Глава девятая.

Военно-теоретическая мысль в XVII в.

Первые буржуазные революции XVI — XVII вв. создали новые вооруженные силы, выдвинув новые принципы комплектования, организации, обучения и воспитания войск. Воинская дисциплина получила новые идеологические основы. Вместо феодальных ополчений возникли первые буржуазные армии.

В XVII в. во Франции и в Швеции упрочивался абсолютизм, социальной опорой которого являлось дворянство. На средства, получаемые с городов и крестьянства, абсолютизм создал свою вооруженную силу — наемную армию. Это была новая армия, не похожая на отряды кондотьеров, военное искусство которых носило характер цехового ремесла.

Рядовой состав наемной армии вербовали по всей Европе, но офицерский состав представлял замкнутую сословную касту, доступ в которую имело только дворянство. Это была дворянская армия, надежное орудие абсолютизма.

Новые армии (буржуазная и дворянская) требовали и новых военных теоретиков. Военные писатели XVII в. являлись идеологами буржуазии и в значительно большей степени идеологами абсолютизма. Все это были теоретики наемных армий. Многие из них прошли военную и боевую школу Нидерландской революции.

Новые военные идеологи опирались на достижения современной им философии, науки и техники, подготовленные предшествующим развитием, значения которого они, однако, недооценивали. «На средние века смотрели как на простой перерыв в ходе истории, причиненный тысячелетним всеобщим варварством. Никто не обращал внимания на великие шаги вперед, сделанные в течение средних веков: расширение культурной [519] области Европы, великие, жизнеспособные нации, образовавшиеся в этой области в тесном взаимном соседстве, наконец, огромные технические успехи XIV и XV столетий»{469}.

В XVII в. были изобретены различные приборы (микроскоп, телескоп, барометр, термометр, воздушный насос и многие другие), с помощью которых ученые вели наблюдения над явлениями природы и сделали крупные открытия (атомное строение материи, клеточное строение тела, кровообращение и пр.). Разрабатывались аналитическая геометрия (Декарт), логарифмы (Непер), дифференциальное исчисление (Ньютон и Лейбниц), Кеплер открыл законы движения планет, Гюйгенс создал теорию распространения света и т. д. Естествоиспытатели собирали и систематизировали материалы о природе, открывали законы отдельных ее явлений.

Развитие науки и техники, а также общий подъем культуры являлись необходимыми предпосылками успешного решения задачи, выдвинутой в XVII в. практикой военного строительства и боевой деятельности. Эта задача заключалась в том, чтобы создать основы военной науки путем разработки основных отраслей военных знаний и исследования отдельных наиболее важных вопросов, выдвигаемых практикой военной деятельности.

Голландский ученый Гуго Гроций своей борьбой за свободу мысли и разработкой вопросов о государстве, верховной власти, характере войн и правовых нормах их ведения внес ценный вклад в военную науку. Это была необходимая ступень в развитии вопроса о политическом содержании войны. Он начал «рассматривать государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума и опыта, а не из теологии»{470}.

Деятельностью французского инженера Вобана были заложены основы долговременной фортификации как науки. Разрабатывались артиллерийская наука, военное искусство и военно-морское искусство, а также методы строевого обучения войск и система снабжения армий. Исследовался важный вопрос о роли боя в ходе и исходе войны и многие частные вопросы, например вопрос о расстоянии между шеренгами и ширине рядов в колонне пикинеров.

Большинство военных теоретиков XVII в. отправлялись от античного военно-теоретического наследства. Однако они не рекомендовали реставрировать практику древних греков и римлян, как это было в трудах византийцев и Макиавелли, а обобщали современную им военную деятельность и разрабатывали практические руководства. [520]

Наиболее видными представителями военной науки XVII в., которые стремились систематизировать военные знания своего времени, были Монтекуколи, Фёкиер и Гост. В это же время положено начало изучению правовых основ войны.

1. Исследование правовых основ войны

Вопросы правовых основ войны и мира исследовал самый крупный голландский ученый XVII в. — юрист Гуго Гроций (1583–1645 гг.), потомок бургундского дворянина. Отец Гуго Гроция жил в Голландии и занимал должность бургомистра г. Дельфта. Вся семья принадлежала к университетской интеллигенции.

Уже в 14-летнем возрасте Гуго Гроций проявлял научные дарования, и французский король Генрих IV сказал о нем: «Вот чудо Голландии». Гроций изучал произведения древних классиков и право. В 1598 г., т. е. в 15 лет, в Орлеанском университете он получил степень доктора права. Затем занимался адвокатской практикой.

В 1609 г. была опубликована часть его трактата «О праве добычи», озаглавленная «Свободное море, или о праве, принадлежащем голландцам в области торговли с Индией». Трактат был направлен против притязаний Испании, Португалии и Англии на морское господство и выражал интересы голландской буржуазии.

В 1618 г. Гуго Гроций был осужден на пожизненное заключение за участие в религиозно-политической организации. Он просидел в замке около двух лет, затем ему удалось бежать во Францию, где король Людовик XIII назначил голландскому ученому пенсию. Во Франции Гуго Гроций написал трактат «Три книги о праве войны и мира», изданный в 1625 г., а в 1627 г. внесенный в папский список запрещенных книг, в котором находился до 1900 г. Этот трактат является попыткой исследовать правовые основы войны и мира.

Международно-правовые взгляды Гуго Гроция являлись для своего времени, безусловно, прогрессивными. Они были направлены против феодальной анархии и объективно выражали интересы прогрессивного в то время класса буржуазии, выступавшей в союзе с дворянством. Против феодальной анархии вела борьбу также и королевская власть в союзе с буржуазией. И субъективно Гроций оказывался сторонником монархических, а не республиканских порядков.

Гуго Гроций написал свой трактат «в защиту Справедливости», исходя из того, что люди, «утомленные распрей», жаждут «повсеместного» водворения мира.

Войны, которых невозможно избежать, следует вести в соответствии с принципами права и гуманности. Вследствие этого [521] автор начал свой трактат с определения права, вытекающего «из природы вещи», а не путем внешнего установления, изменчивого во времени и различного в разных местах.

Гроций различал естественное и внутригосударственное право.

«Мать естественного права. — говорил он, — есть сама природа человека»{471}. Особенность человеческой природы заключается в контролируемом разумном стремлении к общению, которое и является источником естественного права. «Право естественное есть предписание здравого разума»{472}. Однако этот источник имел буржуазное содержание, исходил из незыблемости частной собственности на средства и продукты производства. Утверждалась также неизменность естественного права, что выражало метафизические взгляды голландского ученого.

Помимо естественного, существует, по Гроцию, право волеустановленное, к которому относятся право народов и государственное право. Последнее осуществляет государство, которое «есть совершенный союз свободных людей, заключенный ради соблюдения права и общей пользы»{473}.

Весь государственный аппарат приводит в движение верховная власть, т. е. такая власть, которая не находится ни под чьим контролем. Гроций не признавал народного суверенитета, опровергал его рядом доказательств и говорило «многих бедствиях», проистекавших из такового. Так выражалась боязнь буржуазии революционных выступлений народных масс.

Однако если «насилие начальствующих лиц» угрожает чьей-либо жизни, то в этом случае в трактате предусматривается право вооруженной рукой отражать такое насилие, «право войны свободного народа против государя», который «замышляет гибель всего народа». «Дело в том, что тот, кто объявляет себя врагом всего народа, тем самым отрекается от царства»{474}. [522]

Право народов, по Гроцию, представляет собой, по существу, международное право, возникающее по взаимному соглашению государств для пользы. Из отношений между государствами возникает война, которая «ведется против тех, кого невозможно принудить к чему-нибудь в судебном порядке»{475}.

Войны ведутся «ради заключения мира», «война приводит нас затем к миру как своей конечной цели»{476}. Это был протест против непрерывных войн, разорявших Европу и отрицательно влиявших на промышленную и торговую деятельность буржуазии. Поэтому конечной целью войны объявлялся мир, не исключавший, однако, колониальных захватнических войн.

Что же такое война? Это «есть состояние борьбы силою как таковою»{477}. Гроций коснулся происхождения термина. Слово «война» (bellum) произошло от более древней формы — duellum (поединок). У греков термин «война» (рólemos) произошел от обозначения «множества»; в древности у них «раздор» был выведен из слова «распад». Название войны относится только к вооруженному столкновению государств.

Каково же содержание «конечной цели» (мира), для достижения которой ведется война? Таким содержанием является обеспечение себе самосохранения путем применения силы. «Самая цель войны — сохранение в неприкосновенности жизни и членов тела, сохранение и приобретение вещей, полезных для жизни, — вполне соответствует первым побуждениям природы...»{478} Следовательно, война — источник обогащения. Таковы «первые побуждения» буржуазии.

Гроций привел высказывание Галена о том, что «человек есть животное, рожденное для мира и войны, хотя он и не наделен от рождения средствами нападения и защиты, но имеет руки, приспособленные как для изготовления оружия, так и для обращения с ним»{479}. Вследствие этого «здравый разум» и «природа общества» воспрещают применение только несовместимого с самим обществом насилия, т. е. такого, которое нарушает чужое право, частную собственность.

Право народов, а также законы и обычаи, говорит Гроций, отнюдь не осуждают войны. В доказательство он привел утверждение Гермогениана о том, что «войны как раз введены правом народов»{480}. Право естественное также не отвергает войны. [523]

Заслуживает особого внимания первая развернутая и обстоятельно аргументированная попытка классификаций войн, и прежде всего их деление на публичные, частные и смешанные. Публичные войны ведутся органами гражданской власти, частные — лицами, не имеющими власти; смешанные войны ведутся, с одной стороны, как публичные, с другой стороны, как частные. Частные войны не противоречат естественному праву и поэтому дозволены.

Исследуя вопрос о том, «может ли какая-либо война быть справедливой, или, иными словами, дозволено ли когда-либо воевать», Гроций обосновал деление войн на справедливые и несправедливы е.

Отправным пунктом в этом отношении является определение права, которое «здесь означает не что иное, как то, что справедливо... право есть то, что не противоречит справедливости. Противоречит же справедливости то, что противно природе существ, обладающих разумом»{481}.

Не противоречит справедливости та война, которая является ответом на правонарушение. Справедливыми причинами войн являются самозащита, возвращение имущества, наказание{482}.

Справедливую (в смысле законности) войну Гроций назвал торжественной войной. При этом публичные войны могут быть более или менее торжественные. Таким образом, признавалось многообразие и различные степени справедливости. На вопрос, может ли война быть справедливой для обеих сторон, автор отвечал положительно с оговоркой — если понимать справедливое по отношению к определенным правовым последствиям.

«Если отвлечься от внутригосударственных законов, — писал автор, — по-видимому, каждое должностное лицо как для защиты вверенного ему народа, так и для осуществления актов власти располагает правом ведения войны, если встретит сопротивление»{483}. Начинать войну ради подданных, по утверждению Гроция, справедливо, тем не менее не всегда ее следует предпринимать ради них.

Голландский юрист осуждал войны несправедливые, к которым относил прежде всего захватнические войны. Исходным пунктом определения несправедливых войн Гроций считал установление различия между причинами оправдательными (предлогами) и побудительными (собственно причины). Предлоги «могут быть приведены явно», подлинные же причины войны скрыты, и их необходимо выявить. [524]

Войны, не имеющие оправдательных и побудительных причин, «суть войны зверские», а имеющие только причины побудительные, но не оправдательные, «суть войны разбойнические»{484}. Бывают также некоторые причины, которые имеют ложную видимость справедливости, например, неопределенный страх. Опасение мощи соседей не является достаточной причиной войны. «Ибо для того, чтобы защита была справедливой, она должна быть необходимой... Поэтому менее всего заслуживает одобрения мнение тех, кто признает достаточной причиной войны, если сосед, не встречая препятствия ни в каком соглашении, возведет на своей границе крепость или иное сооружение, могущее причинить когда-либо ущерб другому соседу»{485}.

Причинами несправедливых войн, утверждал Гуго Гроций, являются: желание захватить лучшую плодородную землю вместо покинутых пустынь и болот, жажда свободы в подвластном народе, стремление подчинить себе других людей оружием, желание получить то, что вытекает из обязательства не в силу строго формального права, но в силу иного права. Следует также различать войну, возникшую по несправедливой причине, и такую, в которой порок приходит извне, отчего война все же не становится несправедливой. Несправедливой внешней причиной является жажда власти и богатства. «Единственная и древнейшая причина войны, — говорит Саллюстий, — есть сильная жажда власти и богатства... Золото и другие богатства — главная причина войн, сказано у Тацита»{486}. Однако преступно воевать ради добычи или вознаграждения.

Войну следует предпринимать только по необходимости или в силу важнейших причин в крайних обстоятельствах. «Редко причина возникновения войны тагава, что ее или невозможно, или не должно избегнуть»{487}.

Наличие достаточных сил является весьма важным условием объявления войны. Тот. кто не обладает значительной силой, должен воздержаться от «осуществления возмездия», т. е. от объявления войны.

Гроций рекомендовал избегать вооруженных конфликтов, пользуясь тремя способами, с помощью которых можно «избежать превращения споров в войну». К этим способам относятся: переговоры, третейский суд «или даже» жребий.

За последствия несправедливой войны несут ответственность ее зачинщики, как за обычные, так и за необычные действия; [525] «...зачинщики войны обязаны к возмещению за содеянное их силами или по их совету... И полководцы ответственны за все совершенное под их командой; ответственны и все воины, участвовавшие в каком-нибудь совместном действии, например, в сожжении города»{488}. Следовательно, ответственны не только зачинщики войны, но и подчиненные им лица.

Гроций использовал критерий «внутренней справедливости» для оценки действий воюющих сторон. С помощью этого критерия он стремился смягчить ужасы войны, ограничивая право убивать даже в справедливой войне. Нельзя убивать «преследуемых роком, в частности, примкнувших к воюющей стороне вследствие принуждения»{489}. Необходимо насколько возможно остерегаться даже непреднамеренного убийства неповинных. «Всегда следует щадить детей, женщин, если они не повинны в тяжком преступлении, и стариков»{490}. Александр у Курция говорит: «Я не имею обыкновения вести войну с пленными и женщинами; тот, кто возбуждает мою ненависть, должен быть вооружен»{491}.

