Эпилог: за чертой исторической науки
«Сколько бы нам ни потребовалось времени, чтобы отразить это тщательно подготовленное нападение, — говорил Франклин Д. Рузвельт 8 декабря 1941 года, — американский народ в своем справедливом гневе пройдет путь до конца — до полной победы. Я полагаю, что выражу волю конгресса и народа, когда скажу: мы не только не пощадим усилий, защищая себя, но сделаем все, чтобы подобное предательское нападение никогда больше не угрожало нам»{360}. Против Японии была обращена мощь Объединенных наций, а вступление Советского Союза в войну на Дальнем Востоке в августе 1945 года привело к быстрой капитуляции японских милитаристов.
Япония была оккупирована американскими войсками. Встал вопрос о наказании японских военных преступников, что являлось декларированной целью Объединенных наций в годы войны. Американский генерал Д. Макартур, формально верховный союзный главнокомандующий на Дальнем Востоке, впоследствии писал: «Принцип уголовной ответственности политических лидеров страны, побежденной в войне, был для меня отвратителен. Я считал, что поступающие таким образом нарушают основные принципы уголовного законодательства. Я считал и соответственно [272] рекомендовал ограничить уголовную ответственность политических лидеров Японии на начало войны обвинением в нападении на Пёрл-Харбор, как совершенного без предварительного уведомления»{361}. Если обвинение захочет привлечь к суду еще и императора, заметил как-то Д. Макартур, тогда придется увеличить оккупационные силы на миллион человек.
Личные взгляды генерала Д. Макартура, однако, не могли определить структуру и работу Международного военного трибунала, учрежденного в Токио в начале 1946 года. Он состоял из представителей одиннадцати стран, в том числе Советского Союза. Однако Д. Макартур был наделен высшей властью в Японии, и американские власти сумели взять в свои руки большую часть подготовительной работы. Вызов свидетелей и отбор документов в известной степени зависел от них. В результате магнаты монополистического капитала, в частности клика «дзайбацу», двигавшая страну к войне, полностью избежали ответственности. Перед трибуналом предстали только политики и военные.
Ответственность милитаристской клики за агрессивную войну, в том числе за Пёрл-Харбор, была установлена вне всяких сомнений. В приговоре Международного военного трибунала было также записано: «Трибунал считает, что агрессивная война против СССР предусматривалась и планировалась Японией в течение рассматриваемого периода (то есть с 1928 года); что она была одним из основных элементов японской национальной политики и что ее целью был захват территорий СССР на Дальнем Востоке»{362}. Семерых главных военных преступников приговорили к смертной казни и повесили 22 декабря 1948 года.
Какова судьба непосредственных исполнителей преступных замыслов японской военщины? Подавляющее большинство служивших в оперативном соединении Нагумо 7 декабря 1941 года погибли в войне, их поглотили волны Тихого океана. Но военная судьба капризна, она пощадила некоторых, кто сыграл выдающуюся роль в налете на Пёрл-Харбор. После войны получили известность те, кто был относительно молод в день Пёрл-Харбора — Сугуру Сузуки, Мицуо Футида и Минору Гэнда. Тогда им было 33 — 37 лет. В свое время их заслуги были высоко оценены императорскими вооруженными силами, а затем и союзником Японии по агрессивным блокам — Соединенными Штатами. Футида после войны оставил военную службу, стал священником. Сузуки и Гэнда снова надели мундиры. [273] Первый — служил контр-адмиралом «оборонительных военно-морских сил» Японии, второй — дослужился до чина генерал-лейтенанта. До весны 1962 года он занимал пост командующего военно-воздушными силами Японии. По случаю ухода в отставку — Гэнда исполнилось 57 лет — американский генерал Лаймэн Лемнитцер вручил ему в дополнение к японским наградам за Пёрл-Харбор американский орден «За заслуги».
В декабре 1961 года корреспондент журнала «Юнайтед стейтс ньюс энд уорлд рипорт» попросил Г. Пранджа дать интервью в связи с двадцатилетней годовщиной «Дня позора». Корреспондент спросил: «Как японцы относятся сейчас к своему внезапному нападению? Обнаружили ли вы среди них чувства сожаления или раскаяния?» Прандж ответил: «Нет, они считают, что выполнили свой долг в отношении императора и страны. Угрызения совести не тревожат их. Гэнда публично заявлял, что он ни о чем не сожалеет. И Футида тоже не сожалеет об этом». Прандж привел слова японского адмирала Тюити Хара: «Американское правительство должно дать нам ордена за то, что мы сделали для него, ибо мы воздействовали на чувства американцев и подняли их на войну. Мы оказали вам психологическую услугу»{363}. Не этому ли совету последовали США, наградившие спустя несколько месяцев Гэнда орденом «За заслуги»?
Прошло еще четверть века. Теперь и американские историки, ссылаясь на новейшие разыскания, в интересах укрепления отношений с Токио вносят поразительные вклады в историю Пёрл-Харбора. Р. Пино и Дж. Костелло, доработавшие книгу покойного контр-адмирала Э. Лейтона «И я был Там» (1985 г.), обнародовали открытие: Советский Союз-де знал и не сообщил о подходе оперативного соединения адмирала Нагумо к Гавайям!
