Глава IV.

За кулисами второго фронта

Сообщение о нападении фашистской Германии на Советский Союз было получено британским премьером Черчиллем в 8 часов утра 22 июня в его загородной резиденции Чекерс, куда он прибыл в субботу.

Еще за неделю до нападения Германии на СССР «бывший военный моряк» (так Черчилль именовал себя в тайной переписке с президентом США Франклином Рузвельтом) писал Рузвельту:

«Судя по сведениям из всех источников, имеющихся в моем распоряжении, в том числе и из самых надежных, в ближайшее время немцы совершат, по-видимому, сильнейшее нападение на Россию. Главные германские армии дислоцированы на всем протяжении от Финляндии до Румынии, заканчивается сосредоточение последних авиационных и танковых сил»{478}.

Гостями Черчилля в Чекерсе были американский посол в Англии Д. Вайнант, министр иностранных дел Иден. Здесь же был личный секретарь Черчилля — Колвилл. За обедом Черчилль с таинственным видом сообщил гостям о неизбежности скорого нападения Германии на Советский Союз{479}. Прогноз его оправдался через несколько часов.

Ни для кого не было секретом, что британский премьер У. Черчилль был ненавистником Советского государства и всеми силами и средствами стремился уничтожить его.

К Черчиллю не относятся слова его знаменитого соотечественника Уильяма Шекспира, что он «постоянен лишь в своем непостоянстве». Наоборот, Черчилль последовательно был ярым врагом Советского Союза, коммунизма. В 1927 г. английские «твердолобые» разорвали дипломатические отношения с СССР и готовились спровоцировать нападение на Советскую страну. У. Черчилль помогал им. Известны симпатии к фашизму не только Н. Чемберлена, но и У. Черчилля{480}.

В период, когда правительство республиканской Испании вело борьбу против итало-немецких интервентов, [125] Черчилль надел на себя маску «нейтрала». «Что за дело английскому правительству до Испании!» — воскликнул он. Во многих выступлениях Черчилль заявлял о «пагубности» и «опасности марксизма». Его личный биограф Льюис Броад признавал: «Ни один англичанин не воевал против большевизма с большей настойчивостью, чем Черчилль»{481}.

Об этой ненависти к СССР было хорошо известно немецким и итальянским лидерам фашизма. Поэтому не случайно, что, совершив нападение на Советский Союз, Гитлер надеялся изолировать Советскую страну на международной арене и даже сколотить против нее единый блок капиталистических держав. Но здесь Гитлер совершил грубый политический просчет: борьба фашистской Германии, Италии и Японии за передел мира, источники сырья и сферы приложения капиталов, желание утопить своих конкурентов, противоречия между двумя группировками империалистических держав оказались сильнее, чем противоречия между миром социализма и капитализма.

Черчилль понимал, что Англия не могла выстоять или одержать победу после военного поражения под Дюнкерком, разгрома Франции, воздушного «блица» без решающей поддержки Советского Союза. Это признавалось в полуофициальных изданиях Королевского института международных отношений: «Сомнительно, чтобы Соединенное королевство смогло выжить, даже при поддержке всего Содружества наций и Соединенных Штатов»{482}.

Судьбы Англии, Европы и всего мира зависели от исхода борьбы СССР с фашистскими захватчиками. «Нападение на СССР, — писала «Таймс», — является дальнейшим мероприятием по подготовке решительного наступления на Англию. Германское вторжение в СССР — новый шаг на пути установления Гитлером мирового господства»{483}.

Смертельная опасность для самого существования Англии и всей Британской империи, для будущего США повелительно диктовала правительствам этих стран пойти на союз с социалистическим государством, против капиталистических же, но фашистских государств. СССР не представлял угрозы Англии и США, а фашистские государства Германия, Италия и милитаристская Япония непосредственно угрожали им. Союз антифашистских государств был нужен всем, кто был заинтересован в разгроме фашизма. Диалектика мирового общественного развития оказалась сильнее личных симпатий или антипатий капиталистических политиков. Несмотря на свою враждебность к коммунизму, правящие круги Англии и США убедились, кто их подлинный враг и кто друг и как велика угроза фашистского порабощения. [126]

Политические расчеты Гитлера на сговор с Англией и нейтрализацию США потерпели крах. Это был крупнейший политический провал стратегии фашистских политиков.

Жребий брошен

21 июня, прогуливаясь по крокетной площадке в саду Чекерса, У. Черчилль делился своими мыслями с Колвиллом. «Надежды Гитлера, — говорил Черчилль, — заручиться содействием правых в Англии и США, упования на их помощь в войне с СССР ошибочны. Наоборот, Англия окажет всемерную помощь СССР».

Утром 22 июня ему сообщили о вторжении Гитлера в Россию. Это известие вызвало у британского премьера чувство облегчения, радости, поскольку он понимал, что после вступления в войну СССР Англия «уже больше не одинока»{484}. Немедленно он вызвал к себе наиболее близких членов военного кабинета — Идена, министра военного снабжения лорда Бивербрука, а также английского посла в Москве Стаффорда Криппса. Черчилль не счел необходимым советоваться со всеми членами военного кабинета, и на узком совещании было решено выступить с заявлением о поддержке СССР в войне с фашистской Германией. Выступление премьера должно было состояться в 9 часов вечера.

Однако в ходе подготовки заявления обнаружились расхождения в оценке способности Советской страны к отражению фашистской агрессии. И только за 20 минут до начала выступления Черчилля текст заявления был окончательно согласован{485}.

У. Черчилль обрушился на «жестокий, алчный фашистский режим» с его стремлением к расовому господству. «Я вижу, — говорил он, — русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен... Я вижу десятки тысяч русских деревень... и как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина»{486}.

«Опасность, угрожающая России, — продолжал он, — это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара... Его (Гитлера. — Ф. Б.) вторжение в Россию — это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова»{487}.

В сложившейся исторической обстановке нацистская Германия представляла смертельную угрозу для Британской империи. «У нас, — говорил далее Черчилль, — лишь [127] одна-единственная жизненная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима... Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером, наши враги... Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем»{488}.

Черчилль закончил свою речь словами о решимости Англии сражаться с Гитлером на суше, на море и в воздухе, избавить «землю от самой тени его», «бороться сообща, сколько хватит сил и жизни»{489}.

В свою очередь министр иностранных дел Великобритании А. Иден днем 22 июня заявил советскому послу в Лондоне И. Майскому, что «нападение Германии на СССР носит характер самой явной и оголтелой агрессии», что «ни о каком мире между Англией и Германией не может быть и речи»{490}. В заключение он сказал: «Это начало конца для Гитлера»{491}.

Помогая СССР, Англия спасала свою независимость и суверенитет, защищала себя от фашистского порабощения.

Подобные же мотивы определяли политику и Соединенных Штатов в отношении Советского Союза.

В день нападения Германии на СССР сенатор-демократ Пеппер заявил: «Мы должны уничтожить Гитлера, или он уничтожит нас»{492}. Военный министр США Стимсон после нападения фашистской Германии на СССР предупреждал правительство о возросшей для страны опасности. Президент Рузвельт признавал, что защита «СССР... является жизненной необходимостью для защиты Соединенных Штатов»{493}.

Еще за несколько дней до нападения Рузвельт известил Черчилля о своем желании «приветствовать Россию как союзника»{494}. Заявление о поддержке СССР Соединенными Штатами было сделано исполнявшим обязанности госсекретаря С. Уэллесом, который подтвердил: «Гитлеровские армии сегодня — главная опасность для Американского континента». В свою очередь 24 июня президент Ф. Д. Рузвельт заявил на пресс-конференции, что США окажут всяческую помощь СССР в его борьбе против Германии{495}.

Подобная позиция У. Черчилля и Ф. Д. Рузвельта нашла поддержку широких слоев английского и американского народов. 72% населения США высказалось за победу СССР и лишь 4% — за победу Германии.

24 июня в английском парламенте открылись специальные дебаты по вопросу «О германском вторжении в Россию». Депутаты от всех партий почти единодушно поддержали Черчилля. Открывший прения Иден сделал от [128] имени правительства заявление: «Коварное нападение на Советский Союз и нарушение неоднократных торжественных обещаний в конечном счете доказывают человечеству... наличие нацистских планов завоевания мирового господства... Все должны понимать... величайшую и непосредственную угрозу своей безопасности, пока существует нацизм»{496}.

Иден призывал депутатов объединить с «русскими, борющимися за свою землю», усилия и «противостоять агрессии Гитлера»{497}.

Выступивший вслед за Иденом депутат Ли Смит подчеркнул: «Нападение на Россию является частью единого плана нападения как на Россию, так и на нашу страну»{498}. Депутат Адамс сказал: «Опасность для России — наша опасность, наша победа... будет победой русских»{499}. За немедленную помощь СССР высказались лорд Бивербрук, Кренборн и др.{500}

От имени рабочих Западного Файфа, от трудящихся всех уголков Англии в парламенте выступил ветеран коммунистического движения Англии Уильям Галлахер. С революционной страстностью он говорил, чтобы правительство «теснее и активнее сотрудничало с Советским Союзом с целью... уничтожить фашизм в любой форме и обеспечить длительный, демократический мир народам»{501}. Героическая борьба советского народа против немецко-фашистских полчищ вызвала сочувствие и активную поддержку всего прогрессивного человечества. Трудящиеся всего мира понимали, что на советско-германском фронте решается не только судьба СССР, но и их судьба, дело национальной независимости и свободы всех народов. В то же время пролетарии всех стран стремились своей поддержкой выполнить интернациональный долг в отношении первого в мире социалистического государства. Во главе этой борьбы встали коммунистические партии.

Компартии Англии и США, выражая стремление трудящихся, требовали от правительств своих стран создания мощной коалиции государств для совместной борьбы с гитлеровской Германией. «Дело Советского Союза, — гласила декларация Компартии Англии, — это дело трудящихся народов всего земного шара, дело свободы и социализма»{502}.

По всей Англии прокатились мощные демонстрации в поддержку справедливой борьбы советского народа. Многие английские трудящиеся обращались в советское посольство в Лондоне, заявляя о своем желании сражаться в рядах Красной Армии{503}.

В свою очередь Коммунистическая партия США выступила за «полное и неограниченное сотрудничество США, Англии и СССР»{504}. [129]

Выступления трудящихся капиталистических стран в поддержку Советского Союза явились одним из решающих факторов, подготовивших создание антифашистской коалиции.

Однако так действовали не все. Было бы наивно считать, что Черчилль, глубоко ненавидевший коммунистическую идеологию, сразу изменил свое отношение к Стране Советов.

Даже в речи о намерении Англии помочь СССР, произнесенной 22 июня, он не скрывал своей ненависти к коммунизму. «За последние 25 лет, — говорил он, — никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем»{505}.

Черчилль говорил истинную правду и доказал это в ходе Великой Отечественной войны. На союз с СССР он смотрел как на «печальную необходимость». Черчилль последовательно осуществлял свой стратегический замысел — добиться максимального ослабления врага № 1 — фашистской Германии и истощения своего союзника военного времени — Советского Союза, чтобы после победы продиктовать свою волю и тому и другому.

Поскольку официальное положение обязывало У. Черчилля быть более сдержанным, воззрения отца выразил его сын Рандольф Черчилль, заявивший: «Идеальным исходом войны на Востоке был бы такой, когда последний немец убил бы последнего русского и растянулся мертвым рядом»{506}.

В США подобное высказывание принадлежит сенатору Гарри Трумэну, впоследствии президенту страны. «Если мы увидим, — сказал он, — что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше»{507}.

Английские и американские реакционеры, отъявленные мюнхенцы, а их было немало в правительстве Черчилля, в администрации Рузвельта, в английском парламенте и конгрессе США, на ответственных дипломатических постах, в высших аристократических салонах Лондона и Вашингтона, благословляли нападение Германии на Советский Союз, считая его «даром провидения».

Поход Гитлера на СССР был давнишней мечтой всех пособников и прямых агентов фашизма. Об этом откровенно писали в сотнях передовиц американский газетный король Херст и его единомышленники полковник Маккормик, капитан Паттерсон. Известие о нападении Гитлера на СССР вызвало ликование в лагере изоляционистов США, видевших в бесноватом фюрере «единственный оплот против большевизма»{508}. [130]

Новая волна антисоветской истерии охватила созданный еще в 1940 г. изоляционистский комитет «Америка — прежде всего», во главе которого стояли генерал Роберт Вуд, автомобильный король Генри Форд, сенаторы Уилер, Най, члены палаты представителей Фиш, Гофман, Дэй. Это и не удивительно, поскольку все они были тесно связаны с немецкой разведкой. Ярым пронацистским агентом был известный американский летчик, совершивший перелет через океан, Линдберг, призывавший объединиться с фашистской Германией{509}. Все они также энергично выступали против помощи Советскому Союзу в его трудной борьбе{510}. Открытых и замаскированных агентов фашизма в США поддерживал сенатор Тафт.

