Глава IV.

Проблема численности и соотношения родов войск

Минувшая война с очевидностью показала могущество огня, что бесспорно является одним из важнейших ее уроков. Другим не менее важным следствием войны следует считать выявленный ею неожиданный факт подавляющего могущества артиллерийского огня.

В течение 10 лет считалось бесспорным, что пехотный огонь во много раз губительнее артиллерийского; этот взгляд подтверждался статистическими данными о потерях в последних войнах. Из прилагаемой диаграммы III видно, что до 1914 г. потери от ружейного огня в среднем в 6 раз превосходили потери от огня артиллерии{123}.

С самого начала войны 1914 г. выяснилось, что, несмотря на появление пулеметов, широкое применение которых почти втрое увеличило силу пехотного огня, губительное могущество пушек возросло в еще более грозных размерах.

По данным санитарного управления главной квартиры, за весь период войны потери в главных сражениях распределялись следующим образов: [224]

Потеря от снарядов и ручных гранат{124} — 67%

Потери от пуль (ружейных и пулеметных) — 23%

Потери от других причин — 10%

Таким образом, мы видим, что процент потерь резко изменяется в пользу пушек: вместо соотношения 1 : 6, теперь потери от артиллерийского огня стали в три раза больше, чем от ружейного. Другими словами, губительная сила артиллерийского снаряда по сравнению с пулей возросла в 18 раз{125}.

Разумеется, эти статистические данные дают лишь грубо приближенные цифры, нуждающиеся в обработке, и сделанные нами из них выводы не претендуют на математическую точность. Но как бы то ни было, они определенно указывают направление эволюции и до известной степени характеризуют ее с количественной стороны.

Никто, даже из наиболее рьяных сторонников, не ожидал подобного увеличения могущества артиллерии. Однако оно ясно обнаруживалось уже в начале войны, и наше главное командование признало необходимым немедленно начать непрерывное увеличение численности такого рода войск, который оказался наиболее могущественным. Мы начали войну, имея 4300 орудий, обслуживаемых 11000 офицеров и 420000 солдат, и закончили ее, имея 12000 орудий, обслуживаемых 26000 офицеров и более чем миллионом солдат. Боевой состав артиллерии в начале войны не превышал 20% общей численности мобилизованных бойцов, к концу войны он возрос до 38%, почти достигнув численности пехоты, которая сократилась за это время с 70% до 48%. В первых боевых столкновениях наши армейские корпуса сражались, имея обычно 120 орудий на фронте в 5–6 км, т. е. одно орудие приблизительно на 50 м фронта; впоследствии в наших наступательных операциях плотность расположения артиллерии возросла до 1 орудия на 6–7 м фронта. В начале войны вся наша артиллерия была, за немногими исключениями, вооружена лишь легкими орудиями; к концу войны тяжелые орудия составляли больше половины всей артиллерии.

Это постепенное изменение пропорции обоих главных родов войск следует приветствовать со всех точек зрения, ибо усиление артиллерии не только увеличило нашу наступательную силу, но вместе с тем, уменьшив число потерь, отразилось на нашей обороноспособности и стойкости. Действительно, не без удивления констатировали, что потери значительно понижаются по мере увеличения числа орудий, участвующих в сражении; в этом отношении чрезвычайно красноречивы две прилагаемые диаграммы, первая из которых [225] показывает средний ежемесячный процент потерь и число батарей, имевшихся во французской армии, а вторая — соотношение между абсолютной цифрой потерь в больших сражениях и числом участвовавших орудий.

