Пасторы II Интернационала в цитадели революции

Видя, что правительство Львова никак не может справиться с революционным движением в стране, союзники поспешили ему на помощь. Наиболее целесообразным для текущего момента они сочли посылку в Россию «патриотически настроенных» социалистов с целью непосредственного воздействия на русскую «революционную демократию», и прежде всего на Совет. Социал-патриоты западных держав и сами уже включились в эту работу. В первых числах марта лидеры английских, французских и бельгийских социалистов направили Петроградскому Совету телеграммы, призывая его к «умеренности» и «осмотрительности», другими словами, к сдерживанию революционного порыва народных [40] масс. Мысль об этом была подсказана из Петрограда и русской Ставки. В Париже и Лондоне за нее охотно ухватились. Бьюкенен еще 2 марта просил Бальфура и Ллойд Джорджа «побудить английских лейбористских лидеров послать телеграмму лейбористским лидерам Думы (Керенскому и Чхеидзе)» и выразить в ней уверенность, что они поддержат борьбу держав Антанты против германского блока{73}. При этом посол рекомендовал обратить особое внимание на необходимость «гражданского мира», т. е. сотрудничества трудящихся масс со своими эксплуататорами в интересах последних.

С таким же пожеланием адресовался к своему военному министру начальник французской военной миссии в России генерал Жанен, предлагая ему войти в сношение с французскими социалистическими организациями и побудить их обратиться к соответствующим русским организациям с призывом продолжать войну до победного конца. Вскоре из Парижа поступил ответ, уведомлявший, что предложение Жанена реализовано{74}.

7 марта руководители французских социалистов Жюль Гед, Самба и Альбер Тома, сотрудничавшие со своей буржуазией в духе «священного единения», послали в Петроград телеграмму, в которой предостерегали «партию Керенского» от радикальных настроений в отношении мира и призывали русский народ «к новым усилиям в пользу войны»{75}.

Аналогичное послание поступило от лидера английских лейбористов члена военного кабинета Гендерсона, составленное им по поручению кабинета в соответствии с рекомендациями Бьюкенена.

Английскому и французскому примеру последовали руководители бельгийских социалистов. Русский посланник при бельгийском дворе Д. А. Нелидов 10 марта сообщил Милюкову, что бельгийские социалисты во главе с министром Вандервельде отправили через бельгийского посланника в Петрограде воззвание Петроградскому Совету «с призывом к умеренности и единению [41] на почве борьбы с внешним врагом»{76}, т. е. к поддержке антинародной политики господствующих классов. Подобные же телеграммы по рекомендации Френсиса слал из-за океана председатель американской федерации труда лжесоциалист Гомперс, указывавший на «опасность» дальнейшего развития революции и призывавший трудящихся России стать на путь единства и сотрудничества с буржуазией во имя защиты «национальных интересов демократии от австро-германской автократии»{77}.

Лейбористские лидеры Думы, к которым апеллировали западноевропейские и американские оппортунисты, разумеется, и не помышляли о прекращении войны, о чем они тут же и уведомили своих зарубежных единомышленников. В ответной телеграмме Геду, Самба и Тома Керенский и К° заверили антантовских социал-патриотов, что в своем стремлении довести войну до победного конца они найдут в лице «русской демократии» верного друга и союзника. Однако в Петроградском Совете, являвшемся подлинным хозяином положения в стране, были представлены не только сторонники войны, но и ее противники — большевики, решительно выступавшие против продолжения преступной империалистической бойни. И хотя большевистская партия в силу ряда причин временно оказалась в меньшинстве, союзники не знали, какая тенденция возобладает в Совете, удастся ли оборонцам одержать верх и за кем пойдут массы. События же развивались столь стремительно, что корректировать их с помощью писем и телеграмм было невозможно. Поэтому в Лондоне и Париже было признано необходимым установить с Петроградским Советом, с русской «революционной демократией» непосредственный контакт и помочь эсеро-меньшевистскому руководству, а через него и Временному правительству приглушить антивоенные настроения как внутри Совета, так и за его пределами, парализовать деятельность большевистской партии.

