Глава X.

Jeune Ecole

1886 год стал поворотным для французского флота. В январе того года адмирал Гиацинт-Лоран-Теофиль Об, став морским министром, привел к власти представителей Jeune Ecole, являвшихся сторонниками ведения на море войны методами, сильно отличавшимися от рассматриваемых и принятых ранее. Об оставался министром достаточно долго для того, чтобы проверить свои идеи на практике, и когда в середине 1887 года он ушел в отставку, то он оставил и флот, и общественное мнение в состоянии глубокого раскола относительно того, каким именно должен быть флот будущего.

Теофиль Об

По словам одного из авторов колониальных романов, в 1885 году французский флот был разделен на три касты: правящий класс, проводивший свое время в промежутках между повышениями в чине либо на «флоте Сены», либо в кратких визитах на броненосцы, либо на почетных постах в Шербуре и Тулоне; класс слуг — старые офицеры, лишившиеся надежд на продвижение по службе, но неплохо устроившиеся на неприметных должностях в портах метрополии, и класс парий — морских офицеров, всю жизнь служивших в дальних морях.

С самого начала своей службы во флоте — на борту канонерки на Филиппинах — Теофиль Об, родившийся в 1826 году в Тулоне был одним из парий. Если не считать его страсти к описанию собственных путешествий в Revue des deux mondes, которой он был подвержен на протяжении всей своей жизни, то можно сказать, что карьера лидера Jeune Ecole была типичной для французского моряка{385}. Прослужив во время краткого существования Второй республики на Средиземноморье (1848–49) Об затем провел два года в Сенегале — вместе с известнейшим сторонником колониальных захватов Луи Фэдербом, на племяннице которого он женился. Затем о прослужил четыре года на Дальнем Востоке, один год в Лориане, восемь в Сенегале (в течение этого периода он дважды был отправлен домой — долечивать лихорадку), и еще два на Дальнем Востоке. Он вернулся на родину как раз вовремя для того, чтобы принять участие в обороне Парижа в 1870 году. Из-за его республиканских взглядов он, без излишнего промедления, был снят консервативным руководством флота с командования кораблем на Тихоокеанской станции, и с 1871 по 1875 год оставался не удел. После того, как руководство флота стало более либеральным, он короткое время командовал одним из броненосцев Маневренной эскадры, а затем, получив звание контр-адмирала, назначен губернатором Мартиники. Его жена умерла от желтой лихорадки, он же сам вновь был отправлен на излечение домой. Пробыв затем несколько месяцев — будучи в то время заместителем командующего Маневренной эскадры — одним из номинальных членов Conseil des Travaux  — он отбыл в провинцию за год до того, как 3 января 1886 года ему был предложен пост морского министра в кабинете Луи де Фрейсине{386}.

Не считая двух лет, проведенных в Средиземноморском флоте, практически вся служба Оба прошла в колониях. Несомненно, что на убеждениях адмирала сильно сказалась и его религиозность, и женитьба на племяннице Фэдерба{387}. Республиканец, католик, и один из самых одаренных — с литературной точки зрения — офицеров французского флота, он был настоящим фанатиком колониализма. Его преданность своему делу, его патриотизм, безжалостность и даже безграничный оптимизм стали следствием его службы в колониях. Завоевание Западной Африки французскими войсками — которые, хотя и имели лидеров типа Фэдерба и самое современное оружие, все же представляли собой не более чем небольшие отряды конквистадоров, стало настоящим чудом, обеспеченным современной военной техникой. Едва ли можно удивляться тому, что Об верил в то, что и в войне на море можно совершить такое же чудо.

Уже в самых ранних работах Об четко изложил свою военно-морскую доктрину. Помимо прочего, он с самого начала принял участие в «междоусобных войнах» морских офицеров, обострившихся в период расцвета Jeune Ecole. В 1873 году он публично выступил в поддержку молодых офицеров — за радикальное сокращение количества высших постов и за беспристрастное назначение на корабли оставшихся высших офицеров{388}. Даже тогда он ставил под сомнение полезность огромных броненосцев, и служащих на них гордых офицеров. Маленькие колониальные канонерки и даже старые парусники делали для флота больше. Как он заявил однажды, «в старые времена каждый бронировал сам себя, вместо того, чтобы бронировать корабль».

Следующая особенность мировоззрения Оба оказалась весьма важна для будущего Jeune Ecole : он в принципе не понимал сути предпринятых Гужаром реформ организации флота. В одной из своих наиболее известных работ он защищал Рошфор от предпринимаемых Гужаром попыток закрыть этот порт{389}. Хотя Об и был лидером Jeune Ecole и главным представителем ее идей, как в отношении личного состава, так и военного дела, он не считал необходимым менять организацию флота — ни ради повышения его эффективности, ни ради улучшения его облика в глазах Парламента и общественного мнения.

Что касается военно-морского дела — то Об считал что перед флотом стоит одна задача: защита французской колониальной империи от англичан. Это могло быть достигнуто, как упоминалось выше, лишь ведением беспощадной войны против английской торговли в открытом море, и береговой обороной. Об верил в способность мобильной береговой обороны предотвратить высадку десанта на французской территории.

С той подвижностью, которую паровая машина дает военным кораблям... со скоростью и надежностью передачи информации, которую обеспечивает электрический телеграф, с возможностью сосредотачивать войска, которую предоставляют железные дороги, нет такого пункта на побережье, который мог бы атаковать враг, но который не мог бы быть быстро и надежно защищен... Любая воинская часть, высадившаяся на вражескую территорию, обречена быть сброшенной обратно в море. Наконец, можно спросить — какое воздействие даже армейский корпус численность которого не превышает 30 000 человек, сможет оказать на конечный исход войны?{390}

Об принял германскую систему сухопутных и морских сил береговой обороны, опирающихся на многочисленные укрепленные базы. Впрочем, он внес в германскую теорию еще один важный элемент, описав полезность ведения войны за господство на море (в которую, он, как ни странно, и сам не верил).

Подготовка в тайне мощных эскадр, сосредоточение которых... могло бы обеспечить численное превосходство... и нанести решительный удар... было — перед Трафальгаром концепцией императора Наполеона... Три его эскадры, соединению которых помешало столь много разных причин, в наши дни — благодаря силе пара и электрическому телеграфу, могли бы сосредоточиться в условленный час в точке, указанной им в последнюю минуту. Им оставалось бы только избежать осуществляющих блокаду эскадр — что в наши дни вполне достижимо... Разделение (вражеских) броненосцев на многочисленные блокирующие отряды... неизбежно приведет к ослаблению каждого из этих отрядов... Под прикрытием завесы морских снайперов (имеются в виду миноносцы — прим. пер.) наши броненосцы смогут миновать отброшенные от берега блокирующие эскадры... и перед ними будет открытое море... их сосредоточение... будет возможно с точки зрения математики. Будут ли наши идеи применимы для войны за господство на море, или нет... это достаточная причина для увеличения количества центров постройки, базирования и отправления кораблей в море. Война будет одновременно вестись за господство на море море, уничтожение торговли и защиту своих берегов{391}.

Таким образом, по мнению Оба, эквивалентом германским Ausfallkorvetten должны были быть не корабли береговой обороны, но части рассредоточенного флота, сосредоточение которых могло обеспечить превосходство над любой частью сил, осуществляющих блокаду. В работах Оба не было более важной идеи чем это утверждение о возможности добиться пусть кратковременного, но превосходства — даже в открытом море — над противником путем сосредоточения сил вышедших из многочисленных морских баз. Об был убежден, что для войны с Англией увеличение числа баз является первоочередной необходимостью — как для ведения войны против торговли, так и для береговой обороны, и даже — для возрожденной идеи нанести Англии поражение на море. В этом отношении его взгляды отличались от взглядов Гужара — для которого термин «укрепленный пункт» означал лишь крепость или форт, защищающий определенную область.

Последним элементом теории Оба — более важным, чем сделанный им выбор в пользу миноносцев — было его отношение к Италии. В некоторых отношениях этот элемент был более важен, нежели идеи крейсерской войны. Написанная Обом (без указания авторства) после возвращения из плавания с Средиземноморским флотом работа Italie et Levant (Италия и Левант) объявляла, что Италия, лежащая на пути в «империю» в Леванте, является основным противником Франции.

Ситуация не позволяет ни Италии, ни Франции вести экспансию на север. Перед лицом бесстрастной непоколебимости Железного Канцлера (Бисмарка) первая должна отказаться от присоединения Тироля и Триеста, а вторая — от заветной мечты, описываемой единственным словом «реванш». Это подталкивает обоих на юг — оставляя им единственное поле для экспансии — по крайней мере — в Европе — огромный бассейн Средиземного моря... Их соперничество неизбежно. Современный народ, обреченный на отказ от экспансии, обречен на смерть — возможно, медленную, но неотвратимую{392}.