Эти данные тем более характерны, что и артиллерия противника усиливалась в той же степени, как и наша, и, казалось бы, это усиление должно было уравновесить действие артиллерии обеих сторон. Это равновесие не проявлялось в тех сражениях, которые мы привели в качестве примера, так как нами рассматривались лишь наступательные сражения, в которых артиллерия атакующего быстро получает перевес над артиллерией обороняющегося и, разрушая огневые средства противника, обеспечивает свою пехоту от неприятельского огня. [226]

Отсюда вывод: мощный артиллерийский огонь служит дли пехоты наиболее действительной защитой. Таким образом, между численностью различных родов войск должно существовать наивыгоднейшее соотношение. В случае недостаточной относительной численности артиллерии, при столкновении с противником, располагающим мощной артиллерией, потери пехоты возрастают в угрожающих размерах; успех становится невозможным или покупается потоками крови, сражение выигрывается ударом живой силы... если только оно вообще выигрывается. [227]

Возросшее значение артиллерий в современном бою не является, впрочем, обособленным фактом; оно составляет лишь часть общего процесса, который по мере успеха техники и параллельного увеличения могущества огня выдвигает на первый план машину и дает перевес техническим родам войск над пехотой и кавалерией. Как известно, в течение минувшей войны численность артиллерии и инженерных войск почти удвоилась; авиация, насчитывавшая в 1914 г. 6500 человек и 200 самолетов, в 1918 г. имела 3300 самолетов и 95000 человек личного состава; только что появившиеся танки быстро получили широкое распространение, между тем численность пехоты и кавалерии сократилась на 1/3. Тем не менее, огневое могущество этих родов войск усилилось почти втрое благодаря умножению их материальных средств: пулеметов, минометов, ручных гранат, пушек и полуавтоматических винтовок.

Пока длилась война, никто не отрицал правильности этой эволюции и не сомневался в ее безусловной необходимости. [228] Теперь, когда опасность миновала, уроки войны охотно забываются.

Первым долгом указывают, что стремление беспрестанно усиливать материальные средства в ущерб живой силе опирается на опасное пренебрежение моральными факторами, что никакие пушки мира не могут дать победу войскам, отказывающимся драться, и что, в конечном счете, победа зависит только от человека с его моральными достоинствами, а не от бездушной, инертной машины, не имеющей ни чувства, ни сердца, ни воли.

Но никто среди сторонников материальных средств и не думает отрицать важность моральных факторов. Напротив, мы говорим: чем губительнее война, чем сильнее ужасы боя, тем большее значение приобретают индивидуальная храбрость, чувство самопожертвования, преданность начальникам и строжайшая дисциплина, одним словом — все добродетели, создающие солдата. Но мы тотчас же добавляем, что величайшие чудеса самопожертвования, священное пламя героизма и самый горячий патриотический порыв сами по себе бессильны против слепого, жестокого и полного разрушения, производимого усовершенствованными машинами современной войны. Знаменитый клич «восстаньте, мертвые!» остается попрежнему красивым словом, но на нем нельзя строить боевую доктрину: сражения не выигрываются трупами. Самопожертвование многих тысяч недостаточно вооруженных героев, устремляющихся с открытой грудью на отлично вооруженного и сильно укрепленного противника, может служить прекрасной иллюстрацией к главе Плутарха, но не должно более фигурировать в истории Франции. Наша страна не так богата «человеческим материалом», чтобы вести войну ударом живой силы.

Сверх того, усиление техники является одним из наиболее могущественных средств, подымающих моральное состояние войск: армия, сознающая превосходство своего вооружения над вооружением противника, превосходит его и в моральном отношении; моральная сила армии возрастает с увеличением ее материального перевеса. На вопрос «что такое выигранное сражение?» мы охотно ответим словами Жозефа де-Местра: «это то сражение, о котором мы знаем, что мы его можем выиграть».

Итак, будем насаждать моральные добродетели, но вместе с тем для их развития и для обеспечения победы снабдим нашу армию самыми усовершенствованными техническими средствами в полном размере.