В пользу этого плана высказалось и само Временное правительство, а также его официальные представители [42] за границей. Узнав от Альбера Тома об упомянутой телеграмме в адрес «партии Керенского», Извольский тут же выразил пожелание, чтобы французские социалистические деятели оказали прямое воздействие на Петроградский Совет. Последние охотно откликнулись на это предложение, тем более что оно совпадало с их собственными намерениями. По согласованию между правительством Рибо и социалистическим руководством было решено послать в Россию трех представителей социалистической фракции парламента: Мутэ, Лафона и Кашена. Вместе с ними отправились двое русских эмигрантов — Дуров и Толмачевский.

За французами последовали англичане. Уже вскоре после сформирования кабинета Львова Бьюкенен предложил своему правительству вмешаться в ход событий и помочь последнему в борьбе с антивоенными настроениями, а это значит, в первую очередь, в борьбе с революцией. «Как вам известно, — доносил Бьюкенен Бальфуру 13 (26) марта, — крайней рабочей партией ведется активная пропаганда против войны, причиняющая большое беспокойство русскому правительству». Последнее же не имеет достаточных сил, чтобы бороться с их пропагандой и препятствовать свободному передвижению агитаторов, следовательно, необходимо самим предпринять какие-либо меры. Он рекомендовал привлечь к этому делу бывшего члена II Государственной думы Аладьина, эмигрировавшего вскоре после ее роспуска в Англию. «Мне говорили, — телеграфировал Бьюкенен, — что для борьбы с партией, которая ведет агитацию против войны, был бы полезен приезд сюда члена II Думы Алексея Аладьина, который давно живет в Англии. С ним бы надо было посоветоваться и относительно приезда других»{78}.

Одновременно посол рекомендовал привлечь к «работе в пользу войны» проживающих в России английских подданных, знающих русский язык. «Военный атташе, — сообщал он, — уже привлечен к агитационной работе в войсках, и было бы ошибкой с нашей стороны отказаться от этой меры»{79}. Сам посол, как мы видели, тоже активно включился в кампанию. Предложение о [43] поездке Аладьина оказалось неприемлемым. Его кандидатура встретила возражение самого Временного правительства, о чем Милюков откровенно высказался Бьюкенену{80}. Однако сама идея срочного «импорта» проповедников войны получила полное одобрение. По соображениям момента, предпочтение было отдано социал-патриотам. Аладьина же решили пока попридержать в резерве. Его услугами воспользуются несколько позже, в период корниловщины.

Английское правительство, как и французское, тоже решило послать трех парламентариев. В состав делегации вошли видные деятели лейбористской партии Дж. О'Греди и Б. Торн. Первый из них являлся председателем Генеральной федерации тред-юнионов Англии. Возглавил делегацию секретарь Фабианского общества лейтенант У. Сандерс. В качестве сопровождающего и консультанта к ним был прикомандирован ренегат Г. Алексинский. Левая социалистическая газета «Колл» с полным основанием характеризовала Сандерса и его спутников как прямых ставленников правительства, отправившихся в Россию с его благословения для развертывания шовинистической пропаганды{81}.

15 (28) апреля Роберт Сесиль в беседе с японским послом Цинда прямо заявил, что представители рабочих и социалистов, посланные в Россию, получили указания от своих правительств воздействовать на крайние элементы в России и что их агитация там направлена также на ослабление социалистических тенденций в других странах. Франция, добавил он, с этой целью командировала еще Альбера Тома. В скором времени туда отправятся лидер бельгийских социалистов, министр в правительстве Броквиля — Вандервельде, а также член британского военного кабинета Гендерсон{82}.

