Б. Почему нужен переход к профессиональной армии

I. Соображения технического порядка

1

Все более и более мощная техника внедряется в армию нашего времени. Тот результат, который 100 лет назад с трудом получался благодаря совокупным усилиям массы солдат, теперь очень быстро достигается работой нескольких усовершенствованных механизмов. В сражении у Пирамид{88} построенный в каре батальон выпускал в минуту 2 тыс. пуль. Это — работа всего только 3 пулеметов с 10-кратной дальнобойностью. "Буцентавру"{89} для полного поворота требовалось усилие 300 матросов приставленных к его парусам, на "Лотарингии" то же самое делают двое: один человек у штурвала и один — у сервомотора. Один самолет за час времени узнает о неприятеле гораздо больше, чем вся кавалерия Мюрата{90} за целый день. И если 20 эстафет оказалось недостаточно, чтобы привести Груши{91} к Ватерлоо, то в настоящее время мгновенно действующее радио ориентирует движения армий и флотов. Войска прежних времен — это люди, сорганизованные так, чтобы спаянность их мускульных усилий и работа их сердец были [31] возможно прочнее. В настоящее время — это машины, координирующие производимое ими действие, и команды, созданные для их обслуживания. Как только падет эффективность тех механизмов, на действии которых построен план того или иного сражения, и военная сила тотчас же приходит в расстройство. Как целая фабрика может оказаться парализованной из-за разрыва какого-нибудь ремня, так замолкают и батареи, если разбит их наблюдательный пункт. Если перебиты провода, командир дивизии растеряется нисколько не меньше, чем банкир, оставшийся без телефона.

В течение целого ряда столетий было достаточно копий и мечей, а затем пушек и ружей для того, чтобы распоряжаться судьбами мира. Зоркий взгляд Александра Македонского{92}, единственный глаз Ганнибала{93} и зрительная труба Наполеона охватывали главное что происходило на полях сражений. Руководимые трубными сигналами, звучным голосом, значками и флажками, а то и просто белым султаном какого-нибудь короля, прежние армии маневрировали в порядке, удовлетворявшем потребности той эпохи. Теперь для одной пехоты требуется 15 совершенно различных видов оружия, для артиллерии — 68 типов орудий, для инженерных частей — 16 категорий отдельных единиц. Аэростаты, самолеты, газы, танки заняли подобающее им место в этом оркестре. Ни одна отрасль военного дела не обходится без дальномера, фотографии и компаса. Нет больше сколько-нибудь удовлетворительной связи помимо сети проводов, лучей и волн.

По мере возрастания точности приборов управление ими становится более сложным, а ошибки более опасными. Пулемет засыпает в несколько мгновений несчетным числом пуль круг очень незначительного диаметра. Эффективность его поэтому потрясающая, но может оказаться и совершенно ничтожной, в зависимости от прицела. Наблюдатель со своего самолета может осветить бой во всех его деталях, но если он ошибется, каковы будут последствия такой ошибки! Поразительно скомбинированная система управления за 30 секунд погружает подводную лодку; зато не вовремя перевернутая рукоятка может отправить лодку на дно морское. Взаимозависимость различных механизмов до такой степени тесна, что применить с пользой какой-нибудь один из них невозможно, не привлекши к одновременному действию и другой. Наполеоновские ветераны заряжали ружья, брали на прицел и стреляли, совершенно не заботясь об остальном. Но для того чтобы извлечь все, что способна дать современная автоматическая винтовка, недостаточно заряжать, наводить и стрелять из нее. Необходимо, кроме того, суметь использовать условия местности, прибегнуть к маскировке, передвигаться, [32] выслеживать, наблюдать, преодолевать ночную темноту, измерять расстояния, обмениваться с соседями сигналами по условному коду, при случае пользоваться биноклем, буссолью, картой, носить маску, уметь обращаться с лопатой, заступом, киркой, серпом и топором и при всем этом беспрестанно приспособляться к быстро меняющимся обстоятельствам.

Остановится ли когда-нибудь эта бешеная эволюция? Ничто этого не предвещает. Наоборот.

