Идейная подготовка

Что касается идейной подготовки войны, то здесь мы сразу же должны отметить, что она привела к двум различным военным доктринам, которых придерживались воюющие стороны, основываясь на различных концепциях войны. [427]

На этом вопросе нам следует несколько остановиться, так как разные военные доктрины привели, как этого и следовало ожидать, к различной материальной подготовке и к различным методам ведения войны.

Франция и Бельгия

Обе эти державы, исходя из того факта, что они вышли победительницами из мировой войны 1914–1918 гг., внесли лишь некоторые усовершенствования в существующую организацию армий, обеспечившую им победу и доказавшую на опыте свою целесообразность.

Вследствие этого военная доктрина, преобладавшая в этих государствах и отразившаяся на организации, обучении и воспитании вооруженных сил, не подверглась существенным изменениям со времени своего окончательного образования в период мировой войны.

Согласно этому учению целью военных действий является уничтожение сухопутных сил противника; отсюда сухопутной армии придается максимальное значение, как наиболее отвечающей этой цели.

Наступление совершенно правильно рассматривалось как необходимый образ действия для достижения успеха и в решающих и во второстепенных операциях; поэтому в воспитании и обучении отдельных войсковых единиц, начиная от самых крупных и кончая самыми мелкими, наступательный дух развивали в максимальной степени.

Конечно, трудности, выявленные при наступательных действиях во время мировой войны, не были забыты, но, может быть, прошедшее с тех дар время несколько ослабило память о них. Теория Гранмезона — «наступление для наступления» — была уже похоронена и забыта; общее мнение сводилось к тому, что для наступления надо иметь соответствующие условия, а потому были тщательно изучены все способы и средства для преодоления трудностей, связанных с наступательными действиями, — трудностей, в возможность преодоления которых твердо верили, усматривая эту возможность в соответствующем вооружении, организации и применения различных войсковых соединений. [428]

Позиционная форма войны 1914–1918 гг. была торжественно осуждена авторитетнейшими военными писателями, как регресс военного искусства, а все уставы и инструкции, трактовавшие о применении различных родов войск, ставили целью избежание стабилизации фронта и принуждение противника к маневренной войне, которая должна дать более эффективные результаты, чем те, которые являются следствием кровавой бойни между двумя непрерывными и почти неподвижными фронтами.

Считалось, что для достижения этой цели необходимо начать наступление на противника прежде, чем он успеет укрепиться на своих оборонительных рубежах, и обеспечить отдельные соединения соответственной организацией и вооружением для разгрома обороны противника.

Внезапность считалась одним из главнейших факторов успеха, а так как маневренность способствует внезапности, то были созданы крупные соединения, способные к быстрым перемещениям и богато вооруженные средствами нападения.

Для того чтобы удалось разгромить противника с налета, избегая длительных задержек и износа материальной части, связанных с медленными и дорого стоящими наступательными действиями, огневая мощь соединений была значительно увеличена широким применением ультраскорострельного автоматического оружия, легких и тяжелых пулеметов, малокалиберных орудий, бомбометов и т. д. при сохранении ими в то же время ударной мощи, необходимой для решения исхода боя.

Легкая артиллерия, предназначенная для сопровождения пехоты и для непосредственного содействия последней, была усовершенствована и усилена; тяжелая артиллерия была вся моторизована для возможности скорейшего сосредоточения на тех участках, где присутствие ее является наиболее полезным; для быстрого разрушения проволочных заграждений и других искусственных препятствий было предусмотрено большое количество бомбометов.

Было предусмотрено создание особых крупных соединений, отличающихся большой подвижностью и называемых «летучими дивизиями», предназначенных для того, чтобы предупреждать действия противника и препятствовать ему укрепиться на своих рубежах; в эти соединения входили [429] моторизованные пехота и артиллерия, самокатчики, кавалерия, пулеметчики, танки и т. д.

Кавалерийские соединения, имеющие в маневренной войне исключительное значение, были усилены пулеметами, моторизованной артиллерией, бронеавтомобилями, самокатчиками и т. д., для того чтобы придать им. огневую мощь, дополняющую силу наносимого ими удара.

Словом, на практике были полностью учтены все уроки мировой войны для придания сухопутным силам максимальной наступательной мощи и обеспечения возможности скорейшим образом уничтожить сухопутные силы противника, пользуясь для этого формой маневренной войны.

Однако, эта военная доктрина не избежала критики.

