Подготовка Германии к войне

Хитрость в период разоружения (1918–1919 годы). С 1918 по 1919 год Германия была «демонстративно разоружена». Затем в январе 1920 года перемирие завершилось подписанием Версальского мирного договора. Официальные ограничения военного потенциала Германии были суровы. Правый берег Рейна был демилитаризован. Стратегический Кильский канал и несколько рек признаны открытыми для международного пользования. Все колонии конфискованы. Куски немецкой территории отошли Франции, Бельгии и Польше. Саар, Данциг и Мемель были переданы под наблюдение Лиги Наций. Кроме того, Германию обязали выплачивать огромные репарации — 33 млрд. долларов.

Всеобщая воинская повинность в Германии отменялась, армия ограничивалась 100 тыс. военнослужащих (4 тыс. офицеров и 96 тыс. солдат). Для предотвращения формирования резерва офицеры должны были служить 12 лет, солдаты — 25 лет. Армии запрещалось иметь на вооружении танки, военную авиацию, тяжелую артиллерию, отравляющие газы. Генеральный штаб был распущен, военные училища и академии закрыты. В армии запрещалось иметь организационно-штатную структуру выше корпуса.

Военно-морской флот ограничивался количеством в 15 тыс. моряков (1,5 тыс. офицеров и 13,5 тыс. человек рядового и старшинского состава). В его состав были включены только устарелые корабли, суда водоизмещением больше 10 тыс. строить запрещалось. Нельзя было иметь морскую авиацию, подводные лодки. Любое производство или приобретение оружия было запрещено, точно так же как и посылка военных миссий за рубеж. Регулированию подлежала даже полиция: национальные полицейские силы ограничивались 150 тыс. человек, служить им надлежало пожизненно, чтобы предотвратить саму возможность создания резерва полицейских сил путем ротации. [114]

Выполнение важных положений Договора по разоружению Германией, как потерпевшей поражение (хотя и не совсем покоренной) нацией, должно было контролироваться международным сообществом. Для этой цели в сентябре 1919 года была создана международная Контрольная комиссия под председательством генерала Шарля Нолле. Комиссия состояла из представителей Великобритании, Франции, Италии, Бельгии и Японии. Доклады о своей работе она представляла (а также получала указания по проведению этой работы) в специально созданную союзническую конференцию послов, которая нерегулярно созывалась во Франции. Вначале комиссия насчитывала 373 офицера. Эта и так уже внушительная цифра была увеличена в 1920 году до 383 офицеров и 737 человек рядового состава. Комиссия в целом работала активно. Например, свыше 800 контрольных инспекций было проведено только в течение шести недель в сентябре-октябре 1924 года.

Контрольная комиссия размещалась в роскошной берлинской гостинице «Адлон». В штаб-квартире было несколько полковников, в том числе 4 французских, 2 британских, бельгийский и японский. Три подчиненных им подразделения отвечали за осуществление контроля за вооружениями, личным составом и фортификационными сооружениями. Эти подразделения проводили работу через 22 районные команды, распределенные по всей Германии. Каждая районная команда имела определенное количество человек: 11 — по вооружениям, 8 — по личному составу и 3 — по фортификационным сооружениям. Это была простая организационная структура, функционально хорошо соответствовавшая своей миссии.

Контрольная комиссия совершила большую стратегическую и политическую ошибку в самом начале своей работы. Просчет, допущенный генералами Нолле, Морганом и их коллегами, состоял в том, что комиссия потребовала, чтобы немцы создали собственный комитет по координации процесса разоружения, который бы взаимодействовал с Контрольной комиссией. Это была ловушка, созданная самой комиссией, в которую она же сама и попала. Руководство рейхсвера было не только ошеломлено, но и обрадовано. Оно предполагало, что Контрольная комиссия пронесется по Германии самостоятельной силой, безжалостно конфисковывая, уничтожая вооруженные силы и наказывая за любое нарушение ее приказов. Вместо этого рейхсвер попросили согласиться с разоруженческими военными предписаниями и предоставили ему совершенно неожиданную [115] возможность назначить то, что, с его точки зрения, явилось бы «комитетом препятствий». В соответствии с этим министерство обороны Германии образовало армейскую комиссию мира, руководителем которой был назначен прусский генерал фон Крамон, неистовый противник Версальского диктата. Уже на первом совместном заседании с Контрольной комиссией 29 января 1920 года Крамон продемонстрировал свое мнение о том, что взаимодействие означает не сотрудничества, а напротив — это силовые игры с целью создания препятствий разоружению.

Ключом к перевооружению Германии являлась военная индустрия, а ключом к немецкой военной промышленности — гигантская индустриальная империя Круппа. Союзники, полностью осознающие ее решающую роль, отдали приказ об уничтожении линий по производству тяжелого вооружения. Разрешенное производство оружия было резко ограничено, и Контрольная комиссия осуществляла за ним строгий надзор. Круппу в 1921 году было разрешено выпускать один-единственный тип пушки и только четыре единицы в год. Производство для военно-морского флота бронированных листов, подъемников для подачи боеприпасов, орудийных лафетов и пушек было заменено производством запасных частей для устаревающих боевых кораблей.

Для того чтобы выжить, военной индустрии Германии, и в частности Круппу, пришлось стать разносторонней, введя мирные линии, которые производили широкий ассортимент товаров — от детских колясок до пишущих машинок, от мотороллеров и оптических инструментов до таких тяжелых машин, как экскаваторы, сельскохозяйственное оборудование и локомотивы. Правительство разместило на предприятиях свои заказы и щедро покрыло некоторую часть дефицита. Наиболее квалифицированные и облеченные доверием инженеры и рабочие Эссена скрытно содержались или были переведены на второстепенные заводы по всей Германии и по всему миру, готовые к тому дню, когда Крупп вновь вернется к производству оружия.

Эти действия были одобрены и правительством, и рейхсвером. Таким образом, сразу же после перемирия командующий армией генерал фон Сект признал, что «существует только один путь, с помощью которого мы сумеем обеспечить вооружение большого количества солдат (и это нужно делать) — подходящими мерами скрытности вместе с промышленниками нации». [116]

Личная инициатива объединялась с острожной поддержкой правительства по спасению знаменитого авиазавода Фоккера. Его великолепный биплан Ф-7, единственный из всей категории оборудования Германии, был указан отдельно в Версальском договоре как подлежащий уничтожению. Однако предупрежденный заранее, Тони Фоккер немедленно начал думать о спасении своего состояния и завода. Его план предусматривал скрытный перевод их из Германии в его родную Голландию. Деньги (почти четверть текущей наличности Фоккера) были тайно вывезены двумя партиями (одна — морем, другая — поездом) в старом чемодане, спрятанном среди багажа привилегированных иностранных дипломатов. Однако спасение обреченного авиазавода в Шверине, в северной Германии, было сложнейшим делом и требовало определенной хитрости.

Для того чтобы сохранить основу своего производства, обмануть инспекторов Контрольной комиссии, Фоккер лично организовал скрытный демонтаж и укрытие более половины своего заводского имущества в многочисленных отдаленных сараях, подвалах, конюшнях и гаражах, разбросанных в сельской местности. Часть самолетов, частей и оборудования была оставлена для открытого обозрения инспекции союзников с тем, чтобы она обнаружила все это по прибытии на завод. Инспектирующие офицеры так и не поняли, что их обхитрили.

Следующей проблемой для Фоккера стал вывоз такого большого количества оборудования из Германии. Для выполнения этой задачи требовались лицензии на вывоз и транспортные средства. Управляющий экспортным отделом Ф. В. Зеекац посетил министерство торговли в Берлине. Там он открыто заявил, что если это промышленное и военное оборудование, а также военная авиация будут перемещены в Голландию, то они будут находиться в нейтральной стране и будут спасены для будущего. К тому же Германия получит столь необходимое ей лицензионное вознаграждение, союзники будут обмануты, а их планы расстроены. Официальные лица министерства, естественно, дали согласие, выдав разрешение на вывоз оборудования стоимостью почти в полмиллиона долларов.

Схема перевозки была предложена, разработана и проведена в жизнь главой транспортного отдела Фоккера Вильгельмом Ганом. Ему удалось осуществить это предприятие хитростью через государственную железнодорожную сеть с помощью призывов к патриотизму, напоминания о прошлых одолжениях и, в большей степени, прямых взяток. Около одной шестой всего [117] спрятанного оборудования было скрытно погружено в грузовики доверенными рабочими Фоккера и доставлено в ожидающие железнодорожные зафрахтованные вагоны.

С Ганом поезд отправился с запасной ветки Шверина в свое 350-километровое путешествия в Голландию. Ган и здесь пошел на хитрость. В составе насчитывалось ровно 60 вагонов — такая длина эшелона была предложена немецкими таможенными официальными лицами, которых он подкупил. Таможенники заверили, что в этом случае они под благовидным предлогом пропустят эшелон сразу же в Голландию. А обоснуют это тем, что пути приграничного города Зальцбергена могут принять только 40 вагонов, сверхдлинный поезд Гана блокировал бы основной путь. Были приняты другие меры предосторожности для того, чтобы избежать задержек, если какой-нибудь «неуемный» железнодорожник или таможенник захочет осмотреть состав. Когда поезд подходил к станции Зальцберген, пограничному патрулю, чтобы его отвлечь, было передано сообщение, что затевается попытка контрабандного провоза груза, но на станции ближе к границе. Сообщение было верным, но его организовал Ган для того, чтобы обмануть таможенников и пограничников. Это простое отвлечение сработало, и поезд беспрепятственно пересек границу.

В последующие пять недель еще пять железнодорожных составов скрытно перевезли груз, состоящий из спрятанного оборудования Фоккера. Драгоценные разобранные фюзеляжи самолетов были погружены на 30 открытых платформ последнего состава. До этого Фоккер не осмеливался идти на риск и отправлять остовы самолетов. Самолеты были замаскированы под металлолом при помощи окрашенных досок и металлических труб и накрыты брезентом, на брезенте были пометки: «Металлолом», «Авиазавод Фоккера» и «Шверин». И последний груз также прошел незамеченным.

Вся операция, начиная со стадии планирования и кончая доставкой, заняла менее семи недель. Гану удалось провезти скрытно, контрабандным путем около 350 железнодорожных вагонов, в которых находилось поразительное количество груза: 220 самолетов (включая запрещенные Ф-7), свыше 400 двигателей и значительное количество других материалов стоимостью около 8 млн. долларов.

Таким образом, Тони Фоккер хитростью спас достаточное количество средств и оборудования для того, чтобы вновь открыть дело в Голландии под вывеской «Vliegtuigenfabriek NV» и [118] быть готовым играть значительную роль в усилиях Германии обойти Версальский договор и вооружиться вновь.

В 20-х годах Германия выглядела, и это действительно было так, значительно разоруженной. Но если буква Версаля более или менее соблюдалась, то цель — нет. Потенциал для быстрого перевооружения Германии существовал и рос, точно так же как и стремление к перевооружению. Стремление вновь вооружиться являлось связующей нитью между политиками Германии, военными и промышленниками. Как политики, лидеры правительства негодовали по поводу ограничения их власти. Как военные, высшие офицеры рейхсвера мечтали о достаточно сильной армии для поддержки внешней политики Германии. Как промышленники, главы концернов Круппа, Стиннеса и И. Г. Фарбена лелеяли надежду о больших прибылях. А эти чисто профессиональные устремления и цели дополнялись не таким уже малым качеством — патриотизмом.

Руководители рейхсвера и «капитаны» промышленности имели различные мотивы в своих устремлениях увидеть вновь вооруженное государство-нацию. Одни, такие как генерал фон Сект, нагнетали мнение об опасности агрессии со стороны восточного соседа Германии — Польши. Другие, такие как промышленник Густав Крупп фон Болен, глубоко переживали договор, который, как они считали, был рассчитан на то, чтобы держать «народ Германии... в вечном рабстве». Третьи рассматривали вооружение как прибыли, национальную гордость, средство для возвращения утраченных немецких земель (возможно, даже колоний), а также как вновь появившуюся возможность получить влияние в Германии и в мире. Но какими бы ни были мотивы этих людей, все они разделяли лозунг «военная свобода» (Wehrfreiheit) в качестве инструмента для создания сильной германской армии. Это общее желание в 1919–1920 годах быстро привело к тесному секретному сотрудничеству для того, чтобы обойти Версальский договор и вооружаться вновь. Это стремление было настолько сильным, что заглушало личную вражду (существовавшую, например, между холодным аристократом Сектом и простолюдином Стресманном) и непримиримую борьбу бюрократии (в частности, продолжительное силовое соперничество между рейхсвером и министерством иностранных дел).

Необходимо отметить и то, что инициаторы Версальского договора и его идеологи также имели огромное желание видеть, да и иметь сильную, хорошо вооруженную Германию [119] и всячески потворствовали этому. У них был свой расчет, своя хитрость.

