Первые попытки «обезвредить» В. И. Ленина

Сосредоточив основное внимание на борьбе с большевистской партией, российская и союзническая буржуазия, правительственные верхи с самого начала пытались парализовать деятельность ее вождя — В. И. Ленина. Особенно встревожились антантовские власти, когда узнали о его намерении как можно скорее вернуться из эмиграции в Россию. Они понимали, что этот «крайне опасный» противник, очутившись в бурном потоке революционных событий, может оказать огромное влияние на их дальнейшее развитие. «Ленин — хороший организатор и крайне опасный человек», — предупреждали Временное правительство старые и новые советники союзников. Необходимо во что бы то ни стало воспрепятствовать возвращению на родину русских политэмигрантов — циммервальдистов, и в первую очередь, конечно, циммервальдиста номер один — В. И. Ленина.

Между тем возвращения Ленина с нетерпением ждали его соратники по борьбе, вся революционная пролетарская гвардия. Отсутствие вождя в такой ответственный исторический момент серьезно сказывалось на работе партии, на творчестве и активности всех революционных сил. Февральская революция в корне изменила обстановку в стране. Перед рабочим классом и его партией встали другие задачи. В изменившихся условиях, в сложной обстановке двоевластия нужна [55] была новая ориентировка, новые программные и тактические установки.

Уже при первых известиях о совершившемся перевороте В. И. Ленин обратился к членам большевистской партии и революционным массам с призывом не останавливаться на достигнутом, а неуклонно идти вперед, добиваясь установления подлинной свободы, проведения коренных социально-экономических преобразований и прежде всего немедленного прекращения войны.

Антивоенная агитация большевиков вызывала еще более лютую ненависть и беспокойство союзников потому, что борьбу за мир Ленин ставил в неразрывную связь с борьбой за социализм. Он разъяснял массам, что только победа социалистической революции в ряде стран способна обеспечить народам устойчивый демократический мир{107}.

Особые опасения империалистов вызывали пламенные призывы к социалистической революции, которые В. И. Ленин обращал к народным массам не только России, но и всех других стран. Еще в наброске тезисов 4 марта 1917 г., пользуясь лишь скудными сведениями из России, В. И. Ленин отмечал, что программа нового русского правительства, вырвавшего власть из рук победившего в героической борьбе пролетариата, внушает самое полное недоверие, ибо она состоит лишь из обещаний и не вводит в жизнь ни одной из самых насущных мер. Новое правительство ни слова не сказало ни о 8-часовом рабочем дне, ни о передаче помещичьей земли крестьянам, ни о каких-либо других важных социально-экономических преобразованиях. Более того, в первом своем обращении к народу оно не упомянуло также и о самом главном и самом жгучем вопросе момента — о мире, обнаружив тем самым свою эксплуататорскую буржуазно-помещичью сущность, свою приверженность к империалистической войне. «Не только данное правительство, — подчеркивал Ленин, — но и демократически-буржуазное республиканское правительство, если бы оно состояло только из Керенского и других народнических и «марксистских» социал-патриотов, не в состоянии избавить народ от империалистской войны и гарантировать мир»{108}. [56]

Поэтому, разъяснял Ленин, пролетариат не может рассматривать данную революцию иначе, как свою первую, далеко еще не полную победу на своем великом пути, не может не ставить себе задачи продолжать борьбу за завоевание демократической республики и социализма.

Дать народу мир, хлеб и свободу, отмечал Ленин, в состоянии только рабочее правительство, опирающееся на громадное большинство крестьянского населения, на сельских рабочих и беднейших крестьян, на союз с революционными рабочими всех воюющих стран. Он призывал добиваться обеспечения полной победы следующего этапа революции и завоевания власти рабочим правительством, обращая серьезное внимание на всемерную организацию Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, на вооружение революционных масс. Исходя из этого, указывал Ленин, должна строиться вся политика и тактика пролетарской партии.