Следует также щадить тех, кто посвятил свою жизнь исключительно священнослужению и наукам, а также земледельцев, торговцев, ремесленников. Нельзя убивать заложников, если они не совершили преступлений. Необходимо воздерживаться от всякого бесполезного сражения и от опустошений — уничтожения городов, сел, плодовых деревьев и т. п. Наконец, по отношению к любым врагам обязательна добросовестность.

Труд «О праве войны и мира» Гуго Гроций заканчивает «увещаниями о соблюдении добросовестности и мира». «Добросовестность должна соблюдаться не только для чего-либо другого, но и для того, чтобы не исчезла надежда на мир. Добросовестностью ведь держится не только всякое государство, по словам Цицерона, но и великое общение народов»{492}.

Во время войны необходимо стремиться к миру и добиваться его следует даже с ущербом для себя. «Заключенный мир должно соблюдать самым благоговейным образом»{493}, как и соглашения о перемирии. Нейтральные государства обязаны воздерживаться от содействий тому, кто ведет несправедливую войну, и тем, кто «препятствует движению ведущего справедливую войну»{494}. «Целесообразно заключить с обеими воюющими сторонами договор о добровольном воздержании [526] от военных действий заодно с любой из них и об оказании каждой стороне общих услуг человеколюбия»{495}.

Исследование голландским юристом правовых основ войны и мира явилось необходимой предпосылкой того, чтобы раскрыть в дальнейшем политическое содержание войны. В этом прежде всего заключается историческое значение труда Гуго Гроция.

Не менее важное значение имеют различия причин (внутренних) и поводов (внешних) к развязыванию войн, определение их характера по целям и на основе всего этого классификация войн, особенно деление их на войны справедливые и несправедливые, исходя из норм буржуазного права.

Многие положения труда Гроция не потеряли своего значения и для современных условий, когда в ходе реакционных империалистических войн игнорируются элементарные исторически сложившиеся нормы международного общения. Идеологическое оружие, созданное представителем молодой буржуазии, оказывается действенным и во второй половине XX в., только теперь оно направлено против реакционных потомков автора — современных милитаристов.

2. Разработка вопросов военного искусства

В XVII в. в Западной Европе появилось большое для того времени количество военно-теоретической литературы. Авторы исследовали или отдельные проблемы военного искусства, или методы обучения войск, или пытались разрабатывать «главные правила военной науки» (Монтекуколи), «принципы военного искусства» (Биллон).

Изменялись условия ведения войны, возникали новые стратегические объекты, каковыми являлись не только армии и флоты, но также крепости и порты, базы-магазины и базы-территории, сухопутные и морские коммуникации, укрепленные лагеря, базы военно-морского флота. Непрерывно возрастала роль искусного маневрирования войск на театре военных действий. Возникла и развивалась теория маневренной стратегии. Уже в XVI в. некоторые военные теоретики пытались ответить на вопрос, когда следует вступать в решительный бой и в каких случаях полезнее воздержаться от него. В XVII в. эта проблема превратилась в одну из основных в военной науке.

В 1607 г. Вильгельм Оранский советовал Морицу Оранскому не подвергать свои дела случайностям сражения и вступать в бой лишь под давлением крайней необходимости. О том же писал в «Военной книге» Диллих: «Никогда не подвергай [527] себя без крайней нужды и без полной уверенности в успехе случайностям сражения, как исходу неизвестному и сомнительному, ибо лучше ничего не завоевать, чем потерпеть урон и что-нибудь утратить»{496}. В бой следует вступать только в благоприятной обстановке.

Француз Биллон (1612 г.) бою противопоставил маневр. Он рекомендовал полководцу «никогда не вести своих солдат в сражение, не испытав несколько раз и не узнав их основательно перед этим. Лучше пусть он, наступая и обходя неприятеля, утомит его, осилит и превозможет, чем доверится неверному счастью сражения, которое — столь опасное дело, что в него пускаться можно лишь под давлением крайней необходимости и лишь после того, как солдаты будут приучены и закалены в стычках и опасностях; ибо сражение — своеобразная игра, попадая в которую новички очень теряются»{497}.

Много взимания авторы уделяли вопросам строевого обучения в пехоте и коннице (Диллих, Монгомери, Биллон, Вальгаузен, Лафатер, Бакгаузен и др.). Нидерландский капитан-лейтенант Боксель в 1668 г. издал труд «Нидерландское военное обучение», в котором обобщил практику своей армии.

Одной из задач было определение дистанции между шеренгами и ширины рядов в строю пикинеров. Вопрос шел о применении сомкнутого и разомкнутого строя в различных условиях боевой обстановки (атака пехоты и артиллерии, отражение атак конницы). Привлекали внимание исследователей строи мушкетеров, а также построение боевого порядка армии в целом. Строевое обучение войск непрерывно усложнялось на практике и еще более в теории.

Вопросы военного искусства в целом наиболее полно для своего времени изложили Монтекуколи и Фёкиер.

Монтекуколи обобщил свою богатую боевую практику в труде «Главные правила военной науки» (1664 г.). Этот труд состоит из трех книг: первая — «Начальные правила военной науки вообще» (представляют собой общие требования военного искусства); вторая — «Правила на войну с турками в Венгрии» (фактически план войны или применение общих правил в конкретной обстановке); третья — «Рассуждение о том, что в последнюю венгерскую войну произошло с 1661 по 1664 год» (обоснование общих и частных правил исторической практикой).

Монтекуколи — идеолог абсолютизма. Задача военной науки, по его мнению, заключается в том, чтобы способствовать [528] повышению боеспособности армии, без которой монархия придет в упадок. Войны для захватов и расширения владений являются способом сохранения и укрепления монархии в отношении как внешнего, так и внутреннего политического положения. Автор трактата рекомендовал монарху «беспрестанно во всеоружии быть».

«Или ты его дави, или он тебя задавит. Ни милости, ни прощения в бою ему не давай, подлинно ведая, что от него в несчастии своем ни того, ни другого не получишь. Ежели только о сохранении настоящего владения стараешься, а о прибавлении земель своих не думаешь, то блистание твоего оружия сперва потемнеет, а потом уже и ржаветь станет. Сперва слава твоя умалится, а затем сила и власть пропадут»{498}.

Такова идеология представителя австрийского абсолютизма XVII в., который грабеж и угнетение возводит в незыблемый закон, считая захватническую политику основой прочности монархии. Поэтому первейшей задачей монарха Монтекуколи считал заботу об укреплении и обеспечении армии. «В котором государстве оружие процветает, там науки, художества, купечество и весь народ в благополучном состоянии. Ежели ружье ржаветь, а лавры увядать начнут, то ни безопасности, ни силы, ни славы, ни мужества, ни прямого спокойствия в государстве не будет»{499}.

«Не думай, — пишет Монтекуколи, — что в безоружном состоянии ты долго в покое останешься. Хотя ты никого не затронешь, но тебе соседи и свои люди в покое жить не дадут. Если внешнего противника не окажется, то начнутся внутренние мятежи. Это уже всеобщий закон на свете, что никакая вещь, и ни единое дело под солнцем в одном состоянии не бывает, но всему время и необходимая перемена: одному вверх, другому вниз итти, сему рости, а тому малиться должно»{500}.

Австрийский генерал понимал связь внутреннего и внешнего политического положения и внешнюю войну считал одним из орудий внутренней политики. Он рекомендовал «ради недопущения внутренних мятежей и раздоров, внешнюю воину начавши, с той стороны содержать, откуда себе бед и нападков ожидаешь»{501}.

Основная политическая задача, по мнению Монтекуколи, заключается в сохранении и укреплении существующего порядка, т. е. монархии. «Порядок вместе со всем светом родился, [529] а свет или видимый мир сей, из темноты смешанных частей своих освободившись, в том порядке от бога сотворен, в котором теперь стоит. Так мы его видим, и для сего порядка все на свете создано»{502}.

Таковы цели, которые, по мнению автора трактата, преследуются войной, а армия представляет собой орудие войны. Исход войны решает армия, народ в войне не участвует, в лучшем случае он является объектом грабежа. Монтекуколи в своем труде не отразил практики военного строительства Нидерландской и особенно английской буржуазных революций, которые создали новые армии.

Автор пытался определить условия достижения победы на войне. «Победа получается добрыми приуготовлениями, умною диспозицией командующего генерала и храбрыми действиями войск»{503}.

Подготовка к войне. «От договоров до тех пор пользы и успеха не видать, пока оружие их не подкрепит»{504}. Поэтому Монтекуколи рекомендовал монарху иметь «вечную», как он называл, т. е. постоянную, армию, наличие которой является залогом успешного исхода войны. «К содержанию государства две вещи надобны: земледельцы да солдаты. Земледельцы на прокормление всего государства, а войско на оборону хлебопашцев»{505}. В связи с этим подготовка к войне складывается из двух составных частей: формирования постоянной армии и закладки магазинов для обеспечения ее всем необходимым.

Автор трактата доказывал преимущества постоянной армии. «Который монарх всегда сильную армию содержит, тот от нее следующие великие себе и всему государству своему пользы увидит:

1. Друзья тебя почитают, а неприятели боятся. Посему тебе в мире жить или войну без всякого замедления начать можно или для упреждения неприятеля или ради недопущения того, чтобы он выше меры не усилился...

2. У тебя же всегда старые солдаты под рукою, а они прямую и бессмертнуто армию составляют. Прямую потому, что учены и в действительной войне застарели...»{506}

Знание военного дела и боевую практику Монтекуколи считал важнейшими качествами армии, которые могла иметь только постоянная наемная армия. «На обучение всей армии много времени потребно, а на приведение солдат своих к искусству в походах, в боях, к храбрости на баталиях, [530] в оборонах и в атаке городов, и во всем военном деле, несравненно большего числа лет надобно. Действительная и долголетняя война старых солдат всякому государю и государству родит. Как человек по натуре, так и наука со временем очень не скоро растет, а одним скачком никогда к совершенству не приходит»{507}. Для достижения знаний и приобретения опыта солдату нужны хорошие учителя и опытные командиры в бою.

Моральным качествам солдата, которые Кромвель считал важнейшим условием победы, Монтекуколи не уделял внимания. Низкие боевые качества старых наемных войск французский полководец объяснял тем, что они не представляли собой регулярную армию. На самом же деле качества солдат определялись их социальным составом, который имел решающее значение. Автор трактата рекомендовал формировать постоянную регулярную армию. «Зачем же одного имени вечной армии, а не самого дела бояться. Это привидение одним только наружным видом людей пугает»{508}. В доказательство он ссылался на римских императоров, которые «издревле регулярную армию на своем жалованье всегда содержали».

Задача армии заключается в том, чтобы вести войну и достигнуть победы. «Война есть действие двух между собою различными способами воюющих армий, а обеих намерение к получению победы клонится»{509}. Таким образом, по Монтекуколи, войну ведет армия, народ в ней не участвует, он дает лишь солдат и деньги. Войну он рассматривал только как борьбу двух армий, каждая из которых стремится к победе. Вооруженную борьбу отрывал от политики, не понимая связи войны и политики. Поэтому и войны классифицировал по внешним случайным признакам, разделив их на войны внутренние (междоусобные) и внешние — с чужестранными народами, наступательные и оборонительные, на море и на суше, по различию людей, способов и мест.

«Приготовление к войне состоит в сборе людей, артиллерии, амуниции, багажа и денег»{510}. Всю эту подготовку необходимо провести заблаговременно, когда еще государство и народ в покое.

Монтекуколи обращал главное внимание на физическое состояние солдат, которые должны быть привычны к тяжелым работам. Солдат надо распределить по полкам и ротам, обмундировать, вооружить и обучить. «Как люди будут вооружены, то надобно им учиться, а без учения нерегулярная [531] армия, да беспорядочный строй будет»{511}. Обучение он подразделял на одиночное и в составе подразделений.

Успешные действия на войне во многом зависят от личных качеств генералов, которые имеют природные дарования и приобретенные свойства. Природные дарования, по мнению Монтекуколи, — это склонность к войне, здоровое и крепкое сложение, здравый ум, средние лета («великая молодость не имеет мудрости и практики, а в старом человеке живости и проворства нет»), знатность родом. Приобретенными свойствами Монтекуколи считал следующие: «1. Мудрость, правда, сила и воздержание. 2. Военная наука по теории (наслышка, чтение) и по практике (на деле); искусство красно говорить и разумно командовать»{512}.

Артиллерию Монтекуколи назвал «главнейшей машиной армии». В ее состав входят: орудия, воинские инструменты, материалы, «работники и художники при ней служащие». Такая характеристика артиллерии говорит о том, что она не вышла еще из стадии цехового ремесла. В состав военных припасов, которые необходимо заготовить, входят: порох, ядра, пули и фитили. При этом автор отметил, что «фитиль, чем долее горит, тем менее становится»{513}.

Вопросам снабжения армии автор уделял большое внимание. Он писал: «Имеющий секрет жить без пищи может идти на войну без провизии. Голод гораздо свирепее оружия, и недостаток в съестных припасах более разоряет армии, нежели баталии. Можно найти средства для прочих приключений, но нет способа в предотвращении недостатка пищи; когда съестные припасы заблаговременно не приготовлены, то войско побито без сражения»{514}. Так автор трактата определял значение снабжения армии продовольствием, запасы которого должны быть сосредоточены в магазинах, устроенных «во многих крепких местах и в близком расстоянии от армии», а также с учетом путей подвоза транспортом или водой. Большое внимание, по мнению Монтекуколи, следует обращать на хранение продуктов, на борьбу с воровством, обмериванием, обвешиванием и прочими злоупотреблениями, следить за всем этим должны назначаемые правительством комиссары.

Обоз в трактате характеризуется как неизбежное зло, препятствие, помеха, затрудняющие все боевые действия. В обозе возили продовольствие, инструменты, багаж офицеров, различное имущество, а также больных и жен пехотных солдат. [532]

Для порядка и воинской дисциплины автор рекомендовал насколько возможно сокращать обоз.

