Двоевластие портит музыку

Как уже отмечалось, после свержения самодержавия в России установилось двоевластие, которое В. И. Ленин назвал в высшей степени замечательным своеобразием русской революции. Однако именно это своеобразие причиняло союзникам наибольшее беспокойство, ибо, хотя буржуазия и сформировала свое правительство, фактическая власть сосредоточилась в руках Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, что признавалось и самой буржуазией. Военный министр А. И. Гучков в «весьма секретном» письме начальнику штаба верховного главнокомандующего генералу М. В. Алексееву 9 марта писал: «Нам необходимо установить одинаковое понимание современного положения дел, считаясь в оценке последнего лишь с жестокой действительностью, отбросив всякие иллюзии... Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках... В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета»{39}. Более того, Гучков прямо подчеркивал, что Временное правительство существует лишь, пока допускает это Петроградский Совет.

В свою очередь генерал Алексеев в телеграмме командующим фронтами, разосланной им 11 марта, отмечал: «Временное правительство не имеет реальной силы, фактически сосредоточенной в руках Совета Депутатов. Какое бы ни было распоряжение правительства, [24] оно может появиться в свет только при согласии Совета, который лишь в силу морального значения правительства считается с ним. Все основано на компромиссах»{40}. То же самое засвидетельствовали и многие другие политические и государственные деятели, в том числе и бывший английский премьер Ллойд Джордж. «Россия, — писал он, — в то время управлялась Временным правительством... фактическая власть, однако, находилась в руках Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов»{41}. Без согласия Петроградского Совета Временное правительство не могло предпринять ни одного сколько-нибудь важного шага.

Уже в первые дни после переворота революционные массы, наиболее зрелые в политическом отношении слои, требовали не только проведения активной антивоенной политики Петроградским Советом, но и передачи ему всей полноты государственной власти. Так, участники митинга на Выборгской стороне в Петрограде 1 марта приняли следующую резолюцию: «Вся власть до созыва Учредительного собрания должна быть сосредоточена в руках Совета рабочих и солдатских депутатов, как единственного Революционного правительства». На следующий день эта резолюция была распространена на многих заводах и фабриках столицы, получив горячую поддержку передовых рабочих{42}. 3 марта в Москве собрание рабочих, солдат и студентов Замоскворечья также приняло постановление, требовавшее передачи власти Совету рабочих и солдатских депутатов{43}.

Многие рабочие рассматривали Совет именно как революционное правительство. Например, рабочие завода Щетинина в Петрограде 1 марта избрали своего представителя «во Временное революционное правительство — Совет рабочих депутатов». Точно так же и солдаты относились к Совету, как единственному полноправному органу государственной власти. На одном из [25] первых заседаний солдатской секции Петроградского Совета солдат-депутат в своем выступлении заявил: «Мы признаем Совет солдатских депутатов и больше никого — даже бога не слушаем».

Восставшие массы так и рассчитывали, что именно Петроградский Совет возьмет на себя функции государственной власти или образует для управления страной Временное революционное правительство. Однако эсеро-меньшевистские лидеры, оказавшиеся тогда во главе Совета, капитулировали перед буржуазией и добровольно уступили эти функции правительству Львова. Соглашатели остались верны своей догме: коль скоро революция буржуазная, значит, и власть должна принадлежать буржуазии. Советам же ни в коем случае не следует брать в свои руки бразды правления. «В Советах рабочих и солдатских депутатов, — признавал один из меньшевистских вождей — Церетели, — мы видели не органы, конкурирующие с правительством для захвата власти, а центры сплочения и политического воспитания трудящихся классов, созданные для обеспечения влияния этих классов на ход революции»{44}.

Тем не менее в первое время Советы действовали как органы революционной власти. Они повели решительную борьбу за искоренение царского режима и демократизацию общественного строя, решали важнейшие вопросы момента: вооружение народа, обеспечение населения продовольствием, возобновление работы предприятий и т. д. На одном из своих первых заседаний Петроградский Совет принял исключительное по важности решение о создании на заводах и фабриках рабочей милиции, которая впоследствии послужила основой для формирования Красной гвардии — ударной силы Октябрьской революции.

Совет постановил также назначить своих комиссаров в районы, создал продовольственную комиссию и решил конфисковать все запасы муки в городе для снабжения населения хлебом. Одновременно было вынесено решение об установлении контроля над финансами, для чего назначались караулы в Государственный банк, в Главное и губернское казначейства, Монетный [26] двор и Экспедицию заготовления государственных бумаг{45}.

Особо выдающуюся роль сыграл знаменитый приказ № 1, принятый Петроградским Советом 1 марта 1917 г., действие которого распространялось на весь гарнизон Петроградского военного округа, армию, артиллерию и флот. 2 марта он был опубликован в виде постановления Совета.