«Повидимому, — писал бельгийский майор Гунстед, — мировая война нас ничему не научила. Или, вернее, мы от нее ничему не научились. За исключением некоторых деталей второстепенной важности, наше понимание войны осталось таким же, каким оно было до мировой войны, т. е. восходит к наполеоновской эпохе.

Факт стабилизации фронтов, произошедшей автоматически помимо воли воюющих сторон, — факт исключительной важности, породивший исключительные по значению последствия, — был истолкован не с точки зрения современной реальной действительности, но с точки зрения отжившего военного искусства.

И так как позиционная форма, которую приняла мировая война, оказалась отличной от формы, схоластически придуманной и регламентированной нашими предшественниками, то она была расценена как регресс военного искусства, как будто бы реальность должна была применяться к искусству, а не искусство к реальности. И так как схоластический маневр, которому учили давно уже умершие и похороненные столпы военного искусства, пред лицом новых реальных условий оказался бессильным, то условия эти были осуждены за то, что они не позволили провести этот маневр вместо того, чтобы создать новый маневр, отвечающий реальным условиям. [430]

На сегодня считается идеалом навязать противнику маневренную форму войны, т. е. привести войну к наполеоновской форме, как если бы в человеческих силах была разрушить реальность и вернуться в века. Ныне, как и всегда, тот, кто почувствует себя слабым или почему-либо, заинтересованным в том, чтобы оттянуть развязку, примет оборонительное положение, а современные технические условия оборонительных действий неминуемо приводят к стабилизации фронтов. Такая форма ведения войны, рассчитанная на выигрыш времени, может оказаться выгодной с точки зрения конечной цели и может поэтому применяться как маневр.

Нет никаких сомнений, что неожиданность действий и предупреждение противника было и будет всегда выгодным; но для этого надо, чтобы противник дал себя опередить или допустил бы внезапность действия, на что не всегда можно рассчитывать. Поэтому надо создать такие условия, которые обеспечили бы «победу над противником даже в том случае, если бы он не дал себя опередить и заранее предусмотрел наши действия.

Чтобы сразу же, по-наполеоновски, поразить противника, необходимо располагать огромным количеством оружия, боеприпасов и прочих средств, позволяющим развить наступательные действия, расширяя их и поддерживая в течение продолжительного периода, пока противник не будет изнурен.

Ни одна страна не в состоянии иметь в своем распоряжении в продолжение всех военных действий такое количество оружия, боеприпасов и других средств ведения войны. Поэтому наступление, предпринятое с самого начала военных действий, неминуемо должно быстро иссякнуть, если только противник не окажется абсолютно небоеспособным.

И это может стать весьма опасным. В самом деле, хладнокровный и расчетливый противник сможет использовать эту активность для организации гибкой и упорной обороны, которая может поглотить всю живую силу неприятеля, а изнурив последнего, он перейдет в контрнаступление, нанося ослабленному неприятелю решительный удар на неподготовленной позиции и действительно применяя форму маневренной войны. Вспомним, что решающие бои мировой войны скорее были контрнаступательными, чем наступательными.

В наше время первая цель, которую в случае войны должна себе ставить армия, это — защитить двери своего собственного дома, чтобы находящиеся в нем люди успели приготовить необходимые средства для того, чтобы взломать двери чужих домов».

* * *

Согласно основному положению франко-бельгийской военной доктрины, вооруженные морские и воздушные силы имели конечной задачей поддержку действий сухопутных вооруженных сил, облегчая им выполнение основной задачи.

Что касается морского флота, то Франция довела свой флот до максимального предела, разрешенного ей международной конвенцией по ограничению морских вооружений.

В отношении воздушных сил мы должны сказать, что хотя и было распространено то мнение, что в случае войны они сыграют существенную роль, но не верили, что их участие может сыграть решающую роль.

Так как основная роль в военных действиях отводилась, сухопутным вооруженным силам, то главной задачей воздушных сил было оказание помощи последним в выполнении их основной задачи. Уже опыт мировой войны ясно показал все значение вспомогательной авиации, а в последующие годы, благодаря необычайным успехам авиации и большей согласованности между отдельными родами войск, признание ее значения утвердилось как в сухопутных, так и в морских командных кругах.

Существование сухопутной армии и морского флота без вспомогательной авиации считалось немыслимым, причем имелась тенденция ко все большему насыщению сухопутных и морских сил обслуживающими авиачастями.