«Деньги суть тот общий дух, который везде распространяется, все оживляет и приводит в движение, словом, деньги все на все; они суть инструмент инструментов, они могут обольстить разум премудрого и укротить ярость самого жестокого человека. Понеже деньги производят столь странные действия, коими истории наполнены, то должно ли удивляться, когда некоторый человек, будучи вопрошен, — сколько вещей надобно для войны? — сказал в ответ: три вещи — деньги, деньги, деньги»{515}.

Для чего нужны деньги? Монтекуколи пишет: «Никакое государство не может быть в покое, отвращать обиды, а также защищать законы, веру и свободу без оружия; всемогущий творец удостоил оное честью, имянуя себя богом воинства. Без войска величество государя не может быть почитаемо подданными, что причиняет возмущения, ни иностранцами, что бывает источником кровопролитных войн. И самое богатство и спокойствие не могут соблюдаться без помощи оружия»{516}. Итак, армия, во-первых, орудие внутренней политики, орудие угнетения подданных и, во-вторых, орудие политики внешней — защиты и нападения на противника. Что надо для содержания армии? Нужны деньги, которые должно дать податное сословие. Таков источник существования постоянной регулярной наемной армии. «Война — ненасытный зверь»{517}, она требует денег и денег.

Монтекуколи рекомендовал главнокомандующему, во-первых, неусыпное свое старание прилагать к тому, чтобы армия исправно получала свое жалованье, без чего не может быть порядка и дисциплины. Следить надо за тем, чтобы кровью заслуженное жалованье, «ни часу не задерживая, исправно плачено и без завтраков выдано было»{518}. Во-вторых, надо требовать, чтобы списочный состав части соответствовал наличному составу, не допуская того, чтобы в полковых списках на бумаге людей числилось много, а для «действительной службы насилу половина сыщется».

Таково первое, материальное основание победы.

Диспозиция (директива, приказ) — вторая, организационная основа победы.

«Многие линии от пункта к пункту идут, но прямая и кратчайшая из них только одна, а все другие кривы и долги. В действительной войне много способов, только один из них [533] лучше и надежнее. Сей манер потому наибольшего применения достоин, что за основание всей войны почитается. Здесь не способы манерами считать, да лучшее мнение выбирать должно. Что лучше, то мудренее, а следовательно, и от острейших глаз глубже скрыто»{519}. Первая задача заключается в том, чтобы найти лучший способ достижения победы.

Способ войны выражается диспозицией. «Диспозиция есть распорядок всем и всякого звания вещам по качеству и количеству им»{520}. Мудрый монарх со своими советниками определяет способ действий. «Совет — основание делам, а мое о нем мнение такое:

1. Советовать исподволь, а исполнять скоро.

2. Целость и сохранение армии за первый себе закон положить.

3. Нечто и на удачу отважить.

4. Случаями пользоваться.

5. Оружию своему дать славу.

6. Кто обо всем думает, тот ничего не сделает. А кто мало или почти ни о чем не мыслит, тот во многом или почти во всем обманывается»{521}.

Автор трактата рекомендовал военные правила применять в зависимости от обстановки, «по принятому намерению, по способам к получению сего намерения, по препятствиям, которые преодолевать надлежит, так же по сравнению и сходству минувшего с будущим и настоящим»{522}.

Для руководства военными действиями разрабатываются общая и особая (частная) диспозиции.

Общая диспозиция относится ко всей войне в целом и предписывает, как войну вести. Содержание диспозиции наносится на план. Правильное определение способа ведения войны, по мнению Монтекуколи, имеет решающее значение. «Это в аптеках обыкновенное правило, что сперва не доваришь, того уже во второй раз, конечно, не сваришь. Ежели в указах правительства погрешено, то уже подчиненным эту погрешность в исполнениях исправить трудно; а на них часто вся та вина с проступками упадет, которую правители в советах и повелениях своих сначала учинят»{523}.

Общую диспозицию автор трактата назвал формой и способом достижения победы.

Особая (частная) диспозиция, т. е. диспозиция для достижения частных целей, также имеет большое значение. [534]

«Диспозиция, или распорядок к баталии, делается по силе войск, по характеру местности, на которой им сражаться, а также по намерению атаки и обороны и по надежде помощи»{524}.

Прежде всего надо исходить из структуры армии и соотношения сил, что определяет место и характер действий. При наличии хорошей конницы надо искать чистых полей и лугов, при преобладании пехоты надо использовать пересеченную местность. «Ежели у тебя армия сильная, ученая и в войне бывалая»{525}, а у противника слабая, то надо искать боя; если, наоборот, соотношение сил по качеству и количеству неблагоприятное, то надо всеми способами уклоняться от боя, выигрывая время. При этом «на роптание народа не смотреть»{526}, лагерем становиться перед лицом противника, местность разорять и туда заманивать противника, свои войска хорошо обеспечивать продовольствием, коммуникации противника прерывать, изнурять его нападением мелких партий. «Ежели сими способами поступать, то не только из линий своих не выходя, но с места не трогаясь, неприятеля победить можешь. Ты у себя дома и в своей земле будучи, всякую со всех сторон и во всякое время помощь получать можешь; а в чужой земле стоящий неприятель ни города, ни магазинов, ни жилищ своих не имеючи, ни одною ногою об твердую землю опереться, а при том надежною против тебя рукою действовать не может»{527}. Здесь Монтекуколи старался показать выгоды взаимодействия крепостной и малой войны, но в то же время не понимал основ последней, рекомендуя не обращать внимания на роптание народа. Малую войну можно вести успешно лишь при активной поддержке населения.

Разрабатывая диспозицию «по состоянию земли » или по месту, необходимо учитывать общую обстановку, используя пространство. «Тебе по всему состоянию своему должно сильнее неприятеля своего быть. Человеку гораздо легче себя и собственные земли от неприятельского нападения защищать, нежели самому неприятельские области атаковать»{528}. Но военное искусство заключается не только в обороне, не только в том, чтобы «неприятеля в собственных его областях огнем и мечом гнать, но и всю свою войну к нему в недра перенести...»{529}.

«Хитрые неприятели то еще делают, что тебе далеко в [535] свою землю зайти дадут, а сами нарочно удалятся, дабы твоя армия по пустым местам ходя измоталась, а им, напав на нее, легче и скорее можно было бы тебя разбиты»{530}. Другие пользуются притворным отступлением, отходят на свои резервы и внезапно атакуют противника с двух сторон.

Автор трактата рекомендовал не дробить свои силы. «Соединенная сила — великая важность, а ежели разделена, то весьма умалится, какова бы, впрочем, велика ни была. Соединенная сила всюду и при нужном случае вдруг распространиться может»{531}.

Важное значение Монтекуколи придавал коммуникациям, которые должны быть удобны и надежно обеспечены. Реки — самые удобные коммуникации. Надо стремиться к тому, «чтобы у тебя линия коммуникации крепка и надежна была. Которая армия, от коммуникационной линии удаляясь, не старается о том, чтобы это сообщение открыто и свободно содержать, то сама своей погибели ищет»{532}. По образному выражению автора, как из мозга человека по всем жилам расходятся жизненные духи, и если перерезать жилу, то атрофируется часть тела, так и с коммуникацией, если она будет перехвачена противником, «то всю свою армию на скорую и явную погибель предашь»{533}.

Каково содержание диспозиции по намерению ?

«Твоему намерению всегда должно в том состоять, чтобы неприятеля атаковать или самому обороняться или союзникам помощь подать»{534}.

В наступательной войне надо быть сильнее своего противника, владеть театром войны и иметь свободу действий. Следует искусно пользоваться противоречиями в лагере врага, давать сражения, держать в страхе всю неприятельскую страну и «силу свою гораздо больше того расславлять, какова она на самом деле есть»{535}, укрепить центральный опорный пункт и оттуда нападать на коммуникации противника, на его магазины, фуражиров и пр. «При том стараться лагерь и амуницию у него сжечь, всякий смрад и вонючий дым в лагерь к неприятелю бросать. Хлеб и сено на полях у него косить и топтать, мельницы и всякие заводы разорять, в реки и пресные воды всякую нечистоту и погань бросать, заразные болезни в армию к нему вводить, а между неприятельскими солдатами всякими способами раздоры и несогласия делать [536] «{536}. Такие рекомендации являлись прямой противоположностью гуманистическим требованиям Гуго Гроция.

При вторжении в страну противника автор трактата советовал особое внимание обращать на обеспечение своей коммуникации.

Немало внимания Монтекуколи уделил и оборонительной войне. «Хотя оборонительная война не так славна, как наступательная, и не столь видна, как взятие городов, только она больше трудов и хитрости и гораздо больше мужества с храбростью требует»{537}. В оборонительной войне всякая неудача смертельна. Очень часто не видят того, что во много раз большая беда могла бы быть, если бы не было этой малой неудачи. Особенность оборонительной войны заключается в том, что малая сила должна оказывать сопротивление большой силе противника.

Диспозиция по способу или маневру рекомендует в одно время с двумя неприятелями никогда не воевать. «Если река на многие устья или рукава разделится, то уже так обмелеет, что через всякое жерло вброд перейти можно будет; а буде армия на многие части разделится, то ослабевши никакого добра никогда не сделает»{538}. Этим Монтекуколи снова подчеркивает вред дробления сил.

«Старайся положить основание долговременной войны, от баталий и боев не бегай, только того смотри, чтобы от баталии польза тебе была... Кто без бою с неприятелем на поле думает города и провинции его брать, тот на воздухе цитадели, а на облаках крепости строит»{539}. Окончание войны зависит от сражений и осады крупных городов. Набеги, поиски, сожжение деревушек и т. п. окончанию войны не способствуют. «Кто на сих безделках войну и надежду свою оснует, тот, оставя тело, за тенью побежит»{540}.

В то же время автор трактата рекомендовал: «...Без нужды и зрелого рассуждения на баталию с неприятелем отнюдь не бросайся, а до такой крайности равным образом не допускай, чтобы неприятель тебя к бою за волосы притащил, да счастливого к тому случая жди и усматривай»{541}.

В диспозиции по времени Монтекуколи рекомендовал использовать время года, в частности, в войне с турками воспользоваться зимой, так как суровый климат им не привычен. Но для зимней кампании надо хорошо обеспечить [537] свою армию обмундированием, продовольствием, в частности, «горячим и виноградным вином», инструментом, подковами с шипами, санями под артиллерию и т. п.

Касаясь способов ведения войны в целом, Монтекуколи подчеркнул, что «простейшие способы всегда лучшие, а к исполнению легчайшие и меньше беспорядка в себе имеют»{542}.

Храбрые и искусные действия войск - третье условие победы.

Быстрота и твердость — необходимые условия успешных действий. «Медленно советовать, а скоро исполнять совет старых и умных людей. Твердое намерение принявши, ни о чем не сомневаться и никаких боязливых советов не слушать»{543}. Главное исполнение следует поручить одному лицу.

Сохранение тайны — важнейшее условие успеха. В этом вопросе Монтекуколи повторил Вегеция, подчеркивая необходимость усыпления бдительности противника ложными действиями. Скорость исключает возможность разглашения военной тайны. «От скорого генерала нигде неприятель не укроется, если к пользе своей ни единого способного часа упускать не станешь»{544}. Потеря времени не возвратима. «На войне всякий час дорог и не возвратим»{545}.

Походный порядок должен быть таков, чтобы простым движением можно было построить боевой порядок. Большое внимание автор трактата уделил форсированию рек и срыву переправы войск противника, для чего следует «подходить для мнимой атаки к одному посту, а подлинно атаковать другое место. Оттуда на первое место поворотясь на неприятеля внезапно напасть»{546}.

Бою Монтекуколи придавал решающее значение. «Кто без бою имеет намерение весь свет завоевать, тот питается ветрами и за ветрами бегает»{547}. «От бою не бегать, да того смотреть, как бы с пользою себе баталию дать»{548}. «Все дело состоит в выигрыше баталии, о сем то тебе больше всего стараться надлежит»{549}. «Баталиями короны даются и отнимаются, всякие ссоры и вражды монархов решаются, войны и долговременные брани одним днем прекращаются, а победители вечную себе славу получают»{550}. [538]

«Один баталии ищет, а другой от нее бежит»{551}. Когда же надо давать сражение? «Биться надо по своему выбору и произволению, а не по воле и принуждению неприятеля своего»{552}, т. е. по своей инициативе. В решающий бой следует вступать тогда, когда имеются шансы на победу.

Бывают частные бои (их ведет часть войск) и генеральные сражения, в которых участвует вся армия. Монтекуколи в основу этого разделения боевых действий положил не цели таковых, а численность войск, участвующих в них. Это есть лишь количественное различие.

Каковы основы успешного боя?

Во-первых, численное превосходство. «Велик тому выигрыш, кто с тысячью против 400 или 500 человек бьется»{553}. Во-вторых, качественное превосходство войск и большая готовность к бою. В-третьих, фланговый удар или атака с тыла. В-четвертых, хорошая, удобная позиция.

«От первых удач та главная и великая тебе польза, что войско твое по небольшому выигрышу на великую победу надеется; а затем уже и та тебе польза не меньше первой, что от небольшого счастья твои солдаты ободрятся, а неприятельские оробеют»{554}.

Много своеобразных советов Монтекуколи дает полководцу до боя, в бою и после него.

До боя «сколько можешь силы собирай», изучай позицию, «неприятеля своего во всем упреждай», воздействуй на солдат. «Временем дозволь им подпить слегка, повеселиться и умеренно подгулять. Скажи им, будто ты сей ночью хороший сон видел, или какие-нибудь счастливые знаки победы, хотя нарочно выдумав, скажи»{555}. Многие другие авторы не рекомендовали пользоваться способом обмана своих войск, так как это приводит к подрыву авторитета военачальника.

«Войско свое таким порядком учреди, чтобы оно ни однажды и не дважды, да несколько раз с неприятелем биться могло... Тот уже конечно победителем может быть, у кого больше пехоты да конницы в целости останется»{556}. Для этого боевой порядок надо строить в три линии : первая — самая сильная, вторая — для поддержки, третья — резерв. Фланги упереть в естественные препятствия или же обеспечить оборонительными сооружениями. «Старайся о том, чтобы во всем строю стоящие войска твои друг другу взаимную помощь [539] без всякого непорядка и мятежа подавать могли»{557}. Расстояние между первой и второй линиями следует установить в 150 м, между второй и третьей — в 200 м. Протяжение фронта должно обеспечивать от охватов со стороны противника и способствовать окружению его войск.