В США против СССР активно выступали и члены американской секции «Международного комитета борьбы с мировой угрозой коммунизма» — Коул, председатель «Совета национальной обороны», Стил, редактор «Нэшнл рипаблик», Стивенсон, в прошлом агент американской военной разведки{511}.

В публичной брани в адрес СССР изощрялся матерый антисоветчик, верный слуга монополистов Уолл-стрита, профсоюзный босс, вице-президент Американской федерации труда Мэтью Уолл.

Призывы «к оружию против СССР» раздавались из уст старого дипломатического разведчика Уильяма Буллита, в середине 30-х годов бывшего послом США в Москве, а незадолго до нападения Германии на Советскую страну вернувшегося из Франции{512}.

Сильная группировка, выступавшая в поддержку фашистской Германии, против американской помощи СССР, была и в администрации Рузвельта, в госдепартаменте США{513}.

Но все эти выступления бледнели перед словами бывшего президента США Герберта Гувера, который сказал: «Говоря по правде, цель моей жизни — уничтожение Советской России»{514}.

В Лондоне им вторил министр авиационной промышленности в правительстве Черчилля матерый мюнхенец подполковник Мур-Брабазон, заявивший о заинтересованности Англии в обескровливании СССР и Германии, после чего Англия займет господствующее положение в Европе{515}.

Профашистские воззрения разделяли и активно поддерживали Гитлера посол Англии в США лорд Галифакс, посол во франкистской Испании Хор, депутаты парламента ярые враги СССР Вуд Маргессон, Лэмпсон, генерал Нокс, члены махрово реакционной «группы имперской политики», тесно связанные с фашистскими организациями в Англии во главе с Мосли. С ними были солидарны [131] представители «клайвденской клики» — леди Астор, лорд Дуглас, заместитель министра иностранных дел в кабинете Черчилля, Бальфур, заместитель министра авиации, лорды Дерби, Лотиан, герцог Гамильтон и многие другие, на которых могли положиться немецкие фашисты.

С большим удовлетворением встретил нападение Гитлера на СССР консервативный депутат Хор Белиша{516}.

Долгие годы накануне второй мировой войны и в ходе ее эти люди проводили курс на сговор с фашистскими государствами. «Давние враги Советского Союза, — писал леволейбористский журнал «Трибюн», — все еще имеют силу и влияние в Англии»{517}. Поэтому депутат-коммунист У. Галлахер решительно требовал вывести из состава английского правительства «всех мюнхенцев и предателей»{518}.

Коалиция народов и государств

Однако, как ни сочувствовали подобным воззрениям профашистских элементов Черчилль и его единомышленники в Англии и США, политические соображения диктовали им в то время необходимость оказывать поддержку СССР. «Вынужденное вступление СССР в войну с Германией ускорило объединение антифашистских сил. Советское правительство всемерно способствовало сплочению всех стран и народов для борьбы с агрессивным блоком»{519}.

Этого требовали трудящиеся Англии и США, понимавшие тесную связь между успехами борьбы СССР и народов этих стран против фашизма. Под давлением народных масс, а это диктовалось и соотношением сил на мировой арене, правящим кругам Англии и США, какими бы сильными ни были реакционные воззрения, корыстные расчеты некоторых империалистических политиков, все-таки пришлось встать на путь поддержки Советского Союза, пойти на создание союза антифашистских государств.

Создание антигитлеровской коалиции не произошло в порядке самотека, а явилось итогом всей внешнеполитической деятельности СССР, предшествовавшей второй мировой войне. Она подготовлялась неустанной борьбой СССР за мир и коллективную безопасность, против планов поборников политики «невмешательства», стремившихся втянуть Советскую страну в войну с Германией и Японией.

Антигитлеровская коалиция была, с одной стороны, союзом народов против фашистских государств, а с другой — союзом государств с различным социально-экономическим строем. Социалистическое [132] государство — СССР — вступило в военный союз с империалистическими государствами — США, Англией и другими странами. Благодаря Советскому Союзу антигитлеровская коалиция стала союзом миллионов людей, поднявшихся на борьбу с фашистскими захватчиками.

Переговоры о ее создании были нелегкими. Еще 27 июня 1941 г. в Москву вместе с английским послом Криппсом прибыла военная миссия во главе с генералом Мак-Фарланом и экономическая миссия для ведения переговоров с СССР{520}.

Однако в беседе с народным комиссаром иностранных дел СССР Криппс заявил, что для политического соглашения «время еще не созрело», на что нарком заметил: «Необходимо обусловить взаимную помощь каким-то соглашением на определенной политической базе»{521}.

8 июля 1941 г. глава Советского правительства принял Криппса. И. В. Сталин отметил, «что у Советского правительства создалось плохое впечатление в связи с непонятной позицией, занятой Английским правительством. Советскому правительству кажется, что Великобритания не хочет связывать себя с Советским Союзом каким-либо соглашением»{522}. Сталин отметил, что «Гитлер собрал почти половину всех государств Европы и создал что-то вроде коалиции из Италии, Румынии, Венгрии, Словакии и Финляндии... в отношениях между Англией и СССР создается впечатление изолированности. Коалиции нужно противопоставить коалицию, а не изоляцию»{523}.

Советское правительство выдвинуло проект подобного соглашения о коалиции СССР и Великобритании в борьбе с фашистской Германией{524}.

Краеугольным камнем этой коалиции, составившей основу союзнических отношений, явилось подписанное в Москве в июле 1941 г. по инициативе Советского правительства соглашение между правительствами СССР и Великобритании «О совместных действиях в войне против Германии»{525}. В нем предусматривалось, что оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в войне против гитлеровской Германии. Простые люди СССР и Англии видели в этом реальную возможность заставить Германию воевать на два фронта. Стороны торжественно обязались не вести переговоров, не заключать перемирия или мирного договора без обоюдного согласия{526}. Сколько в дальнейшем будет нарушений этого обязательства со стороны Англии!

«Великая коалиция, — писал американский военный историк Мэтлофф, — выкованная в войне и для войны, сложилась в 1941–1942 годах. Это был военный союз, напоминавший «брак по расчету». Общая опасность объединила в 1941 году Соединенные Штаты, Англию и [133] Советский Союз, но из-за различий в традициях, политике, интересах, географическом положении и ресурсах каждая страна — участница коалиции смотрела на войну в Европе по-своему»{527}.

Дело, конечно, не в «традициях» или географии. Основные разногласия возникли из-за различных политических интересов, классовых противоречий, различий целей войны с германским фашизмом.

Главной целью справедливой Отечественной войны советского народа являлся разгром фашизма, ликвидация смертельной угрозы, нависшей над Советской страной. Речь шла о том, быть или не быть Советской власти, быть народам СССР свободными или попасть под тяжкое иго фашизма. Речь шла также об освобождении народов Европы, изнывавших под гнетом фашизма.

Цели правящих кругов Англии и США были совершенно противоположными. В их задачу входило сохранение своих классовых интересов, устранение Германии, Японии как опасных конкурентов на мировых рынках. Обе державы — США и Англия стремились к завоеванию мирового господства.

Различие в классовых целях войны породило немало противоречий между ее участниками, трудностей, которые нередко не согласовывались с общесоюзническими задачами. А народы СССР, Англии и США дорого платили за политические интриги буржуазных правительств.

С первых дней Великой Отечественной войны советско-германский фронт приковал к себе основные силы гитлеровской Германии. Перед вероломным нападением на СССР в германских вооруженных силах насчитывалось до 8,5 млн. человек, сведенных в 214 дивизий и 7 бригад{528}. Из них на СССР было брошено 153 немецкие и 37 дивизий ее сателлитов (до 5,5 млн. человек{529}), в которых насчитывалось более 50 тыс. орудий и минометов, 3940 немецких самолетов (60% всей мощи Германии), 500 финских и 400 румынских самолетов, 3410 танков{530}.

Численный состав Вооруженных Сил СССР к июню 1941 г. возрос до 4,6 млн. человек{531}.

По размаху и ожесточенности гигантских военных сражений, по количеству участвующих в них людей, объему боевой техники советско-германский фронт стал решающим фронтом второй мировой войны.

В то время, когда Красная Армия один на один сражалась с вооруженными до зубов гитлеровскими армиями, на территории Западной Европы военные действия почти не велись. Лучшим способом помощи Советскому Союзу со стороны Англии, а затем США со времени вступления их в войну было бы открытие второго фронта в Европе. Он был необходим во имя спасения жизней [134] советских людей, народов Европы, подпавших под фашистское иго, ради честного выполнения союзнических обязательств. Вот почему вопрос об открытии второго фронта был краеугольным камнем межсоюзнических отношений.

В тот момент на советско-германском фронте находилось 75% войск фашистской Германии и ее сателлитов, на Западе насчитывалось всего 38 неполных фашистских дивизий. Непосредственно на побережье Франции, Бельгии и Голландии располагалось всего 19 дивизий{532}. Угроза вторжения на Британские острова абсолютно исключалась, создавались благоприятные условия для оказания максимальной помощи СССР.

В первые месяцы войны Черчилль язвительно назвал идею создания второго фронта «абсурдом и глупостью», абсолютной безграмотностью в военной стратегии, непониманием русскими «характера десантной операции» для высадки «огромной армии на вражеском побережье»{533}.

У. Черчилль возомнил себя единственным непогрешимым военным стратегом, забыв о печальном опыте бездарной, безграмотной в военном отношении Дарданелльской операции против Турции, предпринятой в 1915 г. по его инициативе как морского министра и с треском провалившейся. Он забыл о провале своих планов как военного министра Англии, направленных против молодой, неокрепшей Советской Республики, продиктованных не только лютой ненавистью к Советской стране, но и отсутствием учета политических и военно-стратегических факторов.

Во второй мировой войне Черчилль считал себя величайшим полководцем всех времен — под стать Александру Македонскому, Юлию Цезарю или по меньшей мере Наполеону английского образца. Черчилль старался не вспоминать крупнейших стратегических поражений Англии в период второй мировой войны, хотя он нес за них с 10 мая 1940 г. самую непосредственную ответственность и как премьер-министр, и как глава комитета начальников штабов. Он старался забыть о горечи поражения английской армии во Франции, под Дюнкерком, в норвежских фьордах, о тяжелых поражениях английской армии в Ливии и Египте, молниеносном падении первоклассной английской крепости Сингапур и потере за 100 дней английских владений на Дальнем Востоке{534}. Черчилль переживал горечь поражений до тех пор, пока решающая помощь Красной Армии, ее победы над фашизмом не дали ему возможности вкусить долгожданное счастье побед!

Правда, даже в самые тяжелые, казалось, безнадежные для Англии моменты Черчилль утешался [135] формулой: «Англичане проигрывают все сражения, за исключением последнего».

Черчилль предпочитал завоевывать победы для Англии чужими руками, сражаясь... до последнего советского солдата.

Конечно, гораздо легче было находиться за Ла-Маншем или за Атлантикой, спокойно взирать, как русский народ в неимоверно трудной борьбе с немецкими захватчиками и их союзниками проливает кровь, и не подвергать риску английские армии, не подставлять под удар армии США, наращивавшие силы.

Черчилль в Чекерсе любил разглагольствовать о стратегии. Великий грузинский поэт Шота Руставели писал: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека». Черчилль был «стратегом боя издалека». А тот, кто находится вдали от поля жестокой военной битвы, никогда не поймет тех, кто ежедневно, ежечасно, ежеминутно рискует своей жизнью на поле брани.

Закулисные интриги союзников

Советское правительство не считало вторым фронтом «воздушный фронт» бомбардировок Германии союзной авиацией, морские операции Англии и США в Атлантике или последующие операции союзников в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Сицилии.

Второй фронт — это фронт войны в Европе, в Северной Франции, который стратегически дополнял бы русский фронт, отвлекая на себя 60 немецких дивизий и 20 дивизий союзников Германии{535}. Этот фронт должен был угрожать жизненным центрам фашистской Германии. Второй фронт можно сравнить с тем фронтом, который союзные России англо-французские армии создали во Франции в первую мировую войну, когда к сентябрю 1915 г. на Восточном русском фронте сражалось 65 дивизий кайзеровской Германии, а 90 германских дивизий находились на Западном фронте, противоборствуя войскам Англии и Франции.

Германия, как показывал исторический опыт, всегда проигрывала войну на два фронта. Гитлер, следуя заветам Бисмарка, Мольтке, Шлиффена, страшившихся войны на два фронта, стремился бить противника поодиночке: сначала русских, потом англичан.

