Глава X

I. Сен-Жан-д'Акр лежит в 30 лье к северо-западу от Иерусалима, в 36 лье к юго-западу от Дамаска и в 10 лье к югу от развалин Тира. Он расположен в северной части бухты Хайфа, в трех лье от этого городка по морю и в четырех — по суше. Он окружен долиной в 8 лье длиной, которая начинается У мыса Белого и горы Сарон и заканчивается у горы Кармель. Ширина этой долины — от берега моря на западе до первых отрогов гор Галилеи на востоке — составляет 2 лье. Эти горы постепенно повышаются на протяжении 6 лье, вплоть до главного хребта, от которого опускаются к Иордану. От Акры до этой реки — 12-15 лье. Долину Акры пересекают шесть речек; главными из них являются: на севере... которая протекает у подножья горы Сарон, она приводила в действие три мельницы; Белус, который впадает в море, в 1200 туазах южнее; Кейсун, спускающийся с горы Табор и вливающийся в море в 800 туазах к северу от Хайфы; склон горы Турон имеет длину в 3000 туазов, находится в 1200 туазах от города (к северо-востоку) и на таком же расстоянии от моря, в 4000 туазах от первых отрогов горной цепи; он опускается в сторону моря и этой цепи. Слева этот склон переходит в высокий холм, господствующий над городом, морем и всей равниной — его зовут горой Мечети; у подножья этой горы, с южной стороны, находится устье Белуса.

Армия стала лагерем на склоне горы Турон. Она занимала гипотенузу треугольника, в котором город являлся противоположным углом, а море — двумя другими сторонами. Дивизия Ренье составляла левый фланг, Клебера — правый, Ланна и Бона — центр; между ними, напротив большого склада, расположилась главная квартира, имея позади акведук. Интендант Дор устроил в этом складе полевую пекарню. На берегу Белуса, у подножья горы Мечети, стоял большой квадратный дом» в котором он открыл большой перевязочный пункт; госпитали же были созданы в Шафа-Арм, Хайфе, Рамле и Яффе. Все обратные склоны горы Галилеи покрыты оливковыми деревьями, дубами и другими деревьями; артиллеристы, минеры, войска и полевая пекарня снабжались оттуда. На правом берегу Белуса — вверх по течению его, в 400 туазах от горы Мечети, находится первая слева гора Галилеи, имеющая вид сахарной головы; более высокая, чем гора Мечети, она господствует как над правым, так и над левым берегом Белуса, ее зовут горой Пророка. С восточной стороны она прикрывала левый фланг обширного лагеря площадью в 10 квадратных лье, северной стороной которого являлась гора Сарон, западной было море, а южной — Белус, между горами Мечети и Пророка. Все горные дороги были преграждены рвами и засеками; на Белусе соорудили три моста с флешами. Никто из тех, кто не имел отношения к армии, не мог проникнуть в этот большой лагерь, где находились прекрасные пастбища, ржаные поля, плодовые и другие сады, леса, водные источники, мельницы и все необходимое для осады. Различные выходы находились под контролем боевого охранения кавалерии и пехотных патрулей.

Во время осады Акры христианами (1191), продолжавшейся три года, лагерь крестоносцев также находился на склонах Турона, но левый фланг тянулся до горы Мечети и левого берега Белуса включительно. В то время армии не имели пушек и лагери можно было расположить ближе к городам. Крестоносцы соорудили две линии ретраншементов — первый непосредственно у подножья Турона, второй опирался справа на высоту Пророка, а слева — на Турон; в случае форсирования второй линии ретраншементов, что случалось часто, осаждающие укрывались за первой. Саладин со своей деблокадной армией стоял лагерем перед Шафа-Арм, на высотах Каокоба, в двух лье к юго-востоку от горы Пророка, прикрывая дороги на Иерусалим, Дамаск и Ездрилонскую равнину.

Наполеон не хотел позволить вражеским патрулям проникать за Иордан, а потому сформировал четыре отряда для наблюдения за берегами этой реки; первый, под командованием полковника Ламбера, наблюдал за Кармелем, Ездрилонской равниной, взморьем и дорогами на Набуллус; он держал гарнизоны в Хайфе и Шафа-Арме; второй, под командованием генерала Жюно, занимал форт Назарет, наблюдая за Иорданом ниже Тивериадского озера; третий, под командованием генерала Мюрата, занимал цитадель Сафада, наблюдая за Иорданом выше Тивериадского озера и моста Якова; четвертый, под командованием генерала Виаля, наблюдал за выходами с горы Сарон и выставлял посты в направлении Тира. Эти четыре наблюдательных отряда ослабили армию на 2000 человек, но форты, которые служили им опорными пунктами, требовали лишь небольших гарнизонов. Колонны всегда находились в движении от лагеря к границам и от границ к лагерю, что придавало им видимость многочисленности. Армии снабжались: 1) со складов Хайфы, которые в свою очередь снабжали ,по суше и по морю склад в Яффе; 2) со складов в Шафа-Арм, в которых запасы пополнялись за счет местных ресурсов; 3) со складов в Сафаде о пополнении которых заботился шейх Дахэр. Со времени сражения у горы Табор армия существовала за счет складов, созданных противником в Тиверии, на берегу Тивериадского озера. Фураж имелся в изобилии в долине Акры; в случае надобности его можно было заготовить и на Ездрилонской равнине.

II. Шейх Дахэр первым поспешил явиться в лагерь и предложить свои услуги. 19 марта, в 8 часов утра, армия перешла Белус и стала лагерем на склоне Турона. Между дивизией Ренье, имевшей приказ обложить город, и гарнизоном, который, засев в развалинах впереди города, не желал укрыться за стенами, происходила оживленная артиллерийская и ружейная перестрелка; в это время со стороны горы Пророка показалась группа в 300-400 всадников; это был шейх Дахэр, который в течение двух дней дожидался в Шафа-Арме подхода армии к Акре. В 10 часов утра он был представлен на высоте Мечети Наполеону, который пожаловал его ментиком в знак введения его в должность губернатора провинции Сафад. В то время как тот приносил присягу, ядро попало в лошадь, стоявшую в десяти шагах за ним. Этот князь оставался в лагере два дня; он получил обещание, что ему вернут наследство его отца. Несколько недель спустя он подписал конвенцию, в коей обязался выставить 5000 конных и пеших воинов, которые последуют за армией в походе за Иордан, охранять Акру и побережье от горы Белой до Цезарей и платить дань в размере половины своих доходов с области, которую ему предоставят. Этот шейх сохранил верность; он систематически вел переписку с Дамаском и в точности доносил о том, что там делалось; он примирил с нами бедуинов, которые не стали тревожить Сирийскую армию; он снабжал лагерь всем, что производила страна.

Несколько дней спустя явилась масса метуали — мужчин, женщин, стариков, детей — в количестве 900 человек; из них только 260 были вооружены, причем половина имела коней, а вторая половина — не имела. Главнокомандующий пожаловал ментики трем вождям и возвратил им владения их предков. В прежнее время численность этих метуали достигала 10000; Джеззар погубил почти всех; это были мусульмане-алиды, очень хорошие люди. Генерал Виаль перешел через гору Сарон и вступил в Сур — древний Тир; это была область алидов. Они взялись разведать побережье до подножья гор; они стали готовиться к военным действиям и обещали к маю выставить 500 хорошо вооруженных всадников для похода на Дамаск.

Монахи ордена святой земли привели население Назарета — мужчин и женщин в числе нескольких тысяч; христианское население Шафа-Арма, Сафада и др. массами являлось в лагерь. Радость этих христиан невозможно выразить; после стольких веков угнетения они видели единоверцев! Им доставляло удовольствие вести разговор о библии, которую они знали лучше, чем французские солдаты; они читали прокламации главнокомандующего, в которых он называл себя другом мусульман, и приветствовали эту линию поведения; это нисколько не отразилось на их доверии к нему. Наполеон пожаловал ментики трем из их вождей, которым было больше 90 лет; один из них имел 101 год от роду и представил ему свое потомство до четвертого поколения. Главнокомандующий пригласил его отобедать с ним. Этот старец не мог произнести и трех слов, не сопроводив их цитатой из священного писания. Верность этих христиан осталась непоколебимой в период как удач, так и неудач армии; они были ей полезны на всем протяжении осады; большое количество их всегда находилось в лагере. Базар отличался многолюдством и изобилием; они доставляли муку разных сортов, рис, овощи, молоко, сыр, живой скот, фрукты, фиги, сушеный виноград, вино; они заботились о больных так, как могли бы заботиться сами французы.

Мусульмане пашалыка Акры разделяли радости и надежды христиан; они направили в лагерь делегацию; они горько жаловались на свирепость паши; на каждом шагу встречались люди, изуродованные по приказанию этого тирана; множество безносых являло отвратительное зрелище.

Климат Сирии имеет большее сходство с климатом Европы, яежели с климатом Египта. Жители там более любезны, более сердечны; даже мусульмане менее фанатичны. Солдатам там больше нравилось. Во все времена Египет был страной жрецов и богов. В Сирии было довольно много евреев; их волновали смутные надежды; среди них ходил слух, что Наполеон после взятия Акры отправится в Иерусалим и что он хочет восстановить храм Соломона. Эта идея льстила им. В Дамаск, Алеппо и даже в Армению были посланы агенты — христиане, евреи, мусульмане; они донесли, что присутствие в Сирии французской армии возбуждает все умы. Главнокомандующий принял тайных агентов и получил чрезвычайно важные сообщения из нескольких провинций Малой Азии; он отправил доверенных лиц в Персию. С этого времени и начались его сношения с Тегеранским двором.