Сила огня французской пехотной роты по меньшей мере удвоилась после 1918 г. Что представляли собой самолеты 1918 г? Сравните броненосец времен Ютландского боя с будущим "Дюнкерком". Если бы не чувство гордости, не слава, неразрывно связанная с такси эпохи сражения на Марне, то сейчас при виде их можно было бы рассмеяться. Прогресс в деле радиотелеграфирования делает до смешного устарелыми все остальные средства связи. Современные условия военных операций требуют, таким образом, от бойцов все возрастающего искусства в овладении техникой. Наступила эпоха отборного войска.

2

Вызванное механизацией преобразование армий, естественно, сталкивается с теми представлениями, которые издавна создавались под влиянием совершенно иных условий. Понятие количества, волей-неволей принятое за основу военных организаций и искусства с конца XVIII в., подкрепленное пылкими политическими теориями, освещенное несколькими грандиозными испытаниями, и сейчас еще господствует над мнениями, а отсюда, следовательно, и над всем остальным. Старый режим, всесторонне реагировавший на смуты и волнения средневековья, сумел подвести под силу благоразумный базис и с ограниченными средствами настойчиво проводить тщательно рассчитанную политику. Но революционной Франции, проповедовавшей новое учение, которое подняло против нее общеевропейскую коалицию, понадобилось, конечно, созвать массы призывных. Наполеон для овладения целым континентом естественно не мог отказаться от рекрутского набора, дававшего ему такую массу народа и притом так дешево. Когда Пруссия времен Бисмарка и Роона{94} захотела добиться гегемонии, она воспользовалась той же самой системой. В дальнейшем большинство народов, приведенных в ужас пережитыми потрясениями, пришло к тому, что все здоровые граждане должны служить в мирное время и сражаться во время войны. А, кроме того. этот налог временем, а при случае и кровью настолько хорошо согласовался с тенденцией [33] старого мира к всеобщему равенству, что заимствовал от него суровый и мощный характер демократических принципов. "Ранец за спину" для всех одинаково — в этом заключалось нечто, льстившее всеобщей страсти к нивелировке.

Напряженное состояние, последовавшее за Франкфуртским договором{95}, заставило народы Европейского континента зачислять в строй целые "классы" (т. е. ежегодные контингенты призывных) и подготовлять вместе с тем резервы. Это была как раз та эпоха, когда магазинная винтовка и артиллерийские орудия с компенсированным откатом в высшей мере облегчили процесс стрельбы. Обучение было необычайно просто и из года в год без всяких изменений повторяло в точности одно и то же. Отдельные единицы, твердые и однородные, казались прекрасно приспособленными к борьбе, которая предполагалась в виде натиска и столкновения масс.

Это увлечение количествами не мешало, по правде говоря, и качеству проявлять свою доблесть и свою силу. Превосходство хороших войсковых объединений неизменно проявлялось и в тех мрачных гекатомбах, к которым во время последней мировой войны привела система вооруженных наций. Как объяснить иначе продолжительные успехи германских армий, поставленных лицом к лицу со столькими и притом различными противниками. Потеряв убитыми в общем 1 700 тыс. человек, немцы по сравнению с остальными лучше всех обученные, нанесли своим противникам потери убитыми в 3 200 тыс. человек, а на 750 тыс. пленных немцев сами они взяли в плен 1 900 тыс. человек. Осведомленным лицам хорошо известно, какие различия имелись в одной и той же армии между теми и другими составными ее частями. Свидетели последних сражений не забыли до сих пор тех отборных отрядов, которые в каждом отдельном случае стояли во главе "главного усилия".

И вместе с тем, несмотря на ослабляющее влияние, которое все эти уроки не могли не оказать на твердый принцип количества, последний тотчас же по окончании войны вновь вступил в свои абсолютные права. Оправдываемый в общем конечной победой, удобный и простой в своей грубости, обладающий сверх того еще и тем преимуществом, что он сумел пробиться сквозь броню привычки, принцип этот полновластно царил в момент переплавки прежних военных установлении. В силу принятых парламентов законов французские боевые силы образуются путем комбинирования колоссального механического оборудования и мобилизованных масс.