«Английское правительство, — отмечал И. В. Сталин в конце августа 1941 г., — своей пассивно-выжидательной политикой помогает гитлеровцам»{536}. Исходя из военно-стратегической обстановки на советско-германском и Западном фронтах, когда подавляющие силы фашистской Германии были заняты на Востоке, Советское правительство [136] считало вполне реальным создание второго фронта на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика), который оттянул бы с Восточного фронта десятки немецких дивизий. Об этом оно сделало предложение английскому правительству в июле и сентябре 1941 г.{537} Советское военное командование прекрасно понимало трудности создания второго фронта, то, что это сопряжено со значительными жертвами. Но несмотря на трудности, это сохранило бы гораздо больше жизней советских солдат на фронте борьбы с гитлеровскими полчищами. Ради общего дела, ради интересов Англии его следовало создать немедленно.

Советская сторона требовала от Великобритании выполнения союзнического долга. Однако Черчилль отклонил советские предложения о немедленном открытии второго фронта, необоснованно заявив: «Предпринять десант большими силами означало бы потерпеть кровопролитное поражение...»{538}

3 сентября 1941 г. Советское правительство вновь указало на необходимость создать уже в этом году второй фронт. «Немцы считают опасность на Западе блефом и безнаказанно перебрасывают с Запада все свои силы на Восток, будучи убеждены, что никакого второго фронта на Западе нет и не будет»{539}. Черчилль и на этот раз ответил отказом{540}. В послании Черчиллю 1.3 сентября 1941 г. Советское правительство ответило: «...отсутствие второго фронта льет воду на мельницу наших общих врагов»{541}.

Учитывая резко отрицательную позицию английского правительства в отношении открытия второго фронта, Советское правительство осенью 1941 г. больше не ставило перед ним этого вопроса.

Однако английские трудящиеся настойчиво добивались от правительства немедленного открытия второго фронта. Это требование Черчилль назвал «печальным и постыдным», а тех, кто требовал, — «глупцами или мошенниками»{542}.

Но постыдным и печальным, вероломным и преступным по отношению к своему союзнику — СССР было поведение Черчилля. Он предпочитал взывать к советским руководителям «продолжать сражаться» и «наголову разбить этих мерзавцев» — гитлеровцев, восхищаться «мужеством, отвагой и упорством советского народа», «великолепной борьбой русских армий, защищавших родную землю...». В то же время бездействие англичан на фронтах войны и отсутствие должной помощи СССР он «старался заполнить пустыми, вежливыми фразами»{543}, проводил стратегию «мнимого союза с СССР»{544}.

Правящие круги Англии, а позднее и США не спешили [137] с открытием второго фронта не потому, что для этого не было реальных возможностей, военных сил, вооружения и снаряжения. По словам де Голля, в их тайные расчеты не входило устремиться навстречу опасности в тот момент, когда враг с каждым днем все более истощал силы на русском фронте{545}.

Де Голль не расшифровал очевидную истину: с истощением врага — немцев У. Черчилль добивался и истощения своего союзника — СССР.

Англия и США выступали больше в роли сочувствующего зрителя по отношению к СССР, нежели союзника, соратника по оружию в смертельной борьбе против гитлеровской Германии. Они не давали СССР и сколько-нибудь достаточного количества вооружения — самолетов, танков, орудий и т. д. Так, к концу августа 1941 г., после настойчивых представлений советского посла в Лондоне, английский министр авиации согласился выделить СССР всего... шесть крупных бомб{546}.

В беседе с советским послом в Лондоне 5 сентября 1941 г. Черчилль прямо заявил: «...до зимы мы не сможем оказать вам никакой серьезной помощи — ни путем создания второго фронта, ни путем обеспечения широкого снабжения нужными вам видами оружия»{547}.

Возникает вопрос: были ли у Англии и США реальные возможности для создания второго, сухопутного фронта в Европе в начале Отечественной войны? Безусловно, да! Это подтверждают даже некоторые буржуазные политики и военные, и среди них министр Черчилля лорд Бивербрук, который «стал и оставался в дальнейшем — яростным сторонником второго фронта на Западе», член английского парламента Бивен, депутат Грэнвил, военный обозреватель Вернер и многие другие{548}.

В свою очередь на совещании в Вашингтоне, состоявшемся в конце мая 1942 г., Рузвельт, его главный советник Гарри Гопкинс, начальник штаба американской армии Маршалл, главнокомандующий военно-морским флотом Кинг заявляли советскому представителю о полной возможности открыть второй фронт в 1942 г. Действительно, на 1 июля 1941 г. армия США насчитывала 33 дивизии; только в сухопутных войсках США было 1 400 тыс. человек. К началу 1942 г. вооруженные силы США насчитывали свыше 2 100 тыс. человек{549}.

К сентябрю 1941 г. Англия, оправившись от поражения под Дюнкерком, имела в сухопутных войсках свыше 3 291 тыс. солдат, не считая 1 500 тыс. человек в частях местной самообороны. В военно-воздушных силах было 750 тыс. человек и 500 тыс. во флоте. В течение 1942 г. Англия совместно с доминионами планировала развернуть и оснастить 99 дивизий. Общая численность экспедиционных [138] сил для десанта должна была составить 1–1,5 млн. человек.

Объединенные военно-воздушные силы Англии и США могли прикрыть высадку англо-американского десанта на побережье Франции. Сил было достаточно. Только за 1941 г. Англия произвела более 20 тыс. боевых самолетов, свыше 15 тыс. танков. В США за вторую половину 1941 г. было произведено 23 тыс. боевых самолетов, 12 тыс. танков{550}.

Англия и США имели достаточный тоннаж военно-морских и десантных судов для высадки десантов в Северной Франции. Накануне второй мировой войны тоннаж английского торгового флота составлял свыше 17 млн. т. Немецкие подводные лодки, военный флот за 1941 г. потопили суда водоизмещением 2833 тыс. т. Но эти потери были восполнены. В 1941 г. тоннаж торгового флота Англии составлял свыше 21 324 тыс. т{551}. Флот был способен обеспечить высадку на континенте от 60 до 140 дивизий.

Тоннаж флота США был еще более значительным. США предоставили Англии суда торгового флота водоизмещением 12 млн. т. Если англичане смогли в течение семи дней под жестокой немецкой бомбежкой эвакуировать из Дюнкерка армию в 338 тыс. человек, то объединенный англо-американский флот под мощным прикрытием самолетов, авианосцев, линкоров, крейсеров новейшего типа мог высадить 30–40 дивизий первой очереди десанта в любом месте побережья от Ютландии до Бискайского залива.

Немецкий военно-морской флот не мог оказать серьезного сопротивления английскому десанту, поскольку был слаб.

Когда в ноябре 1942 г. США и Англия начали осуществление операции «Торч» («Факел») по захвату Северной и Северо-Западной Африки, 500 транспортов, конвоируемых 350 военными кораблями, в короткий срок перебросили через океан, кишевший немецкими подводными лодками, крупный десант. Так разве не могли США и Англия в 1941 или 1942 г. перебросить десант через узкий пролив Ла-Манш? Конечно, могли.

После московских переговоров представителей СССР, США и Великобритании в октябре 1941 г. государственный министр Бивербрук подверг критике британскую стратегию, считая вполне возможным и настоятельно необходимым открыть второй фронт, не дожидаясь, «пока на последнюю гетру будет пришита последняя пуговица», призывал не игнорировать «нынешнюю благоприятную возможность». «С нашей стороны, — заявлял Бивербрук, — ждать сейчас — безумно{552}. [139]

Однако подобные заявления шли вразрез со стратегической концепцией Черчилля, проводившего «периферийную стратегию», активно поддерживаемую имперским генеральным штабом. Черчилль предпочел отделаться от своего «закадычного друга», выведя его из состава правительства, но ни на йоту не отступил от своих воззрений. Он не терпел возражений ни с чьей стороны.

Видный политический деятель США Уилки также заявлял в сентябре 1942 г.: «Я лично убежден сейчас, что мы можем помочь русским, установив вместе с Великобританией действительный второй фронт в Европе в кратчайшие сроки»{553}.

Фактически военное руководство США поддерживало порочные стратегические концепции У. Черчилля и английских фельдмаршалов и генералов. Правда, на словах генералы США еще до вступления страны в войну ратовали за выполнение плана «ABC-1» (American British Conversation), принятого на штабном совещании в начале

1941 г. В плане были сформулированы первоочередные задачи американо-английской стратегии, где фашистская Германия фигурировала как «враг № 1», а Япония — как «враг № 2»{554}.

На совещании «Аркадия» в Вашингтоне в январе

1942 г. был создан англо-американский объединенный комитет начальников штабов — постоянный орган для повседневного руководства войной и выработки англоамериканской коалиционной стратегии{555}. Политические руководители Англии и США создавали отдельный союз внутри антифашистской коалиции, осуществлявший без согласования с советским военным командованием свои стратегические планы. В комитет не были допущены представители СССР, хотя в координации стратегических планов союзников он был заинтересован не менее, а более, чем США и Англия.

Комитет, заседания которого проходили в Вашингтоне, Квебеке, Тегеране, Каире, вырабатывал стратегию, согласовывал планы, обсуждал сроки проведения операций, утверждал общие планы материально-технического снабжения, распределение боеприпасов и транспортных средств, сопоставлял задачи и ресурсы.

Выработанные рекомендации, а они обычно принимались единодушно, «в дальнейшем, — по словам Мэтлоффа, — утверждались президентом США и премьер-министром Англии, которым он был подотчетен. Рузвельт и Черчилль несли ответственность за все военные решения»{556}, осуществляя политическое и военное руководство. Следовательно, за саботаж открытия второго фронта, срыв намеченных сроков несет ответственность не только Черчилль, но и Рузвельт, а также все высокопоставленные [140] руководители Великобритании и Соединенных Штатов Америки.

Если Черчилль вероломно срывал открытие второго фронта, то Рузвельт и американские генералы осуществляли это более замаскированно. Делая время от времени заявления об открытии второго фронта в Европе, о готовности «послать американские войска в Англию»{557}, принимая решения об этом, на деле политические и военные руководители Англии и США отказывались от осуществления разрабатываемых ими стратегических планов, носивших весьма туманный и неконкретный характер и изобилующих бесчисленными английскими «if» (если. — Ф. В.).

Правительства Англии и США рассматривали второй фронт как завершающий удар для окончания войны в Европе, чему должна была предшествовать борьба на периферии, вдали от важных стратегических центров фашистской Германии. Они стремились переложить на плечи советского народа всю тяжесть борьбы с фашистской Германией и уклонялись от согласованных стратегических ударов вооруженных сил антифашистской коалиции по немецким армиям в Европе в 1942–1943 гг.

Легенда об «Атлантическом вале»

Чтобы как-то оправдать перед мировым общественным мнением саботаж открытия второго фронта в Европе, английские и американские политики, печать этих стран создают легенду об «Атлантическом вале», который якобы был у гитлеровцев на западном побережье Франции. При этом их тезисы «о вале» были удивительно схожи с геббельсовской пропагандой. Черчилль восклицал: «"Атлантический вал» Гитлера неприступен, и нужно позаботиться о том, чтобы волны не покраснели от крови американских и английских юношей и чтобы побережье не было завалено их трупами»{558}.

Заботы Черчилля осуществить операции по открытию второго фронта малой кровью законны, но не этими мотивами он руководствовался. В письме главе Советского правительства в июне 1941 г. Черчилль писал: все побережье Франции «ощетинилось орудиями, колючей проволокой, укрепленными огневыми точками и береговыми минами»{559}.

Так ли было на самом деле? Действительно ли столь неприступным был «Атлантический вал», или его «неприступность» была плодом геббельсовской пропаганды, повторяемой политиками, военными и журналистами англосаксонских стран в оправдание предательства своего союзника? [141]

Создать «вал» на европейском побережье протяженностью 5 тыс. км было невозможно. Для этого потребовались бы астрономические ресурсы: 170 пехотных дивизий, а с резервами — 220 дивизий и 10–15 танковых дивизий. Такого количества вооруженных сил Германия выставить не могла. Во Франции, Бельгии и Голландии находилось лишь 13% дивизий гитлеровцев, укомплектованных пожилыми солдатами и необстрелянными юнцами, слабо вооруженными трофейным французским и польским оружием{560}. Активные, боеспособные дивизии воевали на советско-германском фронте.

Бывший начальник штаба группы армий «Запад» Блюментрит указывал: вдоль побережья Нормандии, западнее реки Сены, на 200 миль было всего 6 дивизий. «Командиру роты приходилось колесить весь день по побережью, чтобы осмотреть сектор, занимаемый его ротой»{561}. Некоторые дивизии обороняли полосу протяженностью до 200 км. Средняя оперативная плотность составляла не более одной дивизии на 100 км побережья{562}.