III. 22 марта с. горы Мечети были замечены два английских военных корабля; час спустя появились шесть небольших парусников, которые, как определил адмирал Гантом, являлись тартанами дамиеттской флотилии, на которые были погружены осадные орудия. Впоследствии стало известно, что два английских военных корабля преследовали их в течение 36 часов; шесть же остальных, пойдя по ложному маршруту, прибыли к берегам Франции. Среди этих последних находилось судно командира отряда капитана 2 ранга Юделэ. Сама по себе эта потеря не имела большого значения, но последствия ее были весьма печальными. Если бы эти суда вошли в Хайфу 19 марта, как они могли и должны были сделать, Акра была бы взята до 1 апреля, Дамаск — до 15-го, Алеппо — до 1 мая; после шести месяцев пользования всеми ресурсами Сирии армия оказалась бы в состоянии предпринять осенью что угодно. Мнения относительно причин дурного поведения капитана Юделэ, командовавшего этим драгоценным конвоем, разделились; одни приписывали его невежеству и малодушию; другие — желанию вернуться во Францию. Два английских линейных корабля располагали близ Хайфы очень плохой стоянкой, «Тезей», якорные канаты которого оказались перерезанными коралловыми рифами, был отнесен в море и в течение четверти часа терпел бедствие; это побуждало сэра Сиднея Смита к захвату Хайфы — единственной настоящей стоянки в заливе. Он опасался еще нескольких месяцев плохой погоды. 26 марта на рассвете он посадил на баркасы 400 человек. Командир эскадрона Ламбер, командовавший наблюдательным отрядом в этой крепости... Он дал англичанам спокойно высадиться, построиться, вступить в город; но когда он увидел, что англичане входят в дома, он встретил их картечью из трех полевых орудий, а также ружейным огнем ста стрелков, засевших в двух домах с бойницами; в то же время два отряда в составе 30 драгун каждый ударили им во фланг и в тыл. Англичане, атакованные со всех сторон, рассеялись; 150 из них были убиты, взяты в плен или ранены. Баркас «Тигр», вооруженный тяжелой 32-фунтовой каронадой, попал в руки победителей. Снаряды и картечь сопутствовали уходившим в море баркасам не без того, чтобы перебить и поранить на них много народу. 1 апреля до рассвета турецкий фрегат, прибывший из Константинополя, бросил якорь-на обычной стоянке, на расстоянии ружейного выстрела от Хайфы. Ламбер немедленно приказал вывесить знамя Оттоманской империи. Когда рассвело, капитан сошел на землю, прибыв на большом баркасе, и был взят в плен с тридцатью гребцами и своим баркасом, вооруженным тяжелой 24-фунтовой каронадой. Эти два орудия пригодились при осаде; их включили в батарею, предназначенную для пробития бреши, где они хорошо послужили.

IV. Генерал Ренье обложил крепость. С этой целью он сражался целый день и к вечеру поставил часовых на расстоянии пистолетного выстрела от стен. Генералы Каффарелли и Доммартен, полковники Сансон и Сонжис использовали ночь с 19-го на 20 марта и день 20-го для рекогносцировки крепости; в 2 часа утра полковник Сансон произвел рекогносцировку рва, причем не обнаружил контрэскарпа; эта рекогносцировка была опасной, и в ходе ее он был тяжело ранен; офицеры инженерных войск и артиллерии льстили себя надеждой, что вступят в Акру так же легко, как в Яффу; полевые 12-фунтовые орудия показались им достаточными, чтобы проделать брешь в стене.

Пространство, занимаемое городом Акра, представляет собой трапецию, две стороны которой омываются морем, а две другие образованы стенами. Восточная сторона имеет протяжение в 300 туазов, ее прикрывали шесть небольших башен; северная имеет протяжение в 500 туазов, ее прикрывали семь небольших башен, а также дворец паши, являющийся своего рода цитаделью. Эти две стороны встречаются, образуя прямой угол. В этом углу находится большая и старая башня, которая господствует над городом и всеми стенами. Над нею в свою очередь господствует высота Мечети, удаленная от нее на 500 туазов. Старый порт совершенно обмелел; островок, на котором стоял маяк, прикрывал ограду с востока. На расстояние до 300 туазов от стен местность была усеяна развалинами древнего города и фортификационных сооружений; это были подземелья, башни, кладка стен. С северной стороны, близ большой башни, в город входил акведук. Этот акведук имел протяжение 6000 туазов, пересекал равнину и доставлял в цистерны города воду от подножья гор. Акра была необитаема в течение многих лет; она была восстановлена Дахэром, украшена и расширена Джеззаром, который построил там красивую мечеть и базар.

Генерал инженерных войск Каффарелли предложил атаковать восточный фас: во-первых, потому что над ним господствует, хотя и несколько издалека, гора Мечети; во-вторых, потому что другой фас — северный — находится под обстрелом орудий, стоявших во дворце паши; в-третьих, потому что к нему легче подойти. Если пробить брешь в куртине, то придется либо окопаться между двумя башнями, что сопряжено с большими трудностями и потерями, либо войти в крепость, не окапываясь, что рискованно. Если проделать брешь в башне, то коль скоро армия овладеет ею, у нее будет обеспеченный выход в город. Он предложил пробить брешь в большой башне: 1) как в наиболее удаленной от моря; 2) как самой большой и высокой, господствующей над всей крепостной оградой и всем городом; 3) как расположенной наиболее близко к акведуку, который должен был послужить плацдармом и параллелью. Верно, говорил он, что проделать брешь в кладке этого древнего сооружения будет более трудно, но 12-фунтовых пушек достаточно, чтобы пробить ее; со взятием же этой башни крепость падет сама собой; задача состоит не в том, чтобы взять Акру, а в том, чтобы взять ее, не потеряв при этом армии; потери очень быстро достигнут 7000-8000 человек, если пойти на риск боев с турками на улицах и в домах.

Осада Сен-Жан-д'Акра продолжалась 62 дня, с 19 марта по 21 мая; она делится на два периода: первый с 19 марта по 25 апреля (36 дней); второй — с 25 апреля по 21 мая (26 дней); всего — 62 дня. В первый период осаждающие взорвали две мины, дважды устраивали ложементы, предприняли один штурм; осажденные сделали десять вылазок — все эти вылазки оказались гибельными для них. Во второй период осаждающие взорвали три мины, устроили семь ложементов, предприняли два больших штурма, проникли в крепость и остались там. Осажденные, используя линии контратаки, сделали двенадцать вылазок, потеряли много людей, но все время получали подкрепления, которые не только восполнили убыль, но даже увеличили их силы. Однако французский главнокомандующий все же взял бы город, несмотря на прибытие дивизии с Родоса, если бы не опустошения, производимые чумой, и не известия из Европы. Против республики составилась вторая коалиция, война возобновилась, и французская армия вступила в Неаполь, что рассматривалось, как прискорбное событие: ослабление армии на Адидже заставляло ожидать катастрофы.

V. В первый период осады артиллерия осаждающих состояла из двух каронад — 32-фунтовой и 24-фунтовой, взятых в Хайфе, четырех 6-дюймовых мортир и тридцати шести полевых орудий. Для нужд наблюдательных отрядов оставалось двенадцать орудий. 32-фунтовые и 24-фунтовые каронады не имели лафетов; рабочие парка соорудили их в несколько дней. Артиллерия не имела ядер этого калибра; в траншеях подобрали все валявшиеся там ядра такого калибра, выпущенные с валов крепости, а также тяжелыми орудиями двух английских линейных кораблей. Парк платил по 5 су за ядро; солдаты принялись за поиски и за несколько дней доставили 300 ядер обоих калибров; когда же они не смогли больше находить их, солдаты измыслили другие способы добычи; они обратились к кипучим страстям английского коммодора и прибегли к различным хитростям, чтобы разжечь их; то они высылали всадников гарцевать на взморье; то они тащили на дюны бочки и фашины, принимались копать землю, словно сооружали батарею; иногда они также ставили на рейде, близ берега, баркас, который доставили из Хайфы. Как только сэр Сидней Смит замечал, что противник предпринимает какие-то действия под дулами его орудий, он снимался с якоря, шел на всех парусах к берегу и выпускал ядра, которые подбирались солдатами. Вскоре парк был снабжен ими в изобилии.