Признанная всеми возможность в случае войны воздушных, а также воздушно-химических нападений со стороны противника привела к организации противовоздушной обороны, снабженной значительными средствами для защиты [432] наиболее густо населенных пунктов страны, промышленных центров и главных узлов путей сообщения.

Создание воздушного министерства, имевшее место в 1928 г., и последовавшая за этим организация воздушной армии породили целую полемику.

Главными противниками, определенно враждебно настроенными против создания воздушного министерства и организации воздушной армии, оказались сухопутные и морские военные круги. Конечно, они не умаляли значения авиации, но указывали на то, что она является лишь средством, дополняющим и расширяющим радиус действия сухопутных и морских сил, которые одни могут развернуть военные действия и решить исход войны. Совершенно отрицалось, что воздушные войска могут внести радикальную революцию в форму и характер войны, а также отрицалась огромная разрушительная сила воздушно-химического нападения, против которого всегда якобы можно найти средства и способы защиты; допускалось лишь, что в некоторых определенных случаях воздушное нападение может успешно содействовать операциям сухопутных и морских сил. На этом основании отрицалась необходимость создания самостоятельной воздушной армии, независимой от сухопутной армии и морского флота, так как она все равно должна действовать в зависимости от первой или второго.

В силу этого воздушное министерство было создано скорее по причинам политического, чем военно-технического характера. Тем не менее лицу, принявшему на себя руководство этим министерством, удалось организовать, вопреки всем трудностям и препятствиям, воздушную армию, независимую от сухопутной армии и морского флота.

Воздушное министерство с предоставленным ему самостоятельным бюджетом должно было содержать вспомогательную военную и морскую авиацию, воздушную армию, противовоздушную оборону и гражданскую авиацию.

Такое положение вещей неминуемо приводило к постоянным недоразумением между военным и морским министрами, с одной стороны, и воздушным министром — с другой; первые стремились довести до максимума приданную им авиацию, а воздушный министр стремился сократить ее за счет усиления воздушной армии. Поэтому распределение [433] воздушных сил между вспомогательной авиацией и воздушной армией осуществлялось преимущественно путем компромиссов.

По мнению английского критика сэра Лайода, органическим пороком французской военной организации являлось отсутствие единства, так как у нее не было одного общего фундамента.

Во Франции не существовало такого компетентного органа, который мог бы рассматривать войну в целом, но имелось три отдельных независимых между собой органа, в обязанности которых входила подготовка и ведение войны в трех различных сферах борьбы. Это, естественно, привело к тому, что каждый из этих органов, сознавая свою ответственность, стремился обеспечить себе лучшие условия для выполнения своей задачи и был склонен рассматривать войну со своей точки зрения. При этих условиях согласованность подготовки и единство действий могли бы явиться следствием лишь сотрудничества трех равноправных институтов — сотрудничества, отличающегося непостоянным и неопределенным характером, зависящего более от личностей, чем от учреждений.

«Война, — пишет сэр Лайод, — без сомнения является актом, требующим наиболее широкого, в полном смысле единого применения всех национальных ресурсов. И весьма удивительно, что эта необходимость объединения и единоначалия не нашла широкого признания даже в той области национальной жизни, в непосредственную обязанность которой входит ведение войны, — мы говорим о вооруженных силах. Проблема войны в целом рассматривалась очень редко и спорадически. Теоретически все соглашались на том, что сила всего комплекса зависит от правильного соотношения его составных частей, практически же каждая часть подготавливалась и действовала, исходя из собственной выгоды и своего расчета. Понятно, что французская система трех независимых министерств и трех различных генеральных штабов была наименее пригодна для достижения гармонического соотношения сил, возможного лишь в результате рассмотрения проблемы войны в целом». [434]

В результате опыта мировой войны французское и бельгийское правительства в своем союзном договоре предусматривали особым пунктом, что в случае войны как сухопутные, так и морские силы обеих стран подчиняются каждые своему единому межсоюзному командованию. В отношении же воздушных сил не было ничего предусмотрено — да пожалуй и не могло быть предусмотрено — в силу указанных выше взглядов на их применение.

Между генеральными штабами различных видов вооруженных сил обоих государств установились отношения., полные доверия и далекие от какой бы то ни было узости взглядов; поэтому, говоря о войне, мы можем рассматривать Францию и Бельгию как единую державу, действующую под единым руководством, что мы и сделаем для удобства изложения.

Германия

Ограничения, наложенные Версальским договором, и мощное развитие авиационной и химической промышленности привели Германию к совершенно другой доктрине.