В телеграмме большевикам, отъезжавшим из Стокгольма и Христиании (Осло) в Россию, он писал: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата — единственная гарантия... никакого сближения с другими партиями»{109}. Еще более подробно и основательно все эти положения были развиты в «Письмах из далека», переданных в Петроград.

Пускать в Россию человека с такой «крамольной» программой союзники считали весьма и весьма рискованным. И они шли на всякие ухищрения, чтобы помешать В. И. Ленину и другим эмигрантам-интернационалистам вернуться на родину. Для них создавались всевозможные препоны: ссылались на отсутствие нужного тоннажа, опасность плавания и т. д., а главное, на необходимость длительной проверки личности политэмигрантов, поскольку все они, как правило, были занесены в так называемые контрольные списки, составленные еще царской охранкой, и рассматривались как прямые или потенциальные «агенты» неприятеля. К тому же «проверочные» процедуры сознательно затягивались союзными властями и самим Временным правительством. [57]

Преодолеть все эти преграды было весьма и весьма сложно. Созданный вскоре после революции Цюрихский комитет по эвакуации эмигрантов, включавший представителей 23 политических групп (в том числе Центральный Комитет, Организационный комитет, эсеры, Бунд и др.), в единогласно принятой резолюции отметил, что английское правительство решило отнять у эмигрантов-интернационалистов возможность вернуться на родину и принять участие в борьбе против империалистической войны. «Уже с первых дней революции, — писал В. И. Ленин, — для эмигрантов выяснилось это намерение английского правительства»{110}. Обсуждалось множество вариантов переезда, строились, по словам Н. К. Крупской, «самые невероятные планы». В конце концов пришлось остановиться, как охарактеризовал Ленин, на «самом неприятном» из них — возвращаться через территорию враждебной союзникам Германии, использовав противоречивость их интересов. Иного выхода не было: или сидеть, как говорят, и ждать у моря погоды, или пренебречь всеми неудобствами, в том числе и политическими, и смело отправиться в путь, лишь бы скорее добраться до баррикад. Ленин и его соратники высказались в пользу второго решения. Этот план был одобрен также представителями левой части социал-демократических партий ряда стран (Франции, Швейцарии, Польши, Швеции и Германии), что было зафиксировано в соответствующем протоколе: «...Мы, нижеподписавшиеся интернационалисты Франции, Швейцарии, Польши, Германии, — отмечалось в протоколе, — считаем не только правом, но и долгом наших русских товарищей воспользоваться той возможностью проехать в Россию, которая им предоставляется»{111}.

Между прочим, Мартов и его сторонники, выдвинувшие идею проезда через Германию, отказались вначале сняться с места без «благословения» Временного правительства. Но и они, не дождавшись «соизволения свыше», спустя месяц были вынуждены проследовать тем же путем и на тех же самых условиях.

27 марта В. И. Ленин в числе 32 эмигрантов (среди [58] которых были не только большевики) в сопровождении секретаря Швейцарской социал-демократической партии интернационалиста Ф. Платтена выехал из Швейцарии в Швецию, а оттуда через Финляндию в Петроград. 2 апреля Ленин и его спутники достигли пограничного города Торнео, где пересели на поезд, доставивший их в столицу. Платтену, однако, пришлось вернуться обратно, так как правительство Львова не дало ему разрешения на въезд в Россию.

Уже первые часы пребывания Ленина в пределах России, то, как отнеслись к его приезду широкие слои населения, показало союзникам, насколько оправданными были их опасения и тревоги. Встреча В. И. Ленина вылилась в демонстрацию безграничной любви и доверия трудящихся своему испытанному вождю. Вот что рассказывала об этом Е. Ф. Усиевич, в числе других возвращавшаяся вместе с В. И. Лениным из эмиграции: «На каждой станции рабочие демонстрации, на каждой станции Владимира Ильича рабочие прямо из вагона с триумфом несли на руках к какой-нибудь импровизированной трибуне. Митинг продолжался и в вагоне...»{112} Еще более волнующей была встреча на Финляндском вокзале столицы вечером 3 апреля, где вождя восторженно приветствовали тысячи рабочих, солдат и матросов.