21 марта офицеры инженерных войск заложили траншею в 150 туазах от города; она примыкала к аведуку, который являлся естественной параллелью, защищавшей от огня крепости. Артиллерия соорудила восемь батарей — две против островка с маяком, который противник вооружил; три — против трех башен, простреливавших подступы к бреши. Эти пять батарей состояли из шестнадцати 4-фунтовых орудий и четырех 8-фунтовых; шестая батарея имела четыре 6-дюймовые мортиры, направленные против большой башни; седьмая и восьмая батареи получили четыре 12-фунтовых, столько же 8-фунтовых пушек и две гаубицы; эти батареи должны были проделать брешь в восточном фасе большой башни; 22-го, 23-го и 24-го саперы подобрались ко рву на расстояние в 5 туазов по открытым ими коленам траншеи, а затем развернулись, соорудив большую параллель, которая прикрывала все маневры осаждающих. 23 марта был открыт огонь; за 48 часов оба орудия маяка были приведены к молчанию, равно как и тяжелые орудия, стоявшие на валах с той стороны, откуда предполагалось идти на штурм. 24-го начали действовать батареи, предназначенные для пробития бреши; в первые 48 часов они не произвели видимого действия, что было приписано непригодности 12-фунтовых пушек; офицеров инженерных войск открыто обвиняли в том, что они связались с древней каменной кладкой, которую не пробить и 24-фунтовым пушкам, как вдруг в 4 часа пополудни со страшным грохотом обрушился весь восточный фас большой башни. Вся армия и 30000 зрителей, сбежавшихся со всей окружающей местности и усеявших высоты, издали радостный крик. Один офицер инженерных войск отправился на рекогносцировку бреши, но был атакован несколькими стрелками, расположившимися вдоль стен; тогда было послано 25 человек, чтобы прогнать их, и 25 саперов, чтобы расчистить пространство у бреши. Надеялись, что подобно тому, как это имело место в Яффе, Акра будет взята к вечеру. Но 25 саперов были остановлены контрэскарпом. Это явилось первой неприятностью. Джеззар, который погрузил на суда свои сокровища и своих жен, а затем и сам отправился на корабль, оставался на борту его всю ночь. Жители каждую минуту ожидали штурма и взятия крепости. Однако башни и стены остались усеянными солдатами, которые всю ночь вели беглый ружейный огонь. 26-го вечером паша успокоился, вернулся в свой дворец и предпринял вылазку,. которая не удалась. Этот злосчастный контрэскарп парализовал все усилия осаждающих в течение четырех дней, то есть того срока, который потребовался для отрытия минной галереи и подготовки мины, которая была заряжена 28-го; она взорвала контрэскарп. Капитан штаба Майи был направлен к башне с пятью рабочими, десятью саперами и 25 гренадерами для устройства ложемента. Помощник майора Ложье с 800 солдатами стал за акведуком, в 15 туазах от бреши, чтобы подняться к ней, как только Майи даст ему сигнал о том, что в нее можно проникнуть. Дивизия Бона, построенная на плацдармах батальонными колоннами, предназначалась для поддержки Ложье и овладения крепостью; батальоны ее должны были двинуться к бреши один за другим. Но для достижения успеха было необходимо, чтобы ни один солдат не остановился в пути, несмотря на ужасающий ружейный огонь со стен.

Майи бросился в минную шахту, а оттуда ринулся в ров, причем его не остановили десять футов контрэскарпа, которые не были разрушены взрывом: минеры недостаточно глубоко ушли в землю. Достигнув подножья башни, он приставил к ней три лестницы и взобрался в первый этаж с 40 солдатами; тогда он дал сигнал Ложье, отряд которого двинулся беглым шагом и достиг края рва, полагая контрэскарп разрушенным; солдаты удивились, найдя его почти целым. Ложье с первым взводом бросился в ров и побежал к бреши... Капитан, командовавший вторым взводом, был убит у края контрэскарпа; взвод остановился и, измерив на глазок глубину рва, бросился налево, чтобы найти менее глубокое место. Преследуемый огнем со стен, батальон развернулся, и солдаты его продолжали действовать рассыпным строем, в качестве стрелков; между тем Майи вскарабкался на платформу и сорвал оттоманский флаг; с ним находилось десятеро отважных, остальные были убиты или ранены. Ложье был убит при переходе рва. Те, кто следовал за ним, направились к лестницам, приставленным к башне; но эти лестницы оказались опрокинутыми; они отошли, чтобы принести другие, оставшиеся у минной шахты. Этот маневр принимают за бегство; солдаты отряда Майи, находившиеся в первом этаже башни, спускаются в ров; на платформе не остается никого, кроме Майи, одного сапера и двух гренадеров. Майи спускается в первый этаж, чтобы позвать на помощь, там его поражает пуля, которая пробивает легкие; он падает, истекая кровью. Гренадеры спускаются, чтобы помочь ему. Между тем главнокомандующий направился к минной шахте, чтобы установить, почему заколебалась колонна Ложье; он понял, как трудно преодолеть препятствие, которым являлся контрэскарп; для этого ничего не было приготовлено; он послал генералу Бону приказ не выходить из траншеи, так как штурм не удался.

Как только паша увидел оттоманское знамя сорванным с вершины башни, он отправился в порт и погрузился на суда. Весь гарнизон и жители — женщины, дети, старики — покидали город, бросались в барки или укрывались в мечетях. Все казалось потерянным, а город взятым, когда пять мамлюков, трое чернокожих из Дарфура и двое черкесов, храбрецов из личной охраны Джеззара, которые оставались во дворце, чтобы помешать жителям разграбить его, заметили, что на платформе башни находятся только два — три француза, причем количество их не возрастает. Они прокрались вдоль стены, взобрались на платформу, предприняли контратаку и не нашли никого, кроме одного сапера, который спасся бегством. Эти неустрашимые мусульмане спустились с платформы в нижний этаж и нашли там Майи и двух умирающих солдат; они отрубили им головы, снова поднялись на платформу, подняли оттоманский флаг и стали носить головы по городу. Отряд в 500 магрибинцев и арнаутов, поставленных у угла мечети для прикрытия посадки паши на суда, вернулся в башни; город был спасен. Этот штурм обошелся французской армии в 27 человек убитыми и 87 ранеными (в том числе половина из 40 человек, составлявших отряд Майи).

Английская эскадра под предлогом необходимости укрыться от бурь и ветров равноденствия ушла в море и исчезла уже 26 марта; на самом деле сэр Сидней Смит не хотел присутствовать при взятии города, которое он считал неизбежным. Но узнав, что штурм не удался, он вернулся в ночь с 5-го на 6-е на рейд. Он высадил эмигрантского полковника Филиппе, Дагласа и сотню офицеров и канониров — своих наиболее отважных и опытных моряков. Он использовал артиллерию, захваченную у французов, — наши 24-фунтовые и 16-фунтовые пушки, наши прекрасные 6-дюймовые мортиры защищали теперь город, для обстрела и покорения которого они предназначались. Все способствовало успокоению гарнизона, который ежедневно получал с Кипра и из Триполи подкрепления, а также продовольствие и боеприпасы.

Генерал Каффарелли, руководивший осадою, приказал подвести новую мину. 1 апреля она обрушила контрэскарп; начальник артиллерии свел в батарею две каронады — 32-фунтовую и 24-фунтовую, огонь которых имел большие результаты. Со своей стороны, осажденные не теряли времени; брешь была сделана непригодной для нового приступа; ее заполнили бомбами, снарядами, заряженными гранатами, бочками с гудроном, фашинами, кусками дерева, покрытыми серой, железными шипами. Однако 25 человек, посланных для подготовки ложемента, выполнили приказ и преодолели все препятствия; но они вскоре оказались как на костре. Пятеро гренадеров сгорели, несколько человек было ранено, остальные поспешно вернулись в ложемент контрэскарпа. Тогда распространилось убеждение в невозможности взять город с помощью полевых орудий, имеющихся к тому же в столь малом количестве. Османы торжествовали и каждую ночь весело кричали французским канонирам: «Султан Селим бах-бах-бах; Бонапарт пиф-пиф-паф!» Оставалось надеяться только на подземную войну. Каффарелли повел минную галерею подо рвом, направив ее на большую башню. Осажденные прибегли к контрминам, но более искусные французские минеры обезвредили их.

Филиппе заявил, что опасность неотвратима, что каждую минуту можно ждать взятия города. Он побудил пашу предпринять вылазку, чтобы обнаружить минную шахту и уничтожить минеров. 7 апреля ночью три колонны, численностью в 1500 человек каждая, построились: первая — перед дворцом паши, вторая — у ворот, ведущих к морю, третья — вдоль берега моря. С южной стороны 150 англичан и 300 отборных турецких солдат под командой полковника Дагласа и майора разместились за большой башней для прикрытия бреши. На рассвете все три колонны пошли в атаку; ружейный огонь усилился; противник, как и обычно, сначала продвинулся вперед. Английская колонна стремительно спустилась через брешь — ей нужно было пробежать только 15 туазов, чтобы овладеть шахтой. Английский майор уже достиг выхода из него, мину можно было считать погибшей, но тут резервный батальон охранения двинулся вперед со штыками наперевес, истребил, покалечил или взял в плен почти всех солдат этой колонны, которую он обошел справа и слева; примерно в это же время выступили резервы траншеи; турки были стремительно отброшены в крепость; несколько небольших колонн были отрезаны и взяты в плен. Эта вылазка обошлась осажденным в 800 человек, среди которых было 60 англичан. Раненые, принадлежавшие к этой нации, получали медицинскую помощь наравне с французами, а пленных поместили среди частей армии, словно это были нормандцы или пикардийцы; соперничество между двумя нациями исчезло на таком расстоянии от их отечеств и среди столь варварских народов. Турки выказали большую личную храбрость, напористость, преданность; но никакого искусства, никакого умения действовать сообща, никакого порядка, и это делало вылазки чрезвычайно гибельными для них. Убитый английский майор... был предан земле с воинскими почестями, капитан Райт был тяжело ранен. В этот первый период армия ни разу не имела возможности прийти на помощь солдатам, находившимся в траншее.

Али — чернокожий мамлюк Джеззара, одновременно его доверенное лицо, тайный убийца и палач, был предметом ненависти христиан, требовавших мести. Один из офицеров жандармерии приступил к допросу его. Наполеон пожелал его видеть; этот неустрашимый мусульманин сказал ему: «Всю свою жизнь я повиновался своему господину; позавчера я отрубил голову твоему мамлюку и отнес в спасенный мною город; вот, султан, моя голова, отруби ее, но отруби сам, и тогда я умру довольным; пророк сказал, что нельзя отвергать последнюю просьбу умирающего». Главнокомандующий протянул ему руку, приказал принести ему поесть. В дальнейшем он проявил благодарность. Он был убит в абукирском сражении, во время атаки отряда французской кавалерии, который он возглавлял.

