Галицийская катастрофа
Основные операции должны были развернуться на Юго-Западном фронте; на Северном и Западном фронтах намечались бои вспомогательного характера с целью отвлечь внимание неприятеля от направления главного удара. В случае же успеха командующим этих фронтов предписывалось развивать наступление насколько возможно.
Наступление началось на рассвете 16 июня мощной артиллерийской подготовкой, продолжавшейся в течение двух дней, а утром 18 июня в бой была брошена пехота. Вначале операция развивалась успешно: русские части заняли первые линии неприятельских окопов, захватили пленных, оружие, боеприпасы, артиллерию. Однако вскоре их продвижение приостановилось. Германское командование, перебросив с Западного (англофранцузского) фронта большие подкрепления, сумело нанести ответный удар и развить мощное контрнаступление. 6 июля немцы прорвали фронт в Тернопольском направлении. Русские войска, истощенные за истекшие три недели боев, стали быстро откатываться назад, не оказывая почти никакого сопротивления. Многие части [112] бежали, не подчиняясь никаким приказам командования. Местами против отступавших была пущена артиллерия. Но и это не помогало.
Авантюра Временного правительства закончилась полным провалом. К середине июля противник отбросил русские войска далеко за исходные рубежи и очистил почти всю Галицию и Добруджу. В результате русская армия в короткий срок лишилась и тех плодов победы, которые были завоеваны ценою колоссальных жертв за истекшие три года войны. За время наступления с 18 июня по 6 июля русская армия потеряла свыше 58 тысяч человек, из них около 7 тысяч убитыми и более 36 тысяч ранеными{216}. А всего за период операций с 18 июня по 21 июля, когда фронт удалось стабилизировать, потери русских войск составили 132 475 человек убитыми и ранеными{217}. Само Временное правительство охарактеризовало свое предприятие как катастрофу, стоившую стране больших человеческих жертв и территориальных потерь{218}.
Основная причина столь катастрофического провала русского наступления заключалась в том, что оно было чуждо солдатской массе. Солдаты глубоко ненавидели войну и не хотели больше проливать кровь за интересы капиталистов и всякого рода политиканов. Эти настроения были известны и Временному правительству, и тем не менее оно не отказалось от своих преступных планов. «Вся Россия, — признавал позже Керенский, — находилась в состоянии лихорадочного ожидания. Пойдут ли в атаку войска? Никто не осмеливался ответить на этот вопрос... Моральное состояние частей VII и XI армий, которые вели наступление, оставляло желать лучшего. Имелись дивизии, готовые вот-вот взбунтоваться, полки, повиновавшиеся лишь формально»{219}. Даже офицеры были крайне деморализованы. И среди них имелось немало таких, которые не видели смысла в наступлении, не понимали его целей и осуждали его. Разумеется, основная масса офицерского состава стояла за наступление. [113]
Между солдатами и офицерами царила атмосфера открытой вражды и ненависти. Накануне броска пехоты, 17 июня, Керенский «инспектировал» боевые позиции русских войск Юго-Западного фронта. Из этой инспекции скороспелый полководец вынес удручающее впечатление. По его собственному признанию, войска еще чувствовали на себе «открытую рану». (Имелось в виду недовольство солдат политикой Временного правительства.) До самого последнего момента офицеры не были уверены, пойдут солдаты в атаку или нет.
А вот еще одно не менее откровенное свидетельство, исходившее от представителей того же лагеря. В телеграмме комиссара армейской группы Юго-Западного фронта, армейского комитета и комиссара XI армии Временному правительству, ЦИК Советов и ВЦИК крестьянских Советов от 9 июля говорилось: «Моральный дух частей, недавно направленных в бой... претерпел роковые изменения. Боевой дух быстро иссяк. Большинство частей находится в состоянии растущего разложения. Никакие доводы, никакие убеждения не действуют. Они вызывают лишь угрозу и иногда стрельбу. Ряд частей покинули свои позиции, не ожидая даже приближения врага... Сегодня главнокомандующий Юго-Западного фронта и командующий XI армией с согласия комиссаров и (войсковых) комитетов отдали приказ открывать огонь по войскам, которые покидают свои позиции»{220}. Подобные телеграммы шли в Ставку и в Петроград непрерывным потоком. Ясно, что при таких обстоятельствах наступление было обречено на провал.