Указывают также, что колоссальное увеличение материальных [229] средств в течение минувшей войны было вызвано главным образам той формой, которую приняла война, и теми особыми условиями, в которых она протекала: стабилизация фронта, наступившая с самого начала кампании, сообщила всем операциям характер настоящей осадной войны и, естественным образом, выдвинула на первый план технические войска, главным образом артиллерию и инженерные части, которые, как всем известно, доминируют в осадной войне. Но маневренная война, которую мы рассчитываем в будущем навязать нашим противникам, будет носить иной характер: человек, с его гибкостью, подвижностью и личной инициативой, вновь проявит все свое несравненное значение, моральные факторы снова проявят все превосходство, в то время как технические средства, тяжелые и громоздкие, потеряют всякую возможность массового применения.

Подобные доводы легко опровергнуть, как не имеющие под собой основания: не позиционная война вызвала усиление материальных средств, а, напротив, недостаточность техники вынудила сражающихся зарыться в землю и оставаться в окопах в течение четырех томительных лет. Уже прежние войны — балканская, англо-бурская и русско-японская — показали всем, кто хотел видеть, что не численность, а техника играет решающую роль; война 1914–1918 гг. блестяще подтвердила это: закон числа в течение этой войны постоянно обнаруживал свою несостоятельность. На Восточном фронте русские по числу бойцов всегда превосходили, подчас вдвое, втрое и даже вчетверо, своих противников; однако их вооружение настолько уступало неприятельскому, что они не могли даже рассчитывать на победу. На Западном фронте в 1915, 1916 и 1917 гг. значительное численное превосходство было на стороне союзников; в 1917 г. Антанта имела на фронте на 1500000 человек больше, чем германцы. Несмотря на героические усилия наших солдат, в целом ряде наступлений победа не всегда склонялась на нашу сторону. Лишь в 1918 г., когда выход из войны России, опередивший прибытие американских войск, позволил германцам восстановить равновесие в численности, союзники достигли, наконец, неоспоримого превосходства в технике, разбили противника и вытеснили его с территории, за которую он цеплялся{126}.

Кроме того, по существу вопрос заключается не в уменьшении численности армии военного времени, а лишь в ином использовании имеющихся контингентов. По мере того как технические боевые средства совершенствуются, усложняются и умножаются, их применение также усложняется, они [230] требуют все более частой замены, и число людей, необходимое для их обслуживания, снабжения, ремонта и изготовления, возрастает в еще большей степени. Каждое действующее орудие требует около 80 человек для выполнения всех функций артиллерийской службы, начиная от поля сражения и кончая тыловой границей армейской зоны; каждый находящийся в строю самолет требует 25–30 человек для ухода и ремонта. Таким образом, увеличение технических средств вовсе не влечет за собой сокращения численности армии, а скорее наоборот: оно требует лишь нового ее использования. Действительно уменьшается только число бойцов первой линии, что является лишь выгодным. Если командование будет иметь возможность, при той же боевой мощи, подвергнуть неприятельскому огню меньшее число людей и если, кроме того, оно сможет, поддерживая своих бойцов более мощной артиллерией, уменьшить их потери, то огромное значение подобного распределения станет очевидным даже наиболее предубежденным его противникам.

Именно с этой точки зрения и нужно рассматривать вопрос; в конечном счете, все сводится к тому, чтобы определить наивыгоднейшее соотношение между численностью атакующей пехоты и численностью поддерживающей ее артиллерии, дабы достигнуть успеха ценой наименьшей крови.

К сожалению, эту задачу нельзя свести к уравнению и решить простыми алгебраическими способами; она носит чисто эмпирический характер. Правильное решение может дать только опыт, и мы обратимся поэтому к урокам войны.

Как мы уже видели, число наших орудий за 4 года возросло с 4300 до 12000, т. е. почти утроилось. Количество орудий, приходящихся на 1000 пехотинцев, повысилось с 4 в 1914 г.{127} до 13 в 1918 г., т. е. более чем утроилось{128}. Между тем намеченное увеличение артиллерии не было доведено до конца; программа тяжелой артиллерии от 30 мая 1916 г. еще не была выполнена: дивизии еще не получили по второму тяжелому дивизиону, и большинство полков главного артиллерийского резерва не имело ни надлежащего состава, ни предусмотренного вооружения. Если бы обстоятельства позволили полностью выполнить программу от 30 мая, то число орудий достигло бы в результате 14–15 пушек на 1 000 пехотинцев, т. е. около 120 орудий на дивизию{129}.

