О стратегии{155}

Политика прибегает к войне для достижения своих целей; она оказывает решительное действие на ее начало и ее конец и оставляет за собой право — повышать свои требования во" время самого хода войны, или же довольствоваться меньшим результатом.

При такой неопределенности, стратегия всегда может направлять свои стремления лишь на самую высокую цель, которую, вообще, только можно достигнуть при имеющихся средствах{156}. Таким путем стратегия лучше всего работает [177] в руку политики, для целей последней; в ведении своих действий стратегия остается вполне независимой от политики.

Первой задачей стратегии является изготовка боевых средств, первое развертывание армий. При этом ей приходится учитывать многосторонние политические, географические и государственные соображения. Ошибка, допущенная в первоначальном сосредоточении армии, едва ли может быть исправлена в течение всей кампании. Однако, относящиеся к нему проекты могут быть обдуманы заранее и, при предпосылке своевременной мобилизации и организованности перевозок, должны безошибочно приводить к намеченным результатам.

Иначе обстоит дело с дальнейшими задачами стратегии: с использованием на войне подготовленных средств — с операциями.

Здесь наша воля очень скоро встречается с независимой от нас волей противника. Правда, мы можем последнюю поставить в известные рамки, если мы готовы и решились захватить инициативу, но сломить ее мы можем не иначе, как при помощи средств тактики.

Материальные и моральные последствия всякого более, или менее значительного боя имеют столь широкий захват, что в большинстве случаев создают совершенно изменившуюся обстановку, являющуюся новой базой для новых мероприятий. Ни один оперативный план не может" хотя бы с некоторой достоверностью простираться за пределы первого столкновения с главными силами противника. Только профан может полагать, что ход кампании представляет логическое осуществление заранее очерченной, детально проработанной и до конца удерживаемой первоначальной идеи.

Конечно, полководец никогда не упускает из вида своей главной цели, несмотря на всю изменчивость обстоятельств, но пути, по которым он надеется ее достигнуть, никогда не могут быть с уверенностью установлены далеко вперед. Он обречен в течение всей кампании принимать целый ряд решений, вытекающих из обстановок, которых нельзя было заранее предвидеть. Таким образом, все следующие друг за другом акты войны не являются выполнением заранее обдуманного, а актами выявления воли{157}, руководимой военным тактом. Дело заключается в том, чтобы в каждом частном случае провидеть скрытое в тумане неизвестности положение вещей, правильно оценить имеющиеся данные, разгадать неизвестные, [178] быстро принять решение и затем энергичнее и безошибочно приводить его в исполнение.

В задаче с одной известной и одной неизвестной величиной собственной волей и волей противника — выдвигаются еще факторы третьего порядка, которых совершенно невозможно заранее предусмотреть: погода, болезни и железнодорожные катастрофы, недоразумения и ошибки, одним словом, все явления, которые именуют случайностью, роком, или предопределением свыше, но которые человек не создает и на которые его власть не распространяется. И тем не менее, ведение войны не находится во власти слепого произвола. Теория вероятности могла бы подсчитать, что в конечном счете все эти случайности столь же часто идут во вред или на пользу как одной, так и другой стороне, и полководец, который в каждом частном случае отдает, если не наилучшие, то все же разумные распоряжения, всегда имеет шансы достигнуть цели.

Ясно, как на ладони, что для этого недостаточно теоретических знаний; здесь для свободного проявления на практике, для творчества в искусстве открывается простор свойствам духа и характера, вышколенным, правда, военной подготовкой и руководимым опытом, будь последний почерпан из военной истории или из самой жизни.

Репутацию полководца, прежде всего, конечно, устанавливает успех. Но какую роль в нем играют его действительные заслуги определить необычайно трудно. Перед непреодолимой силой обстоятельств сгибаются даже лучшие люди, и столь же часто обстоятельства возносят и посредственность. Но, преимущественно, продолжительное счастье выпадает дельным людям.

Если, таким образом, на войне с началом операций все становится неопределенным, за исключением той воли и той энергии, которые заключает в себе полководец, то общие принципы, вытекающие из них правила и построенные на них системы не могут иметь практической ценности для стратегии.

Правда, эрцгерцог Карл признает стратегию наукой, а тактику искусством. Он считает, что „наука верховного полководца" „определяет ход военных предприятий", искусство же должно лишь осуществить планы стратегии.

Генерал фон-Клаузевиц, напротив, говорит: „Стратегия есть применение боя в целях войны"; стратегия, действительно, дает тактике средства, чтобы драться, и создает вероятность победы посредством руководства армиями и их сосредоточения на полях сражений. С другой стороны, она присваивает себе и результат каждого боя и строит на нем далее. Перед тактической победой смолкают требования стратегии, и она приспособливается к вновь создавшемуся положению вещей. [179]

Стратегия-это система подпорок. Стратегия-это больше, чем наука; это-перенос знания в практическую жизнь, дальнейшее развитие первоначальной руководящей мысли в соответствии с постоянно меняющимися обстоятельствами; стратегия — это искусство действия под гнетом труднейших условий.