Кроме обороны побережья немецкие войска во Франции, Бельгии, Голландии несли оккупационную службу и были рассредоточены в глубине этих стран.

В течение 1942 г. немецкие военно-воздушные силы на Западе насчитывали всего 400 бомбардировщиков и 200 боеспособных истребителей{563}. Не случайно бывший главнокомандующий группой немецких армий «Запад» Рундштедт после войны разоблачил миф об «Атлантическом вале». Он говорил:

«"Атлантический вал» представлял собой иллюзию, созданную пропагандой для обмана немецкого народа, а также для обмана союзников. Читая сказки о неприступности его укреплений, я приходил в раздражение. Называть это «валом» было бессмыслицей»{564}. Это был, по свидетельству гитлеровских генералов, «пропагандистский вал».

Немецкие военнопленные, в частности лейтенант отряда связи 28-го армейского корпуса Гудзент, признавал: «На Востоке много наших войск... Запад полупуст, и беда, если «томми» (англичане. — Ф. В.) в этом своевременно убедятся»{565}.

Однако политики, военные, печать Англии и США доказывали, что высадка войск в Европе, во Франции, слишком рискованное, требующее больших жертв и не сулящее удачи дело. Конечно, жертвы и риск были бы. Но какая война ведется без потерь и риска?

Чтобы доказать трудность захвата плацдарма в Европе, по инициативе Черчилля в 1942 г. был произведен ряд рейдов на побережье Франции, в частности операция «Джибули» — рейд на порт Дьепп, совершенный под командованием [142] адмирала Маунтбэттэна. Перед высадкой десанта в Дьеппе английское радио передало сообщение об ограниченности его цели. Нетрудно понять: это предупреждение лишило рейд внезапности и было адресовано (так объясняли в Англии) не французским патриотам, готовым поднять восстание, а немцам и имело целью дать им возможность подготовиться к встрече десанта. Немцы понимали, что создается угроза сектору Дьепп, и усилили оборону по всему побережью: если в обычное время в районе Дьеппа был всего один батальон немецких войск, насчитывавший вместе с вспомогательными частями 1400 человек, то после любезного предупреждения Черчилля здесь была сосредоточена дивизия полного состава, подготовившаяся к отражению рейда. Черчилль готов был жертвовать жизнями английских и канадских парней, лишь бы доказать невозможность создания второго фронта. Несмотря на это, участники рейда выгрузили на берег танки, продвинулись с боями на несколько миль и, продержавшись около суток, пробились к своим судам.

Все участвовавшие в операции проявили исключительное мужество и преданность делу. Однако операция, предпринятая небольшими силами и локально, утратившая элемент внезапности, сопровождалась значительными потерями — из 5 тыс. человек погибло до 18%, 2 тыс. человек было захвачено в плен{566}. После этого печать Англии открыла военную дискуссию, делая упор на невозможности высадки во Франции. Если на объединенных военных совещаниях некоторые американские офицеры проявляли оптимизм, доказывая реальность открытия второго фронта, то английские офицеры вводили в зал раненых ветеранов Дьеппа, напоминая о трудностях десанта. Не случайно американский журналист Ингерсолл усомнился в реальной цели рейда: «...не был ли рейд задуман с единственной целью — служить англичанам аргументом против всяких дальнейших попыток вторгнуться во Францию с моря?»{567}

Тем не менее офицеры США, изучавшие отчет о рейде на Дьепп, пришли к выводу: фактически, несмотря на крайне неблагоприятные условия, операция не только не провалилась, но и была успешной.

Сравнительно небольшим ударным силам англичан и канадцев удалось закрепиться на берегу, а значительные потери объяснялись в первую очередь тем, что штурм не имел дальнейшей поддержки. Вторжение, рассчитанное на длительный срок, имело все шансы на успех.

Но для Черчилля, английских генералов и адмиралов срок открытия второго фронта еще не наступил. Политические соображения по-прежнему превалировали над соображениями [143] военной стратегии, военной целесообразности с точки зрения союзнического долга.

Антисоветская линия проводимой Черчиллем политики касалась не только военной стратегии, открытия второго фронта. К числу важных политических вопросов межсоюзнических отношений относилась проблема объявления войны сателлитам фашистской Германии.

В вероломном нападении на Советский Союз наряду с Германией и Италией приняли участие Румыния, Финляндия, хортистская Венгрия. За кровавые деяния Антонеску были обещаны лакомые куски советских земель: Бессарабия и Одесса; Маннергейму — Ленинград, Ленинградская область и Восточная Карелия; регенту Хорти предназначались Галиция и предгорья Карпат.

Поскольку румынские, финские, венгерские солдаты по приказу Гитлера заливали кровью русские земли, естественно, Советский Союз добивался от союзников объявления войны Румынии, Финляндии и Венгрии. Предложение об этом было сделано Советским Союзом Англии секретно, дипломатическим порядком осенью 1941 г. Несмотря на это, все детали вопроса усиленно дебатировались в английской и... фашистской прессе. Не трудно было понять, что такие «дебаты» инспирировались из Лондона.

Правительство Англии ответило отказом на предложение СССР. Создалось совершенно ненормальное положение: Черчилль благословлял кровавые злодеяния финских, румынских и венгерских захватчиков на территории СССР. Особенно он благоволил финской реакции, помня об «услугах», оказанных ему правыми кругами в период советско-финского конфликта. Финская реакция вела агрессивную войну против СССР, разорвала дипломатические отношения с Англией, а английское правительство вежливо уговаривало финских захватчиков прекратить «войну против... союзника Великобритании». Черчилль заверял Маннергейма в традиционных «чувствах дружбы» к Финляндии.

Только под нажимом СССР и мирового общественного мнения Англия в декабре 1941 г. объявила войну Финляндии, Венгрии, Румынии и Болгарии. Но еще за несколько дней до этого Черчилль в письме Маннергейму извинялся за то, что через некоторое время Англия «будет вынуждена из чувства лояльности по отношению к нашему союзнику России объявить войну Финляндии»{568}.

Хотя Англия и объявила войну финнам, Черчилль считал это лишь «формальностью». Фактически Великобритания не воевала ни с Финляндией, ни с другими сателлитами Гитлера. [144]

Провал операции «Тайфун»

Совершая нападение на Советский Союз, Гитлер хвастливо заявлял, что через 2–3 недели он будет в Москве, молниеносно закончит восточный поход{569}.

Советская Армия в кровопролитной борьбе под Ленинградом, Смоленском, Ельней без военной поддержки союзников опрокинула все прогнозы фашистского ефрейтора. В сентябре 1941 г. Красная Армия остановила врага на Центральном фронте, нанося удары по армиям «Центра» от Ярцева до Глухова. Враг был остановлен на Крайнем Севере, под Ленинградом, на реках Свирь и Волхов. Продолжалась героическая оборона Одессы. Началась упорная оборона Крыма.

Однако Гитлер считал решающим Московское стратегическое направление, полагая, что захват Москвы окончательно предрешит исход войны. Верховное главнокомандование немецкой армии тщательно разработало операцию «Тайфун» — план стремительного захвата Москвы.

В конце сентября — начале октября Гитлер начал гигантское наступление на Москву, заявив о начале «последнего большого решающего сражения». Для этого было сосредоточено 1 800 тыс. человек — 74,5 дивизии, из них 14 танковых, 8 моторизованных, вооруженных 1700 танками, 14 тыс. орудий и минометов{570}. Гитлеровцы составили план варварского уничтожения Москвы. «Там, где стоит сегодня Москва, — приказал Гитлер, — должно возникнуть огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа».

В составе трех советских фронтов под Москвой насчитывалось около 1 250 тыс. человек, около 1 тыс. танков, 7600 орудий и минометов{571}.

Для Советского Союза создалось очень опасное положение. Однако к концу октября первое «генеральное» наступление немецко-фашистских армий на Москву захлебнулось.

6 ноября в Москве в метро на станции «Маяковская» состоялось торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся. В докладе И. В. Сталин отметил, что одной из причин неудач Красной Армии является Отсутствие второго фронта в Европе; его создание в ближайшее время существенно облегчило бы положение советских войск в ущерб немецким{572}.

Несмотря на близость фронта, 7 ноября в Москве на Красной площади состоялся традиционный военный парад советских войск, посвященный 24-й годовщине Великого Октября. Прямо с парада войска уходили в бой. Заседание Московского Совета и парад еще более воодушевили советских людей на ратные подвиги. [145]

А фашистские генералы рвались к Москве. В середине ноября фашисты начали второе «генеральное» наступление на Москву. На столицу было брошено 73 дивизии и 4 бригады{573}. Немецкие генералы сообщали, что они рассматривают внутреннюю часть города «в сильный полевой бинокль».

Главный квартирмейстер германской армии спланировал, в каких казармах и зданиях размещать немецкие войска в Москве и Подмосковье. Гитлеровские генералы готовили парадные мундиры. Но враг был остановлен на линии Калинин — Яхрома — Лобня — Крюково — Звенигород, Наро-Фоминск, западнее Тулы — Михайлов — Елец{574}.

Вместо парада на Красной площади десятки тысяч фашистских завоевателей нашли свою могилу на подмосковных полях, под Калинином и Тулой, Истрой и Волоколамском, Калугой и Ельцом. В начале декабря Красная Армия под Москвой на фронте протяженностью 800 км от Калинина до Ельца перешла в решительное контрнаступление. Правда, немецкие стратеги Кессельринг, Гудериан, Герлиц, Эрлих обвинили в поражении «генерала мороза», «генерала зиму», «генерала грязь».

Поражение немецко-фашистских армий под Москвой явилось решающим военным событием первого года Отечественной войны, началом коренного поворота в ходе всей войны, первым крупным поражением фашистов во второй мировой войне. На полях Подмосковья дивизии Красной Армии развеяли миф о «непобедимости» фашистских армий, похоронили «блицкриг». Контрнаступление советских армий под Москвой поставило немецко-фашистские армии на грань катастрофы. «Немецкая армия, — писал гитлеровский генерал Вестфаль, — ранее считавшаяся непобедимой, оказалась на грани уничтожения»{575}.

Победы советских армий под Москвой, Ростовом и Тихвином имели огромное международное значение. Они знаменовали собой, по словам У. Фостера, переход к великому народному наступлению против фашизма.

Поражение немцев под Москвой предотвратило нападение Японии и Турции на СССР. Япония официально уведомила Гитлера, что ее нападение на СССР откладывается на... 1942 г.{576} Победа под Москвой усилила международный авторитет СССР.

Черчилль вынужден был признать, что «сопротивление русских сломало хребет германской армии». Он восхищался «великими победами...» СССР.

Ф. Рузвельт писал главе Советского правительства «о всеобщем подлинном энтузиазме в Соединенных Штатах» по поводу побед Красной Армии и успехов в защите [146] «великой нации»{577}. Но ни США, ни Англия по-прежнему реальной военной помощи СССР не оказывали.

Удар Японии по Пёрл-Харбору

В самый разгар успешного наступления Красной Армии на Восточном фронте развивались трагические события на Дальнем Востоке.

В 1941 г. между США и Японией велись секретные переговоры, осуществлявшиеся японским послом в Вашингтоне Номурой. Японские требования к США были чрезмерными, противоречия между странами слишком непримиримыми. Военный конфликт между США и Японией был подготовлен десятилетиями ожесточенного империалистического соперничества.

В начале сентября 1941 г. на тайном совещании у японского императора было решено начать войну против США. В то время, когда Номура вел переговоры, оперативное соединение японского военного флота под командованием адмирала Нагумо, насчитывавшее 23 корабля, направлялось к Гавайским островам, мощной военно-морской базе США Пёрл-Харбор.

В воскресенье 7 декабря 1941 г. в 7 часов 55 минут японские бомбардировщики, поднявшиеся с авианосцев, нанесли массированный удар по флоту США, выстроившемуся, словно на парад, в гавани Пёрл-Харбор. В это раннее утро в гавани стояло 92 американских военных корабля всех классов — больше половины Тихоокеанского флота. Как на учении, волна за волной шли японские самолеты. Из 8 линкоров 5 были потоплены, а 3 серьезно повреждены. Американцы потеряли 19 боевых кораблей. На аэродромах было уничтожено 188 американских самолетов{578}. Погибло более 2500 человек военнослужащих. В тот же день японцы напали на другие территории США — острова Гуам, Уэйк, Мидуэй, Филиппины.

По требованию президента Рузвельта 8 декабря 1941 г. конгресс США объявил войну Японии. В тот же день Англия объявила Японии войну. 11 декабря Германия и Италия объявили войну Соединённым Штатам. В ответ на это конгресс США принял решение об объявлении войны этим странам. Вступление США в войну (а за ними многие страны Латинской Америки объявили войну державам «оси») расширило ее зону. В 1941–1942 гг. вторая мировая война захватила 4/5 населения земного шара.