По этому поводу Милюков писал: «Когда в Париже и Лондоне узнали, что между «социалистическим» Советом и «буржуазным» правительством возникает конфликт, то, естественно, явилась идея при помощи [44] заграничных «товарищей» устроить между ними некое «священное единение»{83}. Еще более конкретное свидетельство на сей счет оставил в своих мемуарах русский посланник в Швеции А. В. Неклюдов, познакомившийся с английскими и французскими социал-патриотами, в том числе и с Альбером Тома, когда они останавливались в Стокгольме по пути в Россию. «В тот момент, — писал Неклюдов, — они открыто заявляли о своем намерении воззвать к благоразумию наших крайних социалистов и особенно — бороться с большевистской пропагандой»{84}.

В конце марта делегации английских и французских социалистов прибыли в Россию, где они находились более месяца. За это время прислужники буржуазных правительств Запада выполнили обширную программу. В Петрограде они выступали на Всероссийском совещании Советов и на заседании Петроградского Совета, вели длительные переговоры с исполкомом Совета о необходимости ведения войны и ее целях, встречались с Временным правительством и некоторыми министрами, с думскими деятелями, беседовали с редакторами ведущих газет, посещали воинские части и промышленные предприятия. После столицы английские и французские парламентарии побывали в Москве, где выступали с воинственными речами на многочисленных собраниях и митингах. Затем последовала десятидневная поездка по Северному и Западному фронтам. И всюду они агитировали за продолжение войны до победного конца, разбавляя свои призывы цветистыми фразами о революции и патриотическом долге. Не ограничиваясь устной пропагандой, делегации сделали несколько заявлений для печати, обращались с письмами в адрес рабочих организаций и конференций. Сандерс написал брошюру о целях Англии в войне, предназначенную специально для распространения среди русских солдат{85}.

Перед тем как приступить к выполнению возложенной на них миссии, английские и французские парламентарии получили напутствие Палеолога и Бьюкенена. [45]

1 (14) апреля Палеолог записал в своем дневнике: «Мои три компатриота явились сегодня утром ко мне в кабинет. Мы прекрасно спелись друг с другом насчет задачи, которую им предстоит здесь выполнить»{86}. (Подчеркнуто мною. — В. В.)

Как явствует из дальнейшей записи, посол рекомендовал им снискать расположение Совета и, выступая «с благожелательной твердостью», доказать всем его депутатам, что судьба русской революции неразрывно связана с судьбой войны. Если это удастся, подчеркивал он, то русская армия опять сможет играть важную роль в стратегических планах Антанты и позволит осуществить ее «программу мира», т. е. экспансионистские планы англо-французского империализма.

В тот же день инструктировал своих соотечественников и Бьюкенен, который также вынес весьма благоприятное впечатление из состоявшейся с ними продолжительной беседы и надеялся, что их миссия принесет союзникам несомненную пользу. Посла несколько огорчало лишь то обстоятельство, что присланные в Россию «рабочие делегаты» не пользовались никаким доверием у «крайних социалистов», т. е. большевиков, и это, по его мнению, могло серьезно помешать выполнению возложенной на них задачи.

6 апреля делегации английских и французских социалистов присутствовали на заседании исполнительного комитета Петроградского Совета. Они предложили выработать совместно с русскими социалистами общую линию поведения во внешней и внутренней политике, дабы не оказаться в оппозиции друг к другу, так как это, по их словам, имело бы весьма печальные последствия. Гости единодушно одобрили политику соглашательских партий, направленную на поддержку буржуазного Временного правительства и продолжение преступной империалистической войны.