За периодом разоружения Германии 1918–1919 годов последовал период обхода положения о разоружении (1920–1926 годы). Общественность Европы, да и мира была введена в заблуждение тем, что в Германии работала большая международная Контрольная комиссия союзников с ее правом инспекций на местах. Была создана видимость, что все вопросы разоружения и вооружения находятся под контролем.

Руководил рейхсвером в то время 54-летний генерал полковник Ханс фон Сект. Сект был настроен на то, чтобы обойти ограничения, установленные договором, любым возможным способом. Центральный орган управления имперской армии — генеральный штаб — был распущен по Версальскому договору (ст. 160) и не мог быть восстановлен ни в какой форме. Генерал фон Сект умело обошел это требование под видом создания канцелярии войск (Truppenamt), занимающейся якобы организационными вопросами рейхсвера. Канцелярия имела четыре отдела: Т-1 (операции); Т-2 (организация); Т-3 (иностранные армии); и Т-4 (обучение). Среди офицеров, которые получили большой опыт штабной работы в этом замаскированном генеральном штабе, были Вернер фон Бломберг (позднее военный министр), полковник Фрейхер фон Фрич (позднее главнокомандующий сухопутными войсками), полковник Вальтер фон Браухич (то же) и полковник Вильгельм Кейтель (впоследствии глава верховного командования у Гитлера).

Требования к вербовке на 12– и 25-летнюю службу (для офицеров и рядового состава соответственно) означали, что армия до 1932 года не могла даже начать формирование обученного резерва, а если и могла, то только солдатами в возрасте свыше 30 лет и офицерами — свыше 43. Однако рейхсверу обманным путем удалось быстро сформировать небольшой резерв путем привлечения на короткий срок определенного количества новобранцев в так называемые Zeitfreiwillige.

Скрытное расширение коснулось и полиции. Ее силы очень быстро превысили уровень 150 тыс. человек, который был определен союзниками. Полиция ввела также полувоенное обучение и сформировала обученный резерв, взяв на вооружение опыт рейхсверовской политики вербовки на 12 лет, хотя по условиям договора служба в полиции должна быть пожизненной. Более того, удалось скрытно сосредоточить в казармах 25 тыс. человек, которые фактически были готовыми к действиям [120] подразделениями легкой пехоты. Союзники были осведомлены обо всех этих мерах и выражали на переговорах свое вялое, формальное недовольство. Видя это, правительство Германии выигрывало и здесь хитростью — путем затягивания переговоров.

Рейхсверу было разрешено иметь разведку, и Версальский договор открыто не запрещал ее. Вслед за общей демобилизацией разведотдел был сокращен до разведывательной группы. Полковник Николаи, ее руководитель, был отправлен на пенсию, и в 1919 году его сменил ветеран разведки майор Фридрих Гемпп. После Версальского договора разведгруппа Гемппа вслед за генеральным штабом (в форме Канцелярии войск) была также тщательно скрыта под другой вывеской. Для введения союзников в заблуждение она стала называться Abwebra bteilung (отдел обороны) или, короче, абвер.

В крохотном абвере Гемппа служило только четыре офицера. Вначале он вел разведку в России и Польше, затем продолжил развивать шпионскую сеть против предполагаемых главных противников Германии — Франции и России.

Хотя Версальский договор разрешал отрядам связи рейхсвера иметь подразделения радиоперехвата, Контрольная комиссия запретила проводить какую-либо криптоаналитическую работу. Тем не менее в начале 1919 года 24-летний лейтенант Эрих Бушенхаген, работавший во время Первой мировой войны в службе радиоперехвата, по собственной инициативе скрытно образовал небольшое разведывательное подразделение радиоперехвата. Свое подразделение он назвал «добровольная служба оценки» (Volonteer Evaluation Office) и спокойно разместил его на Фридрихштрассе. Вначале оно занималось переводом незашифрованных текстов, перехваченных из французских, английских, американских и русских источников, а также сообщений прессы и радио. Но к маю, после того как Бушенхаген набрал несколько первых криптологов, подразделение предоставило руководству несколько расшифрованных сведений о России. В феврале 1920 года его подразделение из 12 человек вошло в абвер как Центр шифрования, скрытно переехав в здание штаб-квартиры армии на Бендельштрассе. Затем, чтобы вовремя избежать проверки инспекторов Контрольной комиссии, Центр шифрования вновь скрытно переехал теперь уже в близлежайший Грюнвальд. Для введения в заблуждение «любопытных» здесь он разместился под вывеской «Группа газетного перевода и изучения». [121]

В 1921 году рейхсвер отдал секретный приказ о расширении деятельности службы перехвата и возложил выполнение этой задачи на Центр шифрования. К концу 1925 года Центр был тайно расширен до 32 человек и 20 радистов, обслуживающих шесть постов радиоперехвата и четыре приемных устройства, которые работали круглосуточно.

Рейхсверу, кроме того, удалось сохранить часть солдат путем тайного оснащения и финансирования нескольких частных охранных структур, появившихся в большом количестве в политически неспокойные времена при сокращении армии. Эти группы были легко вооружены, но тем не менее они были солдатами. Сект не делал различия между «охранниками» и «солдатами рейхсвера».

Тайная переброска большого количества оружия, снаряжения и боеприпасов из рейхсвера полувоенным формированиям стала возможной из-за длительного, 15-месячного разрыва между тем временем, когда был объявлен 100-тысячный лимит для армии по Версальскому договору, и окончательной датой его выполнения. Верховный совет союзников намеревался предоставить рейхсверу только три месяца (до лета 1919 года) для сокращения войск до 100 тыс. человек и ликвидации излишнего вооружения и военного имущества, но немецкая сторона во время переговоров пошла на хитрость, заявив, что такая поспешность чревата гражданской войной, в которой безоружная Веймарская республика может быть легко уничтожена.

Военная делегация Великобритании согласилась с этим доводом и убедила в этом неуступчивую Францию. Поэтому в окончательном варианте Версальского договора рейхсверу было разрешено проводить демобилизацию постепенно, сохраняя 200-тысячный состав до 10 апреля 1920 года (ст. 163), т.е. еще три месяца после вступления Договора в силу. Однако эта статья противоречила другой (ст. 160), устанавливающей день 31 марта 1920 года окончательной датой сокращения рейхсвером своих войск до порога 100 тыс. человек. Для разрешения этой дилеммы Верховный совет 19 февраля 1920 года продлил окончательный срок до 19 апреля для 200-тысячного порога и до 10 июля — для 100-тысячного. Результат всех этих трюков устраивал немцев — ожидаемый срок сокращения армии до 100 тыс. человек (лето 1920 года) был отложен до следующего лета. Рейхсвер незамедлительно воспользовался предоставленной возможностью для скрытной переброски вооружения в полувоенные формирования. [122]

Союзники отказали в просьбе Германии сохранить единственную действующую авиаэскадрилию и восемь аэродромов и потребовали расформировать семь полицейских патрульных авиаэскадрилий, созданных в землях в 1919 году.

Кайзеровский «летающий корпус» был «распущен» в 1920 году по мнимо строгому приказу генерала фон Секта, но Сект никогда и не думал его распускать, он только надежно скрыл корпус, спрятал до того времени, которое будет безопасно и благоприятно для ею возрождения.

Во-первых, для этого необходимо было сохранить резерв подготовленных пилотов, экипажей и наземных служб. Сам рейхсвер внутри себя укрыл 120 бывших армейских и 20 военно-морских офицеров-пилотов. Вторым актом этого грязного дела было сохранение жизнеспособной авиапромышленности, а также продолжение ею военных научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ.

Сект предусмотрел и это: в его секретный генеральный штаб входил и штаб авиации (под видом армейской командной инспекции школ вооружения). Его возглавлял капитан (впоследствии генерал) Гельмут Вильберг, тот самый офицер авиации, который разработал приказ Секта о роспуске «летающего корпуса».

Мораторий на производство самолетов и указания Контрольной комиссий предусматривали закрытие 35 немецких самолетостроительных компаний и 20 заводов по производству авиадвигателей. После отмены моратория в 1921 году в Германии оставалось только четыре авиакомпании: «Юнкерс», «Хейнкель», «Альбатрос» и «Дорнье». В 1922 году доктор Адольф Рорбах в Берлине открыл частный банк для правительственных субсидий. Филиал этого банка разместился в Копенгагене специально для того, чтобы обойти Контрольную комиссию в области финансирования авиастроения.

Немецкие авиапромышленники и авиаконструкторы с одобрением восприняли секретные приказы рейхсвера, рассматривая их как результат битвы умов, а также как разрешение на получение прибылей. Одним из них был Адольф Рорбах, другим — Эрнст Хейнкель. Так, Хейнкель позже вспоминал, что, выполняя в 1923 году приказ о создании своего первого военного самолета, он был вовлечен «в чрезвычайно рискованную хитрую игру в прятки с Контрольной комиссией союзников... Я вынужден признать, что это была игра, предназначенная в большей степени для человека, которому дано было право на хитрость [123] и риск». Для тайной разработки нового разведывательного самолета НД-17 и его более поздних военных прототипов Хейнкель арендовал мастерские за пределами своего завода в Варнемюнде. Инспекторы Контрольной комиссии союзников обнаружили этот ангар, но он был всегда пустым, так как за несколько часов до каждой инспекции все самолеты и части грузили на грузовики и отвозили в потайные места, находящиеся в степи или среди ближайших песчаных дюн.

Во время франко-германского кризиса в Руре в 1923 году немецкое правительство всерьез рассматривало возможность военного отпора грозящей Франции, оккупацией Рура. Поэтому секретный штаб авиации рейхсвера отдал секретный приказ о подготовке сотни боевых самолетов с прогерманской авиафирмы Фоккера в Голландии. Но к тому времени, когда они были готовы для доставки, кризис прошел. Фоккер продал половину этих самолетов Румынии, а другие 50 самолетов в 1925 году были отправлены на секретную немецкую военно-воздушную базу.

Рурский кризис натолкнул военно-морское управление министерства обороны на мысль заказать 10 самолетов морской авиации для флота. Детали самолетов были скрытно спроектированы и сделаны на заводе Хейнкеля в Варнемюнде, затем скрытно же отправлены в Швецию для сборки. Там же на них были установлены двигатели английского производства «Игл-IX». Самолеты Хе-1 были испытаны в полете, причем с опознавательными знаками Швеции. Затем их упаковали в большие ящики и доставили в портовую складскую фирму в Стокгольме, владельцем которой являлся бывший командующий немецким флотом Бюкер. Круг замкнулся. Между тем хитрость становилась или уже была межгосударственной...

В начале 1926 года в Германии появились немецкие коммерческие авиалинии, которые монопольно контролировались государственной компанией «Люфтганза». С подсказки Секта рейхсвер скрытно начал подключаться к делам компании, имея в виду военную сторону дела. Военный пилот Эрхард Милх стал управляющим директором компании, работая в тесном контакте с рейхсвером. Вскоре он сформировал небольшой отряд военных летчиков, а также включил в общую программу обучения пилотов «Люфтганзы» военную подготовку.

Самые строгие ограничения в положениях Версальского договора в отношении самолетов были пересмотрены в Парижском пакте 1926 года. Сохраняя абсолютный запрет на военную [124] авиацию, он все же разрешал немецкой авиапромышленности строить под строгим контролем ограниченное количество «самолетов, соответствующих авиационным представлениям о существующих типах боевых самолетов», используемых исключительно для авиационных соревнований и установления [125] рекордов. Несомненно, это развязывало руки рейхсверу, так как пакт позволял открыто разрабатывать, строить и испытывать самые современные самолеты. Естественно, необходимо было тщательно скрывать очевидные разработки в военных целях и признаки предполагаемого военного использования самолетов, что и делалось тщательным образом.

Хитрость давала свои плоды. Мессершмитт построил свой «спортивный моноплан» Bf108, который стал непосредственным предшественником самолета Второй мировой войны Bf-109. Юнкерс построил и продал большое количество своих трехмоторных самолетов Ю-52, который в действительности задумывался как бомбардировщик, но стал транспортным самолетом. Хейнкель представил свой скоростной и изящный Хе-70 как четырехместный «почтовый самолет», хотя проектировался он как двухместный разведывательно-штурмовой самолет, предшественник среднего бомбардировщика Хе-111.

По парижскому пакту рейхсверу и флоту уже разрешалось иметь по нескольку офицеров, обладающих летными навыками, [126] для службы в качестве летчиков. Министерство обороны незамедлительно воспользовалось предоставленной возможностью, чтобы увеличить штаты авиации путем создания спортивных клубов и «гражданских» летных школ.

Преднамеренное ослабление ограничений в 1926 году на коммерческие и спортивные самолеты имело важный «побочный эффект» — у немцев появилась возможность открыто обучать большое количество пилотов.