VI. Паша Дамаска собрал в этом большом городе 30 000 человек — пеших и конных. Кавалерия Джеззара и Ибрагим-бея находилась на левом берегу Иордана и обеспечивала коммуникации Дамаска с Набуллусом; набуллусцы выставили 6000 воинов; они жаждали отомстить за оскорбление, нанесенное им в Какунском бою.

Порта приказала дамасской армии перейти Иордан, как только родосская армия высадится в Сен-Жан д'Акре, чтобы поставить нас между двух огней. Но опасности, которые угрожали крепости, и в особенности страх, который внушала подземная война, побудили Джеззара в качестве сераскера послать дамасскому паше приказ перейти, не мешкая, Иордан, соединиться с набуллусцами на Ездрилонской равнине и перерезать перед Акрой коммуникации лагеря с Египтом.

Сын Дахэра сообщил, что его дамасские агенты донесли об отбытии армии и о том, что она неисчислима. Положение французской армии становилось деликатным; из 13000 человек, вступивших в Сирию, тысяча была убита или ранена в боях за Аль-Ариш, Газу, Яффу и в первый период осады Акры; тысяча больных находилась в госпиталях Назарета, Шафа-Арма, Рамлы, Яффы и Газы; две тысячи составляли гарнизон Катии, Аль-Ариша, Газы и Яффы; пять тысяч были необходимы при осаде для охраны парков и позиций; оставалось только 4000 человек, которых можно было использовать для наблюдения и борьбы с дамасской армией и набуллусцами, которых насчитывалось 40000. Генерал Бертье, предвидя важные события, эвакуировал в Яффу госпитали Назарета, Шафа-Арма и Хайфы, а также перевязочные пункты Акры, равно как и тяжелые обозные грузы, пленных и все, что могло обременить собой армию, которая, употребляя морское выражение, оставалась лишь на одном якоре.

Армия паши Дамаска прибыла на Иордан двумя колоннами; первая, под командованием его сына, численностью в 8000 человек, заняла мост Якова и направила авангард для обложения форта Сафад; он тщетно пытался штурмом овладеть этим фортом. Его отряды заполнили всю Галилею. Сам паша с 25000 человек стал лагерем на левом берегу Иордана, напротив брода..., который взял под охрану. Он послал свой авангард занять позицию на высотах Лубии, на правом берегу Иордана. Набуллусцы стали лагерем на Ездрилонской равнине.

Генерал Мюрат выступил из лагеря со своей подвижной колонной в составе 1000 человек всех родов войск; заставил противника снять осаду с Сафада, форсировал мост Якова, овладел лагерем сына паши, взял много пленных; палатки., обоз, верблюды, артиллерия попали в руки победителя; добыча была значительной. Молодой сын паши сделал ошибку, разослав так много людей отдельными отрядами; в момент, когда его атаковали, он не смог сосредоточить более 2000 человек. Как только остатки дивизии узнали о захвате моста Якова, они вернулись в Дамаск, обойдя истоки Иордана. Оттуда Мюрат направился к Тиверии, которой и овладел. В этом городе находились склады противника; там он нашел рожь, ячмень, рис, растительное масло и фураж в количестве, равном шестимесячной потребности французской армии.

Генерал Жюно занимал Назарет со своей обсервационной колонной. Как только он узнал, что авангард паши (3000 человек) перешел Иордан, он двинулся ему навстречу; он нашел его в Ханаанской долине и сдержал, хотя имел всего 400 человек. Этот бой был для него весьма почетным и покрыл славой драгунского полковника Дювивье, одного из наиболее отважных офицеров кавалерии французской армии. Главнокомандующий отдал генералу Клеберу приказ отправиться со своей дивизией на поддержку колонны генерала Жюно. Он присоединился к нему 11 апреля, имея под своим началом 2500 человек. Он двинулся на высоты Лубии, где находился авангард дамасского паши, доведенный путем посылки подкреплений до 7000 человек. Исход боя не вызывал сомнений, противник был разбит; но назавтра Клебер, опасаясь быть отрезанным от Акры, вернулся на свою позицию на высотах Назарета.

Тогда дамасский паша снова занял высоты Лубии и под их прикрытием передвинул остальную часть своей армии на левый фланг. Он стал лагерем на Ездрилонской равнине, присоединившись к набуллусской дивизии. Когда этот маневр был завершен, авангард его, ставший арьергардом, последовал за ним и оставил высоты Лубии, отказавшись от прямой связи с Дамаском. Клебер решил наказать пашу за этот рискованный фланговый марш. Он доложил главнокомандующему о том, что намеревается пройти между Иорданом и противником, чтобы отрезать последнего от Дамаска, с расчетом внезапно атаковать турецкий лагерь в 2 часа утра; что он надеется на такой же успех, какого достиг генерал Ренье в Аль-Арише. План Клебера был плохо продуман; он полагал, что перережет операционную линию противника, тогда как последний уже оставил иорданскую операционную линию, сменяя ее на набуллусскую; следовательно, движение противника этим приостановлено не было бы; он продолжал бы свой марш на Акру; в то же время осада осталась бы без прикрытия и была бы поставлена под угрозу. Надежда на возможность ночной атакой захватить противника врасплох была необоснованной. Генерал Ренье достиг успеха в Аль-Арише потому, что он два дня подряд производил со своими офицерами рекогносцировку дорог, по которым должны были следовать ночью его колонны, а также потому, что положение лагеря Абдаллаха являлось стабильным; но как мог генерал Клебер действовать ночью на местности, незнакомой как ему лично, так и его офицерам? Когда он обдумывал атаку, он находился в пяти лье от противника и не знал точно, где станет лагерем этот последний. Ему необходимо было бы оставаться по крайней мере сутки на виду у противника, чтобы произвести тщательную рекогносцировку местности вокруг мусульманского лагеря; но при наличии армии, настолько превосходившей его численностью, это было невозможно. Наполеон предвидел, что тот только к рассвету доберется до местности, которой не знает, будет охвачен всей этой армией и подвергнется величайшим опасностям, причем как эта дивизия, так и осадная армия будут в одинаковой степени поставлены под угрозу. Он немедленно выступил (15 апреля в час пополудни) с дивизией пехоты, всей конницей, находившейся в лагере, и резервной батареей, двигался до наступления ночи и стал лагерем на высотах Сафарии. 16-го на рассвете он взял направление на Сулин, следуя по ущельям, обходящим горы. В 9 часов утра глазам его открылась вся Ездрилонская равнина, а в трех лье к северо-востоку он разглядел через свой хороший бинокль у подножья горы Табор два небольших каре, вокруг которых клубился дым: это, несомненно, была французская дивизия, со всех сторон охваченная и атакованная очень большой армией. Ездрилонская равнина весьма плодородна; она была покрыта хлебами; рожь имела уже 6 футов в высоту. Наполеон построил свою дивизию в три полковых колонны; он приказал им двигаться на расстоянии в 400 туазов одна от другой, в таком направлении, чтобы перерезать путь отступления противника на Набуллус. Колосья ржи совершенно скрывали солдат, которые приближались к лагерю ничего не подозревавшего противника.

Клебер привел свой план в исполнение; он выступил в направлении Иордана и вернулся на тылы противника; день занялся прежде, чем он успех его нагнать; в 7 часов утра он очутился у него на виду; он напал на передовые посты, перерезав их. Но в лагере вскоре поднялась тревога; вся эта масса вскочила на коней и увидев, как мало французов, двинулась на них. Клебер был обречен. В качестве смелого и умного человека он сделал все, чего можно было от него ожидать; он выдержал и отбил большое число атак; но турки захватили все отроги горы Табор и все холмы, окружавшие французов. Наши старые солдаты понимали, сколь опасно их положение, и наиболее неустрашимые начинали желать, чтоб дали приказ заклепать пушки и вырваться из кольца через крутые высоты Назарета. Генерал Клебер совещался о том, как поступить, положение его было очень тяжелым, как вдруг солдаты вскричали: «Вот маленький капрал». Офицеры штаба доложили генералу Клеберу об этом слухе; он рассердился, доказал невозможность этого и приказал военному совету продолжать обсуждение. Но старые солдаты Наполеона, привыкшие к его маневрам, продолжали кричать; им казалось, что они увидели блеск штыков. Тогда Клебер поднялся на одну из высот и направил свою трубу в ту сторону; так же поступили офицеры штаба, но они ничего не обнаружили, да и сами солдаты решили, что стали жертвой оптического обмана; этот проблеск надежды исчез. Клебер решился, наконец, оставить свою артиллерию и раненых и приказал построиться в колонну, чтобы проложить себе путь. Вероятно, что солдаты заметили блеск штыков в тот момент, когда колонны находились в несколько более возвышенной и открытой местности. Главнокомандующий придавал большое значение скрытности своего маневра, что должно было дать ему возможность, заняв один холм, совершенно отрезать туркам путь к отступлению. Но внезапно его внимание было привлечено движением всей армии противника, которая смыкалась вокруг каре Клебера. Несколько офицеров штаба сошли с коней, направили в ту сторону свои трубы, увидели, что противник явно готовится атаковать Клебера всеми своими силами и что французские каре как будто расстроились; на самом деле происходило перестроение в колонну для атаки. Каждая секунда была дорога. Клебер оказался в окружении 30000 человек, из коих более половины на конях; малейшее промедление могло оказаться гибельным. Главнокомандующий приказал одному каре подняться на дамбу. Солдаты и штыки были замечены друзьями и врагами. В то же время артиллерийский залп демаскировал движение войск. Вскоре было замечено, что солдаты Клебера снова строятся в каре, на остриях штыков подняты в знак радости их шапки; за этим последовал артиллерийский залп — сигнал опознания. Армия противника, удивленная и пораженная, сразу остановилась. Мамлюки Ибрагим-бея, наиболее подвижные в турецкой армии и находившиеся всего ближе к французам, поспешили, прижимаясь к земле, разведать, что это за новые войска; за ними последовали все набуллусцы, больше всех встревоженные тем, что эти колонны преградили путь к их родным местам. Три французских каре на минуту остановились, чтобы обеспечить взаимодействие. Отряд в 300 человек напал врасплох на лагерь, разграбил его и захватил раненых турецкой армии; он поджег палатки, что вселило страх в сердца турок. Несколько отрядов турецкой конницы приблизились к каре на расстояние ружейного выстрела, но, встреченные картечью, удалились. Со своей стороны Клебер двинулся вперед; соединение не замедлило совершиться; смятение и ужас, охватившие противника, достигли предела; эта армия бежала частью на Набуллус, частью на Иордан. Трудно передать чувство восхищения и благодарности солдат. Противник потерял много людей в различных атаках, предпринятых на протяжении утра; еще больше потерял он во время отступления. Несколько тысяч утонули в Иордане; дожди подняли уровень воды и сделали переход вброд весьма затруднительным. Клебер потерял 250-300 человек убитыми и ранеными. Потери колонны главнокомандующего составили 3-4 человека. Таково сражение у горы Табор. Наполеон взошел на эту гору, имеющую вид сахарной головы и господствующую над частью Палестины. Это сюда, если верить некоторым легендам, диавол перенес Иисуса Христа и предложил ему всю страну, которую можно видеть оттуда, если он поклонится ему.

