В повестке дня «русский вопрос»

В те самые дни, когда правительство Керенского развертывало операции на «внутреннем фронте» и принимало лихорадочные усилия к отражению австро-германского [148] контрудара, а союзническая пропаганда всячески поносила русскую революцию, высшие руководители западных держав собрались для обсуждения «русского вопроса». Последний впервые стал предметом специального рассмотрения в верхах. Это было на Парижской союзнической конференции, созванной для решения балканских дел и заседавшей 12–13 июля, а затем на конференции в Лондоне, состоявшейся двумя неделями позже.

Официально «русский вопрос» не значился в повестке дня конференций. Тем не менее он занял важное место в их работе. В обсуждении его приняли участие только три державы: Англия, Франция и Италия. Остальные участники, в том числе и сама Россия, не были допущены к этому обсуждению ни в Париже, ни в Лондоне. Присутствие русских представителей, по словам Набокова, стало служить «препятствием к вполне откровенному обмену взглядов» между западными союзниками. Трехсторонние англо-франко-итальянские совещания носили «частный» характер, и приглашение на них русских дипломатов считалось необязательным. Всего состоялось два таких «частных» совещания: одно — в Париже 13(26) июля, второе — в Лондоне 26 июля (8 августа){277}.

Инициатором постановки данного вопроса выступили французы. Объяснялось это прежде всего тем, что Франция больше других великих держав зависела от состояния Восточного фронта, а поэтому и больше других была обеспокоена его судьбой. Еще в конце июня — начале июля французский генеральный штаб наметил основные проблемы, которые он считал необходимым обсудить на предстоящей союзнической конференции. 5(18) июля генерал Фош представил на рассмотрение своего правительства специальную докладную записку по этому поводу, в которой «русский вопрос» был назван первым в числе проблем, «требующих немедленного решения»{278}. [149]

Удручающие известия с Галицийского фронта и события в Петрограде еще больше обеспокоили и насторожили союзников. На трехстороннем совещании 13(26) июля представители Франции прямо поставили вопрос о возможности выхода России из войны, подчеркнув, что это имело бы самые тяжелые последствия для всех союзников, и в первую очередь, разумеется, для самой Франции. В военном отношении крах России позволил бы противнику перебросить колоссальные силы с Восточного фронта на Западный и нанести союзникам мощный, если не сокрушительный, удар. Освободилась бы также и часть турецких дивизий, находившихся в распоряжении неприятеля. В экономическом отношении поражение русских значительно улучшило бы положение центральных держав: они получили бы в свое распоряжение огромные сырьевые и продовольственные ресурсы, особенно хлеб, в котором австро-германский блок испытывал острую нужду. В результате была бы значительно снижена и эффективность установленной Антантой блокады. И, наконец, крах России нанес бы тяжелый ущерб союзникам в морально-политическом отношении. Особенно пагубно он отразился бы на малых союзниках из числа балканских стран, вызвав у них, как отмечал Ллойд Джордж, «глубокую депрессию», которая могла бы заставить их искать сепаратного мира. При этом Румыния была бы вынуждена разделить судьбу России{279}.

Все эти обстоятельства, по мнению французской стороны, вынуждали союзников приложить максимальные усилия, чтобы удержать Россию в войне, не допустить выпадения ее из коалиции. Исходя из вышесказанного, на рассмотрение собравшихся был представлен от имени французского правительства план мероприятий{280}, разработанный французским генеральным штабом при деятельном участии министра вооружений Тома, недавно вернувшегося из поездки в Россию. Как и вся русская политика западных держав, он был проникнут [150] двумя основными «идеями»: подавление революции и удержание России в войне.

Соответственно предлагалось осуществить ряд мер по оказанию Временному правительству помощи в военной, экономической и политической областях. На первое место выдвигалась необходимость оказания всевозможной помощи в борьбе против революционных сил в стране. С этой целью предлагалось развернуть в России «мощную контрпропаганду» против большевистских идей и лозунгов, выделив для нее достаточные средства. В плане борьбы с революцией намечалось также оказание Временному правительству помощи в преодолении экономического кризиса путем предоставления кредитов, участия в реорганизации транспорта и т. п. Неотложным признавалось всемерное содействие в восстановлении дисциплины и поднятии морального духа русской армии и флота, а также улучшение их технической оснащенности.