В книге с интригующими недомолвками повествуется о том, что «не заметил ни один американский историк», а именно — корабли Нагумо встретили на пути к Гавайям советское судно. «Этим судном, — сказано в книге, — почти наверняка был «Урицкий», прошедший через Золотые ворота в Сан-Франциско несколькими днями ранее с важным военным грузом по ленд-лизу. Курс судна пересекался с курсом «Кидо Бутай» где-то северо-западнее Гавайских островов... По всей вероятности, русские сообщили японцам о курсе «Урицкого». Из этой посылки следует «логический вывод» — советская разведка знала точные детали, каким маршрутом пойдет через северную часть Тихого океана ударное соединение Нагумо! [274]
Если дело обстояло так, тогда Сталин логично приказал уведомить Токио о курсе «Урицкого». Ему нужно было предотвратить инцидент в критическое для обеих стран время. Он также должен был обеспечить благополучную доставку грузов по ленд-лизу — танков и самолетов во Владивосток и своевременную перевозку их по транссибирской железнодорожной магистрали к последней борьбе для спасения Москвы».
Прервем повествование. Простой расчет показывает — таинственное советское судно должно было прийти во Владивосток тогда, когда Красная Армия 6 декабря 1941 года уже погнала вермахт на Запад. Кстати, велико ли было судно и сколько оно могло привезти этих «танков и самолетов»? Словоохотливый автор не оставляет в неведении: «водоизмещением 1200 тонн».
С серьезным видом в книге истолковывается приказ, отданный Нагумо, — топить встречные суда «третьей страны». Приказ этот-де не относился к советским судам. Отсюда поразительные рассуждения: «Тот факт, что Токио отдал этот приказ, а «Кидо Бутай» встретил русское судно примерно в 900 милях южнее более короткого оживленного пути во Владивосток с западного побережья Америки, указывает — японцы получили некое предупреждение. Оно могло исходить только от русских, лишь они знали, что «Урицкий» так перегружен, что маленькое судно нужно было направить необычным, более южным курсом, подальше от дурной погоды у берегов Аляски. Предупреждение и встреча в океане указывают на то, о чем до сих пор не подозревали, — существовал тесный сговор между Москвой и Токио. Если с «Урицкого» видели «Кидо Бутай» в последнюю пятницу мира на Тихом океане (5 декабря. — Н. Я.), капитан судна не сообщил об этом открыто по азбуке Морзе... а, вероятно, «Урицкий» доложил эти важнейшие разведывательные данные секретным советским кодом... Возможный сговор между Токио и Москвой указывает — Сталин точно знал, как, где и когда разразится война на Тихом океане»{364}.
Коль скоро эти данные преподносятся от имени контрадмирала Э. Лейтона, профессионального американского разведчика, поучительно проверить их достоверность. Обращение в советские архивы дало результаты, которых можно было ожидать. Да, был «Урицкий», лесовоз. Водоизмещением 3328 тонн, а не 1200 тонн. В июне 1941 года Дальневосточное морское пароходство сдало лесовоз «Урицкий» в аренду Владивостокскому арктическому пароходству, и [275] летом — осенью 1941 года «Урицкий» участвовал в доставке грузов в Арктику. В порты США в 1941 году «Урицкий», естественно, не заходил. В США лесовоз ходил летом 1942 года (капитан И. А. Чернов). По описанным причинам, никак не мог «Урицкий» встретить 5 декабря 1941 года оперативное соединение Нагумо поблизости от Гавайских островов. Все написанное об этом от имени Э. Лейтона — ложь.
И это не должно удивлять. Американский историк флота Р. Лав, рецензируя в январе 1986 года эту книгу, писал: «Ее выход прискорбен по двум причинам. Она усиливает представление об историках Пёрл-Харбора как о сварливых чудаках, процветающих только в атмосфере своей крошечной теплицы. Обращение Костелло с текстом также снижает образ и достижения прекрасного офицера, заслуживающего лучшего от наследников его воспоминаний.
Извлекать «уроки» из Пёрл-Харбора, как бесцеремонно пытается Костелло, изнурительная поденная работа. Ничего нельзя извлечь ни из уверенности Пранджа, что сказанное им и есть «вердикт истории», ни из незамысловатых рассуждений Костелло о том, что новые изыскания «едва ли изменят сцену»{365}.
Почему же? Извлечь можно то, что не желает видеть и суровый рецензент. Новейшие исследования в США событий в Пёрл-Харборе перешли за последнюю черту, за которой кончается наука. Теперь вину за Пёрл-Харбор пытаются поделить между Японией и СССР! Применительно к истории с лесовозом «Урицкий» нет необходимости вдаваться в тонкости — кто, контр-адмирал или его посмертные соавторы, лжет. Они несут коллективную ответственность за то, что к нашим дням изучение истории Пёрл-Харбора в США укладывается в прокрустово ложе антисоветского клише, созданного могучим пропагандистским аппаратом. [276]