Азы летного дела стали постигать большое количество молодых людей, которые объединялись, вступая в планерные клубы, и заканчивали появляющиеся гражданские летные школы. По меньшей мере, шесть из этих школ являлись военными учебными центрами, руководимыми рейхсвером. Все обученные пилоты и слушатели были затем объединены в так называемые общественные или рекламные эскадрильи, которые на деле оказывали помощь на учениях рейхсвера, давая целеуказания, ведя разведку и поддерживая связь. Эти рекламные эскадрильи стали по сути первыми подразделениями новых военно-воздушных сил Германии. К 1933 году рейхсвер имел в своем распоряжении уже около 550 полностью подготовленных летчиков, готовых к руководству воздушными штабами и регулярными формированиями, которые вскоре были образованы. Что это было со стороны союзников — беспечность или своего рода хитрость с далеко идущими последствиями?.. Судить читателю.

Флоту также удалось обойти, хотя и в меньшем объеме, запреты Версальского договора. Флот намного расширил лимит в 15 тыс. моряков и скрытно сформировал резерв, призвав на короткий срок добровольцев и придав военно-морским организациям для скрытности вид «гражданских». Он также создал секретные арсеналы и использовал запрещенное оружие. Обход положений договора заключался сначала в одурачивании законодателей во время ежегодной борьбы в рейхстаге по поводу бюджета для флота. Применяемые уловки были самыми разнообразными, вплоть до повышения цен на все виды оборудования. Такой обман был возможен только в результате сговора веймарских канцлеров, министров обороны и ключевых правительственных чиновников. Появившиеся «финансовые излишки» были затем использованы для финансирования многочисленных незаконных военно-морских проектов.

Голландия была главной базой для тайной разработки немецкой подводной лодки типа «U» в начале 20-х годов. Работы [127] секретно осуществлялись на вспомогательной крупповской верфи «l.v.S.» в Гааге и проводились совместно с Крупном, фон Сектом и адмиралом Бенком, командующим немецким флотом. В начале Крупп тайно направил в Голландию 30 морских конструкторов и инженеров в сопровождении двух немецких офицеров. Затем, для того чтобы начать производство лодок, «l.v.S.» продало чертежи подводных лодок Японии, Испании, Финляндии, Турции и самой Голландии. Кроме того, несколько военно-морских офицеров и инженеров скрытно через Гаагу отправились в эти страны для наблюдения за строительством. В Финляндии тайно началось строительство лодок — прототипов немецких 250-тонных субмарин (от U-1 до U-24), которые потом широко использовались во время Второй мировой войны. Одновременно «l.v.S.» вступила в секретные переговоры с испанским диктатором Примо де Риверой о строительстве в Кадисе 470-тонной подводной лодки, ставшей прототипом «флагманских» лодок U-25 и U-26. Кроме того, Испания, Турция и Финляндия, нарушая Версальский договор, разрешили немецким командирам и экипажам проводить ходовые морские испытания. Это, как было признано позднее, позволило «обучить скрытно военно-морской немецкий персонал без дипломатических осложнений для рейха». [128]

Работы на верфях Финляндии, Голландии и Испании имели большее значение для будущего подводного флота Германии. К 1934 году построенные корпуса и части не менее чем 12 подводных лодок типа U были скрытно переправлены на немецкую военно-морскую базу в Киле, ожидая только приказа о начале сборки.

Флоту, кроме того, удалось приобрести 6 боевых морских самолетов FF-49. Для введения общественности в заблуждение они содержались и обслуживались частной авиационной транспортной компанией «Аэро Лойд» (впоследствии «Север») в Киле и Нодерни и тайно использовались флотом для учебных стрельб, учений по маскировке, буксирования целей и обучения летчиков. Последние из этих старых самолетов оставались на вооружении до 1934 года. Несколько бывших летчиков морской авиации — участников Первой мировой войны, которые все еще служили на флоте, начиная с 1924 года, получили возможность пройти курс переподготовки в обстановке строжайшей секретности в авиаспортивной компании в Варнемюнде.

Версальский договор (ст. 171) запрещал иметь танки и бронетранспортеры (за исключением тех, что использовались полицией). Поэтому рейхсвер хитрил и для введения в заблуждение общественности использовал на маневрах макеты танков, к большому удивлению зарубежной прессы, которая давала фотографии и описания этих картонных и брезентовых муляжей. Но реальность была менее комичной, так как рейхсвер и немецкая промышленность все это время были заняты скрытной разработкой и строительством танков и бронетранспортеров. Небольшое количество последних, которое разрешалось иметь немецкой полиции, было нескольких типов, но все одинаковой (устаревшей) конструкции. Затем Булонское соглашение от 23 июля 1920 года разрешило полиции увеличить количество бронетранспортеров до 150 единиц, а рейхсверу иметь 105 бронетранспортеров — по 15 единиц для каждого моторизованного транспортного батальона, приписанного к каждой из 7 дивизий. Разработка машин должна была одобряться Контрольной комиссией, а производство — подвергаться ее инспекции. Это означало, что старые модели бронетранспортеров можно было заменять новыми. Ну а в политическом отношении немцы фактически обманывали Контрольную комиссию вплоть до ее ликвидации в начале 1927 года.

Сект был приверженцем мобильных формирований, но отдавал предпочтение кавалерии, а не бронесилам для достижения [129] этой мобильности. Однако по его указанию еще в 1919 году канцелярия войск скрытно организовала небольшой специальный отдел для изучения бронетанковой техники и вооружения. К 1921 году инспекция моторизованных войск, выросшая из этого спецотряда, уже управляла всеми моторизованными частями, включая тайно созданные танковые силы.

Результатом инициативной работы, скрытно проделанной Джозефом Вольмером, единственным немецким конструктором и изготовителем танков во время Второй мировой войны, а также конструкторами Круппа, явилось то, что современный танк был разработан, как писал позднее в своих мемуарах Крупп, уже в 1926 году. В том же году немецкий инженер по имени Книпкамп начал работать в Heereswaffenamt с целью координации деятельности различных промышленных фирм, занимающихся секретными опытно-конструкторскими разработками бронесил.

Эти разработки позволили вскоре приступить к производству нового танка, полевые испытания которого проводились в России, в обстановке строгой секретности. Полигоном был избран танковый центр под Казанью. Немецкие техники постоянно находились в Казани начиная с 1927 года. Там, на различной местности и в разнообразных погодных условиях, было испытано несколько моделей танков и бронетранспортеров.

В 1926 году немецкой промышленности были отданы секретные распоряжения о производстве прототипа танка и бронетранспортера. Для введения мировой общественности и разведок в заблуждение Форд и Оппель были исключены как потенциальные производители, так как считалось, что их американские филиалы, находящиеся в Германии, делают их слишком открытыми для выполнения столь деликатного предприятия. К производству танков подошли серьезным образом, и скоро многие из созданных и произведенных образцов были скрытно переправлены в Казань для секретных испытаний.

Первым был Даймлер-Бенц в 1927 году со своим так называемым «тяжелым трактором-1». Под названием сельскохозяйственной машины скрывался тяжелый танк. Разработанный Фердинандом Поршем, танк имел башню с 75-мм орудием. Следующими были «Рейнметалл» и «Крупп» в 1928 году со своими «легкими тракторами» VK-31 весом 9,5 т, с 37-мм пушкой и башней шведского типа.

В этот же период были скрытно созданы и испытаны несколько моделей бронетранспортеров. «Даймлер-Бенц Бюссинг» [130] и «Магирус» появились впервые на полигоне в 1927 году, «Маффей» — в следующем году, БМВ — в 1929 году (Крупп не участвовал в этих работах до 1936 года). Швеция и ее армия скрытно сотрудничали с немецким секретным генеральным штабом по всем вопросам разработки и производства танков, так же как и по разработке самолетов.

После того как Швеция доказала, что может быть надежным и безопасным партнером для немецкого перевооружения, Крупп приобрел здесь вторую подставную компанию в дополнение к своему филиалу по производству пушек «Бофорс». Новый крупповский филиал был старой машиностроительной фирмой А. Б. Ландсверка, расположенной в Ландскроне (на юге Швеции). Там же Крупп в 1929 году выпустил свой первый опытный танк. А его первый серийный танк, легкий L-10 весом 11,5 т и 27-мм пушкой, был произведен в 1931 году и поступил на вооружение шведской армии в 1934-м. Сам Ландсверк также выпустил новый танк и несколько моделей бронетранспортеров, и стал превосходить всю шведскую танковую промышленность. Эти модели танков и бронетранспортеров имели характеристики, которые позднее появились в танках Германии — явное доказательство тайного немецко-шведского сотрудничества.

Часть Контрольной комиссии прекратила свое так называемое «длительное наблюдение» за работами Круппа в марте 1926 года, и тогда же окончательно покинула Эссен. Министерство иностранных дел Германии все настойчивее требовало прекращения работы Комиссии на всей территории страны. Накануне переговоров по этому вопросу оно устроило роскошный прием для французского и английского министров иностранных дел Аристида Бриана и Остина Чемберлена. Оба они высоко оценили оказанное им внимание.

Хотя они вначале делали вид, что раздражены сообщениями разведки и военных советников о нарушении Германией многих положений договора о разоружении, однако Бриан заявил, что «он не намерен проявлять беспокойство по поводу таких незначительных деталей», а будет обращать внимание только на «большие проблемы». Министерство иностранных дел Германии намеренно затягивало эти переговоры — «для того чтобы добиться как можно больших уступок». Эта хитрость удалась. Стратегия затягивания увенчалась успехом! 11 сентября Бриан и Чемберлен приняли решение полностью прекратить деятельность Контрольной комиссии в следующем месяце, несмотря на доклады их послов о том, что Германия не выполняет обязательств [131] по разоружению. Что это было? Чьи инструкции выполняли Бриан и Чемберлен? Конечно же, своих правительств и лидеров государств.

31 января 1927 года, как и было запланировано, международная военная Контрольная комиссия покинула Германию. Для введения мировой общественности в заблуждение в демонстративно подробном докладе комиссии делался вывод о том, что «Германия не разоружилась и никогда не имела намерений к разоружению и что в течение семи лет делала все возможное, чтобы ввести в заблуждение и помешать комиссии, назначенной для осуществления контроля за ее разоружением». Естественно, этот доклад был намеренно проигнорирован и забыт. Почему? Это станет понятным позже.

Союзники иногда сами демонстрировали то, что им удалось обнаружить уловки немцев. В мае 1921 года, спустя 14 месяцев после того, как Крупп сделал первые шаги к тайному производству вооружения, офицеры американской разведки в результате изучения патентов фирмы пришли к выводу, что 26 из них предназначаются для производства средств управления артиллерией, 18 — для электрических аппаратов управления огнем, 9 — для взрывателей и снарядов, 17 — для полевой артиллерии и 14 — для тяжелых железнодорожных пушек. Несмотря на то что об этом было доложено министру обороны США и сообщено прессе, на эти вопиющие факты как бы не обратили [132] внимания. Их просто обошли молчанием. Вот и ответ на те вопросы, которые задавались выше.

Если членам Контрольной комиссии иногда и удавалось отыскать свидетельства нарушения немецкой промышленностью условий Версальского договора, то иностранным журналистам — никогда. Густав Крупп объяснил это следующим образом: иностранные корреспонденты «вводились в заблуждение» одним специально подготовленным человеком. Если бы они собрали свои индивидуальные скудные источники, то могли бы обратить внимание на некоторые подозрительные моменты. Например, им демонстрировали на заводах различные крупные части, но никогда не показывали определенных деталей. Более того, те, кто приносил с собой камеры, впоследствии обнаруживали, что их пленки засвечены. Хитрость заключалась в том, что после посещения какого-либо завода Круппа журналистов любезно приглашали на обед. Он устраивался в столовой, где было сделано все, чтобы поразить журналистов сердечностью приема. Но пока журналисты обедали, отснятая пленка в их фото — и кинокамерах засвечивалась. Люди из службы безопасности Круппа предпринимали эти экстраординарные меры предосторожности из-за опасения, что фотографии или кинокадры могли случайно содержать чертежи, что-то такое, из чего эксперты могли бы понять их действительное предназначение. Опасений, что посетители увидят нечто, что могло их привести в замешательство, не было. Все посещения планировались так, чтобы избежать подобного.

Контрольная комиссия пользовалась правом инспекции, включая внезапные инспекции, а также располагала квалифицированным персоналом для проведения этой работы. Однако абвер (а также люди из службы безопасности Круппа) внедрились в Контрольную комиссию и довольно оперативно информировали о необъявленных инспекциях, так что компрометирующие материалы и бумаги, как правило, успевали спрятать. Очень редко немецкой контрразведке не удавалось предупредить о неожиданных инспекциях. Однажды, например, инспекторы Контрольной комиссии нанесли по-настоящему внезапный визит на авиазавод Рорбаха. Будучи не в состоянии убрать экспериментальный трехмоторный «транспорт» (т.е. бомбардировщик) «Роланд», на котором были установлены пулеметы на дополнительных контейнерах под двигателями, рабочие успели лишь выкатить его в центр ангара и прикрыть пыльными чехлами, досками, лестницами и различными деталями так, [133] что он выглядел грудой ненужного оборудования. Конечно же, инспекторы прошли мимо, не обратив на него внимания.