С приездом В. И. Ленина большевистская партия взяла твердый курс на завоевание власти пролетариатом. Еще на Финляндском вокзале в знаменитой речи Ленина, произнесенной с броневика, прозвучал призыв к социалистической революции. На следующий день Владимир Ильич дважды выступил в Таврическом дворце с докладом «О задачах пролетариата в данной революции», сначала перед большевиками-делегатами только что закончившегося Всероссийского совещания Советов, а затем на объединенном собрании большевиков и меньшевиков, на котором присутствовали также представители других фракций и групп.

Оба эти доклада представляли собой изложение знаменитых Апрельских тезисов, в которых В. И. Ленин с предельной сжатостью и четкостью обосновал необходимость и неизбежность перехода от буржуазно-демократической [59] революции к социалистической, набросал конкретный план борьбы за создание нового общественного строя. Первый из тезисов был посвящен вопросу об отношении к войне, чем подчеркивалось его первостепенное значение в предстоящей борьбе. В нем говорилось, что и при новом правительстве война со стороны России остается грабительской, империалистической, хотя оно и заявило о своем «отказе» от захватов. Поэтому недопустимы ни малейшие уступки «революционному оборончеству». Ленин указывал на неразрывную связь капитала с империалистической войной и подчеркивал, что кончить войну не насильственным, истинно демократическим миром нельзя без свержения власти капитала. Он призвал к широкой пропаганде братания как одного из наиболее эффективных средств борьбы за прекращение международного кровопролития.

На основе глубокого анализа всей совокупности внутренней и международной обстановки В. И. Ленин пришел к выводу о неизбежности перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую и предлагал руководствоваться именно этим положением. «Своеобразие текущего момента в России, — подчеркивалось в тезисах, — состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства»{113}.

Этот вывод отражал объективное развитие революционного процесса, исходил из сложившегося соотношения политических и классовых сил. Он указывал перспективу дальнейшего развития революции и давал ответ на вопрос о ее движущих силах. По ленинским предначертаниям, революция должна была привести к установлению республики Советов, являющейся наилучшей формой диктатуры пролетариата. «Не парламентарная республика, — провозгласил В. И. Ленин, — возвращение к ней от С. Р. Д. было бы шагом назад, — а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху»{114}. [60]

Идея создания республики Советов указывала партии главное направление в решении вопроса о власти, являющегося основным вопросом всякой революции. Руководствуясь этой идеей, большевистская партия выдвинула лозунг «Вся власть Советам!», ставший знаменем борьбы за победу нового общественного и государственного строя. Претворение его в жизнь означало ликвидацию двоевластия и сосредоточение всей полноты государственной власти в руках рабочих и крестьян. Поставленные таким образом задачи давали ответ на вопрос об отношении к правительству Львова. «Никакой поддержки Временному правительству, — провозгласил Ленин, — разъяснение полной лживости всех его обещаний, особенно относительно отказа от аннексий»{115}.

В. И. Ленин решительно осудил эсеров и меньшевиков как душителей революции, пытавшихся «сладкой фразой» увести революцию назад, от Советов рабочих и солдатских депутатов к единовластию буржуазии, к буржуазной парламентской республике. Он вооружил массы уверенностью в возможность переустройства общества на справедливых, социалистических началах, в то время как соглашатели порождали в них неверие в собственные силы и нерешительность, доказывая, что в данный момент они еще не могут взять на себя «бремя власти», неспособны без буржуазии справиться с многосложным государственным хозяйством, не имеют соответствующей подготовки, опыта, культуры, образования и т. д.