Италия не имеет морской торговли, которую можно было бы уничтожить, блокада ее побережья невозможна, десантная экспедиция может достичь только локального успеха. Следовательно, задача

более многочисленного флота ... совершенно ясна, при условии, конечно, что мы сможем спуститься с тех заоблачных вершин сентиментальности, на которых всерьез воспринимают чудовищное словосочетание «законы войны»....

Высшая цель войны — нанесение максимального вреда врагу. Поскольку благосостояние есть сила, позволяющая воевать, нанесение ударов по благосостоянию... не только законно — оно обязательно. Таким образом, мы можем ожидать, что тот, кто повелевает на море... обратит всю свою разрушительную мощь... против всех прибрежных городов, укрепленных, или беззащитных, военизированных или мирных; сожжет их и обратит в руины — или, по крайней мере, заставит их заплатить выкуп{393}.

Об полагал, что в этой войне беспощадных бомбардировок прибрежных городов, производимых флотом, действующим из Бизерты и Тулона, контроль над Корсикой и проливом Бонифачио — между Корсикой и Сардинией — сыграет важнейшую роль. Попытки итальянских националистов убедить короля Виктора Эммануила предпринять в год поражения Франции в войне с Пруссией операцию по захвату Корсики свидетельствовали о том, что irredenta подразумевает захват Италией не только австрийских территорий. Защита Корсики — лежащей на полпути между Тулоном и Бизертой — была ключевым пунктом в доктрине Jeune Ecole {394}.

Основные положения теории Оба касательно ведения войны против трех основных противников Франции были четко изложены еще до 1884 года. Против Англии он собирался использовать силы береговой обороны и крейсера, и рассчитывал на возможность быстрого сосредоточения сил, разбросанных по многочисленным укрепленным базам. Против Италии он намеревался прибегнуть к обстрелам прибрежных городов, против Германии же он в основном планировал вести оборонительные действия. С технической точки зрения — что вполне соответствовало идеям Гривеля — все эти меры могли быть осуществлены при помощи различного сочетания трех основных частей существующего французского флота: броненосцев, крейсеров и миноносцев.

Об и миноносцы

Об покинул Лориан и отправился в Сенегал в 1858 году — когда был заложен «Глуар», и в течение миновавшего с того момента четверти века технического прогресса он ни разу всерьез не имел дела с техническими службами. До 1883 года — когда он был назначен на Маневренную эскадру — ему ни разу не приходилось командовать современным военным кораблем. В этом году он практически одновременно познакомился с миноносцами и с блестящим молодым экспертом по иностранным делам Journal des debats, Габриэлем Шармэ.

Шармэ подхватил во время путешествия по Леванту в 1882 году болезнь, которая спустя несколько лет и послужила причиной его смерти, и встретился с Обом, когда тот оправлялся от лихорадки, заработанной им на Мартинике. Схожесть мыслей в отношении колониальной экспансии, высказанных выздоравливающими, привела к тому, что Об пригласил Шармэ отправиться в плавание со Средиземноморским флотом. Это стало началом дружбы этих людей, и столь полного единения их взглядов, что вскоре отличить идеи Оба от идей Шармэ стало положительно невозможно.

Шармэ, талантливый литератор, специалист по иностранным делам, не был моряком, и ничего не знал о военно-морской технике. Но это плавание было одним из тех, в которых миноносцы №63 и №64 перенесли шторм наравне с прочей эскадрой. В результате Шармэ опубликовал в Journal des debats свою первую статью на военно-морскую тему — «Les torpilleurs autonome et l'avenir de la Marine» ( «Автономные миноносцы и будущее военно-морского флота»){395}.

В этом году во Франции имело место по настоящему революционное событие... Два миноносца нового типа, №63 и №64, включенные в состав Маневренной эскадры, приняли участие во всех маневрах в Средиземноморье. Теперь возможно отправить в море — далеко от берега — миноносцы, достаточно автономные для того, чтобы обойти Средиземное море или пересечь Атлантику{396}.

Шторм, в который попал флот, стал «максимально возможно убедительным» доказательством того, что новые 46-тонные миноносцы способны перенести «любую погоду в любом море». Миноносец, названный Бойярдвильской комиссией «мореходным» за свою способность противостоять случайным шквалам, был объявлен Шармэ кораблем, способным к автономному плаванию в открытом море.

Основываясь на опыте шторма у Вильфранша Об создал детально проработанную теорию военно-морской техники, дополнявшую его стратегические теории. Она сочетала тактические положения о важности скорости и многочисленности миноносцев с положением (авторами которого были исключительно Шармэ и Об) что стофутовый миноносец способен к автономному плаванию. Об, бывалый моряк, должен был бы лучше разбираться в мореходных качествах этих кораблей, и — если не считать его полного невежества в отношении истории создания миноносцев — то следует признать, что энергичное отстаивание им мореходности может быть объяснено лишь психологическими и социальными причинами. Во-первых, его «колониальное мышление» бывшее одновременно секретом его изумительного таланта к предсказаниям в области войны на море, было также и его основным недостатком. Во-вторых, по его мнению «автономные миноносцы» могли помочь воплотить в жизнь его давнюю мечту: дать прослужившим всю жизнь в колониях и море офицерам возможность отомстить броненосцам и парижским морякам.

(сегодня) наши офицеры более не выходят в море. Те немногие, кто получает назначение на корабли происходят из морской аристократии, всем же прочим не стоит ни надеяться на повышение, ни на то, что зарабатывая выслугу лет они будут действительно служить на флоте. Следует признать это вопиющее неравенство. Но ситуация не сможет оставаться прежней, поскольку благодаря резкому увеличению числа кораблей, количество назначений офицеров на выходящие в море корабли возрастет столь же резко. Флот немедля станет тем, чем он должен был быть всегда — но чем не является сейчас: школой моряков, где у каждого есть свое место... Служба не должна зависеть только от протекции{397}.

Во всех странах миноносцы, крейсера и малые корабли были надеждой на продвижение для молодых офицеров. Во Франции, где проблема фаворитизма стояла особенно остро, Jeune Ecole  — Молодая Школа — нашла для них и решение, и лидера.

По словам Шармэ, «принципиальный недостаток броненосца — это то, что в нем соединены вместе таран, пушка и торпеда. В результате он не слишком хорошо подходит для использования как первого, так и второго и третьего»{398}. Применяя принцип «разделения обязанностей», он выступал за «разделение» броненосца на некоторое количество небольших кораблей — из которых часть должна была нести торпеды, часть — пушки, а остальные — использовать свой таран. Таким образом, миноносцам должны были помогать канонерки — bateau-cannon  — корабли, схожие с ними по размерам и вооруженные одной 5.5-дюймовой пушкой. Спроектированные по типу миноносцев, чтобы разделять с ними преимущества скорости, небольших размеров и многочисленности, эти корабли были крайним выражением армстронговской идеи небронированной канонерки. Чтобы избежать возможности того, что атакуемый броненосец будет защищен малыми кораблями, Шармэ позднее предусмотрел еще один тип корабля — миноносец-защитник, вооруженный несколькими легкими скорострельными пушками и шестовой миной, могущий также использовать свой таран. Флотилия таких кораблей, к которой прикреплялись корабль-матка, должный снабжать их углем, водой и торпедами, а также — переделанные из торговых судов крейсера-разведчики, была бы достаточна для ведения боя против вражеской эскадры. Миноносцы и канонерки, подкрепленные быстроходными таранными кораблями и германской системой телеграфа, семафоров, и легких разведчиков, призванной обеспечивать быстрое их сосредоточение против вражеских сил, были бы также основными средствами береговой обороны.

Хотя тактика действий такого флота, состоящего из одних только малых кораблей, еще не была разработана, Шармэ заявлял, что он «и в самом деле не может понять, почему миноносцам будет трудно одновременно подойти со всех направлений. Нет ничего легче»{399}. Канонерки и миноносцы-защитники должны были выбить все малые корабли, защищающие вражеские броненосцы, разрезать строй вражеского флота, ведя огонь изо всех пушек с целью произвести возможно больше дыма. Атакующие же миноносцы, прокравшись под прикрытием дыма, должны были покончить с вражескими тяжелыми кораблями. Создание облака дыма при помощи добровольного принесения в жертву в самом начале боя миноносцев-защитников и канонерок было достойной награды идеей самого Шармэ{400}.