Поражение США в Пёрл-Харборе временно изменило соотношение сил на море в пользу Японии и создало благоприятные условия для расширения ее агрессии в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане. Вскоре японские [147] войска захватывают Гонконг, Малайю, Сингапур, Бирму, Индонезию, Филиппины — территории с населением 150 млн. человек. Успехи японских милитаристов в бассейне Тихого океана обусловливались тем, что Англия и США, проводя политику поощрения японской агрессии против СССР, не подготовились к защите своих владений.

Черчилль, услышав по радио о нападении японцев на Гавайи, воспринял это известие «с величайшей радостью». Затем ему позвонил Рузвельт и заявил: «Японцы атаковали нас в Пёрл-Харборе. Мы все теперь связаны одной веревочкой»{579}. Черчилль понял: нападение Японии на США связало силы Англии, Америки и Советского Союза еще более тесными узами. Английским и американским политикам теперь стало особенно ясно, что без решающей помощи СССР они не могут одержать победу над Германией и Японией.

Сокрушительный разгром немецких армий под Москвой, зимнее наступление Красной Армии создали реальные предпосылки для обеспечения коренного перелома в ходе войны, значительного сокращения ее сроков. Фашистскую Германию необходимо было зажать в тиски двух фронтов. Необходимость открытия активных военных действий в Западной Европе стала очевидной не только профессиональным военным, но и широким массам Англии и США. Слова «1942-й, а не 1943 год должен быть годом открытия второго фронта» стали широко распространенными в Великобритании и Соединенных Штатах.

Требование простых людей «открыть второй фронт» было настолько популярным в этих странах, что его поддерживали видные члены парламента, военные, политики. Лейбористский депутат Ст. Криппс, вернувшийся из СССР и занявший пост лорда — хранителя печати в кабинете Черчилля, заявлял: «Русские армии, несущие огромные жертвы и удерживающие сегодня большое количество немецких армий... прямо охраняют нас от опасности нападения и вторжения в Англию. Поэтому... никакая цена не может быть высокой для поддержки замечательных усилии русских»{580}.

В начале апреля 1942 г. Рузвельт писал Черчиллю:

«Дорогой Уинстон!

...Ваш народ и мой требуют создания фронта, который ослабил бы давление на русских; эти народы достаточно мудры и понимают, что русские убивают сегодня больше немцев... чем мы с вами, вместе взятые»{581}.

Совместные военные усилия СССР, Англии и США, успешное осуществление коалиционной стратегии, к чему стремился советский Генеральный штаб, могли сломить силы общего врага, и 1942 год мог быть решающим в борьбе с гитлеризмом. Англии и США необходимо было [148] в 1942 г. подготовить и провести совместные удары по Германии, закрепить победы на советско-германском фронте, сломать хребет гитлеровской военной машине.

Однако стратегия правительств этих стран сводилась к тому, чтобы открыть второй фронт не ранее 1943 г., а то и в 1944 г. Тем самым они продолжали перекладывать тяжесть борьбы с фашизмом на плечи советского народа. Иногда раздавались более или менее трезвые голоса. В частности, 1 апреля 1942 г. высокопоставленные военные США высказались за создание второго фронта на Западе. Но эти планы были настолько неопределенными, туманными, что американский историк Макнейл определил их как «первоапрельскую шутку».

В начале апреля 1942 г. в Лондон прибыла миссия Маршалла и Гопкинса. Черчиллю был представлен, правда довольно схематичный, план вторжения во Францию не позднее 1 апреля 1943 г. Основные силы должна была выставить Англия: американских войск на Британских островах было недостаточно. Но Черчилль не собирался воевать за американцев. На словах он признал план «величественным», предлагаемые операции «великими», на деле не собираясь осуществлять его. Черчилль обманывал не только СССР, но и своего более близкого союзника — США.

Фактически Черчилль выступал даже против локальной операции «Кузнечный молот» — плана атаки на Брест и Шербур. Зато он считал более целесообразным «запустить когти нашей правой лапы во французскую Северную Африку, рвануть левой лапой по Нордкапу и подождать год, не рискуя сломать свои зубы об укрепленный германский фронт по ту сторону Ла-Манша»{582}.

Черчилль любил красивые слова, прикрывавшие неблаговидные дела. Он призывал американских «собратьев по оружию» двинуться в Европу «плечом к плечу в великий крестовый поход за освобождение терпящих муки народов». В действительности ему были безразличны страдания народов Европы, муки советских людей.

«Достигнута полная договоренность... о создании второго фронта»

В конце мая 1942 г. по приглашению американского и английского правительств сначала в Лондон, а затем в Вашингтон направилась советская делегация во главе с наркомом иностранных дел В. М. Молотовым. Самолет-бомбардировщик, летевший из Москвы в Лондон, пересек линию фронта, Данию и благополучно приземлился на одном из английских аэродромов. Делегация была [149] тепло встречена в Лондоне. Черчилль предоставил ее главе свою резиденцию Чекерс, на время переселившись в Стори-Гейт-Аннекс.

Главными задачами советской делегации были согласование единой, коалиционной стратегии — обсуждение жизненно важной проблемы открытия второго фронта в 1942 г., укрепление антифашистской коалиции путем заключения договоров между СССР и Англией{583}.

Во время переговоров, начавшихся 21 мая (в них участвовали с английской стороны У. Черчилль, А. Иден, К. Эттли, А. Кадоган), советская делегация охарактеризовала положение на советско-германском фронте и сообщила об ожидавшихся летом крупных сражениях. Немцы, сосредоточившие основные силы и ресурсы на советско-германском фронте, могли добиться перевеса. Поэтому, говорил глава делегации, «Советское правительство считает вопрос о втором фронте актуальным и срочным»{584}.

На специальном заседании 22 мая с участием начальников штабов глава советской делегации спросил, «могут ли союзники Советского Союза, и в первую очередь Великобритания, оттянуть с нашего (т. е. советско-германского. — Ф. В.) фронта летом и осенью 1942 года хотя бы 40 германских дивизий и связать их... Если это будет сделано, тогда вопрос разгрома Гитлера был бы решен в 1942 году...»{585}. В ответ на это Черчилль демагогически заявлял о необходимости помощи «доблестным русским армиям», о желании сразиться с врагом возможно скорее, о том, что «мы и США сделаем все, что физически возможно, чтобы пойти навстречу русскому правительству»{586}. В то же время он усиленно доказывал невозможность открыть второй фронт в 1942 г., аргументируя то недостатком десантных судов, то силой фашистской авиации{587}. Черчилль снова предпочитал отсиживаться за Ла-Маншем. Правда, переговоры привели к подписанию 26 мая 1942 г. договора «О союзе в войне против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны», заменившего соглашение 1941 г. Договор укреплял боевой союз СССР и Англии в суровой борьбе против общего врага и обеспечивал сотрудничество после победы. Приветствуя его в парламенте, лидер либералов Ллойд Джордж заявил:

— Если бы этот договор был подписан несколько лет тому назад, война не могла бы вспыхнуть!{588}

— Договор, — восклицал Черчилль, — порука разгрома наших врагов.

Договор отражал лучшие чаяния народов СССР, Англии и других стран, боровшихся с фашистскими агрессорами. [150]

После заключения договора советская делегация 27 мая 1942 г. вылетела через Исландию, Лабрадор в Вашингтон. Во время переговоров в Белом доме с Рузвельтом, Хэллом, Гопкинсом, Маршаллом, Кингом глава советской делегации В. М. Молотов поставил прямой вопрос об открытии второго фронта.

Молотова интересовало, смогут ли США и Англия предпринять такие наступательные действия, которые отвлекут 40 германских дивизий. Если ответ будет утвердительным, исход войны будет решен в 1942 г. Если же он будет отрицательным, Советский Союз будет продолжать борьбу в одиночестве, делая все, что в его силах.

Во время переговоров глава советской делегации заявил: «...Отсрочка второго фронта до 1943 года чревата риском для СССР и большей опасностью для США и Англии»{589}. Присутствовавший на беседе Маршалл заявил, что США располагают хорошо обученными войсками, боеприпасами, авиацией и бронетанковыми дивизиями{590}. Однако решение о сроках открытия второго фронта не было принято. Поэтому советский нарком вновь спросил, каков ответ президента в отношении второго фронта. Рузвельт ответил: «Мы хотим открыть второй фронт в 1942 году. Это наша надежда. Это наше желание»{591}.

Поездка советских представителей в США не была безрезультатной. 11 июня было подписано соглашение «О принципах, применимых к взаимной помощи в ведении войны против агрессии».

Во время посещения В. М. Молотовым Лондона и Вашингтона была выработана и принята декларация о втором фронте. В опубликованном 12 июня коммюнике о результатах переговоров между СССР, Англией и США указывалось: «...Была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.»{592}. Обязательство было абсолютно точным и предрешало создание второго фронта в 1942 г. Кроме того, Черчилль лично передал советской делегации при вторичном посещении Лондона памятную записку. Пункт 5 ее гласил: «Мы готовимся к десанту на континенте в августе или сентябре 1942 года». Правда, в записке Черчилль оговаривался, что многое будет зависеть от обстановки и, как он сказал, «мы не можем дать... обещания». Но дальнейшие положения исключают эти оговорки. «...Если указанная операция, — говорилось в них, — окажется разумной и обоснованной, мы не поколеблемся осуществить свои планы»{593}.

Выступая в конце июля 1942 г. в английском парламенте, Черчилль заявил: «Было бы безумием предполагать, что Россия или США собираются выиграть войну за нас. Наступает сезон вторжения. Все вооруженные силы предупреждены [151] о том, чтобы быть наготове к 1 сентября и сохранять впредь величайшую бдительность»{594}. Это было совершенно недвусмысленное заявление, подтверждающее верность союзническому долгу, позднее грубо нарушенное Черчиллем.

Подписание англо-советского договора и соглашения с США было крупным успехом советской внешней политики. Договор сыграл важную роль не только в истории советско-английских отношений, но и в становлении всей антигитлеровской коалиции{595}. Этим договором была оформлена правовая основа антигитлеровской коалиции народов СССР, Англии и США.

Договор и соглашение были также ударом по реакционным кругам Англии и США, надеявшимся внести раскол в антифашистскую коалицию. Черчилль позднее признавал, что в Англии не удержалось бы ни одно правительство, если бы оно пошло на сговор с гитлеровской Германией. Правда, Черчилль считал это условие не относящимся к его правительству, неоднократно нарушавшему межсоюзнические обязательства. А усиленно трудиться над срывом этой межсоюзнической клятвы Черчилль начал сразу же, без промедления.

Военная обстановка на советско-германском фронте создавала союзникам, все возможности для открытия второго фронта. Советский Союз по-прежнему оттягивал на себя основные военные силы фашистской Германии. Гигантские битвы на юге СССР сковали фашистские армии. К концу июня на советско-германском фронте действовало 237 дивизий врага, из них 184 немецкие. В то же время на Западе было всего 29 потрепанных дивизий, не имевших транспорта и оборонявших побережье протяженностью свыше 2100 км. В это время Англия располагала 99 дивизиями, из них 45 дислоцировались в метрополии. США имели 73 дивизии. Эти огромные силы практически бездействовали: военными операциями были заняты только 23 американские и английские дивизии.

Отсутствие второго фронта давало возможность фашистскому командованию безбоязненно перебрасывать свои войска с Запада на Восточный фронт: оно было уверено, что Англия и США не нанесут Германии удар с тыла. Более того, немцам прямо сообщалось, и это признавалось в английском парламенте, что операции на Западе проводиться не будут. Об этом их информировал старый мюнхенец, посол Англии в США Галифакс. «Члены военного кабинета, — заявил в парламенте лейбористский депутат Эньюрин Бивен, — без всяких причин периодически заверяют противника, что он ли на одном участке атакован не будет»{596}.

Советский народ истекал кровью. Народные массы [152] Англии и США настойчиво требовали открыть второй фронт. Однако Черчилль и Рузвельт, хотя последний действовал более осторожно, проводя свою стратегическую линию, считали открытие второго фронта в Европе преждевременным. Стратегия Черчилля и Рузвельта предусматривала, с одной стороны, сохранение советско-германского фронта, а с другой — стремление не допустить быстрого разгрома Германии и укрепления сил Красной Армии. Хотя Красная Армия, сражавшаяся на юге страны против перешедших в наступление немцев, отступала, тем не менее силы немецкой армии, полагали они, перемалывались. Равновесие на Восточном фронте, по их мнению, не было нарушено. Английская разведка 9 июня 1942 г. доносила Черчиллю: «Положение на Восточном фронте таково, что можно ожидать любого исхода, и поэтому трудно сказать, какой из противников потерпит поражение. Если немцы поймут, что, с одной стороны, им угрожает новая зимняя кампания в России, а с другой — англо-американское вторжение на Западе, то катастрофа может, как и в 1918 г., разразиться с потрясающей быстротой»{597}.