Такую же веру в возможность коренного преобразования общества внушала массам и сформулированная В. И. Лениным экономическая платформа партии, включавшая в себя такие переходные меры, как конфискация помещичьих земель и национализация всей земли в стране, немедленное слияние всех банков в один национальный банк и введение контроля над ним со стороны Советов, установление их контроля над общественным производством и распределением продуктов. Каждое из этих требований было близким и понятным народным массам, выражало их самые насущные интересы и поэтому звучало для них боевым [61] призывом. Экономическая платформа точно так же, как требование мира и передача всей власти Советам, играла огромную роль в борьбе партии за мобилизацию масс на социалистическую революцию.

Таким образом, провозглашенная Лениным программа по-новому ставила коренные вопросы революции, стратегии и тактики большевистской партии, по-новому ориентировала рабоче-крестьянские и солдатские массы, целеустремленно звала их вперед. Новая ориентировка раскрывала широкий простор для революционной энергии масс, побуждала их к более активному историческому творчеству, разрывала те путы, с помощью которых буржуазия и соглашатели пытались задержать поступь пролетариата.

Уже одно это свидетельствовало о неоценимом значении приезда В. И. Ленина для судеб революции, не говоря уже о значении его организационного и пропагандистского гения в деле практического осуществления намеченного курса. Отныне, писала «Правда», трудящиеся обрели «уверенность в том, что тот вождь революционной с<оциал>-д<емократии>, который ни при каких мрачных условиях не сходил с своей революционной позиции, поведет теперь русский пролетариат смело и твердо по пути дальнейших завоеваний вплоть до социалистической революции»{116}. В опубликованном в том же номере газеты приветствии В. И. Ленину, принятом на собрании большевиков Выборгского района, где присутствовали представители более тридцати заводов и одиннадцати воинских частей, подчеркивалось: «Мы убеждены, что стойкость т. Ленина, его преданность делу международного революционного социализма — теперь, когда он будет находиться среди нас, облегчит выполнение труднейших и величайших задач, выпавших на нашу партию, в доведении российской революции до конца и в деле создания III Интернационала».

Именно непреклонная воля и стойкость вождя большевистской партии, его бескомпромиссность в вопросах классовой борьбы и страшили реакционеров всех мастей. Возвращение Ленина в Россию вдохнуло в революцию новую энергию, придало ей совершенно [62] иную динамику и пафос. И хотя Милюков с наигранным оптимизмом успокаивал союзных представителей, заверяя их, что никакой опасности Ленин не представляет, последние не спешили с ним согласиться. Вся партия тесно сплотилась вокруг ленинских тезисов. Вооруженная четкой программой, она развернула кипучую работу по политическому просвещению масс, высвобождению их из-под пагубного влияния эсеров и меньшевиков, изменивших делу социализма. Рабочий Путиловского завода С. Я. Заякин рассказывал о деятельности большевиков в тот период: «Наша партия развернула огромную, титаническую организационную и агитационную работу в массах. Работа велась на каждом углу, в трамвае, в очередях и на каждой площади»{117}.

И это сразу дало ощутимые результаты. Влияние большевиков в народе непрерывно возрастало. 5 апреля Палеолог записал в своем дневнике: «Милюков говорил мне сегодня утром с сияющим видом, что Ленин вчера совершенно провалился в Совете{118} и что теперь он уже не оправится». В ответ на это посол сказал: «Дай бог!», но тут же выразил сомнение в правильности наблюдений министра иностранных дел, полагая, что последний снова оказался жертвой своего неоправданного оптимизма. «Приезд Ленина, — отметил Палеолог, — представляется мне самым опасным испытанием, какому может подвергнуться русская революция». Спустя несколько дней в дневнике французского посла появилась новая запись примерно такого же характера. «Когда Милюков, — писал он, — недавно уверял меня, что Ленин безнадежно дискредитировал себя перед Советом... он лишний раз был жертвой оптимистических иллюзий. Авторитет Ленина, кажется, наоборот, очень вырос в последнее время... Он уже теперь оказывается опасным вождем»{119}. Причем французский дипломат усматривал опасность не только в политических взглядах большевистского вождя, в проповедуемых им лозунгах, но и в безупречности его личного поведения. [63]