С одной стороны, ограничения отняли у нее всякую надежду на возможность достижения — по крайней мере в ближайшее время — таких условий, которые позволили бы ей состязаться как на суше, так и на море со своими наиболее вероятными противниками; с другой стороны, мощное развитие химической и авиационной промышленности придавало ей уверенность в возможности успешного соревнования в воздухе.

Поэтому в Германии почти самопроизвольно возникла мысль о том, что решения будущей войны следует искать в воздухе.

Опыт мировой войны показал, что, благодаря наличию скорострельного оружия, особенно пулеметов, нарушение равновесия между наступающей и обороняющейся сторонами определяется только значительным неравенством их сил. Это неравенство сил не может измениться, раз обе стороны одновременно улучшают свое вооружение и увеличивают, свои огневые возможности. В Германии полагали, что в будущей войне, как было и в мировой, при равноценном вооружении [435] незначительные силы смогут задержать более сильного противника на продолжительное время.

Поэтому в наземной войне сторона, чувствующая себя более слабой или менее подготовленной или заинтересованная по каким-либо причинам в том, чтобы отсрочить развязку, всегда сможет навязать противнику позиционную форму войны, требующую длительных и трудных операций, сопряженных с большими расходами, а также весьма значительного превосходства сил

Такой образ мыслей, — тем более у страны, лишенной всякой надежды на возможность выставить на поле сражения превосходящие сухопутные силы, особенно в случае перехода противника к обороне, — неминуемо привел к тому, что Германия стала искать решения будущей войны не там, где оно представлялось наиболее трудным и во всяком случае было сопряжено с наибольшими расходами; свои земные операции Германия решила ограничить задачей не дать противнику слишком легко добиться решительного успеха, а главное, чтобы этот успех не достался ему слишком скоро, прежде чем исход операций будет решен в другой сфере. Словом, сухопутные силы должны были оказывать сопротивление до тех пор, пока не определится исход воздушной войны.

В морском вопросе Германия, после краткого периода колебаний, пришла к заключению о необходимости отказаться от борьбы на поверхности воды и вести исключительно подводную войну, которая может, как показал опыт 1914–1918 гг., нанести громадный ущерб морским сообщениям противника и полностью обеспечить защиту своих берегов.

Поэтому после постройки первых крейсеров, когда мнение уже было изменено, дальнейшая постройка их была оставлена, а за счет нее было усилено производство подводных лодок.

В случае войны Германия была бы вынуждена отказаться от морских сообщений: мировая война доказала ей, что она должна была это сделать, хотя и располагала значительным надводным флотом. Вопрос сводился к необходимости обеспечить возможность жизни, независимо от морских сообщений, вплоть до решения исхода войны. [436]

В целях более ясного уразумения взгляда германцев на будущую войну, считаем уместным привести здесь выдержку из одного документа, вошедшего в отчет о войне 19... г., недавно опубликованный германским Большим генеральным штабом. Мы имеем в виду докладную записку, переданную главе правительства в январе 1928 г. начальником Большого генерального штаба, генералом Ройссом. В ней говорится:

«Воля к войне и возможности для ее ведения заключены во вражеской нации. Поэтому наши действия должны быть направлены против всей неприятельской страны, с целью разбить эту волю и уничтожить эти возможности. Вооруженные силы неприятельской страны сами по себе не имеют абсолютного значения; их значение относительное — в зависимости от того, насколько они способны противостоять нашим военным действиям, натравленным против их страны, или поскольку они сами могут действовать против нашей страны.

Этот факт имеет следствием общее правило, что уничтожение вооруженных сил противника вовсе не является необходимым условием победы. Если бы во время мировой войны наши подводные операции отличались большей решительностью, то победа была бы за нами без уничтожения вооруженных сил противника, а только в силу того факта, что неприятель был бы приведен в положение полной материальной невозможности продолжения войны. Воздушное оружие дает нам возможность действовать непосредственно против неприятельской страны, нанося ей удары во всех областях ее деятельности независимо от сухопутных и морских сил и даже до некоторой степени независимо от ее воздушных сил. В силу этого авиация дает в военном отношении наибольший коэфициент полезного действия.