В июне 1942 г., едва успела вылететь из Лондона советская делегация, Черчилль выдвигает один за другим проекты борьбы с фашистской Германией. Здесь была и операция «Юпитер» — план вторжения в Северную Норвегию как альтернатива плану «Кузнечный молот»{598}, и его любимый план «Джимнаст», предусматривавший операции во французской Северной Африке.

Для осуществления этих замыслов в ход были пущены и дипломатия премьера, и усилия имперского генерального штаба.

«Факел» запылает в Африке

Незадолго до полуночи 17 июня 1942 г. летающая лодка «Боинг» — на ее борту находились британский премьер Уинстон Черчилль и начальник имперского генерального штаба Аллан Брук — вылетела с английского аэродрома Страмрэра, взяв курс на Вашингтон. Через 28 часов трудного полета капитан Роджерс благополучно совершил посадку на зеркальную гладь реки Потомак. Рано утром 19 июня Черчилль вылетел в резиденцию Рузвельта Гайд-парк. После краткого осмотра фамильного поместья — Рузвельт сам управлял машиной с почетным гостем — в небольшой полутемной комнате его дома начались секретные переговоры.

Уже 20 июня Черчилль передал Рузвельту меморандум, лейтмотивом которого были доказательства, что [153] второй фронт не может быть открыт во Франции в 1942 г. Правда, для оправдания вероломства Черчилль писал о необходимости подготовки плана «Болеро»{599}, если возможно, в 1942 г. или еще лучше в 1943 г. Но тут же он разоблачил себя, указав: «Однако английское правительство не одобряет операцию, которая наверняка приведет к катастрофе, и это не поможет России... Мы твердо придерживаемся точки зрения, что в этом году не должно быть существенной высадки во Франции»{600}.

В меморандуме Рузвельту цинично признавалось, что английские штабы не смогли составить план вторжения в Европу в 1942 г. Черчилль прекрасно знал, почему это произошло: 11 июня английский кабинет по его докладу принял решение не предпринимать никаких крупных десантных операций во Франции в 1942 г., если «немцы не будут деморализованы неудачей в борьбе против России»{601}. Черчилль осведомился, есть ли такой план у американцев, зная, что дальше общих наметок дело не пошло, а если нет, то какие операции следует провести в 1942 г. Он предложил вернуться к плану высадки войск во французской Северной Африке («Джимнаст»){602}. Черчиллю было совершенно ясно, что план высадки англоамериканских войск в Северной Африке сорвет операцию по открытию второго фронта во Франции. Но этого-то и добивались как он сам, так и его военные помощники.

Вскоре после возвращения из Вашингтона «бывший военный моряк» писал президенту Рузвельту: «Ни один ответственный английский генерал, адмирал или маршал авиации не в состоянии рекомендовать «Слэджхэммер» («Кузнечный молот». — Ф. В.) в качестве операции, осуществимой в 1942 г.»{603}.

Не менее категорично он ставил вопрос об открытии союзных операций в Северной Африке. «Я уверен, — писал он, — что французская Северная Африка («Джимнаст») является гораздо лучшей возможностью оказать помощь русскому фронту в 1942 г.»{604}.

Черчилля не смущали заявления начальников штабов США, указывавших на основной недостаток плана «Джимнаст». «...Даже его успешное выполнение,; — утверждали они, — не заставит немцев перебросить с русского фронта ни одного немецкого солдата, танка или самолета»{605}.

Черчиллю не составило большого труда убедить прибывших на совещание в Лондон (20–25 июля) Гопкинса и Маршалла похоронить план операций в Европе в 1942 г. и принять план вторжения в Северную Африку. Ликующий Черчилль поспешил «окрестить заново своего фаворита», назвав его «Торч» («Факел»){606}.

Операция «Торч» должна была, по мысли Черчилля, стать факелом, освещающим путь британским монополиям [154] не только в Северной Африке, в Средиземном море, но и на Балканах.

Рузвельт телеграфировал Гопкинсу, что надо немедленно приступить к осуществлению планов в Северной Африке. После этого штабы Англии и США начали планировать вторжение в Северо-Западную Африку. Вопрос об открытии второго фронта в Европе в 1942 г. был снят с повестки дня на долгое время. Англия и США аннулировали свое торжественное обязательство, принятое всего лишь месяц тому назад.

«Не открыть вовремя сильный Западный фронт во Франции, — писал военный министр США Стимсон, — означало переложить всю тяжесть войны на Россию»{607}.

Не будет второго фронта в 1942 году

В один из теплых июльских вечеров 1942 г. Уинстон Черчилль давал обед членам военного кабинета в зимнем саду на Даунинг-стрит, 10. После обильного угощения премьер пригласил министров в зал заседаний кабинета и поставил вопрос о своей поездке в СССР.

Черчилль хотел сообщить главе Советского правительства о вероломном решении, только что принятом в Лондоне: второй фронт не будет открыт в 1942 г. Но не только поэтому Черчилль ехал в Москву — он мог уведомить главу Советского правительства в личном послании. Черчилль хотел убедиться, сможет ли Красная Армия отбить новое мощное наступление фашистских войск, не прорвутся ли они в советское Закавказье.

Советское правительство пригласило Черчилля. Его путь лежал через Каир и Тегеран. Рано утром 12 августа 1942 г. с тегеранского аэродрома группа Черчилля вылетела в Москву. В ее состав входили: начальник имперского генерального штаба Аллан Брук, генерал Уэйвелл, маршал авиации Теддер и постоянный заместитель министра иностранных дел Кадоган. Это был первый визит Уинстона Черчилля в СССР за 25 лет существования Советской власти.

«Я размышлял, — писал Черчилль в пути из Тегерана в Москву, — о моей миссии в это... большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении»{608}. Черчилль был откровенен хотя бы наедине с самим собой.

Сам факт полета в «большевистское государство» был весьма знаменателен вне зависимости от того, с какими намерениями Черчилль прибывал в СССР. Его полет был несомненно необычным. Визит Черчилля был признанием силы и мощи Советского государства, провала планов [155] английской и всей мировой реакции на его скорое сокрушение. Он означал, что Советская страна, более года успешно отражавшая сильнейший натиск фашистских орд, воюя один на один, без помощи Англии и США, опрокинула мрачные прогнозы стратегов Лондона и Вашингтона.

Генерал Уэйвелл, обладавший некоторыми «литературными» способностями, суммировал намерения Черчилля, связанные с визитом в СССР, в стихотворении, каждая последняя строка четверостишия которого звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году»{609}.

12 августа Черчилль прибыл в Москву. В тот же вечер состоялась его встреча с советскими руководителями. США на совещаниях представлял Аверелл Гарриман. Черчилль заявил: «Английское и американское правительства не считают для себя возможным предпринять крупную операцию в сентябре (1942 г. — Ф. В.)». Правда, он сообщил под большим секретом, что союзники подготавливают операцию «Торч» — высадку 250 тыс. человек (12 дивизий) во французскую Северо-Западную Африку — в Касабланке, Алжире, вплоть до Бизерты. Операции в Европе, туманно намекал Черчилль, будут проведены в 1943 г.{610}

В ответ на настойчивые требования И. В. Сталина, добивавшегося, будет ли открыт второй фронт в этом году, отказывается или нет английское правительство от операции по высадке 6–8 дивизий на французском побережье в этом году{611}, Черчилль заявил, что «открыть второй фронт в Европе в этом году англичане не в состоянии»{612}, а также они не смогут высадить 6–8 дивизий «на французском побережье». Эти решения, уточнил он далее, «были приняты совместно с американцами и являются окончательными»{613}.

Правда, Черчилль обещал после завершения операций в Северной Африке ударить по «брюху гитлеровской Европы». Иллюстрируя свою мысль, он рисовал крокодила и объяснял с помощью этого рисунка советским руководителям, как англичане намереваются атаковать мягкое брюхо крокодила{614}.

Отказ правительств Англии и США от торжественного обязательства-клятвы открыть второй фронт в 1942 г. был сильнейшим ударом по военно-стратегическим планам СССР. «Легко понять, — указывало Советское правительство в меморандуме Черчиллю 13 августа, — что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования»{615}. [156]

Советское правительство считало, что в 1942 г. создались благоприятные условия для открытия второго фронта, поскольку почти все лучшие силы немецких войск отвлечены на Восточный фронт, в Европе оставались незначительные, и притом худшие, силы. Однако, «рассудку вопреки», Черчилль в памятной записке, направленной Советскому правительству, заявил об окончательном отказе Англии и США открыть второй фронт в Европе в 1942 г. Незначительные операции союзников в Африке он пытался изобразить как второй фронт. Кроме того, Черчилль цинично заявлял, что все разговоры относительно англо-американского вторжения в Европу в 1942 г. ввели противника в заблуждение и сковали его силы на побережье Канала{616}. Черчилль и здесь лгал: если к 1 января 1942 г. на советско-германском фронте было сосредоточено 70% сухопутной германской армии, то к 1 июля на Востоке, против СССР, находилось свыше 76% германских войск. Черчилль не преминул воспользоваться напряженным положением, создавшимся для СССР в период битвы на Волге, чтобы получить согласие Советского правительства на ввод десятой английской армии в Закавказье. Рузвельт одобрил эти планы{617}. Однако из этой попытки Англии приблизиться к советской нефти ничего не вышло.

Поездка в Москву укрепила мнение Черчилля, что советские армии выстоят, они успешно перемалывают гитлеровские армии и с помощью можно не спешить. Черчилль даже заключил пари с начальником имперского генерального штаба Бруком, утверждая, что немцы не захватят Баку. Каждую неделю на заседании кабинета он «подшучивал над ним», спрашивая, кто же выиграет пари. Черчилль шутил в обстановке, полной трагизма для советского народа.

Грубо нарушая межсоюзнические обязательства, правительство Черчилля приняло осенью 1942 г. новое вероломное решение: отказаться от посылки северным путем конвоев в СССР до 1943 г. Об этом Черчилль, примирившись со «своей совестью», сообщил Советскому правительству{618}. Черчилль наносил все новые и новые удары, но не по врагу, а по своему союзнику. Мюнхенская политика периода войны, стремление Англии и США вести войну чужими руками по-прежнему превалировали в стратегии Черчилля и Рузвельта. Советский Союз продолжал по-прежнему один на один войну с фашистской Германией и ее сателлитами. Советский народ своей кровью расплачивался за вероломство западных политиков.

В октябре 1942 г. глава Советского правительства И. В. Сталин писал советскому послу в Лондоне: «У нас у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль

держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются»{619}.

Зажигая «факел» в Африке, упорно отказываясь открыть фронт в Северной Франции, нарушая принятые обязательства, Черчилль одновременно развивал идею «балканской или средиземноморской стратегии».

В Средиземноморье, по меткому выражению де Голля, «Англия защищала уже завоеванные позиции как в Египте и вообще в арабских странах, так и на Кипре, на Мальте, в Гибралтаре; предполагалось овладеть новыми позициями в Ливии, Сирии, Греции, Югославии. Вот почему Великобритания старалась направить англо-американское наступление в сторону этого театра»{620}.

Настойчиво выступая за «балканский вариант» открытия второго фронта, Черчилль руководствовался не военными, а политическими соображениями. Он стремился преградить путь Красной Армии на Балканы, не допустить здесь роста демократических движений, укрепить позиции Англии в Средиземном море, сохранить ее господство на Ближнем Востоке.

«Всякий раз, когда премьер-министр настаивал на вторжении через Балканы, — говорил Ф. Рузвельт своему сыну Эллиоту, — всем присутствовавшим было совершенно ясно, чего он ... хочет. Он ... хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную Армию в Австрию и Румынию и даже, если возможно, в Венгрию»{621}.

Это был старый, версальский план создания «санитарного кордона» против СССР в Центральной Европе и на Балканах{622}.

Черчилль признавал, что он рассчитывал на Балканах вбить «клин союзных армий между Европой и Советской Россией».

В основе «балканской стратегии» английских политиков, по словам американского обозревателя Болдуина, лежала «надежда на блокаду России»{623}. По образному выражению американского журналиста Ральфа Ингерсолла, «Балканы были тем магнитом, на который, как бы ни встряхивали компас, неизменно указывала стрелка британской стратегии»{624}.

Выдвижение «балканской стратегии» обусловливалось [158] и тем, что Англия, готовясь выступать на второстепенных направлениях, сохранила бы свои силы для наступления на Германию. «Балканская стратегия» вела к затягиванию войны, к увеличению потерь в войсках антифашистской коалиции. Лживая формула Черчилля, назвавшего неприступные и легко обороняемые горные перевалы Балкан со слабой сетью дорог, места, удаленные от жизненных центров Германии, «уязвимым подбрюшьем Европы», была лишь прикрытием его коварных планов.