Разумеется, представители союзников не ограничивались лишь констатацией того, что Ленин представляется им самым опасным вождем пролетарских масс. Они спешили как можно скорее парализовать его деятельность или вообще устранить с политической арены. Не успел вождь большевистской партии ступить на родную землю, как союзные дипломаты тут же стали требовать его немедленного ареста. Последнее должно было послужить началом массовых репрессий против всей партии и наиболее революционной части рабочих. Особую настойчивость проявлял опять-таки Бьюкенен, от которого не отставали его французский и американский коллеги. Старшина дипломатического корпуса неоднократно ставил этот вопрос перед главой русского внешнеполитического ведомства. «Для правительства, — убеждал он Милюкова, — наступила пора действовать». Россия «никогда не выиграет войны», если Ленину и впредь будет разрешено свободно проповедовать свои социалистические взгляды, призывать солдат к братанию, а крестьян — к захвату помещичьих земель. Однако Милюков и в данном случае вынужден был объяснить английскому дипломату, что эта мера пока «преждевременна». На самом же деле Временное правительство просто не решалось пойти на такой шаг, выжидая более удобного случая. «Правительство, — не без явного огорчения сообщал в Лондон посол 17 апреля, — все еще держится выжидательной позиции и предпочитает, чтобы инициатива в отношении Ленина исходила от народа. Милюков, с которым я как-то говорил по этому вопросу, сказал, что возмущение народа против Ленина растет и что войска готовы арестовать его, когда правительство отдаст об этом приказ, но что последнее не хочет ускорять событий из опасения вызвать гражданскую войну»{120}.

Что касается «возмущения народа против Ленина» и «готовности» войск арестовать его, Милюков, мягко выражаясь, явно приврал. Просто у него не нашлось более подходящей версии для успокоения назойливого «друга». И дело, конечно, не в отсутствии желания ускорять события. Правительство Львова радо было бы это сделать, да только не располагало такими возможностями. [64] Выше уже приводились признания самого Милюкова относительно неблагонадежности столичного гарнизона. Вот почему на настояния английского посла: «Пора действовать» — глава русского дипломатического ведомства ответил, что правительство к этому готово, но «выжидает лишь психологического момента, который... не за горами».

О необходимости полицейской расправы с Лениным Бьюкенен вел беседы и с другими министрами, в частности с министром финансов Терещенко. Последний также уверял английского ходатая, будто «рабочие разочаровались в Ленине» и что «в недалеком будущем» он будет арестован{121}. Английский посол не отметил, говорил ли он по этому поводу непосредственно с самим главой Временного правительства Львовым. Но, надо полагать, не миновал и его, тем более, что Львов являлся одновременно и министром внутренних дел, а стало быть, лично отвечал за «общественное спокойствие». Во всяком случае, Львов также заверял, когда к нему обращались с подобными настояниями представители аристократических и буржуазных кругов, что «власти могут арестовать его, когда им будет необходимо»{122}. Вряд ли можно сомневаться и в консультациях на сей счет с министром юстиции Керенским, становившимся все более частым и желанным гостем в английском и некоторых других союзных посольствах.

Такие же советы и наставления Временному правительству давали Палеолог и Френсис. Палеолог несомненно имел на то соответствующие инструкции. Между прочим, французское министерство иностранных дел, узнав об отъезде В. И. Ленина и его спутников на родину, обратилось к шведскому правительству с просьбой арестовать их, когда они будут проезжать через Швецию. Но этот демарш не увенчался успехом{123}, так как шведское правительство, очевидно, не осмелилось нарушить нейтралитет, которого оно формально придерживалось. Что касается американского посла, то у него, даже по словам его соотечественника и коллеги [65] Сиссона, «не было иной политики, кроме злобы к большевикам».