С течением времени вскрываются, однако, и неудобства этой системы. Воинская повинность представляется французским массам тяжелее чем когда-либо. Что прежде терпелось [34] перед лицом неотвратимой опасности, с тем плохо мирятся сейчас, после одержанной победы, не говоря уже о том, что в силу естественной реакции против недавнего еще злоупотребления оружием все, что имеет хоть какое-нибудь отношение к сражениям, отталкивает от себя народные массы. А затем и сама жизнь становится все более и более интенсивной. Следовательно, и время, отнятое у нее пребыванием в казармах, кажется — для большинства по крайней мере — непродуктивно потерянным. И, как это обыкновенно бывает, элементарные по существу тенденции превращаются в доктрины, раздуваемые трибунами. Под тем предлогом, что в наше время сражается вся нация в целом, некоторые лица охотно отрицают всякую ценность чисто военных формирований. Одним тем фактом, что поднимается весь народ, он якобы приобретает и силу, и уменье, и доблесть. А раз это так, то набирать войска постоянного типа, отрывать граждан от и непосредственных обязанностей навязывать им что бы то ни стало выходящее из круга обычной их жизни, было бы бесполезно и даже опасно. Еще немного — и сторонники таких взглядов готовы будут выдвинуть такой принцип, что нация сражается будто бы тем лучше, чем меньше она к этому готовилась, вроде того, как Эмиль{96}, не пройдя курса обучения, все же достиг образованности.

С другой стороны, глухой нажим заставляет наших законодателей все более и более снижать продолжительность действительной военной службы. За два пятилетия она с 3 лет уменьшилась до 1 года, а недавно подверглась дальнейшему сокращению. Идут разговоры и о 8 месяцах; можно ожидать, что в скором будущем предложат 6 или 4. Если эти новобранцы, двумя сменами в год проходящие через полки, побуждаемы невероятным, чудесным пылом, и сумеют обучиться обращению с оружием, то кто же поверит, что за этот срок можно создать из них хотя бы весьма приблизительных специалистов, бойцов-техников. Если принять во внимание время, потребное на зачисление новобранца в часть, а затем — на его последующее увольнение, праздники, отпуск, болезни, санитарные мероприятия, обслуживание продовольственного снабжения, работы по нарядам и по поддержанию внешнего порядка, то военное обучение каждого солдата сокращается до 24 недель. И вот в этот то короткий срок пехота должна создать пуле метчиков, стрелков. гренадеров, вольтижеров, личный состав для обслуживания орудий сопровождения пехоты, полковых сапер, наблюдателей, сигнальщиков, ездовых, телефонистов и радиотелеграфистов. Подготовить всех их так, чтобы они в случае надобности могли заменить друг друга; приучить их к общим, согласованным действиям. А между тем мы знаем, сколько усилий требуется для того, [35] чтобы из специально подобранных индивидуумов наладить хорошую футбольную команду. Из временных, преходящих, рассеивающихся, не успевших как следует объединиться группировок — вот из чего в сущности состоят наши войсковые части. Вместо исключительной эффективности, которую можно было бы извлечь из высоко усовершенствованного механического оборудования путем комбинирования работы хорошо слаженных и управляемых единиц, у нас налицо только спешные, черновые наброски. А так как, с другой стороны, унтер-офицерские кадры, состоящие из старых бойцов, почти совсем уже исчезают из картотек французских резервов то наши мобилизуемые единицы смогут приобрести требуемое материальным оборудованием коллективное искусство лишь по истечении продолжительного и все возрастающего срока. Достаточно увидать нагроможденные на складах массы оружия, инструментов, приборов, средств передвижения, снарядов, патронов, предметов вещевого довольствия, пиротехнических средств и т. п., и все это сопоставить в уме с потоком неопытных, неспаянных людей, которым со дня на день придется этим пользоваться, чтобы ясно представить себе, какую колоссальную растрату людей и вещей навлекло бы за собой неожиданное испытание их в боевой обстановке.