Для того чтобы исход войны мог быть решен на суше, необходимо, чтобы одной из воюющих сторон удалось гори помощи своих действий лишить сухопутные вооруженные силы противника всякой способности к сопротивлению; тогда эти силы не смогут более защищать свою [437] страну, и неприятель сможет захватить ее территорию, занимая важнейшие центры и диктуя свои законы. На земле всегда придется столкнуться с максимальным материальным и моральным сопротивлением неприятельской страны, пробивая защищающую ее броню прежде, чем начать непосредственные действия против самой страны. Опыт мировой войны показал, что при таких условиях для достижения победы требуется длительная и тяжелая деятельность, сопряженная с большими расходами.

Для того чтобы исход войны мог быть решен действиями морских сил, надо, чтобы одна из сторон была поставлена в такие условия, в которых жизнь являлась бы невозможной вследствие отсутствия подвоза по морю. Для этого обычно требуется значительное время. Так, например, в мировую войну мы смогли продержаться целые годы, несмотря на отсутствие морских сообщений.

Для того чтобы решить исход войны в воздухе, необходимо и достаточно поставить неприятельскую страну в невыносимые условия жизни путем воздушных атак.

Преимуществом воздушных операций является неограниченность выбора объектов атаки. В то время как наземные военные операции могут быть направлены только против вооруженных сухопутных сил противника, а военные морские операции — против морского военного и торгового флота неприятеля, воздушные операции могут быть направлены против любого объекта, атака которого в данный момент является наиболее выгодной — будь то сухопутные вооруженные силы противника, его морской флот, как военный, так и торговый, или его воздушные силы или даже его мирное население; следовательно, воздушные операции могут быть использованы для нанесения удара в точку наименьшего сопротивления противника, каковой безусловно является безоружное тело неприятельской страны.

Дополняя действия авиации применением отравляющих веществ, можно производить в высшей степени эффективные атаки наиболее уязвимых и чувствительных точек неприятельской страны, как, например, наиболее важных населенных центров, политических, индустриальных и коммерческих центров, узлов путей сообщения и т. д., [438] деморализуя население противника и убивая в нем волю к продолжению войны.

Для того чтобы решить исход войны в воздухе, необходимо поставить себя в такие условия, которые позволили бы нейтрализовать войну на земной поверхности, не давая противнику достигнуть здесь решительного успеха. Иными словами, необходимо задержать сухопутные вооруженные силы противника и обеспечить возможность существования своей страны, несмотря на недостаток или полное отсутствие морских сообщений.

Все вышесказанное является общим положением. В отношении же нас надо заметить следующее:

а) Наше политико-географическое положение на море таково, что мы не можем рассчитывать на обеспечение наших морских сообщений в случае войны с какой-либо державой, имеющей выход на океан. Кроме того, даже явное превосходство надводных морских сил не может обеспечить безопасность морских сообщений, и мы сами доказали это в мировую войну нашим противникам. Поэтому, если мы даже и сможем в случае войны выставить надводные морские силы, превосходящие надводные морские силы противника, нам все же придется отказаться от наших морских сообщений, так как противник сумеет использовать здесь свои подводные лодки.

С другой стороны, если бы нам даже и удалось достигнуть перевеса в действиях морского флота и совершенно подорвать морские сообщения противника, то это могло бы оказать решительное влияние только в том случае, если бы нашим противником являлась Англия. Все остальные государства имеют сухопутные границы, через которые транспорт товаров может поддерживаться более или менее правильно; единственное же государство, против которого этот способ борьбы мог бы дать решительные результаты, является самой сильной морской державой, конкурировать с которой нам было бы если не невозможно, то во всяком случае крайне трудно.

Вследствие этого наш надводный флот не может практически достигнуть каких-либо положительных целей, как это и было в мировую войну с нашим Флотом открытого моря. Поэтому лучше всего совсем отказаться от надводного флота, [439] а суммы, предназначенные на его содержание, употребить на другие средства борьбы.

Отказываясь от морского флота, мы избегаем в случае войны возможности его поражения и некоторым образом сводим на-нет морскую мощь противника, так как его флот не будет иметь объектов для своих действий.

В наших интересах прежде всего держать неприятельский флот подальше от наших берегов, дабы избежать нападения с моря, а уж затем дезорганизовать неприятельские морские сообщения, так как эта операция не может принести нам решающего успеха. Эта задача может быть выполнена применением подводных лодок.

Вот почему в отношении морского флота наши усилия должны быть направлены в указанном смысле.

Невозможность обеспечения наших морских сообщений вынуждает нас искать другие средства, дающие возможность ведения военных действий независимо от морских сообщений.