Монтекуколи рекомендовал назначать специальных людей и ставить им задачу убить главнокомандующего войсками противника.

«В самой жестокости сражения, что-нибудь нового выдумав, сделать. Временем то сделать, что у солдат всю надежду к отводу и отступлению отнявши, в такое место их повести, где бы им умереть или выиграть»{558}.

Противника следует атаковать с таким расчетом, чтобы не дать ему возможности выстроить боевой порядок. Своим сильным крылом атаковать, а слабым сдерживать атаки врага. «Никаких поворотов не делать, а резерв без крайней нужды к бою не приводить»{559}.

Монтекуколи разработал рекомендации о порядке ведения боя.

«С самого начала к неприятелю подходя, надо его пушечною пальбою встретить. Потом ближе подойдя из мушкетов и пистолетов пулями осыпать, затем уже копьями в него ударить, а по окончании дела на палашах или на штыках с ним схватиться»{560}. Главное условие успеха в бою — взаимная помощь родов и видов войск, частей и подразделений.

Если приходится сражаться с численно превосходящими силами противника, то бой надо начинать вечером или ночью («ночь всем военным хитростям мать»), но в то же время учитывать, что «прямая храбрость в темноте славы себе не ищет, а плутовство наказания не боится»{561}.

Победив неприятеля, необходимо преследовать его без отдыха силами легкой конницы.

«В несчастии не унывай, подлинно ведая, что военное счастье ежедневно переменяется. Кто сегодня побежден, тот может завтра победителем быть»{562}.

Но и победителя Монтекуколи предупреждал, указывая на судьбу Сципиона, который после победы при Заме с большим триумфом возвратился в Рим. «Что же над ним после того сделалось? Клеветники и ненавистники в гроб его вогнали. Командующему генералу в таких случаях от клевет и ругательств так же непоколебимо быть должно, как каменная [540] гора посреди моря от волн никогда не движется; добро делать, а злословие терпеть, дуракам смеяться, злых презирать, а похвалою добрых и заслуженных людей довольствоваться. Фабий Максим народном молвы не пугался, а Цезарь от злословия врагов своих не дрожал... Всяк это знает, что за великим счастием молва, ропот, лжа, клевета, ругательство и зависть с ненавистью следуют»{563}.

«О военных операциях »{564} и о требованиях, предъявляемых к их исполнителям, автор трактата довольно подробно говорит в четвертой главе первой книги.

Успешные действия войск в операциях зависят от правильности принятого решения, твердости его осуществления. сохранения военной тайны и быстроты исполнения.

Приняв твердое решение, военачальник ни в чем не должен сомневаться и никаких «боязливых советов» не слушать и не опасаться неудач. «А хотя бы какая неудача и подлинно сделалась, то всегда крепость и постоянстве, а при том великое равнодушие имеючи, в благополучии превозноситься, а в несчастии унывать отнюдь не должно»{565}.

По мнению автора, советоваться следует со многими, а решение принимать с двумя — тремя, а лучше всего одному. Замысел свой необходимо от противника «прилежно» скрывать, а если это не удалось, то немедленно изменять решение. Нельзя доверять перебежчикам из лагеря врага. Важно всеми способами усыплять бдительность противника и вводить его в заблуждение.

Быстрое исполнение принятого решения, по утверждению Монтекуколн, потому полезно, что не дает времени к разглашению военной тайны. Быстрота необходима для внезапного нападения, при этом надо использовать каждую допущенную противником оплошность и небрежность. «От скорого генерала нигде неприятель не укроется, ежели к пользе своей ни единого способного часа упускать не станешь»{566}.

Основными «военными операциями», требующими хорошей организации и обеспечения, автор трактата считал поход и расположение войск на отдых.

При определении размещения сил и средств в походной колонне главное требование заключалось в том, чтобы быстро и простыми перестроениями армия развернулась «в ордер баталию» (в боевой порядок). Организация марша основывалась [541] на всесторонней оценке местности, расчете времени, сведениях о противнике и своем намерении (цели похода или задачи).

Оценивая местность, следует учитывать ее общий характер — открытая (поле) или закрытая (леса), ровная (долина) или пересеченная (горы), доступная для войск, труднодоступная (болотистая, пересеченная реками) или вовсе непроходимая, проходима ли для артиллерии (твердый или мягкий грунт), сколько имеет дорог в направлении объекта марша.

Успех марша во многом зависел от организации разведки и действий отрядов обеспечения, которые высылались для захвата и обороны теснин и для блокады постов охранения противника. Авангард и арьергард, состоявшие в основном из конницы, требовалось усилить «пехотой и полевыми пушками». Главные силы конницы и обоз размещались в середине походной колонны. Запрещалось перемешивать пехоту с конницей.

Большое внимание автор уделил форсированию рек, обеспечение которого возлагалось на артиллерию и мушкетеров, занимавших позицию с таким расчетом, чтобы фланкировать огнем входящий угол реки. После захвата плацдарма на противоположном берегу реки требовалось закрепиться на нем, а затем наводить переправу. Если была угроза с тыла, арьергард должен был укрепиться на хорошей позиции.

Во время переправы автор рекомендовал: «...Прилежно того смотри, дабы неприятель по переходе одной половины войска твоего вооруженных барок, брандеров или других махин к разорванию твоего моста не поставил»{567}.

Для расположения армии на отдых выбиралось место, удобное для лагеря. Наличие воды, фуража для лошадей (подножного корма или сена), дров и требования обороны являлись основными условиями для устройства лагеря. В центре расположения войск назначалось место для построения всей армии по тревоге в боевом порядке. Затем высылалось сторожевое охранение, а пехота преграждала все подступы к лагерю надолбами, засеками, рогатками и другими препятствиями. «Всему артиллерийскому обозу стать посреди лагеря, а откуда неприятельского приходу боишься, с той стороны полевые пушки поставь»{568}. Артиллерию автор все еще именовал «артиллерийским обозом», хотя по существу во второй половине XVII в. она уже являлась родом войск.

Требовалось укреплять лагерь шанцами (окопами), повозками и рогатками. Особое внимание обращалось на соблюдение чистоты на лагерной территории.

Крепостной войне Монтекуколи уделил большое [542] внимание. Изложение этого вопроса он начал с обоснования необходимости устройства крепостей, резко возражая тем, кто недооценивал крепости, и отмечая, что «нынешнею практикой весь сей спор разрешен». Крепости представляют собой «тверждение государств, обуздание мятежных и завоеванных народов, явный знак самодержавной силы и власти, действительный способ к приобретению всенародного покоя укреплением власти правительствующих, повиновению подданных, добрый порядок внутри, а внешним нападкам сопротивление»{569}. Следовательно, крепости, по мнению автора, являлись главным образом средством внутренней политики, обеспечения «всенародного покоя». Задача обороны государства оказывалась на последнем месте.

Автор трактата рекомендовал строить обширные крепости для гарнизонов в несколько тысяч человек. «Крепостям и цитаделям должно способным быть к коммерции (торговле), к получению со всех сторон всякой себе помощи, им же (крепостям) иметь здоровый воздух, добрую воду и плодоносные поля»{570}.

Затем в трактате изложены требования к выбору места для крепости и основные технические правила ее устройства. Для руководства рекомендованы труды ряда авторов (Карл Тети, Даниель Опекль, Сарди, Девиль, Целлай).

Переходя к вопросу овладения крепостью, Монтекуколи писал: «Нет на свете столь крепкого города, которого бы оружием, огнем, голодом, нечаянным нападением или военными хитростями взять невозможно было»{571}.

Способов овладения крепостью много: «атака тайная» (с применением военной хитрости), «атака явная» («нечаянное нападение» или «явный приступ»), блокада дальняя, «долговременное окружение». Трактат рекомендует следующий порядок осады: стать лагерем, окружить крепость, открыть траншею, делать апроши, строить батареи, отнять у неприятеля наружные работы, подвести к стене минеров, перейти ров с галереями, сделав пролом, идти на приступ..

«Атака учит обороне» — таков отправной тезис исследования способов обороны крепости. Автор трактата подробно рассматривает оборону различных объектов — крепостной стены, рва, контрэскарпа, наружных работ и т. п., а также способы противодействия осадным работам противника. Против осадных батарей рекомендовалось ставить свои батареи так, «чтобы гораздо выше неприятельских были»{572}. Даны [543] краткие советы о том, как разрушать галереи противника, противодействовать подкопам, оборонять проломы, отражать приступы. Лучшей помощью осажденным являются активные действия полевых войск.

В полевой и крепостной войне успех зависит от количества и качества войск, от подготовки офицерского состава, от талантов главнокомандующего. «Благополучие родится от согласия и от доброго порядка; а согласие с добрым порядком происходит от науки и от доброй диспозиции, которые обе все военные доходы у счастья отнимая, разуму вручают»{573}. Очень важную роль играют авторитет главнокомандующего, единоначалие и единство в рядах офицеров. «В которой армии командиры не согласны н намерение свое не к одному концу клонят, той необходимо погибнуть должно; а для того, что один строит, то другой ломает. Сим губительным раздором сами себе вредят...»{574}

Знания и военное искусство «командующий генерал» приобретает практикой, в войне и походах. «Не в покойном и роскошном житье, но под ружьем на стуже и жару, на дожде и снеге, с голодом и жаждою сие искусство получается»{575}.

Монтекуколи предъявлял к личному составу армии большие требования, но одновременно заботился о материальном его обеспечении и авторитете. «Праздность, — писал он, — мать всем грехам, а труд — питатель добродетели. Для того надлежит военному человеку беспрестанное старание прилагать о причинении вреда неприятелю своему, о приобретении себе пользы или уже беспрерывно в трудах и в беспокойстве быть»{576}.

Солдат и офицеров на тяжелый труд должны вдохновлять всеобщее уважение и хорошие материальные условия. «Где солдату почтения нет, там вся армия в презрении»{577}. Автор трактата отметил хорошую оплату военной службы в Испании, в том числе награждение «половинным жалованием жены и детей умершего офицера или солдата»{578}.

В целом труд Монтекуколи представляет собой более или менее систематизированное изложение военной теории XVII в. на основе прошлой и современной автору организационной и боевой практики. «Без практики вся теория ничто»{579}, — писал Монтекуколи. [544]

В этом отношении характерно все построение трактата. «Главные правила военной науки» обстоятельно подкреплены ссылками на примеры из истории военного искусства греков, римлян и в большей степени из современных автору войн. Больше того — все свои теоретические положения автор применил в разработанном им плане войны с Турцией (вторая книга) и обосновал подробным исследованием того, «что в последнюю венгерскую войну произошло с 1661 по 1664 год» (третья книга).

Греческие, римские, византийские и средневековые военные теоретики, включая и Макиавелли, сводили военную теорию к вопросам организации и обучения армии, построению боевых порядков и «стратагемам» (военным хитростям). Монтекуколи написал своего рода учебник тактики, в котором военная теория изложена не абстрактно, а в тесной связи с исторической практикой. В труде автора XVII в. нет той сухости изложения тактических вопросов, которой характеризуются буржуазные учебники тактики XX в., игнорирующие многовековую практику вооруженной борьбы.

В наш век огромного технического прогресса особенно важно не забывать о связи (вертикальной, т. с. исторической, и горизонтальной — по ступеням вооруженной организации) общего, особенного и единичного в военном искусстве, а также «азбучных истин» военного дела, не потерявших своего значения и в атомную эпоху потому, что война — это прежде всего вооруженная борьба.

Заслуга Монтекуколи заключается также в том, что он показал значение и основное содержание общей и частной диспозиций, являющихся одним из средств управления войсками. Однако военное искусство он в основном свел к деятельности полководца.

Фёкиер (1648–1711 гг.) — французский военный теоретик, один из первых сделал попытку изложить всю систему военного искусства и установить общие принципы основных элементов войны.

Фёкиер начал службу солдатом в рядах французской армии. Участвовал в войнах второй половины XVII в., дослужился до чина генерал-лейтенанта. В 1675 г. он служил под начальством Тюренна.

За резкую критику некоторых французских генералов нажил себе много врагов, оказался в опале и в 1701 г. вынужден был уехать в Амстердам, где написал свой труд «Сообщения о войне»{580}, изданный только в 1731 г., т. е. через 20лет после смерти автора. Неудачи по службе и личные отношения [545] оказали влияние на оценки Фёкиером деятельности его современников — Мальборо, Тальяра, Медави и др. В отношении Комле, Тюренна, Люксембурга и других военачальников он стремился быть объективным.

Теоретические положения о ведении войны французский военный теоретик обосновывал примерами из боевой практики и формулировал выводы для современной ему войны. На военное искусство древнего мира он ссылается значительно реже Монтекуколи.

«Сообщения о войне» состоят из двух частей — теоретической и исторической. Вторая часть включает описание боевых действии в войнах конца XVII и начала XVIII в. Кроме того, каждое теоретическое положение автор обосновывал историческими примерами. Теория у него опирается на богатую боевую практику того времени.

Теоретическая часть труда включает следующие основные вопросы: армия, ее состав, вооружение и снабжение; пять основных видов войн; оперативный план и его основы; сосредоточение, марш и расположение армии на отдых; боевые действия в различных условиях обстановки.

Счастье государства, по мнению Фёкиера, определяется тем, что во главе государства стоит миролюбивый монарх. Но для достижения мира он должен заботиться об укреплении армии прежде всего хорошей организацией образования своих офицеров и воспитанием необходимых качеств у генералов. Хороший генеральный штаб, инженерный корпус и интендантство — необходимые условия боеспособности армии. Далее автор говорит о роли шпионов, которых следует вербовать, начиная от министров и генералов противника до монархов включительно.

Автор положил начало исследованию вопроса классификации войн, насчитывая пять видов таковых и иллюстрируя их историческими примерами. Это оборонительная и наступательная войны, война равными силами, вспомогательная война, которая ведется вне государства с целью помощи союзнику, и гражданская война. В приведенной классификации отсутствует единая основа.