Ночь с 16-го на 17 апреля Клебер провел в палатке главнокомандующего; он покинул ее в 3 часа утра, чтобы присоединиться к своей дивизии, стоявшей лагерем на Иордане. Весь день 17-го он преследовал остатки дамасской армии; солдаты овладели богатой добычей. 17-го вечером Клебер заночевал на том месте, которого достиг, и стал ожидать приказаний на 18-е. Наполеон обдумывал свое положение; в лагере у Акры осталось только 4000 человек, которые должны были держать в осаде восьмитысячный гарнизон, поддерживаемый двумя английскими 80-пушечными кораблями и все время получавший помощь; каждую минуту для поддержки его могла явиться родосская армия, движение которой было согласовано с движением дамасской; поэтому было необходимо срочно вернуть все войска в осадный лагерь; выделить оттуда можно было самое большее 2500 солдат Клебера, 500 кавалеристов и 12 пушек; в этом случае в лагере оставалось бы еще 6000 человек, то есть достаточное количество; но разумно ли поручить Клеберу с 3000 человек овладение большой столицей с населением в 100000 жителей, наиболее злобных на всем Востоке? Не следует ли опасаться, что, убедившись в малой численности французов, они окружат их со всех сторон? С другой стороны, взятие Дамаска могло произойти самое позднее на завтрашнее утро (18-го или 19-го); это было очень соблазнительно; какие только выгоды не принесло бы армии это завоевание! Она нашла бы там лошадей, верблюдов, мулов, в которых нуждалась для восполнения убыли в них; кожи, сукна, полотна, предметы обмундирования; порох, оружие, деньги; там можно было легко взыскать контрибуцию в 7 — 8 миллионов франков; а самым большим приобретением для армии завоевателей не явилась бы разве слава, которой покрыло бы себя французское оружие? Сражение у горы Табор должно было восстановить его репутацию, несколько поколебленную сопротивлением Акры, но что произойдет, если в Каире, Триполи, Алеппо и Акре узнают, что французское знамя развевается над священным, древним и богатым Дамаском? Разве это не произведет того морального эффекта, который ожидали от взятия Акры? Метуали, арабы, друзы, марониты, все народы Сирии станут тогда под французские знамена. Как ни убедительны были все эти соображения, было невозможно пойти на такой риск, чтобы послать 3000 человек без поддержки; но если бы их удалось поддержать шестью тысячами набуллусцев, дело приняло бы иной оборот. 17-го главнокомандующий говорил об этом с представителями друзов и маронитов, которые сопровождали армию. Они заявили, что после такой великой победы, как одержанная у горы Табор, считают себя вправе принять определенные обязательства от имени своих наций, что было им приказано сделать лишь после взятия Акры; однако им понадобится, по крайней мере, две недели, чтобы выставить этот вспомогательный отряд. Дахэр не мог предложить сразу больше 200 человек; бедуины, которые составляли его силу, не хотели принимать на себя обязательств до взятия Акры и передачи ее в руки Дахэра. Но, раз до взятия Акры невозможно овладеть Дамаском, нельзя ли, по крайней мере, Клеберу получить с него контрибуцию, что потребует всего 48 часов? Потребовать контрибуцию и тотчас же уйти обратно за Иордан означало бы предпринять довольно невыгодную и вредную для последующих операций экспедицию, так как это могло бы повлечь за собой гибель живших в этом городе 18000 христиан, которые должны были в дальнейшем пригодиться армии. 17-го утром были в наказание сожжены и разграблены три большие набуллусские деревни; представители Набуллуса умоляли пощадить их город и представили заложников. Клебер получил приказ отойти за Иордан и остаться для наблюдения на берегу этой реки.

18 апреля Наполеон заночевал в Назаретском монастыре; армия находилась в святой земле; все деревни были прославлены событиями ветхого и нового завета. Солдаты с интересом побывали на месте, где Олоферну отрубили голову, особенно восхищались чудом на свадьбе в Кане, так как у них не было вина. Иордан представляли себе в виде широкой и быстрой реки, почти такой же, как Рейн и Рона, и очень удивились, увидя только ручеек, поменьше Эн или Уазы у Компьена. Вступив в Назаретский монастырь, армия почувствовала себя, словно в европейской церкви; он красив, все свечи были зажжены, священное писание раскрыто, армия присутствовала при Те Deum; там был очень хороший органист; монахи-францисканцы были все испанцы и итальянцы, за исключением одного француза; они показали грот благовещения, где богоматери явился ангел Гавриил. Монастырь очень красив, в нем много помещений и кроватей; там разместили раненых; монахи ходили за ними. В погребах нашлось очень хорошее вино. 19 апреля Наполеон вернулся в лагерь Акры после отсутствия, длившегося всего пять дней. Сражение у горы Табор возымело ожидаемое действие; друзы, марониты, сирийские христиане, а несколько недель спустя — представители христиан Армении — во множестве стали являться во французский лагерь. Согласно тайной конвенции, заключенной с друзами и маронитами, главнокомандующий должен был принять на денежное довольствие 6000 друзов и 6000 маронитов под командованием их офицеров, которые должны были присоединиться к французской армии в Дамаске.

VII. Как только контр-адмирал Перрэ получил известие о вступлении армии в Сирию, он вышел из Александрии, с которой сэр Сидней Смит снял блокаду, и 15 апреля прибыл на рейд Яффы с фрегатами «Жюнон», «Альсест» и «Куражёз», которые и бросили там якорь. Там же он получил приказы и инструкции, гласившие, что ему необходимо приблизиться к Сен-Жан д'Акру, не будучи обнаруженным английским коммодором. Он заметил гору Кармель и выгрузил в бухточке Тантуры шесть орудий тяжелого калибра, равно как и большое количество боеприпасов и провианта. Эта важная операция была осуществлена в трех лье от английской эскадры. После этого он вышел в открытое море и стал крейсировать между Родосом и Акрой, чтобы перехватывать суда, шедшие в эту крепость. Он встретил конвой родосской армии, захватил два судна, на которых находилось 400 человек из состава этой армии, интендант, шесть полевых орудий и сумма в 150000 франков. Он вернулся к берегам Сирии, высадил пленных, сообщил то, что ему стало известно, и получил новые инструкции. В ходе этого крейсерства он взял еще несколько призов; преследовал конвой из небольших судов с набуллусцами, которые хотели войти в Акру, и рассеял его. Поскольку он оказался на виду у английской эскадры, сэр Сидней Смит преследовал его, но не настиг; между тем его фрегаты были не очень быстроходны. Эта морская экспедиция весьма почетна для отважного контр-адмирала, который в течение месяца оставался в море и, можно сказать, блокировал Сен-Жан д'Акр на виду у английской эскадры, состоявшей из двух 80-пушечных линейных кораблей, фрегата и восьми — десяти посыльных судов. Это объясняется тем, что коммодор сэр. Сидней Смит пытался входить во все подробности сухопутных операций, хотя не понимал их, да и вообще мало мог сделать в этой области, и запускал морские дела, которые знал, хотя в этой области мог сделать все. Если бы английская эскадра не прибыла в залив Сен-Жан д'Акра, этот город был бы взят до 1 апреля, поскольку 19 марта, двенадцать тартан с осадным парком прибыли бы в Хайфу, а эти тяжелые орудия в 24 часа сравняли бы с землей укрепления Сен-Жан д'Акра. Захватив или рассеяв эти двенадцать тартан, английский коммодор, следовательно, спас Джеззар-пашу. Его помощь и советы относительно обороны крепости не имели большого значения. Было бы гораздо полезнее, если бы, высадив там Филиппе и полсотни английских канониров, он вовсе перестал заниматься сухопутными делами, занялся сохранением своего господства на море и полным прекращением морского сообщения между осаждающими и Дамиеттой и, наконец, захватил бы три фрегата или, по крайней мере, устроил за ними погоню. Ведь Акра была разрушена посредством тех боеприпасов и пушек, которые они доставили осаждающим.