Любопытна и еще одна деталь в поведении союзных социалистов. Хотя правительственный характер миссии английских и французских парламентариев не вызывал сомнений, они всячески старались скрыть это от широких масс, доказать свою «самостоятельность» и «независимость [46] «. Выступая на упомянутом заседании исполкома от имени обеих делегаций, французский делегат прежде всего пытался «опровергнуть» появившиеся в шведской левосоциалистической печати разоблачения и обвинения в том, что они прибыли в Россию по заданиям своих правительств. По его словам, действительная цель их приезда заключалась в желании собственными глазами увидеть изменения, произошедшие в России в результате революции, посмотреть, как «демократия» на практике справляется с задачами, стоящими перед ней, короче, увидеть ее «за работой».

Но когда один из большевиков, присутствовавших на заседании и резко осудивших поведение командированных в Россию социалистов, спросил, почему же в таком случае среди них нет ни одного представителя социалистического меньшинства, тех, кто находится в оппозиции к правительству и политике социалистического большинства, последовал более чем курьезный ответ. Оказывается, согласно заявлению Лафона, «среди меньшинства не нашлось ни одного желающего поехать»{87}. Ложь, конечно, была вполне очевидной, да и преподнесена она была в такой форме, что вызвала неловкость даже среди тех, кто очень хотел бы оставить ее незамеченной. Членам исполкома было хорошо известно, как обстояло на самом деле.

Союзные правительства сделали все возможное, чтобы не допустить в Россию представителей социалистического меньшинства, опасаясь, что их присутствие там еще больше поощрит левые силы и умножит влияние русской революции на другие страны. О позиции правящих кругов западных держав в этом вопросе ярко свидетельствует письмо представителя итальянских левых Моргари к представителю левого крыла шведской социал-демократии Хеглунду, датированное 13 (26) июня, в котором говорится, почему он был вынужден отказаться от поездки в Стокгольм и в Петроград. «Из Голландии, где я нахожусь сейчас, — писал Моргари, — я смог бы избрать три пути: через Англию (отказано), путь через Германию... и путь через «свободный канал», доступный для путешественников «воинствующих». Всевозможные шаги, предпринятые мной и [47] другими лицами, чтобы иметь возможность воспользоваться этим путем, оказались бесполезными. После полутора месяцев тщетных усилий я отказался от моих намерений... Я не имел возможности исполнить мою миссию, возложенную на меня партией, — войти в сношение с Советом в Петрограде. Увы, французские и английские представители меньшинств также не получили возможности побывать в Петрограде. Таким образом, Совет слышал только таких итальянских «социалистов», как Лабриола, Раймондо, Лерда; все они трое «jusqu'au bout-исты» (т. е. сторонники войны до конца. — В. В.) и все трое не состоят в партии с 1914 г.»{88}. Английские власти воспрепятствовали поездке в Россию даже такого липового социалиста, как Макдональд, опасаясь, что его визит приведет к росту пацифистского движения в Англии{89}.

Так что правду скрыть не удалось. В иностранной и русской социалистической прессе появились материалы, разоблачавшие и осуждавшие истинную роль «оплаченных эмиссаров» союзных правительств.

Наиболее решительно выступили ленинская партия, большевистская печать, разъяснявшая в своих статьях, что зарубежные гости, выдающие себя за друзей русских рабочих и солдат, на самом деле являются изменниками социализма, платными агентами империалистов{90}. Еще на приеме в исполкоме 6 апреля А. Г. Шляпников от имени большевистской фракции заявил, что цель приезда делегаций — подогнать русские армии в наступление{91}.

Разоблачению подлинной роли английской и французской делегаций помогли социалистические меньшинства этих стран. Французская социал-патриотическая троица сама привезла письмо представителей меньшинства, заявивших о своем несогласии с политической линией социалистического большинства. Между прочим, даже Палеологу, верному стражу интересов реакционных кругов Франции, показалась несколько странной роль прибывших в Россию соотечественников: защищать [48] франко-русский военный союз с его ярко выраженной империалистической сущностью от революционного народа, союз, на который, по словам посла, французская социалистическая партия не переставала нападать в течение двадцати пяти лет{92}. Однако факты остаются фактами.

