ему не подчинено руководство внешней и внутренней политикой и всем тылом действующих армий, поскольку ему не принадлежит вся власть во всем государстве. Стратег-главнокомандующий представляет лишь часть руководства войной; очень важные решения принимаются иногда помимо него, иногда вопреки ему. Полная мощь избранному полководцу, это — устаревшая, впрочем, никогда не отображавшая какой-либо действительности, формула. Никогда нельзя было подчинить военного министра и высших представителей гражданской власти генералу, командующему на театре военных действий, если этот генерал не являлся в то же время монархом.

Необходимо объединить руководство на фронтах политической, экономической и вооруженной борьбы. Необходимо согласовать подготовку к войне на всех этих фронтах. Такая задача по плечу лишь руководящей головке господствующего класса, олицетворяющей в себе наивысшую в государстве политическую компетенцию, осуществляющую верховную власть и привлекающую к своей работе облеченного наибольшим техническим и политическим доверием стратега. Коллектив этой головки является интегральным полководцем. При современных условиях усложнившегося руководства войной трудно мыслить совмещение в одном лице требуемой политической, экономической и стратегической компетенции. Поэтому даже в монархиях интегральный полководец представляется уже коллективом, а не совмещается в одном лице монарха.

В 1870 году таким интегральным полководцем являлся триумвират — король прусский Вильгельм, политик Бисмарк и стратег Мольтке. В мировую войну, с конца 1916 года, кабинет министров во Франции взял в свои руки решение основных вопросов войны, и главнокомандующие испрашивали утверждение им основной линии стратегического поведения. Вопросы междусоюзнической поддержки являлись делом политиков даже больше, чем стратегов. В 1919 году, как видно из статьи Сталина о ленинизме и троцкизме, ЦК коммунистической партии рассматривал и решал такие вопросы, как размер и момент перебросок войск с восточного фронта (Урала) на южный, так как по существу вопрос о необходимых размерах использования успеха над Колчаком и возможностях повременить с отражением наступления Деникина на Харьков—Орел—Москву задевал важнейшие политические интересы и не мог быть решен в пределах одной стратегии. Перенос решения важнейших вопросов ведения войны в руководящий центр диктатуры являлся вполне нормальным.

В настоящее время такая постановка вопроса является общепризнанной. В СССР существует, над военным ведомством, Совет труда и обороны (СТО); в других государствах, в том или другом виде, существуют советы национальной обороны или ячейки, подготовляющие их образование.

Совместная работа политиков и военных. Дюпюи, майор французского генерального штаба, приходит от анализа организации демократией руководства войной к смелому выводу, что выгодно распределять по штабам лиц, делегированных политической властью, с тем, чтобы они жили в непосредственном контакте с начальниками и солдатами. Так поступало якобинское революционное правительство, и ему не пришлось в этом раскаиваться. В 1870-71 г.г., наверное, можно было бы избежать многих печальных разногласий, если бы гражданские члены турской делегации толклись бы чаше среди старших генералов и наблюдали бы бок о бок с последними перипетии борьбы. Дюпюи находит, что так как таланты Наполеона I встречаются лишь как редкое исключение, то в высшем командовании сотрудничество выгоднее единоначалия. Уроки прошлого говорят, что если среди генералов окажется действительно выдающийся военный вождь, он быстро приобретет решающий голос и станет душой всех предприятий.

Этот вывод, сделанный в 1912 г. выдающимся передовым военным теоретиком, в общем был полностью подтвержден ходом событий гражданской войны в СССР в 1918 — 1920 г.г. Власть должна не только не отрываться от масс, но не отрываться и от командования. Единоначалие, столь уместное в низших и средних командных инстанциях, неосуществимо ныне на верхах руководства войной. Приемы управления в гражданской войне не только представляют удачное разрешение частной проблемы, но заключают в себе и кое-что принципиально положительное.

Конечно, мы не должны задаваться идеалом, проектируя формы организации политического руководства войной; в каждом частном случае нужно искать свой частный, наилучший компромисс. Опыт прошлого учит, что построение удовлетворительного в политическом и в военном отношениях аппарата управления в революционной обстановке дается очень не легко, и что надо приветствовать достижение хотя бы сносных условий сотрудничества.