Добиваясь изоляции Ленина и агитируя за его арест, союзники активно включились в антибольшевистскую пропаганду, одна из целей которой состояла именно в «психологической», как выразился Милюков, подготовке этого контрреволюционного акта. Они хотели обезглавить пролетарскую партию в расчете на ее последующую дезорганизацию. Кампания против «крайних тенденций» и раньше велась довольно интенсивно. Но с приездом В. И. Ленина и провозглашением им курса на социалистическую революцию она приняла еще больший размах. Большевистскую партию и ее вождя со всех сторон стали обвинять в «экстремизме» и других подобных грехах. И надо сказать, это создавало серьезные дополнительные трудности в деле мобилизации сил революции. В России, признавался Бьюкенен, «мы вели активную союзническую пропаганду в пользу войны и с целью разоблачения германской лжи». А под «германской ложью» он подразумевал не что иное, как агитацию большевиков за мир, хлеб и свободу, за проведение социально-экономических и политических преобразований, за удовлетворение насущных и самых неотложных требований трудящихся.

Большевикам приклеивали всевозможные ярлыки, называли их антипатриотами и т. п., надеясь таким путем оторвать от них массы, запугав последних возможностью преследования. Продолжая эту клеветническую кампанию, Бьюкенен и позже писал: «Для большевиков не было ни родины, ни патриотизма, и Россия была лишь пешкой в той игре, которую вел Ленин... большевики были всецело пораженцами».

Но, как известно, большевистская партия оказалась единственной партией, которая мужественно и последовательно отстаивала интересы страны и населяющих ее народов. Лучший тому свидетель — сама история!

Действительно, до февральского переворота большевистская партия добивалась поражения «своего» правительства, вполне обоснованно полагая, что военные неудачи царизма еще больше расшатывают его устои и облегчают борьбу с ним. После победы Февральской революции большевики не были пораженцами. Они решительно выступали за немедленное прекращение [66] войны, за революционный выход из нее. Но это не имело ничего общего с пораженчеством. Напротив, большевистская партия настойчиво боролась за всемерное укрепление революционной армии, за ее демократизацию в интересах защиты и умножения завоеваний революции, против использования армии в качестве пушечного мяса и принесения ее в жертву империалистической политике.

Кстати, сам же Бьюкенен и разоблачил собственную ложь, ибо буквально несколькими строками выше он вынужден был признать, что «массы считались только с ними (т. е. большевиками. — В. В.), и именно к рабочим и крестьянам они обращались за поддержкой, необходимой для осуществления их программы — установления диктатуры пролетариата и преобразования всего общественного строя». А массы, как в этом не раз убеждался английский дипломат, обладают достаточно острым социальным чутьем.

Особенно злостная кампания была поднята в связи с проездом В. И. Ленина и других большевиков через Германию. В этом преднамеренно усматривали серьезную подрывную антисоюзническую акцию. Буржуазия и ее прислужники стали строить на сей счет всевозможные «догадки». От буржуазных писак не отставали и соглашатели. Несколько позже, во время июльских событий, когда на свет была вытащена антибольшевистская фальшивка, этот факт — проезд через неприятельскую территорию — фигурировал в качестве одного из основных доказательств «связи» большевиков с германским генеральным штабом.

Разнузданная клевета на Ленина и руководимую им партию вызвала решительный отпор со стороны самих трудящихся масс. На многочисленных собраниях и митингах они принимали резолюции в защиту своего испытанного вождя.

Правда ленинских слов с каждым днем все глубже проникала в толщу народных масс, завоевывала их симпатии, привлекала на сторону пролетарской партии, вызывая злобу и ненависть русской и международной буржуазии. [67]