Согласно французским прожектам, обязанности по оказанию России военной и экономической помощи распределялись следующим образом: Франция брала на себя заботы об армии, Англии предлагалось заняться укреплением российского флота, а Соединенным Штатам — реорганизацией железнодорожного транспорта. Японию собирались привлечь к поставке военных материалов и технического персонала. Италия освобождалась от намечавшейся «реорганизации России», поскольку у нее хватало собственных забот, особенно в связи с запланированным на осень наступлением итальянской армии.

Французские предложения в принципе были одобрены. В принятом на совещании в Париже меморандуме отмечалось: «Союзные правительства должны пойти на любые жертвы, чтобы удержать Россию в коалиции и путем предоставления ей поддержки во всех жизненных областях влить в ее правительство энергию, необходимую для того, чтобы любой ценой продержаться до конца»{281}.

Рассмотрение «русского вопроса» было продолжено на Лондонской союзнической конференции, состоявшейся 25–26 июля по ст. ст. В нем приняли участие те же [151] стороны и почти те же лица. Участники совещания еще раз подтвердили решения, принятые ими в Париже, скрепив их специальной резолюцией{282}.

Как показали дальнейшие события, основное внимание союзников было сосредоточено не на материальной, а на организационной стороне, или, как об этом сказано в лондонской резолюции, на «административной реорганизации России». Сущность ее нашла яркое отражение в намерении послать в Петроград «особо уполномоченного комиссара» союзных держав с функциями главного советника Временного правительства, в резком расширении состава французской военной миссии до размеров, которые позволили бы иметь французских офицеров при всех высших инстанциях русского командования, вплоть до корпусов и дивизий, и т. д.

Руководители Антанты полагали, что все беды в России проистекают в значительной мере от неспособности русского правительства управлять страной в данной сложной ситуации, а посему вознамерились помочь ему в «администрировании», т. е. в сражениях «на внутренних фронтах».

Предложение о посылке в Россию «особо уполномоченного комиссара» было внесено Альбером Тома на «частном» совещании Лондонской союзнической конференции. В принципе оно было одобрено. Вначале Временное правительство склонно было согласиться с предложением, но рост антисоюзнических настроений в стране вынудил его вскоре отказаться от этой мысли.

В том же направлении должен был действовать и новый глава военной миссии, которому вменялось в обязанность заставить «более эффективно почувствовать свою деятельность в смысле принятия энергичных решений (направленных, разумеется, на подавление революции. — В. В.) и продолжения войны до окончательной победы». В свою очередь военным представителям, размещенным «при всех высших инстанциях русского командования», поручалось помочь русским офицерам обеспечить «дисциплину» в армии, т. е. искоренить там антивоенное и революционное движение.

Что касается действительной материальной помощи, [152] то она занимала в планах союзников третьестепенное место. В этой части лондонскую резолюцию никто серьезно и не собирался выполнять. Как свидетельствует Ллойд Джордж, 25 августа (7 сентября) английский военный кабинет вновь обсудил положение и рассмотрел просьбу о присылке вооружения для России. В результате было принято еще одно «решение», в котором только и говорилось, что снабжение оружием является частью общего вопроса: должна ли Англия продолжать поддерживать Россию несмотря на ее тяжелое экономическое положение и на отсутствие дисциплины в армии.

На заседании кабинета с информацией о положении в России выступил генерал Нокс, вызванный в Англию специально с этой целью. Он усиленно настаивал, чтобы союзные державы сделали русскому правительству «серьезное представление», потребовав от него восстановления дисциплины на фронте и в тылу. Еще будучи в России, генерал Нокс рекомендовал своему правительству выступить в парламенте с заявлением и «тонко» намекнуть, что долг Англии по отношению к самой себе и другим союзникам может заставить ее усомниться в целесообразности оказания помощи правительству, которое медлит с проведением необходимых мер по наведению «порядка» в армии и в стране{283}. Этим и объяснялся характер принимавшихся в Лондоне решений относительно военных поставок. И со стороны Франции реальная материальная помощь не возрастала, а сокращалась.

Несколько большую «отзывчивость» в оказании материально-технической помощи России проявляли Соединенные Штаты, но и те больше обещали, чем делали. Как и другие союзные державы, свою основную задачу они видели в усилении нажима на Временное правительство, требуя от него покончить с революцией, иначе Россия казалась им ненадежным союзником и столь же ненадежным должником.

Вот почему в части материальной помощи и парижский «меморандум» и лондонская «резолюция» так и остались на бумаге. Все внимание правящих кругов Запада было сосредоточено на открытом подавлении русской революции, в данный период пока что руками Временного правительства и поддерживающих его сил. [153]