Цель империалистов Англии и США сводилась к восстановлению реакционных порядков в странах Европы, в том числе на Балканах, к реставрации прогнивших феодально-монархических и буржуазных режимов, к недопущению демократизации в этих странах, что помогало Англии и США сохранить свое господство или влияние в этих странах, использовать их как источники сырья и рынки сбыта. Главным моментом политической стратегии Англии и США в оккупированных странах Европы являлось их стремление чинить всяческие препятствия народному движению, поскольку в нем они видели главную угрозу своему господству после изгнания немцев. Реакционеры Лондона и Вашингтона опасались создания народной власти в этих странах после победы, которая устранила бы власть марионеточных монархов и правителей, нашедших приют на политических задворках Лондона. Реакционные силы в оккупированных странах должны были после изгнания немецких захватчиков проложить путь к власти эмигрантским правительствам. «Нужно не допустить, — говорил Черчилль, — Советскую Армию в долину Дуная и на Балканы»{625}.

Проводя свои планы «балканской стратегии», Черчилль при поддержке США выдвигал идею создания Балкано-Дунайской федерации — блока Балканских и придунайских стран, направленного против СССР. В состав федерации должны были войти Болгария, Югославия, Турция, Греция, Албания и Македония. Во главе ее должна была стоять болгарская династия Кобургов. Федерация была бы самостоятельной государственной единицей, руководимой Англией. Одним из первых шагов по организации антисоветского блока явилась временная «польско-чехословацкая федерация», созданная в ноябре 1940 г. эмигрантскими правительствами этих стран в Лондоне. После войны в состав этой федерации Англия думала вовлечь Румынию, Венгрию, возможно, Австрию.

Вторым этапом в образовании антисоветского блока явился договор о политическом союзе, подписанный в январе 1942 г. между греческим и югославским эмигрантскими правительствами. Тогда же в Лондоне было подписано польско-чехословацкое соглашение о создании другой [159] федерации — Центральноевропейского союза. Подобными региональными объединениями английские реакционеры надеялись создать всеобъемлющий антисоветский блок, в который вошли бы все государства от Балтийского до Черного, а на юге до Эгейского морей и который находился бы под их контролем.

Новый «санитарный кордон» должен был основываться на твердых региональных федерациях, которые постепенно превратились бы в политические и экономические унии. В этот блок государств должны были войти все Балканские и придунайские страны, а также Польша, Литва, Латвия, Эстония, где были бы восстановлены буржуазные порядки.

«Соединенные Штаты Европы» Черчилля

В октябре 1942 г., во время ожесточенных боев на советско-германском фронте, Черчилль думал не о том, как помочь своему союзнику. Плодом его «мысли» и фантазии явился секретный меморандум, разосланный членам кабинета. В этом документе развивалась идея создания коалиции европейских государств, направленной против СССР.

«Мои мысли, — писал Черчилль, — сосредоточены в первую очередь на Европе — на возрождении величия Европы, колыбели современных наций и цивилизации. Было бы страшной катастрофой, если бы русское варварство подавило культуру и независимость древних государств Европы. Как это ни трудно сейчас сказать, я думаю, что европейская семья народов может действовать единодушно под руководством Совета Европы. Я надеюсь в будущем на создание Соединенных Штатов Европы»{626}.

Нужно было быть Черчиллем, чтобы в дни сражений под Сталинградом назвать варваром советский народ, спасавший европейскую цивилизацию от фашистского варварства, а его победу и освобождение народов от гитлеризма — «страшной катастрофой».

Идея Черчилля не была оригинальной. Нечто подобное выдвигалось еще в годы первой мировой войны графом Куденгове-Каллерги. В своей работе «О лозунге Соединенных Штатов Европы» В. И. Ленин раскрыл сущность этого реакционного плана, скрывавшего идею экономического порабощения слаборазвитых стран более сильными, идею общей борьбы капиталистов против социализма. «Конечно, — писал В. И. Ленин, — возможны временные соглашения между капиталистами и между державами. В этом смысле возможны и Соединенные Штаты Европы, [160] как соглашение европейских капиталистов... о том, как бы сообща давить социализм в Европе, сообща охранять награбленные колонии...»{627}

Именно такое объединение европейских капиталистов для борьбы с социализмом, с СССР под видом «спасения цивилизации» предлагал создать Черчилль задолго до окончания второй мировой войны. В него входило бы около 12 конфедераций или штатов — скандинавская, дунайская, базирующаяся на Вену, балканская и др. В состав их вошли бы Швеция, Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Франция, Испания, Польша, Чехословакия, Турция.

Во главе «Соединенных Штатов Европы» он предлагал поставить «европейское правительство» — региональный «Совет Европы» в составе 10–12 членов. Этот совет должен был располагать международными военными силами, международной полицией, иметь верховный суд, который воплотил бы дух Лиги наций. Нетрудно понять, что руководящая роль в «Соединенных Штатах Европы» и в «Совете Европы» принадлежала бы Англии. Франции отводилась роль буфера между Англией и СССР, Соединенным Штатам Америки — европейского экспедитора. Германию он предполагал расчленить, отделив от нее Пруссию{628}.

Развивая свои планы на вашингтонском совещаний «Трайдент» в мае 1943 г., Черчилль выдвинул идею создания Всемирной ассоциации держав во главе с Англией и США, которые вместе с Китаем должны были сформировать всемирное правительство, Верховный всемирный совет. В подчинении этого совета должны были находиться три региональных совета: один для Европы, один для американского полушария и один для Тихого океана.

Европейский региональный совет образовывал «Соединенные Штаты Европы». Региональный совет для американских стран и Британского содружества наций был бы представлен Канадой. В тихоокеанском региональном совете главенствующая роль опять-таки отводилась Англии и США. Члены Верховного всемирного совета должны были участвовать в заседаниях региональных советов, причем решающее слово оставалось за ним. Нетрудно понять, что проекты Черчилля были английскими планами установления мирового господства с помощью «Соединённых Штатов Европы» и Верховного всемирного совета. Эти объединения были бы европейскими и всемирными организациями по борьбе с социализмом и коммунизмом, своим острием направленными в первую очередь против СССР. Они были бы концентрацией буржуазных сил, противостоящих Советской стране. Черчилль, как некогда Аристид Бриан с его пресловутым планом «пан-Европы», [161] хотел организовать безопасность без СССР, против СССР. «Мы не хотим замыкаться с русскими»{629}, — писал Черчилль в своем меморандуме.

О том, что все эти планы Черчилля были направлены против СССР, говорит и тот факт, что Советский Союз не был упомянут в числе держав, входящих в «Соединенные Штаты Европы». Позднее, при встрече в Адане с турецкими руководителями, Черчилль откровенно говорил о необходимости «организовать самое тесное объединение против СССР»{630}.

Однако «Соединенные Штаты Европы» были бы направлены не только против СССР, но и против господства США в Европе. Поэтому, разделяя антисоветские устремления английской реакции, американские империалистические круги весьма сдержанно относились к таким планам Черчилля. Они стремились ввести в Западную Европу войска до прихода Красной Армии, считали необходимым быстрее начинать операции в тех местах, где можно было бы успешно достичь своей цели. В связи с этим черчиллевские проекты балканского варианта открытия второго фронта, как и план создания «Соединенных Штатов Европы», не встретили их поддержки. Выступая во многом в едином антисоветском блоке, империалисты США резко расходились в вопросе о будущих послевоенных планах со своим капиталистическим партнером — Англией.

Провал антисоветских планов Черчилля объяснялся и тем, что народы Европы и всего мира поддерживали Советский Союз, его освободительную борьбу против фашизма.

«Факел» запылал в Африке

Вместо открытия второго фронта в Европе Англия и США в начале ноября 1942 г. высадили свои войска, насчитывавшие около 500 тыс. человек (всего 13 дивизий), в Северной Африке — в Алжире и Марокко.

Союзники заняли порты Алжир, Оран, Касабланку и начали наступление против гитлеровцев, продвигаясь на восток, навстречу 8-й английской армии, наступавшей из Египта. Англия и США стремились превратить Северную Африку в плацдарм для дальнейших военных операций в Средиземном море. Операция «Факел» должна была открыть Черчиллю путь на Балканы.

Политики Англии и США пытались изобразить операции в Северной Африке как «второй» или «третий» фронт. В действительности, как указывало советское Верховное Командование, операции в Африке не являлись вторым [162] фронтом и отвлекали незначительные силы немцев: итало-немецкая армия Роммеля и Арнима насчитывала в своем составе всего лишь 4 немецкие и 11 итальянских дивизий. Десант и операции в Северной Африке не оказали никакого существенного влияния на события, происходившие на советско-германском фронте, не могли коренным образом изменить обстановку во второй мировой войне.

В январе 1943 г. в недавно освобожденной Касабланке{631} в условиях строжайшей секретности встретились «адмирал Q» и «г-н Р». «Адмиралом Q» был президент Соединенных Штатов Ф. Д. Рузвельт, а «г-ном Р» — британский премьер-министр Уинстон Черчилль. В лагере «Анфа», тщательно охранявшемся службой безопасности союзников, с 14 по 25 января происходили совещания с участием штабных офицеров: генералов Маршалла, Арнольда, адмирала Кинга — со стороны США, генерала Аллана Брука, адмирала Паунда, маршала авиации Портала — со стороны Англии.

Совещания происходили в те дни, когда Красная Армия, измотав и обескровив фашистские войска генерала Паулюса в ожесточенной битве на Волге, одной из величайших битв Великой Отечественной войны, перешла в решительное контрнаступление, окружив 22 вражеские дивизии. В момент, когда открылась конференция в Касабланке, войска Донского фронта приступили к ликвидации окруженной на Волге вражеской группировки и успешно завершили ее ко 2 февраля.

Контрнаступление на Волге переросло в общее наступление Красной Армии на всем фронте — от Ленинграда до Азовского моря. Великая победа советских армий на Волге явилась коренным переломом в ходе Отечественной войны и всей второй мировой войны.

Поражение фашистской Германии на Волге было величайшим поражением германской армии за всю историю ее существования. Здесь был предопределен разгром Германии во второй мировой войне. Грозный призрак поражения впервые возник в сознании немцев.

Победы Красной Армии на советско-германском фронте были не только поражением фашистской Германии. Они были ударом по планам англо-американской реакции, надеявшейся на ослабление СССР.

Победы Красной Армии внесли существенные коррективы в военно-политическую стратегию Черчилля и его последователей. Черчилль еще более активно выступает за средиземноморскую или балканскую стратегию, чтобы опередить Красную Армию в Европе в ее освободительном движении. Он стремился, завладев африканским побережьем Средиземного моря, нанести державам «оси» удар «в мягкое подбрюшье». Из Северной Африки военные [163] операции должны были распространиться в Южную Европу, на острова Додеканез, в Грецию, на Крит, на Сардинию и Сицилию.

Другой задачей, которую ставил Черчилль в Касабланке, — и в этом он преуспел, найдя поддержку Рузвельта, — было принятие решения о переносе сроков открытия второго фронта с 1943-го на 1944 г. Решение о высадке десанта через Ла-Манш вновь было отсрочено, хотя правительства Англии и США после невыполнения обязательств открыть второй фронт в 1942 г. дали СССР твердое обещание сделать это в 1943 г. Об этом Черчилль и Гарриман заявили Советскому правительству в августе 1942 г. в Москве{632}. Правда, Черчилль приказал военным штабам вести подготовку к открытию второго фронта во Франции в 1943 г., но организовывать вторжение лишь в том случае, если появятся определенные признаки краха Германии{633}.

В Касабланке Черчиллем и Рузвельтом было решено: по завершении операций в Северной Африке провести операцию «Хаски» — высадку англо-американских войск в Сицилии, вывести из войны Италию и осуществлять последующие операции в Средиземном море. Тем самым высадка англо-американских войск в Северной Франции и, следовательно, создание реального второго фронта откладывались на 1944 г.

Касабланка была новым сговором Англии и США за спиной союзника. Правда, Черчилль и Рузвельт после Касабланки писали в письме главе Советского правительства, что совместные военные операции СССР, США и Англии «могут наверное заставить Германию встать на колени в 1943 году»{634}.

В основных вопросах союзной стратегии во второй мировой войне конференция в Касабланке была совершенно бесплодной. По словам Ральфа Ингерсолла, «конференция в Касабланке мучительно тужилась... и, наконец, родила сицилийскую мышь»{635}. Ход событий на советско-германском фронте — новые победы Красной Армии — вскоре опрокинул решения конференции в Касабланке. Уже в момент принятия эти решения, и в частности весьма скромные планы военных операций в Италии, были явно устаревшими и недостаточными. Поэтому руководящие деятели Англии и США задумали очередную сепаратную конференцию.