VIII. В этот второй период осадный парк, независимо от артиллерии, которой он располагал в первый период, увеличился на два 24-фунтовых и два 18-фунтовых орудия, а также на две мортиры. 25 апреля взорвали мину под большой башней; результаты взрыва не полностью оправдали надежды минеров; подземный ход, выводивший к древним постройкам, спутал их расчеты; только половина башни была опрокинута; вторая же была лишь поколеблена; казалось, что башню разрезали бритвой. Триста турок, четыре орудия, все припасы, приготовленные для защиты бреши, были сброшены в ров. Лейтенант инженерных войск, 10 саперов и 20 гренадер закрепились в нижних этажах, но поскольку лестница, ведшая в верхние этажи, обрушилась, выбить оттуда противника не удалось. Укрепившийся в башне отряд был отозван, и в несколько часов 24-фунтовые орудия сравняли с землей эту часть башни. Офицер инженерных войск Лиэда руководил устройством ложемента в ее развалинах. Таким образом, французы овладели важнейшим пунктом крепостной стены; вход в крепость был открыт, но противник соорудил за большой башней ретраншемент. В ложементе поставили батареи для обстрела этого ретраншемента и подавления обороны дворца Джеззара и мечети. В то же время батарея, предназначенная для пробития бреши, начала действовать против второй башни того же фаса и к контрэскарпу повели минную галерею, чтобы взорвать его.

Артиллерия осаждающих взяла верх над артиллерией осажденной крепости, стены которой были почти совершенно разрушены. Крепость продолжала держаться только многочисленностью гарнизона и надеждами этого гарнизона на прибытие армии с Родоса. Морские коммуникации были открыты для него; каждый день он получал пополнения, а потому не только не ослабевал в результате ежедневных же потерь, а, наоборот, стал гораздо более сильным, чем в начале осады. Осажденные были очень храбры, они с редкой неустрашимостью атаковали траншеи, уничтожали фашины и туры батарей, идя при этом на почти верную смерть. Из каждых десяти участников подобных экспедиций, происходивших каждый день, девять гибло, но десятый возвращался в крепость, где его принимали с триумфом, что было достаточным для поддержания духа соревнования. Борьба один на один в коленах траншей и на плацдармах была настолько серьезным делом, что французским солдатам пришлось наточить все три грани их штыков, дабы помешать туркам вырывать их из рук. Осман обычно ловок, силен, храбр, метко стреляет; он идеально обороняется за стеной, но в открытом поле отсутствие взаимодействия, дисциплины и тактики делает его совсем нестрашным, изолированные усилия ничего не могут сделать против действия сообща. Все вылазки, которые предпринимал гарнизон, были для него гибельны; в этих вылазках он потерял свыше 9000 человек, в том числе две трети пленными. Выйдя из своих траншей, они тотчас же предавались присущей им порывистости; французским офицерам было легко, отходя перед ними, завлекать их в засады, что делало невозможным возвращение их в крепость.

К концу апреля Джеззар, не надеясь более удержать город, стал подумывать над эвакуацией его. Родосская армия, которая уже давно извещала о своем предстоящем прибытии, задерживалась, откладывая это прибытие со дня на день, в то время как городу угрожала опасность быть взятым штурмом. В этом деликатном положении полковник Филиппе, руководивший обороной, не усмотрел иной возможности затянуть осаду и тем дать Родосской армии возможность прибыть на место, как прибегнуть к линиям контратаки. Он сказал паше: «Вы превосходите противника своей артиллерией; ваш гарнизон на треть сильнее осадной армии; вы можете потерять столько же людей, не подвергаясь при этом опасности, так как вместо одного убитого вы получите трех новых солдат. Стоящая перед вами осадная армия насчитывает теперь не более 6000-7000 человек, поскольку часть ее используется для наблюдения на Иордане или же несет гарнизонную службу в Яффе, Хайфе, Газе, Аль-Арише или, наконец, сопровождает караваны. Если бы ваш гарнизон был столь же дисциплинированным, сколь и отважным, я предложил бы вам посадить большую часть его на суда и высадить близ Набуллуса, чтобы вести военные действия на тылах французской армии и тем заставить противника снять осаду; но те примеры, которые каждый день показывают нам различные вылазки, пример дамасской армии, разбитой на Ездрилонской равнине горстью людей, убедительно свидетельствуют о том, каков был бы исход подобного предприятия. У вас остается одно средство спасения — идти на врага, пользуясь линиями контратаки. У вас есть рабочие руки, в изобилии имеется инструмент, тюки хлопка и шерсти, бочки, лесные материалы, мешки для песка — в этой войне преимущество будет на вашей стороне; она утомит осаждающих, будет им стоить больших потерь, а это подорвет их силу, поскольку у них нет никаких источников пополнения; тогда по прибытии родосской армии вы сможете заставить их снять осаду». Этот проект был принят. В последнюю неделю апреля осажденные соорудили перед морскими воротами и дворцом паши два больших редана в виде плацдармов, которые они вооружили 24-фунтовыми орудиями, и оттуда повели траншеи, из которых могли нанести удар по флангу атакующего противника, и прокопы на сближение с ложементом большой башни. Осаждающие были вынуждены соорудить батареи для борьбы с батареями реданов и траверзов; они в свою очередь повели траншеи, направленные против новых линий противника, что повлекло их в новые работы, замедлившие весь ход осады. Прибегнув к этому средству, осажденные выиграли 15 дней, в которых нуждались, что дало им возможность вовремя получить помощь с Родоса.

Этот совет военного инженера Филиппе был его лебединой песней. Он потратил столько усилий на проектирование этих работ и руководство ими, что получил солнечный удар и умер 1 мая. Он был французом, учился в военном училище в Париже, в одном классе с Наполеоном (класс профессора Монжа). Оба в один и тот же день держали экзамен у Лапласа и вступили в артиллерию в один и тот же год, то есть 14 лет назад. После революции Филиппе эмигрировал. Вернувшись во Францию в период реакции во фрюктидоре 1797 года, он способствовал бегству сэра Сиднея Смита из Тампля. Он получил чин полковника английской службы и был направлен в Левант. Это был человек ростом в 4 фута 10 дюймов, но крепкого сложения. Он оказал важные услуги, однако на сердце у него было неспокойно; в последние минуты жизни он испытывал сильнейшие угрызения совести; он имел случай раскрыть свою душу французским пленным. Он негодовал на самого себя за то, что руководил обороной варваров против своих; родина никогда не теряет полностью своих прав! Полковник Даглас заменил Филиппо, но он не унаследовал ни его образования, ни его знаний. Саперы обеих армий двигались навстречу друг другу, работая бок о бок, так как их разделял слой земли толщиной всего в 2-3 туаза. Когда французские военные инженеры полагали, что находятся уже на фланге противника, минеры приготовляли пороховую мякоть, перерезали траншею противника, и все, что находилось за этим местом, убивалось или бралось в плен. Турки вскоре научились совершать тот же маневр. Три раза все траншеи противника были захвачены с боя, часть их была засыпана, но было невозможно удержаться в них, так как они простреливались огнем стрелков, размещенных в башнях, которые господствовали над местностью. Следовательно, нужно было упорствовать в применении этого способа ведения войны: траншея против траншеи.

4 мая брешь во второй башне была подготовлена для штурма, куртина между большой и второй башнями — сравнена с землей, подводка мины для подрыва контрэскарпа — завершена; 5-го утром должен был начаться генеральный штурм. Успех казался несомненным; но ночью военные инженеры осажденных разрезали контрэскарпы и повели двойную сапу против минной шахты, причем с такой энергией, что к рассвету обезвредили мину и уничтожили минеров, прежде чем дежурившие днем военные инженеры успели что-либо заметить. Пришлось отрывать новую минную шахту, что вызвало задержку на несколько дней, значение которой оценили не сразу. Предполагалось, что штурм состоится 9-го. Но 7-го утром заметили 30-40 судов, державших курс на взморье; это была деблокадная армия, которую осажденные давно ожидали с таким нетерпением. Главнокомандующий тотчас же приказал стать в ружье, а генералу Ланну поручил идти на приступ и взять крепость. Погода была тихая, слабый ветер дул с суши. Было мало вероятно, чтобы этот конвой мог достигнуть города раньше, чем через сутки. Генерал Ланн построил три колонны. Первая, под командой генерала Рамбо, вошла в крепость через брешь со стороны куртины; вторая, под командой заместителя генерала Ласкаля, вошла в крепость через большую башню; генерал Ланн стал во главе третьей, составлявшей резерв. Генерал Рамбо форсирует брешь, преследует турок в городе, захватывает два орудия и две мортиры противника; но с наступлением ночи ветер переменился, суда подошли и еще до рассвета высадили подкрепление; пришлось оставить занятую часть города и удовольствоваться удержанием ложемента большой башни. Генерал Рамбо был убит во время этого штурма.