Идеи корабля-матки и разделения труда были выдвинуты специалистами из Бойярдвилля. Изначально, задачей корабля-матки была доставка миноносок к месту атаки. Эта идея — вкупе с идеей постройки специальных небольших миноносок, которые броненосцы могли бы нести на своих палубах, была довольно популярной во всех флотах мира, и учебный торпедный корабль французского флота — переделанный торговый корабль «Япон» (Japon ) мог нести пять миноносок. В 1881 году Conseil des Travaux рассматривал вопрос о постройке специального корабля, имеющего ту же скорость и дальность плавания, что и эскадра, и несущего на борту миноноски и мины{401}. В 1883 году транспорты «Мито» (Mytho ) и «Аннамит» (Annamite ), специально подготовленные для этих целей за пару лет до того, доставили в Китай несколько миноносцев, успешно использованных Курбэ. С совершенствованием автономных миноносцев корабли-матки стали лишь плавучими базами.

Шармэ утверждал также, что для наступательных действий против вражеских берегов bateau-cannon также подходят лучше, чем броненосные корабли. Так как вражеские миноносцы делали прямую блокаду и высадку десанта практически невозможными, большие корабли становились бесполезными. Против обычных укрепленных баз, защита которых состояла обычно из перекрывающих вход минных полей и тяжелых пушек, маленькие канонерки и миноносцы должны были быть более эффективными, чем броненосцы. Целью такой операции было не подавление фортов, а уничтожение арсенала и торгового порта — а шансы поразить канонерку у, к примеру, 100-тонной пушки, установленной на фортах Ла Специи, были не выше, чем у вооруженной такими же пушками «Италии» отбиться от торпедной атаки. Войдя в гавань, миноносцы должны были атаковать стоящие на якоре корабли, а канонерки — бомбардировать арсенал. В Ла Специи, практически неуязвимой для атаки броненосного флота, нехватка молов открывала порт для атак миноносцев, а арсенал — для обстрела с маленьких канонерок. В случае, если бы операция проводилась внезапно, в начале войны, когда заграждения бы еще не были выставлены, успех мог бы быть достигнут относительно легко{402}. Против береговой обороны Англии и Италии — также ставшей жертвой моды на огромные пушки — легкие быстроходные канонерки имели бы те же преимущества, что и миноносцы против вооруженных такими же пушками броненосцев.

Новый тип войны на море

Настоящей же целью должны были стать не военно-морские арсеналы, но беззащитные прибрежные города, защищаемые единственно «так называемыми законами войны». Шармэ — пусть и в не слишком резких словах — заявил то, о чем впрямую не говорил даже Об.

Ясно, что бомбардировка фортов станет в будущем лишь вспомогательной операцией... Мы опустошим все незащищенное побережье, все открытые города. Сражаясь с Англией мы, вместо идиотских попыток заставить замолчать форты Мальты и Гибралтара, нанесем удар в самое ее сердце — по ее торговым портам, и тем закончим разрушение, начатое крейсерами. В войне с Италией на ее предоставленном зажигательным снарядам противника побережье с ее великолепными городами, разразится неминуемая ужасная катастрофа{403}.

Анти-итальянские настроения, разделяемые сторонниками Jeune Ecole сыграли немалую роль в формировании ее идей. Экономике Италии было практически невозможно нанести урон в открытом море — ее морская торговля с другими странами была ничтожна, единственным по настоящему важным ее элементом был уголь — перевозимый на нейтральных английских судах. Хотя теория бомбардировки портовых городов была в основном возрождением старой идеи нанесения без разбора максимального урона врагу, она подразумевала и вполне отвечавшую духу времени идею воздействовать на моральный дух населения страны. В соответствии со словами другого видного полемиста Jeune Ecole  — Поля-Жана Фонтэна (Paul-Jean Fontin ) — ставшего личным секретарем Оба — «обычная бомбардировка» заключалась бы в «сжигании всех населенных районов побережья для того, чтобы спровоцировать пораженческие настроения у населения»{404}. Безжалостное уничтожение итальянских прибрежных городов должно было стать основным средством ведения войны. В самом деле — в войне с Тройственным союзом Германии, Австрии и Италии вся мощь Франции могла бы обрушиться именно на Италию. «Если бы на Рейне удалось достигнуть равновесия — то флот мог бы решить на Средиземноморье судьбу Тройственного союза»{405}.

Jeune Ecole была готова разыграть любую карту, которая позволила бы низвергнуть итальянское государство, будь то легковозбудимость итальянского общественного мнения, разногласия по важным вопросам, например таким, как римский, движение за установление в Италии республики, неудовлетворенность неаполитанцев руководителями страны — выходцами с севера. Моральный эффект от бомбардировок был бы даже более важен, чем собственно причиняемые ими разрушения — поскольку подлинный источник экономической мощи Италии — тяжелая промышленность севера — затронут ими быть никак не мог. Вышеизложенное дает ключ к пониманию одной из важнейших особенностей созданной Jeune Ecole теории войны против торговли, которая часто описывается — неправильно — как стремление «истощить Англию». Основной целью было не истощение противника, не прекращение подвоза в Англию сырья и продовольствия, необходимых для ведения войны, но создание экономической паники, которая могла бы спровоцировать упадок духа, и даже крах английского общества. Возложение надежд на паралич английской экономики и общественные беспорядки объясняет две других особенности теорий Jeune Ecole  — склонность к недооценке сил, необходимых для сокрушения Англии, и абсолютную уверенность в необходимости проведения внезапной атаки в самом начале войны. То, что «Алабаме» удалось заставить многие торговые суда северян искать спасения по флагами других государств, было свидетельством того, что паника более важна, чем разрушение. Кроме того, французы в 1880-х годах — как, впрочем, и в предыдущее десятилетие — были жертвами одного из самых кардинальных изменений баланса сил в Европе. То, что они рассчитывали единственным мощным ударом, внезапным и безжалостным — но производящим эффект более психологический, нежели материальный — в положительном для себя смысле воздействовать на отношение к себе других держав, совершенно неудивительно.

Во многих отношениях, идеи Jeune Ecole относительно социальных последствий современной войны были более реалистичными, чем взгляды государственных деятелей, тридцать лет спустя слепо вовлекших Европу в катастрофу Первой мировой войны. Лидеры школы понимали, что значит жить в условиях социальных потрясений — благо, они получили соответствующий опыт во время осады пруссаками Парижа в 1870–71 году и подавления Парижской коммуны. Предрассудки, питаемые Обом в отношении социальных проблем современного капитализма, описанных им в 1883 году, стали одной из составляющих его колониальной теории.

В условиях, когда промышленные товары могут продаваться с выгодой на мировом рынке... труд и капитал... пребывают в согласии. Но когда сегодня... благодаря неоспоримому закону, определявшему развитие человечества — закону борьбы за выживание... эти рынки стремительно переполняются... Труд и капитал становятся противниками... и проблемы труда, обостряемые отчаянием и голодом... становятся социальными проблемами, решение которых будет возможно лишь при воцарении абсолютной справедливости в нашем обществе — ориентированном, увы, не на абсолютность, а на случайность и относительность. Таким может быть французское решение.

Решение, которое найдут другие нации, обладающие более практическим складом ума — или более счастливы — может быть совершенно другим. Одни создадут и разовьют новые рынки, производство оживет, и угроза разорения будет предотвращена... Но что это будут за рынки? Колонии Англии, которыми она покрыла весь мир... благодаря колониям проблема труда в Англии еще долго не станет социальной проблемой{406}.

В 1880-х годах угроза революции в Англии не переставала быть актуальной. В течение Гражданской войны в США французы могли наблюдать за паникой, уничтожившей американское торговое судоходство, и за страданиями британских рабочих текстильной промышленности. В то время, когда Шармэ и Об составляли свои прокламации — в 1886 году — и Британия, и мир в целом погружались в пучину депрессии. В 1885 году, после заговора бомбистов и взрывов в Бирмингеме, Ливерпуле, Глазго, в Лондоне — в Совете местного самоуправления (Local Government Board ), на вокзале Виктории, в Тауэре, Вестминстерском аббатстве, и Палате общин, правительство приняло Билль о взрывчатых веществах (Explosives Bill ). В 1886–1887 годах первых успехов добилась Социал-демократическая Федерация Генри Хиндмэна, а в 1889 году состоялась знаменитая стачка докеров — возможно, наиболее широко известный из всех трудовых конфликтов в Британии. То, что в британской бульварной литературе тех лет — например, в «Великой войне 189 — го» (The Great War of 189– ) активно начали рассказываться леденящие кровь истории о бесчинствах анархистов, не было случайным совпадением.