Кое-что из этих разоблачений многочисленных нарушений Версальского договора все же появилось в печати. Серьезной попыткой предупредить британскую общественность об угрозе немецкого перевооружения была большая статья (опубликованная с официального разрешения) бригадного генерала Моргана в конце 1924 года, сразу же после его отставки из Контрольной комиссии. Но ее проигнорировали.

Некоторые инспекторы Контрольной комиссии были не более чем временными, неквалифицированными служащими, а некоторые из англичан проявили лояльность к немцам и всячески поддерживали перевооружение Германии в качестве противовеса Франции и России. Так, один из отъезжающих английских высших военно-морских инспекторов командор Феншоу заявил лейтенанту Ренкену, своему немецкому партнеру: «Настало время расставаться, мы оба, вы и я, рады, что мы уезжаем. Ваша задача была не из приятных, точно так же как и моя. Я хочу указать на один момент. Вы не должны были чувствовать, что мы верим всему тому, что вы говорили нам. Ни одно из слов, сказанных вами, не было правдивым, но вы так давали информацию, что нам ничего не оставалось, как верить вам. Я хочу вас поблагодарить за это».

Удалась ли инспекция по вооружениям? Остались ли незамеченными Контрольной комиссией многочисленные нарушения? Конечно же, нет. Мемуары бригадного генерала Моргана, в течение четырех лет работавшего в комиссии, свидетельствуют, что многое было замечено, по крайней мере, некоторыми членами комиссии. Французская военная разведка также неоднократно сообщала о многих нарушениях, впрочем, как и английская, в частности из Голландии. Военный атташе в этой стране А. К. Темперли сумел по кускам собрать общую картину нарушений Версальского договора во время своего четырехлетнего пребывания (1920–1925) на пункте перехвата в Гааге.

Потворство не может быть отнесено на счет Контрольной комиссии, еще меньше — на счет разведывательных служб, а, скорее всего, объясняется хитростью со стороны союзных правительств, стоящих за комиссией, которым было выгодно все то, что делалось в Германии. Уинстон Черчилль позднее прокомментировал это так: «Сильное давление отвергалось, пока нарушения оставались незначительными, и его пытались избежать, когда они приобретали серьезные пропорции». [134]

Лауреат Нобелевской премии Филипп Ноэль-Бейкер, описывая этот период, пришел к выводу, что «не система инспекций потерпела неудачу в Германии, а просто после 1925 года их работа преднамеренно никем не управлялась».

Скрытное перевооружение (1927–1935). Международная Контрольная комиссия покинула Германию в начале 1927 года, а конференция послов направила свой последний доклад в Совет Лиги Наций 22 июля. В дальнейшем Совет Лиги стал единственным органом, уполномоченным наводить справки о германском разоружении.

Однако Лига Наций могла только наводить справки и подавать жалобы; немцы хитрили и легко затягивали решение любых вопросов при помощи длительных дискуссий и переговоров. Без инспекторов Контрольной комиссии Лига была слепа, а без поддержки просто беспомощна.

Прекращение работы Контрольной комиссии не означало, однако, что Германия немедленно начала перевооружение. Политический климат еще не благоприятствовал этому. Это только означало, что, осуществляя разработки, испытания и обучение, можно было обходиться и без особой скрытности. Преднамеренно отказавшись от своих прав на проведение инспекций и проверок, союзники таким образом ограничивались информацией от своих разведывательных служб и разведывательных сетей, существовавших в межвоенный период. Немецкая контрразведка и служба безопасности могли легко справляться с ними, дезинформация — разумная смесь официальной лжи и тонких россказней — обычно была достаточной для введения в заблуждение иностранной прессы и дипломатического корпуса.

Крупп в этот момент переживал период так называемого «черного производства». На его предприятиях увеличивалось производство автоматических пушек, торпедных аппаратов, перископов, бронированного листа, средств дистанционного контроля корабельных пушек и простых ракет. С чертежной доски сошел прототип знаменитой 88-мм пушки АА-АТ. В мемуарах говорится о том, что «из всех пушек, которые использовались в 1935–1945 годах, наиболее важные были полностью разработаны в 1933 году». То же самое было и с танками, которые были разработаны в 1926-м, а начали производить в 1928 году. Артиллерийские испытательные полигоны стали загружаться с 1929 года. А Крупп приобрел 15000-тонный пресс, пригодный только для производства гигантских орудий. Все [135] шло словно по разработанному кем-то плану. Кому-то все это было выгодно.

30 января 1933 года президент Гинденбург назначил Адольфа Гитлера канцлером Германии. Кто такой Гитлер, откуда он взялся, кто его готовил, финансировал и поддерживал, а также хитросплетения, которые привели его к власти, не являются предметом исследования в данном труде. Взгляды Гитлера относительно мести за так называемый «Версальский диктат» были хорошо известны его ближайшему окружению. Тихое устное согласие пришло на смену скандальным контрактам между правительственными чиновниками и компаниями, производящими вооружения. В ожидании огромных заказов увеличивалось производство стали, быстро возрастало накопление стратегических металлов, включая импорт бразильской цирконовой руды, используемой только для производства орудийной стали. [136]

К тому времени отношения между Германией и Россией резко ухудшились. Это стимулировалось западной политикой. Экспериментальные военно-воздушные и учебные базы в России закрывались. Муссолини же пригласил немецких летчиков обучаться в составе ВВС Италии, в то время самых крупных в мире, наиболее современных и эффективных.

Как мы помним, первая группа отборных пилотов уже работала в «Люфтганзе». В 1933 году они скрытно перебрались в Италию, выдавая себя за солдат из Южного Тироля, и были доставлены на несколько аэродромов итальянских ВВС. Там они ходили в итальянской форме и были зарегистрированы как курсанты военной авиации.

Обучение было интенсивным и включало в себя штурмовые удары, операции поддержки, проводимые совместно с итальянской армией. По окончании курса, полгода спустя, осенью 1933 года, асы, получившие прекрасную подготовку, вернулись в Германию в качестве коммерческих летчиков «Люфтганзы». В начале 1933 года все они были занесены в кадровый список ВВС, а год спустя большинство из них зачислены офицерами в люфтваффе. В то же самое время в Германии интенсивно создавались военно-воздушные базы.

Всеобщая воинская повинность в стране была запрещена Версальским договором, однако в нем ничего не говорилось о национально-трудовой повинности, поскольку таковой просто не существовало. Можно было хитрить, и в 1934 году Гитлер ввел национальную трудовую повинность, сделал обязательным 6-месячное нахождение всех 18-летних мужчин в этой массовой национальной организации с жесткой дисциплиной, строевой подготовкой с лопатами в руках вместо ружей. Армейский резерв был также запрещен, однако в июле 1933 года Гитлер поручил рейхсверу взять под военную юрисдикцию общественную полувоенную организацию «Сталхелм» и нацистские организации СА и СС. По существу, рейхсвер начал открыто обучать 250 тыс. членов СА в качестве армейского резерва.

В апреле 1933 года воздушно-транспортная комиссия рейха была преобразована в министерство воздушного транспорта, а Герман Геринг назначен министром воздушного транспорта. Внешне это была чисто гражданская должность, однако армия начала передавать ему свои секретные авиационные части.

Парижский воздушный пакт (1926) ослабил положения Версальского договора, разрешив Германии иметь подразделения «воздушной полиции» и противовоздушной обороны. Геринг [137] воспользовался этим для создания Союза ПВО Германии, который позволял ему контролировать зенитную артиллерию и гражданскую оборону.

Гитлер хотел еще большей лжи, которая усилила бы общественную поддержку его планов перевооружения и одновременно служила бы оправданием перед миром в том, что Германия нуждается в увеличении вооружений, хотя и «оборонительных», для своей защиты. Геринг внушал ему мысль о невозможности защитить Германию без авиации. Геббельс, министр пропаганды, пошел еще дальше, сочинив подходящую «большую ложь» — воздушный эквивалент гитлеровского пожара рейхстага.

24 июня 1934 года официальная нацистская газета «Фолькишер биобахер» вышла с заголовком «Иностранные самолеты над Берлином». Передовая статья, занимавшая всю страницу, рассказывала драматическую сказку о том, как накануне несколько неопознанных иностранных бомбардировщиков нарушили воздушное пространство Германии, долетели до Берлина, сбрасывали над городом оскорбительные листовки, а затем улетели на восток. Подразумевалось, что самолеты принадлежали Советской России. Статья указывала на то, что перехват был невозможен, так как у воздушной полиции нет самолетов. Геринг, демонстрируя невинность, обратился с жалобой в английское посольство по поводу беззащитности Германии против воздушных полетов и попросил, чтобы Великобритания предоставила ей экспортные лицензии на двигатели для небольшого количества «полицейских самолетов». Великобритания как будто ждала этой просьбы. В результате «Амстронг-Сидли» поставил свыше 85 двигателей из Англии. К началу 1934 года секретные военно-воздушные силы Германии имели в своем составе 44 подразделения и базировались на 42 аэродромах по всей стране. Для введения в заблуждение общественности все они имели гражданские названия.

В январе 1934 года Гитлер удивил весь мир, демонстративно подписав с Польшей 10-летний пакт о ненападении. Секретное положение этого пакта обязывало каждую сторону не заниматься шпионажем на территории друг друга. Руководитель абвера Патциг, собрав руководящий состав своего управления для оценки этого секретного положения, сказал в заключение: «В нем ничего не сказано о том, что мы свертываем свою работу». Поэтому полеты над Польшей разведывательных самолетов продолжались незамеченными до октября 1934 года. А [138] вскоре в абвере было создано небольшое авиационное подразделение воздушной разведки в составе 5 самолетов, скрытое под вывеской «Экспериментальный пункт высотных полетов». Вскоре его перебросили из Киль-Холтенау в Берлин-Штаакен. Поскольку экипажи самолетов имели огромный опыт полетов над Польшей, им было указано направить объективы своих камер на потенциальные цели люфтваффе. К концу 1934 года они начали аэрофотосъемку Советского Союза, долетая на своих самолетах до Кронштадта, Ленинграда, Пскова и Минска. Чтобы ввести общественность в заблуждение относительно главного направления разведывательной деятельности, проводилось демонстративное авиафотографирование укрепленных пограничных районов Франции и Чехословакии.

Вооруженным силам была предоставлена полная самостоятельность. Вермахту и ВМС было предложено составить свои собственные бюджеты, а правительство брало на себя всю ответственность за финансирование. Был размещен заказ на строительство шести подводных лодок. Конструкторы и мастера, работавшие на голландских вервях, возвратились домой. Были испытаны скорострельные гаубицы, началось производство бронированного листа, орудий главного калибра для боевых кораблей, которые уже были заложены.

4 апреля 1934 года Гитлер отдал секретный приказ о перевооружении и создал Центральное бюро по перевооружению Германии, которое координировало эту деятельность. Это сильно упрочило его связи с немецкими промышленниками. Скрытность и введение в заблуждение оставались требованием дня. Под фанфары геббельсовской дезинформации и пропаганды по поводу программы общественных работ Гитлера стоимостью 5,4 млрд марок 21 млрд марок, выделяемых на вооружение, остались незамеченными.

Эти огромный деньги умело скрывались при помощи тщательно разработанной финансовой хитрости, придуманной министром экономики Гальмаром Шахтом. Основным трюком «старого колдуна», как его называли, была выдача промышленникам специальных расписок, которые принимались в Берлине подставной корпорацией «Металлургише Форшунгсгенсельшафт», представляющей четыре частных концерна и два министерства, которые, в свою очередь, поддерживались государственной казной. Так как центральный банк со временем переучитывал все долговые расписки, выплаты [139] кредиторам производились без единой марки, которая бы перечислялась на счет. Начиная с 1934-го и до 1937 года шахтовские долговые расписки составили 12 млрд марок, что составило от 33 до 38% всех военных расходов в тот решающий период.