На рассвете части родосской армии, гордые небольшим успехом, которого они достигли благодаря своей численности, сделали вылазку с двух плацдармов — у морских ворот и дворца паши. Они льстили себя надеждой на то, что захватят батареи осаждающих и заставят их снять осаду. Действительно, вначале вылазка имела большой успех; они овладели ложементом башни, половиной траншей и батарей; но вскоре трехтысячный отряд, обойденный с флангов, был отрезан от крепости; окруженный со всех сторон, он сложил оружие. Три тысячи других остались убитыми или ранеными на плацдармах и в траншеях. Только две тысячи вернулись в крепость. Исход этого боя снова изменил положение вещей; уныние охватило осажденных, новые надежды подняли дух осаждающих, которые бросились на штурм, овладели всей той частью города, которую уже занимали прежде, и забаррикадировались там; бои продолжались несколько дней и велись за каждый дом. Считая с начала осады, нападающая сторона понесла значительные потери; эта затяжная война с каждым днем увеличивала их; не было возможности овладеть городом, не потеряв тысячи людей. Чума свирепствовала ужасающим образом среди гарнизона, не было никакого средства, способного предохранить от нее армию; если бы последняя стала упорствовать в своем предприятии и штурмом овладела городом, она потеряла бы еще тысячу человек от чумы. Главнокомандующий много размышлял, взвешивал эти соображения; но снять осаду побудили его полученные днем 13-го новые данные о положении дел республики.

Начиная с апреля в ходе переговоров, которые часто происходили у траншеи, полковник Филиппе довел до его сведения об образовании второй антифранцузской коалиции, более могущественной, чем первая. Контр-адмирал Перрэ беседовал с капитанами ряда судов, вышедших из Неаполя; они сообщили ему, что французы вступили в этот город, прогнали короля и учредили республику. Наконец, путем допроса пленных из родосской армии, а также пленных англичан было с несомненностью установлено, что в Европе объявлена война и что французская армия вступила в Неаполь. Было легко предвидеть, что этот поход в Нижнюю Италию будет иметь гибельные последствия и что 30 или 40 тысяч французов, находящихся у Везувия, будет недоставать на Адидже. Главнокомандующий представил себе новое положение вещей. Директория, не пользовававшаяся уважением нации, быть может, низвергнута; если французские войска постигла неудача, операции Восточной армии становятся второстепенными; главнокомандующий стал думать только о средствах возвращения во Францию. Сирия, Галилея, Палестина не имели более никакого значения; нужно было вернуть армию в Египет, где она была непобедима; после этого он сможет покинуть ее и ринуться в поток событий, возникший перед его мысленным взором.

IX. Решение снять осаду было замаскировано удвоением силы огня; вся осадная артиллерия была сведена в батареи. Она непрерывно стреляла в течение шести дней; сравняла с землей все укрепления мечети и дворца Джеззара, а также внутренний ретраншемент. В течение этого времени раненые, больные, пленные и тяжелые обозные грузы направлялись в Яффу; госпитали в Рамле, Газе и Аль-Арише эвакуировались на Каир. 20 мая дивизия Ренье, находившаяся в траншее, покинула ее. Армия пошла вдоль побережья моря; генерал Клебер командовал арьергардом. С дюжину 24-фунтовых и 18-фунтовых пушек, а также орудий меньшего калибра, равно как и английские каронады, были испорчены и брошены в море. Осажденные обнаружили снятие осады только 21-го днем. Радость их была тем более велика, что они считали свое положение отчаянным; они ожидали, что город будет взят штурмом. Совершенно не имея кавалерии, Джеззар не смог преследовать французскую армию. 21-го в 8 часов утра авангард армии занял позицию в Цезарее, основные силы — в Тантуре, арьергард — в Хайле.

В этот день был издан следующий приказ по армии:

«Солдаты!

Вы перешли через пустыню, отделяющую Африку от Азии, с большей быстротой, чем это могла бы сделать армия, состоящая из арабов. Армия, которая выступила в поход для завоевания Египта, уничтожена, вы захватили ее командующего, парки, обозы, бурдюки, верблюдов.

Вы овладели всеми крепостями, защищающими колодцы пустыни. Вы рассеяли на поле сражения у горы Табор орды, сбежавшиеся со всей Азии в надежде на ограбление Египта.

Наконец, после того как с горстью людей мы в течение трех месяцев вели войну в сердце Сирии, захватили 40 пушек, 50 знамен, 6000 пленных, сравняли с землей укрепления Газы, Яффы, Хайфы, Акры, нам предстоит вернуться в Египет; наступление времени, благоприятного для высадки войск, требует моего возвращения туда.

Через несколько дней вы могли надеяться захватить самого пашу в его же дворце. Но в это время года взятие замка Акры не стоит потери нескольких дней. К тому же храбрецы, которых мне пришлось бы там потерять, необходимы сегодня для более важных операций.

Солдаты, мы стали на утомительный и опасный путь. Мы лишили Восток возможности что-либо предпринять против нас в ходе этой кампании, но нам придется, быть может, отражать нападения части Запада.

Вы найдете при этом новые возможности покрыть себя славой; и если среди стольких боев каждый день приносит смерть какого-нибудь храбреца, нужно, чтобы появлялись новые храбрецы, способные в свою очередь занять место в той немногочисленной шеренге бойцов, которая в час опасности придает всем энергию и завоевывает победу».

Осада Акры продолжалась после заложения траншеи 62 дня; французская армия потеряла в ходе ее 500 человек убитыми, в том числе ряд выдающихся офицеров: дивизионного генерала Бона, бригадного генерала Рамбо, четырех заместителей генерала, десять офицеров инженерных войск, тридцать старших офицеров и штабных, капитана Круазье — адъютанта главнокомандующего, полковников Буайе (18-й линейный полк) и Вену (25-й) — заслуженных офицеров. Но наиболее чувствительной потерей была гибель генерала Каффарелли дю Фальга; он родился в Лангедоке; к началу революции он был капитаном инженерного корпуса; он любил революцию, но 10 августа отказался принести новую присягу. Этот пример мужества позволяет судить об его принципиальности и силе его характера. Он был уволен из рядов армии, но затем вновь принят на службу; он познакомился с Наполеоном в 1797 г. после возвращения его из Италии и последовал за ним в Египет. 20 апреля он был ранен в траншее ружейной пулей, которая пробила ему локоть, пришлось ампутировать руку; находясь в Самбро-маасской армии, он уже потерял ногу. В течение шести дней он сильно страдал и все время бредил, но когда главнокомандующий входил в его палатку, он испытывал потрясение, к нему возвращалось сознание и в течение 15 — 20 минут он вел с ним беседу, не лишенную здравого смысла. Он умер 25 апреля, произнося очень яркую речь о народном образовании и отсутствии надежды на успешное функционирование центральных школ и вообще системы, которой придерживались до этого времени. Число раненых достигло 2500, но 800 из них были ранены легко и выздоровели в самом лагере; 1700, в том числе 90 с ампутированными конечностями, были эвакуированы в Египет. Опасались того действия, которое окажет на них переход через пустыню в столь жаркое время года: ожидали, что половина из них погибнет. Поэтому приятным сюрпризом явился тот факт, что к моменту прибытия в Салихию из них погибли лишь очень немногие; офицеры медицинской службы приписывали это сухости воздуха, ибо влажность — это то, что всего более противопоказано раненым. Среди раненых находились генерал Ланн, полковник Дюрок и капитан Евгений Богарнэ.

Главнокомандующий в ходе этой осады был легко ранен, под ним убили лошадь. 4 мая, находясь в траншее, он был засыпан землей при разрыве бомбы; бригадиры его охраны, некие Домэсниль и Карбонель, находившиеся рядом с ним, закрыли его своими телами, чтобы предохранить от разрыва бомбы, которая действительно разорвалась вскоре после этого и легко ранила Карбонеля. Капитан Арриги был ранен пулей, которая сорвала шляпу с головы главнокомандующего и попала в рот этому офицеру.

В Акру последовательно прибыло 15000 турок, к моменту снятия осады их оставалось только 5000. Таким образом, потери составили 10000 убитыми, ранеными и пленными.

22 мая перед выходом из Тантуры главнокомандующему доложили, что 200 раненых, которых офицеры медицинской службы сначала признали способными эвакуироваться пешком, не могут сделать более одного перехода. Он тут же предоставил в их распоряжение всех своих лошадей; офицеры штаба поспешили последовать этому примеру. Один раненый гренадер боялся запачкать красивое вышитое седло и стоял в нерешительности: «Ступай, — сказал ему главнокомандующий», — нет ничего чересчур красивого для храбреца». Офицеры кавалерии спешились и прислали всех своих лошадей, годных под седло. Только убедившись, что все раненые уехали, главнокомандующий сел на одну из своих лошадей.

X. 22 мая лагерь был разбит в Цезарее. Наполеон выкупался в порту, который усеян обломками колонн из мрамора, гранита и порфира. Развалины этого города позволяют составить выгодное представление об его прошлом. 23-го армия стала лагерем в Абухабуре — порту набуллусцев; 24-го она переправилась через реку Буш по понтонному мосту и заночевала в Яффе, где провела несколько дней, чтобы взорвать фортификационные сооружения и завершить эвакуацию складов и госпиталей. Был отдан приказ выступить 27-го, но в час ночи адъютант Валетт, совершивший обход складов и госпиталей, чтобы проверить окончание эвакуации, доложил, что он еще нашел в госпитале 11 больных. Спросив у дежурного хирурга, почему их не эвакуировали, он услышал в ответ, что это больные чумой, что совет по делам эвакуации не признал их транспортабельными и что к тому же им остается жить не более суток. Но эти несчастные, увидев, что их хотят оставить, требовали, чтобы их лучше убили, чем предоставили жестокости турок; адъютант добавил, что дежурный хирург просил разрешения оставить подле каждого из них дозу опиума, которой они смогут воспользоваться в случае надобности. Немедленно были вызваны начальник медицинской службы Деженетт и главный хирург Ларрей; они подтвердили невозможность эвакуации зачумленных. Стали обсуждать вопрос о том, уместно ли разрешить хирургу оставить в распоряжении этих несчастных опиум. Деженетту это было противно. «Я имею право предоставлять больным только то, что может их излечить», — сказал он. Другие считали, что уместно поместить опиум в пределах досягаемости этих несчастных, что нельзя отказывать другому в том, что было бы желательно для тебя самого. «Я всегда буду готов сделать для моих солдат то, что я сделал бы для родного сына, — сказал Наполеон, — однако, поскольку в течение суток они должны умереть естественной смертью, я выеду только этой ночью, а Мюрат с 500 кавалеристами останется до двух часов пополудни завтрашнего дня». Он отдал хирургу, остававшемуся с арьергардом, следующий приказ: если к моменту отъезда последнего они еще не умрут, поставить у их постелей опиум, указав, как воспользоваться им в качестве единственного средства избавить себя от жестокостей турок. Английские корабли, крейсировавшие в этом районе, в то время находились далеко в море.