Британцы всерьез воспринимали эту угрозу и в последующие годы. В ходе обширного расследования, законченного в 1905 году, двое руководителей тред-юнионов дали показания, что они не могли бы исключить опасности серьезных мятежей — или по крайней мере движения за мир любой ценой, если бы английская торговля сильно пострадала бы в ходе войны на море. Многие страховщики предполагали, что страховые ставки могли бы возрасти до 20 процентов на рейс. Цены на зерно — обычно колебавшиеся в районе шестнадцати-семнадцати шиллингов за четверть поднялись во время Пенджекентского кризиса 1885 года и Фашодского кризиса в 1898 на пять шиллингов — и во время кризиса отношений с Россией в 1878 — даже на пятнадцать шиллингов. Мистер Брумхолл в «Ежегоднике зерновой торговли» (Corn Trade Yearbook ) высказал предположение, что в случае большой войны цены могут вырасти до двухсот шиллингов за тонну{407}.

Сторонники Jeune Ecole провозглашали, что угроза войны против торговли вынудила Британию уступить в «Алабамском деле» и в кризисах 1878 и 1885 годов{408}. Эта точка зрения оспаривалась адмиралом Буржуа, заявлявшим, что по его мнению отступить в 1878 году в Сан-Стефано пришлось именно России{409}. Как бы то ни было, краеугольным камнем французской теории войны против торговли была возможность создать внезапной атакой экономической паники в Англии. Эта атака должна была «вызвать рост страховых ставок с самого начала войны... Надежнейший способ остановить британское судоходство — не откладывая, начать причинять ему вред»{410}.

Хотя Шармэ и Об и были сторонниками использования против вражеских броненосцев миноносцев и малых канонерок, они не забывали и о другом важнейшем элементе идей Jeune Ecole  — войне против торговли. Она должна была безжалостно осуществляться не только на пути в Индию, но и на всех торговых маршрутах по всему земному шару.

Несомненно, что Индия является самым драгоценной составляющей частью (английского) процветания, но если крейсера прервут на несколько месяцев подвоз американского хлопка, непрерывным потоком поступающего на бесчисленные фабрики, производящие текстиль, заполоняющий все рынки мира, то неужели кто-то поверит, что это нанесет меньший ущерб, чем полное прекращение сообщения с Индией? Как только фабрики остановятся, тысячи рабочих будут ввергнуты в нищету, и разразится экономический кризис. Понемногу проявятся и все ужасы голода — поскольку зерно из Америки для Англии важно не меньше, чем продукты из Индии{411}.

Вступая в прямые противоречия с Гужаром и сторонниками воссоздания французского пути на Восток, Об утверждал, что удар в сердце Англии можно нанести только в Атлантике. Вряд ли можно привести более наглядный пример исключительной широты его кругозора. Хотя его средиземноморский образ мыслей и вынудил провозгласить его неизбежность беспощадной войны против Италии, угрозу которой едва ли осознавали Гужар и Ферри, он оказался способен понять, что Англия должна быть атакована в Атлантическом океане — а не на Средиземном море. Что до возможности блокирования Англией Франции, то и Об и Шармэ четко понимали, что «сегодня, когда блокада стала иллюзией, лишь рейдеры могут закрыть море для врага»{412}. Поскольку проводить законную — и эффективную — блокаду будет невозможно, то даже флот, господствующий на море, вынужден будет прибегнуть для прекращения торговли (даже нейтральной) с французскими портами к некоторым незаконным способам.

Годом позже, в 1885, Об сделал свое самое известно пророчество — предложив использовать для войны против торговли миноносцы. Это его заявление, раскрывавшее также и его взгляды на войну и международные законы, было поистине ошеломительным. Оно гласило:

Война сама по себе отрицание закона. Она... источник силы — позволяющей править миром — для народа в его беспрестанной борьбе за существование. Любые средства не только позволительно — но и законно применять против врага.

В дни, когда... когда теория законов войны принята даже самыми мятежными умами... как должна выглядеть морская война? Захваченный корабль, если он того стоит, отводится в ближайший порт, если же нет — то захвативший корабль принимает его команду на борт и топит приз. Какая гуманность — и какое соблюдение законов войны! Завтра начинается война. Миноносец — с двумя офицерами и дюжиной матросов на борту — встречает один из этих лайнеров, перевозящих на борту груз более богатый, чем любой из испанских галеонов, и несущий команду и пассажиров числом в несколько сотен человек; миноносец сигналами поясняет капитану лайнера, что он здесь, что он видит лайнер, что он может его потопить, что он берет в плен и корабль, и команду, и пассажиров — короче говоря, не будет ли капитан так любезен признать себя призом и отправиться в ближайший французский порт? На это заявление капитан лайнера отвечает одним точным выстрелом, отправляющим на дно как сам миноносец, так и проявившего рыцарские чувства командира миноносца, и его команду, и лайнер продолжает свой столь ненадолго прерванный путь. Следовательно, миноносцу надлежит скрытно следовать за встреченным лайнером, и при наступлении ночи столь же тихо и скрытно подойти к лайнеру и отправить на дно и сам лайнер, и груз, и команду и пассажиров. После чего, оставаясь не просто спокойным — но полностью удовлетворенным — командир миноносца продолжает свое крейсерство{413}.

Таким образом предполагалось до предела расширить область использования малых кораблей. Шармэ провозглашал, что торпеда будет развиваться настолько быстро, что неизбежно превзойдет все возможные способы защиты от нее, и призывал французов «применить всю нашу изобретательность и все средства, которые позволит бюджет, для совершенствования оружия, торжество которого неизбежно. Море будет нашим — по крайней мере на несколько лет — если только мы захватим лидерство»{414}. Наконец, последней составляющей идей Jeune Ecole было возрождение веры в технический прогресс. В сравнении с Англией «мы должны быть лучше, коли это возможно, но в любом случае мы должны отличаться от нее — в ведении новых методов войны, новых двигателей, тщательно разработанным и быстро воплощенным»{415}. Возможно, что эта вера была верой в иллюзию — но, конечно, она сильно отличалась от идеи, выраженной Тирпицем: «ни одно новое оружие не может быть принято на вооружение, пока не будет разработана тактика его применения». Скорее, в ней было больше общего с проповедями пионера стратегических бомбардировок, итальянского генерала Джулио Дуэ (Giulio Douhet ) «опираясь на уроки последней войны, пристально оглядимся — и шагнем в будущее... Именно новые технические средства определят форму и характер войны»{416}.

В целом, для того, чтобы не дать второй французской колониальной империи повторить судьбу первой, Об разработал полную систему морской стратегии.

В прошлых войнах	В следующей войне
Господство Англии на море обеспечивает:	По утверждениям Оба:
1. Защиту английского побережья	1. Англию возможно покорить, не ступая на ее землю
2. Возможность атаковать французские берега	2. Вряд ли 30000 человек смогут угрожать "нации под ружьем"
3. Защиту английской торговли	3. Поскольку блокада будет невозможна, защищать морскую торговлю придется непосредственно
4. Возможность атаковать французскую торговлю	4. Французская торговля может быть атакован только с нарушением международных законов - но даже и в этом случае это не слишком повредит Франции
5. Защиту английских колоний	5. Английские колонии могут попытаться провозгласить независимость
6. Возможность атаковать французские колонии	6. Французские колонии могут быть защищены отдельными колониальными армиями.

Вкратце: «господство на море не более, чем бессмысленное во всех отношениях выражение». Об забывал только об одном — Англия никогда еще не сражалась в одиночку.

С тактической точки зрения Jeune Ecole полагала нужным разделить все корабли на вооруженные торпедами и вооруженные пушками. Война должна была вестись на основе следующих четырех положений:

1. Слабейший флот находится в базах, и не вступает в бой

2. Сильнейший флот вынужден сделать то же самое, опасаясь торпед

3. Единственные действия на море будут связаны с войной против торговли

4. Эта война должна быть абсолютно безжалостной

Несмотря на то, что можно выдвинуть немало возражений против этих идей, нельзя не отметить, что события войны 1914–1918 года протекали в почти полном соответствии с ними{417}.