В это же время Гитлер разместил у Круппа заказ на производство первой сотни новых легких танков, которые должны были быть готовы к марту 1934 года, и еще на 650 в следующем году. Немецкие инженеры и мастера, спокойно работавшие у Ландсверка в Швеции, были отозваны и обратно перевезены в Германию. На свет были вытащены спрятанные чертежи, крупповская линия сборки грузовиков в Краве была переоборудована, и там началось производство танков. К октябрю 1935 года были сформированы 3 танковые дивизии, о чем незамедлительно сообщили агенты военных разведок. Отозвав из Германии своих военных инспекторов в начале 1927 года, союзники сами преднамеренно закрыли свой лучший источник информации о немецких военных приготовлениях. Корпус иностранной прессы с трудом можно было назвать образцом агрессивного, разведывательного журнализма. Международный деловой мир давал мало информации, так как военная промышленность Германии ограничивала своих зарубежных партнеров предупреждениями при контактах с компаниями, находящимися под немецким контролем (как в Голландии и Швеции), или с теми, которые получали выгоду от продолжительной секретности (как в Испании, Финляндии и Италии). Утечки и общественные разоблачения в рейхстаге также отсутствовали. А рейхсвер, его партнеры в промышленности и правительстве заранее предусмотрели меры секретности, имея опыт с начала 20-х годов.

Союзники и другие заинтересованные правительства по существу имели только два источника информации о германском оружии: немецкие официальные заявления и свои собственные [140] разведслужбы. Но, как указывают руководители государств, их разведывательные организации межвоенного периода были немногочисленными и малофинансируемыми. Французы утверждают, однако, что располагали самой лучшей разведкой и ее деятельность была нацелена на Германию. Британские разведслужбы были достаточно высокопрофессиональными, но их агентов было очень мало на территории Германии. Американцы же утверждают, что получали информацию только от военных атташе и дипломатов, которым, за редким исключением, недоставало разведывательной подготовки. Поляки имели в своем распоряжении централизованную разведывательную службу (первую в мире), но ее деятельность была направлена на Россию и только потом на Германию. Чешская военная разведка насчитывала только 20 человек, ее бюджет составлял 120 тыс. долларов в год, и она не вела постоянной разведывательной деятельности в Германии. В силу этого в наши дни утверждается, что, мол, даже когда возникали подозрения в отношении деятельности Германии (в результате слухов, докладов или утечки информации), то различные разведывательные и шпионские службы в редких случаях могли начать интенсивные поиски, необходимые для подтверждения этих подозрений. Тем более что политические силы, которые они представляли, не очень-то были в этом заинтересованы.

С уходом инспекции союзников (и прекращением их внезапных проверок) немцам уже не было необходимости работать под глубоким прикрытием и прятать планы и документы. Грифа «секретно», проставлявшегося на бумагах, обычно было достаточно, чтобы уберечь их от любопытных глаз. Например, после 1932 года министерство обороны рейха прекратило публиковать списки офицеров, находящихся на военной службе. В отличие от англичан, французов и американцев немцы стали рассматривать эти списки как секретную информацию. И это было с их стороны оправданно, так как в этих списках содержалось два факта, которые немцы хотели скрыть: первый — что были превышены, хотя и не намного, лимиты, установленные для офицеров (4 тыс. — рейхсвер, 1,5 тыс. — флот); второй — что быстро растет количество офицеров, получивших летную подготовку.

Говорят, что французская военная разведка пыталась проверить точность этой информации, однако ей не удалось это сделать из-за отсутствия списка офицеров. [141]

Однако иногда выпадали и удачи. Например, французское Второе бюро в результате внимательного изучения бюджетов немецкого правительства смогло выяснить, что рейхсверу и флоту разрешалось тратить гораздо больше, чем им выделялось средств правительством. Ценной информацией для этого явились опубликованные тексты речей депутатов оппозиции во время дебатов в рейхстаге. Другие факты нарушения Версальского договора, такие как обучение летчиков в Италии, были частично известны британской и французской разведывательным службам, и они своевременно сообщали об этом своим правительствам. Однако сами правительства предпочитали держать большую часть информации в секрете, так как их, по-видимому, устраивало такое положение дел.

В секретном французском докладе сообщалось и о скрытных краткосрочных призывах в рейхсвер, о большом количестве лиц сержантского состава (один на двух рядовых), нелегальном генеральном штабе (канцелярия войск), о военизированной полиции в казармах, обучении и оснащении различных полувоенных формирований, тайном оснащении запрещенными [142] видами оружия, обучении летчиков в Италии и существовании «черного люфтваффе». Доклад также содержал схему скрытой промышленной мобилизации. Несмотря на такую всеобъемлющую и достоверную информацию, реакции почему-то не последовало, возобладали политические соображения. Французская сторона по каким-то причинам так ничего и не сделала, впрочем, как и другие государства, чтобы воспрепятствовать вооружению Германии или хотя бы придать огласке эту информацию, и 8 сентября 1926 года Германия была допущена в Лигу Наций.

Открытое перевооружение и обман (1935–1939). Весной 1935 года Гитлер, обнаглевший в результате попустительства со стороны союзников, принял политическое решение в одностороннем порядке аннулировать Версальский договор и открыто заявил о вооружении Германии. В субботу 16 марта 1935 года, в годовщину Дня памяти Германии, фюрер подписал декрет о всеобщей воинской повинности и заявил о намерении увеличить существующую 100-тысячную армию, состоящую из 10 дивизий, до 36 дивизий в количестве 550 тыс. человек. Два месяца спустя он секретно издал закон об обороне рейха. В соответствии с этим законом рейхсвер заменялся вермахтом, канцелярия войск вышла из подполья и официально стала называться генеральным штабом. Имперский флот был переименован в военный флот, а министерство обороны стало военным министерством. Силы «обороны» теперь открыто стали машиной войны.

В 1936 году абверовские подразделения аэрофотосъемки были переданы из абвера в генеральный штаб люфтваффе в качестве эскадрильи специального назначения разведывательного отдела. Эта эскадрилья быстро выросла до размеров [143] полной эскадрильи (12 самолетов), была оснащена и укомплектована современными фотокамерами, штатом обработки фотоданных и тщательно подобранными экипажами. Ей также была предоставлена возможность выбора моделей самолетов, и одномоторный Хе-70 «блиц» вскоре был заменен самолетом Хе-111, который Хейнкель представил как самый быстрый в мире пассажирский самолет. Имея экипаж из четырех человек, эта двухмоторная машина обладала дальностью полета 2 тыс. миль и потолок в 28 тыс. футов. Активизировались полеты над Россией, Чехословакией, Францией и Англией в нарушение договоров о воздушном пространстве с этими странами. Руководство Германии хитрило. Разведывательные самолеты совершали полеты как коммерческие, а летчики были одеты в штатское. Над гражданскими объектами, например городами, они летали на обычных высотах, заявляя, что испытывают новые возможные коммерческие трассы, а над военными объектами — на максимальной высоте, чтобы избежать обнаружения или при обнаружении (по звуку или реверсивному следу) — определения принадлежности самолета. В результате когда один Хе-111 потерпел аварию над территорией СССР, наша страна не выразила даже протеста, видимо, его «гражданская оболочка» ввела компетентные органы в заблуждение.

1935 год был отмечен новой фазой в немецкой дезинформационно-пропагандистской политике. Начался новый виток обмана. Миф заключался в том, что люфтваффе появилась на свет из ничего, в результате одной воли фюрера и гения Геринга, немецкой промышленности и инженеров. Более чем 15 лет скрытных секретных приготовлений (разработка, прототипы, испытания, набор, обучение летчиков) были официально забыты. Хитрость состояла в дезинформационном преувеличении достижений и возможностей политической воли и военной мощи гитлеровского III рейха за счет устойчивого прогресса. Таким образом, уже угрожающе открыто признавалось существование люфтваффе и армии. В ход пошло запугивание.

Теперь, когда о существовании армии и люфтваффе было открыто заявлено, единственным опасением Германии и тех, кто позволял ей нарушать Версальский договор, а затем выйти из него и вооружиться, было то, что могут быть вскрыты цель и предназначение этих инструментов гитлеровской внешней политики. Пропагандисты вермахта, дезинформируя общественность и мир, называли 1942 год как первый год, когда он будет готов к ведению войны. Как видим, игра продолжалась. [144]

Только теперь эта хитрая игра должна была скрывать подготовку к войне.

Политическая хитрость фюрера, состоявшая в переключении от осторожного сокрытия своих замыслов к введению в заблуждение на дипломатической арене, была скоординирована со всеми структурами власти, включая должностных лиц, таких, например, как Геринг. Последний, в частности, параллельно с дипломатией проводил ее в открытых заявлениях перед общественностью. Точно так же, как Гитлер использовал в качестве своего дезинформационного канала Энтони Идена, министра иностранных дел Великобритании, Геринг использовал журналиста Уорда Прайса в качестве своего. Прайс являлся свободным корреспондентом лондонской «Дейли Мейс», принадлежавшей лорду Ротермеру. Выбор Геринга был удачен, так как Прайса и его газету устраивал нацистский режим. И он публиковал всю дезинформацию, которой с готовностью снабжали его немецкие лидеры. В феврале 1934 года Геринг заявил в интервью Прайсу, обманывая читателей, что Германия располагает только 300 самолетами, многие из которых абсолютно непригодны для военных целей. Он добавил, что авиационная промышленность настолько слаба, что потребуется, по крайней мере, 2 года, прежде чем появится возможность строительства ВВС, которые, как он уверил Прайса, будут использоваться в чисто оборонительных целях. Но уже 13 месяцев спустя, 9 марта 1935 года, Геринг пригласил Прайса, чтобы сообщить ему сенсационную новость, объявив о существовании люфтваффе. В тот же день Геринг вызвал английского и французского военно-воздушных атташе, чтобы сообщить им эту новость официально.

Полным блефом были и заверения Гитлера при его личных встречах с Энтони Иденом. В феврале 1934 года, при первой встрече Идена с немецким канцлером, Гитлер утверждал, что Германия безоружна в воздухе, что она не имеет агрессивных намерений и у нее нет необходимости в наступательном оружии, и что она готова отказаться от всех военных самолетов, если другие страны сделают то же самое и т.д. в том же роде. Он обещал сократить люфтваффе до 30%-го количества самолетов соседних стран, одновременно не превышая 50%-го количества самолетов французской военной авиации, давал согласие иметь самолеты с близким радиусом действия и отказаться от бомбардировщиков. А затем, 13 месяцев спустя, 26 марта 1935 года, всего через 16 дней после того, как Геринг открыто [145] заявил о существовании люфтваффе, фюрер проинформировал Идена, что люфтваффе достигли «паритета» с королевскими ВВС. Для того чтобы продемонстрировать это, он представил таблицу, по которой выходило, что силы британской авиации составляют 2100 машин, включая резерв. Зная, что в действительности 1-я линия обороны королевских ВВС Великобритании составляет 453 самолета и 130 вспомогательных машин, министерство иностранных дел Великобритании поинтересовалось у Министерства авиации Германии: каков точный смысл заявления Гитлера о «паритете». Ответ был тревожным: Германия имела 900 самолетов. Министерство иностранных дел расценило это как 30%-е превосходство немцев. Это была новая хитрость — стремление показать свою военную силу намного большей, чем она есть на самом деле. Поэтому все самое лучшее, что могло привлечь мировое внимание, демонстрировалось, появляясь в иллюстрированных журналах, на грандиозных нацистских митингах в Нюрнберге. На международных выставках в 1936–1939 годах представлялись модели самолетов с увеличенной мощностью. В 1936–1938 годах были тщательно подготовлены и проведены визиты английских, французских и американских экспертов. Им демонстрировались технические достижения Германии. Все военные атташе и избранные зарубежные представители были приглашены на первые широкомасштабные маневры 1937 года. Маневры и визиты готовились так, чтобы создалось впечатление значительно большего, чем удалось показать. Легион «Кондор», сражавшийся в Испании в 1936–1939 годах, был широко разрекламирован с целью доказать высокие качества немецких «добровольцев» и вооружения.

Новый вермахт и мнимая его сила представляли собой грандиозную мистификацию, которая прекрасно служила целям Гитлера. Ее далеко идущей целью было возвращение приграничных районов, потерянных Германией по Версальскому договору. За три с половиной года (с начала 1936-го и до окончательной конфронтации в сентябре 1939 года) именно хитростью фюреру удалось осуществить свои реваншистские планы.

Первой целью Гитлера была Рейнская демилитаризованная буферная зона. 7 марта 1936 года в нарушение Версальского и Локкарнского договоров вермахт внезапно оккупировал Рейнскую землю. Это было осуществлено одной-единственной пехотной дивизией, которая к тому же имела строгий приказ — отступить [146] при виде первого французского армейского патруля. Такой экстраординарный приказ базировался исключительно на хитрости, а не на трусости. Гитлер демонстративно грозил отправить «6 дополнительных дивизий в Рейнскую землю», в то время как боевые силы вермахта составляли всего-то 4 бригады против 30 французских дивизий.