Что касается английских делегатов, то вскоре после приема их исполнительным комитетом из Англии пришли разоблачающие сведения. Британская социалистическая партия, стоявшая в основном на интернационалистических позициях, минуя цензуру, сумела передать в Россию, что Сандерс и его спутники посланы не рабочим классом Великобритании, как это они изображали, а ее правительством. Находящиеся в России делегаты, заявила Независимая рабочая партия, «вовсе не представляют английских социалистов»{93}.

Эти разоблачения вызвали глубокое возмущение в революционной среде. Даже соглашательский в своем большинстве Исполком Петроградского Совета вынужден был 13 апреля в специальном постановлении выразить сожаление по поводу того, что вступил в контакт с делегатами, осужденными двумя социалистическими партиями Англии{94}. Данное постановление, однако, не было опубликовано в печати. Закулисные переговоры и сделки эсеро-меньшевистских лидеров с западными социал-патриотами заставляли их всячески выгораживать своих единомышленников. Взятый курс требовал от них соблюдения «лояльности» и по отношению к самим правительствам Англии и Франции, которым не хотели причинять лишние огорчения. На выручку соглашателям подоспела английская шовинистическая национально-социалистическая партия. Ее председатель Г. Гайндман прислал на имя Керенского телеграмму, потребовав «опровергнуть самым решительным образом» заявления Независимой рабочей партии о миссии английских парламентариев и разъяснить массам, что Торн, О'Греди и Сандерс являются представителями трудового класса Великобритании{95}. [49]

В дело вмешались и официальные власти. Бьюкенену было поручено принять соответствующие меры для спасения престижа «рабочей делегации», развеять создавшееся о ней впечатление в русских революционных кругах. Посол вынужден был, по его словам, «серьезно переговорить с Милюковым и потребовать от него принять меры к тому, чтобы положить конец этой кампании в прессе»{96}.

В итоге, как ни старались английские и французские парламентарии, им не удалось оказать сколько-нибудь заметного влияния на настроения русских рабочих и солдат. Да и сами гости были не в восторге от достигнутых результатов, сознавая, что миссия их по существу провалилась. 3 мая они отбыли на родину вместе с получившим отставку Палеологом. «Мне было грустно прощаться с моими новыми друзьями Вилли Торном и Джеймсом О'Греди, — вспоминал Бьюкенен. — Это были блестящие типы британских рабочих, и я надеялся, что они произведут впечатление на рабочих депутатов Совета». Но... к великому огорчению посла, эти «блестящие типы», удостоившиеся столь высокой похвалы и дружбы старого дипломата, не могли похвастать своими достижениями. «Они покинули Петроград, — продолжал он, — в очень подавленном настроении от того, что видели как на фронте, так и в тылу»{97}. То же самое засвидетельствовал Брюс Локкарт. И английская буржуазная печать отмечала, что поездка лейбористской делегации «не принесла ожидаемого успеха»{98}.

Не очень-то тешили себя и французские гости, хотя по возвращении домой они сделали перед своими партийными товарищами и парламентом несколько менее пессимистические отчеты, чем их британские коллеги. Как сообщал 26 апреля (9 мая) своему министру иностранных дел японский посол в Петрограде Ушида, агитационная поездка английских и французских социалистов в Москву «также не имела успеха»{99}.

Не успели уехать английские и французские делегаты, как на смену им прибыли итальянские социалисты [50] Лерда, Лабриола, Раймондо и Каппа. Все они являлись социал-шовинистами и преследовали своей поездкой те же цели, что и их англо-французские единомышленники, хотя также выдавали себя за «независимых». Деятельность их сводилась к проповеди «гражданского мира» и мобилизации всех сил на войну{100}. В качестве неофициального политического секретаря итальянскую делегацию сопровождал русский эмигрант В. Н. Рихтер, что опять-таки указывало на наличие сговора между правительствами Англии, Франции и Италии относительно характера миссий и их комплектования.