Раскол во флоте

К тому моменту, когда Об в январе 1886 года стал морским министром, споры по поводу идей Jeune Ecole достигли наивысшей точки. В итоге, в течение следующих пятнадцати лет флот оказался расколот на две соперничающие группировки. Ситуация во флоте сложилась взрывоопасная — его отношения с обществом и Парламентом так и не сложились, трения внутри офицерского корпуса также росли — и все это еще до того, как разыгрались баталии по вопросам военной техники. Об, тремя основными недостатками которого были некомпетентность в технических вопросах, оптимизм и склонность прибегать к помощи прессы, обратился за помощью к Шармэ — человеку, еще менее компетентному в технических вопросах, еще более оптимистичному, чем он сам, и искушенному во всех приемах и уловках французской прессы. Вместо того, чтобы привлекать внимание общества во-первых к вопросам управления флотом, и во-вторых — к вопросам стратегии и дипломатии, и не затрагивать находившиеся вне его понимания технические вопросы, Шармэ поставил все с ног на голову. «Мы согласны... что реорганизуя арсеналы можно было бы добиться большой экономии, поменять требуется в первую очередь то, что эти арсеналы производят»{418}.

То, что эти споры велись донельзя доктринерским — и донельзя французским образом — в определенной степени «заслуга» именно Шармэ. Подобно большинству французских журналистов, он верил, что нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить в споре — если только этот спор был достаточно жестким. Эта вера основывалась на точке зрения, что несогласные с провозглашаемой абсолютной истиной движимы исключительно личными интересами, которые французской прессе — с ее удивительной способностью переходить на личности — и надлежало вытащить на всеобщее обозрение. В результате чисто технический вопрос о противостоянии миноносца и броненосца вскоре был поглощен противостоянием Le Temps и Journal des debats, республиканцев и консерваторов, младших и старших офицеров, и тысячами прочих личных и политических конфликтов, в которых уже и речи не шло о его решении. Дело вскоре прочно увязло в трясине споров политиков и журналистов, в которых никто и не думал стараться подвести какие-то итоги и сложить воедино все аргументы. Шармэ, к счастью, не дошел до того, чтобы вызвать дух знаменитого французского корсара Сюркуфа, и попросить его о поддержке — как то сделал один преисполненный энтузиазма спиритуалист — но в том, что французский флот пошел по пути вниз, достигнув предела падения при министре Камиле Пеллетэне (Camille Pelletan ) (1902–1905) — в известной степени есть и его вина{419}.

Единственный еще остававшийся не относящийся к делу аргумент был вскоре пущен в ход англофобом Жюльетом Адамом (Juliette Adam ) — редактором Nouvelle Revue. Из-за четко определенной англофобии новой теории он предоставил ее сторонникам свою колонку. В ежемесячном морском разделе, который редактировал Поль Фонтэн, отчаянная англомания прекрасно уживалась с пропагандой самых безжалостных идей оба. В то же время, в других изданиях, радикальные политики Жорж Клемансо и Камиль Пеллетэн развязали откровенно грубую кампанию против самого способного из всех адмиралов-традиционалистов — Альфреда-Альбера Жервэ (Alfred-Albert Gervais ), не угодившего им тем, что визит его эскадры в Кронштадт в 1891 году стал одной из причин заключения союза с автократической Россией. Помимо прочего, Жервэ обвинялся даже в смерти матроса, упавшего за борт с одного из кораблей его эскадры!

После Шармэ во Франции остались два флота — поддерживаемый либералами миноносный, и пользующийся поддержкой реакционеров броненосный флот. Journal des debats, Nouvelle revue, Revue des deux mondes, и La Marine francaise  — собственное издание Jeune Ecole стояли, разумеется, на стороне света и здравого смысла, а Le Temps и Le Yacht  — на стороне культа тьмы. Стоило лейтенанту Роберу Дегую (Robert Degouy ) опубликовать в Revue des deux mondes некую еретическую статью, как редактор стал считать его едва ли не предателем. Внутри самого флота конфликт подпитывался еще и недовольством младших офицеров старшими, и борьбой молодых офицеров с морской аристократией за власть. В общем, если бы нашелся cause celebre то все могло бы закончиться неким вариантом расколовшего французские политические круги дела Дрейфуса.

Благодаря Шармэ вопросы реформирования арсеналов, перемен в области техники, личного состава, и отношений с обществом и парламентом, оказались перемешаны и погребены под ворохом других проблем — что крайне затрудняло решение их хотя бы по отдельности. Вдобавок сыграл огромную роль и старый вопрос о финансовой стороне вопроса — поскольку как раз в это время флот оказался вовлечен в масштабный финансовый кризис. В тех условиях, в которых — не в последнюю очередь из-за огромных трат, осуществленных коллегой Оба, военным министром генералом Жоржем-Эрнестом Буланже — даже самые либеральные и гуманные политические партии были готовы принять на вооружение самые безжалостные методы ведения морской войны, если только они позволяли сберечь хоть немного денег{420}. Миноносцы представлялись дешевым способом ведения войны. Шармэ, риторически обращаясь у Гужару, с важным видом заявлял, что «в этом мире есть способ добиться многого с малыми средствами — сорвать банк, рискнув лишь небольшой ставкой»{421}.

Реакция на идеи Jeune Ecole

Самым радикальным предложением было, по видимому, использование миноносцев для борьбы с вражеской торговлей. Но здесь такой фанатик торпед, как Об, не принимавший никакого участия в развитии этого вида оружия, столкнулся с грозным противником — адмиралом Буржуа, одним из крупнейших авторитетов по торпедному делу во Франции. Разработавший вместе с морским инженером Шарлем-Мари Брюном первую французскую подводную лодку «Плонжер», бывший президентом комиссии, порекомендовавшей некогда принять на вооружение торпеду Уайтхеда, и в течении нескольких лет — председателем Комиссии по подводной обороне, он был также одним из крупнейших специалистов Франции по морским международным законам. Опираясь на законы он проаргументировал невозможность использования миноносцев для борьбы с вражеской торговлей. Он соглашался с Обом как в том, что для миноносца совершенно невозможно отвести приз в ближайший порт, высадить на него призовую команду, или принять команду и пассажиров приза на борт, так и в том, что единственный выстрел с вооруженного торговца способен отправить миноносец на дно. Но, даже соглашаясь с тем, что английский корабль можно, с нарушением законов войны, отправить на дно ночью, как, спрашивал он, может командир миноносца быть уверенным, что уничтожаемый им корабль является английским? Использование таких методов неизбежно приведет к конфликту с нейтральными державами — пусть даже не с Америкой или Голландией, но с Италией и Германией, суда которых проходят через те воды, в которых Об планирует вести свою войну. Дело не в том, что гуманность не позволит использовать такие методы, а в том, что их использование почти неизбежно вызовет — о чем забывают «рационалисты» — конфликт с Германией, и вступление ее в союз с Англией. «Признание верным того факта, что война против торговли, осуществляемая миноносцами, приведет к подобному конфликту, является самым сильным из всех возможных аргументов против использования этого оружия»{422}.

Адмирал Эрнест дю Пен де Сен-Андре (Ernest du Pin de Saint-Andre ), разработавший большую часть мер по обороне Тулона от торпедных атак, отмечал незнание Шармэ настоящих условий проведения торпедных атак{423}. Рискуя быть утопленным миноносцем безо всякого предупреждения, торговец будет вооружен для защиты именно от миноносца (поскольку в бою с крейсером у него все равно шансов не будет). Торговец может заметить миноносец почти тогда же, когда миноносец заметит его. По его мнению, корабль движущийся зигзагом на полном ходу, и ведущий огонь из легких автоматических пушек имел отличные шансы избежать опасности{424}. Таким образом в течение года после внесения предложения французские специалисты не только разработали способы использования новых кораблей, но и предусмотрели последствия нарушения законов войны, протесты нейтралов и тактику, которую торговцы могли бы использовать для избежания опасности.

В той дипломатической ситуации, которая существовала в 1885 году — когда основной задачей было обеспечить нейтралитет Тройственного союза — идеи Оба и Шармэ отражали тот тип колониального безумия, которое составляло достойную компанию национализму, пропагандируемому тогда Полем Деруледом. Идея использования миноносцев против торговых судов единогласно отвергалась всеми офицерами, взявшими на себя труд всерьез отнестись к этому вопросу. Говоря словами одного из них. «подобное пиратство... стало бы сигналом к созданию против нас лиги нейтральных государств»{425}. В другом исследовании предусматривалась возможность использования миноносцев для атак конвоев с опорой на базы Оран, Бизерта, и Шербур — что было бы законно, и могло бы надолго затруднить возможным противникам задачу обеспечения защиты своей торговли{426}.

Британцы понимали возникшую опасность — и им еще предстояло беспокоиться по этому поводу и в двадцатом веке. В британских маневрах 1901 года «французы» под командованием адмирала А. Н. Уилсона использовали миноносцы в качестве истребителей торговли, и лондонская Times выразила серьезное беспокойство по поводу характера возможной будущей войны на море. «Единственный способ, которым контрминоносец (destroyer ) сможет уничтожать вражескую торговлю — это посылать на дно каждое встреченное вражеское судно. Это будет настоящее варварство»{427}. Показания сэра Джона Хопкинса (John Hopkins ) перед Королевской комиссией по поставкам продовольствия (Royal Commission on Food Supplies ) позволяют понять, как англичанам представлялся возможный ход событий.