Хотя вермахт разместил в этой буферной зоне только 1 дивизион и 3 батальона, насчитывавшие 3 тыс. человек, британская разведка нанесла на карту Рейнской земли с указанием боевых порядков немцев 4 дивизии с 35 тыс. солдат. Невероятно, но хваленая французская разведка считала, что силы немцев на Рейнской земле составляли 250 тыс. человек. Так ошибиться можно либо под влиянием обмана немцев (как говорится, у страха глаза велики), либо для оправдания собственного бездействия. Не исключено, что все эти фантастические данные были преднамеренной ложью и хитростью, имевшей конечной целью усиление Германии. Попутно решалась задача введения общественности в заблуждение относительно истинного положения дел.

В результате французы просто отступили, их армия отказалась идти вперед на немцев до тех пор, пока вместе с ними не начнут движение англичане. Великобритания отказалась. Это была поразительная победа немцев. Как позднее лицемерно признавал Гитлер, «нам надо было убираться с поджатым хвостом между ног, так как находящихся в нашем распоряжении военных ресурсов не хватало даже для скромного сопротивления». Видимо, такая ситуация кого-то очень устраивала и даже поощрялась.

Интересные события происходили и с авиацией. В 1935–1936 годах люфтваффе были готовы к массовому вооружению. Их бюджет быстро вырос с 30 млн долларов в 1933/34 финансовом году до 52 млн в 1934/35 годах. В 1935/36 годах официальный бюджет составлял 85 млн долларов. В этом же году люфтваффе получили 750 млн долларов из специального «черного» фонда, финансируемого с помощью банкнот, секретно проданных Рейхсбанку. Эта схема, предназначенная для публичных слушаний в рейхстаге, была изобретением президента Рейхсбанка Шахта. Он намеривался сохранить эти сделки в тайне, чтобы избежать инфляции в Германии и потери доверия к рейхсмарке за границей.

Министерство авиации Геринга осознавало, что эффективное массовое производство самолетов потребует отбора нескольких [147] моделей из тех, что проходили летные испытания. В качестве среднего бомбардировщика оно выбрало Хе-111 Эрнеста Хейнкеля, который совершил свой первый полет 24 февраля 1935 года. Как и его предшественник Хе-70, это был бомбардировщик, закамуфлированный под гражданский транспортный самолет. В этом виде Хе-111 вмещал 10 пассажиров: 4 спереди и 6 сзади. Между ними находилась пустая кабина, которую «Люфтганза» демонстративно представляла как помещение для курения. В действительности это был бомбовый отсек. Началось производство, но первые 10 самолетов вели себя неуклюже в полете и были отвергнуты люфтваффе (Хейнкель позже выгодно продал их Чан Кайши). Вскоре появилась улучшенная модель, принятая люфтваффе, и в быстром темпе началось ее серийное производство.

Гражданский транспортный вариант Хе-111 демонстрировался публике на аэродроме Темпельхоф в январе 1936 года. Этот самолет поступил на вооружение в секретную эскадрилью аэрофотосъемки люфтваффе для замены Хе-70.

Министерство авиации решило принять Хе-111 в качестве основного среднего бомбардировщика и сделало заявку на его массовое производство. К тому же министерство сообщило Эрнсту Хейнкелю о своем желании построить отдельный завод, который бы производил исключительно Хе-111 с удивительными для того времени темпами — 100 самолетов в месяц. Ошеломленный Хейнкель начал было упираться, думая о той огромной цене, которую ему придется платить за строительство завода, но его заверили, что люфтваффе берет на себя все расходы. Был выдвинут ряд условий: завод должен быть ультрасовременным, с разбросанными цехами, для того чтобы уменьшить уязвимость от вражеских воздушных налетов, иметь собственное бомбоубежище и свою пожарную охрану. Когда Хейнкель заметил, что разбросанность цехов снизит эффективность производства, а значит, и доходы, ему просто ответили: «Не беспокойтесь об этом, это не ваши деньги». Хейнкель согласился, и возле Ораниенбурга была найдена подходящая площадка. Разработка проекта была закончена в начале апреля 1936 года, а строительство началось 4 мая.

Ровно через год 4 мая 1937 года первый бомбардировщик Хе-111, построенный в Ораниенбурге, сошел с линии сборки, приветствуемый возгласами тысяч рабочих и гостей. В дальнейшем Ораниенбург стал местом публичных демонстративных показов новой авиационной техники. Люфтваффе использовали [148] его, чтобы удивить или ввести в заблуждение иностранных гостей. Хитрость состояла в абсолютной открытости немцев. Демонстративные полеты, показ новой техники возвеличивали Германию, показывая возможности государства и его военной машины. Кого-то это запугивало, а кто-то убеждался, что тратится не зря.

Геринг, с разрешения Гитлера, воспользовался возможностью для того, чтобы показать свою авиацию во время IV международных военных авиационных соревнований в Дюбендорфе (Цюрих, Швейцария) в последнюю неделю июля 1937 года. Присутствующие, среди которых находились специалисты ВВС из многих стран, были поражены очевидным проявлением немецкой военно-воздушной мощи.

Небольшой разведывательный самолет Фьеслера «Сторч» пронесся со скоростью 320 миль в час; это был опытный образец. Был показан стремительный истребитель Хейнкеля Хе-112, который, однако, к тому времени уже был отвергнут люфтваффе.

Группа из пяти «мессершмиттов» — Me-109 лег ко заняла первое, второе и третье место в 228-мильной гонке, была первой в 31,4-мильной гонке по окружности и первой в соревнованиях по набору высоты и пикированию. Двухмоторный средний бомбардировщик выиграл соревнование, показав скорость 280 миль в час, что на 30 миль превышало скорость представленных истребителей не немецкого производства. Создалось впечатление, что этот бомбардировщик недостигаем. Ошеломленные французские, английские и другие обозреватели не знали, что их обманывают, что этот «бомбардировщик был единственной моделью, сделанной вручную, и имел увеличенную мощность двигателя», а реально производимые модели выпускались с менее мощными двигателями и показывали скорость на 30 миль в час меньше.

Министерство авиации провело серию испытательных оценочных полетов в Травемюнде в октябре 1935 года для определения модели истребителя, которая должна была быть запущена в массовое производство. Победителем стал самолет Вилли Мессершмитта Bf-109, который был очень прост в сборке. Но этот факт только подстегнул Эрнста Хейнкеля (он считал Мессершмитта выскочкой) встать за чертежную доску и вернуть себе лидерство. В результате появился самолет Хе-100. Он имел одну треть деталей и половину заклепок, которые были у его предшественника Хе-112. Впервые этот самолет был [149] опробован в полете 22 января 1938 года, а 5 июня на нем был установлен новый мировой рекорд скорости — 394,6 миль в час, что было на 50 миль в час больше рекорда, принадлежавшего Италии.

Все газеты Европы кричали о воздушном триумфе Германии. Некоторые внимательные читатели, несомненно, были встревожены по поводу того, что в пресс-релизе министерства пропаганды Геббельса эта экспериментальная модель объявлялась серийной модификацией давно отвергнутого Хе-112 или Хе-112U, которая в действительности существовала пока только в воображении Геббельса. Мистификация продолжалась.

Отличной возможностью для Гитлера показать пока еще иллюзорную германскую мощь явилась Гражданская война в Испании 1936–1939 годов. Она позволила люфтваффе, армии и флоту накопить опыт боевых действий и испытать в боях новое вооружение. Кроме того, так как Германия внесла немалый вклад в победу Франко, мир стал расценивать ее как основную военную силу.

В результате 32 месяцев боев люфтваффе и вермахт получили 14 тыс. подготовленных боевых летчиков, членов экипажей [150] самолетов, танкистов и зенитчиков. Они испытали ряд новых систем оружия, в частности истребитель Me-109, пикирующий бомбардировщик Ю-87 и 88-мм противотанково-зенитную пушку. Все эти системы стали основным оружием приближающейся мировой войны. Немцы также попробовали применить новые виды тактики: воздушно-наземную поддержку и «ковровое» бомбометание. Командное звено получило боевой опыт, тот самый боевой опыт, который три года спустя был применен против городов Англии и Франции.

Пока в Испании с немецкой помощью продолжалась Гражданская война, Гитлер предпринял дальнейшие шаги по захвату земель. В каждом таком случае союзные государства располагали достаточной мощью, чтобы дать отпор агрессору. Однако они, имея, видимо, свои политические интересы, как бы загипнотизированные немецкой пропагандой, которая постоянно преувеличивала мощь вермахта и люфтваффе, не предприняли никаких действий. Зато это делал Гитлер. В марте 1938 года он аннексировал Австрию. В сентябре на встрече в Мюнхене Франция и Великобритания отдали Германии приграничный район Чехословакии. [151]

Мюнхен позже преподносили как неудачу англо-французского хладнокровия и следствие провала их разведки. Это, конечно же, был блеф, обман. Гитлер же не блефовал. Он действительно намеривался вторгнуться в Чехословакию и знал, что это ему удастся. Блефовал вермахт, вводя общественность в заблуждение, так как почти наверняка не мог выступить против Чехословакии и Франции, не говоря уже о Великобритании и СССР. Французское Второе бюро считало, что у Германии имеется 90 дивизий (и 30 в резерве), тогда как на самом деле у вермахта было только 42 дивизии (и 7 в резерве). У Франции было 65 (и 35 в резерве), а у чехов 32 (7 в резерве) хорошо обученных дивизий. Таким образом получается, что французская разведка преднамеренно дезинформировала свое правительство о военном превосходстве Германии, в то время как союзники имели двойное превосходство в количестве дивизий. Такие же «просчеты» допустили разведки союзников в отношении люфтваффе, бронетанковых сил и мобилизационных возможностей Германии. Союзники преподносили себя миру «жертвами» силы и хитрости Гитлера. В действительности западные демократии сами отдавали Гитлеру вооружение, технику, наконец, экономику оккупированных им Чехословакии, Австрии, а в последующем и всех остальных европейских государств. Это уже была хитрость более крупного масштаба, с далеко идущими последствиями.

Можно привести пример того, как немцы проводили свои кампании по дезинформации, используя визиты экспертов, которые у себя дома распространяли сказки о мощи и неуязвимости Германии. Основной целью этого было устрашение. В августе 1938 года, когда чехословацкий кризис еще только подогревался Гитлером, Герман Геринг пригласил руководителей французских ВВС с инспекционным визитом. Генерал Жозеф Вюллеме, начальник штаба авиации, дал согласие и взял с собой несколько человек. Его гид, генерал Мильх, показал Вюллеме большие и прекрасно оборудованные казармы люфтваффе. Он возил его в Берлин-Дебритц осматривать длинные ряды новых самолетов Me-109; рядом с истребителями стояли навытяжку рослые пилоты.

Вюллеме и его сотрудников провели по ультрасовременному заводу в Ораниенбурге Мильх, Удет и сам Хейнкель. Он увидел десятки средних бомбардировщиков на линии сборки, безупречные бомбоубежища, зарытые глубоко в землю, «в [152] которых все было в полной готовности, включая даже десять заточенных карандашей на каждом столе». Они увидели, как Хе-111 работает на одном двигателе. Затем Удет пригласил Вюллеме в свой личный самолет осмотреть территорию завода сверху. Когда Удет снизил скорость самолета до минимальной (этот момент он заранее тщательно продумал с Мильхом и Хейнкелем), мимо со свистом на полной скорости пронесся Хе-100. Оба самолета приземлились, и немцы подвели ошеломленных французских визитеров к новенькому Хе-112U. Мильх объяснил, что этот самолет (один из трех построенных самолетов Хе-100) является самой последней моделью истребителя люфтваффе. «Скажите, Удет, — спросил Мильх, — сколько времени потребуется для начала серийного производства?». Удет ответил: «Вторая линия уже готова, а третья войдет в строй в течение двух недель». Хитрость удалась, французы были в шоке. Позже Вюллеме признался, что он потрясен тем, что увидел у люфтваффе, и мрачно предсказал, что «начнись война, как вы предполагаете, в конце сентября, то за две недели не останется ни одного французского самолета».

Французская делегация вернулась в Париж с пораженческим настроением и заявила, что люфтваффе непобедимы. Естественно, подобные заявления влияли на настроения и в соседних государствах.

Одновременно Германия целеустремленно и не без успеха влияла на мировое общественное мнение через американцев. В качестве информатора выступал полковник Чарльз А. Линдберг, который начиная с 1936 года посещал Германию по заданию американской военной разведки. Линдберг был назначен американским военным атташе специально для того, чтобы давать более «подробную и правдивую» информацию о люфтваффе. Со своей стороны, чины люфтваффе, от самого Геринга до Мильха и Удета, показали себя «радушными хозяевами». Настолько «радушными», что Линдберг стал пропагандировать в США все их фальшивые цифры о производстве, будущие планы, которые так и не были претворены в жизнь, насаждая мысль о том, что люфтваффе уже в 1936 году являются самыми мощными военно-воздушными силами в мире.