Это скрытое противоречие между механизацией (машинизмом) и системой количеств не может в конце концов не оказаться само в противоречии с понятием использования (применения) механических средств. Военное искусство в результате окажется в положении неустойчивости. Военные доктрины совершенно естественным образом следуют по тому самому течению, по которому несется и наше столетие, и пропитываются механизацией. Восстановить (обновить) старинные методы маневрирования с помощью всего того, что в смысле силы, точности и быстроты допускается современными машинами, — вот в чем в наши дни состоит работа тактиков. С точки зрения искусства в этом заключается устремление, могущее дать и плодотворные результаты. Однако, в очень и очень частых случаях можно видеть, что командные инстанции ведут обучение на основе тактических законов, неприменимых к аппарату, которому придется проводить их в жизнь, а войска в свою очередь за недостатком времени напрасно силятся приобрести технические навыки в устойчивость, необходимые для ожидаемого от них маневрирования. Это напоминает отважного наездника, который ни с того, ни с сего захотел бы добиться от необъезженного коня всех тонкостей манежной езды.

Среди многих причин, объясняющих в наши дни то глухое чувство беспокойства, которым страдает армия, главной, без [36] всякого сомнения, является несоответствие между подлежащей выполнению задачей и действующей военной системой. Как наверху, так и на самом низу служебной лестницы все живут под впечатлением необходимости разрешить обманчивую проблему. Командованию придется в начале конфликта руководить армиями, медленно формирующимися, между тем как условия географические, политические, моральные и экономические будут требовать стратегии подвижности и быстроты. Обучающие, вынужденные перебрасывать из мастерской в мастерскую наличный состав обучаемых, все время от них ускользающий, приходят в отчаяние, потому что обучаемые уходят прежде, чем обучающие успеют познакомиться с ними как следует. За отсутствием кадровых частей — а если таковые случайно и имеются, то может быть вследствие приемов командования, — резервы обучаются только в теории. Наконец, и сами рядовые солдаты никогда не выходят из стадии обучения. Будучи беспорядочно перебрасываемы от одного задания к другому, они бывают ошеломлена изобилием машин и приборов, эффективность которых искажается их неловкостью. За время всей своей службы или учебного сбора они едва успевают составить себе представление, в чем собственно заключается то, что им необходимо знать чтобы сделаться хорошими солдатами. Армия, недовольная и жалующаяся, обречена совершенствоваться лишь "приблизительно".

Нельзя не признать, что подобная обстановка компрометирует в общественном мнении престиж армии. Для того чтобы быть на высоте и занимать приличествующее ей место, вооруженная сила должна обладать известной уверенностью в самой себе. Колосс, твердо стоящий на ногах, всегда импонирует, но достаточно ему пошатнуться, и он приобретает жалкий вид. Мало-мальски осведомленная общественность видит раскрытыми перед собой слабые стороны войска: численный состав зачастую смехотворный, потому что распределять его приходится между значительным количеством отдельных единиц; формирования военного времени лишь в зародыше; непрерывное перебрасывание людей и вещей, — и, как неизбежное следствие, жалкий вид обмундирования, печальный вид сооружений, унылый вил команд. У массы создается чувство, что в рядах армии не вес благополучно. В тех серых тонах, которыми затушевываются ее усилия, армия теряет свой ореол.

Нужно сказать правду, что если принцип количества и стоит еще препятствием на пути основных реформ, то, с другой стороны, специализация (незаметно, но неуклонно проникает в эту область. Разве мы не видим, что система качества сейчас уже занимает место принципа масс и приобретает значение и вес во [37] многих отраслях наших военных сил? Из двух матросов французского военного корабля один по меньшей мере выполняет обязанности и другого, причем этот другой назначен на определенную должность благодаря своей профессии. Ряды авиации, за исключением некоторых видов вспомогательного персонала, заполнены людьми, вполне ей себя посвятившими. Колониальные войска состоят исключительно из лиц, оставшихся на сверхсрочной службе. Мы удовлетворенно прислушиваемся к речам министров, отбрасывающих как абсурдную самую мысль о краткосрочной службе. Все то, из чего создается полиция государства и больших городов, строго замкнуто в рамках этой профессии. Даже пожарные, эта еще недавно довольно наивная и простоватая вспомогательная организация, теперь повсюду становятся объединением техников и механиков.