Возможно подойти к решению этой задачи с другой стороны и, попрежнему опираясь на опыт войны, попытаться прибегнуть к индуктивному методу. Однако в таком случае, вместо рассмотрения вопроса в самом общем виде, придется [231] разобрать вполне определенный частный случай при точно обусловленных начальных данных. Несомненно, что наибольшее значение для нас имеет случай войны с нашим бывшим противником. Приняв такую гипотезу, мы будем иметь следующие начальные данные.

Прежде всего, где столкнемся мы с нашим противником? Ввиду ограничения постоянной армии по Версальскому договору, Германии с самого начала придется натолкнуться на серьезные затруднения при мобилизации, для устранения которых ей будет необходимо значительное время; по всей вероятности, дабы выиграть время, она прибегнет к сильному прикрытию, используя силу естественных рубежей, параллельных Рейну, а также все возможности современной фортификации и нового вооружения. Под защитой этого прикрытия, назначение которого — замедлить наступление противника, Германия закончит мобилизацию и сосредоточение своих сил на позиции, изученной уже в мирное время, заранее подготовленной и нуждающейся лишь в дополнительном укреплении. Таким образом, после ряда мелких боев, имеющих целью оттеснить прикрытие, мы должны быть готовы при первом серьезном столкновении встретиться с «китайской стеной», в роде той, за которой в течение 4 лет отсиживались наши противники, но с еще более усовершенствованными оборонительными сооружениями.

Эту гипотезу можно оспаривать; но во всяком случае она правдоподобна, и наш долг ее предусмотреть и подготовиться к этой возможности. После войны 1914–1918 гг. было бы неосторожно рассматривать сражение на укрепленной позиции как мало вероятное исключение. Кроме того, как мы уже указывали, по условиям начальной обстановки будущей войны, наши противники еще много лет будут вынуждены прибегать в начале войны к стратегической обороне, и нет основания полагать, что они откажутся от выгод сильно укрепленной позиции. Таким образом, мы приходим к заключению, что нам необходимо такое количество артиллерии, которое позволит нам, помимо других задач, выполнить прорыв укрепленного фронта.

Правда, мы будем располагать более совершенной и мощной материальной частью если не во всех, то, по крайней мере, в большинстве наших мобилизованных частей. Но следует полагать, что и наши противники учли это обстоятельство ори укреплении своих оборонительных линий и что они сами располагают подобными же орудиями. Конечно, пока действует контрольная комиссия, им трудно создать новое вооружение; однако уже в настоящее время могут быть [232] предприняты все подготовительные работы — подготовлено оборудование, собраны запасы сырья — и производство может быть начато на следующий день после отъезда контрольной комиссии. Таким образом, возросшее могущество наших орудий будет в значительной мере уравновешено, и было бы неосторожно на него рассчитывать{130}.

Учитывая все это, приходим к заключению, что для прорыва фронта противника придется развернуть такое же количество артиллерии, как и в крупных операциях последней войны.

Для полного уяснения вопроса необходимо еще иметь данные о количественном масштабе предстоящих операций. В современных войнах, в которых участвуют все живые силы воюющих сторон, идет отчаянная борьба за самое существование каждой из участвующих наций. В такие критические моменты не должно быть иных перерывов, кроме тех, которые необходимы для подготовки нового еще более сильного натиска. Таким образом, деятельность армий протекает непрерывно: войсковая часть прекращает бой лишь для того, чтобы восстановить силы людей, пополнить свой состав и обновить вооружение. Затем, если мы не хотим, чтобы война затянулась, мы должны стремиться добиться решения в первых же сражениях. Опыт войны позволяет судить о том, какой процент общего состава армии может участвовать в решительном бою и какой процент остается в тылу для смены; выяснилось, что около половины всех крупных соединений может принимать участие в бою.