Во время своего второго визита в рейх, в октябре 1937 года, Линдберг сообщил, что люфтваффе имеет в своем распоряжении большой воздушный флот в количестве 10 тыс. самолетов (из которых 5 тыс. составляют действующие бомбардировщики) [153] и выпускает от 500 до 800 машин в месяц (с объемом производства 20 тыс. машин в год). Он отметил, что эта статистика делает люфтваффе «сильнее, чем все военно-воздушные силы других европейских стран, вместе взятых».

Правда же заключалась в том, что в то время в люфтваффе насчитывалось 3315 самолетов (из которых 1246 оставляли бомбардировщики), и во время мюнхенского кризиса люфтваффе реально могли мобилизовать только 1230 самолетов первой линии (включая 600 бомбардировщиков и 400 истребителей). Выпуск самолетов составлял менее 300 машин в месяц.

Ложная информация Линдберга поступила накануне Мюнхенской встречи в США, Великобританию и Францию, и была самым серьезным образом воспринята общественностью. Когда за неделю до Мюнхена премьер-министр Великобритании Невил Чемберлен отправился в Германию он при себе имел краткое содержание доклада Линдберга. Ну а две недели спустя после «Мюнхенского сговора» благодарный Геринг наградил американца Крестом германского орла.

В течение марта 1939 года вермахт оккупировал оставшуюся часть Чехословакии без всякого сопротивления. Чуть позже портовый город Мемель (принадлежавший Литве) был просто аннексирован немецким флотом. В июне немцы оккупировали Данциг (немецкие силы были скрыты под видом местного добровольческого «Свободного корпуса»).

В 4.45 утра 1 сентября 1939 года вермахт внезапно вторгся на территорию Польши. Несмотря на существующие формально англо-французские договорные обязательства перед Польшей, Гитлер знал, что Франция и особенно Великобритания останутся «безучастными», точно так же как и в вопросе с Чехословакией. В своей речи, произнесенной в 10 утра в рейхстаге, которая одновременно передавалась по радио для всего мира, фюрер заявил: «Больше 6 лет я был занят строительством вооруженных сил Германии. Во время этого периода более 90 млрд рейхсмарок было израсходовано на строительство сегодняшнего вермахта, наши вооруженные силы являются самыми оснащенными вооруженными силами в мире, и они превосходят немецкую армию 1914 года. Моя уверенность в них никогда не будет поколебима».

Заявление Гитлера о 90 млрд рейхсмарок было сильным преувеличением, намеренной ложью, для того чтобы воодушевить немцев и внушить страх своим противникам. И тем не менее ему поверили. Названная сумма не была полностью фиктивной, [154] в действительности это были приблизительно все расходы правительства за этот период, из которых только около 50 млрд рейхсмарок пошло на вооружение. Один немецкий экономист послевоенного периода отмечал: «Общественные взгляды на размеры вооружения были сильно преувеличены. Немецкое правительство в то время ничего не делало, чтобы опровергнуть эти взгляды; напротив, они являлись необходимой пропагандой, создавая иллюзию военной мощи, которой в действительности не могло быть в таких масштабах».

Хитрость Гитлера закончилась вторжением в Польшу в сентябре 1939 года, когда поляки решили сопротивляться, а после двух дней демонстративной «нерешительности» Великобритания и Франция формально вступили в войну. Тем не менее хитрость еще продолжала играть свою роль, так как могущественные франко-британские силы ограничивались только мелкими булавочными уколами. Невероятно, но они как бы все еще думали «и делали вид», что могут поладить с Гитлером во время 6-месячного периода, который был назван «странной войной». Вермахт же получил в свое распоряжение эти самые 6 месяцев для увеличения военной мощи с гораздо большими темпами, чем Великобритания или Франция.

В апреле 1940 года Гитлер вторгся в Данию и Норвегию, а в следующем месяце — всеми силами во Францию. Похоронены были все иллюзии в отношении намерений, а также иллюзии в отношении мощи вермахта, которая на самом деле возросла в результате захвата названных государств с их экономическими возможностями. К военной мощи Германии была присовокуплена военная мощь всей Европы — не в этом ли заключалась чья-то более изощренная хитрость, частью которой была хитрость Гитлера?

Германо-советское сотрудничество (1919–1933). Общая картина возрождения германской военной мощи не может быть полной без рассмотрения советско-германского сотрудничества в военной области.

Как известно, в результате Первой мировой войны Германия и Россия остались без союзников. Естественно, государства, оказавшиеся в таком положении, волей-неволей притягиваются друг к другу, становятся партнерами и даже союзниками. Такова логика жизни, от которой никуда не спрятаться. Между Советской Россией и Германией завязались теснейшие отношения, вплоть до военно-технического сотрудничества. Кому это было выгодно, кто создал такую ситуацию и каким мировым [155] силам это было на руку, вопрос особый. Но ведь кто-то способствовал вооружению Германии и определенным процессам в Советской России. Несмотря на Версальский договор, Германию вооружали, преднамеренно «не замечая», что она делает, и хорошо финансируя ее военные программы.

Между 1919 и 1933 годами (до прихода к власти Гитлера) между Рейхсвером и Красной Армией имело место тесное секретное сотрудничество, скрытое под маркой «коммерческих отношений». Начавшись осторожно с зондирования почвы в 1919 году, это сотрудничество значительно укрепилось в 1921 году, еще до русско-германского Рапалльского договора 1922 года. Советский Союз давал возможность Германии обходить запреты Версальского договора в отношении артиллеристов, танкистов, развития авиации, военно-морского и химического вооружения, предоставляя ей учебно-экспериментальные центры на советской территории в обмен на немецкие технологии, военных экспертов и советников на военных заводах. Обе стороны соблюдали строжайшую секретность с тем, чтобы Германия смогла избежать дипломатических неприятностей из-за нарушения Версальского договора, а Россия — избежать международных осложнений.

Официальные советско-германские отношения были установлены в 1921 году после подписания в апреле торгового соглашения.

Начались переговоры по экономическому и военно-техническому сотрудничеству. В начале 1922 года бывшие союзники созвали в Генуе конференцию для обсуждения вопросов военного долга Германии и статуса Советской России. Эта конференция демонстративно дискриминировала оба государства. Немцы и русские вынуждены были покинуть Геную и срочно созвать свою двустороннюю конференцию в Рапалле (Швейцария). Договор, заключенный в Рапалле в апреле, на правовой основе определил дружеские политические и экономические отношения двух государств.

Этот опубликованный договор внешне являл собой документ спокойной, большой политики и активного сотрудничества. Однако иностранная печать и правительства других европейских государств открыто говорили о возможных секретных политических или военных статьях договора. Советский нарком иностранных дел Чичерин опроверг эти утверждения в ноте французскому министру иностранных дел, заявив «в самой категорической форме, что Рапалльский договор не содержит [156] ни единого секретного положения, военного или политического, и что советское правительство не является страной, чьи действия направлены против интересов Франции или любой другой страны».

Секретная организация Германии по военному сотрудничеству с Россией находилась в министерстве рейхсвера и канцелярии войск. Эти две организации имели отношение к трем рейхсверовским базам в России: учебному авиационному центру, созданному в 1924 году севернее Воронежа, в Липецке; школе химического оружия, открытой в 1927 или 1928 годах в «Томка» (вымышленное название г. Торска около Саратова), и танковой школе в Казани, созданной в 1926 году. Связь поддерживалась через посольство Германии и специальное учреждение рейхсвера в Москве «Централь Москау» (Z. МО).

Первые специалисты и оборудование были скрытно переправлены на русских судах из Штеттина и других немецких портов на Балтике в Ленинград. Персонал рейхсвера был в штатской одежде, с фальшивыми паспортами и под вымышленными именами. Транзит обеспечивали две коммерческие торговые компании, которые в действительности являлись учреждениями рейхсвера. Военное снаряжение, которое не могло быть надежно скрыто или закамуфлировано, скрытно перевозилось Балтийским морем по ночам или в тумане переодетыми офицерами рейхсвера на небольших морских судах. После командировки немецкие военнослужащие возвращались русскими судами из Ленинграда по Кильскому каналу по ночам как штатские пассажиры.

Конспирация была настолько эффективной, что после 1925 года даже удалось обычным путем из Липецка вывезти авиационные двигатели, произведенные в Великобритании, обратно на завод-изготовитель для капитального ремонта, а затем возвратить в Россию. Это были 450-сильные двигатели фирмы «Напье-Лайон», установленные на 50 самолетах «Фоккер Д-13с» и 8 самолетах «Хейнкель ХД-17с», базировавшихся в Липецке. Когда подошло время для их капитального ремонта, каждый двигатель был упакован и оправлен через Голландию на английский завод. После ремонта двигатели были доставлены обратно в Липецк тем же самым маршрутом. Фирма просто посчитала (или сделала вид), что работа выполняется для голландцев, которые являлись регулярными покупателями. Позже, когда были получены специальные измерительные приборы и обучен специальный персонал, английские [157] двигатели ремонтировались непосредственно в мастерских в Липецке.

Некоторое количество немецких офицеров, в том числе и высших, например, полковники Кейтель и фон Браухич из канцелярии войск, проходя подготовку, посещали военные заводы и учебно-испытательные центры в Липецке, Казани и Троске. Эти высшие чины (юнкерские аристократы и консерваторы для простого человека) путешествовали в штатском под видом «делегации немецких рабочих-коммунистов».

Учебный авиационный центр был открыт в 1924 году на аэродроме под Липецком, расположенном в 400 км юго-западнее Москвы и севернее Воронежа. С 1925 по 1930 год смешанный военный и гражданский состав центра насчитывал около 200 немцев, из которых 50 руководили военными учебными курсами. После 1930 года штат был увеличен до 300 человек для освоения расширенной программы технических испытаний авиатехники и оборудования. Содержание центра под Липецком обходилось в 2 млн марок (200 тыс. фунтов стерлингов) в год, сумма тщательно скрывалась в бюджете рейхсвера.

Кроме большого количества немецких опытных образцов самолетов, проходивших испытания под Липецком, здесь в 1925 году находилось 52 боевых самолета, количество которых было увеличено до 66 единиц в 1929 году. Все они были произведены в Германии, Голландии и Швеции и не имели опознавательных знаков. Курсанты приезжали из Германии и проходили предварительный шестимесячный теоретический курс обучения по тактике и радиосвязи. После этого они год изучали навигацию и 6 месяцев радиосвязь, стрельбы и бомбометание, а также 20–22 недели летное дело. Кроме этого, они проводили совместные тренировки с Красной Армией и ВВС. К моменту закрытия школы в 1933 году она подготовила 120 летчиков, свыше 300 специалистов летных экипажей и техников (в большинстве своем офицеров) и около 450 человек высококвалифицированного административного и обучающего персонала. Около 100 офицеров-летчиков прошли также дополнительный специализированный курс артиллерийских наблюдателей.

Хотя советско-германское военное сотрудничество было достаточно интенсивным и продолжительным, обоим государствам в течение всего периода удалось невероятное: они сохранили его в «абсолютной секретности». Когда же все это вскрылось, они смогли избежать последствий. [158]

Несмотря на все невероятные слухи о секретных политических и военных положениях Рапалльского договора, а также отдельные публикации прессы, подробная история русско-германского сотрудничества впервые была поведана миру 3 декабря 1926 года в газете «Манчестер гардиан». Два дня спустя «Форвертс», официальная газета социал-демократической партии Германии, перепечатала этот материал, снабдив его дополнительными деталями. 16 декабря в «Правде» была опубликована передовица, а в «Известиях» статья К. Радека. В них признавалось существование в Советском Союзе заводов, построенных Германией, но отрицалась какая-либо советская военная помощь рейхсверу. Последующие обсуждения в рейхстаге в 1926 и 1928 годах были сфокусированы на обвинениях социал-демократов и честных признаниях правительства о военно-промышленном союзе. Наконец, в июне 1932 года английский журналист Сесил Мелвилл издал книгу, в которой содержался детальный отчет об этих событиях.

Мемуары непосредственных участников сотрудничества — немецкого генерала фон Секта и советского химика генерала В. Н. Ипатьева, а также немецкие архивы, захваченные после Второй мировой войны, подтверждают подлинность этих событий, которые когда-то воспринимались с большим скептицизмом.

Однако следует указать, что именно Гитлер в начале своего диктаторства «раскрыл» все материалы, касающиеся связей между Красной Армией и рейхсвером. Однако, в то же время он молчал о тех, кто помогал ему вооружать Германию, кто вводил общественность в заблуждение относительно его истинных намерений и умело прикрывал тех, кто привел его к власти.

