«Традиционная демократия» коронует диктатора
Пиррова победа российской и союзной буржуазии
Прямым результатом политики наступления явился острый политический кризис в стране, значительно более острый, чем апрельский. Кризис этот назревал давно, и он наверняка стал бы уже фактом, если бы не сообщение о начале наступления на фронте{247}. Удручающие известия о ходе наступления на фронте еще сильнее накалили и без того напряженную обстановку, вызвав резкие антиправительственные выступления широких слоев трудящихся{248}.
События ускорила сама буржуазия, и в частности кадеты, вышедшие из правительства 2 июля под предлогом разногласий по украинскому вопросу. Своим уходом из правительства кадеты хотели запугать меньшевиков и эсеров и подтолкнуть их к решительным действиям против революционных масс. Еще 18 июня «Речь» в передовой статье, в которой легко угадывался стиль ее главного редактора Милюкова, поставила вопрос о нецелесообразности дальнейшего существования коалиционного правительства как не оправдавшей себя комбинации.
Основанием к отрицанию недавно заключенной сделки между буржуазными и соглашательскими партиями служила неспособность коалиционного правительства парализовать революцию. «Если при прежнем составе правительства, — писала «Речь», — возможно было хотя бы некоторое руководство ходом русской революции, то теперь, видимо, ей суждено развиваться [132] далее по стихийным законам всех революций». Этим и мотивировалось намерение кадетов разорвать блок с меньшевиками и эсерами, необходимость которого еще совсем недавно доказывал сам Милюков{249}.
Замысел был вполне понятен: припугнуть меньшевиков и эсеров неизбежностью «анархии» и тем самым заставить их «навести порядок», т. е. разгромить наиболее активные силы революции. Милюков и его единомышленники имели основания питать такие надежды. Если соглашатели, запуганные возможностью распада власти в период апрельского кризиса, усердно взялись за подготовку наступления, то почему бы не прибегнуть к подобному маневру теперь и не попытаться выполнить их руками вторую, еще более важную для буржуазии задачу — задушить революцию. Кадеты хорошо знали, что эсеро-меньшевистские лидеры побоятся взять на себя всю полноту власти и уступят их нажиму, тем более что они сами всячески старались притормозить революцию и удержать ее в рамках буржуазного парламентаризма. Тут-то и появилось заявление кадетов, что коалиция не оправдала себя. А вскоре подвернулся и благовидный предлог для инсценировки правительственного кризиса — разногласия по украинскому вопросу.
Даже для некоторых буржуазных министров, в частности для Терещенко, поступок кадетов показался неожиданным и непонятным, так как речь шла о незначительных изменениях текста правительственного соглашения с Центральной радой. «Украинский вопрос, — телеграфировал он 3 июля русским дипломатическим представителям за границей, — неожиданно привел к кризису министерства»{250}. Между тем ничего неожиданного здесь не было. Еще накануне наступления на фронте (13 июня) японский военный атташе Исидзака, хорошо осведомленный о настроениях в политических кругах столицы, в донесении своему начальнику генерального штаба сообщал, что Гучков, Милюков и Пуришкевич намерены совместно с ведущими деятелями из Думы и при поддержке держав Согласия начать действовать в удобный момент, когда между двумя [133] партиями I Всероссийского съезда Советов, т. е. между большевиками и соглашателями, произойдет столкновение{251}. Съезд, правда, уже закончил свою работу и до открытого столкновения «между двумя партиями» пока не дошло, но кадетам момент показался наиболее подходящим для усиления внутриполитической напряженности. Они надеялись использовать последнюю в своих интересах и, кроме того, заранее снять с себя ответственность за неизбежный провал наступления.
Маневры кадетской контрреволюции насторожили массы. Рабочие и солдаты, находившиеся и без того в крайне напряженном состоянии, почувствовали, что за этим маневром скрывается подготовка крупного контрреволюционного заговора. «...Едва только весть об уходе министров-кадетов распространилась по городу, — сообщала «Рабочая газета» 4 июля, — как в рабочей массе и среди солдат началось волнение».
3 июля в Петрограде прошли многочисленные митинги и собрания рабочих и солдат, требовавших от Петроградского Совета взять власть в свои руки. На следующий день в столице состоялась демонстрация, в которой приняло участие около 500 тысяч человек рабочих столичных предприятий и солдат петроградского гарнизона. В числе основных требований демонстрантов было требование о прекращении наступления и передаче власти в руки Советов. Однако лидеры меньшевиков и эсеров не хотели отказываться от союза с буржуазией и изменять политический курс. При их прямом пособничестве Временное правительство учинило кровавую расправу над мирными демонстрантами. Улицы Петрограда были залиты кровью революционного народа. Имелись сотни раненых и около шестидесяти убитых.