Если в деле защиты нашей территории у нас упорно держатся за контингенты, не успевшие получить до своего роспуска ничего, кроме самого первоначального обучения, а также за потоки легионов, выходящих из-под земли в момент опасности, то во всяком случае никто, даже и из числа сторонников подобного порядка, не смеет не требовать одновременно и кадров, все более и более основательных. И, действительно, последние все более и более возрастают. За истекшее двадцатилетие они удвоились. В настоящее время военное дело стало профессией для 250 000 французов. И в воздухе и на воде профессиональная армия уже сконструирована. Что касается суши, то некоторые элементы такой армии имеются налицо, хотя и рассеянные и растворенные в массах. Подобно тому, как реактив осаждает и концентрирует вещество, так и новый технический прогресс обусловит в среде бойцов образование привилегированных групп. Рыцарские латы воскресают в виде брони на двигателях.

3

С тех пор как Вулкан{97} обучил человечество искусству ковать железо и вплоть до современной эпохи латы господствовали на полях сражений. Быть защищенным или по крайней мере считать себя таковым, — какая поддержка, какое утешение для человека, а, следовательно, и какая сила! Для войска же какая цельность, какая спаянность! Закованные в доспехи с ног до головы рыцари, крепко сидевшие на точно так же закованных в железо конях, не могли не навязать свою силу и право толпе бедняков. В сражении все зависело от них. Судьба вспомогательных пеших частей, ничем не защищенных, хотя и больших числом, неизменно следовала за судьбою их господ. Последние же, поддерживаемые сознанием, что сквозь прикрывающий их панцирь до них не добраться, охотно шли на смелые выступления. [38]

С появлением огнестрельного оружия оканчивается период этого преимущества. Металлические доспехи долго еще не сдаются, призывая на помощь себе сталь самого высокого качества; но вес ее становится слишком тяжелым. Бойцы неохотно расстаются со своими латами. Если для большинства они постепенно сокращаются до нагрудного знака, то некоторые части тяжелой кавалерии они прикрывали вплоть до 1915 г. Шлем, оставшийся с XVI в. достоянием лишь специальных родов оружия, приобретает всеобщее признание и предпочтение большинства во время последней войны. На французском фронте воскрес даже и щит. Все эти предосторожности полезны в особенности теми иллюзиями, которые они поддерживают у идущей в бой солдата. Тем не менее на протяжении вот уже четырех столетий пули, ядра и осколки снарядов пронизывают и дробят кости, рвут тела людей, не имеющих возможности защищаться от них на открытом месте. Инстинкту самосохранения не остается никакого прибежища, кроме неподвижности в каземате или яме.

Но вот появляется двигатель. В его тесной оболочке сконцентрирована громадная сила, готовая быстрыми темпами тащить самые крупные тяжести. До тех пор пока он работал паром, а, следовательно, заключал в себе объемистые составные части и требовал для своего передвижения рельсов, он ограничивался тем, что господствовал над стратегическими комбинациями. Без него не могло быть сосредоточения войск, сообщений вдоль фронта, рокад и снабжения. Сначала он был вынужден останавливаться на границе поля сражения, а позднее выходит и на самое поле, благодаря горючему, которое сразу понижает его размеры и делает его независимым от рельсового пути. В самом скором временя он овладевает и тылом где все, что перемещается, — будь то снабжение или резервы,— в большей или меньшей степени зависит от него. Двигатель смелеет до того, что пробирается даже в авангард, продвигав грузовики, тракторы и легкие средства передвижения всюду, где позволяют дороги, ходы сообщений и окопы. Несмотря на всё это, двигатель, слишком заметный, слишком шумный и хрупкий, не смеет еще служить непосредственной поддержкой в бою и играет роль лишь служебного элемента.

Но вот и он получает вдруг броню. Пробираясь ползком на гусеничном ходу, неся на себе пулеметы и артиллерийские орудия, он идет впереди, в первой линии, проходит через рвы, насыпи и скаты, раздавливает траншеи и проволочные заграждения. Первоначально казавшийся медлительным и неуклюжим, танк приводит в совершенное расстройство существующую тактику. Благодаря ему воскресает захват врасплох, которому он [39] придает к тому же непреклонный характер машины. Благодаря ему же восстанавливается маневрирование со всеми его деталях, потому что танк и под огнем может поворачиваться и лицом и боком, передвигаться, не прекращая стрельбы, произвольно менять направление. Благодаря ему группы сражающихся вновь приобретают ту подвижную защиту, которая казалась навсегда утраченной.