Фёкиер пытался установить различие между боевым столкновением и сражением. Одновременную встречную атаку двух армий всем фронтом он называл сражением. В этой внешней форме автор видел отличие сражения от боя. Один из критиков Фёкиера указал на отсутствие у него различия между боем и сражением по количеству сражающихся войск. Однако ни форма боевого построения войск и столкновения, ни количественные показатели не определяют вида боевых действий. В дальнейшем военная наука бой и сражение различала по их роли в ходе войны или кампании. [546]

Французский теоретик определял сражение как решительное средство борьбы, которым следует пользоваться весьма осторожно. Он писал: «Поскольку сражения являются главными действиями армии и нередко решают исход всей войны, а почти всегда — исход кампании, то таковые надлежит давать не иначе, как только в случае крайней нужды и когда на то имеются важные причины»{581}.

Когда следует стремиться к сражению? Лишь тогда, когда войска количественно и качественно превосходят силы противника; когда среди генералов противника существуют крупные разногласия или когда они преследуют различные цели; когда надо выручить осажденную крепость или укрепить боеспособность армии успехом; когда противник ожидает подкреплений; наконец, когда есть надежда сразу покончить с войной одним сражением.

«Наоборот, — пишет Фёкиер, — следует избегать столкновения, если можно опасаться, что победа принесет меньше пользы, чем поражение — ущерба; если не равняешься с неприятелем ни численностью, ни качеством войск; когда сам ожидаешь подмоги, когда неприятель занял выгодную позицию или когда имеешь основание надеяться, что, затягивая дело и избегая сражения, добьешься того, что неприятельская армия рассеется»{582}.

Большое значение Фёкиер придавал «оперативным» планам, которые он делил на два вида — план войны в целом и «оперативный» план отдельного похода, кампании. При этом подчеркивалось важное значение необходимости соблюдать тайну и знать страну противника. Изложению последнего вопроса автор посвятил до 10 процентов всего своего труда. Наиболее обстоятельно дано военно-географическое описание Пьемонта, отличающееся предельной краткостью. Этим самым был сделан вклад в развитие важной отрасли военных знаний — военную географию.

Французский теоретик изложил основные требования по обеспечению сосредоточения армии, по организации походного движения, охранению войск на марше, лагерному расположению и сторожевым постам для обеспечения безопасности войск. В связи с вопросом организации лагерного расположения автор изложил порядок проведения фуражировок, снабжения войск соломой, дровами и водой, а также организации подвоза.

Боевые действия войск Фёкиер рассматривал в различной обстановке и исследовал различные их виды. Кратко говорил о деятельности патрулей пехотных, кавалерийских и смешанных, а затем более подробно разобрал вопрос о боях и стычках, [547] уделив главное внимание организации засад и. внезапным нападениям на крепости, квартирное расположение войск, коммуникации и фуражиров противника, на его сторожевые посты, на армию на марше. Далее он выделил наступление на укрепившегося противника, прорыв оборонительной линии, которая прикрывает страну, и прорыв циркумвалационной линии противника, блокировавшего крепость. Крепостную войну рассматривал в связи с действиями полевых войск.

В оборонительной и наступательной войнах Фёкиер рекомендовал организовать марш войск со всесторонним учетом условий данной страны, времени года и суток, удаления противника и его намерений. Он утверждал, что расположение войск в походном порядке должно соответствовать порядку их размещения в лагере или построению для вступления в бой.

Большое внимание Фёкиер уделил исследованию оборонительной войны, считая, что ее ведение требует большего искусства, чем ведение наступательной войны. Он выступал против устройства оборонительных линий для прикрытия страны, доказывая их вред в оборонительном отношении. «Во-первых, армия, расположенная за линиями, может выйти из них только узким фронтом, тогда как противник, подойдя к ним, пользуется полной свободой движений и может производить их самым смелым образом; во-вторых, обширные линии влекут необходимость расположения войск по всему их фронту, что обусловливает собой всегдашнее раздробление армий и легкость прорыва линии... Армия, стесненная в движениях, всегда слабее той, которая исполняет их свободно и без всякого опасения»{583}.

Сосредоточение армий, по мнению Фёкиера, находится в зависимости от характера войны, под которым он понимал способы ее ведения. При оборонительной войне требуется иметь больше кавалерии, «потому что она (т. е. оборонительная война. — Е. Р. ) троякого рода или совершенно непредвиденная, или плохо подготовленная, или сделавшаяся оборонительной вследствие поражений»{584}. В этих случаях крепости следует занимать пехотой, а кавалерию иметь вне их. Кавалерия должна оказывать помощь угрожаемым пунктам, охранять свои транспорты, нападать на фуражиров врага и захватывать его транспорты.

Исследуя вопросы наступательной войны, Фёкиер давал рекомендации по обложению и осаде крепостей. Прежде всего демонстрацией необходимо отвлечь внимание противника от крепости, затем обложить ее кавалерией и потом пехотой. [548]

Армию надо располагать с учетом обеспечения продовольственного снабжения войск. При попытках противника деблокировать осажденную крепость никогда не следует ожидать его за циркумвалационной линией, тогда свобода маневра всегда будет на стороне деблокирующих войск. Расположенный за циркумвалационной линией обсервационный корпус не может свободно маневрировать.

Французский теоретик стремился обстоятельно исследовать вопрос организации войск. Он резко критиковал существовавшую административную практику, заключавшуюся в формировании большого количества частей незначительной численности. Однобатальонные полки в 500 человек, по мнению Фёкиера, разоряли государей бесполезными штабами. Рота пехоты должна иметь не менее 50 человек. Это требование увеличивало число строевых офицеров, необходимых для повышения боеспособности части.

Введение в армиях однообразного обмундирования и снаряжения сопровождалось плац-парадными увлечениями в отношении внешнего вида войск в ущерб требованиям похода и боя. «Обмундировка пехотинца, — писал в связи с этим Фёкиер, — должна быть хороша, но проста, без украшений и не затруднять его при исполнении всех служебных обязанностей. К чему снаряжать его ненужной тяжестью и заставлять постоянно носить вещи, которые годятся только для наряда в день смотра? Разве человек имеет настолько сил, что не нужно их беречь? И если скажут, что эти украшения весят немного, то я отвечу, что во всяком случае они занимают место, которым солдат сумел бы лучше воспользоваться. Не лучше ли, если бы во Франции отделались от того, что называют хороший вид в одежде солдата»{585}.

Выступая против стремления командования к красивой внешности войск, французский теоретик придавал большое значение воинской дисциплине, от степени прочности которой зависит боеспособность армии.

Фёкиер писал также о вооружении пехоты и кавалерии, об артиллерии и боеприпасах, о снабжении армии, о лазаретах и обозах. Свой труд он закончил вопросами квартирного расположения армии (летнего и зимнего) и рекомендацией противопожарных мероприятий.

В целом Фёкиер обстоятельно систематизировал вопросы военного искусства и полнее обосновал их современной ему боевой практикой. Теория у него оказалась в тесной и неразрывной связи с военной историей, которая помогала полнее и глубже понять вопросы теории. Труд французского теоретика был высоко оценен Фридрихом II, который приказал раздать [549] трактат всем прусским офицерам для чтения, а кадетам зачитывать отрывки из него во время обеда.

Каков общий характер труда Фёкиера? Это трактат по тактике. Автор затронул и вопросы стратегии, но очень кратко и в самой общей постановке. Он не мог еще понять ведущей роли стратегии и военное искусство свел к тактике. Однако в военной теории уже намечалась разработка отдельных проблем стратегии: характер войны, план войны и план операции и некоторые другие вопросы. Возникали первые элементы стратегической науки.

3. Развитие военно-технической мысли и военно-инженерного дела

Преодоление феодальной раздробленности в передовых странах Западной Европы, экономическая и политическая централизация на основе упрочения абсолютизма (Франция, Швеция) и первых буржуазных революций (Голландия, Англия), развитие промышленности и торговли, рост культуры — все это создало необходимые предпосылки для возникновения и развития вооруженных сил — постоянных наемных армий и военно-морских флотов. Численный рост населения Европы (с 95 млн. в 1600 г. до 130 млн. в 1700 г.) обеспечивал необходимые контингенты для непрерывно увеличивавшихся армий и флотов, а ограбление колоний служило одним из основных источников их содержания.

Для постоянных армий и флотов были необходимы: оружие, боеприпасы, снаряжение, обмундирование, повозки, сбруя, подковы — и все это в больших количествах. Так, например, в 1652 г. английское правительство объявило о том, что ему «немедленно» требуется 1500 артиллерийских орудий (весом 2230 т), 117 тыс. снарядов, 5 тыс. ручных гранат, 12 тыс. баррелей пороху, 1500 повозок. Армия и флот являлись массовыми потребителями металлов, холста, кожи, способствуя развитию металлургического производства, горного дела, ткацкой промышленности и различных промыслов (сапожного, седельного, кузнечного и др.).

Спрос на оружие стимулировал появление и усовершенствование новых доменных печей. Для производства артиллерийских орудий были изобретены сверлильные и токарные станки, и на этой основе развивалась сверлильная техника.

С середины XVII в. широко распространилось изобретательство, связанное с потребностями промышленного производства и военного дела. Развитие промышленного производства и изобретательство способствовали разработке различных отраслей знания — математики, механики, физики, химии, минералогии и геологии. [550]

Потребности производства, вооруженных сил (армии и флота) и военного искусства определяли ускорение темпов развития всех отраслей знания. Основные усилия ученых в первой половине XVII в, были сосредоточены на проблемах математики и механики, что способствовало усовершенствованию артиллерии и ручного огнестрельного оружия, а также развитию военно-технической мысли.

Ученые объединялись в научные общества и академии, где главное внимание обращалось на опыты, а также на демонстрацию изобретений и открытий, а не на доклады, как это было в средние века. В 1645 г. возникло Королевское общество в Лондоне, а в 1666 г. была основана Парижская академия наук. Создавались научные общества и в Германии, где одним из организаторов их. был немецкий ученый Лейбниц.

Деятельность представителей военной науки и военной техники не объединялась и не координировалась в пределах того или иного государства. Однако их военно-научная деятельность не носила строго замкнутого цехового характера, так как это частично исключалось системой наемничества — военачальники, представители военной науки и военно-технической мысли, а также мастера свободно переходили на службу из одной армии в другую.

В связи с развитием и усложнением артиллерийского и военно-инженерного дела требовались технически грамотные офицеры. В 1653 г. в Пруссии была учреждена первая кадетская школа{586} для подготовки дворянских детей к военной службе. В 1690 г. во Франции основана артиллерийская школа, которая была единственной в мире в течение 50 лет. Военное образование являлось необходимой предпосылкой становления и развития военной науки, и прежде всего военно-технических знаний, главными из которых были артиллерия и фортификация. Техника стрелкового дела все еще не отделилась от тактики и не представляла собой специальной отрасли военных знаний.

В 1613 г. испанский артиллерист Диего Уффано опубликовал «Трактат об артиллерии». «В 1697 г. Сен-Реми издал руководство по артиллерийской науке, очень хорошее для своего времени. И все же, — писал Ф. Энгельс, — та таинственность, которая окружала «секреты» артиллерийского дела, была столь велика, что многие усовершенствования, принятые в других странах, были еще неизвестны во Франции, а но конструкциям и составу артиллерия каждого европейского государства значительно отличалась от остальных. Так французы еще не приняли на вооружение гаубицу, изобретенную в Голландии и принятую в большинстве армий до 1700 года. Коробы передков для боевых припасов, впервые введенные [551] Морицем Нассауским, были неизвестны во Франции и мало где приняты»{587}.

В общих трактатах по военному искусству большое место отводилось военно-техническим вопросам — артиллерии и фортификации (Вальгаузен, Монтекуколи и др.).

В развитии фортификации большую роль сыграла война Нидерландов за независимость. В Голландии не было ни условий, ни средств для создания крепостей по итальянской системе (XVI в.). Однако характер местности и опыт голландцев в сооружении каналов и плотин способствовали созданию голландского метода фортификации.

Укрепления состояли из широких и мелких рвов, наполненных водой, низких земляных валов без каменной облицовки, прикрытых еще более низким валом, выдвинутым вперед с целью обороны рва. Во рву сооружались плотины и шлюзы с целью затопления его в гот момент, когда противник подбирается по сухому дну рва к укреплениям крепости. Строились также запруды и шлюзы для устройства наводнения вокруг подножия гласиса.

Голландский метод устройства фортификационных сооружений разрабатывали Маролуа (1627 г.), Фрейтиг (1630 г.), Фелькер (1666 г.) и Мельдер (1670 г.).

Наибольшей известностью пользовалась французская школа фортификации. «И все же нет другой школы, более бедной собственными идеями. Во всей французской школе не найдется ни одного нового укрепления, ни одного нового принципа, которые не были, бы заимствованы у итальянцев, голландцев или немцев. Однако большой заслугой французов является сведение фортификационного искусства к точным математическим правилам, установление симметрически-пропорциональных соотношений между различными линиями и применение научной теории к разнообразным условиям местности, подлежащей укреплению»{588}.

Паган (1645 г.) — один из наиболее крупных французских инженеров, популяризовавший во Франции принцип Спекля. Этот принцип заключался в перпендикулярности фланков линии обороны. Паган рекомендовал строить обширные бастионы и прикрывать их фасы отдельным узким укреплением во рву (контргардом). Бастионы имели двойные валы по фасам, но ров между этими валами не фланкировался огнем.

Французскую школу фортификации создал Вобан (1633–1707 гг.). «Несмотря на то, что Вобан не написал ни строчки о своем методе фортификации, французские инженеры, основываясь на изучении большого числа построенных им крепостей, попытались вывести теоретические правила, которым [552] он следовал, и таким путем были установлены три метода, называемые первой, второй и третьей системой Вобана»{589}.

Конструкция укреплений, созданных Вобаном, характерна разнообразием форм бастионной системы, но среди них нет ни одной оригинальной формы. Однако «расположение деталей, пропорции линий, профили и применение теории к самым разнообразным требованиям местности так искусны, что все это кажется совершенством по сравнению с работами его предшественников, и поэтому можно сказать, что научная и приведенная в систему фортификация берет свое начало от него»{590}.