Временное правительство решило воспользоваться благоприятным для него моментом и взять реванш за свои поражения на фронте. Приводится в исполнение план борьбы с большевиками и их сторонниками, который был намечен еще до наступления. На проведении его в жизнь Керенский настаивал в своей телеграмме Временному правительству, посланной им с фронта еще 24 июня. [134]
Расстреляв мирную демонстрацию, правительство перешло к массовым репрессиям. Воцарилась реакция по всей линии. По приказу военных властей 5 июля в редакции «Правды» юнкерами учиняется варварский погром. На следующий день буржуазными молодчиками был зверски убит распространитель «Листка «Правды» рабочий И. А. Воинов. Разгрому подверглись также типография «Труд», принадлежавшая партии большевиков, помещение ПК и ЦК РСДРП(б). Начинается разоружение Красной гвардии, из Петрограда выводятся «ненадежные» части, наиболее революционно настроенные расформировываются вообще, руководители выступления предаются суду. На фронте восстанавливается смертная казнь.
Основной удар направляется против партии большевиков. На нее решено взвалить ответственность не только за кровавые июльские события, но и за неудачи на фронтах. Как раз в этот период стало известно о прорыве немцами русского фронта на Львовском направлении. Отдается приказ об аресте В. И. Ленина и ряда других руководящих деятелей большевистской партии. Автором его явился Керенский. В ход пускается гнусная клевета о «немецких шпионах», о «связях» большевиков с германским генеральным штабом. Успех неприятеля на русском фронте объясняется главным образом развалом армии, «вызванным большевиками и немецкими агентами». Эта версия усиленно распространяется и за границей.
Поощряя дикий разгул шовинизма, официальные власти натравливают на большевиков темные элементы, часто с уголовным прошлым, провоцируя различные эксцессы на этой почве. 13 июля Временное правительство приняло постановление о закрытии государственной границы до 2 августа включительно «ввиду чрезвычайных обстоятельств». Согласно постановлению (введенному в действие по телеграфу), в течение указанного срока был запрещен въезд в пределы России, а также выезд за границу. Своим острием оно было направлено против русских эмигрантов-интернационалистов, стремившихся вернуться в Россию, и особое значение приобретало в связи с твердым намерением Временного правительства арестовать В. И. Ленина.
22 июля в газетах было помещено сообщение прокурора [135] петроградской судебной палаты о «расследовании» событий 3–5 июля и о привлечении к суду «за измену и за организацию вооруженного восстания» В. И. Ленина и ряда других большевиков. В своем «Ответе» на это сообщение, опубликованном в газете «Рабочий и солдат», и в ряде других статей В. И. Ленин с неотразимой логикой и силой на фактах показал, насколько грубо было состряпано это гнусное дело, до какой низости и вероломства дошла правящая клика, и заранее предсказал неизбежность позорного провала организаторов и исполнителей русской «дрейфусиады»{252}. «Гнусные клеветы на политических противников, — писал В. И. Ленин, — помогут пролетариату поскорее понять, где контрреволюция, — и смести ее во имя свободы, мира, хлеба голодным, земли крестьянам». «Теперь и слепые увидят, и камни заговорят»{253}, — подчеркнул вождь пролетарской партии, напомнив о том, что его преследовали как «шпиона» в обеих воюющих коалициях, сначала австрийские, а затем союзнические власти. Так оно и случилось. Несмотря на все потуги, буржуазии и ее приспешникам не удалось опорочить партию рабочего класса и ее испытанного вождя.
Контрреволюция всех мастей не скрывала своей радости по поводу долгожданного перехода Временного правительства к «решительным действиям». Чувства и настроения буржуазии и всех других противников революции открыто высказал бывший глава Временного правительства Львов. В прощальной беседе с представителями комитета журналистов при Временном правительстве он с неподдельным восторгом заявил: «Особенно укрепляют мой оптимизм события последних дней внутри страны. Наш «глубокий прорыв» на фронте Ленина имеет, по моему убеждению, несравненно большее значение для России, чем прорыв немцев на нашем Юго-Западном фронте»{254}.
В свою очередь Терещенко в разговоре с японским послом без тени смущения убеждал последнего, что удар, нанесенный русским на Юго-Западном фронте, следует рассматривать как благодеяние по отношению [136] к России. «Несомненно, — говорил он, — что неприятель спас Россию. Он сделал то, чего правительство со времени революции желало, но не могло сделать, то есть он способствовал тому, что правительство восстановило смертную казнь, обуздало крайние партии, укрепило свою позицию и (обеспечило) единение страны»{255}.
Как видим, философия львовых и терещенко не отличалась ни оригинальностью, ни новизной. Господствующие круги легко мирились с поражениями от иноземных завоевателей, лишь бы не уступить законным требованиям народных масс. Итак, с помощью насилий и кровавых репрессий контрреволюции удалось одержать временную победу над революцией. Но это была Пиррова победа.