Вопрос. Полагаете ли Вы, что миноносец может захватить первоклассный лайнер?

Ответ. Да.

В. Как?

О. Подав сигнал — «если ты не остановишься, я утоплю тебя».

В. Что произойдет с командой и пассажирами? Полагаете ли Вы, что им придется погибнуть?

О. Конечно, если корабль не остановится; им не останется ничего другого{428}.

Через пятнадцать лет после Оба — и за пятнадцать лет до Первой мировой войны британцы поняли, что давление французского общественного мнения может вынудить флот обратиться к столь жестким мерам. Разработанная ими в конце 1890-х годов система защиты торговли по идее включала в себя и меры, позволяющие учесть это обстоятельство — в частности, были продуманы специальные маршруты торговых судов в Средиземноморье{429}.

Интересно сравнить теорию Оба с развязанной германцами в годы Первой мировой войны неограниченной подводной войной. Французская теория базировалась не на уничтожении торговли и истощении врага, но на парализации судоходства и экономики Британии внезапным, безжалостным ударом в самом начале войны. Германцы, с таким почтением относившиеся к Мэхэну, Флоту открытого моря, и «теории риска» Тирпица, не учитывали выгод, которые могла бы дать им война против торговли — и им пришлось в военное время постигать то, что французы изучали в тридцатилетний мирный период. Результатом стала целая серия упущенных возможностей и дурно направленных действий. Германская политика — не принимать на вооружение новый вид оружия, пока не будет разработана тактика его применения — лишила их возможности застать англичан врасплох, использовав свои подводные лодки в качестве рейдеров. В первый год войны, если не считать посылки нескольких крейсеров, и эскадры графа фон Шпее, Германия по сути не предприняла ничего. Чтобы решиться нарушить нейтралитет США, германцам понадобилось два года, и к тому времени в войну вступили все значительные нейтральные государства{430}. Можно утверждать, что разрабатывая морскую стратегию, оценивая дипломатическую ситуацию, и медля с оценкой возможностей нового оружия германцы не то что не учли теорию Оба — они попросту нарушили все установленные им и Шармэ правила.

Министерство Оба

Об пробыл морским министром с 7 января 1886 по 30 мая 1887 года. (Его коллега — военный министр генерал Буланже благодаря свои анти-германским заявлениям стал в это время едва ли не национальным героем). Основные ошибки его управления — равно, как и его теорий — были вызваны его некомпетентностью в технических вопросах, чрезмерным оптимизмом, и слишком большим доверием к частным фирмам. Он почти ничего не изменил в структуре управления флотом — лишь создал торпедные службы при министерстве и в каждом порту. В этом он стал последователем традиционной методики — добавлять новую часть вместо переделки всего механизма. В остальном же он сосредоточился на улучшении работы флотской бюрократии. Он снизил предельный возраст ухода в отставку для интендантов, механиков и инженеров, издав соответствующее постановление — поскольку законопроект, предложенный одним из его предшественников — адмиралом Жорегиберри — уже шесть лет ходил по парламентским комитетам. Он выгнал почти всех офицеров «парижского флота» и большую часть начальников бюро, и впервые в истории французского флота начал карать инженеров за допущенные ими технические ошибки. Наконец, он начал атаку на Совет Адмиралтейства, сократив число его членов и заставив их чаще проводить заседания. Если не считать истории с отдельными торпедными службами, все эти меры можно было оценить положительно. Однако они обеспечили Обу множество врагов.

Все действия министерства Оба были прямо направлены на претворение в жизнь его стратегической и технической программы. Находящиеся в европейских водах силы флота были перераспределены и объединены в три основные группы. Весь линейный флот был собран в Тулоне — для действий против Италии. Поскольку угрозы наступления Германии здесь более не существовало, в Шербуре остались только миноносцы и старые броненосцы береговой обороны. Все крейсера, должные уничтожать вражескую торговлю, были собраны в Бресте. Таким образом, на Средиземноморье планировалось вести войну наступательную, в Канале — оборонительную, а в Атлантике — уничтожать вражескую торговлю.

На Средиземном море Об и Буланже выбрали Бизерту как место основания новой мощной базы, и утвердили план ее развития. Кабинет отверг план, как нарушавший обещания, данные Англии — и все свелось к созданию в старом порту торпедной станции{431}. Разработанный Обом проект создания обороны колоний и множества угольных станций был нереализуем по финансовым соображениям, и, если не считать создания торпедной станции в Бизерте и еще одной — в Аяччо, на Корсике, то его планы создать против Италии базы на Средиземном море и опоясать мир цепью угольных станций так и остались невыполненными. Об также проиграл сражение за береговую оборону, когда Буланже резко отверг предложение передать ее в ведение флота — но ему удалось многое сделать в смысле организации работы береговых наблюдательных постов и телеграфа{432}.

Что касается техники, то Об полностью остановил работы по четырем броненосцам — «Ошу» и трем типа «Маджента», начатым постройкой в 1880 году, и сосредоточил усилия на более дешевых средствах ведения войны. Для этого он немедля запросил специальный кредит в 200 миллионов франков — на осуществление программы, предполагавшей постройку шести больших и десяти малых крейсеров, двадцати больших миноносцев, рассчитанных на борьбу с миноносцами противника, пятидесяти bateaux-cannon, ста обычных миноносцев, и трех броненосцев береговой обороны, которые могли бы использоваться в качестве кораблей-маток для миноносцев{433}. Пройдя через комитет по бюджету, и через руки преемников Оба, программа была существенно урезана — но Обу до того, как он оставил свой кабинет, удалось начать постройку трех больших крейсеров — по типу «Сфакса», но лишенных парусов, двух схожих с ними крейсеров среднего водоизмещения и шести малых, 1800-тонных крейсеров по типу «Милана». Однако последние — по мнению Оба — идеальные дешевые крейсера — имели проблемы с поддержанием высокой скорости длительное время{434}. Постройка трех других крейсеров — двух больших и одного среднего — также заказанных Обом — была прекращена. Однако начало постройке современных крейсеров, способных уничтожать вражескую торговлю, было положено. Кроме того, на англичан большее впечатление произвел изначальный проект — а не тот его вариант, который в конце концов и был воплощен в металле.

Постройке миноносцев по программе Оба помешали проблемы их предшественников — с №75 по №125. В июне 1885 года флот заказал тридцать миноносцев, являвшихся несколько улучшенной версией 33-метрового миноносца, столь впечатлившего Шармэ. Заняв пост министра, Об немедленно заказал постройку еще 21 миноносца. Однако при утверждении чертежей этих новых, 35-метровых миноносцев начались яростные пререкания между проектировщиками, строителями и министерством. Ввод кораблей в строй был задержан сомнениями относительно их остойчивости и проблемами с котлами. 1889 год подтвердил эти сомнения: №102 перевернулся, а №110

переломился на волне пополам. Миноносцы этого типа были полностью перестроены, оснащены новыми котлами, и их корпуса были усилены: результатом стало падение скорости с 20 до 17 узлов. До того, как в 1889 году прошел испытания построенный Норманом №126, у Франции не было типа миноносца, на который можно было бы полностью положиться.

Однако с торпедами и организационными вопросами Обу удалось достичь успехов. Он перенес Торпедную школу из Бойярдвилля в Тулон, и основал там же завод, вскоре начавший успешное производство торпед для флота. В добавок к торпедным службам, и учрежденному им корпусу торпедных механиков, он создал мобильную оборону (defences mobiles ) — систему, в соответствии с которой миноносцы были распределены между французскими портами для защиты побережья.

Некоторые составляющие части программы Оба были использованы — целиком, или частично — его преемниками. При Обе производились предварительные работы над проектом «броненосца береговой обороны, предназначенного для обеспечения действий группы миноносцев» — и четыре таких броненосца, правда, не предназначенные для выполнения функций корабля-матки — типов «Вальми» (Valmy )и «Бувинэ» (Bouvines ) — были заказаны в 1889 году{435}. В следующем году была начата разработка сопоставимого по водоизмещению с крейсером корабля-матки «Фудр» (Foudre ), постройка которого была начата в 1892 году.