В начале мая 1943 г. гигантский пассажирский лайнер «Куин Мэри» взял курс к американским берегам. В изолированном от пассажиров первом классе парохода разместилась британская делегация во главе с Уинстоном Черчиллем, направлявшаяся на очередную встречу с политическими и военными деятелями США. На пароходе [164] были предприняты всевозможные меры предосторожности с целью скрыть пребывание делегации. На палубах были развешены таблички на голландском языке и пущен слух, будто королева Вильгельмина со своей свитой плывет в Америку. Британский премьер придерживался формулы: чем больше слухов, тем больше безопасности.

11 мая лайнер «Куин Мэри» пришвартовался у острова Стейтен, где английскую делегацию встретил Гарри Гопкинс. Рузвельт, тепло приветствовавший «старого морского волка» на вашингтонском вокзале, отвез его в старые комнаты в Белом доме. На следующий день начались совещания, в результате которых Черчиллю без особого труда удалось окончательно похоронить план высадки английских и американских войск в Западной Европе в 1943 г. Принимается вероломное решение, «откладывающее англо-американское вторжение в Западную Европу на весну 1944 года»{636}. Объединенный комитет начальников штабов запланировал открытие второго фронта в Европе на 1 мая 1944 г. Вашингтонские решения позволяли фашистской Германии по-прежнему направлять основные силы на Восточный фронт.

«Это Ваше решение, — указывалось в послании главы Советского правительства Рузвельту, — создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил...»{637}

Советское правительство энергично протестовало против нового грубого нарушения межсоюзнических обязательств. «Нельзя забывать того, — говорилось в послании главы Советского правительства Черчиллю, — что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину»{638}.

Советский Союз не мог примириться с игнорированием коренных интересов советского народа в войне против общего врага. В тот период были отозваны послы из Лондона и Вашингтона, что было расценено в Англии и США как протест против политики руководителей этих стран{639}.

Пытаясь как-то оправдать новое нарушение межсоюзнических обязательств, У. Черчилль выступил 30 июня 1943 г. в лондонской ратуше. Казалось, что речь его была адресована в Берлин, верховному командованию вермахта. Черчилль прямо дал понять, что никаких «операций крупного масштаба в Европе» со стороны англичан и американцев не будет в «течение долгих месяцев», а если ограниченные сражения и будут, то только в районе [165] Средиземного моря{640}. Вероломное заявление Черчилля раскрывало военно-стратегические замыслы Англии и США. Последствия этой политики сказались немедленно: германское командование почти беспрепятственно перебрасывало свои войска на Восточный фронт.

Начавшиеся 10 июля 1943 г. англо-американские операции в Сицилии отнюдь не были вторым фронтом: здесь находились всего две немецкие и четыре итальянские дивизии — 90 тыс. немцев и 315 тыс. итальянцев{641}. При высадке 8-й британской армии и 7-й армии США итальянцы не оказали никакого сопротивления. По свидетельству Черчилля, при занятии острова Пантеллерия пострадал только один солдат, да и то от укуса мула. Итальянский гарнизон острова Лампедуза сдался одному союзному летчику, приземлившемуся на острове из-за нехватки бензина. Кампания в Сицилии закончилась в течение 38 дней. Было захвачено 130 тыс. пленных{642}. Она наглядно показала: для затягивания сроков открытия второго фронта в Европе оснований не было.

Если политические деятели Англии и США грубо нарушали межсоюзнические обязательства по отношению к СССР, то народы этих стран и все прогрессивные люди мира требовали от своих правительств немедленно согласовать политическую и военную стратегию Объединенных Наций и открыть второй фронт в Западной Европе. Трудящиеся Англии, США, руководимые компартиями, понимали, что каждый день отсрочки открытия второго фронта влечет за собой новые человеческие жертвы, страдания советского народа и всех порабощенных фашизмом народов. Поэтому они требовали от своих правительств выполнения торжественных обязательств, данных Советскому правительству.

Движение за оказание помощи советскому народу путем открытия второго фронта получило такое развитие в Англии и США, что его можно назвать всенародным. Английские и американские солдаты горели желанием сражаться с врагом, и «не только ради русских, но и ради самих себя».

«Открытие второго фронта в Западной Европе, — говорилось в резолюции Компартии Великобритании, — является прямой обязанностью английского и американского народов... Народ требует от правительства наступательной стратегии и смелого руководства»{643}.

Во время посещения Черчиллем авиационного завода в Дэхевиленде рабочие вручили ему следующее заявление: «Рабочие нашего завода хотят, чтобы второй фронт был открыт без задержки... Мы считаем, что против второго фронта возражают определенные реакционные элементы, занимающие высокие посты и стремящиеся к сделке с [166] Гитлером»{644}. Заявление свидетельствовало о политической зрелости рабочих, понимавших, кто и почему саботировал второй фронт, и требовавших снять саботажников со всех правительственных постов.

Особенно усиливается борьба трудящихся Англии и США за открытие второго фронта в Европе летом и осенью 1943 г. в связи с успешным наступлением Красной Армии и операциями союзников в Средиземноморском бассейне. «Совместный удар, — писала английская газета «Рейнольдс ньюс», — обеспечил бы победу в этом (1943-м. — Ф. В.) году»{645}.

Даже консервативная печать Англии и США признавала готовность союзников для нанесения удара по врагу. «Четыре армии ожидают момента для нанесения решающего удара... — писала газета «Дейли мейл». — Планы разработаны, материалы сконцентрированы, пушки наведены, люди готовы. Все обеспечено для самой грандиозной экспедиции истории»{646}.

Советское правительство считало, что «условия для открытия второго фронта в Западной Европе на протяжении 1943 года не только не ухудшились, а, напротив, значительно улучшились»{647}.

Однако Черчилль вопреки очевидным фактам утверждал обратное. «Правительство не позволит, — говорил он в парламенте, — чтобы его принудили с помощью силы или лести предпринять обширные военные операции... для того, чтобы добиться политического единодушия или одобрения каких-то кругов»{648}. Правительства США и Англии тем самым подтвердили свою твердую позицию открыть второй фронт «не слишком рано и не слишком поздно»{649}. А в это время на советско-германском фронте шли кровопролитные сражения. Хотя зимнее наступление Красной Армии поставило немецко-фашистские армии на грань катастрофы, гитлеровское командование, пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, летом 1943 г. снова сосредоточило большие силы на Восточном фронте. Фашистское командование, бросив в район Орла и Белгорода 38 дивизий, надеялось окружить и уничтожить советские войска на Курской дуге, начать наступление на Москву.

Отбив наступление противника, советские войска перешли в решительное контрнаступление, освободили от захватчиков Орел и Белгород. Победа под Курском и выход советских войск к Днепру завершили коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. К ноябрю 1943 г. было освобождено почти2/3 советской земли. Победа под Курском означала полный провал наступательной стратегии германских фашистов. Окончательное поражение фашистской Германии и ее сателлитов становилось неизбежным. [167]

Блистательные победы Красной Армии изменили весь ход второй мировой войны и имели большое международное значение.

По мере того как ширилось наступление Красной Армии, в правящих кругах Англии и США росло беспокойство, что СССР сможет в одиночку разгромить фашистскую Германию и освободить народы Европы. Это заставляло зорко следить за развитием событий на советско-германском фронте, чтобы выступить, когда СССР будет достаточно ослаблен. С другой стороны, имела место боязнь опоздать со вторым фронтом, что могло повести к непредсказуемым последствиям.

Все это вынудило правительства Англии и США провести новое совещание с целью рассмотреть военные планы и политику в отношении СССР.

В середине августа 1943 г. в древней Квебекской крепости (Канада), возвышавшейся над рекой Св. Лаврентия, открылась конференция политических руководителей Англии и США. Как и предыдущие совещания, она происходила без участия СССР. Здесь был рассмотрен весь мировой театр военных действий и приняты решения, обеспечивающие действия гигантских армий, флотов и военно-воздушных сил Англии и США.

Важнейшим вопросом был вопрос о втором фронте. Черчилль снова настаивал на «балканском варианте» второго фронта, требуя сначала взять Рим, продвинуться на север Италии, затем высадиться на Балканах, в Югославии, Албании и Греции. Говоря о перспективах кампании в Италии, он неустанно повторял: «Зачем карабкаться, подобно пауку, по голенищу итальянского сапога от самой щиколотки? Давайте лучше ударим под коленку». По словам X. Болдуина, англичане хотели вторгнуться на Балканы потому, что их колонии, граничащие с Средиземным морем и Ближним Востоком, имели «важное значение для обеспечения британского господства в мире»{650}. А главное, Черчилль вновь хотел помешать продвижению Красной Армии на Балканы.

Однако, как писала газета «Нью-Йорк таймс», «страх перед неумолимым продвижением русских на Запад»{651}, боязнь, что они первыми войдут в Берлин, вынуждали Ф. Рузвельта, военных стратегов США высказываться за открытие второго фронта в Западной Европе, чтобы идти в Германию более коротким и стратегически более благоприятным путем. Путь в Берлин и другие важнейшие экономические центры Германии из Северо-Восточной Франции составил бы всего 600–700 км, в то время как из Италии союзным войскам нужно было пройти до границ Германии 1200 км, а от Балкан — 1700 км. Наступление на Балканах и в Италии шло бы вдалеке от важнейших [168] политических, экономических и военно-стратегических центров Германии. Наконец, географические и топографические условия в Западной Европе были гораздо более благоприятными для союзников, чем в Италии и на Балканах: густая сеть дорог Северной Франции, Бельгии, Голландии давала возможность успешно маневрировать войсками.

После ожесточенных споров был принят компромиссный стратегический план «Оверлорд», предусматривавший высадку союзных войск в Нормандии, но и то лишь 1 мая 1944 г. Операция должна была представить американо-английские действия наземных и воздушных войск против держав «оси»{652}. Кроме того, намечалась вспомогательная операция «Энвил» — высадка в Южной Франции близ Тулона и Марселя.

Даже этот план открытия второго фронта в Нормандии был снабжен по инициативе Черчилля таким количеством оговорок, что его выполнение всецело зависело от желания и воли правящих кругов Англии и США. По плану «Оверлорд» вторжение во Францию могло осуществиться только в том случае:

« — Если ветер будет не слишком сильный.

— Если прилив будет как раз такой, как нужно.

— Если луна будет именно в той фазе, какая требуется.

— Если предсказание погоды на то время, когда луна и прилив будут подходящие, тоже окажется подходящим;

— если всех этих условий не будет, вторжение автоматически откладывается на месяц, — когда луна снова должна оказаться в надлежащей фазе...

— Если у немцев к тому времени окажется в Северо-Западной Европе не более 12 подвижных дивизий резерва — и при условии, что немцы не смогут перебросить с русского фронта более 15 первоклассных дивизий»{653}.

Стоило ветру быть чуть-чуть сильнее, погоде не совпасть с фазой Луны, стоило немцам иметь не 12, а 13 подвижных дивизий резерва или перебросить с советского фронта не 15, а 16 дивизий, как весь план открытия второго фронта мог быть сорван!

Всякому здравомыслящему человеку было ясно, что совпадение всех этих условий для успешной высадки было не только маловероятно, но и немыслимо. Но это как раз и нужно было английским и американским политикам. Правда, Англия и США приняли план «Рэнкин», предусматривавший чрезвычайную высадку десанта в Европе после внезапного прекращения войны Германией. В случае капитуляции Германии англо-американские войска [169] должны были немедленно оккупировать страну. В Квебеке также происходили переговоры между Черчиллем и Рузвельтом о создании атомного оружия. Проект «Тьюб-Эллойз» — создания атомной бомбы — осуществлялся полным ходом. 19 августа Рузвельт и Черчилль подписали соглашение о сотрудничестве США и Англии в атомных исследованиях.

Союзнический долг, обязывавший Англию и США немедленно создать второй фронт, был нарушен и на этот раз во имя коварных планов правящих кругов Великобритании и Соединенных Штатов. Их политика никак не соответствовала цели быстрейшего разгрома гитлеровской Германии и ее сателлитов, поскольку активные военные действия откладывались еще на 8 с лишним месяцев — до 1 мая 1944 г.! «Тень пустующего кресла», места делегации СССР, как отмечала «Таймс», «падала на все эти переговоры»{654}.

Решения Касабланкской, Вашингтонской и Квебекской конференций, самым непосредственным образом касавшиеся Советского Союза, по-прежнему противостоявшего один на один гитлеровской Германии и ее союзникам, были приняты в нарушение союзнической солидарности в борьбе с общим врагом, без участия советских представителей.