Основные принципы систем Вобана заключаются в следующем: длина фаса обороны определяется дальностью огня мушкета, фланки должны быть перпендикулярны оборонительному фасу; большие бастионы и равелины следует сооружать большого выпуска в поле, а в них — редюиты, перед куртиною — теналь, предназначенную для усиления рва пехотным огнем и для прикрытия куртины от прямого разрушительного огня с гребня гласиса. Главными недостатками системы были: отсутствие необходимых условий для производства вылазок, малая высота эскарпа, недостаточная защита верков от рикошетного огня (им же предложенного для атаки).

После 1680 г. Вобан ввел в систему крепостей два других метода их устройства, имевших целью обеспечить оборону и после того, как противник пробьет брешь в бастионе. Вручая Людовику XIV план крепости Ландау, разработанный по второй системе, Вобан сказал: «Ваше величество, вот крепость, для взятия которой было бы недостаточно всего моего искусства»{591}. Однако Ландау трижды была взята противником при жизни французского инженера (в 1702, 1703 и 1704 гг.) и один раз после его смерти (в 1713 г.).

Вобан не описал свой метод фортификации, т. е. теоретически не обобщил способы устройства крепостей, не привел их в систему, что сделали уже после его смерти французские инженеры [555] на основе изучения богатой фортификационной практики своего соотечественника. Они систематизировали практическую деятельность Вобана и на этой основе сформулировали три системы устройства крепостей.

Однако Вобан создал капитальный труд по долговременной фортификации об атаке и обороне крепостей, по которому 200 лет учились офицеры европейских армий. В России этот труд с рукописи был переведен по приказанию Петра в конце XVII в. Затем издавался в 1736 и 1744 гг. и несколько раз после этого в качестве учебника по фортификации для Петербургского шляхетского кадетского корпуса и для других военных учебных заведений. Известны также «Военные мемуары Вобана», изданные после его смерти.

Основной труд Вобана состоит из двух частей: первой, самой большой, — «Об атаке крепостей» (34 главы) и второй — «Об обороне крепостей» (6 глав). Все положения атаки и обороны богато иллюстрированы 32 очень наглядными схемами. Главное внимание автор сосредоточил на способах атаки крепостей.

«Осады и взятие неприятельских мест, — пишет Вобан, — делают нас владетелями их земель, а фортификация способствует нам к удержанию оных во владении. Она при том охраняет наши границы от опасных следствий, которые от одной потерянной баталии без предосторожности могут произойти и неприятелю подать случай к дальнейшему распространению своей победы»{592}. В доказательство автор сослался на нидерландские провинции, где за 200 лет произошло более 60 генеральных сражений и 200 осад «как наступательных, так и оборонительных», но покорить нидерландцев никому не удалось. «Причина тому есть сия, что такие крепкие места удерживают побеждающую армию от продолжения ее намерений, а побежденным служат к спасению и безопасности»{593}. Поэтому наука об атаке и обороне крепостей имеет важное значение.

Осады крепостей являются важнейшей частью войны, требуют очень большой осторожности и зависят: от сохранения военной тайны, «без которой ничто с успехом в действо произойти не может»; от силы войск, выделенных для осады крепости, оставленных для обороны «собственных своих мест» и для противодействия противнику, предпринимающему деблокаду; «от состояния самого неприятеля»; от состояния магазинов, из которых должна снабжаться блокадная армия; от времени года, так как «ничто так армию разорить не может, как зима»; наконец, «от потребного к тому иждивения (средств. — Е. Р. ), потому что без денег, которые бывают силою [556] войны, ничего с успехом в дело произвести невозможно»{594}.

Необходимо стремиться к тому, чтобы во время осады крепости противник не имел бы возможности ее деблокировать и не вторгся бы в нашу страну. «В обоих случаях всего лутче быть сильнейшим, а наипаче когда две армии иметь можно, из которых бы одна к действительной осаде, а другая для осторожности употреблена быть могла»{595}. Эти армии не должны находиться далеко друг от друга и обязаны взаимодействовать. «Стерегущая армия» имела задачей охранять «осаждающую армию» и помогать ей заготовкой материалов (фашин, леса и т. п.); при надобности осадная армия усиливала охраняющую армию. Для обеспечения осады требовалось закладывать... «великие магазейны с провиантом и сухим фуражом», а также с боеприпасами и инженерным имуществом. Для осады крепости Вобан исчислял потребное количество орудий, ядер, пороху, свинцу, фитиля, землеройного имущества и различных материалов. Он считал необходимым иметь 80 «ломовых пушек» и от 48 до 55 прочих орудий, 15–16 тыс. бомб, 40 тыс. гранат и т. д. Для производства земляных работ требовалось 15–18 тыс. «мужиков», так как наемные солдаты отказывались вести осадные работы, и 2–4 тыс. телег.

Первым мероприятием осады являлось выдвижение передового кавалерийского отряда силой в 4–5 тыс. всадников с задачей блокировать крепость. На всех дорогах, выходящих из города, командир отряда выставлял караулы на расстоянии пушечного выстрела от крепостных сооружений, а ночью придвигал их на дистанцию мушкетного выстрела. Требовалось обеспечить взаимодействие караулов между собой. Вторая линия караулов располагалась позади первой, фронтом в поле, «для осторожности от неприятельского нападения».

После завершения блокады крепости передовым отрядом к ней направляется осадное войско со всеми необходимыми средствами. Командующий после личной рекогносцировки должен был определить начертание циркум — и контрвалационных линий, места для расположения лагерей и магазинов. Вобан предложил шесть профилей линий, в зависимости от наличия времени (от 2 до 7 дней) и рабочей силы. Профили различались шириной (от 2,5 до 5,5 м) и глубиной (от 1,5 до 2 м) рва, а размеры бруствера определялись количеством вынутой земли. В подготовительный период пехота и конница должны были заготовлять фашины и колья, а артиллеристы — приводить в порядок материальную часть и боеприпасы.

Далее автор подробно остановился на вопросе о выборе [557] пункта атаки: вести ли атаку против слабого участка крепости или же против прочно укрепленного пункта? Он требовал всесторонне оценить обстановку и особенно условия местности. Однако «должно всегда искать где место слабее укреплено, и с той стороны атаку делать; разве другие какие чрезвычайные случаи с иной стороны атаковать принудят»{596}. В «правилах или генеральных способах, которые при атаке мест употреблены быть могут», Вобан еще раз подтвердил: «Атаковать всегда с слабых сторон, а с крепких никогда не атаковать, разве к тому важные причины принудят»{597}. При этом автор рекомендовал не вести «фальшивые атаки», так как это распыляло силы атакующего, а также «порознь разделенные атаки». «Двойные атаки, которые коммуникацию имеют, считаю я за лутчия и лехчайшия»{598}. Инженерное искусство позволяло вести атаки при шести-, семикратном превосходстве атакующего над гарнизоном крепости, а ранее требовалось десятикратное превосходство.

После определения пункта атаки «назначается способнейшее место к начатию траншей» и высчитывается расстояние «от начатия траншей до покрытого пути», что необходимо для определения в любой момент, «далеко ли они (осаждающие. — Е. Р. ) еще от наружных пристроек находятся»{599}.

Затем автор показал, как надо до самой крепости вести сапу, «понеже саппа нужнейшая часть траншеи есть», а также как закладывать первую, вторую и третью параллели, являвшиеся артиллерийскими плацдармами. Первая параллель закладывалась не далее 600 м от крепости, а при возможности и ближе. «Первый раз, — писал Вобан, — употреблены были сим способом зделанные параллельные линии или плацдармы мною при осаде Мастрикта в 1673 году...»{600}. Эта крепость была взята через 13 дней после закладки траншей.

Первая параллель предназначалась для обороны траншей, которые шли до второй линии, служила местом расположения караулов и являлась фронтом против крепости, она должна была содержать в безопасности первые батареи и представлять собой контрвалационную линию против крепости. Вторая параллель закладывалась в 240–300 м от первой параллели, ближе к крепости, а третья — в 30–60 м «от покрытого пути». Помимо этого, сооружались полуплацдармы с целью освобождения всех траншей.

Задача устанавливавшихся контрбатарей заключалась в подавлении огня обороны, т. е. крепостной артиллерии. С этой целью применялись «рикошетные батареи», «то есть, [558] чтоб подняв дуло пушки вверх, палить из нес навесным выстрелом, чтоб ядро сверху упало на то место куда целишь»{601}. При невозможности по условиям местности и характеру крепостных сооружений установить рикошетные батареи закладывалась четвертая параллель, которую делали «шире и пространнее, чтоб она как много народа, так и великое число материалов содержать могла в продолженных ее назад линиях»{602}.

Инженерная атака велась методически и требовала выполнения большого количества земляных работ. «Больше земли — меньше крови». «Стремительность в осадах, — говорил Вобан, — не ускоряет взятие крепости, но часто отдаляет и делает более кровопролитным». Вторым средством осаждающего крепость являлась артиллерийская атака: «пушки и бомбы — вот что покоряет крепости и сокращает время осады»{603}. Перевес огня атаки над огнем обороны достигался не количеством [559] орудий, а распределением батарей и их фланкирующим расположением.

Большое внимание автор уделил мероприятиям по предупреждению и отражению вылазок гарнизона, требуя организации наблюдения за противником и бдительности сильных караулов, располагавшихся в траншеях. Рассмотрел он и способы «недопущения сикурса» (поддержки) в крепость, что являлось также одним из важных условий успешной ее осады.

Затем Вобан подробно остановился на вопросе штурма оборонительных сооружений противника — в переходе через ров и способах овладения бастионами. В связи с этим он изложил теорию минной атаки, приведя расчеты различных подкопов и способы определения количества пороха для взрыва различных объектов. Брешь, образовавшуюся в результате взрыва подкопа, необходимо держать под огнем артиллерии, чтобы гарнизон не мог ее заделать.

В результате методической инженерной атаки, получившей впоследствии название «постепенной атаки», «атакованные крепости ныне гораздо скорее прежнего здаются... И так наши атаки лучшим и самым коротким способом учреждены, и в рассуждении прежних атак не так кровопролитны»{604}.

При осаде Вобан рекомендовал «никогда домов в крепости не вредить, ибо сие к сдаче крепости не служит, только к продолжению времени и напрасной трате аммуниции, и по взятии той крепости починка оных дорого становится»{605}.

В «правилах или генеральных способах» атаки французский инженер рекомендовал «ничего силою не предпринимать, ежели что через искусство и науку сделать можно, ибо наука с трудом всегда идет осторожно и безопасно, а силою не всегда желаемое получить можно, но вообще бывает из такой отважности напрасный урон войску»{606}. При этом «непорядочная поспешность к взятию крепости не служит, но более к продолжению атак, и к напрасному кровопролитию»{607}. Для достижения успеха осадными работами должен был руководить искусный, разумный и знающий командир, находящийся в непосредственном подчинении у командующего армией. Этот помощник командующего имел в своем ведении производство саперных и минных работ, определял расстановку артиллерийских батарей и давал указания артиллерийским офицерам.

Во второй части труда Вобан очень кратко коснулся вопросов обороны крепости: о значении обороны, о контр-апрошах, о вылазках, об обороне контрэскарпов, полумесяца и бастионов. [560]

«Хотя многие губернаторы, — пишет автор, — надеясь на свою храбрость пренебрегают науку о обороне мест, однако она великого почтения достойна»{608}. Для успешной обороны недостаточно «одного крепкого стояния против неприятеля и нещадения живота», необходимы еще военная наука и искусство командования. В предвидении осады крепость необходимо подготовить к обороне, обратив особое внимание на расчистку подступов к оборонительным сооружениям: снести постройки, находящиеся впереди этих сооружений, вырубить лес и кустарники, сровнять «высокие места». Коменданту крепости «в своем мнении ежедневно надобно самого себя атаковать, и столько ж разных оборон произыскивать, сколько он атак выдумать может»{609}.

При приближении противника к крепости ни в коем случае не стрелять по нему из пушек, так как стрельба поможет командованию врага определить место для устройства лагеря и циркумвалационной линии. Разведывательную деятельность противника требовалось срывать вылазками из крепости крупными силами. Установив направление атаки, осажденные не должны производить никаких вылазок. Крепостная артиллерия открывала огонь «в то место, где неприятель работает». «В полевых баталиях и сражениях всегда прибыльнее тому, который после стреляет, но при осадах напротив того, который из своих пушек наперед стрелять зачнет, ту пользу имеет. Однако губернатору (коменданту крепости. — Е. Р. ) свою артиллерию только к разбитию таких неприятельских батарей употреблять, на которых число пушек меньше того, из которых он по нем бьет, или таких ложементов, которые ему после вреднтельны быть могут, для того что ничего так не надобно жалеть в крепости как пороху»{610}.

Как только головная часть траншеи атакующего окажется «от наружных пристроек крепости» на расстоянии пистолетного выстрела, оборонявшийся должен был вести контр-апроши. Это «такие траншеи, которые осажденный из своего покрытого пути ведет по правую и левую сторону атак, для анфилирования неприятельских работ»{611}. Контр-апроши заставят противника вести свою траншею изгибами и переломами, что затруднит действия его конницы против сил, участвующих в вылазках.

Вылазки Вобан рекомендовал производить редко, осторожно и всегда неожиданно для противника. «Я никогда не видел, — говорил он, — чтобы вылазки оказывали большое влияние против хорошо веденной атаки». Однако вопросу организации [561] вылазок он уделил значительное внимание, разделив их на большие и малые, советуя высылать часто ночью, в разные часы группы рейтаров по 15–20 человек с целью срывать траншейные работы. Перед партиями малых вылазок ставились также разведывательные задачи и бесшумный захват «языка».

На пехоту гарнизона крепости французский инженер возлагал ведение ближнего боя, т. е. оборону рва и отражение атаки. При этом он считал, что потери атакующего в 6–7 раз больше, чем потери обороняющегося. Для артиллерийской обороны рекомендовал применять мортиры (навесной огонь). При подавлении артиллерии атакованного фронта борьбу продолжали орудия смежных неатакованных фронтов, фланкируя своим огнем атакованный участок.