28 мая дивизия Ренье отправилась из Яффы в Замлу, а затем вдоль подножья иерусалимских гор. Поля были покрыты хлебами, сулившими наилучший урожай. Армия подожгла посевы, что было признано необходимым, 29-го утром она стала лагерем в Газе. В июне пустыня очень сурова, она нисколько не похожа на ту же пустыню в январе; тогда все было легко, теперь все стало трудно. Песок был раскаленным, солнечные лучи — невыносимыми. 2 июня армия стала лагерем в Аль-Арише. Фортификационные сооружения находились в хорошем состоянии; гарнизон располагал запасами на шесть месяцев, артиллерия оставила там несколько пушек, чтобы усилить вооружение крепости. 4-го она стала лагерем в Катии. Форт, построенный из пальмового дерева, был достаточно прочным, чтобы оказать сопротивление арабам. 5-го главнокомандующий поехал осмотреть Тину и Пелузий; он прогулялся по берегу, на котором был убит великий Помпеи. Жара была удушающей; объехав вокруг древней ограды города, он укрылся в тени обломка стены, оставшейся от древней триумфальной арки. Наконец, 7-го армия прибыла в Салихию. Нужно самому перенести девятидневные муки от отсутствия тени и особенно от жажды, чтобы представить себе ту радость, которую испытали солдаты, став лагерем посреди пальмового леса, где имелось сколько угодно отличной нильской воды. Тщательно проведенные переклички выявили наличие 11133 человек. Не хватало, следовательно, 2000 человек. 500 было убито на поле брани, 700 умерли в госпиталях, 600 остались в гарнизонах Аль-Ариша и Катии, 200 ушли вперед; но из 11 тысяч, оставшихся в наличии, 1500 были ранены (в числе последних находилось 85 человек с ампутированными конечностями). Пять инвалидов с ампутированными конечностями умерли в пустыне. Из этих 1415 раненых 1200 к моменту Абукирского сражения вернулись в свои части. Потери, понесенные в Сирийской войне, составили 1400 умерших и 85 оставшихся с ампутированными конечностями, то есть около 1500 человек.

XI. Из Салихии генерал Клебер получил приказ отправиться в Дамиетту и расположиться там. Армия продолжала следовать на Каир, куда вступила 14-го с триумфом. Жители вышли ей навстречу и ждали ее в Куббе. Делегации ремесленных цехов и купеческих гильдий приготовили великолепные подарки, которые поднесли султану Кебиру. Это были прекрасные кобылицы с роскошной упряжью, красивые дромадеры, славившиеся своей быстротой; оружие, ценное своей обработкой; красивые чернокожие рабы и красивые негритянки, красивые грузины и красивые грузинки и даже дорогие шерстяные и шелковые ковры, кашмирские шали, кафтаны, кофе мокко самого дорогого сорта, персидские трубки, шкатулки, полные благовоний и ароматов. Французы, находившиеся в Каире, со своей стороны приготовили на открытом воздухе пиршество, чтобы отпраздновать прибытие товарищей; они обнялись с ними и пили в течение нескольких часов. Распространялось столько слухов относительно катастрофы сирийской армии, что, несмотря на отсутствие дивизии Клебера, направившейся прямо в Дамиетту, все удивлялись, видя армию столь многочисленной и мало ослабленной. В строю находилось 8000 человек. Французы, вернувшиеся из Сирии, испытали при виде Каира такое же удовлетворение, какое испытали бы при виде своей родины. Жители, которые чувствовали, что хорошо вели себя во время отсутствия армии, в течение нескольких дней предавались радости, празднуя это счастливое возвращение. Главнокомандующий въехал в город через ворота Побед, предшествуемый начальниками ополчения, главами цехов и гильдий, четырьмя муфти и улемами мечети Аль-Азхар. Месяцы, истекшие между этим моментом и Абукирским сражением, были использованы для принятия делегаций различных городов и провинций, спешивших приветствовать султана Кебира. Полки восполнили убыль большим числом людей, находившихся в запасных частях или вышедших из госпиталей. Было сформировано четыре роты из тяжело раненных и инвалидов с ампутированными конечностями; им была поручена оборона цитадели и башен. Кавалерия занялась пополнением конского состава, артиллерия доукомплектовалась,. и уже к началу июля армия отдохнула и находилась в наилучшем состоянии.

Были получены вести из Сирии; Джеззар-паша не выступал из города, а войска его — из его пашалыка. Гарнизон Аль-Ариша высылал патрули до самого Хан-Юнуса, но они не встречали противника. Половина родосской армии была уничтожена в Сирии, но Мустафа — везир и трехбунчужный паша Румелин, сераскер, командовавший этой армией, — имел еще под своим началом три дивизии общей численностью в 15000-18000 человек. Он ожидал подхода еще одной янычарской дивизии, формировавшейся в Дарданеллах. Это было не опасно и не должно было возбуждать серьезной тревоги. Шейхи мечети Аль-Азхар обратились к народу со следующим воззванием:

«Советы диктуются законом... Прибыл в Каир бережно хранимый вождь французской армии генерал Бонапарт, который любит религию Магомета. Он остановился со своими солдатами в Куббе, здоровый и бодрый, и возблагодарил господа за милости, которыми тот его осыпает. Он вступил в Каир через ворота Побед, в пятницу 10-го дня месяца мухаррема 1204 года от хиджры, с превеликой свитой и торжеством. Было праздником видеть солдат в добром здравии... Этот день был великим днем, таких никогда не было видано. Все жители Каира вышли ему навстречу. Они увидели и признали, что это действительно главнокомандующий Бонапарт собственной персоной; они убедились, что все, что говорилось о нем, — ложно... Жители Верхнего Египта изгнали мамлюков ради своей безопасности и безопасности своих семей и своих детей, потому что наказание злых влечет за собой погибель добрых их соседей... Мы уведомляем вас, что Джеззар-паша, прозванный так за великие свои жестокости, ибо не делал никакого различия между своими жертвами, собрал множество злодеев, коих обнадежил обещаниями грабежа и насилий, и хочет прийти сюда, чтобы овладеть Каиром и провинциями Египта... Главнокомандующий Бонапарт выступил в поход и разбил солдат Джеззара; он взял форт Аль-Ариш и все бывшие в нем запасы... Он пошел затем на Газу, разбил все войска Джеззара, которые там находились, и они обратились перед ним в бегство, как птицы и мыши бегут от кошки... Прибыв в Рамлу, он снова захватил запасы Джеззара и две тысячи прекрасных бурдюков, которые были приготовлены там для похода в Египет, да предохранит нас от него Господь. Затем он отправился к Яффе и три дня осаждал ее; и так как заблудшие жители не пожелали подчиниться и признать его, отвергли его покровительство, он в гневе своем и по воле направляющей его силы предал их грабежу и смерти; около пяти тысяч погибло; он сравнял с землей их валы и дал разграбить все, что находилось за оградой. Это дело рук божьих, ибо бог велит вещам быть и они суть. Он пощадил египтян, почтил их, накормил и одел. В Яффе находилось около 5000 человек войск Джеззара, он их уничтожил всех, лишь очень немногие спаслись бегством. Из Яффы он двинулся к горе Набуллус, в место, именуемое Кайюн, и сжег на горе пять деревень. Случилось то, что было записано в книге судеб; господин вселенной всегда действует одинаково справедливо. Потом он разрушил стены Акры, не оставив камня на камне, и превратил их в кучу обломков, так что люди спрашивают, стоял ли когда город на этом месте... Таков конец построек, возведенных тиранами. Затем он вернулся в Египет по двум причинам: во-первых, чтобы сдержать обещание, данное египтянам, — возвратиться к ним через 4 месяца, а обещания суть для него священные обязательства; во-вторых, потому, что, как он узнал, некоторые злодеи из числа мамлюков и арабов в его отсутствие сеяли смуту, подстрекали к волнениям... Прибытие его рассеяло все эти слухи, все, к чему он всегда стремился, — это уничтожение злых, а мечта его состоит в том, чтобы делать добро добрым... Вернитесь же к богу, творения божьи; подчинитесь велениям его — земля принадлежит ему; следуйте его воле и знайте, что он обладает могуществом и передает его кому захочет: это то, во что он приказал вам верить... Когда главнокомандующий прибыл в Каир, он дал знать дивану, что любит мусульман и обожает пророка... что он обучается Корану, который всякий день читает со вниманием... Мы знаем, что он намерен воздвигнуть мечеть, которая не будет иметь равных во всем мире, и принять религию Магомета».