Хотя немедленные результаты деятельности Оба на техническом поприще и можно оценить как нулевые (а то и как отрицательные), предпринятые при нем исследования и эксперименты заложили основу для совершенствования и развития военно-морской техники в следующие пятнадцать лет. Эксперименты с миноносцами достаточно широко известны — но не менее важны были эксперименты с предложенным Шармэ bateau-cannon. В апреле 1886 года Об заказал такой экспериментальный корабль, названный после смерти Шармэ в честь журналиста. «Габриэль Шармэ» был по сути несколько увеличенной версией 35-метрового миноносца, несшего единственную 5.5-дюймовую пушку. Точность стрельбы пушки, установленной на столь маленькой и неустойчивой платформе полностью соответствовала наихудшим ожиданиям оппонентов Оба. Все пятьдесят bateaux-cannons были немедля вычеркнуты из кораблестроительной программы, а сам «Габриэль Шармэ», лишенный пушки, превратился при преемнике Оба в миноносец №151.

Едва ли не самыми важными из проведенных при Обе экспериментов стали испытания флотом первых мелинитных снарядов, уже принятых армией. Это были длинные, тонкостенные снаряды с весьма мощным зарядом взрывчатки, которыми предполагалось вести огонь из мортир — подобных тем, которые устанавливались на предназначенных для обстрела берега канонерках. Тот эффект, который могло произвести использование этих «контейнеров с мелинитом» против итальянских городов, активно использовался пропагандой Jeune Ecole. Однако Об пожелал использовать эти канонерки против броненосцев — и в порядке эксперимента этими снарядами был обстрелян старый броненосец «Белликьез» (Belliqueuse ). Результат был ужасным. Испытания показали, что взрыв одного снаряда в замкнутом пространстве — например, между башней и броневой палубой итальянского броненосца, разрушит множество водонепроницаемых отсеков и, возможно, выдавит броневые плиты пояса. Результатом этого — и схожих с ним — экспериментов, проведенных за границей, стало понимание того, что практически небронированные броненосцы, типа «Дуилио» или «Италии», чья защита состояла в основном из клетчатого слоя, устарели даже больше, чем несший тонкую броню «Глуар». Так, благодаря неожиданному повороту судьбы, совершенно небронированной bateau-cannon было суждено положить начало возрождению брони{436}.

Эксперименты с торпедами включали в себя исследования устойчивости корпуса к подводным взрывам. Для этих целей использовалась старая броненосная плавучая батарея «Протектрис» (Protectrice ). Проведенные возле находящихся неподалеку от Тулона Йерских островов испытания с участием новейшего «Амираля Дюперре» должны были подтвердить — или опровергнуть — заявления Шармэ об «абсолютной уверенности» с которой торпеда может поразить большую движущуюся цель. Испытания показали, что с дистанции до четырехсот ярдов удачно выпущенная торпеда и впрямь имеет неплохой шанс поразить цель — один из трех-четырех. Через два месяца после своего прихода к власти Об объявил о проведении конкурса на проект подводной лодки — в результате чего во Франции была построена первая, действительно имевшая боевое значение подводная лодка «Жимнот» (Gymnote ).

Наибольшую известность получили испытания, направленные на изучение теории Оба о возможностях автономного миноносца и о «победе микробов над гигантами». В феврале 1886 года миноносец №61, в сопровождении нескольких других кораблей, совершил — с целью изучения возможности самостоятельного их плавания — переход из Атлантики в Тулон. Зимнее плавание вдоль берегов Бискайского залива не было легким для 33-метрового корабля водоизмещение 46 тонн. Хотя другие корабли шли лишь для обеспечения безопасности плавания, мореходный миноносец временами прятался за bateau-cannon. За время плавания — длившегося двадцать дней, не меньше, чем занял бы такой переход у какого-нибудь заштатного грузового парохода — команда миноносца была настолько истощена качкой и нехваткой горячей пищи и сна, что вопрос о ее способности к ведению боя в конце плавания даже не поднимался. По словам одного из участников плавания:

Как правило, мы питались ветчиной, сардинами и консервированным супом; лишь изредка погода была достаточно хороша, чтобы мы могли получить больше, чем немного кипятка. У нас был стол шириной 18 дюймов, но ставить на него что-то смысла не было — поскольку это все равно бы тут же с него свалилось. Обычный способ поедания сардин был таков: один держал консервную банку в руках, а второй доставал сардины за хвост, и клал их ему в рот.

Командир миноносца №61 отмечал в своем докладе, что:

Основная причина усталости команды миноносца — особенно тяжело переносимая нервными людьми — постоянная вибрация, сотрясающая твое тело, застваляющая — вместе с биением машин — дрожать всю корму, и создающая впечатление, что машины сейчас сорвутся со своих фундаментов... В целом, ходить и жить в море на миноносце может тот, кого не утомляют долгие дни, проводимые в открытом океане..{437}.

Бойярдвильская комиссия заключила, что миноносец такого типа как №61, может противостоять внезапному шквалу, но Шармэ пришлось сделать для себя обескураживающее открытие, что 33-метровый миноносец не является атлантическим лайнером.

В окончательных испытаниях, все уже построенные Давиды (одиннадцать 33-тонных и одиннадцать 46-тонных) должны были действовать против Голиафов (всего Средиземноморского флота — на который было потрачено примерно в двенадцать раз больше денег, и на котором было примерно во столько же раз больше людей) в ходе первых французских военно-морских маневров. Перед микробами было поставлено четыре задачи: защита Тулона от обстрела — без помощи со стороны фортов, прорыв блокады, закрытие проливов, и атака эскадры на якорной стоянке во временной базе. Первая задача была полностью провалена — поскольку эскадра провела «бомбардировку» при состоянии моря достаточно плохом, чтобы не дать миноносцам выпустить торпеды по броненосцам.

Второй этап окончился «потоплением» крейсера, пытавшегося прорвать блокаду при помощи миноносцев. Однако на этом этапе микробы были замечены 126 раз, смогли подойти на подходящую дистанцию 21 раз, и застали гигантов врасплох 8 раз. Несмотря на «гибель» крейсера, командующий счел, что «самая бдительная ночная вахта может быть обманута миноносцем... их вмешательство сделало весьма невыгодным продолжение блокады». Таким образом, второй этап был выигран Давидами — что было весьма важно, поскольку теория Оба о бесполезности контроля над морем строилась на невозможности осуществления ближней блокады.

На третьем этапе Голиафы, даже не соблюдая полную светомаскировку, прошли через пролив шириной примерно такой же что и Канал, практически незамеченными — и ни разу не подвергнувшись опасности. На четвертом этапе они были посланы в Аяччо, где им следовало обеспечить свою оборону. Хотя информация о месте стоянки эскадры и была получена в Тулоне благодаря телеграфу, сильный западный ветер не давал миноносцам выйти в море в течение двух дней. Наконец, командующий решил выйти в море без самых малых кораблей — в результате чего его отряд состоял из двенадцати миноносцев, двух крейсеров и броненосца береговой обороны. Шесть миноносцев были вынуждены вернуться в гавань, а остальные вышли из строя еще до того, как им удалось подойти на дистанцию атаки. «Пять миноносцев из двадцати двух», докладывал командующий, «с утомленными командами, захлестываемые волнами и практически неспособные к действию, наконец добрались до врага. Эта одиссея — летом, у своих берегов, может разрушить веру в них даже самых стойких сторонников абсолютной автономности... мореходных миноносцев, ослабленных на три четверти всего лишь двенадцатью часами в Средиземном море»{438}. В составленном Обом бюджете на 1887 год предусматривались средства на продолжение работ на недостроенных броненосцах.

Надо отметить, что проведение военно-морских маневров стало само по себе важнейшим шагом вперед, открывшим дорогу к совершенствованию и успешному использованию флотом технических средств, разрабатываемых в течение предыдущих пятнадцати лет. Хотя не выходившие в море предпочитали смотреть на эти маневры и на преподанные ими уроки как на еще один вид пропаганды, а кабинетные стратеги были склонны считать их результаты непогрешимыми, на самом деле они предоставили пусть и скромную и несовершенную, но практическую основу для обоснования морской стратегии — дополнив уроки, полученные флотом между Крымской и франко-прусской войнами. Невыполнимые основные положения, нелогичные выводы, искажения результатов по политическим — и личным — причинам (в духе «подвигов» герцога Генуэзского на маневрах итальянского флота) конечно имели место — но даже с учетом этого маневры на практике показали возможности и сложности, возникающие при использовании нового оружия.