Так, в кратком труде знаменитый французский инженер Вобан суммировал основные положения искусства долговременной фортификации, оказавшиеся весьма долговечными.

В развитии науки фортификации значительную роль сыграл голландский инженер Кегорн (1641–1704 гг.), современник Вобана. Он руководил обороной ряда крепостей, которые осаждал французский инженер. В 1685 г. Кегорн издал труд «Новый способ укреплений», где были изложены теоретические положения долговременной фортификации. Основные из них следующие: усиление обороны рвов, сочетание водяных и сухих рвов, укрытие каменных одежд, защита гарнизона от навесного огня и внезапных нападений, обеспечение перекрестного огня. При этом Кегорн утверждал, что перекрестный огонь важнее фронтального, а фланки важнее фасов (больше возможностей для вылазок). [562]

Недостатками системы Кегорна являлись слабая пушечная оборона подступов, рикошетирование всех верков, недостаточное укрытие от навесного огня редюита входящего плацдарма.

Все крепостные системы полностью или в отдельных частях проходили практическую проверку в многочисленных войнах XVIII в., в ходе которых сложилась система осады и штурма крепости.

Артиллерийская оборона крепости заставила осаждающего вести к гласису подступ в виде зигзагообразной траншеи и в различных местах устанавливать батареи с задачей подавления огня обороны. Вобан систематизировал процесс осадных работ, создав систему параллелей и рикошетного огня.

Обложив крепость и выбрав участок для атаки, осаждающий в 500 м от объекта закладывал первую траншею параллельно сторонам осажденного многоугольника (первая параллель). Осадные работы обычно велись ночью, земля выбрасывалась в сторону противника, образуя род парапета, защищающего от артиллерийского огня из крепости. В первой параллели устанавливались рикошетные батареи для стрельбы вдоль линий атакуемых фронтов, затем — батареи для продольного обстрела отдельных участков крытого хода, а мортиры и гаубицы — для поражения бомбами внутренней части бастионов и равелинов.

От первой параллели осаждающие шли несколькими зигзагообразными траншеями вперед и в 300 м от объекта атаки закладывали вторую параллель, на которой устанавливали контрбатареи с задачей подавить артиллерию крепости и разрушить амбразуры на фасах.

От второй параллели опять шли вперед зигзагами и в 170 м от объекта сооружали полупараллель с установкой на ней мортирных батарей. У подножия гласиса закладывалась третья параллель, которая вооружалась тяжелыми мортирными батареями. Затем к гребню гласиса велись подходы (approches) по кривым или ломаным линиям во избежание рикошетного огня.

Для обстрела рва огнем пехоты в выступающем плацдарме устраивался ложемент (окоп с насыпью). При активности противника, осуществлявшего вылазки, закладывалась четвертая параллель. От последней параллели вели подкоп или траншею к входящим плацдармам и венцу гласиса. Затем ставили конрбатареи для подавления огня фланков и брешь-батареи против вершины и фасов бастионов и равелинов для устройства в них проломов. Из траншеи через гласис и контрэскарп в ров велась минная галерея для взрыва контрэскарпа. После устройства пролома и прохода во рву организовывался штурм. [563]

По такому методу атаки сопротивление бастионного шестиугольника преодолевалось в течение 19–22 дней{612}.

Систематизация процесса осады явилась ответной реакцией на усовершенствование долговременных оборонительных сооружений. Усилия осаждающего сосредоточивались на решающем направлении, позволяли добиться превосходства огня атаки над огнем обороны, устроить проломы и проходы в оборонительных сооружениях и ворваться в крепость.

Способы обороны и атаки крепостей соперничали между собой и на этой основе совершенствовались.

4. Разработка вопросов военно-морского искусства

Военно-техническая мысль и изобретательство во флоте были направлены на совершенствование и типизацию кораблей, на совершенствование морской артиллерии и оснастки парусных судов. В кораблестроении стремились к созданию мощных стопушечных судов, вооруженных орудиями на поворотных станках.

В 1620 г. голландец Корнелиус ван Дреббель построил лодку, которая могла ходить под водой. Это была деревянная лодка, обтянутая двойным слоем кожи. 12 гребцов приводили ее в движение. Однако для развития идеи подводного флота отсутствовали необходимые технические условия (еще не был создан механический двигатель), а также теоретические основы.

Содержание военно-технической мысли определялось не изобретательством, а практическими потребностями военно-морского флота. В этом отношении следует отметить труд аббата Фурнье «Гидрография», изданный в 1634 г. Автор большое внимание уделил вопросу вооружения судов и классификации орудий по их тактическому назначению. Судовая артиллерия состояла из пушек для боя на коротких дистанциях, кулеврин различных калибров для стрельбы с дальних дистанций и камнеметов — орудий значительных калибров, стрелявших камнями и обломками железа.

Кадры офицеров и кораблестроителей военно-морского флота во Франции готовились в Тулоне, в морском училище. Профессор математики этого училища Павел Гост, много лет плававший священником на флагманских кораблях французского флота, в 1697 г. издал труд «Искусство военных флотов или сочинение о морских эволюциях, содержащее в себе полезные правила для флагманов, капитанов и офицеров, с приобщением примеров, взятых из знатнейших происшествий на море за пятьдесят лет».

Это длинное наименование труда, характерное для того времени, отражает его содержание («правила» для практического [564] пользования) и основы — исторические примеры за пятьдесят лет, т. е. фактически за время существования парусного флота. Теория военно-морского искусства являлась обобщением боевой практики и предназначалась для конкретного практического руководства.

Труд Госта представлял собой трактат по тактике военных флотов, включавший вопросы их организации, походные и боевые порядки, перестроения на походе, в бою и при выходе из боя, а также способы управления эскадрами и кораблями.

«Морскими эволюциями, — пишет Гост, — называются движения, которые флот для приведения себя в порядок и надлежащее положение делает, дабы на неприятеля нападать или самому с лучшею пользою обороняться»{613}. Исследование «эволюции» военных флотов и составляет содержание труда, разделенного на шесть частей.

В первой части вначале дано определение военно-морской терминологии — румба, ветра, линии бейдевинда и других терминов, которые определяли корабль в отношении ветра, являвшегося одной из главных проблем парусного флота. Затем отмечена особенность нового флота, вооруженного артиллерией. Эта особенность заключалась в том, что корабль мог вести бой только повернувшись к противнику бортом. Далее автор описывает различные «ордер баталии» (боевые строи), «ордер демарши» (походные строи), «ордер дерепрет» (строй для отступления), строи для обороны прохода и для прорыва через проход.

Во второй части труда рассматривается вопрос о перемене расположения эскадр из различных походных строев; в третьей — о том, как «исправлять ордеры» (строи) при переменах ветра; в четвертой — о переходе флота из одного строя в другой; в пятой части — о движениях флота вне строя (ложиться на якорь, выигрывать у неприятеля ветер, удаляться от боя, принудить неприятеля к бою, окружить его, не допустить окружения своих кораблей противником и т. д.).

В шестой части автор дает рекомендации по вопросам организации флота для боевой деятельности, говорит о местах брандеров и других судов, о флоте во время шторма и, наконец (приложив к труду таблицу военно-морских сигналов), о способах управления эскадрами и кораблями.

Учитывая бортовое расположение артиллерии, Гост считал боевым строем кильватерную колонну. Линия баталии строилась из линейных кораблей, имевших на вооружении не менее 50 пушек.

Переходя к тактическим вопросам, Гост прежде всего рассматривал «пользы флота, находящегося как на ветре, так и [565] под ветром у неприятеля»{614}. Наветренное положение имело большие преимущества.

«На ветре обретающийся флот может приближаться к неприятелю когда и сколько пожелает, время и расстояние битвы определяет таким образом как ему выгоднее и полезнее»{615}. Следовательно, тот флот, который займет наветренное положение, завладеет инициативой, он будет диктовать противнику время, место и дистанцию боя.

Более сильный флот с наветренного положения мог выделить несколько своих кораблей для нападения «на неприятельские задние корабли» и этим самым дезорганизовать боевой порядок противника. В подветренном положении этого преимущества флот лишался.

Против поврежденных кораблей противника, находящихся в авангарде, арьергарде или в середине флота, с наветренного положения легко послать брандеры, отрезая своими главными силами его передние и задние корабли.

«На ветре обретающийся флот не подвержен великому беспокойству, причиняемому дымом»{616}, который в подветренном положении ухудшает и «заслепляет» пушкарей и мешает работе матросов.

С наветренного положения легко прорезать строй противника через разрывы его линии и осуществить охват его арьергарда.

Гост показал также и преимущества подветренного положения флота. Под ветром быть лучше при большом волнении моря, в бою «с немногими кораблями или один на один». При порывистом ветре орудия нижних деков подветренного флота могли свободно действовать без опасения зачерпнуть воду при крене. Подветренное положение позволяло легче выводить из строя поврежденные корабли и «легче с бою отступить» при неудаче.

Главным средством парусного флота в бою являлась артиллерийская атака с дистанции действительного залпа, для осуществления которой требовалось произвести ряд «эволюции», определивших основные фазы боя.

Предварительная фаза — борьба за наветренное положение.

Первая фаза — построение линии баталии параллельно строю противника.

Вторая фаза — сближение с противником по сигналу командующего флотом. Корабли наветренного флота, повернувшись одновременно от ветра на 3–4 румба и установив постоянство пеленга на назначенный корабль противника, [566] спускались на него. Подветренный флот открывал огонь всем бортом в тот момент, когда его противник оказывался на дистанции действительного артиллерийского огня и мог использовать только небольшое число носовых орудий.

Третья фаза — с выходом наветренного флота на дистанцию атаки все корабли по сигналу командующего приводились к ветру и начинался бой отдельных кораблей.

В отдельных случаях Гост предусматривал возможность прорезания флота противника и охват его арьергарда.

Правила тактического маневрирования флотов и ведения морского боя не надуманы Гостом. Они основывались на богатой практике и подкреплялись критическим разбором исторических примеров боевых действий флотов. Военно-морская тактика имела очень солидную историческую основу, следствием чего был довольно высокий для того времени ее научный уровень и жизненность. В труде описаны многообразные формы маневрирования флотов; особенности этих форм определялись условиями действий флота, прежде всего состоянием моря, силой и направлением ветра. При исследовании тактических вопросов автор стремился к всесторонности и конкретности и на этой основе вырабатывал правила для действий флотов, оказавшиеся вполне жизненными. В этом в отличие от тракторов Вальгаузена по подготовке пехоты и конницы заключается положительная сторона труда Госта.

В «Сочинении о морских эволюциях» обобщены и систематизированы действия парусных флотов XVII в. и тем самым заложена основа военно-морского искусства как отрасли научных знаний. Поэтому нельзя согласиться с авторами «Истории военно-морского искусства», утверждающими, что тактика Госта для своего времени «явилась известным шагом вперед в развитии военно-морского искусства»{617}. Этого не могло быть по той простой причине, что военно-морской флот как таковой возник лишь в XVII в., а труд Госта — первая серьезная работа по тактике парусного флота как отрасли знаний военно-морской науки. Это не «шаг вперед», а первый шаг, начало науки, характерным признаком которой является систематизация знаний с целью создания правил для практического руководства.

Авторы «Истории военно-морского искусства» совершенно правильно отметили, что Гост создал руководство по линейной тактике военно-морского флота, отвечавшей материально-техническим условиям того времени. Положения, изложенные Гостом, оказались настолько практически жизненными, что они были приняты во всех западноевропейских флотах и господствовали почти в течение всего XVIII в. Правильно также утверждение авторов о том, что в результате [567] превращения английскими теоретиками многих положений Госта в догму в действиях военно-морских флотов преобладал шаблон. Однако это не дает оснований заявлять, что Гост был метафизиком, как сказано в «Истории военно-морского искусства». Во-первых, он не касался методологических основ военно-морской науки, а исследовал лишь технику военно-морского искусства в узкой тактической области. Во-вторых, историческая основа, стремление к всесторонности, многообразие форм маневра и изменение этих форм в зависимости от обстановки, изображение хода боя по фазам, т. е. в процессе развития, — все это исключает метафизику. Это не означает, конечно, что Гост был диалектиком. Его труд выражает лишь начальную стадию становления военно-морской науки.

Автору «Искусства военных флотов» не следует приписывать сведение военно-морского искусства к «вечным принципам», основоположником которых был Ллойд, сформулировавший их в XVIII в. В труде Госта нет и намека на то, что изложенные им положения являются «вечными принципами».

Исследовав вопросы военно-морской тактики вплоть до разработки сигналов управления кораблями на походе и в бою, Гост совершенно не затронул ни одной из стратегических проблем, хотя практика ведения войны на море уже требовала теоретического исследования таких проблем.

Положительной стороной труда является богатая, очень наглядная иллюстрация, способствовавшая краткости изложения не в ущерб ясности.

* * *

Появившиеся в XVII в. труды по артиллерии, фортификации, военному искусству, военно-морскому искусству и даже по вопросам права войны и мира представляли собой попытки систематизации военных знаний и дифференциации их, что означало процесс становления военной науки. Вырабатывались определенные правила организации и подготовки армий и военно-морских флотов, правила подготовки и ведения войны и боя для достижения победы. Зарождавшаяся военная наука носила описательный характер. Авторы трудов ставили перед собой лишь прикладные цели. Для теоретических исследований не было еще необходимой базы. Содержанием военного и военно-морского искусства являлись лишь тактические вопросы. В разработке вопросов стратегического руководства военная теория, как обычно, отставала от практики. Стратегия еще не выделилась в самостоятельную отрасль знаний военной науки.

Нидерландская и английская буржуазные революции способствовали преодолению консерватизма в военной области. Наряду с этим абсолютизм стимулировал развитие и распространение [568] среди господствующих классов военных знаний. С учреждением военных школ (артиллерийских, морских) возникла потребность в пособиях для обучающихся. Выявлялась необходимость разработки практических руководств (уставов) для подготовки и боевой деятельности армии и военно-морского флота. Практические запросы стимулировали военно-теоретическую мысль, способствовали становлению военной науки. Обобщалась организационная и боевая практика, систематизировались элементарные военные знания.