Однако, по этому вопросу можно заметить, что мы всегда сможем установить торговые и транспортные связи с нейтральными государствами, за исключением случая полного окружения неприятелем — положение, имевшее место в мировую войну. Необходимо, чтобы правительство приняло соответствующие меры и на этот случай, так как мы должны приготовиться к худшему. Опыт мировой войны показал, что эта проблема разрешима и что разрешение ее тем легче, чем скорее решается исход войны.

б) На суше мы столкнемся с громадными армиями, которые, даже в наиболее выгодном для нас случае, когда они будут вынуждены перейти к обороне, противопоставят нам колоссальные силы сопротивления, причем сломить их будет стоить огромных усилий: нам будет трудно блокировать с моря государства, имеющие также и сухопутные границы, и они будут получать нужные им припасы от нейтральных держав, выбрасывая постепенно свои ресурсы на передовые линии и растягивая борьбу как во времени, так и в пространстве.

Чтобы решить войну на земле в нашу пользу, иначе говоря, чтобы разбить колоссальное сопротивление, которое мы здесь встретим, даже в самом благоприятном для [440] нас случае потребуется долгая и интенсивная деятельность, сопряженная с огромными расходами средств и запасов под угрозой невозможности пополнения их из-за отсутствия морских сообщений. В лучшем случае мы придем к победе совершенно обессиленными, как это была с нашими противниками в мировую войну.

Кроме того, необходимо учесть тот факт, что мы не можем более рассчитывать противопоставить противнику на суше превосходные силы. По всей вероятности, в силу известных причин, нам придется столкнуться с более сильным противником.

Опыт показал, что для нарушения равновесия между наступающей и обороняющейся сторонами требуется большое несоответствие сил и средств. Поэтому, в то время как мы легко сможем сопротивляться, нам будет чрезвычайно трудно обеспечить себе условия, позволяющие действовать наступательно с вероятностью успеха.

На суше война сможет принять только те формы, которые она имела в мировую войну. В вооружении и организации сухопутных сил не произошло никаких существенных изменений со времени последней войны. А если какое-нибудь государство и будет заинтересовано в проведении реорганизации, то оно прежде всего учтет значение оборонительных систем, чтобы навязать противнику позиционную форму войны.

Позиционная война считается, особенно за границей, результатом регресса военного искусства, тогда как в действительности она является результатом специальных технических условий, к которым военное искусство должна применяться. Сейчас имеются тенденции — особенно за границей — вновь вернуть посредством искусственных методов войну к маневренной форме, но эти тенденции обречены на поражение, так как искусственные меры не могут устранить глубокие причины, приведшие к позиционной форме войны. Границы больших государств все же недостаточно велики для развертывания современных огромных армий; отсюда — неизбежность сплошного фронта, а увеличение эффективности огня скорострельного оружия увеличивает значение обороны. Будущая война против воли тех, кто будет ее вести, неминуемо примет [441] позиционную форму, подобно тому как она приняла ее в мировую войну против воли тех, кто ее вел. Почти с абсолютной уверенностью можно утверждать, что на суше в будущей войне незначительные силы смогут оказать сопротивление гораздо большему количеству нападающих.

В силу этого мы не должны искать на суше решающего исхода возможной будущей войны.

в) В воздухе же, независимо от развития нашей техники и нашей промышленности, мы окажемся в лучших условиях, чем на земле или на море, хотя бы потому, что здесь мы будем на равном положении с нашими вероятными противниками.

Именно этот метод решения войны в воздухе мы должны навязать нашим противникам, хотя бы против их воли. Для этого необходимо обеспечить себя такими условиями, которые позволили бы задержать сухопутные силы противника и сделали бы нас независимыми от морских сообщений в продолжение всей воздушной войны; для создания наиболее благоприятных условий для победы в воздухе необходимо сосредоточить здесь наши глазные силы.

Сводя задачи сухопутных и морских сил к самому необходимому минимуму, мы автоматически сократим сухопутные и морские силы, что позволит нам соответственно увеличить воздушные силы.

Для того чтобы исход войны был решен как можно скорее, необходимо с максимальной силой и интенсивностью направить наши военные действия против наиболее чувствительных и уязвимых точек неприятельской страны.

Цель, которая должна быть поставлена нашим воздушным действиям, это — сломить как можно скорее в неприятельском населении волю к войне».

Из отчета германского Большого генерального штаба видно, что идеи и положения, изложенные в этой докладной записке, были приняты германским правительством лишь после живейших дискуссий в самом правительстве.