Прочие эксперименты также показали, что «автономность» миноносцев скорее химера. Германцы сочли, что днем, без поддержки броненосцев и береговых фортов, миноносцы нельзя и рассматривать как достойную береговую оборону. Ночью они практически слепы, и без помощи больших кораблей — таких, как германские лидеры флотилий — они не могут ни заметить врага, проходящего через проливы, ни — даже в случае обнаружения врага — сохранить с ним контакт. В 1887 году тридцать два французских миноносца, три крейсера и один броненосец береговой обороны попытались предотвратить прорыв эскадры через Балеарский пролив, но корабли эскадры замечали ближайшие миноносцы еще раньше, чем с миноносцев замечали их, и «уничтожали» их по одному. Остальные, предупрежденные кораблем-маткой «Аретуз» (Arethuse ), не успели подойти вовремя. Единственной «добычей» в этой провальной операции стали лайнер, ошибочно принятый за броненосец, и сам «Аретуз». Адмирал Бергасс Дюпти-Туар, командовавший в 1888 году Средиземноморским флотом, докладывал, что «такое побережье, как наше, может быть защищено только флотом — или кораблями береговой обороны вместе с миноносцами. Последние будут эффективны против хорошо управляемых кораблей противника только действуя группами. Днем они должны скрываться до того, как можно будет начать атаку, а ночью им потребуется корабль-лидер, который сможет направить их на врага, и поможет им держаться вместе»{439}.

Англичане во время кризиса в 1885 году заказали пятьдесят пять миноносцев — столь же быстро, как это сделал Об годом позже — и с тем же самым результатом. Миноносцы были слишком малы и тихоходны, и их команды не могли выдержать долгого пребывания в море. Из двадцати двух миноносцев, вышедших на в 1887 году старт стамильной гонки, семь сошли из-за проблем с машинами, и еще один потерял свой винт. Противоторпедные сети, выставляемые вокруг броненосцев, были весьма многообещающим средством — и англичане решили более не строить миноносцев первого ранга, сосредоточившись вместо этого на торпедных канонерках (torpedo gunboat  — или torpedo-boat catcher ), аналогах французских торпедных авизо, и на миноносцах второго ранга — которые броненосцы могли бы нести на своих палубах, и которые можно было бы использовать внутри гаваней{440}.

Наследство Jeune Ecole

Габриэль Шармэ умер в возрасте тридцати шести лет, когда Об только-только пришел к власти. В том же году, в возрасте пятидесяти девяти лет скончался Гужар. Лами, проиграв выборы в 1881 году, оставил политику в возрасти тридцати восьми лет ради карьеры секретаря Французской Академии. Гривель умер еще в 1882 году — когда ему было лишь пятьдесят пять. Что до самого Оба, то он из-за подорванного здоровья последние три года своей жизни провел в провинции. Так сошел со сцены последний человек, чье влияние не давало Jeune Ecole превратиться в очередную фантазию на военно-морскую тему. Несмотря на все ошибки и неудачи, Об продемонстрировал тот набор личных качеств, что отличал тех немногих людей что создали Вторую французскую колониальную империю: ясность мысли, отвагу, и абсолютную личную честность.

Как в области теории, так и в области практики Об разделил французский флот на два лагеря. Следующие пятнадцать лет стали временем смятения и неразберихи. Помимо личных конфликтов и полного отсутствия нормальных отношения между флотом и парламентом, об оставил в наследство флоту идею, будто каждый министр должен внести какие-то изменения. За шестнадцать лет — от прихода к власти Потюо 19 февраля 1871 года, до ухода оба в отставку 30 мая 1887 года, у власти побывало пятнадцать морских министров. В следующие пятнадцать лет — до падения министерства Ланессана 7 июня 1902 года — еще шестнадцать. (Если учесть повторные приходы к власти — то в первый период было тринадцать министров — а во второй — двенадцать).

Хотя средний период пребывания министра у власти остался прежним — примерно год — ситуация в первый и второй период сильно отличалась. В течение первого флот находился под управлением группы высших офицеров, хотя и отличавшихся по политическим пристрастиям, но знавшим механизм работы флота, и имевшим единое мнение по военно-морской доктрине. Об разогнал офицеров старой школы, и одновременно изменил многие основополагающие принципы работы министерства — такие, например, как систему распределения заказов на постройку кораблей. В результате — хотя, конечно жалобы молодых офицеров на старую систему были во многом справедливы, и стратегическая система Оба выглядела вполне логичной — надо признать, что к концу существования его министерства управление флотом было в беспорядке.

Другая важнейшая перемена заключалась в том, что девять из шестнадцати преемников Оба были штатскими. Да, постепенная замена министров-военных министрами-штатскими была необходима — но для этого структуру министерства требовалось упростить. Об же сделал ее еще более сложной. У министров-штатских было на выбор два варианта действий. Они могли позволить различным бюро и службам работать самостоятельно — или же пытаться на скорую руку заставить весь механизм работать в соответствии с их представлениями, не надеясь на помощь офицеров, действительно знавших принципы его работы. Феликс Фор (Felix Faure ), к примеру, занялся политическими вопросами (что вскоре позволило ему стать президентом Республики) и позволил флоту управляться самому. Надо отметить, что такой вариант наиболее приветствовался офицерами. С другой стороны, Эдуар Локруа, был полон вполне здравых идей — но ему не хватило знаний, как их осуществить. Блестящий, но крайне эксцентричный Камиль Пеллетэн и вовсе едва не привел флот к катастрофе. В указанный период из все министров-штатских лишь у Жана-Луи де Ланессана (Jean-Lois de Lanessan ) (1899–1902) (подобно Теофилю Делькассэ (Teofile Delcasse ) десятью годами позже) хватило ума и такта, чтобы заставить работать механизм управления флотом так, как должно. При министрах-адмиралах же во флоте наступал период стагнации. Они оказывались неспособны взаимодействовать ни с правительством, ни с Палатой депутатов. Они не приносили вреда флоту — но и улучшений при них не происходило.

Неважно, однако, был ли министр штатским, или же адмиралом — почти все они, после Оба, чувствовали зуд реформаторства. Адмиралы обычно воплощали свои идеи в области кораблестроения, штатские занимались реорганизацией административной машины (которой, впрочем, добавление нескольких новых частей особого вреда не приносило). Если у нового министра не было своих идей, он, обычно, переделывал то, что сделал его непосредственный предшественник.

Наиболее распространенным хобби министров стало перераспределение кораблей. Это было довольно безвредно — поскольку единственными тратами были расходы на уголь, и преемник всегда мог перегнать корабли обратно. Наиболее популярной была перетасовка броненосцев береговой обороны. Задача, для решения которой они создавались (активные действия против побережья соседей Франции), более не стояла на повестке дня, а с появлением в дальних морях быстроходных крейсеров типа «Эсмеральды» присутствие их на заморских станциях стало бессмысленным. Об решил, что эти корабли совершенно бесполезны в Канале — поскольку угроза германского наступления сошла на нет — и решил использовать лучшие из них против Италии. Однако вдоль итальянского побережья не было мелководья, для действий на котором требовались эти корабли. Кроме того, они обычно имели небольшую дальность плавания, и малую скорость, а например, «Тоннер», показал себя в шторм настолько плохо, что миноносцы №63 и №64 могли даже дать ему фору. Даже броненосцы береговой обороны типа «Индомптабль», так обеспокоившие англичан, были для Средиземноморья кораблями более чем посредственными. В целом, всех этих защитников берега можно было считать довольно таки бесполезными кораблями. Не считая пяти кораблей, доставшихся от Наполеона III, но включая четыре типа «Вальми», начатых постройкой только в 1889 году, флот на протяжении 1890-х годов располагал четырнадцатью мощно забронированными кораблями этого устаревшего класса, и каждый министр прикладывал всю свою изобретательность, чтобы найти для них подходящее место. Их переводили вместе и порознь из Канала на Средиземное море и обратно, и даже броненосцы первого ранга не были освобождены от этого шатания туда-сюда. Один при шести министрах шесть раз проделал путь между Брестом и Тулоном.

После Оба, благодаря все более растущей сложности министерства, усиливающемся замешательстве в деле стратегического планирования, и росте числа министров-штатских, можно считать чудом, что у Франции была какая-то военно-морская политика. Хотя временами обнаружение оной и представляло известную трудность.

Есть классический эксперимент по физиологии: у голубя удаляют полушария мозга. Птица ест, пьет, ходит и даже летает — но каждое действие основывается на рефлексах. Несомненно, что это — не смерть, но это и далеко от подлинной жизни. Схожая ситуация была и с флотом — он также страдал от отсутствия управляющего и побуждающего действовать органа{441}.

Единственным правилом было то, что каждый министр оставался на посту достаточно долго, чтобы привнести в систему некие изменения{442}. Если министр оказывался достаточно способным — результатом был некий прогресс. Если нет — оставалось надеяться, что результатом будет только стагнация.