Военная наука XVII в. имела сугубо прикладной характер, а ее содержанием являлось описание внешних форм военной деятельности без попыток проникнуть во внутреннюю сущность военных событий. Это относится даже к исследованию прав войны и мира Гуго Гроция, который определял характер войн по внешним признакам, не пытаясь вскрыть их политическую сущность.

Наиболее высокого научного уровня достигла фортификация и кораблестроение, основывавшиеся на достижениях математики и механики.

Военные теоретики, являвшиеся идеологами буржуазии и абсолютизма, ставили своей целью обеспечение военной и военно-морской мощи буржуазных республик и в особенности монархий, поощрявших развитие военной науки. Это были теоретики буржуазных и дворянских наемных армий, разрабатывавшие руководства по применению линейной тактики на суше и на море, а также пo организации магазинной системы снабжения войск.

Наличие военной науки хотя бы в примитивном, зачаточном состоянии являлось необходимым условием создания регулярных армий и военно-морских флотов. Такая предпосылка для формирования новых вооруженных сил появилась в конце XVII в.

* * *

Развитие военного искусства западноевропейских армий и военно-морских флотов в период первых буржуазных революций и упрочения абсолютизма во Франции и Швеции (со второй половины XVI по XVII в. включительно) определялось изменениями личного состава армий и флотов, усовершенствованием материально-технической базы вооруженной борьбы, приведением форм военной организации в соответствие со способами ведения войны и боя и процессом становления военной науки.

Поэтому исследование развития военного искусства по эпохам полководцев и королей антинаучно. В труде «История военного искусства» профессора Михневича военное искусство XVII в. включает «эпоху Густава Адольфа» и «эпоху Людовика XIV». Так определялось содержание военного искусства [569] на рубеже XX в. У современных буржуазных военных теоретиков дело обстоит не лучше, и во второй половине XX в. Лиддел Гарт в своем труде «Стратегия» содержание таковой в XVII в. свел к деятельности Густава Адольфа, Кромвеля, Тюренна.

К творчеству полководцев военное искусство сводил и Наполеон. Он писал: «...Истинные правила ведения войны это те, которыми руководствовались семь великих полководцев, подвиги коих сохранила для нас история: Александр, Ганнибал, Цезарь, Густав Адольф, Тюренн, принц Евгений и Фридрих Великий»{618}. Эти полководцы провели 83 кампании (в том числе Густав Адольф — 3, Тюренн — 18). «Основательно изложенная история этих 83 кампаний составила бы полное руководство к изучению военного искусства и послужила бы источником всех правил оборонительной и наступательной войны»{619}.

Такое утверждение Наполеона объективно исходит из признания существования вечных и неизменных принципов военного искусства. К тому же нельзя выводить правила из арифметической суммы исторических событий. Индуктивный метод английского философа Бэкона здесь не применим.

Густав Адольф и Тюренн включены Наполеоном в число великих полководцев.

«Краткая карьера его (Густава Адольфа. — Е. Р. ) ознаменована, — писал французский полководец, — смелостью, быстротою маневра, отличной организацией и храбростью войск. Густав Адольф был воодушевлен принципами Александра, Ганнибала, Цезаря!»{620} По утверждению Наполеона, маневры и марши Тюренна в кампаниях 1646, 1648, 1672 и 1673 гг. также полностью соответствовали принципам Александра, Ганнибала, Цезаря и Густава Адольфа.

«Правила Цезаря были те же, коими руководствовались Александр и Ганнибал: держать свои силы в совокупности, не иметь уязвимых мест, устремляться с быстротою на важнейшие пункты, использовать моральный фактор, славу оружия, страх, который они внушали, а также политические средства для обеспечения верности союзников и удержания в повиновении покоренных ими народов»{621}. Таковы, следовательно, и принципы полководческого искусства Густава Адольфа и Тюренна. Однако в этих принципах не отражены ни новая для XVII в. политическая обстановка, ни специфика средств борьбы — новые армии, огнестрельное оружие, парусный флот, вооруженный артиллерией. [570]

Военное искусство французского полководца привлекло особое внимание Наполеона, написавшего «Очерк войн маршала Тюренна». Побуждающей причиной создания этого труда были, конечно, не одни только национальные симпатии, но прежде всего новые способы ведения войны Тюренном, его искусное стратегическое маневрирование на театре военных действий. Возникшая в XVII в. маневренная стратегия оказалась жизненной и имела перспективу последующего развития.

В число «великих полководцев» XVII в., в «полководцы первой величины», помимо Густава Адольфа и Тюренна; немецкий военный теоретик и историк Клаузевиц включил Монтекуколи, Конде и Валленштенна. О Морице Оранском и Кромвеле — полководцах армий буржуазных революций — он даже не упомянул.

Безусловная заслуга Клаузевица заключается в том, что деятельность «великих полководцев» он рассматривал в связи с качеством войск, с их боевыми физическими и моральными усилиями. Немецкий военный теоретик писал: «...Воинская доблесть армии есть одна из важнейших моральных потенций на войне... Удивительные успехи этих (в том числе Густава Адольфа. — Е. Р. ) полководцев и их величие в самых затруднительных положениях были возможны лишь с войсками, обладавшими этой моральной потенцией»{622}. Густав Адольф опирался на умеренную по размерам, но доведенную до совершенства армию, силами которой сокрушал все на своем пути, пытаясь создать из маленького государства большую монархию{623}.

Центр тяжести в деятельности «великих полководцев» находился в армии — «с разгромом последней их роль была бы закончена»{624}. Но сила воли полководца может и должна оказывать решающее воздействие на армию. Это положение Клаузевиц подкрепил ссылкой, в частности, на полководческую деятельность Густава Адольфа и Валленштейна.

Немецкий теоретик правильно подчеркнул и роль полководца в развитии военно-теоретической мысли, сославшись на кампании Тюренна и Монтекуколи: «...Когда появлялся великий полководец, привлекавший на себя взоры всех, или даже если появлялись два боровшихся друг с другом великих полководца, как Тюренн и Монтекуколи, там имена их накладывали на все это маневренное искусство окончательную печать отменного превосходства»{625}.

Внезапность, которая достигалась быстротою действий [571] войск под командованием Густава Адольфа и Тюренна, являлась наиболее действенным средством достижения победы. «Внезапность играет в стратегии гораздо большую роль, чем в тактике»{626}.

Однако стратегический успех достигается не только поражением войск противника в результате внезапного нападения, но и срывом планов его командования. Так было в кампании Тюренна 1674 г. в Эльзасе, когда имперские войска, понеся незначительные потери в бою, отступили за Рейн. «Нападение Тюренна расстроило не столько войска противника, сколько его планы, остальное довершили разногласие союзных полководцев и близость Рейна»{627}.

Рассматривая кампанию Тюренна 1675 г., в которой этот полководец проявил «высокую степень искусства и разумности», Клаузевиц сделал весьма важный вывод. «Мы убеждены, — писал он, — что для маневрирования нет каких-либо постоянных правил и что никакой метод и никакой общий принцип не могут служить для него указанием, но полагаем, что победа в борьбе достанется той стороне, которая проявит больше предприимчивости, точности, порядка, бесстрашия и дисциплины»{628}.

В развитии военно-морского искусства большое значение имели англо-голландские войны. В связи с необходимостью обеспечить безопасность морских путей, особенно колониальных коммуникаций, перед военно-морскими флотами появилась новая стратегическая цель — борьба за преобладание на море, требовавшая искусного маневрирования и решительных сражений. На этой основе возникла маневренная стратегия военно-морских флотов.

XV11 в. — это время становления линейной тактики на суше и на море, явившейся результатом деятельности постоянных наемных армий и флотов, укомплектованных личным составом, для которого характерны внешняя дисциплинированность и знания военного дела в результате регулярного обучения и владения усовершенствованным огнестрельным оружием. Линейный боевой порядок предоставлял возможность офицерам оказывать непосредственное воздействие на солдат-наемников, не отличавшихся высоким моральным духом, а также одновременно использовать как можно больше ружей и пушек. Вследствие этого линейная тактика по своему существу представляла собой тактику огневого боя, в котором огонь начал оттеснять удар холодным оружием. Пушка на море почти исключала абордаж, мушкеты на суше вытесняли пику. Однако появление штыка не вызвало сейчас же изменений [572] в тактике. «Изобретенный примерно в 1640 г. во Франции штык должен был бороться против пики в течение 80 лет»{629}. В течение этого времени сохранялась разнородность пехоты.

Деятельность многочисленных голландских, французских и немецких военных инженеров XVII в., особенно Вобана, способствовала развитию долговременной фортификации. Сооружение и усовершенствование систем многочисленных крепостей и разработка методов их атаки выражали соперничество средств обороны и атаки, следствием которого было совершенствование военно-инженерного искусства.

Полевая же фортификация, «эта важная отрасль военного искусства, — писал Наполеон, — нисколько не продвинулась вперед с древних времен; ныне она стоит даже на более низкой ступени развития, чем 2000 лет тому назад»{630}. Для усовершенствования этой отрасли военного искусства Наполеон советовал поощрять инженеров и не льстить «духу праздности в войсках. И офицеры и солдаты неохотно берутся за кирку и лопату и от души повторяют, как эхо: «Полевые укрепления более вредны, чем полезны, их не следует сооружать. Победа достается тому, кто двигается, наступает, маневрирует. Не следует работать, разве война и без того недостаточно утомительна?..» Это речи лестные, но все же не заслуживающие внимания»{631}.

На развитие военного искусства XVII в. оказало влияние значительное упорядочение тыла армии, выразившееся в возникновении магазинной системы снабжения войск и зарождении военно-санитарной службы. В штаты войсковых соединений вводилась должность военного врача, в подразделениях — цирюльника (фельдшера). Приобретались медикаменты, учреждались госпитали, разрабатывались гигиенические правила устройства и содержания лагерей.

Процесс становления военной науки характеризуется выделением и специализацией различных отраслей военных знаний — артиллерии, фортификации, военного искусства, военно-морского искусства, кораблестроения, военно-санитарной службы, службы тыла (магазинной системы снабжения войск). Военно-историческая наука находилась в единстве с теорией военного и военно-морского искусства, следствием чего было очевидно важное практическое значение военной истории. Критическое исследование исторических событий способствовало развитию научного анализа с целью вскрыть причины успехов или неудач в конкретной военной деятельности.

XVII в. — это, конечно, не «эпоха Густава Адольфа и Людовика [573] XIV». Это было время формирования первых регулярных буржуазных и дворянских армий и военно-морских флотов; время усовершенствования ружей и пушек и увеличения их производства, возникновения и развития новой магазинной системы снабжения войск; время зарождения маневренной стратегии и линейной тактики на суше и море, развития крепостной войны и недооценки полевой фортификации; наконец, это было время становления буржуазно-дворянской военной науки.

Новые способы войны и боя обосновывались теоретически. На базе изучения боевой практики того времени разрабатывались вопросы маневренной стратегии. Сталкивались две точки зрения: требованиям творческой деятельности полководца противопоставлялся формальный методизм в руководстве действиями войск. Фактическим содержанием военных действий оказывались маневрирование на коммуникациях и крепостная война как следствие того, что снабжение войск считалось единственной проблемой, определявшей исход военных действий и войны в целом. Завершением этих взглядов явились теории ложного, по существу, методизма и кордонной системы в стратегии.

В тактике также шла борьба двух мнений: сторонников и противников «ружейной трескотни». Как те, так и другие недооценивали полевую артиллерию, и вопрос о построении боевых порядков решался без учета ее огня. Сторонники огневой тактики рекомендовали предельно широкое по фронту и неглубокое построение войск. Противники «трескотни» предлагали колонну для прорыва линейного строя и свертывания его в сторону флангов. При этом очень громоздкая и медленно двигавшаяся колонна могла оказаться хорошим объектом полевой артиллерии.

В конце XVII в. начинался процесс дифференциации категорий, понятий военной науки. Военные теоретики стремились дать определения «элементам» военной деятельности, выявить их различия. Так, например, устанавливалось различие между понятиями «сражение» и «бой», «кампания» и «операция», «база» и «коммуникация», «строй» и «боевой порядок», «ряды» и «шеренги», «линия» и «колонна». Расширялось понятие военно-географического элемента.

При этом категории военной науки, как правило, определялись по внешним признакам — по количеству, по форме, а не по их внутреннему содержанию. Военные теоретики еще не дошли до познания сущности явлений войны и военной деятельности. Вследствие непонимания закономерности процесса исторического развития они подходили к метафизическому утверждению о существовании вечных и неизменных принципов военного искусства. На этом основании теоретики рекомендовали практику древних народов перенести в современность, [574] что оказывалось неприемлемым и по своему существу реакционным.

Во второй половине XX в. встречается противоположная антинаучная концепция, заключающаяся в требованиях рассматривать военные события прошлого с точки зрения последних современных уставов, а понятия военной науки первого этапа мануфактурного периода войны заменить современной военной терминологией атомного этапа машинного периода войны. Марксистско-ленинская теория требует рассматривать категории, понятия исторически, в их возникновении, развитии и дифференциации. Понятия военной науки выражают исторический процесс раскрытия новых сторон и углубление познания войны и способов ее ведения, познание ее сущности. «Осовременивание» прошлого приводит к фальсификации военной истории, что исключает возможность пользоваться ее уроками.

Это полностью относится и к терминологии в области военной техники. Нельзя, в частности, отождествлять багинет и штык, так как они имеют не только сходство (холодное колющее оружие, прикрепляющееся к ружью), но и существенное различие в зависимости от способа их соединения со стволом мушкета, что определяет разные тактико-технические данные оружия. Багинет вставлялся в ствол, и мушкет превращался в холодное оружие. В боевом порядке русских войск первая шеренга, примкнув багинеты, не стреляла и шла в атаку при содействии огня последующих шеренг. Применялось и перемешивание в первой шеренге мушкетеров и пикинеров. С изобретением наружного крепления, хомутика, багинет превратился в штык и мушкет оказался одновременно стреляющим и колющим оружием. Пикинеры окончательно были упразднены. В трудах западноевропейских авторов того периода очень часто штык и багинет отождествлялись. Такое отождествление приводит к непониманию особенностей развития боевых порядков того времени. [575]