Применение воздушно-химических средств войны было запрещено одной из международных конвенций, да и общественное [442] мнение всего мира осуждало применение такого ужасного средства борьбы против безоружного населения. Германскому правительству казалось политически и социально неудобным базироваться в своей военной системе как раз на неограниченном применении воздушно-химических средств войны, как это предлагал ген. Ройсс. Тем не менее идеи ген. Ройсса все же взяли верх благодаря следующим трем соображениям:

а) Все государства лихорадочно вооружались средствами воздушно-химической войны, и каждое из них давало торжественное обещание воздержаться от их применения — по крайней мере до тех пор, пока противник не введет их в действие первый. Это доказывало, что ни одно государство не имело веры в то, что другие державы выполняют требования международной конвенции, запрещающей применение средств воздушно-химической войны. Такое обоюдное недоверие было вполне логично и естественно: никто не мог верить в то, что его противник откажется от применения оружия, которое может быть ему полезным.

Таким образом, все страны подготовлялись к воздушно-химической войне, и в момент возникновения конфликта все оказались бы готовыми к ведению такой войны. Как могут воздушно-химические средства остаться в стороне и не быть использованы, когда все остальные ресурсы странны уже брошены в эту схватку? Та сторона, которая в силу каких-либо причин сочтет выгодным для себя применение этих средств, без всяких колебаний нарушит любую, конвенцию, лишь бы не упустить возможности победы. Другая сторона будет вынуждена ответить тем же, и воздушно-химическая война разразится со всей своей силой.

Намеревается ли данное государство выполнить требование конвенции, запрещающее применение воздушно-химических средств, или оно собирается его нарушить, — все равно оно неминуемо должно приготовиться к возможности встретить воздушно-химическую войну.

б) Тот, кто подготавливается к какой-либо возможности, должен подготовиться так, чтобы иметь надежду на успех; поэтому надо быть подготовленным к вступлению в [443] воздушно-химическую войну в условиях, наиболее благоприятствующих победе.

Ждать, чтобы противник захватил здесь инициативу, значило бы уступить ему безвозмездно огромное преимущество и начать войну пассивно, т. е. в неблагоприятных условиях.

в) Перед лицом высшего, заложенного в нас природой инстинкта национального самосохранения любая конвенция потеряет свою цену и любое гуманное, чувство потеряет свое значение перед единственной существующей необходимостью — убивать, чтобы не быть убитым.

* * *

В 1927 г. в Германии была проведена большая и важная военная реформа путем создания министерства государственной обороны, — и следовательно ликвидации отдельных военных министерств, — и Большого генерального штаба.

Обязанности начальника Большого генерального штаба имели исключительное значение, так как от него зависело распределение всех ресурсов, которыми располагала государственная оборона, между тремя видами вооруженных сил.

Начальник Большого генерального штаба являлся лицом, ответственным за все вопросы войны в целом; он устанавливал соотношение различных вооруженных сил для того, чтобы полученный комплекс представлял собой максимально возможную военную мощь страны.

В выполнении этих обязанностей начальник Большого генерального штаба не пользовался полной независимостью: он должен был докладывать о своих планах и предложениях главе правительства для получения от него одобрения. В случае расхождения мнений начальник Большого генерального штаба автоматически отстранялся от своих обязанностей, так как предполагалось, что он не может подготовить вооруженные силы согласно концепциям, с которыми он не согласен. Но в случае утверждения правительством его планов начальник Большого генерального штаба получал огромную власть, поскольку министерство государственной обороны являлась учреждением, главным образом, административного характера, в обязанности которого входила [444] организация вооруженных сил страны по директивам Большого генерального штаба. Эта власть увеличивалась еще больше тем обстоятельством, что в случае войны начальник Большого генерального штаба принимал на себя командование вооруженными силами страны.

Большой генеральный штаб был с самого начала сформирован из небольшого числа офицеров всех трех видов вооруженных сил, избранных среди наиболее культурных, наиболее способных и наиболее усвоивших новые идеи — для того, чтобы помогать начальнику Большого генштаба в выполнении его обязанностей как в мирное, так и в военное время. Одновременно была создана военная академия, в которой некоторое число офицеров генеральных штабов всех трех вооруженных сил занималось изучением проблемы войны в целом, под непосредственным руководством начальника Большого генерального штаба; с 1930 г. академия начала уже выпускать первых офицеров для генерального штаба.