Посылки парламентариев показалось, однако, недостаточно. Вслед за ними парижский и лондонский кабинеты решили ввести в бой, так сказать, тяжелую артиллерию — социалистов в ранге министров и более известных и влиятельных в самом социалистическом движении. Во Франции выбор пал на министра вооружений Альбера Тома, в Англии — на члена военного кабинета министра без портфеля Артура Гендерсона. На подмогу им мобилизовали бельгийского министра Эмиля Вандервельде. Все трое — видные деятели и вожди II Интернационала: Вандервельде долгое время являлся председателем Международного социалистического бюро, Гендерсон — одним из его секретарей.

Решение о посылке в Россию названных лиц было встречено Временным правительством с еще большим энтузиазмом. Узнав от Палеолога, что в Россию командируется с чрезвычайной миссией министр вооружений, Милюков тотчас выразил свое одобрение и благодарность за столь «мудрую» инициативу. «Благоволите передать Рибо, — телеграфировал он Извольскому, — горячую признательность Временного правительства за этот знак внимания и за выбор господина Тома, миссия которого встречает с нашей стороны живейшее сочувствие».

Радость Милюкова была вполне понятна. В лице Тома и К° союзная буржуазия имела ловких защитников и проводников ее преступной политики, выполнявших роль агентуры международного империализма в рабочем и общедемократическом движении. В. И. Ленин еще в 1916 г. писал, что социалисты типа Гендерсона, [51] Тома и Вандервельде ничем существенным не отличаются от таких преданнейших слуг капитализма, каким является, например, Ллойд Джордж{101}, и что они почти так же далеки от социализма и рабочего класса, как и этот превосходный приказчик буржуазии. Не случайно, что даже такой реакционер и поджигатель войны, как Пуанкаре, высоко оценил заслуги своего министра вооружений перед империалистическими, шовинистическими кругами Франции{102}.

Помимо воздействия на Совет, а точнее, борьбы с его большевистским крылом, Тома было поручено дать окончательное заключение о целесообразности оставления в Петрограде Палеолога, которого во французских правительственных кругах считали теперь слишком консервативным для нового режима в России. В сущности, этот вопрос был уже решен в Париже, и Тома предстояло лишь исполнить данные ему инструкции, временно заменив Палеолога в качестве посла до назначения нового лица на его место. По тем же причинам и английское правительство намеревалось сменить своего посла в России. Оно предполагало, что Гендерсон заменит Бьюкенена, и последний лишь временно задержится в Петрограде, чтобы ввести Гендерсона в курс дела, пока тот не установит полный контакт с русским правительством и социалистическими вождями. Бьюкенен не был отозван в основном из-за отказа Гендерсона, убедившегося, что его миссия в качестве посла неизбежно будет обречена на провал.

Альбер Тома в сопровождении большой свиты офицеров и секретарей прибыл в Петроград 9 апреля и сразу же развил бурную деятельность. Вот что писал об этом английский посол: «В течение двух месяцев, проведенных им в России, Тома не только пытался убедить министров в необходимости твердости в отношении внутреннего положения (т. е. подавления революции. — В. В.), но и старался с помощью своего страстного красноречия поднять воодушевление народа по отношению к войне. В Петрограде, в Москве и на фронте он выступал на многочисленных митингах солдат и рабочих, и не его вина, что семя, которое он сеял, падало на [52] бесплодную почву»{103}. (По этому поводу можно лишь заметить, что сеятель выбрал явно не те семена, какие могли дать всходы.)

В речах Тома настойчиво звучал призыв к отказу от революции, к продолжению кровавой империалистической бойни. Во время многочисленных поездок по стране он уговаривал русских солдат отдать свои жизни за «правое дело», под которым подразумевалось не что иное, как грабительские планы империалистов Антанты. Случалось иногда, что проповедник забывал о предосторожности и открыто осуждал действия революционных масс. Так, он выступал с нападками на революционное движение в русских войсках в Румынии и брал под защиту румынского короля. Социал-патриот протестовал «против всякого покушения русской демократии на суверена, который лоялен к России и который много раз доказал свое полное доверие к ней и Антанте». Ясно, что таким путем и такими советами трудно было снискать доверие революционных масс.