Безрезультатно, хотя и не столь катастрофически, закончились операции на Северном и Западном фронтах. Причины те же: командованию не удалось развить первоначальный успех из-за отказа многих частей идти в бой{221}. Не могли изменить положения и жестокие репрессии. Ряды открытых противников наступления множились изо дня в день. В одном Двинске к 28 июня число солдат, арестованных за отказ идти в бой, достигло почти 4 тысяч{222}. [114]
В ходе борьбы против наступления росла революционная сознательность солдат. Многие из них заявляли, что будут сражаться лишь в том случае, если враг действительно посмеет посягнуть на завоевания революции и первым атакует русские позиции. Так, солдаты 479-го Кадниковского пехотного полка (5-я армии Северного фронта) на общем полковом собрании 4 июля приняли резолюцию, в которой говорилось: «Постановив не идти в наступление, которое будет выгодно только международным и русским разбойникам — банкирам, фабрикантам-заводчикам и помещикам, ведущим кровавую войну ради захватов, мы протестуем против всяких расформирований воинских частей. Мы клянемся в случае наступления противника отразить его удар и не пустить его дальше в глубь страны». Резолюция требовала немедленной передачи центральной власти в руки Советов, установления контроля над производством и капиталами буржуазии, принятия закона о ликвидации частной собственности на землю с передачей ее в руки трудового народа без выкупа, немедленного пересмотра договоров, заключенных царской кликой с союзниками, отказа всех союзников не на словах, а на деле от империалистической политики. «Если же, — отмечалось далее, — наравне с нами германская коалиция не откажется от захватной политики, только тогда мы согласны перейти в наступление и драться, как львы, ибо будем знать, что боремся за истинное дело социализма»{223}.
Одной из существенных причин провала русского наступления явилось отсутствие поддержки его со стороны союзников. Временное правительство и русское командование настойчиво просили об этой поддержке и, более того, получили успокаивающие обещания, но они так и остались на бумаге. «Поддержка» Англии и Франции не вышла за рамки боев местного значения, происходивших вне связи с русским наступлением. Бездействие союзников позволило немецкому командованию перебросить с Западного фронта на Восточный значительные подкрепления в живой силе и технике, особенно артиллерии, и нанести мощный контрудар, за которым последовал глубокий прорыв русского фронта. [115]
Далеко не лучшим образом выглядела и другая сторона «помощи» союзников, сказавшаяся на материальной подготовке и исходе наступления. Значительная часть поставленной союзниками артиллерии оказалась недоброкачественной, бракованной, в результате чего она почти сразу вышла из строя. Даже Керенский, будучи весьма предупредительным по отношению к партнерам России по коалиции, оказался не в состоянии скрыть своего возмущения. «Укажите соответствующим послам, — телеграфировал он Терещенко 20 июня, — что тяжелая артиллерия, присланная их правительствами, видимо, в значительной части из брака, так как 35% не выдержали двух дней умеренной стрельбы»{224}.
Серьезные недостатки и просчеты имелись и в оперативно-технической подготовке наступления, что также явилось одной из причин его неудачи. Нельзя, конечно, не учитывать и силу вражеского сопротивления. Германская коалиция располагала в тот момент еще достаточной боевой мощью, позволявшей ей противостоять натиску держав Антанты и наносить им ощутимые удары. К этому надо добавить, что русское наступление не было для австро-германского командования неожиданным. О предстоящих операциях русской армии открыто писала русская и союзная пресса. Знал противник и о наиболее вероятном направлении главного удара. Это позволило ему хорошо подготовиться и успешно отразить натиск, а затем перейти в контрнаступление. Немцы приложили максимум усилий, чтобы сорвать русское наступление, от исхода которого во многом зависело дальнейшее течение войны. «Следовало опасаться, — писал Гинденбург, — что если за наступлением Керенского не последует немедленно наш контрудар, то воинственное течение в России снова окрепнет»{225}. Поэтому они пошли на риск переброски своих войск с Западного фронта, не без основания рассчитывая на «заминку» среди союзников России.
Само Временное правительство охарактеризовало свое предприятие как полнейшую катастрофу. Точно так же отнеслись к нему и союзники, хотя его исход [116] явился для них в значительной мере неожиданным. Галицийское наступление действительно знаменовало собой новую фазу русской революции, как писала об этом западная пресса, но не ту, какую предсказывали буржуазные прорицатели, рассчитывая на «затухание» революции.