Эта центральная организация имела своей основной целью сосредоточение в одних руках подготовки и использования всех вооруженных сил страны, чтобы придать им единое общее направление и стремление к одной общей цели, внедряя в сознание всех бойцов ту истину, что необходимо победить не на суше, и не на море, и не в воздухе, но необходимо победить в целом.

Нужно было довести до сознания всех, что, какова бы ни была задача, данная каждому из трех видов вооруженных сил, она имела ту же ценность, как и задачи, поставленные другим, поскольку все эти задачи были одинаково необходимы для достижения победы.

Эта центральная организация позволила начальнику Большого генерального штаба ген. Ройссу полностью провести в жизнь свои идеи, санкционированные главой правительства, и добиться той дисциплины сознания, которая является моральным фундаментом всякой военной мощи.

Идея, которая определила форму подготовки сухопутных сил, состояла в том, чтобы развить в этих силах способность [445] к упорному сопротивлению, затрачивая здесь минимальное количество ресурсов с целью отдать все остальные ресурсы тем вооруженным силам, которые должны решить исход войны.

Взгляды на войну, господствовавшие за границей, были известны в Германии. Не было никаких сомнений, что германская армия должна была выдержать грандиозные наступления с самого начала войны. Но полагали, что эти наступления, как бы грандиозны они ни были, должны были в короткий срок истощаться в борьбе с упорной и изнуряющей обороной, так как ни одна держава в начале войны не смогла бы располагать огромным количеством средств, необходимых для продолжительных наступательных действий. По-видимому, ни одно государство и не считало себя вполне для этого подготовленным, поскольку все они заботились о подготовке мобилизации промышленности для производства средств войны.

Поэтому вопрос шел о том, чтобы выдержать первый критический момент — момент действий неприятельских сил, подготовленных к началу войны. Когда начальная живая сила противника иссякнет, то другая сторона будет иметь достаточно времени, чтобы подкрепить свои силы, если война не будет уже решена другим способом.

Нужно было принудить противника к стабилизации фронта, а добиться этого было относительно легко путем упорного, но гибкого сопротивления, заключающегося не в том, чтобы упрямо отстаивать каждую пядь территории, а в том, чтобы поставить противника в наиболее тяжелые условия.

Нужно было как можно скорее создать сплошную линию огня малокалиберного скорострельного оружия, укрепляя ее беспрестанно, чтобы она с каждым часом становилась сильней. Для этого требовалось тщательно изучить план развертывания этой линии, наметить еще в мирное время главные опорные пункты, заранее расположить оружейные склады, склады боеприпасов и т. д., использовать население, расположенное близ границы, и горячую молодежь спортивных организаций, определив каждому его место и его обязанности, короче — быть в состоянии как можно скорее собрать все резервы в наиболее угрожаемых [446] участках, чтобы бросить их во-время туда, где это потребуется.

Все это можно было бы успеть сделать, по всей вероятности, прежде, чем противник сумел бы сосредоточить свои силы и средства для того, чтобы начать действительно опасное наступление; и здесь больше, чем где-либо еще, требовалась тщательная, точно рассчитанная организационная работа.

Организация сухопутных сил, а также все инструкции и наставления по их применению, основывались на изложенных выше взглядах; однако, эта общая тенденция к пассивным действиям не уменьшила в германской армии наступательного духа, который, наоборот, всячески усиливался системой воспитания войск и командиров, доказывавшей, что оборона является лишь методом подготовки наилучших условий для наступления на противника и что ни одна часть, какова бы ни была ее сила, не должна упускать благоприятного случая для перехода к наступательным действиям.

Военно-морской флот ограничил свои задачи охраной берегов от нападений с моря и дезорганизацией морских сообщений противника, усиливая строительство подводных лодок и «коварных средств» («mezzi insidiosi»){5}. Уже выстроенные крейсеры сохранялись вооруженными, но к моменту войны предполагалось разоружить их. Слишком велика была необходимость в храбрых людях, чтобы тратить их на второстепенные задачи.

Так как, согласно этим идеям, решение исхода войны было перенесено в воздух и сюда должны были быть направлены максимальные усилия для обеспечения наибольшей интенсивности и мощи удара, то воздушная армия была организована исключительно в расчете на наступательные действия как в отношении материальной части и вооружения, так и в отношении воспитания воинского духа. Для придания авиации максимальной мощи были устранены все второстепенные задачи, таким образом были уничтожены вспомогательная авиация и защитная авиация. [447]