5 мая на помощь Альберу Тома прибыл Вандервельде в сопровождении депутатов парламента Брукера и Манна, а спустя две недели, 18 мая, пожаловал и Гендерсон. Нет сомнения, что Вандервельде последовал примеру своих единомышленников по подсказке из Парижа и Лондона. В его лице английское и французское правительства имели весьма опытного и ценного адвоката, облеченного авторитетом международного социалистического движения. И хотя он не собирался занять должность посла, его миссия была не менее ответственной и важной. «Отправляясь в Россию, — писал Вандервельде, — мы имели целью... присоединить наши усилия к усилиям Тома, Гендерсона и других социалистов стран Антанты»{104}.

Сам Вандервельде очень гордился принадлежностью к числу именитых социал-патриотов. Не без явного тщеславия он писал о себе, что «был первым социалистом, вошедшим в правительство национальной защиты не как частное лицо, а как представитель своей партии», и что если бы ему снова пришлось пережить 1914–1918 годы, он непременно проводил бы ту же [53] самую линию{105}. Позже, однако, Вандервельде пытался доказывать, что в Россию он приезжал всего лишь как «частное лицо», а не как официальный представитель правительства и что, в отличие от Тома и Гендерсона, он якобы не имел никакой другой миссии, кроме как делегата Бельгийской рабочей партии. Но в России его приезд воспринимали так же, как приезд и двух его коллег. «Нас троих, — засвидетельствовал Вандервельде, — рассматривали как доверенных лиц, «миссионеров» Антанты»{106}.

Между прочим, это «частное лицо» по пути в Россию завернул в Лондон, был любезно принят Ллойд Джорджем и имел с ним продолжительную беседу по поводу своей предстоящей миссии. Выдавая себя за независимое лицо, Вандервельде, вопреки истории, очевидно, хотел создать впечатление, будто не руководство II Интернационала шло на поводу у буржуазных правительств, а, наоборот, буржуазные правительства следовали его «дальновидным» советам и указаниям.

О Гендерсоне можно сказать примерно то же самое, что и о двух предыдущих. По приезде в Россию он так же рьяно принялся за порученное ему дело. Больше всех лидером лейбористов остался доволен сэр Бьюкенен. В течение шести недель, отмечал он, «мы вели совместную работу при самых дружеских отношениях».

В целом, однако, и маститые социал-патриоты достигли не больших результатов, чем их младшие собратья-парламентарии. Несмотря на все их старания, антивоенное и революционное движение в России не утихало, а принимало все более широкий размах. С каждым днем народные массы все яснее и глубже проникались сознанием преступности империалистической войны, хотя она и прикрывалась теперь флагом защиты завоеваний революции, переходили на сторону большевиков.

Миссия Вандервельде, Тома и Гендерсона в России лишний раз показала, насколько оправданной была борьба В. И. Ленина и большевистской партии против лидеров обанкротившегося II Интернационала, как далеко зашли они в своем предательстве интересов социализма, [54] в измене делу пролетарской революции. Даже тогда, когда в результате революционного переворота в России обстановка в мире претерпела серьезные изменения и создались благоприятные условия для борьбы с капитализмом, они по-прежнему упорно цеплялись за союз с буржуазией, прикрывая тем самым ее кровавые преступления. Однако несмотря ни на какие потуги, правым лидерам европейской социал-демократии не удалось существенно повлиять на ход русской революции, затормозить ее развитие, хотя они и обрушили на массы изрядную дозу шовинистического дурмана, стараясь всемерно облегчить задачи буржуазии и соглашательских партий.