Наконец, нам остается еще рассмотреть вопрос о подразделении наших мобилизованных сил. Впрочем, решение этого вопроса совершенно не предвосхищает организационных форм, оно лишь позволит нам пользоваться более известной терминологией и уточнить наше изложение. Для этого мы воспользуемся той организацией, к которой мы приближались к концу войны: подразделение армии на крупные соединения всех родов войск, имеющие в своем составе тот минимум артиллерии, который находит себе применение в любой обстановке (дивизия — из 9 батальонов, 4 легких и 2 тяжелых артиллерийских дивизионов; армейские корпуса — из 3 или 4 дивизий и, кроме того, из 4 тяжелых дивизионов, наконец, главный артиллерийский резерв{131}).

При определении пропорции артиллерии мы будем иметь в виду армию из 100 дивизий указанного типа, сведенных в 30 армейских корпусов: такую армию мы имели на фронте к концу войны. Полученными результатами можно будет, после соответствующих изменений, воспользоваться и в том [233] случае, если ресурсы живой силы позволят нам в будущем сформировать иное число крупных соединений.

Мы считаем, что при операции прорыва на одну дивизию приходится участок фронта около 1500 м.

Наконец, мы считаем, что плотность расположения артиллерии должна быть приблизительно такая же, как и во время французских и германских попыток прорыва в 1917–1918 гг. Ввиду непрерывного и непрекращающегося развития машинизма на поле сражения мы считаем, что нет никакого основания уменьшать эту плотность. Для достижения подобной плотности необходимо развернуть около 5 легких и 5 тяжелых дивизионов на 1 км фронта.

В итоге при расчете необходимого количества артиллерии мы исходим из следующих соображений:

— армия должна быть способна к прорыву укрепленного фронта;

— половина всех войск должна быть в состоянии одновременно участвовать в сражении;

— обе сражающиеся армии будут иметь одинаковое по своим относительным свойствам вооружение.

Ниже, на основе этих соображений, мы определяем количество артиллерия, необходимой для армии в составе 100 дивизий указанного типа (см. помещенную ниже таблицу).

Крупные соединения	Артиллерийских дивизионов
	требовалось		было налицо		недоставало
	легк.	тяж.	легк.	тяж.	легк.	тяж.
а) Действующие на второстепенных участках или отдыхающие:
дивизионная артиллерия 50 дивизий	200	100	200	100	—	—
корпусная артиллерия 15 арм. корпусов	—	60	—	60	—	—
б) Участвующие в сражении, из расчета 5 легких и 5 тяжелых дивизионов на 1 км на общем фронте в 75 км (50 дивизий, каждая занимает по фронту 1,5 км ):
дивизионная артиллерия 50 дивизий	375	375	200	100	175	215
корпусная артиллерия 15 арм. корпусов			—	60
Всего	575	535	400	320	175	215 [234]

Таким, образом, дивизионной и корпусной артиллерии недостает 175 легких и 215 тяжелых дивизионов, и это количество должно быть найдено. Наиболее целесообразно иметь эти дивизионы в резерве, в непосредственном распоряжении главного командования, которое придает их в момент необходимости крупным соединениям, участвующим в сражении. Они должны составлять главный артиллерийский резерв.

Интересно сравнить количество артиллерии, признаваемое нами необходимым, с тем количеством, которым мы располагали к концу войны. К этому моменту дивизионная артиллерия каждой из 100 имевшихся дивизий{132} состояла из трех легких 75-мм пушечных дивизионов и одного 155-мм гаубичного дивизиона, итого 300 легких и 100 тяжелых дивизионов. Корпусная артиллерия 30 армейских корпусов состояла в то же время из 100 тяжелых дивизионов. Наконец, в главном артиллерийском резерве имелось 110 легких и 250 тяжелых дивизионов. Всего 410 легких и 450 тяжелых дивизионов.