Согласно этому приказу, во всех воинских частях и на военных судах создавались комитеты из выборных представителей от нижних чинов. Солдаты уравнивались в политических правах со всеми гражданами государства. В приказе подчеркивалась необходимость избрания представителей от солдат в Совет рабочих депутатов. Особенно важное значение имел пункт приказа, в котором говорилось, что во всех своих политических выступлениях воинские части подчиняются Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

Установленный приказом порядок создавал Совету в лице гарнизона мощную вооруженную опору, поскольку воинские части во всех своих действиях становились под контроль Совета. Чрезвычайно важным обстоятельством являлось и то, что оружие в воинских частях должно было находиться в распоряжении и под контролем солдатских комитетов. Приказ этот, признавал Суханов, в полном смысле слова был «продуктом народного творчества». Он сыграл исключительную роль в завоевании армии на сторону революции{46}.

Такое положение с самого начала вызывало глубокую озабоченность союзников, так как «раздвоение власти» значительно обесценивало обязательства Временного правительства перед ними, порождало у них сомнения в способности проведения провозглашенного новым кабинетом курса. «Министры, — сообщал Бьюкенен 27 марта, — работают до упаду и питают наилучшие намерения. Но хотя мне все время повторяют, что их положение упрочивается, однако я не вижу никаких признаков укрепления их авторитета. Совет продолжает [27] действовать так, как будто бы он является правительством...»{47}

Особое беспокойство «раздвоение власти» вызывало в связи с тем, что Совет под давлением масс все больше и больше «вторгался» в область внешней политики. Еще 14 марта Петроградский Совет выступил с обращением «К народам всего мира», которое эсеро-меньшевистская печать разрекламировала как «манифест мира». И хотя этот «манифест» носил явно оборонческий характер, он не понравился ни русской, ни союзнической буржуазии. В нем наряду с призывом к защите завоеваний революции от внешнего врага содержался также призыв к решительной борьбе за мир и к противодействию захватнической политике империалистических правительств, что позволяло использовать его в целях пацифистской пропаганды. Разумеется, это не могло прийтись по душе буржуазно-помещичьим и военным кругам. По словам Н. Суханова, Милюков, прочитав обращение, заявил, что оно выражает точку зрения социалистических меньшинств Европы. Лидер кадетов, несомненно, преувеличивал, и в этом нет ничего удивительного, ибо он причислял к циммервальдистам даже Керенского, рьяно выступавшего за войну. Но эта оценка лишь подчеркивает, насколько неприятной была для буржуазных партий инициатива Петроградского Совета.

Немало обеспокоил «манифест» и союзников. Их послы в Петрограде тотчас потребовали от Временного правительства точного определения своего отношения к выступлению Совета. 17 марта Набоков телеграфировал из Лондона, что там в правительственных кругах царит тревога в связи с развитием событий в России.

За обращением «К народам всего мира» последовали другие выступления Петроградского Совета по вопросам войны и мира. На Всероссийском совещании Советов, состоявшемся в Петрограде в конце марта — начале апреля, была принята резолюция о войне, в которой содержалось требование об официальном отказе всех правительств от завоевательных программ. Под давлением Петроградского Совета, подталкиваемого революционными массами, Временное правительство обнародовало 27 марта декларацию о целях войны, в которой оно [28] вынуждено было заявить о своем отказе от захватнических стремлений. И хотя это заявление представляло собой всего лишь ханжеский реверанс в сторону революционных требований масс, формальную, чисто словесную уступку (так как оно сводилось на нет последующей частью декларации, гласившей о полном соблюдении ранее заключенных договоров и соглашений), тем не менее оно ставило союзников, как и само Временное правительство, в «затруднительное положение».

Наибольшую тревогу и раздражение вызывало у союзников присутствие в Совете интернационалистов, и прежде всего большевиков, влияние которых с каждым днем все возрастало.

Вот почему союзники упорно добивались ликвидации двоевластия, что означало на практике подавление революции. По собственному признанию Бьюкенена, он «не упускал случая», чтобы не указать министрам Временного правительства на «гибельность последствий» социалистической пропаганды, особенно в армии, и горько сетовал на их бессилие в борьбе против нее. (Заметим, что английский посол, представляя одну из самых влиятельных держав Антанты, являлся одновременно и главой дипломатического корпуса. Поэтому его выступления приобретали особое значение.)

Настаивая на прекращении социалистической пропаганды, представители союзных держав настойчиво требовали от Временного правительства энергичных мер против Совета. В начале апреля Бьюкенен посетил князя Львова и в откровенной беседе серьезно обратил его внимание на состояние армии. «Я опасаюсь, — наседал посол, — что если только не будут немедленно приняты меры к недопущению социалистических агитаторов на фронт, то армия никогда не будет в состоянии принимать действительное участие в войне». При этом он прямо потребовал «избавиться от контроля Совета рабочих и солдатских депутатов», т. е., по существу, разогнать его{48}.

Еще чаще с такими «советами» Бьюкенен обращался к своему «другу» Милюкову. Однако и Львов, и Милюков, как и их сотоварищи по правительству, считали [29] этот шаг пока «несвоевременным». Объясняя великобританскому послу ситуацию, князь Львов сказал, что Временное правительство не может этого сделать, так как оно рискует подвергнуться обвинению в замышлении контрреволюции.