При всем этом танки оставили далеко уже позади те примитивные формы, которыми они отличались при своем появлении.

В настоящее время на каждой такой машине помещается от 3 до 15 солдат: за прикрывающей их сталью их могут достать лишь прямые попадания тяжелых и средних отрядов. Они передвигаются по любой местности со скоростью, доходящей до 40 в час. Стреляют под любым углом. Защищенные от газа в своих герметических спонсонах, имея возможность скрыться в искусственных облаках, связанные радиоволнами с тылом, соседями и аэропланами, — эти аристократы боя освобождены от подавляющего пехоту рабства. Само собою разумеется, что и они не ускользают от опасности, но им во всяком случае незнакома беспомощность бойцов на открытой местности, под пулями и снарядами. В силу всех этих условий, а также и своей мощи танк становится главным элементом, маневрирования и по необходимости приводит к отбору. Если Пирр{98} тщательно отбирал вожаков для своих слонов, а Дарий{99} — возниц для оборудованных косами колесниц, и если вся социальная система Средневековья способствовала превращению рыцарей в самых сильных и самых ловких воинов, то насколько же для этих сухопутных броненосцев велика будет необходимость в командах, специально подобранных и хорошо обученных совместным действиям.

Благодаря всему этому эволюция в том ее виде, который обусловливается механизацией (машинизмом), вернула качеству по сравнению с количеством потерянное им было значение.

Отныне является неоспоримым то положение, что как на суше, так на море и в воздухе отборный личный состав, умеющий извлечь максимум эффективности из чрезвычайно мощного и разнообразного оборудования, обладает подавляющим превосходством над более или менее беспорядочными массами. По мнению Поля Валери, "мы увидим рост военных организаций", состоящих из отдельных отборных групп, действующих небольшими звеньями, мгновенно появляющихся в совершенно неожиданном месте и творящих в непредвиденный час поистине потрясающие события. Такое преимущество может быть, конечно, и весьма преходящим. Как только массы согласятся сорганизоваться и обучаться со всей точностью и пунктуальностью, [40] требуемой механическим оборудованием, короче говоря, как только массы перестанут быть толпой, специализировавшиеся элементы станут прогрессивно терять свое сравнительное могущество. А до тех пор благодаря увеличению сложности и расширению радиуса действий машин профессионалы на своих кораблях, самолетах и танках могут быть вполне спокойны за свое господство.

II. Соображения политического порядка

1

Сама сила вещей, подкрепленная всей тяжестью истории, не позволяет Франции остаться изолированной. Насколько се политика не может быть ограничена наблюдением за границами, настолько же и ее эвентуальная стратегия не смогла бы ограничиться одной защитой территории. Франция составляет часть определенного установленного строя, все элементы которого оказываются солидарными. Все, что происходит, например. с Центральной или Восточной Европой, Данией, Бельгией, Саарской областью или Швейцарией, весьма существенно задевает и Францию. В силу этого она подписывала договоры я пакты, брала на себя обязательства и занимала положение, вновь освящавшее эту взаимную зависимость. Сколькими слезами, какими потоками крови она заплатила за ошибки Второй империи, допустившей Садовую{100} и не выдвинувшей армян на Рейн! Под страхом очутиться то здесь, то там перед совершившимся фактом и затем неожиданно оказаться одинокой, без друзей и союзников, окруженной всеобщим презрением, перед лицом врагов, окрыленных успехами, Франция должна быть готова к внешним действиям в любой час и в любом случае.

Каким образом выполнить это практически, если для того. чтобы предпринять что бы то ни было, необходимо мобилизовать резервы? При нынешнем состоянии мира уклон истории принуждает иметь в постоянном своем распоряжении интервенционный аппарат, всегда готовый выступить на помощь. Только в этом случае Франция будет обладать армией, соответствующей и ее политике.