Сравнивая эти данные с цифрами, вычисленными нами выше, мы видим, что количество артиллерии, имевшееся к концу войны, должно быть увеличено на 165 легких и 85 тяжелых дивизионов, всего на 250 дивизионов или 3 000 орудий. Общее число орудий, составлявшее в 1918 г. около 12000, возрастет, таким образом, до 15000, т. е. до 150 орудий на дивизию.

Подобные выводы, быть может, некоторых испугают. Однако их нельзя считать измышлениями фантазии: они являются прямым следствием опыта войны. Мы приняли ту пропорцию органической артиллерии, которую все считали необходимой к концу войны. Плотность расположения артиллерии около 10 дивизионов (или 30 батарей) на 1 км {133} была уже достигнута во время больших наступлений 1917 и 1918 гг. Наконец, всеми признается необходимость атаковать одновременно на широком фронте, и, таким образом, намеченную нами ширину фронта наступления в 75 км нельзя считать преувеличенной. Германские наступления 1918 г. велись на франте в 80 км  — в Пикардии, 60 км  — на р. Эн и 90 км  — в Шампани; со своей стороны, Антанта наступала на фронте в 44 км между р. Эн и Марной, на фронте в 60 км в Шампани, в 80 км в Камбрези и на фронте более 200 км  — во время решительного сражения в октябре.

Не бесполезно ознакомиться также с современными взглядами, распространенными по ту сторону Рейна, по вопросу о количестве артиллерии, необходимой при наступлении. [235] При упражнениях на карте, произведенных в 1920 г. под руководством одного из высших военных начальников, на одну из дивизий был возложен совместно с другими дивизиями прорыв фронта, аналогичный рассмотренному нами выше. Эта дивизия располагала следующим количеством органической артиллерии:

— 1 легким полком из 3 дивизионов;

— 1 легким: полком из 2 дивизионов;

— 1 тяжелым полком из 3 дивизионов;

— 1 дивизионом зенитных автопушек,

т. е. всего 9 дивизионами.

Она была усилена:

а) всей артиллерией одной из дивизий второй линии,

т. е. 9 дивизионами;

б) частью корпусной артиллерии в составе:

— 1 легкого полка из 3 дивизионов;

— 1 тяжелого полка из 3 дивизионов;

— 3 тяжелых дивизионов крупных калибров,

т. е. всего 9 дивизионами;

в) артиллерией главного резерва, состоящей из:

— 1 легкого полка из 2 дивизионов;

— 2 тяжелых полков из 2 дивизионов;

— 1 дивизиона крупных мортир,

т. е. всего 7 дивизионами.

Таким образом, приданная этой дивизии артиллерия состояла из 34 дивизионов. Кроме того, на ее фронте могла действовать часть корпусной артиллерии дальнего боя силою в 2–3 дивизиона. Всего 36–37 дивизионов, около 110 батарей, не считая 4 батарей непосредственного сопровождения и 1 батареи из 10 минометов. Эта дивизия атаковала на фронте протяжением около 2 500 м ; плотность расположения артиллерии, поддерживающей атаку, составляла, таким образом, 47 батарей на 1 км, т. е. на 50% больше той плотности, которую мы приняли при нашем расчете. Впрочем, следует иметь в виду, что наш подсчет относится ко всем 50 дивизиям в целом и дает поэтому лишь некоторую среднюю величину; фактически артиллерия не будет распределена равномерно по всему фронту: одни дивизии должны быть сильнее поддержаны, чем другие, и плотность расположения артиллерии на их участках может достигать 40 и даже 50 батарей на 1 км, тогда как другие участки, не столь важные, будут снабжены менее щедро. [236]