Буржуазно-помещичье правительство смущали, конечно, отнюдь не сами обвинения, а тот факт, что оно еще не располагало необходимыми силами. Ему приходилось больше думать не о том, чтобы распустить Совет, а о том, как бы рабочие и солдаты не разогнали само Временное правительство, на что прямо указывалось в упомянутом выше письме Гучкова к генералу Алексееву. Палеолог в беседе с Милюковым 27 марта упрекал последнего за «неопределенность и робость» формулировок только что принятой правительственной декларации (от 27 марта), с помощью которых, по его же собственному признанию, Временное правительство скрывало свое намерение продолжать войну до победного конца. Милюков разъяснял французскому послу: «Мы вынуждены быть очень осторожными по отношению к Совету, ибо мы не можем еще рассчитывать на гарнизон для нашей защиты». И действительно, добавил от себя Палеолог, Совет является хозяином положения{49}.

Положение Временного правительства было настолько непрочным, что вообще казалось, оно вот-вот вынуждено будет уступить место левым силам. Швейцарский посланник в Петрограде Одье 4 апреля сообщал в Берн, что «Временное правительство не располагает силами, которые оно могло бы противопоставить рабочим», и что «в некоторых дипломатических кругах» даже считают «весьма вероятным» его близкое падение{50}. Спустя три дня он отправил в тот же адрес еще одно не менее характерное донесение: «Несмотря на кажущееся спокойствие, мы живем на вулкане, вследствие антагонизма между Временным правительством и Советом рабочих и солдатских депутатов»{51}.

Несколько позже, когда Бьюкенен снова осаждал лидера кадетов своими советами и рекомендациями «покончить с контролем Совета», Милюков вынужден был [30] и на этот раз утешать английского посла тем, что эта мера пока нецелесообразна и что для правительства гораздо выгоднее сохранить его как защиту от масс, настроенных куда «агрессивнее» самого Совета. Последний, сказал он послу, подвергается полной реорганизации. Количество его членов уменьшено до шестисот, и избран новый Исполнительный комитет. В результате преобразования он окажется более умеренным, но в то же время более сильным. Поэтому не следует отвергать его притязаний на контроль и направление политики правительства{52}.

Но дело, конечно, не в том, что Милюков осознал наконец «благотворность» контроля со стороны Петроградского Совета и его влияния на направление деятельности правительства, отнюдь нет. Кому-кому, а правофланговому кадетов не меньше других хотелось разогнать этот «Красный конвент». По его собственному признанию, он прилагал все усилия к тому, чтобы парализовать энергию Совета, избавиться от его «опеки», но был обречен на поражение. В течение первых двух месяцев революции, пишет Милюков в своих воспоминаниях, он вел активную борьбу на три фронта: против циммервальдизма, за сохранение общей внешней политики с союзниками; против стремлений Керенского к усилению его собственной власти и за сохранение полноты власти правительства. «Во всех трех направлениях, — подытожил он, — мои усилия оказались тщетными»{53}.

Желание видеть Временное правительство полновластным хозяином было столь велико, что Бьюкенен стал говорить об этом не только с министрами-капиталистами, но и с министром-социалистом Керенским, являвшимся одним из товарищей председателя Петроградского Совета. «Правительство, — убеждал он министра юстиции во время беседы с ним 26 марта, — никогда не станет хозяином положения, пока будет допускать, чтобы им командовала соперничающая организация»{54}.

Керенский, конечно, был солидарен с мнением английского посла в части укрепления авторитета правительства, [31] однако он вынужден был заявить, что не сочувствует мысли о применении «в настоящее время» энергичных мер против Совета, как и против социалистической пропаганды в армии, успокоив своего собеседника тем, что эта пропаганда прекратится, а Совет «умрет естественной смертью».

Прогноз «заложника демократии» не вызывал у собеседника особого доверия, но тем не менее он ему весьма импонировал. Во всяком случае, из этого разговора сэру Джорджу стало ясно, что Керенский далеко не тот представитель Совета, за которого он выдает себя, и что в его лице правительства Антанты найдут неплохого союзника в борьбе против революции. Спустя две недели Бьюкенен в продолжительной беседе с Керенским в здании английского посольства снова внушал последнему те же идеи, подчеркнув, что его «вера в армию и даже во Временное правительство поколебалась». Керенский внимательно выслушал наставления и под конец заявил, что их разговор не останется бесследным и несомненно принесет пользу{55}.

Разумеется, союзников беспокоило не просто двоевластие в узком смысле слова, а весь многосложный революционный процесс: борьба рабочего класса за свои права, за удовлетворение его насущных требований — «ненасытные аппетиты рабочих», как выражались некоторые официальные представители Запада, разраставшееся крестьянское движение, общедемократическая борьба за мир, активизация профсоюзов, фабзавкомов, солдатских комитетов и всех других форм массового движения. Поэтому под ликвидацией двоевластия подразумевалось не только устранение Советов, а подавление всего революционного движения и прежде всего большевистской партии. В глазах внутренней и внешней реакции в Советах как в фокусе сконцентрировалось все зло революции. Советы явились той формой организации трудящихся, которая содействовала широкому вовлечению их в процесс активного революционного творчества, росту их самодеятельности, перерастанию буржуазно-демократической революции в социалистическую. [32]