В середине 1933 года по приказу Гитлера учебные курсы и базы в России были закрыты, а немногие оставшиеся связи прерваны после подписания 25 ноября 1935 года германо-японского антикоминтерновского пакта с его секретными статьями, направленными против России. Кому-то, очевидно, все это было выгодно... А в эти же годы США продолжали поставлять воюющей с Китаем Японии (которую, кстати, считали своим потенциальным противником) вооружение и военную технику. Более того, руководство ВМФ США полагало, что «не только позволительно, но и желательно продавать военное снаряжение Японии». Таковыми были действия и по отношению [159] к Германии. Против кого же вооружали эти страны? Ответ напрашивается однозначный.

В отношении Англии заявлялось, что если США и Великобритания достигнут полной идентичности своих политических и экономических интересов, они завладеют полным руководством в мире.

Хитрость при создании военно-морских сил Германии. Конструкторы, как правило, стремятся строить корабли, которые были бы мощнее кораблей противника, но, с другой стороны, они признают, что, поступая так, вынуждают противника, в свою очередь, ускорять создание еще больших кораблей. Даже мощные государства часто страдают от экономических расходов на гонку вооружений, и большинство договоров по ограничению военно-морских сил представляют собой плод усилий ограничить столь дорогостоящее соревнование. Одним из возможных решений этой дилеммы является хитрость, т.е. проектирование и строительство необходимых классов боевых кораблей, но скрытно, втайне от противника, к тому же вводя его в заблуждение.

Это было очень трудным делом. Особенно трудно было скрыть размеры главных вооружений кораблей. В то же время было сравнительно легко держать в тайне водоизмещение. Тоннаж и мощь судна определялись по его размерам (длина, траверз, осадка), типу и вооружению (что определить трудно). Длину и траверз можно было определить по аэрофотоснимкам, а столь необычные изменения давали пищу для подозрений. Осадка и вооружение выявлялись при помощи физического осмотра (аквалангистом или по фотоснимку судна на плаву) или в результате доступа к чертежам (через шпионаж). Поэтому [160] в большинстве случаев введение в заблуждение в отношении тоннажа касалось или осадки судов или его вооружения.

В военно-морском строительстве обычным явлением считались незначительные отклонения в весе, отличные от первоначальной конструкции, причем без всякого намерения ввести кого-либо в заблуждение. Отклонения в тоннаже могли составлять 3–4%. Однако цифра 9% или сверхоснащенность судна являлись серьезными показателями намеренного обмана и причиной для тревоги, так как это придавало кораблю значительное, если не решающее, преимущество перед кораблями противника того же класса.

Все основные морские державы всячески скрывали тоннаж своих боевых кораблей между двумя мировыми войнами. Германия, связанная ограничениями Версальского договора, возглавляла этот список. Когда ей разрешили заменять выслужившие срок корабли согласно установленному списку их службы и тоннажа, она начала хитрить, начав с легкого крейсера «Эмден», который превысил разрешенный предел в 6 тыс. Так же поступили и с последующими легкими крейсерами. На деле все немецкие боевые корабли, построенные в начале 20-х годов, превышали допустимые пределы.

Следующей в игру вступила Япония с ее тяжелыми крейсерами класса «Атаго», которые превосходили установленное водоизмещение в 9,850 т на 45%. Четыре таких корабля были заложены в 1927 году, в самом начале попыток Японии модернизировать свой флот. Одновременно Страна восходящего солнца делала вид, что ее ВМС находятся в рамках Вашингтонского договора пяти держав 1922 года.

Германия поступила точно так же, когда в 1929 году первые три корабля класса «Дойчланд» были заложены в Киле. Спроектированный в 1927 году и одобренный в 1928-м, этот класс кораблей официально соблюдал лимит Версальского договора (10 тыс. т), но был он быстроходнее, чем другие корабли, и больше оснащен артиллерией, чем крейсера. Официально его называли «Панцершиффе» (бронированная материя), чтобы он соответствовал тексту Версальского договора, но в народе его называли «карманный корабль». Тоннаж его составлял 11700 т, что на 17% превышало его установленное и объявленное водоизмещение.

Адмиралтейство Великобритании приняло немецкие заверения в том, что эти «карманные корабли» не превышают договорный лимит в 10 тыс. т. Но так как в действительности они [161] были намного тяжелее, то это вело к недооценке Адмиралтейством их мощи. Вводило в заблуждение и косвенное предположение, что невозможно разместить массивные 11-дюймовые пушки, огромное количество боеприпасов, мощные двигатели и крепкую броню в корпусе корабля, имеющего вес меньший, чем тяжелый крейсер. Когда кораблю класса «Дойчланд» «Адмирал граф Шпее» удалось внезапно свести вничью бой с группой английских кораблей, состоящих из одного тяжелого и двух легких крейсеров (общее водоизмещение — 22 400 т) во время сражения на Ривер-плейт в декабре 1939 года, Адмиралтейство поразилось мощи этого корабля, но так и не смогло выяснить его реальный тоннаж.

Германия вновь пошла на хитрость в июне 1934 года, когда Гитлер одобрил строительство двух кораблей класса «Шарнхорст». В то время они задумывались как корабли водоизмещением от 25 до 26 тыс. т. Однако Гитлер лично приказал командующему ВМС адмиралу Редеру ввести противников в заблуждение и к тому же принять меры, чтобы скрыть, что они на 16 тыс. т превышают установленные Версальским договором лимиты. На следующий год, когда было подписано англо-германское соглашение по военно-морским силам, устанавливающее нормой водоизмещение в 26 тыс. т, у Гитлера оказались развязаны руки, и он признал «настоящий» тоннаж в 26 тыс. В действительности же «Шарнхорст» в то время имел водоизмещение 31 850 т, на 23% больше объявленного.

В 1935 году был заложен первый из четырех тяжелых немецких крейсеров — «Адмирал Гиппер». Объявленный как имеющий водоизмещение 10 тыс. т, в действительности он имел 14 475 т, т.е. на 45% больше. Степень обмана была сравнима только с уже упомянутым японским «Атаго» и превышалась только громадным японским боевым кораблем класса «Ямато», который имел водоизмещение 68 200 т, на 95% больше объявленного (35 тыс. т).

В 1936 году Вашингтонский договор по ограничению военно-морских сил истек и немедленно был заменен Лондонским договором, ратифицированным в марте 1936 года Великобританией, США и Францией. Германия и СССР присоединились к нему позже. «Тонкость» нового договора заключалась в том, что он сохранял «вашингтонское водоизмещение» в пределах 35 тыс. т для боевых кораблей, но определял дополнительный разрыв в тоннаже таким образом, что ни один корабль не мог быть построен с водоизмещением от 8 до 17,5 тыс. т. Это положение [162] было явно рассчитано на то, чтобы блокировать дальнейшее строительство Германией 10-тысячетонных «карманных кораблей» класса «Дойчланд». В действительности же немцы тайно уже переключились на строительство более крупных кораблей класса «Шарнхорст» и планировали развернуть полномасштабное строительство кораблей класса «Бисмарк». Технически это все было законно. Хитрость заключалась в том, что не была узаконена попытка Германии скрыть тот факт, что ее четыре тяжелых крейсера класса «Гиппер», заложенных в 1934 году, были рассчитаны на то, чтобы на 45% превысить намечаемый тоннаж в 10 тыс. т.

1 июля 1936 года на верфях «Блохм» и «Восс» в Гамбурге был заложен большой боевой корабль «Бисмарк». При спуске на воду через четыре года и один месяц оказалось, что он имеет водоизмещение 41 700 т, лучшее в мире вооружение и является одним из двух самых крупных в мире кораблей. Хитрость помогла Германии и на сей раз. Великобритания не имела подобного корабля еще четыре месяца, до того времени, пока не был спущен на воду 38-тысячетонный «Король Георг V». Обе стороны лгали о водоизмещении своих кораблей — немцы на 19, а англичане на 9%. Все это дало «Бисмарку» решающий запас прочности: в мае 1941 года он вышел победителем из боя со старым и плохо оснащенным линкором «Худ» и кораблем того же класса, что и «Король Георг V» — «Принц Уэльский», общее водоизмещение которых составляло 85 500 т.

Весь военный флот Германии составлял лишь 35% общего тоннажа королевского флота Великобритании. Английские участники переговоров во время подписания англо-германского договора по военно-морским силам полагали, что 30%-й лимит обеспечит королевскому флоту превосходство над ВМФ Германии. Однако Германия, строя большие корабли (два или три), эффективно обходила предполагаемые выгоды договора для Великобритании. Немцы и здесь провели англичан. Хитрость удалась.

В день закладки «Бисмарка» немецкое посольство в Лондоне «доверительно» проинформировало английское министерство иностранных дел, что этот корабль будет 792 фута длиной, 118 футов шириной и будет вооружен 15-дюймовыми орудиями. Эти данные были довольно правдоподобными, но размеры судна казались значительно большими, чем можно было ожидать, исходя из заявленного тоннажа в 35 тыс. т. Однако немцы приводили и другие характеристики: 26 футов — осадка, 9 дюймов [163] для самого тяжелого вооружения, мощность 80 тыс. лошадиных сил и скорость 27 узлов. Все последние цифры были намеренно преуменьшены. Дезинформация удалась. К тому же начальник управления военно-морского строительства, обманывая, просто прокомментировал, что мелкая осадка компенсируется большим широким траверзом судна. Отдел планирования Адмиралтейства, введенный в заблуждение, добавил к этому суждению следующее: «Настоящий проект немецких кораблей показывает, что Германия больше стремится к Балтийскому морю с ее мелководными подходами, чем это было раньше». Таким образом, англичане были обмануты или преднамеренно ошибочно определили целью «Бисмарка» советский флот, а не английский. Все может быть, ведь шла большая игра, которая не могла обойтись без большой хитрости.

В 1936 году пост английского военно-морского атташе в Берлине занял Кэптен Томас Траубридж. Он взвесил выводы своего предшественника о том, что командующий немецким флотом адмирал Редер — хитрец, а вскоре у него самого появились сомнения в отношении «искренности» Редера. В своем ежегодном докладе Траубридж сделал вывод, что англо-германское соглашение по военно-морским силам является одной из хитростей, характеризующей отношение Германии с ее бывшими врагами после Первой мировой войны.

Доклад был направлен послу, который почему-то не только проигнорировал его, но и не включил сообщение в свой доклад министру иностранных дел Чемберлену. Однако копии полного доклада Траубриджа были направлены начальнику военно-морской разведки, который и распространил его для комментариев.

Доклад Траубриджа был тщательно проанализирован немецким отделом военно-морской разведки, который также придерживался этого верного, но непопулярного мнения, что нацисты лгут, и сделал запрос о характеристиках «Бисмарка». Однако в высших инстанциях считали иначе и заглушили имеющиеся сомнения обескураживающим заключением: «Нашей принципиальной гарантией против таких нарушений договорных обязательств является твердая вера сторонам, подписавшим договор». Не более и не менее. Да и управляющий военно-морским строительством Великобритании остался благодушным, указав лишь на следующее: «Приведенных цифр недостаточно для того, чтобы прийти к заключению, что стандартное водоизмещение в 35 тыс. т было намеренно преувеличено... [164] проектировщиков («Бисмарка») нельзя винить, если водоизмещение по окончании строительства составило 36 тыс. т, такая цифра больше соответствует объявленным длине и траверзу, чем 35 тыс. т».

Вскоре после ввода в строй «Бисмарка», 14 февраля 1939 года, английский вице-консул в Гамбурге сообщил военно-морскому атташе Траубриджу, что «корабль кажется гораздо большим, чем должен быть». Несмотря на то что эта информация лишь требовала подтверждения, сделано ничего не было, и старые фальшивые оценки остались неоспоримыми до тех пор, пока советский главный штаб ВМФ не обнародовал свои разведывательные данные. Именно тогда, 6 лет спустя после закладки «Бисмарка» и 17 месяцев спустя после его потопления, тайна его «высокой осадки» была «наконец раскрыта». «Бисмарк» имел осадку не 26 футов, как было объявлено, а 34, то есть осадку, идентичную кораблям класса «Король Георг V». Только тогда Адмиралтейство, наконец, признало, что за этими лишними футами длины и траверза скрывался намного больше оснащенный корабль и что оно об этом знало.

Рассматривая историю тайного перевооружения Германии, можно сделать несколько выводов:

— политические лидеры государств не обращали внимания на информацию, которая по каким-то причинам имела неудобный для них политический смысл;

— участники переговоров, заключая трудные, вроде бы взаимовыгодные соглашения, демонстрировали свою «веру» в эти соглашения;

— соглашения об ограничении вооружений не предусматривали автоматических санкций к нарушителям, что значительно способствовало их несоблюдению;

— разведывательные службы находились под преднамеренно сильным политическим давлением и сообщали (или, по крайней мере, подтверждали) данные, выгодные их клиентуре, и скрывали данные, не выгодные ей;

— прибыли и выгода — это всегда ключ к увеличению производства вооружений. Видимо, причины всего того, что происходило с вооружением Германии, нужно искать в этом и уж, конечно, в тех, кому это было выгодно. [165]