Эту обязанность защиты Франция старается включить в общую или, во всяком случае, в европейскую систему. Слить постоянные интересы Франции с великими человеческими идеалами — это было бы прекрасно, а вместе с тем и выгодно. Объединение же государств с целью гарантировать благо каждого из них осуществило бы перенос в международный план целей специфически французских. Исключительно с точки [41] зрения отечества приходится одобрить без всяких оговорок проекты совершенно определенных обязательств, поддерживаемые нашими представителями и преследующие цель организации взаимной помощи. Каким же путем установить этот общий порядок, заставить взаимно уважать права и границы, осуществить взаимную помощь всех при защите каждого в отдельности без содействия, хотя бы статического, определенной силы? Правосудие, которое наряду с весами не обладает мечом, легко может подвергнуться насмешкам. Франция, впрочем, всегда защищала идею организации международной полиции из контингентов, поставляемых различными государствами. Подобная военная сила могла бы быть составлена не иначе, как из профессионалов.

2

Итак, мировые тенденции, условия международной организации мира и, во всяком случае, собственные обязанности— помогать слабым и поддерживать государственный порядок — всё это толкает на создание профессиональных войск. При системе масс действительная военная мощь в значительна меньшей степени заключается в личном составе по штатам мирного времени, в запасах и калибре пулеметов и орудий и в числе считающихся военными самолетов, чем в числе бойцов, могущих быть призванными под ружье, в возможностях промышленности, в постоянной воздушной активности, в настроениях умов населения, т. е. в таких элементах, которые на практике ускользают от всякого обыкновенного измерения.

Необходимо отметить, что эти минусы некоторыми лицами считаются ничтожными. Лица эти убеждены, что формирования краткосрочного характера, приспособленные в особенности к обороне, обладают специальным свойством благоприятствовать миру, между тем как профессиональная армия, специально усовершенствовавшаяся в области атаки, стимулирует агрессивность правительств. Если под этим понимать, что государство, имеющее рейхсвер, будет всегда обладать большей инициативой, чем его сосед, у которого те имеется ничего, кроме ополчения, то довод этот неотразим. Но делать из этого абсолютное заключение, что система профессиональных армий сама по себе уже разрушительнее системы массовых ополчений (наборов), было бы просто нелепо. Всякая неумелость—относительна. Если та или иная войсковая часть не отличается достаточным уменьем, следует ли из этого, что остерегутся пустить ее в атаку? Разве добровольцы и принудительным порядком набранные солдаты революции проявляли какие-нибудь колебания, а не кидались на своих врагов? Когда и где можно [42] было бы отметить большее ожесточение и ярость в нападениях, чем у импровизированных сил Севера и Юга во время междоусобной войны в США в 1861—1865 гг.? Бисмарк и Мольтке предприняли три большие войны с войсками, сформированными из новобранцев и резервистов. Мы знаем, каков был в Аргоннах и Шампани порыв новичков-американцев. Инстинкт популярности, заставляющий трибунов в мирное время восхвалять выжидательную политику, толкает их же на требование наступлений, когда объявленная уже война пробуждает человеческие страсти. В такой именно момент Сен-Жюст сказал Журдану: "Никакого благоразумия". Гамбетта заставил Ореля{101} выступить против его воли, а Бриан заменил медлительного выжидающего Жоффра Нирелем. И на самом деле, осуществление на практике принципа вооруженного народа, доставляет неисчерпаемый источник человеческого материала, приводит к расточительству в его использовании, а, с другой стороны, повышает во много раз тот вид потери, который в сражениях является данью неопытности. Профессиональная армия, ограниченная в смысле числа единиц и трудно восстанавливаемая, принуждает к бережливости. Людовик XIV и Фридрих Прусский за все свои войны, вместе взятые, заплатили дешевле, чем революция за свои. Шанзи на Луаре был свидетелем гибели за 3 месяца большего количества людей, чем Конде в течение всей его карьеры. Сумма человеческих жизней и материальных ценностей, уничтоженных нашими войнами со времен Жанны д'Арк и до Рошамбо{102}, не достигает печальных цифр тех потерь, которые мы Понесли за время Великой войны.

Если бы таким образом эволюция, сообщающая профессиональным армиям все возрастающее господство, привела в конце концов к более или менее полной замене яростных столкновений вооруженных масс хорошо руководимыми сражениями то это явилось бы бесценным благом для человечества в целом. Никакой вид борьбы не бывает в целом более кровавым, чем столкновения вооруженных наций.